И вместо подписи: "ДМ" (гет)

— Я не нашел дневник отца, это мой дневник. Наш с тобой.

Сознание отказывалось понимать услышанное. Гермиона стояла, едва сдерживая слезы.

— Ты... Ты хочешь сказать, что все это время я писала тебе? Но это же невозможно!

— Прости. Я не думал, что все зайдет так далеко, — он сделал шаг вперед, но тут же вернулся к столу.

— Но я же... Я же писала тебе такое...

Гермиона усилием воли пыталась осознать полученную информацию: более полугода она переписывалась не с Драко. И не просто с кем-то другим, а с его сыном!

Как так? Почему? Дура! Но как? Она же... Она же просто не хотела видеть очевидного, а он...

Гермиона не могла дышать, ошеломленная открытием.

Малфой... Скорпиус Малфой!

Глупый мальчишка, каким-то образом оказавшийся по ту сторону дневника.

Как так? Как это возможно? Случайность? Скорее всего. Она и мальчишка, испугавшийся сказать правду. Мерлин!.. Это невозможно. Это ужасно. Это ее вина...

— Ничего страшного не произошло. Успокойся.

Ха! Да если бы. Если бы... Она обняла себя, сдерживая дрожь.

— Мы не сделали ничего плохого, слышишь? Ничего!

Не слышала. Даже не пыталась. Чувство вины обволакивало, проникало под кожу, впитывалось в кровь. Одна мысль в голове — она вела откровенную переписку с мальчишкой.

Так нельзя. Это так неправильно... Так... Она пыталась вспомнить, с чего все началось. Как такое стало возможным? Они переписывались о Роне, об Астории; он помогал принять его смерть, а потом... Когда же все изменилось? Да — на ее день рождения, кажется, он стал писать ей о своих желаниях. А она позволила. Дура!

Зачем она поддалась своей слабости? Но ведь ей так нужно было чувствовать, быть, хотеть. А он был таким отзывчивым. Видимо, пережитое горе закалило его, сделало взрослее, раз он смог подобрать такие нужные ее израненной душе слова...

И она запретила себе думать. Анализировать. Задавать вопросы... Ведь она столько месяцев сближалась с Драко, думая, что понимает его, что знает его тайны, его чувства. И стало не важно, что в переписке он просил называть его Малфоем, что он никогда не говорил о дневнике при встречах. Искренний восторг мальчишки будоражил кровь, его слова... Как же давно ей не говорили такого. Да и говорили ли? Ранний послевоенный брак и почти никакой романтики. А потом будни, работа, работа, работа, дети... Когда Рон в последний раз говорил с ней так? Когда в последний раз она чувствовала себя настолько желанной? Пусть не любимой, но до безумия желанной. Красивой женщиной. Нужной.

— Эй, ты здесь? — Скорпиус поводил рукой перед ее лицом, ожидая реакции. — Не смей себя винить!

По щеке скатилась слеза. Руки предательски дрожали. Холодно. Ужасно холодно. И больно. Она не должна была допускать этого, никогда. Как ей жить теперь с этим?

Скорпиус не проронил ни слова. Гермиона стояла, зажмурив глаза и сжав пальцами переносицу, и ждала, что вновь услышит глупости про "ты не виновата", но он молчал. Мягкий ковер съел звуки шагов. Теплые ладони легли на плечи, и она вздрогнула. Бежать? Тело оцепенело, мозг отказался думать.

Тепло... Почему вдруг стало так тепло? И спокойно...

Скорпиус обнял Гермиону и нежно прижал к себе, стремясь защитить ее от всего мира. В свои шестнадцать он был даже выше отца, только очень худой, и в его неловких объятиях Гермиона вдруг на миг почувствовала себя в безопасности.

Она не одна. Этот глупый мальчишка готов был спасать ее пусть даже от нее самой.

Как глупо... Мерлин, как же это глупо!

Но как не хотелось отступать. Пусть этот миг застынет, и он просто прижмет ее к себе, вот так, боясь прикоснуться, но даря безграничную нежность.

Его руки погладили волосы, пальцы смахнули слезинки, губы... Боже! Как же это неправильно. Невозможно. Запретно... Его губы сцеловывали ее слезы, шептали что-то проходящее мимо сознания и вновь покрывали легкими поцелуями лицо. А потом он нашел ее губы, и мир перестал существовать. Робкий, но чувственный поцелуй. Ласковое, трепетное касание. Нельзя...

Нет-нет-нет...

Нельзя!

Сил оттолкнуть его не было. Как же он нужен.

Нельзя!

Здесь. Сейчас. Чтобы знать, что она не одна.

Нельзя!

Пальцы зарывались в волосы, губы жадно целовали ее несколько бесконечно долгих мгновений, и она просто не могла прекратить это. Слишком хорошо. Слишком запретно. Слишком...

— Нет! — она оттолкнула его, и он не стал ее удерживать. — Нет, Малфой, нет!

— Не тот Малфой, верно? — усмехнулся Скорпиус и опустил голову, ожидая ответа.

— Я... Я должна была понять, что пишет не Драко. Слишком много эмоций, слишком детский восторг. Так не бывает.

— Прости, я не смог сказать тебе. Знал, что ты прекратишь общение.

— Но зачем, Скорпиус? Зачем? Ты же знал, кто я! Не говори, что думал, что пишешь Розе.

— Я и не говорю.

— Мерлин, я же такого тебе наговорила! Это недопустимо, — Гермиона рухнула в кресло.

