Лисий Город. Потерянные дети (джен)

Встреча состоялась четырнадцатого ноября — через три дня после того, как Алиса узнала о второй попытке самоубийства Варвары. В тот день снова шел снег, он вообще валил все время, прерываясь лишь на несколько часов, чтобы передохнуть.

Алиса кутала плечи в широкий палантин и гуляла по центру, уже изукрашенному гирляндами и робкими намеками хозяев магазинов на приближающийся Новый год. Для нее этот праздник всегда был удушающе унылым, с легким привкусом бессмысленного отчаяния. И все остальные праздники, включая дни рождения, Алиса тоже не переносила. А все потому, что в эти дни устраивающее ее одиночество вдруг превращалось в обузу — все были вместе с кем-то, и так было положено, а она, если и проводила время с кем-то вроде Лены и ее родителей, все равно оставалась одна. Но гирлянды в снегопад, сугробы, что не успевали убирать за день — все это радовало глаз и отвлекало от мыслей о Варваре.

Алиса много о ней думала и пришла к выводу, что хоть девочка была слабой и глупой, но она из-за этого не может вовсе снимать с себя ответственность за нее. Что бы ни происходило, именно она пришла к Варе в психдиспансер, именно она пообещала помочь, а потом забрала Варвару из приемной семьи и поместила в интернат, где девчонке досталось по полной. Самоубийство сестры, резкие перемены в жизни, арест приемного отца и издевательства — все это под соусом из многолетнего сектантства давало взрывоопасную смесь. Если бы Алиса не ценила свою жизнь так сильно, то на ее месте, возможно, поступила бы так же.

Варю вскоре снова должны были перевести в психдиспансер, но все же решили подержать в больнице после реанимации чуть дольше. Алиса случайно узнала это от ее лечащего врача — два дня, просто чтобы посмотреть на общее состояние здоровья. Еще бы — снотворное и коньяк, какой желудок это выдержит? И именно поэтому — боясь, что туда ее не пустят, Алиса решись прийти.

— Ты так и не позвонила мне, — сказала Алиса задумчиво, стоя в дверях ее палаты.

Варя сидела на широком подоконнике, завернувшись в старый больничный плед, и упорно отказывалась реагировать на Алисино присутствие.

— Это нелогично, сначала ждать меня, а потом игнорировать.

Молчание.

Она подтащила стул на середину палаты и села на него, пытаясь настроить себя на спокойный и незлобный тон.

— Я знаю, ты на меня обижена. Возможно, заслужено. Но когда мы встречались с тобой в последний раз, ты не хотела меня видеть. Варя?

Она молчала, упорно смотря в темень сквозь чистое стекло, которое отражало и комнату позади нее, и саму Алису.

— Если бы я знала, что нужна тебе, я бы пришла. Но у меня, к сожалению, было много работы, чтобы проверять — передумала ли ты. Не знаю, может быть, для тебя это звучит эгоистично… когда на одной чаше весов ты, а на другой работа. Но передо мной не стояло такого выбора.

Монолог заходил в тупик, как и ожидалось — Алиса не обладала ни красноречием, ни талантом интересно разговаривать о ничего не значащих пустяках.

— Ты могла попросить мистера Эм позвонить в ЦКМ и дать мне знать.

Молчание отражалось эхом от пустых стен больничной палаты.

— Я не умею читать мысли, Варя, — как можно мягче сказала Алиса. — Ни тогда, ни сейчас. Скажи мне, что ты хочешь.

Молчание.

«Будь на моем месте Горюн, — лихорадочно подумала Алиса, — он просто наорал бы на нее и, возможно, встряхнул бы. Прямо за шкирку, чтобы зубы клацнули. Варя разревелась бы, он ее обнял, и все бы потихоньку сдвинулось. Но со мной этот трюк не пройдет».

Она может только изо всех пытаться не заикаться, не делать неуверенных пауз во фразах и придумывать, подбирать слова.

— Варя, поговори со мной. Ты ведь сама этого хотела, и я пришла. Нам нет смысла молчать…. Когда столько нужно обсудить.

Но девочка молчала и даже не шевелилась, застыв неподвижной, неуклюжей фигурой.

«Бедная, глупая Варя, — мысли метались, не желая приводить Алису к ответу. — Сама себя загнала в угол детской обидой и слабостью. А теперь, когда ей предлагают выход, боится принять помощь. Или может быть, она еще глупее, чем я думала — до сих пор обижается».

Алиса вдруг вспомнила, о чем думала в тот вечер, когда узнала о второй попытке самоубийства. И попыталась снова, выдержав тягучую паузу.

