Сезон безответственности (гет)

Какая гадость. Ненавижу такие сны, от них в голове творится совершенный раздрай, а в груди щемит чувство полного опустошения. Словно и не отдыхал вовсе. Спать уже не хочется, но и выспавшимся себя не ощущаешь. Довольно неприятное состояние.

— Бр-р.

И ни одного знакомого лица. Обычно снится тот, кого знаешь наяву, а тут какая-то бессмыслица. Может, я накануне пересмотрел какой-нибудь чепухи с торрентов? Нет, сейчас на мне висит давно просроченный проект, я уж и забыл, когда отвлекался на сериалы. Наверное, с неделю назад в последний раз. Правда, всё равно не помню, что смотрел. Память перестаёт цепляться за какие-либо подробности, когда весь твой мир умещается в крохотной тёмной пыльной квартирке, а ты целыми днями только и делаешь, что чахнешь над клавиатурой.

 

Я зевнул и запустил пятерню в косматую гриву, почёсываясь и расправляя спутавшиеся пряди волос. Со сна глаза заслезились. Не без труда проморгался: на улице темно. Интересно, это ещё вечер, ночь или уже утро? Всегда так сложно спросонья понять, особенно если живёшь без привязки к рабочему графику. Сидишь перед монитором до тех пор, пока не начинает клонить в сон. Выспался — значит, пора вставать. Проголодался — самое время поесть. Устал — надо отдохнуть. С другой стороны, удобно: никаких обязательств, режимов, распорядков. И, несмотря на периодические провалы дедлайнов — вот прямо как сейчас — меня мои привычки полностью устраивают, и ломать я их не собираюсь. Самое главное ведь что? Правильно, жить в гармонии с собой.

 

Ещё раз зевнув, я медленно сел на диване, потянулся, задвигал руками, разгоняя кровь. С большим трудом выгнал из глотки комок мокроты. Давно уже хочу бросить курить, но не могу заставить себя продержаться без сигарет даже трёх суток. Возможно, не хватает хорошего стимула. Типа рака лёгких.

Отлично, заряд утреннего позитива получен, надо вставать: работа сама себя не доделает. Сейчас пойду в ванную, суну голову под струю холодной воды, и всё сразу наладится. Останется лишь заполировать кружкой крепкого кофе. Но сначала сигарета. Только такой распорядок я и признаю, не отступая от этой нехитрой последовательности пробуждения ни на шаг.

Поборов остатки сна, наконец, поднял седалище с постели. Под подушкой нудно зажужжало: кому-то приспичило поговорить, и, скорее всего, поводом стал не выполненный вовремя заказ. Это уже будет второе предупреждение. Проигнорировав звонок, добрался до стола, промочил горло оставшимся со вчера холодным чаем и закурил. Вот чего не хватало с момента пробуждения — дозы никотина. Затхлая духота комнаты постепенно начала уступать бодрящему морозному воздуху из настежь раскрытой форточки. Я поёжился и плотно задёрнул шторы.

Телефон тем временем не унимается. Хорошо, что заказчик — старый знакомый по прошлому месту работы, когда я в последний раз безуспешно попытался ужиться в коллективе. Главное достоинство этого человека — просто-таки ангельское терпение. Хотя, по-моему, он изначально закладывает срок раза в два больше, чем озвучивает мне. Зато я, как любой ленивый и при этом прагматичный человек, делаю всё основательно, въедливо, чтобы потом не переделывать. А главное — цены не кусаются, мне-то много не надо: квартиру с интернетом оплатить да набрать еды и сигарет. Никуда не путешествую, ничем не интересуюсь, никакого хобби не имею и ни на кого, кроме себя, денег не трачу. Сферический сыч в вакууме, чьи связи с внешним миром ограничены «Ютубом», имиджбордами, пабликами, реже мессенджерами и совсем уж редко телефонными разговорами. В основном, по работе.

 

Когда жужжание под подушкой занялось в третий раз, я сдался и нехотя достал плоский лопатник смартфона: «Входящий от ЛЛ Кибрейко». Ну дела, это уже второй человек за последний десяток дней, пожелавший услышать меня. Становлюсь популярным.

— Да, Лёня, чего тебе?

Из динамика зазвучал до омерзения весёлый голос бывшего одногруппника:

— Салют, Сёмыч, как сам?

— Как в сказке — чем дальше, тем страшнее, — с напускным недовольством пробубнил я и плюхнулся на диван.

— Ясно, разбудил? Тут такое дело, у нас снова встало всё.

— Рад за вас, звонишь похвастаться?

— Ехидствуешь — это хорошо, значит, всё в порядке. Ты мне нужен, и чем быстрее, тем лучше.

— С удовольствием бы, — соврал я, — но у меня куча просроченной работы.

— Сможешь запросить у шефа тройной ценник, — начал увещевать Лёнька. — За срочность, да ещё и в вечернее время. Ну? Соглашайся, дружище. Заодно хоть поболтаем, по пивку раздавим, как в старые добрые. Мы ж с тобой сколько уже не виделись… три или четыре месяца, а? Да и сам, небось, в последний раз на улицу выходил чёрт-те когда.

«“Дружище” и притворная забота обо мне — это уже особый сигнал: видимо, действительно что-то важное. Только меня такими приёмчиками не пронять».

Машинально глянул на часы: начало десятого.

— Извиняй, Лёня, но мне правда надо работать. Я и так уже провафлил сроки.

— Точно?

— Ага.

— Ну, нет так нет, — его голос погрустнел. — Придумаю что-нибудь.

— Давай, успехов.

Наверное, можно было и согласиться, эти несколько часов всё равно не сделают никакой погоды — мне так и так сидеть с проектом ещё дня три, не меньше. Но лень-матушка и похер-батюшка в очередной раз взяли надо мной верх.

Докурив, включил компьютер и подцепил к зарядке телефон. Кулеры под столом загудели, а модем поприветствовал морганием оранжевого светодиода на белой морде. Махнув ему в ответ рукой, я направился в санузел.

* * *

Из ванной вышел уже совсем другим человеком. Бодрым и в приподнятом настроении, готовым самоотверженно взяться за работу. Не хватает только кофе и чего-нибудь перекусить, но это исправить недолго…

— Началось в колхозе утро.

И когда оно успело кончиться? Несколько тёмно-коричневых гранул упали на дно кружки с грязно-серой, покрытой мелкой сеточкой трещин эмалью. И запасного в буфете нет. Пока придётся обойтись чаем. Наливая кипяток в кружку, я стал мучительно вспоминать, когда в последний раз ходил в магазин… Получается, что ещё осенью, а сегодня на дворе уже семнадцатое декабря.

Отхлебнув крепкий горячий чай, поставил на плиту кастрюльку и опорожнил туда только что закипевший чайник. А в морозилке уже ждал новый неприятный сюрприз: последняя пачка пельменей, печально глядящая из вороха пустых полиэтиленовых пакетиков, которые мне постоянно лень выбрасывать. Другие отделения и вовсе не смогли ничем похвастаться, кроме холодного воздуха. Без особых надежд потянул на себя верхнюю дверцу. Кто бы сомневался: единственный обитатель стеклянных полок — одинокое полупустое ведро с майонезом. Замечательно, но три дня на этом не прожить. Я почему-то был уверен, что пропитания мне хватает как раз до оплаты проекта. Или это без учёта проваленных сроков? Холодный целлофановый брикет упал на стол с громким неприятным хрустом, заставив поморщиться, как от зубной боли.

Видимо, от похода за покупками сегодня всё равно не отвертеться. Эту досадную данность подтвердила и пустая картонная упаковка из-под сигарет. В последней пачке всего несколько штук, а впереди ещё весь вечер и ночь. Надо поторопиться, пока не закрылся единственный в округе супермаркет. А то придётся пилить целую остановку по не самому благополучному району до ближайшего круглосуточного. С обречённым вздохом я поплёлся в комнату.

 

Уже одетый по-уличному, стоя в прихожей, принялся обшаривать карманы в поисках кошелька. Очередное разочарование не заставило себя долго ждать. Внутри обнаружилась всего пара бледно-коричневых бумажек: двести рублей. И немного мелочи. Как у меня могло вылететь из головы, что ещё в начале месяца все деньги ушли на квартплату?

Неужели опять придётся идти на поклон к родителям? Когда я одалживал у них в последний раз, маман всю плешь проела по поводу моего образа жизни. Отец так и вовсе уже практически не разговаривает со мной. Нет, этот унизительный вариант приберегу на самый крайний случай: например, когда даже чая с сахаром не останется. А пока… Чертыхаясь, матерясь и распинывая валяющийся по полу мусор, я побежал прямо в обуви к столу, чтобы скорее набрать Лёню.

На этот раз Фортуна решила повернуться ко мне более приличным местом. Вряд ли это лицо, но и уже, определённо, не задница: Лёня, услышав меня, с радостью и облегчением сообщил, что обзвонил почти всех знакомых айтишников, но никто не согласился ехать к нему в нерабочее время. Я улыбнулся в трубку.

— За ваши деньги любой ваш каприз, Леонид.

— Только давай шевели колготами, скоро последний автобус до нашей глухомани.

— Ничего, в крайнем случае такси возьму.

Я наспех побросал в сумку всё, что может понадобиться по работе, оделся потеплее и сунул практически полностью зарядившийся телефон в карман.

* * *

Лёня трудится администратором в типографии, а располагается она почти за городом, поэтому путешествие туда — отнюдь не самое увлекательное на свете времяпрепровождение. И я отлично понимаю нежелание людей переться к Лёньке на ночь глядя с другого конца города. Мой же микрорайон расположен относительно близко к тамошним предместьям. По крайней мере, туда можно уехать прямым маршрутом — четыреста десятым, именно его я сейчас дожидаюсь на остановке. Ходит этот автобус мало того что редко, так ещё и через пень-колоду. Последний рейс и вовсе может быть отменён повелением левой пятки водителя. В добавок ко всему, будто назло, повалил снег…

Вокруг, насколько хватает глаз, не видно ни одной живой души. Автобус уже здорово опаздывает. Поёжившись, я на ощупь вытянул из пачки в кармане сигарету. Закурил.

 

Несмотря на снегопад, погода стоит промозглая, неприятная. Ветер со свистом пригоршнями швыряет в лицо холодный снег, залепляющий глаза и нос, налипающий на бровях и недельной щетине.

«То же место и та же погода…» — в груди кольнуло неприятное воспоминание из прошлой жизни. Если поднять градус пафоса — то был последний день прежнего Семёна, убитого хлопком-выстрелом дверцы такси. И тогда на освободившееся место пришёл я, цинично забрав себе ещё тёплое тело.

Долго курил на остановке, переваривая её последние прощальные слова и взвешивая, что же лучше: пойти напиться или сразу шагнуть под колёса грузовика, чтоб уже никогда больше не мучиться. И ветер со снегом, как и сейчас, нещадно хлестал по лицу… Теперь уже, по трезвому рассудку, понимаю, что ничего со мной не произошло внезапно и вдруг. Всё стало закономерным исходом длинной цепи событий.

 

«Катился, катился и докатился? Пожалуй».

А ведь раньше, лет в семнадцать, представлял для себя совсем другое будущее. Нет, конечно, ничего такого особенного — на свой счёт у меня всегда было довольно приземлённое мнение — но в маленьком уютном счастье в кругу семьи и друзей я себе тогда ещё не отказывал.

Только потом где-то что-то поломалось. Бросил университет на втором курсе — стало скучно и лень. Не видел себя на стезе гуманитарщины. Поступил туда, потому что было модно, потому что все лезли учиться на экономистов и юристов. Да ладно, себя-то обманывать ни к чему, уже тогда я не имел чёткого представления, чего хочу от жизни — вот и принял решение «по дефолту». Сначала ещё думал, что это временно, хандра рано или поздно пройдёт, уступит место каким-то новым устремлениям…

Теперь уже разменял четвёртый десяток и даже не представляю для себя другой жизни. Привык. Добровольная изоляция стала не просто нормой, а практически целью. Я сделал всё, чтобы упрочить это положение вещей и теперь ревностно охраняю статус-кво. Все те немногие люди, кто ещё напоминал мне о прежней жизни, были безжалостно вычеркнуты из списков контактов, а с теми, кого вычеркнуть нельзя — например, с родителями — общение свелось к минимуму.

Из старого круга остался только Лёня — бывший одногруппник. С ним мы здорово подружились и продолжили общаться, когда я уже бросил универ. Вот до сих пор поддерживаем общение. Ну, как сказать, он поддерживает, изредка вызывая на подобные халтурки, а так бы я и о нём давно забыл.

 

Но, к своей чести, сдался я не сразу, некоторое время ещё делал робкие попытки найти себя. В основном, в творчестве. Однако быстро выяснилось, что и в таком беззаботном на первый взгляд деле, как рисование, музыка, даже писательство, требуется усидчивости и желания развиваться ничуть не меньше, чем при изучении серьёзных наук. Постепенно вирус апатии всё сильнее разъедал меня. Как раз тогда случилась последняя попытка построить отношения, закончившаяся на этой же остановке, после чего возведение на моей границе с миром высокой стены с вышками, автоматчиками и собаками стало лишь делом времени.

В конце концов с грехом пополам окончил завалящие курсы системного администратора при ближайшей фазанке, прибавил к ним несколько гайдов из интернета по азам веб-дизайна и теперь худо-бедно перебиваюсь скромными заработками на этом поприще, забросив любые попытки преуспеть в чём-нибудь ещё. Где-то по пути потерялась жизненная искра. А теперь, к своему сожалению, я даже не испытываю желания отыскать её снова.

 

Истлевший окурок обжёг пальцы, вернув меня к реальности. Не люблю моменты, в которые остаюсь наедине с собой, без компьютера. Потому что они часто провоцируют неприятные приступы самокопания. Вроде этого, напомнившего, что когда-то я был совсем другим человеком…

На часах половина одиннадцатого: «Уж полночь близится, а Германа всё нет». Лишь снегопад усилился, прогоняя последнюю надежду на появление моего автобуса. Надо вызывать машину, ничего не поделаешь. Разблокировав клавиатуру, стал припоминать цифры какой-нибудь службы такси. И когда уже готов был залезть в интернет за треклятым номером, из снежной круговерти, словно чёрт из табакерки, испугав меня, выпрыгнул старенький одноглазый ЛиАЗ. Как он только смог неслышно подкрасться с эдаким-то шумным мотором? Впрочем, не важно: главное, что это-таки мой долгожданный, опоздавший на полчаса четыреста десятый.

Автобус, завывая трансмиссией, притормозил у остановочного павильона и с шипением распахнул облезлые створки дверей. Убрав телефон, отряхнул с одежды снег и поднялся в пустой, без единого пассажира, видавший виды салон. Холодное жёсткое дерматиновое сиденье словно вернуло в детство: я вдруг понял, что не видел таких автобусов уже много лет, практически со школы. И откуда только выкопался этот диковинный луноход?

 

ЛиАЗ неспешно потащил свою красную тушу сквозь снегопад и городские кварталы. Погода за окном обещает ещё по меньшей мере минут сорок вот такого неспешного вояжа, поэтому я надел наушники и включил музыку в телефоне, чтобы хоть чем-то развлечь себя.

 

Пейзаж тем временем плавно сменился. Высотки постепенно перешли в таунхаусы и коттеджи, а вскоре и они исчезли, уступив место маленьким утлым деревяшкам, ютящимся вокруг редких цехов, фабрик, заводов, большей частью заброшенных или сданных в аренду под офисы и торговые центры. Вид за окном навеял щемящую тоску. И как только люди существуют здесь? Мрачное депрессивное место, по сравнению с которым даже кладбище выглядит жизнерадостней.

Музыка в наушниках, сочетаясь с заунывным пейзажем и медленным мерным покачиванием автобуса, убаюкивает. Пару раз, клюнув носом, я едва не вписался лбом в поручень, но тут же открывал глаза.

 

«Почему он едет без остановок?»

«Кому это, интересно, пришло в голову отдёрнуть шторы в комнате?»

До неприличия яркий свет разбудил меня и теперь беспардонно мешает спать, проникая даже сквозь закрытые веки. К чёрту, разберусь с этим потом. Я перевернулся на другой бок и попытался натянуть на голову одеяло, но не обнаружил его. Опять мы с Лёней нахлестались как кони, а ведь зарекался после того случая… Не он ли притащил меня домой? Наверное, и шторы тоже его работа. Мог бы хоть уважить: куртку снять и обувь, а то бросил прямо в уличном на постель.

Не открывая глаз, я начал стаскивать с себя верхнюю одежду. Рука за что-то зацепилась и ткнулась в мягкую стену, на ощупь обтянутую замшей или флоком.

— Не понял.

Наконец разлепил веки, поморгал, фокусируя мутную картинку. Тёмно-красная ткань обивки недвусмысленно говорит сейчас, что лежу я вовсе не на своём диване. Да и вообще не у себя дома. В воздухе ощущается запах бензина и горячего пластика. Резко повернулся на другой бок с намерением осмотреться, и неожиданно спина провалилась в пустоту. Вскрикнув и нелепо взмахнув руками, я свалился на пол. Больно. Куда это нас с Лёней занесло вчера? Кинотеатр? Нет, потолок низковат. Самолёт? Сиденья похожи. А вот таких огромных окон с занавесочками в самолётах не бывает.

«Автобус!» — осенило меня. Я сел на полу, ухватившись за спинку кресла перед собой. Слева располагается сплошной ряд сидений, на которых я как раз и спал, а направо, между двумя рядами парных кресел, тянется проход к двери. Падение приободрило, разогнав вязкую поволоку, оплетавшую рассудок. Постепенно пришло понимание, что организм трезв как стёклышко, даже голова не болит, а значит, никакой пьянки вчера вовсе не было. Следом вернулась и память. Последним воспоминанием оказался ЛиАЗ. Получается, ни до какого Лёни я так и не доехал. Может быть, меня спящего привезли в гараж и переложили в этот автобус? Да ну, чепуха, зачем так делать, если можно просто разбудить.

Схватил валявшуюся в ногах сумку. Беглый осмотр её и карманов куртки показал, что всё, включая телефон, документы, кошелёк с двумя сотнями и ключи от квартиры, на месте. Значит, это не ограбление.

 

Крякнув, поднялся, посмотрел в окно и едва устоял на мгновенно подкосившихся ногах. В груди от ужаса резко ухнуло. Вцепившись в спинку ближайшего кресла, я медленно сполз на сиденье, наклонился в проход и зажмурился. С силой потёр кулаками глаза и снова открыл их. Нет, ничего не изменилось. Сердце постепенно опять набрало обороты и замолотило так, что стала содрогаться вся грудная клетка. В ушах гулко застучала кровь.

Многое можно было бы понять и попытаться найти какое-то объяснение. Но вот это не укладывается в голове ни вдоль, ни поперёк. Дрожащими руками достал телефон — он, как и положено, показывает дату: восемнадцатое декабря, без пяти минут два пополудни.

«Вот только за окнами этого сатанинского автобуса сейчас, мать его, лето!»

До слёз стиснул зубами руку, но и это не помогло проснуться или избавиться от наваждения. Скривившись от боли, баюкая и растирая кисть, поглядел в окно — не изменилось ли там чего.

 

Такое возможно лишь в одном случае: пока спал, меня посадили в самолёт, увезли в южное полушарие и бросили в этой глуши. Причём провернули всё в кратчайшие сроки — за ничтожные двенадцать часов. Абсурд. Кто и в какой самолёт потащит меня спящего, без денег, загранпаспорта? Зачем? Да пускай даже так, это всё равно невозможно. От того места, где я уснул, только до аэропорта часа полтора на машине добираться, учитывая вчерашнюю погоду. Потом посадка, перелёт… Кстати, что это может быть за страна? Судя по растительности, явно не тропики. На краю сознания завертелось: «Австралия, Новая Зеландия…» — я приник к ближайшему окну и принялся жадно разглядывать местность за ним. Вообще пейзаж будто бы российский: обыкновенное привычное разнотравье на лугу, тополя, берёзы, в отдалении виднеются высокие стальные опоры ЛЭП. С другой же стороны… а вот это уже точно родное! Ворота, на которых самыми что ни на есть русскими буквами написано «Пионерлагерь», могут быть только где-то у нас или в ближайшем зарубежье, уж точно не в Новой Зеландии. Наиболее южное, что приходит на ум — Грузия или Армения, но в декабре даже там не бывает так зелено.

 

Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Может, это какие-то наркотики? Но ведь тогда я бы сейчас был… ну, навеселе, что ли? Да и ощущения ровно такие же, как всегда, при каждом пробуждении. Пожалуй, даже лучше. Определённо, сейчас мне легче дышится, и в горле нет привычного комка — спутника всех заядлых курильщиков. На сигареты, кстати, тоже не тянет.

А ещё очень жарко, и я сижу весь мокрый как мышь. Принялся снимать с себя лишнее, пока не остался в одних только зимних джинсах, ботинках и футболке с принтом — вот уж в тему, так в тему — «Alice in Wonderland» и полустёршейся припиской про кролика, содержание которой давно забылось. При этом заметил, что вся одежда и обувь будто стали на размер-два больше — очередная необъяснимая странность этого дня. Где-то на троечку по десятибалльной шкале сегодняшних странностей.

 

«Как же мне раньше не пришло в голову, что можно позвонить!» — я хлопнул ладонью по лбу. Однако, ткнув в первый попавшийся номер, с сожалением обнаружил, что связи нет. Совсем. Это не исправили даже несколько перезагрузок телефона. Интернета или хотя бы вай-фай точек также не нашлось.

Что, если попробовать GPS?

Странно, тоже ничего. Система запомнила лишь моё последнее положение — на остановке автобуса, а сейчас сигнал вообще отсутствует. Вот это уже выглядит дико. Интернет и мобильный вполне могут не добивать сюда, но навигатор-то связан со спутниками напрямую, а они — в космосе, у меня над головой. Либо поблизости работает военная глушилка, блокирующая всякие сигналы, либо… Впрочем, я решил успокоить себя тем, что в телефоне просто что-то сломалось: практически всё, если быть точнее. Может, на него подействовал сильный магнит. Слабое утешение, но это лучше, чем думать о конце света или внезапно разразившейся ядерной войне. Вот только почему «внезапно»? С моей-то осведомлённостью о мировых событиях, я даже про вторжение пришельцев узнаю, лишь когда один из них позвонит в дверь. И то если будет настроение открыть.

 

Немного посидел, собираясь с мыслями. Пожалуй, надо попробовать вылезти из автобуса и осмотреться внимательнее. Затолкал шапку, свитер с рубашкой в сумку и надел её через плечо, а поверх перекинул куртку. Поправил сваливающиеся штаны и потуже затянул ремень. Затем осторожно двинулся вперёд по салону к открытой двери. Автобус оказался обыкновенным туристическим «Икарусом», такие до сих пор иногда бегают на междугородних и пригородных маршрутах.

