В "Дырявом котле". В семь (гет)

— Я просто не понимаю, — Гермиона развернулась на каблуках и снова направилась в сторону шкафа, — что у этого «художника» в голове, — вернулась от шкафа к креслам. — Может, моя теория неправильная? Может, «Десять негритят» тут ни при чём? — обратно к шкафу.

Малфой, с ногами забравшийся на застеленную кровать, уже полчаса терпеливо, пускай и с видом приговорённого к смерти, переносил её мельтешение и мысли вслух.

— Тебе было бы легче, если бы сегодня кто-нибудь исчез? — не выдержал он наконец.

Гермиона остановилась, упёрла руки в бока.

— Да, потому что был бы понятен план «художника». И нет, потому что я не хочу, чтобы кто-то исчезал, — отрезала она с некоторой долей горячности в голосе. Вздохнула и снова продолжила хождение по комнате. — Я одного не могу пон… — щёлкнул замок, и Гермиона запнулась, взглянув на дверь.

— Привет, — на пороге, обхватив себя руками, стояла Астория Гринграсс.

В тот миг она казалась такой трогательно ранимой и хрупкой. Таких обычно хочется оберегать и защищать, закрывать широкой мужской спиной от всех проблем и неприятностей.

Таких никогда не понимала и, наверное, уже не поймёт Гермиона Грейнджер, которую всегда и повсюду тянуло на передовую. Всегда, но не сейчас. Она была готова бороться за то, во что верит. И пусть она верила в себя и в Малфоя, но не в себя с Малфоем.

Поэтому Гермиона улыбнулась Гринграсс, кинула Малфою дружелюбное «Я позже зайду», означающее, что нет, конечно же, она не зайдёт. И не дожидаясь ответа — не желая дожидаться, — ретировалась к себе.

Десять шагов — расстояние между их номерами. И Гермиона старалась не думать, что происходило в его комнате, пока она завязывала в тугой хвост волосы и переодевалась в пижаму. Никакой мантии. Слишком непрактично. Всегда был шанс за что-то зацепиться, а сегодня ночью она не могла рисковать больше, чем нужно.

Отвлекаться тоже не могла, но отвлекалась.

Астория… Идеальная девочка Астория. С идеальными прямыми волосами, идеальной осанкой, идеальной родословной, идеальным поведением.

Малфою должны были нравиться такие идеальные.

Нравились ли?..

Наконец собравшись на запланированную на десять вечера вылазку и запретив себе думать о Гринграсс, Гермиона закрыла дверцу шкафа. Слишком громко. Чересчур сильно. Вздохнула, проведя рукой по гладкой деревянной поверхности. Как будто в попытке извиниться. Попавшая под горячую руку дверца уж точно ни в чём виновата не была.

Обернувшись и задумчиво оглядев комнату, Гермиона заметила на кофейном столике свои блокнот и ручку.

Видимо, Джинни вернула, пока в номере никого не было. А может, и Гарри. Да, лучше, если Гарри.

Несколько секунд Гермиона неподвижно стояла возле шкафа, взвешивая все за и против только что сформировавшейся в её голове идеи, а потом решительно подошла к столу. Вырвала чистый лист с такой силой, что бумага затрещала. Отодвинула блокнот в сторону — и он проехался по кофейному столику, совершив твёрдую посадку на пол.

О нет, Гермиона совсем не злилась. Ни на себя, ни на ситуацию. И не думала про Гринграсс в комнате Малфоя. Нет! Просто не рассчитала силу. С кем не бывает?

Она взяла со стола ручку и, немного поколебавшись, написала незатейливое: «Если ночью со мной что-то случится, то, вероятно, виновата М. Кортес». И подписалась внизу.

Сложив лист вдвое, Гермиона придирчиво осмотрела комнату.

Куда его положить? Где лучше спрятать? И стоило ли прятать вообще, если она не уверена насчёт Кортес? Смогут письмо найти, если уж на то пошло?

Недовольно поджав губы, Гермиона раздражённо фыркнула. Затем подвинула кресло, забралась на него и сунула своё письмо-предупреждение на шкаф. Сердито зыркнула напоследок, как будто само письмо и виновато, что в гостиничном номере его негде спрятать. Мол, ах ты, бесполезный кусок бумаги, такую западню подстроил! И не стыдно тебе?!

Спустившись и передвинув кресло на место, Гермиона усилием воли заставила свои мысли переключиться на Марселу Кортес и предстоящую ночную прогулку. И чем ближе бескомпромиссная часовая стрелка подбиралась к назначенному времени, тем тревожнее становилось.

Часы — тик-так. И сердце в груди в одном ритме с ними. Испуганное, но храброе.

Гермиона Грейнджер не была бы Гермионой Грейнджер, не обладай она непоколебимой уверенностью в том, что выход есть всегда. И ей по силам его найти.

Какое-то время она задумчиво смотрела перед собой. Потом снова принялась наматывать круги по комнате. Взвешивая. Размышляя. Перебирая в памяти последние события. До тех пор, пока её взгляд не скользнул на чёрную сумку и остановился. Осколки! В ней же остались осколки!

Не теряя ни минуты, Гермиона открыла сумочку и выбрала самый большой осколок с заострённым концом. Аккуратно повертела его в руках, коснулась пальцем вершинки.

— Отлично, — пробормотала она, едва удержавшись, чтобы не зашипеть от боли, и поставила осколок на стол. Промыла в ванной кровоточащую ранку и вернулась обратно в комнату. Снова изучив содержимое шкафа, Гермиона выудила оттуда серый носок и тщательно завернула в него своё будущее оружие таким образом, чтобы его до половины скрывала плотная ткань, создавая импровизированную рукоять. Вторая же половина — своеобразный клинок — оставалась на виду. И, к счастью, была дьявольски острой.

Вздохнув, Гермиона покрутила своё оружие в руках. Держать неудобно: осколок от разбившегося флакончика был довольно маленьким. Да и на что она могла с ним рассчитывать? На ничтожно малое: этой «зубочисткой» можно разве что немного отвлечь. Выиграть время.

Не больше.

Возможно, она нервничала зря, и этой ночью ничего не произойдёт. Возможно, «художник» кто-то другой — не Кортес. Возможно, среди людей, которым сообщили о ноже, не было «художника».

Как бы ни хотелось с кем-нибудь посоветоваться, Гермиона этого делать не стала. Знай она наверняка, что Кортес виновна, тогда да, вне всяких сомнений, нужно подключать и Рона, и Гарри. Но после того, как Гермиона совсем недавно и совсем незаслуженно и сама оказалась под подозрением, она просто не могла без серьёзных доказательств обвинить другого человека.

