Лисий Город. Потерянные дети (джен)

Квартира Горюна имела тот же неухоженный вид, что частенько и он сам. Но вместе с тем мебель, ламинат и отделка говорили, что на них потрачены огромные деньги. Видеть все это в пыли было неприятно, но Алиса привычно задавила в себе желание навести порядок.

Горюн уснул сразу же, как добрался до широкой кровати, Алиса осталась одна. Ей казалось, что можно было бы и тотчас уехать, чтобы в следующую их встречу не оправдываться перед ним за то, что осталась без явно выраженного приглашения, но ключи от входной двери так и не нашлись. Она, признаться, помогая Горюну идти, не увидела, куда он их закинул. А теперь искать их, включая по всей квартире свет, казалось неудобным.

Поэтому, закрывшись на кухне, она кое-как разобралась с кофеваркой и, выключив свет, погрузилась в зыбкое, заторможенное состояние, чему отчасти способствовало то, что в это время она обычно уже укладывалась спать. Но спать здесь? Все-таки придется, но Алисе было неловко заранее. С куда большим удовольствием она ушла бы отсюда и никогда не возвращалась. Но потом, спустя полчаса, ушла неловкость, и пришла дремота, от которой так и не помогли две чашки кофе.

Во второй комнате нашелся огромный кожаный диван, и в очередной раз задавив чувство смущения, Алиса отыскала в шкафу плед, завернулась в него и вскоре уснула.

И резко проснулась в тот момент, когда за окном забрезжил поздний рассвет. Она не сразу поняла, где находится, но тут же все вспомнила.

За окном уже падал снег, и, поднявшись с дивана, все еще укутанная пледом, Алиса подошла к окну, и перед ней выросла обновленная, снежная столица. Как всегда водится в такое время, всюду царила мягкая тишина, пахшая началом зимы, освежающим морозом.

В детском доме в день первого снега окна ее комнаты всегда покрывались снежными узорами, и Алиса старательно вытаивала пальцами рожицы на стекле. Они держались недолго и снова зарастали резными лапками мороза. У Горюна окна были из новых — тех, что никогда не замерзали и почти не пропускали воздух с улицы.

На подоконнике, у которого она была, стоял горшок с каким-то папоротниковым растением, и когда в нем что-то закопошилось, Алиса инстинктивно отпрянула, а потом, опомнившись, осторожно раздвинула ветки.

Оттуда на нее бесстрашно смотрели глазки-бусинки большого рыжего хомяка. Он водил носом из стороны в сторону и поспешно запихивал в пасть что-то, на вид похожее на часть кукурузной палочки.

— Горюн? — неуверенно позвала она наугад, не ожидая, что ее услышат. Но вскоре хлопнула дверь, и он появился на пороге — лохматый и разбитый.

— Что?

— Хомяк, — она ткнула пальцем в цветок, но он был уже пуст. — Был только что здесь. Рыжий такой, ел что-то.

— Он всегда что-то ест, — буркнул он в ответ. — А когда не ест, то спит, отойдите-ка.

Рывком он отодвинул выдвижную часть подоконника, где, как оказалось, лежало постельное белье, и цепкими пальцами выудил из вороха крошек и ниток маленькое, сопротивляющееся тельце. Хомяк брыкался, рычал и пытался вцепиться зубами в пальцы, но Горюн ловко отвлекал его второй рукой.

— Боевой хомяк? — предположила Алиса, сдерживая смешок.

— Идиот-племянник, вздумавший, что для полного счастья мне не хватает этой твари. В прихожей на полу клетка стоит, принесите.

Она послушалась, и вскоре беглец яростно шипел на них сквозь белые прутья.

— Кажется, я лет пять жду, пока он сдохнет, — недовольно сказал Горюн.

— Они столько не живут.

— Вот именно, Чернова. Эта чертова тварь наверняка бессмертна. Кстати, ванная там — он махнул куда-то рукой. — Полотенце и все, что вам нужно, там же и найдете. Поторапливайтесь, иначе мы опоздаем.

