Подменыш (джен)

— Слизерин!

Сразу кажется, будто наступил конец света, когда голос Распределяющей шляпы разносится по Большому залу. Даже плотная ткань, закрывающая уши Джинни, не способна заглушить звук четырех испуганных вздохов за спиной, таких родных, что она могла бы узнать их даже с закрытыми глазами.

«Наверное, это какая-то ошибка», — думает она сперва ошеломленно, а затем более решительно, словно пытается заставить Шляпу взять свои слова обратно, но та молчит.

Профессор МакГонагалл (декан уже не ее факультета) одним быстрым движением смахивает Шляпу с головы Джинни, а серо-стальные глаза устремлены на следующего испуганного одиннадцатилетнего первокурсника.

— Мисс Уизли, — четко говорит МакГонагалл, — ваш стол в конце.

Джинни бросает взгляд на море зеленого и серебряного в дальнем углу зала. Оно кажется чужим, словно спрятанным в тени, куда едва доходит свет. Нет. Не может быть. Это ошибка.

Она поворачивает голову к гриффиндорскому столу. Встретившись с широко раскрытыми, ошеломленными взглядами братьев, Джинни ждет, что сейчас Джордж встанет и скажет, что это всего лишь штука и что на создание фальшивой шляпы у них ушло целое лето! Но Джордж лишь смотрит на Фреда, и их одинаково бледные лица подтверждают самое худшее.

— Мисс Уизли, — повторяет МакГонагалл, но на этот раз в ее голосе нет былой резкости.

В Большом зале нарастает гул голосов и шёпотов. Сотни глаз устремлены на Джинни, пока она медлит и остается сидеть на табурете.

«Двигайся, — приказывает она себе. — Ну же, просто подними ноги. Шагай».

Джинни медленно соскальзывает с табурета и пытается держать подбородок высоко поднятым, пока идет к дальнему столу, но враждебные взгляды слизеринцев буквально обжигают ей спину. Они все шепчутся и шепчутся.

Она садится на самый край стола, стараясь унять дрожь в руках. Хоть немного.

О приветственном пире, который начинается после окончания распределения, Джинни мало что помнит.

Позже вечером, когда она устраивается в своей спальне, спрятанной в самых потаенных уголках замка (это не башня, здесь нет уютного камина с трескучим огнем и нет портрета гостеприимной Полной дамы), она мысленно встряхивается, напоминая, что это всего лишь факультет. Она повторяет это снова и снова, когда девочка на соседней кровати брезгливо морщится при виде поношенных вещей Джинни, а остальные, словно по сигналу, следуют ее примеру.

Всего лишь факультет.

Это не объясняет, почему ей становится плохо в зеленоватых глубинах. Все так неправильно. Как будто плещущиеся воды Черного озера, нависающего сверху, давят, сжимая грудь. Она плотно задергивает полог вокруг кровати и старается не слушать голоса других девочек.

В первую ночь она лежит в постели, уставившись на нежную серебряную вышивку на пологе. В полумраке узоры оживают: звери и драконы словно кружатся, подбираясь все ближе. Джинни твердо держит свое воображение под контролем, прикусывая внутреннюю сторону губы. Она никогда не боялась темноты и не собирается начинать сейчас.

Когда остальные девочки затихают, а их ровное дыхание разливается по комнате, Джинни сбрасывает одеяло и идет к сундуку, стоящему у изножья кровати. На самом верху лежит связанный мамой красно-золотой шарф. Джинни хватает его и заталкивает в самые потаенные уголки, и именно там, на самом дне, находит незнакомую книгу.

Вытащив ее, видит, что это тонкий черный дневник с обложкой из гладкой кожи. Она думает, что это, наверное, тайный подарок от мамы, как и шарф, только гораздо более подходящий. Джинни моргает, сдерживая слезы, и открывает дневник на первой странице.

«Джинни Уизли», — пишет она осторожно.

На секунду замирает, обдумывая слова, а затем добавляет: «Джинни Уизли — слизеринка».

Джинни смотрит на строчки, пока сердце эхом отдается где-то в горле. Перо неуверенно зависает над бумагой, чернильное пятно собирается на его кончике.

Нет.

Она отчаянно зачеркивает написанное, снова и снова, пока перо не начинает царапать бумагу.

«Верни все обратно. Верни все обратно. Верни все обратно», — пишет она раз за разом.

И впервые за весь день хоть что-то, наконец, ей подчиняется. Чернила впитываются в страницу, оставляя за собой лишь кремовую пустоту, как будто и не было никаких написанных слов.

Джинни снова поднимает перо и пишет единственный вопрос, который звучал в её голове весь день: «Что я сделала не так?»

Слова постепенно растворяются.

И на мгновение ей даже почти хочется, чтобы дневник мог ответить.

На следующее утро она просыпается без каких-либо важных ответов или простого решения. В коридорах Фред и Джордж обнимают её за плечи и говорят, что это не имеет большого значения, но она прожила с ними всю свою жизнь и знает, когда они лгут.

Это имеет большое значение.

Она сомневается, что хотя бы начинает понимать все моменты, из-за которых это имело бы значение, просто знает, что так оно и есть. Даже Перси считает так же, судя по тому, как он неловко похлопывает её по руке и торжественно качает головой из стороны в сторону, словно на панихиде.

Джинни никогда не замечала, какой же он ханжа.

Она делится этой мыслью с дневником и задаётся вопросом, не в злости ли дело. Может, она здесь именно из-за нее. Неужели Шляпа разглядела это в ней?

Она наблюдает, как чернила впитываются в бумагу и исчезают, будто их никогда и не было. И почему-то от этого становится легче, пусть и чуть-чуть.

Когда Эррол впервые прилетает в Большой зал с почтой из дома, Джинни читает мамино письмо и буквально чувствует её напряжённый тон. Это всего лишь слова на бумаге, но она всё равно представляет себе её замешательство. Панси Паркинсон, чей голос буквально создан, чтобы разноситься над длинным столом, замечает, что за всю свою жизнь она не видела более жалкой и дряхлой совы. Она что, болеет?

Джинни опускает голову и запихивает в рот сухой тост.

Днем у неё есть занятия, чтобы заполнить свободное время. Не с кем сидеть, кроме как с тихой Смитой, соседкой по спальне, которой не повезло застрять с Джинни. Они почти не разговаривают, за исключением тех редких моментов, когда Смита просит передать глаза тритона, а Джинни и не пытается сделать что-то большее.

Вместо этого она учится концентрироваться на ощущении волшебной палочки в руке, палочки, которая была создана для нее и только для нее. Если Джинни постарается как следует, то хоть что-то сможет подчиниться ее воле и сработать так, как она ожидает. Магия имеет смысл.

Джинни справляется. Пока окружённые друзьями и наслаждающиеся легкой жизнью Фред, Джордж и Рон скользят по жизни, она с головой погружается в учебу, достигая такой успеваемости, на которую мама уже не рассчитывала от младшего поколения. Это заставляет Джинни задуматься, от чего могли убегать Перси, Билл и Чарли, раз они так хорошо учились.

Ночью она изливает своё разочарование и смятение в единственное доступное место — в свой дневник. Она записывает каждое слово, которое не решается произнести в течение дня. Каждое сомнение, каждое плохое чувство, и порой кажется, что перо двигается само, а не она им управляет.

Однажды дневник отвечает, и это выглядит самой естественной вещью на свете.

«Ты не одна, Джинни».

Его зовут Том, и он становится её единственным другом.

На следующее утро Джинни просыпается, ощущая себя опустошенной и парящей словно призрак.

Так проще.

В середине первого семестра Билл присылает письмо.

«Слизерин, да? — пишет он в качестве приветствия, и она ценит отсутствие опекающего тона. Никаких поучений, просто идет ва-банк. — На четвёртом курсе я ходил в кафе мадам Паддифут с девушкой из Слизерина. Мы вдоволь нацеловались, скажу тебе».

Её руки сжимаются, и бумага хрустит в пальцах. Это не имеет большого значения.

«Не то чтобы тебе следовало ходить на свидания и целоваться с безмозглыми гриффиндорцами. И уж точно не раньше четвёртого курса».

Джинни сдерживает смех. Ощущение оказывается чуждым и позабытым, а улыбка грозит расколоть лицо пополам от того, как долго она не улыбалась. Мама часто жаловалась на это, но Билл всегда общался с ней как со взрослой, от которой не нужно ничего скрывать.

«Я знаю, все говорят тебе, что это всего лишь факультет, но думаю, гораздо важнее помнить, что ты — Уизли, и это главное».

Она аккуратно складывает письмо и прячет его между страниц дневника.

Проблема в том, что, если отбросить рыжие волосы, она начинает сомневаться, действительно ли она — Уизли. В конце концов, все Уизли уже четыре поколения были в Гриффиндоре, а Пруэтты до этого — еще три. Она все чаще задается вопросом, не заключила ли ее мать какой-то странный договор с феей, чтобы обрести драгоценную единственную дочь, заплатив за это непредсказуемую цену.

Может быть, она — подменыш.

Она ищет ответ в книгах, спрятавшись в дальних углах библиотеки во время обеда, не в силах встретиться взглядом с незнакомцами за слизеринским столом. Вот только книги говорят, что ребенок-подменыш должен обладать невообразимой силой, но в себе она ничего такого не ощущает.

В конце концов, только Том понимает ее.

«Тебе больше никто не нужен».

Ее пальцы испачканы чернилами, но она учится дышать, когда кажется, что воздуха не хватает, и продолжать идти, когда хочется исчезнуть. Она могла бы убежать домой, оставив всё позади, но разве она когда-нибудь сдавалась? Даже в четыре года, когда пряталась в сундуке Билла, чтобы попасть в Хогвартс, она не ведала страха.

Это её мечта — быть здесь. Просто она никогда не думала, что мечта окажется вот такой.

— Джинни? — говорит Смита на зельях, и это явно звучит как какой-то вопрос, но когда Джинни оборачивается, то встречается с холодным взглядом и выражением острого неодобрения на лице однокурсницы.

«Она не считает тебя достойной. А я считаю».

Внутри у Джинни всё сжимается, и она молча подталкивает к Смите миску с измельчёнными флобберчервями. Урок заканчивается в гнетущей тишине.

Когда появляются провалы в памяти, Джинни чувствует странное облегчение. Просыпаться с кровью на руках и ничего не помнить — это ведь вполне в духе Слизерина, верно?

Вот только потом начинают страдать люди.

«Что со мной происходит? — пишет она в дневнике. — Что со мной происходит?»

У Тома всегда есть ответ.

«Ты сильнее, чем думаешь, Джинни».

К тому времени, как она начинает о чем-то догадываться и пытаться разобраться в происходящем сквозь собственное все более затуманенное сознание, рассказать уже некому.

Однажды она подходит к Рону, но даже брат избегает её взгляда. Единственный, кто, кажется, замечает Джинни, — это Гарри.

— Джинни? — спрашивает он, но тут же отвлекается, бросая хмурый взгляд на группу хаффлпаффцев, намеренно обогнувших их по широкой дуге. Они не хотят подходить слишком близко к тому, кого считают наследником Слизерина.

Если бы они только знали.

Джинни не может решить, засмеяться ей или уступить подступающей к горлу тошноте.

В конце концов, она так ничего и не говорит, потому что не хочет видеть отражение своих страхов в глазах Гарри. Его обвиняющий взгляд и полное тихой уверенности: «Я так и знал».

Слизеринка.

Она быстро качает головой и уходит, прижимая к бедру горячий дневник.

Когда Том уводит её в самые темные и глубокие подземелья Хогвартса, Джинни думает, что может просто исчезнуть, судя по тому, как её тело словно растворяется в камне. Но она слишком поздно понимает, что здесь не для этого. Она здесь не для наказания. Она — приманка.

Он придёт.

Джинни же в этом сомневается.

Она лежит, и по ощущениям кажется, что скорее уже мертва, чем еще жива, лежит и молча смотрит, как Том пытается переписать прошлое, будущее и настоящее. И абсолютно ничего не делает, чтобы остановить его.

Может быть, если бы она была гриффиндоркой, у нее бы что-то получилось.

Джинни все еще не может поверить, что, очнувшись, видит рядом Гарри. Когда-то он значил для нее всё. Теперь же он сидит рядом израненный и чуть не отдавший свою жизнь ради неё. Жизнь медленно возвращается в её тело, но не мягкими прикосновениями, а болезненными ударами, будто ножами и молотками. Слёзы текут без остановки, нет смысла пытаться их остановить, они словно река, собиравшаяся весь этот год.

— Всё в порядке, — говорит Гарри, неловко похлопывая её по плечу. Ему явно легче сражаться с василисками и тёмными магами, чем утешать девочку, потерявшую надежду. — Реддла больше нет.

Но что это меняет? Джинни смотрит на испорченный дневник, растекающийся чернилами по его коленям. Её размытые и потускневшие слова (её секреты) вытекают на пол.

Она качает головой и подтягивает ноги к груди. Гарри никогда не должен был спускаться сюда. Не ради неё.

— Джинни? — говорит он, и в его голосе звучит растерянное беспокойство.

— Я — слизеринка, — жалобно шепчет она в колени. Как Том. Как Панси, Малфой и каждый тёмный волшебник, который когда-либо рождался.

Больше всего на свете ей хочется услышать от Гарри: «Ну и что?», чтобы он сказал, что это не имеет никакого значения. Но он просто смотрит на неё в ответ со смущенным и немного хмурым видом. Впервые он выглядит не как герой, а скорее как испуганный маленький мальчик.

Джинни не знает, что с этим делать.

«Аномалия, — раздаётся предсмертный шепот Тома, шипы его слов всё ещё впиваются в её разум, несмотря на то, что он должен был уже исчезнуть. — Ты не вписываешься в его мир, тщательно выстроенный на чёрно-белых столпах добра против Слизерина. И всё же подозревали все именно его».

Джинни хочется избавиться от этого голоса, выцарапать его из черепа. В каждом слове звучит мучительная злость на то, чего она не понимает, на вещи, которые она ещё слишком мала, чтобы осознать. Она просто знает, что взамен на всё то, что она изливала в Тома, он тоже вливал в неё что-то.

Совсем не такие чувства должна испытывать маленькая девочка.

Как бы она ни старалась, она больше не может видеть Гарри Поттера в прежнем свете. Может быть, он всё ещё герой, но она точно больше не принцесса. (Права ли была Шляпа? Это действительно то, кто она есть?) Её глупая влюблённость не имеет ни малейшего шанса против всего того, что произошло.

Она позволяет Гарри вывести себя из подземелий, спасти и объяснить все её ошибки ждущей семье, но знает, что оставляет позади то, чего уже никогда не сможет вернуть. Невинная малышка Джинни Уизли навсегда осталась в этой Тайной комнате.

Самая большая ирония заключается в том, что позор делает её настоящей слизеринкой.

Теперь в общей гостиной все соперничают за внимание Джинни, стараются быть рядом, спрашивают, каково это держать под контролем такое чудовище, знать, что она может убивать и уничтожать, может очистить это место от грязнокровок. Если бы только она не попалась в собственную ловушку.

Грязнокровки.

Она думает о Гермионе и её вьющихся волосах, о том, как она улыбается Джинни в коридорах, по-доброму, пусть немного и настороженно. О том, что даже Гермиона, самая умная ведьма в школе, не совсем уверена в Джинни, если отбросить всю эту гриффиндорскую шелуху.

— Как тебе это сходило с рук так долго? — спрашивают её однокурсники.

Джинни не знает, что ответить. Как объяснить им про жертвы, отсутствие выбора, тайны и чувства, которые она изливала тому, кто их не заслуживал? Не знает, как рискнуть заговорить и при этом не выдать своей слабости. Может, ей еще многое неизвестно, но даже она уже понимает, как опасна слабость. Нужно выговориться, чтобы найти идеальную ложь, но язык предает её, и она не может вымолвить ни слова.

Вот только почему-то именно молчание не кажется осуждающим.

Так она неожиданно познаёт силу молчания. Силу бездействия, когда все, что она когда-либо знала, — это слепо бежать вперед.

Когда от неё требуют рассказа, Джинни сжимает губы в тонкую линию, искоса глядя на однокурсников. Она позволяет им самим заполнить пробелы тем, что им нужно.

Этого оказывается достаточно, чтобы пережить последние хаотичные дни семестра, чтобы держать себя в руках, пока наконец не появляется шанс ускользнуть. Джинни не хочет думать об этом как о бегстве, но всё же испытывает благодарность за то, что расстояние до Хогвартса так велико, а неожиданная семейная поездка оборачивается чередой тёплых воспоминаний.

Жаркое солнце Египта обжигает кожу, а вокруг теснится семья. Может быть, этого хватит, чтобы Том поблек, словно фотография, выцветшая на ярком солнце.

Она надеется на это.

На песчаных дюнах Билл встаёт рядом и рассеянно проводит рукой по её волосам. Неподалёку близнецы отчаянно пытаются запихнуть Перси в гробницу. Всё это выглядит настолько поразительно обыденно, словно ничего из прошлого года и не происходило, что Джинни становится трудно дышать.

Билл сжимает её плечо.

— Первый год в Слизерине, а ты уже встретилась с Сама-Знаешь-Кем и сорвала его планы, да?

Всё было совсем не так, но Джинни не хватает духа поправить его. Или, возможно, она уже научилась держать рот на замке и хранить свои секреты. А может, это и неважно. Единственный человек, который знает правду о том, что на самом деле произошло в Тайной комнате, — это Гарри, но он за тысячи миль отсюда и, скорее всего, понимал всё не лучше, чем она сама.

Билл наклоняется ближе, ухмыляясь как заговорщик.

— Каким же разочарованием ты станешь для старого доброго Салазара.

Джинни улыбается, потому что этого от неё ждут. Но ещё и потому, что если она плохая слизеринка, значит, это уже хорошо, правда?

Билл дёргает её за косу.

— Уизли, — говорит он с ласковым укором.

Джинни прижимается к брату, думая о том, что, возможно, позволит себе поверить в это.

Хоть ненадолго.

Этот год будет другим.

Джинни сидит в поезде и повторяет эти слова как мантру.

В некотором смысле она оказывается права, потому что уже на полпути к Хогвартсу поезд захватывают жуткие мрачные демоны. Это новые (ужасные) ощущения, так что весь оставшийся оптимизм, за который она прежде цеплялась, исчезает. Невозможно словами описать это чувство, как из тела будто исчезает каждая крупица тепла, когда существа проходят мимо, бесшумно скользя в нескольких дюймах над полом. Они останавливаются, и пустое место, где должно быть лицо, поворачивается в сторону купе. Ледяные узоры застывают на стекле, а в ушах Джинни начинает нарастать пронзительный гул.

«Аномалия».

Джинни замирает, будто пойманная в ловушку, и не двигается, пока демоны не уплывают так же тихо, как и появились.

Она вздрагивает и плотнее запахивает старую поношенную мантию. Весь поезд погружается в подавленное молчание до конца поездки, лишь изредка в коридорах раздаются робкие перешёптывания о стражах Азкабана и сбежавшем заключённом.

Дементоры. Она с детства слышала о них из страшных сказок братьев перед сном, но никогда не видела. И больше не хочет видеть.

К счастью, эти парящие ужасы не заходят внутрь Хогвартса, оставаясь за воротами школы. Но ощущение их присутствия всё равно остается. А может, так просто кажется после лета, проведённого в шумном хаосе семьи, и замкнутая атмосфера Хогвартса ощущается особенно холодной. Она не помнит, чтобы здесь было настолько тихо, несмотря на толпы школьников.

А может, это всё тишина глубоких слизеринских подземелий под озером наводит на нее ужас. Слишком похоже на Тайную комнату, и эти твёрдые холодные камни, которые она до сих пор ощущает своими костьми...

Джинни стирается проводить как можно меньше времени в общей гостиной и при первой же возможности находит убежище на территории. Не у ворот и не у охраняемых границ, а подальше.

Высокая трава вокруг озера мягкая, слишком долго её не мяли ноги школьников за летние каникулы. Изо дня в день кроссовки Джинни постепенно протаптывают тропинку. Она всегда останавливается на одном и том же месте, в пределах видимости хижины лесничего и опушки Запретного леса. Иногда она гадает, что может скрываться там в гуще деревьев.

Но чаще всего она просто стоит на краю холма и смотрит.

Иногда Джинни позволяет гравитации победить, просто чтобы узнать, каково это: свист ветра в лицо, адреналин и жар в напряжённых мышцах. Ноги скользят вниз по крутому склону, деревья стремительно приближаются, и только импульс удерживает её на грани потери равновесия. Наконец, она с глухим ударом падает на ровную землю, ноги подгибаются. Кожа саднит, колени покрываются синяками, ладони щиплет от мелких царапин. Она переворачивается на спину, тяжело дышит, чувствуя, как горит грудь и раскраснелось лицо, а взгляд устремлён в безоблачное летнее небо.

Несколько минут она просто лежит, а потом встаёт, забирается обратно на холм и начинает всё сначала.

* * *

На третьей неделе семестра новое объявление на доске привлекает её внимание. Белая бумага с угловатым, чётким чёрным шрифтом: «Отборочные соревнования в факультетскую команду по квиддичу состоятся в субботу в 9 часов утра».

Кто-то толкает Джинни сзади, все кричат что-то друг другу на всю слизеринскую гостиную. Она позволяет оттеснить себя в конец группы, но все равно не сможет забыть эти слова, не теперь, когда их увидела.

Она знает, чего хочет. И хочет этого больше всего на свете.

Джинни всего лишь на втором курсе, но её это не останавливает. Она думает только о том, как задыхалась от ветра и силы тяжести, когда катилась вниз с холма возле домика лесничего. О том, как ощущала свободу, даже если это длилось всего мгновение. Она не задаётся вопросом, хочет ли быть частью чего-то большего, но, возможно, именно это и подталкивает её вперёд.

Как-то летом папа сказал ей:

— Выжми из этого всё, что сможешь, Джинни.

А мама добавила:

— Ты всегда можешь вернуться домой.

Но Джинни не собирается бежать домой.

В день отборочных испытаний стоит ясный, прохладный рассвет, в воздухе ощущается первый привкус осени. Когда-то она приняла бы это за добрый знак.

— Эй, — окликает ее кто-то, когда она выходит на поле с простой школьной метлой в руке. — По-моему, ты не туда попала, девочка.

Это говорит Теренс Хиггс, который еще с прошлого года был охотником в команде. Он выше Джинни на полтора фута, и его голос сочится снисхождением, но она лишь усмехается про себя. Девочка — лучшее оскорбление, которое он может придумать? Это почти смешно. Она знает, что охотник — это не только рост.

Она готова к оскорблениям, насмешкам и попыткам заявить, что ей здесь не место. Но никаких правил, запрещающих второкурсникам участвовать в отборе, не существует. У неё есть метла, есть желание и, что важнее всего, есть уверенность, что она справится. Возраст, телосложение и отсутствие опыта — не помеха.

«Знание — сила», — говорит она себе.

И тут капитан команды, троллеобразный старшекурсник по имени Маркус Флинт, бросает на неё мрачный взгляд, а лицо его становится жёстче. Он явно собирается приказать ей проваливать, но Джинни не даёт ему на это времени. Она взлетает на скрипучей школьной метле и плавно, насколько это возможно, направляется к трибунам.

Позади раздаются насмешки и грубый смех, но Джинни не обращает на них внимания. Она сосредоточена на звуке летящего бладжера, на его пронзительном свисте и угрожающем треске. Она держит траекторию до последнего момента, а затем смещает вес тела, позволяя метле уйти вниз. Смелый манёвр — такой, от которого у мамы точно бы сжалось сердце. Её тело на мгновение становится невесомым, оно будто парит в воздухе.

Левое бедро горит от напряжения, но она крепко прижимается к метле и вовремя оборачивается, чтобы увидеть, как бладжер проносится всего в нескольких сантиметрах от головы. Волосы развеваются от близкого удара, но Джинни даже не вздрагивает. Она не издаёт ни звука, просто зависает в воздухе, встречаясь взглядом с ошеломлёнными мальчишками, которые до сих пор стоят на земле. Она не обращает внимания на паренька с битой в руке, её взгляд, словно в молчаливом вызове, устремлён только на Флинта.

Джинни чувствует нетерпеливую вибрацию метлы под руками, но понимает, что дрогнуть сейчас — значит проиграть. Она вспоминает своих братьев (Фреда, Джорджа, Чарли, да даже Рона), и то, чему они учили её в каждой небольшой потасовке и детской игре. Всё, что нужно, — это лишь шанс.

Флинт, наконец, отворачивается и, махнув рукой, бросает:

— Ладно, ленивые придурки, поднимайте свои задницы на метлы.

Он руководит тренировкой с неожиданной эффективностью, хотя и сопровождает указания потоком брани. Все подчиняются, кроме Малфоя. Тот парит над всеми на блестящей, новенькой метле, бесцельно дрейфуя в воздухе. Его единственный вклад в команду — это богатство отца.

Джинни фыркает с отвращением. Она настолько увлечена своими мыслями, что не замечает приближающийся квоффл, пока тот не врезается ей в солнечное сплетение. Джинни ловит мяч, прижимая к груди, и, хоть от удара сбивается дыхание, она не позволяет себе остановиться. Делая глубокие вдохи, петлями летит вперёд к кольцам. И в следующий миг едва не лишается головы, когда бладжер снова настигает её сзади. Резко разворачиваясь, она мощно бросает квоффл, целясь точно в правое нижнее кольцо.

После этого Джинни концентрируется на игре с почти пугающей целеустремлённостью.

То, чего ей недостаёт в габаритах, она с лихвой компенсирует скоростью, ловкостью и безрассудной дерзостью, которая делает её идеальной охотницей. Флинт загоняет её сложными и изнурительными упражнениями дольше, чем кого-либо из команды. Если он надеется сломить её такой тактикой, то сильно просчитался. Наоборот, внутри разгорается знакомое, почти забытое пламя, как будто она, наконец, снова становится собой. Тем самым человеком, которым была до Тома. До Слизерина.

В воздухе кажется, что возможно всё.

Она всё ещё дрожит от усталости, когда Флинт, наконец, дает команду спускаться на землю. Он бросает на неё долгий, оценивающий взгляд, словно проверяет, не дрогнет ли в последний момент. Но Джинни не сдаётся.

Проходя мимо, он грубо хлопает по плечу, чуть не швырнув её измученное тело в грязь.

— Только не облажайся, Уизел.

Джинни тяжело опирается на старый «Чистомет», надеясь, что он не заметит, как у неё подкашиваются ноги.

— Что, прости? — спрашивает она, едва переводя дыхание.

Флинт полностью игнорирует ее вопрос.

— Тренировки по понедельникам и четвергам в четыре. — Он кивает на стоящий у стены «Нимбус 2001», блестящий, почти новый, разве что с едва заметными следами использования. — Не опаздывай. Или я передумаю.

Джинни провожает его взглядом, ожидая подвоха, какой-то насмешки или злой шутки. Однако вокруг царит мертвая тишина, и она понимает, что осталась на поле одна. Когда начинают собираться игроки Рейвенкло, она меняет свою старую, потрёпанную метлу на гладкий, идеально сбалансированный «Нимбус». Древко словно пульсирует под пальцами, как будто признаёт право держать его.

Она в команде.

Джинни позволяет себе один долгий миг, чтобы насладиться этим чувством. У неё будет вся ночь, чтобы изучить каждую деталь новой метлы, ощутить её вес и силу. Пока же она просто представляет лица братьев, когда те узнают. Сделав глубокий вдох, Джинни закидывает метлу на плечо и напоминает себе, что это только начало. Ей ещё многое предстоит доказать.

Она улыбается, совсем чуть-чуть, почти незаметно, и направляется обратно к замку. Её рука невольно касается живота. На этот раз она не позволит уложить себя на холодные камни.

Никогда больше.

* * *

Слухи о том, что крошка Джинни Уизли тайком пробилась в слизеринскую команду по квиддичу, распространяются с пугающей скоростью. В общей гостиной ей с интересом перемывают косточки, совершенно не скрывая оценивающих взглядов, и разглядывают так, словно она какое-то экзотическое явление. Перешептывания о наследнице Слизерина, которая теперь стала охотницей, доносятся до неё со всех сторон.

Она мечтала совсем не об этом, но, возможно, это и тоже разновидность чего-то нормального.

Даже Малфой снисходит до разговора, и большинство младшекурсников следуют его примеру. (Старшекурсники, впрочем, продолжают её игнорировать, как и всех младших, они слишком заняты подготовкой к СОВ, ЖАБА и своими тайными романтическими вылазками.)

— Джинни, — нарочито растягивая её имя, произносит Малфой и лениво закидывает руку на плечо.

Она знает, что хочет ему сказать («твой отец подбросил мне этот дневник»), но понимает, что никогда этого не сделает. Потому что на какое-то время принадлежность к чему-то большему становится еще более приятной. Это ее факультет, ее жизнь, и она должна выжать из этого все, что сможет. И если уж она оказалась в Слизерине, так может, он не так уж и плох, как все говорят?

Джинни тренируется на квиддичном поле с той же самоотдачей, с которой учится. Если что-то попадает в поле ее пристального внимания, она погружается в него с головой, на меньшее она не согласна. Она не дает Флинту ни минуты, чтобы тот пожалел о своём решении. Каждую тренировку тот просто заканчивает похлопыванием по спине и предупреждением не облажаться. Она начинает ценить его предсказуемость.

Она смотрит первый матч между Гриффиндором и Хаффлпаффом с неподдельным предвкушением. Пальцы зудят от нетерпения. Джинни анализирует каждый ход охотников, запоминая лучшие приёмы для подражания и худшие, чтобы никогда не повторять. Она настолько поглощена игрой, что не сразу замечает, как холод пробирается под кожу, а по трибунам прокатывается волна испуганных криков. Лишь когда мерзкий, ненавистный голос раздаётся в голове, она понимает, что дементоры вышли за пределы дозволенных границ.

Все кричат, вскакивают на ноги и показывают пальцами на чёрное пятно в небе, несущееся к земле.

«В конце концов, не такой уж он и особенный», — издевательским голосом шепчет Том в её голове.

Гарри Поттер падает с неба.

Сердце Джинни, кажется, пропускает удар. Она машинально выхватывает палочку, не сразу понимания, что не знает, как спасти его, как отплатить той же монетой.

Мальчик, который разбился.

— Нет! — говорит Джинни. (Или кричит? Она не знает. Том всё ещё просто смеётся.)

И тут появляется Дамблдор, бледный и разъяренный, и энергия, с треском исходящая от всего его тела, словно серебряный взрыв, заставляет дементоров отступить. Гарри падает на землю мгновением позже, почти беззвучно, как будто весь мир превратился в мягкие пуховые подушки.

Колени Джинни подгибаются, и она садится обратно на сиденье.

Если бы она верила в предзнаменования, то могла бы принять это за знак грядущих событий. Но она в них не верит. Сердце, бешено колотящееся в груди, постепенно замедляет ритм, а пульс успокаивается. Через три дня она уже может забраться на метлу и не испытывать при этом смутную тревогу.

Джинни заставляет себя снова забыть о том, что иногда гравитация всё же побеждает.

* * *

Они выигрывают свой первый матч.

Конечно, Рейвенкло не представляет серьёзной угрозы, но Джинни забивает семь голов, даже после того, как через две минуты после начала игры бладжер задевает её плечо. Она могла бы задуматься о том, с какой пугающей точностью мяч прилетел с другого конца поля, но не делает этого, потому что команда улыбается ей и вспоминает лучшие моменты матча, когда они все вместе возвращаются в замок одной шумной сплочённой группой. Впервые с тех пор, как она попала в Слизерин, Джинни чувствует, что действительно стала частью чего-то большего. Возможно, теперь, когда она доказала, на что способна, её наконец смогут принять.

Она никогда не чувствовала себя настолько живой, как в тот момент, когда летела на метле под оглушительный рев толпы со всех сторон.

В общей гостиной шумно и громко, и как-то теплее в ту ночь. Жар тел и гомон голосов, разговаривающих на повышенных тонах, прогоняют холод из комнаты, и когда они передают по кругу бутылку чего-то не совсем названного, она пьёт из нее вместе со всеми, несмотря на вкус. Не замечает, когда остальные перестают пить и начинают хлопать ее по спине, призывая сделать ещё один глоток, а голос Малфоя звучит у самого уха.

После этого всё быстро плывет перед глазами.

Позже Джинни будет смутно вспоминать, как согласилась на татуировку и не чувствовала никакой боли, когда они столпились вокруг нее и называли одной из своих. Она не позволит себе вспомнить, что только у нее одной есть неровная маленькая зеленая змейка, извивающаяся по внутренней стороне запястья.

Она делает это ради чувства принадлежности к чему-то большему. И это хорошо.

На следующее утро Джинни просыпается, чувствуя себя как смерть, парящая на краю моста. Она со стоном отдёргивает полог над кроватью. Свет ламп режет глаза, заставляя зажмуриться, и на этот раз она по-настоящему благодарна, что слизеринские спальни находятся под землёй. Солнечный свет сейчас мог бы запросто ее убить.

— Выглядишь ужасно.

Джинни встречается взглядом со Смитой, которая стоит у её кровати и держит в руках дымящийся кубок.

— Да ты что, — хмурится Джинни. — Вот уж спасибо за комплимент.

Смита, похоже, не воспринимает холодный тон как намек оставить в покое и вместо этого протягивает кубок.

Джинни смотрит на него с опаской. Вполне возможно, что Смита заскучала на этих выходных и, раз уж не было других дел, решила отравить ее, но Джинни сейчас настолько плохо, что разбираться в мотивах нет ни малейшего желания. Она принимает кубок и делает осторожный глоток. Горячая жидкость обжигает горло, слезы выступают на глазах, но она не успевает возмущенно закричать, как внутри растекается приятное тепло, будто золотое сияние, пульсирующее по всему телу. Оно смягчает каждую грань боли и раздражения, и Джинни без колебаний допивает всё до последней капли.

Когда кубок оказывается пуст, она снова чувствует себя почти человеком.

— Спасибо, — торопливо говорит Джинни, пристально глядя на соседку. Голова ещё немного болит, но ей кажется, что Смита выглядит чуть менее злой, чем обычно. Джинни неуверенно улыбается.

Смита, однако, не отвечает ей тем же, лишь коротко кивает, разворачивается на каблуках и уходит.

Такая себе теория.

Джинни осторожно опускает голову обратно на подушку.

— Кто-нибудь, разбудите меня в понедельник, — бормочет она в пустоту комнаты.

* * *

Джинни приходит в Большой зал на несколько минут позже, чем обычно. Еще до того, как она переступает его порог, словно из ниоткуда появляются братья и встают по обе стороне.

— Где ты научилась так летать? — спрашивает Джордж.

— Очевидно, что наблюдая за нами все эти годы, Джордж, — Фред громко смеётся.

Джинни лишь закатывает глаза и решает не раскрывать своих секретов. Всё, что они сделали, — это превратили в воровку. Они не научили её играть в квиддич. Они научили её упорству. И дерзости.

И в некоторых случаях это даже гораздо важнее.

Отделавшись от братьев у гриффиндорского стола, Джинни идет дальше по Большому залу и занимает место за слизеринским столом.

— Доброе утро, Шестая, — приветствует её Блетчли коротким кивком. — Как голова?

Джинни криво ему улыбается, чувствуя, как начинают краснеть щеки.

— Всё ещё на месте. Но едва держится.

Все смеются, а Флинт передает ей тост. Джинни улыбается шире и тянется за тыквенным соком.

После завтрака Малфой выходит из зала вместе с ней, а Панси, Гойл и Крэбб молча вышагивают по обе стороны от них.

Малфой все еще с восторженным энтузиазмом переживает их победу.

— Видела, как я выхватил снитч прямо у него из-под носа? — говорит он, протягивая руку, словно театрально разыгрывая свой «героический» момент.

Всё было не совсем так, но Джинни все равно улыбается, убирая учебники в сумку и кивая.

Теперь она одна из них. По-настоящему и в самом деле. А быть одной из них — это значит иметь людей, с которыми можно гулять в коридорах и сидеть за столом в Большом зале. А после занятий каждый день она может летать на своей блестящей, дорогой, потрясающей метле. И она знает, что братья завидуют ей до чертиков. Это уже больше, чем она смела надеяться.

И всё же, когда однажды она проходит мимо плаката Сириуса Блэка в коридорах, то ловит себя на том, что взгляд цепляется за его беззвучно кричащее лицо, что смотрит с потрепанного постера. Она задается вопросом, что было той последней каплей, которая сломала его и заставила убить. Год назад она бы отвернулась, не в силах смотреть на него. Теперь же она не может отвести взгляд, словно завороженная, и не знает почему.

Но все это на самом деле не имеет значения, ведь у неё есть квиддич. Он придает ей смелости. Свист ветра в ушах, холодный воздух, треплющий волосы, и ощущение, как гравитация давит и борется за контроль над её телом. Она — её хозяйка. Она не верит в падение, только в подъём.

Теперь они со Смитой даже иногда разговаривают, временами даже о чем-то большем, чем просто просьбы передать ингредиенты для зелий. Это... приятно.

И этого достаточно. Она устала от одиночества.

Смеясь вместе с Малфоем и его друзьями, они идут по коридорам, но Джинни смотрит прямо перед собой, когда проходит мимо плаката Сириуса Блэка.

Она знает, что делает.

* * *

Она спускается в общую гостиную после зельеварения и слышит знакомые голоса, доносящиеся с лестницы.

— Что происходит между тобой и девчонкой Уизли, Драко? — пронзительно высоким голосом, в котором явно звучит неодобрение, спрашивает Панси.

Джинни резко останавливается, и учебники в сумке слегка ударяются о бедро.

— Она таскается за тобой, как домовой эльф.

В глупом порыве Джинни ждёт, что Малфой начнет её защищать. Скажет, что она — часть квиддичной команды. И в этом её ценность. Что она — одна из них.

Вместо этого он лениво растягивает слова:

— Я знаю. Ну что за жалкое зрелище? Тратишь пять секунд на то, чтобы быть с ней милым, — и она уже из кожи вон лезет, чтобы стать твоим лучшим другом.

Джинни чувствует, как душа уходит в пятки, когда резкий смех эхом разносится по лестничной площадке.

— Видел татуировку? — спрашивает Панси. — Не могу поверить, что она позволила тебе ее сделать. Она, наверное, совсем отчаянная.

Они снова начинают хохотать, а Малфой едва не плачет от смеха.

— Дай угадаю, Драко, — произносит высокий гнусавый голос, который Джинни идентифицирует как Блейза Забини. — У тебя на неё планы.

Она не видит его развратной улыбки, но чувствуют нотки в голосе.

— Представляешь? — с усмешкой отвечает Малфой. — Поцелуйчики с маленькой сестрёнкой Уизела? Это его добьёт.

Раздается еще один звонкий хохот. Джинни резко отворачивается, желая закрыть уши руками. Хочет сползти вниз по стене и рухнуть на ступеньки, но понимает, что если сделает это, то уже никогда больше не сможет подняться.

Она полагает, что именно так и ощущается победа над гравитацией.

Смита дотрагивается до ее руки, и Джинни вздрагивает от прикосновения. Ей не нужно напоминание о том, что у ее унижения есть зрители. Но рука становится все настойчивее, и Джинни заставляет себя поднять голову.

Смита смотрит прямо на неё. Ни жалости, ни насмешки.

— Я проголодалась, — говорит она так, словно речь идет об очередном скучном уроке истории магии. — А ты?

Джинни таращится на неё в полном замешательстве. Смита тянет её за руку, и Джинни позволяет себя увести.

Они едят в тишине.

* * *

Квиддич больше не приносит радости, и это обиднее всего.

Малфой продолжает окликать ее в коридорах и подмигивать на квиддичном поле. Джинни стыдно признаться себе, что она с этим ничего не делает. Она больше не останавливается, чтобы перекинуться с ним парой фраз, как раньше, но и не ставит на место.

Она не позволяет себе слишком много думать о причинах.

Вместо этого весь день притворяется, что всё в порядке. Она храбрится и продолжает вести себя так, будто ничего не изменилось. Ночами же учится глотать слёзы, потому что это ещё одна слабость. Учится глотать их и не захлёбываться. Иногда она тянется к сундуку за дневником, которого там больше нет, и в итоге только ещё сильнее ненавидит себя за этот порыв.

Она никогда не хотела снова стать призраком, каким бы легким путем это ни казалось.

— Знаешь, — говорит однажды Смита, когда Джинни настойчиво стучит, стучит, стучит молоточком, измельчая стручок тентакулуса до состояния пасты. Джинни никогда не слышала, чтобы её голос звучал настолько резко. — Люциуса Малфоя этим летом уволили из Попечительского совета.

Джинни переводит на нее взгляд, а затуманенный мозг не сразу улавливает смысл сказанного и не может понять, что это значит. Какое ей дело до Люциуса Малфоя?

Смита пожимает плечами.

— Просто говорю.

За ужином Джинни садится на несколько мест дальше от Малфоя — достаточно близко, чтобы наблюдать, но не настолько, чтобы вступить в разговор. Она следит за его обычной надменной уверенностью, за присущей аурой превосходства, но ей начинает казаться, что под этой маской скрывается нечто большее. Что-то, что заставляет ее снова вспомнить о кричащих плакатах с Сириусом Блэком.

Она наблюдает за тем, как Малфой лениво прогуливает тренировки, но слышит, как в разговорах с другими ребятами постоянно упоминает метлы и своего отца. Слишком часто упоминает.

Теперь, когда она потрудилась посмотреть, то замечает множество вещей.

На зельях Джинни поворачивается к Смите и, задирая рукав, показывает зеленое пятно на запястье.

— Как думаешь, сможешь помочь мне избавиться от этого?

Смита бросает на нее долгий оценивающий взгляд, затем, наконец, кивает.

— Да. Могу попробовать.

Джинни начинает думать, что у нее появился союзник, которого она раньше не замечала.

Но как бы они ни старались и что бы ни придумывали, убрать татуировку не удаётся. Она упрямо остаётся на месте. Как напоминание, думает Джинни.

Зато Смита учит ее с помощью магии и без единого слова вытягивать алкоголь из чашки перед тем, как сделать глоток. («Магия уровня ЖАБА», — говорит она с жестким блеском в глазах, который Джинни уже начинает находить удивительно успокаивающим.) Остальные члены квиддичной команды просто начинают хвалить её за умение обращаться с напитками.

Джинни лишь улыбается и опускает рукав, прикрывая запястье.

* * *

В последнее время Джинни не может решить, на кого она больше злится — на Малфоя или на саму себя. Какой же глупой она была!

На тренировках она представляет, как небрежно бросает к ногам Малфоя драгоценную метлу, купленную его отцом, словно это для неё пустяк, не имеющий никакого значения. Она приподнимает бровь, небрежно кладёт руку на бедро, словно старый друг, возвратившийся в родную обитель.

— В мире не хватит метел, Малфой, — воображает она, произнося эти слова под взглядами всей команды.

Джинни напоминает себе, что слишком хороша, чтобы её выгнали из команды. Слишком важна для победы, и это тоже разновидность власти. Она гораздо лучший охотник, чем Малфой — ловец. И с этим осознанием приходит другое: его внезапное дружелюбие было не только следствием её славы из-за Тайной комнаты, но и утраченных позиций его отца. Это Малфой нуждается в ней, а не наоборот.

И он ничего не сможет сделать с её отказом. Когда они выходят на поле, то отвратительные красные пятна вспыхивают на его щеках от злости.

Джинни закрывает глаза и представляет себе всё это с триумфальной ясностью.

Вот только она не делает ничего такого.

Вместо этого, когда приходит время следующего матча, она дожидается, пока остальные члены команды выйдут из раздевалки, и аккуратно укладывает свой «Нимбус 2001» обратно в ящик для хранения инвентаря. Она чувствует резкую боль в груди, когда выпускает из рук гладкую блестящую рукоятку, но тут же забывает о ней, когда касается пальцами шершавого дерева старого, но такого знакомого «Чистомета».

Возникшее чувство невесомости не имеет ничего общего с весом метлы.

Джинни забивает двенадцать мячей и с мрачным удовлетворением наблюдает, как ловец Хаффлпаффа кружит вокруг Малфоя. Похоже, дорогущие метлы — это далеко не все, чем они могут похвастаться.

Она ослепительно улыбается ошеломлённому Седрику Диггори, пролетая мимо, и громко смеётся навстречу ветру. Это лучше, чем быть частью команды. Может, даже лучше, чем сама победа. Джинни резко виляет в сторону колец, решив выложиться на полную, чтобы удержать команду впереди. Но в конце концов именно Диггори ловит снитч, пока Малфой беспомощно мечется на другой стороне поля.

Когда Джинни приземляется, трибуны уже пустеют, а хаффлпаффцы шумно празднуют победу в центре поля.

— Ты отлично летала, Джинни, — говорит Гарри, проходя мимо с группкой гриффиндорцев.

На её зубах грязь, а потные волосы липнут к шее, но её это не волнует. Она больше не маленькая девочка с масленкой у локтя.

— Спасибо, — вот и все, что она отвечает.

Он не задерживается. В конце концов, следующий матч будет как раз между их факультетами и определит чемпиона. И Джинни не собирается проигрывать еще и его.

Фред и Джордж тоже подходят, но в основном только для того, чтобы поинтересоваться, не сошла ли она с ума, добровольно отказавшись от «Нимбуса 2001» ради старого школьного «Чистомета». Джинни просто улыбается и позволяет им думать, что они хотят. Она не ждет от них понимания. Да и как они могут понять? Их жизнь всегда была именно такой, какой они её себе представляли.

Она предполагает, что это делает их счастливчиками.

Малфой достаточно умён, чтобы заметить, что что-то изменилось, что его дар был брошен ему в лицо, пусть и метафорически. Но, как она и подозревала, он ничего не может с этим поделать. Не тогда, когда он не смог поймать снитч, а она почти в одиночку сократила разницу в счёте.

Тем не менее, во время завтрака они с дружками начинает насмехаться над ней. По крайней мере, это честно, думает она.

Джинни улыбается им в ответ, как будто это ничего не значит, и накладывает себе ещё одну порцию яиц. Флинт плюхается рядом и начинает спорить с Блетчли о новых упражнениях, которые придется внедрить в тренировки, если они собираются победить Гриффиндор.

— Двойные тренировки на всю следующую неделю, — заявляет он и тут же спрашивает: — А ты что думаешь, Шестая?

Похоже, им всё равно, на какой метле летает Джинни, пока она продолжает набирать очки. Она поднимает подбородок.

— Я согласна.

Тем не менее, ничто больше не ощущается, как прежде. Теперь она видит трещины, слышит пустой звон в словах людей, когда они говорят только то, что, по их мнению, хотят услышать другие.

Джинни убеждает себя, что этот урок она хорошо усвоила.

* * *

Они не выигрывают матч с Гриффиндором.

Странно смотреть на поле и видеть на другой стороне двух братьев и давнюю детскую влюблённость. Джинни кажется, что в первые несколько минут матча они были с ней мягче, но стоило ей пару раз безупречно отправить квоффл мимо Вуда, как всякое снисхождение исчезло.

В конце концов, всё сводится к простому факту, что Гриффиндор их переигрывает, и Гарри Поттер снова ловит снитч, пока Малфой валяет дурака.

Гриффиндорцы ликуют в центре поля, где-то среди них Гарри теряется под клубком из тел. Малфой сверлит их взглядом в нескольких футах и резко откидывает волосы с лица. Поражение ему не к лицу.

Он замечает её взгляд, и выражение его лица тут же становится жёстче. Джинни медленно приподнимает бровь, намеренно переводя взгляд на его метлу. Оскорбление очевидно, и щёки Малфоя тут же заливает румянец, но она уже отворачивается, шагая в ногу с Флинтом, который сквозь зубы сыплет проклятиями.

Проигрывать — отстой. Джинни не может этого отрицать. Но когда на краю поля её встречает Смита, она думает, что, по крайней мере, начинает видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Это должно стоить того. Верно? (Но, о, неужели это должно быть так больно?)

— Жаль, что вы проиграли, — говорит Смита в своей особой манере. (не холодно, понимает Джинни, а просто спокойно.)

Джинни пожимает плечами.

— Отыграемся в следующем году.

Смита кивает и тут же меняет тему, упоминая руну, которую, возможно, стоило бы вырезать на ручке метлы для лучшего быстрого торможения.

Джинни улыбается и думает, что на этот раз Смита действительно имеет в виду именно то, что сказала.

* * *

Остаток семестра пролетает в вихре экзаменов, прощаний и разговорах о массовом убийце, сбежавшим из замка (по слухам, верхом на гиппогрифе). Иногда Джинни задумывается, насколько близко она могла бы оказаться лицом к лицу с Сириусом Блэком в темном коридоре и что бы сделала в такой ситуации.

При этой мысли внутри все сжимается от болезненной дрожи. Она всё ещё уверена, что у неё есть вопросы, но не понимает, почему думает, что у него могут быть ответы.

Рона выписывают из больничного крыла раньше, чем у неё появляется возможность его навестить. Когда наконец удаётся выследить его в коридорах между занятиями в последний день, они с Гарри и Гермионой ещё более неразговорчивы и загадочны, чем обычно.

Джинни рискует опоздать на урок, если задержится сейчас с ними, но она ведь не может просто взять и заглянуть в гриффиндорскую гостиную, чтобы убедиться, что с Роном всё в порядке.

— Ну что тебе еще? — недовольно бурчит Рон с явным нетерпением в голосе и раздражением на свою глупую младшую сестру.

У Джинни получается не вздрогнуть, но рука все равно незаметно одёргивает рукав, прикрывая запястье. (О, Мерлин, когда-нибудь ей всё же придётся надеть что-то с коротким рукавом, и тогда жизнь наполниться шумной какофонией, благодаря маме, которая уж точно не упустит своего).

— Я просто рада, что ты в порядке, Рон, — торопливо бормочет она, запихивая учебники в сумку и разворачивается обратно.

Сзади раздаётся глухой звук удара и недовольное «Ой!» от Рона, но Джинни даже не оборачивается, чтобы посмотреть.

Всю дорогу в поезде до Лондона Джинни сидит рядом с Смитой. Напротив них — несколько первокурсниц-слизеринок, которые перемигиваются и толкают друг друга локтями, будто подначивая к чему-то. Очевидно, они здесь не просто так. Почти через час после отправления самая смелая из них, наконец, осмеливается заговорить, и Джинни уже готовится к расспросам о Малфое, о Тайной комнате или о глупых братьях-гриффиндорцах.

— Ты первая девушка в слизеринской команде по квиддичу за последние десять лет, — торопливо выпаливает та.

Джинни удивлённо хмурится.

— Правда?

Она даже не заметила. И если бы заметила... интересно, хватило бы у неё смелости попробовать?

Три девочки кивают в унисон, глядя на неё не как на чудачку, чужака или просто какую-то девчонку, а как на... героя.

— Ну, — говорит Джинни, сглатывая неприятное ощущение кома в горле, — тогда, наверное, самое время что-то менять.

— Да, — отвечает дерзкая девочка с блеском в глазах, который Джинни слишком хорошо узнаёт.

Рядом плечо Смиты едва заметно задевает её плечо.

— Эй, — говорит она, кивая в сторону проезжающей тележки с едой и изображая то, что только Смита могла бы счесть улыбкой. — Я проголодалась. А ты?

Джинни прикусывает губу.

— Да, — соглашается она. — Я тоже.

Остаток пути проходит не в тишине.

Может быть, думает Джинни, именно так и должно выглядеть чувство сопричастности.

* * *

Вернувшись домой в «Нору», Джинни стоит на коленях на краю маминого сада. Солнце согревает шею, а прохладная земля обвивает пальцы.

Тень падает на неё, и, подняв голову, она видит нависшего над ней Рона. Она удивлённо поднимает бровь. Из всей семьи именно с ним она всегда чувствовала наибольшее напряжение и какую-то непреодолимую дистанцию, как будто он так и не смог её простить за этот предательский поступок, когда Шляпа отправила её в Слизерин.

Но сейчас под лучами летнего солнца он опускается рядом с ней на колени в грязь и спрашивает:

— Как ты, Джин?

В этом неловком, смущённом голосе есть что-то, от чего у неё внутри становится пусто и холодно. Он, возможно, не самый чуткий человек в мире, но всегда пытается исправить то, что, наконец, осознаёт, — и неважно, чего это будет ему стоить.

— Я в порядке, — отвечает она. Отчасти потому, что верит, что когда-нибудь это станет правдой, а отчасти потому, что знает, что именно это ему нужно услышать.

Рон кивает и рассеянно тянется к бархатистым лепесткам календулы, дёргает их, словно даже не замечая, что делает. Напряжение в его плечах не исчезает. Он так и не рассказал никому о том, что случилось в тот день, когда сломал ногу, а Сириус Блэк сбежал из Хогвартса. Даже когда Фред и Джордж донимали его расспросами, он просто отмахивался. Однако у неё есть несколько догадок.

— Жаль Коросту, — тихо говорит она.

Лицо Рона бледнеет, но не от горя, а скорее от отвращения. Через мгновение он приходит в себя и прочищает горло.

— Ну да, она была уже старой.

Джинни давно научилась видеть сквозь его браваду ту нежность, что скрывается за ней — привилегия младшей сестры. Но сейчас в его словах есть что-то другое, нечто большее, чем просто безразличие по отношению к зверьку, которого передавали из рук в руки.

Она ловит его за руку до того, как он успевает сорвать ещё один из любимых маминых цветков календулы.

— Рон?

Тот моргает, словно удивлённый тем, что она всё ещё здесь, рядом. Морщится, качая головой.

— Просто... странно, что вещи не всегда такие, какими кажутся, правда?

Это действительно последнее, чего она ожидала услышать от него, но эти слова так похожи на те, что звучат у неё в голове в последние месяцы, что она вдруг ощущает острое чувство родства.

— Кроме Малфоя, — говорит она, словно это предложение мира. В одном они точно могут согласиться.

Он отвечает не сразу, словно ожидая подвоха, но затем по его лицу медленно расползается улыбка.

— Да, — говорит он. — Он именно такой, каким кажется.

Они смеются вместе, и на мгновение всё кажется таким же, как в прошлом, когда в «Норе» оставались только они двое. Его плечо случайно задевает её, и Джинни вытягивает ноги, опираясь на руки, устроившись рядом. Они просто сидят так какое-то время, просто наслаждаясь тёплым солнцем и на мгновение позабыв обо всех заботах.

Джинни поднимает взгляд на белый комочек пуха, который в последнее время ни на шаг не отходит от Рона, к его явному раздражению. До сих пор он так и не объяснил, как эта сова вдруг решила, что именно он — её хозяин.

— Ты уже придумал имя?

Рон отрывает взгляд от травы и машинально хмурится, глядя на совёнка.

— Нет.

Джинни делает вид, что напряженно раздумывает, склонив голову набок.

— Сычик.

— Что? — спрашивает Рон, озадаченно глядя на неё.

— Сычик, — повторяет Джинни. — Идеальное имя.

Совёнок восторженно щебечет и делает круг над их головами, очевидно одобряя выбор.

— Сычик? — с ужасом повторяет он, глядя на птицу, которая теперь буквально вибрирует от удовольствия. — Черт возьми, Джин!

Джинни хохочет, вскакивая на ноги и бросается вниз по склону сада, слыша за спиной, как новоиспечённый Сычик ухает ей вслед.

Она не оступается.

До конца лета оставалась всего неделя, когда Молли Уизли, наконец, замечает татуировку дочери.

Джинни только начала чувствовать, что, возможно, выйдет сухой из воды. В начале каникул она отправилась в деревню Оттери-Сент-Кэтчпол с украденной у папы горстью маггловских монет и купила в магазинчике на углу странное вещество под названием «тональный крем», который немного напоминал густое зелье.

Видимо, она стала слишком самоуверенной, посчитав себя в безопасности, благодаря слою липкой субстанции телесного цвета и длинным рукавам. Однако вскоре пришла жара, и вот однажды, сидя за кухонным столом, она потянулась за маслом, и на блестящей от пота коже, мелькнувшей из-под поднявшегося рукава, проступили зеленые линии.

Любое движения за столом тут же прекратилось, а мама чуть ли не вскрикивает:

— Джиневра Уизли! Это что такое?

Фред и Джордж первыми вскакивают на ноги, посылая ей благоговейные взгляды через плечо, будто она совершила величайшую проделку в жизни. Перси цокает языком в угрюмом неодобрении и уходит к себе наверх, бормоча что-то лицемерное об отчете о толщине котлов. Только Рон недолго колеблется, как будто их недавно заключенное перемирие требует этого, но никакая братская солидарность не способна противостоять гневу Молли Уизли.

Он бросает на нее извиняющийся взгляд и выбегает в сад вслед за близнецами.

Джинни не видит смысла что-либо отрицать в этот момент, поднимает подбородок и позволяет рукаву опуститься еще ниже, обнажая зеленую змейку.

— Это татуировка, — говорит она спокойно (или, скорее, раздраженно, слова вылетают изо рта и словно говорят, что только идиот не знает таких элементарных вещей).

Глаза папы сужаются от ее тона, но до того как он успевает вставить хоть слово, мама вскакивает с места и обрушивает на нее шквал возмущенных претензий. Они сыпятся одна за другой: от обвинений в неженственности и долгосрочных последствий до безответственности и того, что она совсем сошла с ума.

Джинни пропускает эту тираду через себя, рассеянно думая о том, что вопиллеры — ничто по сравнению с мамой. В ушах звенит от ее крика, но она благодарит судьбу, что ни Гермиона, ни Гарри пока не приехали в «Нору». Меньше всего ей нужны зрители.

Но все становится по-настоящему невыносимым, когда она совершает ошибку и бросает взгляд на папу. Он смотрит на нее с побледневшим лицом, как на незнакомку, будто она разочаровала его каким-то фундаментальным образом, но сама не понимает чем.