Да и разговор могли подслушать. Если это сделает «художник», то он им с Кортес устроит и засаду, и неожиданность, и беспалочковую магию… Незачем так рисковать.

А подслушать мог не только он. В непривычной ситуации все вели себя немного нетипично, так что у «художника» и вовсе мог быть свой человек под Империусом — никто бы не заметил.

А может, он уже обо всём знал — и волноваться было поздно…

Отговорки. Хотела бы посоветоваться — пошла. Гарри мог побороть Империус, так что это вообще не проблема. Боялась, что могли подслушать, блокнот и ручка в помощь.

Тем не менее у Гермионы было странное предчувствие. Как будто приключение с Кортес ей просто необходимо. Зачем? Почему? Нужно — и всё тут.

Так было правильно. Или предчувствие подводило её очень сильно. Или никакое это не предчувствие, а желание проявить себя после двух лет условно инертной жизни.

Сейчас бы пригодилась небольшая подсказка. Но куда там, мысли разделились на два враждующих лагеря. Одна половина была убеждена в причастности Марселы Кортес к исчезновению Лавгуд, вторая — полагала, что «художник» кто-то другой. Интуиция загадочно молчала, но на ночной вылазке упрямо настаивала. Вот и пойми, что делать, как правильно…

Устало вздохнув и продолжая бездумно вертеть в руках своё новое оружие, Гермиона села на кровать. Она понятия не имела, хватит ли ей смелости ранить кого-то не с помощью палочки, а вот так. Осколком.

Сильно. До крови. Иначе отвлечь не получится…

Способна ли она на это? И кого именно ей придётся ранить?

Ко всему прочему, у Гермионы не было чёткого плана. Только парочка не очень-то связанных между собой идей из разряда «Что делать, если вдруг…»

Возможно, это даже плюс. Ведь где это видано, чтобы планы в самом деле реализовывались так, как надо? Нет-нет, план и реальность — едва ли не две стороны монеты.

Тем не менее время шло — плана не было. Зато было гриффиндорское упрямство, которое никогда до добра не доводило, а просто... было. В избытке.

Поэтому Гермиона не могла собраться с духом, пойти в десятый номер и сказать что-то вроде: «Не знаю, чем я думала, когда так самонадеянно согласилась на эту авантюру. Может, я просто объявлю всем, что ты «художник» и мы тихо-мирно разойдёмся по домам?»

Ах да, кроме упрямства, был ещё и защитный механизм, который усиленно генерировал шутки именно тогда, когда они меньше всего нужны.

А может, и больше всего. Может, выводы Кортес — правильные: в таких ситуациях не обойтись без юмора.

Так что Гермиона собиралась смеяться и импровизировать. Главное, чтобы кто-то другой не посмеялся потом над её импровизацией. И чтобы интуиция не подвела.

* * *

Когда часовая стрелка перевалила за девять вечера, Гермиона, серьёзная и сосредоточенная, сидела на кровати, сложив по-турецки ноги. Её глаза были закрыты, руки покоились на коленях. Напряжённую спину она держала идеально ровно.

«Зубочистка» была спрятана в правом рукаве мантии. Благо, в магическом мире едва ли не во всех предметах одежды с длинными рукавами были небольшие кармашки с внутренней стороны рукава — для волшебной палочки. И это несказанное везение, что они оказались и в подготовленных «художником» пижамах. Вот уж где такие карманы встречались поистине редко!

Лишнее доказательство того, что у «художника» была волшебная палочка. А заодно и подсказка, где он её хранил. Нужно подумать, как использовать это знание с пользой… Но позже. Сейчас Гермиону волновало другое: она не практиковала беспалочковую магию уже три года, так что предварительно успокоиться и настроиться на нужный лад было необходимо.

Гермиона старалась сфокусироваться на дыхании, позволить мыслям свободно приходить и уходить. Не останавливая их, не прогоняя. Признавая и признаваясь, что она ревновала, злилась, волновалась, боялась, любила. Мысленно соглашаясь с присутствием всех оттенков чувств. Стараясь прочувствовать и принять каждый. И как цвета спектра, смешиваясь, образовывали нейтральный белый цвет, так и переосмысленные эмоции, соприкасаясь, сменяя одна на другую, в конце концов, оставляли по себе только блаженное чувство спокойствия.

В дверь тихо постучали, и Гермиона медленно открыла глаза.

— Проходи, — ответила она негромко, мимолётно взглянув на часы. Полдесятого.

Ещё слишком рано.

Дверь неслышно отворилась, пропуская внутрь Марселу Кортес. Мантию, как и сама Гермиона, она надевать не стала. Только серую пижаму. Её волосы, как и у Гермионы, были собраны в аккуратный конский хвост. В руках — поднос с двумя чашками кофе. Ах, какой пленительный аромат! Вдохнув один раз — хотелось ещё и ещё. Казалось, даже чувствовался его горьковатый вкус на языке. Манящий, слегка отдающий кислинкой. Если в «Дырявом котле» всегда готовили такой восхитительный кофе, нужно было заходить почаще.

Не напиток — искушение.

Гермиона невольно сглотнула.

— Привет, — поздоровалась Кортес вполголоса и поставила поднос на стол. Её лицо было таким умиротворённым, будто она в самом деле пришла только ради чашечки кофе и приятной беседы. Наслаждаться вечером, не тревожась ни о чём.

Как у неё получалось сохранять спокойствие? Выглядеть такой расслабленной? Даже интересно, что могло бы вывести её из себя.

— Зачем? — спросила Гермиона лаконично, кивнув в сторону подноса.

Кортес подняла вверх указательный палец, призывая подождать, взяла со стола ручку и подняла с пола блокнот.

— Ничего, если я возьму?

— Ничего.

«Если кто-то зайдёт, будет отговорка, почему мы собрались», — написала она и повернула блокнот, чтобы Гермиона могла прочесть. Потом добавила: «В здании очень тихо, легко могут подслушать».

И через пару секунд ещё: «В курсе все, кроме Теодора и Астории. Я сказала, что спрятала нож на складе».

«Ты предлагаешь пойти прямо сейчас?» — написала Гермиона.

«Нет. В десять», — коротко ответила Кортес и, вопросительно приподняв брови, посмотрела на Гермиону. Та кивнула.

Звук рвущейся бумаги, огонь свечи — и через несколько секунду от небольшой вынужденной переписки осталась только горстка пепла.

