Лисий Город. Потерянные дети (джен)

Ночью испуганный мужской голос кричал ей: «След в след, Алиска», и она куда-то шагала по высокой траве, искала следы и чего-то боялась. Это был старый, всегда повторяющийся сон, слишком реалистичный — настолько, что даже на грани сна и яви крик явственно звучал в ушах.

Алиса проснулась от ощущения чужого присутствия в комнате, словно кто-то навис над ней и внимательно наблюдал. Но, приподнявшись в постели и оглядевшись, она так никого и не обнаружила. Зато неумолимый холод тут же прокрался под одеяло, и сразу же стало зябко — за окном похолодало, и прогретая загодя тепловой пушкой комната быстро выстыла.

В ярком лунном свете Алиса даже увидела, как изо рта вырывается едва заметное облачко пара.

Тут же стало до тошноты противно — что она тут делает? Одна, в богом забытой гостинице, без электричества и отопления, под жалким уставным одеялом, которое ей выдали военные. Те, что были потеплее — все отдали детям. И если она сейчас спустится вниз, где горит камин и работает обогреватель, обязательно кого-то разбудит, ведь все дети спали там — в тепле, а им с Горюном и Сан Санычем места не осталось. Запинаться о спящие тела не хотелось, и Алиса поплотнее закуталась в одеяло, тщась вернуть себе ушедшее тепло. Но и мерзнуть было совсем не лучшим вариантом — кто будет работать, если она простудится и сляжет с температурой? С такими делами, что творились тут, Горюн один не справится, а Игорь помощник разве что в заполнении бумажек.

Противно было оттого, что днем она была нужна всем, а сейчас, когда холодно и так одиноко, не нужна никому — все забились в свои норки, надышали тепла и спят. А у нее в голове только-только перестало щелкать. Интересно, когда уже отдача превысит порог ее восприятия и она наконец-то сойдет с ума?

Вечером Сан Саныч, не спрашивая разрешения, вкатил ей в вену полный шприц чего-то и туманно объяснил, что это — для ее же блага. И Горюну тоже вкатил — второй, судя по обрывкам услышанного разговора.

Наверное, это действовало лекарство, не давая ей скатиться в унылую безэмоциональность, ведь еще несколько часов назад она думала, что не сможет здесь долго находиться. Но, как оказывается, могла, и этим дала возможность военным помочь.

Она все-таки встала, так и не скинув с плеч одеяла, открыла дверь и прислушалась. Тишина в гостинице висела мертвым, застывшим воздухом. А на первом этаже оказалось значительно теплей. Примостившись на ступеньках в холле, Алиса оглядела завернувшихся в спальные мешки и одеяла детей. На диване, на коленях дежурного, спал ребенок — трудно было разглядеть, мальчик или девочка, но стало еще противнее.

Внутри шевелилось что-то мерзкое и скользкое и шептало, что она — тогда, в девять лет — не нужна была никому. Никто бы ее так не обнял и не позволил уснуть на руках, рискуя заработать травму от отдачи.

Да и сейчас — кто позволит? Пропусти сквозь себя хоть всю на свете остаточную магию, все, что ей светит — хамоватая забота Горюна, переживающего, чтобы она не убилась в порыве трудового энтузиазма. Если бы за этой заботой хоть что-то, кроме ответственности, стояло, было бы несоизмеримо легче. Но Алиса не обманывалась — ничего там нет. Горюн относился так ко всем своим подчиненным, и еще два дня назад ее волновало это не так сильно, как сейчас — на ступеньках стылой гостиницы, тонувшей в крови, пожарищах и снегу.

Неудачно глотнув воздуха, Алиса глухо кашлянула, и дежурный на диване чутко пошевелился, прогоняя неглубокий сон. Он молчал некоторое время, а потом спросил едва слышно:

— Что с вами?

