Сезон безответственности (гет)

Здание с красным крестом на крыше встретило меня традиционным запахом лекарств, приятной прохладой и гробовой тишиной.

— Здравствуйте, Виолетта Церновна.

Медсестра, отложив в сторону журнальчик, повернулась.

— А, это ты, пионер. Привет, — плотоядно улыбнувшись, она неспешно поднялась со стула, попутно продемонстрировав всевозможные изгибы и выпуклости своего тела, а я вспомнил, почему мне так не хотелось идти к ней. — Зачем эти церемонии? Можешь звать меня просто, — сделала многозначительную паузу и произнесла на выдохе: — Виола.

Я второй или уже третий раз за это утро взмок. Отметив случившуюся реакцию, медсестра шагнула в мою сторону.

— Проходи, садись, будем тебя… смотреть.

Выделив последнее слово странной интонацией, Виола сняла очки и приподняла бровь. Её цепкий взгляд из-под полуприкрытых век неторопливо прогулялся по мне сверху вниз и обратно.

— Да я… мне… вот, — отчаявшись вспомнить, как называется эта хреновина, вынул листок из кармана и развернул перед Виолой, пытаясь защититься им от неё, как распятьем от вампира.

— Сначала осмотр, — она указала пальцем на кушетку и ещё немного приблизилась. — Ты же у нас со вчера раненый в голову. Дело серьёзное. Я как медработник этого лагеря обязана убедиться, что твой организм функционирует должным образом.

Даже произнося всю эту казённую канцелярщину, она умудряется будить самые непотребные, препохабные ассоциации. Проглотив ком из горла, я попытался взять себя в руки. Надо подумать о чём-нибудь неприятном. Во!

— Да всё у меня нормально, просто подпишите, и я п-пойду, — на излёте голос предательски дрогнул.

— Ай-яй-яй, уже и речь сбивчивая. Непорядок.

Она шагнула ещё ближе, практически наступая на ноги, схватила меня за запястье, приложив горячие подушечки пальцев к внутренней стороне, и наклонила голову, словно прислушиваясь. Статная и высокая настолько, что мои глаза смотрят ей ровнёхонько на губы, а стоит скосить взгляд чуть ниже… разумеется, из-за всего этого пульс сошёл с ума!

— Ц-ц-ц, — Виола покачала головой. — Да ты совсем плох, пионер.

Тут в помещение ворвалась Алиса. Оценила открывшуюся мизансцену и выражение моего лица, гадко ухмыльнулась и собралась было выйти…

— Вот и пионерка твоя пришла подлечиться, а ты всё отказываешься! — воскликнула Виола, отпуская мою руку.

Алиса замерла в дверях и медленно повернулась.

— Кто там чья пионерка?

Вместо дежурного боевитого тона горло пустило петуха и у неё получилось какое-то не то удивление, не то обида.

— Проходи, говорю, и ты тоже — садись, ногу показывай. Кушеточек у меня на всех хватит, — невозмутимо проговорила Виола.

Но Алиса не сдвинулась с места.

— Погодите, а «бегунок»? — спохватился я.

— Да, и «бегунок»… — задумчиво повторила Виола и выдернула у меня из пальцев помятую бумажку.

Поставив между лицом и обходным очки, она пробежала его глазами. Медленно, изящно перекатывая бёдра, отошла к столу и привалилась на руку, ища ручку. Выставив при этом сногсшибательные полушария. С задних рядов разлился шумный выдох. Не обращая внимания на рыжую, медсестра, вызывающе наклонившись над столом, неспешно, явно издеваясь, вывела свои фамилию и подпись на «бегунке».

— Кстати, пионер, — Виола развернулась ко мне, держа в руках вожделенный листочек, ради которого я уже успел столько натерпеться сегодня, — у меня тут есть дельце кое-какое, как раз для такого нелюдимого интроверта.

Я облизнул пересохшие губы и принял вид внимательного слушателя. Не то чтобы мне особо хочется поработать на благо отечественной медицины — тем более в лице Виолетты свет Церновны — но хотя бы узнать, в чём дело, будет не лишним. Да и «бегунок», он ведь ещё у неё!

