Нетерпение сердца (гет)

Северус

Мысль об отце не дает ему покоя. Каждую ночь он ворочается с боку на бок в постели и не может уснуть. Нужно держаться. Лили ведет себя отстраненно, мать тайно мечтает о том, чтобы отец вернулся, тот же живет в какой-то чертовой дыре. Дамблдор ведет странную игру, Лорд в открытую уничтожает всех, кто стоит у него на пути. Блэка — заодно с Люпином — носит черт знает где, и они не делают ничего толкового, только вступают в постоянные бессмысленные стычки с Пожирателями.

Хаос.

И в гуще всего этого хаоса есть он — и Мэри со своими болотными глазами и золотинками в волосах. Он заметил этот приятный золотой отблеск в последний раз, когда был у нее.

Северус взбивает рукой подушку и в очередной раз пытается уснуть, но сон не идет, только раздражение и усталость от бесконечных попыток выспаться.

Северус кладет руки под голову и рассматривает потолок со светящимися звездами. И какой идиот придумал, что спать с таким освещением — романтично? Еще и приклеил эти звезды таким сильным заклинанием, что отодрать их практически невозможно.

Злясь, он прикрывает глаза и представляет себе лицо матери в обрамлении ее густых черных волос, таких же, как у него самого. «Почему?» — этот вопрос мучает его постоянно, мучил с самого детства. Если отец так ненавидит магию, презирает ее, если он так равнодушно обращался с ними все эти годы, почему мать не ушла? Не вернулась в семью? Спросишь — не ответит. Она всегда игнорировала вопросы о семье, когда бы он ни спрашивал о родственниках. Но ведь они чистокровны! Не может быть, чтобы им было наплевать. Во всем этом чувствуются недосказанность, несправедливость и подвох, а еще, наверное, обиды. Если бы только докопаться до самого дна…

Неудачи в общении с Лили наводят его на мысль, что мужчина и женщина, даже если симпатизируют друг другу, могут и не договориться. Раньше он о таком не задумывался, а маггловскую «психологию» считал драконьим дерьмом, но, черт подери, что-то в ней есть. Ведь Лили в детстве была к нему благосклонна, дружила, пыталась защищать от звериной четверки. Что-то нарушилось, треснуло. Из-за Темных искусств? Или просто — надоело?

Утром, после занятия с совершенно бестолковым первым курсом, пара студентов которого носилась за лягушками по всему классу, Северус выходит из замка во двор, и прохладный воздух сразу окутывает его со всех сторон.

До нужного дома в этот раз он добирается быстро: нетерпеливое сердце подгоняет, и ноги сами идут наверх по обшарпанной лестнице.

Отца он застает собранным и одетым: на плече — старая рабочая сумка с облезлой кожей по бокам, на голове — кепка, в какой ходят рабочие заводов. А еще привычная куртка в клетку и темные штаны.

— Работу нашел, — голос отца звучит бодрее, чем в прошлый раз. — Что, опять мать прислала?

Северус качает головой, не сразу подобрав слова.

— Деньги твои не тронул. Не хотелось трогать, знаешь. От них презрением пахнет. Мол, на, не сдохни только.

— Неправда.

— Ну, тогда жалостью, — отец хмурится. — А это еще хуже. Да ты не смотри исподлобья, я ведь понимаю все. Что мать тебя от меня отгородила, да и вел я себя иногда, когда она меня доводила — отвратительно.

Северус приподнимает брови. Теперь он все сваливает на мать? Это она заставляла его кричать и бить посуду, ломать мебель и выпивать?

— Мать меня отгородила? — переспрашивает он тихо. — То есть тебе было не наплевать, значит. Ты рвался быть отцом, а тебе запрещали. Заставляли торчать в гостиной по вечерам за газетой, с пивом. Хватит нести эту чушь, я хочу разобраться, черт подери, что у вас происходило. Иначе я уже ничего не понимаю.

Отец поправляет сумку на плече, глядя на него изучающе. Сейчас он кажется не таким противным и вымотанным, как тогда, лет десять назад.

— Влюбился, что ли? — отец кривит губы. — По глазам вижу. И разобраться пытаешься, видимо, почему не получаемо то, что хочется заполучить. Вот и разобраться пришел насчет нас с матерью. Думаешь, решить все можно, да? Ну, приходи через два дня, я как раз после смены отосплюсь. Да только не поймешь ты ни черта, молод еще. Я в твои годы ничего не понимал.

