Они как раз закончили возню с его матрасом, когда в общей спальне появился Киассар. На этот раз товарищ Грейга обошелся без молитвенных поклонов — но все равно замер, уставившись на приближавшегося аднерари так, что Грейгу очень захотелось ткнуть Адара в бок, чтобы привести его в чувство. Киассара было почти жаль — Грейгу на его месте сделалось бы неуютно, если бы кто-нибудь вот так вот пожирал его глазами.
Киассар что-то сказал Адару, а затем, взяв Грейга за плечо, потянул рыцаря к выходу из зала. Риу покосился на Адара, но глава Рассветного копья покачал головой.
— Он с нами не пойдет. Я сказал твоему приятелю, что он может вернуться к остальным послушникам и заняться обычными делами. Тебе его помощь больше не понадобится — сегодня, во всяком случае, уж точно.
Грейг подумал, что тот отдых, который оплакивал Адар, закончился еще быстрее, чем он думал.
— …Сейчас мы пойдем в Главный зал, и там я объясню тебе, что тебе нужно будет делать вечером, — продолжил Киассар. — Сегодняшняя служба целиком отведена под твое посвящение — так делается всякий раз, когда мы принимаем нового послушника. Во время посвящения тебя сопровождаю я, так как твой друг Адар — пока не аднерари и не может принимать участия в этом обряде. Я буду переводить другим твои ответы, а тебе — вопросы Неферет, и вообще подсказывать тебе, что делать, если ты что-то забудешь. Хотя времени у нас достаточно, и, полагаю, к вечеру ты будешь точно знать, что говорить и как себя вести.
— Спасибо, — сказал Грейг, заходя вместе с Киассаром в главный зал, который без людей и в дневном свете выглядел еще более огромным, чем во время вечерних собраний. — С тех пор, как мы впервые встретились, ты, кажется, только и делаешь, что помогаешь мне в самых разных делах — хотя, насколько я успел понять, обязанностей у тебя и без меня достаточно…
— Не считай это личным одолжением, — с улыбкой возразил на это Киассар. — Вступающего в орден новичка всегда сопровождает человек, который должен поручиться за него и помогать ему во время церемонии. Можно сказать, что я буду твоим восприемником.
Увидев, что слово «восприемник», отсылавшее к обряду Огненной купели, заставило собеседника напрячься, Киассар успокоительно махнул рукой.
— Не бойся, Грейг... Никто не требует, чтобы ты отрекался от Спасителя. Вступление в наши ряды — это не переход в другую веру. Если бы ты поклонялся тем богам, которых требуют почитать маги, то тогда, конечно, это было бы вероотступничеством. Но с церковью Негасимого огня мы не воюем. Среди аднерари уже были представители твоей религии — правда, достаточно давно, когда храмовники не объявили нашу веру хулой на Спасителя и его церковь, и не стали добиваться отлучения для всех своих единоверцев, связанных с орденом аднерари. Но тебя ведь не особенно волнует мнение храмовников?..
— Вообще не волнует, — дерзко сказал Грейг, стараясь подавить противный холодок под ложечкой от слова «отлучение». — С магами вроде Нарамсина эти Божьи слуги ужились гораздо лучше, чем с аднерари. Это, на мой взгляд, о многом говорит…
— Многие здесь считают так же, как и ты. Из ваших, я хочу сказать. В Илли Адбэй живет десятка два твоих единоверцев, все — бывшие жители Аратты, предков которых обратили за время Священных войн. Если захочешь поприсутствовать на мессе, то я потом покажу тебе, где они собираются. Сам я от вашей веры, как ты знаешь, отошёл, но сохранил к ней некую болезненную нежность — так что с местными поклонниками Негасимого огня я хорошо знаком...
Тонкие губы Киассара изогнула ироническая и одновременно горькая улыбка. А Риу подумал, что глава Рассветного копья и впрямь испытывает ностальгическую тягу ко всему, что связывает его с его детскими воспоминаниями — к алезийцам и их языку, к Аратте — и к религии, в которой его вырастили в доме его прежнего хозяина.
Нет, ну какой же всё-таки подонок, этот его бывший господин!.. — подумал Грейг, едва не заскрипев зубами. Ну ладно Ксаратас, который смотрел на всех своих рабов, словно на вещи. Это было омерзительно, но это Грейг способен был понять. Маги, по-видимому, отделяли себя от всего человеческого рода и смотрели на свое родство с людьми, как на препятствие, которое необходимо одолеть на пути к достижению величия. Но этот «добрый человек», заботившийся о спасении души собственных слуг…
— Если с вопросом о верооступничестве мы покончили, вернемся к ритуалу, — сказал Киассар. — Мы с тобой должны будем войти в зал после всех остальных. Ты идешь впереди, я — на шаг за тобой. Проход тебе освободят. Ты идешь к Неферет и останавливаешься, когда она тебе кивнет…
Грейг слушал Киассара, стараясь уложить в голове все, о чем он говорил. Во время службы королеве Бьянке Грейг всегда гордился своей памятью — но сейчас он никак не мог отделаться от чувства, что, когда настанет время использовать объяснения своего спутника на практике, то все эти инструкции точно вылетят у него из головы.
Заметив его напряженное лицо, Киассар усмехнулся углом рта.
— Грейг, успокойся, я не жду, что ты запомнишь это все с первого раза! До ужина еще прорва времени.
В этом Киассар оказался прав. Когда ужин закончился, и остальные аднерари потянулись в сторону Главного зала, Грейг прекрасно представлял себе, что ему нужно делать. То волнение, которое он чувствовал в этот момент, было вызвано совсем не тем, что он что-нибудь перепутает или забудет. Куда больше его сейчас волновала мысль о глобальности принимаемого им решения.
Пострижение в монахи — и то не меняло бы его прежнюю жизнь так круто и необратимо, как вступление в общину аднерари.
Если в прошлый раз свечу держала только Неферет, то в этот раз свечи были в руках у всех собравшихся, отчего толпа аднерари выглядела облаком мерцающего пламени и колыхавшихся теней. Лиц, освещенных пламенем свечей, было так много, что они сливались воедино. Грейг не мог различить ни одно в отдельности. От охватившего его волнения ему казалось, что он оказался где-то между сном и явью. Он не чувствовал ни пола под ногами, ни наброшенного ему на плечи длинного белого плаща, который колыхался в такт его шагав, ни руки Киассара на своем плече. Перед глазами у него стояла только Жанна — Жанна, которой здесь не было, но ее образ все равно сейчас казался чем-то абсолютно реальным — даже более реальным, чем вся эта окружавшая его толпа людей. И только когда Риу подошёл почти вплотную к ожидавшей его в центре зала главе аднерари, его мысли, наконец, вернулись в настоящее, и вместо темных, бархатистых и глубоких глаз своей возлюбленной он увидел перед собой серые глаза, контрастно выделявшиеся на смуглом лице Неферет.
