Сезон безответственности (гет)

— Ты чо докопалась, Устинова? Иди площадь подмети, если заняться нечем.

Алиса встала у дверей, на границе света и тени, подбоченившись одной рукой и широко расставив ноги. Вторая рука прячет что-то за спиной. Я пристроился так, чтобы меня закрыли стоящие на веранде лавки и опора навеса.

— Что у тебя там? — спросила Славя; саму её не видно с моего места.

— Не твоего ума дело. Говорю же, скачи дальше, куда скакала.

Я затаился, ожидая продолжения. В уме живо нарисовалась красочная картина, как они мутузят друг друга, катаясь по газону, цепляясь в волосы и разрывая одежду. Да, было бы увлекательное зрелище.

— Послушай, в этот раз я уже не стану молчать, если что-то случится: Ольга Дмитриевна сразу узнает, с кого спрашивать.

— Вот ты, значит, как запела, — Алиса движением одной кисти отшвырнула то, что находилось у неё за спиной.

Предмет практически беззвучно проехался по бетонному полу веранды и упал позади меня. Им оказался скрученный в бублик кусок нетолстой алюминиевой проволоки.

— Хочешь сказать, раньше не ты стучала вожатке? — со звенящим напряжением в голосе процедила Алиса и опустила сжатые кулаки.

Дело запахло жареным. Славя, в отличие от Двачевской, не выглядит искушённой в драке. Сейчас ретивой активистке крепко отломится на орехи, а назавтра уже Алисе — от вожатой. Даже не знаю, кому из них я больше буду сочувствовать в этой гипотетической ситуации, но в чём абсолютно уверен — самому получать за Славяну в мои планы не входит. Подняв проволоку, спрятал её в карман и вышел к спорящим пионеркам.

— Вы чего тут расшумелись?

Обе синхронно повернулись ко мне. Первой нашлась Алиса:

— Ты пока постой в сторонке, дрыщ, — она ощерилась и резко подобралась, напружинилась, готовая к драке. — Тут выскочка без очереди хочет получить. Обещаю после и тебя отоварить, так что далеко не уходи.

— Звучит заманчиво, но я, пожалуй, откажусь. И ты, Славя, не лезла бы. Тебе так хочется на ровном месте спровоцировать драку?

— Да как же? — возмутилась активистка. — Она опять собралась в столовую залезть.

— Ты помешанная просто! — воскликнула Алиса. — Вы все постоянно свешиваете всех собак то на меня, то на Ульку, — её голос дрогнул. — Святоши нашлись.

— Я же видела, как ты у двери копошилась! — взвилась Славя.

— Славя, извиняюсь, но мне кажется, ты и правда перегибаешь, — осторожно вклинился я. — Судить надо за дело. Я вот тоже тут прогуливался, тогда и меня к вожатой веди.

— Вот именно, — поддакнула Алиса и, разведя пустыми руками, отошла в сторону, демонстрируя вход в столовую. — Я, по-твоему, пальцем её собиралась открыть?

Славя поднялась по ступеням и подёргала дверь, потом огляделась по сторонам. Не обнаружив ничего криминального, она бросила на меня укоризненный взгляд и молча удалилась восвояси.

— Давай, иди проветрись на холодке, может, полегчает, — проводила её Алиса.

Дождавшись, когда активистка исчезнет из виду, рыжая принялась высматривать что-то в темноте на полу веранды, медленно меряя её шагами.

— Ты это ищешь? — я извлёк проволоку.

— Даже не думай, что теперь твоё нахальство сойдёт тебе с рук, — Двачевская вышла на свет, сверля меня смурным взглядом. — И без сопливых бы разобралась.

— Угу, дракой. Хотя не важно. Предлагаю перемирие до утра.

— А что я с этого буду иметь? — с интересом осведомилась она.

— Постою на стрёме, пока ты вскрываешь двери.

Алиса медленно перевела взгляд с меня на проволоку и обратно, удивление на её лице плавно сменилось настороженностью.

— Ну и зачем это тебе?

— Затем же, зачем и тебе — есть хочу.

В подтверждение этим словам желудок снова подал голос. Алиса прыснула.

— Чёрт с тобой. Но фонарик был бы лучше, там нихрена не видно, — она кивнула в темноту под навесом.