Северус разворачивается и выходит обратно в коридор. Отец, конечно, наврет больше, чем Трелони, но стоит его выслушать. А потом — потом можно заявиться к Принцам, тем более что он уже выяснил, где они живут.

Мэри

Ей нравится кабинет Северуса, расположенный сразу за классом зельеварения. Здесь все разложено по местам, и комната выглядит опрятно и приятно. Мэри подходит к шкафу и рассматривает корешки книг: только учебники, справочники и старые тематические журналы по лекарственным травам, ничего лишнего.

— Ты все это прочитал? — интересуется она, оборачиваясь к Северусу. С некоторых пор в ее голове он стал «Северусом», а не «Снейпом», и ей от этого немного страшно — но обратно уже не повернешь.

— У меня долгие вечера, — отвечает он как обычно уклончиво. — Ты не боишься встречаться с Блэком?

Мэри задумчиво закусывает губу: Дамблдор снова дал ей задание: поговорить с Сириусом в «Сладком Королевстве», как в прошлый раз с Ремусом, и выяснить все подробности о Петтигрю и о младшем Блэке. Конечно, общаться с Люпином ей проще, да и непонятно, как поведет себя Сириус после смерти Джеймса. Но от задания никуда не деться, и остается только покачать головой.

— Не понимаю, почему он не хочет встретиться с Сириусом сам.

Северус кривит губы так, словно что-то знает, но предпочитает об этом промолчать. Наверное, у них с директором другие отношения — более доверительные, что ли. А может, Северус просто лучше разбирается в сложном характере Дамблдора.

— Ты боишься за меня?

— Все-таки ты Хранитель тайны.

Мэри удивленно приподнимает брови. Неужели он настолько не доверяет Сириусу?

— Но Сириус — самый верный сторонник Ордена, если говорить серьезно.

— Именно, он фанатик, — Северус с отвращением поджимает губы. — У него хаос в голове, а хаос и импульсивность — это плохо. Как думаешь, почему Дамблдор теперь не выбрал его? Потому что нужен не просто новый для Ордена человек, но еще и рассудительный.

Мэри смотрит на его профиль: не сказать, что некрасивый, но и ничем не привлекательный — для других. За последний месяц она так привыкла к Северусу, что ее старая, спрятанная в тени симпатия к нему снова начала просыпаться. Только сейчас ей уже не пятнадцать, и она все чувствует по-другому. Может быть, дело в возрасте, а может, она просто не такая, как Лили, и ей нужны стабильность и уверенность, спокойствие и размеренность. И все это в Северусе есть, а самое главное, что ей нравилось еще в те далекие пятнадцать — у него есть ум. Мужчина может быть разным, но он никакой без ума. Мэри когда-то обожглась на этом, как обожглась ее мать — на равнодушии, на желании поиграть, на самолюбовании. Не это нужно девочке, которая тайно мечтает о любви, но никак это не показывает.

И нет — она четко осознает — эта ее симпатия к Северусу совсем не от безысходности.

Но он, конечно, ее не замечает. И никогда не заметит, потому что у него своя ноша — Лили.

— Все будет в порядке, — Мэри слабо улыбается. — Я сразу расскажу все, как вернусь. Да, я помню, что по поводу Пророчества ничего говорить нельзя.

Северус кивает, молча снимая мантию. Мэри кажется, что эту — рабочую — он совсем не любит и пытается от нее избавиться как можно быстрее, как от неприятной оболочки.

— Но ты же понимаешь, что Орден в конце концов потребует ответ, — Мэри оборачивается в дверях, вдыхая напоследок запах ромашки и полыни. — И Дамблдору придется признаться, что он ждет исполнения Пророчества, потому что, по его мнению, уничтожить Лорда иначе невозможно.

— И он же говорит, что Пророчество может быть совершенно ложным, поэтому раздумывает. Но, разумеется, одолеть Лорда ему по силам. Почему он не вмешивается — потому что считает это ненужным и даже опасным, — отзывается Северус. — Нужно еще потянуть время, Мэри.

Она выходит из кабинета и поднимается по лестнице в галерею, сердито обхватив плечи руками. Северус, конечно, переживает больше всех от этого продолжающегося бездействия: Лили все еще остается под ударом. Тем не менее, он больше всех остальных верит Дамблдору, может быть — зря. Ей хочется помочь ему, сказать, что вот она здесь — рядом, но ему это совсем не важно.

Мэри вздыхает: если бы люди могли выбирать свою любовь как имбирных чертиков в магазине!

