Подменыш (джен)

На улице сгустилась вязкая, чернильная тьма, луна и звёзды скрыты за пеленой дыма, тумана и остаточной магии. Тихие стоны доносятся от оседающих камней, покосившихся деревьев и оставленных на поле боя тел.

Первое тело, к которому она подходит, закутано в тёмный плащ и почти сливается с землёй, если бы не костяная белая маска, всё ещё прикрывающая лицо.

Пожиратель смерти.

Она поднимает палочку и простейшим заклинанием сбивает остатки разбитой маски. Из-под неё выглядывает удивительно молодое лицо. Почти мальчишеское. Они смотрят друг на друга.

Единственное движение — его рука, медленно тянущаяся к палочке, лежащей чуть дальше, чем может достать его изувеченное тело.

Джинни отшвыривает её ногой, затем наступает, и дерево с хрустом ломается пополам.

Его губы искривляются в оскале.

— Давай же, — хрипит он, на губах выступила кровь. — Добей.

Она могла бы. Это было бы так просто. Всего один взмах, и на одного монстра в мире станет меньше. На одного убийцу. Разве не за это они сражаются?

Разве не за это они умирают?

— Откуда тебе знать, что это не я? — провоцирует он, голос хриплый от боли. — Что не я убил твоего друга, твоего отца? Что не прикончил бы и тебя, будь у меня палочка?

Она думает о Фреде, о Тобиасе. О бесчисленных других людях, о чьей смерти, возможно, ещё не знает.

— Я не знаю, — сжимает она палочку, — но если бы это был ты... Разве ты заслужил лёгкую смерть?

Он бледнеет, и в глазах впервые вспыхивает настоящий страх.

Джинни прекрасно видит, что он не выживет. Тело раздавлено, будто его топтали великаны или кентавры. Кровь сочится из бесчисленных ран. И всё же есть мизерный шанс, что колдомедики успеют.

Направив палочку в небо, она посылает сигнальную искру. Он проклинает её, но она не обращает внимания.

Опустившись на колени, она приподнимает край его мантии и прижимает ткань к самой страшной ране на боку, потому что остановить кровь (так много крови) — единственное, что она может сделать.

Он смеётся, и это жуткий, булькающий звук.

— Ты... правда пытаешься меня спасти?

Она не отвечает.

— Не выйдет, — в его голосе пробивается дрожь.

Джинни поднимает взгляд.

— Знаю.

Возможно, было бы милосерднее прикончить его, размышляет она. Будь она чуть более сострадательной, возможно, так бы и поступила.

Но никто не приходит.

Она наблюдает, как он умирает, до последнего сжимая её руку, будто забыв, что ненавидит её, что убил бы её при первой возможности. А Джинни думает лишь о том, что перед смертью все становятся одинаковыми.

Когда всё заканчивается, она разжимает пальцы, оставляя его лежать с пустым взглядом, устремлённым в небо, и с трудом поднимается на ноги.

Она окидывает взглядом поле боя, заставляя себя сделать шаг, потом ещё один. Найти следующее тело. Сделать хоть что-то.

Из дыма на склоне возникает силуэт. Сначала Джинни думает, что это наконец колдомедик, пока не узнаёт знакомую решительную походку.

— Гарри... — выдыхает она.

Он не останавливается, пока не оказывается прямо перед ней.

Она собирается спросить, что он здесь делает, где Рон и Гермиона, но ведь она уже знает ответ, не так ли? Где-то в глубине души всегда знала. Потому что за её спиной раскинулся Запретный лес, и есть лишь один способ остановить всю эту бойню.

«Ты позволил друзьям умирать за тебя, вместо того чтобы встретиться со мной лицом к лицу».

Гарри открывает рот, словно хочет что-то сказать, но передумывает и вместо этого прикасается к её лицу. Он целует её. Более страстно и уверенно, чем когда-либо прежде, и если ей нужно было окончательное подтверждение того, куда он направляется, то теперь она его получила.

Джинни закрывает глаза, прижимаясь к нему. Он пахнет дымом, кровью, слезами и потом, и это так несправедливо. Чертовски несправедливо.

Она отстраняется, переводя дыхание, их лбы соприкасаются.

— Прости, — говорит он.