Кортес села в кресло и потянулась за кофе.

— Я плохо разбираюсь в зельях, — сказала она, кивнув в сторону второй чашки. — Можешь не переживать.

— Не люблю кофе, — покачала головой Гермиона. Точнее, «не собираюсь на своей шкуре проверять, как ты разбираешься в зельях».

— Жаль. Так что, кстати, было в том соке?

— Успокаивающая настойка.

— Все так успокоились, что решили лечь спать пораньше? — попыталась пошутить Кортес.

И тут Гермиона просто не могла сдержаться:

— Вообще-то так оно и есть. Успокаивающая настойка обычно используется как при стрессах, так и при бессоннице. Она действует двадцать четыре часа, восемь из которых принявший её спит. Кроме того…

— Всё, хорошо, госпожа лектор, — мягко улыбнулась Кортес. — Я поняла. Но если тема следующего урока «Кто из присутствующих хорошо разбирается в зельях», то с удовольствием бы послушала.

— То есть ты не допускаешь, что «художник»… хмм… находится снаружи?

Кортес категорично помотала головой.

— Нет. Он же нас зачем-то здесь собрал. Мы для него, наверное, как подопытные крысы. А за ними же наблюдают, верно? Так что, полагаю, ему интересно будет за нами понаблюдать. И выйти из игры, инсценировав свою смерть, или что он там пытается инсценировать, под самый конец.

— Хорошая теория, — согласилась Гермиона, одобрительно кивнув. Если Кортес была права, то загадка становилась чуточку проще.

— Я долго над этим думала. Если «художник» не в «Котле», его могут заметить на входе-выходе. Он не узнает, что мы планируем делать. Да и какой смысл запирать нас, если он не видит, как мы потешно нервничаем и суетимся? — Кортес невозмутимо отпила кофе и откинулась на спинку кресла. Вот уж кто здесь «потешно нервничал и суетился» по полной программе.

— Так значит, ты хорошо разбираешься в людях?

Кортес какое-то время молчала, отрешённо смотря на Гермиону, а потом безразлично пожала плечами:

— Люди и сами в себе не очень-то хорошо разбираются, — с этими словами она поставила чашку на стол. Выразительно взглянула на дверь — на Гермиону. Снова на дверь.

Гермиона кивнула, встретившись взглядом с её насыщенно-зелёными глазами. Почти такими же, как у Гарри, только куда более серьёзными. И если приглядеться, можно увидеть опасный огонёк. Крошечный, почти незаметный. Но стоит отвернуться, отвлечься, проявить беспечность — и он окрепнет. Разгуляется, разрастётся до масштабов верхового пожара. Для которого даже самые высокие секвойи — ерунда, спички. И повсюду — жар, дым, искры. Всё, что не могло или не сумело сбежать, — сожжено, обуглено. Добро пожаловать в царство огня и смерти!

Мерлин, неужели такое можно рассмотреть во взгляде?! Нет. Конечно, нет. Всего лишь фантазия, разыгравшаяся от волнения.

— Я начну. Когда он появится, я начну, — заявила Кортес тихо, почти беззвучно. Но твёрдо. Пересекла комнату, открыла дверь и на цыпочках двинулась вперёд по коридору. Не давая времени остановить или возразить.

Гермиона, недовольно поджав губы, пошла следом. Не то чтобы у неё был план получше, но она терпеть не могла, когда её мнение не брали в расчёт.

Тем не менее «он»… Он — потому что «художник»? Или потому что Кортес что-то выяснила? Или поверила в теорию Нотта?

От неловкого движения осколок царапнул кожу запястья, и Гермиона прикусила щеку с внутренней стороны, чтобы не вскрикнуть от неожиданной вспышки боли. Капелька крови медленно поползла вниз по руке — и все мысли мгновенно улетучились.

В коридоре не было ни души. Горели свечи. Тихо, спокойная обстановка, как будто это был очередной до скуки обычный вечер в «Дырявом котле», а они с Кортес были самыми обычными девушками двадцати лет, которым абсолютно нечем заняться. Вот и приходилось выдумывать, как развлечься. Иногда получалось нечто странное. Как, например, сегодня.

Безмолвие начинало давить на уши. Никто не ходил, не шумел, не разговаривал. Никакого движения.

Только часы тикали. Неугомонные, упрямые часы. Если бы не они, можно было подумать, что на коридор наложили Заглушающее.

Гермионе стало тревожно от мысли, что, наверное, все, кроме неё и Кортес, спали. И видели третий сон, пока она, немного испуганная, но преисполненная решимости, вполне вероятно, совершала роковую ошибку.

Любопытство сгубило кошку. Ну и чёрт с ней! Гермиона была любопытней тысячи таких кошек. И если у неё был шанс узнать, кто же на самом деле «художник», она не могла от него отказаться. Так что полный вперёд! Поднять паруса!

На лестнице ей снова стало не до раздумий. Ступать нужно было осторожно, чтобы не упасть и чтобы ступеньки не скрипели под ногами. Прислушиваясь к лёгким шагам идущей впереди Кортес. Вглядываясь в темноту и нашаривая ногой каждую следующую узкую ступеньку. Аккуратно, лишь бы не соскользнула нога.

Сердце бешено колотилось в груди.

Шаг — удар.

Пальцы, крепко сжимающие перила лестницы.

Темнота. Кто-то снова погасил все свечи в баре. Кто? Когда успел?

Удар — шаг.

Хорошо, что Кортес шла впереди, — не нужно было бояться, что столкнут с лестницы.

Шаг. Удар. Шаг.

Почти ничего не было видно. Хоть и глаза привыкли. Вгляделась — темнота. Прислушалась — скрипы, шорохи.

Непонятные.

Где? За спиной? Впереди? Сбоку?

Каждый — прицельный удар по армии нервных клеток. Каждый — смерть.

И казалось, уснуло всё, кроме старого здания. А старое здание не давало уснуть никому. Оно шуршало, скрипело, стонало…

Пугало.

Больше прислушиваешься — больше услышишь.

Гермиона еле слышно выдохнула, когда лестница осталась позади. Теперь не нужно было так переживать за каждый шаг. Бояться оступиться.

Но звуки остались. И если задуматься о происхождении каждого…

Ух, мурашки по спине от одной лишь мысли! Не надо думать. Лучше — не надо…

Кортес хорошо знала «Дырявый котёл», а потому даже без света ступала уверенно. Гермиона старалась не отставать. И не прислушиваться.

Отставала и прислушивалась.