Киассар обратился к собравшимся на местном языке, а потом повторил сказанное еще и для Грейга.
— Я привел к вам человека, который хочет стать аднерари. Он прошел через пустыню и оставил за спиной и свое прошлое, и прошлого себя. Я беседовал с ним, спал с ним рядом и делил с ним пищу. Я, Киассар, ручаюсь за него, и говорю, что этот человек — готов.
— Правду ли говорит Киассар, что ты отвергаешь свою прежнюю жизнь и принимаешь все наши ограничения по доброй воле?.. — обратилась к Грейгу Неферет.
— Да, это так.
Неферет протянула к нему руку со свечой, и Риу осторожно охватил ее кулак обеими ладонями, почувствовав, как на костяшки его рук капнул горячий воск.
— Ты шагаешь во тьму — но в этой темноте мы будем твоим светом, и все вместе мы не устрашимся тьмы, которая способна поглотить нас по отдельности. Готов ли ты разделить с нами это бремя?
— Я готов, — ответил Грейг.
— Готов ли ты взять на себя ограничения, которых требует жизнь аднерари, отказаться от любого личного имущества, от удовольствий и плотской любви, от всех надежд на счастье и благополучие? Готов ли ты блюсти свои обеты под угрозой смерти?
— Я готов.
— Готов ты отречься от своего тела, которое нам всем приходится осквернить темной магией? Клянешься ли любой ценой и вопреки всему сохранить в неприкосновенности от этой магии свой дух и разум?..
— Я клянусь.
— Тогда ты наш, а мы — твои. С этой минуты и до самой смерти.
Неферет взяла рыцаря за шею, вынуждая наклониться, и поцеловала его в лоб.
Отпустив Грейга, она усмехнулась.
— Теперь, по традиции, мне полагается спросить, кто будет отвечать за твое обучение. Послушниками занимаются все наставники в крепости, но за каждого новичка при этом отвечает кто-нибудь один. Но в твоём случае это бессмысленно — никто из тех наставников, которые здесь собрались, при всем желании не смог бы взять на себя подобную ответственность. Пройдет немало времени, прежде чем они смогут побеседовать с тобой, как наставнику полагается беседовать с его учеником. Так что сегодня я не стану спрашивать, кто возьмет нового послушника под свое покровительство. И так понятно, что, по логике вещей, это должна быть я сама.
Грейг ошарашенно сморгнул. Киассар, правда, ничего подобного ему не обещал, но, когда он упоминал про личного наставника, Грейгу казалось само собой разумеющимся, что его наставником должен стать Киассар.
То, что такую роль возмет на себя Неферет — это ему и в голову не приходило. И, хотя она, в отличие от Киассара, занималась как раз тем, к чему стремился и сам Грейг — выслеживала и убивала магов, — никакого воодушевления он сейчас не испытывал.
Скорее, ему стало здорово не по себе.
— Надеюсь, что собравшиеся извинят меня — а также и тебя — за то, что это выделяет тебя из числа других послушников, — сказала Неферет. — Звание моего ученика не делает тебя ни лучшим, ни особенным. Просто у нас здесь давно уже не было послушников, так мало знающих о нашей жизни и обычаях, и не владеющих ни одним местным языком… А теперь я хочу, чтобы ты отнесся к моим словам со всем вниманием. Послушник должен — не «может, если захочет», а именно _должен_, — обращаться к своему наставнику при появлении любых сомнений, недовольства и вопросов. Это очень важно. Даже до того, как ты получишь первые магические знаки, магия, которой эта крепость пропиталась, как повязка на гниющей ране — ее соками, — уже будет влиять на твои мысли и чувства и пытаться подчинить тебя себя. Любая скрытность может погубить не только тебя самого, но и других людей. Это очень серьезно, Грейг. Обещай мне — и всем собравшимся, — что я могу рассчитывать на твою искренность.
— Я обещаю, — сказал Грейг, подумав, что быть откровенным с Киассаром ему было бы гораздо проще.
— Хорошо, — сказала Неферет. — Да будет так…
Когда долгая церемония закончилась, многие аднерари подошли поздравить нового послушника или похлопать Грейга по плечу — даром, что он не мог понять их поздравлений и сказанных ему теплых слов. В другое время Риу был бы тронут, но сейчас он еле смог дождаться, пока его оставят в покое, чтобы выскочить из зала вслед за уходившим Киассаром.
— Подожди! — окликнул он главу Рассветного копья. — Надо поговорить…
— _Поговорить_? Мы разговаривали с самого обеда, Грейг. Никогда бы не подумал, что за все эти часы я тебе все ещё не надоел! — с усмешкой сказал Киассар. Грейг на мгновение задумался, имел ли Киассар в виду, что он как раз успел устать от его общества — но потом по блеску в темных глазах решил, что тот просто пытался его подразнить.
— Ты не предупредил меня, что Неферет решила взять меня в ученики. Я думал, это будешь ты!
— А-аа!.. — лицо Киассара на мгновение приобрело задумчивое выражение. — Понятно. Это невозможно, Грейг. Не каждый аднерари может быть наставником. Для этого необходимо пройти испытания, которых я не проходил, и обладать способностями, которыми я не обладаю. Я военачальник, а не душевед. Если я возьмусь обучать кого-нибудь — я могу навредить и делу, и ученику, и самому себе… Мы все здесь — как танцоры на канате, Грейг. Одно неосторожное движение — и ты сорвешься вниз. Я бы тебя предупредил, если бы мог подумать, что ты успел представить в роли своего наставника меня. А значит, оставалась только Неферет…
— Понятно, — сказал Грейг, почувствовав себя довольно глупо. Киассар ответил ободряющей улыбкой.
— Взгляни на это дело по-другому. Да, конечно, у Неферет мало времени, и ее часто нет на месте — но зато она знает о магах и борьбе с ними больше, чем большинство наших. Если твоя цель — убить Ксаратаса, то полагаю, что никто не сможет помочь в этом деле лучше, чем она.
Несмотря на то, что Неферет вызвалась стать его личным наставником, на протяжении пяти или шести следующих месяцев они с Грейгом беседовали куда меньше, чем в его первые дни в Илли Адбэй. Безар — мужчина средних лет, с проседью в темных волосах и непроницаемым лицом, бывший наставником Адара, — тратил на своего ученика гораздо больше времени, тогда как Неферет обычно ограничивалась тем, что изредка — от силы раз в неделю — на пару минут задерживала Грейга после вечерней молитвы и осведомлялась, все ли у него в порядке.