— Сегодня с утра лекарства привезли, — Виола пнула носком туфли коробки, стоящие на весах возле стола. — Надо вечерком сесть и всё описать. Но работы много, тебе понадобится помощник, иначе провозишься до ночи, — закончила она с таким видом, будто моё участие в этой спецоперации уже давно утверждено.

— Мы придём! — выпалила внезапно подскочившая Алиса и увесисто повисла на моём плече.

Я лишь открыл рот в изумлении от того, как за меня снова всё порешали. Однако возражать не стал. Если на конец дня намечено одно из этих богомерзких лагерных мероприятий, призванных сплотить и укрепить, то мне и вправду будет лучше пересидеть вечер тут.

— Вот и славно, — Виола всплеснула руками и чарующе улыбнулась. — Но учтите, пионеры, я примерно в курсе, сколько тут чего. Поэтому без фокусов, — медсестра посерьёзнела и внимательно посмотрела на меня, потом на рыжую, а она в этот момент отцепилась от плеча и снова заняла позицию где-то позади.

С этим Виола протянула мне обходной, но тут же отдёрнула руку, когда я попытался его взять.

— Так что, может, всё-таки осмотрик? Ма-аленький, — она поднесла к лицу сжатую ладонь с выставленными большим и указательным пальцами.

Но, не найдя разумного отклика в моих широко распахнутых глазах, сдалась:

— Ладно уж, дуй. Но если вдруг что…

Медсестра пустила сальную улыбочку и медленно засунула «бегунок» в мой нагрудный карман, одновременно с этим как бы невзначай проведя пальцами по коже через ткань. Я лишь кивнул, промычав нечто среднее между «спасибо» и «до свидания». На заплетающихся ногах, едва не сбив по дороге вжавшуюся в дверной косяк Двачевскую, буквально выпрыгнул на крыльцо и ссыпался по ступеням на землю обетованную.

Рядом с медпунктом нашлась скамейка, уютно расположившаяся в густой тени деревьев — то, что нужно. Прижав пятую точку, смог-таки привести мысли в порядок. Достал «бегунок» — проверить, всё ли правильно — и прочитал выведенное совсем не характерным для врача аккуратным, почти каллиграфическим, почерком: «Коллайдер ВЦ». По-моему, с такими замашками фамилия у неё должна быть никак не меньше, чем «Фрейд».

На свежем воздухе способность соображать быстро вернулась ко мне. Что это вдруг нашло на Алису, зачем она подписалась на эту скукотищу? Неужто за спиртом в медпункт намылилась? Весьма в её духе.

— Не спи! Зима приснится — ноги отморозишь.

Рядом уселась Алиса, закинув ногу на ногу. За своими размышлизмами я не заметил, как задремал прямо на лавке. Мозгу потребовалась срочная перезагрузка после всего пережитого. Понимаю и нисколько не осуждаю его.

— Понравилась медсестра наша? — рыжая ехидно ощерилась, морщась и прикрывая один глаз от солнечных зайчиков, пускаемых окнами медпункта.

— Она со всеми так или это мне только повезло?

— В лагере полтора пионера, делать врачу особо нечего, вот и страдает ерундой — от скуки, — она с лукавством приподняла бровь. — А ты чего, уже губу раскатал?

— Почему тебя так интересует моя губа? — ответил я вопросом на вопрос.

— Пф-ф, мне, так-то, до лампочки, — Алиса отвернулась, мгновенно стерев с лица все эмоции.

Расценив, что беседа окончена, я встал. А ведь так и не спросил, где искать все эти клубы с кружками. Но возвращаться к Виоле — нет, ни за какие коврижки.

— Подскажи дорогу, — я робко тронул Алису за плечо. — Пожалуйста.

— А?

— Не знаю, куда мне идти.

Она улыбнулась каким-то своим мыслям, но сдержалась.

— Что там у тебя?

