Хроники профессора Риддла (джен)

26 декабря 1969 года

В старой доброй маггловской Англии на день после Рождества приходится День Подарков, а вовсе не Рождественский бал, и сегодня меня судьба тоже не обошла подарочком: с утра я проснулся, как в детстве, от того, что меня разрисовывали зубной пастой. Я полежал пару секунд, стараясь не улыбнуться, а затем выверенным движением набросил на злоумышленника одеяло и пару раз огрел подушкой.

— С Рождеством, Антон, — сказал я, вставая.

— С Рождеством, Риддл, — ответил Долохов, откапываясь из-под одеяла и протягивая мне старинный фолиант «Рабства воли» на немецком. — Держи вот, я помню, ты Лютера любишь. Остальное, что заказывали, я тоже достал, завтра будем делить.

Разумеется, Долохов ездил в Германию не за книжками (хотя и за ними тоже), а с серьезным заданием разобраться в работе франкфуртской биржи и немецкой судебной практике по инсайдерской торговле, за которую английское правосудие Мульсибера уже сажало, а потому Мульсибер решил теперь куролесить на выезде. Помню, что-то Мульсибер мне еще такое втолковывал, что настоящее международное злодейство в области финансов — это побить всех материковых министров финансов Конфундусом и навести их на мысль о создании единой европейской валюты, но это, я думаю, он был нетрезв. В общем, пока мы остановились на франкфуртской бирже.

У меня был к путешествию Долохова и еще один интерес: я надеялся, что он привез Дамблдору приглашение на бал от одного его старого дружка, сидящего теперь в одном немецком замке, но я все же решил для начала расспросить Долохова о серьезных вещах — насколько вообще можно быть серьезным в мятой со сна пижаме.

Помнится, когда-то давно, когда я еще не осознал принципиальную невозможность одновременно быть зловещим диктатором и иметь в соратниках старых школьных друзей, я попытался запретить Долохову сваливаться мне на голову, пока я не привел себя в деловой и даже величественный вид. И чем это кончилось? «Не понял! — помню, возмутился тогда Долохов на правах бывшего соседа по общаге. — Че это на тебе такого выросло, чего мы с Марти в школе не видели?» Разумеется, он потом выдумал несколько версий того, что там на мне выросло, одна чудеснее другой, а Дамблдор с тех пор распускает грязные слухи, что я «подверг себя множеству рискованных трансформаций».

Разумеется, Долохов и сегодня не принял моего серьезного тона. Со свойственной ему прытью он за пять минут вскипятил чайник, трансфигурировал стул в керосинку, поджарил тосты и извлек откуда-то баночку брусничного варенья.

— А вот прикинь, Риддл, — рассказывал через пять минут Долохов, присев на угол моего письменного стола и размахивая тостом над бумагами, — я в Германии Грегоровича видал.

— Про Старшую палочку слушал? — ехидно спросил я: Долохов периодически покупает за большие деньги совершенно дрянной антиквариат, который я, как бывший специалист, сразу же разоблачаю. Впрочем, иногда Долохову улыбается удача.

— Старшая палочка ладно, — ответил Долохов с не предвещающей ничего хорошего задумчивостью, которая означала, что Долохова вновь потянуло в поход за сокровищами, что обычно кончается по меньшей мере дипломатическим скандалом. Чего стоит, например, история с фонтаном Четырех рек на пьяцца Навона, который Долохов на основании каких-то древних свитков принял за фонтан феи Фортуны и попытался экспроприировать из Рима. Итальянский аврорат до сих пор жаждет нашей крови, и мы теперь ездим в Италию по маггловским паспортам.

— Грегорович классный дед, — повествовал тем временем Долохов, капая мне вареньем на классный журнал и прихлебывая чаек из блюдца, — мы с ним переходили ГДРовскую границу...

Я внутренне схватился за голову.

— И оно того стоило, Риддл, — заверил меня Долохов. — У него там в ГДР такой внучатый племянник подрастает. Я ему вечером сказку — про тебя, кстати, — а он мне с утра песню

Keine Sonne die mir scheint,

Keine Brust hat Milch geweint...

— Кстати, — вдруг сказал Долохов, спрыгивая с моего стола. — Я ж тебе ансамбль привез. Помнишь, ты у меня спрашивал насчет ансамбля на Рождественский Бал?