Джинни качает головой. Она поднимает руки и крепко прижимает ладони к его щекам, будто пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку лица. Смотрит так пристально, что в глазах начинает рябить, словно само усилие запомнить его и остановить время, слишком велико для её сознания.

— Чёртов герой, — вырывается у неё, слова смешиваются с рыданием.

Его лицо искажается, будто он пытается улыбнуться, но губы не слушаются.

— Если бы был другой способ...

— Знаю, — прерывает она.

Потому что он может быть безрассудным, по-глупому храбрым и чертовски упрямым, но всё написано у него на лице... Как сильно он хочет жить. Как смертельно боится.

Его пальцы сжимают её плечи.

— Я бы хотел...

Она целует его, яростно и отчаянно, не желая думать о возможностях, о будущем, и на этот раз это он отстраняется, его пальцы скользят по её руке, а затем он исчезает под мантией-невидимкой, оставив после себя лишь призрак прикосновения на её коже.

Джинни прижимает кулак к губам, уставившись в темноту леса, и изо всех сил старается не закричать.

— Мисс? Это была ваша сигнальная искра?

Она оборачивается и видит измождённого медика, с трудом подбирающегося к ней через развалины.

— Мисс? — повторяет он.

Джинни качает головой.

— Уже слишком поздно.

Всё уже слишком поздно.

Вместе они направляются к следующему телу.

* * *

— Что-то происходит, — внезапно говорит колдомедик, хватая Джинни за руку.

Она оглядывается на Запретный лес, и действительно, между деревьями заметно движение. А ещё крики и взрывы. Звучит почти как... ликование?

Внутри у неё всё холодеет.

— Нам нужно идти! — колдомедик тянет её за собой.

Джинни не сопротивляется, спотыкаясь о камни и воронки, изо всех сил стараясь не отстать.

Голос Волдеморта настигает их, усиленный заклятием и разносящийся эхом в ночной тишине:

— Гарри Поттер мёртв.

Колдомедик ругается сквозь зубы, когда Джинни почти падает, ноги отказываются слушаться. Он оглядывается через плечо.

— Беги!

И она бежит.

Они достигают замка, когда Пожиратели смерти уже на подходе. Невилл, Ханна, Луна и остальные её родные высыпают из парадных дверей.

— Джинни... — папа притягивает её к себе.

Его лицо мертвенно-бледно, когда он смотрит на поляну позади. Джинни медленно оборачивается и видит Гарри. Он лежит на руках Хагрида, как тряпичная кукла.

Она не кричит, как другие вокруг. Не рыдает, не чувствует, как слёзы подступают к глазам, глядя на безжизненное тело Гарри. Рука папы крепко сжимает её плечо, но зачем? Она не собирается бросаться на Волдеморта, как Невилл.

Нет. Вместо этого она стоит и с абсолютной ледяной ясностью понимает: даже если это будет последнее, что она сделает в жизни, она уничтожит Волдеморта. Всё её будущее теперь сводится к этой единственной цели, потому что, глядя на него, она не видит злого, непобедимого волшебника и убийцу. Она видит самодовольного мальчишку с растрёпанными чёрными волосами и страхом, разъедающим его сердце. Она знает этого мальчика вдоль и поперёк — так же хорошо, как саму себя.

Она уничтожит его. Растопчет в прах. Даже если на это уйдёт сто лет и последняя капля её крови.

«Смогла бы ты убить, если бы пришлось?»

Да. Да, смогла бы.

И она это сделает.

Это одновременно самое спокойное и самое ужасающее чувство, которое она когда-либо испытывала. Оно поддерживает её среди хаоса, когда Волдеморт пытает Невилла. И только потом…

Меч. Змея. Голова, летящая по воздуху.

И мир снова взрывается.

Джинни сражается, ощущая за спиной присутствие Луны и Ханны. Она сражается за Тобиаса в коридорах замка, за Гарри, шагнувшего в лес в одиночестве, за брата, за эту школу, за этот замок, который, чёрт возьми, принадлежит им. Кажется, её мозг полностью отключился. Теперь она — просто инстинкт, тело в движении.

Выжить.

В разгар боя она теряет из виду Луну и Ханну. Разворачивается, спотыкается и встречается взглядом с тёмными глазами на фоне мертвенно-бледного лица с чёрными спутанными волосами.