— Прости, что я тебя бросила, — ложь вырвалась легко. — На самом деле я много о тебе думала, — снова ложь.

Она поднялась и мягко развернула к себе девочку — не слишком ли быстро? На щеках Вари блестели слезы, и Алиса с облегчением прижала ее к себе — к своему ужасу, не испытывая ничего, кроме усталости от сложной ситуации. Разве не должно быть ее жалко? Не должно ли быть желания успокоить ее и утешить? Но ничего не было.

Варя плакала сначала тихо, вцепляясь в спину Алисы так сильно, что наверняка остались синяки, а потом быстро и громко всхлипывала под неискренние утешения и ласковые слова.

— Теперь все будет хорошо. Тебе нужно будет немного постараться и произвести на докторов в психдиспансере хорошее впечатление. И когда они тебя отпустят… — она запнулась. Что тогда? Они вместе справят Новый год? Пойдут на аттракционы? Съедят пуд мороженого, как в детской сказке?

Бессилие накатывало на нее волнами подступающих слез от жалости. К самой себе — за неожиданно заканчивающую юность.

— Я тебя больше не брошу.

— Правда? — вырвалось у Вари.

— Я ведь сказала, значит, правда. Ну… перестань плакать. Скоро медсестры меня отсюда выгонят, а я не хочу, чтобы после моего ухода ты плакала. Хорошо?

Варя пожала плечами.

— Ты же только пришла, не уходи…

— А время ты видела? Я и так отпросилась с работы пораньше, чтобы попасть к тебе. Если за время моего отсутствия… что-то серьезное случилось, мой начальник прибьет меня чем-нибудь тяжелым.

— Ты разговариваешь со мной как с маленькой!

— Правда? Ну извини. У меня мало опыта общения с подростками. Так нормально? Мой начальник опять разорется, свалит на меня все, что можно, и потом еще года три будет припоминать это.

— Но он же сам тебя отпустил.

— Когда тебя отпускают со словами: «Проваливайте, Чернова, пирог мы съедим без вас», ничего хорошего потом ждать не стоит.

Шутка не возымела никакого действия, хотя ее отпустили именно с такими словами — даже не пришлось ничего привирать. Горюн после появления Игоря как будто смягчился, но Алиса, к своему удивлению, не заметила между ними особой дружбы, хотя ожидала этого со стопроцентной вероятностью.

Варя высвободилась из ее объятий и теперь смотрела спокойно, с любопытством.

— Я знаю, — медленно проговорила Алиса, — что ты сирота, я тоже, и я тебя понимаю. Я знаю, чего ты хочешь... Может быть, рано об этом говорить, но ты должна знать, что вероятность того, что мне позволят взять над тобой официальную опеку, мала. У меня нет квартиры, и мне всего двадцать лет. Но ты должна понять, что это ничего не значит. Хорошо?

— Ты опять разговариваешь со мной, как с маленькой.

— Да? Нет, я так со всеми разговариваю. Меня часто не понимают, когда я говорю, не подобрав наперед слова, поэтому и создается такое ощущение. Это лучше, чем заикаться и делать бесконечные паузы...

Словно в насмешку над собой, она сбилась с мысли, не зная, что еще можно сказать. А потом поняла, что лучше разговаривать о ней — Варе, а не о себе.

— А где твои настоящие родители, Варя?

Она пожала плечами.

— Они... умерли. Когда я была маленькой, кто-то поджег наш дом, а мой папа спас меня, но сами они с мамой сгорели.

— Сго... — Алиса прикусила язык. — Как жаль. Наверное, твои родители были смелыми людьми.

— Да! Папа еще спас нашу кошку, но она потом потерялась, а меня отправили в детский дом.

— Трудно тебе там было? — стараясь изобразить сочувствие, спросила снова Алиса.

— Нет, там было хорошо. А потом меня забрал папа Вася.

Эту тему Алиса решила не продолжать, просто не зная, как на самом деле относится Варя к своей прошлой приемной семье. Стоило это выяснить потом — незаметно. К тому же ее слегка беспокоили наркотики, она не знала, давали их там несовершеннолетним или нет. Но этого она тоже не станет спрашивать, а просто понаблюдает за девочкой.

— А что стало с твоими родителями? — в свою очередь спросила Варя.

Алиса безразлично пожала плечами.

— Не знаю, я просто нашлась в девять лет, а родителей нигде не было. Может быть, меня просто бросили какие-нибудь кочующие сектанты, их в то время по стране много ходило, и половина совсем неучтенных... — и, глядя на непонимающее лицо Вари, пояснила:— Без документов, я имею в виду.