Я подал ей листок.

— Пошли в музыкалку, мне как раз по пути, — Алиса поднялась и вернула «бегунок».

* * *

Весь путь проделали в тишине. Алиса витала в каких-то своих думах, сосредоточенно кусая губу, а я зачем-то искал повод заговорить. Пока, наконец, не вспомнил про линейку.

— Что вожатая сказала?

— Да… — Алиса небрежно махнула рукой, — отделалась последним китайским. Пришли.

Она кивнула на довольно необычное одноэтажное здание: ровно половину пространства под широкой двускатной крышей заняла большая веранда, а вторую половину — скромный на вид домик с окнами во всю высоту на торцевой стене. Кажется, я здесь проходил, когда искал вчера склад.

— Валяй, — бросила Алиса и примостилась на лавке под солнцем.

— Не пойдёшь?

— А ты один боишься? У меня тут свои дела, иди давай.

Я пожал плечами и поднялся на веранду. Набрав воздуха в грудь, толкнул белый прямоугольник двери.

Внутри клуб явил собой что-то вроде музыкального класса, только экипированного побогаче, чем в бытность моей учёбы в школе. Сразу слева от двери разместились три небольших рядка кресел в виде амфитеатра, а напротив них — разнообразные музыкальные инструменты и аппаратура. Главной же красой и гордостью над всем этим величественно доминирует роскошный чёрный рояль. Понятия не имею, как его сюда втащили. Может, здание кружка строили сразу вокруг него?

В остальном — ничего особенного: полочки с тематической литературой, настенные часы, немногочисленная мебель и неизменные портреты композиторов на стенах. Музыка не относится к числу моих интересов, поэтому ничего в этой комнате не задевает потаённых струн души.

Меловую доску с заранее расчерченным нотным станом, среди прочего, украшает надпись: «Мику — дура». Что-то знакомое: кажется, так зовут ту японскую красотку.

Из-за стены раздался стук каблуков по деревянному полу, и моя догадка не замедлила подтвердиться, когда в комнату — через неприметную дверь в углу — влетел небольшой бирюзовый ураган. Девушка стремительно пронеслась к роялю, мурлыкая что-то под нос, и не увидела меня. Вывалила на крышку инструмента охапку нотных тетрадок, уронила что-то на пол и уже собиралась нырнуть под днище рояля, когда заметила, что рядом кто-то стоит. Громко ойкнув, она резко распрямилась. Последовавшие нерешительные извинения и слова приветствия, произнесённые тусклым голосом, сразу утонули в потоке флуда. Или спама. Как-то иначе охарактеризовать манеру её общения сложно.

— Привет, ты Семён? Я помню, тебя на линейке показывали. Пришёл, наверное, в мой клуб записываться? То есть клуб, конечно, не мой — не имени меня, не подумай, что я такая вся тщеславная. Клуб музыкальный, а я — его заведующая и единственная член… нет, как это по-вашему… не важно. Меня Мику зовут, я из Японии. Правда-правда!..

Что ни говори, но голос у неё вправду музыкальный, очень приятный, мелодичный. Я даже заслушался, хоть и с трудом получается уловить, о чём она щебечет. Но дело тут вовсе не в акценте, его практически нет, и русская речь у Мику — когда её можно разобрать — очень грамотная. Просто излагает сумбурно, постоянно перескакивая с пятого на десятое. Не успела рассказать про музыкальный клуб, как уже пустилась в пространные рассуждения про отца — советского инженера, с него перешла на электростанции и через них обратно закольцевалась на «своём-не-имени-себя» клубе. Поначалу я решил, что надо просто дать ей выболтать всё накопившееся, но вскоре закрались тяжёлые подозрения, что она способна трещать, пока не потеряет сознание от обезвоживания, лишь бы был слушатель. При этом она ещё успевает заниматься своими делами! Прямо женская версия Юлия Цезаря японского разлива.

