Лед и Пламень (гет)

Королевская Гавань — СЕРСЕЯ​

Плотные гардины скрадывали тусклый солнечный свет, погружая покои Королевы в давящую тьму. Женщина недовольно поморщилась, услышав стук в дверь, и плотнее закуталась в черное меховое покрывало.

Серсея забыла, как холодно бывает зимой. Как холодно бывает в Красном Замке. Ни этот город, ни эти стены не были готовы к суровым морозам.

До последнего Серсея не верила словам бастарда из Винтерфелла…

Ледяной ветер вынудил женщину скукожиться в кресле еще сильнее.

— Ваше величество… — раздался знакомый голос от дверей, и на пол, разделив комнату надвое, легла длинная полоса света с темным силуэтом Квиберна в ней.

— Где он? — прошипев сквозь зубы, спросила Королева. — Где он сейчас?

Верный Квиберн на миг замер, но Серсея знала, что этому человеку не свойственен страх, как и другие человеческие чувства.

— Он побывал в Риверране, — спустившись по ступеням, ответил десница. — Он увел стоявшие там войска на Север.

— Что? — мгновенно вынырнув из полудремы, глухо выдохнула Серсея. — Как он посмел?! Это моя армия! Как он посмел увести моих людей? Предатель!

Все эти дни… Даже после того, как она проснулась в крови и осознании, что гадкая ведьма всегда была права… Все эти дни Королева верила, что Джейме вернется. Одумается и вернется. Как всегда возвращался. Всегда… Они были единым целым. Близнецами. Плотью и кровью друг друга, а он предал ее. И на этот раз окончательно.

— Предатель! — ожесточенно вымолвила Серсея. — Предатель…

— Ваше величество, но сложив с себя полномочия Королевской Гвардии, сир Джейме тут же стал наследником Утеса Кастерли. А армия Ланнистеров — это армия Утеса.

В безжалостных словах была истина, но Королеве не хотелось ее принимать.

— Он пожалеет, — прошипела она, сжимаясь в комок в кресле. — Пожалеет. Он предал семью, предал отца. Предал меня. Он не Ланнистер.

«От руки валонкара», — лягушачьим бульканьем расхохотался голос ведьмы из памяти, и Серсея даже огляделась, боясь увидеть Мегги рядом.

От руки младшего брата…

Больше двадцати лет королева верила, что этим братом был Тирион, но судьба сыграла с Серсеей злую шутку, сделав обоих ее братьев предателями, вонзившими нож ей в сердце. Обида ворочалась в теле, кровь вскипала на невидимом лезвии, и крупные капли соскальзывали на пол, собираясь в лужу. Красную кошмарную лужу. Как пятна на королевских простынях…

— Говори, — потребовала женщина, зная, что Квиберн не пришел бы просто так.

— Сообщение из Браавоса.

— Эурон уже везет мне мое новое войско? — с улыбкой спросила Серсея, чувствуя, как в тело возвращается толика сил.

Квиберн секунду помолчал, и Королева резко потребовала:

— Что в письме?!

— Железный Банк решил не оплачивать вам услуги Золотых Мечей, — ответил десница.

— Что?! — не выдержав, вскричала Серсея. — Как они посмели? Эти браавосийцы переметнулись на сторону Таргариеновской шлюхи?

— Судя по всему, банкиры просто решили не вмешиваться и не тратить деньги, — высказал свою догадку Квиберн.

— Я — Королева Семи Королевств, — напомнила женщина, чувствуя неприятный привкус во рту. Отец не раз повторял, что правителям не нужно напоминать другим свой титул, но сейчас Серсея не могла опираться на науку Тайвина Ланнистера. — Я законная правительница Вестероса. Я Ланнистер. Ланнистеры всегда платят свои долги. Неужели Железный Банк этого не осознает?

Квиберн не ответил, но Серсея и так все поняла. Она припомнила слова представителя банка, озвучившего ей, что свою историю банкиры пишут цифрами, и им нет никакого дела до чужих эмоций.

Если Эурон проболтался им об угрозе с Севера… или, что вероятнее, вездесущие банкиры сами узнали об этом, Железный Банк вполне мог отказаться вкладывать деньги, если его работники пришли к выводу, что деньги не вернутся.

Серсея расхохоталась, и этот звук безумным эхом отскочил от холодных стен.

Она выплатила Железному Банку огромную сумму, весь долг короны. И браавосийцам не было резона вкладываться еще, чтобы вернуть старые долги. В этом свете слова побывавшего у нее банкира о том, что дальнейшие сделки будут совершены лишь после доставки золота, весьма недвусмысленно намекали о сомнениях банкиров.

— Они решили, что мертвые не вернут им долги? — спросила она саму себя и поднялась. — Они решили, что в этой войне я в любом случае проиграю?