— И ты их не искала?

— А зачем? Я уже выросла, мне хорошо и без них.

— Ты совсем-совсем не скучала без мамы с папой?

— Скучала, — легко призналась Алиса. — Но недолго, в жизни много интересного... ну, чтобы зацикливаться на отсутствии семьи. Можно пропустить кучу всего хорошего, если все время себя жалеть.

Варя, кажется, не понимала, о чем говорила Алиса.

— Школа, друзья, походы, вечеринки, книги, — принялась перечислять она. — А потом университет и работа.

А потом она ушла, как можно теплее попрощавшись с Варей, и попросила звонить при первой необходимости. Или без нее.

И, гуляя по заснеженным улицам, размышляла, что на себя взвалила, и выдержит ли. Возможно, если Варя окажется в конце концов интересным человеком, а если нет? Если это странное желание заполучить себе ее — Алису — нечто более болезненное, чем обычное желание быть с кем-то? Ведь Варя ее совсем не знала, а значит, и любить никак не могла. Просто выдумала образ? Тоже странно. Вспоминая себя в пятнадцать лет, Алиса скорее привязалась бы к мужчине, чем к девушке старше себя только на пять лет. Но, может быть, дело в Прянове? Судя по тому, как он с ними обращался, немудрено, что Варя начала бояться мужчин.

Страшно было осознавать неуверенность в том, что она сможет стать для Вари другом, особенно учитывая, что девочка ей вовсе не нравилась. И то, что Алиса вообще не планировала взваливать на свои плечи кого-то в ближайшее время. Но чему ситуация с подписанными показаниями ее научила, так это ответственности. Если взялась — то надо идти дальше, хоть что ты ни думай и как ни относись.

В конце концов, Варя скоро вырастет и начнет интересоваться мальчиками, а там, если повезет, выйдет замуж — и Алиса снова будет свободна. Если бы только это так и было!

* * *

Спустя неделю в контору заявился Шпиль — как всегда невозмутимый. На улице все еще шел снег, и его плечи оказались припорошены. Вежливо поздоровавшись с Алисой и Наташей, он без промедлений прошел к кабинету Горюна и пробыл там около часа.

Алисе вопреки всему даже не было любопытно — она только что вернулась с вызова, измотанная и лишенная всяческих эмоций. Она сидела в кабинете Наташи, пила чай и меланхолично наблюдала, как та носится туда-сюда, пропуская родных к детям, которые сидели в подвале. В тот день их было много, как и вызовов в последние три дня.

— А где Игорь? — спросила Алиса, устав молчать. — Он вчера тоже не приходил.

— Что? — насмешливо спросила Наташа. — У тебя отчеты не написаны?

— Угу. А Горюн меня на люстре повесит за это. Неделя-то кончается, их нужно уже отправлять в департамент.

— У Сан Саныча он, сама понимаешь, Игорь еще нестабилен.

— Угу. То орет, то смеется над идиотскими шутками.

— Дальше будет хуже, — пообещала Наташа. — Отойдет и сам начнет шутить.

— Все так плохо?

Она только фыркнула, но ответить ей помешал Горюн. Он, как и Алиса, был вымотан, но виду старался не подавать. Взлохматив отросшие волосы, он остановил взгляд на Алисе и сообщил:

— Наташа, скоро придут ликвидаторы с центрального округа, введешь их в курс дела, а мы с Черновой уезжаем. Не знаю, может, на пару дней, может дольше, по обстановке станет ясно.

— Куда? — поинтересовалась Алиса, нахмурившись.

— В Кедровый Яр. Новости, как всегда, не читали, Чернова?

Отрицательно помотав головой, она стала ждать продолжения, но его не последовало.

— Идите домой собирать вещи, через два часа я за вами заеду.

Алиса пожала плечами — в конце концов, он все объяснит ей в машине, когда они останутся наедине. Ну, или, наверное...

Она попрощалась с встретившимся ей в дверях Игорем, который проводил ее равнодушным взглядом, и отправилась домой.

* * *

Кедровый Яр располагался в двухстах километрах к югу от столицы. Это был небольшой поселок, утопающий в нескончаемых долинах и полях. До него ветвились узкие ленты двухполосных дорог.

На выезде из города они закупились едой и водой, потому что Горюн хмуро предупредил, что ближайшие сто километров они встретят только несколько постов дорожной полиции и одну-единственную забегаловку, есть в которой опасно для желудка. Алиса в ответ равнодушно пожала плечами и пристегнулась, сидя на переднем сидении. И заговорила, только когда они выехали за пределы столицы.

