Причина для дуэли (гет)

Всё-таки актерское мастерство никогда не было сильной стороной Гермионы. Несмотря на то, что она прекрасно умела продумать детали разговора, когда дело доходило до осуществления плана, выходило не очень. К числу своих безусловных удач она могла отнести разве что происшествие с Амбридж на пятом курсе, но тогда это как раз была импровизация. Вот и сейчас, даже такой, не отличающийся особой проницательностью человек, как ее муж, довольно долго не мог поверить, что она без всякой задней мысли решила вдруг, ни с того ни с сего, вместо привычных посиделок с книгами устроить посиделки совсем иного рода.

Она с самого начала упустила из виду, что у Рона замечательная память, поэтому ее первоначальная история с мнимой годовщиной, о которой он якобы забыл, с треском провалилась. Поэтому ей пришлось на ходу придумывать оправдания, проклиная себя за собственные неуклюжие попытки выкрутиться из положения, в которое сама себя же и загнала. Если сперва муж считал, что дело в его собственном поведении, то под конец начал уже подозревать, что это именно она в чем-то провинилась перед ним, и теперь пытается таким образом загладить свою вину. Они едва не поругались всерьез.

В конце концов, ее осенило. Книжки всегда выручали ее в трудных ситуациях, выручили и сейчас. Она сказала, что вычитала в каком-то умном «путеводителе по семейной жизни», что если у мужа появляются проблемы с алкоголем, надо не устраивать бесполезные сцены, а попытаться ввести эту дурную привычку в культурные рамки, а для этого, мол, просто необходимо самой время от времени расслабляться вместе с благоверным за бутылочкой-другой. И что сперва она пыталась это скрыть, но теперь-то уж деваться некуда, и пришлось признаться.

Это заявление было как раз в ее духе, так что тут он поверил сразу. На его лице появилось такое довольно-хитроватое выражение, какое бывало всегда, когда ему приходила в голову удачная, по его мнению, мысль, как воспользоваться сложившейся ситуацией. Она с легкостью способна была перечислить все его резоны, от непосредственных до далеко идущих, но не могла себя заставить на него разозлиться в этот момент по той простой причине, что сама собиралась поступить с ним намного более бесчестно, отчего совесть внутри нее описывала круги, как лиса в тесной клетке.

Около получаса она терпеливо выдерживала рассказы о его планах заняться на работе чем-то более серьезным, нежели его постоянные дежурства. Потом беседа плавно перетекла к чемпионату по квиддичу. Признаться, сперва она больше всего боялась опьянеть сама. Но потом выяснилось, что это не такое уж мудреное дело. Потому что старательно делать вид, что пьешь, надо только вначале. А потом достаточно только поддакивать в нужный момент и поднимать бокал с выражением готовности на лице. Труднее всего стало тогда, когда он перешел от слов к делу, то есть, добрался до той кондиции, когда в ход идут руки. Она терпеть не могла хмельных приставаний, предпочитая исключительно осознанные ласки, но в этот раз ей было полегче, так как какое-то количество алкоголя она в себя всё-таки приняла, а потому и его объятия воспринимала более лояльно.

Занятно, как внутри словно сидел какой-то холодный наблюдатель, бдительно отслеживающий состояние Рона, так же, как внимательный врач отслеживает изменение состояния своего пациента. Она никогда еще до этого не видела мужа в таком сильном опьянении, и в этом действительно была некая толика удовлетворения любопытства, тем более что, по большому счету, кроме Сириуса ей еще в жизни не приходилось так близко и так долго наблюдать до такой степени пьяных мужчин. Но Сириус, правда, умудрялся даже в подобном состоянии не терять некой доли… очаровательности. Даже когда напоминал свинью, натуральную хрюкающую свинью. Чего никак нельзя было сказать о ее муже. Сейчас Рон не напоминал свинью, он ею БЫЛ, и от этого становилось даже как-то жутковато.