Регулус

Сириус нервно расхаживает по комнате, скрестив руки на груди. Марлин же сидит напротив Регулуса и методично смазывает царапины бадьяном. Регулус неотрывно смотрит в ее синие глаза, внимательные, не пропускающие ни царапинки.

— Перестань, — произносит она шепотом, и Регулус тут же отводит взгляд. — Неприлично так таращиться на девушку.

Но она сама едва заметно краснеет, и у Регулуса сразу тяжело бьется сердце. Она смущается — из-за него? Может быть, она помнит то глупое письмо с признанием, которое он прислал ей сразу после окончания школы? Она тогда ответила: «С такими, как ты, дел не имею».

Сириус останавливается напротив них и качается с пятки на носок. Ему неприятно, что Марлин ухаживает за бывшим соперником, но сделать он ничего не может — только пыхтит как паровоз Хогвартс-Экспресса.

— Готово, — Марлин выпрямляется и, взяв бутылочку бадьяна, убирает лекарство на полку.

— Домой тебе хода нет, — заключает Сириус мрачно, наблюдая за ней. — И про мать забудь. У вас кто Хранитель тайны — ты или она? Попробуем связаться через эльфа.

— Я, — произносит Регулус, поднимая глаза на брата. — Даже не знаю, что сказать. Свои, из-за спины, вот так подло. Неужели бы они меня убили? Или так — пришли припугнуть? Или забрали бы с собой, чтобы потом шантажировать маму?

Сириус резко дергает плечом. По нему видно, что слово «мать» не ранит его уже так сильно, как раньше. Все его внимание приковано к Марлин — и ей это не особенно нравится. Они втроем снова в стареньком домике семьи МакКиннон, и в соседней комнате спит младший брат Марлин, который в следующем году должен отправиться в Хогвартс. Забавный паренек, неугомонный и надоедливый, внимающий каждому слову Сириуса.

— Я не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, — Регулус упрямо хмурится. — Кричер не сможет защищать ее долго, если дом все-таки вычислят. И никакие магические артефакты не помогут против Лорда. Если уж он собирается убивать детей…

— В Орден вступишь? — хрипло интересуется Сириус. Он все еще делит мир на черное и белое. — Или останешься никем с Меткой? Орден этого не одобрит, а отвечать за тебя я не желаю.

— Перестань на него давить, — Марлин сердито звякает посудой, которую торопливо расставляет на столе. — Он только что переметнулся на другую сторону, дай ему в себя прийти. Если что — я буду отвечать за него. А ты будешь защищать, договорились?

Сириус выходит из комнаты, громко хлопнув дверью. Регулус остается сидеть на невысоком стуле, проверяя, ушли ли царапины и ссадины, и думая, зачем брат все-таки спас его. Потому, что родная кровь — или чтобы снова не быть виноватым, хоть и мысленно, перед матерью?

Марлин продолжает возиться с приборами, и Регулус рассматривает ее красивое овальное лицо, понимая, что последние годы после школы он не жил, а так — проживал жизнь в книгах и бессмысленных часах у Малфоев. Невозможно полностью отгородиться от всего, когда за книгами есть красота, мир, даже страдания — они реальны, а не иллюзорны. Сириус груб, но он прав, и Регулус и сам себе кажется теперь наивным мальчиком. Если бы не мама, он бы до сих пор радовался пирожным Кричера.

— Мне нравится твой взгляд, — Марлин чуть заметно краснеет, улыбаясь. — В нем нет жадности, только любование. Это приятно. Как будто я шедевр какой-то.

Регулус тихо смеется и удивляется своему смеху. Ничего подобного он давно не испытывал.

— Ты и есть шедевр. Прости за то письмо, глупое и бесстыдное, — произносит он невпопад. Вокруг война и смерти, а он про прошлое говорит. — Но я не мог сдержаться. И на всякий случай — ничего не изменилось с тех пор, клянусь.

Марлин перестает заниматься подготовкой к ужину и выпрямляется, зажав вилки в руке. Регулус только спустя мгновение понимает, что не предложил ей помощь, и ему сразу же становится стыдно. Как много он не умеет! Возможно, чистая кровь должна сохраняться — но вот от великосветских замашек точно нужно избавляться.

Марлин словно хочет что-то сказать, но потом качает головой. Ей непросто: родители оставили брата с ней, потому что она в Ордене и сможет лучше его защитить. Сами же они все еще работают в Мунго, надеясь, что колдомедики не попадут под удар.