Ни других пассажиров, ни водителя, ни каких-то его вещей не обнаружилось. Я осторожно спустился по ступеням и в нерешительности завис на последней, боясь коснуться земли. Зато вид отсюда открылся получше: большая асфальтированная парковка, серые металлические ворота с вырезом по центру в форме пятиконечной звезды, гипсовые статуи пионеров по краям… должно быть, это действительно заброшенный лагерь. Налево и направо в заросли убегает кирпичная ограда высотой чуть больше человеческого роста, за которой видны только многочисленные мощные стволы сосен с ажурными шапками крон наверху. Решётчатая арка над створками ворот сообщила название: «Совёнок». «Орлёнок», «Зубрёнок», «Совёнок» — банально. Таких «Совят» по бывшему Союзу, наверное, вагон и маленькая тележка, тут тоже зацепиться не за что.

Ладно, пока всё в порядке, на меня до сих пор никто не напал, на горизонте не видно ни военных, ни ксеноморфов, ни зомби, ни другой агрессивно настроенной фауны или флоры. Теперь я отважился спуститься со ступеньки. Ничего особенного, мой «гигантский скачок для всего человечества» остался без каких-либо необычных ощущений. Даже немного обидно, так долго боялся, а ничего не произошло.

Я направился вдоль автобуса к его хвосту. Совершенно обычный «Икарус», малость потраченный жизнью: подносившаяся резина, грязь на колёсах и боках, ржавый налёт в сколах краски, треснувшая фара, лужица масла под мотором. А всюду вокруг расстилается самая обыкновенная летняя природа: зелёные деревья и кусты, птички, мошки, бабочки, кузнечики в траве и яростно палящее солнце в ясном, практически без облачка, небе. Хоть жара стоит просто невыносимая, всё равно здесь нет абсолютно ничего из ряда вон выходящего. Даже пахнет кругом как подобает: природа — цветочками-лепесточками, а автобус… автобусом.

Вдалеке угадывается полоска леса, тёмно-зелёным обручем опоясывающая со всех сторон девственные луга. И никаких признаков населённых пунктов, из ориентиров только ворота за спиной, дорога и пересекающая её почти перпендикулярно ЛЭП. Определённо, здесь мне больше делать нечего. Надо проверить, рабочий ли автобус. Тогда можно попробовать добраться на нём до ближайшего островка цивилизации с интернетом или телефоном, и уже оттуда связаться с кем-нибудь. Да хотя бы узнать, где я вообще!

 

Усевшись в водительское кресло, забегал глазами по шкалам, клавишам и рычажкам. Ничего страшного, даже на пульте телевизора кнопок больше. Надеюсь, будет не сильно сложнее, чем управлять обыкновенной легковушкой. Кое-что я ещё помню со времён, когда катался с инструктором на старенькой «шестёрке», желая сдать на права. Заветную карточку так и не получил, но научился-таки худо-бедно водить.

Пошарив под рулём, нашёл ключ в замке зажигания, но с ним ничего сделать не удалось. Обратил внимание на красную круглую кнопочку рядом. Как смог, убедился, что рычаг скоростей в нейтральном положении и нажал на неё — безрезультатно. Осмотр приборной панели тоже ничего не дал, маркировка имеется лишь на нескольких переключателях, отвечающих за свет и дворники.

Настало время применить к чуду венгерского автопрома веками проверенный метод научного тыка. Я принялся испытывать всё подряд, последовательно двигаясь слева направо. С нажатием на неприметный переключатель возле спидометра, зажглись несколько лампочек, указывая, что я на верном пути. Продолжив перебирать кнопки, добрался до правого края консоли, где обнаружились органы управления дверью.

Ещё раз потеребил ключ — ничего, потом снова нажал на ту же кнопку возле него, и, хвала небесам, мотор запустился. Радостно потирая руки, я осмотрел приборы: топлива ещё полбака, масло, два одинаковых маленьких циферблата, стрелки которых замерли на одной и той же отметке: «6». Отлично, можно попробовать тронуться.

«Как там было?»

Выжать сцепление, рычаг скоростей к себе и вниз — воткнулся, значит пока всё правильно. Теперь отпустить педаль, постепенно плавно поддавая газу. Автобус всей тушей страшно завибрировал, двигатель отрывисто пробурчал и тут же заглох. Меня осенило, что не отжат стояночный тормоз. Пошарив руками возле сиденья, нашёл единственный рычажок и, помучавшись с ним некоторое время, кое-как перевёл в другое положение. Надеюсь, теперь всё.

 

Со второй попытки автобус, к моей вящей радости, медленно тронулся. Празднуя про себя свою маленькую победу, я поднял глаза от приборов на дорогу и увидел молоденькую, лет шестнадцати-восемнадцати, девушку. Она выбежала в нескольких метрах передо мной и замахала руками, что-то крича.

«Я тут не один», — пронеслось в голове, а нога в это время рефлекторно бросила педаль газа и вдавила тормоз. Несмотря на то, что незнакомка выглядит рассерженной, возмущается и крутит пальцем у виска, враждебной я бы её не назвал. Вполне нормальная реакция на то, что тебя попытались переехать автобусом. Я открыл дверь и скинул на нейтраль, но остался сидеть в кресле, готовый в случае чего немедленно стартовать.

 

С минуту мы с ней играли в гляделки. Не знаю, о чём думала эта блондинка, а я терзался догадками, почему на ней надета парадная пионерская форма. Но в основном откровенно пялился на неё: красоты ей природа отмерила как на двоих, даже в таких обстоятельствах не смог пройти мимо этого факта. Длинные светло-русые косы почти до пояса, очень симпатичное нежное лицо, загорелая кожа, стройные ножки, ладная фигура и… в общем, всё у неё как надо, этого не могла скрыть даже чуть мешковато сидящая белая рубашка. Раньше я таких, наверное, лишь на отфотошопленных картинках видал. И откуда только здесь взялось это неземной красоты существо. Может, я умер и попал в рай? Чепуха, кому я там сдался.

Блондинка тем временем стала осторожно приближаться. Подойдя к двери, она заглянула внутрь, а я продолжил молча глазеть.

— Ты чего? — подала голос красотка. — Куда и зачем собрался ехать?

От давящей духоты в салоне меня стало резко вырубать, тело превратилось в ватное, мысли спутались, мешая сосредоточиться и ответить ей хоть что-нибудь. Пытаясь не отключиться, я, сгорбившись, привалился локтем на руль и жадно задышал. Когда пауза слишком затянулась, девушка снова заговорила:

— Послушай, это совсем не смешно. Тебя уже давно ждут, вылезай!

«Я бы и рад вылезти, но мне б сейчас полежать…»

Спустя некоторое время слабость, затаившись, отступила.

— Ау, ты меня слышишь?

Заглушив мотор, поспешил из душного салона на воздух. Подхватил сумку с курткой и неуверенно шагнул вниз по ступенькам. В этот момент, не стерпев возобновления надругательств, организм запротестовал с новой удвоенной силой: ноги предательски подогнулись, засосало под ложечкой, колени затряслись, знаменуя возвращение недавней немощи, переходящей в приступ острой гипотонии. Голова закружилась, и я, теряя сознание, поплыл вбок. Блондинка бросилась ко мне, протягивая руки.

«Чёртова жара…»

* * *

— …нись! — её крик отзвался гулким эхом в пустой чугунной голове, а лицо обожгло пощёчиной. — Припадочный какой-то.

Девушка склонилась надо мной, в её широко раскрытых голубых глазах застыл испуг. А я, блуждая невидящим взглядом и одновременно мало что соображая, наткнулся на что-то контрастное: алую каплевидную точку на клапане кармана у голубоглазой. Мельтешение чёрно-белых точек прекратилось, и сознание тут же заполонили безудержно скачущие, обгоняющие и подрезающие друг друга, всевозможные обрывочные мысли, но я никак не мог в этом сумбуре оседлать и развить хоть одну из них.

— Скажи уже что-нибудь! Эй, ты живой?

Очень хороший вопрос. Самому интересно было бы узнать. Но в первую очередь меня всё же волнует другое:

— Где я?

Слова дались с трудом, раздражая пересохшую глотку.

— Ты всё-таки говорящий! — в её голосе спа́ла напряжённость. — Это пионерский лагерь «Совёнок».

«А не рай? Жаль».

Девушка достала салфетку и послюнила уголок.

— Лежи смирно, у тебя кровь. Ударился, когда падал.

Теперь ясно, откуда взялось это пятно и почему не могу нормально дышать. В кои-то веки довелось прикоснуться к эдакой красоте, а я всё пропустил, находясь в отрубе. Взгляд непроизвольно вернулся к её карману, или к тому, что предполагается за ним. Должно быть, в этот момент моё лицо приняло преглупый вид — блондинка заулыбалась, глядя на меня.

 

«Стоп! — мысленно одёрнул себя. — Как она сказала… пионерский лагерь? Не детский, не летний, не какой-нибудь там ещё, а именно пионерский? И меня здесь ждут?»

Я шумно сглотнул, прогоняя из горла ком. Это какая-то тусовка косплееров или, как их там… исторических реконструкторов? Зачем они притащили меня сюда? А вообще, это же фактически похищение, и ведь до фонаря всем! Вон эта кукла нагло лыбится прямо в лицо и болтает со мной как ни в чём не бывало. В голову пришла мысль, что это вообще от начала и до конца дурацкий Лёнькин розыгрыш.

 

«Так, ладно, с вами хорошо, а дома работа ждёт».

— И как мне отсюда домой попасть?

— Вот ты куда хотел сбежать, — блондинка улыбнулась ещё шире. — Скоро уж смена кончается, вместе со всеми и уедешь — дней через десять. Даже меньше.

Через десять дней заказчик из меня уже кнедлики сделает. И у этого святого человека, уверен, есть предел терпению. Так что надо как можно быстрее найти кого-то вменяемого в этом балагане и потребовать, чтобы вернули обратно. Определившись с планом действий, я стал подниматься на ноги. Немного болит и кружится голова, но, в целом, сознание вернулось.

— Давай, отведу тебя к врачу, — девушка подскочила и ухватила мою руку, помогая встать.

— А он меня домой отправит?

— Она, Виолетта Церновна — медсестра, — пионерка насупилась. — Дался тебе этот дом.

— Мне работать надо.

На это блондинка отреагировала, мягко говоря, странно: заливисто рассмеялась и махнула в мою сторону рукой.

— Ты перегрелся, что ли?

«Нет, это ты, похоже, перегрелась, родная».

 

Вступать в дальнейшую дискуссию с девчонкой бессмысленно. То ли она стукнутая, то ли слишком сильно вжилась в роль. Нужно поговорить с начальником этого шапито или распорядителем, должен же тут быть такой.

— Веди, — я отряхнулся, поправил сумку и выжидающе посмотрел на неё, весь в готовности идти к местному эскулапу.

— Вот так бы сразу, — она снова одарила меня своей очаровательной улыбкой и пошла к воротам, сделав рукой приглашающий жест.

* * *

Я робко протиснулся через едва открытые створки и настороженно осмотрелся, ожидая какого-нибудь подвоха. Но и здесь тоже всё до унылости нормальное: стенд с информационными плакатами — явно свежими, широкая дорога, мощёная квадратными бетонными плитками, ухоженные кусты по обочинам и огромное количество всевозможной растительности всюду, куда достаёт взгляд: в основном высокие сосны, изредка лиственные кустарники и деревья, похожие на вязы или тополя, густой подлесок, пестрящий разными травами и цветами. Везде чистенько и аккуратненько, насколько это возможно в таких местах. Лагерь, очевидно, не заброшенный, как мне подумалось сначала.

 

Блондинка остановилась в отдалении, заметив, что меня нет рядом. Наконец, убедившись в отсутствии явной опасности, я догнал свою провожатую.

— А ты не подскажешь, где мы находимся территориально?

— У тебя же в путёвке всё написано, ты её не смотрел?

— Забыл. Головой ударился. Теперь здесь помню, а тут — ничего.

— Шутник, — она улыбнулась и тут же спохватилась: — Меня, кстати, Славяна зовут. Можно просто Славя.

Никогда раньше не слышал такого имени. Наверное, это вроде сценического псевдонима к её образу. Уж очень хорошо сочетается с этой характерной славянской внешностью. Интересно, косы у неё настоящие? Что если дёрнуть?..

«Тпру-у, что-то меня несёт, точно перегрелся».

На вопрос, кстати, не ответила — сменила тему. И лагерь подозрительно безлюдный. Подкатило отчётливое ощущение, что меня пытаются куда-то заманить, подсунув смазливую деваху. И, надо сказать, у них это получается, потому что я совершенно безропотно плетусь по пятам за блондинкой, гипнотизируя складки её тёмно-синей юбки.

— А тебя? — вопрос отвлёк от подозрительных раздумий.

— Что меня?

— Зовут как? — Славя обернулась, и на её лице промелькнуло волнение.

— С утра Семёном величали.

— Очень… приятно. Ты какой-то неприветливый.

«Уверен, ты на моём месте тоже не лезла бы обниматься», — я ускорился, чтобы поравняться с ней.

— А где все?

— Так тихий час же — по домикам, или в библиотеке, или в кружках.

— Но на тебя он, видимо, не распространяется? — я внимательно посмотрел на Славю, пытаясь уловить фальшь.

— Ну, я навроде помощницы вожатой, — пионерка с гордостью продемонстрировала ключи на длинной цепочке, прикреплённой к поясу. — Мне можно, если есть дела.

«Да, складно звонишь».

 

Вскоре мы, миновав по дороге с десяток разных сооружений, вышли на небольшую, усаженную по краям яблонями центральную площадь с лавочками и весьма внушительным памятником в глубине. Славя повела меня по диагонали сквозь неё. Здесь мне впервые попались на глаза новые люди — несколько человек, на вид чуть младше меня, и тоже все, как один, в парадной пионерской форме.

Но гораздо сильнее моё внимание привлёк памятник, точнее, одинокая надпись, высеченная на капитальном гранитном постаменте: «Генда». Лицо этого бородатого очкарика мне совершенно не знакомо. Что это за Генда такая, ума не приложу, только здесь должен быть Владимир Ильич или, если лагерь, например, подшефный, какой-нибудь космонавт, военачальник, лётчик, рабочий с колхозницей, деятель культуры, на худой конец. Ну не могли же эти косплееры за свой счёт водрузить сюда такую пятиметровую дылду вместо того, кто стоял тут раньше. Хотя кто знает, может быть, это памятник их богатому спонсору, поставленный на его же деньги. Не удивлюсь, если и за начальника здесь тоже он. Ностальгирующий нувориш-комсорг, чудом выживший в эпоху лихих девяностых.

Допустим, с лагерем понятно — осталось разъяснить эту метаморфозу с погодой, потому что смена зимы на лето, по моим данным, всё ещё находится в ведении неподкупных сил природы.

 

— Вот мы и пришли, — Славя показала рукой на аккуратное деревянное одноэтажное здание с красным крестом на белом флаге, венчающем конёк двускатной крыши.

Как ни странно, внутри не оказалось ни камеры пыток, ни лаборатории, в которой проводят бесчеловечные опыты над похищенными людьми, ни даже окровавленного мясницкого разделочного стола. Но и обычным кабинетом врача это место тоже не назвать. Всё здесь какое-то… винтажное? Именно так. Будто предметы обстановки для медпункта нашли на свалке или собрали по дачным развалам старинного барахла и тщательно отреставрировали. Что ж, люди, похоже, всерьёз увлечены своими ролевыми игрищами.

За столом, спиной к нам, сидит женщина с длинными слегка вьющимися иссиня-чёрными волосами, собранными в пышный хвост на затылке. Пишет что-то, не обращая ни малейшего внимания на своих посетителей. Моя спутница откашлялась.

— Виолетта Церновна.

Медсестра оторвалась от своего дела и развернулась к нам. На вид ей уже прилично за тридцать.

— Слушаю, на что жалуемся? — чарующе приятным низким голосом осведомилась женщина.

«О, жалоб у меня накопилось много, с какой начать?»

— Вот, Семёна надо бы посмотреть, — Славя вдруг стала тихой и зажатой, она сложила перед собой руки, отчаянно сигнализируя, что общество Виолетты её напрягает.

— Посмотреть, это всегда пожалуйста, — медсестра странно улыбнулась и поднялась со стула.

У меня перехватило дыхание. Да уж, лечащий персонал тут, видимо, тоже с приветом. Иначе зачем она нарядилась в такой узенький халат, а-ля кино про медсестёр в жанре три-икс? При этом и внешними данными дамочка отнюдь не обделена, задержать взгляд, прямо скажем, есть где.

— Ты проходи, мальчик, садись на кушеточку.

Я заколебался в нерешительности. Хорошее начало. Понимаю, конечно, что она постарше будет, и то лет на пять максимум, но чтоб мальчиком обзывать… нет, тут определённо всё как-то не так, неправильно. Сам лагерь совершенно обычный, но люди в нём… я сделал пару шагов в сторону больничной кушетки рядом со столом, и мой взгляд упал на стоящее тут же слева ростовое зеркало. Из зазеркалья растерянно посмотрел… кто-то. Вот именно, кто-то, но не я! Вскрикнув, нервно дёрнулся, отпрыгнул назад, толкнул Славю, сбил локтем стоявший под рукой кувшин, пролив из него воду, и запутался в распущенных шнурках. К счастью, у меня за спиной оказалась стена, и я просто съехал по ней вниз, таращась на своё отражение. Ко мне сразу подсела Виолетта.

— Смотри сюда, — приказала она и стала водить перед моим лицом шариковой ручкой. — Принимал что-нибудь?

— Наверное, — отстранённо промямлил я.

Медсестра пощупала лоб, замерила пульс, проверила лимфоузлы и даже посветила в лицо маленьким фонариком. Оказывается, у неё, ко всему прочему, ещё и глаза разных цветов: карего и серо-голубого. Есть в этом что-то дьявольское, или это у меня просто на эмоциях от творящегося вокруг булгаковского сюра.

— Вот, он ещё возле автобуса в обморок свалился. Что с ним такое? — неуверенно подала голос Славя.

— Не журчи над ухом, пионерка, лучше налей мальчику воды, — медсестра намочила полотенце, приложила к моему лбу и водрузила на него мою руку. — Держи пока.

Она отошла к своему столу и зашарила по ящичкам. А я, смотря на себя в зеркале, ощупал лицо и совершил рукой несколько движений, чтобы убедиться, что отражение действительно повторяет за мной. Постепенно пришло осознание: это вправду моя физиономия. Только моложе лет на пятнадцать, без щетины, мешков и кругов под глазами, чуть схуднувшая, лишившаяся несмываемого отпечатка усталости, но по-прежнему болезненно бледная. Таким — за исключением бледности — моё лицо было где-то на первом курсе университета. Я судорожно залпом осушил стакан с водой, который возник у меня перед носом.

Виолетта вернулась со шприцем, на треть заполненным прозрачной жидкостью. Я забеспокоился, бросил полотенце и начал отодвигаться. А ну как сейчас мне вкатят какой-нибудь дряни — и ага.

— Без паники, это просто витаминки, — вкрадчиво пояснила медсестра.

— Знаю я ваши витаминки, — пробубнил ей в ответ, не прекращая своего комичного бегства на попе вдоль стены.

Но продолжалось это не долго. Вскоре я достиг угла комнаты и тогда Виолетта неожиданно быстрым движением наклонилась, ухватила меня за плечо и проворно сделала инъекцию под кожу.

— Ну вот, а ты боялся, — Виолетта сунула мне ватку, смоченную в спирте. — Прижми.

Медсестра отошла к столу, бросила шприц с перчатками в урну и обратилась к Славе:

— Так, а с тобой что? Шальная бандитская пуля?

— А? Ой, это… это его, — растерянно пролепетала та.

Виолетта присвистнула.

— Здо́рово. Приставал?

— Да… нет! Он сам, когда падал.

— Конечно, сам, я же ничего такого и не говорила… — голос медсестры прозвучал глумливо. — Раз больше жалоб нет, можешь забирать своего мальчика.

Славя недоверчиво покосилась на меня:

— Так это всё?

— Ну да. Стресс из-за небольших проблем с акклиматизацией, жару плохо переносит. Видишь, какой малахольный, толком на улице не бывает, а его на юга выслали.

Вот, значит, как: «на юга». Это куда же, интересно? Я было собрался спросить у Виолетты, но меня оборвала Славя:

— Вставай, отведу тебя к вожатой, — судя по голосу, её заметно воодушевила новость о том, что можно покинуть обитель медсестры.

— Давай-давай, — подбодрила Виолетта. — Мне ещё бардак за тобой прибирать. Позже загляну, проверю, как дела.

Похоже, достигнута критическая масса неперевариваемой информации на единицу времени, потому что в голове вдруг стало совершенно пусто. Ни одной мало-мальски ценной мысли, мозг словно вывалился в BSoD. Я на автопилоте поднялся и вышел из медпункта следом за пионеркой.

 

— Может, ты уже скажешь, почему такой дёрганый? — она преградила путь, скрестив руки на груди. — Это ведь простой пионерлагерь, а ты так смотришь на нас, будто мы гестаповцы какие-то. Припадки ещё твои…

— Ты же слышала — жару плохо переношу, — отбрехался я, только бы отвязалась с дурацкими вопросами, ответов на которые у меня всё равно нет.

Славя насупилась недоверчиво, но продолжать разговор не стала.

— Ладно, давай за мной.

Она развернулась и пошагала вперёд, даже не проверяя, иду ли я следом.

* * *

Славя несколько минут вела меня по узким дорожкам мимо одноэтажных деревянных домиков различной формы с тонкими дощатыми стенками. Дорогу я не запоминал, лишь механически переставлял ноги и следил глазами за белой спиной с красным треугольничком галстука, плывущей впереди меня.

 

— Посиди пока тут, я сейчас.

Мы остановились возле зелёного домика с высоким остроконечным фасадом, обрамлённым пышными кустами сирени. Судя по расставленному рядом в тени шезлонгу, здесь действительно обитает некая начальственная особа. Я, кивнув, уселся на крыльцо, и Славя исчезла за дверью.

— Устинова, где тебя носит? — требовательно вопросили в домике. — Ты нашла его?

Продолжение разговора слилось в неразборчивый гул двух голосов. Но и без того понятно, кто стал предметом беседы. Секретничали они не очень долго, скоро дверь приоткрылась, и Славя позвала:

— Семён, зайди.

 

В комнате передо мной предстала вожатая: расположившаяся за столом у окна, высокая загорелая молодая женщина лет двадцати пяти, с распущенными длинными каштановыми волосами и красивым строгим лицом. Тоже одетая в пионерскую форму, и также отнюдь не обделённая внешними данными. Перед ней корешком вверх книжка в мягком переплёте, а возле настольной лампы стакан с чаем в металлическом подстаканнике.

— Можно я пойду, Ольга Дмитриевна? — спросила из-за спины Славя.

— Иди уж.