Джинни теряется, а бравада в миг улетучивается. Она моргает, пытаясь сдержать внезапный укол слез, и нервно дергает за край рукава. Слова уже вертятся на языке: «Это был не мой выбор, ты не понимаешь».

Джинни отводит взгляд. Они не собирается обвинять кого-то другого. Нет. Не тогда, когда вина целиком лежит на ней самой.

— Ты останешься дома и не поедешь на Чемпионат! — кричит мама.

У Джинни открывается рот от возмущения, и былая растерянность тут же исчезает.

— Мама!

И только папина рука на плече удерживает её от того, чтобы тоже перейти на крик. Они не могут не отпустить ее на Чемпионат мира. Не могут!

— Джинни, — говорит папа тихим и бесконечно спокойным голосом перед лицом звенящего маминого гнева. — Пожалуйста, выйди на улицу, пока мы с твоей мамой все не обсудим.

Джинни уходит, оставляя родителей обсуждать своего самого своенравного ребенка. С раздраженным фырканьем она опускается на верхнюю ступеньку.

Через некоторое время появляется Рон, молча садится рядом и смотрит на пастбище впереди.

— Кто? — спрашивает он.

Рон может быть глупым и не разбираться во многих вещах, но он достаточно близок к ней по возрасту, чтобы понимать, что второкурсники редко самостоятельно приходят к идее сделать себе татуировку.

Джинни обхватывает колени руками, прижимая их к груди. Рон сжимает губы в тонкую линию, и она понимает, что ей даже не нужно называть имя.

— Ясно, — коротко говорит он и уходит обратно в дом, с такой осторожностью закрывая дверь, что Джинни невольно вздрагивает.

Она не может отделаться от мысли, что только что подбросила еще одно полено в уже бушующий огонь.

* * *

О татуировках и наказаниях больше никто не говорит, но только потому, что на следующий день приезжает Гермиона.

Джинни рада ее видеть. Не потому, что они — близкие подруги или что-то в этом роде, а потому, что вместе с Гермионой появляются и её родители, а значит, больше никаких сцен. Мама может и дальше швырять еду на стол перед Джинни и бросать разочарованные взгляды, но кричать она не станет. При нервных магглах нужно быть дружелюбной, чтобы доказать, что оставить здесь дочь на все лето — не такая уж безумная идея.

Впервые оказавшись в «Норе», Гермиона изучает дом с живым интересом. Пока взрослые пьют чай в гостиной, Рон ведёт её на экскурсию. Джинни наблюдает за ними через окно. Рон, словно боясь, что Гермиона посчитает их дом нелепым, напряжённо следит за реакцией. Вплоть до того момента, когда она почти заползает в кусты, чтобы поближе рассмотреть садового гнома. Тогда он выдыхает, засовывает руки в карманы и качает головой, на вид раздражённо, но Джинни замечает едва заметную улыбку, которую тот пытается скрыть.

За ужином ей достаётся место рядом с мистером Грейнджером. Он выглядит точно так, как Джинни всегда представляла себе маглов — хороший костюм, простая рубашка на пуговицах, ничего лишнего, никакой вычурности, как у Перси с его министерской одеждой. Он методично режет еду на мелкие ровные кусочки и задумчиво пережёвывает, даже когда не пытается притвориться, что замечает, как Молли леветирует с кухни еще одну партию булочек.

Джинни ожидала, что папа будет засыпать мистера Грейнджера бесконечной чередой неловких вопросов, но сегодня он странно молчалив. Настолько, что мистер Грейнджер выглядит очень одиноким, сидя над тарелкой, словно это единственное его развлечение на сегодня. Джинни делает глоток воды, собираясь с мыслями, а потом спрашивает, кто такой стоматолог.

Мистер Грейнджер улыбается и объясняет свою работу простыми словами, не так, как если бы она была глупой, а скорее как человек, которому приятно удовлетворить чужое любопытство. Он даже пытается пошутить, но смысл шутки проходит мимо них. Судя по выражению лица Гермионы, ничего бы не изменилось, даже если бы Джинни всё поняла. Но она всё равно улыбается, замечая, как миссис Грейнджер смотрит на мужа с той самой смесью легкого раздражения и нежности, которую она часто видела на лице своей мамы.

Джинни решает, что мистер Грейнджер, наверное, довольно хороший отец.

Когда приходит время убирать со стола, Джинни забирает тарелку мистера Грейнджера и замечает, что за ней внимательно наблюдает папа. Позже тем же вечером он заглядывает к ней в комнату, когда они с Гермионой уже собираются ложиться спать.

— У вас есть все, что нужно, девочки?

— Да, спасибо, мистер Уизли, — вежливо отвечает Гермиона.

Папа улыбается ей, немного неловко похлопывает по краю раскладушки, а потом подходит к постели Джинни. Начинает возиться с одеялом, разглаживая его. Джинни хочет напомнить, что он уже давно не укладывает ее спать, но молчит, позволяя ему это делать. Он садится на край кровати и, понижая голос, говорит:

— Мы с твоей мамой решили, что ты все равно можешь поехать на Чемпионат.

Сердце Джинни радостно трепещет как крылышки снитча.

— Спасибо! — восклицает она, бросается к нему и крепко обнимает. — Спасибо, спасибо!

Папа крепко прижимает ее к себе.

* * *

Джинни Уизли на Чемпионате мира по квиддичу.

На. Чемпионате. Мира. По квиддичу. Наблюдает за финальным матчем между Болгарией и Ирландией.

Это самое захватывающее событие, которое когда-либо случалось в её жизни.

(Когда-то ей казалось, что ничто не сравнится с тем первым мгновением, когда она увидела знаменитого Гарри Поттера. Но теперь она уже не такая юная и глупая. И потом, Гарри сейчас стоит рядом с ней, озираясь по стадиону с тем же благоговением, что и она сама.)

Джинни даже мечтать не смела, что однажды ей выпадет шанс побывать на матче, который превзойдет все остальные. Билл и Чарли, застрявшие за границей, наверняка до сих пор зеленеют от зависти. А узнав, что их места в верхней ложе вместе с министрами, обзавидуются ещё больше. (Хотя, судя по всему, именно этот маленький фактик больше всего волнует Перси. Сам квиддич для него — лишь досадное дополнение.)

Что касается Джинни, то ей было бы достаточно просто сидеть внизу, на траве, и выворачивать шею, пытаясь разглядеть проносящихся вдалеке игроков. Что угодно, лишь бы просто оказаться на стадионе во время этого матча и рядом с этими легендами квиддича. Ложа, заполненная важными фигурами, скорее отвлекает, чем усиливает впечатление.

— Он больше, чем вся наша чертова «Нора», — бормочет Рон, разбираясь с омниноклем, который купил ему Гарри.

— Думаю, как и большинство мест в мире, — ехидно замечает голос позади.

Похоже, в верхней ложе их ожидает компания. Рон, Гарри и Гермиона почти как одно целое оборачиваются к приближающемуся Драко Малфою. Трудно сказать, какое из четырех лиц демонстрирует наибольшую враждебность.

Однако Драко пришел не один: его родители отстают всего на несколько шагов. Джинни чувствует, как все внутри холодеет.

Глаза Люциуса Малфоя скользят по ним, не задерживаясь на Джинни, когда он бросает в сторону папы какой-то язвительный комментарий, который она не может разобрать из-за шума в ушах. Когда мистер Малфой всё же отводит от него взгляд, то лишь для того, чтобы посмотреть на Гермиону так, словно она навозный жук, мимо которого он только что прошёл.

«Грязнокровка».

Джинни вздрагивает, но Гермиона держится стойко, не желая отводить взгляд от высокомерно уставившегося на нее мистера Малфоя.

Рон и Гарри напрягаются, готовые в любой момент вступить в драку, но именно Джинни делает первый шаг, придвигаясь ближе к Гермионе, чтобы хоть как-то заслонить её. (Как будто она действительно может хоть что-то сделать против взрослого волшебника, да еще и явно тёмного.) На деле она лишь привлекает к себе внимание.

Глаза мистера Малфоя останавливаются на ней, будто он только что заметил её и ему требуется несколько секунд, чтобы припомнить, кто она такая. Для него она — ничто. Даже меньше, чем ничто. И осознание этого болезненно, как ожог, словно напоминание о том, как легкомысленно много лет назад он обрёк её на вечный язвительный шёпот Тома Реддла.

— Ах, да, — говорит он, наконец, ледяным тоном. — Младшая Уизли. Ты ведь играешь с Драко в квиддич, если я правильно помню. — Он бросает мимолётный взгляд на папу. — В Слизерине.

Его губы кривятся в лёгкой насмешке, как будто этот факт является неопровержимым доказательством чего-то. Джинни на миг задумывается, а вдруг так и есть?

Тёплая папина рука опускается ей на плечо в успокаивающем жесте.

— Мы очень ею гордимся, — произносит он, и под его ровным голосом звучит едва сдерживаемая ярость. — Говорят, она лучший игрок в команде, несмотря на юный возраст.

Драко густо краснеет, а мистер Малфой с презрением обнажает верхнюю губу. Джинни гадает, что его задевает сильнее: оскорбление сына или что он даже не может как следует оправдать его убогие навыки игры в квиддич.

Неожиданно в разговор вступает Гарри.

— Она великолепна, — говорит он, но взгляд, брошенный на Малфоя, выдаёт, что это скорее укор Драко, чем комплимент ей.

Но прежде чем напряжение успевает достичь точки кипения, в ложу врывается Людо Бэгмен. Его сияющее детское лицо озарено невероятным возбуждением.

— Давайте начнём матч! — восклицает он, хлопая в ладоши.

Джинни тут же отворачивается от Малфоев и, не оглядываясь, идёт к передней части ложи, тяжело опираясь на перила, чтобы справиться с охватившим её головокружением. Она смотрит вниз на неугомонную толпу, позволяя этому зрелищу смыть зуд раздражения и напряжения, оставленного появлением Малфоев.

— Джинни? — спрашивает Гермиона, появляясь рядом и делая вид, будто в нескольких шагах от неё не стоят люди, которые её ненавидят. Джинни хочет знать, как ей это удаётся.

— А вот и талисманы! — кричит Рон, указывая куда-то вниз.

В спешке, пытаясь занять место с лучшим видом, Джинни оказывается зажатой между Гарри и Гермионой, вклинившись в их небольшую группу. Это удивительно приятно.

Когда матч начинается, шум стадиона становится оглушительным, даже в верхней ложе. Джинни забывает о взгляде Малфоя, сверлящем ей спину. Всё её внимание сосредоточено на ярких вспышках, энергии и вихре захватывающего квиддича. Две лучшие команды мира сражаются за первенство на её глазах, и она не позволит никому испортить этот момент.

Болгарский ловец выполняет ошеломляющий финт, который она никогда раньше не видела, и они с Гарри прижимаются к перилам бок о бок, пальцы сжимают холодное железо так сильно, что белеют костяшки.

— Ты это видел? — кричит она.

— Я знаю! Это было потрясающе! — восклицает Гарри в ответ.

Его плечо прижимается к её плечу до самого конца игры, и от него исходят такие же вибрации возбуждения, как от древка несущейся на полном ходу метлы. Время от времени Гермиона хватает Джинни за другую руку, потрясённо вскрикивая, и они обе смеются от избытка эмоций.

Джинни подпрыгивает на носочках и ахает, когда Моран резко наклоняет метлу и делает ложный выпад, после чего в болезненно изящном жесте швыряет квоффл точно в кольцо.

«Да, — думает Джинни. — Когда-нибудь это буду я».

Как только матч заканчивается, всё превращается в сплошное пятно из звездных игроков, трофеев и празднования. Адреналин захватывает их всех, как волна, от которой невозможно укрыться.

Часами они обсуждают, как Крам справился с финтом Вронского и как ему хватило смелости закончить игру на своих условиях. Гермиона наблюдает за ними с лёгким недоумением, а Фред и Джордж танцуют с триумфальным видом вокруг Рона. Гарри опирается на Джинни, выписывая в воздухе руками крутую дугу, словно отрабатывает детали новой техники. Он в нетерпении спотыкается о корень, а Джинни смеётся, хватая его за руку, чтобы удержать.

— Тебе, наверное, стоит еще поработать над этим, — замечает она.

Гарри озорно ухмыляется и присоединяется к насмешливой серенаде Фреда и Джорджа в адрес Рона. Откинув голову назад и глядя на звёзды, Джинни думает, что этот момент, наверное, один из тех идеальных воспоминаний, которые стоит запечатать в стеклянной баночке и хранить вечно.

Слишком идеальный момент.

Джинни едва успевает закрыть глаза и позволить мечтам унести её прочь в мир с головокружительными финтами и ощущением теплой руки рядом, как ночь разрывают крики и хаос. Всё в мгновение ока превращается в кошмар.

Зажатая в кромешной тьме между Фредом и Джорджем, Джинни чувствует, насколько она мала. Вокруг неё хаотично мечутся люди, а неподалёку раздаются ужасные звуки. Безликие волшебники мучают магглов, словно жестокий ребёнок отрывает лапки паукам. Джинни инстинктивно сжимает палочку в кармане, но знает, что её небольшой арсенал заклинаний едва ли поможет.

Она смотрит на череп со змеёй, парящий в воздухе. Это словно пятно, которое невозможно стереть. Она старается не забывать дышать, цепляясь за мысль, что это пройдёт.

Даже когда наступает рассвет, а все благополучно возвращаются домой, возникает ощущение, что что-то изменилось, что хаос был сигналом, которого взрослые только и ждали.

Пожиратели смерти.

Джинни чувствует это по тому, как они смотрят на нее.

«Ещё не было ни одной ведьмы или волшебника, которые стали бы плохими и не учились на Слизерине».

Они все об этом думают. Просто ни у кого не хватает смелости произнести это вслух. (Ну не иронично ли?)

Джинни поднимается по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки, и исчезает в своей комнате.

* * *

Комната Джинни похожа на духовку. Аномально жаркая погода будто специально делает все возможное, чтобы усилить напряжение, которое и так витает в воздухе. Стараясь хоть немного охладиться, она завязывает волосы в конский хвост.

Гермиона тихо заходит в комнату, словно собирается снова извиниться за то, что заняла часть личного пространства Джинни. Этот ритуал они уже провели в первую ночь, но сейчас всё кажется обнуленным, как будто ничего нельзя принимать как должное.

Джинни не настолько глупа, чтобы не понимать почему.

Она разобралась: тот полный ужаса взгляд, которым смотрел на нее папа, впервые увидев её татуировку, наконец, обрел смысл, когда она таращилась на зелёное пятно в небе, а со всех сторон доносились крики. Теперь она знает, почему он так внимательно следил за её разговором с мистером Грейнджером.

И даже если бы ей удалось как-то забыть об этом, вот оно — снова на лице Гермионы, когда она смотрит на обнажившуюся татуировку.

Джинни торопливо опускает руку, проклиная себя за то, что не догадалась надеть что-нибудь с длинными рукавами, несмотря на удушающую жару.

Гермиона ничего не говорит. Она просто устраивается на своей раскладушке.

Джинни гасит свет и тоже ложится.

Они не желают друг другу спокойной ночи. Джинни теряет счёт времени, ощущая, как мысли и невысказанные слова нависают в воздухе тяжёлой тучей.

— Я с ними не согласна, — наконец, шепчет в темноту Джинни, не в силах больше терпеть. Её взгляд прикован к трепещущим на слабом сквозняке занавескам. — Просто чтобы ты знала.

Гермиона не спрашивает, с чем именно она не согласна и даже с кем. Со слизеринцами? С Пожирателями смерти? Есть ли между ними разница? Джинни боится искать различия и не найти их. Воспоминания о небрежных и резких словах еще слишком свежи.

«Слова не имеют силы», — думает она.

Гермиона по-прежнему молчит, и Джинни начинает надеяться, что, может быть, она уже спит и им не придется разговаривать. Но, бросив взгляд в ту сторону, видит её широко открытые глаза. Гермиона смотрит в потолок, а пот прилипает к её спутанным прядям.

— Я не думала... — начинает Гермиона, запинаясь. — То есть, это не… правда, я не...

Джинни вздрагивает от каждой незаконченной, обрывистой фразы. Гермиона разочарованно вздыхает и опускает ноги на пол.

— Жарко, — объявляет она, словно в этих пяти буквах спрятан ключ к разгадке всех мировых проблем.

Джинни испытывает странное желание рассмеяться и едва сдерживается, чтобы не бросить колкость по поводу ее блестящей дедукции: «И где ты это вычитала? В «Истории Хогвартса»?»

Гермиона оборачивается и одаривает её язвительным взглядом. Джинни вспоминает, что Гермиона уже прекрасно знакома с характером семьи Уизли.

— Я могу заплести тебе косу, — предлагает Джинни.

Гермиона удивлённо смотрит на неё.

— Так будет круче, — говорит Джинни.

— Хорошо, — отвечает Гермиона, и её взгляд, задержавшийся на Джинни чуть дольше, чем нужно, выражает что-то больше, чем простое согласие.

Они устраиваются на подоконнике, развернувшись к едва ощутимому ветерку, который лениво касается лица. Джинни неловко перебирает волосы Гермионы, заплетая их в косу, и ждёт, когда та заговорит. Она почти слышит ее мысли, которые будто они роятся в воздухе между ними.

— Мне не нравятся метлы, — наконец произносит Гермиона, нарушая тишину.

Джинни хмурится. Она слегка наклоняется, подмечая, как взгляд Гермионы скользит по плакату с Гвеног Джонс. Возможно, она пытается извиниться за то, что не увлекается квиддичем так, как остальные. Гарри и Рон наверняка время от времени донимают ее по этому поводу.

— Понятно, — отвечает Джинни.

Отсутствие интереса к квиддичу может быть непостижимым для Джинни, но уж вряд ли его можно считать смертельным преступлением.

— А ты? — спрашивает Гермиона, поворачивая голову. Она выглядит не столько смущённой или извиняющейся, сколько решительной. — Я же должна быть храброй, правда? Но я до ужаса боюсь метёл.

Джинни чувствует, как её грудь сжимается, словно кто-то резко запустил квоффл прямо в солнечное сплетение.

— Джинни? — зовёт Гермиона, пытаясь повернуться к ней лицом, но тут же морщится.

Джинни понимает, что слишком сильно натянула ее волосы. Она тут же ослабляет хватку, чуть покраснев.

— Ну… — начинает Джинни, сглатывая ком в горле. — Раз уж мы тут признаемся во всяком, тебе стоит кое-что обо мне узнать.

— Да? — настороженно спрашивает Гермиона.

— Да. Я ужасно плету косы.

Гермиона моргает и становится похожей на сову, а затем начинает смеяться. Джинни выдыхает и заканчивает свою работу — коса получается кривой, причудливо перекошенной, но ей всё равно.

Они вместе сидят на подоконнике, пока луна поднимается в ночное небо, а потом снова исчезает за горизонтом. Прохладный ветерок, наконец, доносится от пруда, смывая остатки зноя.

* * *

Первое сентября — это всегда день хаоса в «Норе».

Мама, как обычно, порхает между комнатами, кухней и развешенным во дворе бельём. Но пока Джинни укладывает последние вещи в сундук, замечает, что мама уже в который раз ходит по её комнате. Она перестилает постель, хотя та и так застелена идеально, поправляет подушки, ненужными движениями приглаживает покрывало. Джинни узнаёт это беспокойное метание — видела его уже не раз.

Фред и Джордж забегают, чтобы помочь Гермионе спустить тяжёлый сундук с лестницы, и Джинни остается наедине с мамой, всё ещё суетящейся над какими-то вещами.

— Мам? — осмеливается спросить она.

С тех пор как ее чуть не затоптали темные волшебники, отношения между ними немного потеплели, но остались такими же натянутыми.

— А? — спрашивает мама и оборачивается, будто удивлена, что они остались вдвоём. — О, да... — Она снова навязчиво поправляет подушки на кровати.

— Я почти закончила, — говорит Джинни.

— Хорошо.

Мама выглядит так, будто хочет сказать что-то ещё, но вместо этого вдруг тянется к карману фартука и вкладывает в руку Джинни прохладную на ощупь баночку.

— Секретная мазь, — объясняет она с неловкой улыбкой. — Сработает гораздо лучше, чем маггловская косметика.

Джинни хочет извиниться, но уже и сама не знает, за что именно. Мама слегка приобнимает её, а затем исчезает в коридоре.

Она крепко сжимает баночку в руке, а потом аккуратно прячет её в сундук.

* * *

Хогвартс.

Джинни рада возвращению и готова с головой окунуться в простые и предсказуемые дела, такие как уроки и квиддич. Даже слизеринская гостиная, напоминающая минное поле, кажется чем-то вполне привычным. С этим она справится.

Только вот Хогвартс делает то, что у него получается лучше всего, а именно выбивает почву из-под ног. В этом году квиддича не будет. Вместо него две группы незнакомцев, которых нужно опасаться, и архаичный турнир, в котором она всё равно не сможет участвовать.

Честь и слава? Её больше интересует выживание.

Рядом Флинт со злостью ударяет кулаком по столу, отчего кубок с тыквенным соком подпрыгивает.

— Так все по-дурацки вышло!

Джинни вздрагивает, но быстро напоминает себе, что для него эти новости в некотором смысле звучат даже хуже. Он — семикурсник и капитан команды. Ее бы это тоже разозлило.

— Я так понимаю, ты не собираешься бросать своё имя в Кубок? — спрашивает она.

Он оглядывается на неё, словно только сейчас заметил. Беззлобно хмыкает:

— Да, Шестая. Думаю, это я могу сказать наверняка.

Он хмурится, и Джинни чувствует, как на его глазах превращается из охотницы в бесполезную третьекурсницу.

Флинт встаёт и коротко кивает ей:

— Увидимся, Уизли.

И направляется к другим семикурсникам.

Вот так Джинни и возвращается к исходной точке. Очередная первая ночь в Хогвартсе, проведённая в постели, когда она пялится в полог над кроватью, а впереди — длинный и бесконечный год.

Но тут к ней пробирается Смита и устраивается в изножье кровати, словно её ничуть не тревожат мрачные грозовые тучи, сгустившиеся над Джинни. Тёмные волосы Смиты теперь коротко подстрижены и мягкими волнами спадают чуть ниже подбородка.

— Как прошло лето? — спрашивает она.

Джинни качает головой. Теперь, когда оно закончилось, хорошие дни уже стерлись из памяти.

— Катастрофа. А у тебя?

Смита недовольно морщит нос.

— Кузены. Много кузенов.

Они обмениваются взглядами, полными тихой досады, и, словно по молчаливому сигналу, на их лицах отражается одно и то же выражение. Губы Смиты слегка дергаются, и этого оказывается достаточно, Джинни внезапно смеётся. Смеётся долго и громко, пока мышцы живота не начинают ныть, но уже не от разочарования, а от чего-то другого.

Они задергивают полог, превращая кровать Джинни в уютный кокон, и сидят там до самого утра, разговаривая обо всём на свете. Джинни ощущает вес Смиты на своих ногах.

И решает, что, возможно, первый семестр будет не таким уж и плохим.

* * *

Занятия и новые предметы на время вытесняют мысли о квиддиче. Смита по-прежнему пытается убедить Джинни, что древние руны — куда лучший выбор, чем уход за магическими существами. И хотя свежий воздух манит Джинни, она всё же соглашается со Смитой, наблюдая за однокурсниками, возвращающимися в замок с обожжёнными пальцами и перепачканными лицами. Уроки профессора Бабблинг, к счастью, редко приводят к физическим травмам. И, как бы Джинни ни не хотелось это признавать, руны действительно довольно увлекательны.

Взамен Джинни силой затащила Смиту на маггловедение в качестве второго факультатива. Наверное, сама она его выбрала, потому что знает, что это сделает папу счастливым, и она с нетерпением ждет, когда у нее будет о чем ему написать. О том, что ему близко.

В конце первого дня занятий профессор Бербидж отводит её в сторону.

— Вы ведь дочь Артура Уизли, не так ли?

Джинни смотрит в её обаятельное доброе лицо и кивает:

— Да, профессор.

Бербидж улыбается:

— Передавайте ему от меня привет. Мы много работали вместе над Законом о защите магглов. Он очень самоотверженный и добрый человек.

— Конечно, профессор, — отвечает Джинни, чувствуя, как краснеет лицо.

Она знает, что её папа не какая-то большая шишка в Министерстве. Далеко не так. И это её не смущает, просто она слишком часто слышала от мамы жалобы на то, что он не получает должного признания. Сам папа, похоже, об этом не переживает, но Джинни всё равно становится тепло на душе, когда кто-то говорит о нём такие приятные вещи и видит то, что в нем всегда восхищало саму Джинни.

Профессор Бербидж касается её руки.

— Я рада, что вы посещаете мои занятия, мисс Уизли, — говорит она так, будто знает, почему Джинни здесь, и понимает, что к отцу это имеет намного меньше отношения, чем самой Джинни хотелось бы думать.

Джинни закусывает губу и быстро бормочет что-то о том, что не хочет опоздать на следующий урок.

К счастью, Бербидж больше не выделяет её среди остальных учеников, и Джинни это устраивает. Она решает, что профессор ей нравится — тем, что говорит о магглах не как о врагах или курьёзных домашних животных, а как о людях. Правда, она до сих пор не уверена, что эти ареопланы, на которых магглы путешествуют, действительно безопасны. Её выбор — метлы и летучий порох, спасибо большое.

Их группу по маггловедению посещает только еще один слизеринец — мальчик по имени Тобиас. Несмотря на то, что он учится с ними с первого курса, Джинни никогда с ним не разговаривала. Но сегодня он подходит к ним сам.

Занятие только что закончилось, и привычная болтовня о свободном времени после урока наполняет кабинет.

Тобиас опирается бедром о край стола Джинни. Его песочного цвета волосы падают на глаза, придавая легкую небрежность.

— Они все хотят знать, что наследница Слизерина делает на маггловедении, если тебе интересно, — сообщает он с лёгкой усмешкой.

Джинни не сразу понимает, насмехается ли он над ней или люди действительно всё ещё ассоциируют её с Тайной комнатой. Она украдкой оглядывает других учеников и замечает, что большинство поспешно отводят глаза. Она чувствует, как начинает краснеть.

— А что, это разве не идеальное место, чтобы узнать, как лучше приправлять магглов перед тем, как съесть? — огрызается она.

Несколько учеников поблизости оборачиваются так быстро, что Джинни невольно опасается за их шеи. Тобиас лишь удивлённо смотрит на неё, подняв брови.

— Нет, — отвечает он. — Наверное, это какое-то другое место.

Джинни смотрит на него, недоумевая, в чем проблема. Неприятно осознавать, что она так же озадачена его присутствием в этом классе, как и остальные — её.

— Какой ещё факультатив вы вдвоём выбрали? — интересуется он. — Уход за магическими существами?

Его губы едва заметно дёргаются, и Джинни понимает, что он изо всех сил старается не рассмеяться.

— Мерлин, — выдыхает она, качая головой.

Глаза Смиты расширяется.

— Она не имела в виду...

— Он знает, Смита, — Джинни мягко касается её руки. — Он просто издевается над нами.

И в самом деле, он дразнит ее. И не так злобно, как она ожидала. Это немного сбивает с толку. Тобиас прижимает руку к груди, словно даёт какую-то клятву, и она начинает сомневаться, способен ли он хоть что-то воспринимать всерьез.

— Я бы никогда. — Он кивает в сторону двери: — Пойдёмте. Может, узнаем что-нибудь полезное о зельях.

Джинни закатывает глаза, но подхватывает учебники и выходит за ним в коридор.

— Раз уж нам все равно в одно место.

— Вот это настрой, — отвечает Тобиас, открывая дверь для Смиты. — Мы, бедные слизеринцы, должны держаться вместе, в конце концов.

Джинни хмурится, гадая, что он имеет в виду, но тот уже переключил свое внимание на Смиту и спрашивает, считает ли она, что маггловские питомцы действительно могут быть такими бесполезными, как выглядят. К удивлению Джинни, Смита качает головой и начинает рассказывать им о собаке, которая была у её папы в детстве и которую дедушка-маггл научил приносить газету каждое утро.

Джинни не уверена, что шокирует её больше: то, что Смита не чистокровная (разве не все слизеринцы должны быть чистокровными?), или то, что она спокойно разговаривает с Тобиасом. Даже болтает.

Когда они добираются до класса зельеварения, Тобиас покидает их, чтобы сесть рядом со своими друзьями в другом конце подземелья, и Смита замечает выражение ее лица.

— Что?

Джинни убирает сумку и с ухмылкой достаёт котёл.

— Ничего. Совсем ничего.

Недели проносятся всё быстрее и быстрее. Джинни по-прежнему скучает по квиддичу больше, чем готова признать даже самой себе. Она чувствует себя немного потерянной без этой привычной части жизни. Но ей нравятся занятия, и есть Смита, с которой можно поговорить. Даже Тобиас иногда оказывается забавным, если, конечно, не ведёт себя как полный кретин.

К концу октября, когда в замок прибывают студенты Дурмстранга и Шармбатона, Джинни уже до тошноты устала от Турнира трех волшебников. Люди только и делают, что болтают о нём неделями. Кажется, если она ещё хоть раз услышит фразу «честь и слава», то сойдёт с ума.

Хотя, стоит признать, смотреть, как её братья отлетают от возрастной линии, очерченной возле Кубка Огня и обзаводятся одинаковыми пушистыми бородами, почти стоило всей этой суеты и нервотрепки. Почти.

Но потом всё меняется к худшему.

В хэллоуинский вечер Джинни сидит в Большом зале, задумчиво уставившись на золотые тарелки. Она думает, что, возможно, должна была это предвидеть. Гарри Поттер всегда ввязывается во всё, что только можно. Правила? К чёрту их.

Примерно на полсекунды она верит в это. Верит, что Гарри Поттер мог быть достаточно глуп, нагл и самоуверен, чтобы наплевать на все запреты ради славы, но затем поворачивается к нему, чтобы посмотреть, как и все остальные. Она видит, как он вздрагивает, будто мечтает провалиться сквозь пол или раствориться в воздухе.

Это не чувство вины, понимает Джинни. Она видела, как та выглядит больше раз, чем положено, пока росла. Нет, это нечто другое, больше похожее на… ужас.

Она внезапно вспоминает израненного мальчика, который смотрел на неё, сидя на холодных камнях, покрытых остатками чернил. Вспоминает ощущение теплого плеча рядом, когда метлы проносились по воздуху.

Гарри бросает панический взгляд на Рона, словно надеется на поддержку, но тот смотрит в пол. Его уши покраснели настолько, что их видно даже издалека, даже оттуда, где сидит Джинни. Гермионе приходится легонько подтолкнуть Гарри, чтобы заставить двигаться.

Он выглядит таким маленьким, когда шагает по проходу между рядами взрослых студентов Дурмстранга и Шармбатона. Джинни прикусывает губу, наблюдая, как он движется к Дамблдору. Она пытается не замечать, что директор выглядит более обеспокоенным, чем имеет право волшебник его силы и положения.

Когда Гарри исчезает за дверью вслед за другими чемпионами, Большой зал наполняется гулом. Имя Гарри проносится над шумом голосов с разной степенью резкости и ядовитости.

Обманщик, называют его. Охотник за славой. Самовлюбленный нарцисс.

Даже Рита Скитер говорит о нем в таком ключе в своих статьях.

Они не знают настоящего Гарри, думает Джинни. Она вспоминает мальчика, запутавшегося в собственных ногах от восторга, вызванного такой простой вещью, как квиддич. Вспоминает, как его глаза до сих пор становятся огромными от изумления при виде всего того, что она давно привыкла воспринимать как должное. Он может быть много кем, но Джинни не верит, что Гарри сделал бы нечто подобное намеренно.

В течение следующих недель она издалека наблюдает, как Гарри становится изгоем. Видит, как он делает вид, что презрение окружающих его не трогает. Но она знает наверняка, что никакие перешептывания за спиной не ранят его сильнее, чем холодное предательство её глупого брата.

Джинни вспоминает лицо Рона, когда он впервые показывал Гермионе «Нору». Его ужас и разочарование при виде старой заплесневелой парадной мантии, особенно когда рядом стоял Гарри с новым комплектом. Она всегда молча задавалась вопросом, каково это — иметь в качестве лучшего друга кого-то вроде Гарри Поттера.

О, она прекрасно понимает брата. Достаточно хорошо, чтобы знать, что никакие слова ничего не изменят и не заставят его понять, что, бросив лучшего друга из-за своей растущей зависти, он станет не героем, а просто придурком.

Поэтому Джинни не разговаривает с Роном, лишь изредка прогуливается с Гермионой по школьной территории, позволяя ей выплеснуть свою злость на глупость мальчишек. Она выглядит измученной, потому что всё время носится между Гарри и Роном, напоминая растерянную сову, которой хочется разорваться надвое. Настолько, что у Джинни возникает желание либо вдолбить обоим хоть немного здравого смысла, либо проклясть их. Она ещё не решила, что из этого проще сделать.

— Я беспокоюсь о нем, — признаётся Гермиона однажды между уроками.

— О Роне? — уточняет Джинни, вспоминая бледное и осунувшееся лицо брата, его неуверенную походку, словно он начинает подозревать, что сбился с пути, но отказывается признать это.

Гермиона качает головой:

— О Гарри. Я думаю, он в ужасе, но не хочет признаваться. Так же, как и в том, что скучает по Рону, как по ампутированной руке. — Она криво улыбается. — Они довольно жалки друг без друга.

Джинни пытается улыбнуться в ответ, думая, что Гермиона и сама не стала счастливее.

Через два дня появляются эти дурацкие значки Драко, и терпение Джинни лопается. Она говорит Смите, что догонит её, и сворачивает в другой коридор. Ей не требуется много времени, чтоы найти Гарри, особенно с учетом того, что в эти дни вокруг него образовалось совершенно пустое пространство.

Джинни подходит ближе и хватает его за рукав. Она старается не замечать, как его взгляд скользит по её мантии, словно ожидает увидеть там значок с надписью «Поттер — смердяк». Она не может винить его за это, на самом деле. Ведь прошло не так много времени с тех пор, как она сама вышагивала по коридорам рядом с Драко, выдавливая из себя смех.

— Джинни? — настороженно смотрит на неё Гарри. (Приучил себя ожидать худшего со всех сторон, думает она.)

Джинни делает глубокий вдох, сжимая челюсти.

— Рон — придурок.

Гарри удивлённо вскидывает брови, словно это последнее, что он ожидал от нее услышать.

— Но в конце концов он всё поймёт, — обещает она. — Он всегда так делает.

Ей нужно, чтобы Гарри это понял. Что её брат, несмотря на всю свою глупость, тоже не лишен чести.

Гарри пытается улыбнуться, но выходит лишь слабая гримаса, и Джинни его не винит.

— Ты так думаешь? — спрашивает он, и в его голосе под слоями принуждённого юмора звучит крошечная надежда.

Необъяснимым образом желание дать ему пощечину сменяется странным порывом обнять. Он выглядит настолько несчастным, что это сбивает с толку. Вместо этого она сжимает его руку и бодро улыбается.

— Удачи с первым заданием. Я знаю, ты справишься блестяще.

Гарри не выглядит таким же оптимистично настроенным, но все же кивает, пытаясь изобразить благодарность.

— Спасибо, Джинни.

Она смотрит ему вслед, понимая, что её слова ничего не исправили, но надеется, что хоть немного облегчили его бремя. Может быть, Гермиона теперь будет чуть меньше переживать.

— Кажется, малышка Уизли влюбилась, — раздаётся позади насмешливый голос.

Джинни оборачивается и сталкивается взглядом с Драко. Её лицо мгновенно краснеет — наполовину от гнева, наполовину от воспоминаний о той маленькой девочке, которая теряла дар речи и превращалась в неуклюжую глупышку от одного взгляда на Гарри Поттера.

Драко, похоже, воспринимает это как подтверждение того, что ему нужно. В конце концов, давно не секрет, что все Уизли поддерживают Гарри. Его глаза медленно опускаются к её мантии, и она видит, как в них появляется что-то жёсткое и пугающее.

— Ты забыла свой значок.

— Нет, не забыла, — резко отвечает Джинни, делая шаг в сторону, чтобы протиснуться мимо него, но Крэбб и Гойл тут же выходят вперёд, загораживая путь.

Драко сжимает в руках волшебную палочку.

— Может, ты хочешь чего-то более... постоянного? — Он хватает её за правую руку и поворачивает так, чтобы обнажить запястье. — Может, более подходящую пару?

На первом курсе Драко, как негласный лидер младшекурсников, её почти не замечал, предпочитая игнорировать. Ей казалось, что это своего рода демонстрация того, что она не достойна даже его внимания. Но на втором курсе всё изменилось. Скандал вокруг Тайной комнаты и положение в команде по квиддичу превратили её из незаметной девчонки в объект любопытства. Но когда она тонко дала понять, что не собирается идти у него на поводу, началась тихая война.

В этом году Драко, похоже, не устраивает роль молчуна. У Джинни больше нет квиддича, чтобы удерживать его на расстоянии, и он прекрасно этим пользуется.

Весь семестр он громко рассуждает о бедности семьи Джинни и об её отце-магглолюбце, добавляя колкие комментарии в стиле сценического шёпота, который эхом разносится по общей гостиной.

— Вы слышали, что она изучает маггловедение? Жалкое зрелище.

И что она сделала с его словесными нападками? Ничего.

Рон, Фред, Джордж... даже Гарри — все они уже достали бы палочки и бросились через всю комнату, чтобы заткнуть Драко любым способом. А она — нет.

Она не такая, как братья. Возможно, это делает её трусихой.

По крайней мере, не совсем гриффиндоркой.

Рука Драко крепко сжимает ее запястье.

— Что скажешь, Уизли?

Она вырывается из его хватки, чувствуя, как ногти больно впиваются в кожу. Опустив голову, ныряет в толпу учеников, и только громкий смех раздаётся за спиной.

* * *

— Джиневра, — доносится голос Тобиаса. — Это что, любовное письмо?

Джинни поднимает глаза от письма папы, где тот с восторгом рассказывает о новой вилке, найденной им в месте, которое магглы называют «Блохастый рынок». Хотя какое отношение имеет электричество к насекомым, она до сих пор не знает. Надо будет спросить у профессора Бербидж. Тобиас лежит на полу в общей гостиной, окружённый конспектами, и, приподняв брови, смотрит на неё с насмешливым видом.

Она закатывает глаза.

— О, да. Это от Хиткота Барбари. Он хочет взять меня с собой в турне.

Тобиас фыркает.

— Думал, у тебя музыкальный вкус получше.

Он оглядывается через плечо и слегка толкает Смиту, сидящую на диване за ним.

— Как ты можешь с ней дружить?

Смита закусывает нижнюю губу, словно борется с улыбкой, и углубляется в чтение учебника по рунам. Джинни и Тобиас обмениваются ухмылками. Похоже, одна из его главных целей в жизни — рассмешить Смиту. Джинни мысленно желает ему удачи в этом непростом деле.

Она возвращается к письму, но ненадолго. Через всю комнату с глухим стуком прилетает значок, ударяется ей в грудь и падает на колени. На нём яркими буквами написано: «Поттер — смердяк».

Джинни чувствует, как исчезает улыбка. Драко стал вести себя тише в общей гостиной с тех пор, как один из семикурсников устал от его шушуканья и велел заткнуться. Но это не означает, что он прекратил над ней издеваться. Он просто стал находить новые способы.

Джинни смахивает значок с коленей и возвращается к письму, делая вид, что ничего не произошло.

Смита вздыхает:

— Я бы хотела, чтобы он просто… перестал.

Тобиас поднимает значок с пола и крутит в пальцах.

— Как же, — произносит он, убирая его в карман. — У парня ведь должно быть хобби.

Джинни молча желает, чтобы он нашёл себе другое.

— В любом случае… — говорит Тобиас, собирая бумаги и поднимаясь на ноги. — Спасибо, что позволила мне взглянуть на твои конспекты, Смита.

Он протягивает ей толстую стопку пергаментов, испещренных аккуратным почерком. К бесконечному восхищению Джинни, лицо Смиты вспыхивает легким румянцем.

— Конечно. В любое время.

Тобиас улыбается ей, почесывая шею:

— Спасибо, но я не планирую в ближайшее время снова болеть оспой.

Румянец на лице Смиты становится ещё ярче, а рот приоткрывается:

— О! Я не это имела в виду…

Ухмылка Тобиас становится шире:

— Конечно, не это.

Джинни фыркает, чем привлекает к себе внимание обоих.

— Что? — спрашивает Тобиас.

— Ничего. Совсем ничего.

Тобиас щурится, и его взгляд явно обещает скорую расплату. Джинни лишь мило улыбается в ответ. Тобиас качает головой, признавая поражение.

— Ладно, увидимся позже, — бросает он и, несомненно, оставляет их ради своих более крутых друзей.

Пока он идет через гостиную, взгляд Джинни ненароком цепляется за Драко, потому что тот смотрит прямо на неё. Она резко опускает глаза, расправляя письмо в руках, хотя слова на пергаменте расплываются.

* * *

На первом испытании Джинни приходится пересмотреть своё безразличие к Турниру трех волшебников. Возможно, это и невероятное навязывание, и по значимости далеко не квиддич, но определённо не шутка. По крайней мере, если судить по четырём огромным драконам, которые, зловеще рыча, терпеливо ждут, когда чемпионы войдут в их огненный ад.

— Они же не серьёзно, — шепчет Джинни, стараясь не думать о том, каким маленьким кажется Гарри с вершины трибуны.

— Блестяще, — вздыхает Тобиас и выглядит буквально одурманенным перспективой кровавой бойни.

Смита ничего не говорит, только прижимает руки ко рту, широко раскрыв глаза.

Несмотря на опасения Джинни, Седрик, Крам и Флёр справляются со своей задачей достойно. Лишь в двух-трех случаях она была уверена, что кто-то из них потеряет руку. И всё же Джинни слегка разочарована, что у гламурной чемпионки из Шармбатона не сгорела хотя бы часть её блестящих идеальных волос из-за шальной вспышки драконьего дыхания.

Когда доходит очередь до Гарри, Джинни машинально копирует позу Смиты, впиваясь пальцами в край сиденья.

К счастью, Гарри не разрывает на части и он не превращается в горку пепла в форме самого себя. Вместо этого он встречает своего дракона (самого огромного и злого, Джинни в этом уверена) с таким ослепительным мужеством, что она не может не восхищаться. Почти так же, как она всегда восхищалась тем, как метла становится продолжением его тела.

(Ей интересно, скучает ли он по квиддичу. Или слишком занят тем, чтобы выжить в смертельно опасных испытаниях и не сойти с ума от взглядов, преследующих его в каждом коридоре, чтобы думать еще и об этом?)

Позже по дороге к замку она замечает Гарри и Рона. Они обнимают друг друга за плечи, смеются и дружески хлопают по спине. Всё выглядит так, словно никакой ссоры между ними и не было.

Гермиона идет в нескольких шагах позади. Джинни приподнимает бровь, и та раздражённо закатывает глаза в сторону Гарри и Рона, но порицание смягчается яркой тёплой улыбкой, которая будто говорит: «Мальчишки».

Джинни только сочувственно пожимает плечами и поворачивается к Тобиасу и Смите, которые бурно обсуждают оценки, выставленные судьями.

— Поттер ни за что не должен был получить столько очков! — возмущается Тобиас, поднимая руки к небу. — Он использовал самое простое заклинание на свете!

— Но ведь никто другой до этого не додумался, — возражает Смита. — Кроме того, ты должен признать, что летал он очень хорошо.

Тобиас хмурится.

— Да. Наверное, да. Но я всё равно считаю, что у Флёр была лучшая… техника, — на его лице расцветает глупая улыбка.

Смита не то чтобы злится, просто у нее такое выражение лица, будто она жалеет, что дракон не успел слегка подпалить Флёр.

Джинни замедляет шаг и пропускает их вперед, пока толпа устремляется к замку. Смита ничего не сказала, но Джинни не настолько глупа, чтобы поверить, что она не заметила ее маневр.

Вот так она и оказывается одна, когда Драко нападает на нее из засады.

Заклинание, произнесённое холодным, презрительным голосом, ударяет в спину, отзываясь неприятной вибрацией, будто гонг грохнул внутри позвоночника. Это не особенно больно, поэтому в первые мгновения она не паникует. Пока не пытается обернуться, чтобы встретиться с противником лицом, и обнаруживает, что не может этого сделать.

Она полностью обездвижена, от пальцев ног до горла, тело будто окутано невидимым льдом, сковывающим каждый мускул.

Это худшее, что она когда-либо ощущала.

Драко кружит перед ней и подходит чересчур близко.

— Думаешь, что можешь обмануть меня, Уизли? — шипит он, держа в руках значок.

В панике её разум сразу не схватывает, что именно он ей показывает. На значке больше не написано «Поттер — смердяк». Теперь там крупными буквами сияет: «Драко Малфой — чистокровный ублюдок».

Глаза Джинни расширяются, но не столько от написанного оскорбления, сколько от вида смертельно бледного лица Драко, когда замечает его зловещую усмешку и понимает, что совершенно беспомощна. Внутри всё холодеет. Она никогда не хотела бы почувствовать себя так снова.

«Жалкое зрелище».

— Какие-то проблемы?

Драко со свитой резко поднимает голову, а Джинни слышит приближающийся голос профессора Снейпа. Малфой поспешно взмахивает палочкой и опускает ее. Чары тут же ослабевают, и Джинни чувствует, как тело наконец ей подчиняется. Каждая частичка буквально дрожит, словно желе, и ей хочется заплакать от облегчения.

— Просто тренируемся в чарах, — лжёт Драко и при этом выглядит абсолютно уверенным в том, что декан факультета займет его сторону.

Конечно же, Снейп снисходительно улыбается, от чего у Джинни сводит зубы. «Я тоже на вашем факультете», — хочет сказать она.

Глаза Снейпа скользят по её лицу, ловят взгляд и на мгновение задерживаются.

— Вы хотите что-то добавить, мисс Уизли?

Драко бросает на нее угрожающий взгляд из-за спины Снейпа.

Джинни сжимает челюсти, внутренне закипая от гнева. Она не знает, кого ненавидит больше в этот момент.

— Нет, сэр.

Снейп коротко кивает, его чёрные глаза странно блестят.

— Тогда почему бы вам не пойти туда, куда вы шли.

Малфой со свитой неторопливо уходят, а Джинни с бешено колотящимся сердцем смотрит им вслед. Она не уверена, почему так дрожат ноги — от страха или от гнева. Но, чувствуя на себе пристальный взгляд Снейпа, заставляет себя идти, игнорируя слабость в коленях. К черту ноги, к черту колени.

Снейп медленно следует за ней на расстоянии нескольких шагов до самого замка, как будто не доверят сделать даже такую малость.

— Мисс Уизли, — окликает он, когда они заходят внутрь, и она собирается свернуть в сторону гостиной.

Джинни оборачивается, взгляд её пылает яростью, которую она даже не пытается скрыть.

— Да, сэр? — отрывисто спрашивает она.

Снейп выглядит слегка ошеломлённым, будто не ожидал такого напора, но его лицо быстро возвращается к привычной маске холодного равнодушия. Хотя Джинни уверена, что заметила в глазах что-то похожее на грусть.

Он вздёргивает подбородок.

— Не слоняйтесь в коридорах.

Только через мгновение она понимает, что он отчитывает ее, хотя сам окликнул, заставив остановиться.

— Да, сэр, — отвечает она, разворачивается на каблуках и исчезает на лестнице.

Она чувствует на спине его взгляд, пока не скрывается за поворотом.

— Джинни, — говорит Смита, как только она заходит в гостиную. — Где ты…

Но, видимо, она выглядит почти так же плохо, как и чувствует себя, потому что Смита замолкает на полуслове, мягко берёт за руку и уводит в спальню.

Руки у неё всё ещё трясутся.

Следующие тридцать минут Джинни обзывает Драко и Снейпа самыми грязными словами, какие только может придумать.

— Я даже не делала этого! — восклицает она и раздражённо бьет рукой по одеялу.

Самое обидное даже не в том, что Драко напал на неё, а в том, что у неё самой не хватило смелости провернуть эту выходку, за которую он решил отомстить. Она должна была сама до этого додуматься!

— Это был Тобиас, — говорит Смита, глядя на неё круглыми глазами, полными ужаса.

— Что?

Смита закусывает губу и бросает на неё неуверенный взгляд.

— Значок. Я уверена, он не думал, что...

Джинни качает головой. Лежа на кровати, она обнимает руками подушку.

— Это неважно.

Смита сворачивается калачиком в изножье кровати и тёплым успокаивающим жестом обнимает лодыжку Джинни.

На следующее утро Джинни просыпается с тяжестью в ногах и отголосками тихого голоса в ушах, а перед глазами смутно мелькают уплывающие картинки из сна. Пятна чернил, некто, дергающий за ниточки, и собственные конечности, двигающиеся без контроля.

— Джинни? — спрашивает Смита, сонно моргая в изножье постели.

— Судорога, — на ходу врёт Джинни, резко подтягивая ноги к груди и потирая икры, чтобы сделать обман правдоподобным.

— О, извини, — виновато говорит Смита, потягивается и морщится, разминая затёкшую спину.

Остальные девочки в спальне шевелятся, и пора одеваться, спускаться на завтрак и идти на занятия, как будто всё нормально.

Нормально.

* * *

В течение следующих нескольких недель, предшествующих Святочному балу, Джинни старается не бродить по коридорам в одиночку. Она не знает, что именно Смита рассказала Тобиасу, но между ними, кажется, установилась негласная система напарников.

Джинни хочется съязвить, что для Слизерина такая заботливость совсем нехарактерна, но это выглядит глупым и мелочным. К тому же речь идёт о Смите. Даже Тобиас, судя по всему, стал более серьёзным после того случая.

«В конце концов, мы, слизеринцы, должны держаться вместе».

Где-то тут точно есть шутка, но смеяться почему-то не хочется.

На зельеварении Джинни время от времени ловит себя на том, что скользит взглядом по Снейпу. Она почти уверена, что он наблюдает за ней, но каждый раз, когда решается посмотреть в ту сторону, его взгляд оказывается направлен куда-то мимо неё. Да и с чего бы ему за ней наблюдать?

В ночь Святочного бала Джинни сидит и ждет возвращения старшекурсниц, чтобы послушать их истории о танцах, платьях и сплетнях. Может, даже немного помечтать о том дне, когда она тоже вот так будет гулять допоздна.

Вот только шумная компания девушек, вернувшихся с вечеринки, не смеется и не зевает с усталым удовлетворением. Они врываются в общую гостиную, их голоса звучат громко и возбужденно. При этом одна из девушек оказывается в центре, будто остальные взяли ее в своеобразный защитный кокон.

— Он заслуживает смерти, — говорит одна из них.

Даже из своего укрытия Джинни видит на коже девушки, стоящей в центре, следы от синяков, а на лице дорожки слез. Порванная ткань. Джинни тратит лишь мгновение на то, чтобы собрать все воедино и выстроить логическую цепочку. Когда ей удаётся это сделать, она чувствует, как по позвоночнику пробегает колючий страх. Она вспоминает, как не могла двигаться, как полностью находилась в чьей-то власти.

Джинни не может не думать о том, какими уязвимыми иногда бывают девочки.

— Страдания гораздо лучше, — возражает другая девушка, которую, похоже, беспокоит не столько гипотетическое убийство, сколько возможность наказания.

Остальные вступают в разговор, и в общей гостиной рождаются планы. Как им пробраться на корабль, как его потопить, как проклясть двери и захлопнуть навсегда — каждая новая идея становится всё более жестокой.

— Нет, — перебивает Теодора, и голос семикурсницы заглушает все остальные. Она не особенно высокая, не громкая и даже некрасивая, формально не староста, но Джинни давно заметила, как все её слушаются. Она — главная во всем, что имеет значение. — Это должно быть публично. Все должны узнать, что бывает, когда пытаются силой взять что-либо у слизеринок.

После этих слов всё быстро организуется. Одна из девушек накладывает чары на лица всех присутствующих. Они не преображаются, не меняются, а просто размываются. Как бы Джинни ни старалась, их черты ускользают от нее, словно капли дождя по стеклу. С надвинутыми на головы темными капюшонами они настолько похожи на дементоров, что холодок страха пробегает по позвоночнику.

Джинни поворачивается и видит рядом Смиту, её лицо чуть бледнее обычного, но оно всё равно спокойное.

— Я пойду, — решает Джинни, понимая, что ей нужно увидеть, как это произойдёт.

Смита сглатывает:

— Хорошо.

— Ты не должна...

— Если ты пойдешь, то и я пойду.

Джинни кладет ладонь на руку Смиты и сжимает её. Хогвартс отнял у неё многое, включая квиддич, но сейчас проследить за старшекурсницами — все равно что взлететь в небо.

К тому времени, как Джинни и Смита догоняют их, девушки уже выводят Грегора из корабля Дурмстранга. Его грубо толкают вперед, ставя перед Лайзой, которую Джинни узнаёт только по оторванному подолу мантии.

— Это он? — спрашивает одна из девушек. Джинни догадывается, что говорит Теодора. Голос звучит резко, словно дрожит от сдерживаемого гнева.

— В чем дело? — пытается возмущаться Грегор.

Одна из девушек выхватывает палочку.

— Петрификус Тоталус! — выкрикивает она, и тело Грегора мгновенно застывает в вертикальном положении, только глаза продолжают бешено вращаться.

— Это тот самый? — повторяет Теодора.

Слышен шорох ткани, который Джинни принимает за кивок.

— Да.

— Ты сказала ему, что его внимание нежелательно?

Лайза еле заметно вздрагивает.

— Да.

— И он послушал?

— Нет.

— Клянешься ли ты своей магией и кровью, что это правда?

— Да.

— Очень хорошо.

Круг девушек смыкается вокруг Грегора.

Джинни всего тринадцать, когда она впервые так близко видит Непростительное проклятие в действии. Она знает, что должна быть в ужасе. Знает, что наказание за такое ужасное преступление — это заключение в Азкабан. Но видеть, как парень из Дурмстранга корчится, лепечет и умоляет о прощении... Это кажется не столько злом, сколько чем-то заслуженным. Что же более непростительно — мерзкое заклинание или преступление, которое он совершил?

Так ведь?

«Право сильного», — напоминает ей жесткий и резкий голос Тома в голове.

Джинни и Смита наблюдают, как девушки заставляют Грегора написать признание — его руки двигаются очень неуклюже под действием Империуса. Потом они увеличивают и копируют его слова, заполняя ими стены. Только когда они связывают его и накидывают верёвку на шею, Джинни подаётся вперёд, и сердце замирает в груди.

Конечно, они не...

Джинни подаётся еще больше вперёд, когда Грегора поднимают на балкон над входом. Смита хватает её за руку, пытаясь удержать, но Джинни стряхивает её. С приглушённым вскриком Грегор падает за край.

Джинни не сразу понимает, что, видимо, издала какой-то звук, потому что все оборачиваются и смотрят на нее. Их лица всё ещё скрыты искажённой маской чар, словно призрачный туман висит над ними. На мгновение Джинни думает: «Вот и все. Я — следующая».

Но та девушка, которую Джинни приняла за Теодору, поднимает руку, и группа слизеринок расступается, словно приглашая её осмотреть их работу.

Джинни не знает, как ей удается сдвинуться с места, она просто тяжело сглатывает, борясь с комком в горле, и бесшумно проходит сквозь ряды.

Когда она идёт мимо, раздаётся тихий шёпот, и лицо обдувает прохладный ветерок. Она не сразу понимает, что кто-то замаскировал её. Для защиты или просто для себя — она не знает. Её пальцы сжимают холодный камень. Она нагибается через выступ, чтобы посмотреть вниз.

Грегор смотрит на нее широко раскрытыми глазами, его тело раскачивается из стороны в сторону на ремне, затянутым вокруг талии. Испуганный, но вполне себе живой.

Джинни думает, что должна быть в ужасе, должна осудить жестокость, проявленную слизеринками. Но вместо этого чувствует мрачное удовлетворение. Её губы сами собой изгибаются в слабой, почти зловещей полуулыбке.

Когда она оборачивается, все девушки уже исчезли, словно растворились в ночи. Только Смита стоит в коридоре, прижав руки ко рту.

Джинни подбегает к ней и хватает за локоть.

— Пойдём. Давай уйдём отсюда.

Меньше всего ей хочется, чтобы их застали так близко к месту происшествия.

Смита не спорит, позволяя Джинни увести себя.

* * *

На следующее утро Грегора находят раскачивающимся над входом в Большой зал. Его глаза широко раскрыты, он беззвучно кричит сквозь кляп. Сверху яркими магическими буквами, написанными его собственной рукой, сияет признание:

«Я извращенец и вор. Я пытался взять у слизеринки то, что она не хотела отдавать. За это я заслуживаю смерти».

Они заставили его поверить в это, он верил в эти слова вплоть до того момента, когда завязанная вокруг шеи веревка остановила его падение за мгновение до неизбежного. Он был жив, но потрясен. И всё же, если бы кому-то требовалось ещё подтверждение его страха, достаточно было взглянуть на подозрительную лужицу, собравшуюся прямо под ним.

Профессорам понадобился почти час, чтобы придумать, как спустить Грегора вниз. Ещё две недели ушло на то, чтобы избавиться от всех следов инцидента. Этого времени оказалось достаточно, чтобы каждый ученик в школе успел увидеть это зрелище своими глазами.

Проходит несколько дней. Те самое слизеринки продолжают наблюдать за Джинни, следят за каждым движением, словно ждут, что она сдаст их, побежит к Снейпу или Дамблдору. Ждать им в таком случае придется долго.