Чтобы избавить тишину от неловкости, Регулус торопливо выходит в гостиную, где Сириус стоит у окна, барабаня пальцами по подоконнику. Он не оборачивается на звук шагов, и тогда Регулус встает рядом с ним и негромко замечает:

— Ты все еще злишься.

Сириус клацает зубами, как пес. Должно быть, анимагия не так уж безопасна, как кажется.

— Я только одно скажу: не верю, но хочу поверить, что однажды ты очнешься и перестанешь говорить об аристократических браках, чистокровных волшебниках и прочей ерунде, которая сломала мне семейные отношения. Нет ничего страшнее, чем презрение от собственной матери, чем чувство, что ты ничтожество — лишь потому, что твои взгляды не совпадают с ее политикой. Такое случается не только со мной. Я бы хотел верить, что однажды все люди станут людьми.

— По-твоему, я не человек.

Сириус отрывается от окна и бросает на Регулуса насмешливый взгляд.

— Наполовину.

У Регулуса ноет сердце: в это мгновение ему кажется, что они слишком многое упустили в детстве. Но никто из них не может сказать, получится ли у них начать сначала.

Мэри

Даже если бы ей заранее не сказали, что в этот раз под оборотным зельем будет Сириус, она бы и так догадалась: по нервному закусыванию губ, по прикосновениям к волосам, по ерзанию на стуле.

— Привет, — произносит женщина-Сириус и окидывает Мэри любопытным взглядом. — А ты похорошела за это время, только бледная совсем, как поганка. Что там в Хогвартсе?

— Звери всякие, — отвечает Мэри сдержанно. — Давай сразу к делу. Тебя просят найти Хвоста и побыстрее, а еще Дамблдор не против участия младшего пса в нашей истории.

Женщина-Сириус шумно втягивает воздух, делая это совершенно не по-женски, и Мэри улыбается уголками губ.

— Дамблдор слишком много торчит в замке, — женщина-Сириус морщит нос. — И дает странные задания, понятные и без него. Я ищу крыску уже несколько недель, но она все время ускользает. Нужна какая-то приманка, и, наверное, младший пес для этого подойдет.

Мэри настороженно хмурится. Нельзя же так просто играть жизнью человека. Тем более — брата.

— Он об этом догадывается?

— Сомневаюсь, — женщина-Сириус хрипло посмеивается. — Он вьется вокруг одной симпатичной особы, которую я не могу добиться полгода, если не больше.

Мэри закатывает глаза, отклоняясь назад, на спинку стула. Марлин еще в школе устала от бесконечных приставаний Сириуса, а сейчас он, наверное, совсем загнал ее в угол. Марлин, впрочем, ничем ему в дерзости не уступала — но кто знает, какая она теперь? У нее еще и младший брат есть.

— Это неправильно, — замечает она сердито. — Цель не оправдывает средства. Возможно, сейчас ты обрел очень многое, встретив одного человека. Нужно только протянуть руку. Потерять можно очень быстро, мгновенно.

Женщина-Сириус только раздраженно машет рукой.

— Пока все вокруг раздумывают, я буду действовать. До Лили мне, конечно, не добраться. Но я хотя бы могу узнать, где она? Люпин сказал, что не может доверить мне эту информацию до разрешения Дамблдора.

— Скажи ему, что теперь ты можешь узнать, — Мэри оглядывается по сторонам, но в кафе снова никого нет — все школьники на занятиях. — Пожалуйста, пес, будь осторожнее. Любой шаг может оборваться.

— Любой несделанный шаг оставляет нас в тупике, — женщина-Сириус скалится, и это так разнится с женским обликом, что у Мэри по спине бегут мурашки. — Ладно. Задание ясно: нужна крыса, и как можно быстрее. Попробую настроить крысоловку.

Но выражение его лица Мэри не нравится, и она поеживается от равнодушия, скользящего в его словах. Да, люди поразительно разные: кто-то прячется в себя, кто-то рвется за пределы. И никто не может найти золотую середину.

На полпути к замку, нащупывая в кармане пакет с пряниками, она встречает Северуса. Он идет торопливо, глядя себе под ноги — в самую грязь, и полы мантии слегка развеваются на осеннем ветру. Раньше Лили за глаза называла его «моя летучая мышка», и он и сейчас немного на нее похож: с растрепанными волосами и надутым лицом.

Но Мэри не смеется — от понимания того, что он беспокоится за нее, на душе становится тепло. Пусть это не то беспокойство, которое выдает чувства, а дружеское или рабочее — но оно ужасно приятное. О ней никто давно не беспокоился.