Пионерка незамедлительно выскочила из помещения, даже не сказав ничего на прощание. Похоже, я её успел порядком достать.

— Ну что, будем знакомы. Я — Ольга Дмитриевна Миронова, старшая вожатая смены и по совместительству вожатая твоего первого отряда, — она встала и прошлась по комнате, обмахиваясь белой панамкой. — Да-а, начудил ты сегодня. Ну ладно, спишем это на твоё состояние, Славяна мне уже всё рассказала вкратце. Родители твои тоже звонили, объяснили всю ситуацию, почему ты так опоздал и приехал без вещей, можешь за это не беспокоиться.

«Ещё бы мне кто-нибудь рассказал про мою ситуацию! Бред какой-то…»

— Можно спросить?

— Попробуй, — вожатая улыбнулась.

Я решил зайти хитрее и подыграл:

— Не могу путёвку свою найти, она не у те-е… не у вас случайно?

— Случайно у меня, — Ольга Дмитриевна взяла со стола и протянула мне сложенный вдвое лист плотной бумаги с картинкой на обложке. — Не роняй больше где попало.

Я мельком оглядел писульку и сунул в задний карман джинсов. Уже кое-что, вот бы ещё выяснить про «родителей»…

— А что, тут и телефон есть? Можно позво…

— Нельзя, — отрезала вожатая. — Телефон только для персонала и неотложных нужд.

— У меня как раз неотложная нужда!

— Какая, умираешь? — Ольга Дмитриевна подбоченилась. — В лагере надо отдыхать, вот и отдыхай. Если сейчас все начнут бегать звонить, как дирекция будет работать в таких условиях? Кто все эти переговоры оплатит? Вам и так государство предоставляет возможность ездить сюда практически бесплатно, беря на себя бо́льшую часть расходов. Надо уважать это и благодарить Комсомол, партию…

Ещё немного, и у меня в голове запоёт: «Союз нерушимый республик свободных…», ей-богу.

— Извините, — я бестактно перебил вожатую, пока она не перешла к освещению «непростой международной обстановки» или краткому курсу политэкономии.

Вообще, эти косплееры уже порядком бесят.

«Есть здесь хоть один адекватный человек, кроме меня?!»

Да и на свой счёт я тоже давно засомневался.

— Ладно, друг ситный, иди уже смотреть жилплощадь, — Ольга Дмитриевна вручила мне небольшой ключ-бабочку с кольцом, на котором болтается погнутый исцарапанный алюминиевый ромбик с выдавленным номером: «15». — К сожалению, соседа у тебя не будет, мальчиков до этого момента в отряде было чётное количество, и пополнения больше не ожидается.

Только я открыл рот для возражений, мол, у меня и в планах нет оставаться тут, и вообще, хорошее дело лагерем не назовут, как вожатая сходу пресекла эти поползновения:

— Разговоры потом, у тебя ещё много дел сегодня: нужно явиться на склад, получить форму, бельё, средства гигиены, — она стала загибать пальцы, делая внушительные паузы между пунктами моей развлекательной программы, словно обращаясь к умственно отсталому, — переодеться, познакомиться с отрядом, пройтись по территории с кем-нибудь, чтобы показали тебе лагерь, изучить распорядок дня. Вот сколько всего! А ты и так уже полдня проваландался. По разным незначительным вопросам можешь смело обращаться к Славяне, она — моя помощница.

«Активистка, спортсменка и просто красавица. Это я уже понял».

— Всё, свободен.

«Да что ж такое-то!»

Я даже не заметил, как меня плотно взяли в оборот, и вот я уже заселяюсь в домик, хотя ещё час назад в истерике пытался сбежать отсюда на угнанном автобусе. Может, эта покладистость из-за укола медсестры?

«“Витаминки”, вашу Машу».

 

Махнув рукой, вышел из комнаты вожатой. Наверное, действительно стоит перевести дух и найти место, где можно спокойно обдумать всё. Собственный отдельный угол подходит для этого как нельзя лучше. Я осмотрелся по сторонам, прикидывая, куда надо идти. На вожатской избушке табличка: «17», значит, нужно вернуться на пару мест назад.

 

Мой домик оказался бежевым деревянным полуцилиндром, крытым оцинкованным профлистом. С фасада у него только двойная дверь и фонарь над ней, в отличие от других домиков, имеющих ещё и окно. Внутри же это обыкновенный вагончик со сводчатым потолком, по размерам чуть меньше единственной комнаты в моей квартире. Из мебели тут присутствует всё ровно то же самое, что и у вожатой: шкаф, две панцирные кровати, на которых уже лежат матрацы, стол с лампой, пара стульев и тумбочек, полки на стене слева и справа от окна.

В воздухе витают редкие пылинки и запах чего-то химического: возможно, отравы для вредителей или дезинфекции. Побросав вещи, раскрыл форточку и подошёл к зеркалу на дверце шкафа, чтобы уже получше рассмотреть себя.

Никаких сомнений, я за одну ночь непонятным образом помолодел на полтора десятка лет. Вот и объяснение странности с одеждой: просто она сейчас вся стала мне на вырост. До последнего момента оставалось подозрение, что это дурацкий и очень сильно затянувшийся розыгрыш, но теперь уже стало ясно: ни одного разумного объяснения у происходящего просто нет.

С тяжёлым вздохом сел на кровать и вытащил из заднего кармана путёвку. Полиграфия явно не современная: бумага из вторсырья, графика, шрифт, исполнение — всё в ней будто родом из далёкого прошлого.

Внутри несколько заполненных от руки разлинованных граф.

«Имя и фамилия: Семён Персунов» — здесь всё верно.

«Дата: 1989» — так и написано, без конкретики. Может, это путёвка с открытой датой?

«Адрес: Ростовская область» — феерично.

Печать и подпись начальника лагеря. Всё, больше никакой информации.

Если совсем уж отойти от сухого рационализма и предположить, что я не просто помолодел, а — гулять так гулять — переместился во времени, то этим можно объяснить остальные сегодняшние странности, начиная от внезапно наступившего лета и заканчивая исчезнувшими спутниками системы глобального позиционирования. Иначе просто никак, все возможные реалистичные версии разбиваются об упрямые факты, которые, как говорится, налицо. В прямом и переносном смысле. Похоже, это действительно пионерский лагерь в самом настоящем Советском Союзе конца эпохи перестройки.

 

«Что же теперь делать?»

Хоть моя асоциальная сущность всеми фибрами протестует, кричит и рвётся бежать вон отсюда, мне сейчас остаётся только прикинуться валенком и сделать вид, что всё в порядке. Это лишь для меня происходящее — дикость, а для всех остальных я — самый обыкновенный подросток, пионер, просто приехал на отдых с опозданием.

Пламенных историй о внезапном перемещении во времени посредством рейсового автобуса тут вполне могут и не оценить по достоинству. Меж двух зол — пионерлагерем и палатой в дурке — следует выбрать меньшее. Так что, перекантуюсь в сторонке серой мышкой, как привык делать ещё со времён школы, а там отъезд, и остаётся надеяться, что вернут меня именно домой, а не забросят снова куда-нибудь.

К горлу поступил ком, и на нервах начало потряхивать. Захотелось забиться в тёмный угол подальше ото всех и тихо сдохнуть. А если всё гораздо хуже, что я буду потом делать без документов, денег, жилья? Пополню ряды бомжей? Блестящее завершение моей никчёмной жизни!

«Вытянул счастливый билетик, мать вашу за ногу!» — я бросился ничком на матрац и в исступлении замолотил кулаками по постели.

* * *

— На склад явиться, говорите? Охо-хо…

Я обречённо закатил глаза, обнаружив, что хожу по кругу. Изнуряющий мучительный зной вышел на предвечерний пик. Солнце жарит беспощадно, я весь вспотел, и теперь это мешает думать и вообще сосредоточиться. Наверное, только благодаря тени от крон повсеместно растущих в лагере деревьев до сих пор не получил очередной тепловой удар. Так я буду долго здесь петлять, нужно выловить аборигена. И как назло, на горизонте никого — очевидно, тихий час до сих пор не закончился. Я решительно развернулся туда, где, по моему представлению, должен находиться мой домик, и, о чудо, увидел споро вышагивающего по дорожке, смутно на кого-то похожего, парнишку с шапкой вьющихся русых волос. Судя по почти полному отсутствию загара, на улице он бывает не особо чаще меня. Проходя мимо, пионер остановился.

— Новенький?

— Угу.

— Сергей, но все дразнят Электроником, — бойко представился парень, протягивая руку.

Так вот откуда он мне показался знакомым.

— Скажи ещё, что фамилия Сыроежкин.

— А ты как узнал? Сказал уже кто?

— Не важно, — отмахнулся я, из вежливости пожимая протянутую руку. — Меня Семёном звать. Подскажи-ка, где у вас тут склад?

— Так ты совсем не туда забрёл, — сообщил он голосом настолько звонким, что я испытал жгучее желание найти-таки, где у него кнопка, и убавить громкость. — Сейчас по этой дороге иди прямо, — Сыроежкин указал в сторону, откуда сам только что пришёл, — там выйдешь на центральную аллею, свернёшь по ней налево, минуешь площадь, потом столовую — её трудно с чем-то спутать — и следом сразу увидишь склад. Запомнил?

— Угу, спасибо.

— А то могу проводить, заодно лагерь покажу. Ты же только приехал, и тебе надо всё-всё увидеть, без экскурсовода никак! — отрекомендовался он, нацепив лучезарную улыбку.

Понимая, что вряд ли выдержу общество этого раздражающе жизнерадостного паренька и уже через пяток минут буду готов придушить бедолагу, я поспешил откланяться.

— Не утруждайся, у тебя наверняка полно дел, — похлопал его по плечу и скоренько отбыл в указанном направлении, пока пионеру не пришло в голову настоять на своём.

 

Следуя нехитрой инструкции Электроника, мне вскоре удалось добраться до бежевого кирпичного одноэтажного здания с верандой на высоком фундаменте, лавками и перилами. О том, что это столовая, сказали множество больших окон, мощная вытяжка и газовые трубы. Действительно, трудно спутать с чем-то ещё.

Пройдя мимо, почти сразу наткнулся на другое одноэтажное здание: теперь уже деревянное, практически без окон. Когда-то оно было белым, а сейчас стало серо-грязно-коричневым с ржавыми подтёками и следами пионерских художеств, сделанных цветными мелками и углём. Как и любой уважающий себя склад, здание оборудовано большими воротами под разгрузку. Обрадовавшись возможности хоть ненадолго скрыться от свирепствующего южного светила, я решительно направился к отдельной небольшой двери на углу.

 

Единственный обитатель склада — кастелянша: преклонного возраста бабуля, которая, несмотря на почтенные седины, весьма проворно управляется со своими обязанностями. Назвав ей номер отряда и фамилию, получил на руки объёмный баул с постельным и полиэтиленовый пакет с полотенцем, в которое завёрнуто что-то ещё.

— Форму надоть? — проскрипела кастелянша, смерив меня или, скорее, мой буржуинский гардероб неодобрительным взглядом из-под взъерошенных бровей.

— Надоть, — передразнил я её.

Не обратив на это внимания, она удалилась вглубь стеллажей и уже через минуту вернулась со стопочкой глаженой одежды и сандалиями.

— Спасибо, — я похватал барахло и развернулся к выходу.

— Куда побёг, орёл? — осадила бабуля. — Закорючку свою сперва поставь.

Она ткнула узловатым кривым пальцем в журнал, показав три идущие подряд клеточки на разлинованном жёлтом листе, левая часть которого исписана неразборчивым почерком. Я подмахнул разом всё одним автографом по диагонали и, получив в ответ утвердительный кивок, пошёл обратно к себе.

 

Уединившись в своей комнате, принялся осматривать, чего мне тут перепало с партийно-комсомольских щедрот. Оказалось — не густо, лишь самый необходимый минимум: чтоб было на чём спать, во что одеться и чем умыться.

Баул с постельным, в основном, содержащий большую пуховую подушку — ночной кошмар аллергика — дополненную наволочкой, простынкой и тонким стёганым одеялом в пододеяльнике, сразу полетел на кровать справа от двери: если я правильно понял, сюда по утрам не должно светить солнце.

В качестве банных принадлежностей, помимо полотенца, обнаружился кусок «Детского» мыла и круглая картонная баночка «Особого» зубного порошка, по десять копеек за штуку, если верить надписи на бело-синей крышке. Сто лет такого не видал. Отсутствие штрих-кода и значков всевозможной стандартизации, которыми обильно усыпаны привычные мне этикетки, лишний раз подтвердило, что вещица явно не из моего времени. Ещё здесь же нашлась мочалка из лыка — натуральное орудие пыток, особенно пока новая. Эта — именно такая.

Пионерская форма. Меньше всего мне хочется наряжаться в это посмешище, но и в зимнем ходить по тридцати-сорокаградусной жаре — то ещё удовольствие. Примерив рубашку с шортами, не мог не отметить, что подошли они почти идеально. Видать, глаз у кастелянши намётан. Даже с сандалиями не промахнулась старая: и как только разглядела через зимние обувки, какой там у меня размер ноги. Но к галстуку не прикоснулся: как хотите, а эта пакость по доброй воле на моей шее не пропишется.

 

Подойдя к шкафу, скептически осмотрел представшее в зеркале существо и выправил полы рубахи поверх — вот так уже гораздо лучше. Ещё бы не дурацкие шевроны с погонами и не унылый синий цвет шорт в духе робы жителей «Города 17» или Океании из оруэлловского «1984». Ну да ладно, спасибо, хоть без пилотки и лент через плечо.

Единственная нашедшаяся в шкафу вешалка приняла на себя всю мою одежду и была приторочена снаружи к его дверце. Из сумки вытащил лишь телефон и, отключив, чтоб зря не расходовал аккумулятор, положил в шорты. Вряд ли мне может пригодиться здесь что-то ещё из моих вещей. В последний момент только наткнулся на сигареты — в пачке осталось всего две штуки. Курить желания нет, но возникла идея проверить кое-что, поэтому я забрал пачку в карман и бросил сумку вместе с ботинками на дно шкафа.

* * *

Выскочив из дверей, осмотрелся и, не обнаружив никого поблизости, шмыгнул в кусты за домик. Из репродуктора зазвучала какая-то дудка. Наверное, это должно что-то значить, но я не силён в лагерной тематике, да и вникать не хочется. Сейчас мне интереснее выяснить нечто другое.

Забравшись в заросли достаточно глубоко, чтобы исчезнуть из виду с дороги, закурил. Первая же крохотная затяжка вызвала отвратительное удушье, резь в горле и жуткий приступ кашля. Через силу затянулся ещё раз, слезоточивый дым начал разъедать глаза, а никотин шандарахнул по мозгам. Такое обычно бывает, если довольно долго не курить, но тут дало прямо от души, меня аж повело, словно пьяного. Похоже, этот организм и впрямь никогда в жизни даже не прикасался к куреву. Любопытно, тело мне выдали новое, с иголочки, а потравить тараканов в голове не удосужились. Надо бы пожаловаться в местный Межпространственный Потребнадзор.

 

— А чо эт мы тут делаем?! — гаркнул кто-то позади, заставив меня что есть мочи подпрыгнуть.

Весь красный, заплаканный из-за сигаретного дыма и с квадратными глазами от никотина, я, хватая ртом воздух, ошарашенно вытаращился на возмутителя моего душевного порядка. Точнее, возмутительницу. Передо мной, едва ли не сложившись пополам, скорчилась от хохота какая-то деваха.

— Штаны не попачкал, надеюсь, а то карга новых не даст — заставит эти стирать! — упиваясь весельем, выдала бандитка.

Скоро девчонка успокоилась, а я, поняв, что это всего лишь очередная пионерка, унял мандраж и отёр трясущимися руками слёзы. Как и все представительницы слабого пола, встреченные мною здесь, эта тоже оказалась по-своему привлекательна: круглое лицо с милыми ямочками на щеках, немного вздёрнутый носик — в лад к высокомерному нагловатому взгляду из-под низко опускающейся чёлки. Медно-рыжие недлинные волосы, собранные в два аккуратных хвостика, задорно болтающихся от каждого движения головы, гармонично довершают её легкомысленный образ.

Но больше всего рыжую выделяет манера одеваться. Весьма своеобразная для пионерии. Подвязанная узлом почти полностью расстёгнутая рубашка, плотно облегая всё, что полагается облегать, демонстрирует подтянутый животик, стройную фигуру и необременённость хозяйки такими пустяками, как нижнее бельё. Носить галстук на шее? Скучно. Вот в виде напульсника на запястье правой руки — совсем другое дело.

Бунтарка, одним словом. Зато она не вызывает такой подозрительной настороженности, как старпом вожатой. Здесь сразу понятно, что можно ждать от человека такого склада характера, и особенно, если это девчонка-тинейджер — однозначно ничего хорошего. Люблю определённость.

— Что глазеешь? — пионерка оглядела свою одежду и руки, наверное, ожидая увидеть что-то выбивающееся из благопристойной картины, и не подозревая, что в моём понимании из этой картины выбивается вообще вся она, от мысков сандалий до кончиков рыжих хвостов.

— Да так… своеобразный у тебя взгляд на местный дресс-код.

— Дресс-что? По-русски говори, — рыжая задиристо повела носиком.

— Не бери в голову.

Она помедлила, разглядывая меня, и осведомилась холодно-безразличным тоном:

— Это ты, что ли, новичок?

— Угу.

Пионерка приподняла бровь.

— И это ты наехал автобусом на выскочку? — на её лицо медленно выползла бесоватая улыбочка.

Быстро же тут новости разносятся, даже несмотря на тихий час.

— Ты про Славяну, что ли?

Рыжая скривилась.

— Её самую.

— Ну, выходит, что я. Она сама на дорогу выскочила передо мной.

— Я ж говорю — выскочка, — пионерка ухмыльнулась, обнаружив забавную игру слов. — Так ты тоже лагерную принудиловку не терпишь?

«Тоже?»

— Меня сюда не спрашивая упекли, — как на духу, честно выдал я.

— Ясно, — она понимающе мотнула головой. — Что хоть куришь, угостишь?

Я кинул ей пачку «Честера», в которой осталась зажигалка и одна сигарета. Рыжая поймала посылку, повертела в руках, хмыкнула и заглянула внутрь.

— Последнюю не беру, — пионерка укоризненно стрельнула в меня янтарными глазами, протягивая пачку назад.

«О, вот и дворовые пацанские обычаи подъехали, до комплекту».

— Не парься.

Я выбросил недокуренную сигарету и направился обратно в домик.

 

— Семён, на полдник не хочешь сходить? — окрикнула вожатая, вынырнувшая позади на перекрёсток. — Ты же, как приехал, не ел ничего.

Кстати, о птичках… до этого я как-то не замечал голода. Находились занятия поважнее: закатить пару-тройку истерик, например. Сейчас же, когда возбуждение немного улеглось, на первое место стали выходить простые житейские потребности.

Согласно кивнув, спустился с крыльца и направился в сторону столовой — теперь-то эта часть лагеря не представляет трудностей для меня, благодаря недавним поискам склада. Когда подошёл ближе, Ольга Дмитриевна обратила внимание на мой внешний вид:

— Ты как одет, разгильдяй? Галстук где, почему форма как попало висит?

— Что угодно, но только не галстук, — запротестовал я, заправляя рубашку в шорты.

Ольга Дмитриевна упёрла руки в бока и наставительно продекламировала:

— Пионер должен быть опрятен и с гордостью носить пионерскую форму! Какой пример ты подаёшь младшим товарищам своим видом?

Я растерянно почесал щёку, не зная, что ей ответить. Эта сторона вопроса меня, в принципе, заботит меньше всего.

— Неси его сюда, лично проконтролирую, чтобы был надет. Будем делать из тебя образцового пионера. Иначе никакой столовой!

Вот так бы сразу, понятным русским языком, а то началось: «пример», «товарищи», «гордость» — такие штуки на меня уже давным-давно не действуют. Я быстро вернулся в домик, нашёл злосчастную красную тряпку и выскочил на улицу.

— Повязывай, — велела Ольга Дмитриевна.

Уже интереснее. У меня нет ни малейшего понятия, как это делается. Утерев галстуком выступивший на лбу пот, я начал примеряться, что с ним сделать. Вожатая, наблюдая мои потуги и постепенно страшно меняясь в лице, заставила лишь ещё сильнее нервничать.

— Да ну его в баню! — не вытерпев, сорвал галстук с шеи.

— Дай сюда.

Она выхватила тряпку из моих рук, перекинула через голову и ловко пропустила под воротником, а потом неуловимым движением в две секунды соорудила правильный узел…

— Глядите, новичок себе уже няньку нашёл! — прилетело из-за спины.

Я развернулся, поправляя галстук и стараясь не думать о том, насколько глупо сейчас выгляжу. Возле крыльца моего домика встали сразу три девицы, но голос, безусловно, принадлежал той самой недавней задиристой пионерке. К слову, она тоже приняла подобающий вид: не иначе, как сама боится гнева вожатой по поводу формы.

Я покачал головой и, ничего не говоря, направился в столовую, а Ольга Дмитриевна тут же принялась песочить хулиганку по поводу её «примера», «гордости» и прочего «товарищества». Мне, привыкшему к общению в интернете с его неизменными троллингом и оскорблениями, для выхода из равновесия требуется что-то более серьёзное, чем детские подколки левых пионерок.

* * *

Столовая представила собой… столовую. Тривиальнейшее заведение общепита, какие существуют в каждой школе или крупном предприятии: просторное помещение с высокими потолками, заставленное длинными рядами столов со стульями или лавками, кафель на полу и стенах, большие окна с тюлями, плакаты, горшки с цветами и репродукторы под потолком, закреплённые на колоннах. Чисто, светло, порой довольно шумно и пахнет едой. К сожалению, не всегда вкусной.

Чтобы поесть, нужно подойти с подносом к буфету, получить паёк и занять любое свободное место. Это для тех, кто постарше — самообслуживание. Малышня же, которая своими короткими ручонками не шибко достаёт до стойки раздачи, пользуется услугами дежурных, сервирующих им столы.

 

Когда я добрался до своего полдника, основная масса пионеров уже покинула столовую. По залу ходили двое в фартуках и складывали на тележки то, что малолетние посетители не удосужились за собой прибрать. В одном из дежурных узнал Славю — она еле заметно кивнула мне, а другого — незнакомого хмурого блондинистого парнишку в очках — увидал тут впервые.