Она до сих пор не понимает, что на самом деле произошло той ночью и что она чувствует по этому поводу, но бежать к учителям она точно не собирается. Ни к Снейпу, ни к МакГонагалл. Она подозревает, что у них нет ответов на все вопросы, как бы они ни хотели, чтобы ученики так думали.

В конце концов, наказывать оказывается некого. Даже когда Грегор вновь обретает способность говорить, он только лепечет о безликих волшебницах в мантиях. Джинни понимает, что это ещё одна часть того, что значит быть слизеринкой. То, что они готовы выполнить задуманное, еще не означает, что они примут и наказание за содеянное.

Это не мешает парням из Хогвартса и Дурмстранга бросать на слизеринок настороженные взгляды. Джинни чувствует это на себе каждый раз, когда идёт по коридору. Зеленый цвет формы теперь словно клеймо и предупреждение для всех вокруг.

Прошло уже несколько недель, но она всё ещё не может думать о той ночи без странного ощущения в животе. Это не похоже на страх. Это что-то другое. Что-то новое, непривычное... и пугающе правильное.

Интересно, что это говорит о ней самой?

По ночам Том долго смеётся в её снах, его голос звенит победной трелью, словно он знает что-то, чего она сама пока не осознаёт.

Второе задание Турнира трёх волшебников оказывается не таким зрелищным, как первое, но напряжения в нём не меньше. Ученики выстроились вдоль берега озера, наблюдая за его тёмной поверхностью. Чемпионы появляются один за другим, буксируя своих заложников, и толпа взрывается одобрительными возгласами.

Гарри снова выделяется на общем фоне. Несмотря на то что он явно не стремился к новой порции сомнительной славы, его природная храбрость опять берёт верх. Драко воспринимает это как личное оскорбление. Но, окружённый поклонниками и доброжелателями (забавно, как быстро все может измениться) и менее дружелюбными репортёрами (некоторые вещи все же не меняются), Гарри оказывается вне досягаемости. Драко не может его тронуть. Зато настало время для его второй любимой игры.

На пути обратно в замок он идёт всего в нескольких шагах позади Джинни и бормочет в спину оскорбления. Джинни чувствует, как напрягаются плечи, но не слишком переживает, потому что вокруг достаточно людей, чтобы он не решился перейти границы.

Однако Драко явно раздражает такое безразличие. Наконец он обгоняет её и оказывается лицом к лицу. Он открывает рот, собираясь извергнуть поток острот и оскорблений, но ничего не выходит. Он просто хрипит. Его рука тянется к горлу, лицо краснеет, глаза расширяются. Кажется, будто ему нечем дышать.

Джинни хмурится в недоумении, не понимая, что происходит. Не дождавшись ответа, она даже тянется к нему, чтобы проверить, всё ли в порядке. Но Драко отшатывается и смотрит на её руку, в которой ничего нет. Палочка Джинни так и болтается бесполезно в кармане мантии.

Она бросает на него раздражённый взгляд, раскинув руки в стороны. Что бы это ни было, она тут ни при чем. Он может попытаться опять свалить все на нее, но более двадцати свидетелей вокруг видели, что она даже не доставала палочку.

Драко начинает паниковать по-настоящему. Гойл судорожно впивается пальцами ему в горло, будто пытаясь освободить от чего-то невидимого.

Джинни сжимает губы, чувствуя, как в груди нарастает тревога. Она уже почти убеждена, что он задохнётся, но внезапно Драко оседает между Крэббом и Гойлом, тяжело втягивая воздух, как будто только что вынырнул из глубины.

Толпа учеников расходится, наблюдая за ним, и Джинни замечает над головами одну из слизеринских старшекурсниц. Это Антония — та самая девушка с длинным чёрным хвостом, которую она запомнила с ночи Святочного бала. Лёгкой, почти танцевальной походкой она отходит прочь, как будто ничего не случилось.

Джинни решительно бросается за ней, не обращая внимания на тяжело дышащего Драко. Она догоняет её у самого входа в слизеринскую гостиную.

— Ты... ты это сделала?

Антония оборачивается с лёгким движением головы, её глаза светятся напускной невинностью.

— Что сделала? — Она спускается по ступенькам, скользя с такой грацией и элегантностью, будто все движения заранее отрепетированы. Кажется, что вся её жизнь — один сплошной танец.

Джинни не собирается так просто отступать. Элегантные манеры или нет, теперь она точно уверена, что именно Антония устроила всё это с Драко. Но она и представить себе не может, как спросит, почему та решила помочь. Вместо этого она интересуется:

— Как ты это сделала?

Антония резко останавливается, её губы приподнимаются в хитрой ухмылке. Она наклоняется к Джинни, словно собирается выдать величайший секрет и только и ждала ее вопроса.

— Знаешь, что самое интересное в этом заклинании? Его совершенно невозможно отследить. Даже если кто-то проверит твою палочку, проверит последнее заклятие, единственное, что они увидят, — это Акцио. — Она смеётся, покачивая своей палочкой. — Это гениально.

— Это... законно?

Антония поднимает бровь в ответ, словно это самый нелепый вопрос, который Джинни когда-либо могла задать. Однако кое-кто другой отвечает за нее.

— Не думаю, что ты хочешь спросить именно об этом.

Джинни оборачивается и видит Теодору. Она сидит у камина, лениво перелистывая книгу. Её светлые волосы собраны в тугой, безупречно гладкий хвост. Джинни бросает быстрый взгляд на Антонию, чтобы оценить её реакцию на столь нехарактерное для седьмого курса вмешательство. Они обычно редко опускаются до разговоров с младшекурсниками.

Антония лишь ухмыляется, словно говорит: «Ну вот, теперь ты тоже влипла».

— Что… — Голос Джинни предательски дрожит, и она прочищает горло. — А о чём я хочу спросить?

Теодора прижимает палец к строке в своей книге, чтобы не потерять место чтения.

— Кажется, в ночь Святочного бала тебя не особо волновал вопрос законности.

Слова заставляют желудок Джинни сжаться. Нет, не волновал. У неё был шанс сдать их, поднять тревогу, сделать хоть что-то, кроме как просто стоять в стороне и молчать. Но это ведь совсем не то же самое, что участвовать.

Не так ли?

— Ты ведь не хочешь знать, законно это или нет, — говорит Теодора, наконец поднимая голову. Её глаза словно заглядывают в самую душу Джинни, задавая вопрос, который та не готова услышать.

Джинни закусывает губу.

— Я хочу знать, правильно ли это, — наконец отвечает она.

— Не всегда это одно и то же, — говорит Теодора, и в тоне звучит лёгкое, едва заметное превосходство. Её слова словно пронзают Джинни, вызывая невольный гнев.

Джинни хмурится.

— И кто это решает? Ты?

Позади раздаётся удивлённый вздох Антонии, но Джинни не оборачивается. Вполне возможно, что она зашла слишком далеко. Может, просчиталась. Но бежать, поджав хвост, она точно не собирается, даже если бы и следовало. Её спина выпрямляется, а подбородок гордо поднимается.

Теодора удивленно улыбается им обеим, как-то широко и слегка покровительственно, но в то же время с веселым блеском в глазах.

— Это самое интересное, — говорит она, захлопывая книгу и плавно поднимаясь на ноги. Она подходит к Джинни, возвышаясь на добрых пять дюймов. Она старше Джинни всего на четыре года, но в этот момент кажется, что ей может быть и пятьсот лет.

Теодора протягивает руку к лицу Джинни, и та невольно вздрагивает. Она не знает, чего ожидать. Улыбка Теодоры становится шире, пальцы останавливаются на миг, а затем мягко заправляют прядь рыжих волос за ухо. Наклонившись ближе, Теодора говорит:

— Ты должна решить это для себя сама.

Джинни хмурится, желая задать ещё несколько вопросов, но Теодора явно не собирается продолжать разговор. Она коротко кивает Антонии и уходит из гостиной, проходя мимо стоящей с широко раскрытыми глазами Смиты.

Антония приходит в себя и со смехом хлопает Джинни по плечу.

— Вот же чёрт, — бросает она вполголоса с неподдельным весельем.

— Что это было? — шепчет Смита, глядя, как Антония уходит.

Джинни качает головой. Её колени всё ещё дрожат. Она не имеет ни малейшего понятия.

* * *

Чары — один из любимых предметов Джинни. Они немного хаотичны, но продуктивны, и почти каждый урок проходит с палочкой в руках. Постоянное действие, а не сухая теория, как на трансфигурации, или бесконечные рассказы о том, что случилось давным-давно, как на истории магии. Смита больше любит числа и теорию — это просто её натура. Джинни же всегда предпочитала заниматься делом.

В этом году они договорились сидеть вместе с девочкой по имени Луна Лавгуд. Белокурая, стройная, мечтательная рейвенкловка, которая невероятно симпатична в своей причудливой манере. Смита, кажется, не имеет ничего против нее, несмотря на то, что та иногда говорит. Луна может быть странной, но она умна и серьезно относится к учёбе, в отличие от некоторых других их одноклассников. Смите этого более чем достаточно.

Джинни же нравится Луна за то, что пусть она и странная, зато всегда честная. Ей нравится разговаривать с человеком и знать с абсолютной уверенностью, что он имеет в виду именно то, о чем говорит, пусть даже речь идет о морщерогих кизляках или о чем-то другом столь же безумном. Это успокаивает.

Однако, несмотря на симпатию к Луне, она остаётся мимолётной знакомой. Они не общаются вне уроков, не тусуются и не собираются, чтобы учиться вместе. Поэтому, когда Джинни и Смита задерживаются после урока, убирая следы разбрызганных чернил (результат неудачного заклинания), Луна уходит с остальными.

Джинни показывает Смите полезные чары откачки, которые переняла от мамы, и они быстро справляются с задачей. Когда всё готово, последние ученики всё ещё толпятся в коридоре за дверью. Джинни выходит как раз вовремя, чтобы услышать, как чей-то голос едва ли не поет с насмешкой:

— Полоумная, полоумная Лавгуд…

Эхо разлетается по коридору и следом раздаётся смех.

Два мальчика стоят перед Луной, преграждая ей путь и дразня. Джинни узнают синие и серебристые цвета на мантиях и понимает, что они из Рейвенкло. Неужели то, что они учатся на одном факультете, даёт им право ее высмеивать?

Пора уходить и оставить Луну наедине со всем этим. Смита уже прошла несколько шагов вперёд по коридору, где их ждёт Тобиас. Джинни собирается последовать за ней, но тут один из мальчиков поднимает палочку, слегка взмахивая ею, будто собираясь наложить заклятие в дополнение к жалящим словам. Джинни с содроганием вспоминает ощущение своего полностью обездвиженного тела, и ноги сами несут ее вперед, даже не нужно отдавать им команду.

— Эй! — резко бросает Джинни, делая шаг к мальчикам.

— Что?

Первый мальчик краснеет, когда понимает, с кем говорит. Не с Джинни Уизли, а со слизеринкой. Впервые этот испуганный взгляд не вызывает у Джинни ощущения, будто она — чудовище.

— Оставь её в покое, — говорит Джинни.

Второй мальчик выглядит немного спокойнее и скрещивает руки на груди.

— Или что?

Когда-то у нее не хватило бы духу принять этот вызов и она бы предпочла уйти. Не привлекать к себе внимания. Но, чёрт возьми, ей нравится Луна. И это неправильно.

Джинни делает небольшой шаг вперёд, приподнимая одну бровь так, как это делала Теодора.

— Ты действительно хочешь это узнать? — спрашивает она, перебирая пальцами свою палочку.

В самом начале это было всего лишь притворством и бравадой, попыткой запугать, но в этот момент Джинни понимает, что если потребуется, она его проклянет, что в ней есть эта решимость. В конце концов, у нее были годы практики на братьях, и она всю жизнь отстаивала себя. (И почему, ну почему она об этом забыла? Почему пыталась стать кем-то другим?)

Она сделает это.

Но голос Антонии в голове предупреждает о том, что не стоит проклинать этих тупых мерзавцев прямо здесь в коридоре на глазах у стольких свидетелей. Джинни мрачно улыбается этим истинно слизеринским доводам.

Её улыбка, похоже, заставляет более смелого мальчика замешкаться, всего лишь на мгновение. В конце концов, он не гриффиндорец, не тот, кого храбрость подстегивает к глупости. Поэтому когда рядом с Джинни встаёт Смита, а рядом со Смитой — Тобиас, мальчик из Рейвенкло отступает, явно просчитав все вероятности и сообразив, что они не в его пользу. Он хмуро смотрит на нее, потом отворачивается.

Умные все-таки эти рейвенкловцы.

Остальные ученики, праздно слонявшиеся вокруг достаточно долго, чтобы увидеть развязку, тут же начинают обсуждать между собой случившееся. Перешептывания и возбужденные голоса эхом отдаются от каменных стен.

Джинни убирает палочку и поворачивается к Луне, которая наблюдала за происходящим с широко раскрытыми глазами, как будто ей было любопытно, из-за чего вся эта суета.

— Не хочешь спуститься к озеру и вместе поработать над заданием по чарам? — спрашивает Джинни.

Ее немного задевает то, как сияет лицо Луны, словно она вручили ей ключи от какого-то тайного рая.

— О, да. Было бы чудесно. Я давно хотела собрать побольше вембы шмыгли.

Джинни понятия не имеет, кто или что такое эти «вембы шмыгли», просто знает, что никто не посмеет сказать Луне хоть слово, пока она рядом.

Больше нет.

И это абсолютно правильно.

* * *

Джинни крепче сжимает палочку и делает осторожный шаг к стоящему перед ней предмету.

Это зеркало, одно из тех высоких, причудливо-овальных, к которым так неравнодушна тетушка Мюриэль. Только стекло на этом поцарапано и запотело, а изнутри, кажется, доносится легкий скрип, словно в его глубине образуются крошечные трещинки. Больше всего Джинни хочет отвернуться и отойти как можно дальше от этого зловещего предмета.

Усилием воли она заставляет себя подойти ближе и сосредоточиться на зеркале. На поверхности появляется отражение. Только это не ее отражение. Холодные, угловатые черты лица выглядывают из-под копны тёмных волос. Его темно-зелёная мантия идентична её собственной.

— Подменыш, — обвиняет он похожим на змеиное шипение голосом.

Джинни инстинктивно поднимает руку, чтобы заслониться, спрятаться от этих глаз. Но его рука пробивает зеркальную поверхность и хватает её за запястье. Она сопротивляется, вырываясь, но он лишь улыбается, почти с видом гордого брата.

— Странное сходство, — произносит он, впиваясь пальцами в зелёные чернила, выжженные на её коже.

Позади неё Грозный Глаз что-то говорит вдалеке, может быть, подбадривает, но скорее сурово наставляет. Бдительность!

Джинни резко встряхивает головой, пытаясь прогнать нарастающий гул в ушах.

«Я не такая, как ты, Том», — хочет сказать она.

Том улыбается, как будто слышит её.

«Я тебя сотворил».

— Нет.

— Уизли! — рявкает Грюм, теряя терпение.

Где-то на периферии шёпот становится громче, остальные ученики переглядываются, с любопытством наблюдая за происходящим.

Глядя Тому прямо в глаза, Джинни берет в руку палочку и произносит:

— Риддикулус.

На нём вырастает копна рыжих волос и появляются огромные круглые черные очки, склеенные на переносице белым скотчем. Том в ярости отшатывается назад, запутываясь в клетчатой юбке, обвивающей его ноги. Джинни смеется, и от смеха стекло разбивается.

Действительно, странное сходство.

Боггарт пританцовывает, отступая от нее, и ищет новую жертву для внушения ужаса. Он превращается в акулу, чьё жидкое тело разрезает воздух, как воду. Джинни делает шаг назад, скрываясь в толпе учеников, чтобы понаблюдать... Или чтобы спрятаться. Голос Тома всё ещё звучит у неё в ушах.

Но не потому, что Тома больше нет. Джинни знает это. Она всегда знала, несмотря на цепкие сомнения, которые держались за её разум слишком долго. Теперь здесь только она. Только её собственные мысли и её собственные решения. Но иногда она всё ещё задаётся вопросом... не сделал ли он её такой, какой она никогда не хотела бы стать.

Она смотрит на боггарта. Теперь это крошечная акула, мечущаяся кругами в аквариуме с золотыми рыбками, будто её существование уже никого не интересует.

Нет.

Том изменил её. Этого она не может отрицать. Он открыл ей глаза на вещи, которые иначе она бы не увидела. Он закалил её и сделал сильнее. Но больше он не может манипулировать ею. Все её поступки и причины — только её собственный выбор.

Её выбор.

— Кто это был? — интересуются девочки, когда Грюм возвращает боггарта обратно в шкаф. — Бывший парень? — поддразнивают они.

Джинни смеётся, и шкаф вздрагивает.

— Что-то вроде того, — отвечает она, чувствуя, как слегка краснеют щеки.

Она выходит из кабинета, оставляя Тома запертым в прошлом — там, где ему самое место.

* * *

Гарри Поттер выходит из лабиринта финального испытания Турнира трёх волшебников с мёртвым телом на руках, и в тот же миг всё меняется.

На территории школы царит полный хаос, люди в панике толкаются. Джинни уже давно потеряла из виду Смиту, но знает, что Тобиас остался с ней. Она пытается пробиться вперёд, к тому месту, где последний раз видела Гарри. Её глаза ищут блеск знакомых рыжих волос, силуэт мамы, который всегда казался ей самым надёжным. Но вместо этого её отталкивают назад. Толпа прижимает к трибунам, и приходится шагнуть в тень под сиденьями, чтобы ее не затоптали.

Людской поток внезапно делится и в образовавшейся дыре Джинни видит Драко, стоящего по ту сторону прохода.

Мгновение он выглядит немного потерянным и смущенным среди плачущих и кричащих учеников. Все чаще слышится эхо слов о Седрике, Поттере и Темном лорде. Но затем Драко оборачивается и видит, что Джинни наблюдает за ним. Его губы кривятся в самодовольстве, как будто он каким-то образом ответственен за весь этот хаос.

Но она помнит, что сначала его охватил страх. Запоминает это.

Малфой толкает плечом вездесущих Крэбба и Гойла, жестом указывая на Джинни. Это откровенное запугивание. На мгновение она представляет, что парит в небе на метле, а это всё — не более чем очередной матч по квиддичу. Даже в том хаосе, что сейчас царит вокруг внизу, он не посмеет ничего предпринять против нее.

Ведь так?

Рука ложится Джинни на плечо, и она едва не подпрыгивает.

— Джинни, — говорит Джордж, обнимая её за плечи и притягивая ближе. Рядом стоит Фред с поднятой наготове палочкой и смотрит в толпу, словно готов к любому повороту событий.

Джинни мельком бросает взгляд на проход, где только что стоял Малфой, но теперь его там уже нет.

— Пойдём, Джин, — произносит Фред, мягко прижимаясь к ней с другой стороны. — Мама хочет, чтобы мы подождали внутри.

Они провожают ее обратно в замок и сворачивают в Большой зал, пока все остальные еще толпятся снаружи. Она может различить отголоски истеричных голосов, поднимающихся вверх по холму и отражающихся от камней. Внутри они занимают нейтральную середину и садятся за стол Хаффлпаффа.

Целый год в школе, а Джинни снова вернулась к тому, с чего все началось. Она до смерти напугана, чувствует себя чертовски маленькой, а её братья, словно две опоры, прижимаются к ней с обеих сторон.

В течение следующих часов они наблюдают за тем, как люди проходят мимо входа, как ученики идут в общие гостиные, как мелькают в коридорах сотрудники Министерства и профессора, и один раз, когда наступил очень поздний час, даже появился дементор.

Джинни прижимается к Джорджу, чувствуя, как мороз пробегает по коже, но на этот раз в её ушах не звучит знакомый голос. Тишина.

Проходит ещё минут двадцать, и в коридоре появляется мама с Роном.

— Это правда? — спрашивает Фред, вскакивая так резко, словно его подбросила вверх пружина. Часы неподвижного ожидания словно пролетели как один миг.

Мама бросает на него строгий взгляд.

— Пойдём, — говорит она и берет Джинни за руку.

Но от близнецов так просто не отделаться. Не сегодня.

— Ты-Знаешь-Кто действительно вернулся? — настойчиво требует ответа Джордж.

Мама злится и не хочет грузить их лишним, но если Сами-Знаете-Кто смог найти дорогу к Гарри, то он сможет найти дорогу к кому угодно.

Рон внезапно останавливается и оборачивается. Смотрит на братьев. Его лицо бледнее обычного и необычайно серьёзно.

— Это правда. Гарри видел его.

Мама тут же разворачивается к нему.

— Рональд!

В кои-то веки он не выглядит раскаявшимся и не отводит взгляда, словно даже он начинает немного взрослеть перед лицом того, что их ждет.

— Они заслуживают знать, — говорит он.

Мама качает головой и жестом указывает всем на выход.

— Всем в постель. Сейчас же.

Все вместе они идут к лестнице. Джинни останавливается посреди вестилюбя.

— Мам. Моя спальня там, — говорит она, указывая в противоположном направлении.

Мама замедляет шаг, почти комично поднимая одну ногу над нижней ступенькой.

— Точно, — говорит она и выглядит при этом взволнованно. Ее будто разрывает на части, она снова поворачивается к Джинни. — Конечно.

Фред опускает руку на плечо Рона и ухмыляется, но при этом улыбка не достигает его глаз.

— Не волнуйся, мам. Мы проводим крошку Ронникса до кровати.

— Уложим его очень хорошо, — подхватывает Джордж, поглаживая Рона по голове.

Тот возмущенно отмахивается от Джорджа, и Джинни хочет проследить за ними, так страстно этого хочет, как еще никогда не хотела с первого дня учебы в Хогвартсе.

Мама не спеша целует и обнимает каждого, после чего, наконец, отпускает их, и Джинни понимает, что если уж братья молча позволяют маме нянчиться с ними, то ситуация действительно серьезная. Даже Рон молчит.

— Спокойной ночи, Джин, — говорит Рон.

Джинни смотрит, как он уходит, засунув одну руку в карман, наверняка с палочкой внутри, словно ожидая, что в любой момент на него могут напасть.

Мама берёт её за руку, прочищает горло и оглядывается по сторонам.

— Вообще-то я не знаю, где…

Джинни кивает.

— Сюда.

Она ведет маму по лестнице и под землю к озеру, их шаги отдаются эхом в тишине. Воздух становится прохладным и влажным, что уже давно стало для Джинни привычным. Мама молчит, и Джинни старается не позволить этому еще большее ее нервировать.

Больше всего на свете ей хочется услышать от мамы, что всё будет хорошо, что появление Сама-Знаешь-Кого — это ещё не конец всему. Но мама выглядит такой бледной и обеспокоенной, что Джинни не решается спросить.

— С Гарри всё в порядке? — спрашивает она, когда они останавливаются перед входом.

Мама, до этого так пристально изучавшая глухую каменную стену подземелий, за которой скрывался вход в гостиную Слизерина, бросает на Джинни быстрый взгляд. Ее глаза выражают сильнейшее беспокойство. Она пытается изобразить улыбку, но ничего путного из этого не выходит.

— Конечно, милая. С ним всё в порядке. Его оставили в больничном крыле только на ночь, просто на всякий случай.

Джинни прикусывает внутреннюю сторону щеки.

— Ты вернешься туда и останешься с ним?

Мама смотрит на нее тем же оценивающим взглядом, с каким обычно решает, не пора ли купить своим постоянно растущим сыновьям еще одну пару мантий.

— Думаешь, стоит?

Джинни кивает. Ей не нравится идея оставить Гарри одного в больничном крыле, особенно после того, что произошло. Она знает, что если бы это был кто-то из них, маму не смог бы заставить уйти ни Дамблдор, ни кто-либо другой.

— Думаю, ему бы это понравилось.

Мама одаривает её мягкой улыбкой, но в ней есть что-то такое, от чего у Джинни начинает щемить в груди. Она откидывает ей волосы с лица, тем же жестом, как делала это всегда, когда Джинни была еще ребенком, и целует в макушку.

— Ты хорошая девочка, Джинни, — говорит она с яростной гордостью в голосе.

Джинни обнимает её, задерживаясь на секунду, чтобы вдохнуть запах маминой мантии.

— Спокойной ночи, мам.

Она шепчет пароль и исчезает внутри. В общей гостиной не так уж много людей. Джинни быстро проходит к коридору, ведущему в спальни, когда слышит позади голос Драко.

— Жаль, что вместо него оказался не Поттер. Хотя, наверное, было бы слишком много просить, чтобы прикончили их обоих.

Джинни застывает, когда их смех раздается в ушах.

Братья рассказывали ей о «красном тумане», который застилает глаза, когда переполняет гнев и полностью теряется контроль. Но у неё всё иначе. Никакого тумана, никакого ослепления. Наоборот, в её сознании наступает абсолютная ясность. Спокойствие разливается внутри, как ледяная вода, и она в кои-то веки точно знает, что делать.

«Ты хорошая девочка, Джинни».

Это легко. Это нечто конкретное. Это то, с чем она может бороться, в отличие от того, что происходит снаружи и уже разрывает ее семью на части.

Она разворачивается на каблуках и идет прямо на Драко.

Тот удивленно вскакивает на ноги, заметив её бешеный темп, а вот его свита оказывается намного медлительнее. Джинни не останавливается, пока не оказывается прямо перед ним. Она со всей силы толкает его в грудь. С возмущенным возгласом Драко падает обратно на диван, а его головорезы вскакивают на ноги по обе стороны.

Джинни выхватывает палочку, насылает на Гойла Летучемышиный сглаз и отступает назад, уходя из-под удара Крэбба, когда тот бросается на нее. Это всего лишь очередной квиддичный матч, говорит она себе. Еще одно быстрое проклятие — и руки Крэбба связаны, а Драко сидит на диване в одиночестве с широко открытыми глазами. (Все эти долгие годы, проведенные над штудированием учебников, наконец-то окупились. И да, жизнь иногда преподносит удивительные сюрпризы.)

Джинни подходит к Драко ближе, пока буквально не нависает над ним, и говорит то, что должна была сказать еще тогда, когда он впервые поднял на нее руку.

— Я не боюсь тебя, Малфой. Так что если хочешь драки, я с радостью тебе её устрою.

Видно, что он не ожидал, что она станет сопротивляться, что осмелится перейти в наступление.

Теперь Драко в затруднительном положении: его вызвали на открытый конфликт. В гостиной почти нет свидетелей, только несколько слизеринцев, которые, кажется, совсем не интересуются ни зрелищами, ни Турниром трех волшебников. (Возможно, они даже не догадываются, какие события разворачиваются за пределами этих стен, и как сильно всё изменилось, думает Джинни.) Они лениво наблюдают за происходящим, выражая скорее праздное любопытство, чем искреннее желание узнать, кто в итоге выйдет победителем.

Джинни вдруг охватывает странное чувство. Здесь, среди тех, кого она привыкла считать врагами, она ощущает себя… защищённой. Словно эти люди, в отличие от многих, не следуют слепым, навязанным правилам.

Это последнее, что она могла бы ощутить здесь.

Время будто замедляется. Драко не спешит доставать свою палочку. Он слишком напуган, чтобы действовать без своих громил. Кажется, он и сам это понимает.

— Ты пожалеешь об этом, Уизли, — угрожающе бросает Драко.

Джинни слегка наклоняет голову, крутя палочку в пальцах.

— Нет, — отвечает она. — Не думаю, что пожалею.

«Ты сильнее, чем думаешь, Джинни».

Это единственное, в чём Том был прав.

Она больше не легкая мишень, и они оба это знают.

Драко подтверждает её правоту, когда Джинни разворачивается и уходит. Это рискованный, но необходимый шаг, повернуться к нему спиной, но тот ничего не предпринимает и остаётся сидеть, лишь молча провожая её взглядом.

По дороге она проходит мимо Теодоры. Она сидит в кресле с книгой в руках, её глаза прикованы к строчкам, как будто ничего страшного не произошло, но Джинни кажется, что на губах Теодоры играет лёгкая ухмылка.

«Ты должна решить это для себя сама».

Это не совсем так, если Сами-Знаете-Кому есть что сказать на этот счет.

Джинни чувствует, как мрачная улыбка исчезает с её лица. Она сворачивает в коридор и идет в спальню.

* * *

Неделю спустя все они разъезжаются по домам, а перешептывания, слухи и ложь плетутся и плетутся, словно тончайшая паутина.

Самый умный сын Слизерина возродился.

Джинни ждёт вместе со всеми, чтобы узнать, что это будет значить.

Перси не хлопает дверью, когда уходит. Возможно, только потому, что это было бы слишком недостойно. Но его уход оставляет после себя звонкую тишину в «Норе», а в воздухе еще долго висят сказанные им гадости.

«Дамблдор. Гарри. Лжецы. Дураки».

Он забрал все свои вещи. Все свидетельства его существования исчезли, осталась лишь девственно пустая комната, словно гигантская дыра в доме. Внизу на кухне мама тихо плачет, а папа старается ее утешить. Пытается сделать вид, что средний сын только что не назвал его позором и неудачником.

«Ты выбираешь не ту сторону».

Фред и Джордж, подслушивающие на лестничной площадке, поворачиваются друг к другу с одинаковой яростью.

— Скользкий амбициозный мерзавец.

У Джорджа такое же свирепое выражение.

— Наверное, у Распределяющей шляпы тогда был ужасный день, раз она отправила этого придурка в Гриффиндор.

Фред хмыкает в знак согласия.

— Лучше бы в Слизерин.

На один этаж выше Джинни бесшумно спускается по ступенькам и исчезает за дверью своей комнаты.

* * *

Этим летом в «Нору» прилетают странные совы — днем и ночью и в самые неожиданные часы. Но еще чаще появляются волшебники, их визиты всегда проходят в спешке и оставляют за собой шлейф напряжения. Джинни узнает лишь некоторых, остальных видит впервые. Детям строго велено не покидать дом, и даже у Фреда с Джорджем на этот раз не хватает духу спорить с мамой.

Они никогда не говорят о Перси.

Они вообще много о чем не говорят.

Джинни тайком читает газеты. Она вытаскивает их из корзины для мусора, когда никто не видит. На первый взгляд, там все кажется обычным: прогнозы, политика, купоны. Иногда даже приходит мысль, что, возможно, Перси был прав. Ведь если происходят ужасные вещи, если действительно вернулся самый злой волшебник всех времен, разве об этом не напишут в газетах?

И только потом она замечает, как изможден папа, как мамины глаза почти не отрываются от стрелок часов, и вспоминает выражение лица Рона в ночь последнего испытания Турнира трех волшебников.

«Это правда. Гарри видел его».

Джинни не сомневается в этом ни на секунду. И всё же в её воображении возвращение самого ужасного тёмного волшебника выглядит иначе — с громкими битвами, пламенными речами и стройными рядами добра против зла. А вместо этого всё слишком... тихо.

Гермиона появляется на пороге «Норы» через две недели после начала каникул. Если Джинни нужно было еще одно доказательство, что все идет наперекосяк, то оно перед ней.

— Я просто не могла сидеть там и делать вид, что ничего не произошло, — говорит Гермиона, доставая из сундука стопку одежды.

— Что ты сказала родителям? — спрашивает Джинни, она вспоминает дружелюбное лицо мистера Грейнджера и его искренний дискомфорт от жизни, которую он никогда не сможет полностью понять и которая никогда не станет его частью.

Ведь скоро начнется война.

Гермиона бросает быстрый взгляд на газеты, разложенные на кровати Джинни.

— Не правду.

Ну, конечно, нет.

* * *

Гермиона пробыла в «Норе» всего неделю, когда за ужином мама и папа объявляют новость.

— Мы уезжаем из «Норы».

Мама крепко держит папу за руку, создавая единый фронт.

— Здесь больше небезопасно.

Это непостижимо — мысль о том, что «Нора» может перестать быть самым безопасным местом в мире. Ведь здесь есть странные волшебники, возникающие в камине посреди ночи, и защитные чары вокруг дома, которые родители, наверное, считали незаметными для детей.

— Куда мы идем? — спрашивает Рон, обмениваясь с Гермионой быстрым, настороженным взглядом.

— Мы остановимся в доме одного из членов Ордена, — отвечает папа. — Дамблдор обо всем договорился.

— Чей это дом? — спрашивает Фред, мгновенно уловив его нарочитую неопределенность.

Мама с папой переглядываются.

— Сириуса Блэка.

Джинни чувствует, как внутри у нее все сжимается. Она тут же вспоминает лицо, искаженное криком на старых плакатах.

— Сириуса Блэка? — повторяет Фред. — Того самого Сириуса Блэка, который пытался убить Гарри в прошлом году?

— В позапрошлом, — поправляет Джордж. — В прошлом году это был Грозный Глаз.

— Поддельный Грозный Глаз, — уточняет Фред.

— Точно. Я все никак не могу уследить, кто пытается убить Гарри на этот раз.

— Так оно и есть, — кивает Фред. — Может, у них это вообще что-то вроде клуба по интересам?

— Интересно, они носят пиджаки?

Папа прочищает горло.

— Мальчики, — говорит он. Фред и Джордж могли бы продолжать бесконечно, если им дать такую возможность.

— Я не понимаю, — говорит Джинни. Она и сама удивляется, как давно хотела признаться в этом вслух на протяжении всего лета.

Мама подходит ближе, мягко похлопывает ее по руке, словно она — ребенок, которого переполнили взрослые тревоги и поэтому ее нужно успокоить.

— Это долгая история, но Сириус Блэк на нашей стороне. Он — член Ордена.

Джинни бросает взгляд на Рона и Гермиону. Никто из них не выглядит удивленным.

— С каких пор? — спрашивает она, повышая голос.

Папа пристально смотрит ей в глаза.

— Он всегда был на нашей стороне. Это было… недоразумение.

Недоразумение? Убийство всех этих магглов, побег из Азкабана и попытка убить Гарри и ее брата? Джинни не знает точно кто, но она уверена, что кто-то из них явно сошел с ума. Возможно, это она.

— Мы объясним все позже, — говорит папа, вставая из-за стола и завершая на этом разговор. — А пока соберите вещи. Утром мы уезжаем в Лондон.

Фред и Джордж переглядываются, на их лицах появляются одинаково восторженные ухмылки.

— Провести остаток лета в городе, да еще и в доме сумасшедшего убийцы? Звучит потрясающе.

— Ли просто обзавидуется.

Только позже они понимают, насколько защищено это место, что им не только нельзя никому о нем рассказывать, но и что они не смогли бы это сделать, даже если бы захотели. Хранители Тайны и мощные защитные чары кругом, а Джинни все еще ищет войну, которая, похоже, никак не наступает.

Она не понимает. Не понимает, почему они переезжают, для чего нужны эти собрания странных волшебников, почему Перси ушёл.

И всё равно они не говорят об этом.

* * *

Трудно представить место, более непохожее на «Нору», чем дом на площади Гриммо. Всё здесь грандиозно и роскошно, элегантно как в заброшенном саду. «Нора» сделана из камня, дерева и старого-доброго твида, залатанного, почищенного и любовно хранимого. Дом Блэков же — это паутина из мрамора, бархата и еще каких-то незнакомых Джинни тканей, каждая из которых поношена и покрыта толстым слоем пыли. Уже через несколько дней она начинает забывать, что такое цвет, кругом лишь стонущая тишина и удушающие тени.

Это место полно тайн. Кажется, будто дом на площади Гриммо построен на этом зыбком фундаменте. Джинни считает абсолютно правильным решение сделать из него штаб-квартиру Ордена Феникса. Так они себя называют. Она задумывается о символизме, о том, из чего же они возрождаются, и гадает, что бы сказала на это Смита. Всех этих людей, очевидно, гонит сюда ложь и правда, о которых они не хотят говорить.

Иногда она пытается спросить, почему в газетах Гарри называют лжецом, а Дамблдора — дураком. Мама просто отправляет её подальше, а Рон и Гермиона лишь обмениваются мрачными взглядами за её спиной.

— Тебе не о чем беспокоиться, милая, — повторяет мама снова и снова, будто изо всех сил старается в это поверить.

Джинни пишет длинные письма Смите. Жалуется то на родителей, то на странности нового дома, то на укус докси, из-за которого палец никак не заживает. Упоминает то о фениксах, то о собраниях, то о Фреде и Джордже, шепчущихся в коридорах. Однажды она пишет почти тридцать дюймов о воображаемом лете, проведенном в «Норе», о полетах на метле на уединенном поле возле дома, о купании в реке и о крошечной комнате с видом на фруктовый сад и звёзды.

Она задается вопросом, когда ложь стала более правдоподобной, чем правда.

Однажды она даже пытается написать письмо Перси, но застревает на первых словах: «Ах ты, придурок», когда вспоминает о том, что он довёл маму до слёз.

Смите она отправляет письмо, полное выдумок и тщательно продуманных деталей, а остальные — сжигает одно за другим в пламени камина под пристальным взглядом Кикимера.

Постепенно она привыкает видеть Сириуса Блэка в коридорах, и сердце уже не начинает колотиться как бешеное от страха. Он кажется таким же измученным, яростным и наполненным необузданной энергией, каким выглядел на старых фотографиях на плакатах и в газетах, где его обвиняли в попытке убить Гарри. И всё же, когда он улыбается, Джинни чувствует лёгкое, тянущее беспокойство, но не знает, что бы это могло значить.

В доме появляются и другие волшебники. Измученный профессор Люпин и дёрганый Грозный Глаз — на этот раз настоящий. И даже несколько молодых магов, таких, как Тонкс. Она кажется одной из немногих, кто всё ещё способен кого-то рассмешить. Остальные же просто проходят мимо, будто Джинни вовсе там нет.

Джинни впервые осознаёт, что профессор Снейп тоже состоит в Ордене, когда сталкивается с ним в коридоре. Он стоит напротив Сириуса, и их обмен колкостями напоминает перепалку старых школьных врагов, так и не сумевших повзрослеть.

Сириус явно на взводе, как натянутая струна, кажется, ещё одно слово, и он окончательно потеряет самообладание. А вот Снейп — весь такой холодный и непробиваемый, что напоминает Смиту, если бы не резкость его слов. Джинни гадает, что должно произойти, чтобы Смита так же озлобилась.

Джинни выходит в коридор и тяжелыми шагами проходит между мужчинами, заставляя их расступиться. Сириус смотрит на неё мгновение, а затем, бросив напоследок испепеляющий взгляд на Снейпа, разворачивается и уходит вглубь дома, оставляя её наедине с Снейпом.

— Профессор, — вежливо здоровается Джинни, потому что, несмотря на то что она научилась его ненавидеть, он всё же глава её факультета и преподаватель.

— Мисс Уизли, — отзывается Снейп, чуть наклоняя голову, будто специально оттачивал этот жест годами.

Джинни кивает в ответ, и ей вдруг становится интересно, что бы подумали Малфои, узнав, что Снейп работает на Орден.

— Вы что-то сказали? — спрашивает Снейп, приподнимая бровь.

В ушах у неё раздаётся лёгкий гул, но она быстро отмахивается от него, решительно качая головой:

— Нет, сэр.

Она проскальзывает мимо Снейпа, поднимается по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки, и на следующей площадке сталкивается с Роном и Гермионой.

Она не может смотреть им в глаза.

* * *

Однажды днём появляется сам Дамблдор и устраивает Рону и Гермионе серьёзный разговор о том, что они могут и чего не могут писать в своих письмах Гарри.

Джинни не считает это подслушиванием. Она просто проверяет на практике последнее изобретение Фреда и Джорджа — Удлинители ушей. Это точно не имеет никакого отношения к желанию получить ответы на вопросы, на которые никто не хочет отвечать.

Тем не менее, подслушанный разговор ничего не проясняет: кажется, что все трое говорят каким-то кодом, к которому она не знает расшифровку.

Дамблдор выходит первым. Он делает это так неожиданно и тихо, что Джинни едва успевает вытащить Ухо из-под двери и спрятать телесного цвета шнурок в рукав. Она подумывает быстро убежать, но уже достаточно хорошо научилась разбираться в том, что выглядит подозрительным, а что можно обыграть. Кроме того, Дамблдор — занятой и немного чудаковатый волшебник. Он может даже не заметить её.

— Мисс Уизли, — говорит Дамблдор, и его глаза безошибочно находят её в полутёмном коридоре, как будто он всегда знал, что она здесь.

Вот тебе и теория.

— Директор, — отвечает Джинни кивком головы, надеясь, что этот жест выглядит невинным и уважительным.

Дамблдор не выглядит особо заинтересованным в том, чтобы отругать её, поэтому она ожидает, что он просто пойдет дальше, пройдёт мимо нее, как делают все остальные члены Ордена, но он удивляет тем, что задерживается.

— Как вы провели каникулы, мисс Уизли?

Этот вопрос задан из чистой вежливости, и она знает, что должна ответить что-то вроде: «Прекрасно, сэр» или «Приятно отдохнуть от домашней работы, сэр». Но всё, о чём она может думать, — это тайные встречи, закрытые двери и яростный шёпот. То, как люди здесь ведут разговоры, которые, кажется, касаются чего угодно, только не самих сказанных слов.

Поэтому Джинни хмурится и честно отвечает:

— Непонятно.

Обе брови Дамблдора приподнимаются, глаза сверкают за стеклами очков-половинок, как будто это самое гениальное, что можно было сказать, а не что-то глупое и детское.

Он кивает, слегка наклоняясь к ней, словно заговорщик.

— Мне приятно знать, что я в такой хорошей компании.

Джинни смотрит на него, не зная, успокаивает ли ее мысль о том, что такой человек, как Дамблдор, тоже ничего не понимает, или же это ее скорее пугает.

— Возможно, оставшаяся часть года будет более информативной, — улыбается он и уходит.

Джинни чувствует, как по позвоночнику пробегает дрожь. Почему-то такая перспектива кажется ей не менее тревожной, чем нынешнее непонимание.

* * *

Гарри приезжает через три недели. Во многих отношениях это похоже на бурю, которая давно надвигалась на горизонт, и вот наконец разразилась. Его гнев прорывается сквозь мрак, а голос сотрясает стены дома на площади Гриммо. Она завидует его вспыльчивости, но лишь самую малость. Он бушует, стучит кулаками о стену и требует тех самых ответов, которые она хотела получить всё это время.

Джинни почти верит, что её желание наконец-то сбудется, когда все сидят на кухне, напряжённо слушая, как Сириус объясняет, почему все считают Гарри лжецом. Она наблюдает, как его лицо, обычно живое и выразительное, застывает, превращаясь в непроницаемую маску, и невольно вспоминает, каково это, когда весь мир настроен против тебя.

Мама отсылает её прочь, едва Сириус начинает рассказывать об Ордене и его тайнах. Отправляет в постель, словно маленькую девочку. Джинни не уходит с достоинством, она нарочито едва тащится, переставляя ноги, и молча бушует.

Она не знает, считать ли это оскорблением или своеобразным комплиментом, что мама приняла меры предосторожности и заперла её в комнате, будто явно знает о подслушивании. По крайней мере, у неё хватает ума не говорить: «Это для твоего же блага».

Джинни сидит в своей комнате и фантазирует о том, как возьмёт метлу, выскользнет в окно и никогда не вернется.

Жаль, что фантазии не приводят ни к чему реальному.

— Расскажи мне, — говорит Джинни в темноту этой ночью, зная, что Гермиона на самом деле не спит.

Пауза.

— Что рассказать?

Джинни переворачивается, чтобы взглянуть на неё.

— Всё.

Она делает вид, что не замечает неуверенности, мелькнувшей на лице Гермионы, этого мимолетного сомнения. Она не позволяет себе анализировать, что это: беспокойство из-за её нежного возраста (как будто) или что-то совсем другое — например, недоверие.

— Пожалуйста, — говорит Джинни, ненавидя себя за мольбу в голосе.

Гермиона начинает шепотом рассказывать.

* * *

Гарри быстро приспосабливается к новому распорядку, чередуя бесплодные попытки шпионить за Орденом с ещё более бесплодными попытками увильнуть от уборки. Когда спальни наконец приведены в порядок, на очереди оказывается странная коллекция, на первый взгляд, бессмысленных комнат. Джинни предполагает, что богачам приходится придумывать способы занять всё это лишнее пространство.

Проходит около часа после обеда, когда мама отвлекается, чтобы поговорить с кем-то из Ордена. Всего минуту спустя Фред и Джордж исчезают с хлопком аппарации, скрываясь в своих комнатах. Они оставляют Джинни, Рона, Гермиону и Гарри в одиночку убирать мрачную террасу.

— Придурки, — бормочет Рон.

Джинни ворчит в знак согласия, мечтая о том дне, когда ей исполнится семнадцать и она сможет использовать магию по своему желанию.

Рон довольно небрежно открывает крышку шаткого письменного стола. Гермиона шлепает его по руке.

— Осторожнее! Мы понятия не имеем, что там может быть!

— Да уж, — пренебрежительно фыркает Рон и берет в руки старомодную перьевую ручку. — Вот оно настоящее зло, эти старые, блин, штуки.

Ручка взрывается у него прямо перед носом.

Рон жалобно вскрикивает, когда чернила брызгают ему прямо в глаза. Джинни и Гарри вскакивают на ноги, но Гермиона уже рядом, прижимает к лицу Рона платок и на ходу отчитывает за беспечность. Джинни разрывается между смехом и беспокойством, безуспешно пытаясь скрыть фырканье в рукаве, когда становится понятно, что Рону ничего не угрожает и только нелепый вид Рона, чьё лицо теперь испачкано чернильными разводами, напоминает о произошедшем.

— Нужно отвести его вниз, — решительно говорит Гермиона, помогает Рону встать и тянет его к двери.

Гарри неуверенно оглядывается на Джинни.

— Я останусь, — говорит он, судя по всему, решив, что оставлять её одну в комнате, полной вещей, которые в любой момент могут взорваться, — не лучшая идея. Тем не менее, в его голосе слышится явное нежелание торчать здесь дольше необходимого.

Джинни, впрочем, прекрасно его понимает. Она и сама бы сейчас с радостью оказалась где угодно, только не здесь. Поэтому не принимает его колебания слишком близко к сердцу.

Гермиона кивает, а затем исчезает в коридоре, увлекая за собой Рона. Их шаги и эхо недовольного ворчания ещё какое-то время звучат за дверью, а затем растворяются в тишине.

Джинни садится обратно и с размаху швыряет вышитую подушку в мусорное ведро.

— В единстве сила, — рявкает она, изображая Грозного Глаза.

Гарри резко оборачивается и смотрит на Джинни с удивлением.

— Что? — спрашивает она, стряхивая паутину с пальцев. Это место просто отвратительно.

— Ты произнесла это точь-в-точь, как он.

Джинни пожимает плечами.

— Ты бы слышал мою мадам Пинс.

Гарри бросает на неё странный взгляд, в котором удивление смешивается с невольным весельем. Джинни закатывает глаза и возвращается к уборке.

Они работают в тишине, лишь изредка раздаются сдавленные «Фу» или звук падающего в мусорное ведро хлама. Однажды в комнату заглядывает Кикимер. Он сверлит Джинни взглядом, бормочет что-то о «младшей дворняжке» и «предательнице крови», а потом удаляется, громко шмыгнув носом.

Джинни бросает ему вслед свой лучший ледяной взгляд, вдохновлённый Теодорой.

Когда эльф исчезает, она тянется к шкафу, который, кажется, разваливается от одной мысли о нём, и вытаскивает маленькую пыльную шкатулку. Это уродливая вещица: выцветшая, ржавая, ни то деревянная, ни то металлическая. Она неприятно холодит ладони, и от прикосновения к ней по позвоночнику пробегает дрожь. В ней чувствуется что-то неправильное.

Собираясь отложить находку, Джинни задевает пальцем застёжку. Крышка беззвучно открывается.

Её взгляд притягивает внутреннее убранство — мягкий красный бархат, который кажется почти живым. Она проводит пальцем по изящному гребешковому краю, её движения замедляются. Мир вокруг становится неважным, мысли ускользают, превращаясь в лёгкую пелену. Конечности будто утрачивают вес, всё становится таким... приятным.

Пространство между мыслями растягивается. Длиннее. Мягче. И...

Крышка захлопывается. Джинни вздрагивает и возвращается в реальность.

Над ней стоит Гарри, его рука покоится на задней стенке шкатулки.

— Джинни? — спрашивает он, глядя на нее сверху вниз. — Ты в порядке?

Она тяжело сглатывает, чувствуя горечь во рту.

— Ты просто… вроде как… пялилась.

Джинни кивает, стараясь не выдать дрожь в голосе:

— Думаю, она проклята.

Гарри молча забирает шкатулку и отодвигает подальше, чтобы с ней разобрался кто-то другой. Джинни внезапно понимает, как глупо было начинать это все без Фреда и Джорджа, ведь никто из них даже не может пользоваться волшебной палочкой.

Она вытирает липкие ладони о джинсы, пытаясь избавиться от ощущения ржавого металла на коже. Дело не в том, что транс был особенно ужасным, а в том, что он был таким знакомым, словно призрак ходил по её могиле. Это единственное, о чем она не позволяла себе думать. О том, что раз Волдеморт снова жив, значит, жив и Том.

Сердце Джинни бешено колотится в груди.

Гарри вернулся к работе, но то и дело бросает на неё обеспокоенные взгляды через плечо. Джинни заставляет себя сосредоточиться на следующей полке, аккуратно складывая в пакет коллекцию пыльных пуговиц и напёрстков.

— Ждёшь квиддича в этом году? — спрашивает Гарри спустя некоторое время, явно пытаясь разрядить обстановку.

Джинни кивает, благодарная за смену темы.

— Больше, чем ты думаешь.

— В этом году у нас с тобой наверняка будут новые капитаны. Оливер Вуд и Маркус Флинт закончили школу в прошлом году.

Джинни остаётся только молиться, чтобы капитаном у них стал Блетчли, потому что если значок достанется Драко Малфою, у неё не будет ни малейшего шанса остаться в слизеринской команде.

Она тяжело вздыхает и утыкается лицом в ладони. Сам Гарри может и бесспорный кандидат, независимо от того, кто станет у них капитаном, но Джинни знает, как близка она была к тому, чтобы вообще не попасть в команду с самого начала.

— Что? — спрашивает Гарри.

Она качает головой.

— Я ни разу не тренировалась этим летом. Отборочные обернутся катастрофой.

— Ты — лучшая охотница в своей команде, — уверенно говорит Гарри. — Будет полной глупостью тебя не взять.

Джинни удивлённо поворачивается к нему. Гарри пожимает плечами.

— Вуд вёл статистику по всем игрокам. Заставлял нас всех ее запоминать.

— Уж конечно, — хмыкает она, вспоминая все истории, которые близнецы рассказывали о надоедливом гриффиндорском вратаре.

Гарри улыбается.

— Ну, ты знаешь, что сказал бы Грозный Глаз.

Джинни думает, что действительно знает.

— Знай врага своего?

Улыбка Гарри увядает, брови слегка хмурятся.

— Что-то вроде того.

— Джинни? — раздаётся мамин голос снизу и слышно, как она поднимается по лестнице.

Сердце Джинни ёкает.

— О, нет.

— Что? — Гарри оглядывается, словно ищет ещё один опасный артефакт, который внезапно ожил.

Джинни швыряет в мусорное ведро таинственно испачканную чайную салфетку и торопливо объясняет:

— Мама. — Она бросает быстрый взгляд на шкаф, прикидывая, сможет ли спрятаться в нём, или лучше попытаться сбежать. — Она всё лето пыталась дать мне уроки вязания.

— Вязания? — повторяет Гарри, разрываясь между весельем и удивлением.

Джинни кивает, чувствуя, как в груди зарождается ужас. В дверях появляется мама, уперев руки в бока, и в её глазах сверкает неодобрение.

— Вот ты где, Джинни. Ты должна была прийти помочь мне еще полчаса назад.

Джинни старательно пыталась забыть об этом, но, похоже, на этот раз выкрутиться не получится. Где та взрывающаяся перьевая ручка, когда она так нужна?

— Простите, миссис Уизли, — неожиданно вмешивается Гарри и придает себе смущенный вид. — Это моя вина. Я подумал, что будет безопаснее, если никто из нас не станет убираться в одиночку. — Он бросает короткий взгляд на Джинни. — Сила в единстве, знаете ли.

Выражение лица мамы смягчается. Джинни приходит в голову мысль, что Гарри прекрасно знает, какое влияние имеет на её мать, и явно не прочь этим воспользоваться.

— О! Конечно, дорогой. Это очень мудрая мера предосторожности. Джинни поможет мне позже.

Затем она с сияющим видом смотрит на дочь, будто радуется ее предусмотрительности в вопросе безопасности Гарри.

В общем, всё сделано просто блестяще.

Но после ухода мамы Гарри выглядит слишком довольным собой, и Джинни ничего не может с собой поделать. Прижав одну руку к груди, она с придыханием произносит:

— Мой герой.

Гарри моргает и выглядит по-настоящему нервным, и тут Джинни не выдерживает и начинает хохотать.

— Что смешного? — требовательно спрашивает Рон, появляясь в дверях вместе с Гермионой. Он всё ещё прижимает руку к глазу, а кожа вокруг выглядит покрасневшей, как будто по ней только что хорошенько прошлись скрабом.

— Ничего, — отвечает Джинни, отмахиваясь.

Рон хмурится, усаживаясь в изъеденный молью шезлонг.

— Я в самом деле ненавижу этот чёртов дом.

Джинни поворачивается обратно к шкафу и громко выкрикивает:

— Постоянная бдительность!

За её спиной раздаётся тихое хихиканье Гарри.

* * *

Остаток лета проходит в отупляющей монотонности, пока они день за днём методично осваивают дом, очищая одно пыльное помещение за другим. Судя по подозрительным звукам и запахам, доносящимся из комнаты близнецов, их тайные эксперименты идут полным ходом и, вероятно, ничуть не менее опасны, чем то, что они находят в закоулках старого дома.

Вскоре приходят письма из Хогвартса, и наступает время собираться в школу.

Джинни решает навести порядок в своём сундуке — впервые с тех пор, как собиралась на первый курс. Видимо, за последние недели уборка стала её второй натурой. Мама бы точно гордилась, даже несмотря на то, что Джинни так и не попала ни на один из её уроков вязания.

Тонкс вызывается помочь, отчасти ради того, чтобы развлекать её своими любимыми рожицами, а отчасти потому, что недавно что-то разбила на кухне, и мама в довольно недвусмысленной форме предложила поискать ей занятие где-нибудь в другом месте. Приятно осознавать, что не только Джинни считают «недостаточно полезной в быту».

Рыться в школьном сундуке всё равно что раскладывать по полочкам хогвартскую жизнь. На самом верху — одежда, учебники, ингредиенты для зелий, перья и пергаменты. Ближе к середине — экипировка для квиддича, которую Джинни аккуратно откладывает в сторону, чувствуя глухую тоску, закрадывающуюся в сердце. На самом дне она находит старый гриффиндорский шарф, связанный мамой перед её первым годом в школе. Джинни вытаскивает его и замечает большое пятно от чернил, расползающееся по бордовым и жёлтым полосам.

Тонкс забирает шарф, направляет на него палочку и несколькими быстрыми движениями высасывает чернильное пятно. Она протягивает его обратно, но Джинни качает головой.

— Положи к вещам Гермионы, — говорит она. Не похоже, что ей самой он когда-нибудь пригодится.

Тонкс без лишних слов убирает шарф в удивительно упорядоченный сундук Гермионы. Джинни молча наблюдает, как она копается на дне её собственного сундука, а затем методично начинает складывать вещи обратно.

— Моя мама училась в Слизерине, — неожиданно произносит Тонкс.

Джинни пытается уловить в её голосе хоть намёк на укор или скрытый подтекст, но ничего не находит. Тонкс смотрит на неё прямо, словно просто констатирует факт. Этот момент кажется таким странным, почти абсурдным — таким же, как тот единственный носок, который сейчас медленно и с явным усилием укладывается в сундук под точным руководством палочки Тонкс.

— Да? — говорит Джинни, заталкивая зелёный шарф и перчатки в котелок.

— Да, — отвечает Тонкс, взмахом палочки отправляя пару носков в сундук.

— Она была разочарована… — спрашивает Джинни и резко обрывает фразу, когда понимает, что вопрос достаточно бестактный.

— Что меня распределили в Хаффлпафф? — Тонкс заканчивает за неё.

Джинни невольно вздрагивает.

— Да.

— С чего бы? — пожимает она плечами. — Это всего лишь факультет.

Тонкс сосредоточенно прикрывает глаза, и её волосы удлиняются, превращаясь в серебристые с проблесками зелёного.

Если бы всё было так просто.

* * *

На Кингс-Кроссе они дружно садятся в поезд, но перед этим мама успевает обнять и расцеловать их всех по несколько раз. Как только они оказываются внутри, близнецы быстро исчезают вместе с Ли, а Гермиона и Рон, извиняюще взглянув на Гарри, уходят в свой особый вагон для старост.

Гарри делает вид, что не замечает происходящего, но его выдает лёгкая потерянность, без друзей он выглядит чужим в этом потоке учеников. К тому же, вокруг не утихают шёпотки, а взгляды цепляются за него, словно липучки. Джинни не сразу решается уйти и сама не понимает, что её останавливает. Гарри ведь точно не последует за ней к слизеринским вагонам, даже если бы она предложила.

Но вот он замечает одного из своих однокурсников, и на его лице появляется явное облегчение. Гарри вскидывает руку в приветствии, искренне радуясь знакомому лицу.

— Я, наверное, пойду... — говорит Гарри, жестом указывая вдоль вагона.

— Конечно. Я тоже, — отвечает Джинни с лёгкой улыбкой, наклоняя голову в сторону.

— Тогда ладно, увидимся, — говорит он.