Благо, до склада — совсем ничего. Пройти через бар, след в след за Кортес. Пересечь небольшую кухню, через окна которой пробивался лунный свет. И монстры на стенах с упоением выплясывали воинственную хаку маори. Корча рожицы и угрожающе размахивая руками. Ещё немного — задели бы. Утянули бы в свой сумасшедший танец…

Обошлось.

На складе окон не было — монстров тоже. Недолго думая, Гермиона спряталась за ближайшим стеллажом слева от двери. Кортес ушла куда-то направо. Недалеко, потому что очень скоро её лёгкие шаги стихли, замерли. И Гермионе было немного не по себе от того, что видеть она её не могла. Только очертания стеллажей. Безразличных высоких стражников.

Пытаясь не шуметь, Гермиона повернулась спиной к стеллажу, закрывая тыл. Проверила «зубочистку» — на месте.

Выдох. Еле слышный.

Оглушительный в тишине.

И она застыла, испуганная. Прислушалась.

Всё в порядке? Не услышал ли её кто-нибудь?

Никак не узнать…

Глаза давно привыкли к темноте, но разглядеть хоть что-нибудь было задачей не из лёгких. Гермиона старалась не двигаться. Дышать как можно тише, почти бесшумно. Пальцы на правой руке предусмотрительно сложила вместе — и теперь старалась унять беспокойство, чтобы случайно ничего раньше времени не наколдовать.

Казалось, всё вымерло, заснуло, застыло. Нечему было разорвать пелену ночной тишины. Столь плотную, что Гермиона не могла избавиться от ощущения, что у неё заложило уши. И каждый натужный скрип заставлял вздрагивать от неожиданности. Сглатывать. Гадать, что это? Где? От чьих-то шагов? Или всего лишь очередная жалоба старых деревянных досок?

Время шло. По-черепашьи. Тянулось, словно резина.

Сколько она уже простояла? Пять минут? Двадцать? Полчаса?

По ощущениям — долго.

Достаточно долго, чтобы вычеркнуть Кортес из списка претендентов на лавры чокнутого психа, собравшего их всех в «Дырявом котле».

Иначе — зачем медлить? У неё была идеальная возможность избавиться от Гермионы прямо здесь и сейчас.

Значит, Кортес не была «художником».

Шея затекла. Ноги устали. Гермиона едва сдерживалась от того, чтобы сделать хоть пару шагов, потянуться, размяться.

Нельзя. Плавали — знаем. По закону подлости шум подействовал бы на «художника» быстрее заклятия призыва.

Гермиона до крови прикусила щеку с внутренней стороны. Ей нужно было на чём-то сконцентрироваться. На чём-то, кроме протестующих от неизменной позы мышц и неуёмного волнения. Боль — то, что нужно.

Из кухни послышались шаги. Сперва совсем тихие, но они становились отчётливее и отчётливее. Сердце забилось сильнее. Пульс — в висках.

Гермиона несколько раз сжала и разжала кулак правой руки, снова сложила вместе все пять пальцев.

Неизвестный приближался. И на какой-то миг Гермионе захотелось, чтобы он просто прошёл мимо. Куда угодно — только не на склад.

Шаги — ближе. Пульс — вскачь.

«Следи за дыханием. Следи, Гермиона».

Открылась дверь — неизвестный переступил порог. Стало светлее. Он принёс канделябр?

Гермиона вытерла вспотевшие руки о пижаму. Больно прикусила язык.

«Ни звука. Приготовься».

Неожиданная вспышка заклятия — неизвестного отбросило вглубь склада. Стук. Звук падения. Почти ничего не было видно, но, казалось, кто-то уронил стеллаж. Или не один? Гермиона выскочила из своего убежища — и едва не вскрикнула. Груда чего-то холодного и замороженного рухнула на неё, пригвоздив к полу. Ошарашенная, она только отстранённо удивилась, почему падать было совсем не больно. Она чувствовала на себе вес, но он не давил так сильно, как должен был. Что-то было неуловимо неправильным…

Не разъединяя сложенных пальцев, Гермиона отчаянно заработала руками. Ей немедленно нужно выбраться из холодного завала.

В паре-тройке метров от неё — крошечный огонёк. Свечи подожгли доску. Немного ближе — волшебная палочка. Не дотянуться.

Холодно. Как же холодно!

За огоньком — тело неизвестного. Справа — пытающаяся выбраться из-под своего завала Кортес. Палочка совсем близко от неё.

Руки начали дрожать от холода.

Неизвестный зашевелился.

Нет! Он же сейчас поднимется! Его ведь ничем не привалило.

Гермиона сосредоточилась.

Нельзя позволить ему завладеть палочкой снова.

— Гермиона! — крик Кортес донёсся до неё словно сквозь толщу воды.

Огонь сорвался с её пальцев. Между неизвестным и палочкой — пылающая стена.

Холодно. Всё ещё дьявольски холодно.

Гермиона пыталась ползти, отбрасывая холодные контейнеры в сторону. Видела, что Кортес выбиралась из своего завала. Они начали подниматься с пола почти одновременно.

Звук падения, шипение. Прореха в высокой стене огня. Неизвестный схватил палочку.

Вспышка света полетела в сторону Кортес. Гермиона рванула вперёд. Не понимала, кто она, где и что делала. Не чувствовала ног. Только безумный пульс в ушах.

Она врезалась в Кортес — и они полетели на пол.

Последнее, что Гермиона почувствовала: руки Кортес, изо всех сил вцепившиеся в неё. Тянущие за собой вниз. Жар огня. Струйку крови, стекающую по ладони, — осколок при падении вспорол кожу. И едва зацепившее спину заклинание.

Мир выцвел.

Исчез.

* * *

Гермиона что-то промычала во сне, пытаясь перевернуться на другой бок, но почувствовав, что рискует упасть, вцепилась руками в мягкую поверхность. Открыла глаза. Моргнула раз. Второй.

Она была на складе, в кресле. У неё над головой кружили крошечные наколдованные огоньки, почти не дающие света.

Спина вмиг неприятно вспотела, когда пришло осознание происходящего. Гермиона невольно взглянула вниз, почти что ожидая увидеть верёвки на своём теле. Но нет, всё было в порядке. Как и на самом складе. Будто не падали стеллажи и не горели деревянные доски пола.

Во внутреннем кармане рукава была пусто. Отодвинув в сторону ткань, Гермиона не увидела крови, которая определённо должна была остаться и на рукаве, и на коже. Ночью пекло адски, несмотря на адреналин и холод.