Долго рассусоливать с полдником не пришлось, причитающуюся ватрушку я проглотил даже не отходя от раздачи, тут же запив едва тёплым чаем, и, не медля, направился к выходу. В дверях мне попались уже виденные ранее пионерки: рыжая хулиганка и две её спутницы, которых смог разглядеть получше, пока они заходили в столовую. Первая — невысокая, темноволосая девочка — на секунду задержала взгляд зелёных глаз и быстро прошмыгнула мимо, стеснительно потупившись; вторая же оказалась весьма колоритной особой, во всех смыслах. Мало того, что метиска, так ещё и причёской своей даст фору всему имеющемуся эпатажу рыжей: азиатка с гордостью носит два длинных, почти до пола, светло-бирюзовых хвоста в стиле персонажа какого-нибудь японского мультика. Ноги же её почему-то одеты в чёрные чулки вместо гольфов или носков. Даже удивительно, кто допустил всё это в пионерском лагере. Аквамариновая девочка, увидев меня, хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и затараторила в ухо стесняше, на что та ответила лишь резкой сменой цвета лица с бледного на пунцовый.

 

Чудной тут бестиарий, однако. И это всё, вкупе с Гендой, навело на мысль, что на дворе не просто какое-то недавнее прошлое, а вообще альтернативная реальность, которая в общем совпадает с моей, но одновременно и отличается в деталях. Впрочем, детали эти местами очень даже привлекательны. Могло ведь и гораздо меньше повезти: на ум пришли злобные инопланетяне-садисты, сгрудившиеся вокруг операционного стола, держа наготове тентакли и анальные зонды.

«Вот это был бы номер».

 

После столовой я направился куда глаза глядят. А глядят они ожидаемо в сторону выхода. Так я снова попал на стоянку, теперь уже пустующую — автобус уехал, увезя с собой последнюю мою надежду выбраться отсюда по своему почину. Правда, возле столовой стоит серая «Волга», можно ещё попытать счастья с ней, если станет совсем уж невмоготу. А сейчас, здорово нанервничавшись, я уже не испытываю ничего, кроме апатии. Лагерь меня больше не пугает, во всяком случае исчезло опасение за свою жизнь или здоровье, остался лишь страх неизвестности, тревожное липкое ожидание чего-то неподвластного моим силам. После насквозь подконтрольной собственным хотелкам размеренной жизни, вся эта история совершенно выбила почву из-под ног. Наверное, я должен сейчас биться в истерике, кататься по земле, кричать и рвать на себе волосы, но на это уже не осталось никаких сил.

Поэтому просто уселся на разогретый солнцем бордюр и с отсутствующим видом принялся рассматривать землю под ногами. В трещине между асфальтом и бетоном обустроили гнездо муравьи. Чёрные букашки, не покладая всех своих конечностей, суетливо стаскивают в муравейник лут с близлежащей округи. Увлекательное зрелище, способное занять такого, как я, на многие десятки минут, а то и часы.

Хорошо им. Огромный коллективный разум, в котором нет места индивидуализму, рефлексии и экзистенциальным изысканиям, каждый чётко знает свою роль, не страдает кризисом среднего возраста и не впадает в депрессию из-за нереализованного жизненного потенциала. От каждого по возможностям, каждому по потребностям. Самый настоящий коммунизм, построенный за миллионы лет до того, как это стало модным, и безо всяких Марксов с Энгельсами.

 

— Лови её! — прокричал кто-то из зарослей позади меня.

Передо мной, прошуршав крыльями, упала здоровенная зелёная саранча, а через кусты уже ломился незадачливый охотник на насекомых. Не дожидаясь, когда её схватят, шистоцерка взмыла в воздух и была такова, а на площадку вприпрыжку выскочила девочка лет двенадцати-четырнадцати в бежевых шортах и длинной красной футболке с жёлтой надписью «СССР» на груди. Перехваченные лентами два пучка растрёпанных огненно-рыжих волос, веснушки и густой загар отлично рифмовались с цветом одежды и бойким темпераментом ребёнка.

— Вот растяпа! — досадливо воскликнула девочка, топнув ножкой.

— И тебе привет, чудо.

— О, я тебя знаю, ты сегодня на автобусе хотел уехать, пока я тут жуков ловила, — она изобразила едкую лыбу, давая понять, что видела не только угон автобуса, но и моё героическое десантирование моськой об дверь и прямиком в объятья Слави.

— Зачем тебе жуки? — осведомился с самым невозмутимым видом, чтобы перевести тему с моего конфуза.

— Как зачем, это же весело! — девочка удивлённо поглядела, не понимая, как можно не разделять её энтомологическую страсть. — Я сегодня Ленку такой же саранчой напугала, она так визжала, закачаешься! А потом меня отругали и заставили выпустить всех жуков. Теперь надо новых ловить, — малявка обиженно надула губки, но уже через секунду на её лицо вернулось прежнее восторженное выражение.

Она метнулась в кусты, и вскоре прибежала обратно, держа руку за спиной.

— Гляди, что нашла! — хвастливо выдала девочка, сунув мне прямо под нос банку с копошащейся среди дохлых саранчей и стригунов внушительной, сантиметров десяти в длину, тёмно-коричневой сколопендрой.

От неожиданности я резко отпрянул: видеть эту гадину раньше доводилось только на картинках, вживую же она оказалась куда более неприятной.

— Похоже, она пообедала твоими «жуками».

Девочка с удивлением заглянула в банку и охнула.

— Выбросила бы ты её, они, по-моему, ядовитые…

— Врёшь!

— А смысл? Ну засунь к ней палец и проверь.

Помялась в нерешительности, однако тронуть сколопендру не осмелилась.

— Эх, а я хотела её подкинуть кому-нибудь. С такой тварюги даже Лиска, наверное, из тапок бы выпрыгнула, — она расстроенно скривилась. — Ну и зануда.

— Здрасьте приехали. Я-то чего?

— Теперь ты должен помочь мне наловить новых! — начисто проигнорировав моё возмущение, заявила девочка.

— Держи карман шире.

— Вот! Я же говорю — зануда, — смолкла, прищурилась на меня, потом взглянула на свою банку и улыбнулась.

Да уж, её намерения читаются как открытая книга. Наивная простота. Надо себе зарубку поставить: быть начеку, когда эта мелкая трётся рядом.

 

— Ульяна, тебе кто разрешил за ворота выходить?

Девочка вздрогнула и развернулась, отходя в сторону. К гипсовому пионеру подошла Славя.

— Ну я ведь тут со старшими, — невозмутимо отпарировала Ульяна, будто всё так и было запланировано.

— Ничего не знаю, марш обратно, — Славя упрямо наклонила голову и указала в сторону лагеря. — Так, стой. Что это у тебя? Ты опять за старое?

— Ну-у-у, — затянула мелкая.

Вместо ответа Славя подбоченилась характерным манером вожатой и стала совсем похожа на светловолосую уменьшенную версию Ольги Дмитриевны. Ульяна вздохнула и, недовольно зыркнув на меня, вывалила содержимое банки в кусты. Получив молчаливое одобрение старпома, быстро скрылась за воротами.

 

— У нас нельзя без разрешения покидать территорию лагеря, — смягчившись в голосе, обратилась ко мне Славя.

— Теперь меня накажут? Я не против, чтобы выгнали домой.

— Какой же ты, всё-таки… — она замолчала, подбирая слово.

— Урод? — закончил за неё. — Людям со мной тяжело, но я и не напрашиваюсь, как ты могла заметить.

— В моём случае мог бы хоть изображать дружелюбие — в благодарность, что не позволила наделать глупостей.

— Я разве просил? И потом, это же твои обязанности, — ткнул пальцем в ключи на поясе Слави, намекая на её местный статус.

— Нет! — отрезала она со звоном в голосе. — В мои обязанности не входит оберегать твою шею от неприятностей, которые ты собирался нажить себе с автобусом.

Я отвернулся, продолжив свои увлекательные наблюдения. Не сказать, что там стало происходить нечто особенное, просто чтобы спрятать глаза. Меня коробит от её присутствия, и никак не могу взять в толк, зачем она возится со мной. За каким хреном ей моё дружелюбие? Вроде у помощницы вожатой должны быть дела поважнее. Точнее, у таких птичек всегда есть дела поважнее, чем общение с типами вроде меня. На мне же поперёк лица крупными буквами диагноз: «Неудачник».

Подобные девушки, в принципе, существуют строго параллельно моей жизни, они не замечают и никогда не замечали меня, а я, получив однажды свою долю жизненного опыта, давным-давно убедился, что их самооценка мне совершенно не по карману. И переполучать заново этот бесценный опыт не горю желанием. Так и живём. Но эта же, чтоб ей…

Славя села рядом на бордюр.

«А ты упорная, девочка. Ну чего тебе ещё надо?»

— Объясни, почему ты так на меня взъелся? Я что-то не то сделала?

«Ктулху Всемилостивый, ниспошли мне терпения…»

— Всё. Нормально. Не забивай голову ерундой, — я продолжил пялиться в землю, гоняя травинкой бегающих под ногами букашек.

— Тебя кто-то обидел — родители или девушка — и теперь ты срываешь злость на окружающих. Может, лучше пустить эту энергию на что-то хорошее? Здесь тебе никто не желает ничего дурного, попробуй воспринимать поездку сюда не как наказание, а как возможность что-то поменять к лучшему.

— Вот тебе оно надо, вникать в мои проблемы? Что ты вообще можешь о них знать? — этот разговор уже начал раздражать. — У тебя целый лагерь пионеров, пойди залезь в головы к ним, если так хочется поиграть в мозговеда.

В ответ на мою тираду она только еле заметно улыбнулась.

— Других таких подопытных тут больше нет, — Славя подавила смешок. — Я видела! Ты почти улыбнулся.

— Тебе показалось, это просто нервный тик.

— Ладно, будь по-твоему, — она поднялась. — Пойду, у меня ещё куча дел. Оставляю тебя тут с твоими муравьями, только постарайся больше не угонять автобусов.

— Как скажешь. Тем более, их тут и не осталось.

— Ну теперь-то точно улыбнулся, даже не пытайся отнекиваться, — не дожидаясь ответа, Славя исчезла за воротами.

* * *

Позднее, шатаясь без цели по округе, я набрёл на пристань — небольшой одноэтажный дебаркадер, выкрашенный по классике жанра: в голубой и белый. С сушей его соединяет пара узеньких деревянных пирсов. Похоже, лагерь находится на судоходной реке, в одном из её заливов, и может принимать гостей, в том числе по воде. Также здесь обнаружилось несколько лодок, но без вёсел — очевидно, чтобы пионерам не взбрендило самовольно покататься. Судя по состоянию здешнего маломерного флота, следят за ним тщательно — все лодочки чистенькие и сверкают опрятными свежевыкрашенными белыми бортами.

 

Прошёл по пирсу, разулся и сел, свесив ноги. Вода оказалась очень тёплой и, что необычно для такой тихой заводи, не очень мутной: даже можно разглядеть небольших черноспинных рыбок, снующих у пёстрого галечно-каменистого дна. Упершись грудью в поручень, я принялся рассматривать близлежащий пейзаж. Что-то около полукилометра от берега расположены два небольших протянувшихся с востока на запад острова, а правее и чуть дальше, на расстоянии с километр, железнодорожный мост, перекинутый через узкое устье залива.

Кто бы там, наверху, ни рулил обстоятельствами моего попадания сюда, меня, похоже, не сильно-то держат. Будь я чуть более упорен в попытках сбежать… Хотя с чего я решил, что эти силы вообще разумны? Может, это нечто стихийное, как гравитационные волны или чёрные дыры. Что-то ведь там было такое у Эйнштейна про червоточины.

 

«Голова пухнет уже», — я закрыл глаза, прислонившись виском к столбику поручня.

 

Может, Славя и права. Что если попытаться мыслить позитивно и просто наслаждаться внезапно выпавшими мне летними каникулами в далеко не самом плохом месте и, как мне кажется, в отнюдь не самой скверной компании. Посмотрим, кто от кого быстрее устанет.

Собственно, что мне ещё остаётся? Искать причины пребывания здесь, докапываться до истины? Даже если это возможно в моём положении, не уверен, хочу ли знать правду. А забиться под плинтус в очередном приступе жалости к себе всегда успею, к этой дисциплине у меня талант врождённый.

 

Моё внимание привлёк шорох справа. В тени под стеной пристани, обращённой к заливу, спиной ко мне сидит Ульяна. Она настолько увлеклась каким-то своим занятием, что даже не заметила моего прихода. Я нарочито шумно поболтал ногами в воде. Мелкая быстрым движением глянула из-за плеча, засуетилась и проворно поднялась, пряча что-то в карман шорт.

— Ты чего это тут делаешь? — последовал возмущённый возглас, будто только ей дозволено здесь находиться.

— Тебя забыл спросить, — беззлобно отмахнулся я.

— Вот, в следующий раз чтоб спросил! — Ульяна повеселела и заспешила на берег.

У дальнего края дебаркадера она остановилась, подбоченившись, и поглядела на меня.

— Пойдёшь с нами в карты играть?

— Мне мама не разрешает с такими, как ты, водиться.

— Ну и пажалста! — фыркнула мелкая. — Не очень-то хотелось.

С этими словами она, гордо задрав нос, исчезла за углом. А мне пришла в голову мысль искупаться. После того как я полдня обливался по́том и валялся в пыли, всё тело зудит и отчаянно просится в душ, да и немного охладиться, освежить голову тоже будет не лишне. Недолго думая, разделся до трусов и, пройдя назад, аккуратно полез в воду. Убедившись, что подо мной неглубоко, отцепился от пирса и неуклюже поплыл вдоль берега. Такое себе, конечно, мытьё без мыла, ну да ладно.

 

Жаль, что в моих краях нет таких прозрачных и тёплых водоёмов, тогда бы я наверняка больше любил это дело. Не привилась мне тяга к воде. Потому что меня с детства водили на одну и ту же холодную речку, заплывы в которой не приносили ни малейшего удовольствия. Я искренне недоумевал, и недоумеваю по сей день, как такой досуг может кому-то нравиться. Но родители, с неизменным: «Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья», стабильно раз в две недели на протяжении каждого купального сезона вытаскивали упирающегося нерадивого отпрыска на природу.

Тёплые же озёра в окрестностях своего города я не люблю ещё больше, в силу брезгливости: мутная вода, противное илистое дно, водоросли, пиявки, а главное, обильно разбросанные всюду следы пребывания людей отваживают от таких мест раз и навсегда.

Лишь однажды мне довелось побывать на совершенно волшебном озере — Байкале. Хоть сам по себе он довольно холодный, тамошние многочисленные заливы к середине-концу лета прогреваются достаточно, чтобы в них могло купаться такое теплолюбивое растение, как я. Сейчас это место здорово напомнило мне Байкал — вода почти такая же чистая, но гораздо более тёплая. Блаженство.

 

Идиллию единения с природой грубым образом нарушило какое-то движение на берегу, замеченное краем глаза. Я повернулся, но успел увидеть лишь мелькнувшую белую рубашку с уголком красного галстука. Невольная роль объекта вуайеризма меня нисколько не греет, поэтому я решил сворачивать свои спонтанные помывочные процедуры. Дрожа от холода и разбрасывая вокруг капли воды, на цыпочках вприпрыжку поспешил к горке одежды, лежащей на пирсе.

 

Дальнейшие скитания по лагерю в конце концов привели меня домой. Заправив постель, улёгся в ожидании ужина. Должны же здесь кормить чем-то, кроме сдобы — более основательным.

* * *

За дверью послышалась возня и приглушённый неразборчивый разговор. Ступени скрипнули под шагами, и в комнату без предупреждения ворвалась та рыжая пионерка с характером. Я подскочил с кровати и резонно возмутился:

— Тебя не учили стучать? А если бы я тут переодевался?

Она недоумённо уставилась на меня.

— Да ладно, там разве есть на что смотреть?

Оставив при себе дежурную похабщину в духе: «Показать?», сдержанно осведомился:

— Чего хотела-то?

Рыжая оглянулась на всё ещё раскрытую дверь и шагнула ближе.

— Значит, слушай сюда, новичок, предупреждаю сразу: будешь распускать руки — получишь по соплям. Усёк?

— Ты приболела, что ли? Медпункт дальше по дороге.

Пионерка серьёзно посмотрела на меня, словно это как раз мне сейчас требуется помощь медицинского специалиста.

— Усёк или нет, тебя спрашиваю? — переминаясь с ноги на ногу, повторила девчонка.

— Ну, допустим, усёк.

Она подошла ближе и сложила руки на груди.

— Стой смирно.

Мне даже стало интересно, чего от меня добиваются, поэтому послушно замер, сунув руки в карманы. Пионерка заколебалась.

— Глаза закрой.

— Ага, нашла дурака. Иди над малышнёй прикалывайся.

— Да никаких приколов, — она насупилась. — Просто закрой глаза на секунду и всё.

— Обойдёшься, — я скопировал её позу, сложив руки перед собой.

Пионерка снова обернулась назад и сконфузилась.

— Ну так что?

— Что «что»?

— Не закроешь?

— Конечно, нет.

— Вот придурок, — рыжая вздохнула и несколько смущённо скосила взгляд.

— Эй, полегче с выраж…

Не дав договорить, девка схватила меня двумя руками за воротник, подтянула и быстро поцеловала. Собственно, это и не поцелуй даже, а мимолётное касание куда-то в уголок губ, практически невесомое. От такого поворота событий я немного ошалел. С другой стороны, чего бы и нет? Сама же первая полезла. Подчиняясь посетившему меня юношескому задору, быстро сделал шаг к ней… всё это заняло не больше полсекунды; прижал к себе и поцеловал в ответ. Она плотно сжала губы, отвернулась, замычала и заметалась, пытаясь вырваться, да не тут-то было. Хорошенько насладившись моментом, отпустил её, и девка по инерции с размаху уселась на кровать.

— Уже в койку? Хоть бы представилась для начала, как звать тебя.

Наверное, тут я уже хватил лишка. Рыжая побагровела, сделавшись в тон с галстуком, и медленно поднялась на ноги. Буравя меня лютым взглядом из-под чёлки, крепко сжала кулаки.

— Ну смотри, я тебя предупреждала, дрыщ, что худо будет, — процедила пионерка. — Готовься, теперь ты у меня ходить рывками будешь, гадя где попало.

Со стороны двери грянул хохот — на пороге появилась упивающаяся весельем Ульяна.

— А ты его тормозом называла!

Девчонка шумно выдохнула и свирепо глянула на Ульяну. Похоже, подошло самое время, чтобы поскорее унести ноги. В два прыжка я оказался у двери, отстранил мелкую и рванул вон из домика в первом попавшемся направлении, поскользнувшись на щебне и едва не украсив собой местный экстерьер. Следом донёсся безудержный хохот малявки и топот мчащейся по пятам разъярённой рыжей фурии.

 

Скоро мы уже бежали по тропе через рощу, расположенную где-то на периферии лагеря. Догнать меня у неё не получилось, но и отставать она явно не собирается: стоит мне замедлиться, как минуты мои будут сочтены. Так что приходится лететь вперёд. Мчась в неизвестном направлении, не разбирая дороги, то сворачивая в заросли, то снова возвращаясь на тропу, в какой-то момент заметил, что рыжую позади уже не видать.

Убегать дальше нет смысла, да и лёгких с ногами уже откровенно не хватает. Остановился, тяжело дыша, согнулся и упёр руки в колени. Вокруг совершенно незнакомый лес, сильно отличающийся от того, что видел в лагере. Здесь сосны сменились криволапыми ясенями. Через их густые кроны солнце почти не пробивается, и подлесок в основном состоит из папоротников. То и дело на глаза попадаются поваленные трухлявые мшистые стволы деревьев. Воздух тут вязкий, влажный, пахнет сыростью и грибами. Где-то поблизости, скрытый от глаз, мерзко скрипит сыч, пытаясь таким образом прогнать меня со своей территории. Впрочем, я и так не против покинуть это место.

 

С грехом пополам найдя тропу, двинул в ту сторону, где, как мне кажется, должен быть лагерь. Через десяток-другой шагов обнаружилась и моя преследовательница, сидящая на обочине под кустами. Шипя и морщась от боли, она ощупывает заметно припухшую лодыжку, а на колене другой ноги темнеет продолговатая красно-бурая ссадина. Похоже, рыжая аварийно сошла с трассы, а я уж подумал, что устала и решила устроить засаду. Ну, как бы там ни было, не оставлять же её вот так.

— Пошли к врачу.

— Не лезь, без тебя доберусь, — мрачно ответила пионерка.

— Да больно ты нужна, я просто один дорогу не найду.

Она метнула в меня злобный взгляд, попыталась вскочить на ноги, но тут же осела и всхлипнула.

— Ну, теперь идём? — я подошёл к ней и протянул руку.

Бормоча что-то недоброе, она схватилась за предплечье, демонстративно проигнорировав ладонь, и, пошатываясь, встала на относительно здоровую ногу. Оттолкнула меня и поковыляла своим ходом. Но гордый её поход продлился недолго: пытаясь перебраться через высоко торчащие из-под земли корни, рыжая не устояла и снова плюхнулась в траву на обочине.

— Как хочешь, ползи сама в медпункт.

Не успел я сделать даже пяток шагов по тропе, как девка подала голос:

— Эй! Бросишь меня тут — я тебе это припомню.

— Боюсь-боюсь, — я развернулся к ней и остановился.

Та, громко сопя и цепляясь за дерево, снова попыталась подняться на ноги.

— Вот и стоило ерепениться, — я взял рыжую под локоть. — Не хочешь рассказать, что это там было?

— Не твоё дело! И лапы свои убери, сама пойду, — огрызнулась она, отдёргивая руку.

 

Остаток пути прошли молча, если не считать редких всхлипов и цыканья, издаваемых моей спутницей, когда та слишком сильно опиралась на больную ногу. Пошатываясь, она осторожно ступала по тропинке и периодически, теряя равновесие, толкалась мне в бок острым локтем, чтобы не упасть. Угрюмо косилась, но никаких попыток отмщения за поруганную честь не предпринимала.

* * *

— Ну что ж ты, мальчик, не успел приехать, а уже так укатал бедную пионерку, — крутя двумя пальцами головку стетоскопа, Виолетта окинула ленивым взглядом ноги рыжей.

Не знаю, что под этим подразумевает медсестра, но мне фраза показалась уж очень двусмысленной. И не мне одному, рыжая тоже смутилась.

— Ладно, можешь идти, дальше я тут сама, — Виолетта сделала паузу и резко прекратила вертеть стетоскоп. — Или ты тоже желаешь поучаствовать?

— В чём? — хрипло выдавил я, лихорадочно пытаясь сообразить, что происходит и почему она так двояко выражается.

Или, может, это просто у меня всякая пошлость лезет в голову при взгляде на неё.

— Как в чём, конечно же в лечении, — с нажимом на последнее слово ответила медсестра, изящно повернувшись ко мне всем телом.

Ну нет, хватит, умываю руки, она точно издевается надо мной.

— Воздержусь, — бросил я, вываливаясь из медпункта.

 

Проходя через площадь к домикам, увидел спешащую навстречу Ульяну, а в репродукторе тем временем снова заиграла уже слышанная ранее дудка.

— Ты куда? — спросила мелкая. — «Бери ложку, бери хлеб!» горнит.