Только они оба знают, что, скорее всего, не увидятся.

Джинни тащит за собой чемодан и проходит мимо купе с рейвенкловцами, но, не найдя среди них Луну, даже не думает останавливаться. Почти у самого начала поезда ей начинают попадаться знакомые слизеринцы: кто-то машет ей рукой, а кто-то просто скользит мимолётным взглядом. Она молча проходит мимо стайки девчонок и парней, собравшихся вокруг Драко, лишь краем глаза замечая на груди Блетчли золотой капитанский значок. И невольно вздыхает с облегчением.

Немного дальше из одного купе высовывается Смита.

— Джинни.

— Привет, — говорит Джинни, обнимая ее. — Как дела?

— Всё хорошо, — отвечает Смита, слегка отстраняясь и бросая на нее пытливый взгляд. — Я в основном мучилась любопытством.

— Любопытством? — переспрашивает она и пытается поднять багаж на полку.

— Да, насчёт того, чем ты на самом деле занималась летом.

Рука Джинни замирает, и она едва не роняет сундук. Смита подходит ближе и помогает поставить его на место. Письмо, которое Джинни отправила, было полно лжи, потому что правду она написать не могла. А если бы вовсе не прислала ничего, Смита наверняка бы забеспокоилась. Но, судя по всему, она зря переживала.

— Так очевидно, да?

— Ну... — Смита делает вид, что раздумывает, но губы её подрагивают в улыбке. Почему-то кажется, что с тех пор, как они виделись, прошло совсем немного времени. — Ты никогда не бываешь такой весёлой.

— Так вот чем я себя выдала, — смеется Джинни.

Смита кивает, глаза искрятся весельем.

— Определённо.

Дверь купе скользит в сторону.

— Ой, ну что, птички, собираетесь всю дорогу тут сплетничать? — Тобиас просунул к ним голову с выражением притворного недовольства на лице.

Джинни оборачивается и улыбается:

— Что, чувствуешь себя обделённым? Мы же знаем, как ты обожаешь сплетни.

Тобиас бросает на неё выразительный взгляд, и она отвечает лёгкой улыбкой, как будто всё совсем не так, как есть, и это действительно подходящий способ приветствия после целого лета разлуки.

— Мы сейчас придём, — говорит Смита.

Тобиас комично двигает бровями и исчезает.

— Мы можем обсудить твоё загадочное лето позже, — добавляет Смита

Джинни кивает, чувствуя внезапное облегчение, хотя сама не понимает почему.

Внутри купе группа мальчишек с третьего и четвёртого курсов увлечённо играет во взрывающиеся карты. Их игра — это не просто обмен картами, а изощрённое словесное фехтование, методичное и безупречно точное. Они скорее обмениваются оскорблениями, чем ходами, но делают это не шумно и беспорядочно, как её братья, а с отточенной хищной грацией. Джинни быстро понимает, что здесь ценится не столько удачный переворот карты, сколько искусство нанести тонкий и изящный удар словом.

Никто даже не поднимает головы от игры, поэтому Джинни не утруждает себя приветствиями и просто садится рядом со Смитой и остальными девушками.

— Привет, Джинни, — произносит одна из третьекурсниц.

— Привет, Кэролайн. Хорошо провела лето? — улыбается Джинни.

Кэролайн едва заметно морщится, но почти сразу возвращает лицу обычное выражение, будто автоматически ожидая упрёка за этот крошечный промах в этикете.

— Думаю, всё было неплохо.

Девушка, сидящая рядом, мягко касается её колена, словно в молчаливой поддержке.

— Этим летом Тори получила новый инструмент, — вдруг оживляется Кэролайн и поворачивается к подружке.

Астория (видимо, только Кэролайн может позволить себе называть её Тори) бросает короткий взгляд на мальчиков, но те по-прежнему не обращают на них никакого внимания.

Поздними ночами, когда слизеринские спальни погружались в тишину, иногда можно было услышать глухую вибрацию виолончели, словно глубокий тенор человеческого голоса, пробирающийся сквозь каменные стены подземелий. До Джинни не раз доходили слухи о музыкальном таланте Астории, хотя за пределами факультета об этом редко говорили вслух.

— Что за инструмент? — тихо спрашивает Смита, наклонившись ближе.

Астория достаёт небольшой футляр, не больше коробки для ланча, и приоткрывает крышку, позволяя им заглянуть внутрь. Джинни может различить лишь золотистый отблеск изогнутого каркаса, тонкие струны, уходящие в бездонную темноту, и лёгкий блеск лака на дереве.

— Арфа, — говорит Астория, сверкая глазами. — Папа привёз мне её с континента.

— Ого, он путешествовал? — спрашивает Смита.

Щёки Астории слегка розовеют, и она отвечает, едва заметно отводя взгляд:

— По делам.

Джинни сразу понимает, что это ложь, но не знает, зачем Астория соврала.

— Не могу дождаться, чтобы услышать, как ты играешь, — говорит Джинни с мягкой улыбкой.

— О, нет, — Астория качает головой. — Я еще только учусь.

Разговор незаметно переходит к более безобидным темам. Джинни рассказывает о долгих днях, проведённых на метле над фруктовым садом. Смита пропускает эту ложь мимо ушей, а Кэролайн смотрит с восторженной завистью.

Джинни до сих пор помнит первокурсницу Кэролайн, которая с широко раскрытыми глазами, полными удивления, смотрела на неё — первую за последнее десятилетие девушку в слизеринской команде по квиддичу. Грустное напоминание о том, как быстро всё может измениться. Может, Кэролайн и придёт на отбор в этом году, но Джинни почему-то сомневается. Похоже, её мать убеждена, что квиддич — неподходящее занятие для девочек.

На другом конце купе карточная игра достигает кульминации — вспыхивают искры, монеты и выигранные трофеи сыплются из рук в руки, сопровождаемые быстрыми и колкими оскорблениями.

Тобиас с довольным видом падает между Кэролайн и Асторией, небрежно приобнимая их за плечи.

— О чём болтаем? — спрашивает он, явно наслаждаясь своей победой.

Астория окидывает его холодным взглядом.

— О новых проклятиях, которые выучили за лето.

Тобиас смеётся, но осторожно убирает руку с её плеча, по одному пальцу за раз.

— Понял.

— Глупый болван, — с добродушной насмешкой бормочет Джинни.

— Ну-ну, Джиневра, — фыркает Тобиас, изображая обиженный тон. — Не ревнуй. Тебе бы я позволил проклинать себя в любое время.

Девушки синхронно закатывают глаза.

И вот она уже дома.

Распределяющая шляпа в этом году превзошла саму себя. Джинни никогда не слышала, чтобы она пела так долго и с таким напором. Первокурсники нервно переминаются с ноги на ногу, а от старшекурсников только и слышны, что тихие вздохи да урчание в животах.

— Ближе к делу, — негодует Тобиас.

Джинни, однако, слушает с куда большим вниманием, чем обычно. (Возможно, она до сих пор не простила Шляпу за своё распределение, как бы по-детски это ни звучало.) Однако в этом году её внимание приковано к песне Шляпы, поскольку, та, кажется, затрагивает новую, куда более мрачную тему.

Подаёт нам история сумрачный знак,

Дух опасности в воздухе чую.

Школе «Хогвартс» грозит внешний смертельный враг,

Врозь не выиграть битву большую.

Чтобы выжить, сплотитесь — иначе развал,

И ничем мы спасенье не купим.

Всё сказала я вам. Кто не глух, тот внимал.

А теперь к распределению приступим.

Джинни быстро оглядывает Большой зал, пытаясь понять, как другие ученики воспринимают неожиданное предупреждение. Но, похоже, большинство уже потеряло интерес: кто-то смотрит на старых друзей, кого-то увлекли тихие беседы после летней разлуки. Предостережение о грядущих опасностях прошло мимо них. Джинни невольно думает, что не может их за это винить.

Наконец, последний первокурсник распределен, и столы оживают от нетерпения. Тобиас потирает руки, готовясь к пиршеству, но его ожидания не оправдываются. Новая профессор защиты от тёмных искусств выходит к подиуму, словно пробивая себе дорогу и оставляя позади только растущую тишину. Дамблдор наблюдает за происходящим с едва заметной улыбкой, будто это часть какой-то забавной игры.

— Да ладно, — ноет Тобиас.

Женщина в розовом. С головы до пят она облачена в бескомпромиссный розовый цвет. И голос её звучит точно так, как ожидаешь от человека, предпочитающего такие наряды: хихикающий, приторно-сладкий и словно предназначенный для разговора с малышами.

Она начинает пространно рассуждать о переменах, улучшениях и отсечении «ненужного». С каждым новым словом Джинни чувствует, как её внимание ускользает. В какой-то момент она ловит себя на том, что смотрит на Дамблдора, пытаясь прочесть хоть что-то на его лице. Но директор, как всегда, невозмутим: он слегка покачивается на пятках, будто напевает про себя мелодию.

Когда Амбридж наконец замолкает, то делает паузу, словно ожидая шквала аплодисментов. В ответ из-за стола Хаффлпаффа доносится вежливое шушуканье, и Тобиас, словно очнувшись от транса, реагирует на шум.

— Что это было? — бормочет Смита.

Джинни так же озадаченно качает головой.

Но как только на столах появляется еда, все забывают о безумии Долорес Амбридж. Еда имеет удивительную способность уводить мысли в другую сторону.

Слизеринцы, насытившись и приняв в свои ряды десять новых первокурсников, спускаются в подземелья. Джинни проходит мимо Драко со свитой, едва замечая враждебные взгляды, направленные в её сторону. Их головы чуть опущены, но на лицах застыла привычная неприязнь.

Джинни знает, что дни, когда Драко открыто издевался над ней, остались позади. Но это не значит, что можно расслабиться. Она смотрит на них и говорит себе не поддаваться нервозности. Это все, что она может сделать в данный момент.

С каждым шагом по мере приближения к подземельям напряжение нарастает, а ноги словно становятся ватными. Наконец, она переступает порог общей гостиной.

Всё выглядит точно так, как и всегда.

— Джинни? — Смита оборачивается.

Джинни не уверена, чего ожидала: гигантских знамен, мрачных знаков, тайных сигналов руками, собраний шепотом. Действительно, что может быть более нелепым?

Она качает головой и молча следует за Смитой в спальню.

* * *

Каждое утро Джинни просыпается и первым делом проверяет доску объявлений в слизеринской гостиной. Но вся первая неделя проходит без единого упоминания об отборочных. Единственное случайное столкновение с Блетчли в коридоре тоже ничего не дает, они не обмениваются и парой слов. И это начинает её понемногу сводить с ума.

Каждый день после уроков Джинни неизменно отправляется на поле, вновь и вновь выполняя упражнения на метле, словно стараясь сдуть с себя ржавчину долгого года и лета, проведённых без квиддича. Она заставляет себя работать, пока урчание в животе не становится нестерпимым, а затем, едва не спотыкаясь от усталости, пробирается в Большой зал как раз вовремя, чтобы успеть на ужин.

Вечерами она изо всех сил старается не заснуть прямо над горами домашних заданий, которыми их щедро заваливают преподаватели.

В конце первой недели в один из таких вечеров Тобиас пихает её в бок.

— Я слышал, Поттер совсем потерял голову у Амбридж.

Джинни щурится, глядя на свое эссе по заклинанию «Заговор обмена», ей не слишком хочется отвлекаться.

— Да?

Он снова толкает её, явно добиваясь хоть какой-то реакции.

— Орал, что Темный Лорд вернулся и убил Диггори.

Джинни поднимает взгляд на Тобиаса.

— Правда?

Она помнит выражение лица Гарри, когда Люпин и другие члены Ордена объясняли, почему все считают его и Дамблдора психами. Неудивительно, что он сорвался. Джинни просто не уверена, что это лучшая тактика.

— Псих, — качает головой Тобиас.

— И что она сделала? — спрашивает Смита.

Тобиас махает рукой с недовольным видом.

— О, назначала ему триллион часов отработок, скорее всего, засадит писать строчки.

Они смеются, понимая, что это, конечно, не самое веселое занятие, но хотя бы не поход в Запретный лес и не мытье туалетов.

— Но я слышал, что она тоже чуть не слетела с катушек, — добавляет Тобиас с задумчивым выражением. — Хотел бы я на это посмотреть.

Джинни издает неопределенный звук, который можно принять за согласие, но её мысли уже далеко. У неё есть другие, более насущные дела, чем слушать о профессоре в розовом и об отработках Гарри Поттера.

* * *

Наконец, в субботу на доске появляется долгожданное объявление: отборочные по квиддичу состоятся в среду после обеда.

Когда наступает тот самый день, Джинни становится в ряд с остальными претендентами, стараясь игнорировать тот факт, что большинство из них значительно выше. Блетчли бросает на неё странный взгляд, проходя мимо, но она не обращает на это никакого внимания, сосредоточившись на задаче. Она не позволит никому себя запугать.

Блетчли начинает с того, что выстраивает перед кольцами несколько человек, претендующих на роль резервного вратаря.

— Уизли! — окликает он.

— Да? — отзывается Джинни, делая шаг вперёд и изо всех сил стараясь не выглядеть так, будто он её напугал.

Блетчли кивает в сторону дальних колец, где уже парят будущие запасные вратари.

— Сделай каждому по пять бросков.

Она кивает, стараясь не обращать внимания на недовольный ропот вокруг. Взлетев на метле, чувствует, как напряжение покидает тело. В воздухе всё кажется проще. Она начинает с пробных бросков, проверяя слабые стороны каждого кандидата, а затем постепенно усложняет удары. Первый бросок — для разминки. Второй — уже с подвохом, только немногим удаётся его отбить. Третий оказывается непреодолимым для всех, кроме одного. Четвёртый и пятый же проходят в кольца, не встречая сопротивления.

Когда Джинни приземляется, по её спине течёт тонкая струйка пота, но вместо усталости она ощущает лишь прилив азарта.

Блетчли велит всем вернуться на землю, а сам занимает позицию перед кольцами. Теперь он проверяет охотников, давая каждому по пять попыток. Большинство бросков он отбивает легко, иногда вытягиваясь во весь рост, чтобы достать мяч. Уоррингтон, как и ожидалось, демонстрирует хорошую игру, Джинни это и прежде знала, главное, чтобы он мог полностью сосредоточиться. Несколько других бросков оказываются неожиданными, и Джинни внимательно наблюдает, стараясь запомнить каждый из них.

Когда наступает её очередь, она не тратит время на пробные удары. Она меняет углы, скорость и подход с каждым броском, заставляя Блетчли буквально летать между кольцами. Вероятно, он уже вымотался после десятка серий, и именно это даёт Джинни шанс. Два её квоффла пролетают мимо него, и это маленькое триумфальное чувство заставляет сердце биться чаще.

Несколько игроков бросают на Джинни неприязненные взгляды и шепчутся за спиной, пока все ждут окончания испытаний.

Загонщики оказываются предсказуемой группой грубиянов разной степени неуклюжести. Джинни разочарованно отмечает, что среди них нет никого, кто обладал бы хоть каплей изящества или сообразительности, что могло бы стать огромным преимуществом на этой позиции. Тем не менее, несколько претендентов выглядят перспективно. Однако ясно, как день, что Блетчли выберет Крэбба и Гойла. Должна же быть какая-то польза им от дружбы с Драко, в конце концов.

Когда дело доходит до ловца, Джинни изо всех сил сдерживает раздражённую гримасу. Она понимает, что не будет даже проб. Драко и эти его грёбаные метлы.

После окончания отборочных Блетчли подходит к Джинни.

— Ну и что ты думаешь, Шестая?

Джинни вспоминает всех претендентов на позицию вратаря, против которых она играла. Никто из них не был по-настоящему впечатляющим; лишь немногие смогли остановить хотя бы один из её бросков. Правда, пока в воротах стоит Блетчли, это не так важно. Она пожимает плечами.

— Мартин и Гилберт могут стать хорошими... через пару лет.

Блетчли смотрит на неё как на дуру.

— Я про двух других охотников.

Её удивление длится всего мгновение. Вопрос заставляет внутренний голос буквально прыгать от восторга. Два других охотника. Это означает, что она уже в команде.

— Томпсон, — уверенно отвечает Джинни.

Решение кажется очевидным. Томпсон старше неё на два года и давно играет в резерве. Он не бросается в глаза, никогда не будет играть профессионально, но у него есть голова на плечах и, что еще важнее, он не обижается на Джинни за то, что она, похоже, привлекла внимание Блетчли.

Тот кивает, задумчиво потирая подбородок.

— А Уоррингтон?

— Да.

Она всё ещё немного удивляется, что он действительно прислушался к её словам, когда несколько дней спустя список команды появляется на доске в общей гостиной. Глядя на него, Джинни ловит себя на мысли, что она надеялась, что в команде будет лучший ловец и, возможно, более умные загонщики, но, как оказалось, у них из без того многообещающий баланс.

Возможно, это будет их год.

Джинни улыбается.

* * *

Теперь, когда вопрос с её местом в команде окончательно решен, всё кажется куда более выполнимым. Квиддич всегда был для Джинни точкой опоры, и она рада вновь находить в нём утешение. Если бы кто-нибудь придумал ещё одну причину отменить его в этом году, она бы точно свихнулась.

Она идет на тренировку, когда Гермиона внезапно машет ей рукой. Взъерошенные волосы, раскрасневшееся лицо, неровное дыхание — похоже, она только что пробежала ползамка.

— Гермиона? — спрашивает Джинни, слегка удивлённая её решительным, почти маниакальным блеском в глазах. Обычно такой бывает, когда она пытается отговорить Рона от очередной глупости.

— В следующую субботу встречаемся в «Кабаньей голове», — быстро говорит она, понижая голос и нервно оглядываясь.

В «Кабаньей голове»? Это ещё что такое, какая-то очередная проверка?

— Что за встреча?

Гермиона склоняется ближе, ещё сильнее приглушая голос:

— Мы хотим создать клуб для изучения защиты.

Джинни вскидывает брови.

— Ну, — язвительно говорит Гермиона, — мы же все знаем, что занятия с Амбридж — пустая трата времени.

— Верно, — вынуждена признать Джинни.

Но она не уверена, что тратить свободное время на дополнительные занятия — лучший способ решения проблемы. Это так похоже на Гермиону: организовать что-то вроде академического клуба прямо под носом у некомпетентного учителя. Наверняка её больше всего беспокоят собственные СОВ.

Но затем Гермиона наклоняется ещё ближе, и в её взгляде появляется жёсткость:

— Ты знаешь, почему это важно.

Джинни сжимает губы, прекрасно понимая, на что намекает Гермиона. Проблема лишь в том, что сама Джинни не уверена, что действительно знает, почему это так важно. Всё, что ей известно, — обрывочные рассказы Гермионы той ночью, какие-то намёки на секретное оружие и на членов Ордена, посменно охраняющих Гарри, да Тёмный Лорд, якобы вернувшийся из мёртвых… но полностью отсутствующий где-либо.

В Хогвартсе всё оставалось по-прежнему, должно же это что-то значить, верно?

— Ну что, увидимся? — спрашивает Гермиона, но уже почти не смотрит на Джинни. Она пытается ненавязчиво отмахнуться от какой-то пятикурсницы из Хаффлпаффа и не задерживается, чтобы услышать согласие.

Джинни смотрит, как она уходит, и на мгновение нервно прикусывает губу, а потом встряхивает головой. Сейчас у нее нет времени разбираться с причудами Гермионы.

Есть дела поважнее, например, не опоздать на тренировку.

* * *

Джинни практически не обращает внимания на Декрет об образовании № 23, когда его текст развешивают по всему замку. Её совсем не интересует эта новая должность Генерального инспектора.

Может быть, если бы она уделила этому чуть больше внимания, то не была бы так удивлена, когда Амбридж внезапно ворвалась в класс профессора Бербидж во время урока маггловедения. Джинни как раз размышляет о странности сегодняшнего занятия: маггловские банковские системы, которые заставляют деньги появляться из воздуха и исчезать из карманов людей. Казалось бы, магглы не верят в магию, но всё это звучит подозрительно похоже.

Амбридж опаздывает, что само по себе уже раздражает. Но ещё больше раздражает то, как Бербидж делает вид, что её здесь вовсе нет, лишь выпрямляется и начинает говорить чуть громче.

Однако игнорировать Амбридж невозможно. Она демонстративно прочищает горло, именно тем мерзким звуком, который Джинни наверняка позже будет с удовольствием отрабатывать для своей пародии.

— В качестве Генерального инспектора, — начинает Амбридж, перебивая Бербидж своим тошнотворно сладким голосом, который мгновенно заполняет весь класс, — я провожу аттестацию всех профессоров. — Её губы растягиваются в приторной улыбке. — Мы должны убедиться, что соблюдаются высокие стандарты образования.

Бербидж глубоко вдыхает и кивает:

— Я получила вашу записку, Долорес. Теперь я могу продолжить?

Улыбка Амбридж мгновенно исчезает. Её взгляд опускается к блокноту, и она начинает что-то записывать. Делает это мучительно долго, намеренно растягивая момент. Ученики переглядываются между собой, не скрывая удивления. Лишь через несколько минут Амбридж наконец кивает:

— Продолжайте.

Бербидж оглядывает класс, и шум мгновенно стихает. Конечно, она не Макгонагалл, но всем ученикам, посещающим эти занятия, она вполне нравится. И в этом странном, неожиданном противостоянии весь класс без колебаний становится на её сторону.

— Итак, — говорит Бербидж, — на чём мы остановились?

Теперь Джинни видит под нехарактерной жесткостью в голосе, что Бербидж потрясена.

Тобиас вдруг поднимает руку, что бывает с ним крайне редко, но Джинни знает, что он всегда был благосклонен к Бербидж.

— Вы говорили о машинах, в которых магглы хранят деньги, — преувеличенно бодро напоминает он, затем, чуть наклонившись к Смите, изображает замысловатый жест рукой. — Звучит безопаснее, чем иметь дело с гоблинами.

Класс нервно хихикает, и у Тобиаса, играющего роль шута, получается разрядить обстановку.

Бербидж улыбается, и на её лицо возвращаются привычные тепло и добродушие.

— Спасибо, Тобиас. Хотя мы должны помнить, что, как и у магглов, у гоблинов есть своя уникальная культура, которую волшебники часто неправильно понимают.

Из глубины класса раздаётся ненормально громкое царапанье пера. Джинни оборачивается и замечает, как Амбридж яростно строчит заметки, качая головой с явным неодобрением.

Бербидж, вернув себе самообладание, решительно игнорирует вторжение и продолжает урок, словно ничего не произошло. Ученики стараются следовать её примеру.

— Хорошо, ребята. Отлично потрудились сегодня, — говорит она в конце занятия. — Напоминаю, что к следующему уроку вы должны написать десять дюймов по маггловским кредитам и практике кредитования!

В шумной спешке все собирают вещи, стараясь держаться подальше от Амбридж. Тем временем та направляется к Бербидж, и они вдвоём исчезают за дверью кабинета сбоку от класса.

Джинни думает, что на этом всё и закончится, но вдруг слышит голос Бербидж, который неожиданно становится громче и резче от звучащего в нем возмущения. Джинни нарочито медленно начинает складывать учебник, чтобы задержаться, но менее изобретательный Тобиас просто подходит к двери и прижимает к ней ухо. Через секунду он резко отстраняется, проклиная толстую дверь, которая глушит разговор.

Джинни достаёт из сумки несколько тонких длинных трубок и протягивает их Тобиасу и Смите. Те смотрят на неё в замешательстве и с лёгкой тревогой.

— Прототип «Всевозможных волшебных вредилок Уизли», — шепчет она, поднося один конец трубки к уху, а другой просовывая под дверь.

Смита, не раздумывая, повторяет её действия и становится рядом. Тобиас смотрит с сомнением, но любопытство всё же берёт верх.

Когда звуки разговора становятся кристально ясными, его глаза округляются.

— Я возьму двадцать штук, — шепчет он.

Джинни довольно улыбается, но её внимание мгновенно привлекает тошнотворно-приторный голос Амбридж, льющийся из-за двери:

— Мне интересно, защищая магглов и гоблинов, не вводите ли вы учеников в заблуждение? Неужели вы считаете, что оказываете им большую услугу, заставляя думать, что магглы с гоблинами безобидны и не представляют угрозы?

Голос Бербидж звучит твёрдо:

— Я бы никогда не стала излагать проблему столь однобоко. Хотя, думается мне, учить детей нетерпимости было бы куда большим грехом.

— Понятно, — говорит Амбридж тоном, из которого буквально сочится неодобрение. — Но мы должны быть осторожны, вы не находите, чтобы не вложить в головы детей неправильную информацию?

— Неправильную информацию? — непонимающе переспрашивает Бербидж.

— Именно, — кивает Амбридж. — Мы — взрослые. Мы должны решать, что им следует знать, а что — нет. Мы бы не хотели, чтобы они... запутались.

Наступает звенящая тишина. Единственный звук — это царапанье пера Амбридж по бумаге.

— Нет, — говорит, наконец, Бербидж, и её голос звучит ровно и совершенно непривычно. — Мы бы этого не хотели.

— Я посмотрю оставшуюся часть вашего учебного плана на год и дам свои замечания. Но мне кажется, что действительно нет необходимости так много времени уделять маггловскому искусству.

Раздаётся шорох бумаг, за которым, судя по голосу Амбридж, следует завершение разговора. Джинни, Тобиас и Смита поспешно отступают от двери и выбегают из класса.

* * *

На следующий день на защите от тёмных искусств Джинни внимательно наблюдает за Амбридж.

Первые недели этих занятий она воспринимала механическое переписывание текста из учебника как некую забаву. Глупо, конечно, но по крайней мере это позволяло ей спокойно размышлять о квиддиче, продумывать новые расстановки и упражнения. Но теперь, когда она наконец уделила этим урокам больше внимания, стало очевидно, какой колоссальной тратой времени они окажутся в этом году.

Спустя двадцать минут унылого переписывания Джинни уже готова наорать на себя. Теперь она гораздо лучше понимает печально известные вспышки ярости Гарри, даже если всё ещё сомневается в эффективности таких методов.

Она старательно заштриховывает усы на сияющих лицах персонажей, изображённых в учебнике. Под иллюстрациями крупными буквами значится: «Не будь подхалимом — иди и расскажи учителю!» Лица с дорисованными чёрными усами продолжают пристально смотреть на неё с выражением вечного самодовольства, в котором теперь чудится нечто безумное.

Это могло бы быть смешно, если бы не было так удручающе.

Джинни опускает взгляд на свои руки. Волшебной палочки в них нет. Как, впрочем, и у всех остальных в этом классе.

«Ты знаешь, почему это важно».

* * *

В общей гостиной Смита и Джинни пытаются заниматься перед ужином, а Тобиас зарылся носом в книгу. По крайней мере, Джинни предпринимает попытки сосредоточиться, но её мысли упорно возвращаются к сцене в классе Бербидж.

Она с раздражением откладывает перо.

— Почему Амбридж здесь?

Смита отрывает взгляд от своего эссе, а Тобиас лениво выглядывает из-за книги.

— Ну, явно не для того, чтобы учить нас защите, — говорит он, словно это само собой разумеющееся.

В его тоне нет и намёка на тревогу, и Джинни чувствует себя немного глупо, что позволила настолько увлечься квиддичем, что упустила из виду нечто столь важное.

— Но тогда почему?

Смита пожимает плечами:

— Может, Дамблдор не смог найти никого лучше.

Но Джинни это объяснение не устраивает. Проклятая должность или нет, но она не верит, что Дамблдор был бы настолько беспечен, чтобы бросить их на произвол судьбы с таким бесполезным учителем, как Амбридж. Особенно в этом году.

В год возвращения Волдеморта.

Это не может быть простым совпадением. Ведь так?

Но эти рассуждения наводят на мысль, что Амбридж каким-то образом работает на Волдеморта, что совершенно абсурдно. Том отверг бы её как полностью нелепую.

Тобиас подаётся вперёд, но вопреки нарочитой непринужденности слов поза выдаёт его с головой.

— Какая разница, почему она здесь? Просто ещё один плохой учитель, разве нет?

Он смотрит на Джинни пронзительным взглядом, и она без труда понимает, что это не тот вопрос, который вертится у него на языке. Тот, настоящий, никуда не исчез, он витает между ними весь год, но правила приличия не позволяли Тобиасу задать его вслух.

— Ну давай уже спроси, — подталкивает Джинни. Как бы ему ни хотелось узнать ответ, ей нужно, чтобы он спросил. Возможно, это нужно даже больше ей самой, чем ему.

— Поттер говорит правду? — едва слышным шепотом спрашивает он. — О Тёмном Лорде?

На мгновение Джинни представляется, как она спрашивает его, почему он так его называет. Конечно, потому что так говорят его родители. Без сомнений. Иногда ей кажется, что проще думать о Волдеморте, тогда всё не так запутанно. Или, может, дело в другом, в том, что она никогда не могла отделить его от Тома. Для неё он не абстрактная угроза. Он реален.

— Думаю, да, — отвечает Джинни.

И всё, наконец, встаёт на свои места, когда она произносит это вслух. Смятение и страх, которые она так долго старалась заглушить, словно перестают быть иллюзией.

Она кивает, будто сама себе, и заставляет задуматься об этом. О словах Гермионы, сказанных шепотом в темноте. О мрачных, застывших лицах волшебников, когда они приходили в дом на площади Гриммо.

— Он вернулся, — твёрдым голосом добавляет она.

Война уже идёт, как бы Амбридж ни пыталась внушить им обратное. Дело даже не в том, что она верит Гарри, а в том, что она видела собственными глазами. Дело в тайной организации волшебников и напряжённых разговорах в коридорах, которые обрывались, стоило ей пройти мимо. Дело в Дамблдоре, в маме и папе. Дело в том, как ушёл Перси. Дело во всём этом.

Джинни играла в эту игру, как и все остальные. И теперь ей от этого тошно. От нарушенного обещания, которое она дала себе в конце первого курса, когда отчаянно оттирала чернила с рук. Того самого обещания никогда больше не идти по пути наименьшего сопротивления только потому, что так проще.

Смита с грохотом захлопывает бесполезный учебник по защите.

— И теперь Амбридж — Генеральный инспектор.

«Мы — взрослые. Мы должны решать, что им следует знать, а что — нет».

— Да.

Джинни всё ещё не понимает, что это значит.

Спустя час она в одиночестве идёт в Большой зал на ужин, когда рядом появляется Антония и подхватывает её под руку. Джинни удивлённо смотрит на неё, но продолжает идти, зная, что лучше даже не пытаться разгадать намерения этой девушки.

— Власть, — в конце концов, произносит Антония.

Джинни хмурится, снова чувствуя себя так, словно влезла в середину разговора.

— Власть, — повторяет Антония и выглядит при этом явно озадаченной её замешательством. — Именно поэтому Амбридж здесь.

Джинни даже не пытается удивиться, что Антония определённо слышала их разговор. Стоило бы знать, что нельзя говорить о чем-то личном в общей гостиной.

— Власть, — повторяет Джинни.

Она вспоминает Амбридж в классе Бербидж. Опаздывает, громко пишет, заставляет Бербидж ждать её разрешения, чтобы продолжить. Так вот как выглядит власть на самом деле?

Но с какой целью? Чтобы занять место Бербидж? Амбридж уже профессор, какое ей до этого дело? Может, она хочет стать директором школы? Или стремится к чему-то большему?

Джинни уверена, что ей все еще чего-то не хватает, но теперь, по крайней мере, у неё есть, у кого спросить.

— Чья власть?

Антония одобрительно улыбается, как будто вопрос Джинни её впечатляет, хотя, по сути, он просто продиктован замешательством.

— Дамблдор говорит, что Тёмный Лорд вернулся. Министр магии говорит, что Дамблдор — лжец. Только один из них может быть прав.

— Или казаться правым, — задумчиво уточняет она.

Антония тихо смеётся и чуть крепче сжимает руку Джинни.

— Наконец-то ты начинаешь понимать.

Джинни хмурится, но не позволяет раздражению сбить себя с мысли. Министр магии. Она не видела этой связи раньше. Амбридж здесь не ради себя. Дело не в школе, не в учениках и даже не в том, кто здесь директор. Дело в Дамблдоре, в Гарри, в Волдеморте и во всех тех, кто говорит, что они — лжецы. Так было всегда. Просто это не совсем то, что она себе представляла.

Джинни бросает взгляд на Антонию.

— Что, по мнению министра, собирается делать Дамблдор?

— Он не знает, верно? — пожимает та плечами. — И в этом вся проблема.

Верно, он действительно не знает. Единственный способ узнать — поставить сюда своего человека. Кого-то, кто сможет решать, чему следует учить школьников, а чему — нет. Чтобы убедиться, что Дамблдор не выступит против Министерства.

— Амбридж, — произносит Джинни, и все кусочки мозаики складываются в одну картину.

Не просто учитель, а инквизитор и инспектор в одном лице.

— Это ошибка, — говорит Антония, отпуская её руку, когда они подходят к дверям Большого зала.

Джинни смотрит на неё с вопросом в глазах.

— Перепутать контроль с властью. Им всегда кажется, что контроля больше, чем есть на самом деле.

Антония поднимает книгу, прижимая её к груди на секунду, затем отворачивается. Этого мгновения достаточно, чтобы Джинни успела заметить руны, начертанные на потёртой кожаной обложке: «Продвинутая защитная магия».

Им всегда кажется, что контроля больше, чем есть на самом деле.

* * *

Джинни устало плетётся в гостиную после того, как задержалась в библиотеке, чтобы дописать домашнее задание, сворачивает за угол и тут же врезается в кого-то. Она отшатывается, хватаясь за стену, чтобы устоять на ногах, и уже открывает рот, чтобы извиниться, как ее опережают.

— Извини, ты в порядке?

Это Гарри, и выглядит он не менее обескураженным, чем сама Джинни.

— Да. Я в порядке. Самой нужно было смотреть, куда иду.

Она улыбается в знак извинения, но тут же замечает, как Гарри прижимает одну руку к груди, а белая ткань, повязанная вокруг, пропитана алым.

— Мерлин, — выдыхает Джинни. — Ты в порядке?

Гарри вздрагивает и прячет руку за спину.

— Пустяки. Просто небольшой несчастный случай.

Но его лицо краснеет, и Джинни понимает, что это явная ложь и что в нем сейчас говорит еще и что-то вроде гнева и смущения. Она слегка отклоняется назад, чтобы посмотреть в коридор за его спиной. И вот она — дверь с блестящей табличкой с именем Долорес Амбридж.

И всё мгновенно встает на свои места: рука, кабинет Амбридж, шутки по поводу его отработок.

«Назначила ему триллион часов отработок, скорее всего, засадит писать строчки».

Джинни тянется к ладони Гарри, не обращая внимания на слабые протесты, и срывает ткань. Под сочащееся кровью она едва может разобрать слова: «Я не должен лгать». Она смотрит на кровоточащую руку и начинает понимать, что, возможно, именно так и выглядит война на самом деле. Не вдохновляющие речи и две армии, выстроенные в мундирах разных цветов, а боль. Ложь. И зло, скрывающееся на виду.

Война — это секреты.

Джинни должна была это знать, должна была понять. Разве не она провела все лето в штаб-квартире Ордена Феникса? Но она была слишком занята тем, что чувствовала себя брошенной, испуганной и маленькой. А надо было просто обратить внимание на то, что происходит вокруг.

Гарри отдёргивает руку с неожиданной резкостью и яростно заворачивает её обратно в ткань.

— Это не твоё дело, Джинни.

Может, и не её, но в данный момент он всего лишь ещё один человек, который говорит ей, чего она не должна знать, что может понять, а что — нет.

«Им всегда кажется, что контроля больше, чем есть на самом деле».

Джинни расправляет плечи, но не извиняется. Решение наконец приходит само собой.

— Увидимся в субботу, Гарри.

Ведь она знает, почему это так важно.

* * *

В субботу Джинни собирается и отправляется в «Кабанью голову». От Тобиаса легко отделаться, а Смита, как всегда, без лишних вопросов просто понимает её потребность в личном пространстве.

И, конечно, стоило ей переступить порог паба, как становится очевидным, что это вовсе не то небольшое сборище, которого она ожидала. Внутри гораздо больше людей, чем можно было представить. Джинни говорит себе, что готова к пристальным взглядам и недоверию, которое скользит в каждом взгляде. Она чуть сильнее затягивает зелёный шарф на шее и старается не обращать внимания.

Фред и Джордж встречают её самодовольными ухмылками, будто одно лишь её появление уже достаточное доказательство их общей крови. Это раздражает, хотя она не до конца понимает почему. Просто отворачивается и идёт к Луне, которая приветствует её рассеянной, но искренней улыбкой.

— Джинни, — говорит Луна, её лицо словно расцветает. — Если тебе больше некуда сесть, можешь сесть рядом со мной.

Джинни опускается на соседний стул.

— Уверена, что хочешь быть замеченной в моей компании?

Луна слегка хмурится, будто её только что попытались озадачить странной загадкой, и в её глазах мелькает тень обиды. Джинни сразу же жалеет о своей неудачной шутке.

— Неважно, — быстро добавляет она, пока в зал продолжают заходить школьники. Их мрачные взгляды прикованы к ней. — У тебя новое ожерелье?

Луна тут же оживляется и начинает рассказывать запутанную историю о каких-то исследованиях своего отца. Джинни слушает, вновь задаваясь вопросом, каково это — видеть мир её глазами. Это странное, но, тем не менее, желанное отвлечение.

К тому моменту, как Гермиона встаёт и прочищает горло, «Кабанья голова» уже забита почти до отказа.

Джинни наблюдает, как Гарри выглядит всё более возмущённым, когда становится очевидно, что большинство собравшихся пришли сюда ради шоу уродов и сенсационного разоблачения того, что же на самом деле произошло в конце прошлого года. Некоторые всё ещё ищут доказательства надвигающейся угрозы, другие — просто хотят знать, почему именно Гарри должен их учить.

Вполне вероятно, что неизбежно всплывёт список безумных приключений Гарри. Философские камни и Турниры трёх волшебников. А также грязное прошлой самой Джинни.

— Разве не ты убил василиска мечом на втором курсе? — раздаётся чей-то голос из толпы.

Джинни старательно не смотрит на Гарри.

Он осторожничает в ответах и старается, чтобы всё звучало буднично, словно в этом нет ничего особенного, но оба знают, в каком неопределённом мире теперь живут. И другие ученики в этом зале не настолько глупы, чтобы тоже этого не понимать.

При первом же упоминании о тайнах все начинают незаметно коситься в сторону Джинни. Одна из девушек из Хаффлпаффа что-то шепчет на ухо мальчику рядом, и по залу разносится приглушённый шипящий ропот, который звучит вполне как обвинительный.

Джинни вскакивает на ноги, и ближайшие ученики рядом вздрагивают от неожиданности. Даже Гермиона выглядит немного настороженной, будто ей интересно, что та собирается сделать. В этот момент Джинни понимает, что даже они ничего о ней не знают. Мало что знают.

Она подходит к столу. Гарри встречается с ней взглядом, а она сама уже смотрит на лист предательской бумаги. Взяв перо, записывает своё имя — крупными, жирными петлями и уверенными чёткими линиями.

— Кто следующий? — спрашивает она, держа перо в руках.

* * *

На следующее утро появляется Указ об образовании № 24, запрещающий все студенческие клубы, и это никак не может быть совпадением. В Большом зале от новости стоит гул. Джинни наблюдает, как менее сообразительные участники вчерашнего собрания в «Кабаньей голове» пытаются подойти к столу Гриффиндора, где сидят Гарри, Гермиона и Рон. Гермиона выглядит так, будто готова взорваться от разочарования; её лицо краснеет, пока она судорожно пытается незаметно дать всем сигнал держаться подальше.

Вот вам и секретность клуба.

Терри Бут и ещё один рейвенкловец, сидевшие неподалёку от слизеринцев, поднимаются из-за стола и направляются прямо к Гарри. Их намерения слишком очевидны.

Джинни незаметно достаёт палочку и, держа её под мышкой, наводит заклинание. Спотыкающийся сглаз срабатывает мгновенно — оба мальчишки вдруг теряют равновесие, сталкиваются друг с другом и с грохотом валятся на пол.

Зал взрывается шумом. Пострадавшие рейвенкловцы возмущенно пытаются встать, их однокурсники бросаются помогать, а слизеринцы, наоборот, радостно хохочут, наслаждаясь зрелищем. Все вокруг переглядываются, пытаясь понять, что только что произошло.

Пользуясь всеобщей неразберихой, Джинни пристально смотрит на упавших. Она всегда считала, что рейвенкловцы должны быть умнее. Терри с приятелем, недовольно поднимаясь на ноги, бросают на неё короткий взгляд, после чего разворачиваются и уходят в противоположную сторону, держась подальше от Гарри и остальных.

— Вот гады, — бормочет Джинни себе под нос, вновь оглядывая зал.

Переполох дал всем возможность прийти в себя, и теперь за гриффиндорским столом Рон хмуро смотрит на неё, а Гермиона, напротив, заметно расслабляется.

Смита задерживает на Джинни долгий, изучающий взгляд, явно пытаясь понять, откуда у неё такой интерес к стычкам с другими учениками.

— Они вчера устроили Луне неприятности, — натянуто улыбается Джинни.

Через стол Тобиас приподнимает бровь.

— Джинни Уизли, школьный борец за справедливость. Я даже не заметил, как ты бросила этот сглаз.

Похоже, он впечатлен.

— Практика ведет к совершенству, — бормочет Джинни, стараясь не обращать внимания на неприятное чувство вины, поселившееся внутри.

«Мы должны уметь защищать себя».

— Джинни? — окликает Смита.

От очередной лжи её спасает Блетчли, он хлопает по плечу и сообщает:

— Дополнительная тренировка сегодня днём, Шестая. Бедные гриффиндорцы всё ещё ждут, пока Амбридж одобрит состав их команды.

Это, несомненно, непредвиденный побочный эффект нового указа — все команды по квиддичу тоже должны получать разрешение, чтобы играть в прежнем составе.

— Ты уже получил для нас? — спрашивает она.

— Да, — отмахивается тот. — Проще простого. Так что я забрал их время.

— Отлично, — заставляет себя улыбнуться Джинни. Хреново, что Амбридж загоняет всех в такие рамки, но дополнительная тренировка точно не помешает.

Проблемы Гриффиндора — не её проблемы.

* * *

Два дня спустя, выходя из Большого зала после обеда, Джинни замечает Гермиону в коридоре.

— Дайте мне минутку, — говорит она Тобиасу и Смите, которые бросают на Гермиону любопытные взгляды, но без лишних вопросов уходят вперёд.

Гермиона подходит ближе, понижая голос.

— Первая встреча сегодня вечером в восемь часов.

Джинни кивает. Она понимает, что едва успеет закончить тренировку и перекусить, но знает, что это важно.

— Встретимся на седьмом этаже. Ты знаешь гобелен Варнавы Вздрюченного?

Джинни хмурится, поскольку достаточно хорошо знакома с той частью замка, чтобы знать, что там нет никаких классных комнат или чего-то подобного, но Гермиона уже ушла, так что спросить не у кого.

Позже вечером Джинни с ещё влажными после душа волосами впервые оказывается в том самом коридоре. На первый взгляд кругом только холодные каменные стены, но когда она подходит ближе, одна из них начинает меняться — металлическая дверь словно вырастает из неё, вливаясь в камень.

Дверь выглядит массивной, укреплённой и неприступной, но легко поддаётся, стоит Джинни прикоснуться к ней, будто узнаёт её. Она бесшумно открывается и мягко закрывается за спиной.

Внутри оказывается просторная комната, заваленная подушками и странными приспособлениями на стенах.

Большинство учеников из «Кабаньей головы» уже здесь. Оборачиваются к ней, чтобы посмотреть, кто зашёл, но затем быстро отводят взгляды в сторону.

Братья едва замечают Джинни, они уже увлечены очередной шалостью. Гермиона рассеянно улыбается и снова с головой уходит в изучение гигантской книжной полки. Лёгкое безразличие одних и откровенная враждебность других начинают действовать на нервы, особенно когда Гарри велит всем разбиться на пары.

К счастью, до того как она успевает совершить какую-нибудь глупость, к ней подходит мальчик, которого она как-то видела в поезде. Он выглядит примерно так же неловко, как она себя чувствует.

— У тебя есть напарник? — спрашивает он, проглатывая некоторые слова, от чего голос звучит нерешительно.

Джинни глубоко вздыхает, отпуская гнев и дискомфорт, и делает шаг вперёд:

— Нет. Если хочешь, можем потренироваться вместе.

Он улыбается с таким облегчением, что чуть не роняет свою палочку. Джинни недоумевает, во что только что ввязалась.

— Отлично, — говорит он, протягивая руку. — Я — Невилл.

Джинни пожимает её, чувствуя, что его ладонь немного вспотела.

— Джинни.

— Ага, — Невилл быстро и с энтузиазмом кивает. — Сестра Рона, верно?

— Да, — коротко отвечает она, привыкшая за всю жизнь быть «сестрой» одного из братьев.

Они начинают с довольно простых упражнений, отрабатывая и улучшая базовые защитные заклинания. Гарри оказывается дотошным и бесконечно терпеливым наставником. Джинни удивлена его методичностью и несколько раз вынуждена напоминать себе, что она почти ничего не знает о настоящем Гарри Поттере.

Что касается Невилла, то он кажется немного безнадёжным, но его решимость и готовность пробовать снова и снова впечатляют. Постепенно он расслабляется рядом с ней, как будто до этого ожидал, что она начнёт ругаться или насмехаться над его неуклюжими попытками и сомнительными навыками владения палочкой.

Когда одно из его заклинаний лишь поднимает волосы Джинни, заставляя их встать дыбом, Невилл останавливается и с сомнением смотрит на свою палочку.

— Это палочка моего отца, — объясняет он тихо, и в этих простых словах скрывается целый мир.

Джинни вспоминает, как несколько раз пользовалась (точнее крала) палочками своих братьев, просто чтобы попробовать их в деле. Но ничто и никогда не ощущалось в её руке так хорошо, как собственная.

Невилл расправляет плечи:

— Давай попробуем ещё раз.

Джинни кивает.

Безнадёжный, но решительный. Она может этим только восхищаться.

Джинни подавляет зевок и старается не паниковать из-за того, как сильно отстаёт в учёбе. Разрываясь между квиддичем и занятиями АД она наверняка провалит хотя бы один предмет. Скорее всего, это будут руны. В этот поздний вечер все эти символы сливаются в одну кучу в её усталой голове.

Тобиас и Смита, напротив, имеют наглость выглядеть возмутительно расслабленными. Они оживлённо обсуждают что-то у себя за столом. Негодяи.

Тобиас лениво переворачивает страницу книги.

— Магглы, — говорит он, качая головой. — Они могут быть восхитительно извращёнными.

Джинни скользит взглядом по обложке. Что-то о принце по имени Макиавелли. Она вспоминает другую книгу, которую одолжил ей Тобиас и которую она уже прочла наполовину, — про маггловское искусство войны. На квиддичном поле она оказалась полезнее, чем Джинни ожидала. Формально такие книги читать запрещено, но Тобиас, видимо, пронёс их в школу после того, как летом из чистого любопытства зашёл в маггловский книжный магазин.

Странно, что́ в Хогвартсе считают контрабандой.

Официально маггловские книги должны проходить тщательную проверку в школе: профессора и мадам Пинс решают, что подходит ученикам, а что нет. Но не похоже, чтобы это когда-либо останавливало слизеринцев. До Джинни доходили слухи, что у Антонии в спальне есть целый шкаф с запрещёнными древними книгами.

Она бросает взгляд на шестикурсницу, сидящую у камина, размышляя, разрешит ли та когда-нибудь взглянуть на них.

— «Прежде всего — будь вооружен», — вдруг произносит Тобиас, поднимая взгляд от своей книги. — Очевидно, Амбридж этого никогда не читала.

Джинни фыркает: мысль о том, что чопорная Амбридж читает что-то неодобренное Министерством, совершенно нелепа.

Тобиас подталкивает поближе учебник по защите от тёмных искусств, с обложки которого на них смотрят улыбающиеся лица школьников.

— Но, может быть, его можно использовать как щит?

— Он достаточно плотный, — замечает Смита.

— Кого ты называешь плотным? — язвит Тобиас.

Смита не реагирует, только качает головой, стараясь не улыбнуться.

— Что ж, — говорит Тобиас, вытягивая руки над головой, — может, постоянное переписывание текста всё-таки увеличит силу моей рабочей руки с палочкой.

— Много ли от этого толку, если ты не знаешь, как ею пользоваться? — возражает Смита.

Жаловаться на Амбридж, да и вообще на любого профессора, в общей гостиной стало привычным делом. Но для этих двоих это нечто большее, чем просто скука. Джинни видит, как их руки слегка подрагивают от подавляемого гнева и бессилия. Это не так уж сильно отличается от её состояния.

Она вспоминает вечер с Невиллом, уроки самозащиты и то, как они вместе пытались справляться с этим миром. В груди снова поднимается знакомое чувство — тяжёлое и давящее, и Джинни внезапно осознаёт, что это чувство вины.

— Может быть, вам будет… интересно сделать что-то, чтобы это изменить? — спрашивает она тихо, всё ещё уткнувшись в текст по рунам.

Тобиас наклоняется вперед и проводит пальцем по корешку её книги.

— О чём именно мы говорим?

Смита бросает на Джинни взгляд, в котором читается: «Ну, наконец-то». Джинни прикусывает губу.

— Это опасно, — предупреждает она, чтобы они знали, во что ввязываются. — И это должно оставаться в тайне.

Тобиаса это не отпугивает, его интерес только растёт. Джинни обводит взглядом гостиную.

— Сейчас я не могу рассказать больше, — она переводит взгляд на Смиту. — Но я расскажу.

Смита кивает и накрывает руку Тобиаса своей, когда тот хочет спросить что-то ещё.

— Хорошо, — говорит он, собирая вещи. — Но я ловлю тебя на слове.

Джинни заканчивает эссе по арифмантике и обещает, что в следующий раз сделает всё лучше. Поднявшись на ноги, устало плетется в спальню.

— Знаешь, — говорит Антония, не поднимая глаз от книги, когда Джинни проходит мимо. — В этом году ты стала намного интереснее.

Джинни не знает, что на это ответить.

* * *

На зелья она проскальзывает в самый последний момент, благодаря подсказке шепотом от Гермионы насчет короткого пути.

Её напарница по зельям, Бриджет, бросает слегка укоризненный взгляд, но ничего не говорит: Снейп входит в класс как раз вовремя, чтобы спасти Джинни от участи быть отчитанной. Его глаза скользят по аудитории, задерживаясь на ней дольше, чем на остальных, как будто он знает, что она чуть не опоздала. Джинни прямо встречает его взгляд.

— Откройте свои учебники на странице пятьдесят семь. Сегодня мы будем проверять ваши навыки в приготовлении зелья Остроумия. — Снейп переводит взгляд на гриффиндорца в углу класса, и его губы кривятся в едкой усмешке: — Хотя, боюсь, даже зелье не сможет заострить то, что изначально отсутствует.

Некоторые слизеринцы одобрительно хихикают, а гриффиндорцы лишь молча хмурятся, зная, что лучше не спорить. Джинни оглядывает класс и ловит взгляд Колина Криви. Они познакомились на собрании АД на прошлой неделе. Он всегда весел и серьезен до раздражения, но, несмотря на это, далеко не глуп. Не то чтобы ей до этого было дело.

Она не улыбается, как и Колин.

Джинни отводит взгляд и видит, что Снейп стоит над её столом.

— Что-то не так, мисс Уизли? — спрашивает он.

Её учебник всё ещё лежит нераскрытым.

— Поверьте мне, профессор, — вмешивается Тобиас, заполняя неловкую тишину, — её ум уже настолько острый, что им можно резать.

Мальчишки рядом с ним хихикают, кивая в знак согласия.

— Тишина, — говорит Снейп, но его губы кривятся в том снисходительном веселье, которое он всегда приберегает для своего факультета.

Джинни, воспользовавшись тем, что его отвлекли, листает учебник до нужной страницы и достает ингредиенты.

— У вас есть час, — сообщает Снейп, направляясь к своему столу и не забыв при этом бросить на Джинни последний долгий взгляд.

— Ты в порядке? — спрашивает Смита, почти не двигая губами. С другой стороны Бриджет громко фыркает в знак неодобрения.

Джинни видит, как Тобиас отходит к шкафам.

— Нам нужно больше порошка бородавочника, — бормочет она, поднимаясь на ноги и направляясь вслед за ним.

Тобиас бросает на неё настороженный взгляд, словно думает, что она собирается его отчитывать. Джинни находит банку с нужным порошком и аккуратно высыпает небольшое количество на лист бумаги.

— То, о чём я обещала рассказать, — шепчет она.

— Да? — Тобиас поднимает бровь.

— Сегодня вечером, после ужина. Встретимся у лестницы в половине восьмого.

Джинни быстро отходит в сторону до того, как он успеет задать вопросы. Чувство вины внутри перерастает в нечто почти ужасное, но она продолжает идти.

* * *

Позже тем же вечером, когда они стоят в коридоре, расположенном всего через один от Выручай-комнаты, Тобиас хмурится, заметив идущего к ним навстречу Гарри, но ничего не говорит. Джинни невероятно благодарна ему за это. Она чувствовала, как его терпение с каждым мигом становилось всё тоньше, пока они ждали здесь. Он всё ещё уверен, что это какой-то розыгрыш.

— Ждите здесь, — говорит Джинни Тобиасу и Смите, а сама идет вперед по коридору, чтобы перехватить Гарри. — Гарри.

— Джинни? — спрашивает тот, удивленно поднимая глаза, будто совсем не ожидал, что кто-то придёт так рано.

Она глубоко выдыхает, едва не сболтнув лишнего.

— Я знаю ещё людей, которые хотят присоединиться.

— Правда?

— Я пока не сообщала им никаких подробностей, — добавляет она.

В конце концов, Джинни уверена, что они подписали не простую бумажку. Она лучше кого-либо знает, какими опасными могут быть простые чернила и бумага. К тому же, даже если Гарри достаточно опрометчив, чтобы плевать на последствия, Гермиона слишком умна, чтобы позволить ему наделать глупостей.

Джинни кивает в сторону Смиты и Тобиаса, стоящих на небольшом расстоянии.

Гарри следит за её взглядом, и его выразительное лицо отражает откровенный шок. Судя по реакции, можно подумать, что она только что попросила его обучить кучку Пожирателей смерти.

— Они хотят учиться, — произносит она через стиснутые зубы.

Гарри, похоже, не верит в это и смотрит так, будто она не понимает всей картины.

— Они слиз... — начинает он, но тут же обрывает себя, осознав, с кем именно говорит.

Знай врага своего.

Джинни буравит его взглядом, чувствуя, как наваливается странное спокойствие. Она испытывает облегчение от того, что признала правду — и ничуть ею не удивлена. Она знает, что именно поэтому и не рассказала Тобиасу со Смитой о первой встрече в «Кабаньей голове». Ведь она наверняка уже тогда подозревала подобную реакцию.

— Джинни, — говорит Гарри, пытаясь оправдаться. — Я не это имел в виду...

— Ты именно это имел в виду. — Она качает головой в раздражении, а может, просто от досады на саму себя, что смела надеяться на что-то другое. — Ты же всё время твердишь, что нужно объединяться, защищать себя, находить силу в единстве.

— Я не против того, чтобы ты была с нами, Джинни, — быстро говорит он, словно этот маленький жест освобождает его от ответственности за более серьёзное преступление.

Она прекрасно понимает, что единственная причина, по которой он готов её принять, — это то, что она — Уизли. Он думает, что знает об Уизли всё.

Но не об этой конкретной Уизли.

— Ты такой лицемер, — говорит она ровным голосом, но Гарри все равно вздрагивает, словно она выкрикнула это ему в лицо.

Джинни думает, может ли это быть ужас от того, что слизеринка имеет наглость поставить под сомнение его хваленые моральные принципы. В памяти всплывают воспоминания о том, как он смотрел на нее в Тайной комнате, и голос Тома, шепчущий на ухо:

«Ты не вписываешься в его мир, тщательно выстроенный на чёрно-белых столпах добра против Слизерина».

Джинни подходит ближе, чувствуя, как гнев бурлит в жилах.

— Ты должен помнить одну вещь, Поттер. Я — слизеринка. Не аномалия, не ошибка. Слизеринка. Так что, если ты списываешь слизеринцев со счетов, тебе, чёрт возьми, лучше списать и меня.

Он смотрит на неё, ошеломлённый, быть может, ее словами, а может, и наглостью. А ей всё равно. Развернувшись на каблуках, она уходит в красивом драматическом жесте.

— Идём, — говорит она Тобиасу и Смите, и оба, увидев выражение ее лица, без комментариев следуют за ней.

В общей гостиной Тобиас опускается на диван.

— Он не позволил тебе рассказать нам, — догадывается Смита, верно собрав все кусочки воедино.

— Да, — коротко отвечает Джинни.

— У него была причина? — требовательно и с явной угрозой в голосе спрашивает Тобиас.

Джинни просто смотрит на него, оставляя вопрос без ответа.

— Ну, конечно. — Он поднимается на ноги и шипит: — Святой Поттер...

— Не надо, — устало говорит Джинни, её собственный гнев уже иссякает перед лицом чистого изнеможения.

Тобиас оборачивается, его глаза сверкают.

— А почему, черт возьми, нет?

Она тяжело вздыхает, чувствуя в животе знакомое неприятное жжение.

— Он не прав, я знаю. Но просто... не надо.

Тобиас смотрит на неё долгим, пронзительным взглядом, не менее болезненным, чем был у Гарри. Через несколько секунд он стискивает зубы и коротко кивает, похоже, соглашаясь с тем, что и у нее есть свои границы.

