Путешествуя с пауками (джен)

At school they taught me how to be

So pure in thought and word and deed

They didn't quite succeed

For everything I long to do

No matter when or where or who

Has one thing in common, too

It's a sin

hidden citizens — it's a sin

Тролль.

Тролльтролльтролль — стучит в голове, сбивает с ног, заставляет дышать, пугает, сводит с ума, — тролльтролльтролльтролль

Как жаль, что речь сейчас не об оценках.

О, в мире бывает столько страшных вещей кроме неуспеваемости, кроме заваленных экзаменов, кроме разговоров с преподавателями и плохих результатов СОВ, жаль только, что об этом никто не говорит.

О, если бы детям рассказывали вовремя, что самое страшное — не быть отчисленным, не быть не успешным, но быть убитым, быть съеденным, быть растоптанным или разодранным заживо. Или, может быть, ещё быть преданным, быть не найденным, быть оставленным — о, это тоже страшно, и этого никому не пожелаешь, но такие вещи дети всё же понимают интуитивно, пусть и не каждый, и да — вот это они понимают точно, предать друга страшно, страшно не так, как умереть. По крайней мере, до того порога, за которым начинается боль, за которым начинается гибель.

Но как жаль, что не всё в мире уравнивается знаниями, не всё облагается в верные формулы, не всё объясняется наукой или магией, что периодически значит одно и то же.

Как жаль, что не всем хватает сил быть честными с самими собой, как жаль, что этому не учат ни дома, ни в школах, ни в университетах, ведь этому уроку можно выучиться лишь самостоятельно.

Но что же это…

Тролль.

Тролльтролльтролльтролльтролльтролльтролль бежит за детьми, и некому защитить их, кроме тех, кто тоже рвётся на погибель.

— Как вы думаете, — мог бы спросить преподаватель ЗОТИ, будь он кем-то кроме достопочтенного профессора Квирелла, растянувшегося в глубоком обмороке посреди Большого зала, — почему так много людей гибнет в схватках с троллями? Потому что они сильные? Потому что они агрессивные, тупые и едят людей? О нет, дети, сейчас я преподам вам самый важный урок в вашей жизни: потому что, из-за того, что они действительно такие, вы их ужасно недооцениваете.

Если бы только знала об этом девочка Гермиона Грейнджер, чьи кудряшки растрепались так, что даже самая талантливая парикмахерша не расчесала бы, если бы только она знала, знала, стоя посреди полутемного коридора, заканчивающегося тупиком, что нельзя недооценивать своего врага и переоценивать собственный ум.

Возможно, тогда Гермиона не атаковала бы тролля на пару с Шерлоком, а свернула бы в своем бесконечном беге по коридорам так, чтобы выйти из подземелий.

Если бы только кто-то рассказал об этом первокурснику Шерлоку Холмсу, раздраженно смотрящему прямо перед собой, если бы только кто-то научил его отличать догадки, поражающие своей правдивостью всех, включая его самого, от того, что происходит вне поля его интуиции. Если бы только кто-то помог одиннадцатилетнему Шерлоку наконец ощутить себя в своём теле, принять его, принять свои особенности, сильные и слабые стороны, если бы только кто-то наконец рассказал ему о том, что с ним происходит, что ждет его, и что никакая магия не изменит того, кем он уже является, и что теперь делать. Если бы только кто-то сказал Шерлоку Холмсу, что ему есть на кого рассчитывать кроме него самого и девочки Гермионы Грейнджер.

Если бы только это стало правдой, такой, в которую Шерлок мог бы поверить.

Если бы кто-то объяснил Гарри Поттеру, что магия — не только чудеса, не только свечи, не только небо в Большом зале и летающие перья, если бы Гарри Поттер знал с самого начала, что магия — не избавление от его приемной семьи, которая никогда не станет его настоящей семьей, если бы он мог различить — если бы ему помогли различить, где начинается участие, а где — банальное любопытство из-за того, что он знаменитость, если бы только Гарри Поттер был более вдумчивым и менее вспыльчивым.

Возможно, будь он таковым, он не висел бы на краешке гибели, придерживаемый троллем, той огромной тварью, которая однозначно вознамерилась его сожрать.

И возможно, если бы Джон Уотсон, шестикурсник, обучающийся на Гриффиндоре, знающий о мире чуть больше, чем его юные соученики, волей случая оказавшиеся в Хогвартсе в одно и то же время, Джон, который хорошо понимал, что такое фантастические твари и почему их стоит опасаться, узнал о том, что кто-то — Гарри, да, Гарри, но разве мало детей с таким именем? — в подземельях от самого знаменитого в этом выпуске первокурсника, а не от прорвавшегося наконец сквозь толпу Рона Уизли, он бы успел предотвратить случившееся.

