Хроники профессора Риддла (джен)

15 ноября 1969 года

Сегодня я набрался наглости и явился на собрание директоров, посвященное Турниру, рассудив, что Дамблдор, как участвующий в Турнире вне конкурса, на это собрание приходить не должен, а потому не решится.

Мои коллеги из Дурмштранга и Шармбатона тоже вряд ли рассчитывали увидеть Дамблдора, но еще меньше они рассчитывали увидеть меня.

— Добрый вечер, — учтиво поздоровался я, садясь за стол и сразу завладевая пергаментом с описанием первого задания.

— Чем обязаны, милорд? — холодно и надменно проговорил Цепеш, директор Дурмштранга, и мне вдруг захотелось сбить с него его аристократическую спесь.

— Обязаны? — переспросил я. — Еще как обязаны! Вот вы, например, у меня денег на кремацию мамы занимали, а мама-то жива!

На самом деле Цепеш занимал у нашей организации, через Долохова, несколько противозаконных вещей для курса Темных Искусств, и две дюжины инфернов для ремонта и охраны одного семейного склепа, о чем он и попытался было возразить, но вовремя вспомнил, что в Британии за это можно надолго сесть, смешался и промолчал.

— Послушайте, Вольдемар, — вступила французская директриса, и я немедленно решил, что отплачу ей за такое обращение, — я требую, чтобы вы объяснились...

— Видите ли, Петро... — прервал я ее, не отрываясь от чтения пергамента.

— Мое имя Мак-сим! — отчеканила француженка. — Потрудитесь запомнить: Мак-сим!

— Видите ли, Мак, — «поправился» я, и француженка задохнулась от возмущения. — Видите ли, Сим?

К этому моменту я успел и повеселиться, и прочитать все, что меня интересовало, а потому рассчитывал удалиться, прежде чем мои коллеги начнут возмущаться моими манерами. Высиживать все собрание и заниматься оргвопросами у меня не было никакого настроения, а на тот случай, если коллеги совсем разобидятся на мои шутки, у меня всегда был Долохов, который и бумаги украдет, и сам отмажется — скажет, апельсины приносил.

Я уже даже приподнялся со стула, чтобы тихонько улизнуть, когда в комнату вошла МакГонагалл.

— Том! — с негодованием воскликнула МакГонагалл, понимая, что она опоздала.

— Минни! — с небывалой радостью воскликнул я, и Минерва растерялась, как это всегда и бывало в школьные годы, когда она ловила меня в ночных коридорах Хогвартса, а я всегда умудрялся ее ошарашить, надуть и ускользнуть без последствий для себя.

— А что это ты здесь делаешь? — перешел я в наступление.

— А я декан Гриффиндора! — неожиданно поведала мне Минерва.

— А я Темный Лорд, — скромно сказал я, зная, что Минерве сильно не нравится моя дурная слава, и отмечая про себя, что она по-прежнему довольно хорошенькая, когда сердится. — И что теперь?

— А то, что в Турнире участвует член моего факультета! — заявила Минерва, и я услышал, как за моей спиной неожиданно фыркнул Цепеш. Безусловно, мысленный образ крошки Дамблдора, в красно-желтом галстучке и школьной мантии, с ранцем за одним плечом и с бородой за другим способен тронуть любое сердце.

— То есть ты сама признаешься, что ты лицо, близкое к Дамблдору? — уточнил я и заметил, что Минерва заметно смутилась. — Тогда тебе ни под каким видом нельзя участвовать в обсуждении Турнира, — и я огорченно и осуждающе помотал головой.

— А ты!... — в негодовании вскричала Минерва, и я понял, что мой роман с Беллой — давно уже секрет Полишинеля. Информация в нашем крепком педагогическом коллективе поставлена хорошо.

