Хроники профессора Риддла (джен)

16 сентября 1969 года

Жить и работать в Хогвартсе положительно вредно для репутации Темного Лорда: за последние два года я успел помочь такому количеству самых различных существ, что эльфы прозвали меня «добрейшим и справедливейшим лордом Вольдемортом», среди учеников укрепилась порочащая меня фраза «щедрый и бескорыстный, как профессор Риддл», дальнобойщики знают меня в лицо и подвозят забесплатно, дети спасенных русских моряков наверняка уже рисуют мне к Новому Году открытки, а мой последний поход за маггловским пивом закончился тем, что на меня в пивной напал бородатый человек, в котором я с трудом узнал инструктора с прошлогодних спасов в горах, и, пьяно меня обняв, громогласно выразил сожаление, что он не смог меня найти и пригласить на гусятник. Разумеется, его крики привлекли внимание всего кабака, в котором на мою беду заседало немало альпинистов, и я тут же был представлен всему честному маггловскому народу как «простой и славный малый». А сегодня я докатился до того, что решил помочь привидению.

Утешить меня может разве что то, что я согласился помогать не одному из привидений типа Пиввза или Безголового Ника, которые шарятся по ночам в коридорах. Нет, я решил помочь респектабельному и ученому привидению — своему коллеге профессору Биннзу. Профессор Биннз сегодня возник в моей комнате без всякого предупреждения, и мне оставалось только благодарить судьбу, что он не заглянул ко мне на час раньше и Белла уже успела уйти. С одной стороны, конечно, интересно, как краснеют и бледнеют привидения, и может ли их вновь хватить удар от удивления, и что с ними тогда будет, но с другой — я совершенно не представляю, можно ли на них наложить Обливейт или хотя бы долгоиграющее Силенсио, и если можно, то как это сделать. Я отметил это как еще одну вещь в километровом списке вещей, о которых я не имею понятия, потому что в свое время слишком много времени отдал лишь одной стороне магии, и учтиво поздровался с Биннзом.

— Послушайте, Том... — начал Биннз.

— Риддл, — поправил я его: не люблю, когда меня называют именем отца.

— Ну да, Том Риддл, — согласился Биннз. — Думаете, Том, я вас не помню? Помню я вам замечательно, с самого первого класса, и друга вашего, Финеаса Блэка, тоже прекрасно помню.

— А товарища Крупского вы не помните? — с досадой сказал я, потому что человеку с такой памятью было бесполезно объяснять, как ко мне надо обращаться: Финеас Блэк был директором Хогвартса, еще когда Дамблдор был студентом.

— Крупского? — задумался Биннз, который знал, конечно, только магическую историю, да и ту до восемнадцатого века. Остальное он называл «непроверенными данными». — А на каком он был факультете?

— На Гриффиндоре, — продолжал мистифицировать Биннза я. — Он еще такой пламенный революционер был.

— Вот поверите, Том: не помню, — признал Биннз с таким удивлением, что я чуть было не расхохотался. — Спросите у Слагхорна, что ли. Или у Дамблдора — вдруг они вместе учились?

Я хотел было наврать Биннзу, что Дамблдор и товарищ Крупский были большими друзьями и основали Орден Ленина и «Союз меча и орала», и предложить упомянуть это на истории магии, но слишком надолго над этим задумался, и Биннз успел влезть со своей просьбой.

— Знаете, Том, я хочу попросить у вас помощи, — начал Биннз своим монотонным голосом, из которого никак не следовало, что ему нужна помощь или вообще что-нибудь. — Студенты в вас души не чают, а меня они почему-то слушают невнимательно.

— Не может быть, — удивился я вслух, внутренне умирая со смеху. — Просто невероятно, как они распустились.

— Да, да, — закивал Биннз своей прозрачной головой. — В ваши времена такого не было.

В мои времена такого действительно не было, а было хуже: Долохов и Руквуд сконструировали подобие маггловского пылесоса в виде коробочки, действующей не на пыль, а на привидений, и засосали туда бедного профессора Биннза, который, впрочем, этого и не заметил и продолжал что-то гудеть в коробочке — судя по всему, читал там лекцию своим туфлям. Я еще тогда говорил ребятам, что с такой задумкой они могут неплохо заработать в Голливуде, но они пока над этим думают, вот уже который десяток лет.