Беллатриса хохочет с безумным восторгом, её палочка искрится. Джинни успевает отразить первое проклятие, затем второе, но рука уже немеет от удара, и она не уверена, что сможет остановить третье.

Смерть пролетает в дюйме от неё — обжигающее проклятие, от близости которого подкашиваются ноги.

И тогда появляется её мама, отталкивая Джинни в сторону и с криком бросаясь на Беллатрису. Её палочка мелькает так быстро, что Джинни едва успевает следить за происходящим.

Заклинание. Контрзаклинание. Атака. Отступление.

«Мама», — думает Джинни, пытаясь встать на ноги и отказываясь оставаться простым наблюдателем.

Беллатриса издаёт торжествующий хриплый смех, но он обрывается, когда её мама безошибочно посылает последнее заклинание. Не просто заклинание, а целую стену энергии, ослепительную силу.

Беллатриса рассыпается на части — так тихо и хрупко. Джинни никогда в жизни не чувствовала подобной мощи, того, как она буквально вибрирует в воздухе.

— Джинни, — мама хватает её за руку, притягивая к себе.

Она кивает, глядя в глаза матери, теперь такие жёсткие и почти незнакомые.

— Я в порядке, — выдыхает она.

В центре раздаётся вздох. Джинни поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гарри сбрасывает мантию-невидимку и спокойно выходит к Тому. Её сознание буквально застывает, пытаясь осознать увиденное. Вот теперь её ноги подкашиваются, а слёзы жгут глаза, будто той ледяной решимости никогда и не существовало.

Он жив, но только пока.

Она улавливает лишь половину их слов, пока они кружат вокруг друг друга, и понимает ещё меньше. Толпа вокруг заворожённо замерла. И Джинни осознаёт: это именно тот момент, которого она ждала с тех пор, как Перси хлопнул дверью «Норы». Добро и зло, сошедшиеся в последней великой битве. Хотя всё не так просто, как кажется.

Это одновременно ужасающе и захватывающе, и каждый здесь чувствует, что именно этот миг определит их будущее.

Гарри, как всегда, непоколебим и храбр, но теперь в нём появилось что-то новое — невозмутимая уверенность, которой раньше не было. Будто он увидел и понял то, что недоступно остальным. Даже Тому.

В конце концов Джинни оказывается права насчёт Гарри. Когда приходит время произнести последнее заклинание, чтобы спасти свою жизнь и жизни всех вокруг, он не выбирает убийственное заклятие. Он всего лишь обезоруживает Тома, позволяя его же собственному смертоносному проклятию обернуться против него самого.

Поэтическая справедливость и доказательство того, что Гарри — не убийца.

Она не уверена, что поступила бы так же.

Гарри исчезает в толпе ликующих людей.

Джинни же просто обессилено падает на колени.

* * *

Когда она приходит в себя и с оцепеневшим сознанием поднимается на ноги, то направляется не к ликующей толпе, а к безжизненному телу на полу. Все обходят его стороной, будто опасаясь, что в нём ещё сохранилась какая-то сила, власть над ними. Но это не так.

Потому что на полу лежит просто Том. Неподвижный и совершенно безобидный. Она ищет в его чертах того мальчика, каким он был, но не находит ничего.

Возможно, Том исчез уже очень давно.

Но Джинни... Джинни всё ещё стоит на ногах.

«Ты сильнее, чем думаешь».

Белая простыня материализуется в воздухе, мягко опускаясь на иссохшие останки. Джинни вздрагивает, с удивлением замечая рядом маму с палочкой в руке. Удивительно милосердный жест по отношению к тому, кто сам не знал сострадания. Особенно для женщины, потерявшей двух братьев и сына из-за него.

Мама берёт Джинни под локоть:

— Пойдём, дорогая.

Джинни в последний раз смотрит на тело мальчика, ставшего убийцей. Он вообще осознавал это? Как понять, что ты превратился в монстра?

Но ответов здесь нет. Только пустая оболочка.

Джинни позволяет увести себя. Она всё ещё чувствует исходящие от матери отголоски того мощного заклинания.

— Ты была потрясающей.

— Нужно выбирать свои битвы, — отвечает мама, изучающе глядя на дочь. — Но, кажется, ты уже усвоила этот урок, не так ли?

Джинни сжимает челюсть, сдерживая слёзы, и кивает:

— У меня были прекрасные учителя.