Несколько порезов на руке выглядели затянувшимися, будто заживали уже пару дней. Тем не менее не оставалось ни малейших сомнений, что изначально раны были довольно глубокими.

Боковым зрением Гермиона заметила движение справа и, молниеносно повернув голову на звук, увидела сидящую в кресле в паре метров от неё Кортес.

Ох, хвала Мерлину! Не «художник». Можно выдохнуть.

— Ты как? — спросила Гермиона хриплым ото сна голосом.

Кортес сонно протёрла руками глаза, осмотрелась.

— Ты его разглядела? — ответила вопросом на вопрос.

Гермиона покачала головой. У неё не было уверенности даже в том, он это или она. Маскирующие чары?

— Ты?

— Нет. Если бы только я не толкнула тот дурацкий стеллаж… «Художник» слишком поздно наколдовал щит. Мой Ступефай ему отбить не удалось, но меня саму щит откинул в сторону. Я впечаталась в один стеллаж, он при падении зацепил другой, ближе к входу, вот нас и засыпало с ног до головы контейнерами с рыбой под заклятием Заморозки.

Гермиона вздохнула и покачала головой, со стыдом смотря в пол. Нет, всё могло бы быть по-другому, если бы не её собственная глупость… Забрать палочку себе не получилось бы. Даже то относительно небольшое расстояние требовало больше движений рукой, чем она могла себе позволить, будучи заваленной ледяными контейнерами. Но окажись расстояние ещё меньше…

— Если бы я отлевитировала палочку тебе…

Кортес поморщилась и отмахнулась от неё.

— Перестань. Во-первых, ты не могла быть уверена, что мы с «художником» не заодно. Во-вторых, не факт, что в твоём положении получилось бы даже это. И что тогда? Энергия была бы потрачена, заклятие не подействовало. Так что… — Кортес помотала головой. — Зато мы можем вычеркнуть друг друга из списка подозреваемых.

Гермиона выдавила из себя улыбку.

— И ещё две фамилии, — поправила она.

Ответом ей послужил нечитаемый и даже немного растерянный взгляд, кажущийся чужеродным на лице Марселы. И отрешённый кивок. Мол, да, конечно, три.

И что бы это значило?

Что она скрывала?

Озадаченная, Гермиона невольно начала перебирать в памяти все моменты, связанные с Кортес. Утро первого дня, рассказ Невилла и… Взгляд Гермионы зацепился за почти сошедший синяк на правом виске. А мозаика под названием «Марсела Кортес» вдруг рассыпалась.

Невилл сказал, что она хорошо разбирается в заклятиях.

Марсела сама это доказала несколько минут назад, когда начала анализировать, почему левитация была бы абсолютно бесполезной. Плюс она владела беспалочковой магией, что само по себе весомый аргумент. Ах да, ещё и знала не очень-то известное свойство Защитных заклинаний частично блокировать Подслушивающие.

Тогда как она могла не знать, что те же Защитные заклинания могут буквально разорвать на части, если попытаться аппарировать изнутри объекта, на который они наложены?

Ну уж нет. Она просто не могла этого не знать.

— Так откуда, ты говорила, у тебя синяк? — как бы между прочим спросила Гермиона, стараясь говорить максимально небрежно, не выдавая интереса.

Кортес улыбнулась. Сперва одними уголками губ, потом чуть более заметно. И ещё. Как будто не могла сдержать своей непонятной Гермионе радости.

— Что ж, ты меня раскусила. Я рада.

— Рада? — переспросила Гермиона.

— У меня появился проницательный союзник. С чего мне расстраиваться?

— Так откуда у тебя синяк?

— Хмм… Знаешь ли, я не уверена.

Гермиона вопросительно приподняла брови.

— Я очень чутко сплю на новом месте. И в первый же день проснулась посреди ночи, потому что услышала шаги. Встала, подошла к выходу, прислушалась. Дверь вдруг резко отворилась — я не успела отскочить. Ну и… — Кортес показала рукой на синяк. — Меня, должно быть, вырубили, потому что больше я ничего не помню. Я и насчёт этого не уверена. Свидетелей нет, так что мне могли изменить память.

Гермиона недовольно сложила руки на груди:

— И почему ты не рассказала об этом сразу? — она сделала акцент на последнем слове.

— А почему ты не рассказала, что флакончик разбила Джинни?

— Я тебе этого не говорила, — прищурилась Гермиона.

— А какой ещё повод врать ради неё? У тебя на лице было написано, что ты в абсолютнейшем шоке от её подозрений. Да и с самого начала по вашим переглядкам было ясно, что правды в твоих словах нет. Скажешь, дело тут в чём-то другом?

Всю свою речь она умудрилась выдать флегматично-безразличным тоном, не повышая голос, не наращивая темп.

— Ладно, допустим, в этом ты права. Объясни свою позицию.

— Объясни свою, — невозмутимо пожала плечами Кортес.

Стараясь не выдавать раздражения, Гермиона очень коротко пересказала случившееся с флакончиком и Джинни, добавив в конце:

— Я не хотела, чтобы из-за этого её начали подозревать.

Кортес некоторое время молчала, задумчиво накручивая на палец тёмную прядь.

— Возможно, её в самом деле есть в чём подозревать, — наконец предупредила она очень серьёзно и тихо. — Я соврала по той же причине, что и ты. Никто ничего не видел и не слышал. Кроме меня. Как воспримут мои слова? Как попытку снять с себя подозрения?

Гермиона сперва хотела возразить, но остановилась. И правда, скажи Марсела об этой встрече раньше — и Гермиона в самом деле заподозрила бы неладное.

— Я прекрасно понимаю, что если я здесь работаю, то и подозрения в первую очередь упадут на меня. Так что… мы всё выяснили? — с улыбкой уточнила Кортес.

— Нет. Мы не знаем, нашёл ли «художник» твой нож.

— Кто сказал, что он вообще был? — хитро подмигнула ей Кортес.

И Гермиона, недоверчиво помотав головой, рассмеялась.

— Что ж, — ответила она наконец, — тогда предлагаю проверить местную доску объявлений и выспаться по-человечески, а не кое-как… — она показала на кресло.

Не дожидаясь ответа, Гермиона первая покинула склад. Она не могла разгадать Марселу Кортес. Мозаика не складывалась. Какого-то важного кусочка не хватало. Какого? Нужно попросить Невилла рассказать больше…

В баре всё было на своём месте. И главное — никаких надписей на стене. У Гермионы даже закралась мысль, что «художника» никогда и не существовало. Что если это место прокляли? И найти из него выход можно было только самостоятельно. Вот Луна и сделала это первой.