Горюн выглядел таким усталым, что Алиса даже на миг разозлилась — ну какая ему работа? Ведь вчера согласился, что стоит взять выходной, а теперь — опоздаем.

— Вам нужно отдохнуть, — непреклонно сказала Алиса. — Останьтесь дома, а я сама справлюсь.

Но он только отмахнулся, словно предложение звучало абсурдно.

— Ну, правда, вы выглядите очень...

— Чернова, — предупреждающе повысил он голос. — Идите в ванную!

Когда она закончила, в квартире уже ароматно пахло кофе. Горюн сидел за столом с кружкой и меланхолично жевал маленькие бутерброды, заполняющие большое блюдо аккуратными квадратиками.

— Присаживайтесь, — махнул он рукой на стул с другой стороны стола. — И послушайте меня внимательно. Я не был сильно в курсе вашего дела, но слухов по конторе ходило достаточно, и пропустить их я никак не мог. Ваше появление наделало много шума и у нас, и наверху, и я слышал, будто тогдашнему нашему руководителю, я имею в виду, всех столичных отделов Искателей, пообещали повышение до министра. Пообещали с условием, что он разберется с вашим случаем — дело вызвало широкий общественный резонанс, а в то время Император не упускал случая обществу угодить. Надеюсь, вы понимаете, что власти и доходов у министра, заведующим всей структурой Искателей, гораздо больше. И когда, даже употребив всю мощь своих возможностей, никто не выяснил, откуда вы появились, они решили схитрить.

— Предложить за меня деньги? — равнодушно предположила Алиса. — А кто отпугнул всех, и по каким критериям выбирали псевдо-родителей?

— Вы сами знаете ответ на свой вопрос. Та женщина была знакома с кем-то из Искателей и, кроме того, достаточно надежна, раз даже по прошествии стольких лет не назвала имени. Людей подбирали по знакомству, а потом кто-то им помешал. Не могу утверждать со стопроцентной вероятностью, но, скорее всего, это был Розенов. Он всегда мне казался неприятным типом. И помешать таким образом кому-то заполучить хорошую должность вполне в его духе.

Прокрутив в голове новую информацию несколько раз, Алиса так и не нашла в ней никакого изъяна.

— А вы говорили, будто неизвестно, кто убил Розенова. Если он был таким, не лучше бы искать убийц в рядах Искателей?

— Чернова, — вздохнул Горюн. — Что же вас из крайности в крайность мотает? Какому здравомыслящему человеку придет в голову сжечь заживо человека из-за обычных подковерных игр? Там к такому каждый привычен и каждый знает, на что идет, устраиваясь Искателем. Сжигание заживо как способ убийства — уже клиника. Месть за что-то важное. Больной разум. Что угодно, но не здравомыслие. Ешьте, Чернова.

Она кивнула и взяла с тарелки бутерброд.

— Однако какой простой ответ оказался, — задумчиво проговорила она. — Я часто думала, почему они все так поступили со мной. Было столько вариантов — магия, мафия, стечение обстоятельств, но уж точно не чье-то желание получить высокую должность.

— Ответы всегда очень просты, — сухо ответил Горюн. — Чем в более приземленных сферах вы их ищете, тем более велика вероятность найти.

Она снова кивнула, разглядывая его. Горюн был уже одет, выбрит и вполне причесан — когда успел? Как смог проснуться так рано, хотя вчера едва переставлял ноги.

— Вы собрались идти на работу, — с упреком сказала Алиса, отставляя чашку. — Я ведь вас просила вчера отдохнуть. Хотя бы день.

— Попросите о чем-нибудь другом, — скупо, едва заметно растянул губы в улыбке он. — Имею полное право игнорировать вас, как это делаете вы.

— Что?

— Не тряситесь надо мной, Чернова. Я знаю свой организм лучше, чем вы воображаете в своей маленькой головке.

Алиса нахмурилась и вдруг задумалась над приличными синонимами слову «беспокойство». Она действительно немного переживала за него, особенно когда яркие вчерашние впечатления еще не улеглись, не покрылись пылью. Но произносить это слово — давать повод для насмешки. Горюн хоть и испытывал обычные человеческие эмоции, обсуждать их не желал категорически. С ней — тем более.

