Не та книга (джен)

Гарри подняли на рассвете привычным способом: грохотом колотящейся створки. Для разнообразия это была не тётя Петуния, а незнакомая сова, долбящая в окно мощной лапой. Поборов пелену отчаянного недосыпа, мальчик поднялся, «открыл» входную дверь вываливанием её наружу, впустил сову и пошёл во двор делать утренние дела.

Вернувшись, Гарри застал всё ещё дрыхнущего на софе Хагрида, а вместе с ним и почтовую птицу, требовательно вопящую великану в ухо и дерущую лапами брезентовое пальто.

В книжном сюжете мальчику был непонятен один момент: почему Хагрид, вполне по-рыцарски отправив Гарри на тёплый-претёплый пол, сам выбрал для ночлега суровый проломавшийся диванчик? Ведь диванчики в хижинах никогда не бывают трёхметровой длины и соответствующей ширины?

Теперь же Гарри убедился, что нет — бывают. После обработки розовыми зонтиками.

— Заплати ей, — невнятно пробурчал Хагрид.

Проигнорировав нелепую просьбу, Гарри выгреб из сумки остатки сыра с галетами и приступил к раннему завтраку. Денёк предстоял суетный и долгий.

— Пять кнатов дай, — не унимался великан, тщетно пытаясь натянуть пальто на голову и потеплее укутать ноги.

Предложенный сыр сова проигнорировала. Зато оживилась, когда Гарри наколдовал себе воды. Вообще-то пресной воды вокруг хижины после прошедшего дождя было достаточно, но сову могла удерживать на месте незаконченная сделка.

— Бронзавые такие, мелкие…

Оказалось, птицу интересовало не утоление жажды. Выразительно указав мордой на чашку, сова перевела требовательный взгляд на Хагрида. Гарри отрицательно покачал головой: самоубийцей он не был.

В ответ птица посмотрела на потолок над головой великана. Гарри удивился тому, насколько же умны эти существа, что покорно носят почту хамоватым волшебникам, но, обдумав новое птичье предложение, был вынужден отвергнуть и его. Имитировать протечку с крыши было неплохой идеей, но Хагрид имел многолетний опыт обитания в хижинах, и на протекающих на голову потолках собаку съел.

— В карманах глянь… Где-то было…

В одном сова была права: дрыхнуть Хагриду до полудня не следовало. Если они сейчас находятся на северном побережье Англии, один только рейс до Лондона займёт часов пять в лучшем случае. А у Гарри на сегодняшний день были чуть бо́льшие планы, нежели экспрессом закупить минималистичного ширпотреба на сотню галеонов.

И Гарри задумчиво посмотрел на диванчик.

Главной в заклинании «Фините» была воля. Ты должен быть абсолютно уверен, что власть и хозяин над отменяемым заклинанием — ты. Не допускалось ни тени сомнения, ни намёка на бесхозяйственность. В частности, как хозяин, ты обязан был ориентироваться в своём хозяйстве и полностью представлять, что именно отменяешь.

До сего момента Гарри развеивал лишь собственные чары. А вот как оно будет с чужими, да ещё…

ЕРУНДА! Заклинание недоучки, выдохшееся за ночь — да кто тут вообще сомневается? Не думай — делай!

«Фините Инкантатем!»

В многострадальном диване что-то треснуло и он рывком сократился до обычных размеров. Сдвинувшиеся боковины приложили Хагрида по макушке и пяткам, а чудесно похудевшее ложе выбросило его на пол. Хагрид сонно рыкнул, зашарил рукой в поисках зонтика, а потом резко сел и огляделся в поисках опасности. Опасности не было, а был сидящий к нему спиной Гарри, который только сейчас удивлённо оглянулся и прекратил жевать. А потом на Хагрида налетела возмущённая сова.

Опять помянув тухлых мордредов, глупых маглов и коварные магловские хибары, Хагрид отбился от совы, расплатился с ней горсткой мелочи, смирился с потерей сосиски, которую сова утащила в качестве компенсации, надел ботинки и вышел во двор, жуя остаток жареных полуфабрикатов.

— Пора идти, Гарри, — бодро сообщил он, появляясь на пороге с мокрой шевелюрой и истекающей ручьями бородой. От вчерашнего инцидента в настроении великана не осталось никаких следов. — Надыть смотаться в Лондон и купить тебе всяких штук, значится, для школы и вообще. Делов по горло.

Успевший позавтракать Гарри молча поднялся и взял свою сумку. Если взрослый говорит ребёнку «надо съездить и купить», это проблема взрослого — задуматься о деньгах.

