Хроники профессора Риддла (джен)

29 октября 1969 года

Я вздохнул и пошел дальше, с твердым намерением показать следующему нарушителю, что зря они так распоясались, и Темный Лорд суров и жесток как всегда. Но, как назло, на всем оставшемся пути до Большого Зала мне никто не встретился, а в Большом Зале я наткнулся на Тонкса.

Тонкс стоял перед Кубком Огня с кучкой бумажных клочков на подносе и методично запускал их в Кубок. Кубок Огня фыркал пламенем, выплевывал угольки и мусор, но Тонкс был непреклонен и постоянно что-то записывал. А потом он достал мультиметр и подсоединил его к Кубку.

В принципе, с Тонкса можно было снять сколько угодно баллов: например, за нахождение вне общежития в неурочное время, за использование темной магии и маггловской физики и за издевательство над магическими артефактами. Но я скептически относился к школьным правилам еще с юности, да и по сей день не утратил этого скептицизма. Во всяком случае, я не видел никакой причины мешать человеку, который занимается своим, и достаточно интересным, делом и не причиняет никому неудобств.

Тонкс настолько увлекся показаниями мультиметра, что почувствовал мое присутствие только тогда, когда я подошел почти вплотную.

— Слава Мерлину, это вы, милорд! — поприветствовал меня Тонкс, и я почувствовал в миг ужасающего прозрения, что спустя несколько лет среди английских магов это станет официальной формой приветствия лорда Вольдеморта.

— Еще раз мне кто-нибудь это скажет... — пробормотал я себе под нос, но Тонкс расслышал.

— Что, поймали Джоркинс, милорд? — улыбнулся Тонкс. — Она тут только что неподалеку, ну, скажем, беседовала с одним юношей, и, по-моему, они прославляли ваш ангельский характер, а юноша так и вовсе мечтал набиться вам в пасынки.

— Вы дошутитесь, Тонкс, — пообещал я. — Показывайте, что там у вас.

— Я как раз хотел вас спросить, — отозвался Тонкс, вскакивая с пола и бесстрашно зажигая на конце своей палочки очень яркий свет, чтобы осветить все свои листки. — Я тут оцениваю производственную функцию Кубка Огня... Вы не знаете, можно как-нибудь попроще оценить непараметрическую регрессию? МНК я уже прогнал, мне что-то остатки не нравятся, и эр-квадрат маленький.

— Сейчас разберемся, — заявил я и шагнул к Кубку. — Не обещаю, что мой метод удовлетворит ваш исследовательский интерес, но мне тоже кое-что нужно от этой посудины, а возиться некогда.

Кроме того, мне было интересно, предпочитает ли Тонкс решать задачки или все же желает добиться истины, и если второе, то на какие вещи он готов ради истины пойти.

Первым делом я попытался взять Кубок Огня под Империо. От моих модификаций Кубок затрясло, но приказам моим он подчиняться не стал и издевательски выплюнул язык синего пламени. Тонкс спокойно смотрел на происходящее и не думая вмешиваться.

— Перехватите, — приказал я Тонксу, но Тонкс подхватывать мое Империо не стал.

— С вашего позволения, это неспортивно, милорд, — возразил Тонкс, чем подтвердил мое мнение о нем как о человеке с хорошей выдержкой, великодушием к друзьям и твердыми принципами.

— Как хотите, — так же вежливо ответил я и ударил Кубок Огня Круциатусом, модифицированном на молекулярном уровне. Кубок затрясся, зашипел и выплюнул бумажку, в письменном виде попросив пощады.

Я зачерпнул бумажек, которые принес с собой Тонкс, очистил их и запустил в Кубок, чтобы ему было чем со мной переписываться.

— Мне нужны имена будущих чемпионов... — начал я, и Кубок Огня тут же выплюнул бумажку, написав «К вашим услугам, милорд». Что ж, хоть мои студенты и распустились вконец, но магические артефакты меня еще боятся.

— В твоих интересах сделать так, чтобы я остался довольным ответами, — напомнил я.