— Я над вами не… Вы не понимаете. Если сегодня что-то случится и вы попадете в больницу, я снова останусь одна. В прошлый раз это не закончилось ничем хорошим. Я хоть и справилась с работой, но в итоге потеряла над собой контроль.

Игнорируя его взгляд, Алиса наблюдала за медленно падающим за окном снегом и приходила к выводу, что синоним нашла весьма приличный. Такой, какой Горюн примет и, возможно, даже верно истолкует. Снег с тех пор, как она проснулась, усилился и делал мир за окном светлее и чище. Но скоро всего это исчезнет, а чистый мир останется только там, где не обитает человек — в лесах вокруг столицы. Им останется только серая каша на обочинах дорог, отравленная выхлопными газами.

— Хотите поговорить об этом? — спросил Горюн без намека на какую-либо насмешку.

— О потерянном контроле?

— О подписанных показаниях. Вы сами все время поднимаете эту тему, когда как я давно уже велел вам выбросить все из головы.

Она пожала плечами.

— Хочу, чтобы вы отдохнули, — уклончиво ответила Алиса, сама не зная, хочет ли откровенничать сейчас — в его квартире, перед самым выходом на работу. Когда как сама понятия не имеет, какие цели преследовал Горюн, предложив этот разговор… Возможно, потом, когда они оба будут сидеть в темной кухне конторы и все противоречия уйдут, выгнанные усталостью и опустошением.

— Хотите, сколько влезет, — спустя мгновение, неприятно улыбнулся он и велел заканчивать с завтраком.

* * *

Снег сделал свое дело, и столица оказалась погружена в недовольный гул застрявших в пробках машин. Аварии словно тромбы перекрывали поток машин по дорогам, и Алиса в конце концов предложила Горюну дойти до конторы пешком — было довольно далеко, но стоять в полном автобусе в многочасовой пробке еще хуже, чем немного замерзнуть.

Прогулка вышла странной, холодной и слякотной. И Горюн большую часть пути угрюмо молчал, лишь иногда придерживая Алису за локоть, когда ее ноги в осенних кедах разъезжались по намерзшей тонкой корке снега.

А Алиса все обдумывала его предложение, не в силах представить, что бы она ему сказала. Ну что, действительно? Что ей жаль — так ведь говорила. Что сама себе простить не может — уж точно проблема не Горюна. Или может быть, что она — Алиса, так хочет вернуть себе его доверие и успокоиться. Но кто может поручиться, что она не поступит точно так же в следующий раз. Если она сама не знает, как может он довериться. А и было ли доверие — тоже большой вопрос.

В конце концов, когда они уже подошли к конторе, Алиса пришла к мысли, что пока она не определится, что хочет от Горюна, то и говорить нет смысла. Уж наверняка ему не нужны ее угрызения совести, вполне достаточно того, что он знает об их существовании.

Контора оказалась открыта, и, когда они вошли, отряхивая от снега мокрые волосы, их встретила улыбающаяся Наташа.

— Ты вернулась? — хмуро спросил ее Горюн, забыв поздороваться.

Алисе ее улыбка показалась какой-то неуверенной, испуганной даже. Такая иногда бывала и на ее собственном лице.

— Не знаю, но… — махнув рукой на свой кабинет, она опять улыбнулась, еще более испуганно.

— Что случилось? — не выдержала Алиса и получила ответ, когда заглянувший в кабинет Горюн рявкнул:

— Васильев, тебя сюда кто пустил?

— Сам пришел, — донесся до Алисы знакомый голос. Она слышала его давно — в тот день, когда подписала эти проклятые показания.

— Игорь? — неуверенно спросила она у Наташи. — Разве он уже поправился?

— Нет, но моих сил больше нет слушать его нытье, — шепотом пояснила она. — Как только Сан Саныч согласился залечить шрамы, он тут же попытался сбежать с больницы. Сейчас они наорутся друг на друга, договорятся, и Игорь будет под присмотром. Если что, в больницу его быстро вернем. Пойдем пока кофе попьем.