— Все хорошо, — произносит она торопливо, как только они останавливаются друг напротив друга. — Спасибо.

И она невольно подается вперед и с силой сжимает его запястье. Потом тут же отдергивает руку и слегка краснеет.

— Холодная, — замечает Северус спокойно, но в голосе слышится удивление. — Он согласился поймать Петтигрю?

— Он уже давно его ищет, — Мэри поднимает глаза на хмурое небо. — Но крыса проворнее пса, вот в чем неприятность. Поэтому он хочет использовать Регулуса как приманку, ведь Реддл его ищет. Я не думаю, кстати, что Реддл собирается его убить, во всяком случае, не сразу. Иначе он уже был бы мертв.

Северус смотрит на нее с интересом и в своей обычной невозмутимой манере замечает:

— Неплохо соображаешь.

Мэри усмехается. Эта его манера — думать про себя, переваривать внутри, а выдавать только самое необходимое, кажется ей такой совершенно мужской, не то что у Сириуса — вся душа нараспашку. В том времени, в котором они живут, это слишком опасно.

Они молча идут обратно к замку, синхронно хлюпая ботинками по раскисшей дороге. Мэри пытается придумать хоть какую-то тему для разговора, но ничего не лезет в голову, поэтому она просто поглядывает иногда на сосредоточенное лицо Северуса. Жаль, что сегодня некогда выпить кофе — ей еще нужно убрать за лунными тельцами и покормить саламандр с помощью Граббли-Дерг.

— Мне постоянно кажется, что все висит на волоске, — произносит Северус перед тем, как попрощаться. — Такое тягостное ощущение, ненавижу его. И уверен, Блэк обязательно что-нибудь испортит.

Мэри выдыхает облачко пара, ничего не отвечая. Ей и самой иногда снятся кошмары, в которых умирают все, кто ей дорог.

Северус

Быстро пройдя кухню, чтобы не попасться на глаза матери, Северус торопливо поднимается по узкой лестнице.

Лили сегодня несколько другая: он замечает это с порога, с ее самого первого, поверхностного взгляда. Она делает то, что еще не делала за этот месяц: подходит и протягивает ему руку. Гарри лежит на животе на кровати и что-то гулит себе под нос.

— Подумала над твоими словами про дружбу, — Лили кажется расслабленной. — Конечно, вот так сразу друзьями снова не станешь, но мне кажется, стоит попробовать. Все-таки у нас было целое детство, да?

Северус дергает уголками губ.

— Давно.

— Садись, — Лили кивает на кресло. — Про школу ты мне уже немножко рассказывал… Гарри! Прекрати жевать игрушку! А что случилось с твоими родителями? Мне кажется, отец раньше жил с вами.

Северус опускает плечи. Какая-то резкая перемена: то она сердилась и отказывалась от подарков, то смиренно ждет, пока он расскажет ей о семье. Первую мысль, неприятную и мерзкую — что Лили хочет его использовать — он сразу отметает. Она не станет так поступать даже с Петтигрю, в этом он уверен.

— У тебя с моей мамой не ладятся отношения? — спрашивает он невпопад, наблюдая за ее реакцией. — Она, наверное, слишком замкнута.

Лили издает какой-то сдавленный звук.

— Нет, мы часто разговариваем по вечерам. И она дает некоторые советы, которым я решила следовать. Сделала выводы, так сказать. Не скажу, что приятные, но сейчас и сама жизнь неприятна.

И она отводит глаза. Северус рассматривает ее красивый профиль, маленький нос, вздернутый подбородок. Бледные губы, к которым так хочется прикоснуться. Если бы он мог! Он бы, наверное, упал замертво от счастья. Но если раньше ему хотелось получить этот поцелуй любым способом, то сейчас он предпочел бы взаимность. Самое главное — реальность. Он сто раз мог подмешать ей Амортенцию и узнать, каков на вкус ее поцелуй. Но подлость всегда казалась ему самым мерзким качеством.

— Мы все делаем выводы, — отвечает он задумчиво и кивает в сторону Гарри. — Вы уже столько времени не гуляли, как ты с ним справляешься?

Лили закусывает губу, глядя на него с сомнением, и по спине Северуса пробегает холодок.

— Эйлин брала его на прогулку под мантией-невидимкой. Гарри был умницей, честное слово. Не думаешь же ты, что с полуторагодовалым ребенком можно провести месяц взаперти! Да он бы весь дом разнес. Пока ты не рассердился — можно попросить тебя принести мне из Хогвартса книгу?