На каменистом пляже, однако, Гарри пришлось нарушить молчание. Хагрид как раз выволок из кустов лодку, с натугой перевернул её на предмет избавления от дождевой воды и махнул мальчику, чтобы тот залезал внутрь, дабы Хагрид мог столкнуть плавсредство в море.

— А Дурсли как отсюда уйдут? — уточнил Гарри, не двигаясь с места.

— Да чего-й маглам-то сделается, — скривился великан. — Залезай, я… взад им отправлю…

Поколебавшись, мальчик подчинился. Если книга верна, директор совершенно не заинтересован в том, чтобы Гарри лишился своих замечательных опекунов в ближайшие семь лет. История умалчивала, как именно Дурсли выбирались с острова, но когда Гарри вечером приедет к себе на Тисовую, всё семейство уже будет там, вежливо-нейтральное и не кусающееся. Вполне может статься, что по прибрежным кустам тут сейчас заседает дюжина человечков в фиолетовых цилиндрах.

Гарри занял место на носу, Хагрид погрузился на корму и дважды стукнул зонтиком о борт. Лодка дёрнулась и пошла так, будто к ней приделали мотор. Вёсла остались где-то на берегу.

— Исперва нам нады-ть в «Гринготтс», денюх тебе взять, — степенно сообщил Хагрид, не дождавшись вопросов от ребёнка. — Это банк такой. Гоблинский, стал быть, банк, и заправляют там как есть гоблины. Слыхал про гоблинов, Гарри?

— Кажется, мы приехали.

— А, каналья… Вылазь тогда.

Лодка с мотором — это вам не вёсельный ход: домчала за пару минут от силы, и управлять этим автопилотом совершенно не требовалось.

— Дурсли, — напомнил Гарри.

— Да сдались тебе эти колорады, — буркнул Хагрид, пинками отправляя лодку в обратный путь. — Во, не стухла ещё. К ихнему завтраку дойдёт. А нам на поезд надыть поспеть.

«Поспевал» великан без спешки: цеплялся то к телефонным будкам, то к столбовым трансформаторам, обзывая их «маглами-выдумщиками». К паркоматам не цеплялся: паркоматы в этой глуши отсутствовали. Здешние «маглы» были себе не враги.

На нужный Хагриду поезд они едва не опоздали. Великан делегировал мальчика на покупку билетов, отбоярившись, что не разбирается в магловских деньгах. Гарри привычно пропустил эту ложь мимо ушей: врать ему в ближайшие годы будут девяносто девять из ста повстречавшихся, так зачем зря расстраиваться?

Купейных вагонов из этой глухомани отродясь не ходило, а потому Гарри выкупил четырёхместный семейный блок в общем салоне: две стоящие «лицом» друг к другу скамейки. Иных способов разместить габариты великана не было.

Поезд шёл до Лондона пять с половиной часов. Единственным утешением для Гарри было то, что встали они действительно рано. Однако времени на основательный поход по магазинам оставалось немного: вряд ли патриархальные маги работают дольше шести вечера. Старый интриган всё продумал.

— Министерство магии опять налажало, — прогудел Хагрид.

Великан бесхитростно развернул газету с живыми картинками прямо в поезде. Хорошо хоть пассажиров на раннем рейсе было немного, а между Хагридом и торцевой стеной сидел один только Гарри.

Насколько Гарри помнил, Министерство магии лажало всегда, от момента своего создания и до последней точки седьмой книги. Это было сборище сумасшедших клоунов, которые ежедневно рвались ко своим постам, чтобы поразить мир ещё более сумасшедшими выходками и переплюнуть самих себя же на прошлой неделе. Так это выглядело с подачи популярной прессы. Чем на самом деле жила негазетная власть, книжный герой не интересовался.

— Маглов кусают подмётные чайники, а озорника второй месяц изловить не могут. — Хагрид перевернул страницу. — При Дамблдоре такого б не было.

Гарри вздохнул и скосил взгляд в окно. Как говорится в одной избитой фразе, нам бы ваши проблемы. И это ещё очень хороший показатель, что маглов кусают всего лишь чайники, а не тролли, василиски и дементоры, как непременно было бы при Дамблдоре. Но высказывать своё ценное мнение Гарри не собирался: ляпнет что-нибудь не то про директора и очнётся в свином загоне.

— Дамблдора в министры оченно звали, а он помудровал да и сам не захотемши, потому как Хогвартс всем важнее и оставлять его никак нельзя.

Ну а раз «не захотемши», то и завали бурчалку. Пусть правит тот, кто впрягся.