— Ну, это совсем не проблема, — я достал телефон и включил подсветку. — Сойдёт?

Рыжая с подозрением посмотрела на светящийся экран: «22:17, 18 декабря, вторник». Наверняка это нарушает какое-нибудь неписанное правило путешественников во времени. Да плевать, пока эта штука не попала в руки к разбирающимся людям. Подумаешь, часы с подсветкой, эка невидаль.

* * *

В столовой Алиса отправилась с телефоном искать что-нибудь съестное, а я остался у дверей, предусмотрительно заперев их.

Когда, по ощущениям, ожидание затянулось слишком сильно, ко мне стали закрадываться подозрения, что она задумала подлую месть. Например, привести сюда вожатую. Я уже хотел выйти, когда, наконец, в проходе с кухни сверкнул луч телефонного фонарика. Алиса притащила пузатый, туго набитый пакет с булками и три пол-литровые пирамидки кефира.

— Ну, чего рот раскрыл, тормоз! — зашипела Двачевская. — Ждёшь, когда у меня руки отсохнут держать всё?

Я спохватился и забрал у неё кефир. Алиса, раздражённо цыкнув, грубо всучила мне до кучи выпечку.

— Свалился помощничек на мою голову, — процедила она и, подсвечивая телефоном, стала колдовать с проволокой, чтобы при выходе закрыть ей щеколду.

Сварливые причитания пионерки рассмешили. Возможно, кого-то её гнев пугает, но у меня он почему-то вызвал смешанные эмоции, среди которых страх если и присутствует, то глубоко на дне. Чувствуется что-то напускное в её негодовании. Только сегодня в домике она действительно выглядела готовой на смертоубийство в мой адрес. Алиса, услышав смешок, мимоходом посветила мне в лицо и возмутилась:

— Ты чего ржёшь? Что смешного?

— Не обращай внимания, — я плотно сжал губы, сдерживая попавшую в рот смешинку.

— Ничего, скоро вместе посмеёмся, — гаденько пообещала она.

Только я вознамерился спетросянить что-нибудь в ответ, как Двачевская насторожилась и тут же подорвалась ко мне, чтобы залепить рот ладонью.

— Тс-с.

Она больно сжала и надавила на моё плечо, заставляя присесть на корточки, и сама тоже последовала моему примеру, плотно прижимая к себе телефон, чтобы тот не давал света. На веранде шаркнули шаги, кто-то дёрнул дверь.

— Ну и что? Тут заперто, — в окошке замаячил невнятный расплывчатый силуэт, и по залу столовой прогулялся слабый луч света: нежданный визитёр заглянул внутрь.

Ответ я не расслышал, а потом снова заговорил прежний голос:

— Ладно, давай зайдём проверим.

— Что будем делать? — прошептал я.

— Во-первых, выруби свою хреновину, пока она нас не спалила! — Алиса сунула мне телефон, закрывая ладонью свет фонарика.

Я кое-как отключил его и затолкал в карман.

— Надо валить, — продолжила Двачевская.

Когда мы вышли из столовой, с кухни уже пробивался мелькающий луч фонарика. Алиса, быстро прикрыв двери, очень сноровисто — видно, что не впервые — закрыла за собой щеколду и вынула проволоку.

— Бежим! Не отставай, — скомандовала она, ломанувшись вдоль стены столовой к её восточной стороне.

* * *

По дороге мы обогнули медпункт, за ним свернули на площадь и быстро миновали её, прячась по кустам и под Гендой, потом прошли мимо большого каменного двухэтажного здания, а дальше я сбился. Как бы не заблудиться — с этой бандитки станется: бросит меня в глуши, и ходи тут потом, аукай до утра.

В конце концов мы уселись на тускло освещаемой единственным рабочим фонарём скамейке неподалёку от жилых домиков. На ближайшем удалось разглядеть табличку: «27». По центру расположились наши трофеи, а мы — слева и справа от них. Алиса схватила пакет и, выудив булку, начала с энтузиазмом жевать. Поймав мой вопросительный взгляд, она пробубнила что-то невнятное и, недолго порывшись, кинула мне булочку. Подстёгиваемый сильным голодом — ещё и усугублённым недавней беготнёй — я зубами оторвал угол от пирамидки с кефиром и от души впился в сдобу, откусив разом с две трети.