Грейг отвечал утвердительно, борясь с желанием съязвить, что, даже если бы что-нибудь было не в порядке, он бы этого не понял, потому что не имел никакого представления о том, как должен выглядеть этот самый порядок.
Хотя Грейг, при помощи Адара, и делал успехи в местном языке, в большинстве случаев он очень смутно понимал, что говорят наставники и прочие ученики. Многое из того, что он думал о крепости, окружающих его людях и о своей новой жизни, вполне могло быть — и, вероятно, в самом деле было — всего лишь плодом его фантазии, основанном на искаженном понимании чужих бесед. А Неферет явно не торопилась просвещать его или же исправлять его ошибки.
Впрочем, никаких проводов на что-то жаловаться или донимать наставницу вопросами у Грейга в эти месяцы и в самом деле не было. Да и не было у него времени на отвлеченные беседы с Неферет, поскольку силы Грейга до последней капли поглощали тренировки.
Если до сих пор Риу был воином, сражавшимся с врагом лицом к лицу, то аднерари должны были подбираться к своим жертвам незаметно и уметь, если потребуется, выжидать и прятаться в самых неподходящих для этого местах. Грейг быстро начал понимать, что его рост и вес в подобном деле был скорее недостатком, а не преимуществом.
От него требовалось научиться на долгое время застывать в неудобной позе, сохраняя каменную неподвижность, и при этом делать это так, чтобы тело не затекло и не одеревенело, и он был готов в любой момент атаковать — молниеносно и бесшумно, как змея. Мышцы у Грейга затекали, кости ныли, а собственное тело, которое он привык считать сильным и ловким, теперь куда чаще доставляло ему разочарование. Природа явно не рассчитывала, что кто-то вроде него будет мгновенно ускользать в любую крошечную щель, и Грейг почти завидовал девушкам-аднерари, которых он инстинктивно продолжал щадить во время тренировок во дворе. В отличие от него самого, многие из них двигались и гнулись так, как будто бы в их теле вообще не было ни связок, ни костей.
Когда его наставники дёргали, тормошили и тянули Риу, заставляя его принимать какую-нибудь совершенно противоестественную позу, Грейгу требовалось собрать все имевшееся у него самообладание, чтобы не взвыть от боли и не начать отбиваться от этих помощников, к которым его тело относилось, как к угрозе и вообще палачам. Их требования расслабиться — от напряжения он, мол, потянет связки или же порвет какую-нибудь мышцу — представлялись Риу откровенным издевательством. С тем же успехом можно было бы расслабиться на дыбе — там тебе тоже выворачивают суставы!..
Адар утверждал, что со временем он привыкнет, и в хорошие минуты Риу ему верил — но порой все равно думал, что он совершенно безнадёжен. А хуже всего было то, что он с каждым днем все яснее понимал, что подготовка аднерари — а тем более, такого аднерари, который cможет убить Ксаратаса — это вопрос не месяцев, а лет.
Это, конечно, было лучше, чем вообще ничего, но Грейг с ужасом думал, что за это время станет с Жанной, алезийцами и вообще их миром.
Впрочем, выбора у него не было, а значит, оставалось только задавить бессмысленную и бесплодную тревогу и сосредоточиться на своем деле.
Ещё одной заботой Грейга, как и остальных его товарищей по спальне, сделались дежурства в Доме Тишины. Теперь Грейг, наконец, понял, почему мелкие перевязки аднерари предпочитали проводить в купальнях, а не в местном лазарете. Лишний раз проходить через двери Дома Тишины не улыбалось никому. Его название могло показаться издевательством, поскольку тихим это место совершенно точно не было. Если бы Грейгу предложили придумать название для госпиталя цитадели, он, скорее, назвал бы его Домом ночных кошмаров или Домом Беспросветного Отчаяния.
Иногда здесь выхаживали аднерари, пострадавших во время каких-то испытаний, тренировок или ритуалов. Но по большей части это был приют умалишённых, изуродованных магией настолько, что они скорее походили на диких животных, чем на людей.
Когда Адар впервые объяснил ему, откуда в крепости столько безумцев, Грейг почувствовал сосущий холодок под ложечкой. Не то чтобы это открытие заставило его хотя бы на секунду усомниться в своем выборе или же пожалеть о том, что он решил стать аднерари. Он бы никогда не оказался здесь, а аднерари не позволили бы ему стать одним из них, если бы в нем не обнаружили решимость пойти до конца и пожертвовать всем, что он имеет. И все же думать о том, что однажды он тоже может оказаться одним из этих несчастных с пустым взглядом и свисавшей с губ ниткой слюны, было по-настоящему жутко.
Грейг и остальные аднерари обмывали раны, которые обитатели этого дома наносили себе постоянно — в мясо изгрызая себе руки, разбивая головы о стену или расцарапывая себе лица в кровь. Они убирали за безумцами, как за животными в вольерах, мыли и кормили их, стригли им волосы, и даже пытались следить за тем, чтобы жители Дома не ходили без одежды — что было не так-то просто, потому что многие из них рвали любой кусок ткани, попадавшийся им на глаза, а то и вообще пытались задушить рубашкой самого себя или кого-то из своих соседей.
Риу добросовестно выполнял все, что ему поручали, он не мог отделаться от мысли, что самым лучшим — и, в конечном счете, самым милосердным — что он мог бы сделать для этих несчастных, было бы лишить их жизни, безболезненно и быстро. Сам он на их месте точно предпочел бы, чтобы ему дали умереть, чем продолжать влачить подобное существование.
Несмотря на эти мрачные мысли, постоянно посещающие Риу в лазарете, их наставники сочли, что он справляется с работой в Доме Тишины гораздо лучше остальных послушников. Здесь его рост и сила приносили куда больше пользы, чем во время тренировок аднерари — Грейг легко мог удержать какого-нибудь буйного больного, не рискуя сам и не вредя ему. К тому же обнаружилось, что голос и манеры Риу благотворно действуют на тех безумцев, которые жили в Доме Тишины. Несмотря на вертевшиеся в его голове мысли о том, что местных обитателей следовало бы потихоньку придушить во сне — для их же собственного блага! — на практике Риу обходился с обитателями Дома Тишины со всей возможной обходительностью. Может быть, он был с ними так сдержан и так подчеркнуто ласков именно из-за неловкости и тайного чувства вины за эти свои мысли. Находясь в Доме Тишины, Грейг каждый раз старался смягчать свой голос, двигался плавно и неспешно, чтобы не пугать безумцев резкими движениями, а прикасаясь к ним (во всяком случае, тогда, когда ему не нужно было разнимать какую-нибудь драку) вел себя с почтительностью и осторожностью хорошего стюарда, а не с той грубоватой небрежностью, с которой больных одевали или мыли некоторые из его новых товарищей.