Спора слышно не было, потому что Горюн предусмотрительно закрыл дверь за собой, и Алиса согласилась. Они все равно обо всем узнают.

— Но ведь он не сможет работать. Когда мы выделись в последний раз, он с трудом вытерпел десять минут моего общества. А тут нас много, — растерянно сказала Алиса

Наташа вздохнула.

— Думаешь, я ему не говорила? Бесполезно, хочет работать и все, хоть кол теши на голове. Ничего, сейчас Андрей ему всыплет, успокоится немного.

Они оба поднялись на кухню спустя полчаса. Горюн злой, словно тысяча разъяренных собак, а Игорь — неожиданно обросший и без какого-либо намека на шрамы от огня, усталый.

— Чернова, — рявкнул Горюн. — Если этот идиот будет проситься с вами, не вздумайте брать его с собой, ясно? А ты, — он ткнул пальцем в Наташу, — отвечаешь за его состояние.

— Андрей, успокойся, — тускло попросил Игорь, садясь рядом с Наташей. — Я буду спокойно исправлять за Черновой ее орфографические ошибки в отчетах, пить бульончик и держаться за Наташину ручку, как примерный маменькин сынок.

— У меня нет там ошибок, — возмутилась Алиса. — Лучше бы о своих думал!

— И о своих ошибках думать, — добавил Игорь. — А за тобой, Чернова, я теперь из благодарности готов даже в кабинете убираться, благодетельница моя.

Вспыхнув от ярости, Алиса было вскочила, но Горюн положив руку ей на плечо, удержал на месте.

— Васильев! — угрожающе прорычал он.

Он вяло замахал руками.

— Ладно-ладно, и девочек обижать не буду. Пошутить уж нельзя.

Хрупкое настроение, подаренное утренними отгадками на давние вопросы и человеческим разговором с Горюном, испортилось мгновенно, но попыток уходить она больше не делала. Не так уж сложно оказалось опознать в Игоре одного из тех типов, кто портит окружающим жизнь, когда у него самого не все клеится. Как он ведет себя в хорошем расположении духа — ей еще предстояло узнать.

Они вскоре разошлись по кабинетам, и там — из чувства мелкой мести, Алиса похватала несданных отчетов и швырнула их Игорю на стол.

— У меня с пунктуацией не очень, — ровно сказала она, глядя ему в глаза. — Раз уж ты был… Настолько любезен, что вызвался.

И вернулась к себе — под его равнодушный смешок и тишину снежного утра за окном.

Вопреки ожиданию, день оказался насыщенным мелкими — словно то тут, то там вылезшие подснежники по весне — происшествиями. Решив не беспокоить Горюна, который и сам не слишком торопился приниматься за работу, она объездила их все. И один из них зря — приехав по адресу, она обнаружила, что тринадцатилетний мальчишка с ломающимся, густым басом, решил пошутить. Так что, под вечер вернувшись в контору, Алиса нашла всю компанию снова на кухне, но кипя от злости на малолетнего идиота, решила не портить никому настроения и заперлась в кабинете.

Там-то ее и застал звонок на мобильный телефон с неизвестного номера. Она взяла трубку, не поколебавшись, и после потом долго об этом жалела. Скольких проблем она бы избежала, проигнорировав вызов, и сколь спокойней была бы ее жизнь. Но перемены обычно именно так и происходят — с незначительных и обыденных вещей.

Звонил Фридрих Эм — директор одного из многих интернатов, того, в котором уже несколько месяцев жила девочка-суицидница Варвара. Которая снова попыталась покончить с собой.

— Право, Алиса, вы не думайте, я понимаю, что вы здесь ни при чем. Но она написала записку и указала вас, как…

— Виновницей всех ее бед? — помогла ему Алиса, не испытывая ни малейшего удивления. — Да… это неудивительно. Что с ней?

— Нет-нет. Хотя и это тоже. Он написала, что ждала вас, а вы не пришли. Я боюсь… вынужден вас попросить ее навестить, когда ее выпишут из реанимации.

— Так что с ней?