«Там даже есть начинка», — успел подумать, энергично работая челюстями, прежде чем встретился глазами с отчаянно лыбящейся Двачевской. Причина этой лучезарной улыбочки и такого внимательного изучающего взгляда стала понятна незамедлительно. Дыхание мгновенно спёрло и весь мир замер перед глазами. «Начинка» резко шибанула в носоглотку сладковато-пряной остротой ядрёной советской горчицы. То, что продаётся у нас в тюбиках — кошкин смех по сравнению с этим!

— Вот стерва, — надломленно выплюнул я и, подавшись вперёд, кинулся к питьевому фонтанчику.

Рот и нос обожгло напалмом. Захотелось выть, но на это не хватило воздуха, поэтому я лишь захрипел и безуспешно попытался сипло проблеять что-то оскорбительное в адрес рыжей маньячки. Тяжело дыша и обливаясь слезами, стал жадно хватать губами тщедушную струйку, мысленно матеря автора этой хрени за такой слабенький напор воды. Под звонкий аккомпанемент смеха рыжей, я полоскал рот и отплевывался, но ничего не смогло избавить от пылающего кошмара. Вкус горчицы словно прилип к нёбу и языку. Алиса уже не стесняясь хохотала, едва ли не катаясь по земле.

Спустя несколько минут мало-помалу меня отпустило. Я прислонился на корточках спиной к колонке фонтанчика и, глубоко дыша и громко шмыгая носом, принялся вытирать слёзы. Всё лицо от шеи до корней волос горит, хоть прикуривай. Алиса, едва успокоившись, опять захохотала, глядя на меня.

— Ну как, продрало? — проскрежетала она, давясь от смеха.

— Ты стерва, Двачевская! Договорились же! — вызверился я, подскакивая и возвращаясь к лавке.

— Согласна, переборщила малость, — Алиса осклабилась, закидывая ногу на ногу. — Кто ж знал, что ты, как с голодного края, за раз всю булку проглотишь.

Теперь ясно, почему так долго там возилась, подарочек мне готовила. Но злиться у меня не осталось сил. Я уже в край измотан, как морально, так и физически. И всё ещё очень голоден.

Из репродукторов разлились протяжные заунывные мотивы, видимо, сообщающие, что пора баиньки.

— Ладно, я отчаливаю, — Алиса поднялась, держа в руках пакет и два кефира. — Мне уже давно надо было вернуться, но ради такого зрелища стоило задержаться, — она снова засмеялась, посмотрев на мою обиженную красную физиономию. — Бывай, новичок.

— Меня, вообще-то, Семёном звать, — угрюмо отчеканил я.

— Учту, — бросила на прощанье Алиса и, тряхнув хвостиками, нырнула в домик неподалёку от нашей лавки.

«Хоть булок оставила. Надеюсь, эти без сюрпризов».

* * *

Укладываясь на боковую, я вяло прокручивал в голове события всего дня. С этой точки он показался необыкновенно бесконечно невыносимо длинным. Такое ощущение, что автобус и встреча со Славей были с неделю назад, а не сегодня в обед. Потом медпункт и очередная истерика: по поводу увиденного в зеркале. Сейчас это уже кажется смешным, но тогда мне было совсем не весело. Вожатая, домик, пионерская форма с галстуком. Потом рыжая эта. Две рыжие — Алиса и Ульяна — два сапога пара. А под занавес вечернее приключение с булками и кефиром.

Пожалуй, здесь даже может быть по-своему весело. Наверное, нечто такое мне давно требовалось — встряска. Правда, вышло совсем уж экстремально. С моим пресным образом жизни хватило бы просто как следует накидаться с Лёней, чтобы получить заряд новых ощущений до самой весны. А тут сразу столько всего, что в голове не умещается.

* * *

На новом месте спалось плохо. Постоянно просыпался от малейшего шума за окном и подолгу потом не мог снова уснуть. В последний раз отрубился, когда вся комната уже стала понемногу окрашиваться в оттенки тёмно-синего — перед самым рассветом.