Я осторожно поднял руку, как ученик на уроке, чтобы попросить слова. Мику резко оборвала свой монолог, приложив ладонь к губам, будто заставляя себя замолкнуть, но тут же снова заговорила:

— Ты извини, меня иногда заносит. Не стесняйся, перебивай, если надоедает. А то знаешь, девчонки постоянно сердятся на меня. Не хочу, чтобы ты тоже сердился, со мной и так, кроме Лены, почти никто не хочет общаться…

Похоже, её снова замкнуло. Я вынул из кармана обходной и показал Мику, чтобы привлечь к себе внимание.

— А, так у тебя этот, как его…

— «Бегунок», — подсказал я.

— Ну да! Мог бы сразу на линейке ко мне подойти, я бы подписала. Хотя это, наверное, неправильно. Да кого тут волнуют дурацкие правила, не думаю, что Ольга Дмитриевна вообще станет проверять…

Мику подбежала, забрала у меня бумажку и умчалась обратно в чулан, напоминая о себе лишь совершенно неразборчивым приглушённым щебетанием и топотком туфель, доносящимся из-за стены.

— …у нас раньше кот жил, его тоже Семёном звали, па говорил, что это его такая тоска по родине. Он кота называл Сеня, мне так нравилось это имя, оно очень мило звучит. Можно я тоже буду звать тебя Сеня? Сенечка?..

«Пресвятые помидоры, зови меня как хочешь, только подпиши чёртову бумажку!»

Мику промчалась через комнату, победоносно держа высоко над головой ручку, за которой, видимо, и бегала в подсобку. Подскочила к роялю и уже почти наклонилась, чтобы подмахнуть «бегунок» — даже кончик языка высунула от старания — но в её шебутной процесс жизнедеятельности вклинилась очередная посторонняя мысль:

— Кстати, как насчёт клуба-то, будешь записываться? — она отпрянула от листочка и воззрилась на меня. — Если играть не умеешь — не беда, могу научить тебя на чём угодно! Хочешь, вот, на рояле… но это, наверное, трудновато будет за неделю… или вот — гитара! Если лёгкие сильные, можно на тромбоне или барабанах. Нет, для барабанов, конечно, лёгкие не нужны — они в основном для пения. Так я и петь умею, тоже могу научить…

Я в смятении схватился за голову. Дверь сзади скрипнула и ударила по плечу.

— Ну вы долго ещё?

К нам вошла Алиса, уже переодетая на свой разнузданный манер.

— Господи, Мику! — от зычного окрика Двачевской японка тут же замолчала. — Почаще дыши и пореже молоти неуёмным языком, а то от твоего «Як цуп цопа» никому спасу нет…

Алиса осеклась, съёжилась и прошмыгнула к роялю, став спиной ко мне.

— Подписывай! — раздражённо прикрикнула на Мику и ткнула пальцем в «бегунок». — Я тут тоже по делу, если ты вдруг забыла.

Мику заискивающе улыбнулась и, храня молчание, безропотно исполнила требование рыжей. Алиса подхватила бумажку, подошла и шлепком передала в протянутую ладонь.

— Свободен!

Развернула носом к раскрытой двери и легонько придала ускорения коленом.

— Нет бы сразу так, — не оборачиваясь, огрызнулся я и вышел на улицу.

Ответом мне стала хлопнувшая позади дверь.

В обходном появилась ещё одна заполненная строчка, на этот раз уже быстрым и прыгучим, как тахикардия, почерком: «Хацунэ М». Такими темпами и до ужина не управлюсь, если меня каждый раз будут терзать бесконечными разговорами да уговорами.

Я осмотрелся по сторонам: музыкальный клуб находится практически у границы лагеря, недалеко от умывальников, на небольшом холме в окружении буйной растительности. Наверное, чтобы музыка не отвлекала других пионеров или, наоборот, чтобы звуки лагеря не мешали занятиям. Так или иначе, отсюда не видно даже намёка на следующий пункт моей программы. Я решил найти главную дорогу и спросить первого попавшегося пионера.