Такая теория не объясняла произошедшего сегодня ночью, но… Город тоже не был реальным. Город — иллюзия. Что если сегодня ночью они тоже видели иллюзию? Очень реалистичную, но иллюзию.

После города Гермиона была готова поверить во что угодно.

Кортес тронула её за рукав, жестом призывая посмотреть на столик в центре.

— Я не помню, чтобы кто-то оставлял там лист бумаги, — сказала она вполголоса.

Они с Гермионой переглянулись, но приближаться не спешили. Молча стояли и смотрели на белый прямоугольник на столе, как будто надеялись, что зрение их подводило и он в любую минуту мог исчезнуть.

— Ну что, посмотрим? — сдаваясь под натиском своего врождённого любопытства, вполголоса предложила Гермиона.

Кортес кивнула, и они, стараясь не шуметь, начали лавировать между столиками в направлении центра.

Лист бумаги был чист.

— Похоже, он из блокнота Рона. Надпись может быть с другой стороны, — деловито предположила Гермиона, внимательно всё осмотрев. Её голос звучал спокойно, но спрятанные в карманы пижамы руки немилосердно дрожали.

Если надпись в самом деле обнаружится, то не оставалось никаких сомнений, какая именно.

— Я сейчас, — и Кортес быстро и бесшумно шмыгнула обратно на кухню. Вернулась она, вооружённая лопаткой, очень быстро и с решительным выражением лица перевернула лист бумаги.

Сперва Гермиона заметила снизу красную цифру восемь и только потом написанный Роном список, кто в каком номере остановился. Две цифры были зачёркнуты теми же красными чернилами — два и девять. Номера комнат Луны и Невилла.

Не сговариваясь, они с Кортес побежали наверх.

Шаг. Ещё десять. И ещё. Почему лестница и коридор такие длинные?!

В девятом номере было пусто. Кровать — аккуратно застелена, в шкафу — идеальный порядок, вся мебель строго на своих местах. В ванной комнате дела обстояли так же — не было никаких следов чьего-либо пребывания. Стерильная чистота.

— И правда восемь, — тихо и слегка растерянно констатировала Кортес, сев на кровать.

— Странно, что не одна из нас, — мрачно заметила Гермиона и ещё раз прошлась по комнате. Заглянула под кровать. В шкаф. Передвинула кресла.

— Ищешь что-то конкретное?

— Нет, просто… — Гермиона запнулась. У неё появилась мысль, но делиться с Кортес она не спешила. — Знаешь, нам правда не помешает несколько часов сна, — выдавила она наконец.

— Бесспорно, — согласилась Кортес. И как только Гермиона расслабилась, добавила: — Захочешь поговорить начистоту, я в десятом. Сладких снов, — она мягко улыбнулась и прикрыла за собой дверь.

— С каких пор Хаффлпафф стал факультетом проницательных? — раздражённо пробормотала себе под нос Гермиона. В последний раз окинув беглым взглядом комнату, она тоже отправилась к себе, тут же юркнула под одеяло и закрыла глаза. Особо ответственная часть её личности захлёбывалась от негодования. Твердила, что нужно встать, разбудить остальных и что-то сделать, потому что Невилл пропал! И это ещё хорошо, если просто пропал!

Но у Гермионы не было ни желания, ни сил объяснять, почему она снова узнала обо всём первой. И почему это снова произошло в компании Кортес.

Она лежала с закрытыми глазами, надеясь уснуть. Расслабиться. Забыться на время. Лежала до тех пор, пока очередная идея не заставила её пулей вылететь из-под одеяла и настежь распахнуть окно.

На противоположной стороне улицы, через два магазина от «Дырявого котла», находился небольшой газетный киоск.

Закрыто.

Хлопнув себя рукой по лбу, Гермиона, оставив окно открытым, плюхнулась в кресло. На часах только шесть утра! Чего она ожидала?

Сегодня был третий день их вынужденного заточения в «Дырявом котле» — и если их искали, то, возможно, информация просочилась и в прессу. Национальный герой же пропал, в конце концов!

С другой стороны, объяви Министерство об исчезновении Гарри Поттера — начался бы хаос. Дело в том, что о хоркруксах общественности решили не сообщать (во избежание!), а потому часть магического населения Британии была всерьёз обеспокоена возможностью возвращения Волдеморта. Мол, один раз он уже «воскрес», так почему бы не сделать это и во второй? Вот уж точно, что благими намерениями…

Но это никак не помешало бы Малфоям искать Драко. Того самого, которого половина магического мира терпеть не могла, потому что... Как же так?! Пожиратель смерти — и не наказан?!

Гермиона была уверена: если об исчезновении Драко узнают — обсуждать эту тему не будет только немой. Пусть себе злорадствуют — суть не в том. Гермиона надеялась, что, подслушивая разговоры, сможет выяснить, искал ли кто-нибудь кого-нибудь вообще.

В дверь тихонько поскреблись.

— Я не сплю, — отозвалась Гермиона.

Щёлкнул замок — и знакомая мужская фигура проскользнула внутрь.

— Привет. Проветриваешь? — поздоровался Гарри, заняв соседнее кресло.

И Гермиона, пожав плечами, кратко пересказала ему свой замысел. В ответ она, окрылённая новой возможностью, получила только одобрительный, но немного рассеянный кивок. И ни слова ни полслова.

— В чём дело? — стараясь скрыть разочарование, спросила Гермиона. Пусть она и не придумала ничего гениального, но это уже что-то! Хотелось хоть немного поддержки, энтузиазма со стороны друга.

— Поговорил вчера вечером с Джинни, — грустно покачал головой Гарри.

— О… И… как? Хочешь?..

Он покачал головой, заставляя Гермиону замолчать. Хвала Мерлину! Она понятия не имела, что нужно было говорить. Они никогда не обсуждали друг с другом симпатии, влюблённость, отношения. Но не мог же Гарри пойти сейчас к Рону.

— Просто мы разные, — зелёные глаза с грустью посмотрели на Гермиону. — Вот и всё. Так о чём ты хотела поговорить?

«О, всего лишь о самом кошмарном опыте в твоей жизни, Гарри! Как ты живёшь с тем, что добровольно подписал себе смертный приговор, когда сдался Волдеморту? Снится тебе это? Или я одна такая ненормальная?»

Разве она могла задать подобный вопрос другу, который только что-то расстался со своей девушкой?