Первой Кубок Огня выплюнул бумажку с именем Беллатрикс. Я одобрительно кивнул. За ней последовала бумажка с какой-то французской фамилией, но французские фамилии меня мало занимают, если это, конечно, не фамилия «Фламель». Третьей была бумажка с именем Саши Киврина.

— Международный скандал мне не нужен, — строго сказал я Кубку, подумав о том, что, если вдруг придется обжулить на Турнире сына Федора Симеоновича, это будет, во-первых, постыдно и недостойно, а во-вторых, небезопасно для здоровья. Не говоря уже о том, что у страшного во гневе Федора Симеоновича есть еще и ужасно вспыльчивый друг-таксидермист, который за такие вещи вполне может и чучело твое набить. Хоркруксы хоркруксами, а все-таки было бы обидно.

Кубок Огня пофырчал огнем и выплюнул бумажку с именем Каркарова. Я довольно кивнул и собрался уходить.

И все же Тонкс любил истину, ради которой, не будь я лорд Вольдеморт, стоит поступиться некоторыми принципами.

— Задайте ему еще несколько вопросов, милорд, — попросил меня Тонкс.

— С удовольствием, — любезно ответил я и для острастки взмахнул палочкой, отчего Кубок Огня тут же угодливо заплясал своим синим пламенем. — Ну, многоуважаемый Кубок, выкладывай свою характеристическую функцию.

Кубок Огня хранил молчание.

— Ну хотя бы производственную, — недовольно сказал я и погрозил Кубку палочкой.

Кубок Огня в ответ почти угас и подавленно выплюнул бумажку, пролетевшую по очень низкой траектории прямо мне в руки. «Я не знаю», — гласила бумажка.

— И кто тебя только такого сделал? — с досадой сказал я, чувствуя, что Тонкс просидит над оцениванием производственной функции Кубка всю ночь, а потом на уроке опять будет пить угрожающие его здоровью количества кофе.

— Его сделал Мерлин, милорд, — подсказал мне Тонкс, но я-то, как бывший торговец антиквариатом, прекрасно знал, что все эти сказки, которые Дамблдор рассказывал перед Турниром — сплошное вранье, как, впрочем, и большинство того, что рассказывают о любом мало-мальски известном старом магическом артефакте.

«Граф Калиостро», — сознался Кубок, выплюнув очередную бумажку.

— Оно и видно, — язвительно прокомментировал я, прочитав бумажку, и тут на меня обрушился целый град бумажек.

«Но меня усовершенствовал один человек», — писал Кубок Огня.

«Он был изящен, строен, никакой растительности на ушах...» — продолжал Кубок.

«....он трудился надо мной и постоянно ругал моего создателя, называя его «ошибкой юности»», — прочитал я, развернув третью бумажку.

«Он хотел передать мне свои знания, но потом он передумал...» — исповедовался мне Кубок Огня.

«Он сказал, что знать и понимать — это разные вещи, и никто еще не становился умней, обретя знания, которые не добыл сам», — в этом месте я подумал, что Джузеппе Бальзамо наверняка когда-то преподавал и был при этом строгим, но хорошим профессором.

«И тогда он положил в меня много книг, которые я так и не прочитал», — признался Кубок, что-то внутри него загремело и зашуршало, и мне в руки выпорхнул старый фолиант авторства Леонарда Эйлера.

«А еще он говорил, — покаянно выдавил из себя Кубок Огня напоследок: «Учись, балбес, учись, а то и на кладбище забросить могут!»»

31 октября 1969 года

Я скептически отношусь к Хэллоуину по эстетическим причинам, но с детства люблю этот праздник, потому что у нас с ребятами давно заведено на Хэллоуин пошалить. Правда, теперь после этого в газетах пишут «Очередной погром под знаком Черепа и Змеи» или «Зловещая организация окончательно распоясалась», но что я могу поделать, если у людей нет чувства юмора? Долохов на такое непонимание даже однажды обиделся и послал в редакцию «Ежедневного пророка» бомбу в виде заводного апельсина, но его изящный литературный юмор тогда не понял даже я. Это потом Долохов рассказал мне, что однажды он переоделся врачом и жестоко подшутил над одним своим знакомым профессором, который много лет зарывал в землю свой недюжинный литературный талант... Впрочем, это долгая история, а у меня болит голова.