Смита молча смотрит вслед уходящему Тобиасу.

— К чёрту, — шепчет Джинни, опуская голову обратно на диван и закрывая лицо руками.

— Ты в нём разочаровалась, — подмечает Смита.

Джинни не знает, о ком из них двух идёт речь, и, честно говоря, не уверена, что хочет знать.

На следующий день на истории магии Джинни наблюдает за тем, как Смита, чье внимание явно находится за тысячу километров от гоблинских войн, выводит сложные руны на краю пергамента.

Она с удивительной нежностью улыбается, рассеянно думая о том, что Смита и Гермиона могли бы стать подругами, если бы им довелось встретиться.

Вот только...

Улыбка исчезает.

* * *

У Джинни хватает дел: домашние задания и квиддич, поэтому она вполне может позволить себе провести неделю и даже не вспоминать о Гарри Поттере и его чёртовом клубе. Так продолжается до тех пор, пока Гермиона не перехватывает её в коридоре.

— Сегодня вечером будет собрание, — шепчет она, пристально глядя на Джинни. — Ты придёшь?

Очевидно, Гермиона заметила её отсутствие в прошлый раз.

— Я не могу, — качает головой Джинни.

Гермиона прищуривается.

— Что случилось?

— Ничего, — отвечает Джинни. Она даже не удивляется, что Гарри не рассказал ей об их ссоре. Наверное, он просто не придал этому значения. — Ничего не случилось. Просто сейчас я очень занята.

Врать легко. Почти приятно хоть раз оказаться по эту сторону обмана.

Так она говорит себе.

Вечером Джинни старается не обращать внимания на часы, но, несмотря на то, что ей нужно с головой погрузиться в домашние задания, она становится все более раздражительной по мере того, как время приближается к восьми. Тобиас и Смита давно ушли, оставив её сидеть в одиночестве и мрачно листать учебники.

Это глупо, конечно. Какое ей дело до дурацкого АД и того, что может подумать о ней Гарри Поттер?

Стрелка почти приблизилась к восьми, когда на книгу, которую она не читает, падает тень.

— Ну же.

Джинни поднимает глаза и с удивлением видит нависшую над ней Антонию.

— А?

Антония бросает на неё нетерпеливый взгляд, явно раздражённая непониманием.

— Астория собирается играть на арфе.

Джинни хмурится. Насколько она помнит, Астория никогда раньше не играла публично. Конечно, она могла бы участвовать в хоре или музыкальном кружке, если бы захотела, но большинство слизеринцев избегают таких вещей.

Антония поднимает одну из своих идеальных тёмных бровей, когда Джинни продолжает просто смотреть.

— Ну?

Есть миллион причин продолжать сидеть здесь и дуться, но все они внезапно кажутся довольно глупыми. Кроме того, Джинни достаточно взрослая, чтобы признать, что Антония всегда казалась ей очаровательной. Джинни быстро запихивает учебники обратно в сумку и поднимается на ноги.

Антония ведёт её к тому месту, которое Джинни до сих пор считала чуланом для метёл. Она стучит палочкой по дверному косяку, бормоча что-то себе под нос. Дверь распахивается, открывая узкую лестницу, ведущую вниз.

Джинни смотрит туда, в темноту. Может, Антония и очаровательна, но это не значит, что она не считает её чертовски страшной.

— Куда мы идём?

Антония закатывает глаза.

— Перестань быть дурочкой, — коротко бросает она и слегка подталкивает её вниз.

Джинни спускается по маленькой спиральной лестнице. Факелы горят через каждые полкруга, и к тому времени, как она добирается до дверного проема в самом низу, у нее слегка кружится голова. Дверь открывает вид на просторную уютную комнату. Она успевает увидеть множество инструментов на одной стене, ящики с книгами — на другой, а в глубине — что-то похожее на доски для рисования мелом или мольберты. Джинни не успевает рассмотреть всё как следует, потому что понимает, что все в комнате сморят на неё с разной степенью подозрительности.

Людей не так много, все девочки, включая Кэролайн, Асторию, близнецов Кэрроу и несколько старшекурсниц, но все, о чем Джинни может думать, — это то, что ей опять тринадцать лет и она окружена толпой высоких девушек в капюшонах, а рядом лицо Грегора, искажённое безмолвным криком.

Тут появляется Антония и протягивает Джинни руку.

— Ну что, начнём? — говорит она всем с вызовом в голосе.

Остальные девушки обмениваются короткими взглядами, но, похоже, пока смиряются с присутствием Джинни. В центре комнаты Астория устраивается со своей арфой, а девушки рассаживаются на удобные диваны, обитые богатой зелёной тканью, и образуют полукруг вокруг неё.

Джинни быстро занимает место рядом с Кэролайн, решив, что чем меньше внимания она привлечёт, тем лучше. Пока Астория бережно настраивает арфу, перебирая струны, Джинни украдкой пытается получше рассмотреть комнату.

В тёмном углу, который она заметила не сразу, стоит полноценная лаборатория для зелий. Рядом расположено странное приспособление из стеклянных трубок и колб, в котором прозрачная жидкость тихо собирается в большой колбе.

Она щурится, пытаясь разобрать надпись на одной из многочисленных меловых досок, расположенных неподалеку, когда Астория начинает играть. И Джинни быстро теряет интерес к комнате.

Она никогда не была большой поклонницей музыки. Знает самые популярные песни, молча терпит Селестину Уорлок на семейных праздниках. Но музыка Астории не похожа ни на одну из них. Она не давит на уши и не навевает скуку, а полностью поглощает.

На самом деле завораживающая.

Пока Астория играет, Джинни удаётся забыть обо всём: об этой странной комнате, о домашних заданиях, о глупом Гарри, о гневе Тобиаса, о секретах, которые слишком тяжело хранить, и о тихом разочаровании Смиты. Всё это просто меркнет перед звуками, льющимися из арфы.

Джинни не успевает опомниться, как проходит тридцать минут: Астория тихо встаёт, деликатно поправляет платье, как будто только что закончила выступление на сцене. Остальные девушки бросают несколько хвалебных слов и постепенно расходятся по своим делам.

Джинни всё ещё ошеломлённо сидит на диване, когда Астория подходит к Кэролайн и обменивается с ней парой коротких фраз.

— Это было… прекрасно, — говорит Джинни. Может быть, не в традиционном, удобном смысле, но все равно красиво.

Астория явно довольна комплиментом и улыбается, но старается не показывать этого столь явно.

Джинни всегда считала Асторию довольно холодной и похожей на идеальную фарфоровую куклу. Она думала, что, возможно, поэтому Кэролайн и общается с ней в надежде, что капелька этого холодного блеска перейдёт и на неё, сделав мать счастливее. Но Астория с арфой — совершенно другое существо, невероятно понятное. Она будто оживает.

Пока Астория и Кэролайн тихо разговаривают, Джинни набирается смелости, чтобы встать и внимательно осмотреть комнату. Она медленно проходит мимо меловых досок в углу, вглядываясь в сложные линии формул, когда рядом появляется Антония.

— Кэрроу, — негромко замечает она. — Решили стать анимагами. — Она смотрит на формулы. — Похоже, они уже очень близки.

Джинни старается не выглядеть удивленной тем, что столько всего происходит прямо у нее под носом, а она и не подозревала об этом, но Антония все равно ухмыляется. Джинни отходит к задней части комнаты и смотрит на несколько холстов, прислонённых к стене. На них — тёмные клубящиеся изображения. Из густого мрака проглядывают глаза и лица.

— Не трогай, — раздаётся резкий голос.

Джинни оборачивается и видит Милисенту Булстроуд. Она стоит совсем рядом, слишком близко, с лицом, перекошенным злобой.

Джинни резко делает шаг назад, пальцы непроизвольно тянутся к палочке в кармане. Она бросает взгляд через плечо Милисенты на Антонию, но та лишь отводит глаза, демонстрируя явное нежелание вмешиваться.

Впрочем, Джинни и не ожидала помощи.

— Извини, — говорит она, делая осторожный шаг назад. — Мне просто стало любопытно. Это ты их написала?

Как и музыка Астории, эти картины далеко от комфортных, но все же явно очень хороши. Она не знает, как выразить это словами, да и возможности такой нет, как оказывается.

Милисента смотрит на неё исподлобья.

— Не твоё собачье дело.

Джинни поднимает руки, она может легко поверить, что Милисента способна на насилие.

— Поняла.

И отступает так быстро, как только может, но при этом старается не выглядеть убегающей.

— Ух ты, — говорит Джинни, возвращаясь к Антонии. — Какая… неприятная особа.

Антония стряхивает что-то невидимое с рукава своего свитера.

— Да. Может быть.

— Может быть? — недоверчиво повторяет Джинни.

К ее удивлению, Антония выглядит разочарованной.

— Что?

Антония пожимает плечами, это движение слишком элегантное, чтобы назвать его простым пожиманием плеч, и лицо ее становится безразличным.

— Я думала, ты как никто другой понимаешь, что вещи не всегда такие, какими кажутся.

С этими словами она уходит, чтобы поговорить с другими девушками, а Джинни остаётся стоять на месте с ощущением, что провалила какой-то негласный тест. Она болтает с девушками ещё около часа, и ускользает, как только это становится возможным. Кажется, никто не замечает её ухода.

— Ты была в «Салоне»? — спрашивает Смита позже вечером и выглядит при этом впечатленной. Джинни буквально слышит, как в ее голосе прозвучала заглавная буква.

— Да, — отвечает она, удивляясь, почему раньше ничего о нем не слышала, ведь это явно что-то значительное. Впрочем, это уже не так и важно. — Что-то мне подсказывает, что больше меня туда не позовут.

Смита поднимает бровь, но не задаёт вопросов. Джинни толкает её в бок локтем.

— Не могу же я бросить тебя наедине с Тобиасом.

Смита пихает её в ответ, притворяясь, что эта идея ей совершенно не по душе.

В эту ночь Джинни плохо спит. Ей снится Милисента Булстроуд, играющая на виолончели под парящей в воздухе Тёмной меткой. Милисента смотрит прямо на Джинни, смычок с противным скрипом скользит по струнам:

— Лицемерка.

* * *

Одиночество — привычка, c которой Джинни не расстаётся с первого курса. Она любит проводить время со Смитой и Тобиасом, быть в центре событий, но иногда ей нужно побыть одной, ей нужно уединение. В такие моменты она приходит сюда, в своё тайное убежище.

Эта странная маленькая галерея — одно из немногих мест, о которых она узнала от Тома и которое смогла сделать по-настоящему своим.

Кажется, оно открыто небу, хотя Джинни знает, что прямо над галерей возвышается как минимум пять этажей замка. Это пространство напоминает когда-то огромный внутренний двор, который со временем словно сжался, искривился и оброс новыми формами. Теперь оно заполнено перекошенными колоннами, покрытыми мхом, мраморными обломками, лежащими под углом, и дикими растениями, прорастающими в самых неожиданных местах. Где-то вдалеке тихо журчит вода, но Джинни так и не смогла найти её источник.

Это место кажется древним, забытым и каким-то удивительно своим.

Именно поэтому она не может объяснить, как Гарри умудрился найти его.

Услышав лёгкий шум, Джинни поднимает голову. В проёме, служащем входом и едва различимом в полумраке, стоит он. Гарри. Она замирает, понимая, что он, скорее всего, ещё её не заметил, и всерьёз подумывает спрятаться.

Он постукивает палочкой по пергаменту в руке, затем убирает его в карман. Сделав несколько шагов в сторону галереи, останавливается, обшаривая глазами пространство в поисках чего-то. Проходят считаные секунды, и его взгляд находит её среди замысловатых колонн — так, будто он точно знал, кого здесь найдёт.

— Привет, — говорит он.

— Привет, — отзывается Джинни, но её голос звучит безразлично, ни приветливо, ни осуждающе.

Гарри выглядит так, будто рад уже тому, что она его не прокляла, но всё же осторожно двигается вперёд, лавируя между колоннами и перешагивая через обломки. Джинни даже не думает подсказывать более удобный путь.

— Что это за место? — спрашивает он, наконец, добравшись до нее.

Она пожимает плечами, бегло оглядываясь вокруг.

— Я точно не знаю.

Гарри делает вид, что разглядывает мраморную решётку над ними, но Джинни чувствует, что он просто тянет время. И действительно, через мгновение он опускает взгляд и замечает её пристальное внимание.

— Домашка по чарам? — спрашивает он, кивая на учебник в её руках.

Джинни приподнимает бровь. Неужели он и правда думает, что она поверит, будто он проделал весь этот путь, только чтобы поговорить о домашнем задании? Ведь теперь уже совершенно очевидно, что он пришёл сюда не случайно. Он точно пришёл к ней. И она не знает, что об этом думать.

Гарри морщится и прячет руки в карманы.

— Слушай. Ты вернёшься в АД?

Джинни уже пропустила две встречи и может придумать только одну причину, из-за которой он мог бы так беспокоиться.

— Если ты здесь потому, что боишься, что я всё расскажу Амбридж...

— Нет, — перебивает Гарри. — Это не... я не думаю, что ты когда-нибудь сделаешь это, Джинни.

Она захлопывает учебник и, наконец: полностью переключает на него своё внимание.

— Почему нет?

— Что? — переспрашивает он, явно сбитый с толку.

— Почему ты думаешь, что я не расскажу Амбридж?

— Потому что... ты просто не расскажешь.

Она наклоняет голову в сторону, с интересом наблюдая за ним.

— Потому что я — Уизли?

Гарри открывает рот, но тут же закрывает, словно пытаясь подобрать нужные слова. Он явно понимает, что с Джинни лучше взвешивать каждое слово, но всё равно не может решить, что сказать. Это могло бы быть даже забавным, если бы она не была так раздражена.

— А Смита и Тобиас, к сожалению, не Уизли. Так ведь?

Гарри неловко переминается с ноги на ногу, затем, будто внезапно выдохшись, опускается на ближайшую мраморную глыбу. Этот разговор, очевидно, идёт не так, как он рассчитывал.

— Малфой, — наконец произносит он, позволяя тишине затянуться, словно одно только это имя должно всё объяснить.

— Он придурок, — коротко отвечает Джинни.

Гарри удивлённо смотрит на неё. Она лишь пожимает плечами.

— Это же не секрет. Но к делу не имеет никакого отношения.

— Не имеет? — переспрашивает он, и в его взгляде появляется резкость, как будто он решил, что не позволит ей так легко уйти от ответа.

— Он не слизеринец, — говорит Джинни.

Это та же ошибка, которую она сама совершила в самом начале. И, если честно, продолжает совершать снова и снова.

И именно поэтому сейчас ей труднее всего злиться на Гарри. Она слишком занята тем, что злится на себя.

Она понимает, что вывело её из себя на самом деле. Гарри просто осмелился сказать вслух то, за что она сама себя ненавидела. То, что давно подозревала. Ведь не зря же на первую встречу в «Кабаньей голове» она не взяла с собой ни Смиту, ни Тобиаса, не так ли? Не зря до сих пор не решилась рассказать Смите о своём лете — о настоящем лете.

Она виновата не меньше него.

И эта мысль доводит её до бешенства.

Джинни делает несколько размеренных вдохов и внимательно смотрит на Гарри.

— Ты никогда не задумывался, что слепая ненависть к Слизерину ничем не отличается от ненависти Драко к магглорожденным?

Гарри хмурится, а Джинни ковыряет край пергамента и говорит:

— Слушай. Я думаю, что АД — это важно, и я, правда, хочу вернуться.

— Но? — переспрашивает он, видимо, всё-таки не такой безнадёжно глупый, как ее брат.

— Но не в том случае, если единственная причина, по которой ты позволил мне присоединиться, — это то, что я — Уизли. И не без Смиты и Тобиаса.

Всё это затевалось, чтобы они могли защитить себя, но Джинни не хочет оставлять друзей в стороне. Больше не хочет.

Она встаёт, аккуратно складывает учебники, перья и пергамент обратно в сумку. Гарри молча наблюдает за ней.

Она не так уж хорошо его знает. Не знает, задумается ли он над тем, что она сказала. Но он нашёл её и захотел поговорить, хотя для этого не было никаких причин. И Джинни думает, что это должно что-то значить. Может быть, Гарри Поттер — это не просто имя.

Она перекидывает сумку через плечо.

— Просто подумай об этом, ладно?

Гарри кивает.

Она оставляет его одного в галерее.

* * *

На следующий день Джинни едва сдерживает ругательство, готовое сорваться с губ, когда сумка с грохотом падает на пол, а её содержимое в виде учебников и пергамента разлетается по оживлённому коридору. Кто-то нарочно толкнул её сзади.

Она поднимает взгляд и видит, что рядом стоит Гарри Поттер.

— Упс. Извини, — бросает он, но в его голосе нет и тени раскаяния.

Джинни смотрит на него, раздумывая, не значит ли это, что теперь между ними всё изменится. Что теперь будет враждебность. Очевидно, она была слишком оптимистична, понадеявшись, что он прислушается к её словам. Она не успевает ничего сказать, как Гарри уже садится на корточки и быстро собирает её вещи. Она хмурится и опускается рядом, выхватывая из его рук помятые, неуклюже погрызенные перья.

— Я сама, — огрызается она.

Он не возражает, лишь молча складывает в стопку последние учебники.

Джинни уже собирается подняться и уйти, бросив какую-нибудь колкую фразу, но Гарри вдруг трогает её за локоть.

— Ты забыла это, — говорит он, что-то вкладывая ей в ладонь.

Джинни опускает взгляд и видит, как в её руке блестит золото. Сжимая кулак, она обдумывает, что это может значить. Уж она-то точно знала бы, если бы в сумке лежало небольшое состояние. Что это за новая безумная игра?

Гарри лишь улыбается, и Джинни кажется, что его это все забавляет, будто он наслаждается её замешательством.

— Сегодня в восемь, ладно? — шепчет он едва слышно.

Перекатывая монеты на ладони, она тщательно считает. Одна, две, три.

Три.

Она чувствует, как нелепая улыбка появляется на лице в ответ на невероятное ощущение тепла, разливающегося по телу. Однако вместе с этим она замечает, как на них начинают пялиться. Засунув руку в карман, кивает Гарри, одаривая его милой улыбкой.

Затем резко толкает.

Он шлёпается на задницу с глупейшим выражением лица. Потирая ушибленную грудь, он хмурится, и Джинни ловит себя на мысли, что его растерянность доставляет ей не меньше удовольствия.

— Смотри по сторонам, Поттер, — специально громко говорит она, поднимаясь на ноги и стряхивая с рукава несуществующую пылинку. — В следующий раз не отделаешься так легко.

Она больше не смотрит на него и уходит, её шаг становится лёгким и пружинистым, а в голове звучит мелодия, которую она напевает про себя.

* * *

Рон, Гарри и Гермиона ждут их у входа в Выручай-комнату сразу после восьми. Тобиас по-прежнему убеждён, что всё это — тщательно продуманный розыгрыш. Заставить его прийти сюда оказалось ещё сложнее, чем уговорить Гарри.

— Нам нужно, чтобы вы подписали это, — нерешительно улыбается им Гермиона и протягивает кусок пергамента, в котором Джинни узнает тот самый свиток из «Кабаньей головы» с собственной фамилией на первой строчке.

— Зачем? — требовательно спрашивает Тобиас, скрещивая руки на груди.

Улыбка Гермионы меркнет.

— Потому что она тебе так велела, болван, — огрызается Рон.

Тобиас бросает на него презрительный взгляд, но больше никак не реагирует. Джинни практически видит, как он откладывает оскорбление на потом.

— Что это? — спрашивает он, упираясь из чистого извращенного удовольствия.

— Это обещание, что вы никому о нас не расскажете, — поясняет Гермиона.

— А что, на мизинчиках поклясться нельзя? — усмехается Тобиас, явно войдя в режим полного придурка.

Гарри бросает на Джинни пристальный взгляд.

— Просто заткнись и подпиши, — говорит Джинни, отвесив чувствительный пинок Тобиасу под ребра.

Он одаривает ее бунтарским взглядом.

Смита, до сих пор молчавшая, спокойно берет пергамент из рук Гермионы, её пальцы легко скользят по шероховатой поверхности. Одобрительно кивая, она поднимает палочку и негромко произносит заклинание. Гарри, Рон и Гермиона вздрагивают и мгновенно хватаются за свои палочки.

Посреди коридора с легким хлопком появляется письменный стол.

Смита смотрит на палочки гриффиндорцев, словно говоря: «А чего вы ожидали?». В конце концов, они не варвары.

Джинни прикусывает губу, чтобы не рассмеяться.

— Можно? — спрашивает Смита, жестом указывая на перо в её руке.

Джинни кивает, слегка покачивая им в воздухе.

— Конечно.

Смита садится за маленький столик и выводит внизу аккуратными, компактными буквами своё имя.

— Тобиас? — спрашивает она, протягивая ему перо.

Тот демонстративно ворчит, но всё же садится на освободившееся место и небрежно вписывает своё имя. Смита забирает пергамент и взмахом палочки заставляет стол исчезнуть, после чего подходит к Гермионе и протягивает ей лист.

— Этот пергамент проклят, — замечает она.

Гермиона мгновенно краснеет.

— Что? — переспрашивает Тобиас низким и опасным голосом.

Джинни касается его руки в успокаивающем жесте.

— Он проклят, — повторяет Смита, явно ничуть не переживая на этот счет.

Гарри бросает на неё подозрительный взгляд.

— Но ты всё равно подписала.

Смита пожимает плечами.

— Я бы тоже наложила на него проклятие. Это мудрая предосторожность.

Джинни бы соврала, если бы сказала, что её нисколько не забавляет неловкий вид Гермионы и Гарри, которые явно застигнуты врасплох одобрением со стороны слизеринки.

— Какое заклинание ты использовала? — спрашивает Смита, подходя ближе к Гермионе.

Рот Гермионы несколько раз открывается и закрывается, а в глазах плещется паника.

— Ты права, — говорит Смита, потирая переносицу. — Безопаснее никому не рассказывать.

— Может, уже зайдем? — предлагает Джинни, прикрываясь кашлем, чтобы скрыть смех.

— Точно, — кивает Гарри и начинает вышагивать перед стеной.

Вопреки себе, Тобиас выглядит впечатленным, когда перед ними появляются двери в Выручай-комнату.

— Во что, чёрт возьми, ты нас втянула, Джиневра?

Гарри, Рон и Гермиона первыми заходят внутрь, Тобиас плетётся чуть позади.

— Наслаждаешься? — шепчет Джинни, протягивая руку Смите, когда они следуют за остальными.

— О, да, — кивает Смита. — Безмерно.

Джинни смеётся, заметив этот едкий блеск в её глазах.

— Я очень рада, что ты здесь.

Наконец-то всё кажется правильным.

В комнате воцаряется тишина, когда все присутствующие замечают новичков в дверном проёме. Один рейвенковец наклоняется к девчонке из Хаффлпаффа и что-то шепчет ей на ухо.

Джинни сжимает челюсти. Гарри смотрит на неё и громко прочищает горло:

— Сегодня у нас двое новеньких. Это Тобиас и Смита.

Не то чтобы он был в восторге, но Джинни оценила его спокойный тон. Он явно не намерен оправдываться за их присутствие ни перед кем. Разве что перед самим собой.

Гарри выдерживает паузу, словно ожидая, что кто-то поприветствует новеньких. Однако напряжение в комнате только усиливается, пока Луна не выходит вперёд.

— О, привет! — говорит она, мягко ступая к ним.

— Привет, Луна, — отвечает Смита.

Этот краткий обмен репликами, похоже, только укрепляет их странность в глазах других членов группы, и по комнате прокатывается ропот.

Гарри громко дует в свисток, висящий на шее.

— Ладно, приступим к работе. Разбейтесь на пары и покажите ваши успехи в обезоруживающих чарах.

Невилл подходит к Джинни и говорит:

— Я рад, что ты вернулась.

— Спасибо, — отвечает она, а затем оборачивается к Тобиасу и Смите: — Это Невилл.

Они лишь кивают в ответ. Тобиас всё ещё выглядит мрачно, а Смита, как всегда, застенчиво. Джинни тепло улыбается Невиллу, чтобы как-то сгладить холодность друзей.

— Будешь снова моим напарником по тренировкам? — спрашивает она Невилла.

Она оставляет Тобиаса и Смиту работать в паре друг с другом, когда видит, что к ним подходит Гарри, чтобы помочь догнать остальных.

Остаток занятия проходит без особых происшествий, если не считать момента, когда заклинание Невилла даёт сбой, и у Тобиаса отнимается нога. Невилл выглядит совершенно убитым, Тобиас — возмущённым, но всё меняется, когда Смита с обеспокоенным выражением склоняется над ним. Её присутствие каким-то образом мгновенно смягчает его раздражение, и он тут же забывает обо всем. Ну что за тупой придурок.

В конце собрания Джинни притворяется, что не замечает, как вокруг Гарри роятся люди. Они, несомненно, хотят знать, о чем он, чёрт возьми, думал, впуская в их ряды кучку слизеринцев. Пытается притвориться, что не видит среди любопытствующих Фреда и Джорджа.

Невилл бросает на неё извиняющийся взгляд, а Луна счастливо не замечает подтекста.

С натянутой улыбкой Джинни быстро уводит Тобиаса и Смиту. Вернувшись в гостиную, она замечает, что Тобиас всё ещё злится.

— Ты больше злишься из-за того, как они с нами обошлись, или из-за того, что Гарри на самом деле хороший учитель? — спрашивает она, садясь напротив.

Тобиас тяжело вздыхает и кладёт руку ей на плечо.

— Разве я не могу злиться одновременно из-за того и другого?

Джинни улыбается и обещает:

— Всё наладится.

Должно наладится.

Лучше не становится. Вернее, только на какое-то время. Остальные постепенно привыкают видеть их на занятиях АД, особенно после того, как Тобиас перестаёт сверлить всех взглядом, а Смита демонстрирует свою тихую компетентность. Но вот приближается первый матч сезона по квиддичу, и атмосфера в коридорах становится всё более зловещей.

Игроки сборной Гриффиндора то и дело оказываются в больничном крыле, и Джинни не настолько наивна, чтобы не знать почему.

Она сидит в библиотеке за учебниками, когда замечает Блетчли — тот следит за Алисией Спиннет через стопку книг, а его палочка, скрытая под столом, беспокойно вертится между пальцев.

Джинни пересекает зал, будто ищет книгу, и нарочно толкает Блетчли сзади — как раз в тот момент, когда его проклятие со звоном отскакивает от ножки стола. Блетчли резко оборачивается:

— Какого чёрта, Шестая?

Джинни кивает в сторону за его спиной:

— Пинс наблюдала.

Он оглядывается, но библиотекарши там нет. Потому что её там и не было.

— Я не хочу, чтобы ты влип в неприятности до матча. Ты нам слишком нужен.

Она бесхитростно смотрит ему прямо в глаза, надеясь, что он не распознает её блеф. Мысленно Джинни возвращается к тем неделям после Святочного бала в прошлом году.

Как и все, слизеринские парни опасаются слизеринских девушек.

Блетчли пожимает плечами и возвращается к книгам.

Алисия поворачивается и ловит взгляд Джинни. Смотрит на неё подозрительно, собирает сумку и уходит.

Чем скорее закончится первый матч, тем лучше.

* * *

Джинни забирает свои слова обратно. Сам матч оказывается хуже, чем всё, что ему предшествовало. Она готовилась к грязной игре, но не ожидала, что Драко превратит её в такое шоу.

«Уизли родились в мусорном баке…»

Даже с другого конца поля видно, как у Рона краснеют уши. Гойл и Крэбб хихикают, а Кэти и Алисия отвечают им взглядами, способными испепелить.

Джинни лишь сжимает зубы, пытаясь сосредоточиться на игре. Она замечает такое же выражение на лице Гарри, когда они пролетают рядом. Она изо всех сил игнорирует пение, доносящееся с трибун, потому что слишком занята тем, что уворачивается от бладжеров и пытается удержать счёт. Фред и Джордж уже давно перестали испытывать муки совести и всеми силами пытаются сбить младшую сестру с метлы.

Все эти выходки явно отвлекают Уоррингтона. Песня или откровенно предвзятые комментарии, разносящиеся над полем — Джинни не знает причин и не хочет знать.

— Эй! — кричит она, пролетая мимо него. — Соберись, тряпка!

Она слишком много вложила в этот год в отработку атакующих манёвров, чтобы сейчас спасовать. Единственный шанс на победу — набрать достаточный отрыв по очкам до того, как Гарри поймает снитч. На Драко рассчитывать не приходится.

К тому же, не давать Рону времени на раздумья — это, пожалуй, самое доброе, что она может для него сделать.

Джинни подаёт Томпсону сигнал занять позицию и снова устремляется к кольцам Гриффиндора.

Несмотря на все усилия Джинни и даже откровенно провальную игру Рона на позиции вратаря (она безжалостно давит в себе любую жалость), удержать счёт не удаётся. Гарри ловит снитч, и игра окончена.

Джинни успевает лишь выругаться под нос и с досадой швырнуть теперь уже бесполезный квоффл на землю, как вдруг видит, что в торжествующего Гарри летит бладжер и бьёт сзади в спину. Она вздрагивает, когда Гарри падает на землю.

Она бы подлетела и устроила Крэбба взбучку, но мадам Трюк, кажется, отлично справляется сама. Да и, честно говоря, Джинни слишком устала, чтобы сейчас разбираться с этим дерьмом.

— Идиоты, — бормочет она себе под нос, приземляясь рядом с Уоррингтоном и Томпсоном.

— Извини, Джинни, — говорит Томпсон.

Даже Уоррингтон выглядит слегка виноватым, хотя, как обычно, не утруждает себя извинениями за их неидеальную сыгранность.

Джинни глубоко вдыхает и пытается ободряюще улыбнуться.

— В следующий раз сделаем лучше.

Особенно после того, как устроит им такие тренировки, что им будет сниться это в кошмарах.

На другом конце поля поднимается какая-то суматоха. Джинни без особого интереса смотрит в ту сторону и как раз вовремя, чтобы услышать, как голос Драко эхом разносится по полю:

— А может, ты помнишь, как воняло в доме у твоей матери, Поттер, и в свинарнике Уизли узнаешь родной запах?

Джинни не успевает даже осознать смысл слов, как Джордж и Гарри срываются с места и бросаются на Драко с кулаками. Она машинально собирается пойти к разгорающейся драке — в этому самодовольному, бездарному, жалкому мудаку...

Но не успевает сделать и шага, как Томпсон хватает её за руку.

— Не лезь.

— Что, прости? — резко оборачивается она, пытаясь вырваться. Если он думает, что она просто будет стоять и смотреть...

Его хватка не ослабевает.

— Оставь его.

Джинни широко раскрывает глаза от возмущения.

— Я не говорю «забудь», — говорит он. — Просто оставь. Пока что.

МакГонагалл и мадам Трюк уже спешат к месту драки, и Джинни выдыхает. Она знает, что Томпсон прав, чёрт бы его побрал.

Он всё ещё не отпускает её руку.

Она бросает на него многозначительный взгляд, и он смущённо улыбается.

— Просто хочу убедиться, что ты не проклянёшь меня, как только я отпущу.

Джинни неохотно смеется.

— Нет, не прокляну. Но к концу наших тренировок на следующей неделе ты, возможно, пожалеешь, что я этого не сделала.

— Вот здорово, — бурчит Уоррингтон, закатывая глаза.

Томпсон наконец отпускает её, и вопреки бушующему у неё в голове яростному шторму, Джинни спокойно уходит с поля вместе с ними.

* * *

Гарри, Джорджу и Фреду пожизненно запрещают играть в квиддич.

Часть Джинни понимает, что они это заслужили, позволив гневу взять верх. Драко, конечно, ублюдок, но это были всего лишь слова. Если уж злиться, так на запоздалый бладжер Крэбба. Вот это было по-настоящему тупо и опасно.

Но больше всего ей хочется накричать на Джорджа и Гарри за то, что они так легко сыграли на руку Драко.

— Тебе понравилась моя песенка, Уизли? — спрашивает Драко, беспечно обращаясь к ней на глазах у всей слизеринской гостиной.

На мгновение Джинни ощущает, как кровь закипает от ярости. Все прекрасно понимают, что эта песня не просто о навыках Рона в квиддиче, но и о её семье, о родителях. С явным усилием она заставляет себя подавить гнев. Драко не получит от этого ни очка. По крайней мере, не от неё.

Джинни качает головой, спокойно глядя на него:

— Не могу сказать, что слышала её. Наверное, была слишком занята, наблюдая, как ты снова не поймал снитч.

Драко краснеет, а несколько человек поблизости хихикают, прикрываясь рукой.

Она стоит и смотрит на него выжидательно: попытается ли он парировать, хватит ли у него глупости достать палочку.

«Пожалуйста, ну, пожалуйста, — втайне надеется она, — только дай повод».

Она не очень удивляется, когда Драко лишь сверлит её взглядом и ничего не предпринимает. Просто немного разочарована.

Бросив на Драко последний презрительный взгляд, Джинни резко разворачивается и уходит, делая вид, будто он её вообще не прерывал. Она садится в кресло, утыкаясь в конспект по чарам.

— Молодец.

Джинни поднимает глаза и видит Антонию в соседнем кресле.

— Я оставлю всё как есть, — говорит Джинни, вспоминая недавний совет Томпсона. — Пока что.

Антония кивает, будто это совершенно разумно.

— Позже ещё будет много времени на остальное.

Джинни прищуривается.

— На что, например? На месть?

— Не на месть, — отвечает Антония с терпеливой, но хищной улыбкой. — На воздаяние.

Глядя, как Антония снова скрывается за книгой, Джинни не уверена, что вообще понимает, в чём разница.

* * *

Прошла всего неделя после провального матча, когда галлеон в кармане Джинни нагревается, а цифры на нём сменяются, указывая время следующего собрания Армии Дамблдора. Она отрывается от эссе и замечает, как Тобиас и Смита переглядываются, с сомнением опустив руки в карманы.

Вопрос, идти ли на эту встречу, уже не кажется таким простым, как неделю назад.

Джинни всё ещё видит разницу между тем, что Драко и Крэбб — мудаки, и выводом, что весь Слизерин — зло. Но насчёт остальных членов АД она не так уверена.

Тем не менее, она не готова сдавать завоёванные с таким трудом позиции.

— Я «за», — говорит она.

Тобиас пожимает плечами и смотрит на Смиту.

— Так или иначе, должно быть интересно.

Смита кивает в знак согласия.

— Значит, идём.

Позже, на собрании, Джинни пытается понять, удивлён ли Гарри их присутствием или раздражён, но его лицо необычно непроницаемо. Её смутно тянет извиниться, но она подавляет этот абсурдный порыв. В конце концов, кроме как игры в одной команде с теми придурками, она ничего плохого не сделала.

Хотя, по гриффиндорским стандартам, возможно, уже само бездействие — грех.

Она подходит к Невиллу, который, похоже, искренне рад её видеть. Он не настолько бестолков, чтобы не замечать её дискомфорта и ядовитых взглядов, которые время от времени бросают в её сторону некоторые гриффиндорцы.

— Ты ничего не сделала, Джинни, — тихо говорит Невилл, когда она встаёт в квадрат перед тренировочным манекеном.

— А, может, и стоило, — отвечает она. — Может, стоило дать Крэббу по морде.

— Тогда и тебя могли бы пожизненно отстранить от квиддича, — кривится Невилл.

— Неужели? — спрашивает она, целясь в манекен. — Или просто засадили бы писать строчки?

Она не дура. Отлично видит, как здесь всё устроено: что срабатывает, а что нет, в зависимости от факультета. Видит и преимущества, и границы дозволенного.

— Тебе же ещё с ними жить, Джинни, — вздыхает Невилл, — так уж тут всё заведено.

Джинни крепко сжимает палочку.

— Редукто.

Манекен разлетается на куски.

* * *

По мере приближения Рождества всё постепенно оттаивает и затихает. Школа словно погружается в дремоту: школьники готовятся к отъезду домой, коридоры становятся тише, а разговоры — ленивее. Джинни всё ещё иногда улавливает обрывки той грубой песни в общей гостиной, но она уже научилась их игнорировать. Хотя, если быть честной, это даётся нелегко — изображать равнодушие, когда так и хочется настучать им по головам.

Вместо этого она учится притворяться ледником; одобрительные взгляды Антонии — её единственный ориентир, позволяющий понять, насколько хорошо ей это удаётся.

Чтобы расколоть лёд, одной песенки недостаточно.

Даже на собраниях Армии Дамблдора враждебность постепенно сходит на нет, превращаясь в едва заметный фон, хотя, возможно, это всего лишь предпраздничное настроение. Или общее веселье из-за найденной Падмой под грудой подушек ёлочной игрушки с лицом Гарри. Джинни уже подумывает, что неплохо бы применить заклятие увеличения и подбросить её ему в кровать — благо, добровольцы найдутся. Это было бы отличной шуткой в духе братьев-близнецов.

Смита и Тобиас ноют о том, что их не пускают в гриффиндорскую гостиную. Тем временем, Выручай-комната постепенно пустеет: все расходятся по двое-трое.

— Нам, пожалуй, тоже стоит идти, — шепчет Смита ей на ухо.

Джинни бросает быстрый взгляд через плечо и замечает, что Чжоу задерживается у доски объявлений, а Гарри подозрительно долго собирает подушки. Что вполне объяснимо, учитывая, что его внимания приковано явно не к этому занятию.

— Ага... — ехидно шепчет в ответ Джинни.

Они направляются к двери, и Тобиас, разумеется, не может удержаться.

— Увидимся, Гарри! — весело выкрикивает он.

Тот слегка вздрагивает от этого слишком громкого прощания и краснеет до ушей, будто его поймали на чём-то постыдном. Он невнятно машет им рукой, — скорее, даже отчаянно отмахивается, словно прогоняя.

Джинни, уже стоя на пороге, оборачивается в последний раз и замечает, как Чжоу вытирает слёзы, а Гарри выглядит так, будто его вот-вот захлестнет паника.

Она тихо фыркает и качает головой. Мальчишки.

* * *

— Мисс Уизли.

Джинни резко открывает глаза и замирает. Над её кроватью, в зловещем полумраке, освещённый лишь холодным светом собственной палочки, стоит профессор Снейп. Она уверена, что этот кошмар раньше ей уже снился. Она усиленно трет глаза, пытаясь прогнать пугающий образ. Только его лицо все не исчезает.

— Вставайте и идите за мной, — говорит он.

Джинни хмурится, сон ещё затуманивает её мысли.

— Сэр?

— Произошел несчастный случай.

Она садится так быстро, что они едва не сталкиваются лбами.

— С кем?

В голове вихрем проносится длинный список людей, за которых она переживает.

Снейп, похоже, сейчас не настроен откровенничать, его лицо остаётся совершенно бесстрастным.

— Пойдёмте.

Решив, что послушание поможет быстрее получить ответы на вопросы, она лишь встает с кровати, накидывает мантию на пижаму и торопливо влезает в тапочки, пока сердце гулко стучит в груди.

Смита выглядывает из-за полога, её лицо помято от сна и выражает полное недоумение.

— Джинни? — её голос звучит растерянно.

Снейп слегка поворачивает к ней голову.

— Спите, мисс Гупта. Это вас не касается.

Смита хмурится, но не осмеливается спорить, лишь бросает на Джинни взгляд, требующий объяснений при первой же возможности.

Джинни следует за Снейпом по тёмным, безлюдным коридорам, ориентируясь лишь на слабый свет его зажженной палочки. Она изо всех сил старается не думать о том, насколько зловещими кажется этот замок, полный теней и невидимых угроз. Но даже это легче, чем размышлять о том, что ждёт её в конце пути.

Наконец они останавливаются у кабинета директора — и это не сулит ничего хорошего. В причудливой круглой комнате, которую в иных обстоятельствах Джинни с интересом бы изучила, уже собрались её братья и Гарри. Он выглядит так, будто из него выкачали всю кровь, и на короткий миг Джинни охватывает паника — неужели пострадал он? Но если так, то зачем здесь она?

— Что происходит? — спрашивает она, направляясь к близнецам.

Те лишь беззвучно качают головами, настороженно наблюдая за Гарри. Фред слегка подвигается, освобождая место между собой и Джорджем.

— Что-то с папой, — шепчет он, едва слышно, словно боится привлечь внимание Снейпа или Дамблдора.

— Что? — Джинни не может сдержать испуганного вдоха, а сердце падает куда-то вниз.

Джордж обнимает её за плечи, крепко прижимая к себе.

— Просто ждём, — говорит он тихо. — Мы ещё ничего не знаем.

Гарри смотрит на них из другого конца кабинета, а затем быстро отводит взгляд.

Вскоре Дамблдор тайком провожает их на площадь Гриммо, но вместо облегчения там их встречает лишь томительное ожидание и изнуряющая борьба с нарастающей паникой. Джинни кажется, что эта ночь — одна из самых длинных в её жизни. Она сидит, глотая слова и страхи, пока напряжение не становится невыносимым, грозя разорвать её изнутри.

Когда небо начинает светлеть, в дверях появляется мама. Она настолько бледна, что похожа на смерть, но на изможденном лице — улыбка.

— С ним всё будет в порядке.

Комната наполняется радостными возгласами, волна облегчения накрывает всех. Джинни опускает голову, чувствуя, как сжимается горло от нестерпимого желания разрыдаться, но слёзы так и не приходят.

* * *

Оставшаяся часть ночи проходит как в лихорадке: время то тянется мучительно долго, то пролетает с невыносимой скоростью.

Джинни едва держится на ногах, но всё же помогает маме накрыть завтрак на стол. Напряжение ещё не отпустило их и не отпустит, пока они сами не увидят отца. К счастью, никто не пытается заставить их ждать дольше, чем требуется. Когда больница открывается для посетителей, они спешат туда первыми.

Часть Джинни отказывается поверить, что с ним все в порядке, пока наконец не увидит это собственными глазами. И только тогда она наконец начинает снова дышать, и вместо слёз её переполняет смех, но голова кружится, а в груди давит, будто сверху лежит камень. Папа выглядит ужасно, тело в бинтах, лицо бескровное, и смеяться тут решительно не над чем, даже над тем, как мама вымещает облегчение, ругая его, как ребёнка. Но давящее чувство в груди все равно не проходит. Она даже не возражает, когда их выпроваживают в коридор, потому что разговор переходит на взрослые темы.

Он в порядке.

К тому же близнецы, как всегда, пришли во всеоружии: они достают для всех Удлинители Ушей, и их лица светятся такой же лихорадочной радостью, что распирает Джинни изнутри.

Они с дурацкими улыбками (от недосыпа и облегчения) радостно прислушиваются к разговору за дверью. Большая часть того, о чем говорят взрослые в палате, проходит мимо их сознания, пока голос Грюма вдруг не гремит громче остальных:

— Сам, Поттер, очевидно, не понимает, что это может значить, но если Вы-Знаете-Кто овладел им...

Гарри резко отскакивает от двери.

И в этот момент Джинни слишком ясно вспоминает о том, как легко Том может ворваться обратно, когда меньше всего этого ожидаешь.

* * *

Рон хандрит на кухне.

Он торчит там всё утро. Джинни предполагает, что Гарри по-прежнему игнорирует его, так же, как вчера, когда они возвращались из больницы. С тех пор Гарри заперся у себя в комнате. Прячется? дуется? Кто его разберёт.

Мама с каждой минутой выглядит всё более понурой. Очевидно, её тревожит, что вот уже почти сутки прошли с тех пор, как она смогла накормить Гарри в последний раз. Поднос с едой, который она для него собрала, выглядит так, будто этого хватило бы накормить небольшую армию.

Джинни всё это уже порядком надоело. Её папа едва не погиб два дня назад, и пусть Гарри, похоже, спас ему жизнь, это ещё не повод добавлять лишние заботы её маме, подливая масла в огонь. К тому же, Рон с его бесконечным нытьём просто сводит её с ума.

— Я отнесу, — решительно говорит она до того, как кто-то успевает возразить.

Удерживая поднос с едой одной рукой, Джинни стучит в дверь комнаты Гарри, но в ответ — долгая тишина, и ей приходится стучать снова, громче и настойчивее, давая понять, что она не уйдёт.

— Я не голоден, — раздаётся, наконец, приглушённый голос за дверью.

Какая жалость, думает Джинни, открывая дверь.

Он выглядит удивлённым её наглостью и резко садится на кровати. Она замечает, как он делает глубокий вдох, будто пытается сдержать вспышку ярости.

— Серьёзно, я не голоден, — повторяет он.

Сундук у его кровати открыт, вещи внутри набросаны как попало, будто он собирался в спешке, но потом передумал.

Джинни ставит поднос на стол и закрывает за собой дверь.

— Джинни, — говорит он, произнося её имя как предупреждение.

Она игнорирует его.

— Спроси меня.

Он вскакивает с кровати, и теперь ярость от него буквально исходит волнами.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Она упрямо делает шаг вперёд.

— Спроси меня... — дрожащим голосом произносит она и замолкает, сглатывая ком в горле. — Спроси меня, каково это, когда Волдеморт овладевает твоим телом.

Гарри замирает, и в этот момент она осознаёт, что ему повезло забыть, забыть, почему он чуть не погиб в Тайной комнате столько лет назад.

Она делает ещё один шаг вперёд, её голос становится твёрже.

— Спроси меня.

Вся его злость будто вытекает, оставляя после себя лишь мучительную неуверенность.

— На что... на что это было похоже?

Джинни облизывает губы, вытаскивая из глубин памяти то, что так долго старалась забыть.

— Это как будто... всё вокруг становится мягким, приглушённым и расплывчатым. Как будто для того, чтобы по-настоящему что-то чувствовать, требуется столько сил, что проще даже не пытаться. Как будто ты растворяешься настолько, что люди смотрят сквозь тебя, и ты начинаешь думать, что навсегда исчезнуть — это лучшее, что может с тобой случиться. Лучшее для всех.

— Джинни, — говорит он, сжимая челюсти.

Она судорожно сглатывает, изо всех сил сдерживая слёзы, которым твёрдо решила не дать излиться.

— Были долгие периоды забытья, которые я до сих пор не помню. Я не имею ни малейшего представления, что делала в такие моменты и кому могла причинить боль, — она смотрит ему в глаза. — С тобой такое случалось?

— Нет.

— Я так и думала, — кивает она.

Гарри садится обратно на кровать, словно все ниточки, которые до этого его удерживали, оборвались, и проводит рукой по волосам.

— Ты не причинил вреда нашему отцу, Гарри. Мы все это знаем. Так что оставайся здесь и прячься, если тебе так хочется. Вот только не убеждай себя, что делаешь это ради нас, чтобы якобы защитить. — Она разворачивается, собираясь уйти.

— Я так зол, — вырывается у него. — Всё время.

Её пальцы уже касаются дверной ручки, но она замирает. Эта ярость исходила от него весь год, но она не могла понять — нормально ли это для него, было ли это его обычным состоянием или же это нечто новое.

Джинни оборачивается через плечо.

— Наверное, это хороший знак, как думаешь?

— В каком смысле? — с хмурым видом спрашивает он.

Она пожимает плечами, вспоминая те долгие дни, когда бродила по замку как призрак.

— Ты бы не злился, если бы тебе было всё равно.

Том никогда не заботился ни о чём и ни о ком. Только о себе.

Она открывает дверь.

— Джинни?

Она замирает.

— Да?

— Спасибо.

Она натягивает на лицо кривую улыбку.

— Да ладно. Просто впусти уже Рона, хорошо? А то он уже нас всех достал своим нытьем.

Гарри хмыкает — это еще не совсем смех, но уже что-то близкое к нему.

Она оставляет его ковыряться в подносе с едой, а на лестнице сталкивается с Гермионой.

— Теперь он весь твой, — говорит Джинни.

* * *

Рождество прокрадывается на площадь Гриммо, словно незваный гость. Сириус встречает праздник с маниакальной энергией, от которой совсем не становится уютнее. Это все равно что прилепить сосульку на лоб Кикимеру и назвать его единорогом.

Тем не менее, мама изо всех сил старается для них, и Джинни считает, что обязана хотя бы попытаться — ради папы. Поэтому, когда Фред и Джордж решают нарядить ёлку, она подключается, предлагая трансфигурировать предков Кикимера в блестящие шары. Она по-прежнему искренне грустит о той елочной игрушке с лицом Гарри, которая, вероятно, до сих пор пылится где-то в Выручай-Комнате.

Джинни даже подслушивает, как Гарри говорит Гермионе:

— Всё равно лучше, чем Рождество с Дурслями.

Но, увы, даже под всей этой мишурой дом на площади Гриммо остаётся домом на площади Гриммо.

Папы всё ещё нет дома, поэтому даже новые яркие свитеры не могут развеять лёгкую подавленность за рождественским завтраком. Под столом лежит ещё один нераспакованный пакет, и Джинни делает вид, что не знает, для кого он предназначен. Судя по сжатым челюстям мамы, у Перси хватило наглости отправить подарок обратно. Джинни задаётся вопросом, волнует ли его вообще то, что папа в больнице. Что он был на волосок от смерти.

Но мысли о Перси лишь разжигают желание использовать на чем-нибудь взрывное заклятие, но мама не заслуживает такого в дополнении ко всему остальному. Поэтому Джинни сосредотачивается на завтраке, изо всех сил пытаясь не придавать значения неестественно громкому восторгу Сириуса из-за их присутствия здесь.

Вскоре приходит время возвращаться в школу, а ответов о том, как и почему папа оказался на пороге смерти из-за гигантской змеи, так и не появляется.

Джинни думает о том моменте, когда с облегчением сможет вновь ощутить в руке свою волшебную палочку.

* * *

Хогвартс в снегу считается одним из самых красивых мест в мире. Джинни же это нисколько не трогает.

— Мерлинова борода, неужели вы, тупицы, всё забыли за Рождество? Тут как на сборище пьяных магглов! — Она слышит, как ноги двух других охотников ударяются о землю чуть позже её ног, но даже не утруждает себя обернуться, чтобы увидеть их реакцию на гневную тираду.

Она всерьёз подумывает швырнуть метлу на землю от отчаяния, но сдерживается. Метла тут ни при чём, а выплескивать эмоции на снаряжение — глупо. Гораздо логичнее было бы выплеснуть злость на этих кретинов Томпсона и Уоррингтона. Сжав метлу в руке, Джинни резко разворачивается и топает с поля.

Но далеко уйти не успевает: мокрый рыхлый снежок попадает ей прямо в затылок, и холодная слякоть тут же затекает за воротник.

Она резко оборачивается и видит Уоррингтона, невозмутимо счищающего снег с рук. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но замечает стоящего рядом Блетчли.

Тот пожимает плечами и лениво замечает:

— Ты вполне заслужила это, Шестая.

Рядом с Уоррингтоном Томпсон молча кивает в знак согласия.

Может быть, она и правда немного перегнула палку. Была немного грубовата, наверное, слишком сильно вспылила. Но неужели они не понимают, что она просто хочет выиграть следующий матч?

Уоррингтон поднимает на неё бровь, ожидая, не выхватит ли она палочку.

Джинни глубоко выдыхает, заставляя себя успокоиться. Её плечи опускаются, а взгляд становится мягче. Она ждёт, пока Уоррингтон тоже расслабится.

— Ты же понимаешь, что это означает войну, — наконец произносит она мягким голосом.

Глаза Уоррингтона чуть заметно расширяются, но прежде чем он успевает что-то сказать, Джинни стремительно наклоняется к земле и зачерпывает горсть снега. Она запускает в него снежком, но тот в последний момент ловко уворачивается, и снежный снаряд попадает Томпсону прямо в лицо.

Джинни в ужасе прикрывает рот руками. Томпсон стряхивает снег с глаз и пожимает плечами:

— Я в деле.

И тут же, не раздумывая, обрушивает две пригоршни снега на голову Уоррингтона. Джинни едва сдерживает смех и оглядывается на Блетчли. Тот поднимает руки, отступая назад.

— Не смей...

Но Джинни не даёт ему договорить: следующий снежок попадет точно в грудь.

После этого всё кругом превращается в хаос. Метлы позабыты, снежки летят со всех сторон, а потом в ход идут и палочки — снежные комья начинают вылетать из ниоткуда и бить под самыми неожиданными углами. Джинни, укрываясь за трибуной, смеётся, пытаясь перевести дух. Она думает, что это на самом деле неплохая тренировка по уклонению от бладжеров. Конечно, Блетчли никогда в жизни не признается, что они этим занимаются по какой-то другой причине.

Краем глаза она замечает, как Крэбб и Гойл перешёптываются у трибун, но не придаёт этому значения. Томпсон предпринимает отчаянную попытку зайти к ней с фланга, и у неё на уме более насущные вещи, чем ехидные замечания Крэбба и Гойла по поводу их детского поведения.

И тут на неё сзади обрушивается нечто гораздо более быстрое и тяжелое, чем обычный снежок. Джинни падает, как подкошенная. Холодный снег мгновенно проникает через мантию, но это не главное: её рука горит адской болью, и она сразу понимает, что что-то серьёзно не так.

— Ой да смирись ты уже, Шестая! — окликает её Блетчли, выглядывая из-за укрытия, будто ожидая подвоха.

Джинни ничего не отвечает. Она крепко сжимает зубы, только чтобы не дать вырваться мучительному болезненному стону.

— Джин? — встревоженно произносит Томпсон, роняет снежок и подбегает ближе. Уоррингтон, пользуясь моментом, сыплет ему на голову ещё немного снега, но тот даже не замечает. Судя по его лицу, Джинни выглядит так же ужасно, как и чувствует себя.

— Блетчли, — говорит Томпсон, поднимая с земли твердый ледяной ком размером почти с бладжер.

— Сукины дети... — ругается Блетчли, поднимает взгляд от Джинни и переводит его на Крэбба с Гойлом, которые покатываются со смеху на трибунах. — Тупые ублюдки.

Он исчезает из поля зрения Джинни, явно направляясь вправить мозги этим идиотам, которые только что поставили под угрозу их победу над Рейвенкло.

— Плечо? — спрашивает Томпсон, опускаясь рядом на колени.

Джинни кивает, прикусив язык.

— Давай занесём её внутрь, — говорит Уоррингтон после короткой паузы.

Томпсон аккуратно просовывает одну руку под колени, другую под спину, но Джинни тут же шипит от боли и ругается.

— Я могу идти сама, — огрызается она сквозь зубы.

Возвращается Блетчли:

— Заткнись и позволь ему нести тебя.

Дорога до замка кажется вечностью. Джинни мёрзнет всё сильнее, и к тому времени, как они заходят внутрь, её губы уже начинают дрожать от холода.

— Бладжер, — лаконично сообщает Блетчли мадам Помфри, как только они появляются в больничном крыле.

Джинни даже не пытается возражать. Они не могут втянуть Крэбба и Гойла в неприятности, эти тупые болваны нужны команде для игры.

Мадам Помфри что-то тихо бормочет себе под нос, её пальцы безошибочно находят самые болезненные места.

— Ключица сломана.

— Вы ведь можете это исправить? — наседает Блетчли.

Джинни могло бы растрогать прозвучавшее в его голосе беспокойство, если бы не знала, что он переживает только о предстоящем матче. Мадам Помфри бросает на него строгий взгляд.

— Кость я смогу восстановить, но повреждённые ткани будут заживать гораздо дольше.

— Как долго?

Она поджимает губы.

— Полное заживление займёт около четырёх недель.

Четыре недели? Их матч с Рейвенкло состоится меньше чем через одну неделю. Блетчли ругается сквозь зубы, за что получает от мадам Помфри ещё более укоризненный взгляд.

— Я могу играть, — говорит Джинни. Слава Мерлину, это только левая рука, она почти не участвует в игре и нужна только для того, чтоб держаться на метле, а не забивать мячи.

— Нет, не можете, — категорично отрезает мадам Помфри.

— До матча ещё почти неделя! Я буду носить перевязь, вообще не буду пользоваться рукой. Буду лежать здесь все это время, если хотите, и пить любое зелье, какое вы только придумаете. Я просто должна играть. Пожалуйста.

Остальные игроки команды согласно кивают.

— Пожалуйста, — повторяет Джинни, бросая на мадам Помфри свой самый жалобный взгляд.

Помфри поджимает губы.

— Одна неделя полного и абсолютного покоя. А потом я снова вас осмотрю. Если боль останется, я не разрешу вам играть.

Не идеально, но Джинни соглашается, не раздумывая.

— Договорились.

* * *

Собрания Армии Дамблдора превращаются в куда менее захватывающее занятие, когда ты сидишь в стороне с рукой на перевязи и не можешь участвовать. Тем не менее, Джинни держит свое слово, усевшись в сторонке.

Когда она появляется в Выручай-комнате, на неё бросают несколько любопытных взглядов. Всем явно интересно узнать, как она получила травму. Джинни не заморачивается с подробностями и каждый раз отвечает одно и то же:

— Просто случайно попал бладжер.

Большинство принимает её слова за чистую монету, хотя Тобиас всякий раз демонстративно закатывает глаза. Джинни даже не потрудилась ничего рассказать Тобиасу и Смите — пусть сами делают выводы. Фред и Джордж от её рассказа хмурятся, но не лезут с вопросами.

Раздражение только усиливается, когда она понимает, что Гарри наконец-то собирается обучить их заклинанию Патронуса. Поднявшись на ноги, Джинни с трепетом наблюдает, как из его палочки выплывает серебристый олень. Его яркий свет заполняет комнату. Это не просто свет, а что-то осязаемое, что-то, что, кажется, делает всё вокруг более живыми и тёплым.

Когда олень исчезает, превращаясь в дымку, Джинни ловит себя на глупой мысли, что с его уходом комната стала чуть более мрачной, а тупая боль в руке — ощутимой. Неподалёку она слышит, как одна из девочек из Рейвенкло тяжело вздыхает, будто от разочарования.