— Замерзла…

Молчание. Дежурный принимал решение, а Алиса ощущала, как противно ей с ним разговаривать. Открывать рот снова для бессмысленных слов категорически не хотелось, и только сильная усталость не позволила ей встать и вернуться в пустую комнату.

Да и потом — там тоже было плохо. Неважно, где находиться, когда плохо — внутри тебя.

— Я сейчас подкину дров в камин.

— Не нужно. Не тревожьте ребенка.

Она все-таки встала и пошла, и тут же поняла, что еще немного — и сорвется куда-то вниз, в глубокую пропасть. Что там за ней было, она не знала, но страх заставил взять себя в руки и подавить ком в горле. Все начинается со слез — стремительное падение и утешение, приходящее после опустошительной истерики. А Алисе казалось, что ее случай — первый. Впереди была только темнота.

У двери она задержалась, прежде чем постучать, но постучала. Внутри вскоре завозились, и заспанный, усталый Горюн уставился на нее, явно ничего не понимая.

— Чего вам?

Алиса замешкалась, не зная, как объяснить, что ей нужно.

— Я… я…

И бессильно замолчала.

— Что — я-я?

Он посторонился и впустил ее в точно такую же холодную комнату.

— Ну, Чернова? — поторопил он ее, садясь на кровать и закутываясь в одеяло. — Вам плохо?

Алиса с облечением кивнула и отметила, что голос Горюна стал мягче. А он, рукой взлохматив волосы, неопределенно махнул ей, подзывая к себе.

— Садитесь сюда. Что — совсем плохо? Я просил Сан Саныча сделать вам блокаду, это ненадолго помогает удержаться на плаву. Вы как, Чернова, еще на плаву или уже все?

Они теперь оказались совсем рядом, и Алисе стало немного легче от тепла чужого тела, пусть оно и находилось все под одеялом, а снаружи стоял холод. Она просто знала про это тепло, и дышать стало проще.

— Мне кажется… я не знаю, — призналась она, запинаясь. — Я ничего не знаю, я так устала. Мы с вами ехали в машине в метель… это будто месяц назад было.

Он рассеянно кивнул, словно соглашаясь.

— Знаете, Чернова, — он снова взлохматил волосы. — Меня всегда бесила ваша манера говорить. Вы все время сбиваетесь и запинаетесь, словно разговариваете с императором накануне расстрела. А в камере я вдруг понял, что мне не хватает ваших дурацких разговоров. Хотя не думайте, что они перестали меня раздражать, но иногда это вполне мило.

Он рассеянно на нее взглянул, а Алиса из его тирады так и вовсе ничего не поняла.

— Так вам нравится или нет?

— Нет, — помотал он головой и скупо улыбнулся. — Я вел к тому, что еще немного — и вы меня разжалобите. Просто скажите, что вам нужно, и не морочьте мне голову. Я не умею читать ваши мысли.

— Побудьте со мной… и поговорите. А если не хотите, просто побудьте… мне кажется, я все куда-то падаю, в пустоту какую-то, и там ничего нет. Мне так хочется плакать, но если я расплачусь, я туда окончательно упаду. Не понимаю ничего…

Горюн, вопреки ожиданию, даже не улыбнулся, а только потряс головой, прогоняя сон.

— Я знаю, что вам поможет. Алкоголь, горячий чай и хорошая взбучка.

— Что? — переспросила она.

— Шучу, — пояснил он, как всегда раздражаясь, что до нее не дошло с первого раза. — Просто алкоголь и чай.

Горюн, накинув на нее свое одеяло, вышел, а когда пятнадцать минут спустя Алиса снова была на краю пропасти, вернулся.

В руках он держал заставленный всевозможной посудой поднос, в центре золотистым сиянием разгоняла мрак зажженная свеча, для надежности засунутая в стакан. По комнате немедленно разлился запах свежезаваренного чая и клопов.

— Коньяк? — спросила Алиса, когда Горюн пинком придвинул журнальный столик к кровати.