Разбудила меня очередная мелодия окаянной лагерной дудки, задающей здешний режим. И, будто издеваясь, ей вторят громко щебечущие под окном птички. Надо ли говорить, что после полубессонной тревожной ночи я пребываю в незавидном состоянии. С сожалением отметив, что проснулся не у себя дома, пробормотал что-то не слишком цензурное о пернатых тварях, о раздражающих пионерских порядках и о том, где всё это оптом вертел. После чего, накрывшись подушкой и натянув поверх одеяло, отвернулся к стене. Так меня снова сморило.

В очередной раз проснулся, когда сквозь сон в моё сознание настырно всверлился лязгающий металлом звук, отдалённо напоминающий школьный звонок. «Какая, в щель, школа?» — с досадой посетовал я и вынырнул из-под подушки. По ушам врезал мерзкий звон. Над моей постелью нависла вожатая, издевательски тряся у меня перед носом металлическим будильником, показывающим десять минут девятого. Это он является источником адской механической трели.

— Так и знала, что тебе понадобится особое приглашение, — Ольга Дмитриевна улыбнулась и отключила свою шайтан-машину угнетения. — Доброе утро!

— Не вижу в нём ничего доброго, — отмахнулся я, пытаясь увильнуть под подушку.

— Даже не думай, Семён! От зарядки Виолетта Церновна тебя этим утром освободила, но про подъём согласно распорядку речи не было, — она вырвала у меня подушку. — До линейки полчаса — явка обязательна!

— Может, ещё и одеяло отберёте? — попытался огрызнуться я.

— Потребуется — не только отберу, но и пришлю пионеров: они тебя вместе с матрацем вынесут на площадь. Если не хочешь повеселить этим представлением весь лагерь, вставай и шагом марш умываться.

Церемониться она, похоже, не привыкла. Вожатая поставила часы на стол и пошла к выходу, бросив подушку на вторую кровать.

«В следующий раз запру дверь на ночь».

— Я знаю, о чём ты подумал. У меня есть ключ! — она помахала им через плечо. — Кстати, о водных процедурах. На случай, если захочешь искупаться, я принесла тебе плавки, — Ольга Дмитриевна сделала жест рукой в неопределённом направлении и выскочила из домика, широко взмахнув каштановым крылом волос.

«Разбудит утром не петух, прокукарекав — Сержант подымет, как человеков».

— Чёрт бы вас побрал, с вашей пионерией, — пробухтел я и спустил ноги на прохладный пол.

Выползая из домика, сощурился от яркого солнца. Какое же оно тут, на юге, невыносимое. Особенно если ещё позавчера была зима, а ты отпраздновал месяц безвылазного сидения в полутёмной комнате с плотно задёрнутыми шторами. Выйдя на середину дороги, остановился в растерянности.

— Так, и где эти ваши умывальники?

Надо было вчера всё же напроситься на экскурсию с кем-нибудь. Справа послышался приближающийся мерный топот. «Вот сейчас и узнаю», — подумал я, завидев подбегающую Ульяну. Проехавшись по щебню дорожки, она резко развернулась и остановилась, прикрываясь мной от кого-то.

— Привет, Сёмыч! — бросила мелкая, не переставая осторожно выглядывать из-за моего локтя.

«Кто-то» не заставил себя ждать, не дав мне даже времени поинтересоваться, что происходит.

— А ну стой, коза! — на дорожку вбежала Алиса, размахивая скрученным в жгут полотенцем. — Хуже будет!

Ульяна засмеялась и, расставив ноги, приготовилась убегать от Двачевской. Причём она явно намеревается делать это вокруг меня.

— Я ещё ей булки по ночи таскала, дура! — разъярённая Алиса, ни капли не замечая моего наличия, с размаху опустила мокрое полотенце куда-то мне за спину.

Чиркнув по плечу, оно на излёте лишь задело мою ногу, так и не достигнув цели.

— Да уйди ты! — Двачевская отпихнула меня, но Ульяна, хохоча, продолжила прикрываться от подруги моими многострадальными невыспавшимися телесами.

Вокруг замельтешил истеричный хоровод. Алиса, толкаясь, пыталась достать Ульяну полотенцем, попадала по мне, выговаривала что-то, рычала и требовала немедленной капитуляции мелкой бестии, не переставая обещать: «Хуже будет!» и «Вы у меня попляшете!»