* * *

Покидая зал, наполненный ликованием, Джинни направляется в импровизированный лазарет.

— Джинни.

Она оборачивается. У самых первых носилок стоит Рейко. Её лицо всё ещё в синяках, поэтому трудно понять, ранена она или нет.

Джинни касается её руки:

— Ты…

И обрывает себя, увидев, кто лежит на носилках. Бассентвейт. Его бледное лицо покрыто испариной.

Джинни опускается на колени рядом с Рейко:

— Что случилось?

— Какое-то проклятие. Тёмное. — По лицу Рейко текут слёзы, и она даже не пытается их скрыть. — Говорят, ничего нельзя... что нет способа...

Джинни сжимает её руку. Бассентвейта едва приоткрывает глаза:

— Это ты, капитан? — слова даются ему с трудом.

— Да, — она устраивается рядом. — Это я.

— Ты в порядке?

— Да, я в порядке.

Он кивает, делая хриплый, влажный вдох:

— Знаешь, мы бы точно снова взяли Кубок.

Джинни берёт его руку:

— Конечно бы взяли, — говорит она, сохраняя ровный тон лишь усилием воли. — Ты — лучший загонщик, который у меня был.

Его губы дрожат в подобии улыбки:

— Льстишь.

— Это просто факт.

— Зато теперь у тебя будет Грэхэм.

Оба знают, за что сражались. За таких, как их пропавший товарищ по команде Грэхэм. Чтобы ему больше не пришлось прятаться. Чтобы он мог вернуться и играть в квиддич, где ему и место.

Бассентвейт закрывает глаза, дыхание становится прерывистым:

— Так будет лучше... Всё вернётся на круги своя.

Джинни прикусывает губу:

— Я позабочусь об этом, — обещает она.

Он слабо сжимает её руку:

— Знаю, что позаботишься.

Она наклоняется и целует его в лоб, и то, что он не отстраняется, не шутит и не говорит ей отвалить, ощущается будто удар ножом в живот.

Джинни переводит взгляд на Рейко.

Та твердо кивает. Она останется с ним до конца.

Джинни сжимает её плечо и заставляет себя идти дальше, озираясь в поисках Тобиаса и одновременно пребывая в ужасе от того, что может найти.

Он всего в трёх носилках от них, но лежит совершенно неподвижно. Она замирает на месте, пока не замечает, как ровно и спокойно вздымается его грудь. Взгляд скользит ниже...

— Не удалось спасти ногу, — говорит мадам Помфри, поднимая глаза от соседней койки, где лежит девушка. — В других условиях, возможно...

Джинни опускается на колени рядом с Тобиасом, касаясь его лба.

— Но вы спасли ему жизнь.

— Мы переведём его в Мунго, как только Шеклболт подтвердит, что больница безопасна. До тех пор он будет под успокоительными.

Это напоминание: пусть Волдеморт мёртв, а Хогвартс стал временным убежищем, битва ещё не закончена. Министерство кишит Пожирателями смерти и предателями.

Том умирал и раньше. Потребуется время, чтобы люди поверили, что на этот раз всё по-настоящему.

Джинни наклоняется, прижимаясь щекой к плечу Тобиаса.

Она замирает, уставившись в пустоту, позволяя мыслям проноситься мимо и ускользать. Проходит немало времени, когда она замечает темно-русые волосы, выбивающиеся из-под белой простыни в дальнем углу комнаты.

Джинни крепко зажмуривается и сосредотачивается на звуке дыхания Тобиаса.

* * *

Джинни продолжает двигаться вперёд. Несмотря на боль и пустоту в груди, она находит спасение в бесконечных делах: всегда есть ещё одна задача, ещё что-то, что нужно сделать.

Ноги сами несут её в гостиную. Комната пуста, лишь несколько чемоданов, брошенных на полу: то ли собранных впопыхах, то ли перевернутых в поисках чего-то. Она проходит мимо них, мимо холодного камина, мимо окон, за которыми темнеет озеро, словно задавая безмолвный вопрос.

Джинни открывает дверь в «Салон» и спускается по ступеням.

Внутри десятки людей, огни горят ярко. Все цело и нетронуто, будто битва обошла это место стороной. Тилли поднимает взгляд при её появлении, подходит и крепко обнимает.

Она отстраняется, по грязному лицу текут слёзы.