— Какую?

Лили кладет ногу на ногу, раздумывая.

— Например, расширенный сборник лекарственных трав. Хочу придумать какое-нибудь интересное зелье от простуды. Кстати, это была идея Эйлин. В такие темные сырые вечера хочется побольше сидеть у огня или варить что-нибудь вкусное. Ты был у Петунии? Знаю, что не был. Глупая затея была с запиской. Я просто волнуюсь, как у нее дела.

— Все хорошо. Люпин присматривает за домом.

Лили отнимает у Гарри игрушку и усаживает его к себе колени. От него пахнет молоком и детским шампунем, и Северус инстинктивно морщится, но тут же отворачивается.

— Когда ты совсем молод, то даешь себе глупые обещания и клятвы. Я как-то пообещала сама себе, что отношения с Петунией разорваны. Но время идет, ты взрослеешь и понимаешь, что родственники все равно остаются с тобой навсегда. Плохие они или раздражающие: вы связаны кровью. И сейчас я немного понимаю Петунию: мы с тобой заигрались тогда с этим письмом. И я хотела извиниться. В конце концов, Петуния не поехала в Хогвартс, и родители не сходили с ума по ее талантам. Черт, звучит, словно я чувствую свое превосходство…

Северус отрицательно качает головой.

— Она завидовала, Лили, потому что она обычная. А ты — нет.

Лили тихонечко смеется. И ее глаза блестят ярче.

— Ты и тогда сказал то же самое. Мне было ужасно приятно. Но потом, когда мы приехали в школу, все так быстро завертелось, понимаешь? Новые знакомства, новые друзья. Мэри, у которой были чудесные золотые волосы до лопаток. Пока не случилась та беда с Мальсибером. Почему у тебя появились такие друзья, Сев?

Ему хочется сказать правду, но правда сейчас будет лишней, да он и не сможет решиться. Может быть, однажды.

— Они не друзья, а средство двинуться вверх. Другом для меня всегда была ты одна. И я — я видел, кем ты становишься. Мне не хотелось отставать. Я не умею заводить друзей, но я разбираюсь в некоторых вещах. Думал, привлеку твое внимание своими успехами.

— В Темных искусствах? Я порвала с тобой из-за них, Сев, — Лили закатывает глаза. — Нельзя привлекать к себе внимание магглорожденной, вступая в ряды Пожирателей Смерти, Сев. Это все равно что отказаться от мяса и съесть в честь этого тушеную говядину. Не понимаю, правда.

— По-другому не получилось бы, — отвечает он тихо. — Да и Темные искусства многому меня научили, я не боюсь сражаться. А пойди я праведным путем — сидел бы сейчас в Министерстве на самом захудалом уровне и проверял бы толщину котлов. Да и тебе не нравились праведники, кажется.

Лили пожимает плечами и сразу же мрачнеет. Северус мысленно проклинает себя: зачем напоминать ей о смерти? Нужно держаться. Слишком мало времени прошло.

— Я люблю жизнь, вот и все. Необязательно постоянно быть серьезным. Как только мы приехали в школу, ты сразу погрузился в учебу, ходил с этим сосредоточенным лицом, с учебниками, с вечно выполненными заданиями. А мне хотелось еще и смеяться. Болтать о всякой ерунде, как тогда, до школы. Я не умею жить для одного человека, Сев. А когда Джеймс был жив, у нас часто были гости. Как же было здорово!..

Северус морщится. Уж он был бы против всех этих гостей — да и зачем они? Зачем нужны другие люди, когда есть два человека, любящие друг друга. И дети. Он бы ни за что не завел детей так рано.

Но Лили не замечает выражение его лица и продолжает вспоминать. А потом отворачивается и вытирает льющиеся слезы. И Северус снова чувствует себя совершенно чужим.

Северус

Шагая по мощеному булыжнику к дому Мэри, Северус размышляет об изменчивости жизни. В детстве он не обращал внимания на то, что Лили была открытой для общения, а он — закрытым. И поразила его в детстве именно красота. И что с такой красотой можно дружить, а потом и любить. Будь Лили невзрачной, как Петуния, он, может быть, и не подошел бы к ней. Но тот восторг, что он испытывал, увидев ее сквозь зеленую листву шиповника, он не сможет забыть: красивая — и колдует! В то время магия ассоциировалась у него с самим собой — и с матерью, которая красавицей никогда не была. Она была на его стороне. Доброй, иногда заботливой, иногда рассеянной. Но не очаровательной, как девушки на портретах, которые он рассматривал в какой-то маггловской книге.