— Так что пришлось им старого растяпу Фаджа ставить. А худше Корнелиуса Фаджа почитай что и нет вокруг. Так и засылает нынче Дамблдору сов поутру: объясни мол, что ему да как там вершить. Вот такой у нас министер!

Гарри переключил слух на дежурный режим и сосредоточился на пейзажах за окном. Он редко выбирался из Литтл-Уингинга, да и то в основном в Лондон. А у шотландских предгорий есть своя красота: суровая, северная, мистическая. Хочешь не хочешь, а возвращающая к мыслям о предстоящей учёбе.

Дамблдор предпочёл посадить в министерском кресле марионетку, которая через несколько лет оперится и поведёт собственную партию. Зато директор без стеснения трубит о своём главенстве в магической ООН. Делается это настолько назойливо и явно, что у Гарри возникли обоснованные сомнения, а существовала ли Конфедерация на самом деле и не нарисовал ли Дамблдор свою главенствующую должность на ушах одного лишь юного простофили. По крайней мере, никакой деятельной реакции от МКМ не наблюдалось ни в одной из семи книг, а Дамблдор ни разу не отъезжал из школы на саммиты.

Да что там, директор отказался даже от министерского поста Магической Британии, потому что не мог совмещать эту нагрузку с управлением школой. А координирование вообще всей мировой волшебной цивилизации потребовало бы, наверное, куда больше личного времени? Пришлось бы постоянно пребывать где-то там, в штаб-квартире МКМ, а не на завтраках в Хогвартсе?

— … А безопасных мест почитай что и не было. Токмо Хогвартс! Потому как в Хогвартсе Дамблдор был.

А чем вообще занят Дамблдор, если подумать? Сидит у себя в кабинете, ходит кушать в Большой зал. Наверное, шлёт кому-то сов. Изредка и недолго отсутствует, причём почему-то именно тогда, когда его отсутствие нежелательно, да ещё и оповещает об этом кучу народа… Но не о том речь.

Вот, Дамблдор мудро подозревает, что Тёмный Лорд возродится. И он, наверное, должен как-то готовиться к этому? Он все уши вокруг прожужжал намёками о грядущих бедах: даже Хагрид с темы не слазит, так его зарядили. Но что Дамблдор *делает* для того, чтобы предотвратить такой вариант или хотя бы подстелить соломки? Чем он занят круглые сутки, с его-то влиянием на министра и общественность в 1991 году?

— Дамблдор, Гарри — он один, кого Сам-Знаешь-Кто боялся. Завсегда тот злодей прямой битвы ускользал.

Впереди — четыре оставшихся года до сцены на кладбище. Каждый битый год книжный Гарри прилагает неимоверные усилия, чтобы в последний момент сорвать Тёмному Лорду очередную попытку воскреснуть. Сурово рискует жизнью и гробит здоровье, но заставляет-таки тёмного гения с позором отступить.

Наверное, каждая такая попытка должна была ослаблять Волдеморта? Ты же бесплотный дух, у тебя нет возможности восполнять сторонников или зализывать раны. Каждая победа нашего героя должна была окорачивать пути воздействия Тёмного Лорда на реальность: ресурсы тают, силы уходят, дееспособные сподвижники погибают.

— А мамка да папка твои, Гарри — они почитай что лучшими волшебниками были, из каких я токмо знал. Лучшими по школе да по жизни, так-то!

Но что получилось в итоге? Под мудрым руководством величайшего волшебника Тёмный Лорд с триумфом возрождается. Мы четыре года били его темнейшество до мелко помолотых костей, заставляли выложиться до конца и сжечь поставленное на кон в очередной кампании, мы его крестраж уничтожили — но он спокойно воскресает.

И более того: он воскресает в намного большей силе. Ведь во второй жизни ему удалось то, чего и близко не получалось в первой: он ограбил Азкабан, сколотил невиданную коалицию нелюдей и взял-таки власть! Он не мог самосовершенствоваться то десятилетие, что сидел в албанских лесах: бесплотный дух не магичит и страницы листать не умеет. У него не было возможности повторить террор семидесятых, ведь сторонников теперь меньше, а Аврорат успел выработать меры противодействия — но Волдеморта всё равно боялись так, что власть просто упала ему в руки перезревшим плодом.

— Не пойму токмо, чего-й Молчим-О-Ём их раньше не сноровил к себе втянуть… Видать знал, что твои родители, Гарри, с Дамблдором ужо крепко стоят и в темноту ни в жисть не по́йдут…

Как же так, мистер Дамблдор? Чего ради мы страдали? Зачем жилы рвали? Зачем столько раз по краю ходили? Зачем дети каменели под вашим мудрым ничегонеделанием и другим-делать-не-даванием? Зачем мы сотню дементоров терпели целый год?