— Гермиона... Мне же можно так тебя называть? — он не смел подойти близко, потому сел в кресло напротив и весь сжался.

Она слабо кивнула.

— Я знал, что это ты. Помнишь, когда ты написала в первый раз?

Она закрыла лицо руками: как же стыдно!

— Я испугался. Сильно. Думал, что ты можешь сделать что-то с собой.

— Как дневник оказался у тебя?

— Я был у отца в кабинете, когда ты написала. Мы с ним переписывались в таких же, когда мама умерла, и я открыл, — Скорпиус сжимал и разминал свои пальцы, не зная, куда деть руки. — Сначала открыл как свой, даже не думая, а там ты.

— Кошмар какой, — прошептала она.

— Я начал отвечать, боялся, что ты... ну... ты понимаешь...

— Покончу с собой? Я бы не смогла.

— Знаю. Теперь я это знаю. Но не тогда. Я хотел показать отцу дневник, думал, что поговорю с тобой и все ему расскажу, но...

— Ты не смог.

— Не смог. Сначала было стыдно, что взял его личную вещь, а потом...

— Что потом?

— Мне хотелось с тобой общаться. Говорить о маме, о тебе, мне было это нужно.

Она вздохнула. Видимо, ища помощи и поддержки, она смогла помочь этому ребенку.

— Но почему... О боги, ты же потом начал... А я позволила, — Гермиона покраснела от одних только воспоминаний, о чем они переписывались не так давно! Ладно, еще можно понять их общение в самом начале, хотя она бы и этого не допустила, знай, кто ей пишет, но потом...

— Я хотел этого, прости, — Скорпиус пытался встретиться с ней взглядом. Ты была так откровенна, так открыта... И ты такая красивая... Ты снилась мне — как женщина. И я начал писать тебе об этом.

— Я старше тебя на двадцать шесть лет! Это уму непостижимо! Четверть века! Понимаешь? Четверть...

— Мои ровесницы не идут ни в какое сравнение с тобой.

— Прекрати. Никогда не говори такого. Я запрещаю даже думать обо мне... так... Это неправильно, — она резко встала и заходила по комнате.

— Я...

— Не надо, Скорпиус. Ты — ребенок. Мальчишка. Ты просто запутался. Это пройдет.

— Я не хочу, чтобы это проходило, — он смотрел на нее влюбленными глазами и видел перед собой зрелую женщину. Привлекательную взрослую ведьму, вызывавшую в нем куда больше эмоций, чем все его однокурсницы, вместе взятые. Он встал, но не посмел подойти к ней.

— Не говори так, прошу. Ты же сам все понимаешь, правда? Я — твоя выдумка. Мы просто сами себе создали нереальный мир и придумали себе того, кто пишет.

— Не правда. Я...

— Молчи. Прошу. Молчи.

Она подошла к нему и прикрыла рот ладошкой.

— Что здесь происходит? — на пороге появился Драко.

— Малфой, — усмехнулась Гермиона. — Ты вовремя. Думаю, вас ждет серьезный разговор.

Она подошла к Драко, достала из кармана мантии, накинутой поверх платья-для-него, свой дневник и сунула ему в руку.

— С наступающим Рождеством!

Едва сдерживая душившие ее слезы, она выбежала из библиотеки.

* * *

Вестей от Драко не было до Нового года. Гермиона взяла отпуск, чтобы не появляться в министерстве, и старалась лишний раз не выходить из дома. Дети гостили то у Поттеров, то в Норе у Уизли, но не забывали и о ней. Хорошо, что она не успела рассказать им о приглашении Малфоя, хотя бы не пришлось оправдываться.

В голове царили полный сумбур и одно желание — лечь и тихо умереть. Чтобы не чувствовать ни адской вины, ни щемящей тоски по несбыточному. Как же она обманулась!

Время лечит. Год назад она как мантру повторяла себе это, когда ушел Рон.

Время лечит. Уже несколько дней она говорила себе это после того, как сбежала из Малфой-мэнора.

Время лечит...

В окно постучали, и Гермиона взмахнула палочкой, чтобы впустить черного филина.

Малфой. Без вариантов.

Сердце предательски забилось, и она с трудом отвязала письмо. Дрожащими от волнения пальцами она развернула пергамент.

"Дорогая Гермиона,

Я несколько дней пытался придумать, что тебе написать. Надеюсь, что у тебя все хорошо. Мне было нужно время, чтобы осознать произошедшее и поговорить с сыном. Он сам не свой. С его разрешения я прочитал вашу переписку и понял, насколько же мой мальчик вырос и как же он похож и не похож на меня. Он взрослее и мудрее меня в его возрасте, но все же как мужчина он явно пошел в Малфоев.

Знаешь, а ведь я мог бы написать тебе многое, что писал он. Ужасно неловко признаваться в этом. Думаю, нам стоит дать время Скорпиусу прийти в себя, понять и принять разрыв вашей связи, а потом... Кто знает. Мне бы очень не хотелось тебя терять, ты нужна мне, и я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь дать нам шанс.

Д.М."

Гермиона улыбнулась и прижала письмо к груди. Драко. Какой ж он все-таки потрясающий. Но он прав — им нужно время. Ей, ему и, главное, Скорпиусу. Но время лечит, и в следующем году они вновь постараются выстроить отношения, но уже без недомолвок и прочего. Ведь так хочется загадать желание и искренне верить, что оно обязательно сбудется.