— Именно. Берите и пейте, станет теплее и легче. И отдайте мое одеяло.

Он сел на прежнее место, закутался и подал ей чашку. Чай пах ужасно, и вкус запаху не уступал, но Алиса заставила себя проглотить.

— Мы завтра уедем домой? — спросила она то, что ее давно мучило. — Выбросы ведь еще есть… или нет? Я… я перестала их замечать после того, как Сан Саныч сделал мне укол.

— Основные выбросы прекратились до нашего приезда, почему, как вы думаете, мы справились со всем этим без особых потерь? Мы просто собрали здесь все лишнее, все остальное ушло на разрушение поселка.

— У меня в голове щелкало весь день, — почти прошептала она и крепче вцепилась в чашку.

— Остаточной магии было много, — согласился Горюн и внимательно на нее посмотрел. — Сосновый Яр под куполом, я даже не сразу заметил. Взрывоопасная штука, Чернова, но мы находимся в лесу, людей эвакуировали, и почему бы не попробовать сохранить окружающее? Тьфу!

Алиса подняла на него удивленный взгляд. Горюн не выглядел злым, а скорее раздосадованным и немного изумленным.

— Каким еще куполом? — спросила она, на миг забыв про маячившую на грани сознания пропасть. — Подождите… Это когда крупные пожары накрывают непроницаемой завесой и ждут, пока не перегорит весь воздух? Но это же…

Она шумно втянула в себя воздух — пропасть почти вернулась.

О чем они только думали! Ведь они-то здесь — в Сосновом Яре, и военные! И дети, те самые, которыми империя официально дорожит едва ли не больше, чем оружием массового поражения! И они закрыли здесь все, пустили группку людей и ждали, что они справятся?

Она едва не выронила чашку из рук, заставляя мозг разогнаться и работать.

— Но какой резон? — спросила она в конце концов у все еще внимательно разглядывающего ее Горюна — он то ли дремал, то ли просто смотрел так — по-совиному. — Вы… вы хотите сказать, что лес им оказался дороже, чем мы все?

— Ну, не лес, Чернова, не воспринимайте мои слова буквально. — Только сейчас, при свете свечи, Алиса разглядела мешки под глазами Горюна и то, как он сильно устал. Но он сидел тут и разговаривал с ней, и даже слова не сказал про то, что она его разбудила. — Судя по тому, что мы тут видели, это сильнейший выброс с тех пор, как исчезли Сурозские топи. Если хоть часть отдачи чудом прилетит в столицу, всем придется жарко.

— До города двести километров.

— А Сосновый Яр не такой уж маленький поселок, однако ж его разнесло к чертям собачьим! Включайте мозги, Чернова! Лучше мы все тут, чем они все там, — он снова потряс головой.

Одним глотком он опустошил чашку с чаем, а Алиса, привычно разглядывая его лицо, вдруг поняла, что ему… горько от такой правды. Неуверенно она нашарила ладонью его ледяную руку и переплела пальцы.

— Но мы справились, — неуверенно сказала она.

— А в следующий раз не справимся. Какой от нас толк, если ни мне, ни вам нет замены? Однажды нас поглотит эта дрянь, нас не станет, а выбросы продолжатся. — Алисе показалось, что сейчас он сказал что-то личное. Горюн редко задавался риторическими вопросами и говорил что-то такое бессмысленное и возвышенное.

Но он не шутил над ней и не смеялся — по своему обыкновению, а задумчиво и сонно рассматривал их переплетенные руки.

— Вы мне вот скажите, Чернова. Вы спрашивали у детей, откуда они, что случилось и так далее?

Она моргнула.

— Я… я, простите, я… не подумала. Нет, мне… так хотелось, чтобы вы пришли поскорее, и чтобы другие пришли. И чтобы они не задавали вопросов.

Горюн кивнул, будто она сейчас подтвердила его догадки.

— А я подумал и спросил. Угадаете ответ? — он криво улыбнулся и поежился — становилось холоднее.