А не лучше ли нам тогда, мистер Дамблдор, раз уж Тёмному Лорду в любом случае суждено воскреснуть в ещё большей силе и злобе, просто не взять и…

У Гарри аж дыхание перехватило. А ведь и правда, почему бы и нет?

Почему не позволить Волдеморту возродиться уже на первом курсе?

Что они все теряют от такого исхода? Абсолютно ничего. Хуже не будет! Это если ты не знаешь будущего, если думаешь, что твоя победа в каждом году имеет судьбоносное значение — то да, ты будешь жилы рвать и на амбразуры кидаться. Дамблдор же намерен лишь время потянуть, а в четвёртый год спокойно позволит Тёмному Лорду воскреснуть. Только не говорите мне, что он не распознал подмену ближайшего боевого соратника. Плюну вам в бороду, будь вы хоть сам Мерлин.

— А потом всё ж видать решил пытаться да сманить их на своя. Уговоров там насулить иль пригрозимши понудить…

А какие для нас плюсы? Навскидку — целых два. Во-первых, Волдеморт возродится в другое время: Фадж у Дамблдора с руки ест, нация пока не забыла прошлую войну и остаточно консолидирована, а сам Дамблдор ещё не настолько растерял свой авторитет, что за малейшее упоминание о возрождении былой страшилки его подвергнут остракизму и влёгкую снимут со всех постов.

А во-вторых, Тёмный Лорд не получит Гарриной крови. Лепет насчёт кровной защиты — это прокисшая лапша на ушах, но кровь могла быть необходимой для чего-то другого. Нехорошего. Недаром столько усилий было положено на то, чтобы извлечь её в специфической обстановке… Поломаем Дамблдору и этот план.

А ещё Дамблдор сохранит более сильные позиции в МКМ. Запросит помощи в случае чего. Или…

Поезд тряхнуло на какой-то железной колдобине, и мальчик мысленно выругался, отрываясь от затянувшегося погружения в непродуктивный анализ. Размечтался, идиот! У Дамблдора иные планы, и старому пауку вовсе не скорая победа над Волдемортом нужна. Как Гарри мог забыть о концовке седьмой книги? Или его уже начали чем-то травить? Но как?

— … Никто доподлинно о том не знает. Знамо лишь, что наведал он себя в ваш городок. А было это на ночной Халуин, Гарри. Тебе-то годик всего был, ты ж видать и сам не помнишь толком ни о чём…

Гарри с подозрением посмотрел на Хагрида. Ничего похожего на яд в его руках не было, а был огромный клубок шерсти, пара метровых спиц и гигантское полотнище канареечно-жёлтого цвета. Оказалось, Хагрид уже давно отложил газету и занимается вязкой, а заодно и рассказывает Гарри Большую Балладу о Волдеморте.

Мальчик присмотрелся к тому, что выходило из пудовых великанских пятерней. Вряд ли оно могло быть тем самым цирковым шатром, о котором говорилось в книге, потому что имело несколько пуговиц — с большую тарелку каждая. Гарри предположил бы, что ближе всего это похоже на кофту, если бы не размер: «кофта» выходила намного габаритнее Хагрида. И… на какую-то странную анатомию. Будто шеи нет совсем, или она толщиной с туловище… И гигантский зад непропорционально отклячен… Словно это…

— Чего там у них вышло, Гарри, о том ни одна душа в мире не знает и по сей день. А токмо…

— Это что, одёжка для Пушка? — негромко пробормотал Гарри.

Вырвалось у него это совершенно непроизвольно. Ну не Джеймс он Бонд, не суперагент «два ноля» её величества. Гарри немедленно прикусил язык, надеясь, что его не расслышали.

Расслышали. Хагрид запнулся, варварски перебитый на самом интересном месте, но отчего-то не разозлился, а расплылся в широченной улыбке.

— Дык, а то ж! Пушок — он крохотный ещё да мал совсем, а к тому ж и грецкий! А греки, Гарри — они завсегда тепло любят и в морозе худо им. А Пушочку нашему когда ещё хоромину под конуру справят иль там пещеру отградят — один Мерлин весть, а у нас почитай зима на носу. А зи́мы, Гарри, в Хогвартсе такие — инде совы на лету колеют, куды там кербарам с кашоглотами… Погодь, а ты ж откуда про Пушка прознал?

— Да вы во сне бурчали, — уверенно соврал Гарри.

Нахмуренные Хагридовы брови вновь разгладились довольством.