Наставники, руководившие послушниками в Доме Тишины, это заметили — и в результате Аламбиз, седая, но при этом неожиданно крепкая женщина с коротко стриженными пепельными волосами, которая руководила лазаретом в цитадели, вытребовала нового послушника себе. На деле это означало, что большую часть работ в саду и на конюшнях, а также других хозяйственных занятий, в которых послушники должны были помогать местной прислуге, для Грейга заменят на дежурства в Доме Тишины.
Наставник Адара, остановивший их на выходе из трапезной, сообщил эту новость в форме похвалы (молодец, алезиец, хорошо справляешься), и Риу так растерялся, что даже не придумал, что ответить. Все его познания в местном языке от потрясения вылетели у него из головы, и Грейг смог только поклониться, как на тренировке во дворе. Про себя рыцарь опасался, что, если он будет проводить в Доме Тишины еще больше времени, чем раньше, то вполне может сам сойти с ума.
Адар явно почувствовал, в какое состояние Риу привело заявление Безара, и после ухода наставника попытался его как-то подбодрить.
— Тебе хоть уборные чистить не придется, — сказал он, шутливо ткнув товарища в плечо. Теперь он чаще всего обращался к Грейгу на синтари, тогда как сам Риу отвечал обычно по-имперски, потому что его способности понимать местный язык развивались куда быстрее, чем умение самому выразить на этом языке какую-нибудь мысль.
— Ты прав — какое облегчение!.. В уборных люди гадят в яму, а не прямо на пол! — съязвил Грейг, в очередной раз радуясь тому, что Острова, как и Алезия, когда-то были частью имперской ойкумены, и знатные люди здесь до сих пор пользовались древним языком. Грейг промучался бы целый час, если бы попытался вылепить такую фразу на своем хромающем, спотыкавшемся синтари.
После этой его реплики Адар был вынужден заткнуться, потому что, в самом деле, никакое дежурство в Доме Тишины не обходилось без необходимости вытирать кровь и испражнения. А иногда какой-нибудь безумец мог и вовсе швырнуть свои экскременты тебе в голову.
Дни в цитадели проходили быстро — обычно Грейг не успевал оглянуться, как уже наступал час вечерней службы, после завершения которой он с чувством неимоверного облегчения мог растянуться на своем тюфяке. Обычно он чувствовал себя таким усталым, что немедленно проваливался в сон, и сны его чаще всего бывали мешаниной дневных впечатлений, слов на местном языке и лиц своих наставников и соседей по спальне — сознание Грейга явно не справлялось с тем, чтобы усвоить и понять все то, что он видел и слышал днем во время бодрствования, и судорожно пыталось наверстать это упущение во сне. Но иногда, когда Грейг был не так уж сильно вымотан, рутина его новой жизни отступала, и тогда он видел Ньевр, чаек над водой и Жанну. Жанну во дворце, за письменным столом, Жанну во главе Королевского совета, Жанну, спускающую на воду новый корабль — темные волосы летят по ветру, солнце отражается в смеющихся глазах…
Если обычно Грейг, как и все остальные послушники-аднерари, спал до самого подъема, то от таких снов он неизменно просыпался среди ночи и подолгу лежал в темноте с открытыми глазами. В такие моменты он не мог справиться с щемящей болью в сердце и, по сути, даже не хотел, чтобы она прошла. Даже такая призрачная, сотканная из его воспоминаний Жанна была ему слишком дорога, чтобы Грейгу хватило силы духа просто отмахнуться от нее. Порой он говорил себе, что нужно спать, иначе утром ему не продрать глаза — но чаще всего не мог справиться с соблазном обнять эту боль, словно живого человека, и, лежа на своем тюфяке, детально вспоминать увиденное им во сне.
Во время одного из таких ночных бдений Грейг увидел, как какой-то из его соседей по спальне тихо проскользнул между спящими на своих тюфяках послушниками и улегся на свой матрас. В самой этой картине не было ничего необычного — иногда кто-то отлучался по нужде, и большинство послушников так привыкали к этому, что почти никогда не просыпались от того, что кто-то из соседей перешагивал через их свесившуюся с матраса ногу или руку. Однако Грейг не спал уже, по меньшей мере, полчаса, и он не видел, как кто-нибудь уходил — а это значило, что только что вернувшийся послушник отсутствовал очень долго. Ночью никто не таскался через сад к выгребным ямам — накрытая плотной крышкой кадка стояла внизу, под лестницей, так что добраться до нее было делом пары минут.
«Живот у него, что ли, прихватило?..» — с оттенком сочувствия подумал Грейг, который тоже как-то раз провел довольно отвратительную ночь, поев каких-то незнакомых ему фруктов.
Однако прежде, чем он успел выбросить увиденное им из головы, в спальню вошли несколько аднерари. Двое держали светильники, что свидетельствовало о том, что они несли стражу в крепости, а третьим был сам Киассар. Не задержавшись у порога и не посмотрев на Грейга, который сел на матрасе, удивленно глядя на него, Киассар сразу же направился в тот угол, куда несколько минут назад пробрался отлучавшийся ночью послушник. От света многие из спящих послушников зашевелились и начали удивленно вертеть головой, чтобы понять, что происходит. Адар, разлепив мутные со сна глаза, вопросительно уставился на Грейга, ошибочно посчитав, что, раз он сидит на своей постели и не выглядит таким же заспанным, как остальные, то он должен понимать, что происходит.
— Что случилось?.. — шепотом спросил он Риу.
Грейг в раздражении пожал плечами, как бы говоря — да если бы я знал!..