Она в очередной раз мягко оттолкнула его, тянущего к ней свои губы, изогнулась, доставая свою палочку с края стола, и сунула ее в карман халата. Теперь ей оставалось просто выбрать момент.

— Ты у меня такая!.. — пробормотал Рон, мотая головой, смотря на нее совершенно невменяемо-щенячьим взглядом. — Такая… такая…

«Сука!» — сказал кто-то внутри, и ей отчего-то захотелось заплакать.

В эти минуты она уже хотела всё бросить. Наплевать, забыть, просто жить дальше, не делать того, о чем потом, без сомнения, не раз пожалеет.

— Ты тоже, Рон, ты тоже, — промолвила она, кусая ногти.

Но он вдруг тяжело привалился на ее плечо так, что его глаза оказались буквально в нескольких сантиметрах от нее, и тогда она взяла его левой рукой за подбородок, а правую отправила в карман за палочкой. Это был просто идеальный момент, он еще вполне находился в сознании, но абсолютно точно завтра не смог бы вспомнить подробности.

— Прости… — она прижалась лбом к его лбу, оказавшемуся сейчас почему-то странно холодным и крепко ухватила левой рукой за рубашку, погружаясь взглядом в его голубоватые, почти бесцветные глаза.

— Легилименс!

Слово вылетело, как стриж, и она разом словно провалилась, полетела вслед за ним в разноцветную, пеструю круговерть.

Яркие, будто переполненные цветом картинки распахивались перед ней лоскутами буквально на доли мгновения, а потом снова сворачивались, не оставив следа, не давая ни крупицы времени, чтобы понять, осмыслить виденное, потому что следом тут же открывались другие, иногда по нескольку одновременно, она мчалась, неслась подобно Алисе сквозь колодец кроличьей норы. Ее сознание едва заметными колебаниями подталкивало ее в правильном направлении, поиск чужих воспоминаний напоминал в чем-то поиск своих собственных, за тем только исключением, что позволял ломиться напрямую, по желанию вскрывая нужное и расталкивая ненужное, словно опытному грабителю, от чего становилось холодно и как-то мерзковато.

Она довольно быстро добралась до шестого года обучения и принялась выявлять, выцеживать нужное, прокручивая перед собой одно-единственное слово «дуэль». Неожиданно она провалилась во что-то слишком сильное, яркое, то, что не смогла вовремя отфильтровать, и буквально выскочила, вынырнула среди откровенной сцены. Прямо перед носом: широкое, потное, перекошенное острой иглой наслаждения лицо с растрепанными золотистыми волосами, рвущееся, жгучее дыхание, бьющее прямо в нее, «да, да, ДА!», дальше-ближе, дальше-ближе, дальше-ближе… Она забарахталась, пытаясь вырваться, отпрыгнуть назад в цветную круговерть, но чем сильнее она дергалась, тем больше увязала, ухватывая всё больше подробностей из наблюдаемой сцены. Это было невыразимо, непередаваемо омерзительно, и, в тот же самый момент, это омерзение возбуждало. Только спустя несколько долгих как часы мгновений она поняла, что именно тайное желание увидеть, разглядеть всё и не давало ей вырваться. Где-то в глубине души она ХОТЕЛА наблюдать, и от осознания этого становилось еще сто крат хуже и сто крат притягательней. Внезапно картинка словно отодвинулась, и она увидела Лаванду почти всю целиком — обнаженную, лоснящуюся от пота, разлегшуюся на столе пустующего класса, она была такой… растворившейся, такой без остатка отдавшейся желанию, какой сама Гермиона не бывала никогда за все те… три раза, что они с Роном пробовали это.