Голова же у меня болит потому, что сегодня в школе происходили выборы участников Тремудрого Турнира, и празднование Хэллоуина мы с ребятами перенесли на вчера. Начали мы с бельгийского монастырского эля, потом пили итальянский мускат, потом заполировали бехеровкой, а потом пошли с паломничеством на могилу Певерелла, поссорились там с кладбищенским сторожем, и, боюсь, разнесли вдребезги половину Годриковой Лощины. А хоркрукс в кольце у Долохова, на который Эйвери пролил армянский коньяк, вдобавок еще буянил и кричал на всех частотах: «Подать мне сюда этого Поттера!» Что он вообще имеет против Поттера, дубль безмозглый? По-моему, Поттер приятный и умный парень, хоть и самоуверенный наглец. Он очень напоминает мне — меня.

Вот поэтому сегодня вечером я сидел на выборах участников Турнира мрачнее тучи и следил за происходящим вполглаза, закрыв второй глаз рукой. По правую руку от меня от души закусывал Дамблдор, а я желал только одного — чтобы поскорее назвали имена участников и все закончилось. Впрочем, того же желали и все остальные, кроме Дамблдора, но им хотя бы было интересно.

Наконец Дамблдор закончил хомячить и подошел к Кубку. Я повернул голову, поморщился и показал Кубку кончик палочки, чтобы он не вздумал дурить.

Как и следовало ожидать, Кубок назвал Беллу (я собрался с силами и ответил улыбкой на ее торжествующий взгляд, когда она проходила мимо меня в комнату за преподавательским столом), Игоря Каркарова и какую-то француженку, у меня всегда было плохо с французским правописанием. Во время всей церемонии меня интересовали только два вопроса: зачем Дамблдор так орет и кто научил студентов хлопать с таким грохотом, словно сгружают самосвал булыжников.

Но церемония на этом не закончилась. Начавший затухать Кубок вдруг вспыхнул алым пламенем еще раз и выплюнул четвертую бумажку. Дамблдор инстинктивно поймал ее, развернул и в нависшей тишине, запинаясь, прочитал:

— Альбус Дамблдор.

От удивления я даже забыл про свою драгоценную мигрень, хотя похмельный синдром все еще действовал и будил во мне чувство вины. Ведь это я, если память мне не изменяет, повел вчера своих друзей смотреть на Кубок...

— Я не подавал заявки, — потрясенно пробормотал Дамблдор, даже не понимая, как нелепо это звучит. — Честное слово, я не подавал.

— Ну, знаете! — вскричал наконец директор Дурмштранга. — Я понимаю, что каждая школа хочет победить и порой нарушает для этого правила, но такое!

— Видимо, стоило установить не только нижний, но и верхний предел возраста! — саркастически прокомментировала мадам Иван... или мадам Петро?.. я же говорю, у меня всегда было плохо с французским правописанием.

— Я буду участвовать вне конкурса, — пообещал пристыженный Дамблдор, но это было последним, что я услышал. Трое директоров по-прежнему открывали рты и, возможно, бранились, но зал уже пришел в себя и взревел, как взлетающий истребитель. Из-за приезда гостей в Большой Зал пришлось впихнуть еще один стол, что давно способствовало нежной дружбе между гостями и хозяевами, и теперь в тесноте взбудораженного зала Дурмштранг сцепился с Равенкло, Хаффлпафф через головы Равенкло полез на Шармбатон, а Гриффиндор и Слизерин, отрезанные от битвы, все равно воспользовались случаем и начали мутузить друг друга.

Дальнейшее я склонен расценивать как самооборону, потому что, почувствовав, что моя бедная голова через несколько секунд разлетится вдребезги пополам, я вскочил с места и дал себе волю.

Как потом рассказывали студенты, в потолок Большого Зала ударила молния, и все свечи погасли. Огромная фигура, светящаяся зловещим синим огнем, выросла над залом, и под его сводами прогремел глухой адский голос. Возможно, что все именно так и было, потому что я тогда был не в себе и вел себя как пафосный мажор.