Квиберн не ответил, лишь черной тенью остался стоять у входа.

— Созови моих знаменосцев, — велела Серсея.

Мысли Королевы судорожно метались, но даже верному деснице она не могла показать свою слабость. Поэтому Королева распрямилась и скинула меховое покрывало, гордо приподняв подбородок. Даже в темноте своих покоев она должна царствовать. Этому ее учил отец. К этому она шла всю свою жизнь.

Десница скрылся, а дверной проем привычно заслонил сир Григор, давая Королеве чувство защищенности.

Через полчаса Серсея уверенно шествовала по коридорам Красного Замка, слушая, как эхом разносится стук ее каблуков и лязг доспехов верного стража. В зал позади тронного она вошла, как и подобает Королеве — величественно и неспешно. Ее одеяние все еще было черным. Его покрой Серсея выбрала сама, приказав сделать свои наряды похожими на те, что когда-то носил отец. Так она чувствовала себя сильнее. Будто сам непобедимый Тайвин Ланнистер стоял рядом, не позволяя окружающим бросить хоть тень сомнения на нее, Королеву.

— Готовьтесь к походу на Север, — без перехода велела Королева, оглядев кучку мужчин и с раздражением отметив, что среди них не было ни одного, столь же прославленного, как Джейме. Как Тарли. Сейчас она даже пожалела, что пожертвовала дядей в септе Бейлора. Ей нужны были опытные бойцы, но большая их часть или пала в переворошивших Вестерос войнах, или сейчас находилась на стороне противника.

Военачальники промолчали, но так явно заерзали на своих стульях, обмениваясь взглядами, что Королева не выдержала и рявкнула:

— В чем дело?!

— Не думаю, что это разумно, ваше величество, — пробормотал один из них.

— Наш враг на Севере, — напомнила Серсея. — Эта Таргариеновская девка и мальчишка-бастард там!

— Ваш брат покинул столицу… — пробормотал другой военачальник.

— И что с того? — ощетинилась Серсея. — Он предал корону. И он будет казнен за предательство.

— Слухи об этом уже облетели Королевскую Гавань и проникли за ее пределы, — пояснил Квиберн.

— Найди мне тех, кто разболтал об этом, — потребовала Серсея от десницы. — Их головам место на пике. А сиру Григору давно пора размяться.

Военачальники вздрогнули, но один из них все же сказал:

— Это не поможет, ваше величество.

— Почему?

— Часть войск Ланнистеров ушла вслед за вашим братом… Вассалы Тиреллов, узнав о том, что сир Джейме уехал, отступили обратно в Простор…

— Так напомните им, кто правит Семью Королевствами! — потребовала Серсея.

— У нас не хватит сил, чтобы отправить армию и на Юг, и на Север, — признался военачальник.

— Дорн затаился, — напомнил Королеве другой. — Прежде там были наши сторонники, но после того, как мы захватили Элларию Сэнд, Дорн для нас превратился во врагов с Юга… Сейчас вассалы из Дорна нас не поддержат, а пустыня надежно защищает их от любых попыток усмирить Юг. Флот же мы отправить не можем.

— На Юге Дорн и бывшие вассалы Тиреллов, затаившиеся, как змеи… — искривив губы, прошептала Серсея.

— Долина поддерживает Север. Штормовые и Речные земли в упадке.

— И что мы можем? — потребовала ответа Серсея.

— Мы должны защищать Королевскую Гавань, — высказал единое мнение один из мужчин. — Сейчас это наилучшее решение. В городе и так не спокойно, мы не можем отпускать войска за пределы Королевской Гавани, если не хотим бунта.

— Какой еще бунт? — спросила Серсея, сдерживая гнев.

— Из-за опасности, из-за возможной войны с Дейнерис Таргариен в город многие месяцы стекались люди, — пояснил Квиберн. — Сейчас в столице на каждого жителя приходится один приезжий. Но из Простора доставили не так уж много провизии. Большую ее часть сжег дракон. К тому же зима, которую пророчили северяне, пришла. Люди не уедут, а рано или поздно может произойти что угодно…

Серсея сглотнула. На миг ей показалось, что за окном все так же светит яркое летнее солнце, душный и пыльный воздух Королевской Гавани полниться смрадом. И, казавшиеся тогда незначительными слова Тириона, жестко полоснули ее, как этот внезапный холод, к которому солнечная столица не была готова:

— Когда придет зима, половина жителей вымрет, а вторая постарается свергнуть тебя.

На пути в Винтерфелл — ДЕЙНЕРИС​

Холодный ветер бросал пригоршни снега в лицо, будто пытаясь уговорить путников повернуть обратно. Дейнерис прищурилась, силясь рассмотреть дорогу, но это не помогло. Тогда девушка обернулась. С холма вереница повозок, всадников и пеших казалась бесконечной цепью, протянувшейся так далеко, насколько давала видеть метель.