* * *

Правда, тревожить кого-либо расспросами так и не потребовалось: выйдя с щебня дорожки на бетон центральной аллеи, я обратил внимание на одноэтажное здание с парой мачтовых антенн сверху. Несмотря на скромные размеры, оно снабжено под самым карнизом кровли силовыми кабелями, подобными тем, что видел на стенах столовой. Такая электрификация обустроена явно не для простого сарая. Может, это то, что мне нужно? Подойдя ближе, прочитал на выцветшей табличке: «Клубы», и ниже от руки еле различимое: «Шашки», — потом что-то неразборчивое, а дальше: «Шахматы».

Раньше я не придавал значения этому месту, потому что своим видом развалюха скорее напоминает именно сарай. Похоже, кружки здесь в полнейшем упадке. Оно и понятно: какому нормальному пионеру захочется торчать всю смену в четырёх стенах. Разве что мне, но себя я к нормальным и не отношу. Что ж, пришло время познакомиться с остальными ненормальными. Поднявшись по ступеням, я решительно толкнул двери, проигнорировав надпись: «Внимание!».

Сразу за порогом меня встретил сильный запах канифоли пополам с растворителем, витающий в заполненном сизой дымкой воздухе. Просторное помещение клуба почти полностью занимают столы и шкафы. На полках последних стоят разные коробки, книги, и даже нашёлся внушительный, кубической формы осциллограф, а на столах повсюду валяются радиотехнические детали, катушки, приборы, инструменты, батарейки. Тут даже рабочий компьютер имеется: допотопный горизонтальный системный блок со снятой крышкой и монитор с застывшим на экране неизвестным мне интерфейсом. Стены с потолком тоже не пустуют: они украшены многочисленными авиамоделями из фанеры и их чертежами для сборки.

За одним из столов, уткнувшись носом в книгу, сгорбившись сидит Шурик. Перед ним дымится паяльник и в россыпи мелких деталек — транзисторов, резисторов и прочей ерунды — лежит небольшая микросхема на зелёной печатной плате.

— Привет! — подал голос я.

Очкарик вздрогнул и поднял лицо от книги.

— А, здравствуй… прости, забыл…

— Семён.

— Семён, — повторил он, резко поднялся на ноги и быстрым шагом направился ко мне. — Пришёл наш клуб посмотреть? — важно осведомился Шурик после короткого и довольно сильного для ботаника рукопожатия.

— Что-то вроде того, — уклончиво начал я. — Меня с обходным отправили.

Достав многострадальную бумажку, протянул её Шурику.

— Успеется, — он отодвинул руку с «бегунком» тыльной стороной ладони.

«Начались выходы из-за печки…» — я закатил глаза.

— Как ты относишься к кибернетике? — спросил Шурик, становясь рядом и делая рукой презентующий жест в направлении того места, где сидел до этого.

— Э-э… не знаю. Положительно?

А как тут ещё ответишь: ведь и вправду положительно, при моей-то биографии. Только вопрос, понятное дело, целью имеет отнюдь не потрепаться о том о сём.

— Это очень хорошо! — горячо воскликнул очкарик. — Так ты, значит, не против присоединиться к нашему клубу?

— Вот это вряд ли.

— Не спеши отказываться. Сначала пройдись, посмотри, что да как.

За спиной стукнула дверь, но не входная. Из смежной комнаты появился Электроник.

— Саня, я там что-то нажал, и всё исче… о, здорова, Семён! Пришёл к нам записываться?

— Да вот, знаешь, соскучился: сто лет шашек в руки не брал, — толсто съязвил я.

— По шашкам — это к Алиске, — Сыроежкин гыгыкнул, но тут же принял наисерьёзнейший вид. — А у нас — Кибернетика! Отрасль, открывающая впереди обширные горизонты! Разработка искусственного интеллекта — передний край современной науки и техники! Уже совсем скоро настанет время, когда роботы начнут активно помогать нам в приближении светлого будущего для всего человечества. И сейчас у тебя, Семён, есть бесценный шанс присоединиться к нашей высокой миссии!..