«Неужели это бывает настолько… хорошо, что ради этого можно отдать всё, чтобы практически перестать быть человеком в эти секунды…»

Эта мысль, четко сформировавшаяся внутри нее, и вырвала ее разом из объятий такого нежеланного и такого неожиданного видения. Она едва успела сделать вдох, как сознание выплюнуло ее в помещение, которое она безошибочно определила как комната парней в гриффиндорской башне. Она не могла понять, тот ли это момент или не тот, но стоило ей увидеть распростершееся прямо перед ней тело Гарри на белой простыне постели, как она разом забыла обо всем, едва не дернувшись вперед, туда, ему на помощь. Потому что ему, со всей очевидностью, было плохо. Он лежал без рубашки, с обнаженным торсом, и вся левая часть его груди представляла собой один большой ожог. Левая рука, судя по всему, тоже была поражена. В первую секунду показалось, что он без сознания, но потом он поднял голову и уставился на нее… на Рона!, близоруко щуря глаза, лишенные очков.

— Рон, это ты, наконец-то! Принес?! — он застонал.

— Да. Вот оно.

— Давай, мажь уже!

— Гарри, ты уверен, что это хорошая идея? Может, всё-таки отправишься в медпункт? Мадам Помфри сказала…

— Мерлиновы подштанники, Рон, да мажь уже! Ты же знаешь, я не могу. Если я заявлюсь туда в таком виде, меня не отпустят до утра, а значит, уже завтра Гермиона будет в курсе. Мы не можем этого допустить!

Рон послушно вылил мазь на ладонь и, кряхтя, принялся размазывать ее по ожогам на теле Гарри. Тот вздрогнул и сжал зубы, мужественно терпя боль.

— Всё равно я не понимаю, дружище, почему так уж непременно надо скрывать, что Малфой собирался…

— Рон! — почти заорал Гарри. — Сколько раз тебе можно повторять?! Это не шутки! По-твоему, я стал бы биться насмерть с этим слизняком, рисковать всем ради ерунды? Если она узнает, всё будет бесполезно, какой тогда толк от моего сегодняшнего поединка?

— Подумаешь, — проворчал Рон, — ну, узнает. Да она просто посмеется над ним и всё.

— Подумаешь? Подумаешь?! — продолжал кипятиться Гарри. — У тебя солома вместо мозгов, приятель?! Она же девушка!

— Да ладно? Правда, что ли? — он хохотнул.

— Она обязательно заинтересуется, уверяю тебя. Она сделает вид, что это ерунда, но она станет думать об этом.

— Брось! По-моему, ты преувеличиваешь. Наша Гермиона — умница, книжный червячок. Станет она думать о приставаниях какого-то Малфоя!

— Если бы это были простые приставания, я не подставлял бы бока под заклинания этого урода! Ты разве не понимаешь, что он говорил ВСЕРЬЕЗ?!

— В жизни не поверю, что хорек вправду заинтересовался нашей Гермионкой, чтобы начать за ней ухаживать!

Гарри в ответ только досадливо махнул правой рукой и тут же сморщился от боли.

— Лежи и не дергайся, дружище, а не то я пролью мазь, и она растечется по всей постели. Ты, конечно, правильно сделал, что оградил червячка от хорька, нечего ему залазить на нашу территорию, но, по-моему, ты просто преувеличиваешь ерундовую опасность, вот что я думаю!

— Ты не понимаешь, Рон! — вздохнул Гарри. Похоже, он решил наконец успокоиться. — Ты не понимаешь. Девчонки обожают жалеть плохих парней. Особенно, когда они в таком убитом настроении, как сейчас Миона. Ты думаешь, он так просто выбрал самый подходящий момент? Она непременно повелась бы, клянусь тебе!

— С чего бы это ей быть убитой?

— Ты прекрасно знаешь! — в глазах Гарри мелькнуло негодование с толикой даже некоторой злости на друга. Тот виновато опустил глаза.

— Слушай, я же не виноват, что Лаванда…

— Если честно, Рон, я искренне надеюсь, что это всё поскорее закончится.

— Ты имеешь в виду, что мне надо ее отшить? Это не так-то просто, между прочим. Она…

— На самом деле, я имел в виду Гермиону. Но если выйдет, что у вас что-то получится, то пусть будет и так. Всё лучше, чем Малфой.

— Ну, спасибо, друг! — усмехнулся Рон.