— Неважно, Гарри, — помотала головой Гермиона. — Ничего серьёзного.

— Ну да, ну да, Гермиона Грейнджер, которую я знаю, постоянно предупреждает меня о несерьёзных разговорах заранее, — он сложил руки на груди, посмотрел выжидающе.

И что же ему сказать?

— Знаешь… — начала она и запнулась. — Я так ни разу и не спросила, как Малфой умудрился выведать у тебя мой адрес.

Гарри хмыкнул.

— Он дал мне Непреложный обет, что никому не расскажет, где ты живёшь. И никому не позволит тебе навредить.

— Ты шутишь?! — совершенно искренне удивилась Гермиона, на миг даже позабыв, что хотела поговорить о другом.

— Нет. Странно, что он тебе не пожаловался.

— Гарри! — возмущённо окликнула Гермиона.

Он посерьёзнел.

— Когда я упёрся и сказал, что твой адрес можно получить только через мой труп, он заявил, что даст мне Непреложный обет. Я согласился только потому, что был уверен: Малфой сдрейфит. До сих пор не верится, что он этого не сделал.

И не успела Гермиона и рта открыть, чтобы выразить своё удивление, как дверь отворилась.

— У нас проблемы. Собираемся внизу, — коротко сообщил Рон. И тут же закрыл за собой дверь.

* * *

Несмотря на то, что за столом уже все собрались, в баре было тихо. Перед Роном лежал до половины исписанный блокнот, рядом — список, в который внёс свои коррективы «художник». Большая часть присутствующих то и дело бросала на этот список косые взгляды. Любопытные, задумчивые, злые, полные отвращения…

— У меня к тебе вопрос, Малфой, — заговорил наконец Рон. И, казалось, в баре стало ещё тише.

— Я — ваш главный подозреваемый, мистер аврор? — Малфой вопросительно приподнял брови, невозмутимо помешивая ложечкой свой чай. Его слова, действия — единственные источники шума в помещении, но сам он не испытывал из-за этого ни капли неловкости.

Рон проигнорировал встречный вопрос. Только лёгкий румянец, окрасивший веснушчатые щёки, выдавал его дискомфорт.

— Ты вошёл последним. Ты стоял ближе всего к выходу…

— Чем, полагаю, оказал всем остальным огромную услугу, — он оставил ложку в покое и развёл руками, — к ним у тебя нет никаких вопросов.

Гермиона нервно заёрзала на стуле. Она не хотела вмешиваться, но этот разговор ей совсем не нравился.

— И потому я хочу спросить, ты ничего не почувствовал, когда часы пробили семь? — продолжил Рон.

— Ты правда хочешь поговорить о моих чувствах? — насмешливо улыбнулся Малфой, откинувшись на спинку стула.

Дьявол! Неужели так сложно хотя бы один раз обойтись без провокаций?!

— Ага, — саркастически хмыкнул Рон. — Ведь не мог такой могущественный маг не почувствовать, как на здание наложили заклятие, которое без проблем противостоит магии целых десяти волшебников. Не мог, да? — губы Рона растянула хитро-довольная улыбка.

— И ты считаешь, что заклятие наложили как раз в тот момент, потому что... — Малфой сделал жест рукой, предлагая продолжить.

— Мы могли видеть «Дырявый котёл», иначе внутрь бы не попали. Но когда Невилл открыл окно и пытался привлечь внимание проходящих мимо — никто его не услышал и не увидел. Да и к зданию уже третий день никто не приближается.

— Что ж… Я ничего не почувствовал, — пожал плечами Малфой и отпил чаю.

— Ничего? — с нажимом уточнил Рон.

— Уизли, — Малфой поджал губы, — тебе не кажется, что я бы не стал ждать три дня, чтобы рассказать о таком?

— Будь на твоём месте кто-то другой, тогда да, именно так я бы и подумал.

— Ага, — медленно протянул Малфой. На его лице появилось задумчивое выражение: будто он как раз смекнул, что к чему. — Если тебе хочется скинуть напряжение, подравшись с кем-нибудь, то так бы сразу и сказал, — он начал медленно закатывать рукава. — Устроим дуэль на стульях или на бутылках? Или у тебя есть варианты поинтереснее?

Рон хмыкнул. То ли от возмущения, то ли пытаясь скрыть смех.

— Напомни об этом, когда мы выйдем отсюда и вернём наши волшебные палочки, — ответил он совершенно серьёзно.

— Уизли-Уизли, — хитро прищурился Малфой и наклонился вперёд. — Как рассудительно с твоей стороны! Прямо на тебя не похоже. Может, подменили? Подозрительно. Думаю, будет правильно, если твой отец узнает об этом.

Половину присутствующих накрыло волной смеха. Даже Рона, у которого только секунду назад на лице было написано: ещё одно слово — и бутылочно-стульевая дуэль таки состоится.

Что ж, пару очков в глазах Рона Малфой себе заработал. И несмотря на давящую неизвестность ситуации, в которой они оказались, на один короткий миг Гермиона почувствовала себя абсолютно счастливой.

Когда смех утих, разговор перетёк в более безопасное русло — кто и что слышал этой ночью — и вскоре зашёл в тупик. Оно и неудивительно: никому не было что сказать. Или же у всех была причина этого не делать.

Гринграсс сильно нервничала. И Гермиона даже не могла определиться, раздражало её это или вызывало сочувствие. В конце концов, в серьёзные передряги здесь попадали все, кроме Гринграсс. Ей было тяжелее, чем кому-либо.

Нотт преимущественно молчал, отвечал односложно. И казалось, злился на всех и вся, в том числе и на сидящую справа от него Кортес. Она тоже в основном молчала, обхватив себя руками. И выглядела абсолютно безобидной.

Что это, притворство? Или она и в самом деле распереживалась?

Джинни была будто бы и не с ними. Но Гермионе хватило и пары косых взглядов, чтобы понять: со вчерашнего дня ничего не изменилось. Джинни всё ещё её подозревала.

Гарри был подавлен, но всё равно пытался помочь Рону с «допросом». Как, впрочем, и сама Гермиона.

Малфой время от времени начинал валять дурака. Намеренно. Срезая острые углы. И это абсолютно не вязалось с его образом.

Гермионе оставалось только удивляться: то ли он правда очень повзрослел, то ли творилось чёрт знает что…

Они так ничего и не выяснили. А Гермиона не стала озвучивать ни одну из двух своих идей. Скажет, если из этого что-то выйдет…

* * *

Не вышло. Как она ни прислушивалась, её слуха достигали только отдельные слова — даже не фразы. Целых два часа — в никуда! Она не услышала ничего полезного. Расстроенная и взвинченная, Гермиона выбежала из своей комнаты в коридор.