«Почему, интересно, “вы”? Я опять где-то накосячил? Или это не про меня?»

Когда же попытался выйти из эпицентра этого рыжего скандала, Ульяна двинулась следом, схватившись за меня и выставляя в качестве щита, но издевательств своих не бросила. То ли надо мной, то ли над Алисой, то ли над нами обоими сразу.

Вскоре Ульяне самой это надоело, и она, брякнув на прощание: «Увидимся!», дала дёру дальше по дороге.

— Ах ты ж, — Алиса сплюнула и, угрожающе подняв к моим глазам палец с аккуратным недлинным треугольным ноготком, удостоила-таки меня вниманием: — С тобой, новичок, после разберусь.

— Я тоже рад был повидаться, — пробормотал вслед убегающей Двачевской.

Тёрки двух рыжих хулиганок не особо заботят. Пока это не касается меня, пусть хоть поубиваются. И вообще, я, кажется, кое-что искал…

— Эники-бэники… — палец указал налево от домика.

* * *

Придя к деревянной ротонде одиноко стоящей на возвышении беседки, я понял, что свернул не в ту сторону. Дальше пути нет. Неподалёку расположилось какое-то здание без опознавательных знаков с небольшим пристроенным флигелёчком. Немного в отдалении, назад по дороге и вправо, виднеется верхушка деревянной эстрады. Слева, вдалеке, торчит крыша с флагом — медпункт. Похоже, поблизости что угодно, но не умывальники.

— Семён, помоги, пожалуйста.

Я опустил глаза на источник писклявого голоса. Им оказался пионер, стоящий ниже по дорожке: русоволосый маленький мальчонка лет семи; наверное, из самого младшего отряда. Он поднял руку и показал наверх мне за спину.

— Мой мячик застрял на крыше, а я залезть не могу.

Немного опешив, я несколько секунд тупил в точку. Обернулся, задрал голову: наверху и вправду лежит мяч, резиновый, цветастый такой, красно-жёлтый с полосами по «экватору». Он застрял в дыре на крыше.

И откуда пионер меня знает? Хотя едва ли стоит удивляться таким мелочам в моём положении.

— Погоди.

Я бросил мыльно-рыльные на лавочку и приценился, как лучше вскарабкаться на ротонду. В принципе, колонны хоть и без изысков — обыкновенные квадратные брусья, их здорово обветрило, сделав очень шершавыми. Так что вполне можно забраться по ним. Я влез на перильце, от чего оно протяжно всхлипнуло и прогнулось. Поспешил схватиться за край крыши и перенести нагрузку на руки, пока несчастная рассохшаяся деревяшка не проломилась под ногами.

— И как ты его туда загнал?

— Ну… бросал, ловил, бросал, ловил, а потом он не туда полетел.

— Тебе, кроме беседки, больше поиграть тут не с кем?

Пионер ничего не ответил. Залихватски ухнув, я подтянулся и вполз на крышу, беспорядочно скребя ногами по колонне, чтобы помочь себе. Встав во весь рост, осмотрелся. Благодаря тому, что беседка стоит на возвышении, с её крыши открывается шикарный вид на лагерь и его окрестности. Впрочем, ничего нового я не увидел — всё те же луга, упирающиеся в стену леса. Ни на севере, ни на востоке не нашлось ни единого намёка на цивилизацию.

Потемневшие от времени дощечки, выстилающие низенькую восьмигранную пирамиду крыши, трещат под ногами, но сама конструкция выглядит надёжной. Я слегка опробовал её на прочность — даже не скрипнула. Сделал шаг вдоль ребра, наклонился и схватил мяч.

— Спасибо! — крикнул мальчик, поймав свою игрушку.

Повиснув на руках, спрыгнул с беседки и отряхнул ладони. Повернулся к пионеру, чтобы спросить об умывальниках, но его уже и след простыл.

— Угу, счастлив был помочь, — буркнул я в пустоту и, схватив пакет с банными принадлежностями, поплёлся обратно.

На перекрёстке со стороны эстрады прибежала Славя.

— Доброе утро! — бодро приветствовала активистка и лучезарно улыбнулась.