— Джинни... Кэролайн...

— Я знаю, — тихо говорит Джинни. — Я видела её.

Челюсть Тилли сжимается.

— Я потеряла её в этой неразберихе. Я должна была...

— Тилли, — Джинни качает головой.

Она закрывает глаза и кивает:

— Я знаю.

С глубоким вдохом Тилли разворачивается, собираясь вернуться в комнату, но Джинни останавливает её жестом.

— Кто-то ещё? — Тилли смотрит на её мрачное выражение лица и бледнеет. — О боги... Кто?

— Бассентвейт.

— Не может быть, — её голос твёрд и полон неверия.

— Он в лазарете. Они не думают, что он… — Джинни поднимает подбородок. — Тебе стоит пойти к нему.

И неозвученное «пока ещё есть время» висит в воздухе.

Тилли без слов бросается к лестнице.

Джинни идёт дальше по комнате, касаясь руки Николы, которая сидит в окружении младшекурсников.

— Джинни! — лицо девушки озаряется облегчением.

Она вскакивает и снимает с себя ключ на цепочке, снова надевая его на шею Джинни.

— Возвращаю туда, где ему самое место, — улыбается Никола.

Джинни пытается улыбнуться, оглядывая комнату. В отличие от остального замка, здесь почти можно поверить, что ничего из случившегося не было.

Лишь Астория сидит на диване, с обеих сторон зажатая Гестией и Флорой. Она смотрит в пустоту, по лицу текут слёзы, но она, кажется, их не замечает.

— Её отец... — Никола лишь качает головой.

О, Мерлин...

Джинни откашливается:

— Она знает о Кэролайн?

Никола кивает, её лицо заметно бледнеет.

«Позаботься о них».

— Это не твоя вина, Джинни, — тихо говорит Никола.

— А чья же тогда?

У Николы нет ответа.

Джинни идёт дальше, переходя от одного человека к другому, слушая их истории, их потери, впитывая чужую боль. Собирает их все и сшивает вместе как плащ, который уже никогда не сможет снять.

Её не удивляет, что никто не спешит покинуть это убежище. Они остаются по разным причинам: ждут вестей о близких, ждут указаний, ждут, когда вернётся хоть какое-то подобие нормальности.

Потому что правда в том, что никто не знает, какой мир ждёт их наверху за этими ступенями.

* * *

Когда Джинни возвращается в Большой зал, на улице снова ночь. Люди всё ещё здесь, сбились в небольшие группы, но праздничное веселье давно угасло.

В стороне она видит, как мама наконец уснула, положив голову на папино плечо. Папа поднимает на неё взгляд, и Джинни кивает, давая понять, что с ней всё в порядке Он смотрит на неё усталыми, опустошёнными глазами и тоже кивает.

Джинни идёт дальше, направляясь в небольшую комнату рядом с залом — туда, где тела ждут... своего часа.

Она замирает в дверях, осознавая масштаб потерь по количеству белых простыней. Здесь и там сидят люди, бдящие у покойных, но комната неестественно тиха и неподвижна.

Джинни медленно проходит между рядами, разыскивая...

Удивительно, но она узнаёт очертания под простынёй так же ясно, как если бы видела лицо. Она опускается на колени и тянется к ткани.

— Не надо.

Джинни поднимает взгляд и видит Джорджа, сидящего в тени у стены. И на долю секунды ей почти кажется...

Она задаётся вопросом, будет ли Джордж всю жизнь выглядеть призраком? Будет ли вечно думать: «Почему не я?»

— Не запоминай его таким. Помни его таким, как... — голос Джорджа прерывается.

Каким он был. Полным смеха, шалостей, иногда невыносимым, но замечательным. Тем, кто однажды подкинул гигантскую саламандру ей в кровать. Тем, кто делал вид, что раздражён, когда она в детстве забиралась к нему на колени, недоумевая, почему у неё двое одинаковых братьев. Тем, кто никогда не отталкивал её.

Джинни отпускает край простыни и подползает к Джорджу. Обнимает его за талию, прижимаясь лицом к груди. Он сначала замирает.

Она рискует сказать, пробиваясь сквозь жуткий ком в горле:

— Люблю тебя, Фордж.

Слова, которые она не произносила уже много-много лет.