— Говорит и показывает лорд Вольдеморт, — сказал голос, и я с удовольствием показал кузькину мать некоторым особо громким смутьянам. — Прекратите базар и слушайте меня. Альбус Дамблдор изъявил желание участвовать вне конкурса. Не участвовать он не может, потому что Кубок связал его магическим контрактом — не так ли, многоуважаемый шкаф, то есть артефакт?

Кубок от страха выплюнул большой пергамент, который я увеличил и показал залу. Огненные буквы на пергементе гласили, что магический контракт избранных участников Турнира нерасторжим.

— Можем ли мы считать победителем и наградить первым призом занявшего второе место? — вопросил я, и Кубок разродился вторым пергаментом, на котором указал, что победитель останется победителем, но люди свободны воздавать почести тому, кто им больше нравится.

— Собрание окончено, — с удовлетворением объявил я. — Альбус, пройдите в комнату к другим участникам. Официальные лица — останьтесь здесь. Остальные — нафиг с пляжа.

В этот раз мне удалось напугать даже своих студентов — все пять столов послушно поднялись с мест и вышли из зала, мои коллеги тоже покинули зал, смотря на меня кто с опаской, а кто, как, например, Слагхорн, с благодарностью, а двое директоров и двое сотрудников Министерства застыли на месте словно соляные столпы. Я вышел из-за стола и галантно пригласил Дамблдора в комнату к другим участникам Турнира. Дамблдор, которого, как ни обидно, почти не потрясло мое выступление, бросил на меня негодующий взгляд и пошел впереди меня.

— Имею честь представить вам нашего четвертого участника, — провозгласил я, как только Дамблдор вошел в комнату. — Прежде чем вы начнете возмущаться, я хочу объяснить вам, почему вам несказанно повезло. У моего друга Альбуса, — почувствовав, что у меня наконец прошла голова, я развеселился и приобнял Дамблдора за плечи, — у моего друга Альбуса довольно буйная фантазия, а под его пушистой бородой скрываются садистские наклонности. Но коль скоро он будет участвовать в испытаниях сам, вас, возможно, все же не бросят на растерзание драконам, не будут пытаться утопить в ледяном зимнем озере и вы, возможно, даже все останетесь в живых.

Дамблдор хотел оспорить мое видение его роли в организации Тремудрого Турнира, но неожиданно получил добавку от француженки.

— Но очьевидно, что пгоизошла ошибка, — вызывающе произнесла она. — Он не может согевноваться. Он ошьень стагенький.

— Я хотел бы заметить вам, мадемуазель, — неожиданно вскинулся Дамблдор, продемонстрировав отличное знание французского языка, — что ваши шансы на выигрыш не равны нулю только потому, что я согласился выступать вне конкурса!

— Кроме того, — продолжал Дамблдор уже по-английски, повернувшись ко мне, — после того, как я узнаю, какой шутник кинул мое имя в Кубок Огня...

Но сегодня судьба определенно хранила меня от нотаций Дамблдора — его гневная тирада была прервана появлением в комнате единственного человека, кто был искренне рад появлению в турнире четырех участников вместо трех — мадам Малкин из магазина готового платья.

— Позвольте-позвольте, — захлопотала мадам Малкин вокруг Дамблдора, который стоял ближе всех к двери. — Сейчас мы с вас прекрасно снимем мерочку... Не сутультесь, Альбус, вы же у нас еще огого какой кавалер! ... А на груди мы вам вышьем отличного льва — вы же у нас гриффиндорец, правда? ... Не сутультесь, я прошу вас, миленький мой!

Постепенно и до мрачно молчавших других участников Турнира начал доходить комизм ситуации, и к приходу в комнату вышедших из ступора двух директоров и двух сотрудников Министерства, а также любопытной Минервы МакГонагалл, мы с тремя настоящими участниками уже дружно хохотали над Дамблдором и мадам Малкин.

— Мадам Малкин, — предложил я сквозь смех, — а вы можете рядом со львом сделать моему другу Альбусу на груди его турнирных доспехов этакий кармашек — чтобы было куда бороду складывать?