— Так что произошло?

— Если бы я знал так подробно, как хотелось бы, Чернова. Там никто еще из наших не был, чтобы дать полную картину. Говорят, там появились дети, целая толпа. Вы помните, как появились двое детей на крыше летом? Видимо, здесь что-то подобное.

Алиса нахмурилась, вспоминая детали того события.

— Марк и Лиза, да? Их родителей... — она запнулась. — Никто так и не нашелся? И они ничего не помнят? Я же так и забыла про них, не спрашивала, вспомнили ли...

Горюн криво улыбнулся, не отрывая взгляда от дороги.

— Теперь вам не кажется, что их и ваши истории — совпадение, да?

— Учитывая, как... что произошло потом... Но ведь больше так и не появлялось?

— Еще в прошлом году мы с Игорем вдвоем так не выматывались, как мы с вами в этом. И в позапрошлом. Я уже давно хотел поднять архив и проверить поток происшествий хотя бы за десять лет, но пока не нашел времени. Пока ясно, что происходит что-то масштабное, Чернова. Кроме Марка с Лизой, больше никого не появлялось, но не забывайте, как с Вереска-5 пропала куча детей. И в этот же день случилась история с мостом и смерчем. Раньше такие вещи случались раз в два-три месяца, а сейчас — вы сами можете убедиться.

Нетипично для себя, Горюн выражался не простыми и лаконичными фразами, а словно бы невольно копировал Алису, сбиваясь и дополняя предложения скомканными оборотами.

Алиса искоса взглянула на него. Горюн хмурился, и на его лбу пролегли две складки.

— Вы тогда говорили мне, что вам интересно. В парке, помните? Вы тогда уже думали об этом, да?

Он кивнул.

— А когда появились те дети в Кедровом Яре, случалось что-то такое... масштабное?

— Приедем и увидим.

Они помолчали, наблюдая за пролетающими мимо боковых окон снежинками.

— А когда появилась я, вы помните, было ли...

— Тогда я был занят другим, — уклончиво ответил он, вздыхая и выворачивая руль. — Искатели не слишком заморачиваются работой ЦКМ, поэтому на ваш вопрос я не отвечу. Но посмотрю в архиве обязательно. Как вы себя чувствуете, Чернова?

— Н... нормально. Знаете, я когда-то думала о Марке с Лизой, ну... о том, как они разговаривали, какие факты считали... не знаю, как выразиться. Помните, они назвали свою улицу, кажется... Красной армии. Что это такое вообще — красная армия? Ничего подобного не было, кажется, на уроках истории. И то, как они были там, а потом на крыше. Это странно. И мне подумалось... бред полный, но словно бы они появились из...

Она запнулась, не желая вслух высказывать то, что было невозможным. То, что в голове звучало, как хороший сюжет, но в реальности — будто бы она сошла с ума.

— Ну, Чернова! — поторопил он.

— Из какого-то общества, засекреченного, где над людьми ставят эксперименты. Магические. Они ведь всегда были запрещены, но кто знает, что делает государство...

Горюн удивленно на нее посмотрел и чуть улыбнулся, словно ожидал чего угодно, но только не этого.

— Что за конспирология, Чернова? Вы понимаете, как сложно скрыть поселение от посторонних глаз? Сейчас все можно посмотреть по спутникам из космоса.

— Есть же военные городки, — пожала она плечами. — Их не скрывают, но попасть туда невозможно, не получив разрешения. Раньше ведь такое делали, только экспериментировали с болезнями, лекарства изобретали. А почему нельзя сделать по аналогу?

— Вы упустили из виду исчезновение детей с Вереска, никто в здравом уме не стал бы оставлять столько следов. И зачем им выбрасывать в мир детей, над которыми ставились эксперименты? Общественный резонанс — вещь страшная, Чернова. Нет, ваша версия — полный бред.

— Я знаю, — сказала она, ничуть не обидевшись. — Просто ничего в голову больше не приходит. А вам?

Снег замел сильнее, ухудшив видимость настолько, что Горюн, выругавшись, снизил скорость.

— На заре революции рядом с нами был большой город — Суроззские топи, один из центров большой торговли... Там находились основные магические университеты и департамент магических войн. Когда началась революция, произошла большая заварушка между ними и восставшими. Подчинить такой департамент — значит, увеличить процент вероятности своей победы. Но департамент решил отделиться и накрыть город непроницаемым куполом — пока все не уляжется. И перестарался, от города остался только асфальт. Никого не нашли, ни людей, ни собак, ни крыс, ни домов. Одни дороги и мосты через пересохшие реки.