Гарри опускает палочку.

— Со временем и практикой Патронус может стать барьером между вами и дементором.

— Это так красиво, — вздыхает Лаванда, не скрывая восторга.

Гарри смущённо кашляет, восторженный вздох девушки явно заставляет его чувствовать себя неловко.

— Не буду врать: их чертовски сложно вызвать, но только Патронус может защитить вас от дементора.

— Он, конечно, красивый, — признаёт Анджелина, — но как именно он защищает?

— Он создаётся из счастливых воспоминаний, — объясняет Гарри. — Из того самого, что дементоры пытаются высосать из вас, но Патронус не способен чувствовать отчаяние. В конечном счёте, такая концентрация чистого счастья и добра просто... отталкивает их.

По этому поводу в комнате раздаётся шёпот. Многие вспоминают, каково это было — оказаться рядом с дементором в тот злополучный год, когда они остановили поезд.

Смита поднимает руку.

— От чего зависит форма Патронуса?

Гарри хмурится.

— Честно говоря, я не знаю. — Инстинктивно он поворачивается к Гермионе, и та, конечно, не подводит.

— Некоторые предполагают, что форма Патронуса отражает личность заклинателя или связана со счастливым воспоминанием, которое использовалось для его создания, но никто не знает наверняка.

Смита кивает, переглядываясь с Тобиасом, и Джинни не совсем понимает, что кроется в этом взгляде. Где-то за спинами слышится насмешливое бормотание о том, что у слизеринцев нет счастливых воспоминаний.

Тобиас резко оборачивается, бросая угрожающий взгляд. Взмахнув палочкой, он говорит:

— О, я знаю, как прямо сейчас создать парочку счастливых воспоминаний.

Все смеются, некоторые скорее нервно, чем весело, но Джинни думает, что до АД такого бы и вовсе не случилось.

— Ладно, — говорит Гарри. — Давайте попробуем.

* * *

К концу недели Джинни выдерживает осмотр мадам Помфри с завидным хладнокровием. Она ни разу не морщится от боли, сколько бы раз целительница ни тыкала в неё. Конечно, это лишь благодаря чудодейственному зелью, которое сварила для нее Смита. Но Джинни решает, что это не совсем жульничество. Не в таких трудных обстоятельствах.

Помфри всё ещё косится на неё с подозрением и в самый последний момент неожиданно надавливает на больное место. Джинни напрягает пресс, сдерживая стон, и заставляет лицо расплыться в беззаботной улыбке.

— Видите? Как новенькая.

Помфри фыркает.

— Ладно уж, но если из-за этого появятся необратимые последствия, даже не приходи ко мне с жалобами.

Джинни на миг охватывает лёгкая тревога, но она быстро отмахивается от неё, полностью сосредоточившись на матче. Без неё у команды нет ни единого шанса, все это прекрасно понимают.

Субботнее утро встречает их суровым холодом. Тяжёлые серые тучи заполняют небо, предвещая нелёгкий день. Не самое многообещающее начало, но Джинни не нужен солнечный свет. Всё, что ей нужно, — это ещё одна порция удивительного зелья, сваренного для неё Смитой.

Перед выходом на поле Блетчли хватает Драко за плечо.

— Поймай этот чёртов снитч, — рявкает он. — И как можно быстрее.

Драко раздражённо хмурится и стряхивает его руку. Позади него идут Крэбб и Гойл, они всё ещё выглядят так, будто считают происходящее забавным. Слишком глупые, чтобы понять последствия своего поступка.

Блетчли тяжело вздыхает, но не пытается продолжать разговор. Наверное, он понимает, что это бесполезно. Он даже не спрашивает Джинни, как она себя чувствует, и она не обижается — не ожидала другого. В одном они с ним всегда были согласны: квиддич имеет большое значение.

Он все же протягивает руку, чтобы привычно хлопнуть её по плечу в рамках своего обычного предматчевого ритуала, но в последний момент меняет решение и неловко треплет по голове.

Джинни закатывает глаза и отпускает пару крепких выражений в его адрес. Блетчли ухмыляется, костяшками пальцев впиваясь ей в кожу головы. Она отпихивает его, взваливает метлу на плечо и выходит на поле.

Когда обе команды выстраиваются, Джинни оказывается лицом к лицу с Чжоу, но не подаёт ни малейших признаков узнавания, как и не подает виду, что они обе в АД. Неудивительно.

Матч начинается неплохо. Боль терпима, хотя холодная погода явно не играет Джинни на руку. По мере того как игра все затягивается, снитч остаётся неуловимым, а холод пробирается под кожу, Джинни приходится прикладывать все свои силы на то, чтобы просто удержаться на метле.

Через полчаса Блетчли объявляет тайм-аут, и Джинни думает о том, не позеленела ли она от тупой ноющей боли, которая с каждой минутой только усиливается. Однако Блетчли нечего ей сказать, вместе этого он орет на Драко, чтобы тот поймал этот грёбаный снитч, и на загонщиков, чтобы они делали свою грёбаную работу.

Смита, как ни в чём не бывало, проскальзывает к игрокам с дымящимся кубком в руках, с удивительной беспечностью не обращая внимания на вопли капитана.

— Между прочим, — говорит Смита, протягивая Джинни кубок, — это очень плохая идея.

Возможно, но Джинни всё равно выпивает зелье, чувствуя мгновенное облегчение, словно боль отступает куда-то в тень.

Она делает всё возможное, чтобы набрать как можно больше очков, пока действие зелья на пике. Уоррингтон и Томпсон, словно уловив её настрой, тоже выкладываются на максимум. К счастью, вратарь Рейвенкло оказывается не слишком хорош, хотя Чжоу по-прежнему летает вокруг Драко, явно провоцируя его.

Драко, похоже, не может придумать ничего лучше, чем время от времени мешать Чжоу, вставая у нее на пути. Всё остальное он оставляет на своих друзей-головорезов, которые раз за разом запускают бладжеры в её сторону.

Несмотря на это, охотникам хватает времени, чтобы создать хороший отрыв по очкам. Настолько, что даже если Чжоу поймает снитч, победа всё равно останется за ними. Но, как всегда, всё едва не рушится из-за запоздалого, глупого, наиглупейшего нарушения. Конечно же это Крэбб. К счастью, Джинни успевает закинуть последний квоффл за мгновение до того, как Чжоу ловит снитч.

Победа.

Спрыгнув с метлы, Джинни оказывается в центре ликующей команды, но едва не падает на землю. Томпсон подходит к ней, будто собираясь хлопнуть по спине, но в последний момент аккуратно поддерживает её за талию.

— Ты, Уизли, одна из самых сумасшедших, упрямых и безрассудных людей, которых я знаю, — говорит он, помогая ей добраться до раздевалки. — Это даже удивительно.

Если бы не адская боль, она бы точно дала ему в зубы за эти слова.

— Надеюсь, оно того стоило, — добавляет он.

Она тоже надеется.

На следующее утро Джинни чувствует себя так, будто в шаге от смерти — такова расплата за временное облегчение, которое дали зелья Смиты. Хотя ей и хочется принять еще, она понимает, что сначала нужно поесть. Поесть — и снова завалиться в кровать. Лучше бы на неделю.

После завтрака она сидит в общей гостиной с Тобиасом и Смитой. Голова раскалывается, домашние задания накопились до ужасающих размеров, а последней каплей становится Крэбб, который, усевшись в углу, швыряет бумажными шариками в Миллисенту. Боль в плече, та песня, запоздалый бладжер, выражение лица Миллисенты, которая делает вид, что ей все равно… Черт возьми, с неё хватит.

Невольно в памяти всплывает тихий голос Невилла.

«Тебе же ещё с ними жить, Джинни, так уж тут всё заведено».

«Нет, — думает Джинни. — Невилл всё неправильно понял».

Им ещё с ней жить.

— О чём ты думаешь, когда так смотришь? — настороженно спрашивает Смита.

Джинни прищуривается. Отшвырнув учебники в сторону, она встает и решительно шагает через гостиную. Проходит мимо Крэбба, не задерживаясь, улавливая обрывки его бормотания — что-то невнятное и мерзкое про Миллисенту, что он даже не пытается шептать.

— Антония, — говорит Джинни, останавливаясь у кресла шестикурсницы. — Я хотела спросить, не могла бы ты мне кое с чем помочь?

Антония бросает взгляд на её лицо, и ленивая улыбка медленно расползается на губах, как у кошки, который только что подали миску сливок.

— Я думала, ты уже никогда не спросишь.

* * *

На всякий случай Джинни решает прислушаться к запоздалому совету мадам Помфри и носить перевязь ещё две недели. Она вообще не пользуется рукой, теперь, когда матч позади, ее всерьез беспокоят слова Помфри о возможных необратимых повреждениях. Не то чтобы она жалела о своем выборе. Квиддич — дело серьезное. Именно поэтому сейчас, когда есть время, она собирается как следует заняться своим восстановлением.

Отсутствие тренировок по квиддичу даже позволяет ей наконец-то наверстать всё по учёбе.

На занятиях АД они наконец начинают осваивать призыв Патронуса. Успехи пока скромные: вместо полноценных животных большинство из них создают лишь короткие вспышки серебристого тумана. Но даже этот прогресс вызывает бесконечные улыбки и смех. Даже сидя в стороне, Джинни чувствует, что рука болит уже куда меньше.

Все в приподнятом настроении — сыплются шутки и байки. Фред рассказывает про их последнюю проделку над Филчем, а Ли Джордан мастерски изображает смотрителя, который открывает рот и хватается за язык, выкрашенный в ярко-синий цвет.

— Слышал, Крэбб попал в больничное крыло, — хихикает Джордж, даже не пытаясь скрыть злорадство.

— Тупица свалился с лестницы, — добавляет Тобиас, который всегда готов подхватить своевременную сплетню. — Даже за столько лет не смог запомнить исчезающую ступеньку. Ну и дебил.

Все смеются.

Джинни поднимает глаза и видит, что Гарри наблюдает за ней с другого конца комнаты.

Она немигающе смотрит на него.

Гарри объявляет конец собрания, и остатки серебристого света патронусов рассыпаются в воздухе.

Комната словно становится чуть темнее, чем была вначале.

* * *

В феврале только что собранная команда Гриффиндора по квиддичу терпит сокрушительное поражение от Хаффлпаффа.

Джинни морщится на трибунах, напоминая себе, что этот проигрыш идёт на пользу шансам Слизерина, но смотреть на это всё равно больно.

Единственное утешение — теперь никто не осмеливается петь ту дурацкую песню Малфоя рядом с ней. Она сомневается, что кто-нибудь вообще еще когда-нибудь рискнёт это сделать. Её взгляд невольно скользит в сторону Малфоя и Гойла, те выглядят немного одиноко в своём дуэте.

Прикусив губу, Джинни отворачивается и возвращается к наблюдению за игрой.

За пределами поля события начинают разворачиваться всё стремительнее. Интервью Гарри для «Придиры», всё более абсурдные попытки Амбридж усилить контроль над школой, увольняя учителей, унижая их и пытаясь создать впечатление, что школой управляет именно она, а не Дамблдор. Это было бы почти впечатляюще, если бы не было так чертовски раздражающе.

Однажды вечером сразу после ужина с бледным лицом к Джинни подбегает Смита.

— Смита? — спрашивает Джинни, бросая короткий взгляд через гостиную на Тобиаса. — Что случилось?

— Амбридж проводит чистку библиотеки от всех немагических материалов.

Это, пожалуй, последнее, чего Джинни ожидала от Смиты услышать.

— Что?

Та кивает, когда к ним присоединяется Тобиас.

— Всё, написанное магглами, гоблинами или кентаврами. Она заставила Пинс упаковывать книги в ящики.

Джинни отчаянно хочет сказать, что «она не может так поступить!», но отлично понимает, что может. Это наверняка связано с увольнением Трелони и появлением Флоренца. Амбридж чувствует потребность вновь утвердить свою власть после интервью Гарри и других событий, которые она не в состоянии контролировать.

— Мадам Пинс... она… плакала, — тихо говорит Смита с выражением глубокой тревоги. Она поднимает глаза на Джинни. — Мы ведь что-то предпримем, да?

— Конечно, — сквозь зубы цедит Тобиас, и в его голосе явно слышно отвращение. Если есть что-то, чего он не потерпит, так это попыток отобрать у него книги. — Выкрасть книги будет несложно. Пинс наверняка даже поможет. Нам только нужно надёжное место для хранения.

— Выручай-Комната? — предлагает Смита.

— Нет, — говорит Джинни, бросая взгляд на неприметную дверь, которая не ведёт в чулан для мётел. — Думаю, я знаю место получше.

Она подходит к двери, а Смита и Тобиас следуют за ней. Джинни не уверена, стоит ли попробовать открыть её, постучать или придумать что-то ещё.

Должно бы удивлять, как Антония материализуется из ниоткуда, лениво обходя угол, но Джинни уже давно перестала задаваться вопросами о пределах её возможностей.

— Да? — говорит Антония, вставая перед дверью, словно защищая её или преграждая путь.

Джинни пытается улыбнуться.

— Если бы мы... отвоевали несколько книг, ты могла бы помочь нам найти место для их хранения?

— Могла бы, — кивает она, осматривая свои идеально ухоженные ногти и даже не глядя на Джинни. — Но зачем мне это?

Джинни слегка опешила. Она не ожидала шантажа от Антонии и задается вопросом, не слишком ли она заблуждалась, думая, что действительно понимает Антонию?

— Потому что Амбридж уничтожит их! — неожиданно выпаливает Смита у неё за спиной.

Джинни резко оборачивается. Смита выглядит так, будто сама поражена собственной смелостью. Рядом кивает Тобиас и делает отважный шаг вперёд:

— Плюс, теперь они запрещены. Декрет об образовании номер... триллион должен сообщить нам об этом с минуты на минуту. Не знаю, как вам, но мне теперь хочется их прочитать ещё сильнее.

Он подмигивает Антонии, но её каменное лицо остаётся невозмутимым. Проходит несколько долгих секунд, и, возможно, Джинни впервые за всё это время замечает, что Тобиас чувствует себя неловко, теряя такую привычную уверенность, потому что он опускает глаза в пол и слегка переминается с ноги на ногу.

— Потому что никто не вправе решать, что нам можно читать, а что — нет, — говорит Джинни, наконец, понимая, что это и есть испытание.

Антония молчит ещё мгновение, затем переводит взгляд на Джинни.

— Верно, — соглашается она. — Ни у кого нет такого права.

Джинни выдерживает ее взгляд, и Антония кивает.

— Приносите их мне, об остальном я позабочусь, — говорит она и исчезает в глубине «Салона».

— Мерлин, — выдыхает Тобиас, едва Антония скрывается из виду. — Кажется, даже василиску было бы у неё чему поучиться.

Возможно. Но это уже заботы на другой день.

— Пойдём, — говорит Джинни. — Нам нужно разработать план.

* * *

Исчезновение из библиотеки десятков запрещённых книг остаётся тайной, известной лишь Амбридж, мадам Пинс и самим виновникам. Но, несмотря на это, чем больше вещей ускользает из её цепких рук, тем яростнее Амбридж пытается установить контроль над каждым уголком замка. Она создает Инспекционную дружину — группу студентов, наделённых правом патрулировать школу и, по сути, стучать на своих же товарищей. Неудивительно, что большинство членов дружины — слизеринские мальчишки с редкими вкраплениями рейвенкловцев.

Будь Перси всё ещё здесь, Джинни не сомневается, что он бы первым записался в их ряды, хоть и гриффиндорец.

Но у них всё ещё есть АД — очередное тайное напоминание о том, что Амбридж контролирует далеко не так много, как ей кажется. Для многих это знание — словно тёплый маленький патронус, согревающий душу.

Выручай-комната в эти дни полна ими — яркими искрящимися созданиями всевозможных форм и размеров.

Тогда Джинни не до конца понимала, к чему вела разговор Смита, расспрашивая, от чего зависит форма Патронуса. Теперь же, наблюдая за тем, как другие ученики смеются и с восхищением разглядывают своих Патронусов, она удивляется, как они не видят, насколько много раскрывают о себе?

Смита, Тобиас и Джинни переглядываются, их Патронусы остаются лишь клубящимися струйками тумана. Лучше выглядеть неумехами, чем просто так разбрасываться такими сведениями.

Гарри пробирается к Джинни и, понизив голос, чтобы не слышали другие, спрашивает:

— В чём дело?

Она поднимает на него глаза:

— О чём ты?

Он бросает на неё выразительный взгляд, как бы напоминая, что он не идиот.

— Я видел твое взрывное проклятие, — напоминает он.

Уголки её губ дрогнули в ухмылке при воспоминании о той чистой разрушительной силе.

— Ты даже не стараешься, — напрямую обвиняет он, слегка приподнимая её руку с палочкой, будто поправляя технику.

Джинни не знает, как поступить: изобразить фальшивое возмущение или сделать вид, что не понимает. Может, ещё можно сослаться на травму плеча?

— Правду, — настойчиво произносит Гарри, словно читает её мысли о лжи.

— Ладно, — сдаётся она. — Я и правда не стараюсь. — Её взгляд скользит по терьеру Рона, рыскающему мимо. — Ты в самом деле удивлён?

Гарри хмурится, но не успевает что-нибудь сообразить в ответ, как его отвлекает оглушительный хлопок неподалёку. Джинни ожидает увидеть опять что-то взорвавшего Симуса, но вместо этого рядом с Гарри возникает маленький домовой эльф, тревожно сжимающий руки перед собой.

— Добби?

Проходит несколько драгоценных мгновений, пока эльфу удаётся выговорить новость, ведь он одновременно пытается и наказать себя, и говорить, но слова наконец вырываются наружу:

— Амбридж идёт!

В комнате повисает ужасная тишина, Патронусы один за другим гаснут, и только когда Гарри рявкает, чтобы все разбегались, до них наконец доходит серьёзность положения. Тобиас хватает Джинни за руку и уже тянет к выходу, когда Смита внезапно отрывается от них и несётся вглубь помещения.

— Смита! — резко окликает её Джинни. — Нам надо уходить!

Смита бежит к доске объявлений у стены, палочка резким движением указывает на пергамент, висящий среди вырезок и фотографий. Джинни успевает лишь мельком увидеть, как имена на списке расплываются и непонятным образом меняются под кричащей надписью «Армия Дамблдора».

— Уходим! — кричит она, вытаскивая Смиту в коридор.

Они оказываются последними, кто выбегает в коридор, и становятся идеальной мишенью для Амбридж и её прихвостней. Тобиас жестом показывает на первую попавшуюся лестницу.

— Совятня, — шепчет он.

Они успевают преодолеть лишь половину пути, когда за спиной раздаётся топот ног. Тобиас резко дёргает Джинни за локоть, заставляя остановиться.

— Не успеем, — шипит он, прижимая обоих к стене как раз в тот момент, когда двое головорезов из дружины появляются за поворотом. Слизеринцы, на год младше их.

— Эй, — говорит тот, что повыше. — Не видели тут кого-нибудь, кто смылся?

Тобиас лениво поднимает глаза, будто ему смертельно скучно.

— Нет, — его пальцы слегка сжимают талию Джинни. — Но я, вроде как, не особо и смотрел по сторонам, ясно?

Парни скользят взглядом по Смите и Джинни, чьи волосы всё ещё растрёпаны после бега, и громко хохочут.

Тобиас расплывается в медленной, похабной ухмылке. Головорезы, всё ещё хихикая, разворачиваются обратно.

Едва те скрываются из виду, Джинни бьёт Тобиаса по руке.

— Ай! — вскрикивает он, потирая больное место. — Это ещё за что?

— Гениально, — качает головой Джинни, — но отвратительно.

Тобиас самодовольно ухмыляется. В этот момент по коридору разносится торжествующий рёв:

— Я поймал его, профессор! Я поймал Поттера!

Голос Драко узнаётся мгновенно. Джинни порывисто делает шаг вперёд, но Смита хватает её за руку.

— Мы ничего не сможем сделать.

Джинни замирает, понимая, что Гарри и сам не хотел бы, чтобы они вмешивались, даже будь у них шанс.

Обратно в гостиную они идут в гнетущем молчании. Завтра всё изменится.

* * *

На следующее утро Большой зал гудит от новостей о внезапном исчезновении Дамблдора и назначении Амбридж на пост директора. Ситуация явно перешла от плохого к худшему. И всё из-за их маленького бунта.

Члены АД украдкой поглядывают друг на друга, а подозрительные взгляды особенно долго задерживаются на Тобиасе и Смите. Каждый думает лишь о том, что кто-то же их предал.

Джинни ждёт, когда эти тупые болваны наконец сообразят, что в зале отсутствует лишь один член АД, и это уж точно не слизеринец. Чжоу выглядит слегка смущённой из-за явно пустующего места рядом, там обычно сидела её подруга Мариэтта, неохотно присоединившаяся к АД.

Та появляется лишь на следующий день — с яркими красными прыщами, складывающимися в слово «ЯБЕДА». Это ужасно и в то же время прекрасно, и Джинни не может до конца определиться со своими чувствами, но в одном она уверена — в праведном удовлетворении от того, что все предвзятые подозрения насчёт слизеринцев наконец развеяны.

Смита провожает Мариэтту задумчивым взглядом, и, кажется, что последний кусочек головоломки наконец встает на место.

— Так вот какое проклятие наложила Гермиона. Впечатляет.

Тобиас фыркает, скорее злясь из-за того, что их чуть не поймали, чем из-за самого факта предательства:

— Получила по заслугам, как по мне.

Джинни рассеянно кивает, её взгляд скользит вниз по столу, где Миллисента сидит в одиночестве.

— Да, — соглашается она.

Она ловит мрачный взгляд Гарри на другом конце зала. Он смотрит на Смиту и Тобиаса, сидящих рядом с ней, и кивает. Джинни понимает, что большего признания она, вероятно, не получит.

Но этого достаточно.

* * *

Если Амбридж надеялась, что разгром АД и изгнание Дамблдора решат все проблемы, она явно не учла двух важных факторов: Фреда и Джорджа Уизли. Вскоре не остаётся ни единого уголка замка, в котором бы не царствовал их террор. Это вызывающе, гротескно и до идиотизма смело, и Джинни точно знает, что братья наслаждаются каждым моментом.

Не проходит и недели, как галлеон в её кармане вновь нагревается, но на этот раз не для собрания АД, а для согласованной диверсии.

Фред, Джордж, Рон, Гарри, Невилл, Луна и заметно недовольная Гермиона уже ждут в пустом кабинете чар, когда там появляется Джинни с Тобиасом и Смитой.

— Что происходит?

Фред коротко кивает ей в знак приветствия, его лицо необычайно серьёзно, каким бывает только перед особенно дерзкой выходкой.

— Нам нужно отвлечь Амбридж, чтобы Гарри мог попасть в её кабинет.

Все смотрят на Гарри, и Джинни впервые замечает, что он выглядит мрачновато. Это не просто очередная шалость, не может не думать она.

Тобиас выглядит удивленным.

— Весьма нагло, — замечает он. — Звучит заманчиво.

Джинни ухмыляется, встречается взглядом со Смитой и получает в ответ лёгкий кивок.

— Похоже, мы в деле.

Фред и Джордж излагают свой план по превращению одного из верхних этажей замка в болото. К концу объяснения энтузиазм и восторг Тобиаса заметно угасает.

— Что? — враждебно спрашивает Рон.

Тобиас не обращает на него внимания.

— Это… довольно сомнительный план.

Гермиона оживляется и одобрительно кивает, словно рада наконец найти союзника.

— Лучше вообще отказаться от этой затеи.

Рон сверлит её возмущённым взглядом, а затем снова с раздражением смотрит на Тобиаса.

— Что, струсил, что тебя поймают?

Если он рассчитывал, что Тобиас воспримет это как оскорбление, то явно не представляет, с кем имеет дело. Осторожность не равно трусости. Глупо подставляться под наказание без веской причины.

— Рон, не будь придурком, — бросает Джинни. — Он всего лишь имеет в виду, что если уж браться за дело, то делать всё нужно правильно.

Смита кивает.

— Не нужно лезть на рожон и попадаться.

Фред и Джордж смотрят на неё, будто она говорит на другом языке.

— Болото — хорошее начало, — говорит Джинни, обходя стол. — Нам просто нужно добавить ещё пару препятствий, чтобы никто не помешал Гарри в кабинете Амбридж или вам, пока вы расставляете ловушку. — Она постукивает пальцем по карте в нескольких ключевых местах. — Займите чем-нибудь Пивза, отвлеките преподавателей в коридорах, в общем что-то в этом роде.

Гриффиндорцы молчат, и единственным звуком в кабинете становится тихое мурлыканье Луны.

— Что вам на самом деле нужно, так это кто-то с изрядной долей хитроумия, — замечает Тобиас.

— И тонкости, — добавляет Смита, многозначительно глядя на яркие джемперы Уизли.

Джинни старается сдержать улыбку. Рон всё ещё таращится на них с открытым ртом, а Фред щурится, разглядывая оценивающим взглядом.

— Предлагаете свои услуги?

Тобиас отвешивает театральный поклон.

— Почему бы вам просто не позволить нам делать то, что у нас получается лучше всего?

Джордж смотрит на него.

— Быть хитрыми гадами?

Джинни скрещивает руки на груди.

— Именно.

Все прекрасно понимают, что единственная причина, по которой они не угодили на отработки после разгрома АД, — это хладнокровие Смиты.

План складывается достаточно быстро, хотя Джинни видит, что гриффиндорцам явно не хватает привычной импровизации. Но зачем рисковать и нарываться на наказание, если можно этого избежать?

Когда все уже договариваются о времени и расходятся, Фред вдруг обнимает Джинни за плечи и притягивает к себе.

— Ты всегда была самой коварной из нас, правда? — шепчет он ей на ухо.

— Что, только сейчас дошло? — бросает она, делая вид, будто её сердце не колотится как бешеное. Она обнимает брата за талию и крепко сжимает его изо всех сил.

Фред смеётся, опуская подбородок на её макушку.

— Моя героиня, — говорит он.

Джинни не знает, смеяться ей или плакать.

Конечно, всё идёт не совсем по плану (с гриффиндорцами иначе и не бывает). Гарри удаётся проникнуть в кабинет Амбридж и выбраться оттуда незамеченным, но Фреда и Джорджа ловят. Джинни не уверена, что они не планировали это с самого начала. Чертовски храбрые идиоты.

Как бы там ни было, она никогда ещё не гордилась так своей принадлежностью к семье Уизли, как в тот день, когда наблюдала, как её братья проносятся мимо на мётлах, вылетая прочь из Хогвартса, а за ними в небе расцветают ослепительные вспышки фейерверков.

Тобиас толкает её в плечо, на лице — немое восхищение.

— Вот это уход.

Джинни улыбается.

* * *

Можно было бы подумать, что что после ухода Фреда и Джорджа, непревзойдённых нарушителей спокойствия, в замке воцарится тишина. Однако Пивз и оставшиеся члены АД, похоже, изо всех сил стараются заполнить образовавшуюся пустоту. Особенно им помогает то, что профессора делают вид, будто ничего не замечают. Похоже, они тоже сыты по горло правлением Амбридж.

Тем не менее, постоянный грохот взрывов, вонь от испорченных зелий и бесконечные розыгрыши способны утомить кого угодно. Поэтому Джинни начинает проводить каждую субботу в благословенной тишине своей укромной обители. Однако сегодня утром там оказывается не так безлюдно, как обычно. Гарри сидит на её любимом месте, уставившись в пергамент у себя на коленях.

Он поднимает голову.

— О, — говорит Джинни, понимая, что Гарри, наверное, тоже искал уединения. — Извини.

Она делает шаг назад, но он останавливает её:

— Нет, всё в порядке, — показывает на пергамент, — я видел, что ты идёшь.

— Видел? — хмурится Джинни.

Он манит её ближе, протягивая пергамент. Ей требуется лишь мгновение, чтобы понять смысл замысловатых линий и крошечных движущихся точек.

— Это Хогвартс.

— Ага.

Джинни находит на карте галерею и видит две крохотные точки с подписями «Джинни Уизли» и «Гарри Поттер». Теперь хотя бы понятно, как он вообще нашёл это место.

— Неудивительно, что тебе многое сходит с рук, — замечает она.

Гарри хмыкает, но в глазах нет радости. Джинни искоса смотрит на него. Не хочется давить, но в его поведении сквозит какое-то... ожидание.

— Гарри?

Он переводит взгляд на секцию библиотеки, какое-то время наблюдает за точками учеников, корпящих над книгами.

— Я видел кое-что, чего не должен был видеть, — наконец признаётся он.

— Правда? — Джинни отрывает взгляд от точек сестёр Патил, застывших в странном месте среди библиотечных стеллажей.

Гарри кивает.

— Поэтому мне и нужно было пробраться в кабинет Амбридж. Чтобы поговорить с Сириусом.

Судя по тому, каким несчастным он выглядит, разговор с Сириусом ничего не исправил. Это немного напоминает Джинни о том, как они в последний раз разговаривали наедине тем мрачным утром на площади Гриммо.

Гарри потирает затылок:

— Я увидел одно из школьных воспоминаний Снейпа. Ещё со времён, когда Сириус и мои родители учились здесь.

Джинни не спрашивает, как он умудрился «случайно» увидеть что-то подобное. Гарри выглядит достаточно смущённым, чтобы она заподозрила, что любопытство сыграло в этом не последнюю роль.

— Мой папа издевался над ним, — выдыхает он торопливо, словно слова обжигают ему губы. — Они все так делали. Просто ради забавы.

— Над Снейпом? — Джинни чувствует, как у неё в животе сжимается холодный комок.

Гарри кивает.

Джинни вспоминает, как Снейп и Сириус огрызались друг на друга в коридоре дома на площади Гриммо, а голос Антонии звучит в голове, словно шёпот над ухом:

«Вещи не всегда такие, какими кажутся».

— Я знаю, что ты сейчас скажешь, — с горечью в голосе произносит Гарри. — Что они были просто детьми.

Джинни хмурится:

— Как и мы.

Он явно не ожидает такого ответа — разворачивается к ней, поднимая брови.

— Вот именно. Если бы он знал, каково это...

— А знал ли? — Она слышала, что о Джеймсе Поттере в основном говорили как о золотом мальчике, но Джинни не уверена, в чем именно дело — в уважении к мёртвым или в том, каким он действительно был.

Гарри задумывается, прикусывая нижнюю губу.

— Нет, не думаю, что он знал.

Гарри почти не рассказывал о том, как он рос, и уж точно не ей. Она знает лишь обрывки от Рона и Гермионы, и то, что вскользь упоминали её родители о Дурслях. Джеймс Поттер никогда бы не понял этого. Впрочем, когда-то и Джинни не смогла бы.

И, может быть, именно это имела в виду Антония.

— Просто… никогда не думал, что буду жалеть Снейпа, — признаётся Гарри, бросая на неё быстрый взгляд, будто только сейчас осознал, что она может встать на защиту своего декана.

— Да, — отзывается Джинни. — Я тоже.

Она вспоминает Снейпа — такого холодного и острого на язык, с глазами полными ненависти, когда он выискивает повод унизить гриффиндорцев. Этого оказывается достаточно, чтобы задаться вопросом, откуда на самом деле берётся эта злоба. Хотя кажется, она уже знает.

— С другой стороны всё всегда выглядит иначе.

— Да, — соглашается Гарри. — Наверное, так и есть.

Он всё ещё смотрит на неё с чем-то вроде неохотного признания, и это не смущает Джинни, скорее оставляет странное чувство, будто она не заслужила этого взгляда.

Воздаяние.

Джинни отводит взгляд, её внимание привлекает пергамент, всё ещё раскрытый у Гарри на коленях.

— Значит, эта карта... — говорит она, быстро соображая.

— Да?

— Возможно, она подтвердит мне кое-что, о чём я уже давно думаю.

Гарри хмурится, слегка удивляясь резкой смене темы.

— Возможно.

Джинни разворачивает карту, пока не находит территорию школы, и указывает пальцем на ряд теплиц.

— Говорят, Флитвик проводит там куда больше времени, чем следует, — говорит она, приподнимая брови в подражание Тобиасу в его самом многозначительном виде.

Гарри фыркает от неожиданности и смеётся:

— Никогда не замечал, — говорит он. Наклоняется ближе, будто собирается сообщить страшную тайну, и его плечо задевает её. — Но могу сказать, что мадам Пинс иногда действительно спит в библиотеке.

— Я так и знала! — восклицает Джинни.

Они смеются, ещё немного болтают о разных людях на карте, но в конце концов замолкают и проводят остаток утра, доделывая домашние задания.

Только потом, много позже, ей приходит в голову, что с этой картой Гарри вполне мог знать её расписание по субботам. Он мог её ждать.

Ещё одна загадка Гарри Поттера, решает она.

* * *

Тающий снег и проясняющееся небо постепенно открывают взору территории Хогвартса. Рука Джинни наконец полностью зажила, вновь обретя прежнюю силу, и она с головой погружается в тренировки. В этом году у них остался всего один матч — против Хаффлпаффа, но победа с достаточно крупным отрывом практически гарантирует Слизерину Кубок школы по квиддичу. Даже Снейп, кажется, взволнован этой возможностью (насколько он вообще может быть чем-то взволнован). На неделе перед матчем он официально освобождает всю команду от домашних заданий.

Джинни украдкой наблюдает за ним, пока ученики варят очередное зелье. Несмотря на откровения, которые она услышала от Гарри, её странно успокаивает, что Снейп остаётся предсказуемым. И всё же, когда однажды их взгляды встречается над котлом, Джинни ловит себя на том, что рассматривает его чуть пристальнее. К её удивлению, привычная неприязнь к нему слегка ослабевает.

— Проблемы, мисс Уизли? — спрашивает Снейп голосом столь же жёстким, как и его взгляд.

— Нет, сэр, — отвечает она, возвращаясь к своему котлу.

Снейп удаляется прочь, язвительно критикуя Колина за отвратительный цвет его зелья.

— Совершенно безнадёжно, — заявляет он, взмахом палочки уничтожая содержимое его котла. — Начинайте заново. И постарайтесь не взорвать нас всех своей некомпетентностью.

Совсем скоро наступает суббота, и квиддичное поле сияет в лучах тёплого весеннего солнца.

Ожидая, когда выпустят мячи, Джинни окидывает взглядом свою команду, проверяя позиции. Её внимание привлекает Крэбба, который наблюдает за ней с нечитаемым выражением лица. Он первым отводит глаза. Джинни не чувствует от этого такого удовлетворения, какое, как ей кажется, должна бы. Но хотя бы сегодня она знает, что не будет запоздавших или шальных бладжеров.

Это ведь должно что-то значить. Правда?

Её пугает, что, возможно, нет.

Раздается свисток, и игра начинается.

После напряжённого матча против Гриффиндора и мучительного с Рейвенкло Джинни почти кажется, что сейчас с Хаффлпаффом у неё слишком много времени на ненужные размышления. Игра у неё сегодня совсем не идёт — но они всё равно побеждают без особого труда. Новый хаффлпаффский ловец явно пока не дотягивает, а вот Драко делает, казалось, невозможное и все-таки ловит снитч.

Так они и победили. Гриффиндору теперь придется выиграть у Рейвенкло с разницей почти в восемьсот очков. Учитывая, как тяжело с ними пришлось слизеринской команде, у обескровленных гриффиндорцев нет ни единого шанса.

Подняв глаза на преподавательскую ложу, Джинни замечает, как Снейп о чём-то разговаривает с МакГонагалл, и кажется даже чуть самодовольно улыбается, будто только что попросил её подготовиться к передаче Кубка. Сама Макгонагалл выглядит так, словно съела лимон.

В этот момент Томпсон внезапно налетает на Джинни, крепко обнимая её, и она пытается забыть обо всём, кроме победы.

* * *

Джинни хандрит.

Как бы она ни пыталась подобрать другое слово, лучше этого не найти. Она сидит в гостиной, слушая шум воды над головой. Иногда сквозь стены доносится далёкое заунывное пение водяного народа. Она не думает о том, насколько все это стало привычным и уютным, а пытается сосредоточиться на тяжести в желудке, от которой никак не может избавиться.

Джинни пытается убедить себя, что дело в конце квиддичного сезона, в роспуске АД, в уходе Фреда и Джорджа, но в глубине души знает, что причина совсем в другом.

Накануне, возвращаясь в гостиную, она столкнулась с первокурсником. Мальчик поспешно посторонился, но Джинни всё равно успела увидеть на его лице страх.

Этот взгляд засел где-то глубоко внутри и не желает исчезать.

Мысли постоянно возвращаются к Снейпу — к странной жалости к нему и к ненависти к самой себе за эту жалость.

Антония пыталась предупредить её, когда Джинни пришла к ней за помощью с Крэббом. Говорила о воздаянии. О том, что ничего не бывает просто так.

Цена есть всегда.

Главное — быть готовой её заплатить.

Джинни тогда была слишком зла, чтобы слушать. Слишком ослеплена собственной правотой. Но теперь она сидит здесь, расплачиваясь по счетам.

— Я собираюсь почитать, — говорит Антония, почти мягко говорит Антония, появляясь у неё за спиной. — Хочешь присоединиться?

Джинни поднимает на неё взгляд и вспоминает, как полностью провалила свой первый шанс в «Салоне», и вынуждена признать, насколько сильно её это задело. Там, в той таинственной комнате, собрались девушки, которые не позволят указывать себе, что они могут, а что нет. И Джинни понимает, что ей есть чему у них поучиться.

А теперь Антония даёт ей ещё один шанс.

Джинни вдруг осознаёт, что Антония — одна из немногих в её жизни, кто позволяет ей совершать собственные ошибки. Кто даёт возможность самой их исправить и не ставит их ей в вину.

— Да, — говорит Джинни, всё ещё ощущая тяжесть внутри, но отказываясь позволить ей сломить себя. — Мне бы этого очень хотелось.

* * *

Остаток года пролетает как в тумане. Седьмые и пятые курсы исчезают под горами домашних заданий и конспектов для СОВ и ЖАБА. Джинни подозревает, что Фред c Джорджем на самом деле специально позволили себя поймать, лишь бы не утруждаться сдачей экзаменов.

Она скучает по АД, но продолжает иногда встречаться со Смитой и Тобиасом, делится с ними теми заклинаниями и приёмами, о которых Гарри не успел им рассказать, и почему-то ей кажется, что их бы он не особо одобрил. Передаёт то, чему научилась у Антонии.

А по утрам, уходя на занятия, она как обычно проходит мимо Миллисенты, только теперь останавливается возле нее.

— Привет, Миллисента, — говорит Джинни.

Та поднимает взгляд, нахмурив брови и глядя с подозрением:

— Чего тебе? — практически рявкает она.

Джинни улыбается и идёт дальше.

Завтра она попробует снова.

* * *

В июне Гриффиндор встречается на поле с Рейвенкло, и, возможно, из-за того, что терять уже нечего, Рон показывает себя не так уж плохо. Джинни подозревает, что ему просто не хватает веры в себя. (И куда более сильной команды. Она не любит критиковать других игроков, но новый ловец и загонщики действительно ужасны. Ещё одна причина благодарить судьбу, что Фред и Джордж уже не здесь.)

Однако даже победы оказывается недостаточно, чтобы вырвать лидерство у Слизерина, и Кубок достается им. Блетчли скачет по гостиной, как сумасшедший, а Джинни смеётся вместе с Томпсоном. Драко предсказуемо важно расхаживает вокруг, словно в одиночку обеспечил победу, но Джинни слишком счастлива, чтобы обращать на это внимание.

Она начинает мечтать о церемонии вручения Кубка, о Большом зале, украшенном в зелёных и серебряных цветах, но всему этому придётся подождать, потому что на горизонте уже маячат её собственные экзамены.

Она только что отправила сову папе, когда Смита вдруг хватает её за руку, привлекая внимание. Из коридора доносятся голоса, похоже, Гермионы и... Амбридж? Они быстро отступают в нишу, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Амбридж держа Гарри и Гермиону на прицеле своей палочки, шагает с ними прочь с территории школы.

— Какого чёрта тут происходит? — тихо шипит Джинни.

Никто из них не настолько глуп, чтобы пытаться вступить в бой с Амбридж, но Джинни уже мысленно просчитывает возможные последствия такого поступка.

— Нужно рассказать кому-нибудь, — замечает Смита. Она читала «Придиру» и понимает, какие вещи обычно происходят вокруг Гарри.

Джинни сразу думает об Ордене и доме на площади Гриммо. Кто знает, может, именно там сейчас и Дамблдор.

— Кабинет Амбридж, — решает она.

Смита смотрит на неё, мгновенно сообразив:

— Ты знаешь, с кем связаться?

— Да. Пойдём.

Они идут по коридору как можно более непринуждённо, надеясь не нарваться на Инспекционную дружину. Как слизеринцы, они обычно пользуются поблажками, но сейчас явно не время испытывать судьбу — вокруг явно что-то затевается.

Джинни просовывает под дверь Удлинители Ушей.

— Судя по звукам, Драко, Крэбб, Гойл, Монтегю и Панси. С Роном, Луной и Невиллом.

— Плохие шансы, — говорит Смита.

Джинни хмурится, перебирая в голове возможные варианты. Она мысленно проигрывает каждый, пытаясь найти наименее рискованный — тот, что с наименьшими шансами быть пойманными. Последнее, чего ей хочется, дать Драко и его прихвостням ещё один повод для открытой вражды.

Почему, кстати, Амбридж не взяла с собой кого-нибудь из дружины?

Джинни выпрямляется.

— У меня есть идея.

Она подносит палочку к лицу Смиты, та смотрит на неё скептически.

— Неужели они и правда настолько тупые?

— Ну, — ухмыляется Джинни, — думаю, вполне. Готова?

Смита кивает, и её лицо с одеждой начинают плыть и расплываться. Джинни напоминает себе попозже поблагодарить Антонию за уроки.

Она с силой стучит кулаком в дверь:

— Мальчики! — окликает она, придавая голосу тошнотворно-приторную властность. — Немедленно выходите!

Дверь едва приоткрывается, когда изнутри доносится сдавленный звук, несколько заклинаний рикошетом отскакивают от стен. Луна вскрикивает.

Смита распахивает дверь и проклятием сбивает Панси с ног, пока та держит руку на дверной ручке. Джинни вглядывается в беспорядок, творящийся в кабинете, но единственное, что остаётся сделать, — это оглушить стонущего и корчащегося на полу Гойла.

Рон, Невилл и Луна тут же вскидывают палочки, наставляя их на Джинни и Смиту.

— Эй, полегче! — Джинни поднимает руки. — Это же мы!

Смита взмахивает палочкой, и чары с их лиц рассеиваются. Невилл облегчённо выдыхает, а Рон всё ещё настороженно озирается.

— Я слышал Амбридж.

Джинни ухмыляется.

— Я наведу порядок! — выкрикивает она, пародируя Амбридж, и, надо сказать, весьма убедительно.

— Мерлин, Джин, — выдыхает Рон, при этом выглядит одновременно испуганным и впечатлённым.

— Может, пойдём за Гарри и Гермионой? — предлагает Луна, перешагивая через распростёртого на полу Драко.

Джинни кивает в сторону камина.

— Может, стоит кому-нибудь рассказать сначала? — спрашивает она, бросая на Рона многозначительный взгляд.

Тот лишь качает головой, собирая разбросанные палочки.

— Гарри уже пытался. Там никого нет.

— Что вообще происходит? — спрашивает Джинни, чувствуя, как голова идёт кругом от всего этого хаоса.

Они выходят в коридор, и Рон притягивает её ближе.

— Гарри думает, что Сириус у них.

Джинни бледнеет, но воздерживается от дальнейших вопросов, пока они бегут по прилегающей к замку территории. Навстречу им из леса выходят Гарри и Гермиона, оба выглядят ужасно, их мантии изорваны и испачканы чем-то, что подозрительно похоже на... кровь.

— Как вы… — начинает спрашивать Гарри, но тут его взгляд падает на Джинни и Смиту.

— Джинни и Смита вытащили нас, — поясняет Невилл.

— Рон почти сам справился, — ухмыляется Джинни, подмигивая брату.

— Ириски «Гиперъязычки», — пожимает плечами тот.

— Никогда не берите конфеты у незнакомцев, — серьёзно кивает Смита.

Рон пугает всех неожиданно громким хохотом, затем смущённо бормочет:

— Простите...

Смита лишь качает головой, подавляя улыбку.

— Ну и куда теперь?

Гарри поджимает губы и едва не оскорбляет их всех, но в конце концов вынужден капитулировать.

Они идут в Отдел тайн. Вместе.

* * *

Оглядываясь назад на события в Отделе Тайн, Джинни вспоминает лишь жуткий туман ужаса. Она помнит жуткое чувство полета, когда приходилось верить в невидимое существо под тобой. Помнит холодные маски Пожирателей смерти, звон разбивающегося стекла от её взрывного проклятия. Помнит Рона, на которого напали мозги (неужели это воспоминание может быть правдой?). Но ярче всего она помнит падение Смиты. Бесконечное падение, снова и снова.

И то, как Смита так и не поднялась.

Пожиратели смерти и палочка одного из них у горла Джинни, а затем размытые силуэты членов Ордена, врывающихся на помощь. Её собственное тело, отброшенное проклятием на каменные скамьи.

Сириус, падающий так тихо... Едва слышный шёпот — и нет его.

Гарри, кричащий в отчаянии и куда-то бегущий... А потом — всё поглощает тьма.

Очнулась она уже в больничном крыле, целая и невредимая, снова в Хогвартсе, будто той ночи и не было. Если бы только не жгучая боль в боку и запах зелий, щекочущий ноздри.

Смита.

Джинни резко садится в постели, сердце колотится в груди, она лихорадочно оглядывает палату. Видит копну рыжих волос, которые могут принадлежать только брату, а рядом с ним растрёпанные каштановые кудри Гермионы. В самом дальнем конце она наконец-то замечает Смиту. Её глаза открыты, губы шевелятся, хотя Джинни не слышит ни единого слова. Облегчение накатывает волной, она падает обратно на подушку, когда понимает, что кто-то сидит на стуле рядом с кроватью Смиты.

Тобиас.

Он склонился над ней, пальцы крепко сжимают её руку. Бледный и осунувшийся, словно сам участвовал в битве, хотя Джинни знает, что его там не было. Что он делает?

Ответ приходит, когда он касается губами лба Смиты, а та слабо тянется к нему.

Мадам Помфри резко задергивает занавеску, закрывая их от посторонних глаз.

Джинни едва успевает подумать о чем-то ещё, кроме как «ну вот и всё», как снова проваливается в забытье, и боль отступает.

* * *

Джинни слышит лёгкое движение воздуха, похожее на шелест листвы, и поднимает глаза. Гарри снимает мантию-невидимку, сжимая в пальцах кусок пергамента. Она испытывает облегчение, увидев его целым и невредимым, вопреки всему. Каким-то чудом им всем удалось выбраться.

В груди всё сжимается, когда перед глазами всплывает тёмная арка и пустота за ней.

Почти всем.

— Гарри? — окликает она хриплым голосом. Судя по слабому освещению и тишине в больничном крыле, уже, наверное, наступил день, а может, снова ночь.

Он удивлённо моргает, словно не ожидал, что она не спит, оглядывается через плечо и плотно задергивает занавески за собой.

— Они сказали, что вы все в порядке, но я...

— Хотел лично убедиться? — Джинни пытается приподняться на кровати, но тут же морщится от резкой боли в рёбрах. О, Мерлин. Двигаться — плохая идея.

— Джинни? — Гарри делает шаг вперёд.

— Всё нормально, — выдавливает она, стиснув зубы и заставляя себя не обращать внимания на жгучую боль в боку.

Он берёт кубок с её тумбочки:

— Ты не допила зелье.

— На вкус оно как чьи-то вонючие ноги, — скривившись, бурчит Джинни.

Губы Гарри дёргаются.

— Да, но тебе станет легче. — Он протягивает ей кубок.

Она принимает его, но не пьёт. Кажется, зелье должно быть тёплым, но металл чаши холоден под её пальцами.

— Как остальные? — спрашивает она, чтобы потянуть время.

Гарри смотрит на неё изучающим взглядом.

— Спят.

«Как и тебе следовало бы» — не произносится вслух. Мама бы одобрила.

— Ладно, ладно. Твоя взяла, — сдаётся Джинни, зажимает нос и залпом выпивает остывшее, слизское зелье.

Гарри молча забирает пустой кубок и протягивает стакан воды. Она жадно пьёт, но отвратительное послевкусие во рту никуда не девается. Она содрогается от гадкого вкуса, возвращая стакан Гарри.

Джинни ожидает, что он уйдёт, как только убедится, что она выпила зелье, но Гарри не двигается. В замкнутом пространстве палаты он выглядит странно смущенным и неуверенным. Возможно, всё дело в усталости, которая, наконец, одержала над ним верх. Он смотрит на занавески в тусклом свете, будто в них может быть сокрыт какой-то ответ.

— Гарри? — спрашивает она, чувствуя, как зелье разливается теплом по рёбрам.

Он моргает и переключает на неё внимание.

— Можно спросить... Думаешь... — Он замолкает, словно не решаясь договорить.

— Думаю, что?

На мгновение кажется, он вот-вот отступит, но это же Гарри Поттер — храбрый до безрассудства, даже когда измотан до предела.

— Смогла бы ты убить… если бы пришлось?

Джинни чувствует, как сжимается у нее все внутри, а зелье начинает неприятно бурлить в желудке.

— Что?

Гарри качает головой и делает шаг назад к выходу.

— Забудь об этом, — говорит он.

Она неловко хватает его за рукав, не давая уйти. Всё происходит слишком быстро для её бедного мозга, затуманенного зельями, поэтому она говорит первое, что приходит на ум, — то, что, кажется, знает на уровне инстинктов:

— Ты не убийца, Гарри.

Он закрывает глаза, и Джинни не может понять, хотел он услышать это или что-то другое.

Она вспоминает его ярость, ту, что полыхала в нём сегодня, когда он рвался за Беллатрисой, словно дикий зверь. Он боится того, что мог бы с ней сделать, если бы представилась возможность?

«Смогла бы ты убить?»

Иногда Джинни думает (и тревожится), что, возможно, она смогла бы. И боится, что это говорит о ней. Но Гарри? Нет. В этом она уверена абсолютно.

Она наблюдала за ним весь этот год, узнала его не просто как друга брата. Обращала внимание, чему он решил научить их в АД, а что умышленно обошёл стороной. И теперь, увидев его в тот момент — в те стремительные, ужасающие секунды, когда нет времени на раздумья и идеалы, — он всё равно остался верен себе.

Нет, он не убийца.

Её пальцы скользят к его запястью, зелье постепенно растекается теплом по телу.

— Мне жаль, — рискует сказать Джинни, её голос звучит замедленно и тускло. — Мне жаль насчёт Сириуса.

Гарри отводит взгляд, сжимает зубы и начинает быстро моргать.

— Да, — выдавливает он хрипло и грубовато.

Веки Джинни тяжелеют, тело становится невесомым, как пух. Она чувствует, как Гарри с почти чрезмерной осторожностью кладёт её руку на край кровати.

— Джинни? — шепчет он.

— М-м?

— Можно я просто... просто посижу здесь немного?

Она кивает, щекой утопая в подушке, и засыпает под храп Рона и ощущение, что Гарри всё ещё рядом.

* * *

На следующий день их всех выписывают из больничного крыла, и замок встречает их шепотом перемен, где всё изменилось и одновременно осталось прежним.

Джинни и Смита сидят рядом на диване в общей гостиной.

— Ну что, — говорит Джинни.

— Ну что, — эхом отзывается Смита, слегка краснея.

Они смотрят на Тобиаса, сидящего в другом конце с другими однокурсниками.

Теперь всё будет по-другому.

* * *

Погрузка в Хогвартс-экспресс превращается в привычный хаос, осложнённый категорическим отказом Тобиаса позволить Смите поднять хоть что-то — особенно её тяжёлый сундук. Все трое отлично владеют заклинанием Локомотор Мортис, но с тех пор, как Смита получила травму, Тобиас пребывает в особенно странном и раздражающем состоянии. Он пытается в одиночку загрузить в вагон и свой, и её сундук.

Джинни уже готова вмешаться, но внезапно появляется Невилл и подхватывает второй конец сундука.

Тобиас мрачно хмурится, но не протестует.

Видимо, в извилистых закоулках сознания Тобиаса укоренилась мысль, что именно АД виноват в том, что случилось со Смитой — в той опасности, в которую она бездумно бросилась. Джинни гадает, сколько в этом злости на то, что его самого там не было.

Она благодарно улыбается Невиллу, раз уж Тобиас и не думает этого делать. Продвигаясь по вагону, они проходят мимо купе, полного членов АД.

Невилл приоткрывает дверь и неловко машет им:

— Увидимся, Джинни. Смита. Тобиас.

Тобиас кивает напряжённо, Смита слегка улыбается, и они вдвоем идут дальше по коридору, Смита крепко сжимает руку Тобиаса.

— Хорошего лета, Невилл, — говорит Джинни, в последний раз бросая взгляд на собравшихся в купе членов АД.

Гарри вдруг поднимает голову, но кажется, будто его глаза смотрят сквозь всё вокруг, словно он отделён невидимой стеной.

«Смогла бы ты убить, если бы пришлось?»

Джинни вздрагивает.

Поворачивает к слизеринским купе и следует за Смитой и Тобиасом. Оставляя позади АД, Амбридж и Отдел Тайн.

Она не оглядывается.

Дополнительные предупреждения ко всему пятому курсу: смерть канонического персонажа, изображения незначительного насилия, психологические и обычные травмы, ПТСР.

Возвращение на лето в «Нору» — это всё равно что путешествовать во времени. Возвращаться туда, где от неё всё ещё ждут, что она останется прежней, хотя она пережила и сделала то, что уже не развидеть и не отменить. Джинни больше не маленькая девочка, как бы ни хотелось ею притворяться. Иногда она думает, что Долорес Амбридж и та тёмная ночь в Отделе тайн теперь кажутся едва ли не самыми незначительными её проблемами.

Здесь даже хуже, чем на уроках Амбридж: снова без палочки, снова без магии… только теперь Джинни знает. Знает на собственном опыте, что творится там, за стенами дома.

Родители либо не понимают этого, либо просто отказываются верить. Ведут себя так, будто домашние хлопоты вроде уборки, готовки и вязания имеют хоть какое-то значение, когда люди гибнут, когда приходится выбирать сторону. И даже Хогвартс больше не кажется надёжным убежищем.

Здесь не спрячешься от людей. Нет братьев, нет толпы студентов, за которыми можно скрыться. Только мама, папа, Рон и она — с таким соотношением родителей и детей она сталкивалась редко.

Рон слоняется по почти пустому дому, словно ничего не изменилось, хотя шрамы на его руках говорят об обратном. Джинни хочется спросить, как он может вести себя так, будто мир не изменился, будто они всё ещё дети?

Он по-прежнему раздражается из-за маминой гиперопеки, но ничего не делает, лишь закатывает глаза или ускользает из дома, чтобы избежать всего этого.

Джинни же словно пылающий огонь, её терпение сгорает с невероятной скоростью, уступая место острому безжалостному языку. В школе она точно не могла себе такого позволить, но здесь? Папа почти не бывает дома, а Рон достаточно сообразителен, чтобы держаться подальше. Поэтому под удар чаще всего попадает одна лишь мама, такая непохожая на Антонию, Смиту или Бербидж. Суетящаяся в своём маленьком домике, будто всё это действительно имеет значение. Будто идеально испечённое печенье или вязание могли бы помочь Джинни в Министерстве, могли бы помочь ей примириться с тем, что такие люди, как Амбридж, вообще существуют.

Именно поэтому каждый ответ Джинни пропитан сарказмом и безжалостными колкостями. Она видит, как мама старается не показывать, как сильно её задевает эта отчужденность между ними, но и попытки сохранить внезапно хрупкое равновесие только сильнее злят Джинни.

Она злится на маму и даже не может объяснить почему.

Проходит всего неделя — и буря достигает предела. Джинни даже не помнит, что именно сказала. Помнит только выражение маминого лица и жуткую, звенящую тишину за столом.

— Джинни, — голос мамы звучит подчёркнуто спокойно, и это в тысячу раз страшнее её привычного крика. — Пожалуйста, выйди из-за стола.

Джинни смотрит на полупустую тарелку с недоеденной едой, с трудом сдерживая желание смахнуть её на пол. Папино лицо непроницаемо, но его взгляд устремлен не на неё, а на маму. Она думает, что он, наверное, держит её за руку под столом.

Рон уставился на неё как на незнакомку.

Не говоря ни слова, Джинни встаёт и выходит на крыльцо. Спускается по скрипучим доскам, дыша так часто, словно только что пробежала стометровку. Ей вдруг нестерпимо хочется врезать кулаком по колонне.

«Наверное, от этого сложится весь этот высокий нелепый дом», — злобно думает она, как будто не любит каждый такой знакомый и потрёпанный уголок этого места. Да что, чёрт возьми, с ней не так?

Через несколько минут к ней выходит папа. Усаживается рядом на ступеньки и берёт за руку. Не обращает внимание, когда она пытается вырваться и буркнуть что-то глупое вроде: «Мне почти пятнадцать, пап». Она уже не ребёнок. Просто ведёт себя как ребёнок.

Однокурсники высмеяли бы её за это.

И только когда она успокоилась, а они, казалось, просидели в тишине целую вечность, он начинает тихо рассказывать ей о девочке по имени Молли Пруэтт. О девочке с огнём в крови и стержнем внутри, а также о её жалящем сглазе, который никто никогда не мог забыть. О девушке, которая могла пойти куда угодно и сделать что угодно. О женщине, пережившей одну войну только для того, чтобы увидеть, как она пришла во второй раз.