— Ну? — настороженно спросил я.

— Условное название «Корень мандрагоры», — объявил Долохов. — Пойдем, посмотришь.

Ансамбль Долохова действительно топтался в Большом Зале, несмотря на ранний час. Вопреки моим опасениям, ансамбль состоял не из оборотней и даже не из развязных девчонок, а из нормальных молодых пацанов, даже слишком нормальных...

— О, Антон! — крикнул один из музыкантов, увидев Долохова. — Привел звукача?

— Ну, звукача не звукача, — ответил Долохов, подходя к музыкантам, — но сейчас все будет. Протянем мы вам электричество к вашим колонкам.

Моя последняя надежда на то, что Долохов все же не обнаглел вконец и не пригласил от моего имени на Бал маггловский ансамбль, развеялась как туман над хогвартсовским озером. Но сюрпризы, разумеется, только начинались.

— Лорд, — окликнул меня собеседник Долохова и протянул мне руку.

«Только этого мне еще не хватало, быть Лордом у маггловских музыкантов», — вздохнул я про себя, пожимая протянутую руку.

— Риддл, это Лорд, — неожиданно вмешался Долохов. — Его зовут так. Лорд, это Риддл. Это Пэйс, это Блэкмор, — продолжал Долохов представлять подошедших ко мне музыкантов. — Как вам тут пока, пацаны?

— Акустика тут рулит, — ответил Блэкмор, с уважением посмотрев на своды Большого Зала. — Я только что даже без колонок запилил пару риффов на басу...

Я припомнил, что мне как раз перед пробуждением снилась битва гарпий и василиска. Как они орали и скрипели! А я еще грешил на привидений...

— Еще можно на газоне поураганить, — предложил мой тезка, то есть Лорд. — Я выходил курить, там восход над озером очешуительный: дым на воде и огонь в небесах!

— Да нормально, счас все сюда протянем, — заверил музыкантов Долохов и оттащил меня в сторону, правильно почувствовав, что еще немного — и я разгоню всю эту его самодеятельность первыми попавшимися заклятиями.

— Лорд, то есть тьфу, Риддл, то есть какая разница, — начал Долохов, когда мы отошли в сторону. — Ну уши же вянут слушать про «котел, полный любви», признай. Сам-то ты, небось, читаешь Брехта и Одена, обвешал весь свой Риддл-мэнор картинами голландских мастеров, смотришь Шекспира в Вест-Энде, — тут я с досадой посмотрел на Долохова: мне этот поход с моим курсом на маггловский спектакль некоторые маги до сих пор забыть не могут. — Риддл, ну не жадничай! Пусть школьники послушают нормальную музыку.

— Если бы ты хотел порадовать гостей нормальной музыкой, ты пригласил бы симфонический оркестр, — проворчал я и вдруг понял, как брюзгливо и старо я звучу, особенно для человека, который удумал жениться на девушке на четверть века моложе. — Ладно, черт с тобой. Твори генератор, а я колонки и «фарш».

К счастью, звуковая аппаратура оказалась делом несложным — Долохов проявил в ней большие познания. Мы огородили ансамбль Долохова заклинаниями невидимости и неслышимости и оставили их репетировать, а Долохов вручил им еще и микрофон, трижды мне побожившись, что и в магическом мире певцы теперь стали пользоваться имитацией маггловского микрофона, для придания образу современности. Надо сказать, иногда я все-таки понимаю чувства чистокровных магов, которые борются за чистоту традиций.

В далекие школьные годы всякий раз, когда нам с ребятами удавалось удрать какую-то штуку, нам по дороге в общагу всегда встречался Дамблдор. Помню, однажды на третьем курсе Эйвери нашел в библиотеке один старый фолиант. С рунами у него тогда было туговато, и вместо «хоркрукс можно создать посредством высшего деяния зла» он перевел «чтобы сотворить дубля, надо совершить необычное хулиганство». Ну мы напоили утку бензином, заколдовали маггловский пылесос, чтобы он воровал на кухне плюшки, разрисовались в индейцев и напугали половину курса до икоты, идем, думаем, почему дубли у нас все никак не получаются, а навстречу Дамблдор. И хотя бы что подсказал дельное...