Киассар и оба следующих за ним стражника тем временем приблизились к тому послушнику, который выходил из спальни. Насколько мог видеть Грейг, тот лежал неподвижно и пытался сделать вид, что спит. Но Киассара эта уловка явно не обманула. Он остановился у его постели, тронул «спящего» носком сапога и что-то сказал — слишком тихо, чтобы Грейг мог разобрать его слова. Послушник, которого Киассар толкнул в плечо, зашевелился и сел на матрасе, обхватив колени и испуганно глядя на Киассара с его спутниками снизу вверх. Теперь Грейг разглядел, кто это был : Медиль, не очень хорошо знакомый Грейгу парень, бывший по возрасту ближе к Адару, чем к самому Риу. С Адаром этот послушник, кажется, неплохо ладил, а вот с Грейгом у них не нашлось ничего общего, чтобы сойтись поближе. Впрочем, с Грейгом вообще немногие пытались разговаривать в свободное от тренировок время — вероятно, просто не надеялись, что чужак может поучаствовать в беседе, и поэтому обычно просто мимоходом улыбались Грейгу, как ребенку или слабоумному, не понимающему человеческого языка. Риу даже не обижался. На их месте он, скорее всего, вел бы себя точно так же.
Медиль с Киассаром говорили так тихо, что их могли слышать разве что ближайшие соседи. Кажется, Киассар на чем-то настаивал, а Медиль отпирался — но это было и так понятно, так как, разумеется, стражники и тем более сам Киассар никогда не явились бы в спальню послушников, если бы Медиля не подозревали в совершении какого-то серьезного проступка. Будь это какая-нибудь мелочь, Медилю дали бы спокойно проспать до утра, воображая, что он не попался и успешно избежал возможных неприятностей — и только утром выдали бы нарушителю по первое число.
Медиль, видимо, понял, что убедить стражников в собственной невиновности у него не получится, и отбросил всякую осторожность.
— Я же не евнух!.. — неожиданно повышенный Медилем голос звенел от страха и злости.
Страха было больше.
— Ты не евнух. Ты мертвец, — глухо ответил Киассар. И от того, что он сказал это без гнева и без всякого нажима, словно сообщая очевидный факт, напряженные плечи Медиля обмякли, а кривившееся от ярости губы жалко задрожали. Не пытаясь больше возражать или что-то доказывать дозорным, он поднялся и, словно сомнамбула, последовал за Киассаром. Один из двух стражей вышел вслед за ними, а второй остановился у двери, поставил свою лампу на пол и сухо сказал :
— Никаких разговоров. Ложитесь спать. Услышу, что кто-нибудь произнес хотя бы слово — нарушитель будет стоять здесь рядом со мной и держать эту лампу на колене.
После такого обещания все предпочли беззвучно лечь назад на свои тюфяки и если не заснуть, то, во всяком случае, закрыть глаза и притвориться спящими. Наказание, на которое намекал дозорный, в принципе не сильно отличалось бы от их обычных упражнений — когда они отрабатывали равновесие и учились владеть собственным телом, им часто приходилось подолгу простаивать на одной ноге, сцепив руки за головой и сгибая вторую ногу так, чтобы с колена этой согнутой ноги не упал камешек, подобранная с земли ветка или какой-то еще мелкий предмет. Те, кто хотел покрасоваться или был по-настоящему уверен в своих силах, ставил на колено даже глиняную кружку с налитой в нее водой. Но держать подобным способом тяжелую медную лампу, наполненную горящим маслом, не хотелось никому.
Грейг посмотрел на Адара, лежавшего на соседнем тюфяке, и попытался по его глазам понять, о чем он сейчас думает — но Адар не ответил на его напряженный взгляд. Наоборот, он отвернулся и демонстративно натянул повыше одеяло, давая понять, что он намерен спать.
Поговорить им удалось только наутро, когда они умывались перед тренировкой.
— Я ведь верно все расслышал? Киассар действительно сказал «мертвец»?.. — спросил Адара Грейг.
Тот коротко кивнул.
— Значит, они его убьют?
Адар издал протяжный вздох, явно сообразив, что Риу не отстанет, пока не узнает, что хотел, и проще всего будет ответить ему сразу.
— Тебе непременно нужно знать, что было ночью?.. — спросил он со злостью, как будто это Грейг был виноват в случившемся. — Ладно!.. Медиля отвели в главный зал, туда же вызвали всех офицеров, которые сейчас в крепости. Ему дали напиток Живой смерти. Если того, кто его выпьет, не стошнит от страха — что в подобной ситуации вполне естественно — то где-то через четверть часа он почувствует тяжесть и слабость во всем теле, головокружение и умеренную головную боль. А через полчаса он засыпает, чтобы больше не проснуться. Если кого-то в процессе выворачивает наизнанку, то ему подносят еще одну чашу. В целом — ничего особенного. Чистая и почти безболезненная смерть.
— А как же суд?.. — не понял Грейг.
— Зачем? — поморщился Адар. — Судя по его разговору с Киассаром, доказывать там было нечего. Медиля явно видели и смогли опознать. Дело, наверное, произошло в саду… Думаю, Медиль сумел уговорить кого-нибудь из девушек, живущих на холме, прийти туда, когда все будут спать. Это точно не кто-то из наших — в нашей спальне все были на месте, а из старших никто этого не сделал бы.
— Но, если эта девушка пришла к нему сама, по доброй воле — то разве нельзя было проявить к Медилю снисхождение? Он ведь пока даже не аднерари, а только послушник… Ну, посадили бы его в колодки, высекли кнутом, в конце-концов... Зачем же сразу убивать?!
Адар покачал головой.
— Перестань, Грейг! Медиль прекрасно понимал, как все устроено. Просто он посчитал, что он умнее всех и у него получится всех обмануть.
— Тебе совсем его не жалко? — удивленно спросил Грейг. — Я-то его совсем не знал, но вот с тобой он часто разговаривал. Мне казалось, что он твой друг!
— Мне тоже так казалось, — сумрачно сказал Адар.
По его тону Риу понял, что, хотя его товарища и беспокоит смерть Медиля, его не терзают ни тревога, ни сомнения по поводу случившегося, и особенного сострадания к бывшему другу он тоже не чувствует. То есть — Медиля ему было жаль, но приблизительно как человека, который по личной дурости надумал на спор спрыгнуть с крыши и погиб.
Грейг, хоть убей, не мог понять такого отношения — особенно со стороны отнюдь не черствого Адара. Иногда ему казалось, что, как только речь заходит о правилах аднерари и о местной иерархии, его приятель перестает быть самим собой, и все реакции и мысли его друга делаются как бы не вполне его — на место его личных чувств и мыслей приходят какие-то идеи, внушенные ему извне.
Риу втайне негодовал, что кто-то мог так поработать над хорошим и открытым парнем вроде его друга, чтобы тот даже не усомнился в целесообразности убийства другого послушника из-за простого нарушения им целибата.