Толкая свой пылкий спич, он встал рядом со мной по правую сторону и в похожем на шуриковский жесте вскинул руку. А у меня, под слова о светлом будущем, в голове начали отбивать металлом мотивы вступительной темы ко второму «Терминатору».

Когда Электроник смолк, в помещении внезапно стало так тихо, что можно различить даже остервенелое биение мухи, безуспешно пытающейся свалить сквозь стекло из малопригодной для жизни канифолевой атмосферы. Нас с ней ни на грамм не тронула трепетная речь Сыроежкина.

— Ну, подпишете «бегунок»? — разбил тишину я.

— А ты вступай к нам, и подпишем, — радостно парировал Сыроежкин.

Его хитрая морда лица сейчас явственно выпрашивает кирпича, и я весьма близок к тому, чтобы поступиться ради него принципом, запрещающим мне бить женщин, детей и инвалидов.

— Да, Семён, соглашайся! — с жаром заговорил Шурик.

— Давайте так, — я отступил к выходу и поднял ладони для пущей серьёзности. — Вы подписываете мне бумажку, а я обещаю подумать. Всё-таки не шахматы там какие-то, а Кибернетика, Интеллект и вот это вот всё, — обвёл руками помещение. — С кондачка такое не решается.

Парни переглянулись, Электроник кивнул, и Шурик, неуверенно взяв в руки «бегунок», достал авторучку из нагрудного кармана.

— Точно обещаешь? — недоверчиво спросил, нависая над бумажкой.

— Зуб на мясо! — нетерпеливо воскликнул я, гипнотизируя его руку.

— Ладно, — он вывел крупными печатными буквами фамилию «Тимофеев» и поставил рядом с ней бесхитростную каракулю. — Будем с нетерпением ждать! — уже бодрее отрапортовал Шурик и протянул мне обходной.

— Спасибо! Да пребудет с вами… первый закон робототехники, — выпалил я через плечо, покидая пристанище служителей культа Пассатижей и Паяльника.

Разумеется, я не собираюсь ни секунды думать о вступлении в их клуб. Компьютеры уважаю, конечно, но, в основном, с точки зрения потребителя.

«Вот был бы тут кружок… а какой, собственно?»

Так ничего и не придумав в ответ на свой же вопрос, я на автопилоте вышел к площади. Машинально заглянул в обходной, хотя и так уже наизусть знаю оставшиеся пункты. Вспомнилось, что вчера после ужина видел что-то похожее на спортзал, наверняка спортивные секции с их заведующим расположены там же. Кивнув своим мыслям, не задерживаясь, миновал площадь и лёг на курс в восточную часть лагеря.

* * *

Крытый зал внушает уважение одним только своим видом. Величественное здание, высотой этажа в три, сверкающее на солнце свежевыкрашенными жизнерадостными оранжево-жёлтыми стенами и чистенькими стёклами, окаймлёнными ослепительно-белыми оконными рамами. Символически нарисованные тёмно-синие силуэты спортсменов, высотой в целый этаж, опоясывают спортзал со всех сторон. Венчает всё это безобразие кумачовая растяжка во всю ширину с белой надписью, сделанной характерным рубленым шрифтом: «Чтобы день твой был в порядке, начинай его с зарядки!»

Уже глядя на спортзал снаружи, сразу становится понятно, какой вид досуга в чести у пионеров «Совёнка». А вот я особого рвения к физкультуре не испытываю. Более того, даже представить себе не могу ничего бессмысленней, чем нагружать организм никому не нужной работой.

Осмотревшись, приметил дверь, пропускающую в относительно небольшой одноэтажный пристрой рядом с залом. Если правильно понимаю, в нём должны располагаться не только раздевалки с душевыми, но и, собственно, комнаты персонала. Они-то мне и нужны.

Внутри — чистый, опрятный широкий коридор с несколькими дверьми, уводящими направо. Таблички гласят: «Мальчики», «Девочки», «Душ», «Посторонним вход воспрещён». Слева, над головой, тянется ряд небольших окон. Через них внутрь проходят косые солнечные лучи, оставляющие ромбовидные световые пятна на противоположной стене, увешанной тематическими плакатами про физкультуру и спорт.