Непривычные к холодам дотракийцы держались куда лучше, чем Дейнерис рассчитывала. Этот сильный народ, похоже, сломить могло лишь море, а на суше, как бы тяжело ни было, люди держались так же хорошо, как их мощные кони, приученные к суровым переходам по Травяному морю.

Поймав взгляд сира Джораха, Дени отвернулась и вжала пятки в бока своей кобылки, увеличив расстояние между собой и своим верным воином.

Девушка порадовалась, что сейчас путь лежал через заснеженные и неуютные равнины, где нельзя было с комфортом вести беседу. И где можно было спрятаться от раздражающего взгляда Мормонта.

Кажется, он так и не смирился с положением дел, хотя долгий путь по Королевскому тракту должен был остудить разум пожилого вояки.

Подтянув повыше теплый мех и глубоко вдохнув, Дени призналась себе, что окончательно перестала понимать сира Джораха. Она знала, что он никогда ее не предаст. Теперь не предаст. Знала и о его чувствах к себе, граничивших с восхищением. Но она знала и то, что ничего не должна была своему старому другу. Но, похоже, сам сир Джорах вечно забывал об этом. Как теперь.

О ее внезапных отношениях с Джоном Сноу знали все. Тирион, кажется, догадался еще до того, как оные начались. Взгляд сира Давоса выдавал, что бывший контрабандист в силу возраста, опыта и мудрости тоже догадался раньше самих Дени и северянина. От остальных же просто нельзя было скрыть свершившийся факт, хотя никаких прилюдных проявлений чувств ни Королева, ни Джон себе не позволяли.

Последнее немного озадачивало саму Дейнерис. Как-то так вышло, что за первую ночь вместе никто из них обоих так и не произнес ни единого слова. А утро началось так же, как и предыдущее. Утром они вновь стали Королем Севера и законной Королевой Семи Королевств. И это не было игрой. Ни он и ни она не пытались подавить неуместные эмоции, не старались контролировать слова и никак не показывали, что что-то изменилось.

И Дейнерис, вопреки какому-то смутному чувству обиды, была рада этому. За одну ночь она не растеряла себя, не стала всего лишь красивой девицей, которую можно развлечь цветами, прилюдным проявлением их связи или нахальством, как то делал Даарио.

Дени все еще была Королевой. И, в который раз обсуждая стратегии над картой, она не ощущала в своем новом союзнике неприятных для себя перемен.

Но, ловя его взгляд, девушка без слов осознавала, что прошлая ночь ей не приснилась. Теплый, обращенный к ней взгляд карих глаз снова и снова отвечал на ее беззвучные вопросы, и Дени чувствовала покой и уверенность.

Не было нужды в словах, бесконечных заверениях, признаниях. Слова коварны. Хитрый человек способен выплести самое красивое и самое ядовитое из кружев — кружево слов. Поэтому молчание даже радовало Дени. Она не лгала сама и не слышала лжи в ответ. Никто не давал ей пустых обещаний. Но те и не были нужны…

С каждым днем Дейнерис все больше узнавала человека, которого еще недавно едва не причислила к своим врагам. И всякий раз убеждалась, что он не пытался играть с ней в игры.

И с каждым днем Дени чувствовала себя чуть увереннее, зная, что рядом с ней не только союзники, верные воины, но и… друзья.

Не только те, кто переметнулся на ее сторону, не только те, кто прежде не имел выбора. Но и те, кто всегда видел выбор и не позволил себе переступить через свою гордость.

«Бастард из Винтерфелла, — произнесла про себя Дейнерис, глядя в спину северянина. — Не всякий высокородный лорд достоин такого же уважения».

Они почти не разговаривали, оставаясь наедине. Но порой Королева задавала Джону вопросы. Она много слышала о Севере и северных лордах от сира Джораха, но она не могла не признать, что за эти годы Мормонт явно растерял значительную часть северного нрава. Если когда-то его имел. И Джон рассказывал. Сначала скупо, но потом, мысленно вернувшись домой, подробно и уверенно.

Прижимаясь к боку мужчины, Дейнерис удивлялась, что Джон почти не говорил о себе, а ведь она знала очень мало несамовлюбленных представителей противоположного пола. В рассказах мужчины она почти воочию видела суровых северян, для которых последние годы стали годами тягот и постоянных войн. Она могла представить себе маленькую, но гордую леди Мормонт, которая в описании Джона куда больше походила на решительный народ севера, чем ее родич — сир Джорах.

Джон рассказал ей про Винтерфелл, и девушка слушала, затаив дыхание. Прикрыв глаза, она могла представить себе массивные приземистые строения и стены, вросшие в неприветливую северную землю, как корни мощного дерева. Она почти слышала шелест чардрева, хотя никогда не видела символов веры Старых Богов.