Неужели не обижается из-за вчерашнего вечера у столовой? Наверное, для неё милые улыбочки и приветливые жесты — это что-то настолько незначительное, что она готова дарить их всем подряд направо и налево.

— Умывальники ищешь?

Славя, сделав несколько шагов по инерции, остановилась. Обтягивающий чёрный спортивный костюм, а-ля «Адидас», состоящий из маечки и коротких шортиков, выгодно подчёркивает ласкающие глаз формы. В этой одежде они выглядят так, что дух захватывает. Гормоны молодого организма, похоже, решили взбунтоваться — по всему телу прокатилась волна мурашек. Захотелось сказать: «Полегче с такими нарядами при детях», — но получилось лишь хрипло скрипнуть:

— Доброе…

— Тебе надо было идти направо от домика, там в конце дороги тропинка, — она указала куда-то сквозь заросли, — по ней, если нигде не сворачивать, аккурат упрёшься в них. Душевые сейчас на ремонте, — с извиняющейся интонацией добавила Славя.

— Спасибо, — я с трудом поднял глаза к её лицу.

— Поторопись, линейка вот-вот начнётся.

Она неспешно, словно смакуя каждый шаг, потрусила дальше, бросив на меня быстрый взгляд на повороте. Контрольный в голову.

* * *

Местные умывальники — ни много ни мало обыкновенные раковины прямо под открытым небом. Неподалёку от них возвышается выкрашенная в тёмно-серый цвет небольшая цистерна на длинных опорах с подведёнными трубами — импровизированная водонапорная башня. Судя по единственному барашку у смесителей, горячей воды они не предполагают в принципе.

— Блестяще.

Разложив банные принадлежности, я открыл воду. Она оказалась не просто холодной, а ледяной. Сложилось впечатление, что вопреки всем законам физики её температура гораздо ниже нуля. Даже руки коченеют уже через несколько секунд умывания, а подносить этот ужас к лицу и тем более, страшно подумать, мыться этим ниже шеи…

Сделав глубокий вдох, я зажмурился и… просто утёр лицо смоченными в воде руками. На большее моей силы воли не хватило. Проделав эту операцию несколько раз, перешёл к зубному порошку. Как ни странно, он даже не имеет никакого ярко выраженного вкуса, не говоря уж о мяте. По ощущениям — будто натираешь зубы толчёным мелом.

И вот дело дошло до полоскания рта. Взяв пригоршню воды в ладошки, постоял некоторое время, набираясь храбрости. Или наивно ожидая, что она успеет нагреться. Ничего не поделаешь, надо же смывать с зубов эту хрень.

— Эх-х, — тоскливо протянул я и набрал воды в рот. — М-мы-ы-ы, — сдавленно прохрипел и тут же выплюнул.

Зубы тут же начало ломить от обжигающего холода. Через силу повторив эту пытку пару раз, я окончательно замёрз и поспешил сворачиваться, пока не схватил ангину или ещё какую напасть. Лучше на пляж схожу или на причал, чтобы нормально помыться.

Громко стуча зубами, принялся запихивать всё обратно в пакет одеревеневшими от холода пальцами. Получилось не сразу.

«Это же форменное издевательство!»

Одно хорошо: от такого умывания бодрости навалило хоть отбавляй. Ещё недавно я готов был даже завтрак обменять на пару часов в постели, а сейчас сна вообще ни в одном глазу. Как отрезало.

Оставив мыльно-рыльные в домике, неспешно выкатился на крыльцо. Здесь меня снова выловила Славя. Уже переодевшаяся в пионерскую форму.

— Идём скорее, линейка начинается!

— Да что ж вы прицепились-то ко мне с этой линейкой?

Славя оторопела и сделала круглые глаза. Я даже испугался, как бы её кондратий не хватил на том же месте. Выйдя из оцепенения, она наставительным тоном — скопированным, очевидно, у дражайшей Ольги Комсомоловны — оповестила:

— Линейка — самое важное мероприятие для пионера…

Я отрешённо закрыл глаза и обмяк. Активистка, поняв, что её не слушают, цапнула меня за предплечье и с неожиданной силой поволокла в сторону Генды.

«Да на тебе пахать надо, лошадка».