В конце, где коридор поворачивает направо, расположена ещё одна дверь. Без таблички. Я постучал.

— Войдите! — ответил знакомый голос.

В небольшом скромном кабинете за столом сидит Ольга Дмитриевна, одетая в зелёный с синим спортивный костюм. Вот так встреча. Похоже, плакал мой квест под названием «Откоси от кружков». Этого босса мне не одолеть, уровень маловат.

— Долго же ты ходил, — она улыбнулась. — Два часа тебя тут жду.

— А где физрук? — решил включить дурачка, авось пронесёт.

— Я за него, — Ольга Дмитриевна улыбнулась ещё шире. — Физрук уехал по делам в город.

— Тогда, наверное, попозже, потом… — ухватился я за спасительную соломинку.

— Семён!

— Да? — непроизвольно сглотнул. — Я за него.

«Боже, что я несу?»

— Давай сюда.

Ольга Дмитриевна протянула руку. С обречённым вздохом я подал ей уже изрядно побитый жизнью «бегунок».

— Как так можно с документом, — проворчала вожатая и тут же сделала нужные отметки, но отдавать бумажку не стала. — Куда записывать?

С этими словами она раскрыла журнал на столе и внимательно посмотрела на меня ясными зелёными глазами.

— Никуда, — промямлил я, вжав голову в плечи.

Наверное, мой жалкий затюканный вид произвёл на неё впечатление. Ольга Дмитриевна пожала плечами и бросила ручку поверх журнала.

— Ну, смотри, может, потом надумаешь. За компанию с кем-нибудь, например.

Она отдала мне обходной и тут же потеряла интерес к нашему разговору, вернув на законное место перед собой какое-то чтиво в мягком переплёте.

— И… всё? — удивился я.

— А что ты ещё хотел? — спросила вожатая, не отрываясь от книги.

Решив не испытывать больше судьбу, я начал разворачиваться к выходу, когда вспомнил про…

— Как мне пройти в библиотеку?

— Возле медпункта поищи, — ответила она, не поднимая голову и махнула в сторону рукой. — Не заблудишься.

— Спасибо.

— Не забудь потом отчитаться, — сказала в закрываемую дверь Ольга Дмитриевна.

Я кивнул.

«Пронесло».

Хорошо, что не стал подделывать подписи — вожатая, как пить дать, устроила бы мне небо в алмазах за такую самодеятельность. В «бегунке» напротив спортивных секций значится: «ио Миронова ОД». Промокну́в обходным пот со лба, я заспешил из этого места.

* * *

Библиотека и впрямь нашлась недалеко от медпункта, надо было всего лишь пройти дальше по дорожке — это её я видел, когда утром лазал по приснопамятной беседке. А Двачевская на другой конец лагеря меня потащила; мерзавка, не упускает ни одного шанса, чтобы поиздеваться. Прямо кругосветное путешествие получилось. Точнее, «кругосовёное».

Впрочем, визит сюда всё равно воодушевляет, поднимая настроение. Во-первых, потому что это долгожданный конечный пункт моих мытарств, а во-вторых, здесь не намечается никаких кружков и секций. Обычно при библиотеках существуют пресловутые шашки с шахматами, но в этом лагере их целиком и полностью поглотили высокие технологии в виде клуба кибернетики, оставив от них лишь память на древней вывеске.

Пустая библиотека словно мавзолей — безмолвствует. Владимир Ильич, кстати, имеется и тут: в виде гипсового бюста, а ещё он смотрит с нескольких из множества плакатов, коими увешан каждый квадратный сантиметр пригодных для этого поверхностей. Остальные плакаты кричат на посетителей возвышенными лозунгами, взывающими к светлым чувствам, чести и совести советского человека.