— Чо делает?

— Ну балда-а, — она покачала головой. — Горн на ужин зовёт!

— Раз зовёт, не стану заставлять себя ждать.

Я пошёл рядом.

— Убежал-таки от Алиски? — Ульяна ехидно заулыбалась.

— Типа того.

Ничего не ответив, она подмигнула мне и припустила вперёд.

 

На веранде столовой, важная, как генеральный секретарь ЦК КПСС, во весь свой солидный рост возвышается Ольга Дмитриевна. Я пристроился в хвост длинной колонны пионеров, медленно заползающей внутрь. Как бы не так: из всех проходящих мимо вожатая решила прицепиться именно ко мне.

— Семён, руки мыл?

Это было произнесено с таким придыханием, словно от моих вымытых рук сейчас зависит благополучие человечества на всей планете, не меньше.

— А как же, — важно ответил я и показал вожатой раскрытые ладони.

«Ага, попробуй доказать обратное».

Вот только доказывать она ничего не собиралась. Не тот случай, да и нравы не те, презумпция невиновности тут явно отвергается, как вредный элемент буржуазной юриспруденции.

— Я даже отсюда вижу, что не мыл! — Ольга Дмитриевна заступила дорогу. — Хочешь, чтоб червяки в животе завелись? Давай-ка, никуда твоя котлета не убежит.

У неё синдром вахтёра, что ли? Но спорить глупо, эта тётенька при желании легко превратит мои летние каникулы в каторгу. Такой типаж мне отлично знаком, стоит только проигнорировать какую-нибудь мимолётную блажь подобного существа, как на тебе начнут в отместку натурально ездить, пользуясь положением начальника. И хрен что возразишь.

Я вернулся на площадь, где видел несколько питьевых фонтанчиков. Ну а что, чем это хуже умывальника? Уже через пару минут, гордо продемонстрировав вожатой мокрые розовые ладошки, был допущен к ужину сдержанным кивком.

 

Столовая напомнила торговый центр в «чёрную пятницу»: десятки пионеров сидят за столами, снуют по залу с подносами, переговариваются, смеются, кричат, звенят ложками, стучат стаканами и тарелками, дребезжат двигаемыми стульями. Меня слегка покоробило от такого количества народу и производимого ими шума, я растерянно заозирался по сторонам, пытаясь понять, что делать.

— Семён! Иди сюда, я на тебя ужин взяла.

Справа за одним из столов нашлась Славя, она махнула рукой, приглашая на свободный стул напротив неё. А рядом с ней уже сидит виденный ранее на дежурстве парнишка. Ну, хоть какая-то польза от активистки. Я смущённо пробубнил:

— Спасибо, не стоило, — и занял предлагаемое место.

— Не помешаю? — рядом возник Электроник с подносом и, не дожидаясь ответа, уселся как бы во главе нашего длинного стола — слева от меня. — Приятного аппетита всем!

— Спасибо, и тебе, Серёж, — прощебетала Славя.

Я же просто кивнул и наконец-то уделил внимание долгожданному ужину: котлете с картофельным пюре и зелёным горошком.

— Как первый день проходит? — спросила Славя. — Со всеми из отряда уже познакомился?

— Ни с кем, — честно признался я.

«Почти».

— Ой, как я могла забыть, ты же у нас сертифицированный бука, — она тихо засмеялась. — Это Серёжка, наш…

— …Электроник, — подхватил я.

Парнишка широко улыбнулся и кивнул, а Славя продолжила:

— Я хотела сказать светило математики, но и так тоже можно. А это Саша, — она похлопала очкарика по плечу, от чего тот легонько вздрогнул.

— Шурик? — спросил я, внезапно поняв, что он чем-то неуловимо похож на этого героя фильмов Гайдая.

— Будем знакомы, — ответил тот негромким грубоватым голосом.

— Там дальше, — Славя указала взглядом на виденных ранее пионерок, сидящих на другом конце стола, — темноволосая девочка с хвостиками — Лена.

Стесняша, встретившись со мной глазами, вспыхнула и, ссутулившись, уткнулась в тарелку.

— А вторая, с длинными бирюзовыми волосами — Мику. Она из Японии.

— Колоритная, — резюмировал я.

— И не говори, — Славя прыснула. — Успеешь поближе познакомиться. Если захочешь. Ещё в отряде есть Женя — Евгения — она уже поужинала и убежала куда-то по делам…

 

В столовую, сверкая лейкопластырем на колене, стремительно вошла рыжая. На лодыжке под гольфом бросилось в глаза небольшое утолщение от эластичного бинта или бандажа. Слегка припадая на забинтованную ногу, она удалилась в направлении буфета.

— Тоже из нашего отряда? — спросил у Слави, мотнув головой в сторону прибывшей.

— Двачевская, — активистка потускнела.

— Это Алиска, — горячо зашептал Электроник, толкнув меня локтем. — Будь с ней осторожен и ни за что не называй её… — он быстро огляделся по сторонам и ещё сильнее понизил голос, — Два-Че.

— Тебе мало было на той неделе с бланшем щеголять? — нахмурившись, осадила его Славя.

— Да ладно, она же не услышит оттуда, — Электроник хитро подмигнул ей. — Так-то, Два-Че нормальная…

— М-да, нормальная, — выдохнула Славя, опустив глаза.

— Просто ты с ней впервые попала, а я раньше уже ездил с Двачевской в одну смену, и тогда она не была настолько… — он зашевелил пальцами, подбирая слово, но, похоже, так ничего и не придумал, потому что перешёл к другой мысли: — Мы даже когда-то общались немного.

Я с интересом посмотрел на Электроника.

— А ты никак…

Тут, засмеявшись, вклинилась Славя:

— Ой, что ты, Серёжа у нас…

— Славка! — Электроник насупился и быстро глянул на активистку.

— Молчу-молчу, — она показала жест «рот на замок», забавно надула щёчки и невинно захлопала ресницами.

А я, засмотревшись, невольно улыбнулся этой милой ужимке. Но сразу мысленно одёрнул себя, нацепив на физиономию самую серьёзную мину, нашедшуюся в арсенале, и поспешил вернуться к ужину, глядя мимо лиц присутствующих в окно.

За спиной Слави прошествовала Алиса. Она наградила меня пронзительным недобрым взглядом и беззвучно сказала что-то одними губами. И это совсем не похоже на благодарность за проводы до медпункта. Поперхнувшись хлебом, я закашлялся и отхлебнул из стакана холодный чай.

«Блестяще, полдня на новом месте и уже влип в историю. Дёрнул же чёрт!»

— Похоже, я опоздал с предупреждением? — Электроник улыбнулся, перехватив адресованный мне взгляд Алисы.

Славя непонимающе посмотрела на него, потом на меня.

— Спасибо за компанию, — пробубнил я и, споткнувшись о ножку стула, неуклюже выскочил из-за стола.

* * *

В лагерь понемногу начала проникать вечерняя прохлада. Солнце уже почти нырнуло в плотный строй деревьев на западе. По такой погоде захотелось даже прогуляться. Но вряд ли виной тому погода, просто здесь мне особо нечего больше делать. Теперь, для разнообразия, я повернул от дверей столовой налево и неспешно пошагал, уплетая яблоко с ужина.

Дорога вывела к спортивным площадкам, стадиону и крытому спортзалу. Из-за кустов, со стороны неприметной асфальтированной дорожки то и дело долетают звуки ударов по мячу, перемежаемые редкими разноголосыми восклицаниями.

 

На небольшой площадке Ульяна играет в «Квадрат» с мальчишками примерно её возраста. Надо сказать, получается у неё очень ловко, она ничуть не уступает им в физической форме и скорости. Я присел на скамейку, наблюдая за игрой.

Ульяна вылетела первой. Вся в пыли и следах от мяча на одежде, она упала на лавку рядом со мной. Тяжело дыша, девочка старательно убрала прилипшие к вспотевшему лбу волосы и стала приводить в порядок причёску, собирая под ленты растрепавшиеся мокрые пряди.

Переведя дух, она повернулась ко мне.

— Опять ты?

— Опять я.

— Небось, от Лиски прячешься? — Ульяна с озорством прищурила глаз и улыбнулась.

— Даже и не думал, просто гуляю.

— Ладно, — она подскочила со скамейки, — пойду скажу ей, что ты тут.

Я пожал плечами и продолжил смотреть игру.

— Скучно с тобой, — бросила Ульяна и убежала по дорожке.

* * *

Пионеры разошлись, только когда совсем стемнело. Обещанная мне Ульяной злобная Алиса так и не пришла. А я обратил внимание на небо. Покопавшись в памяти, припомнил кое-что из наблюдательной астрономии — одного из неудавшихся увлечений прошлого. Правда, с ним у меня не задалось по вполне прозаическим причинам: для серьёзных наблюдений нужно на ночь глядя ехать подальше за город, где нет засветки, а для этого требуется машина или хотя бы друг, готовый одолжить свою. А с тем и другим у меня проблемы. Особенно со вторым. Это не считая достойного телескопа, который, при моих доходах, мне даже не снится. Поэтому все знания по этой теме остались на уровне полустёршихся в памяти картинок со звёздными картами и мечтательных ночных бдений у пыльного окна моей однушки.

 

Довольно долго не мог сообразить, где Полярная, пока не понял, что её надо искать ближе к горизонту. Моё местоположение и вправду много южнее, это стало ясно по возвышению звезды. Ради интереса попытался отыскать созвездия из моего мира: сразу нашёлся ковш Большой Медведицы, а от него по линии Мицар-Полярная — зигзаг Кассиопеи. Пока всё на месте. Практически над головой Вега и Денеб, а на юго-востоке — Альтаир. Больше ничего вспомнить не смог, а в остальном картина звёздного неба ничем не отличается от той, что известна. Ну, южнее только, вот и всё.

Я опустил голову и собрался уходить, когда увидел неподалёку девочку, читающую книгу в неярком свете фонаря. Она же не обратила на меня никакого внимания. Рядом с ней на скамейке ракетка и воланчик для бадминтона. Это же та стесняша из столовой — Лена, кажется. Решив не мешать ей, тихонько удалился. Да и о чём с ней говорить, если она даже от моего взгляда смущается.

 

Всплывшая на горизонте столовая напомнила, что я со вчерашнего вечера практически ничего не ел. Неплохо было бы сейчас навернуть с полкило пельмешек перед сном. Желудок выразил полное согласие с этими мыслями протяжным утробным ворчанием. Как ни крути, а котлета с картошкой за целые сутки — это катастрофически мало для растущего организма. Да вот только где их взять, пельмешки? Тут вне распорядка, походу, и стакана чаю не допросишься. Видимо, придётся ложиться голодным.

Гоняя эти пасмурные мысли по пути мимо столовой, я услышал на крыльце голоса Слави и Алисы, спорящих о чём-то на повышенных тонах.

— Ты чо докопалась, Устинова? Иди площадь подмети, если заняться нечем.

Алиса встала у дверей, на границе света и тени, подбоченившись одной рукой и широко расставив ноги. Вторая рука прячет что-то за спиной. Я пристроился так, чтобы меня закрыли стоящие на веранде лавки и опора навеса.

— Что у тебя там? — спросила Славя; саму её не видно с моего места.

— Не твоего ума дело. Говорю же, скачи дальше, куда скакала.

Я затаился, ожидая продолжения. В уме живо нарисовалась красочная картина, как они мутузят друг друга, катаясь по газону, цепляясь в волосы и разрывая одежду. Да, было бы увлекательное зрелище.

— Послушай, в этот раз я уже не стану молчать, если что-то случится: Ольга Дмитриевна сразу узнает, с кого спрашивать.

— Вот ты, значит, как запела, — Алиса движением одной кисти отшвырнула то, что находилось у неё за спиной.

Предмет практически беззвучно проехался по бетонному полу веранды и упал позади меня. Им оказался скрученный в бублик кусок нетолстой алюминиевой проволоки.

— Хочешь сказать, раньше не ты стучала вожатке? — со звенящим напряжением в голосе процедила Алиса и опустила сжатые кулаки.

Дело запахло жареным. Славя, в отличие от Двачевской, не выглядит искушённой в драке. Сейчас ретивой активистке крепко отломится на орехи, а назавтра уже Алисе — от вожатой. Даже не знаю, кому из них я больше буду сочувствовать в этой гипотетической ситуации, но в чём абсолютно уверен — самому получать за Славяну в мои планы не входит. Подняв проволоку, спрятал её в карман и вышел к спорящим пионеркам.

— Вы чего тут расшумелись?

Обе синхронно повернулись ко мне. Первой нашлась Алиса:

— Ты пока постой в сторонке, дрыщ, — она ощерилась и резко подобралась, напружинилась, готовая к драке. — Тут выскочка без очереди хочет получить. Обещаю после и тебя отоварить, так что далеко не уходи.

— Звучит заманчиво, но я, пожалуй, откажусь. И ты, Славя, не лезла бы. Тебе так хочется на ровном месте спровоцировать драку?

— Да как же? — возмутилась активистка. — Она опять собралась в столовую залезть.

— Ты помешанная просто! — воскликнула Алиса. — Вы все постоянно свешиваете всех собак то на меня, то на Ульку, — её голос дрогнул. — Святоши нашлись.

— Я же видела, как ты у двери копошилась! — взвилась Славя.

— Славя, извиняюсь, но мне кажется, ты и правда перегибаешь, — осторожно вклинился я. — Судить надо за дело. Я вот тоже тут прогуливался, тогда и меня к вожатой веди.

— Вот именно, — поддакнула Алиса и, разведя пустыми руками, отошла в сторону, демонстрируя вход в столовую. — Я, по-твоему, пальцем её собиралась открыть?

Славя поднялась по ступеням и подёргала дверь, потом огляделась по сторонам. Не обнаружив ничего криминального, она бросила на меня укоризненный взгляд и молча удалилась восвояси.

— Давай, иди проветрись на холодке, может, полегчает, — проводила её Алиса.

 

Дождавшись, когда активистка исчезнет из виду, рыжая принялась высматривать что-то в темноте на полу веранды, медленно меряя её шагами.

— Ты это ищешь? — я извлёк проволоку.

— Даже не думай, что теперь твоё нахальство сойдёт тебе с рук, — Двачевская вышла на свет, сверля меня смурным взглядом. — И без сопливых бы разобралась.

— Угу, дракой. Хотя не важно. Предлагаю перемирие до утра.

— А что я с этого буду иметь? — с интересом осведомилась она.

— Постою на стрёме, пока ты вскрываешь двери.

Алиса медленно перевела взгляд с меня на проволоку и обратно, удивление на её лице плавно сменилось настороженностью.

— Ну и зачем это тебе?

— Затем же, зачем и тебе — есть хочу.

В подтверждение этим словам желудок снова подал голос. Алиса прыснула.

— Чёрт с тобой. Но фонарик был бы лучше, там нихрена не видно, — она кивнула в темноту под навесом.

— Ну, это совсем не проблема, — я достал телефон и включил подсветку. — Сойдёт?

Рыжая с подозрением посмотрела на светящийся экран: «22:17, 18 декабря, вторник». Наверняка это нарушает какое-нибудь неписанное правило путешественников во времени. Да плевать, пока эта штука не попала в руки к разбирающимся людям. Подумаешь, часы с подсветкой, эка невидаль.

* * *

В столовой Алиса отправилась с телефоном искать что-нибудь съестное, а я остался у дверей, предусмотрительно заперев их.

Когда, по ощущениям, ожидание затянулось слишком сильно, ко мне стали закрадываться подозрения, что она задумала подлую месть. Например, привести сюда вожатую. Я уже хотел выйти, когда, наконец, в проходе с кухни сверкнул луч телефонного фонарика. Алиса притащила пузатый, туго набитый пакет с булками и три пол-литровые пирамидки кефира.

— Ну, чего рот раскрыл, тормоз! — зашипела Двачевская. — Ждёшь, когда у меня руки отсохнут держать всё?

Я спохватился и забрал у неё кефир. Алиса, раздражённо цыкнув, грубо всучила мне до кучи выпечку.

— Свалился помощничек на мою голову, — процедила она и, подсвечивая телефоном, стала колдовать с проволокой, чтобы при выходе закрыть ей щеколду.

Сварливые причитания пионерки рассмешили. Возможно, кого-то её гнев пугает, но у меня он почему-то вызвал смешанные эмоции, среди которых страх если и присутствует, то глубоко на дне. Чувствуется что-то напускное в её негодовании. Только сегодня в домике она действительно выглядела готовой на смертоубийство в мой адрес. Алиса, услышав смешок, мимоходом посветила мне в лицо и возмутилась:

— Ты чего ржёшь? Что смешного?

— Не обращай внимания, — я плотно сжал губы, сдерживая попавшую в рот смешинку.

— Ничего, скоро вместе посмеёмся, — гаденько пообещала она.

Только я вознамерился спетросянить что-нибудь в ответ, как Двачевская насторожилась и тут же подорвалась ко мне, чтобы залепить рот ладонью.

— Тс-с.

Она больно сжала и надавила на моё плечо, заставляя присесть на корточки, и сама тоже последовала моему примеру, плотно прижимая к себе телефон, чтобы тот не давал света. На веранде шаркнули шаги, кто-то дёрнул дверь.

— Ну и что? Тут заперто, — в окошке замаячил невнятный расплывчатый силуэт, и по залу столовой прогулялся слабый луч света: нежданный визитёр заглянул внутрь.

Ответ я не расслышал, а потом снова заговорил прежний голос:

— Ладно, давай зайдём проверим.

— Что будем делать? — прошептал я.

— Во-первых, выруби свою хреновину, пока она нас не спалила! — Алиса сунула мне телефон, закрывая ладонью свет фонарика.

Я кое-как отключил его и затолкал в карман.

— Надо валить, — продолжила Двачевская.

 

Когда мы вышли из столовой, с кухни уже пробивался мелькающий луч фонарика. Алиса, быстро прикрыв двери, очень сноровисто — видно, что не впервые — закрыла за собой щеколду и вынула проволоку.

— Бежим! Не отставай, — скомандовала она, ломанувшись вдоль стены столовой к её восточной стороне.

* * *

По дороге мы обогнули медпункт, за ним свернули на площадь и быстро миновали её, прячась по кустам и под Гендой, потом прошли мимо большого каменного двухэтажного здания, а дальше я сбился. Как бы не заблудиться — с этой бандитки станется: бросит меня в глуши, и ходи тут потом, аукай до утра.

 

В конце концов мы уселись на тускло освещаемой единственным рабочим фонарём скамейке неподалёку от жилых домиков. На ближайшем удалось разглядеть табличку: «27». По центру расположились наши трофеи, а мы — слева и справа от них. Алиса схватила пакет и, выудив булку, начала с энтузиазмом жевать. Поймав мой вопросительный взгляд, она пробубнила что-то невнятное и, недолго порывшись, кинула мне булочку. Подстёгиваемый сильным голодом — ещё и усугублённым недавней беготнёй — я зубами оторвал угол от пирамидки с кефиром и от души впился в сдобу, откусив разом с две трети.

«Там даже есть начинка», — успел подумать, энергично работая челюстями, прежде чем встретился глазами с отчаянно лыбящейся Двачевской. Причина этой лучезарной улыбочки и такого внимательного изучающего взгляда стала понятна незамедлительно. Дыхание мгновенно спёрло и весь мир замер перед глазами. «Начинка» резко шибанула в носоглотку сладковато-пряной остротой ядрёной советской горчицы. То, что продаётся у нас в тюбиках — кошкин смех по сравнению с этим!

— Вот стерва, — надломленно выплюнул я и, подавшись вперёд, кинулся к питьевому фонтанчику.

Рот и нос обожгло напалмом. Захотелось выть, но на это не хватило воздуха, поэтому я лишь захрипел и безуспешно попытался сипло проблеять что-то оскорбительное в адрес рыжей маньячки. Тяжело дыша и обливаясь слезами, стал жадно хватать губами тщедушную струйку, мысленно матеря автора этой хрени за такой слабенький напор воды. Под звонкий аккомпанемент смеха рыжей, я полоскал рот и отплевывался, но ничего не смогло избавить от пылающего кошмара. Вкус горчицы словно прилип к нёбу и языку. Алиса уже не стесняясь хохотала, едва ли не катаясь по земле.

Спустя несколько минут мало-помалу меня отпустило. Я прислонился на корточках спиной к колонке фонтанчика и, глубоко дыша и громко шмыгая носом, принялся вытирать слёзы. Всё лицо от шеи до корней волос горит, хоть прикуривай. Алиса, едва успокоившись, опять захохотала, глядя на меня.

— Ну как, продрало? — проскрежетала она, давясь от смеха.

— Ты стерва, Двачевская! Договорились же! — вызверился я, подскакивая и возвращаясь к лавке.

— Согласна, переборщила малость, — Алиса осклабилась, закидывая ногу на ногу. — Кто ж знал, что ты, как с голодного края, за раз всю булку проглотишь.

Теперь ясно, почему так долго там возилась, подарочек мне готовила. Но злиться у меня не осталось сил. Я уже в край измотан, как морально, так и физически. И всё ещё очень голоден.

Из репродукторов разлились протяжные заунывные мотивы, видимо, сообщающие, что пора баиньки.

— Ладно, я отчаливаю, — Алиса поднялась, держа в руках пакет и два кефира. — Мне уже давно надо было вернуться, но ради такого зрелища стоило задержаться, — она снова засмеялась, посмотрев на мою обиженную красную физиономию. — Бывай, новичок.

— Меня, вообще-то, Семёном звать, — угрюмо отчеканил я.

— Учту, — бросила на прощанье Алиса и, тряхнув хвостиками, нырнула в домик неподалёку от нашей лавки.

«Хоть булок оставила. Надеюсь, эти без сюрпризов».

* * *

Укладываясь на боковую, я вяло прокручивал в голове события всего дня. С этой точки он показался необыкновенно бесконечно невыносимо длинным. Такое ощущение, что автобус и встреча со Славей были с неделю назад, а не сегодня в обед. Потом медпункт и очередная истерика: по поводу увиденного в зеркале. Сейчас это уже кажется смешным, но тогда мне было совсем не весело. Вожатая, домик, пионерская форма с галстуком. Потом рыжая эта. Две рыжие — Алиса и Ульяна — два сапога пара. А под занавес вечернее приключение с булками и кефиром.

Пожалуй, здесь даже может быть по-своему весело. Наверное, нечто такое мне давно требовалось — встряска. Правда, вышло совсем уж экстремально. С моим пресным образом жизни хватило бы просто как следует накидаться с Лёней, чтобы получить заряд новых ощущений до самой весны. А тут сразу столько всего, что в голове не умещается.

* * *

На новом месте спалось плохо. Постоянно просыпался от малейшего шума за окном и подолгу потом не мог снова уснуть. В последний раз отрубился, когда вся комната уже стала понемногу окрашиваться в оттенки тёмно-синего — перед самым рассветом.