— На Севере вера в Старых Богов сильна, — бормотал Джон. — На Юге даже не осталось богорощ. В Винтерфелле одна сохранилась. Отец был верен заветам предков, пусть и женился на женщине из Речных земель, а она принесла на Север веру в Семерых.

Дени слушала про Эддарда Старка, осознавая то, что не испытывает к памяти этого человека ни капли злости. Она слушала истории о нем, о прошлом сурового волка и с удивлением осознавала, что слышит те истории, которые сам Нед Старк рассказывал своим детям.

— Он никогда не отзывался плохо о Рейгаре, — озвучила она, сообразив, что Джон не пытается как-то сгладить старые истории, убрав из них неприглядные эмоции другого рассказчика.

— Нет, — согласился Джон и, будто сам это впервые заметив, добавил: — Отец всегда был сдержан и отстранен, когда упоминал принца.

— Но ведь мой брат… — начала было Дейнерис, но запнулась.

Правда и так всегда маячила между ними. Суровая, кровавая и неприглядная правда. И не стоило в который раз напоминать, сколько крови Старков пролили Таргариены и кто сверг Таргариенов.

«Хотя это не Старки свергли династию, — на миг подумала Дени. — Мой брат погубил тетку Джона, мой отец — его дядю и деда. Но низложили династию Баратеоны и Ланнистеры, а вовсе не Старки. У Джона больше права ненавидеть меня, чем у меня — винить его за предательство его семьи».

— Да, — согласился северянин. — Но отец всегда обходил эту тему. Он и о Лианне Старк почти не говорил. Эта тема явно причиняла ему боль, но отец… Он любил рассказывать о прошлом, но всегда избегал рассказов о твоем брате или о своей сестре.

Желая перевести тему, Дейнерис спросила о других Старках, и тогда Джон стал рассказывать ей о леди Кейтилин, какой он ее помнил. В словах мужчины была толика горечи, но Дени не могла не заметить, что Джон все равно был благодарен леди Старк, пусть та и открыто не любила бастарда мужа.

— Отец женился на ней после гибели своего старшего брата, они не любили друг друга, семьям просто нужен был союз. Но лорд Старк всегда был верен своим клятвам, своим принципам. Именно поэтому, видимо, и была так сильна обида леди Старк. Это был первый и единственный случай, когда отец предал собственное слово.

Дени отметила, что о своей матери Джон ни разу не упомянул, и спросила об этом, с удивлением узнав, что Нед Старк не говорил о ней сыну, а бродившие по Винтерфеллу слухи так и остались слухами.

Джон рассказал ей о Роббе, и она улыбалась, слушая истории о красавце-брате. Рассказал ей о Сансе, единственной, кого Джон встретил спустя столько лет из некогда могучей семьи Старков, и Дени могла себе представить как юную девушку, мечтавшую о сказке, так и ту, какой Санса стала спустя годы. Рассказал о боевой и диковатой Арье. О любителе высоты Бране. О маленьком вертлявом Риконе. Кого-то из этих людей уже не было на свете, но в рассказах Джона они представали перед Дейнерис, как настоящие. Живые. Любящие. И любимые.

Даже сейчас, на холоде, вернувшись в те рассказы, Дени могла ощутить тепло ни разу невиданного ею замка, где когда-то жила большая семья, где царил мир.

У нее самой никогда не было семьи, не было матери, отца. Даже брат Визерис не любил ее, видя в ней причину гибели их матери.

Слушая Джона, Дени чуточку завидовала ему, бастарду, у которого была семья. Всегда была.

Видя мягкую улыбку, возникавшую всякий раз, когда Джон думал о своих близких, Дени задумывалась над тем, какой бы она сама была, будь у нее другой брат. Такой брат, как Джон. И девушку все чаще посещала мысль, что ей хочется такую семью.

Человеку нужны не только соратники, преданность которых измеряется золотом, верой или страхом. Человеку нужны те, кто будет рядом всегда и вопреки всему. Кто защитит, когда это нужно, кто вразумит, когда нужно. Кто будет стоять рядом, когда другие отвернутся. И кто не предаст, потому что семью не предают.

— Как хорошо волкам, — прошептала Дени, сметая снежинки с мехового воротника. — Волки не предают друг друга. А драконы же… История моей семьи — явное доказательство того, что мне должна быть чужда идея близких отношений. Пламя и кровь…

На другом конце света, в заливе, теперь носившем название Залив Драконов, Дейнерис яростно отвергала любую мысль о том, что кто-то может даже просто стоять рядом с ее Железным Троном. Но здесь, на Севере, когда ее мечты в течение следующих недель вполне могли превратиться в ничто, приоритеты Дени резко переменилось. Она не могла не признать это.