Возможно, тогда всё повернулось бы иначе, возможно, это привело бы к более положительным последствиям, возможно, не пролилась бы кровь, возможно, кому-то было бы не так больно…

Но этого не произошло.

И — ах, герои тоже падают…

Как больно они падают.

Какие они хрупкие.

тролльтролльтролльтролльтролльтролль

* * *

К тому времени, как Джон Уотсон бросился в подземелья за своей сестрой, Шерлок Холмс и Гермиона Грейнджер, пытаясь отдышаться, прижались к стене — коридоры, в которых они давно уже заплутали, бесконечные узкие коридоры, такие же как эти змеи, о, какой верный символ выбрал себе Слизерин, как сложно разобраться тем, кто никогда не был в подземельях, куда же они бегут, где они свернули.

Тролль был где-то неподалеку: громыхали его огромные лапы, чувствовался раздающийся от него мерзкий запах. Если бы у страха был запах, если бы страх можно было ощущать иначе, чем через катящийся по лбу пот, через дрожащие ладони, через необъяснимо откуда взявшийся тяжелый ком в груди или давление внизу живота, если бы у страха было тело, то оно выглядело бы как этот тролль.

Смех давно стих, стихли шорохи, стихли голоса.

Шерлок и Гермиона смотрят друг на друга, и тогда вопрос всё-таки звучит:

— Что мы будем делать?

— Думать, — шепотом отвечает Шерлок, — мы должны подумать.

— Если мы побежим к лестницам, мы выманим его прямо к окончанию ужина, и тогда кто-то обязательно пострадает, — начинает тихо рассуждать Гермиона, едва только её горло перестаёт болеть так, точно она не пила в течение нескольких дней.

— Если мы останемся здесь, он нас заметит, и сделает это довольно скоро, — парирует Шерлок, утирая лоб. Его волосы прилипли, он взмок, и теперь ненавидит свою шелковую — как только Мамуле пришла эта идея, пока она подбирала ему гардероб — рубашку. Хотя ещё утром Шерлок подозревал, что однажды он к подобному привыкнет.

— Он догонит нас, — вздыхает Шерлок, — если только мы снова попадемся ему на глаза, уже выдохшиеся, он нас догонит. Или мы приведем его в Большой зал, что тоже, согласись, скверный подарок даже на Хэллоуин.

— Но ведь мы не можем оказаться трусами! — возмущается Гермиона, — тогда, если из-за нас всё оказывается в опасности, мы не имеем права уйти, кто-то может пострадать.

— Я думаю, что Шляпа не преувеличивала, описывая Гриффиндор… Но ты права. Не будем притворяться: мы на стороне ангелов.

Шерлок прищуривается и вновь внимательно смотрит на Гермиону. Она практически слышит, как функционирует, генерируя идеи, отсеивая неподходящие варианты, тот огромный и странный механизм, подчиняющийся совершенно иным законам, механизм, называющийся мозгом Шерлока Холмса.

Шерлок задумывается настолько крепко, что совершенно бессознательно крутит в руках амулет, иногда прикасаясь к его граням так, точно вызывает джинна.

Гермиона замирает: ей бывает страшно, когда она видит Холмса таким, но ещё — нет, он однозначно плохо на неё влияет — ей чудовищно любопытно, что же он придумает. И она присоединяется, продумывая собственный план действий, потому что здесь и сейчас они оба знают, что их мозги это единственное, что может их спасти.

Гермиона точно знает, что думать — завораживающе. Думать привлекательно, думать полезно, думать необходимо, но не только. Она не знает подходящего слова, чтобы описать свою позицию относительно этого вопроса, только то, что Шерлок Холмс эту позицию разделяет. Не то чтобы ей требовались другие мнения.

И потому они начинают говорить одновременно.

— Он тупой! — восклицает Шерлок, — мы заманим его в ловушку.

— Он сильный, но глупый! — в ту же секунду твердит Гермиона, — мы можем его победить.

— Если доверять произведенным мной расчетам, мы должны атаковать из левого угла: при этом, начав вместе, мы следом должны рассредоточиться.

— Если что-то пойдёт не так, мы могли бы использовать выученные нами заклинания, но жаль, что мы только на первом курсе.

— Если что-то идёт совершенно не так, — говорят они оба, — мы снова бежим, но только не к жилым помещениям — тогда кто-то может пострадать.

"Безумству храбрых поем мы песню", — наблюдая за детьми внимательно и безучастно, видя, как они мечутся по коридорам школы, думает кто-то, кто-то, у кого хитрый умный взгляд, кто-то, затеявший страшную и привлекательную игру, которую мог бы оценить Шерлок Холмс, знай он, что происходит на самом деле. Впрочем, и Шерлок был не из тех, кто предпочитает играть людьми.