Джордж издаёт странный звук, словно не может вздохнуть, и Джинни на мгновение думает, что ошиблась. Что он забыл. Но затем его руки обнимают её, пальцы впиваются в спину. Он дрожит, и она не может понять — это слёзы или смех. А может, мучительная смесь того и другого.

Только сейчас она позволяет себе по-настоящему прочувствовать всю боль — потерю, несбывшееся, страх и беспомощность многих лет, полных тревоги. Слёзы льются и льются, кажется, им не будет конца.

Она засыпает в сильных объятиях старшего брата.

* * *

Рассвет над Хогвартсом серый и тяжёлый.

Джинни просыпается с глухим оцепенением внутри. Давящие слёзы ушли, оставив после себя только пустоту.

Она оставляет наконец уснувшего Джорджа. Чарли уже идёт, чтобы занять её место. Она не улыбается ему, не встречается взглядом, просто позволяет сжать свои пальцы, когда проходит мимо.

Она умывается из ведра во дворе, заваленном обломками, и берёт миску овсянки, которую домовые эльфы помешивают в огромных котлах. Джинни задаётся вопросом, не стали ли кухни ещё одной жертвой, но не спрашивает.

Симус и Дин едят неподалёку, их тела соприкасаются, будто пытаясь компенсировать долгую разлуку. Терри, Майкл и сёстры Патил сидят рядом. Джинни видит и другие знакомые лица, но не останавливается, не заговаривает.

Ноги сами несут её в любимое убежище, а в голове лишь пустота и никаких осмысленных мыслей.

Как и остальной Хогвартс, её тайная обитель в крытой галерее не избежала разрушений. Одна из главных опор разрушена, огромная балка нависает над центром пространства. Звука воды больше нет, где бы раньше ни журчал ручеёк.

Она замирает в дверном проеме, глядя на разрушения, и понимает, что совершенно не готова к тому, насколько сильно это её потрясает, какой потерянной она себя чувствует. Люди погибли, слишком много людей. А это всего лишь пространство. Всего лишь место.

Джинни заходит внутрь и методично расчищает камни с одного из валунов. Закончив эту простую задачу, садится, позволяя тишине места окутать себя, уставившись в пустоту, пока истощение не накрывает с головой.

Возле её ноги из-под обломков торчит корешок книги. Она смахивает пыль с обложки. «Тобиас захочет её дочитать», — думает она, засовывая книгу в карман.

Она не знает, сколько времени проходит, когда слышит, как кто-то пробирается через завалы сзади.

Джинни опускает взгляд на свою миску: нетронутая каша уже успела остыть. Гарри осторожно опускается рядом, будто он древний старик, у которого всё болит. Она разглядывает порванные колени его брюк, порезы и синяки на руках.

Долгое время они просто сидят, рядом его такое тёплое и надёжное плечо, и от этого мир под ногами кажется чуть устойчивее. И это так же несправедливо, как и всё остальное.

— Ты сделал это, — говорит она.

Он молчит, и она заставляет себя поднять на него взгляд. Он уже смотрит на неё, склонив голову, будто тоже изучал. Так близко она видит тёмные круги под глазами, впалые щёки, лёгкую щетину.

Когда он успел повзрослеть?

— Ты закончил это, — повторяет она.

Но он не выглядит радостным, только смотрит на неё серьёзным, глубоко встревоженным взглядом.

— Прости.

Она резко вдыхает, понимая, что он извиняется за Фреда, за Люпина и Тонкс, за Колина и Кэролайн и всех остальных (которых так много), словно это его вина. На мгновение боль снова накатывает, но она беспощадно заталкивает её обратно.

Она смотрит на обломки и наконец качает головой:

— Интересно, можно ли это восстановить.

Кажется, она говорит о своём убежище, но, возможно, о школе. Или вообще о мире.

— Надеюсь, — отвечает он.

— Наверное, это мелочи, — голос её срывается, и она должна быть сильнее этого.

Гарри поворачивается к ней:

— Я так рад... — начинает он, и когда она поднимает взгляд, он смотрит на неё так, будто это она была в опасности.

— Я тоже, — пытается сказать она, но перед глазами всё ещё стоит образ его безжизненного тела так неподвижно лежащего у ног Волдеморта.

Они смотрят друг на друга, будто не в силах отвести взгляд, и дело не только в усталости.