Джинни чувствует, как глаза жжёт от злых слёз.

Папа наклоняется ближе, словно раскрывает какой-то великий секрет:

— Есть разница между отсутствием власти и выбором не использовать её.

Джинни закрывает глаза, изо всех сил стараясь не сжимать его руку крепче, когда он её отпускает. Папа уходит, оставляя наедине с этим знанием, пока солнце медленно опускается за деревьями на краю пастбища.

Спустя несколько часов, когда она крадётся обратно в дом, на столе её ждёт тарелка с едой и идеально наложенными согревающими чарами.

Она садится и ест.

Следующие два дня Джинни наблюдает за мамой. Смотрит, как она занимается привычными делами: взмах волшебной палочкой при каждом заклинании, едва заметное напряжение мышц и сдержанность в движениях запястьем. Она представляет себя незнакомкой и бросает второй, третий, пятидесятый взгляд на Молли Пруэтт-Уизли.

Джинни считает, что тонкость — это своего рода сила, которой нелегко овладеть.

Глубоко вздохнув, она выходит вслед за матерью в заросший сад.

Вместе они развешивают бельё.

* * *

— Английская еда, — говорит Флёр, и её идеальный носик брезгливо морщится, — такая тяжёлая.

С другого конца стола Джинни думает, не слышится ли ей тихий скрежет маминых зубов. Папа благоразумно воздерживается от комментариев, а Рон, как всегда, просто глазеет на Флёр с благоговейным обожанием, будто в упор смотрит на солнце, от которого невозможно отвести взгляд, даже если оно слепит. Впрочем, в последнее время благодаря этому дома стало куда тише, потому что Рон теперь почти всё время молчит.

Напротив Гермиона сверлит Флёр сердитым взглядом, но Джинни в основном хочет на это всё лишь пожать плечами. Её не особенно трогает это очередное бестактное замечание — просто ещё один укол среди сотен других, сыплющихся с тех пор, как Билл привёл эту девушку в их дом, поцеловал и со своей полубеззаботной улыбкой разрушителя проклятий бросил здесь.

Папа, явно пытаясь разрядить обстановку, вновь принимается рассказывать запутанную историю про маггловский пожарный гидрант, заколдованный так, чтобы гоняться за собаками по улице, — ту самую, что они уже слышали вчера.

Флёр вздыхает, безучастно звякая вилкой по тарелке.

* * *

Вот и лето приходит в «Нору». Погода в этом году гораздо более мягкая, но от этого не становится легче. Лишь несколько дней назад Джинни и мама заключили негласное перемирие, а теперь появление Флёр добавило к и без того натянутой атмосфере ещё один слой напряжённости.

Джинни не слишком рада видеть маму постоянно на взводе, но каждый раз, когда та едва сдерживается из-за очередного неосторожного слова или поступка Флёр, в ней поднимается едва скрытое злорадство. Её вечно раздражённая и язвительная часть так и норовит ухмыльнуться и саркастично указать на всю иронию ситуации.

Но она этого не делает, потому что, чёрт возьми, старается.

Впрочем, этим летом многие вещи даются ей куда труднее, чем хотелось бы.

Закусив губу, Джинни смотрит на чистый лист пергамента перед собой. Пока на нём лишь два слова «Дорогая Смита», а ниже — только кремовая пустота. Она понятия не имеет, куда вдруг исчезли все её слова.

Она решительно хватает брошенное перо. Оно замирает в воздухе на мгновение дольше нужного, на кончике уже собирается тяжёлая чернильная капля, готовая сорваться. Джинни наблюдает за ней, затаив дыхание, и только спустя несколько тягучих секунд понимает, что подсознательно ждёт, когда капля упадёт и впитается в бумагу.

Пальцы сами собой движутся вперёд, и большой палец размазывает каплю, оставляя на пергаменте неровный след. Так даже лучше.

Просто письмо.

Смита снова в Святом Мунго после неожиданного рецидива. Оказывается, что проклятие, попавшее в неё в Отделе тайн, было куда серьёзнее, чем предполагалось изначально. Но с ней всё будет в порядке, так, по крайней мере, она сама уверяла в своём последнем письме. Джинни повторяет себе это по меньшей мере десять раз в день. Просто Смите теперь нужно принимать куч зелий по строгому расписанию каждый день в течение некоторого времени. И, возможно, чуть дольше, чем планировалось.

Может быть, до конца жизни.

Джинни нажимает на перо сильнее, и на пергаменте расползается чернильное пятно.

— Я её ненавижу! — сообщает Гермиона, врываясь в комнату, и дверь с громким стуком захлопывается за ней.

Джинни вскидывает голову, даже не спрашивая, о ком речь. Гермиона злится на каждое слово и взгляд Флёр с того самого момента, как родители привезли её сегодня утром. Очень похоже на мамину реакцию. Но ненависть — слишком сильное слово.

— Почему? — спрашивает Джинни.

Гермиона смотрит с таким видом, будто та совсем спятила.

Может, так оно и есть. Просто Флёр совсем не действует ей на нервы — во всяком случае, не так, как на всех остальных. Честно говоря, она кажется… знакомой. В некоторые дни даже более знакомой, чем Гермиона.

Гермиона раздражённо бормочет что-то про вейл, волосы и «этих глупых француженок», выуживая из сундука пижаму.

— Потому что она красивая? — догадывается Джинни, вспоминая, как взгляды Гермионы метались поровну между Флёр и Роном. Бестолковый, одурманенный Рон.

Гермиона хмурится ещё сильнее. Джинни попала в точку.

— Она это не выбирала, — напоминает Джинни.

Гермиона фыркает.

— Но она никогда не даёт нам об этом забыть, не так ли?

Джинни решает ничего на это не отвечать. Для такой умной девушки Гермиона иногда бывает тупее старинного фолианта.

Она возвращается к испорченному пергаменту, сминает его в комок и со вздохом швыряет в угол.

* * *

На следующее утро, спускаясь вниз, Джинни застаёт Гарри уже сидящим за столом и завтракающим. Она давно привыкла к тому, как у них дома неизбежно появляются друзья Рона, это всё равно что иметь тройняшек в качестве старших братьев и сестер, хотя даже эти трое доставляют гораздо меньше хлопот, чем одни близнецы.

Флёр сидит рядом с Гарри, сияет и оживлённо рассказывает о Габриэль, одновременно намазывая для него тосты. Мама стоит в паре шагов позади и выглядит расстроенной, что не может сама сделать это для Гарри.

Забывшись на мгновение, Джинни фыркает от удовольствия, и все внимание тут же переключается на неё.

— Доброе утро, — говорит она, садясь напротив Флёр. — Привет, Гарри.

Буквально секунду он выглядит немного удивленным, уставившись на неё. Наверное, всё ещё стряхивает с себя утреннее воздействие чар Флёр.

— Привет, Джинни, — отвечает он и тут же отводит глаза.

Джинни хмурится, замечая его ссутулившиеся плечи и натянутую улыбку для Флёр.

Сириус, думает она, и против воли в памяти всплывают воспоминания о той странной комнате, шёпоте теней и Смите, рухнувшей на холодный пол.

С ней всё будет хорошо.

Но сердце Джинни уже бешено колотится, а в ушах нарастает шум. Мама ставит перед ней тарелку, возвращая к реальности. Джинни с благодарностью смотрит на тосты и яйца, делая медленные вдохи и выдохи.

— Спасибо, мам, — произносит она, и её собственный голос звучит для неё чужим, будто откуда-то со стороны.

Мама, кажется, не замечает странности, лишь её нахмуренный лоб ненадолго разглаживается в ответ на неожиданную вежливость дочери, хотя настороженность никуда не исчезает. Слишком много гневных слов между ними.

— Не за что, дорогая.

Джинни кивает и, подняв глаза от тарелки, ловит на себе взгляд Гарри. Но не успевает ничего сказать, как по лестнице с грохотом сбегает Рон, а за ним — Гермиона.

— Гарри, дружище! Когда ты успел приехать?

Они обнимаются, хлопают друг друга по спине, словно соревнуются, кто первый дрогнет. Гермиона присоединяется к ним, её объятия более сдержанные, но не менее искренние. Отстранившись, она внимательно изучает Гарри, словно оценивая его настроение и самочувствие.

— Потом, — тихо говорит Гарри друзьям, не давая им задать ни единого вопроса.

Завтрак проходит в тягостном молчании, пока Гарри вскользь не упоминает, что сегодня должны прийти результаты СОВ, и тогда остаётся лишь Гермиона, заполняющая собой всё пространство и сжигающая весь воздух своим непрекращающимся беспокойством.

Предсказуемо, совы вскоре прилетают, и все трое справляются со сдачей экзаменов вполне достойно. Гермиона, разумеется, едва ли не лучше обоих мальчиков вместе взятых, но это никого не удивляет. В вихре эмоций все трое исчезают наверху.

Флёр, позабытая за столом, провожает их взглядом.

Джинни вспоминает о своём незаконченном письме наверху.

— Не хочешь прогуляться до деревни? — неожиданно спрашивает она Флёр.

Мама бросает на Джинни благодарный взгляд, будто та только что бросилась под проклятие ради всеобщего блага. Джинни сжимает губы, с трудом сдерживая язвительное замечание.

— Можно, — отзывается Флёр, грациозно поднимаясь на ноги. — Всё равно заняться нечем.

— Отлично, — сквозь зубы говорит Джинни, челюсть сводит от необходимости держать себя в руках. Ей действительно нужно выбраться из дома хотя бы на какое-то время.

На улице Джинни глубоко вдыхает свежий воздух, чувствуя, как напряжение покидает тело буквально с каждым шагом, уводящим всё дальше от «Норы». Утро по-настоящему прекрасное — солнце только начинает разгонять прохладные тени и светит мягко. Флёр шагает рядом, и Джинни невольно ловит себя на мысли, что та тоже рада прогулке.

Через некоторое время Джинни замедляет шаг, давая им обеим возможность по-настоящему осмотреть окрестности. Она протягивает руку к высокой траве, что стелется вдоль тропинки, и чувствует, как жёсткие стебли щекочут ладонь.

— Неужели здесь совсем нечем заняться? — вздыхает Флёр. — Кроме как смотреть на коров и пить чай?

Джинни приходит в голову странная мысль, что если бы Флёр была чуть менее элегантной, то вполне могла бы сейчас с досадой капризного ребенка пнуть камень ногой.

— Нет, не особо, — отвечает она.

На самом деле, занятий хватает, но Джинни подозревает, что за словами Флёр кроется нечто большее, чем просто скука. Она не может объяснить почему, но по какой-то причине Флёр кажется ей заманчивой загадкой. Гораздо менее опасной, чем мама или Смита...

Джинни поджимает губы.

Флёр ничего не отвечает, снова погружаясь в почти раздражённое молчание, будто разочарована тем, что не смогла спровоцировать конфликт.

— Расскажи мне о своём доме, — неожиданно говорит Джинни после ещё нескольких минут молчания.

— О моём доме? — хрипло повторяет Флёр, и Джинни гадает, не показалось ли ей лёгкая настороженность в голосе, как будто та ожидает подвох.

— О том месте, где ты выросла. — Джинни обводит рукой пастбища и деревья, вдыхает запах свежего сена и влажной земли. — Оно было похоже на это?

— О, нет, — Флёр качает головой, и её волосы сверкают на солнце. — Мой дом... уютный, зелёный и утопающий в цветах, растущих ровными аккуратными рядами. Там течёт широкая река с тенистыми каштанами вдоль берега, и летом деревенские дети катаются на лодках. Через всю деревню тянется одна длинная улица с магазинами по обеим сторонам, а по утрам в выходные там разворачивается рынок. Мы покупаем изысканные сладости и сидим у воды, а Габриэль показывает на птиц и знает вид каждой.

Флёр резко замолкает, словно слова застревают у неё в горле или же она внезапно осознаёт, как много и слишком быстро выдала.

Джинни всё ещё разбирает услышанное, вглядываясь в образы, которые только что нарисовали перед ней.

— Это звучит... — Знакомо. Уютно. Не одиноко. — Прекрасно, — наконец говорит она. — Я бы хотела когда-нибудь увидеть всё это.

Флёр поворачивается к ней, приподняв бровь, будто подозревает, что Джинни просто подшучивает над ней. Или, что более вероятно, просто не верит, что даже если Джинни однажды и попадет в это место, то всё равно не сможет по-настоящему оценить его. Но Джинни вспоминает, как вела себя Флёр сегодня утром, как она болтала с Гарри без умолку, хотя на самом деле скорее цеплялась за него, как за спасательный круг.

Она пристально смотрит на неё, всматриваясь: не на блеск волос или безупречные черты лица, а на то, что скрывается под всем этим. К её удивлению, Флёр выдерживает взгляд, и в её надменности вдруг мелькает нечто похожее на облегчение.

Джинни становится интересно, сколько же людей на самом деле видят саму Флёр, а не просто вейлу? Кого из них любит Билл?

И только сейчас она понимает, как храбро поступила Флёр, даже просто приехав сюда. В чужую страну, к возлюбленному, который оставил её одну в глуши со своей большой семьёй. Джинни даже допускает, что это может быть частью её стратегии — намеренно заставить всех не любить себя, потому что так легче, чем ждать, пока они сами решат, что она им не нравится.

Нет, это не совсем так. Не всё это притворство. Возможно, её слова искажает страх или одиночество, но Флёр такая, какая есть. И Билл любит её. Джинни считает, что этого более чем достаточно, чтобы они все постарались узнать её немного лучше. Чтобы принять.

— Я рада, что ты приехала, — говорит Джинни.

Флёр выглядит слишком удивлённой, чтобы сразу ответить. Джинни отворачивается и идёт дальше по тропинке. Через несколько шагов Флёр догоняет её и небрежно касается кончика её хвоста.

— Твои волосы, — говорит она чуть сдавленным голосом, — они могли бы быть красивыми, если за ними ухаживать.

За этим кажущимся пренебрежением Джинни угадывает истинное послание: «Я скучаю по своей сестре».

— У меня никогда не было сестры, — улыбается Джинни, поворачиваясь к ней.

Флёр кивает, будто это всё объясняет.

* * *

— Мам, — спрашивает Джинни на следующее утро после завтрака, подходя к ней у раковины. — Ты знаешь какие-нибудь французские рецепты?

Мамины руки сжимаются в кулаки, а лицо искажается возмущением, когда она поворачивается к дочери:

— Так теперь я должна ещё и под её вкусы подстраиваться?

Джинни делает паузу, давая неизбежному всплеску раздражения утихнуть. Затем мягко касается маминой руки и говорит мягким, лишь слегка назидательным тоном:

— Мам, она тоскует по дому.

Мама несколько раз моргает, поджимает губы, но в конце концов её естественная доброта берёт верх.

— Кажется, у меня где-то был рецепт вишисуаза, — говорит она, барабаня пальцами по столешнице. — Хотя вряд ли он будет достаточно хорош для неё.

— Может, и нет, — пожимает плечами Джинни. — Но попробовать стоит.

Мама смотрит на неё долгим взглядом, словно пытаясь увязать это со странными перепадами настроения дочери этим летом.

Джинни прикусывает внутреннюю сторону щеки, сдерживая язвительный ответ. «Дай маме хотя бы половину того шанса, который ты даёшь Флёр», — напоминает она себе.

— Можно я помогу его приготовить?

Мама кивает.

Вечером за столом все будто затаили дыхание, когда Флёр подносит ко рту первую ложку с маминым супом. Лишь Гарри рассеянно наблюдает за происходящим, явно не понимая, что вообще происходит.

— Не совсем правильно, — наконец говорит Флёр.

Мама замирает, а Рон округляет глаза и выглядит так, будто получил билет в первый ряд на самое ожидаемое представление года. Однако мама делает глубокий вдох, и её плечи постепенно расслабляются. 

— Может, ты поделишься со мной другими рецептами? — спрашивает она, в её голосе нет привычного всем теплого радушия, но как минимум он уже не такой резкий.

Флёр пожимает плечами.

— Пожалуй.

Джинни удивляется, что только она замечает, что Флёр доедает суп до последней ложки.

* * *

Если растешь в маленьком доме с шестью братьями, быстро учишься ценить и яростно защищать каждую возможность побыть одной. В этом году в «Норе» не так многолюдно, как бывало раньше, но Джинни всё равно встаёт на рассвете, просто чтобы подышать и побыть собой. Чаще всего она оказывается у старого загона, сжимая в руках старую метлу из сарая.

Ничто не возвращает её к себе так, как полёты.

Высокие деревья вокруг загона, не меньше тридцати футов, надёжно скрывают её от маггловских глаз. На обоих концах поляны установлены простенькие ворота, которые были здесь столько, сколько Джинни себя помнит. Это не совсем полноценное поле, но для тренировок сойдёт.

Рон никогда не был жаворонком, поэтому обычно она летает здесь в одиночестве. Но где-то через неделю после своего приезда Гарри начинает появляться в загоне спустя полчаса после неё. Он наконец-то выглядит выспавшимся и здоровым, и Джинни невольно задумывается, что же его маггловские родственники делают с ним каждое лето. Или, может, он просто начинает потихоньку приходить в себя после потери Сириуса.

Джинни не знает, да и не хочет спрашивать. Она слишком хорошо видит, как Гарри смотрит на неё в последнее время, будто она дикий зверь, который только и ждёт момента, чтобы наброситься. Этого почти достаточно, чтобы заставить её сомневаться, а была ли вообще та ночь в больничном крыле.

Когда они всё же разговаривают, то только о квиддиче — о том, какие тренировки эффективнее, о достоинствах тех или иных приёмов.

Этот язык они оба понимают лучше всего.

* * *

— Что ты сделала со своими волосами? — кричит мама, когда Джинни появляется утром за завтраком.

Джинни машинально касается укороченных прядей. Флёр сдержала слово, убрала часть тяжелой длины и добавила несколько лёгких слоев. Она даже не подозревала, сколько лишнего груза таскала на себе всё это время.

— Разве не очевидно? — отвечает Джинни, забыв о своём обещании не грубить матери. Но, в самом деле, это же всего лишь волосы. Она и подумать не могла, что для такой мелочи должна спрашивать разрешения.

— Но они были такими длинными и красивыми! Как ты могла… — голос мамы начинает срываться от ярости, и посуда в раковине гулко звякает.

Гермиона поспешно вмешивается, её голос звучит неестественно высоко:

— А мне кажется, тебе очень идёт, Джинни.

Рон морщится с полным ртом сосисок, когда Гермиона чувствительно пихает его локтем в бок.

— Ага, — лопочет он. — Очень мило.

Как будто его вообще волнуют волосы сестры.

Джинни закатывает глаза.

— Флёр помогла мне вчера вечером. И мне правда нравится.

Она садится, давая понять, что для неё на этом разговор окончен. Мама фыркает и возвращается к плите. Гермиона же внезапно выглядит так, будто ей не так уж и нравится стрижка, теперь, когда она знает, что к ней приложила руку Флёр.

«Мерлин, — в отчаянии думает Джинни, — что за люди меня окружают!»

Она смотрит на сидящего рядом Гарри.

— Ну а ты? — спрашивает, всё ещё пылая от раздражения. — Похоже, у каждого тут есть свое мнение.

Гарри поднимает глаза от тарелки с выражением, граничащим с ужасом, из-за того, что его втянули в этот опасный разговор. Джинни могла бы почувствовать себя виноватой, если бы не находилась в таком плохом настроении.

— Ну, это… э-э… — запинается он. — Ми...

— Только попробуй сказать «мило», — предупреждает она.

Гарри в панике озирается на остальных за столом, но Рон лишь безучастно пожимает плечами. Он может вытворять многое, но точно не настолько глуп, чтобы встревать в подобный спор.

Джинни подпирает подбородок рукой, начиная получать удовольствие от замешательства Гарри.

— Моя мама считает, что мне не стоило стричься.

Гарри напрягается, видно, как он лихорадочно соображает.

— Ну, это… твои же волосы, да? — наконец выдавливает он, осторожно косясь на маму, словно пытаясь понять, кого из них стоит бояться больше.

— Да, именно так, — сияюще улыбается Джинни. — Спасибо, Гарри.

Он шумно выдыхает, будто только что увернулся от опасного проклятия. Мама ставит перед Джинни тарелку.

— Ты получила, что хотела. А теперь оставь бедного мальчика в покое и завтракай.

— Да, мэм, — бодро отвечает Джинни, шутливо отдавая честь.

Мама что-то бормочет себе под нос и уходит. Гарри же выглядит так, будто пытается стать как можно меньше, не прекращая при этом уплетать еду. Джинни вздыхает и тянется через него за маслом:

— Прости за это.

Гарри качает головой и подвигает к ней тарелку с маслом.

— Всё нормально.

— Это просто часть жизни в «Норе», — улыбается она. — Приходится иметь дело с Уизли и всем нашим безумием.

Гарри оглядывает кухню, и в его глазах мелькает что-то неуловимое.

— Невелика цена.

Джинни принимается за еду, понимая, что за этими словами кроются глубины, в которые она вряд ли сможет (или захочет) погружаться.

— Неужели нельзя есть по-человечески? — ворчит Гермиона в адрес Рона, и их перепалка легко заполняет тишину за завтраком.

— Мне правда нравится, — спустя некоторое время тихо говорит Гарри, нервно откашливаясь. — Твоя причёска.

— Да? — удивлённо поднимает брови Джинни.

Он кивает, окидывая её взглядом.

— Они как бы... — Его рука делает неопределённый жест. — Воздушные.

— Воздушные? — повторяет Джинни, мужественно пытаясь не рассмеяться.

Лёгкий румянец окрашивает лицо Гарри.

— Как будто ты только что закончила играть в квиддич или что-то в этом роде... — Он хмурится, словно осознавая, что это могло прозвучать как оскорбление.

Джинни смилостивилась над ним, широко улыбнувшись:

— Гораздо лучше, чем милые.

В этот момент с лестницы спускается Флёр и, увидев Джинни, радостно хлопает в ладоши.

— Какая прелесть!

Она запускает пальцы в волосы Джинни ещё до того, как успевает сесть, поправляя пряди то тут, то там:

— Но ты совсем неправильно расчесала их! Придётся показать тебе ещё раз, а то будешь выглядеть ужасно!

* * *

Прошло уже две недели с тех пор, как Джинни получила последнее письмо от Смиты, а ответ всё ещё не написан. Почти машинально она начинает с вопросов о самочувствии, хочет спросить, стало ли ей лучше... но внутри тут же начинает скрести чувство вины, и слова кажутся совершенно не к месту.

«Мне не стоило тащить тебя с собой той ночью. Мне вообще не стоило приводить тебя в АД. Я должна была что-то сделать…»

Она сворачивает пергамент и швыряет его в корзину.

Джинни пробует другой подход — решает рассказать о Флёр, но та, кажется, не поддаётся описанию. Затем набрасывает пару абзацев о Роне, Гермионе и Гарри, но, перечитав, сжигает пергамент.

Смита никогда не была в «Салоне», а квиддич её особо не интересовал, так что рассказать об этих сторонах своей жизни Джинни не может, а о Тобиасе она сама не хочет расспрашивать.

Визиты члены Ордена с их мрачными историями об исчезновениях магглов и странных нападениях вряд ли подходят для письма девушке, лежащей в больнице.

Том всегда любил такие игры.

Джинни напоминает себе, что нельзя быть уверенной, кто именно читает её письма в последнее время, и высасывает из пергамента чернила.

Думает написать о той ярости, что привезла домой из Хогвартса. О том, как в один момент всё хорошо — она смеётся, она спокойна, а в следующий миг всё это неожиданно накатывает волной. И почти всегда её гнев обрушивается на маму. Будто каждое её слово или действие наполняют Джинни этим сокрушительным удушающим раздражением.

Она старается сдерживаться, но мягкие упрёки папы, как в тот день на крыльце, то и дело всплывают в памяти. По крайней мере, она держит язык за зубами, изо всех сил старается делать то, что ей говорят, не топая ногами и не закатывая глаза. Но это трудно. Даже после всего, чему она научилась, контролируя эмоции в прошлом году. Ещё труднее быть ледником там, где раньше она была ребёнком. Тем самым ребёнком, который ничего не знал, ничего не умел и из-за этого жил беззаботной жизнью.

Так что теперь она постоянно твердит «Да, мам» — и это лучше, чем крики и боль в маминых глазах, которые лишь подливают масла в огонь. Но напряженные моменты всё равно неизбежны.

Она пытается написать об этом Смите, но каждый раз, перечитывая письмо, сгорает от стыда, потому что её слова звучат так, будто она капризный, избалованный ребёнок.

Ещё одно письмо остаётся незаконченным.

* * *

Одним ранним утром Рону приходит в голову гениальная идея сыграть в квиддич два на два. Проблема только в том, что их всего трое. Казалось бы, очевидное решение — уговорить Гермиону присоединиться. Рон пристаёт к ней уже целую неделю, становясь всё настойчивее и несноснее с каждым её отказом.

— Не заставляй Гермиону, — вздыхает Джинни.

Рон отрывается от своего занятия, а именно продолжает мучить Гермиону, впихивая ей в руки старую метлу из сарая. Джинни задаётся вопросом: неужели он действительно настолько бестолков, что не видит паники на её лице?

— Вы же с близнецами всегда втроём играли, — напоминает она ему.

Уши Рона мгновенно краснеют, и Джинни мысленно улыбается, зная, что их «игры» обычно сводились к жестокой версии «не давай мяч сопернику».

Гарри выглядит озадаченным.

— Разве ты с ними не играла, Джинни?

Она замечает, что он даже не спрашивает, почему Перси никогда не присоединялся.

— Конечно, нет, — пренебрежительно фыркает Рон. — Мы и понятия не имели, что она умеет летать. — Он хмурится, оглядывает её с ног до головы и вдруг спрашивает: — Если уж на то пошло, как ты вообще так научилась?

Джинни улыбается. Её братья и не подозревали, что она с шести лет тайком брала их метлы и тренировалась.

— Настоящий слизеринец никогда не раскрывает своих секретов, — отвечает она, постукивая пальцем по носу.

Рон закатывает глаза и бормочет что-то ругательное, но Джинни больше удивляет реакция Гарри: он смотрит на неё тем самым своим непостижимым взглядом. Только теперь в его глазах читается не тревога, а... облегчение. Будто он рад услышать, что она умеет хранить секреты.

Джинни моргает, вспоминая их разговор в прошлом году и его надломленный голос: «Смогла бы ты убить, если бы пришлось?» Похоже, она носит в себе гораздо больше его тайн, чем думала.

— Гермиона, — снова пристаёт Рон, размахивая метлой. — Нам нужен четвёртый игрок!

— Подожди, — говорит Джинни, разворачиваясь к «Норе». — У меня есть идея получше.

Недолгие поиски приводят её в в маленький сад перед домом, Флёр сидит в тени яблони, погружённая в чтение книги.

— Как у тебя с полётами на метле? — спрашивает Джинни.

Флёр с интересом поднимает на неё взгляд, в уголках губ затаилась лукавая улыбка.

— Настолько хорошо, насколько мне нужно.

Джинни указывает большим пальцем за спину:

— Хочешь помочь мне выставить мальчиков дураками?

— Разве это так сложно? — смеётся Флёр.

Она не особенно умело управляется с метлой, но хитра и беспощадна — именно то, чего Джинни и ожидала от чемпиона Турнира трёх волшебников. Флёр выбирает цели мудро, неожиданно возникая перед Роном под странными углами, лишая его дара речи ровно в тот момент, когда Джинни успевает проскочить мимо.

Гарри оказывается крепким орешком, но в игре один на один они довольно равны. Джинни просто более метко бросает мячи и увереннее атакует ворота. Хотя его скорость и непредсказуемые манёвры несколько раз застают её врасплох.

Матч заканчивается безнадёжной ничьей, и все четверо, запыхавшиеся и смеющиеся, валятся на траву.

— Пожалуй, — нехотя признаёт Флёр, — здесь не совсем уж ужасно.

Джинни смеётся, глядя в бездонную синеву летнего неба.

* * *

Лето входит в привычную колею, и на какое-то время начинает казаться, будто вернулись те золотые дни прошлых летних каникул, словно призраки Тома, Амбридж и смерти Сириуса просто не могут дотянуться до них здесь.

Джинни оставляет попытки написать письмо Смите. Кажется, ни о чём невозможно рассказать так, чтобы это имело смысл. Остаётся только писать о погоде, но опускаться так низко она отказывается.

Всё наладится, когда они обе вернутся в Хогвартс. Джинни в этом уверена.

Однажды воскресным утром ближе к концу лета «Нора» снова наполняется людьми. Билл, как и большинство выходных, приезжает навестить Флёр, но на этот раз с новостью, что их новый дом почти готов к переезду. Близнецы тоже заглядывают на воскресный бранч. И хотя мама всё ещё не может привыкнуть к длинным волосам Билла и тому, как Флёр не отпускает его руку, она явно рада видеть дом снова полным людей.

Они как раз заканчивают есть, когда на кухню влетают четыре совы с письмами из Хогвартса.

Маленькая серая сова с белой мордочкой и жёлтыми глазами приземляется прямо в тарелку Джинни. Та угощает её кусочком яичницы, после чего снимает письмо с лапки. Под краем стола она вскрывает конверт, уже ощущая внутри что-то тяжелое и явно лишнее, но не смея надеяться.

Мама замечает это и чуть не визжит от восторга:

— Значок старосты?

Джинни даже не пытается объяснить, что большинство слизеринцев нарочно избегают этой обязанности, что меньше всего сейчас ей нужно такое осложнение в жизни. Вместо этого она делает глубокий вдох и разжимает ладонь.

На ней лежит золотой значок капитана команды по квиддичу.

Мама мастерски скрывает мелькнувшее разочарование, обнимая дочь:

— Как чудесно, дорогая. Четверо старост и два капитана в семье!

Напротив Гарри демонстрирует такой же капитанский значок. Фред и Джордж переглядываются, глядя то на него, то на Джинни.

— Мы просто обязаны попасть на первую игру сезона.

* * *

На следующий день они все отправляются в Косой переулок, несмотря на мамины опасения, что там больше небезопасно. Исчезновение Олливандера потрясло многих. Джинни же просто рада, что у неё уже есть своя волшебная палочка, и невольно задумывается о том, что в этом году будут делать первокурсники.

Но даже наслушавшись всех жутких историй, никто из них не готов к тому, что увидит. Люди перебегают от магазина к магазину, стараясь не задерживаться на улице. На месте лавки Олливандера теперь лишь обугленная черная дыра. В кафе «Флориана» тёмно и тихо.

По молчаливому согласию, они как можно быстрее покупают книги и школьные принадлежности в заметно опустевших лавках.

Проходя мимо магазина товаров для квиддича, Джинни останавливается перед витриной, разглядывая новые дорогие мётлы. Теперь, когда она капитан команды, у неё наконец-то есть повод обзавестись собственной метлой.

— Может, зайдём? — спрашивает мама, засовывая руку в карман, словно взвешивая содержимое мешочка с деньгами.

— Вообще-то... — Джинни сама удивляется, что говорит это, да и все остальные тоже. — Школьная метла меня вполне устраивает.

— Мы можем себе это позволить, дорогая, — говорит мама, стараясь не выглядеть смущённой. Гарри, как всегда при разговоре о деньгах, незаметно отходит на несколько шагов.

— Я знаю, — отвечает Джинни. И это правда. Она знает, что они наскребут, наскребут и наскребут. Но дело не в этом. — Просто для меня было бы важно получить одну конкретную метлу. Как думаешь, мы могли бы выкупить мою школьную?

Мама всё ещё смотрит на неё с недоумением.

— Пожалуйста, — добавляет Джинни, проглатывая все остальные слова.

Ей вовсе не хочется объяснять, что школьная метла — это своеобразное напоминание о том, какой ценой даётся величие, и о путях, которыми она не хочет снова идти. Однажды она уже позволила себе ослепиться блеском шикарной метлы.

Больше никогда.

К счастью, мама не спрашивает о причинах, а просто кивает:

— Я напишу мадам Трюк.

Джинни улыбается, сжимая мамины руки:

— Спасибо.

— Лишь бы ты была счастлива, дорогая, — отвечает мама с тем самым взглядом «мою-дочь-уже-не-понять», который стал привычным этим летом.

Рон — единственный, кто прямо называет её сумасшедшей.

Джинни лишь отвечает ему приторно-сладкой улыбкой, от которой тот бледнеет.

Они направляются дальше по переулку к магазину близнецов, проходя мимо Гринготтса. В этой части, кажется, больше людей, Джинни замечает несколько знакомых лиц, среди которых выделяется одна особенно высокая фигура.

— Антония? — Джинни замирает на месте, затем шагает навстречу.

Та оборачивается, изумрудная мантия взвивается вокруг лодыжек.

— Джинни, — с улыбкой говорит она.

Её взгляд скользит по семье Джинни, идущей дальше по переулку, и если он задерживается на Гарри (Избранном, как пишут в газетах), Джинни этого не замечает.

— Хорошо проводишь лето?

Джинни пожимает плечами.

— Более-менее.

Антония тихо смеётся, будто прекрасно понимает, что скрывается за этим «более-менее».

— Джинни? — окликает её мама, наконец замечая, что потеряла свою младшую дочь.

Остальные уже заходят в магазин близнецов, а мама возвращается за ней.

— Мам, это Антония. Она... — Джинни запинается.

Антония играла такую важную роль в её жизни последние годы, но она всё ещё не уверена, что имеет право назвать её подругой. Скорее, наставницей, но поймёт ли мама, что она имеет в виду?

Антония не теряется и протягивает маме руку с приятной улыбкой:

— Мы учимся на одном факультете.

— О, — говорит мама, и Джинни прекрасно знает, о чём она думает: «слизеринка». Неловко пожимает Антонии руку. — Очень приятно познакомиться. Я мало кого из друзей Джинни знаю.

В этом признании кроется столько неловкости: что у Джинни и правда мало друзей, что её друзья кажутся маме людьми с другой планеты только потому, что они — слизеринцы, что Джинни скрывает от матери слишком многое.

Джинни прокашливается и спрашивает, пытаясь сгладить неизбежную неуклюжесть мамы:

— Закупаешься к школе?

— Просто небольшой перерыв в работе, — качает головой Антония. — Моя семья владеет книжным магазином.

— Правда? — Джинни машинально оглядывается в сторону «Флориш и Блоттс».

— В Лютном переулке, — уточняет Антония.

— А, — вырывается у Джинни раньше, чем она успевает сдержаться, и удивление в её голосе слишком очевидно.

— Что ж, — говорит Антония, поджав губы, — мне пора. Увидимся через пару недель?

Джинни смотрит, как та исчезает в Лютном переулке, и снова чувствует себя так, будто завалила важный экзамен.

— Пойдём, — говорит мама, направляя её обратно к ослепительно яркому магазину близнецов.

«Всевозможные волшебные вредилки» Уизли — это как если бы громкий шум влили прямо в глазные яблоки.

И это великолепно.

Фред и Джордж уже ждут их у входа в магазин вместе с Роном, Гермионой и Гарри. Они ведут их по помещению, останавливаясь то тут, то там, чтобы продемонстрировать те или иные товары.

— Наша новинка — набор «Чудо-ведьма», — говорит Джордж, когда они подходят к секции, которая вся безмерно розовая.

— Утончённо, — замечает Джинни.

Множество девиц визжат от восторга, разглядывая карликовых пушистиков и любовные зелья. Джинни замечает, что Гермиона тоже смотрит на них с нездоровым интересом.

— Это просто очень интересная магия! — оправдывается та, замечая её взгляд.

Джинни закатывает глаза и идёт дальше, пробираясь через узкие переполненные проходы. Она здоровается со знакомыми одноклассниками, в основном бывшими членами ОД. Ни Смиты, ни Тобиаса нигде не видно.

Чтобы отвлечься, Джинни исследует бесконечные полки с изобретениями братьев. Подумывает взять ещё одну пару Удивительней Ушей — они всегда пригодятся. Некоторое время разглядывает безголовые шляпы, размышляя, можно ли с их помощью скрыть свою личность. Хотя, с другой стороны, хорошее заклинание будет не менее эффективным и куда менее заметным. Но понятие «незаметность» явно не входит в словарь её братьев.

В глубине магазина находится небольшой отдел, где заметно тише.

— Это что, маггловские фокусы? — спрашивает Джинни, когда один из близнецов заходит вслед за ней.

— Ага, — отвечает Фред. — Не самый ходовой товар, но для определённых чудаков вроде папы заходит.

Джинни улыбается, вспомнив ещё одного чудака, который точно оценил бы такой подарок. Она берёт «Магический набор Мирафор» и тянется в карман за несколькими сиклями, которые так бережно хранила, но Фред просто машет рукой:

— Ранний подарок на день рождения, — говорит, когда она начинает протестовать.

Джинни целует его в щёку и называет слюнтяем. Фред только смеётся и заставляет её пообещать сказать Рону, что она заплатила за набор.

Она рада видеть, что близнецы преуспевают в деле, которое явно любят. Их магазин — словно оазис света, смеха и красок в мире, который становится всё мрачнее. Она не уверена, восхищаться ли этим или просто беспокоиться.

Так или иначе, перед уходом она крепко обнимает обоих братьев, а когда возвращается домой, то обнаруживает, что её карманы набиты пилюлями для прогулов и подозрительно выглядящими конфетами. Она воспринимает это как знак их веры в её способность быть скрытной — и напоминание не давать Филчу расслабляться.

И когда за ужином Рон внезапно превращается в канарейку, Джинни конечно же не имеет к этому никакого отношения.

Письма из Хогвартса и поход в Косой переулок, как всегда, являются четким сигналом окончания лета. Все вокруг неуловимо меняется, когда они готовятся вернуться к учёбе, увидеться с друзьями и вырваться из-под бдительного надзора родителей.

Но Джинни чувствует, что в «Норе» произошло нечто большее, чем просто завершение летних каникул. Всё приняло явно странный оборот.

Она достаточно наблюдательна, чтобы заметить, что Рон, Гермиона и Гарри исчезли на такое долгое время, что никакая жалкая отговорка вроде «мы просто заблудились среди полок» уже не сработает. Кроме того, Рон и Гермиона снова обмениваются этими слишком уж красноречивыми взглядами, полными тревоги, едва Гарри отворачивается. А сам Гарри... в его глазах появился тот напряжённый, почти одержимый блеск, который Джинни совсем не нравится.

Честно говоря, она редко догадывается, что именно замышляют эти трое, да у неё и своих проблем хватает.

Например, как объяснить Смите, почему не написала ей ни одной строчки за каникулы.

Когда они, наконец, отправляются к Хогвартс-экспрессу, легче не становится. Министерские машины и чопорные авроры — всё явно крутится вокруг Гарри, чьё раздражение растёт с каждой минутой. Джинни размышляет о том, что уж если ей тяжело переключаться между ролью самостоятельной школьницы и «ребёнка» дома, то насколько хуже должно быть ему. После долгого лета нормальной жизни в «Норе» снова стать Избранным, запертым в клетке чрезмерной опеки и контроля, которые доводит и без того натянутые нервы до предела.

Джинни старается быть максимально полезной и не мешаться под ногами. Разве что находит минутку, чтобы подставить подножку Рону, который всё ещё пялится на Флёр, как последний околдованный придурок. Она криво улыбается Флёр, глядя на растянувшегося на земле брата.

Флёр смеется и обещает писать.

Разумеется, одно только упоминание о письмах запускает в голове Джинни привычную спираль: в животе тяжелеет тот самый неприятный ком. Она одновременно не может дождаться встречи со Смитой — и боится её до дрожи.

Благодаря всем этим привилегиям с сопровождением они прибывают к Хогвартс-экспрессу раньше обычного. Джинни проходит весь поезд, но нигде не видит Смиту и в итоге садится в купе с Кэролайн и Асторией. Те обмениваются ничего не значащими любезностями, на которые Джинни почти не реагирует.

Время отправления уже почти подходит, когда Джинни наконец замечает Смиту в коридоре. Она вскакивает с места и машет рукой, привлекая внимание. Та кивает, приоткрывая дверь, но не успевает сделать и шага внутрь, как появляется Тобиас и легко берёт её за локоть.

— Привет, — говорит Джинни, чувствуя, как дрожит голос.

Вблизи ещё сильнее видна бледность Смиты и темные круги под глазами. «Она похудела», — думает Джинни.

Смита отвечает ей мимолетной улыбкой.

— Привет.

Они немного переминаются с ноги на ногу, а потом рассаживаются: Джинни рядом с Кэролайн, напротив Смиты и Тобиаса. Близко настолько, что слышно, как Тобиас наклоняется к Смите и спрашивает:

— Тебе удобно?

Взгляд, который та бросает на него в ответ, заставляет Джинни тут же отвернуться к окну.

— Как прошло лето? — спрашивает она, когда поезд трогается, отчаянно цепляясь за любую тему. И почти сразу же жалеет об этом, потому что знает, каким было лето Смиты: зелья, больница, болезнь.

Но до того как та успевает ответить, Тобиас встревает в разговор с оживлённым рассказом о своих каникулах, в котором на каждую правду приходится три лжи. Астория и Кэролайн только закатывают глаза и наклоняются друг к другу, обсуждая что-то свое.

— А у тебя? — наконец спрашивает Тобиас, исчерпав тему.

Джинни замирает, ощущая груз невысказанного.

— Ну знаешь… В основном квиддич, домашние дела и невеста брата.

Смита с интересом поднимает взгляд.

— Кто-то из твоих братьев женится?

Джинни кивает, собираясь рассказать о Флёр, но в дверях появляется испуганный второкурсник.

— Джинни Уизли? — спрашивает он дрожащим голосом.

— Да? — она бросает на него нетерпеливый взгляд. Ей не нравится, что её прерывают как раз в тот момент, когда разговор наконец перестает быть мучительно неловким.

Глаза мальчика расширяются, и он буквально впихивает ей в руку записку и мгновенно выскакивает из купе.

— Приятно видеть, что ты по-прежнему внушаешь ужас мелким детишкам, — усмехается Тобиас.

Джинни показывает ему неприличный жест и разворачивает записку.

Мисс Уизли,

Не окажете ли вы мне любезность присоединиться к обеду в купе С?

Искренне ваш, профессор Г. Ю. Ф. Слизнорт

Джинни раздражено хмурится, глядя на записку. Ей и так не хватило времени, чтобы преодолеть неловкость, не говоря уже о том, чтобы попытаться объяснить Смите что-то действительно важное. Хотя, с другой стороны, она вряд ли стала бы делать это в присутствии Тобиаса, который, как липучка, не отходит от нее ни на дюйм.

— Что там? — спрашивает Смита.

Джинни молча протягивает ей записку. Тобиас заглядывает через плечо и присвистывает.

— Ну надо же, мисс Уизли, выбиваетесь в люди?

— Наверное, это новый преподаватель защиты от тёмных искусств, — предполагает Смита, возвращая пергамент.

Джинни пожимает плечами, с хмурым видом глядя на записку.

— Но зачем ему понадобилась я?

— Есть только один способ узнать, — лениво замечает Тобиас.

Джинни вздыхает, понимая, что он прав. Да и отказать профессору она всё равно не может.

— Ладно, вернусь после обеда.

Она смотрит на Смиту, пытаясь передать… что-то, а та отвечает ей своим бесконечно спокойным взглядом.

Выйдя в коридор, Джинни проходит мимо купе Антонии, где сидят ещё несколько девушек из «Салона». Она машет рукой, но Антония довольна прохладно кивает в ответ.

Чудесная поездка. Просто великолепная.

Возле купе Слизнорта (и как ему удалось занять целый отсек?) Джинни сталкивается с Гарри и Невиллом.

— Привет, Невилл, — улыбается она. — Как провёл лето?

Он, пожалуй, первый человек за сегодня, кто искренне рад её видеть.

— Привет, Джинни. Всё было неплохо. А ты?

Она пожимает плечами.

— Ну, знаешь. Пришлось терпеть его компанию, — кивает она на Гарри, тот только закатывает глаза.

Джинни замечает, что у обоих в руках такие же записки, и с облегчением понимает, что не одна получила приглашение.

— Вы тоже? Есть идеи, к чему это всё?

Гарри кивает.

— Похоже, профессор Слизнорт любит… коллекционировать перспективных учеников.

Джинни приподнимает бровь, ей не очень нравится, как это звучит. Будто он ловит жуков и прикалывает их крылья к дощечке.

— Не совсем понимаю, зачем он позвал меня, — говорит Невилл.

Гарри хмурится, он всегда выглядит немного смущенно, когда Невилл пытается себя обесценить. Джинни без раздумий берет Невилла за руку.

— Ну, значит, новый преподаватель явно умнее предыдущего.

Невилл смущённо улыбается.

— Это не сложно.

— Пойдём, — смеётся она и дёргает его за рукав. — Может, хоть поедим нормально.

Они заходят в купе и сразу замечают, что всё пространство задрапировано роскошными тканями и уставлено удобными креслами. Сам Слизнорт выглядит как человек, который ценит комфорт, точь-в-точь как описал его Гарри. Профессор буквально сияет от удовольствия, усаживая их в кресла.

Быстрый осмотр показывает, что Джинни здесь единственная девушка. Это удивляет её куда больше, чем следовало бы, учитывая амбиции и таланты девушек из «Салона».

Несмотря на то, что она говорила Невиллу, вкус Слизнорта к «перспективным ученикам» оказывается… сомнительным. Взять хотя бы высокомерного Кормака МакЛаггена или подлого Блейза Забини, который, кажется, смотрит на Джинни с таким же отвращением, какое испытывает она сама, хотя настоящую ярость тот приберегает для Невилла и Гарри.

Единственный плюс Слизнорта в том, что он явно разочарован, осознав, что Маркус Белби, несмотря на семейные связи, — невероятно скучный тупой зануда. Может, профессор не совсем безнадёжен.

По мере того как Слизнорт опрашивает каждого, становится ясно, что у всех здесь есть знаменитые родственники, включая Невилла. Ну а Гарри... он просто Гарри. Избранный. Когда очередь доходит до Джинни, она всерьёз задаётся вопросом, какого чёрта вообще здесь делает.

— Ну а вы, мисс Уизли, — поворачивается он к ней с улыбкой, которая могла бы показаться дружелюбной, не будь она такой хищной. — Если верить слухам, вы можете стать следующей Гвеног Джонс! — Он наклоняется ближе, многозначительно похлопывая её по руке. — Я бы с радостью вас познакомил. У меня, знаете ли, всегда есть бесплатные билеты на все игры.

Джинни не уверена, что еда стоит таких жертв.

К счастью, обед заканчивается быстро: ученикам пора возвращаться, чтобы успеть переодеться в мантии до прибытия поезда.

— Да-да, — говорит Слизнорт, провожая их к выходу. — Я скоро разошлю приглашения на первый ужин!

Джинни замечает, что он прощается не с каждым, и это хоть немного её радует — похоже, Белби на следующий ужин не позовут. Кормак всё ещё донимает Гарри рассказами о квиддиче, пока они идут по коридору, а Невилл и Джинни следуют за ними.

Первым они подходят к купе Гарри и Невилла. Внутри, устроившись с книгой, сидит Луна.

— Привет, Луна, — говорит Джинни.

— Ты постриглась, — замечает та вместо приветствия. — Надеюсь, ты была осторожна, когда убирала состриженные волосы?

— Конечно, — улыбается Джинни, понимая, что Луна, скорее всего, имеет в виду не только риск, связанный с Оборотным зельем.

Луна кивает и возвращается к чтению.

Гарри всё ещё стоит в дверях, уставившись на что-то в дальнем конце коридора. Джинни высовывается как раз вовремя, чтобы увидеть, что Блейз скрывается в следующем вагоне.

Гарри засовывает руки в карманы.

— Я просто... — начинает он рассеянно, а потом его взгляд падает на Джинни, будто он только что вспомнил о её присутствии, — провожу Джинни до её купе.

Он кивает, будто это совершенно логично.

И нет, в этом нет никакой логики.

Но Невилла, похоже, это не смущает, потому что он просто машет рукой и заходит внутрь, оставляя их одних в коридоре.

— Пойдём, — говорит Гарри, хватая Джинни за руку. — Сюда.

— Гарри, я прекрасно помню, где находится моё собственное купе, — говорит она, вырывая руку.

— А, да, — он выглядит немного смущённым, но не менее решительным. — Тогда идём. Нельзя опаздывать.

Он быстрым шагом устремляется вперёд. Джинни с трудом сдерживается, чтобы не спросить, не свихнулся ли он окончательно, и ускоряется, чтобы догнать его.

В следующих купе в основном сидят рейвенкловцы, дальше начинаются слизеринские. Они приближаются к отсеку, где собрались Блейз, Драко и его подпевалы, и Гарри внезапно замедляет шаг.

— Я думала, ты провожаешь меня? — говорит Джинни, и пазл наконец складывается. Ей не очень нравится, что он использует её как прикрытие для слежки за Драко.

Гарри моргает:

— О, да. Конечно.

Он действительно ужасный лжец.

Стоит отдать ему должное, он всё же провожает её до следующего вагона, где Смита и Тобиас всё так же сидят, будто приклеенные друг к другу.

— Вот мы и пришли, — хлопает Гарри её по плечу и тут же разворачивается, даже не попрощавшись.

«Мальчишки», — думает Джинни, качая головой.

Глубоко вдохнув, чтобы собраться с духом, она заходит в купе.

* * *

Остаток пути Тобиас в основном валяет дурака, а Джинни никак не может придумать хоть какую-то стоящую тему для разговора. Когда поезд, наконец, останавливается, это даже кажется почти облегчением.

Собираясь выходить, она замечает Драко, который в одиночестве стоит в купе. Это само по себе довольно странно, потому что что вокруг него всегда крутятся его подпевалы. Он поднимает голову, их взгляды встречаются. Его рука тянется к предплечью, тому самому месту, где он когда-то оставил на её коже послание чернилами.

Джинни ждёт, что он заметит золотой значок на её мантии, что он хоть как-то отреагирует на него, может, даже разозлится, но он просто отворачивается, будто она не стоит его времени.

Впрочем, такое безразличие — это, наверное, лучшее, на что она может сейчас надеяться.

Она разворачивается и уходит.

Снаружи у ворот её встречает усиленная охрана, включая дементоров, патрулирующих вокруг линии ограждения. Джинни сжимает пальцами волшебную палочку в кармане. Даже несмотря на то, что теперь она умеет вызывать Патронуса, ей бы очень хотелось никогда больше в жизни не видеть дементоров.

Настоящее потрясение, впрочем, еще впреди, когда она направляется к ожидающим их каретам. Оглядевшись, пытается понять, куда исчезли Смита и Тобиас.

«Неведение — это своего рода блаженство», — думает она, встречаясь взглядом с угольно-чёрными глазами фестралов, впряженных в кареты.

Рядом появляется Луна.

— Пойдём, — говорит она, бережно берет Джинни за локоть и подводит к карете. — Они, на самом деле, очень милые.

Но даже если это и так, Джинни всё равно предпочла бы, чтобы они оставались невидимыми.

* * *

На пиру, как обычно, царит полный хаос: распределение первокурсников, воссоединение друзей и горы еды.

Гарри заметно опаздывает. Более того, когда он наконец появляется в Большом зале, становится ясно почему: его мантия и лицо покрыты кровью. Джинни хмурится, когда слышит, как в дальнем конце стола Драко о чем-то бурно злорадствует, и имя Гарри то и дело проскальзывает в его насмешках.

«Проведу Джинни до её купе», ну да, как же.

Она ловит его взгляд и скрещивает руки на груди, давая понять, что не одобряет его поведение. Честно говоря, что бы с ним ни случилось, похоже, он хотя бы отчасти заслужил это.

Гарри хмурится и отводит взгляд.

Остаток пира проходит без происшествий. Единственный примечательный момент — это когда Дамблдор представляет Слизнорта в качестве нового профессора зельеварения. А не защиты от тёмных искусств. Которая достается Северусу Снейпу. За преподавательским столом Снейп выглядит так, будто Рождество наступило раньше времени, что пугает по многим причинам.

— Будет интересно, — замечает Тобиас, набивая рот пирогом с патокой.

Без сомнений.

* * *

Приподнятое настроение после долгой разлуки не покидает всех даже в слизеринской гостиной: вокруг стоит гвалт, кто-то дурачится, кто-то распаковывает вещи, создавая привычный хаос. Тишина наступает только поздней ночью, когда девушки в их спальне наконец успокаиваются. Джинни чувствует, что у неё наконец-то появился шанс.

Она садится на край кровати Смиты, испытывая невероятное облегчение от того, что наконец-то у них есть возможность поговорить наедине. Пришло время попытаться объяснить, оправдать отсутствие писем.

Но не успевает она толком устроиться, как Смита поднимается на ноги.

— Мне нужно в больничное крыло, — говорит она.

Джинни растерянно смотрит на неё.

— Что?

— Принять зелье.

Джинни кривится, гадая, перестанет ли она когда-нибудь чувствовать себя виноватой.

— Ага. Ладно.

Смита натянуто улыбается.

— Хочешь, я пойду с тобой? — выпаливает Джинни, вскакивая с постели.

— Нет, это может затянуться. — Уже в дверях она оборачивается. — Но спасибо, что предложила.

Джинни возвращается в постель. Лежит, уставившись в старый, но такой знакомый полог, и говорит себе, что не сомкнёт глаз даже всю ночь, если понадобится.

Но засыпает гораздо раньше, чем Смита возвращается.

* * *

На следующее утро начинаются уроки. Первой в расписании у них стоит защита от тёмных искусств, и именно им выпало стать первыми учениками, которым профессор Снейп наконец-то преподаст свой якобы любимый предмет. Новый курс и новый класс, но Джинни все равно не ждёт больших перемен.

Однако Снейп начинает с проникновенной речи о Тёмных искусствах, о том, как они коварны, как адаптируются для атаки на личность, как требуют не только силы, но и хитроумия, чтобы противостоять им. Не то чтобы он был другим на зельях, но сейчас становится очевидно, что ему действительно нравится этот предмет. Джинни ловит себя на абсурдной мысли, что, кажется, впервые видит настоящего Снейпа.

И, конечно, тут он всё портит, когда произносит самые страшные слова, какие только можно услышать на любом уроке:

— Уберите всё, кроме перьев.

Многие в классе явно надеялись, что в этом году у них будет хоть что-то толковое на занятиях защиты от тёмных искусств.

Снейп медленно проходит по классу, его мантия едва заметно колышется при каждом шаге.

— Ваше обучение в области защиты от темных искусств до сих пор было в лучшем случае бессистемным. Вам пришлось иметь дело с трусом, чудовищем и предателем, не говоря уже о прочем.

Джинни задаётся вопросом, к какой категории Снейп относит Амбридж.

— Навёрстывать упущенное — задача почти невыполнимая, но я отношусь к ней серьёзно. И вы тоже должны.

Он останавливается, обводя класс взглядом, который не оставляет сомнений, что меньшего он не потерпит.

— А вы не боитесь проклятия, сэр? — раздаётся чей-то голос с заднего ряда.

Снейп лишь холодно приподнимает бровь в ответ на этот вопрос, но, что удивительно, не наказывает смельчака. Хотя, если подумать, в этом нет ничего удивительного, ведь все ученики здесь — слизеринцы. В отличие от зельеварения, с гриффиндорцами они теперь не пересекаются на уроках ЗОТИ. Джинни раньше не задумывалась, насколько это может изменить ситуацию.

Снейп подходит к своему столу в передней части класса.

— Честно говоря, меня куда больше беспокоит перспектива того, что вы провалите СОВы и выставите меня посмешищем. Именно поэтому мы начнём с выяснения того, что вы знаете, а что нет.

По выражению его лица становится ясно, что он ожидает провала от большинства присутствующих.

На столе появляется внушительная стопка бумаг. Это письменный тест, самый длинный из всех, которые Джинни когда-либо доводилось видеть.

Класс дружно стонет. Снейп, разумеется, остаётся невозмутимым.

— У вас один час.

Джинни смотрит на Смиту, надеясь разделить с ней молчаливое сочувствие, но та смотрит в другую сторону — на Тобиаса, который с презрительной усмешкой разглядывает свой лист.

Джинни вздыхает и переключает внимание на свой.

Первые три страницы она знает практически идеально. Дальше встречаются вопросы, которые она хотя бы узнаёт, и понимает, что это материал явно не уровня СОВ. Джинни задумывается, насколько глубоко ей стоит демонстрировать свои знания, чтобы потом не пришлось объяснять, где она этому научилась.

Она задумчиво грызёт кончик пера и случайно поднимает глаза — прямо в тот момент, когда Снейп наблюдает за ней. Почти как будто знает, о чём она думает.

Джинни покачивает головой, посмеиваясь над собственной глупой мнительностью, и снова концентрируется на тесте.

* * *

Остаток дня проходит в смертельно скучных уроках. На истории магии профессор Биннс, кажется, даже не заметил летних каникул и продолжал монотонно бубнить все эти месяцы. После обеда — сдвоенное зельеварение, где Слизнорт наглядно демонстрирует, что играет в любимчиков не только наедине. В начале он откровенно льстит Джинни, а остальное время бдительно высматривает скрытые таланты среди учеников. Как и все остальные преподаватели, он заваливает их таким количеством домашних заданий, что этого с лихвой хватило бы на месяц.

А ведь это только первый день, но к ужину Джинни чувствует себя настолько измотанной, что готова заснуть прямо в пудинге.

В Большом зале она намеренно садится напротив Томпсона. Она не собирается держать его в неведении, как в прошлом году поступил с ней Блетчли. К тому же, ей понадобится его помощь. (И лишь отчасти это связано с тем, что, зайдя в зал, она застывает на месте, увидев, как Тобиас что-то накладывает на тарелку Смиты, словно она какой-то инвалид.)