К счастью, в этот момент дверь комнаты снова открылась, и я был спасен от разоблачения в растлении и соблазнении появлением Слагхорна. Слагхорн зорким глазом педагога быстро понял, что на заседании организаторов Турнира творятся буза и безобразия, вычислил зачинщика, то есть меня, тяжело вздохнул, бросив на меня усталый учительский взгляд, и прошел к столу.

— Представлять Хогвартс на заседании буду я, — объявил Слагхорн. — Том, Минерва, марш по койкам!

— Но позвольте, — наконец очнулась мадам Максим, — вот уже третий человек утверждает, что законным представителем Хогвартса является именно он...

— Я ничего такого не утверждал, — не смог отказать себе в удовольствии я.

И тогда Слагхорн нас удивил. Он просунул руку в складки мантии и извлек на свет настоящие верительные грамоты, подписанные еще Диппетом. Грамоты утверждали Слагхорна как законного представителя Хогвартса в тех случаях, когда директор не сможет исполнять эту роль. Вероятно, об этих грамотах не знал до этого никто, включая, возможно, и Дамблдора, потому что меньше всего Слагхорн любит брать на себя ответственность и выполнять чужую работу.

Пока Цепеш и мадам Максим изучали верительные грамоты Слагхорна, он встал со своего места и подошел к нам.

— Брысь отсюда, смутьяны, — негромко сказал нам Слагхорн, пользуясь своим правом любимого учителя. — И смотрите в коридоре не подеритесь.

22 ноября 1969 года

За прошедшую со дня моего выступления на заседании директоров неделю мы с Минервой успели поссориться и помириться, и поэтому сегодня я воспользовался выходным и пошел для нее за опытным материалом. Минерва, как оказалось, все это время мужественно изучала свойства оператора затролливания и даже затроллила саму себя и подтвердила опытным путем, что затролленный анимаг утрачивает свои анимагические способности. На очереди были оборотни, и Минерва уже разработала модификацию оператора, которая, по крайней мере в теории, действовала на протяжении всего полнолуния и сохраняла оборотню человеческий облик. Оставалось только найти оборотня, и желательно покрепче, потому что мало ли что Минерва напутала в доказательстве. Я не читал — меня обуяла жажда действия.

Повинуясь этой жажде, я аппарировал в лес, в котором, по моим сведениям, собирались в полнолуние оборотни, и отправился бродить по тропинкам. Осень в этом году выдалась теплая, и багровая и темно-золотая листва все еще держалась на деревьях. Рядом с тропинкой доцветал шиповник и зацветала жимолость. Я чувствовал себя попавшим в пастораль Боккаччо и был готов скорее поверить в существование нимф, чем в существование в этом лесу оборотней.

В странствиях по лесу я бесполезно провел более часа, так и не встретив ни одного оборотня, и даже подумывал о том, чтобы надеть на себя красную шапочку в качестве приманки, когда услышал за спиной крадущиеся шаги.

— Добрый день, — вежливо сказал я, поворачиваясь навстречу здоровенному детине с дикими несытыми глазами. — Вам очень не повезло. Стойте на месте, руки ладонями вперед. Будет проще, если вы сами себя оглушите.

Оборотень был немного ошарашен таким спокойным и непочтительным обращением, но все еще не был готов отказаться от своей роли охотника.

— Ты знаешь, кто я такой? — спросил оборотень деланым замогильным голосом.

— Ты идиот, — ответил я, все еще не вынимая палочку. — А я лорд Вольдеморт. Приятно познакомиться.

Вероятно, мой собеседник не поверил, что скромный странник в маггловской одежде и стоптанных ботинках может иметь такое громкое имя, и в ответ на оскорбление бросился на меня, оскалив зубы. Впрочем, бросился он как-то странно и неловко, и тут же получил встречный в поддых и попутный по затылку.