А теперь оказывается, что ему внутренне не нравится то, что нравится Лили. Она любит все то, что его раздражает. Ему бы хотелось продолжать смотреть на нее, касаться, обладать, но не делить ее с другими. Ни с кем.

Северус проводит рукой по лицу, запутавшись. Нет, так не должно быть. Если любишь — любишь целиком, а не частями. И по спине у него снова пробегает холодок: а кого он полюбил на самом деле? Лили или…

Он зло отгоняет эту мысль, буквально взмахнув рукой в стылом воздухе. Нужно меньше разговаривать с Дамблдором, тогда и думать о таких глубоких вещах не захочется. Придется просто жить. И все-таки…

Мэри впускает его неохотно: она выглядит уставшей, но когда Северус разворачивается, решая уйти, то она осторожно касается его рукава.

— Останься, — говорит она тихо и идет в маленькую гостиную. — А то я так медведем стану, в своей берлоге. Одиночество занятно, когда сам себе не надоедаешь, но так можно навсегда остаться наедине с самой собой.

Северус неуклюже садится на низкий диван: приятно знать, что есть и другие люди, которым нравится тишина, а не вечно бушующая жизнь, как вода в Ла-Манше. Даже Дамблдор и тот заперся в одиночестве вынужденно, а не по желанию, но Северус отказывался верить, что таких людей нет. И вот, пожалуйста, Мэри.

— Лили ни о чем тебя не просила? — интересуется он, глядя на нее искоса. — Я принес ей книгу о травах. Зачем она ей, как ты думаешь?

Мэри задумчиво постукивает пальцем по подлокотнику.

— Не знаю. Но меня она больше ни о чем не спрашивала. Так — коснулась темы Пророчества и все. Я только поделилась мнением Дамблдора на этот счет: он уверен, что Пророчество все равно исполнится, так или иначе, поэтому Лили лучше оставаться дома. Она взглянула на меня так странно — но потом улыбнулась. Зря я сказала, наверное. С другой стороны не скажешь — она сердится. Кстати, Люпин видел тебя в Лондоне на прошлой неделе. Ты выполнял какую-то просьбу Лили?

Северус отрицательно качает головой. Ему не хочется посвящать Мэри в свои проблемы, но говорить с чужим человеком всегда легче, чем с тем, кто знает все твои недостатки.

— Я был у отца. Родители расстались некоторое время назад, мне нужно было убедиться, что у него все в порядке.

Мэри некоторое время молчит, разглядывая его лицо. Как будто удивляется, что он на такое способен.

— Мои родители развелись очень давно, — произносит она приглушенно, морщась. — Мне было, кажется, пять лет. С тех пор отца я не видела, а мама ударилась в свою драконологию, так что воспитанием я обязана бабушке. Даже не знаю, жив ли отец.

Мэри отворачивается, чуть наклоняя голову вперед. Она почему-то кажется Северусу голубым гиацинтом, который растет сейчас в теплицах Стебль. Именно голубым — может, ему так представляется из-за ее голубой блузки. И он сразу думает, что Лили, конечно, совершенный подсолнух. Ну а сам он — что-нибудь с колючками вроде чертополоха.

— Всегда удивляла способность женщин любить идиотов, которым плевать на всех, кроме себя, — Северус кривит губы. — Взять хотя бы наших отцов. Или Поттера.

Мэри зевает, прикрывая ладонью рот. Она совсем устала, и нужно оставить ее одну, вернуться в замок. Но в гостиной тепло и уютно, и Северус прирастает к дивану. Одиночество его кабинета уже начинает тяготить.

— Все не так просто, — Мэри закрывает глаза, кутаясь в плед. — Любовь слишком неосязаема, чтобы быть в ней уверенной. Вот вспышка — и ты в ней исчез, растворился. А потом выясняется, что вспыхнуло только в тебе. Или что любовь — игра.

Она говорит так, словно пережила большое разочарование, и поэтому тепло дома ей важнее всего остального. Северус не решается спросить, да ему это и неинтересно — с собой бы разобраться. И он быстро переводит разговор на волшебных существ, с которыми Мэри возится в очередное отсутствие Кеттлберна. Они сразу сходятся в одном: Граббли-Дерг слишком много курит.