— К тому же тебя, как опоздавшего, должны представить лагерю!

Мне показалось или это прозвучало с… ехидцей? Слово «злорадство» я бы не решился применить к этой девушке даже мысленно. Но хорошенько подумать об этом не успел, мы буквально вбежали в благоговейную тишину площади, вызвав пристальное внимание к себе десятков пионеров.

«Мать моя волшебница!»

Да тут же весь лагерь, сотни полторы, поди, не меньше. На небольшом постаменте, спинами к надписи «Генда», выстроились вожатые. Пионеры же расположились по периметру площади, образовав подобие каре, но лицами к центру. Наш отряд построен по правую руку от трибуны, сюда Славя и приткнула меня, а сама встала в голове шеренги рядом со мной. Ольга Дмитриевна кивнула нам, и линейка началась.

Сперва пошли какие-то рапорты, потом слово по очереди брали вожатые разных отрядов. Я не особо вникал в происходящее. Напыщенные мотивирующие речи, пополам с лозунгами, интереса не вызвали, поэтому стал развлекать себя подсчётом количества людей на линейке.

«Раз, два, три, четыре…» — начал с вожатых и их помощников. Взгляд лениво заскользил по головам малышни напротив, а приоткрытый рот беззвучно отсчитывал. На скучающих полусонных лицах пионеров отчётливо читается недовольство линейкой и ранним подъёмом — всё-таки не я один тут такой. Даже на каникулах несчастных детей терзают дисциплиной и строгим распорядком. Но для них, наверное, это дело мало-мальски привычное, для меня же — сущая дикость. Я и в лагерях-то никогда не был, знаю о них что-то очень смутное из советских художественных фильмов, поэтому для меня ве́рхом проявления организованной жизни были десять лет учёбы в школе — причём даже не советской. Уже в ВУЗе я относился к этому делу с изрядной прохладцей.

«Сорок один, сорок два…»

— …Семён Персунов!

Упоминание имени и фамилии, как триггер, заставило бросить все дела, чтобы найти источник звука. Ольга Дмитриевна. Смотрит в упор, явно к чему-то понукая. Справа прилетел смешок.

— Вперёд, — шепнула Славя, дотронувшись локтем.

— Кто, я?

— Ну не я же, — она хихикнула.

Кровь отлила от лица, а из-под мышек по рёбрам скатились две холодные капельки. Я лихорадочно забегал глазами, ища поддержки у окружающих. Но их физиономии не выражают ничего, кроме желания поскорее отправиться завтракать.

«Сволочи!»

— Не бойся, они не кусаются, — мягко подбодрила Славя.

Дальше всё происходило словно в алкогольном опьянении, потому что позднее я практически ничего не мог вспомнить. Или просто не хотел даже мысленно возвращаться к этому кошмару. Ольга Дмитриевна, положив руку мне на плечо, снова представила меня всем, сказала что-то стандартное про товарищество и братство — на этом моменте перехватил смеющийся взгляд Алисы: да уж, от неё как раз всего этого ждать стоит в последнюю очередь. В оконцовке Славю с кем-то ещё отправили поднимать знамя, и я смог наконец-то выдохнуть.

Едва торжественные звуки гимна стихли, воспользовавшись ослабевшим вниманием к своей персоне, я выскользнул с постамента и, затесавшись между сломавшими строй пионерами, попытался улизнуть, пока начальству в порыве товарищества не приспичило отколоть очередную никому не нужную экзекуцию над новеньким, то есть — мной.

— Постой, Семён! — моё пламенное устремление на волю погасил требовательный окрик вожатой. — У нас ещё пять минут на отрядную летучку.

Я состроил страдальческую моську и скромно приткнулся за спинами Шурика с Сыроежкиным, наивно полагая, что это поможет мне избежать общественно полезной нагрузки. Да и остальные тоже не выражают особого энтузиазма. Похоже, только Славе всё происходящее по душе, она внимательно слушает вожатую, изредка кивает и делает записи в непонятно откуда взявшейся толстой тетради.

— Для тебя, Семён, особое поручение, — сказала Ольга Дмитриевна, и двое прикрывающих меня пионеров тут же вероломно расступились. — Нужно обойти все указанные места и собрать подписи заведующих.