— Я?

— Кто ж еще, Чернова. Я с вами разговариваю.

— Они не помнят?

— Нет, — он досадливо помотал головой. — Мне запретили спрашивать. Стоило подойти к какой-то девчонке, как рядом оказался военный.

— Но…

— Сообщили, что информация секретная, а допуска у меня давно нет. Так что и вам придется при возвращении подписывать документ о неразглашении. Они что-то знают, Чернова, дознались от тех двоих с крыши или нашли пропавших из Вереска-5. И молчат. Почему?

Горюн смотрел на нее ясными серыми глазами, и было видно, что он… боится. Возможно, сам этого отчетливо не осознает, но чего-то боится. Как давно он что-то у нее спрашивал такое, как сейчас? На той единственной прогулке по лисьему парку? Потом события закрутились, и их отношения поменялись черт знает в какую сторону. Но таким искренним Алиса Горюна давно не видела. Она потянулась к нему, не подумав даже про то, что ее сейчас оттолкнут, и осторожно обняла. Он был теплый.

— Я не знаю.

— Вы хоть что-нибудь знаете? — напряженно спросил он, не шевелясь.

— Я знаю, что вам и мне плохо, — ответила она, отстраняясь. — И что…

Запнувшись, она поняла, что «можем друг другу помочь» прозвучит слишком двусмысленно.

— Что…

— Ох, Чернова, в кого вы такая косноязычная? — вздохнул он и положил руки на ее плечи. — Я вам сразу сказал — говорите, что нужно.

И обнял.

Бережно и немного отстраненно, однако Алисе было все равно — ее накрыло теплом, и на миг стало легче. Совсем на мгновение, пока она привыкала к его рукам, она оказалась не одна. А потом реальность вернулась, и, желая продлить ощущения нужности, Алиса крепко обняла Горюна в ответ.

Вот только ничего не поменялось.

— Послушайте, — прошептала она ему в плечо. — Когда пропали дети из Вереска-5, случился тот вихрь на реке — из-за обычных девочек Варвары и Джейн. Я же узнавала — никто из них не маг, никто до этого не проявлял ни грамма магических способностей. И эти месяцы Вари в интернате подтвердили то, что… ну ведь она не маг, понимаете? Что если часть остаточной энергии…

— Какая-то уж слишком избирательная остаточная энергия, — перебил ее Горюн. — Рядом находилось множество нестабильных детей-магов, а она вдруг решила поиграться с не-магом? Такого не бывает, Чернова.

— Может быть, я не так выразилась… но если это как-то связано? Тогда, на мосту, все началось утром и продлилось несколько часов, а когда исчезли дети?

— Утром, — буркнул Горюн, удобно устроив свой подбородок у нее на голове.

— Ведь они… эти дети откуда-то появляются — ничего не помня и без прошлого. Если они из Сурозских топей, то при переходе должна выделяться какая-то энергия — на обе стороны. То есть, я понимаю, что часть из того, что вытворили дети в Вереске, это их сила. Но откуда она взялась у Вари?

Она часто дышала в его плечо от возбуждения от смутной догадки, так легко пришедшей ей в голову, и почувствовала, как Горюн сильнее сжал руки.

— Я думал об этом, Чернова, — насмешливо ответил он. — Только для таких выводов одной неуверенной логики мало, у вас есть доказательства?

— Я могу спросить у Вари… и можно поискать людей отсюда, они ведь все видели, много кто погиб… может быть, кто-нибудь захочет рассказать… И я видела, что здесь кто-то остался — когда шла по поселку, в двух домах топили печи… или камины. Мы можем завтра спросить.

Он помолчал, а потом легко пожал плечами и глубоко вздохнул.

— Мы, конечно, можем, но эту информацию тоже засекретят. Искатели и военные не дураки, они перекроют все источники информации. Если вы хотите, Чернова, я попробую что-то выяснить, но не надейтесь на результат.