Биннз тем временем что-то бубнил, и звук его голоса приводил меня в знакомую дремоту, с которой я потом годами боролся, чтобы она не одолевала меня при изучении исторических трудов. Из дремоты меня вывело только то, что Биннз наконец замолчал, и мне пришлось воспользоваться уже немного утраченным студенческим умением вспоминать последнюю фразу того, что ты не слушал. Последней своей фразой Биннз просил меня посидеть на его уроке, чтобы вместе потом разобраться, что идет не так, и при возможности повлиять на студентов.

— Ладно, давайте послезавтра, у меня в двенадцать окно, — предложил я и, только предложив, подумал, что я опять лишил себя ланча. Все же быть добрым и великодушным Темным Лордом очень нелегко.

18 сентября 1969 года

Сегодня я отправился на урок к Биннзу, оправдывая для себя свое великодушие тем, что я помогаю коллеге бороться с человеческой глупостью. Последнее время Попечительский Совет все настойчивее требует от нас свидетельств о высоком качестве преподавания, а печально известный коллега Биннз и вовсе балансирует на грани изгнания из школы. Безусловно, зарплата привидениям не нужна, но потеря старого дома и социального статуса были бы для чудака Биннза незаслуженно тяжким ударом: что бы ни думали о нем студенты, он все же хорошо знает свой предмет и читает в целом толковые лекции, пусть даже и ужасно скучные.

Я вошел в кабинет Биннза с небольшим опозданием, прошел на «камчатку», где мы с Долоховым просидели семь лет, и развернул принесенный с собой сэндвич. Биннз недовольно покосился на издаваемое мной шуршание, но вспомнил все-таки, что я уже не студент, и промолчал.

Первые десять минут я вместе со всеми терпел изобилующий датами и подробностями рассказ о гоблинских войнах. Сэндвич кончился, и меня клонило в сон. Студент передо мной обернулся, просительно взглянул на меня и лег на парту. Я крепился и поражался тому, как можно рассказывать об изобилующей баталиями теме так, чтобы все парни в классе тебя не слушали и в лучшем случае предпочитали баталии в морской бой.

— А вот мне непонятно, коллега, — громко сказал я неожиданно для самого себя, еще не зная, что брякну в следующий момент, — вот вы так говорите о лишении гоблинов палочек, как будто это что-то плохое. Зачем им палочки, позвольте спросить? Они же не люди, а почти животные, и магия у них стихийная, как у пикси.

— Профессор, как вы можете! — пропищала какая-то девочка-идеалистка, но на нее зашикал весь проснувшийся класс: я давно заметил, что многие студенты слушают меня, даже если они не согласны с моим мнением, потому что им нравится, как я излагаю.

— Возмутительно! — задохнулся в свою очередь Биннз. — Возмутительно, молодые люди! Возмутительно, коллега!

И Биннз принялся с необычным для него воодушевлением расписывать ум и благородство гоблинов на примере все тех же гоблинских войн, а потом, подгоняемый моими провокационными заявлениями, дошел даже до того, что попросил отложить перья и поведал классу несколько интересных историй с участием некоторых легендарных гоблинов и молодого лейтенанта Биннза (оказывается, старик сам воевал в гоблинских войнах). Истории вполне могли быть вымыслом, как и любые походные байки, но Биннз, похоже, со временем сам в них поверил. В любом случае, сам факт того, что Биннз травит смешные походные байки, находился на грани невозможного и небывалого, и все без исключения студенты их с интересом законспектировали.

Словом, урок удался на славу, и закончился только тогда, когда в дверь стала заглядывать следующая группа, удивляясь заинтересованному и веселому виду сидящих в классе. После урока Биннза впервые за несколько последних веков осадили ученики с вопросами, а я с чувством выполненного долга направился к двери.

— Дядя Том, а это ты сегодня Биннза заменял? — спросил меня Квиррел, сталкиваясь со мной в дверях.

— Я его не заменил, а подменил, — легкомысленно скаламбурил я. — Вы задавайте ему побольше возмутительных вопросов, он, на самом деле, очень интересный рассказчик, когда разойдется.

В этот момент Биннз вырвался от окруживших его учеников и кинулся мне вдогонку.

— Коллега, я потрясен вашим бесчеловечным и шовинистским взглядом на мир! — вскричал Биннз, догнав меня в коридоре, и продолжил рассыпаться в комплиментах, которые бальзам на сердце любому Темному Лорду, всеми подозреваемому в доброте, мягкосердечии и вообще полной профессиональной непригодности.