Те несколько часов, которые ушли на утреннюю тренировку, умывание и завтрак, Грейг провел в мрачных сомнениях. За последние месяцы он привык к крепости, но этим утром хорошо знакомые предметы представлялись ему в совершенно новом свете. Наставники, занимавшиеся с ними, выглядели непривычно и зловеще, а ученики, тренировавшиеся вместе с Грейгом, в этот раз казались ему толпой несчастных, оболваненных наставниками молодых людей, которые были даже не в состоянии почувствовать, что каждый новый день в крепости аднерари погружает их все глубже в омут заблуждений, фанатизма и слепой зависимости от вышестоящих аднерари.
Чисто теоретически, послушнику вроде него следовало обсудить свои тревоги и сомнения с личным наставником. Но мысль о том, чтобы идти к Неферет и обсуждать с ней события этой ночи, вызывала в Риу внутренний протест — как будто бы он сам упрашивает Неферет навешать ему лапши на уши и убедить его, что все в порядке!.. И не для того ли вообще нужна эта личная связь ученика с наставником, чтобы кто-нибудь вроде Риу отвыкал рассчитывать на самого себя и полагаться на свой разум и личные представления о справедливости, и в случае любых жизненных затруднений бегал к старшим аднерари, приучаясь смотреть на любые вещи их глазами?
«Они все, конечно, говорят, что в этой крепости скопилось слишком много магии, и что она влияет на живущих здесь людей, даже если они еще не носят на себе магические знаки. Но, может быть, все эти разговоры о магии и ее искушениях — только предлог, чтобы подчинять нашу волю и мало-помалу превращать любого новичка в послушный инструмент» — думал Грейг.
Но потом Риу осознал, что особого выбора у него не было. Вступив в число послушников, он обещал, что в случае любых возникших у него вопросов пойдет к Неферет. Ему дали понять, что, если он этого не сделает, то может навредить не только самому себе, но и другим, и Грейг публично подтвердил, что он понял это предупреждение и принял его к сведению.
Словом, если бы сейчас он решил бы не обращаться к Неферет, а разобраться с охватившим его беспокойством в одиночку — он бы очевидно и сознательно нарушил свои клятвы.
С другой стороны, никто не требовал от него соглашаться с Неферет или же принимать ее слова на веру. Да и саму Неферет скорее можно было бы обвинить в том, что она попустительски относится к своему положению его наставницы и пренебрегает Грейгом, чем в желании формировать и направлять все его мысли. Так что уклониться от такой беседы, обвиняя главу аднерари в посягательствах на его разум или совесть, было бы вдвойне лукаво.
Грейг тяжело вздохнул — и отправился искать Неферет. Распрашивая всех, кто попадался ему на пути, он под конец отыскал предводительницу аднерари в кузнице. Когда Грейг подошел поближе, Неферет держала в руках крепеж с железными шипами, надевающийся на сапог. Грейг уже знал, зачем он нужен. С помощью крюков, веревки и подобных крепежей на носках обуви, жители цитадели способны были быстро и с потрясавшей его легкостью карабкаться на только по отвесной каменной стене, но даже по вогнутым внутрь аркам куполообразных потолков. Какой невероятной силой должны были обладать для таких упражнений их запястья, пальцы и колени, Грейг не представлял. У него самого пока что получалось разве что забраться на прямую тренировочную стену — вовсе не так быстро, плавно и бесшумно, как старшие аднерари — а потом уже и вовсе безо всякого изящества спуститься вниз.
Увидев Риу, Неферет положила крепеж на верстак.
— Договорим потом, — кивнув, сказала она кузнецу.
— Я могу подойти попозже, — сказал Риу, пожалев, что отрывает мастера от дела.
— Нет, не можешь. Я уезжаю сегодня вечером. Меня не будет минимум неделю — но на деле может получиться куда дольше. Так что лучше побеседуем сейчас, — сказала Неферет.
Грейг почувствовал, что у него вдоль позвоночника ползет озноб.
— Ты снова собираешься в Аратту?! Ты с ума сошла! Они там на ушах стоят из-за последнего убийства мага!.. — вырвалось у него прежде, чем он осознал, что и кому он говорит.
Неферет удовлетворенно улыбнулась, как будто он реагировал именно так, как ей этого и хотелось.
— В точку, Грейг. Но _именно поэтому_ им в голову не придет ожидать чего-нибудь подобного прямо сейчас.
Мысль, что она отправится навстречу всем грозящим ей опасностям совсем одна, казалась Грейгу совершенно нестерпимой. Рыцарю мучительно хотелось предложить ей свою помощь — хотя даже в его собственных ушах это звучало абсурдно. Неферет в его защите явно не нуждалась.
— Ты не предупредила, что скоро уедешь, — мрачно сказал он.
— Ну, извини. Совсем забыла, что обязана перед тобой отчитываться, — сверкнув белыми зубами, усмехнулась Неферет. В преддверии новой поездки настроение у нее было превосходным, и упреки Грейга ее явно не сердили, а всего лишь забавляли.
Но Грейг не намерен был сдаваться. Иррациональный страх, который он испытывал за Неферет, придавал ему сил.
— Раз уж я, по вашим правилам, _обязан_ обращаться с любыми вопросами и затруднениями к своему наставнику, то есть к тебе, то — да! Неплохо было бы заранее предупреждать, когда ты собираешься уехать и на сколько! — сказал он, очень надеясь, что он сейчас выглядит, как человек, напоминавший Неферет о принятых на себя обязательствах — а не как маленький ребенок, который дергает взрослых за подол и требует внимания к себе.
Неферет отмахнулась.
— Я думала вызвать тебя перед ужином. Но ты разыскал меня раньше. Пойдем, побеседуем снаружи…
Грейг вышел из кузницы следом за ней.
— Итак?.. — спросила Неферет, остановившись приласкать собаку кузнеца, крутившуюся возле ее ног. — Что тебя беспокоит, Грейг?
После случившегося накануне подобный вопрос звучал, как издевательство. Грейг стиснул зубы, так что у него по скулам прокатились желваки.
— А ты как думаешь?.. — без лишней вежливости спросил он. — Сегодня ночью Киассар явился в нашу спальню с двумя своими дозорными, и они увели с собой одного из моих товарищей. Тот парень, судя по всему, тайком ходил к какой-то женщине, а Киассар увидел их вдвоем. Насколько мне известно, этого послушника — Медиля — уже нет в живых.
— Да, — согласилась Неферет. Она присела на одно колено, чтобы запустить пальцы поглубже в мягкую, медно-рыжую шерсть, так что смотрела на Риу снизу вверх, но выражение ее лица напрочь стирало разницу в их росте. — Что тебя смущает, Грейг?.. Ты же не думал, что клятва блюсти свои обеты под угрозой смерти — это лишь фигура речи?..