— Эт да, мудрёно не бурчать-то. Дамблдор малыша-то выписав, а про конуру ему недосуг пока, но к зиме вкрай обещамши дом ему найти. Ну а у меня всё ж сердце не на месте, потому как Дамблдор человек занятой да дел по горло, вот и вяжу ему одёжку-то, щеночку то бишь. Ты не гляди, что худая да тонкая, тут единорогов шерсть добавкой почитай что вся на дюжину, теплей никак не бывает. А я ещё шафраном с утёсником её подкрасил, чтоб значит Пушку нескучно зимой на снегу бымши, да и я впотьмах шалуна не терял. И должон тебе сказать, Гарри, что имя енто…

Переключившись на Пушка, Хагрид напрочь забыл и о Волдемортах с Фаджами, и о легендах про неубиваемых мальчиков. Сейчас он один в один напоминал старуху Фигг в те моменты, когда ей удавалось затянуть неосторожную жертву на экскурсию по кошачьим мемуарам. Внимательный слушатель тут не требовался, только наличие ушей.

Гарри же ещё раз подтвердил те выводы, которые когда-то сделал на основе общей логики. «Кербер» у Хагрида не свой собственный, ибо такую редкую животинку мог достать лишь Дамблдор с его обширными международными связями вроде Чарли Уизли, а не случайный «грек» из грязного паба. И появилась эта трёхголовая псина не ранее июля этого года, ибо если бы она жила в хогвартсовском зверинце раньше, о ней Гарри с первачками рассказали бы старшие курсы. Кличку «Пушок» тут каждая осина знала бы.

Но вот что интересно: выписать-то кербера Дамблдор выписал, а проинструктировать Хагрида, что это есть самый секретнейший секрет, пока не успел. И какую ценность этот кербер будет охранять, и про связь с Николасом Фламелем — тоже. И даже «конуру» на третьем этаже ему пока не определил, так что живёт этот трёхголовый щеночек, надо полагать, прямо под стенами Хагридовой хижины, хвала каникулам и отсутствию свидетелей.

Сказывается обычная дисциплина контрразведывательной паранойи: каждый исполнитель знает ровно то, что нужно для выполнения его части работы. И ровно к нужному времени. Не больше и не раньше этого.

А значит, если уж Дамблдор и разболтал Хагриду о Николасе Фламеле, то вовсе не потому, что перепутал коробки и накушался собственных леденцов с веритасерумом. О нет, только не старый паук. Не тот случай.

А ещё Гарри со всей определённостью понял, что́ именно он будет делать на первом курсе. Ничего. Ничего он не будет делать со всякими Волдемортами, рвущимися в запретный коридор. Будет избегать известных авантюр и игнорировать любые толстые намёки. Займётся исключительно своими нуждами и поиском способов соскочить с уготованной судьбы.

Не то чтобы этого не было в планах мальчика и раньше. Но раньше его грызла совесть: а что если всё же и взрослые недосмотрят, и Тёмный Лорд возродится? Теперь же он со всей определённостью понял: это ни на что не повлияет. Никакие его барахтанья в запланированном русле никому не интересны и никого не спасут. Он может поступать так, как необходимо ему самому.

Эта мысль успокоила метущийся разум, и Гарри незаметно для себя уснул. Подъём в пять утра вкупе с полуночным концертом сделали своё дело. Засыпал Гарри без беспокойства о бубнящем Хагриде: ещё по старухе Фигг он выучил, что на «экскурсиях» можно дрыхнуть совершенно безопасно: главное дать рассказчику раскочегариться и набрать обороты, а дальше процесс становится самоподдерживающимся.

И лишь один момент царапнул его у грани яви: Грэйнджер. Грэйнджер на Хэллоуин умрёт совсем не иллюзорно, если ей не помочь. Но эту проблему можно было решить на месте, изучив обстановку и уточнив собственные возможности на конец октября.

* * *

Были у Гарри два заклинания, которые долго ему не давались: «Вингардиум Левиоса» и «Темпус».

С «Левиосой» Гарри был виноват сам, потому что особенно не усердствовал. Он помнил, что в книжке эти чары описаны как довольно трудоёмкие, и что Флитвик целых два месяца тренировал первокурсников правильному жесту перед тем, как допустить их к практике. А потому, попробовав пару раз и не получив результата, мальчик решил не рисковать и отложил освоение левитации до Хогвартса.

Но у его величества Случая и здесь имелись собственные планы на развитие истории.