— Дядя Том прав во всем! — тем временем зарядили в классе хаффлпаффцы, сагитированные Квиррелом, и Биннз с небывалым для него воодушевлением ринулся спасать их юные души.

26 сентября 1969 года

Однако моя историческая эскапада на этом не закончилась. Сначала мне несколько дней назад приснился мой приютский священник, отец Иероним, который со своей обычной пьяной кростостью убеждал меня, что я воспарил до высших ступеней христианского совершенства, ибо не только спас ближнего, но и юродством своим лишил себя его благодарности, за что мне воздастся сторицей в Царствии Небесном. Во сне я бросился от отца Иеронима наутек и в результате упал с кровати, а потом долго не мог заснуть, потому что в тяжелом полусне мне представлялось, что студенты несут меня канонизировать живьем и уже написали с меня икону со всеми пятью хоркруксами вокруг светлого и благородного профессорского лика.

А сегодня меня посетила моя молодая гвардия в полном составе, с Беллой и Люциусом во главе, и приступила ко мне с вопросами каверзными, из области истории и времен инквизиции.

— А как же Биннз? — спросил я с улыбкой, чтобы вызвать ребят на более веселый разговор.

— Биннз лучше всех! — бодро ответил Рабастан, который в своем классе взял на себя функцию провокатора. — Оказывается, все эти Урики Злые были такие классные ребята!

Остальные подтвердили слова Рабастана смехом и улыбками.

— Ну так спросите его, — предложил я.

— Он отказывается отвечать, — сказал Люциус.

— Читает вам в ответ обычную скучную лекцию?

— Нет, просто заявляет, что не намерен об этом беседовать.

— И после этого, конечно, вы перерыли в библиотеке все, что смогли найти про этот период, и теперь ни один из вас не получит меньше высшего балла, если на экзамене вытянет этот вопрос? — с улыбкой догадался я.

— Получается так, — улыбнулся мне в ответ Рабастан, и вся компания окончательно развеселилась.

— И что же вы от меня хотите? — спросил я, изображая удивление.

— Мы хотим, чтобы вы рассказали нам о том, как был принят Статут о секретности, — настойчиво сказал Люциус, и все ребята кивнули.

— Друзья мои, я не историк и давно не изучал этот период, — со вздохом сказал я. — Почему вы пришли именно ко мне?

— Потому что вы скажете правду, — ответил за всех Артур Уизли. — Скажите, милорд: между магами и магглами была война?

— Была, — признал я.

— И кто выиграл? — спросила Белла, хотя она наверняка уже прочла ответ по моему лицу.

— Ну а как ты думаешь? — отозвался я, даже не заметив, что я впервые назвал при ком-то Беллу на ты. Хотя ребят это совсем не удивило. — Мы заперты в нескольких кварталах и деревеньках на всех огромных Британских островах. Мы скрываемся, не имеем права использовать в мире магглов свое искусство. Конечно, мы проиграли с треском.

— Об этом не любят говорить и почти ничего не пишут, — продолжал я, обведя взглядом притихшую компанию. — Потери были столь ужасными, что маги были на грани исчезновения. О притоке новой крови из мира магглов тогда нельзя было и говорить. Магов было так мало, что их не хватало даже для поддержания жизни в тех закутках, которые им оставили. Чтобы продлить свою жизнь во имя сохранения нашей цивилизации, маги шли на самые отчаянные средства...

— На какие, например? — вдруг заинтересовался Уизли.

— На такие, например, о которых вам знать незачем, — отрезал я, поскольку о хоркруксах я не рассказывал никому, кроме нескольких проверенных школьных друзей. — И я надеюсь, что на вашем веку, Артур, не произойдет ничего такого, что заставило бы нас прибегнуть к ним вновь, — добавил я уже мягче.

— А как же ведьма, которая позволяла себя сжигать? — неуверенно пробормотала Молли Прюэтт.

— Сказки побежденных, — холодно отрезал я. — Мага достаточно обезоружить, и для этого есть сотня способов, особенно если напасть изподтишка. А маг, лишенный палочки, мало чем отличается от маггла. И даже если вам поможет стихийная магия или волшебная мазь, и огонь вас не возьмет, вас добьют пикой или мечом. Магглы, знаете ли, уже несколько веков назад были весьма искусны в уничтожении себе подобных. И их уже тогда было очень много.

— И мы по-прежнему принимаем их детей в наш мир! — зло сказала Белла, и Люциус одними губами прошептал ей: «Не при Тонксе».