Как и в мавзолее, здесь тоже кое-кто спит. К счастью, не вождь мирового пролетариата, а всего лишь библиотекарь: белокожая девушка в пионерской форме, с шапкой недлинных слегка вьющихся чёрных волос. Сидя за столом, она безмятежно посапывает, уложив румяную щёчку на сложенные руки. Наверное, только тут и обитает, раз до сих пор с ней не знаком. Что ж, хорошо устроилась. Пока все остальные в поте лица изображают из себя прилежных пионеров, эта ловкачка бессовестно дрыхнет на рабочем месте, отлынивая от своих обязанностей. Вожатой на неё нет!

Я подошёл и нарочито громко постучал по столешнице. Девушка тут же подорвалась, переполошилась, но быстро поняла, что произошло, и стала подслеповато озираться. Отыскав очки с толстыми стёклами, двумя руками неуклюже нацепила их на лицо, превратившись из вполне симпатичной особы в Валерию Ильиничну в молодости.

— Привет, я — Семён, пришёл с обходным, — бодро представился я.

Хочется уже побыстрее разделаться с этим поручением и отправиться пинать балду, а ещё лучше сходить поесть — время-то как раз к обеду.

— Да по мне хоть чёрт лысый. Чего расшумелся, не знаешь, как вести себя? — раздражённо проскрипела спящая красавица, буравя меня недовольными, мелкими, как у свиньи, из-за эффекта линз, глазёнками.

А непослушный стоячий вихор на макушке лишь добавил комичности этому образу. Да уж, характер у неё под стать внешности в этих бинокулярах. Может, если их снять, она превратится обратно в милую девушку? Проверять гипотезу не стал, вместо этого окинул взглядом помещение, задержался на небольшом читальном зальчике, организованном у противоположной стены, но не увидал ни одного человека.

— Так тут же нет никого, кому я помешал? — и добавил, подпустив в голос ехидства: — Кроме тебя.

— Тишина должна быть в библиотеке! — хрипло прикрикнула библиотекарша, нарушая свою же собственную норму.

— А иначе что? Тараканы на полках оглохнут?

Она начала раздражать меня своей вызывающей неучтивостью. Раз взялась тут сидеть, то какого рожна срывается на посетителей? Библиотекарша, безуспешно попытавшись взглядом прожечь у меня во лбу дырку, села обратно за стол и пробурчала:

— Хунта немытая. Чего надо?

Наконец-то поняла, что для нас обоих дешевле будет, если она просто выполнит мою просьбу. Я молча сунул ей под нос «бегунок». Брезгливо расправив влажный от пота мятый листочек, она расписалась в нём, прорвав своим диким росчерком бумагу.

— Надеюсь, не заставят переделывать, — едко процедила очковая кобра, ногтем откидывая обходной в мою сторону.

Сграбастав «бегунок», я, под недовольным взором буркал в иллюминаторах очков, покинул неприветливые стены библиотеки. Оказывается, тут и такие экземпляры есть. На фоне этой грымзы даже Двачевская кажется плюшевым пуфом.

Сократив путь по разведанной с утра тропинке, я вышел на свою улицу. Шагая к домику в изрядно подпорченном настроении, даже не заметил вожатую, отдыхающую под сиренью.

— Семён, ты не меня ищешь?

— Нет, — от неожиданности честно ответил я.

Ольга Дмитриевна уже успела переодеться в свою обычную форму и, вальяжно развалясь в шезлонге, попивает чай.

«Мне бы так работать. Небось, ещё и деньги за это получает».

— Что с обходным?

— А, да, — спохватился я. — Вот.

Даже не заглянув в него, она сунула «бегунок» в карман.

— Молодец! Записался куда-нибудь?

— Да некуда тут записываться, — возмутился с таким видом, будто очень хотел, но не нашёл ничего подходящего.

— Зря, — бесцветно ответила она и подхватила с колен книжку.

Её тон и жест мне сильно не понравились. Есть в них что-то многообещающее. В основном они многообещают лишнюю головную боль на мои седины.

— Так что, я пойду?

— Иди мой руки, обед скоро.