Разбудила меня очередная мелодия окаянной лагерной дудки, задающей здешний режим. И, будто издеваясь, ей вторят громко щебечущие под окном птички. Надо ли говорить, что после полубессонной тревожной ночи я пребываю в незавидном состоянии. С сожалением отметив, что проснулся не у себя дома, пробормотал что-то не слишком цензурное о пернатых тварях, о раздражающих пионерских порядках и о том, где всё это оптом вертел. После чего, накрывшись подушкой и натянув поверх одеяло, отвернулся к стене. Так меня снова сморило.

 

В очередной раз проснулся, когда сквозь сон в моё сознание настырно всверлился лязгающий металлом звук, отдалённо напоминающий школьный звонок. «Какая, в щель, школа?» — с досадой посетовал я и вынырнул из-под подушки. По ушам врезал мерзкий звон. Над моей постелью нависла вожатая, издевательски тряся у меня перед носом металлическим будильником, показывающим десять минут девятого. Это он является источником адской механической трели.

— Так и знала, что тебе понадобится особое приглашение, — Ольга Дмитриевна улыбнулась и отключила свою шайтан-машину угнетения. — Доброе утро!

— Не вижу в нём ничего доброго, — отмахнулся я, пытаясь увильнуть под подушку.

— Даже не думай, Семён! От зарядки Виолетта Церновна тебя этим утром освободила, но про подъём согласно распорядку речи не было, — она вырвала у меня подушку. — До линейки полчаса — явка обязательна!

— Может, ещё и одеяло отберёте? — попытался огрызнуться я.

— Потребуется — не только отберу, но и пришлю пионеров: они тебя вместе с матрацем вынесут на площадь. Если не хочешь повеселить этим представлением весь лагерь, вставай и шагом марш умываться.

Церемониться она, похоже, не привыкла. Вожатая поставила часы на стол и пошла к выходу, бросив подушку на вторую кровать.

«В следующий раз запру дверь на ночь».

— Я знаю, о чём ты подумал. У меня есть ключ! — она помахала им через плечо. — Кстати, о водных процедурах. На случай, если захочешь искупаться, я принесла тебе плавки, — Ольга Дмитриевна сделала жест рукой в неопределённом направлении и выскочила из домика, широко взмахнув каштановым крылом волос.

«Разбудит утром не петух, прокукарекав — Сержант подымет, как человеков».

— Чёрт бы вас побрал, с вашей пионерией, — пробухтел я и спустил ноги на прохладный пол.

 

Выползая из домика, сощурился от яркого солнца. Какое же оно тут, на юге, невыносимое. Особенно если ещё позавчера была зима, а ты отпраздновал месяц безвылазного сидения в полутёмной комнате с плотно задёрнутыми шторами. Выйдя на середину дороги, остановился в растерянности.

— Так, и где эти ваши умывальники?

Надо было вчера всё же напроситься на экскурсию с кем-нибудь. Справа послышался приближающийся мерный топот. «Вот сейчас и узнаю», — подумал я, завидев подбегающую Ульяну. Проехавшись по щебню дорожки, она резко развернулась и остановилась, прикрываясь мной от кого-то.

— Привет, Сёмыч! — бросила мелкая, не переставая осторожно выглядывать из-за моего локтя.

«Кто-то» не заставил себя ждать, не дав мне даже времени поинтересоваться, что происходит.

— А ну стой, коза! — на дорожку вбежала Алиса, размахивая скрученным в жгут полотенцем. — Хуже будет!

Ульяна засмеялась и, расставив ноги, приготовилась убегать от Двачевской. Причём она явно намеревается делать это вокруг меня.

— Я ещё ей булки по ночи таскала, дура! — разъярённая Алиса, ни капли не замечая моего наличия, с размаху опустила мокрое полотенце куда-то мне за спину.

Чиркнув по плечу, оно на излёте лишь задело мою ногу, так и не достигнув цели.

— Да уйди ты! — Двачевская отпихнула меня, но Ульяна, хохоча, продолжила прикрываться от подруги моими многострадальными невыспавшимися телесами.

Вокруг замельтешил истеричный хоровод. Алиса, толкаясь, пыталась достать Ульяну полотенцем, попадала по мне, выговаривала что-то, рычала и требовала немедленной капитуляции мелкой бестии, не переставая обещать: «Хуже будет!» и «Вы у меня попляшете!»

«Почему, интересно, “вы”? Я опять где-то накосячил? Или это не про меня?»

Когда же попытался выйти из эпицентра этого рыжего скандала, Ульяна двинулась следом, схватившись за меня и выставляя в качестве щита, но издевательств своих не бросила. То ли надо мной, то ли над Алисой, то ли над нами обоими сразу.

Вскоре Ульяне самой это надоело, и она, брякнув на прощание: «Увидимся!», дала дёру дальше по дороге.

— Ах ты ж, — Алиса сплюнула и, угрожающе подняв к моим глазам палец с аккуратным недлинным треугольным ноготком, удостоила-таки меня вниманием: — С тобой, новичок, после разберусь.

— Я тоже рад был повидаться, — пробормотал вслед убегающей Двачевской.

Тёрки двух рыжих хулиганок не особо заботят. Пока это не касается меня, пусть хоть поубиваются. И вообще, я, кажется, кое-что искал…

— Эники-бэники… — палец указал налево от домика.

* * *

Придя к деревянной ротонде одиноко стоящей на возвышении беседки, я понял, что свернул не в ту сторону. Дальше пути нет. Неподалёку расположилось какое-то здание без опознавательных знаков с небольшим пристроенным флигелёчком. Немного в отдалении, назад по дороге и вправо, виднеется верхушка деревянной эстрады. Слева, вдалеке, торчит крыша с флагом — медпункт. Похоже, поблизости что угодно, но не умывальники.

— Семён, помоги, пожалуйста.

Я опустил глаза на источник писклявого голоса. Им оказался пионер, стоящий ниже по дорожке: русоволосый маленький мальчонка лет семи; наверное, из самого младшего отряда. Он поднял руку и показал наверх мне за спину.

— Мой мячик застрял на крыше, а я залезть не могу.

Немного опешив, я несколько секунд тупил в точку. Обернулся, задрал голову: наверху и вправду лежит мяч, резиновый, цветастый такой, красно-жёлтый с полосами по «экватору». Он застрял в дыре на крыше.

И откуда пионер меня знает? Хотя едва ли стоит удивляться таким мелочам в моём положении.

— Погоди.

Я бросил мыльно-рыльные на лавочку и приценился, как лучше вскарабкаться на ротонду. В принципе, колонны хоть и без изысков — обыкновенные квадратные брусья, их здорово обветрило, сделав очень шершавыми. Так что вполне можно забраться по ним. Я влез на перильце, от чего оно протяжно всхлипнуло и прогнулось. Поспешил схватиться за край крыши и перенести нагрузку на руки, пока несчастная рассохшаяся деревяшка не проломилась под ногами.

— И как ты его туда загнал?

— Ну… бросал, ловил, бросал, ловил, а потом он не туда полетел.

— Тебе, кроме беседки, больше поиграть тут не с кем?

Пионер ничего не ответил. Залихватски ухнув, я подтянулся и вполз на крышу, беспорядочно скребя ногами по колонне, чтобы помочь себе. Встав во весь рост, осмотрелся. Благодаря тому, что беседка стоит на возвышении, с её крыши открывается шикарный вид на лагерь и его окрестности. Впрочем, ничего нового я не увидел — всё те же луга, упирающиеся в стену леса. Ни на севере, ни на востоке не нашлось ни единого намёка на цивилизацию.

Потемневшие от времени дощечки, выстилающие низенькую восьмигранную пирамиду крыши, трещат под ногами, но сама конструкция выглядит надёжной. Я слегка опробовал её на прочность — даже не скрипнула. Сделал шаг вдоль ребра, наклонился и схватил мяч.

— Спасибо! — крикнул мальчик, поймав свою игрушку.

Повиснув на руках, спрыгнул с беседки и отряхнул ладони. Повернулся к пионеру, чтобы спросить об умывальниках, но его уже и след простыл.

— Угу, счастлив был помочь, — буркнул я в пустоту и, схватив пакет с банными принадлежностями, поплёлся обратно.

 

На перекрёстке со стороны эстрады прибежала Славя.

— Доброе утро! — бодро приветствовала активистка и лучезарно улыбнулась.

Неужели не обижается из-за вчерашнего вечера у столовой? Наверное, для неё милые улыбочки и приветливые жесты — это что-то настолько незначительное, что она готова дарить их всем подряд направо и налево.

— Умывальники ищешь?

Славя, сделав несколько шагов по инерции, остановилась. Обтягивающий чёрный спортивный костюм, а-ля «Адидас», состоящий из маечки и коротких шортиков, выгодно подчёркивает ласкающие глаз формы. В этой одежде они выглядят так, что дух захватывает. Гормоны молодого организма, похоже, решили взбунтоваться — по всему телу прокатилась волна мурашек. Захотелось сказать: «Полегче с такими нарядами при детях», — но получилось лишь хрипло скрипнуть:

— Доброе…

— Тебе надо было идти направо от домика, там в конце дороги тропинка, — она указала куда-то сквозь заросли, — по ней, если нигде не сворачивать, аккурат упрёшься в них. Душевые сейчас на ремонте, — с извиняющейся интонацией добавила Славя.

— Спасибо, — я с трудом поднял глаза к её лицу.

— Поторопись, линейка вот-вот начнётся.

Она неспешно, словно смакуя каждый шаг, потрусила дальше, бросив на меня быстрый взгляд на повороте. Контрольный в голову.

* * *

Местные умывальники — ни много ни мало обыкновенные раковины прямо под открытым небом. Неподалёку от них возвышается выкрашенная в тёмно-серый цвет небольшая цистерна на длинных опорах с подведёнными трубами — импровизированная водонапорная башня. Судя по единственному барашку у смесителей, горячей воды они не предполагают в принципе.

— Блестяще.

Разложив банные принадлежности, я открыл воду. Она оказалась не просто холодной, а ледяной. Сложилось впечатление, что вопреки всем законам физики её температура гораздо ниже нуля. Даже руки коченеют уже через несколько секунд умывания, а подносить этот ужас к лицу и тем более, страшно подумать, мыться этим ниже шеи…

Сделав глубокий вдох, я зажмурился и… просто утёр лицо смоченными в воде руками. На большее моей силы воли не хватило. Проделав эту операцию несколько раз, перешёл к зубному порошку. Как ни странно, он даже не имеет никакого ярко выраженного вкуса, не говоря уж о мяте. По ощущениям — будто натираешь зубы толчёным мелом.

И вот дело дошло до полоскания рта. Взяв пригоршню воды в ладошки, постоял некоторое время, набираясь храбрости. Или наивно ожидая, что она успеет нагреться. Ничего не поделаешь, надо же смывать с зубов эту хрень.

— Эх-х, — тоскливо протянул я и набрал воды в рот. — М-мы-ы-ы, — сдавленно прохрипел и тут же выплюнул.

Зубы тут же начало ломить от обжигающего холода. Через силу повторив эту пытку пару раз, я окончательно замёрз и поспешил сворачиваться, пока не схватил ангину или ещё какую напасть. Лучше на пляж схожу или на причал, чтобы нормально помыться.

Громко стуча зубами, принялся запихивать всё обратно в пакет одеревеневшими от холода пальцами. Получилось не сразу.

«Это же форменное издевательство!»

 

Одно хорошо: от такого умывания бодрости навалило хоть отбавляй. Ещё недавно я готов был даже завтрак обменять на пару часов в постели, а сейчас сна вообще ни в одном глазу. Как отрезало.

 

Оставив мыльно-рыльные в домике, неспешно выкатился на крыльцо. Здесь меня снова выловила Славя. Уже переодевшаяся в пионерскую форму.

— Идём скорее, линейка начинается!

— Да что ж вы прицепились-то ко мне с этой линейкой?

Славя оторопела и сделала круглые глаза. Я даже испугался, как бы её кондратий не хватил на том же месте. Выйдя из оцепенения, она наставительным тоном — скопированным, очевидно, у дражайшей Ольги Комсомоловны — оповестила:

— Линейка — самое важное мероприятие для пионера…

Я отрешённо закрыл глаза и обмяк. Активистка, поняв, что её не слушают, цапнула меня за предплечье и с неожиданной силой поволокла в сторону Генды.

«Да на тебе пахать надо, лошадка».

— К тому же тебя, как опоздавшего, должны представить лагерю!

Мне показалось или это прозвучало с… ехидцей? Слово «злорадство» я бы не решился применить к этой девушке даже мысленно. Но хорошенько подумать об этом не успел, мы буквально вбежали в благоговейную тишину площади, вызвав пристальное внимание к себе десятков пионеров.

«Мать моя волшебница!»

Да тут же весь лагерь, сотни полторы, поди, не меньше. На небольшом постаменте, спинами к надписи «Генда», выстроились вожатые. Пионеры же расположились по периметру площади, образовав подобие каре, но лицами к центру. Наш отряд построен по правую руку от трибуны, сюда Славя и приткнула меня, а сама встала в голове шеренги рядом со мной. Ольга Дмитриевна кивнула нам, и линейка началась.

 

Сперва пошли какие-то рапорты, потом слово по очереди брали вожатые разных отрядов. Я не особо вникал в происходящее. Напыщенные мотивирующие речи, пополам с лозунгами, интереса не вызвали, поэтому стал развлекать себя подсчётом количества людей на линейке.

«Раз, два, три, четыре…» — начал с вожатых и их помощников. Взгляд лениво заскользил по головам малышни напротив, а приоткрытый рот беззвучно отсчитывал. На скучающих полусонных лицах пионеров отчётливо читается недовольство линейкой и ранним подъёмом — всё-таки не я один тут такой. Даже на каникулах несчастных детей терзают дисциплиной и строгим распорядком. Но для них, наверное, это дело мало-мальски привычное, для меня же — сущая дикость. Я и в лагерях-то никогда не был, знаю о них что-то очень смутное из советских художественных фильмов, поэтому для меня ве́рхом проявления организованной жизни были десять лет учёбы в школе — причём даже не советской. Уже в ВУЗе я относился к этому делу с изрядной прохладцей.

 

«Сорок один, сорок два…»

— …Семён Персунов!

Упоминание имени и фамилии, как триггер, заставило бросить все дела, чтобы найти источник звука. Ольга Дмитриевна. Смотрит в упор, явно к чему-то понукая. Справа прилетел смешок.

— Вперёд, — шепнула Славя, дотронувшись локтем.

— Кто, я?

— Ну не я же, — она хихикнула.

Кровь отлила от лица, а из-под мышек по рёбрам скатились две холодные капельки. Я лихорадочно забегал глазами, ища поддержки у окружающих. Но их физиономии не выражают ничего, кроме желания поскорее отправиться завтракать.

«Сволочи!»

— Не бойся, они не кусаются, — мягко подбодрила Славя.

 

Дальше всё происходило словно в алкогольном опьянении, потому что позднее я практически ничего не мог вспомнить. Или просто не хотел даже мысленно возвращаться к этому кошмару. Ольга Дмитриевна, положив руку мне на плечо, снова представила меня всем, сказала что-то стандартное про товарищество и братство — на этом моменте перехватил смеющийся взгляд Алисы: да уж, от неё как раз всего этого ждать стоит в последнюю очередь. В оконцовке Славю с кем-то ещё отправили поднимать знамя, и я смог наконец-то выдохнуть.

Едва торжественные звуки гимна стихли, воспользовавшись ослабевшим вниманием к своей персоне, я выскользнул с постамента и, затесавшись между сломавшими строй пионерами, попытался улизнуть, пока начальству в порыве товарищества не приспичило отколоть очередную никому не нужную экзекуцию над новеньким, то есть — мной.

 

— Постой, Семён! — моё пламенное устремление на волю погасил требовательный окрик вожатой. — У нас ещё пять минут на отрядную летучку.

Я состроил страдальческую моську и скромно приткнулся за спинами Шурика с Сыроежкиным, наивно полагая, что это поможет мне избежать общественно полезной нагрузки. Да и остальные тоже не выражают особого энтузиазма. Похоже, только Славе всё происходящее по душе, она внимательно слушает вожатую, изредка кивает и делает записи в непонятно откуда взявшейся толстой тетради.

 

— Для тебя, Семён, особое поручение, — сказала Ольга Дмитриевна, и двое прикрывающих меня пионеров тут же вероломно расступились. — Нужно обойти все указанные места и собрать подписи заведующих.

Вожатая протянула разлинованный листок с четвертинку альбомного, обозначенный заголовком: «Обходной лист». Мне уже приходилось заполнять такой однажды при увольнении. Здесь список содержит всего пять пунктов — пустяк. Я с облегчением схватил «бегунок»: если это все поручения на сегодня, то этот день мне уже начинает нравиться!

— И обязательно запишись куда-нибудь, не игнорируй коллектив! — добавила она, важно подняв палец.

Вот где подвох скрывался. Ещё чего не хватало.

— Как насчёт кружка юного прокрастинатора? — с невозмутимым видом спросил я.

— Покрасте… что? — вожатая нахмурилась и вопросительно глянула на помощницу.

Славя лишь растерянно пожала плечами, а скучающая неподалёку Алиса прыснула в кулак.

— Так, не морочь мне голову!

Рыжая сдержанно заулыбалась, показав ямочки на щеках.

— Двачевская, а ты чего развеселилась? С тобой сейчас тоже разговор будет.

Алиса мгновенно насупилась.

— Каво опять?

— Никаво, — в рифму ответила вожатая. — Дерзишь. Пойди-ка сюда.

Ольга Дмитриевна отвела её в сторону и, понизив голос, заговорила:

— Что ты вчера перед отбоем у столовой делала? Только не говори, что просто гуляла, на третий раз я в эту сказку уже не поверю.

Не знаю, с чего вдруг, но язык сработал быстрее мозгов:

— Ольга Дмитриевна, — я подошёл к вожатой. — Мы с Алисой…

— Персунов! — оборвала она. — Ты не расслышал своё поручение?

Я растерянно хлопнул глазами. Меня как ведром воды окатили: голос вожатой вдруг налился неслыханными ранее тяжёлыми металлическими нотками, обещающими большие неприятности любому, кто осмелится перечить.

— Не сдашь заполненный обходной до обеда — найду тебе ещё одно увлекательное дело.

Одновременно с этими словами пропел горн, как бы намекающий: «Вали-ка ты, Сеня, завтракать, подобру-поздорову». Мне не осталось ничего, кроме позорного бегства. Виновато глянув на Алису, я удалился.

* * *

В столовой удалось урвать «блатное» местечко: отдельный пустой столик возле окна — на три едока. Демонстративно сев спиной ко всему миру, я сосредоточился на содержимом тарелок. Чем мне с детства не нравятся такие заведения, так это неизменно отвратительной на вид и вкус утренней кашей.

«Хоть бы сахаром посыпали это говно».

Ковырнув пару раз коричнево-серые неаппетитные комковатые сопли, я переключился на варёные яйца, бутерброды и какао.

 

— Что скучаешь? — рядом со мной, не спросясь, села Ульяна.

— Восполняю недостаток одиночества в организме.

Та поморщилась, силясь понять, что я сказал.

— А ты чего тут, где твоя Алиса?

Я поймал себя на мысли, что этим вопросом, скорее, хочу выяснить участь Двачевской после линейки, нежели узнать, почему мелкая присела ко мне за стол.

— Да она злится на меня, — Ульяна махнула рукой, мол, само пройдёт.

— С чего бы вдруг? — иронично осведомился я.

Не уловив интонации, Ульяна будничным тоном прочавкала:

— Узнала про краплёные карты.

— Почему-то я не удивлён. Ещё и меня агитировала сыграть.

— Вот жалко вам? — обиделась она. — Не на деньги же.

С этими словами Ульяна отвернулась, делая вид, что её гораздо больше привлекает общество торчащего за окном дерева. Ну и ладно, я всё равно уже покончил с бутербродами.

 

Выйдя на крыльцо, достал обходной: «1. Библиотека; 2. Клубы; 3. Медпункт; 4. Музыкальный кружок; 5. Спортивные секции». Напротив каждого пункта две пустующие клеточки: для имени и подписи заведующего, надо полагать. В принципе, можно их просто подделать, но так и быть, прогуляюсь, а заодно выясню, чего здесь есть полезного. Не знаю, что я вкладываю в это понятие. Что-то из разряда «пойму, когда увижу». Однако, кроме медпункта, я так нигде и не побывал в лагере. Значит, с него и начну, а там уже спрошу дорогу.

Здание с красным крестом на крыше встретило меня традиционным запахом лекарств, приятной прохладой и гробовой тишиной.

— Здравствуйте, Виолетта Церновна.

Медсестра, отложив в сторону журнальчик, повернулась.

— А, это ты, пионер. Привет, — плотоядно улыбнувшись, она неспешно поднялась со стула, попутно продемонстрировав всевозможные изгибы и выпуклости своего тела, а я вспомнил, почему мне так не хотелось идти к ней. — Зачем эти церемонии? Можешь звать меня просто, — сделала многозначительную паузу и произнесла на выдохе: — Виола.

Я второй или уже третий раз за это утро взмок. Отметив случившуюся реакцию, медсестра шагнула в мою сторону.

— Проходи, садись, будем тебя… смотреть.

Выделив последнее слово странной интонацией, Виола сняла очки и приподняла бровь. Её цепкий взгляд из-под полуприкрытых век неторопливо прогулялся по мне сверху вниз и обратно.

— Да я… мне… вот, — отчаявшись вспомнить, как называется эта хреновина, вынул листок из кармана и развернул перед Виолой, пытаясь защититься им от неё, как распятьем от вампира.

— Сначала осмотр, — она указала пальцем на кушетку и ещё немного приблизилась. — Ты же у нас со вчера раненый в голову. Дело серьёзное. Я как медработник этого лагеря обязана убедиться, что твой организм функционирует должным образом.

Даже произнося всю эту казённую канцелярщину, она умудряется будить самые непотребные, препохабные ассоциации. Проглотив ком из горла, я попытался взять себя в руки. Надо подумать о чём-нибудь неприятном. Во!

— Да всё у меня нормально, просто подпишите, и я п-пойду, — на излёте голос предательски дрогнул.

— Ай-яй-яй, уже и речь сбивчивая. Непорядок.

Она шагнула ещё ближе, практически наступая на ноги, схватила меня за запястье, приложив горячие подушечки пальцев к внутренней стороне, и наклонила голову, словно прислушиваясь. Статная и высокая настолько, что мои глаза смотрят ей ровнёхонько на губы, а стоит скосить взгляд чуть ниже… разумеется, из-за всего этого пульс сошёл с ума!

— Ц-ц-ц, — Виола покачала головой. — Да ты совсем плох, пионер.

 

Тут в помещение ворвалась Алиса. Оценила открывшуюся мизансцену и выражение моего лица, гадко ухмыльнулась и собралась было выйти…

— Вот и пионерка твоя пришла подлечиться, а ты всё отказываешься! — воскликнула Виола, отпуская мою руку.