И когда тролль наконец появляется в коридоре — топает, чуть пригнувшись, пару раз стукнувшись о высокий потолок, Гермиона Грейнджер кидает в него трансфигурированным ещё на их импровизированной тренировке мылом.

— Надежды на то, что он поскользнется на мыле, почти нет, но зачем отбирать наш шанс? — кивнул ей Шерлок.

Тролль действительно не падает. Он застывает на пару секунд, недоуменно оглядываясь на что-то, осмелившееся его задеть.

— Эй, чудище, — фыркает Шерлок, осмелев от адреналина, бурлящего в его крови, — Люмос!

* * *

Шерлок давно заметил, что его магия — нет, разумеется, он не среднестатический волшебник, он умнее Уизли, лишь в некоторых предметах отстаёт от Гермионы Грейнджер, прочёл достаточно книг по интересующим его дисциплинам — слушается его не так, как остальных.

Как будто что-то в его голове, что-то, заставляющее грамотно созданный кусок дерева творить магию, соединившись с палочкой, дало неожиданное сочетание. Это не делает Шерлока Холмса сильнейшим магом столетия, это не заставляет его сравнивать себя с избранным; хотя, конечно, профессор Флитвик очень внимательно наблюдает за его работой на занятиях.

Потому что то странное, то, которому ещё не дано определения, хотя разумеется, оно существует, и оно одинаково для магглов и магов, то, как устроен его мозг, делает магию Шерлока непредсказуемой. Нестабильной. Подчиняющейся скорее воображению, чем заложенной заклинанием программой.

Это же предполагает профессор Снейп, разумеется, до поры скрывая собственные выводы, однако же именно Снейп, наблюдая в течение семестра, легко замечает и определяет не только особенности ученика, но и то, что он творит с зельями.

— Ох, — смотрит однажды Шерлок на то, как реагирует ошибочно добавленный в практически сваренное зелье компонент, — да, определенно действовать стоило на этом этапе, теперь точно выйдет что-то другое.

Он теряет пятнадцать баллов, но даже не замечает этого, потому что Холмс — о, что вы, у профессора Снейпа, разумеется, нет иных забот кроме оберегания первого курса Рейвенкло от собственного однокурсника, спасибо и добро пожаловать в Хогвартс, школу для детей, обладающих повышенной склонностью к внезапным смертям во время учебного процесса — с восторгом смотрит на получившееся зелье.

Оно, конечно, вопреки написанной на доске инструкции, не относится к Веселящему зелью; это недоработанное и топорно сделанное зелье Иронии.

Зелье Иронии, если верить учебнику четвертого курса, который, конечно, никак не должен был попасть к первокурснику, могло взорваться на нескольких этапах приготовления, а ещё на одном — испустить клубы ядовитого дыма.

Но ничего подобного не произошло, и первый курс Рейвенкло, чуть поутихнув из-за потерянных баллов — но нет, кажется, не слишком расстроившись, этот факультет различает грань между тупостью и экспериментами, которые раздражают профессора — удаляется на следующую пару.

Северус Снейп же несколько секунд изучает ингредиенты, пытаясь вычислить, как Холмс заменил недостающие два, а следовательно, как у него вообще получилась Ирония там, где должно было быть Веселье, затем — о, опрометчивое решение, профессор, вы действительно готовы к этому? — обращается к ученику:

— Холмс, останьтесь и прокомментируйте получившееся у вас зелье.

Он говорит с ним спокойно настолько, насколько может, избегая метафор, намеков и полутонов.

Ну конечно же, Северус Снейп знает, что это не самый обычный студент.

Именно поэтому он делает вид, что не замечает, как в минуты размышлений Шерлок Холмс вертит в руках амулет с пауком — конечно, не замечает до тех пор, пока Холмс не уронит его в котёл, но, кажется, его интеллект всё же чуть выше, чем у Лонгботтома.

— Я предполагаю, профессор, что это зелье провоцирует не создание веселья, а создание причин веселья. Вариации таковых причин.

— Вы читали о зелье Иронии?

Шерлок мог бы испугаться.

О, Шерлоку стоило бы испугаться в этот момент, когда его так спрашивает один из самых строгих профессоров Хогвартса. Но Шерлок не боится.

— Да, сэр, но лишь официальную версию учебника, к тому же это не сама ирония. Собственно, я и не хотел создать именно её: я бы воспользовался рецептом, будь у меня все необходимые ингредиенты.

— И что же это?