Алиса помнила эту историю, но то, что она читала в учебниках, однозначно утверждало, что все там погибло — растворилось в пространстве. Когда магии так много, она пожирает все, что попадается на пути. И именно поэтому всякое подобие магических армий в стране с тех пор было строжайше запрещено.

— Они ведь все погибли, — тихо сказал Алиса.

— Никто не может сейчас дать ответ, что происходит с пространством при такой концентрации магических сил.

Алиса молчала, пытаясь представить, о чем говорил Горюн.

— И что дальше?

— Есть задокументированные эксперименты с пространством. Ученым удавалось создать... скажем, карман-вселенную. Они жили недолго, самое большое — девять с чем-то часов. Но тогда на создание потребовалось не так много энергии, а то, что происходило в Суроззской топи... нигде ничего подобного не было. Поэтому есть вероятность, Чернова, что с течением времени вход в этот карман расширился. Или граница медленно истончается.

— А вы долго думали об этом...

Он кивнул.

— Тогда почему только дети?

— Дети нестабильны и больше других подвержены такого рода колебаниям. Как старики чувствуют перемену атмосферного давления, так и они. Разве вас не учили этому в университете?

Она согласно покачала головой, мысленно представив, как однажды из ниоткуда появится целый город — на заросшем зеленью и деревьями асфальте, со своей историей. Она содрогнулась, представив, какой выброс случится тогда — выдержат ли ликвидаторы, если даже они с Горюном выдыхались на некоторых одиночных вызовах. Тогда они что — умрут там? Или уедут куда подальше, спасая свои жизни? Можно ли так? Алиса поежилась и взглянула на Горюна. Он молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, заметаемую белоснежным покрывалом.

Там, на улице, настоящий снежный ад, а они тут вдвоем, спасаемые тонкой коробкой седана — мысль выбивалась из однотипно-однообразного потока мрачных раздумий неожиданным теплом. Захотелось тут же сказать что-то такое же — хорошее, чтобы он понял, что все изменилось. Она больше не ненавидит его. Не любит, конечно, в том смысле слова, в который его вкладывали обычно, но... странно было не находить нужных слов. Они ускользали, обтекали неподходящими буквами и слогами.

— Что будет с нами, если город вернется? — тихо спросила она.

— Мы будем там. Люди никогда не простят императору бездействие, а он, в свою очередь, никогда не простит нам. Но вы можете уйти, Чернова. Если он вернется, если моя теория не такая же чушь, как ваша. К чему загадывать?

— Я не уйду, — помотала она головой. — Хватит того, что я один раз струсила. Больше я не хочу.

— Успокойтесь, Чернова, надоели уже, — рыкнул он. — Мне не нужна ваша вина. Если бы я усомнился в вашей порядочности и не понимал, как вам было тяжело, я вас уволил бы. Ясно вам? И хватит уже.

Алиса сжалась на сиденье и больше не смотрела на него, боясь увидеть на лице выражение утомленного раздражения.

А снегопад все мел и мел, и стоящие на обочине машины часто им мигали, предупреждая о чем-то, но Горюн не сделал ни одной остановки, пока им не попался первой пост дорожной полиции — это случилось под вечер, но их пропустили быстро, стоило показать удостоверения ЦКМ. Дальше лес редел, уступая место большим белым проплешинам. А к середине вечера последние деревья скрылись за крутым поворотом, огибающим замерзающее озеро.

Алиса молчала, одновременно желая по-прежнему сказать ему что-то личное, но никак не находя слов.

Потом они остановились, когда совсем стемнело, и Горюн, не говоря ни слова, вышел из машины и тут же пропал за сплошной пеленой снега. Тогда Алиса впервые испугалась, что они застрянут здесь — посреди поля, в метель. Мобильный здесь уже не ловил, только пиликал, безостановочно пытаясь подсоединиться к сети, но ветер и расстояние сбивали все сигналы.

— Мы не застрянем здесь? — встревоженно спросила она, когда Горюн вернулся, принеся с собой морозный запах.

— Скоро еще пост дорожной полиции, там и переждем ночь, — сухо ответил он. — В Кедровом Яре нет ни аэропорта, ни железной дороги, только автомобильное сообщение. Не волнуйтесь, Чернова, не застрянем.

Она кивнула, не слишком успокоенная его ответом.

Тишина поглотила их машину снежным пленом.