Увидев, что мой оппонент еще пытается подняться, я все же вынул палочку и обездвижил его, рассудив, что Минерва вряд ли обрадуется подопытному с выбитыми зубами или сломанной рукой и даже, неблагодарная, может начать меня ругать. На днях мне, кстати, снился сон, что я захватил власть в магической Британии, сижу на импровизированном троне, обитом кожей министерских бюрократов, и думаю, как я буду управляться с таким количеством безграмотных волшебников, которые теперь попали под мою власть, если и с тремя сотнями хогвартсовских балбесов сладить не всегда получается. И тут в мои королевские покои врывается Минерва, начинает меня распекать и совестить, а Долохов стоит рядом, смеется над нами обоими и подначивает нас подраться. Ну его на фиг становиться диктатором с такими друзьями.

Размышляя таким образом о нелегкой судьбе Темного Лорда, я упаковал подопытного, вызвал из Хогвартса эльфа, выслушал очередные славословия «добрейшему лорду Вольдеморту» (очевидно, бездыханное тело на земле нисколько не опровергает мнение эльфийского народа о моей ангельской кротости) и с помощью эльфа доставил подопытного в комнаты Минервы.

— Вот, — лаконично сказал я, пошевелив носком ботинка тело оборотня на полу.

— Что вот?! — тут же вспыхнула Минерва. — Как ты вообще смеешь втягивать меня в свою уголовщину? И ты надеешься, что я...

— Это оборотень, — напомнил я. — Помнишь, мы договаривались? Он, кстати, злобный, пытался меня укусить.

— Ты в порядке? — неожиданно участливо спросила меня Минерва.

— А с чего мне быть не в порядке?

— Покажи, куда он тебя укусил, — потребовала Минерва, подходя ко мне почти вплотную, чем напомнила мне один случай из школьных лет, когда мы с Эйвери полетели в самоволку в Эдинбург, выпили там и погуляли, а на обратном пути я влетел в какие-то ветки и разодрал себе руку, а потом, в довершение всего, нарвался в ночном коридоре на дежурную МакГонагалл. Тогда я показал ей свою располосованную руку и наврал ей, что на Эйвери напал Хагридов акромантул, а я Эйвери геройски спас, вступив с акромантулом в рукопашную. Помню, моя история тогда всерьез тронула романтичное девичье сердце, и потом... впрочем, неважно, я только к тому, что Минерва всегда была немного легковерна (чем я теперь объясняю ее привязанность к Дамблдору), но зато добра и участлива.

— Да никуда он меня не укусил, — ответил я. — Впрочем, спасибо за заботу. И давай поскорее начинать опыт — луна скоро взойдет.

Минерва бросила взгляд на лунный календарь на стене, призвала со стола пергамент и взмахнула палочкой. Я на всякий случай накрыл ее Протего, хотя наш оборотень по-прежнему лежал обездвиженный.

Заклинание заняло достаточно много времени, и я уже начал было думать, что Минерва что-то напутала или просто разложила в ряд, чтобы не искать аналитическое решение. Интересно было бы, кстати, посмотреть на оборотня, который не оборотень с точностью до четвертого порядка. Но наконец Минерва закончила с заклинанием, и мы сели ждать восхода луны.

К счастью, погода стояла ясная, и вскоре над холмами показалась луна. Ее луч проник в окно Минервы и пополз по полу к нашему пленнику. Я улыбнулся и снял с оборотня обездвиживающее заклинание.

В первые секунды, оборотень, до тех пор пролежавший без движения почти час, даже не понял, что он свободен. Но как только он осознал, что путы сняты, он сразу же прыгнул в лунный луч и взглянул на нас с торжествующей злобой, ожидая превращения.

Но превращения не произошло. Оборотень еще минуту постоял в лунном луче в неестественной позе, а потом поднял глаза и недоверчиво посмотрел на луну.

— Так-то, дружок, — сказал я, поднимаясь с места. — Функан — это очень сильное колдунство.

23 ноября 1969 года

Я оставил Минерву наблюдать за оборотнем и даже успел поужинать, поработать и лечь спать, когда меня разбудил яркий голубой свет, исходящий от призрачной кошки.

— Том, — сказала кошка голосом Минервы. — Подойди ко мне.