Не спрашивайте, профессор, ведь ищущие обрящут, а вы, видит Мерлин, к этому не готовы. Не спрашивайте, отпустите Шерлока Холмса, дайте очередному студенту факультета Рейвенкло вызвать у вас ироническую ухмылку, но что же вы делаете…

Ох.

Ну что ж.

— Это то, что позволяет иронизировать, профессор. По крайней мере, я рассчитывал на это; я изучал сочетаемость компонентов, но, возможно, не так их обработал…

— Обработайте вы их иначе, и мадам Помфри пришлось бы спасать от смерти весь первый курс Рейвенкло, а заодно — если бы перед вами был не я, а кто-то менее… быстро реагирующий, и преподавателя. Но вы сделали правильно. И всё-таки, что вы хотели получить?

— То, что заставляет мозг распознавать иронию, потому что она не всегда доступна, ясна, растолкована, и она и не должна быть таковой, а следовательно, это дефект работы мозга, который требует корректировки, это то, что я имею в виду, профессор, — Шерлок начинает торопиться, раздражаясь себе и своей речи, заставляющей его подбирать синонимы, заставляющей его пояснять, заставляющей его — о, в этом и дело — заниматься такими вопросами, вопросами, ставящими в тупик и Гермиону.

Он даже не мог найти полезных рецептов или идей в учебниках. Возможно, Запретная секция могла бы прояснить некоторые вещи, но Шерлок хорошо запомнил историю со взбалтыванием кофе и запахом яблок.

Иногда книги не говорят всей правды. Иногда они делают это намеренно. Иногда люди, написавшие книги, ошибаются, и даже если эти люди умирают, книги, созданные ими, остаются.

— Вы должны запомнить следующие правила, поэтому слушайте внимательно, — мрачно начинает говорить Северус Снейп, держа в голове всё, что он знает о том, как лучше донести информацию, — вы должны помнить о том, что, во-первых, эксперименты на моих занятиях недопустимы, это наказуемо как снятием баллов, а также взысканиям и недопуску к занятиям. Во-вторых, рано или поздно вам захочется протестировать эксперимент, и поэтому, правило второе, до окончания Хогвартса вам строго запрещено тестировать любого рода продукцию на учениках или животных без предварительной договоренности со мной.

В глазах Шерлока промелькивает нечто — о, конечно, он подумал о братьях Уизли, кто не в курсе.

Замечательно.

— Если в конце семестра вы покажете адекватные результаты на зачете — вам ясно, что я подразумеваю под адекватными результатами? Первое, второе, в крайнем случае третье место в рейтинге по зельеварению для первого курса — я разрешу вам проводить исследования.

Шерлок благодарит, и как же он удивлен: с него сняли пятнадцать баллов, ему дали правила, но с ним — если он понял профессора верно — заключили сделку. Шерлок умен. Он постарается.

Профессор Северус Снейп, дождавшись, пока Шерлок Холмс покинет помещение, сочиняет краткую записку к декану Рейвенкло о том, что их ежегодно подтверждаемый контракт о дополнительных занятиях по зельеварению/заклинаниям для подающих надежды студентов вступил в силу, и он ждёт со стороны Филиуса Флитвика выбора студента из Слизерина.

Не всё в мире обговорено правилами, а в договорах есть пункты, записанные самыми мелкими буквами и невидимыми чернилами, но конкретно этот пункт Шерлоку не навредит.

Разве что, может быть, подчеркнет его исключительность.

И Гермиона, конечно, обиделась, потому что ей профессор Снейп ничего подобного не предложил.

* * *

Но может быть, может быть, было бы лучше, если бы профессор Флитвик был столь же внимателен к студентам своего факультета, может быть, тогда он обратил бы внимание на то, как странно — правильно, да, но странно, регулярно не так колдует Шерлок Холмс.

Нет магии без воображения, — диктует профессор на первом же занятии.

Но что же такое магия, сплетенная с подобным — нет, не покалеченным, ни в коем случае, нет, не больным, Шерлок Холмс не болен, но иным, отличным от большинства воображением?

Возможно, это луч света, который на секунду смешит Гермиону, поскольку напоминает ей световой меч из «Звездных войн». Она даже успевает вспомнить, как тайком смотрела трилогию вместе с родителями, спрятавшись под стол: они бы ей, конечно, не разрешили, но Гермиона уже большая, а у них, родителей, есть диски со всеми тремя частями, и вообще, одна часть вышла тогда, когда Гермиона уже успела появиться на свет.

А затем этот луч света тычет троллю в глаз, и вот тогда — тогда льется первая кровь, и вопит в подземельях тролль, метаясь, но даже страдая от боли, он крепко держит за шиворот маленького мальчика, давно, кажется, потерявшего сознание, в котором Шерлок и Гермиона с ужасом узнают Гарри Поттера.