Каждые зимние каникулы в их с Дадли школе проходило рождественское представление. Торжество было семейным: в актовый зал приглашались ученики с родителями. Актёрский состав и сценарии разнились, и в тот год на выступление пригласили группу «уличных циркачей». Или труппу, если такое определение подходило к их любительскому уровню. Ничего сложного: одноколёсные велосипеды, баланс из тарелочек, жонглирование, фокусы с платками и немного акробатики.

И вот к жонглированию Гарри буквально прикипел. Опять же, там не было ничего выдающегося: три простых теннисных мячика, правда, ещё и на одноколёсном велосипеде. Но как раз простота и была необходима мальчику: он давно искал способ освоить это искусство самостоятельно. С того самого момента, как впервые увидел настоящее цирковое представление по телевизору.

Гарри умел подмечать, запоминать и перенимать чужие движения, даже очень быстрые и непростые. Ничего необычного, так все могут: просто запастись терпением, всмотреться, разложить на составляющие и повторить. Тысячи раз повторить, если потребуется, но рано или поздно должно получиться всегда. У людей просто не хватает усердия и терпения.

Однако рассмотреть нужные движения по телевизору не получалось. Чего-то не хватало в телевизионной картинке: быть может, частоты кадров или чёткости деталей. А сейчас — такая удача: Гарри видел жонглёра вживую, своими глазами!

Время послушно замедлило свой ход. Тело облекла тягучая патока инерции, зато разум прояснился до кристальной яви. Ничего сложного, так ведь все могут… Вот оно что! Мячики бросают крест-накрест, а не по кругу. То-то у Гарри всё застопорилось на двух… Бросает правая… Когда мячик в верхней точке, бросает левая… И, не уходя далеко, ловит на половине пути… Опускается вниз, готовая бросить… А мячик уже прилетел в правую руку, а ещё один близок верхней точке…

Кисти мальчика раскрылись кувшинками, поймали нужный ритм и стали повторять неспешные движения циркача. Ничего сложного, ведь когда всё так медленно и разжёванно, сообразит даже ленивец. Главное помнить, что ты учишься, а не развлекаешься, так что синхронизируем движения и вгоняем их в мышечную память, пока *правильный* образец от невольного учителя находится перед глазами…

Через два десятка пойманных артистом мячиков Гарри полностью встроился в кружево из трёх парабол. Движения теперь давались легко, и можно было бы даже их ускорить, но мальчику не хотелось «перечить» увлекательному представлению на сцене. Говорят, однажды научившись жонглированию, далее уже трудно заставить себя НЕ ловить шарики: танец рук становится самоподдерживающимся. И потому неожиданное нарушение рисунка Гарри ощутил столь же болезненно, как столяр — упёршийся в ржавый гвоздь рубанок.

Жонглёр, как уже было сказано, одновременно ещё и «пилотировал» одноколёсный велосипед. То ли освоил он это искусство не столь уверенно, то ли что-то пошло не так, но из-за резкого движения педалями очередной мячик взлетел много выше необходимого. И задел зеркальный дискотечный шар, при помощи которого артисты изображали нехарактерную для Лондона зимнюю метель.

Тяжёлый шар выскользнул из креплений и начал свой медленный путь к земле. Язык в замедленном времени — слишком неповоротливая вещь, так что Гарри и сам не помнил, когда и как именно *промыслил* «Вингардиум Левиоса».

Это было как несколько поставленных друг на друга шариков, стопки из которых удерживаешь в каждой руке. Шарики, чтобы держать шарики: большой зеркальный, не давая ему упасть и испортить номер, и маленький теннисный, который нужно было направить в руку жонглёру. В реальности, конечно, никаких невидимых шаров Гарри не держал, но и внятно описать словами, как им самим делается левитирующая магия, он рассказать не смог бы. Баланс из нескольких призрачных фигур — самый близкий образ.

Гарри охватил настоящий восторг: это было так просто и так… красиво! Отправив мячик жонглёру, он завороженно глядел на сверкающие электрическими зайчиками зеркальные чешуйки. Выскользнув из приводной петли, шар прекратил вращаться, и тогда Гарри придал ему собственное движение — дабы танец не умирал. Получилось даже красивее, чем было.

Гарри очнулся лишь тогда, когда номер подошёл к концу. Пользуясь тем, что актёры дали зрителям несколько секунд паузы под аплодисменты, мальчик выпустил-таки дискотечную радость на пол: не так сокрушительно, как падает шестикилограммовая гиря, а скорее как опускается надутый воздушный шарик. Зрители ничего не поняли, актёры сделали вид, что так и задумано, а тётя Петуния…

А тётя Петуния логично заподозрила, что этот ненормальный мальчишка в очередной раз отличился и устроил свою ненормальную подлянку, выбив опасный груз из креплений и едва не выродив безобразный скандал, а то и одну-две тяжёлых травмы. Так что Гарри в тот вечер здорово влетело.