— Не за что, — буркнул Гарри. Видно было, как удручала его эта ситуация.

— Между прочим, ты так и не рассказал мне в подробностях о том, как прошла дуэль! — заметил Рон укоризненно. — Я вижу твои ранения, но я хочу послушать, как ты уделал этого ублюдка Малфоя! Надеюсь, ему досталось в два… нет, в три раза сильнее!

— Я не думал об этом. Не в этот раз. В этот раз я хотел просто уложить его. Знаешь… мне даже не хотелось его размазать. Всё-таки, он, в кои-то веки, поступил как мужчина. Не стал действовать исподтишка, а подошел и впрямую спросил разрешения ухаживать за ней.

— Всё равно, думаю, раз он отказался от своей затеи, значит ему здорово досталось.

— Говорю же, Рон, не хочу думать об этом! Мне всё это… поперек горла. Я даже убрал к чертям собачьим этот поединок из памяти. Меня научил Дамблдор, как это делать. Вот!

Гарри достал из кармана брюк маленький флакон с чем-то серебристым.

— В жопу эту дуэль, в жопу Малфоя, в жопу всю эту историю! И без нее полно забот с его хозяином, чтобы еще думать о маленьком уродце!

Он склонился куда-то вниз, Рон проследил глазами — это был объемный чемодан — и убрал флакон в маленький кожаный кармашек на его широкой крышке.

— Похоже, тебя здорово нервирует, когда…

Мысленный контакт вдруг разорвался, и Гермиона отвалилась в сторону, упав на диван, как насосавшаяся комариха от своей жертвы. Это произошло по банальной причине. Рон закрыл глаза и, буквально, спустя несколько секунд уже начал легонько похрапывать. Она и вправду выбрала самый подходящий момент. Еще немного, и ей бы ничего не успеть увидеть.

Она поднялась на колени, отходя от пережитого, и наклонилась над лицом спящего мужа. За несколько коротких мгновений она узнала много такого, о чем предпочла бы совсем не знать.

— Червячок? — прошептала она, уставившись на его подрагивающие губы.

— Червячок?! — повторила она чуть громче.

«Ах ты гнусное животное! Я уж тебе устрою «червячка»!

Впрочем, она прекрасно знала, что ничего не сможет устроить. Придется носить это в себе: и червячка, и то, что он скрыл от нее секс с Лавандой, хотя утверждал, что всего лишь целовался, да и то без особого желания.

Что касается, собственно, главной цели сегодняшнего рискованного действа, то Гермиона была несколько разочарована. Ну да, это было удивительно — желающий ухаживать за ней Малфой, поразительно и даже слегка трогательно — спрашивающий на это разрешения у Гарри. И что с того? Она разделяла мысли Рона на этот счет. Неужели Гарри вправду считал, что она такая глупая простушка, что, переживая ситуацию с Лавандой, поведется на попытки Малфоя привлечь ее внимание? Она мысленно усмехнулась — это было всего пару лет назад, она прекрасно помнила, что, хотя и была жутко расстроена, но вовсе не теряла головы. Да она ее вообще когда-нибудь теряла? Кроме… того случая…

Она хлопнула себя по щекам и резко сменила направление мыслей. По-видимому, ей снова придется выбирать: или оставить всё как есть или продолжить попытки узнать всю правду полностью и до конца. Просто слов, сказанных вскользь, ей было теперь уже недостаточно. Ситуация всё более интриговала ее, как будто недосказанность вгрызалось в её сердце червячками (опять эти червячки, будь они неладны!) сомнений и тревоги. У нее внезапно возникло ощущение, что она что-то упустила. Что-то большое. Нет! ОЧЕНЬ большое. Того самого слона, мимо ног которого уже довольно долго ходила.

И теперь перед ней во весь рост встал вопрос — насколько далеко она готова зайти, чтобы эту самую очевидную истину обнаружить. Она уже решилась на подлость, готова ли она теперь пойти на преступление?