Джинни хочет, чтобы Гарри обнял её, прижал к себе, сделал так, чтобы всё это исчезло. И одновременно она хочет, чтобы он никогда больше не прикасался к ней.

«Я бы хотел…» — такими были его последние слова, сказанные ей.

Она не уверена, что всё ещё умеет чего-то желать. Она чувствует себя так же, как это убежище: разбитой и изменившейся, человеком, которого, возможно, уже никогда не удастся собрать воедино.

Джинни совершала поступки и видела вещи, которые невозможно выразить словами, вещи, к которым она даже сама не знает, как относиться. Что должна чувствовать на этот счёт. Она смотрит на лицо Гарри и ощущает себя за тысячу миль от той девушки, которую он поцеловал прошлым летом.

Но как выразить это словами? Вместо этого она слышит, как говорит:

— Я — слизеринка.

Выражение лица Гарри не меняется: на нём не появляется ни тени удивления или замешательства.

— Я знаю, — отвечает он.

Не «и что?» или «какая разница», а просто признание. Подтверждение. Как будто он не может представить её другой.

Джинни сильно прикусывает внутреннюю сторону щеки.

Гарри осторожно протягивает руку, его пальцы касаются её, и это почти невыносимо.

— Я хочу рассказать тебе о Северусе Снейпе, — говорит он.

Она смотрит на него в замешательстве, но его лицо спокойно, голос тих, пока он рассказывает историю слизеринца по имени Северус Снейп. Она сидит и слушает, собирает эти истории и тайны, вплетая их в свои собственные.

Для Джинни слова Гарри становятся последними кусочками головоломки, тихо вставшими на свои места. Она вдруг понимает, что всегда это знала. Всё было перед ней, но она не могла разглядеть. Не позволяла себе разглядеть. Потому что опасность игры, которую вел Снейп, захватывает дух и ужасает.

Гарри поворачивается к ней:

— Он один из самых храбрых людей, которых я когда-либо знал.

— Нет, — возражает Джинни.

— Что? — он смотрит так, словно не ожидал сопротивления именно от неё.

Она качает головой:

— Он не был храбрым.

Это было нечто совершенно иное, но не менее важное. Джинни видит человека, который, будь он хоть чуть менее жестоким и суровым... возможно, никого из них сейчас бы здесь не было.

Она смотрит на Гарри, сжимая его руку и не отводя взгляда, как бы тяжело это ни было, потому что ей всё ещё больно.

— Он был необходим, — говорит она.

По выражению лица Гарри ясно, что он не понимает. Не до конца. Но это нормально. Потому что она, кажется, наконец начинает постигать урок, который это место пыталось преподать ей всё время.

* * *

Солнце уже высоко, когда Джинни выходит через парадные двери замка.

Невилл сидит с Луной и Ханной на том, что осталось от газона, трое делят одну миску с едой. При виде них что-то в груди Джинни разжимается. Обходя обломки, она опускается рядом, и Ханна протягивает ей миску.

Джинни берёт кусок хлеба, подносит ко рту и методично жуёт.

— Смотри, что я нашёл, — говорит Невилл.

Он поднимает меч Гриффиндора, и во взгляде его читается что-то между вызовом и шуткой.

— Безрассудство, — говорит Джинни, уголки губ дёргаются.

Он улыбается, словно это комплимент, и возможно, так оно и есть.

— Полагаю, он в итоге оказался там, где был нужен, — замечает она.

— Всё обычно и оказывается там, где должно быть, — говорит Луна.

— Мы сделали это, — в голосе Ханны звучит что-то вроде благоговейного изумления. — Мы выжили.

Они сидят вчетвером, глядя на опустошённые территории.

Всё разрушено. Со стороны Хогсмида поднимаются столбы дыма, луга усеяны обломками камней и пустыми доспехами. Поверхность озера покрыта странной мутной плёнкой. Квиддичное поле превратилось в пепелище.

— Мы восстановим, — говорит Невилл.

Джинни изучающе осматривает разрушения.

— Да, — соглашается она. — С этим мы справимся.

Ханна берёт её под локоть:

— Вместе.

Луна поднимает лицо к меняющемуся дневному свету и закрывает глаза, будто прислушиваясь к звукам, которые не слышны остальным.

— Слушайте, — говорит она. — Это уже началось.