— Как вообще можно задавать столько домашки в первый же день? Это точно должно быть незаконно! — жалуется Джинни, с грохотом опускаясь на скамью напротив Томпсона.

Тот отрывает взгляд от тарелки.

— Год сдачи СОВ — это сущий ад, — сочувственно замечает он.

— Держу пари, год сдачи ЖАБА ещё хуже, — бросает Джинни, изучающе глядя на него.

Как ни странно, хоть на поле она легко читает его действия, вне его она частенько не может понять, о чём тот думает.

Томпсон лишь пожимает плечами.

— Что есть, то есть.

Джинни смотрит на него ещё несколько секунд, а затем понимает, что нужно просто задать прямой вопрос, чтобы получить ответ.

— Но у тебя же останется время на квиддич, да?

Томпсон задерживает взгляд на ней, в его глазах мелькает что-то нечитаемое.

— Конечно... если в команде найдётся для меня место.

Джинни выдыхает, и её плечи расслабляются.

— Отлично.

Понадобится хотя бы один человек на её стороне, если она хочет хоть как-то справиться с ролью капитана. Драко и его подпевалы наверняка устроят ей достаточно проблем. Она подтягивает к себе несколько блюд и начинает накладывать еду.

После ужина Смиты нигде не видно. Как, впрочем, и Тобиаса. Нет их ни в Большом зале, ни в гостиной.

Сменив тактику, Джинни окидывает взглядом комнату в поисках других знакомых лиц, но никого из «Салона» не видит. Она смотрит на потайной вход, гадая, следует ли постучать или просто войти. И пустят ли её вообще? Она бывала там всего несколько раз, и то всегда в компании Антонии.

Решив не торопиться, Джинни устраивается в кресле с хорошим обзором входа в «Салон» и ждёт. Примерно пятнадцать минут спустя мимо проходит Миллисента.

Не самый идеальный вариант, но, с другой стороны, Джинни очень старалась быть более дружелюбной к ней.

— Привет, Миллисента, — говорит она, спеша следом.

Та лишь что-то невнятно мычит в ответ, и это уже прогресс по сравнению с откровенной подозрительностью и враждебностью, которые вызывало такое приветствие в прошлом году.

— Хорошо провела лето?

Миллисента бросает на неё взгляд, который, кажется, призван напомнить, что они не подруги и её лето — не дело Джинни.

«Ну да, конечно», — мысленно вздыхает она.

Миллисента открывает дверь, и Джинни, слишком увлёкшись своими мыслями, даже не успевает заметить, сделала ли та что-то особенное, чтобы её отпереть. Вот же чёрт.

— Ты идёшь? — оборачивается Миллисента, глядя на Джинни так, будто та сошла с ума.

— А? Да, конечно, — поспешно отвечает Джинни, следуя за ней вниз по лестнице.

В «Салоне» собрались почти все, кроме пары девушек, окончивших школу в прошлом году. И никто не выглядит удивлённым её появлением. Антония поднимает глаза со своего места на диване, и Джинни приподнимает подбородок, отказываясь выглядеть незваной гостьей, которая вот-вот получит пинка под зад. Уголок губ Антонии дёргается, и в этой полуулыбке читается что-то ироничное и понимающее, после чего она возвращается к своей книге.

Джинни выдыхает и направляется поздороваться с сёстрами Кэрроу.

Когда она наконец возвращается в спальню, полог вокруг кровати Смиты плотно задернут, а в комнате царит тишина.

* * *

На следующее утро Джинни почти проспала завтрак, а Бриджит и Хелена не сочли нужным её разбудить. Что, впрочем, неудивительно: она никогда не была их любимицей. Остаётся только Смита... Но осознание, что та вынуждена вставать на рассвете ради похода в больничное крыло, не слишком улучшает настроение Джинни.

В общем, к тому времени, как она опускается на место рядом с Тобиасом на маггловедении, её настроение далеко не солнечное.

— Где Смита? — спрашивает она, оглядываясь.

Тобиас странно на неё поглядывает:

— Ей пришлось бросить маггловедение ради ухода за магическими существами. Ты же знаешь?

— А, ну да, точно, — отзывается Джинни так, будто просто забыла, а не слышит об этом впервые.

Но правда в том, что Смита ни словом ей не обмолвилась.

Тобиас прищуривается, будто собирается что-то добавить, но Джинни уже отворачивается, делая вид, что роется в сумке. Жалкая уловка, но она просто не хочет, чтобы он объяснял. Она не должна узнавать такие вещи о своей лучшей подруге от кого-то другого.

До конца урока они не разговаривают.

Следующие — чары, и Джинни, не особо раздумывая, садится рядом с Луной.

Она не смотрит ни на Смиту, ни на Тобиаса.

* * *

Если в жизни Джинни и было что-то по-настоящему надёжное, что всегда помогало обрести почву под ногами, так это квиддич. Всё свободное время, кроме уроков и редких визитов в «Салон», она посвящает подготовке отборочных испытаний.

Её так захватывает процесс — называть упражнения, следить за каждым игроком в воздухе, — что она даже забывает нервничать. Однако она замечает вопиющее отсутствие некоторых игроков и знает, что она не единственная.

Драко в этом году будто сквозь неё смотрит, лишь тот один странный взгляд в поезде выдаёт, что он вообще замечает её существование. Похоже, он нашёл себе куда более увлекательное занятие. Окончательное подтверждение тому — его отсутствие на отборочных. Даже привычная снисходительная манера болтаться на поле внезапно испарилась, словно квиддич для него больше не существует.

Джинни уже настроилась на битву с Крэббом и Гойлом и вполне была уверена, что сможет объективно оценить даже этих двоих. Но испытывать свою беспристрастность так и не пришлось: подпевалы Драко тоже сочли, что у них есть дела поважнее.

Джинни не чувствует облегчения, хотя и пытается убедить себя в обратном. У неё нет времени размышлять о Малфое и его головорезах, сейчас все её силы направлены на формирование команды практически с нуля. Перспектива одновременно вдохновляет и пугает: полная свобода действий означает и полную ответственность. Из прежнего состава остаётся только Томпсон.

К счастью, она уже знает, кто должен стать третьим охотником, и отборочные лишь подтверждают этот выбор. Вейзи заметно улучшился за прошлый год и теперь явно выглядит даже лучше Уоррингтона. Единственный другой претендент на позицию охотника — Уркхарт. По некоторым параметрам он, возможно, даже лучше Томпсона. Безусловно, он быстрее, но при этом невыносимо заносчивый осёл, а им нужна команда, а не сольные выступления. Томпсон уже знает все комбинации, и ей крайне необходимо иметь в команде хотя бы одного человека, который понимает, что делает.

В тандеме с охотниками ей удается увидеть, что Мартин и Гилберт по-прежнему остаются лучшими кандидатами на позицию вратаря. В конечном счете Мартину удаётся отбить чуть больше мячей, а вот Гилберт явно не может справиться с нервами. Ещё одно решение, принятое без особых колебаний.

С выбором загонщиков всё куда сложнее. Идеально, конечно, найти слаженную пару, но не каждой команде везёт получить своих Фреда и Джорджа. Даже Крэбб с Гойлом при всей их тупости и неповоротливости работали как две стороны одной (пусть и весьма бестолковой) монеты. Из нынешних кандидатов большинство примерно одного уровня, разница лишь в стиле и темпераменте.

Джинни внимательно изучает крепкого шестикурсника Тристама Бассентвейта. Он, конечно, немного похож на бандита, но не злой. Он яростно носится по полю с какой-то даже радостной одержимостью, демонстрируя впечатляющие силу и точность ударов битой. Что-то подсказывает, что следует выбрать Бассентвейта, а затем подобрать к нему максимально подходящего напарника.

Но быть загонщиком — значит не просто обладать грубой силой и беспощадностью. Идеальная пара должна работать как единый механизм, предугадывая действия друг друга, и это далеко не всегда требует полного физического сходства. Она вспоминает книгу, которую дал ей Тобиас в прошлом году: там говорилось о синергии противоположностей. О том, как контрастные стили могут создавать идеальный баланс.

Взгляд Джинни снова и снова возвращается к низкорослому третьекурснику Грэхэму Причарду. В его глазах читается стальная решимость, которая ей импонирует. Он станет тихой гаванью для бурного нрава Бассентвейта. Да, Грэхэм младше и неопытнее, но зато его стиль ещё не устоялся, а значит, в этом есть потенциал. На бумаге такой дуэт выглядит абсурдно нелепым. Это определённый риск, конечно, пусть и просчитанный, но Джинни никогда не искала лёгких путей.

Когда отборочные испытания заканчиваются и все игроки расходятся, Джинни всё ещё взвешивает варианты. Она медленно направляется в Большой зал вместе со всеми, но весь обед проводит, записывая мысли и идеи в маленький заветный блокнот.

После обеда она возвращается на поле, чтобы понаблюдать за отборочными Рейвенкло. Остальные капитаны присутствовали на её испытаниях сегодня утром, так что узнать, с кем придётся столкнуться в этом сезоне, просто логично.

Устроившись на трибунах, Джинни листает записи, и решение постепенно обретает чёткие очертания.

Через некоторое время появляется Гарри, небрежно засунув руки в карманы.

— Малфой в этом году не играет, да? — спрашивает он слишком уж непринужденно, явно пытаясь выглядеть менее заинтересованным, чем это есть на самом деле.

Джинни поднимает взгляд от записей. Это их первый разговор после того отвратительного эпизода в поезде, и первое, что он делает, это спрашивает о Драко?

— Явился проводить меня до гостиной? — язвительно осведомляется она.

Гарри морщится:

— Нет.

Джинни театрально прижимает руку к груди, хлопая ресницами:

— Но вдруг я заблужусь?

Он на мгновение закрывает глаза, потирая переносицу:

— Ладно. Ты своего добилась.

Джинни хмыкает и возвращается к своим записям.

— Хорошо.

Гарри нерешительно переминается с ноги на ногу, будто пытаясь определить, насколько ему здесь не рады. Конечно, он вёл себя как полный идиот, но она, как сестра Рона, давно привыкла к глупости мальчишек.

— Ой, да садись уже, — раздражённо бросает она. Смотреть на него снизу вверх неудобно, уже даже шея затекла.

— Что?

Она выразительно закатывает глаза.

— Ты ведь пришёл посмотреть отборочные, верно?

— А, — спохватывается он, усаживаясь рядом. — Да.

Джинни великодушно подавляет смешок.

— Твои отборочные в следующую субботу, — говорит она, поскольку видит, что он явно хочет о чём-то поговорить, но топчется на месте.

— Да, — оживляется он с явной радостью.

Она возвращается к записям, машинально рисуя что-то на полях.

— Как думаешь, Рон пройдёт?

— Надеюсь, — вздыхает Гарри.

Сложный выбор. Технически Уркхарт, возможно, и сильнее Томпсона, но собирать команду с нуля — задача не из лёгких. Хотя бы один опытный игрок в составе — уже огромное облегчение.

— У тебя, похоже, большой выбор охотников, — замечает Гарри, словно понимая её сомнения.

Джинни кивает.

— Можешь забрать Уркхарта, — шутит она.

Гарри наклоняется, заглядывая в её записи. Она едва сдерживается, чтобы не прикрыть рукой имена. Скоро всё равно все узнают.

— Сибазаки, да? — спрашивает он, глядя на её выбор ловца.

Джинни мгновенно напрягается.

— Я знаю, она не самый очевидный вариант.

— Да, — соглашается Гарри. — Не самый очевидный. — Уголки его губ дёргаются в усмешке. — Я очень надеялся, что ты не обратишь на неё внимание.

Казалось бы, ей должно быть все равно, что думает Гарри, но почему-то это даже приятно. То, что кто-то ещё видит потенциал в хрупкой Рейко Сибазаки.

— Что, боишься конкуренции? — подкалывает она.

Гарри улыбается, качая головой:

— Давай начистоту: любой будет лучше Малфоя.

Но тут же его лицо темнеет, словно он вспомнил что-то неприятное.

— Я, кстати, не знаю, — невзначай бросает Джинни.

Гарри поворачивается к ней, вопросительно вскинув брови.

— Почему Драко не играет, — уточняет она.

— А, — отзывается он, и в его глазах что-то застывает жёсткое, что ей не очень нравится.

— А тебе-то что? — спрашивает она, скорее из любопытства.

Она не слепая, прекрасно знает, что Гарри и Драко питают друг к другу лютую ненависть, но сейчас Гарри кажется почти одержимым этим.

Гарри задумчиво смотрит на неё долгие секунды, его губы приоткрываются, будто он собирается что-то сказать, но в последний момент передумывает.

— Наверное, неважно, — наконец отвечает он.

Джинни почти уверена, что он лжёт.

Внизу на поле начинаются отборочные испытания. Они молча наблюдают, как команда отрабатывает приёмы, вполголоса обсуждая сильные и слабые стороны игроков.

— Чжоу по-прежнему очевидный выбор, — замечает Джинни.

Гарри не отвечает, но его лицо искажает странная гримаса.

На поле тем временем один из потенциальных загонщиков чуть не выбивает себе мозги собственной же битой, и Джинни невольно морщится.

— Идеальный кандидат, — саркастично замечает Гарри.

— И определённо облегчил бы нам жизнь, — соглашается она.

По мере продолжения испытаний становится очевидно одно, что Рейвенкло в этом году будет очень быстрой командой.

Джинни и Гарри переглядываются, оба понимая, что работа им предстоит нелёгкая.

* * *

На следующей неделе Снейп с явным удовольствием объявляет всему классу, что результаты их тестов оказались удручающими. Кажется, его совершенно не волнует, что это была внезапная проверка без возможности подготовиться, да ещё после долгих летних каникул. Вместо этого он вводит ускоренный коррекционный курс, пообещав повторное тестирование в конце месяца.

— И на этот раз я не буду столь снисходителен, — предупреждает он.

Как и все, Джинни получает за тест неудовлетворительную оценку, хотя, возможно, намеренно ошиблась в некоторых вопросах. Однако Снейп, кажется, каким-то образом догадывается, что она, Смита и Тобиас значительно опережают остальной класс. Он никогда не выделяет их открыто, но и не выглядит удивлённым, когда они без труда справляются с заклинанием, которое не получается у большинства.

Однажды во время одного из хаотичных практических занятий Снейп подходит к ней.

— Я слышал, вы умеете вызывать Патронуса, — произносит он, и она с абсолютной уверенностью понимает, что он знает о её участии в АД.

— Не телесного, сэр, — отвечает она, осознавая, что лгать бессмысленно. — Мне так и не удалось достичь этого.

— Понятно, — говорит он, уголки его губ дёргаются.

Он переходит к следующему ученику прежде, чем она успевает сделать глупость и спросить, что именно он, по его мнению, понял.

Зельеварение тоже преподносит сюрпризы, но совершенно иного рода. Смита всегда была хороша в зельях, но нынешняя её уверенность в работе с ними — это нечто большее. Не только Джинни замечает перемену: Слизнорт подходит к их столу, заглядывая в идеально переливающееся содержимое котла Смиты.

Смита моргает со слегка отсутствующим видом.

— Джинни научила меня всему, что я знаю, — и беззастенчиво лжёт сквозь зубы.

Джинни резко поворачивается к ней, удивлённо приподнимая брови, но Смита лишь невинно улыбается в ответ.

— Значит, вы не только восходящая звезда квиддича, мисс Уизли? — восклицает Слизнорт, даже похлопывая в ладоши от восторга.

Джинни натянуто улыбается, понимая, что любые опровержения бесполезны. Слизнорт обожает, когда его «коллекция» превосходит ожидания.

— Лучше ты, чем я, — бормочет Смита, когда он наконец отходит к следующему столу.

— Ты слишком много общаешься с Тобиасом, — недовольно бурчит Джинни.

Смита бросает на неё непонятный взгляд и возвращается к своему зелью.

* * *

В субботу утром Джинни наблюдает за отборочными Гриффиндора. Первым тревожным звоночком становится невероятное количество людей на поле. На её собственных испытаниях для Слизерина собралось всего шестнадцать человек.

Здесь же набралось минимум сорок желающих.

Гарри выходит на поле и в замешательстве останавливается при виде толпы. Джинни почти одновременно с ним понимает, в чём дело: его щёки пылают от смеси смущения и злости.

Дальше начинается настоящий сумасшедший дом, полный хихикающих девчонок и фанатов, которым гораздо больше интересен Избранный, чем квиддич.

Гарри явно не готов к такому повороту и беспомощно пытается навести порядок, причем совершенно безуспешно. В какой-то момент он бросает в её сторону панический взгляд, на что Джинни лишь смеётся.

На что, чтобы выгнать с поля девушек, которые даже не учатся в Гриффиндоре, и отправить их обратно на трибуны, уходит уйма времени. За спиной Джинни то и дело раздаются перешёптывания о любовных зельях и Избранном. Она лишь закатывает глаза.

Основная часть отборочных проходит без происшествий, если не считать досадный промах Кормака МакЛаггена, пропустившего элементарный бросок, видимо, из-а недостатка концентрации. Этот прокол, однако, играет на руку Рону, сохраняющему место вратаря. Джинни искренне рада и за брата, и за Гарри.

После обеда начинаются отборочные Хаффлпаффа. Гарри снова садится рядом с ней, время от времени бросая настороженные взгляды на девушек, которые до сих пор не покинули трибуны.

— Тебе стоит быть поаккуратнее с тыквенном соком, — с готовностью советует Джинни.

Гарри лишь устало вздыхает в ответ.

В замок Джинни возвращается уже поздно вечером и, наскоро перекусив в почти опустевшем Большом зале, прямиком отправляется в библиотеку, где в авральном режиме дописывает одно из эссе.

Когда она наконец добирается до спальни, там уже царят тишина и темнота. Остановившись у постели Смиты, она прислушивается, но различает лишь размеренное дыхание.

Джинни поворачивается к своей кровати.

В конце третьей учебной недели Слизнорт устраивает свой первый ужин для для так называемого «Клуба слизней». Это название раздражает Джинни по множеству причин.

Но отказаться она не решается, и когда наступает назначенный час, собравшись с духом и настроившись на предстоящий неловкий вечер, она является в апартаменты профессора. Неудивительно, что комнаты оказываются просторными, забитыми удобной мебелью и полками с фотографиями и изящными безделушками, словно гигантская выставка достижений. В стороне накрыт длинный стол с белоснежной скатертью, свечами и дорогим фарфором.

Первой, кого она замечает, оказывается Гермиона. Джинни не удивлена, что та попала в список гостей. Даже Слизнорт не мог не заметить самую умную ведьму их поколения, когда она прямо перед его носом. Для этого нужно быть полным болваном.

Гермиона с огромным облегчением смотрит на Джинни.

— Я так рада, что ты здесь! Приходить одной на такие мероприятия — сущий ад!

— Гарри не пришёл? — уточняет Джинни.

Слизнорт, должно быть, в отчаянии без своей главной звезды.

— Отработка у Снейпа, — качает головой Гермиона.

Джинни удивлённо приподнимает бровь, но та только отмахивается:

— Всё ещё не умеет держать язык за зубами в его присутствии.

Джинни фыркает. Окинув взглядом комнату, замечает, что из первоначальной группы, собранной в поезде, кое-кого не хватает. Белби, что неудивительно. А вот отсутствие Невилла…

— И Невилла тоже нет?

— Не думаю, что его приглашали, — снова качает головой Гермиона.

Джинни недовольно морщится. Она прекрасно знает, как Невилл может нервничать в некомфортных ситуациях. Правда, только в обычной жизни — в настоящих передрягах, вроде того хаоса в Отделе Тайн, он держался молодцом. Видимо, Слизнорт так и не разглядел в нём эту разницу.

Дверь открывается, и Джинни удивлённо замечает Антонию в сопровождении высокого парня из Рейвенкло. Не то чтобы Антония не заслуживала внимания. Джинни всегда считала её выдающейся. Просто подобные мероприятия кажутся совершенно не в её вкусе.

В этот момент появляется Слизнорт, подталкивая к ним рейвенкловку с четвёртого курса:

— Мисс Уизли, мисс Грейнджер, очень мило, что вы пришли! Вы знакомы с Мелиндой Боббин?

Мелинда Боббин, как выясняется, очаровательна примерно так же, как очарователен гиппогриф перед тем, как съесть вас. Джинни выдерживает ровно столько, сколько требует простая вежливость, после чего тактично делает круг почёта, чтобы поздороваться с Антонией.

— Умный манёвр, — замечает симпатичный рейвенкловец, стоящий рядом с Антонией, когда Джинни присоединяется к ним.

Она смотрит на него с недоумением.

— Мелинда, — поясняет он. — Гениально беспощадна.

Он произносит это как комплимент. Что ни говори, но одной вещью у рейвенкловец всё же стоит восхищаться: они никогда не прикидываются дурачками.

— А ты разве нет? — спрашивает Джинни, замечая в нём что-то необъяснимо располагающее.

Он ухмыляется ей одной стороной рта, что странным образом делает его ещё более привлекательным.

— Я беспощадно гениален. Это совсем другое.

Она не уверена, что он её не дразнит.

— Лукас, — он протягивает руку.

— Джинни, — пожимает её.

— Да, — кивает он. — Небольшой проект Антонии.

Безмятежное выражение лица Антонии не меняется:

— В этом твоя проблема, Лукас. Ты всё воспринимаешь как проект.

Он пожимает плечами:

— Не вижу проблемы. Что есть жизнь, как не один бесконечный эксперимент?

Антония дарит ему снисходительную улыбку, которую Джинни редко видела на её лице, и говорит:

— Некоторые из нас называют это дружбой.

В этот момент раздаётся сигнал к началу ужина, и все рассаживаются за столом.

* * *

Джинни не то чтобы испытала особое облегчение, когда Крэбб и Гойл не явились на отборочные. Если бы они действительно оказались лучшими кандидатами, она бы нашла с ними общий язык. Она умеет отодвигать личное ради команды. Но те предпочли не приходить вовсе — и что ж, её загонщики и без того вполне хороши, если даже не лучше прежних, так что она не придала этому особого значения.

Пока эти двое громил не начали распускать слухи, что не стали пробоваться только потому, что не хотят быть в команде проигравших. А с Джинни в роли капитана, по их мнению, они могут быть только сборищем неудачников.

Глупо и по-детски, и большинство прекрасно знает, на что Джинни способна на поле. Но это всё равно задевает её. Может, она и хорошая охотница, но что она знает о том, как быть капитаном?

Первая тренировка проходит не слишком удачно. Что ж, в конце концов, они же новая команда.

Но вторая, третья и четвёртая не лучше. Она срывается на Рейко, называет Вейзи идиотом. Команда просто никак не может сработаться.

Томпсон явно хочет что-то сказать — и действительно, он задерживается после тренировки.

— Ты пугаешь Рейко, — бросает он ей в лицо, словно готов смириться с её неумелым капитанством, но не с тем, что она третирует их ловца.

— С Рейко всё в порядке, — отмахивается Джинни.

Он качает головой:

— Ты действительно этого не видишь?

— Чего именно?

— Какая ты пугающая.

Джинни уже готова рассмеяться, решив, что он издевается, но его серьёзное выражение лица останавливает её.

— Да что, во имя Мерлина, ты несёшь?

— Я говорю о Джинни Уизли, — отвечает он бесконечно терпеливым тоном. — Наследница Слизерина. Капитан квиддичной команды. Хитрая и безжалостная девушка «Салона».

Джинни машинально качает головой. Неужели кто-то еще помнит то фиаско с Тайной комнатой? И капитанов по квиддичу было полно — никто их не боялся. А что до «Салона»... Теодора была поистине пугающей. Антония — тоже, по-своему. Но Джинни? Она совсем не похожа на них. Она всего лишь неуклюжая девчонка, которая редко соображает, что делает. Неужели Томпсон этого не видит?

Он по-прежнему пристально смотрит на неё, словно ждёт, что она сама во всём разберётся.

— Ты же не выглядишь испуганным, — пренебрежительно говорит она, пытаясь дать ему понять, насколько он ошибается.

Он поджимает губы и выглядит почти разочарованным.

— Значит, ты просто недостаточно внимательно смотришь.

Она не успевает ничего ответить, как он разворачивается и уходит.

Джинни остаётся стоять посреди поля, остро ощущая тревожную вибрацию метлы в руке, которая будто реагирует на бурю эмоций, клокочущих внутри. Вскочив на неё, она стремительно взмывает в небо.

Она летит яростно, быстро и безрассудно, пока пот не начинает стекать по шее, а пальцы не немеют от крепкой хватки на древке.

Бросив взгляд вниз, она замечает одинокую фигуру, стоящую в центре поля и наблюдающую за её полётом. Сделав последний быстрый круг вокруг трибун, Джинни резко выравнивается метлу и приземляется на траву.

Глубоко вдохнув, она пытается обуздать бушующие мысли, и только потом подходит к Гарри.

— Извини, — говорит она, вымученно улыбаясь, затем вытирает пот со лба. — Похоже, уже началось твоё время для тренировки.

Он отмахивается от её беспокойства:

— Я пришёл раньше.

Джинни кивает, понимая, что он, скорее всего, просто проявляет вежливость. Или, возможно, действительно напуган, если Томпсон прав.

— Тогда я не буду тебе мешать.

Гарри хмурится и неловко протягивает руку, словно хочет её остановить.

— Ты в порядке?

Она собирается сказать «да», просто солгать и пройти мимо, но неожиданно для самой себя останавливается и признаётся:

— Я всё порчу.

Гарри выглядит удивлённым её признанием так же, как и она сама, ведь она не планировала этого говорить. Но в его взгляде нет ни намёка на презрение, он не отмахивается от её переживаний, будто она говорит глупости. Вместо этого внимательно и серьёзно смотрит на неё и спрашивает:

— Ты про квиддич?

Джинни кивает.

— Быть капитаном. Я просто… я ужасна. Кто-то совершил огромную ошибку.

Гарри качает головой.

— Ты всегда была великолепна в квиддиче.

Она слабо улыбается.

— Но это не значит, что я умею вести за собой команду.

Он кивает, будто признаёт её правоту.

— Сомневаюсь, что у кого-то получается с первого раза. — Он вздыхает. — Я вот, например, вообще без понятия, что делать.

— Довёл уже кого-нибудь из своих до слёз? — спрашивает она.

Гарри моргает, на его лице мелькает удивление.

— Нет. Хотя Рон однажды был к этому очень близок.

Её губы искривляются в невесёлой улыбке.

— Что происходит на самом деле? — спрашивает он. И это звучит так, будто ему не всё равно, будто он действительно хочет понять, а не просто поддерживает беседу.

— Все они хорошие игроки. Просто они не… — она беспомощно разводит руками.

— Не могут сработаться?

— Да.

Гарри ободряюще улыбается.

— Ещё рано. Сезон только начался, да и команда у вас почти полностью новая.

Она кивает, понимая, что это разумные доводы. Вот только что ей с этим делать? Джинни нервно грызёт ноготь, в миллионный раз прокручивая всё в голове.

— Бьюсь об заклад, Флинт никогда бы не взял Бассентвейта и Грэхэма. А Блетчли наверняка…

— Хватит, — резко обрывает её Гарри.

Джинни удивлённо поворачивается к нему.

Впервые за всё время он не выглядит смущённым или растерянным. Наоборот, наклоняется к ней, жестикулируя с необычной для него уверенностью.

— Ты не можешь так делать. Нельзя постоянно думать о том, как поступили бы Флинт или Блетчли. Ты — не они.

Она вздыхает. Разве не в этом вся проблема?

— Слушай, я знаю, что это трудно. Я и сам иногда ловлю себя на таких мыслях. Но теперь капитан — я, а не они. И я никогда не смогу быть им так же хорошо, как они. Зато собой я могу быть лучше, чем кто-либо другой, — продолжает он с хмурым видом, как бы обдумывая сказанное. — Если в этом есть хоть какой-то смысл.

Джинни хочет улыбнуться его путаному объяснению, но не может, потому что оно звучит слишком разумно.

— Я должна поступать так, как поступила бы Джинни, — говорит она, ощущая, как внутри что-то встаёт на свои места.

— Именно, — отвечает он с лучезарной улыбкой, явно радуясь, что она его понимает. — Тебя выбрали капитаном. Так что делай всё по-своему.

— А если у меня нет своего пути?

Он похлопывает её по руке.

— Если кто-то и сможет разобраться, так это ты, Джинни.

Она странно тронута его уверенностью.

— Ты уверен, что должен так помогать врагу? — шутит она. Наверное, ему было бы выгоднее дать ей утонуть в собственных ошибках.

Улыбка сползает с его лица, а глаза на мгновение задерживаются на ней.

— Ты мне не враг.

Они смотрят друг на друга, и Джинни вдруг приходит в голову странная мысль, что Гарри совсем не выглядит испуганным, как ни всматривайся. Она легонько ударяет его в плечо.

— Может и так, но в первой игре я тебя всё равно размажу по полю.

Гарри моргает, но быстро приходит в себя, расплываясь в широкой ухмылке:

— В твоих мечтах.

— Эй! — кричит кто-то позади них. Они оборачиваются и видят Рона, выходящего на поле. — Никаких разговоров с врагом!

Гарри и Джинни переглядываются и одновременно начинают хохотать.

— Чего вы, придурки, ржёте? — недоумевает Рон.

— Да так, просто у тебя смешная физиономия, — небрежно отмахивается Джинни.

Рон отвечает неприличным жестом. Джинни качает головой и поворачивается к Гарри.

— Спасибо, — говорит она.

Он лишь пожимает плечами.

— Всегда пожалуйста.

Она перехватывает метлу и уже собирается уходить, но вдруг останавливается:

— Рон?

— А? — он оборачивается к ней.

— Я… пугающая?

Тот, даже не моргнув глазом, отвечает:

— Ещё как..

У неё нет этому объяснения, но почему-то она улыбается.

* * *

Решив всё исправить, Джинни начинает с Рейко. Она всё ещё не знает, как быть капитаном, но может для начала признать, что нынешний подход не работает. В первую очередь — это её попытки притворяться, будто она точно знает, что делает, и упорное нежелание показать хоть малейшую слабость.

Возможно, небольшая искренность пойдёт на пользу.

Заметив девушку в общей гостиной, Джинни направляется к ней.

— Рейко?

Когда та резко оборачивается, как и ожидалось, в её глазах явно читается страх.

— Да? — голос звучит напряжённо, всё её тело вытягивается по струнке.

Джинни подавляет раздражение, сохраняя нейтральное выражение лица.

— У тебя есть немного времени?

Глаза Рейко расширяются.

— Прямо сейчас?

— Да. Если ты не против.

Рейко вскакивает на ноги.

— Конечно! Мне нужна метла?

Джинни качает головой.

— Я подумала, что мы могли бы прогуляться к озеру.

Это предложение, кажется, вызывает у Рейко ещё большее беспокойство.

— О… ладно.

Они молча выходят из замка, пока Джинни обдумывает, что сказать. Рейко первая не выдерживает тягостного молчания.

— Я знаю, что совершенствуюсь недостаточно быстро, — выпаливает она, сжимая руки перед собой. — Но если бы у меня был ещё один шанс…

Джинни останавливает её жестом, хмурясь при виде паники:

— Рейко. О чём ты?

— Ты же выгоняешь меня из команды, да? — спрашивает та с несчастным видом.

Джинни вздыхает, чувствуя себя глупо. Она не подумала, что Рейко может таким образом воспринять её внезапное желание поговорить по душам.

— Нет, Рейко. Я не выгоняю тебя из команды.

— О, — говорит она и выглядит явно озадаченной. — Тогда что?

Джинни качает головой и продолжает спускаться к озеру.

— Похоже, я облажалась с командой так же, как и со всем остальным.

Рейко ускоряет шаг, чтобы поравняться с Джинни, и смотрит так, будто у неё внезапно выросла вторая голова.

— Что ты имеешь в виду?

— Слушай, я никогда раньше не была капитаном и, честно говоря, понятия не имею, что делаю, — говорит Джинни. — Наверное, я срывалась на тебе, и это было несправедливо. Я позвала тебя сюда, чтобы извиниться. Надеюсь, ты сможешь меня простить.

Рейко выглядит потрясённой:

— Это я всё время косячила!

Джинни хочется скорчить гримасу.

— Нет, это не так. Ты учишься. Тебе пришлось осваивать всё очень быстро, но ты отлично справляешься.

— Правда? — спрашивает Рейко, глядя на неё с такой трогательной надеждой, что у Джинни сжимается сердце.

— Правда, — говорит она, внезапно осознавая, что ей стоит почаще так говорить. Она просто не привыкла задумываться о том, как её слова влияют на других. Но, возможно, именно в этом и заключается суть лидерства.

Спустившись к берегу озера, Джинни смотрит прямо на Рейко.

— Я подумала... Может, мы могли бы учиться этому вместе?

Рейко несколько секунд молчит, затем кивает.

— Да. Думаю, у нас получится.

Начало положено.

* * *

Дверь класса трансфигурации с грохотом распахивается, и шестикурсники потоком вываливаются в коридор. Джинни смещается в сторону, чтобы лучше видеть, но при этом стараясь оставаться в тени. Первым она замечает Рона — его рыжие волосы сразу бросаются в глаза. Он оживлённо спорит с Гермионой, а Гарри идёт чуть позади.

Гарри оглядывается и, заметив её, слегка улыбается. Она пристально смотрит на него и едва заметно кивает в сторону двери за своей спиной — немой вопрос. Его глаза слегка расширяются, он озирается, но в конце концов кивает в ответ. Джинни задерживается ровно настолько, чтобы увидеть, как он что-то говорит Рону и Гермионе, а затем проскальзывает в пустой класс.

— Джинни? — Гарри заглядывает внутрь, осматривая помещение.

— Здесь.

— Всё в порядке?

Она отмахивается.

— Да-да, всё нормально.

— Ладно.

Гарри выглядит немного смущённым, и она его прекрасно понимает. Она ведь редко когда сама ищет с ним встреч. Если вообще когда такое было.

— Слушай, — начинает она, набрав в грудь побольше воздуха. — Я знаю, что не имею права тебя об этом просить, и ты можешь смело отказаться.

Гарри приподнимает бровь.

— Отказаться от чего?

Джинни начинает расхаживать по классу, скрестив руки на груди.

— Дело в том, что я — хороший охотник. Я потратила много времени на изучение этой позиции. И мне вполне по плечу роль вратаря, потому что они связаны между собой. Да и загонщики мне более-менее понятны, — она морщится. — Но вот в чём проблема... Я ничего не понимаю в позиции ловца.

Она останавливается и смотрит на него.

— И я подумала… Гарри.

На его лице всё ещё читается лёгкое недоумение, но он заметно расслабляется, в уголках губ играет улыбка.

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе разобраться с позицией ловца.

— Да, — кивает она. — Я подумала, может, посоветуешь какую-нибудь книгу или что-то в этом роде. Или, например, какие-нибудь известные матчи для изучения.

— Книгу? — переспрашивает он, будто это самая безумная вещь, которую он когда-либо слышал.

— Ну да, знаешь, такие штуки со страницами и буквами? — она складывает ладони, изображая раскрытую книгу.

Гарри игнорирует её сарказм (верный признак, что он слишком долго общался с Уизли).

— Я никогда не учился по книгам, — признаётся он.

Джинни хмурится.

— Серьёзно?

Он качает головой, будто эта мысль ему в голову не приходила.

— Вуд просто дал мне пару советов. Всё остальное... инстинкты, наверное.

— О, — Джинни на секунду теряется. — Тогда прости, что отвлекла тебя.

— Может, я могу помочь по-другому, — предлагает он.

— Например? — спрашивает она, скептически прищурившись. Инстинкт — не то, чем можно поделиться.

Гарри на мгновение задумывается.

— Ну, я мог бы ответить на твои вопросы. Или поговорить с Рейко.

Он удивительно услужлив. Даже слишком.

— Зачем тебе это? — подозрительно спрашивает она, вглядываясь в его лицо.

Гарри явно веселит ее реакция.

— Ты что, пытаешься меня отговорить?

— Нет… — протягивает она. — Просто...

— Просто что?

Джинни выдыхает.

— Это не в твоих интересах.

Гарри смотрит на неё так, будто это мысль даже не приходила ему в голову.

— Разве?

Джинни закатывает глаза.

— Одно дело — не быть врагами, Гарри. И совсем другое — игнорировать тот факт, что через несколько недель мы будем играть друг против друга.

Гарри пожимает плечами.

— Рон говорит, что у меня комплекс спасателя.

Он произносит это так спокойно, будто его полностью устраивает этот факт, будто помогать другим в ущерб себе — самая естественная вещь на свете.

— Иногда, — качает головой Джинни, — вы, гриффиндорцы, совершенно непостижимы для меня.

Гарри смеётся.

— Поверь, это взаимно.

Она показывает ему язык, но не даёт увести тему в сторону.

— Так о чём идёт речь? Парочка советов?

— Конечно, — легко соглашается он. — Может, встретимся на поле как-нибудь?

Джинни моргает, потому что это куда больше, чем она ожидала.

— Серьёзно?

— Как насчет четверга перед завтраком? — предлагает он, пожимая плечами.

В такое раннее время там точно никого не будет, и это явный намёк на то, что Гарри всё же осознаёт последствия своего предложения, что немного успокаивает.

— Договорились, — говорит она.

— Отлично, — он направляется к двери. — Мне пора, а то Рон с Гермионой решат, что я потерялся.

— Конечно, — отзывается Джинни.

Она смотрит ему вслед, но не может избавиться от ощущения, что каким-то образом использует его в своих интересах.

— Гарри, — вдруг окликает она, лихорадочно размышляя.

Он оборачивается.

— Да?

— Передай Демельзе, что «Искусство войны» Сунь-Цзы может показаться ей интересным. У меня есть экземпляр, если захочет почитать. — Кэти Белл, может, и опытная охотница, но именно у Демельзы есть настоящий потенциал. — И скажи ей перестать выдвигать плечо вперёд. Это слишком выдаёт направление броска.

Гарри сначала удивлён, но потом его выражение становится задумчивым и сосредоточенным, и когда он в таком состоянии, ей гораздо комфортнее.

— Обязательно передам, — кивает он. — Увидимся в четверг?

— Ага, — отвечает она, провожая его взглядом.

Теперь остается только уговорить Рейко.

* * *

Вытащить Рейко из постели на рассвете и уговорить спуститься на поле оказалось простейшей частью затеи. Она с отвратительным энтузиазмом готова жить, дышать и спать квиддичем — ещё одна черта, которая Джинни в ней нравится.

Проблемы начинаются, когда Рейко видит, кто ждёт их на поле, небрежно опираясь на метлу.

— Зачем здесь Гарри Поттер? — подозрительно шипит она, мгновенно настроившись на враждебность, словно предполагает, что он пришёл шпионить.

— Я его позвала, — спокойно отвечает Джинни.

Глаза Рейко округляются, словно ей только что предложили сразиться с троллем.

— И с какой стати, во имя Мерлина, ты это сделала?

Джинни делает глубокий вдох, стараясь сохранять терпение:

— Он лучший ловец школы.

Рейко упрямо скрещивает руки на груди.

— Ну и что?

— Рейко, — с укором говорит Джинни. — Если ты хочешь стать великим ловцом, это твой шанс. Я одна не смогу тебе помочь.

Рейко всё ещё хмурится.

— А откуда нам знать, что он не будет просто издеваться надо мной? Ну, знаешь, даст плохой совет?

Джинни усмехается.

— Он же гриффиндорец, — напоминает она. — Скорее всего, врать ему просто в голову не придёт.

Или, по крайней мере, он бы просто сразу отказался.

— Верно, — признаёт Рейко и наконец-то выглядит чуть менее напряжённой.

— Да ладно, он делает мне большое одолжение, так что слушай внимательно и веди себя прилично.

Рейко кивает, но всё ещё выглядит так, будто её ведут на казнь.

Честно говоря, Джинни и сама не до конца понимает, почему Гарри согласился помочь. Но, наблюдая, как он спокойно объясняет что-то Рейко, как его лицо оживляется, когда он говорит о том, что явно любит, она вспоминает АД. Может быть, Гарри тоже скучает по тем временам.

Он действительно прекрасный учитель — терпеливый, но не снисходительный. Даже Рейко, кажется, нехотя признаёт, что узнала много полезного за эти полчаса.

— Спасибо, Гарри, — говорит она, пожимая ему руку.

— Не за что, — улыбается он.

Рейко направляется в сторону замка, но останавливается, заметив, что Джинни не следует за ней.

— Я тебя догоню, — говорит та, махнув рукой.

— Ладно, — Рейко одаряет их обоих многозначительным взглядом. — Увидимся позже.

Когда Рейко скрывается из виду, Джинни поворачивается к Гарри с улыбкой:

— Это было... действительно здорово. Огромное спасибо.

Гарри смотрит себе под ноги, и вдруг становится очевидно, что он немного смущён.

— Пустяки.

Она касается его руки.

— Серьёзно. Для меня это много значит.

Поддавшись импульсу, она быстро наклоняется и целует его в щёку. Затем тут же отстраняется, смущённо улыбаясь.

— До скорого.

Она уже собирается вернуться в замок, но его рука останавливает её.

— Джинни.

— Да? — она оборачивается.

На его лице появляется выражение, от которого ей вдруг необъяснимо хочется зажмуриться, но она заставляет себя стоять на месте и ждать.

Гарри сглатывает, убирает руку, и это выражение исчезает, будто никогда и не существовало.

— Может, я как-нибудь посоветуюсь с тобой насчёт Демельзы?

Джинни заставляет себя не хмуриться от недоумения, вместо этого выдавливая нейтральную улыбку:

— Конечно. В любое время.

Гарри засовывает руки в карманы.

— Отлично.

— Пока, — говорит Джинни, пытаясь отогнать ощущение, что она не столько идёт к замку, сколько убегает.

* * *

К началу октября тренировки по квиддичу наконец начинают приносить плоды, и Джинни не единственная, кто это замечает. Томпсон подходит к ней, когда все уходят с поля, и легонько толкает локтем.

— Рад, что ты наконец поняла.

Она искоса смотрит на него.

— Поняла что?

— Что ты потрясающе играешь в квиддич и идеально подходишь на роль капитана.

Джинни всё ещё не уверена в этом, но она старается. В конце концов, Гарри оказался прав: лучше искать свой собственный путь, чем гнаться за неуловимой целью стать точной копией предшественников. Если уж ей суждено разбиться и сгореть, то она хочет сделать это, оставаясь собой.

Томпсон изучает её лицо и качает головой, будто читает мысли:

— Ты просто иногда слишком много думаешь.

С этим наблюдением он направляется к замку, а она лишь смотрит ему вслед.

По вечерам Джинни привыкла поджидать Кэролайн и Асторию у выхода из Большого зала после ужина. Астория с радостью обсуждает музыку, стоит лишь проявить немного интереса, но Кэролайн по-прежнему молчалива. Джинни невольно вспоминает ту восторженную первокурсницу, которая смотрела на неё, как на квиддичную легенду.

Вернувшись в гостиную, они спускаются в «Салон», где проводят остаток вечера. Когда Джинни не общается с девушками, она с почти болезненной одержимостью штудирует книги по квиддичной стратегии, изучая все позиции, но особенно сосредоточившись на ловце, чтобы развить то, что узнала от Гарри. Обычно, когда она поднимается наверх, общая гостиная уже пуста, а в спальне царят тишина и темнота.

— Знаешь, — как-то вечером замечает Антония, — для каждого «Салон» значит что-то своё, но мало кто использует его просто как место, где можно спрятаться.

Джинни отрывает взгляд от книги.

— Я не…

Антония останавливает её красноречивым взглядом и как бы говорит: «Обманывай себя, если хочешь, но не считай меня дурой».

Джинни вздыхает, опускаясь обратно в кресло. В последнее время у неё действительно есть причина проводить здесь так много времени.

И к квиддичу она не имеет никакого отношения.

* * *

Как всегда, на уроке чар царит контролируемый хаос. В классе удивительно шумно от громкого карканья ворон, учитывая, что они как раз должны осваивать заклятие тишины.

Джинни смотрит в окно. Листья начинают желтеть, и она ловит себя на мысли, что прошло уже четыре недели, а у неё так и не нашлось времени для серьёзного разговора со Смитой. Она бросает взгляд через класс, где та сидит с Тобиасом и Терри Бутом.

— Ты когда-нибудь точно знала, что облажалась, но не понимала, как это исправить? — спрашивает Джинни.

Напротив Луна взмахивает палочкой, и ворона перед ними замолкает на полуслове. Птица топчется на месте, снова пытаясь каркнуть — клюв раскрыт, шея вытянута, но звука нет. Джинни её отлично понимает.

Луна так надолго сосредотачивается на заклинании, что Джинни уже решает, что ответа не получит. Но затем та неожиданно по-совиному моргает (только одна она умеет так) и поворачивается к Джинни:

— Если ты уже знаешь, что сделала не так, почему бы просто не исправить это?

Очередной взмах палочки — и заклятие снимается. Ворона оглушительно каркает в сторону Джинни, и звук кажется укоризненным.

— Ой, да заткнись ты, — бормочет она.

* * *

Проходит ещё три дня, когда Джинни, наконец, собирается с духом. В воскресное утро она решительно подходит к Смите за завтраком и предлагает:

— Пройдёшься со мной к озеру?

Та удивлённо поднимает взгляд, вилка замирает на полпути ко рту.

— Только мы вдвоём, — уточняет Джинни, бросая предупреждающий взгляд на Тобиаса, который уже открывает рот. Он тут же захлопывает его и выглядит при этом не столько обиженным, сколько настороженным.

Смита всё ещё задумчиво разглядывает свою тарелку.

— Пожалуйста, — добавляет Джинни, потому что, зайдя так далеко, она уже не заботится о том, насколько жалко выглядит.

— Хорошо, — говорит Смита, аккуратно складывая салфетку ровными третями. — Через двадцать минут?

Джинни кивает.

— Встретимся у главного входа.

Менее чем через полчаса они идут к озеру вместе, и это всё оказывается ещё более неловко, чем Джинни представляла. Собравшись с духом, она понимает, что есть только один способ сделать это.

— Чем ты занималась в последнее время? — выпаливает Джинни.

Смита пожимает плечами, и Джинни уже думает, что та просто отделается ничего не значащей фразой про уроки. Но вместо этого она глубоко вдыхает и говорит:

— Я помогаю мадам Помфри.

Словно это что-то, что она слишком долго держала в тайне. И это последнее, чего ожидала услышать Джинни.

— Что?

Смита кивает, её щёки слегка краснеют.

— Я провела всё лето в больнице Святого Мунго.

Джинни это прекрасно знает, и сердце в груди снова болезненно сжимается от чувства вины. Но Смита продолжает, слова льются всё быстрее:

— Я многое узнала: сначала просто хотела понимать, что происходит, потом от скуки. Но неожиданно оказалось, что это действительно интересно. — Она качает головой, словно сама себе не верит. — Я просто чувствую, что нашла наконец своё призвание, понимаешь?

Это, наверное, самый длинный монолог, который Джинни когда-либо слышала от Смиты, и это красноречивее любых слов.

Джинни слишком долго видела только следы болезни. Как она могла не заметить новый блеск в её глазах? Энергию, с которой та теперь говорит? Или она просто была ослеплена своей идеей насчёт Тобиаса?

Смита никогда не была ни плохой, ни особенно выдающейся ученицей. Скорее равнодушной, кроме тех редких случаев, когда предмет её действительно интересовал. Но теперь Джинни видит искру настоящего увлечения.

Это многое объясняет. Почему Смита бросила маггловедение. Где проводила всё свободное время. Внезапные успехи в зельеварении. Джинни останавливается и смотрит ей прямо в глаза.

— Я хотела тебе рассказать, — негромко произносит Смита.

Джинни понимает, что сама не оставила ей такой возможности.

— Мне так жаль, что я не писала.

Смита отводит взгляд.

— Почему?

— Я просто не знала, что сказать, — Джинни качает головой. По крайней мере, Смита заслуживает честности. — Я не могла найти достаточно хороших слов, чтобы извиниться.

— За что? — хмурится Смита.

— За проклятие! — вырывается у Джинни. Всё это накатывает на неё — беспомощность, злость, всепоглощающий страх. — За то, что не остановила его, за то, что вообще втянула тебя. За всё!

Смита, кажется, лишь становится спокойнее перед лицом яростный вспышки Джинни.

— То, что случилось в Отделе Тайн, не твоя вина, Джинни.

— Как ты можешь так говорить?

— Могу, — отвечает она, и что-то в её тоне даёт понять, что Смита сердится. — Я не делаю ничего против своей воли, Джиневра Уизли. И я достаточно умна, чтобы понимать риски своих решений и жить с их последствиями.

Джинни отшатывается, будто получив пощечину от осознания, ещё более неприятного, чем то, которого она пыталась избежать.

— Мерлин... — вздыхает она. — Я каким-то образом вывернула все так, словно всё это опять про меня, да?

Не про то, через что прошла Смита, не про то, что всё это для неё значит, а про то, как Джинни не могла с этим справиться.

Смита долго смотрит на неё.

— Наверное, как-то так.

Джинни делает несколько шагов в сторону, снова не находя слов, чтобы извиниться за свою слепоту. Она несколько минут смотрит на озеро, затем возвращается к Смите.

— Расскажи мне всё.

Они садятся под деревом у озера и говорят почти час, а потом снова погружаются в уютное молчание. Делятся всем — об обучении Смиты у мадам Помфри, о квиддиче, об их семьях, о её болезни, о «Салоне». Обо всём.

Кроме одного.

— А как дела с Тобиасом? — спрашивает Джинни, зная, что это именно тот самый дракон, вокруг которого они все танцуют и не решаются подступиться.

Смита снова краснеет.

— Хорошо.

— Правда?

— Правда. Очень хорошо.

Джинни изучает её лицо, находя в нём все те мельчайшие признаки счастья, и говорит:

— Я рада за вас.

— Правда? — Смита пристально смотрит на неё.

— Да, честно, — Джинни берёт её за руку.

Они смотрят друг на друга, и Джинни понимает, что обе осознают, как сильно отношения Смиты с Тобиасом всё изменили. И что теперь с этим придётся жить.

Джинни улыбается.

— Только не позволяй уговорить себя делать за него домашку.

— Джинни, — укоризненно качает головой Смита, — уж тебе ли меня не знать. Это я уговорила его делать мою.

Они смеются, прислонившись спинами к дереву.

— Раз в месяц, — вдруг твёрдо говорит Джинни. — Как минимум раз в месяц мы должны находить время для такого. Неважно, насколько заняты или какой кругом творится дурдом.

— Раз в месяц, — обещает Смита, сжимая её руку.

Этого будет достаточно.

* * *

Отношения со Смитой не возвращаются в прежнее русло моментально, но после откровенного разговора всё становится проще. Конечно, это означает, что когда Смита предлагает превратить первый поход в Хогсмид в подобие двойного свидания с одним из друзей Тобиаса, Джинни не может найти в себе сил отказаться.

Так Джинни оказывается сидящей рядом с Кираном Харпером в кафе мадам Паддифут.

Как будто недостаточно находиться в месте, которое выглядит так, словно розовое кружево блевануло на все стены, так еще и подозрения Джинни насчёт её кавалера полностью подтверждаются.

Киран Харпер — идиот.

Джинни искренне не понимает, зачем тот вообще согласился на это свидание, учитывая, что он явно до сих пор обижен из-за того, что не получил место ловца. И чем больше он говорит (точнее, чем чаще его руки тянутся к ней, пока он несёт всякую чушь), тем больше она убеждается в правильности своего выбора.

Напротив Смита и Тобиас непринуждённо беседуют, оставив её один на один с настойчивыми ухаживаниями Харпера.

Чего только не сделаешь ради дружбы.

Через час этого мучительного фарса Джинни поднимает взгляд и замечает, как Тобиас наблюдает за ними с выражением, граничащим со злорадством.

И тогда до Джинни начинает доходить.

Тобиас в этот момент отодвигает стул.

— Может, прогуляемся?

На улице Смита отводит Джинни в сторону. Она так сияет от счастья, что когда та спрашивает:

— Хорошо проводишь время?

Джинни лишь улыбается и беззастенчиво лжёт:

— Конечно. Это была отличная идея.

Она почти уверена, что слышит, как Тобиас фыркает, прикрываясь «чиханием» в рукав.

Затем Смита и Тобиас их покидают. Джинни остаётся бродить по улице с Харпером, мечтая оказаться где угодно, только не здесь. Она пытается сначала деликатно, а потом всё менее тонко отвязаться от него, но он, похоже, слишком глуп, чтобы понять намёк. Вдруг она замечает Томпсона, проходящего мимо с какой-то рейвенкловкой. Когда он оказывается достаточно близко, Джинни ловит его взгляд и беззвучно шевелит губами:

— Спаси меня.

Но Томпсон, которому она безоговорочно доверяет прикрывать свою спину на поле, лишь ухмыляется и оставляет её на произвол судьбы.

Придурок.

Избавиться от Харпера ей удаётся только после мучительного возвращения в замок, и не без того, чтобы он не попытался буквально «съесть» её лицо. (Она не настолько великодушна, чтобы назвать это безобразие поцелуем).

Она не уверена, что, по мнению Харпера, она ему должна: то ли за это свидание, то ли за то, что не взяла его в команду, но теперь у него появилась ещё одна причина её ненавидеть, а именно из-за её мощных проклятий и полного отсутствия страха их применять.

Переступив через его распластанное тело, Джинни направляется в Большой зал на ужин.

Когда она заходит в зал, там уже вовсю обсуждают новую сплетню: что-то о том, как Кэти Белл пострадала от какого-то тёмного артефакта по дороге в замок. Джинни бросает быстрый взгляд на гриффиндорский стол, где хмурый Гарри что-то горячо шепчет Гермионе, сидящей рядом с упрямым видом.

Однако внимание самого Гарри приковано не к Гермионе. Он пристально смотрит на Драко.

Наконец, появляются слегка раскрасневшиеся Смита и Тобиас. Джинни великодушно делает вид, что ничего не замечает, и быстро рассказывает им последние новости.

— Кому понадобилось проклинать Кэти? — спрашивает Смита.

Джинни сама в это не верит, но невольно вспоминает все те ужасные выходки, которые предшествовали прошлогоднему матчу против Гриффиндора. Впрочем, тут же отмахивается от этих мыслей. Её команда другая. Они могут быть хитрыми, но не жестокими.

Никто не стал бы чуть не убивать человека из-за квиддичного матча. Здесь явно что-то другое.

После пудинга Смита уходит в больничное крыло. Тобиас переглядывается с Джинни и бормочет какую-то нелепую отговорку про библиотеку. Она улыбается ему в ответ, будто верит. Будто не понимает совершенно очевидного, что он от неё просто убегает.

Дав ему небольшую фору, Джинни следует за ним в коридор. Он явно направляется не в библиотеку. Она идёт следом, и, решив, что это место подойдёт не хуже любого другого, бросает ему в спину заклинание подножки, наблюдая, как он неуклюже шлёпается на пол.

— Ну ты и кретин, — говорит Джинни, стоя над распростёртым Тобиасом.

Несколько учеников с мимолётным интересом смотрят на них, но никто не спешит помогать Тобиасу. Они не настолько глупы.

Джинни тычет в него палочкой.

— Поверить не могу, что ты так со мной поступил.

— Понятия не имею, о чём ты, — заявляет Тобиас, и его слова прозвучали бы куда более правдоподобно, если бы он не корчился от смеха.

— Вы же даже не друзья с этим болваном, да? — обвиняет она.

Тобиас качает головой, держась за живот, пока от смеха не сползает к стене.

— Харпер? Да что ты, Мерлин с тобой, ни в коем случае. Он же идиот.

Как бы Джинни ни злилась, с этим не поспоришь.

— Да уж, и ещё какой, — соглашается она, опуская палочку.

От этого Тобиас хохочет ещё громче, и, представив, как это всё выглядело со стороны, Джинни тоже сдаётся и начинает смеяться. Она сползает по стене, чтобы сесть рядом с ним.

— Мерлин... — выдыхает она, когда, наконец, берёт себя в руки.

— К твоему сведению, — Тобиас вытирает выступившие от смеха слёзы, — ты полностью это заслужила.

— Да, — признаёт Джинни. — Наверное, ты прав.

Он довольно кивает, а она толкает его локтем.

— Но это не значит, что тебе не стоит какое-то время смотреть в оба.

Тобиас ухитряется выглядеть одновременно напуганным и довольным.

— В следующий раз, может, хотя бы выберешь того, кто умеет держать руки при себе?

Улыбка сползает с лица Тобиаса.

— Что этот мелкий пи...

— Ничего такого, с чем бы я не справилась, — она отмахивается от его неуместного негодования. В конце концов, не его же облапали. — Просто надеюсь, что ты будешь... Ну, я бы сказала большим «джентльменом», но, пожалуй, просто порядочным человеком тоже пойдет.

Улыбка окончательно исчезает с его лица, и Тобиас сейчас серьёзен как никогда. Они долго смотрят друг на друга, и между ними проносятся тысячи невысказанных слов. Джинни отводит взгляд первой.

— Я уже сказала Смите, но должна сказать и тебе. Я рада за вас.

— Хорошо, — отвечает он. — Но даже если бы ты не была рада...

Она кивает.

— Это вообще не касается меня.

— Верно. Не касается.

Они ещё немного сидят плечом к плечу, пока Джинни, наконец, не отпихивает его.

— Иди найди Смиту и поцелуйся с ней, или чем там еще занимаются дети в наше время.

Она не знает, почему ожидала, что Тобиас смутится. Вместо этого он шутливо салютует, будто получил прямой приказ, и бодро удаляется, едва не приплясывая.

Мудила.