Всего десять шагов до нужного ей сейчас номера. Всего десять шагов…

Она не стала стучать. Молча вошла и, ни слова не сказав хозяину, залезла с ногами в кресло.

— Не помешаю? — спросила она спустя несколько минут тишины.

Малфой прищурился, правый уголок его губ слегка приподнялся.

— Уже мешаешь, — он задумчиво кивнул для пущей убедительности, а затем похлопал по застеленной кровати рядом с собой. — А вот здесь не будешь мешать.

Гермиона грустно улыбнулась.

— Я просто хочу посидеть в тишине. С кем-нибудь.

— Лучше со мной, чем с креслом.

— Думаю, кресло с тобой не согласится.

— Значит, мне везёт, — самодовольно улыбнулся он и развёл руками, — ведь сегодня единственный день, когда я решил не брать в расчёт его мнение.

— Дискриминация по мебельному признаку? — в тон Малфою спросила Гермиона, ощущая, как тоска и раздражение потихоньку начали отступать.

Он сложил руки в замок и наклонился вперёд, положив на них подбородок. Хитро улыбнулся одними уголками губ, как будто собирался поделиться секретом.

— Не-а. Дискриминация по Грейнджер-признаку, — сказал тихо. — Не интересует мнение всего, что не Грейнджер.

— Только Нотту не говори. Он расстроится, — так же тихо посоветовала Гермиона.

— Ни в коем случае не скажу, — ответил Малфой громким шёпотом и в притворном ужасе округлил глаза. — Так что, я или кресло?

— Надо подумать… Ты в кресле? — отшутилась Гермиона. Не могла же она в самом деле забраться к нему на кровать. Хотя, чёрт побери, хотелось!

Когда Малфой ей ответил, его голос звучал тихо и хрипло. Душевно. Но в то же время уверенно, соблазняюще.

— Иди сюда. Здесь лучшее место, чтобы вместе сидеть и молчать.

Сглотнув, Гермиона всё же встала с кресла и пересела на краешек кровати. И в ту же секунду вскрикнула от неожиданности, когда две большие ладони легли на её талию и притянули поближе.

— Мы о конкретном месте договаривались, правда?

Не доверяя своему голосу, Гермиона только неопределённо пожала плечами.

Когда она так и не сделала ни единой попытки отодвинуться, он сложил ладони в замок на её животе, заключив Гермиону в плотное кольцо своих рук.

Так тепло и надёжно…

Она прикусила губу, будто в попытке сдержать поток признаний, готовый вылиться на такую домашнюю версию Драко Малфоя.

Нет, ей не нужно было приходить.

Вздохнув, Гермиона попыталась разжать его руки, но он не позволил.

— Я так долго тебя сюда заманивал, а теперь ты хочешь так просто уйти? Ага, как же!

— Или правдивая история о том, как на самом деле кровожадные драконы похищают принцесс.

— Ну, не такие уж они и кровожадные.

— И не совсем драконы, — тихо согласилась Гермиона, положив голову ему на плечо.

Снова прикусила губу, чтобы без «Я соскучилась. Так сильно по тебе соскучилась, что могу повторять это как мантру. Хоть тысячу раз в день». Но одно-единственное слово она сдержать не могла:

— Малфой…

— Хмм?

Она на секунду замолчала, задумалась. Сама не ожидала, что произнесёт его имя вслух.

— Знаешь, это эгоистично и неправильно, но я рада, что ты тоже здесь застрял.

— Значит, у нас новое общее хобби: застревать где-нибудь вместе, — хмыкнул он, заставляя Гермиону искренне улыбнуться в ответ.

— Ага. Только в следующий раз «художника» звать не будем. Он неправильно понял, в чём тут суть.

Малфой хрипло рассмеялся.

— Хорошо. Кого ещё звать не будем?

О, она бы ответила! Коротко и лаконично. Ни-ко-го. Никого звать не будем.

— Мы вроде бы как собирались молчать, — сказала она вместо этого.

— Но я запомню, на чём мы остановились.

Какое-то время они и правда сидели молча. И в комнате было слышно только их дыхание. Но желанного спокойствия Гермиона всё равно не получила.

Считал ли Малфой нормальным сидеть в обнимку на кровати, к примеру, с той же Гринграсс? Или?.. Потому что в понимании Гермионы такие посиделки были немного интимнее того, что можно позволить просто другу.

— Как дела у Астории? — не сдержалась Гермиона.

— У Астории? — переспросил Малфой.

— Ты прекрасно меня услышал. Она может быть «художником»?

— Это можно выдержать? — хмыкнул Малфой. — То у тебя Тео — «художник», то Астория. Чего же ты меня не подозреваешь? Я что же, по-твоему, неопасный ручной экс-Пожиратель смерти? — шутливо возмутился он.

Гермиона подняла голову, заглянула ему в глаза.

— Малфой, ты опасный? — спросила совершенно серьёзно.

— Очень, — ответил он так же серьёзно, не отводя взгляд.

Мерлин, она бы убила за возможность поцеловать его прямо сейчас! Ох, как же неистово билось сердце!

— Очень опасный, — повторил он. — Я, знаешь ли, и есть «художник».

Гермиона откинула голову ему на грудь и рассмеялась.

— Нарисуешь меня? — спросила, заглядывая в глаза.

— Ага, в жанре ню.

Она возмущённо толкнула его локтем в грудь и отвернулась.

— Наглец ты, Малфой!

Он рассмеялся.

— Скажи мне что-то, чего я не знаю. Спорим, нарисую?

— Кто же тебе позволит? — с вызовом спросила Гермиона.

Малфой хитро прищурился, не отводя от неё глаз.

И как он при этом умудрялся выглядеть совершенно невинно?! Как заигравшийся юный купидон, право слово.

— Так спорим или нет?

— Ты проиграешь, — отрезала Гермиона.

— Ты проиграешь, если я проиграю. Останешься без своей картины.

Гермиона покачала головой.

— Нет, не спорим.

И даже его плутовская улыбка выглядела абсолютно очаровательно. Дьявол!

— И к этому разговору мы тоже вернёмся.

— Нет.

— Вернёмся.

— Нет.

— Да.

— Не вер… Ой, ай, Малфой, а-ха-ха! Ну перестань, щекотно же! Малфой! Ха-ха! Пе-ре-ха-ха-стань! Малф!..