Но Гарри не унывал. Он получил восхитительно прекрасную вещь, даже близко не сравнимую по увлекательности со всякими «Люмосами» и «Акциями». Это будут его любимые чары, потенциал которых он продолжит раскрывать всю свою жизнь. Ни капли не удивляло, что с ними всё прошло без холодеющего сердца и пальцев. Зачем он только сомневался, пугался их продвинутого уровня, откладывал до Хогвартса… Столько времени потерял! Вот и верь после этого книжкам.

Но в реальном мире, если где-то чего-то прибывает, то на другом конце обязательно набегает недостача. В нашем случае все двухлетние удачи отыгрались на «Темпусе».

Заклинание ни в какую не желало проявляться. Простейший вызов нескольких цифр, который в книге делали абсолютно все неленивые волшебники, без палочки и без озвучивания. Скажи *слово* «Темпус», и земная магия обязательно откликнется. Легчайшее слово, на грани срабатывания от простого произнесения.

За два года Гарри перепробовал всё, от начал теории относительности до экваториальных солнечных часов, в которых сам «работал» гномоном. Мальчик разобрался на практике в движении небесной сферы, которая и служила человечеству самым первым циферблатом, выучил основные созвездия и научился определять текущий час без часов, по звёздам — в те редкие дни, когда звёзды были видны. Он «медитировал» под ходиками, тренировал ощущение времени и навык просыпаться без будильника. Но увы: заветные цифры не появлялись.

В конце концов он просто отчаялся: ну что можно делать не так в настолько очевидном деле? У него с раннего детства само собой замедляется время; он научился нащупывать прошлое любой вещи — без этого трюка «Репаро» не работало; он может назвать текущий час в любой момент дня и ночи — ему уже и часы-то особо не нужны. Да как же оно работает?

Можно ли хоть одним глазком подсмотреть будущее? Что он там сам будет делать, вызывая давно освоенный «Темпус»? Ведь Гарри многого не требуется: просто иметь в любой момент своё собственное время!

Похолодало на этот раз не только в груди: всё тело обратилось в стылый арктический камень. Сердце проросло колючей ледышкой, а ещё через минуту потемнело в глазах. Гарри понял, что не дышит и что совершенно равнодушен к тому, что вот-вот задохнётся. Приложив отстранённое усилие, он растянул и сократил диафрагму. Воздух проветрил лёгкие, но желания дышать не появилось.

Вообще не было никаких желаний и никаких эмоций. Даже страха. Гарри был вынужден вдыхать и выдыхать «вручную», постоянно помня о необходимом ритме: организм, хоть и не препятствовал, делать это самостоятельно не хотел, ибо не видел в этом смысла. Гарри и сам этого смысла не видел: ему было всё равно.

Заставляла его дышать какая-то крохотная частичка его самого — возможно, из того самого будущего, в которое он, могло статься, таки заглянул. Из того будущего, когда лёд растает и Гарри вновь потребуется живое тело; то тело, которое необходимо было сберечь живым прямо сейчас.

Хорошо хоть сердце билось само собой. А вот глаза через некоторое время пришлось закрыть: моргать они тоже не хотели и начали неприятно резать. Следить и за дыханием, и за глазами было выше его равнодушных сил.

Что он будет делать, когда придёт время спать?

Гарри кое-как доплёлся до своего чулана, лёг и затих. Это было одно из немногих мест, где можно было долго и в безопасности находиться с закрытыми глазами. Лишь бы только не заснуть…

К вечеру дыхание кое-как заработало само собой, и это были, наверное, самые изнурительные часы в жизни мальчика. Вдох-выдох каждые пять секунд, не забываясь, не расслабляясь и преодолевая полное безразличие к своему существованию. Это он тогда так думал.

Выяснилось, что Гарри напрасно беспокоился насчёт сна. Это проснуться можно волевым усилием, а вот заснуть — не очень. А сам организм засыпать не желал ни в каком виде, потому что и в этом не видел никакого смысла. Зато весь спектр проблем, связанный с долгим отсутствием сна, никуда не пропадал. И с голодом. И с жаждой. И с неподвижностью.

Днём его тормошила тётка, обеспокоенная тем, что мальчишка не явился ни на ужин, ни на завтрак. Пробовала лоб, заглядывала в глаза, что-то совала ему выпить. Гарри сделал несколько глотков воды, потому что помнил, что совсем без воды человек долго не проживёт, а вот есть ничего не стал. Он не был уверен, что сможет всё правильно пережевать и проглотить. Тётка что-то спрашивала, кричала, указывала, таскала в горячую ванну — Гарри было всё равно.