— Разве вам не хочется узнать, почему все это происходит? — тихо спросила она.

— Чернова, я много часов вел машину в метель, не спал еще дольше и доверху полон этой дряни. Что я сейчас хочу — так это спать, — он легко оттолкнул ее от себя. — Давайте поспим, разберемся завтра с детьми и потом поговорим. Как вам такая идея?

Он устало потер лицо руками.

— Неважно. Хотите, чтобы я был рядом — ложитесь спать здесь же. Это ведь считается? Что угодно, Чернова, но дайте мне поспать, раз вам стало легче.

Утром их разбудил громкий хлопок и тарахтение небольшого военного грузовичка. Скинув с себя тяжелую руку, Алиса подскочила к окну, ожидая разрушений и новых откатов, но увидела только, как военные складывают в занесенный снегом кузов одеяла, генераторы и еще какие-то тюки.

Светило солнце, изредка скрываясь за легкими облаками, а в комнате было очень холодно — она вспомнила, как изредка просыпалась и жалась к спине Горюна, надеясь согреться.

— Что там? — глухо спросил он.

— Военные собираются. А за воротами гостиницы стоят три автобуса. Не понимаю, почему нас не разбудили…

Спустя мгновение Горюн тихо выругался и сел на кровати.

— Идите и узнайте, — велел он, растерянно поежившись. — И принесите чего-нибудь горячего.

Внизу все двигалось и шумело. Наскоро пригладив волосы и поморщившись от головной боли, Алиса спустилась вниз, где застала в самом разгаре сборы военных и завтрак детей. Вокруг них ходил задумчивый Сан Саныч, рассматривая только ему что-то ведомое.

— Почему никто на… меня не разбудил? И Горюна? — напустилась она на ближайшего военного.

— Не было никакой необходимости, девочка моя, — Сан Саныч ответил за что-то буркнувшего военного и направился к ней. — Выбросов нет, все успокоились и собираются в дорогу. Как ты себя чувствуешь?

Он бесцеремонно схватил Алису за щеки и повертел лицо из стороны в сторону.

— Я делал тебе блокаду в первый раз, должно было хорошо сработать. Минус ее в том, что чем чаще ее ставишь, тем бесполезнее она становится. Но глаза у вас ясные, Алиса, говорите вроде четко. Сейчас проверим Андрея, вы не знаете, он проснулся?

— Он просил принести ему что-то горячее, — ощетинилась она и вырвалась из захвата неестественно пободревшего Сан Саныча.

— О, обязательно захвачу…

— Нет, я сама! Я спросила, почему никто нас не разбудил? Мы что здесь — просто так находимся? И что здесь происходит?

— Собираемся, не видно, что ли? — сказал ей кто-то. — Выбросов нет, вам дали отдохнуть. Чего разоралась?

— Тихо, девочка моя, — прошептал ей Сан Саныч. — Это вчера вы были им нужны, сегодня мы все — обуза. Не кричите.

Он переходил то на «ты», то на «вы», такое с ним часто случалось, но все же в одном разговоре Сан Саныч обычно придерживался одного варианта.

— В каком смысле — обуза? — опешила она. — Мы ликвидаторы, они здесь находятся только благодаря нам…

Сан Саныч замотал головой, а потом отвернулся от нее и отошел к администраторской стойке.

Дети сидели по диванам, по подоконникам и кроватям, что натащили из комнат второго этажа. Часть их них смотрели на нее, часть просто оглядывались и тихо переговаривались. И все были подавлены, с опаской косились на снующих военных. Ничего не напоминало вчерашний вечер, когда каждый старался улыбнуться напуганным детям и успокоить их.

Сейчас всех охватило мрачное рабочее настроение, и Алиса не могла так сразу сообразить, в чем тут дело — никто больше не боится выбросов? Или, может быть, ей все кажется после ночных откровений Горюна?

Сан Саныч вернулся с подносом горячей еды и чаем и показал ей взглядом на лестницу.