— Белла, но они же не виноваты в том, что творилось тогда, — тут же вступился за магглов Артур, и я отметил про себя, что два года назад ни Артуру не пришло бы в голову назвать Беллу по имени, ни Белла не спустила бы ему это с рук. Сейчас же Белла только скривилась в его сторону.

Но, несмотря на заступничество Артура, слово вызова было уже брошено. Потомкам победителей и потомкам побежденных не так уж просто все забыть и простить друг друга. Где-то в крови, словно унаследованная от предков вопреки законам генетики, живет жажда довершить войну. И, повинуясь голосу крови, мои ребята стали расходиться в стороны. А мне совсем не улыбалась междуусобная война, да еще и в выпускном классе.

— Я имею заявить вам две вещи, — суровым тоном приказа заявил я. — Магглофилам хочу сообщить, что если магглам вздумается снова посжигать нас на кострах, жечь будут не за политические убеждения, а за наличие палочки. А чистокровным хочу напомнить, что именно от отсутствия притока свежей крови мы чуть было не вымерли три века назад.

Я старался быть как можно более убедительным, но не очень-то верил в успех, и вряд ли бы его добился, если бы среди нас не появился голубь мира в лице Квирнуса Квиррела.

Квирнус был бодр, румян и весел. На голове у него был тюрбан из полотенца, что означало, что он выкупался для закалки в холодном озере, а теперь пойдет поест черного хлеба с чесноком, поспит часа два, и ему будут нипочем любые напасти, простудные заболевания, домашка по трансфигурации и прочая зараза.

Когда между моими ребятами пробежала черная кошка, и моя молодая гвардия чуть было не разделилась на две враждебные друг другу половины, Квирнус вошел в комнату, движением фокусника извлек из тюрбана яблоко и подошел ко мне.

— А давай покажем всем этим магглам, а, дядя Том?! — предложил Квирнус, задорно хрустнув яблоком.

Надо сказать, что в прошлом году, когда Квирнус жаловался мне на свою слабость и нерешительность, я принял слишком радикальные меры и отдал его в ученики самому самоуверенному и бесшабашному нахалу из всех, кого я знаю — своему школьному другу Марку Эйвери. Марк взялся за дело всерьез и в течение трех месяцев выучил Квирнуса пить пиво, бить хулиганов и кадрить девчонок, а летом вдобавок свозил Квиррела в Трансильванию, познакомить с одним вампиром. «Это все же было лишнее, — наконец признал в сентябре Эйвери, но только насчет вампира. — Что-то они не поладили, он теперь заикается». — «Квирнус заикается?» — обеспокоился я. — «Да нет, вампир заикается».

— Ты кто, детка? — с издевкой спросила Квирнуса Белла, пока я думал про Эйвери и про вампира, который теперь бродит вокруг Хогвартса и требует, чтобы я вылечил его от заикания, а я пока развлекаюсь угрозами спустить на него Квиррела — при упоминании о Квирреле вампир смешно скулит и падает в обморок.

— Я Квиррел, — ответил Квирнус, который теперь и один за словом в карман не полезет, а в моем присутствии становится таким львом, что хоть в Гриффиндор его переводи. — А ты кто?

Белла на секунду опешила от такой наглости, и сразу в двух лагерях раздались смешки.

— А, ты Нарцисскина сестра, — вспомнил Квиррел и потряс этим Беллу во второй раз, потому что до этого момента она наверняка думала, что это Нарцисса ее сестра

Еще несколько месяцев назад, до того, как я познакомил Беллу с моими приготовишками, я бы предположил, что наглость Квиррела нанесет большой ущерб его здоровью. Но по сравнению с моей малышней Квиррел был сравнительно слабым раздражителем, и Белла на такие уже не реагировала.

— Яблоком не подавись, — посоветовала Белла и сдвинула тюрбан Квиррела ему на ухо, — когда магглов гонять будешь.

— А все же, Квирнус, — вкрадчиво спросил Люциус, пока все смеялись над пикировкой Беллы и Квиррела, — с кем ты: с нами или с теми, кто против нас?

— А я с дядей Томом! — громко сказал Квирнус и, шагнув вперед, встал рядом со мной, а я подумал, что он вовсе не так уж прост, да и Эйвери говорит, что парень талантлив.

Квирнус взглядом победителя обвел моих ребят, которых он так роскошно устыдил и срезал, и задал теперь уже риторический вопрос:

— А вы?