Алиса замерла в дверях и медленно повернулась.

— Кто там чья пионерка?

Вместо дежурного боевитого тона горло пустило петуха и у неё получилось какое-то не то удивление, не то обида.

— Проходи, говорю, и ты тоже — садись, ногу показывай. Кушеточек у меня на всех хватит, — невозмутимо проговорила Виола.

Но Алиса не сдвинулась с места.

— Погодите, а «бегунок»? — спохватился я.

— Да, и «бегунок»… — задумчиво повторила Виола и выдернула у меня из пальцев помятую бумажку.

Поставив между лицом и обходным очки, она пробежала его глазами. Медленно, изящно перекатывая бёдра, отошла к столу и привалилась на руку, ища ручку. Выставив при этом сногсшибательные полушария. С задних рядов разлился шумный выдох. Не обращая внимания на рыжую, медсестра, вызывающе наклонившись над столом, неспешно, явно издеваясь, вывела свои фамилию и подпись на «бегунке».

— Кстати, пионер, — Виола развернулась ко мне, держа в руках вожделенный листочек, ради которого я уже успел столько натерпеться сегодня, — у меня тут есть дельце кое-какое, как раз для такого нелюдимого интроверта.

Я облизнул пересохшие губы и принял вид внимательного слушателя. Не то чтобы мне особо хочется поработать на благо отечественной медицины — тем более в лице Виолетты свет Церновны — но хотя бы узнать, в чём дело, будет не лишним. Да и «бегунок», он ведь ещё у неё!

— Сегодня с утра лекарства привезли, — Виола пнула носком туфли коробки, стоящие на весах возле стола. — Надо вечерком сесть и всё описать. Но работы много, тебе понадобится помощник, иначе провозишься до ночи, — закончила она с таким видом, будто моё участие в этой спецоперации уже давно утверждено.

— Мы придём! — выпалила внезапно подскочившая Алиса и увесисто повисла на моём плече.

Я лишь открыл рот в изумлении от того, как за меня снова всё порешали. Однако возражать не стал. Если на конец дня намечено одно из этих богомерзких лагерных мероприятий, призванных сплотить и укрепить, то мне и вправду будет лучше пересидеть вечер тут.

— Вот и славно, — Виола всплеснула руками и чарующе улыбнулась. — Но учтите, пионеры, я примерно в курсе, сколько тут чего. Поэтому без фокусов, — медсестра посерьёзнела и внимательно посмотрела на меня, потом на рыжую, а она в этот момент отцепилась от плеча и снова заняла позицию где-то позади.

С этим Виола протянула мне обходной, но тут же отдёрнула руку, когда я попытался его взять.

— Так что, может, всё-таки осмотрик? Ма-аленький, — она поднесла к лицу сжатую ладонь с выставленными большим и указательным пальцами.

Но, не найдя разумного отклика в моих широко распахнутых глазах, сдалась:

— Ладно уж, дуй. Но если вдруг что…

Медсестра пустила сальную улыбочку и медленно засунула «бегунок» в мой нагрудный карман, одновременно с этим как бы невзначай проведя пальцами по коже через ткань. Я лишь кивнул, промычав нечто среднее между «спасибо» и «до свидания». На заплетающихся ногах, едва не сбив по дороге вжавшуюся в дверной косяк Двачевскую, буквально выпрыгнул на крыльцо и ссыпался по ступеням на землю обетованную.

 

Рядом с медпунктом нашлась скамейка, уютно расположившаяся в густой тени деревьев — то, что нужно. Прижав пятую точку, смог-таки привести мысли в порядок. Достал «бегунок» — проверить, всё ли правильно — и прочитал выведенное совсем не характерным для врача аккуратным, почти каллиграфическим, почерком: «Коллайдер ВЦ». По-моему, с такими замашками фамилия у неё должна быть никак не меньше, чем «Фрейд».

На свежем воздухе способность соображать быстро вернулась ко мне. Что это вдруг нашло на Алису, зачем она подписалась на эту скукотищу? Неужто за спиртом в медпункт намылилась? Весьма в её духе.

 

— Не спи! Зима приснится — ноги отморозишь.

Рядом уселась Алиса, закинув ногу на ногу. За своими размышлизмами я не заметил, как задремал прямо на лавке. Мозгу потребовалась срочная перезагрузка после всего пережитого. Понимаю и нисколько не осуждаю его.

— Понравилась медсестра наша? — рыжая ехидно ощерилась, морщась и прикрывая один глаз от солнечных зайчиков, пускаемых окнами медпункта.

— Она со всеми так или это мне только повезло?

— В лагере полтора пионера, делать врачу особо нечего, вот и страдает ерундой — от скуки, — она с лукавством приподняла бровь. — А ты чего, уже губу раскатал?

— Почему тебя так интересует моя губа? — ответил я вопросом на вопрос.

— Пф-ф, мне, так-то, до лампочки, — Алиса отвернулась, мгновенно стерев с лица все эмоции.

Расценив, что беседа окончена, я встал. А ведь так и не спросил, где искать все эти клубы с кружками. Но возвращаться к Виоле — нет, ни за какие коврижки.

— Подскажи дорогу, — я робко тронул Алису за плечо. — Пожалуйста.

— А?

— Не знаю, куда мне идти.

Она улыбнулась каким-то своим мыслям, но сдержалась.

— Что там у тебя?

Я подал ей листок.

— Пошли в музыкалку, мне как раз по пути, — Алиса поднялась и вернула «бегунок».

* * *

Весь путь проделали в тишине. Алиса витала в каких-то своих думах, сосредоточенно кусая губу, а я зачем-то искал повод заговорить. Пока, наконец, не вспомнил про линейку.

— Что вожатая сказала?

— Да… — Алиса небрежно махнула рукой, — отделалась последним китайским. Пришли.

Она кивнула на довольно необычное одноэтажное здание: ровно половину пространства под широкой двускатной крышей заняла большая веранда, а вторую половину — скромный на вид домик с окнами во всю высоту на торцевой стене. Кажется, я здесь проходил, когда искал вчера склад.

— Валяй, — бросила Алиса и примостилась на лавке под солнцем.

— Не пойдёшь?

— А ты один боишься? У меня тут свои дела, иди давай.

Я пожал плечами и поднялся на веранду. Набрав воздуха в грудь, толкнул белый прямоугольник двери.

 

Внутри клуб явил собой что-то вроде музыкального класса, только экипированного побогаче, чем в бытность моей учёбы в школе. Сразу слева от двери разместились три небольших рядка кресел в виде амфитеатра, а напротив них — разнообразные музыкальные инструменты и аппаратура. Главной же красой и гордостью над всем этим величественно доминирует роскошный чёрный рояль. Понятия не имею, как его сюда втащили. Может, здание кружка строили сразу вокруг него?

В остальном — ничего особенного: полочки с тематической литературой, настенные часы, немногочисленная мебель и неизменные портреты композиторов на стенах. Музыка не относится к числу моих интересов, поэтому ничего в этой комнате не задевает потаённых струн души.

Меловую доску с заранее расчерченным нотным станом, среди прочего, украшает надпись: «Мику — дура». Что-то знакомое: кажется, так зовут ту японскую красотку.

 

Из-за стены раздался стук каблуков по деревянному полу, и моя догадка не замедлила подтвердиться, когда в комнату — через неприметную дверь в углу — влетел небольшой бирюзовый ураган. Девушка стремительно пронеслась к роялю, мурлыкая что-то под нос, и не увидела меня. Вывалила на крышку инструмента охапку нотных тетрадок, уронила что-то на пол и уже собиралась нырнуть под днище рояля, когда заметила, что рядом кто-то стоит. Громко ойкнув, она резко распрямилась. Последовавшие нерешительные извинения и слова приветствия, произнесённые тусклым голосом, сразу утонули в потоке флуда. Или спама. Как-то иначе охарактеризовать манеру её общения сложно.

— Привет, ты Семён? Я помню, тебя на линейке показывали. Пришёл, наверное, в мой клуб записываться? То есть клуб, конечно, не мой — не имени меня, не подумай, что я такая вся тщеславная. Клуб музыкальный, а я — его заведующая и единственная член… нет, как это по-вашему… не важно. Меня Мику зовут, я из Японии. Правда-правда!..

Что ни говори, но голос у неё вправду музыкальный, очень приятный, мелодичный. Я даже заслушался, хоть и с трудом получается уловить, о чём она щебечет. Но дело тут вовсе не в акценте, его практически нет, и русская речь у Мику — когда её можно разобрать — очень грамотная. Просто излагает сумбурно, постоянно перескакивая с пятого на десятое. Не успела рассказать про музыкальный клуб, как уже пустилась в пространные рассуждения про отца — советского инженера, с него перешла на электростанции и через них обратно закольцевалась на «своём-не-имени-себя» клубе. Поначалу я решил, что надо просто дать ей выболтать всё накопившееся, но вскоре закрались тяжёлые подозрения, что она способна трещать, пока не потеряет сознание от обезвоживания, лишь бы был слушатель. При этом она ещё успевает заниматься своими делами! Прямо женская версия Юлия Цезаря японского разлива.

 

Я осторожно поднял руку, как ученик на уроке, чтобы попросить слова. Мику резко оборвала свой монолог, приложив ладонь к губам, будто заставляя себя замолкнуть, но тут же снова заговорила:

— Ты извини, меня иногда заносит. Не стесняйся, перебивай, если надоедает. А то знаешь, девчонки постоянно сердятся на меня. Не хочу, чтобы ты тоже сердился, со мной и так, кроме Лены, почти никто не хочет общаться…

Похоже, её снова замкнуло. Я вынул из кармана обходной и показал Мику, чтобы привлечь к себе внимание.

— А, так у тебя этот, как его…

— «Бегунок», — подсказал я.

— Ну да! Мог бы сразу на линейке ко мне подойти, я бы подписала. Хотя это, наверное, неправильно. Да кого тут волнуют дурацкие правила, не думаю, что Ольга Дмитриевна вообще станет проверять…

Мику подбежала, забрала у меня бумажку и умчалась обратно в чулан, напоминая о себе лишь совершенно неразборчивым приглушённым щебетанием и топотком туфель, доносящимся из-за стены.

— …у нас раньше кот жил, его тоже Семёном звали, па говорил, что это его такая тоска по родине. Он кота называл Сеня, мне так нравилось это имя, оно очень мило звучит. Можно я тоже буду звать тебя Сеня? Сенечка?..

«Пресвятые помидоры, зови меня как хочешь, только подпиши чёртову бумажку!»

Мику промчалась через комнату, победоносно держа высоко над головой ручку, за которой, видимо, и бегала в подсобку. Подскочила к роялю и уже почти наклонилась, чтобы подмахнуть «бегунок» — даже кончик языка высунула от старания — но в её шебутной процесс жизнедеятельности вклинилась очередная посторонняя мысль:

— Кстати, как насчёт клуба-то, будешь записываться? — она отпрянула от листочка и воззрилась на меня. — Если играть не умеешь — не беда, могу научить тебя на чём угодно! Хочешь, вот, на рояле… но это, наверное, трудновато будет за неделю… или вот — гитара! Если лёгкие сильные, можно на тромбоне или барабанах. Нет, для барабанов, конечно, лёгкие не нужны — они в основном для пения. Так я и петь умею, тоже могу научить…

Я в смятении схватился за голову. Дверь сзади скрипнула и ударила по плечу.

— Ну вы долго ещё?

К нам вошла Алиса, уже переодетая на свой разнузданный манер.

— Господи, Мику! — от зычного окрика Двачевской японка тут же замолчала. — Почаще дыши и пореже молоти неуёмным языком, а то от твоего «Як цуп цопа» никому спасу нет…

Алиса осеклась, съёжилась и прошмыгнула к роялю, став спиной ко мне.

— Подписывай! — раздражённо прикрикнула на Мику и ткнула пальцем в «бегунок». — Я тут тоже по делу, если ты вдруг забыла.

Мику заискивающе улыбнулась и, храня молчание, безропотно исполнила требование рыжей. Алиса подхватила бумажку, подошла и шлепком передала в протянутую ладонь.

— Свободен!

Развернула носом к раскрытой двери и легонько придала ускорения коленом.

— Нет бы сразу так, — не оборачиваясь, огрызнулся я и вышел на улицу.

Ответом мне стала хлопнувшая позади дверь.

 

В обходном появилась ещё одна заполненная строчка, на этот раз уже быстрым и прыгучим, как тахикардия, почерком: «Хацунэ М». Такими темпами и до ужина не управлюсь, если меня каждый раз будут терзать бесконечными разговорами да уговорами.

Я осмотрелся по сторонам: музыкальный клуб находится практически у границы лагеря, недалеко от умывальников, на небольшом холме в окружении буйной растительности. Наверное, чтобы музыка не отвлекала других пионеров или, наоборот, чтобы звуки лагеря не мешали занятиям. Так или иначе, отсюда не видно даже намёка на следующий пункт моей программы. Я решил найти главную дорогу и спросить первого попавшегося пионера.

* * *

Правда, тревожить кого-либо расспросами так и не потребовалось: выйдя с щебня дорожки на бетон центральной аллеи, я обратил внимание на одноэтажное здание с парой мачтовых антенн сверху. Несмотря на скромные размеры, оно снабжено под самым карнизом кровли силовыми кабелями, подобными тем, что видел на стенах столовой. Такая электрификация обустроена явно не для простого сарая. Может, это то, что мне нужно? Подойдя ближе, прочитал на выцветшей табличке: «Клубы», и ниже от руки еле различимое: «Шашки», — потом что-то неразборчивое, а дальше: «Шахматы».

Раньше я не придавал значения этому месту, потому что своим видом развалюха скорее напоминает именно сарай. Похоже, кружки здесь в полнейшем упадке. Оно и понятно: какому нормальному пионеру захочется торчать всю смену в четырёх стенах. Разве что мне, но себя я к нормальным и не отношу. Что ж, пришло время познакомиться с остальными ненормальными. Поднявшись по ступеням, я решительно толкнул двери, проигнорировав надпись: «Внимание!».

 

Сразу за порогом меня встретил сильный запах канифоли пополам с растворителем, витающий в заполненном сизой дымкой воздухе. Просторное помещение клуба почти полностью занимают столы и шкафы. На полках последних стоят разные коробки, книги, и даже нашёлся внушительный, кубической формы осциллограф, а на столах повсюду валяются радиотехнические детали, катушки, приборы, инструменты, батарейки. Тут даже рабочий компьютер имеется: допотопный горизонтальный системный блок со снятой крышкой и монитор с застывшим на экране неизвестным мне интерфейсом. Стены с потолком тоже не пустуют: они украшены многочисленными авиамоделями из фанеры и их чертежами для сборки.

 

За одним из столов, уткнувшись носом в книгу, сгорбившись сидит Шурик. Перед ним дымится паяльник и в россыпи мелких деталек — транзисторов, резисторов и прочей ерунды — лежит небольшая микросхема на зелёной печатной плате.

— Привет! — подал голос я.

Очкарик вздрогнул и поднял лицо от книги.

— А, здравствуй… прости, забыл…

— Семён.

— Семён, — повторил он, резко поднялся на ноги и быстрым шагом направился ко мне. — Пришёл наш клуб посмотреть? — важно осведомился Шурик после короткого и довольно сильного для ботаника рукопожатия.

— Что-то вроде того, — уклончиво начал я. — Меня с обходным отправили.

Достав многострадальную бумажку, протянул её Шурику.

— Успеется, — он отодвинул руку с «бегунком» тыльной стороной ладони.

«Начались выходы из-за печки…» — я закатил глаза.

— Как ты относишься к кибернетике? — спросил Шурик, становясь рядом и делая рукой презентующий жест в направлении того места, где сидел до этого.

— Э-э… не знаю. Положительно?

А как тут ещё ответишь: ведь и вправду положительно, при моей-то биографии. Только вопрос, понятное дело, целью имеет отнюдь не потрепаться о том о сём.

— Это очень хорошо! — горячо воскликнул очкарик. — Так ты, значит, не против присоединиться к нашему клубу?

— Вот это вряд ли.

— Не спеши отказываться. Сначала пройдись, посмотри, что да как.

За спиной стукнула дверь, но не входная. Из смежной комнаты появился Электроник.

— Саня, я там что-то нажал, и всё исче… о, здорова, Семён! Пришёл к нам записываться?

— Да вот, знаешь, соскучился: сто лет шашек в руки не брал, — толсто съязвил я.

— По шашкам — это к Алиске, — Сыроежкин гыгыкнул, но тут же принял наисерьёзнейший вид. — А у нас — Кибернетика! Отрасль, открывающая впереди обширные горизонты! Разработка искусственного интеллекта — передний край современной науки и техники! Уже совсем скоро настанет время, когда роботы начнут активно помогать нам в приближении светлого будущего для всего человечества. И сейчас у тебя, Семён, есть бесценный шанс присоединиться к нашей высокой миссии!..

Толкая свой пылкий спич, он встал рядом со мной по правую сторону и в похожем на шуриковский жесте вскинул руку. А у меня, под слова о светлом будущем, в голове начали отбивать металлом мотивы вступительной темы ко второму «Терминатору».

 

Когда Электроник смолк, в помещении внезапно стало так тихо, что можно различить даже остервенелое биение мухи, безуспешно пытающейся свалить сквозь стекло из малопригодной для жизни канифолевой атмосферы. Нас с ней ни на грамм не тронула трепетная речь Сыроежкина.

— Ну, подпишете «бегунок»? — разбил тишину я.

— А ты вступай к нам, и подпишем, — радостно парировал Сыроежкин.

Его хитрая морда лица сейчас явственно выпрашивает кирпича, и я весьма близок к тому, чтобы поступиться ради него принципом, запрещающим мне бить женщин, детей и инвалидов.

— Да, Семён, соглашайся! — с жаром заговорил Шурик.

— Давайте так, — я отступил к выходу и поднял ладони для пущей серьёзности. — Вы подписываете мне бумажку, а я обещаю подумать. Всё-таки не шахматы там какие-то, а Кибернетика, Интеллект и вот это вот всё, — обвёл руками помещение. — С кондачка такое не решается.

Парни переглянулись, Электроник кивнул, и Шурик, неуверенно взяв в руки «бегунок», достал авторучку из нагрудного кармана.

— Точно обещаешь? — недоверчиво спросил, нависая над бумажкой.

— Зуб на мясо! — нетерпеливо воскликнул я, гипнотизируя его руку.

— Ладно, — он вывел крупными печатными буквами фамилию «Тимофеев» и поставил рядом с ней бесхитростную каракулю. — Будем с нетерпением ждать! — уже бодрее отрапортовал Шурик и протянул мне обходной.

— Спасибо! Да пребудет с вами… первый закон робототехники, — выпалил я через плечо, покидая пристанище служителей культа Пассатижей и Паяльника.

 

Разумеется, я не собираюсь ни секунды думать о вступлении в их клуб. Компьютеры уважаю, конечно, но, в основном, с точки зрения потребителя.

«Вот был бы тут кружок… а какой, собственно?»

Так ничего и не придумав в ответ на свой же вопрос, я на автопилоте вышел к площади. Машинально заглянул в обходной, хотя и так уже наизусть знаю оставшиеся пункты. Вспомнилось, что вчера после ужина видел что-то похожее на спортзал, наверняка спортивные секции с их заведующим расположены там же. Кивнув своим мыслям, не задерживаясь, миновал площадь и лёг на курс в восточную часть лагеря.

* * *

Крытый зал внушает уважение одним только своим видом. Величественное здание, высотой этажа в три, сверкающее на солнце свежевыкрашенными жизнерадостными оранжево-жёлтыми стенами и чистенькими стёклами, окаймлёнными ослепительно-белыми оконными рамами. Символически нарисованные тёмно-синие силуэты спортсменов, высотой в целый этаж, опоясывают спортзал со всех сторон. Венчает всё это безобразие кумачовая растяжка во всю ширину с белой надписью, сделанной характерным рубленым шрифтом: «Чтобы день твой был в порядке, начинай его с зарядки!»

Уже глядя на спортзал снаружи, сразу становится понятно, какой вид досуга в чести у пионеров «Совёнка». А вот я особого рвения к физкультуре не испытываю. Более того, даже представить себе не могу ничего бессмысленней, чем нагружать организм никому не нужной работой.

 

Осмотревшись, приметил дверь, пропускающую в относительно небольшой одноэтажный пристрой рядом с залом. Если правильно понимаю, в нём должны располагаться не только раздевалки с душевыми, но и, собственно, комнаты персонала. Они-то мне и нужны.

 

Внутри — чистый, опрятный широкий коридор с несколькими дверьми, уводящими направо. Таблички гласят: «Мальчики», «Девочки», «Душ», «Посторонним вход воспрещён». Слева, над головой, тянется ряд небольших окон. Через них внутрь проходят косые солнечные лучи, оставляющие ромбовидные световые пятна на противоположной стене, увешанной тематическими плакатами про физкультуру и спорт.

В конце, где коридор поворачивает направо, расположена ещё одна дверь. Без таблички. Я постучал.

— Войдите! — ответил знакомый голос.

 

В небольшом скромном кабинете за столом сидит Ольга Дмитриевна, одетая в зелёный с синим спортивный костюм. Вот так встреча. Похоже, плакал мой квест под названием «Откоси от кружков». Этого босса мне не одолеть, уровень маловат.

— Долго же ты ходил, — она улыбнулась. — Два часа тебя тут жду.

— А где физрук? — решил включить дурачка, авось пронесёт.

— Я за него, — Ольга Дмитриевна улыбнулась ещё шире. — Физрук уехал по делам в город.

— Тогда, наверное, попозже, потом… — ухватился я за спасительную соломинку.

— Семён!

— Да? — непроизвольно сглотнул. — Я за него.

«Боже, что я несу?»

— Давай сюда.

Ольга Дмитриевна протянула руку. С обречённым вздохом я подал ей уже изрядно побитый жизнью «бегунок».

— Как так можно с документом, — проворчала вожатая и тут же сделала нужные отметки, но отдавать бумажку не стала. — Куда записывать?

С этими словами она раскрыла журнал на столе и внимательно посмотрела на меня ясными зелёными глазами.

— Никуда, — промямлил я, вжав голову в плечи.

Наверное, мой жалкий затюканный вид произвёл на неё впечатление. Ольга Дмитриевна пожала плечами и бросила ручку поверх журнала.

— Ну, смотри, может, потом надумаешь. За компанию с кем-нибудь, например.

Она отдала мне обходной и тут же потеряла интерес к нашему разговору, вернув на законное место перед собой какое-то чтиво в мягком переплёте.

— И… всё? — удивился я.

— А что ты ещё хотел? — спросила вожатая, не отрываясь от книги.

Решив не испытывать больше судьбу, я начал разворачиваться к выходу, когда вспомнил про…

— Как мне пройти в библиотеку?