— Я хотел понять — разве нельзя было на первый раз использовать какое-то другое наказание? Даже убийцам или поджигателям иногда удается получить помилование. А тут… молодой парень, девушка, которой он понравился… Вам что, никогда не случается отступать от своих законов, чтобы проявить немного милосердия?
— Пойдем, — сказала Неферет, вставая на ноги. — Тебе следует кое-что увидеть.
Грейг ожидал, что, выйдя за ограду, они повернут в сторону крепости, но вместо этого Неферет зашагала по тропинке уводящей их в другую сторону и огибавшей склон холма. Подножие горы было изрезано террасами, на которых жители местных домиков устраивали свои огороды и выращивали виноград.
— Далеко нам идти?.. — поинтересовался Грейг в конце концов. — Наставники наверняка ломают голову, куда я подевался. Я сейчас должен быть со всеми остальными во дворе.
— Скажешь, что был со мной, — сказала Неферет, проигнорировав его вопрос. Грейг понял, что, если он станет спрашивать, куда они идут и на что именно он должен посмотреть — то Неферет едва ли скажет ему больше, чем теперь.
В конце концов его наставница свернула к домику, ничем не отличавшимся от большинства других жилищ на этом склоне. Калитка была открыта — жители Илли Адбэй знали друг друга, и дома здесь запирали только на ночь — не из-за соседей, а из-за всякого мелкого зверья, живущего в окрестностях и подходившего поближе к человеческим жилищам по ночам.
Двор дома выглядел пустым — хозяева, должно быть, сейчас поливали огород, подвязывали виноград или же занимались какой-то работой в крепости. Только подойдя вместе с Неферет почти вплотную к дому, Риу, наконец, увидел, что на самом деле на дворе все-таки кто-то был.
Грейг даже не сразу осознал, что крошечное существо, которое сидело под навесом крыши — это человек. Маленькое горбатое тельце было скорченным, как у креветки, недоразвитые руки прижимались к вогнутой груди, голова с огромным лбом была опущена, поскольку согнутая шея не позволяла человечку распрямиться. На месте, где полагалось быть глазам, зияли дыры. При этом это существо, напоминающее уродливую куклу вроде тех, которые крестьянские детишки вырезают из капустных кочерыжек, явно было живым — оно раскачивалось из стороны в сторону, покачивало головой и даже что-то бормотало — если странный лепет, слетавший у него с губ, можно было назвать подобным словом.
Грейг с изумлением смотрел на это странное создание.
— Кто это? — спросил он у Неферет.
— Ее зовут Анхиз. По виду кажется, что ей лет пять, от силы семь, хотя на самом деле ей шестнадцать. Ее мать пересекла пустыню, уже будучи беременной. _Беременной от мага_, — с нажимом сказала Неферет.
Грейга внезапно опалило ужасом. Жанна спала с Ксаратасом. Одна досадная случайность или, может быть, даже сознательное желание Ксаратаса, считающего, что подобное несчастье сломит волю Жанны — и она тоже может родить подобного ребенка?
Нет. Господи, нет… Это было бы уже слишком…
— Мы предлагали матери Анхиз оставить ее в Доме Тишины, но она оказалась наотрез. Она знает, что это такое — и боится за Анхиз. Боится, что другие обитатели больницы могут чем-нибудь ей навредить. Безумны они или нет, но они все значительно крупнее и сильнее, чем Анхиз. У матери Анхиз нет мужа и других детей. Ее несчастье в том, что она любит свою дочь — и верит в то, что ее долг заботиться о ней, — сказала Неферет.
— Значит, если отец ребенка — маг…
— Или же аднерари... — подсказала Неферет. — Именно так. От всех, кто связан с магией, рождаются только уроды, Грейг. Жуткие твари с раздутыми головами, сросшимися в хвост ступнями, лишними руками и тому подобное. Конечно, иногда такие дети появляются на свет и так, без всякой магии. Но такие младенцы чаще всего рождаются мертвыми или же умирают вскоре после этого. А дети магов — или аднерари — исключительно живучи. Магия укрепляет их уродливое и неприспособленное к жизни тело и не даёт им умереть. По этой же причине многие из женщин, имеющих дело с магами, умирают родами. Плод, который в принципе не должен был дожить до родов, не всегда может появиться на свет естественным путем, а рядом с женщиной не обязательно есть врач, который может извлечь плод из тела женщины — и не убить ее. Магам до своих ублюдков, как и до загубленных ими женщин, дела нет. Если они не хотят навредить женщине, с которой спят, то могут защитить ее от зачатия с помощью своих амулетов и отваров, но в большинстве случаев им просто все равно… Медиль, который умер этой ночью, уже получил свой первый Знак. Он знал, что это значит для той женщины, которую он соблазнил. Но он решил, что его удовольствие стоит того, чтобы поставить на кон ее жизнь — а может быть, обречь ее на те страдания, которые испытывает мать Анхиз.
— Боже… — выдохнул Грейг, глядя, как из носа на подбородок и рубашку скорченной Анхиз стекают сопли, которые она даже не пыталась утереть, хотя ее одежда уже потемнела и намокла на груди.
— Я ответила на твой вопрос? — спросила Неферет.
— Да, — кивнул Грейг.
— Ты все еще считаешь, что мы обошлись с твоим товарищем слишком сурово?..
— Нет, — мрачно ответил Риу. — Полагаю, чаша с ядом — это еще очень мягко для того, кто знал все это — но все же решил нарушить целибат…
— Я рада это слышать. В следующий раз, когда Уна решит угостить тебя дыней, как вчера — тебе лучше уйти.
Грейг вздрогнул. За то время, которое Риу провел в крепости, дочь шорника привыкла к его алезийской внешности и перестала испуганно замирать, встречаясь с Риу во дворе или в саду. Грейгу было приятно, что она больше не смотрит на него, словно на злого великана, и он охотно отвечал на ее приветствия, улыбаясь и кивая ей при встрече. Вчера он наткнулся на Уну возле кухни — девочка сидела прямо на земле, а на подносе перед ней лежала белая разрезанная дыня, которую она продолжала разрезать и есть. Судя по количеству обглоданных зеленоватых корочек, валяющихся рядом на земле, дыня и правда была вкусной. Когда Грейг проходил мимо, Уна задорно окликнула его, спросив, не хочется ли ему дыни. Грейг с улыбкой признал, что не откажется попробовать, и подошел поближе. Уна поднялась ему навстречу, но вместо того, чтобы позволить Риу забрать отрезанный для него кусочек дыни, она со смехом заставила его нагнуться, чтобы откусить кусок — и лишь потом позволила забрать надкушенную дольку.