Поднялись они в молчании, пока длинный коридор не заглушил гомон голосов.

— Не будь так невежлива с военными, Алиса, — предупредил ее врач. — Обычно это ничем хорошим не заканчивается.

— Я просто не понимаю, как так получилось, что мы не нужны? — недовольно спросила Алиса, невольно понижая тон. — Как они поняли, что дети стабильны? Только потому, что ничего не взорвалось?

Горюн все еще сидел на кровати, закутавшись в одеяло, и выглядел неважно — волосы всклокочены так, будто расческа не касалась их неделями, лицо осунувшееся и опухшее.

— Что не взрывалось? — недовольно переспросил он, устремляя взгляд на поднос. — Чернова, я вас когда посылал за горячим? Нельзя хоть раз поторопиться?

— Прошу прощения, Андрей, это я ее задержал, — примирительно сказал Сан Саныч, взглядом оценивая остатки их ночных посиделок. — Давайте-ка я вас осмотрю, а потом мы все вместе позавтракаем.

Он всучил Алисе поднос, как бы предлагая управиться здесь самой, а сам плюхнулся на край кровати.

— Не сейчас же! — Горюн явно не оценил врачебный энтузиазм.

— Не беспокойтесь, раздеваться я вас не заставлю…

Алиса отвернулась, не желая смущать Горюна и себя саму и принялась разливать клубящийся на холоде горячий чай.

— Они сказали, что выбросов больше нет, поэтому мы не нужны, — сообщила она. — Как будто… такое ощущение, они нас с удовольствием забыли бы тут.

— Ну, не преувеличивайте, моя дорогая, — отозвался Сан Саныч. — Я собирался подвести вас к мысли, что военные не любят, когда непричастные лица участвуют в их операциях. Но увы, вы так прямолинейны.

— И заикается еще, — согласно буркнул Горюн. — Что там происходит?

— Они собираются. А дети сидят по кроватям спокойные, но напуганные. В смысле — вы понимаете, действительно спокойные. Не кричат, не задают вопросов, как вчера, а просто тихо друг с другом переговариваются. Как взрослые.

— Вы можете повернуться, Алиса, — сообщил Сан Саныч.

Все еще раздраженная и хмурая, она раздала всем по тарелке с бутербродами и чай. Может быть, они были правы оба — она зря так набросилась и подозревает военных. В конце концов, она сама терпеть не могла, когда в ее работу вмешивались спасатели, пожарные или силовая группа, почему военные должны чем-то от нее отличаться?

— Вам сообщили, на чем мы едем? — спросил Горюн, в упор глядя на нее и крепко сжимая в руках чашку.

Алиса покачала головой — да и какая разница?

* * *

До поста дорожной полиции они добрались за пять часов — разумеется, двести километров дороги расчистить не смогли за столь короткий срок. Детей разделили и посадили в два автобуса, и Алиса с Горюном оказались распределены между ними — на случай выхода силы из-под контроля. Рядом с Алисой оказались два военных, приставленных следить за порядком, и один из них сел с ней рядом, дружелюбно улыбнувшись.

Впереди автобусов ехал огромный трактор с ковшом.

Они ехали безумно медленно, а болтливый военный, сначала так понравившийся Алисе, умудрился довести ее до белого каления глупыми историями с обилием постельных сцен и пошлыми вопросами.

Дети тоже постепенно разошлись и от былого испуга — возможно мнимого, выдуманного Алисой, — не осталось и следа. Снова посыпались вопросы — где они, где мама с папой, почему здесь все разрушено и кто они все такие.

Алиса с удовольствием спросила бы хоть кого-то, но ей запретили, стоило только невинно заикнуться об имени и фамилии.

— Вам не разрешено задавать им вопросы, — пояснил ей второй военный. — Просто сидите и делайте свою работу. И не глупите.

Ничего другого, как послушаться, она сделать не могла.