Вожатая протянула разлинованный листок с четвертинку альбомного, обозначенный заголовком: «Обходной лист». Мне уже приходилось заполнять такой однажды при увольнении. Здесь список содержит всего пять пунктов — пустяк. Я с облегчением схватил «бегунок»: если это все поручения на сегодня, то этот день мне уже начинает нравиться!

— И обязательно запишись куда-нибудь, не игнорируй коллектив! — добавила она, важно подняв палец.

Вот где подвох скрывался. Ещё чего не хватало.

— Как насчёт кружка юного прокрастинатора? — с невозмутимым видом спросил я.

— Покрасте… что? — вожатая нахмурилась и вопросительно глянула на помощницу.

Славя лишь растерянно пожала плечами, а скучающая неподалёку Алиса прыснула в кулак.

— Так, не морочь мне голову!

Рыжая сдержанно заулыбалась, показав ямочки на щеках.

— Двачевская, а ты чего развеселилась? С тобой сейчас тоже разговор будет.

Алиса мгновенно насупилась.

— Каво опять?

— Никаво, — в рифму ответила вожатая. — Дерзишь. Пойди-ка сюда.

Ольга Дмитриевна отвела её в сторону и, понизив голос, заговорила:

— Что ты вчера перед отбоем у столовой делала? Только не говори, что просто гуляла, на третий раз я в эту сказку уже не поверю.

Не знаю, с чего вдруг, но язык сработал быстрее мозгов:

— Ольга Дмитриевна, — я подошёл к вожатой. — Мы с Алисой…

— Персунов! — оборвала она. — Ты не расслышал своё поручение?

Я растерянно хлопнул глазами. Меня как ведром воды окатили: голос вожатой вдруг налился неслыханными ранее тяжёлыми металлическими нотками, обещающими большие неприятности любому, кто осмелится перечить.

— Не сдашь заполненный обходной до обеда — найду тебе ещё одно увлекательное дело.

Одновременно с этими словами пропел горн, как бы намекающий: «Вали-ка ты, Сеня, завтракать, подобру-поздорову». Мне не осталось ничего, кроме позорного бегства. Виновато глянув на Алису, я удалился.

* * *

В столовой удалось урвать «блатное» местечко: отдельный пустой столик возле окна — на три едока. Демонстративно сев спиной ко всему миру, я сосредоточился на содержимом тарелок. Чем мне с детства не нравятся такие заведения, так это неизменно отвратительной на вид и вкус утренней кашей.

«Хоть бы сахаром посыпали это говно».

Ковырнув пару раз коричнево-серые неаппетитные комковатые сопли, я переключился на варёные яйца, бутерброды и какао.

— Что скучаешь? — рядом со мной, не спросясь, села Ульяна.

— Восполняю недостаток одиночества в организме.

Та поморщилась, силясь понять, что я сказал.

— А ты чего тут, где твоя Алиса?

Я поймал себя на мысли, что этим вопросом, скорее, хочу выяснить участь Двачевской после линейки, нежели узнать, почему мелкая присела ко мне за стол.

— Да она злится на меня, — Ульяна махнула рукой, мол, само пройдёт.

— С чего бы вдруг? — иронично осведомился я.

Не уловив интонации, Ульяна будничным тоном прочавкала:

— Узнала про краплёные карты.

— Почему-то я не удивлён. Ещё и меня агитировала сыграть.

— Вот жалко вам? — обиделась она. — Не на деньги же.

С этими словами Ульяна отвернулась, делая вид, что её гораздо больше привлекает общество торчащего за окном дерева. Ну и ладно, я всё равно уже покончил с бутербродами.

Выйдя на крыльцо, достал обходной: «1. Библиотека; 2. Клубы; 3. Медпункт; 4. Музыкальный кружок; 5. Спортивные секции». Напротив каждого пункта две пустующие клеточки: для имени и подписи заведующего, надо полагать. В принципе, можно их просто подделать, но так и быть, прогуляюсь, а заодно выясню, чего здесь есть полезного. Не знаю, что я вкладываю в это понятие. Что-то из разряда «пойму, когда увижу». Однако, кроме медпункта, я так нигде и не побывал в лагере. Значит, с него и начну, а там уже спрошу дорогу.