Вот и сегодня, не успел я попрощаться с Долоховым и его ансамблем, как тут же рядом с Большим Залом наткнулся на Дамблдора. Скажите пожалуйста, как заказ на боггартов и загрыбастов подписать — так это его нет, а как идешь домой с паяльником и кусачками в руках, так он тут как тут.

— Доброе утро, Риддл, — весело поздоровался со мной Дамблдор, что не предвещало ничего хорошего. — Раскройте мне великую тайну Слизерина: кто пригласил на Бал мисс Блэк?

— А вы откройте мне великую тайну Гриффиндора, — ответил я, стараясь не выдать своей досады на любопытство Дамблдора, — кого пригласили на Бал вы?

— Меня, вы представьте, отвергла мадам Максим, — посетовал Дамблдор. — И вы ни за что не догадаетесь, кто мой счастливый соперник...

— Извольте: Рубеус Хагрид, — быстро ответил я, надеясь удивить Дамблдора, но Дамблдор ничуть не удивился. — По крайней мере, это единственный кавалер, который не будет тыкаться мадам Максим носом в живот.

— Ну уж позвольте... — проворчал Дамблдор, которому, очевидно, не пришло в голову эта очевидная неловкость при приглашении партнерши. — В любом случае, с вашего позволения я пригласил Минерву.

— Какая жалость, — притворно сказал я и извлек из кармана письмо, которое Долохов все-таки достал в Германии. — А я-то вез вам такое заманчивое приглашение.

Дамблдор с опаской взял письмо, очевидно, припоминая все хлопушки и чернильные бомбы, которые мы подкладывали ему в классный журнал, на стул и даже в ботинки, и выражение его лица изрядно меня позабавило.

Но стоило Дамблдору развернуть письмо, как он сразу съежился, ссутулился и показался мне очень старым и одиноким. Щурясь в полумраке коридора и забыв про палочку, он начал читать, перечитывать и вновь перечитывать первые строчки, словно не мог сложить буквы в слова, и его сухие старческие пальцы мелко дрожали.

— Как оно к вам попало? — упавшим голосом спросил Дамблдор, вместо того, чтобы сердиться, смущаться и ругаться. Определенно, розыгрыш мне не удался.

— Один мой друг недавно был в Германии, — ответил я, досадуя и на себя, и на Дамблдора. — Вы хотите с ним поговорить?

— Да, попросите, пожалуйста, Антона зайти ко мне, когда ему будет удобно, — пробормотал Дамблдор и, не прощаясь, побрел прочь по коридору, так что я даже не успел удивиться, откуда ему опять все известно.

Впрочем, Дамблдор был не единственным представителем породы людей, которым всегда все известно. Не успел я дойти до своих комнат, как меня окликнул Слагхорн.

— Риддл, — крикнул мне Слагхорн, отдуваясь и спеша ко мне через весь коридор. — Немедленно признавайтесь, василиск вас дери! У меня же протокол...

— Какой протокол, гражданин начальник? — ответил я, выныривая из воспоминаний, в которых я закопался до того, что мне стало казаться, что все наши шутки про Гриндельвальда, которыми мы преследовали Дамблдора в школьные годы, были по-детски жестокими.

— Такой протокол, гражданин мазурик, — парировал Слагхорн, который тоже кое-чего от меня поднабрался за столько-то лет. — Открывают Бал участники Турнира со своими партнерами. Затем в процессии следуют профессора...

— Гораций, я слышу это в семнадцатый раз, — прервал я Слагхорна. — Увольте меня от этого хоть сегодня. Я, между прочим, нашел вам оркестр.

— Молодец, — похвалил меня Слагхорн, совсем как в школе. — Так вот, раз Белла пока идет в Турнире на первом месте, вы с ней будете первой парой.

— Простите? — картинно возмутился я, на самом деле в очередной раз дивясь олимпийскому спокойствию Слагхорна.

— Прощаю, — отозвался Слагхорн. — Ради Мерлина и Артура, заканчивай ты эти прятки и секреты. Сделай ей сегодня предложение, и дело с концом.

— И вы это одобрите? — удивленно спросил я.

— Конечно, не одобрю, -

устало ответил Слагхорн и посмотрел на меня взглядом, выражавшим все тридцать

семь лет педагогического стажа. — Но разве это что-то изменит?