Путешествие на Восток (джен)

Бен-Адар.

Ему нравилось новое имя, такое красивое в своей простоте. Другие пусть зовут себя красивыми титулами, а он будет просто тем, у кого нет отца — потому что ни отца, ни хозяина ему больше не надо.

Ему нравилась темнота вокруг. Она звучала. Стены — а у темноты были стены — переливались оттенками цветов и эхом от музыки, которую он вызвал к жизни. Под ногами постепенно скапливалась серая пыль — нет, не серая. Mith. Цвет эльфийского плаща, цвет пыли под ногами, цвет чешуек на шее у Рауко. Цвет шерсти мамы-волчицы.

Если подумать, в языке эльфов вообще было много удивительных цветов, которые Волчо... Бен-Адар никогда раньше не видел — или видел, но не осознавал. Например, золото-но-не золото laure. Или ezel — цвет залитого солнцем луга. Или...

Он заметил, что стоит подумать о новом слове — как стены менялись, в них прорастали новые цвета, сливаясь в тонкую радужную плёнку. «Как масло на воде, только красиво», — подумал он.

И вглядываясь в переливы цвета, понял ещё другое: что здесь ничего не было, кроме эха его собственной песни.

Это было некстати. Его песня не была безупречна. В ней хватало уродливых мотивов и неверных нот — куда без них, если всю жизнь он пел с отцовского голоса?

— Я не боюсь своих ошибок, — громко сказал он в темноту. — Я просто не хочу оставаться с ними навсегда.

И немедленно понял, как глупо это звучит. Как будто только здесь ошибки будут всегда рядом, а в жизни как-то иначе и они просто исчезают со временем, а не преследуют последствиями.

Чувствовать себя дураком было неприятно, и он решительно ускорил шаг, надеясь, что где-нибудь по дороге найдётся что-нибудь, что отвлечёт от неприятных мыслей.

Иди на огонь, если хочешь куда-то прийти

Это не было его мыслью, не было чьими-то словами. Просто знание, которое пришло вдруг, непрошенным, и от которого было никуда не деться. «Иди на огонь», — как в старой песне, и совсем как в ней, никакого огня было не видно.

Но в таких местах, как здесь, ничего не даётся просто так. Если на огонь надо идти — значит, где-то он есть. Просто Бен-Адар что-то делает не так. Не так смотрит, не так идёт, не так ищет. В сказках Шарки герои разгадывали загадки; чем он хуже?

Он споткнулся, споткнулся снова и полетел куда-то вперёд и вниз, выставив все четыре лапы вперёд, чтобы не расшибиться. Сам не заметил, как из человека стал волком — такая незадача, позорище просто! Облик надо держать, раз уж принял — так говорил отец. Хотя он же теперь Бен-Адар, значит, отцовские слова ему не важны? Сложно!

— Какой ты кроха! — рассмеялись где-то далеко вверху.

Он поднялся на ноги — теперь на ноги — всё по уму, две, не четыре. Вокруг была белая — oyo — равнина, с пятью белыми пиками по краям, с четырьмя глубокими расселинами между пиков, изрезанная оврагами и вздыбившаяся холмами. Над белыми пиками сияли золотые вершины, и золотыми были полосы у их основания — словно кольца.

Кольца!

В ужасе — или в восторге, он сам не был уверен — Бен-Адар поднял голову и увидел лицо того, на чьей ладони он лежал. Он никогда его таким не видел — и всё же узнал мгновенно: и эти многоцветные глаза, и серую дымку покрывала, и волосы-солнечные лучи, и улыбку...

— Рауко!

— Давно меня так не звали, — ответили сверху и снова раздался смех, похожий на грохот лавины. — А ты ничуть не вырос, Волчонок!

— Я теперь Бен-Адар! — крикнул он немного сердито. — И я взрослый! У меня много детей!

— Вот как... а что ты здесь делаешь?

— Я спел песню, устал и голос велел мне спать. Наверное, я сплю? — предположил он.

— Это едва ли, — ответил Рауко. — Здесь никто не спит. Здесь ждут и бодрствуют.

— А чего здесь ждут?

— Сложно сказать, малыш! У каждого своё ожидание. Мне вот недостаёт сил вернуться — и недостаёт решимости идти дальше.

— А почему?

— Потому что если идти дальше, то идти до конца, малыш, и уходить навсегда. А отец каждый день плачет и зовёт меня, — слеза скатилась по его щеке и Бен-Адар еле успел увернуться и не вымокнуть весь целиком. И всё равно брызгами его окатило — словно телега рядом по глубокой луже проехалась.

— Тогда возьми мои, — просто сказал он.

— Но...

— Никаких «но», Рауко! У тебя есть тот, кому не всё равно — он плачет, ты сам сказал. И ты плачешь. А если я уйду навсегда — что плохого в этом будет? Никто не огорчится.

— Зря ты так думаешь, малыш, — Рауко покачал головой.

— Зря или нет, но я хочу отдать тебе свои силы — и отдам, потому что теперь я делаю только то, что хочу. У меня больше нет хозяина! — гордо вскинул голову Бен-Адар.

Рауко хотел протестовать — это было видно по его лицу, по нахмуренным бровям. Но видно, понял, как бесполезно сейчас спорить. А может, услышал отцовские слёзы и, как говорил Шарки, усовестился?..

Но ладони под ногами не стало, и сил тоже не стало, и куда-то ввысь унёсся с радостным кличем ястреб — а Бен-Адар опять полетел вниз, вниз, вниз...

...и снова упал в подставленные ладони.

— Я долго тебя искала, Волчонок, — сказала незнакомая девушка.

Эльф. Только у них бывают такие волосы — laure, то самое laure о котором он недавно думал.

— Кто ты? — спросил он растерянно.

— Искра, — ответила она.

Или это было имя? Itarille. Но нет, все эльфийские имена, какие он знал, были куда более... громкими. Чего-нибудь там вождь, сияющее что-нибудь, на худой конец — какие-нибудь необычные волосы. С другой стороны, Инголдо звали просто Инголдо...

— Я Бен-Адар, а не волчонок, — сказал он. — Зачем ты меня искала, Искра?

— Чтобы проводить, конечно. Идём!

И она стряхнула его с ладони на дорогу — не серую, а золотистую, ведущую к резным воротам из слоновой кости.