Регулус

Первое время он почти не спит по ночам. Все сваливается слишком неожиданно, и Кричер ответил на призыв появиться только один раз, когда его позвали — и наверняка передал все матери. Регулус взбивает кулаком подушку. Мама, конечно, вне себя от ярости. Такой переход! От Лорда — к Ордену Феникса, в котором полно полукровок и магглорожденных. И она осталась совсем одна.

Он звал Кричера еще несколько раз — но тот так и не пришел. После всех лет своеобразной дружбы это кажется странным. Неужели мать запретила ему общаться с любимым хозяином?

Настенные часы показывают три часа ночи, и в голову продолжают лезть отвратительные мысли. Мать может проклясть его, может выжечь его с гобелена, но она должна поговорить с ним, услышать, что он хочет ей сказать!

У Регулуса снова сжимается сердце — и он, отбросив одеяло, опускает босые ноги на пол и идет в кухню, чтобы выпить успокаивающий чай.

Марлин приходит следом спустя пять или десять минут: в розовой ночнушке, поверх которой накинут большой бежевый платок. Она сонно садится напротив Регулуса и щурит глаза, привыкая к свету.

— Тоже не спится? — спрашивает он шепотом, не решаясь предложить ей что-то. Готовить он совершенно не умеет.

— Я часто не сплю, — произносит Марлин, зевая. — Марк еще не понимает всей опасности, в которой постоянно живет, а я боюсь за него. Дамблдор далеко, в замке, мы — здесь. Я не могу всерьез работать для Ордена, зная, что в любой момент пострадает мой брат. И за родителей мне страшно каждый день. Не знаю, как ложиться спать, как перестать думать о смерти. Но знаешь, я рада, что ты здесь. Мне всегда казалось неправильным, что ваши пути с Сириусом разошлись настолько далеко.

Регулус кивает. В мягком свете лампы черты лица Марлин кажутся сглаженными. Хочется протянуть руку и коснуться ее щеки.

— Тебе, наверное, кажется, что у нас с Сириусом что-то есть, — у Марлин дрожит голос. — Не уверена, что можно рассказывать такое человеку, с которым живешь всего лишь пару недель, но мне нужно поделиться. Я словно на краю бездны, понимаешь? Протянуть руку Сириусу — и упасть туда без оглядки, рухнуть, отдать себя целиком — но ради чего? Он не любит меня, мы оба это знаем. Он жесткий, порывистый, страстный — это меня погубит. У меня сам знаешь, какой взрывной характер. Но я устала, Регулус. Я хочу положить голову на чье-то плечо, чтобы меня защитили. Оберегли. Уберегли.

Регулус подается вперед и касается ее руки с длинными пальцами. Марлин улыбается, но не пытается освободиться.

— Ты такой хороший наивный мальчик, — говорит она со смешинками в синих глазах. — Ты думал, что поддерживаешь благородных, думал, что, изучая книги, сможешь им помочь. Оказалось, что и тебя использовали. Как ты это пережил?

Регулус пожимает плечами.

— Я все еще это переживаю, Марлин. Просыпаюсь, думая, что я на Гриммо. А потом ломаю голову над тем, как я вообще смог увлечься всем этим настолько серьезно. Да, в моей семье всегда поддерживали чистокровных, но…

Марлин тихонечко смеется.

— Чепуха это все. Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?

— Не уверен, что понимаю тебя правильно, но со времен этих двоих общество явно стало больше и развилось. И в нем есть некая иерархия. Не могут все быть равны, это утопия — я читал это в книгах. Должен сохраняться баланс, и богатые будут всегда, точно так же, как и бедные. Просто богатые имеют способность учиться, поэтому… Что?

Марлин смеется уже громче и машет на него рукой.

— Давай лучше помолчим. Ты симпатичнее, когда молчишь, честное слово. На самом деле пока есть такие, как ты, мир еще должен вертеться. Ты еще веришь во что-то. А я уже ничего не хочу, я устала. И война никак не заканчивается, люди умирают. Ты знаешь, что они сделали с Лонгботтомами? И что могли сделать с их ребенком. А Дамблдор — бездействует.

— Почему?

— О, это лучше у Люпина спроси, он в этом разбирается. Мне же от этого просто тошно. Можно я… побуду рядом с тобой?

Регулус взволнованно всматривается в ее бледное лицо, потом обходит стол по кругу и садится возле нее. Марлин шумно выдыхает и кладет голову на его плечо. Они оба сидят так долго-долго, пока входная дверь не вздрагивает от прикосновения.