— Уна?! — изумленно посмотрев на Неферет, повторил Грейг. — Она же всего-навсего ребенок! Ты действительно считаешь, что я думал о ней, как о женщине?.. Да она, надо полагать, еще в куклы играет!..
Грейг осекся, осознав, что большинство мужчин — даже таких, которым он годился в сыновья — как раз вполне _способны были_ думать о ровесницах Уны, как о женщинах. Но Неферет со своей магией — она ведь чувствует чужую искренность. Она должна понять, что он не лжет!
— Она в тебя влюбилась, Грейг, — сказала глава аднерари, поведя плечом. — Ты полагаешь, что она ребенок, который играет в куклы. Но она сама, как и другие девочки в подобном возрасте, не чувствует себя ребенком. Она думает, что для нее самое время приобщиться к взрослым тайнам. И это, кстати говоря, любимое оправдание тех мужчин, которые не могут устоять перед собственной похотью. Они не хотят понимать, что эти девочки не знают правил той игры, которую они ведут…
— Спасибо за предупреждение. Не насчет девочек — я не такой дурак! — а насчет Уны и ее влюбленности, — мрачно ответил Грейг. После слов Неферет эпизод с дыней в самом деле начал выглядеть как-то двусмысленно, и Грейг почувствовал себя неловко, словно его обвинили в совершении если и не дурного, то, по крайней мере, очень глупого поступка.
— Хорошо. Пошли назад, — сказала Неферет.
— Ага. Пошли, — ответил Риу, но сперва, не удержавшись, присел на корточки перед качающейся взад-вперед Анхиз, сорвал растущий у стены лопух и вытер несчастной нос.
При мысли, что кто-нибудь мог считать это создание своим ребенком и испытывать по отношению к Анхиз обычную материнскую любовь, рыцарю становилось почти дурно.
Мысли о матери Анхиз, которая бесповоротно загубила собственную жизнь, заботясь об этом существе, едва достойном называться человеком, сменились на уже привычные для Грейга мысли о безумцах в Доме Тишины. И после нескольких минут молчания, на протяжении которых он шагал по узкой тропке вслед за своей спутницей, Риу нагнал ее и, сойдя на пологий и неровный склон холма, зашагал вровень с Неферет.
— Думаешь, мать Анхиз была права, решив оставить ее у себя?.. — спросил он вслух.
Женщина повела плечом.
— Я думаю, что мать Анхиз была бы права в любом случае — как бы она не поступила в такой ситуации, — ответила она. — Что ты хочешь узнать на самом деле, Грейг?..
Грейг мысленно признал, что играть с главой аднерари в игры, пытаясь исподволь навести ее на какую-нибудь мысль, было нелепо.
— Я хочу понять, почему мы не даем напиток Живой смерти тем, кто оказался в Доме Тишины, — сознался он. — …Дело не в том, что мне не хочется их мыть или противно убирать за ними, — тут же добавил Грейг, боясь, что Неферет неправильно поймет его мотивы. — Просто на их месте я бы совершенно точно предпочел бы умереть. И когда я бываю в Доме Тишины, я часто думаю, что дать им всем возможность умереть было бы не только разумнее, но и намного милосерднее. Как бы ужасно это не звучало.
Неферет посмотрела на него — и слегка улыбнулась.
— Это еще одна вещь, которой тебе придется научиться. Ты должен привыкнуть говорить со мной начистоту. Даже если та мысль, которая тебя тревожит, в твоих собственных ушах звучит нелепо, неуместно или вообще чудовищно. Что же до тех, кто живет в Доме Милосердия… мы все здесь поклялись страдать и стойко выносить свои страдания ради того, чтобы покончить с темной магией. Ты прав, мы бы могли дать этим людям быструю и безболезненную смерть. Но их страдания — это тоже форма служения. Мы служим им, а они служат нам. Тому, чтобы мы сохранили человечность и терпение... и никогда не забывали, что такое магия. Ведь мы проводим большую часть времени в своем кругу, вдали от магов вроде Нарамсина и Ксаратаса. Первую пару лет послушники вообще не выходят за ворота цитадели. Они привыкают к мысли, что все их друзья, наставники и собеседники — самые близкие к ним люди, в том числе и те, на кого они равняются и смотрят с восхищением — носят магические знаки и участвуют в магических обрядах. От этого легко забыть, что магия — это не просто инструмент или оружие. Это темная сила, которая стремится извратить и изуродовать все, к чему она прикасается. Так что Дом Тишины — это наш якорь и опора. Все эти несчастные так же важны для аднерари, как и мы с тобой. Без них магия давно завладела бы этим местом. Так что отнесись к ним с уважением… Их жертва и их вклад в общее дело несравнимо выше, чем твои или мои.
![]() |
Artemo
|
Оооо... Колдун-магрибинец
1 |
![]() |
ReidaLinnавтор
|
Artemo
На самом деле, с миру по нитке XD Если вместо Римской империи в этом сеттинге существовала условная "эллинская" империя, то в плане магов в моей голове смешалась куча самых разных представлений о магии, жречестве, мистериях и ритуалах. 1 |
![]() |
Artemo
|
ReidaLinn
Надеюсь, дальше будет очень сильное колдунство, иначе они проиграют 1 |
![]() |
Artemo
|
Да, с чем они связались?!
С днём, уважаемый автор! 1 |
![]() |
ReidaLinnавтор
|
Artemo
Спасибо! И за поздравление, и за терпение. Я давно не писал, и очень рад, что вы за это время не решили вообще махнуть рукой на этот текст. Это очень приятно 1 |
![]() |
Artemo
|
ReidaLinn
Как не следить за колдуном? Он мне сразу показался подозрительным. И точно! Да и не так уж и давно вы писали. 1 |
![]() |
Artemo
|
_до_ может, это можно сделать boldом? Курсивом вы выделяли некоторые ударения, а эти оставили. <b> как-то так</b>?
ЗЫ колдун оказался хитрее их всех вместе взятых 1 |
![]() |
ReidaLinnавтор
|
Artemo
Да, я подредактирую потом места с курсивом. Спасибо за идею. Ксаратас, действительно, очень хитёр. И ждать тоже умеет, когда нужно. Но я так полагаю, маги вообще дольше простых людей живут |
![]() |
Artemo
|
ReidaLinn
Жуткое существо. И очень колоритный персонаж))) 1 |
![]() |
Artemo
|
Вот сука
1 |
![]() |
ReidaLinnавтор
|
Artemo
Да, определенно 1 |