— Украла у одного из преподавателей снотворное и запила его половиной бутылки дешевого коньяка.

Алиса прикрыла глаза, лихорадочно соображая, что сказать. Но на языке вертелись только ругательства и ничего конструктивного.

— А как она себя вела в последнее время? Если Варя меня ждала, разве она не должна была просить, чтобы меня позвали?

— Ну что вы, Алиса, — вздохнули ей в ответ в трубке телефона. — Не помните, как сами были подростком? Думаю, она хотела, чтобы вы сами догадались, что нужны ей. Вы придете? Очень вас прошу, если Варвара хочет с вами разговаривать, вы должны…

Ничего она не должна. Глупая девчонка лишила себя последних перспектив в жизни. Девчонка, которая знала, что такое детский дом, а значит, и интернат, но не смогла выдержать. Утонула от жалости себе и решила ей — Алисе — назло умереть. Интересно, дети в таком возрасте понимают, насколько окончательна смерть?

— Конечно, я приду. Диктуйте адрес и фамилию лечащего врача.

Рассеянно посмотрев на улицу, Алиса увидела, что снег, целый день посыпавший столицу, закончился. В телефоне уже звучали короткие гудки, а в блокноте появилась новая запись, царапающая ее изнутри завитушками букв «в» и «б» — медленно, но старательно. Слово «вина» вырисовалось очень быстро, и со злости Алиса чуть не выкинула блокнот из окна.

Зачем она вообще связалась с этой девчонкой? Зачем пришла тогда и начала говорить про помощь? И почему не поняла, что Варя ей поверила? И теперь все это надо как-то склеить, собрать в единое целое. Говорить с ней о чем-то и быть взрослой, уверенной, когда как она не ощущала себя ни той, ни другой.

В растерянности Алиса зашла в опустевшую кухню, выключила свет и попыталась все обдумать, но мысли разбегались, уступая место образам, картинкам, желаниям определиться — виновата или нет. А на Варвару, с удивлением поняла она, ей было плевать, хоть и жалко. Но, конечно, Алиса ей этого никогда не покажет, будет приходить и изображать взрослую, всезнающую…

— Чернова, вам плохо?

Она помотала головой, не зная, рассказывать ему или нет, и, немного подумав, в конце концов, попросила:

— Отвезите меня домой, пожалуйста… если вам не сложно.

* * *

Наутро, приехав в больницу, Алиса поняла, что ничего здесь ей не светит. Удостоверение хоть и позволило ей пройти внутрь в неприемные часы, но ничто не помогло бы проникнуть в реанимацию — кроме, разумеется, родства, но Алиса никем не приходилась Варваре.

Неуверенно потоптавшись, она написала записку со своим номером телефона и просьбой звонить ей сразу, как Варваре станет легче, и попросила врача передать ее. Вряд ли это сработает, ей теперь придется вымаливать у девочки внимание. Придется терпеть ее странную обиду, но пусть. Если Варваре станет легче от того, что Алиса признает вину — пусть так и будет. А потом Алиса расскажет ей, что такое смерть. И жаль, что ей не позволят это показать, но на первый раз сойдет и рассказ.

Только бы красноречия у кого ненадолго занять…

Горюн был недоволен ее опозданием и долго распекал, пока не пришли Наташа с Игорем, и тот быстро переключился на них. Тем, судя по звукам, досталось еще сильнее, но Алисе было все равно. Внутри нее все оказалось запутано — половина бессонной ночи не помогла ничего решить — она не имела ни малейшего понятия, что ей теперь делать, кроме разговоров и попытки вправить девочке мозги. Которая, скорее всего, ни к чему не приведет.

Хотелось с кем-то посоветоваться, с тем, кто знает подростков и кто не станет испытывать жалость к Варе. Кому Алиса доверяет и сможет ничего не скрывать. Из всех ее знакомых, кто подходил под эти критерии — Горюн да профессор Земин. Но последний далеко, а первый сегодня был злее, чем вчера. Вряд ли он оценит Алисины откровения сразу после того, как наорал за опоздание.

Оставалось только ждать — Варвару, профессора и Горюна.