Он взирал на мир с холодным равнодушием могилы. Он и был практически могилой. Никакое внешнее тепло не могло отогреть эту внутреннюю мерзлоту загранной вечности.

Что отличает живое от мёртвого? Возможность что-то делать? Отнюдь: нежить ходит, ломает и нападает. Способность мыслить? Дайте определение мышлению для начала, а так — чтобы искать подходы ко вкусной добыче, некий мизер мозгов потребуется даже зомби. Портреты разговаривают и дают советы, привидения шныряют, замышляют и проявляют эмоции.

Творить. Создавать. Строить. Вот то, что присуще только живым. Нежить лишь разрушает и жрёт. Живые портреты не учатся. Привидения не способны ни на что, чего не умели при жизни. Искра творящего — именно то, что у Гарри сейчас загасло и никак не теплилось. Мальчик потратил способность созидать: истощил на что-то, оказавшееся для него слишком неподъёмным.

Именно тогда, в бездушном склепе замерзающего чулана Гарри вспомнил о патронусах. Именно тогда он пообещал себе изучить этот зов во что бы то ни стало. Пусть ему станет в сотню раз хуже, пусть он на годы переселится в холодильник, но эти добрейшие сущности, эти выводящие из тьмы звёзды надежды важнее любых «Люмосов» и «Бомбард». Что может быть хуже, чем оказаться в подобной могиле безо всякой опоры? Он ведь не пойдёт по уготованной ему дорожке, а стало быть не застрахован от Азкабана.

Мальчик лежал в темноте, бредил от третьих бессонных суток и… размышлял. Ему больше ничего не оставалось. Это были очень странные мысли, и о большинстве «могильных дум» он предпочитал впоследствии не вспоминать. Ни о них, ни о том, что успел увидеть в принятом им за краткий миг «будущем».

Есть мнение, что возраст определяется близостью к концу, а не дальностью от начала. Эти три дня изменили бывшего ребёнка. Гарри предстояло оттаять и почти вернуться к своему нормальному состоянию, но кусочек загранного холода навсегда останется в глубине зелёных глаз.

И из этих глаз больше никому не удастся что-либо прочитать без последствий для себя.

А ещё для этих глаз не останется невидимых фестралов.

«Оттаивание» ознаменовалось судорогами и колотящим ознобом. Едва ожив, тело озаботилось приведением своей температуры к необходимой норме. Или даже чуть побольше, для баланса и навёрстывания упущенного.

Подступивший сорокаградусный жар не помешал мальчику провалиться в сон почти на сутки. К сожалению, после этого ему пришлось проваляться в постели ещё два дня: Гарри банально простыл. Столько времени без надлежащего гомеостаза не проходит бесследно даже для волшебного организма.

Но это были уже обычные и привычные трудности. Тем более что тётя Петуния на эти несколько дней сменила своё отношение на почти материнское — что, впрочем, не мешало ей ругать и проклинать ненормального мальчишку с его ненормальными болячками. Гарри это не обманывало: тётя знатно переволновалась накануне, а паёк на внеплановом больничном оказался необычайно питательным и вкусным.

А ещё Гарри получил в своё распоряжение призрачную серебряную луковицу, которую мог вызвать в любой нужный момент. Часы, репетир, будильник и… ключик.

Обычный ключик для подзавода и перевода стрелок на циферблате.⁽¹⁾

1) Автор знает, что в канонном семитомнике заклинание «Люмос» осваивают на втором курсе, да и изобретено оно лишь два века назад, а потому не может служить устоявшимся эталоном первого изучаемого заклинания. Но нашему Гарри попался не канон, а типичный «махрово-дамбигадский» фанфик, где ситуация со световыми чарами обстоит обычно именно так.

Автор знает, что даже начитанная Гермиона впервые произносит «Репаро» лишь на четвёртом курсе, а «Агуаменти» так и вовсе изучают аж на шестом — те немногие, кто остался на ЖАБА-магистратуру. Но авторы типичных фанфиков зачастую не идут дальше просмотра киноверсии, а там с лёгкой руки режиссёров Гермиона «репарит» очки ещё до первого курса. У нас — как раз такой фанфик.

Автор знает, что в строго канонной вселенной, где и происходит действие нашего повествования, нет и никогда не было заклинания «Темпус». Вот только Гарри об этом не знает.

Вернуться к тексту