Спросонок мне представилось, что заклятие Минервы перестало действовать куда раньше, чем было рассчитано, и она теперь отбивается от оборотня, потеряв палочку и баррикадируясь мебелью в спальне, поэтому я поспешно призвал эльфа (что могла бы сделать и она, попади она в такую неприятную ситуацию) и приказал перенести меня к Минерве.

Минерва действительно была в своей спальне, как и положено быть в такой час, но я понял, почему ей не спалось — оборотень в соседней комнате вздыхал и жалобно тянул арестантские песни. «Наколи алеющий закат, — со слезой в голосе выводил наш оборотень, — розу за колючей ржавой проволкой...»

— Том, по-моему, мы неправы, — с сомнением сказала Минерва, и я в очередной раз подивился уровню правосознания магического населения. По маггловским законам мы с ней наработали уже лет на семь, по статье «Похищение человека по предварительному сговору». Помню, в наши первые школьные годы Эйвери все удивлялся: порежешь маггла — минимум два года, порежешь волшебника — свалишь на какую-нибудь сектумсемпру и всего два наряда вне очереди. Ехидный Мульсибер даже выводил из такого соотношения цен, что маги низшая раса.

— Наука требует жертв, — твердо возразил я, но, увидев на лице Минервы чересчур человеколюбивое выражение, которое обычно предшествует совершению ей разных благоглупостей, пообещал ей разобраться.

— Что, тошно, брат? — спросил я оборотня, появляясь в гостиной. — Тебя как звать?

Оборотень поднял голову и хотел на меня окрыситься, но не смог даже скорчить сердитую гримасу и подавленно опустил глаза.

— Фенрир Грейбек, — неохотно ответил он упавшим голосом.

— А меня Черная Молния, вождь апачей, — не удержался я. — Как на самом-то деле?

— Джефф Поуп, — сознался наш романтичный оборотень. — Расколдуй ты меня, гражданин начальник. Нет больше мочи моей. Вытянула из меня эта луна всю душу. Раньше луна для меня свободой была, вольницей моей, охотой и волчьим бегом. А теперь ничего не осталось, только пустота и тоска. — оборотень помолчал и тихо пробормотал: — И стыдно.

— Ну и что ты такого натворил, — поинтересовался я, незаметно применяя легилименцию, — что тебе теперь в человеческом обличьи жить невмоготу? С зачислением в Хогвартс тебя, конечно, прокатили, но живешь ты, как я вижу, нормально, на заправке работаешь, бензин приворовываешь. Теперь еще лучше жить будешь, а то что это за жизнь — отоспался, на работу, полнолуние, отоспался, на работу, полнолуние...

Услышав в очередной раз про полнолуние, Грейбек вцепился себе пальцами в лицо и страшно завыл на вдохе.

— Шакал я паршивый! — простонал он и сделал попытку убиться о подоконник. — Паршивый шакал!

— Ну-ну, — попытался урезонить я оборотня, ловя его в полете к подоконнику и водворяя на место. — Культурный нашелся. Небось, когда бензин ослиной мочой разбавлял — не был тогда паршивым?

— То бензин, — прорыдал Грейбек. — А то дети.

И в этот момент в его сознании наконец рухнул ментальный блок, который он, как наделенный стихийной магией, инстинктивно создал после моего вторжения. Я увидел слезы и услышал плач детей, увидел окровавленную руку моего ученика Рема Люпина и запомнил много такого, что теперь хотел бы забыть.

— Сдать бы тебя в Азкабан, — с сердцем сказал я. — Чтобы твоя проклятая луна светила там тебе триста шестьдесят пять дней в году. Но ничего! Я еще придумаю тебе наказание.

С этими словами я повернулся к двери и вышел от Минервы, даже забыв рассказать ей о том, что если мы с ней наработали лет на семь, то наш арестант наработал минимум на три пожизненных. Меня ждал Рем Люпин, а его ждала новая счастливая жизнь.