— Возле медпункта поищи, — ответила она, не поднимая голову и махнула в сторону рукой. — Не заблудишься.

— Спасибо.

— Не забудь потом отчитаться, — сказала в закрываемую дверь Ольга Дмитриевна.

Я кивнул.

 

«Пронесло».

Хорошо, что не стал подделывать подписи — вожатая, как пить дать, устроила бы мне небо в алмазах за такую самодеятельность. В «бегунке» напротив спортивных секций значится: «ио Миронова ОД». Промокну́в обходным пот со лба, я заспешил из этого места.

* * *

Библиотека и впрямь нашлась недалеко от медпункта, надо было всего лишь пройти дальше по дорожке — это её я видел, когда утром лазал по приснопамятной беседке. А Двачевская на другой конец лагеря меня потащила; мерзавка, не упускает ни одного шанса, чтобы поиздеваться. Прямо кругосветное путешествие получилось. Точнее, «кругосовёное».

Впрочем, визит сюда всё равно воодушевляет, поднимая настроение. Во-первых, потому что это долгожданный конечный пункт моих мытарств, а во-вторых, здесь не намечается никаких кружков и секций. Обычно при библиотеках существуют пресловутые шашки с шахматами, но в этом лагере их целиком и полностью поглотили высокие технологии в виде клуба кибернетики, оставив от них лишь память на древней вывеске.

 

Пустая библиотека словно мавзолей — безмолвствует. Владимир Ильич, кстати, имеется и тут: в виде гипсового бюста, а ещё он смотрит с нескольких из множества плакатов, коими увешан каждый квадратный сантиметр пригодных для этого поверхностей. Остальные плакаты кричат на посетителей возвышенными лозунгами, взывающими к светлым чувствам, чести и совести советского человека.

Как и в мавзолее, здесь тоже кое-кто спит. К счастью, не вождь мирового пролетариата, а всего лишь библиотекарь: белокожая девушка в пионерской форме, с шапкой недлинных слегка вьющихся чёрных волос. Сидя за столом, она безмятежно посапывает, уложив румяную щёчку на сложенные руки. Наверное, только тут и обитает, раз до сих пор с ней не знаком. Что ж, хорошо устроилась. Пока все остальные в поте лица изображают из себя прилежных пионеров, эта ловкачка бессовестно дрыхнет на рабочем месте, отлынивая от своих обязанностей. Вожатой на неё нет!

 

Я подошёл и нарочито громко постучал по столешнице. Девушка тут же подорвалась, переполошилась, но быстро поняла, что произошло, и стала подслеповато озираться. Отыскав очки с толстыми стёклами, двумя руками неуклюже нацепила их на лицо, превратившись из вполне симпатичной особы в Валерию Ильиничну в молодости.

— Привет, я — Семён, пришёл с обходным, — бодро представился я.

Хочется уже побыстрее разделаться с этим поручением и отправиться пинать балду, а ещё лучше сходить поесть — время-то как раз к обеду.

— Да по мне хоть чёрт лысый. Чего расшумелся, не знаешь, как вести себя? — раздражённо проскрипела спящая красавица, буравя меня недовольными, мелкими, как у свиньи, из-за эффекта линз, глазёнками.

А непослушный стоячий вихор на макушке лишь добавил комичности этому образу. Да уж, характер у неё под стать внешности в этих бинокулярах. Может, если их снять, она превратится обратно в милую девушку? Проверять гипотезу не стал, вместо этого окинул взглядом помещение, задержался на небольшом читальном зальчике, организованном у противоположной стены, но не увидал ни одного человека.

— Так тут же нет никого, кому я помешал? — и добавил, подпустив в голос ехидства: — Кроме тебя.

— Тишина должна быть в библиотеке! — хрипло прикрикнула библиотекарша, нарушая свою же собственную норму.

— А иначе что? Тараканы на полках оглохнут?

Она начала раздражать меня своей вызывающей неучтивостью. Раз взялась тут сидеть, то какого рожна срывается на посетителей? Библиотекарша, безуспешно попытавшись взглядом прожечь у меня во лбу дырку, села обратно за стол и пробурчала:

— Хунта немытая. Чего надо?

Наконец-то поняла, что для нас обоих дешевле будет, если она просто выполнит мою просьбу. Я молча сунул ей под нос «бегунок». Брезгливо расправив влажный от пота мятый листочек, она расписалась в нём, прорвав своим диким росчерком бумагу.

— Надеюсь, не заставят переделывать, — едко процедила очковая кобра, ногтем откидывая обходной в мою сторону.

Сграбастав «бегунок», я, под недовольным взором буркал в иллюминаторах очков, покинул неприветливые стены библиотеки. Оказывается, тут и такие экземпляры есть. На фоне этой грымзы даже Двачевская кажется плюшевым пуфом.

 

Сократив путь по разведанной с утра тропинке, я вышел на свою улицу. Шагая к домику в изрядно подпорченном настроении, даже не заметил вожатую, отдыхающую под сиренью.

— Семён, ты не меня ищешь?

— Нет, — от неожиданности честно ответил я.

Ольга Дмитриевна уже успела переодеться в свою обычную форму и, вальяжно развалясь в шезлонге, попивает чай.

«Мне бы так работать. Небось, ещё и деньги за это получает».

— Что с обходным?

— А, да, — спохватился я. — Вот.

Даже не заглянув в него, она сунула «бегунок» в карман.

— Молодец! Записался куда-нибудь?

— Да некуда тут записываться, — возмутился с таким видом, будто очень хотел, но не нашёл ничего подходящего.

— Зря, — бесцветно ответила она и подхватила с колен книжку.

Её тон и жест мне сильно не понравились. Есть в них что-то многообещающее. В основном они многообещают лишнюю головную боль на мои седины.

— Так что, я пойду?

— Иди мой руки, обед скоро.

К полудню вода в умывальниках стала ощутимо теплее, нагревшись под солнцем. Вечером так и вовсе можно будет нормально помыться, не отморозив себе при этом весь организм. Если, конечно, остальной сотне пионеров не пришла в голову та же самая идея. Наивно считать их глупее себя. Видимо, перед отбоем намечается кровавая битва за тёплую воду. Улыбнувшись этим мыслям, я направился к столовой.

 

С площади уже убрали всю линеечную атрибутику, постаменты и трибуну, вернув этому месту первозданный вид. Неспешно вышагивая мимо Генды, я залюбовался безмятежными пейзажами затерянного вдали от цивилизации лагеря. Несмотря на всю принудиловку, как Алиса назвала вчера местные порядки, «Совёнок» определённо не лишён своего уютного очарования.

«А ведь мне здесь даже нравится».

Если не считать моментов, когда хочется провалиться сквозь землю, как на сегодняшней линейке. Хорошо, что такие вещи носят единичный характер.

Вот, сколько людей мечтают о том, чтобы вернуться в беззаботное детство или юность, а мне, поди ж ты, выпала такая возможность. Наверное, надо радоваться. И радовался бы, если б в дальнем тёмном углу не лежала пудовым мешком мрачная тревога. Въедливый страх перед стихией, которой под силу так играться людьми. Можно сколько угодно в тридцать с гаком изображать из себя семнадцатилетнего пионера, но это не меняет главного: я нахожусь непонятно где и попал сюда непонятно как; и, надо полагать, могу в любой момент так же внезапно очутиться где-то ещё. Это немного… беспокоит, если выразиться помягче. Очень трудно не замечать такого огромного слона в посудной лавке своего душевного равновесия.

 

На этой минорной ноте я уселся в ожидании под дверьми нашей харчевни. Через пятнадцать минут начнётся обед, и мне хочется занять местечко получше, не в гуще событий, подальше от всеобщей суеты.

Как бы там ни было, я даже успел обжиться. Вот уже и заботы у меня стали вполне приземлёнными: вместо извечных «Что делать?» и «Кто виноват?» сейчас гораздо больше волнует, как бы не попасть под руку Ольге Дмитриевне и отхватить за обедом удобный столик. Пожалуй, не последнюю роль в этом деле сыграла утренняя прогулка по лагерю. «Совёнок» стал ещё чуточку роднее, понятнее, привычнее. Наверное, с этой целью оно и затевалось изначально. Тонко работает вожатая, не зря всё же свой хлеб ест.

 

На веранду поднялась Лена. Украдкой взглянув на меня, скромно присела на край лавочки.

— Привет, — поздоровался я.

— Здравствуй, — прошелестела стесняша.

«Она всё-таки говорящая».

— Меня Семён зовут.

— Я знаю, — так же односложно и тихо откликнулась девочка.

Похоже, я тут ещё не самый проблемный Угрюм Угрюмыч. Вот у кого в голове тараканы размером с собаку водят хоровод вокруг развесистого букета комплексов. Я рядом с ней просто полон задора и оптимизма. Надо Славе предложить провести с этой девочкой психотерапию, как она любит. Или активистка предпочитает делать это только с мальчиками? Однако меня уносит не в те дебри…

— А я — Лена, — внезапно продолжила девочка после длительной паузы и отвернулась, потупившись, будто испугалась этой ураганной смелости со своей стороны.

— Очень приятно, Лена, — она так отчаянно смущается, что даже мне стало неловко и захотелось приободрить её. — Не бойся, самому страшно.

— Я и не боюсь.

Лена ответила на неуклюжую хохму неожиданно лёгким и окрепшим голосом, а уголок губы, готов поклясться, приподнялся в мимолётной улыбке. Не знаю почему, но вызывает она некое странное желание сцапать в охапку, обнять и пожалеть. Или, наверное, просто напоминает мне чем-то меня же, только в совсем уж терминальной стадии застенчивости.

Я вспомнил, что видел её вчера с книжкой, ну и не придумал ничего лучше, чем ляпнуть дежурную глупость:

— Любишь читать?

— Да.

— Уже воркуете, голубки? — рядом возникла Алиса с издевательской улыбочкой на лице. — Ты смотри, не заметишь, как охмурит и заставит портфель после уроков таскать.

Рыжая ехидно осклабилась и подмигнула поднявшей на неё глаза Лене.

— На обиженных воду возят, — ответила она с неожиданно возникшей улыбкой.

— Да ладно, я же шутя.

Алиса уселась рядом с Леной и что-то сказала ей на ухо, заставив снова улыбнуться.

 

Пространство веранды быстро заполнилось нетерпеливыми голодными пионерами, спешащими отобедать. Стало довольно шумно, и наш разговор как-то сам по себе сошёл на нет. А вскоре над лагерем прогудел горн; щеколда на дверях лязгнула, приглашая войти. Собравшаяся под крышей веранды толпа нестройно качнулась в направлении вожделенных тарелок с первым, вторым и компотом — или что там сегодня дают.

Мы с Леной заходим последними. Я, как галантный джентльмен, придержал дверь, пропуская даму вперёд. Проходя мимо, она вспыхнула, как маков цвет, и удивлённо выдохнула: «Спасибо». Ну а что, мне не сложно, а девочке приятно. Наверное.

Под долетевшую с площади бравую разноголосицу «Кто шагает дружно в ряд?..» я нырнул в столовую. Дежурные заканчивают суетиться вокруг нескольких столов, а мой путь лежит к буфету, где уже собралась внушительная очередь.

 

Пока щёлкал клювом, свободных маленьких столиков совсем не осталось. За одним из них увидел Лену — к ней и решил присоседиться.

— Не против?

Она пожала плечами, что я воспринял как молчаливое согласие. Вспомнив многозначительные перемигивания девчонок на веранде, без задней мысли, просто для поддержания беседы, спросил:

— Вы с Алисой знакомы?

— Конечно, в одном отряде же, — Лена серьёзно взглянула на меня, но по лицу стало заметно, как она сдерживает улыбочку.

— Я не об этом, имею в виду, там… — потерялся, выбирая правильное слово.

«Как это сказать-то… На гражданке? На воле?»

— В соседних подъездах живём с… некоторых пор.

— Ясно. И в один лагерь ездите?

— Так ты про Алису решил разузнать, — девочка опустила глаза.

— Да нет, просто. Я тут новый человек вроде как. Интересно было бы про всех послушать…

— Я хорошо знакома только с Алисой, ну и про остальных из отряда кое-что знаю.

— Даже про меня?

Неожиданно беседа перетекла в интересное русло. Может, она или кто-то другой осведомлён обо мне тутошнем больше, чем я сам? Лена искоса поглядела.

— Про тебя — нет. Мы же раньше нигде не пересекались, — она сделала паузу, рассматривая моё лицо, — да, точно не пересекались, — с улыбкой резюмировала осмотр. — Да и другие тоже не в курсе.

— А ты интересовалась?

— Слышала разговоры… — туманно ответила она.

 

Столовая тем временем заполнилась битком, и в ход пошёл пустовавший ранее третий стул возле нас. Весело щебеча что-то слабо различимое, его заняла Мику и сразу же перешла в вербальное наступление на мой… наш рассудок:

— Сенечка, Леночка, приятного аппетита! Сегодня опять этот противный суп из капусты, вообще, он меня бесит…

Похоже, японка даже поесть не может молча. Остаток обеда прошёл под выслушивание кулинарных пристрастий Мику, искренне не понимающей, почему люди после еды в советских столовых умудряются считать японскую кухню странной. Или вот зачем к котлете с макаронами подают хлеб, если это блюдо и так из него приготовлено. Я на всё это лишь согласно кивал, делая вид, что внимательно слушаю, а Лена и вовсе ушла в себя, флегматично поглощая нехитрую снедь, по поводу которой Мику так долго и красочно разоряется.

«Вот бы мне такой дзэн отрастить», — подумал с восхищением, глядя на абсолютно безэмоциональную маску, нацепленную Леной.

В спешном порядке добив свой обед, я откланялся и, довольный жизнью, наконец покинул столовую.

 

Погода не располагает торчать под солнцем. Меня до сих пор немного пугает перспектива внезапно свалиться в обморок с непривычки. Поэтому осталось либо засесть в домике, либо прогуляться куда-нибудь к воде. В конце концов чаша весов склонилась в сторону пляжа. На нём я ещё не был, и вчерашнее купание у пристани обещало, что и там мне тоже понравится. К тому же собирался ведь выкроить время, чтобы нормально помыться в речке.

* * *

Не прошло и недели, как я, переодетый под шортами в ссуженные мне утром плавки, добрался до пляжа. Пришлось немного поосторожничать, чтобы не нарваться на вожатую. Кто её знает, что там вызревает в этой симпатичной ленивой головке. Лучше лишний раз не мозолить ей глаза.

 

На пляже моему взору открылась весьма приятная картина: бело-жёлтый песочек, отражающая ясное небо голубая водичка и красивые загорелые девушки — пионерки и вожатые. Я присел на врытую в землю под кустами колоду, истинное предназначение которой ускользнуло от моего понимания. Пионеры вовсю оттягиваются под ласкающим полуденным солнцем, не набравшим ещё полную силу. Малышня лепит куличики, иные, собравшись группой человек в пять, пытаются даже соорудить за́мок из мокрого песка. В другом конце организовалась стихийная игра в волейбол, но без сетки. В воде тоже несколько человек перекидываются мячом. Остальные либо валяются на песке, либо носятся в догонялки, поминутно окрикиваемые вожатыми, либо плещутся в речке.

Вскоре со стороны дорожки появились Алиса с Ульяной. Переговариваясь о чём-то, поглядывают на строителей замка, и то и дело разражаются громким смехом. Судя по всему, Партия Рыжих успешно преодолела все внутренние разногласия, имевшие место с утра, и снова готова сообща нести в окружающую среду хаос и разрушение. Заметив меня, они остановились, недоумённо посматривая на пакет с банными принадлежностями. Я и вправду выгляжу тут как заблудившийся.

 

— Помыться пришёл, — ответил на вопрос, читавшийся в их глазах. — Не по нутру мне ваши арктические источники.

Рыжие переглянулись.

— Так душевые же есть.

— Там, — Алиса кивнула в заросли за моей спиной.

— Не сломаны?

— Нет, — хором ответили они.

— А у меня другая информация.

Алиса скептически покачала головой и отошла в сторону расстилать покрывало.

— Сломаны другие, которые с горячей водой, — начала втолковывать Ульяна, — а тут — с обычной из бочки, её с речки набирают.

— Ладно, посмотрю, — я кивнул и краем глаза приметил тропинку в указанном направлении.

 

Алиса тем временем уже сняла форму и предстала пред мои очи в купальнике. Пара оранжевых — в тон волос — лепестков прикрывающих волнующие выдающиеся округлости. Впрочем, загорелое стройное тело с успехом борется с ними за внимание к себе. Глядя на это великолепие, трудно не залюбоваться. Если бы я встретил такую девушку в своём мире, то решил бы, что она — завсегдатай фитнес-зала, активно занимается плаваньем или бегом. И правда, грех прятать такую шикарную фигуру под формой.

Словно красуясь, Алиса покрутилась передо мной во всевозможных ракурсах — продемонстрировав всё, что можно — после чего неспешно пошла к воде. А я уже и вовсе забыл, зачем явился на пляж. Какое там мыться, когда тут показывают такое! Сидел как болванчик, положив свой мешочек на колени, и, пользуясь тем, что на меня не обращают внимания, беззастенчиво пожирал глазами Алису.

Только когда она уже окончательно скрылась в воде, пришёл в себя и вспомнил о мытье.

* * *

Душевые реально оказались рабочими, об этом свидетельствует плеск воды и висящая сверху на двери одежда. Женская. В крайней кабинке кто-то моется. А бочкой Ульяна обозвала водонапорную башню, похожую на ту, что возле умывальников.

 

Когда подошёл ближе, моё внимание привлёк металлический блеск: из-под складок юбки выглядывает кусочек очень знакомой цепочки. Да это же ключи. От всего лагеря! А в кабинке, стало быть, Славя.

Глупо проходить мимо такого ценного артефакта. С ними я смогу попасть куда угодно. Возможно, даже в администрацию, где есть телефон. Это открывает интересные перспективы. Да и вообще, какой-никакой контроль над ситуацией не будет лишним.

 

Осмотревшись по сторонам, тихонько подкрался к кабинке. Прячась за шумом воды, можно спокойно сделать грязное дело, пока активистка намывает свои прелести. Я начал осторожно поднимать складки, докапываясь до ключей. На нервах немного потряхивает: если меня сейчас застукает кто-нибудь, конфуз будет вселенского масштаба. Чёрт его знает, что тогда лучше: прикинуться, что лез подглядывать, или сказать правду про ключи.

Наконец, добрался-таки до кольца со связкой, теперь самое сложное: бесшумно забрать их и ничего не уронить. Аккуратно потащил, зажимая каждый выныривающий из-под одежды ключ в кулак, чтобы те не брякали. Плавно, один за одним; быстро, но без спешки, и постоянно озираясь, не идёт ли кто со стороны пляжа.

И вот — финишная прямая, вся связка при мне, осталось снять кольцо… проделывать это одной рукой, к тому же левой, не очень-то удобно. Тугой замок карабина никак не хочет поддаваться вспотевшим скользким пальцам. Я не уследил, как цепочка натянулась, приподнимая ткань, и лежащая поверх рубашка соскользнула в кабинку. Славя тут же закрыла воду, и вокруг повисло то, что обычно называют звенящей тишиной…

«Косорукое днище!»

С моей кармой только чем-то подобным и заниматься. Моля Ктулху, чтобы меня никто не увидел, уже не пытаясь осторожничать, снял ключи и на цыпочках, как мог быстро, удалился в близлежащий пролесок, где и отсиживался несколько минут, унимая нервяк.

Брякнула задвижка на дверце, та протяжно заскрипела, открываясь — Славя вышла наружу. Я подскочил с места и поспешил углубиться в заросли.

 

Прятать ключи особо некуда, связка довольно объёмная, и в кармане с ней так просто не походишь — слишком заметно. Надо что-то придумывать. Обязательно будет переполох и может найтись не в меру ретивый пионер, который вспомнит, что видел меня, уходящего к кабинкам.

«Твою мать, рыжие!»

Надо пока припрятать ключи где-нибудь на улице, а то как бы чего не вышло. Ну и остаётся надеяться, что этим двум чуждо доносительство. Рассудив таким образом, я выбрал удобное приметное местечко, где и сокрыл до поры свою драгоценность.

Сделав крюк, вышел обратно на пляж с другой стороны. Ни рыжих, ни их вещей на прежнем месте не нашлось.

* * *

Не без удовольствия поплескавшись на мелководье в тёплой водичке, я выполз к своим тряпкам, лежащим неподалёку на песке. Возле уже отирались со скучающим видом Алиса и Ульяна.

— Ты где пропадал? — мелкая подскочила ко мне с раздосадованным лицом.

— Купался.

— А в ду́ше почему не был?

Всё-таки что-то они против меня затевали.

— Передумал, — я уселся на полотенце. — Так и знал, что у вас на уме очередная глупость.

— Да кому ты нужен, — фыркнула Алиса. — Пуп земли отыскался.

— Мы вообще вон, раков ходили ловить, — обиженно вторит ей Ульяна.

— Ну и как, много наловили?

— Много! — воскликнула мелкая и бросила мне на колени тварь болотного цвета размером с ладонь.

Суча конечностями, несчастное существо тут же потащило восвояси своё тело, неприятно скребя по коже мокрым холодным панцирем. Похоже, оно и должно было стать моим сюрпризом в душевых. Как-то слабо, не впечатляет, чем я не преминул поделиться с бандитками.

— Не боишься их, что ли? — Ульяна села рядом и поймала рака, уже преодолевшего мои ноги и навострившегося по песку в сторону воды.

— Должен?

— Ну, Ленка боится. Она вообще такая трусиха, — Ульяна подняла рака за усы и стала болтать им перед моим лицом.

Выхватив из её рук измученное животное, хорошенько размахнулся и швырнул в воду, за что получил полный недовольства взгляд.

— Я — не Ленка.

— Да, ты — дрыщ, — промурлыкала — то ли мне, то ли очередным своим коварным мыслям — жмурящаяся на солнце Алиса.

— Кончай обзываться, Двачевская. Смешно это звучало только в первые десять раз.

— Я не обзываюсь и не шучу, а кон-ста-ти-рую факты, — лениво проговорила она по слогам, окидывая меня холодным изучающим взглядом.

Я осмотрел себя, своё новообретённое тело. Действительно, не Аполлон Бельведерский, но и далеко не анорексик. Обыкновенный среднестатистический вьюнош.

— Ничего не дрыщ, даже поплотнее Сыроежкина буду, между прочим, — обиженно пробубнил я.

Алиса от души расхохоталась. Да, такое себе, конечно, утешение вышло. И чего вообще оправдываюсь перед ней? Пусть считает, как хочет.

Я скатал свою одежду и, подложив под голову, обиженный растянулся на песке, постаравшись состроить такое выражение лица, чтобы в нём как можно яснее читалось: «Идите на хер». Рыжие ещё какое-то время молча посидели и удалились, гаденько хихикая — не иначе как радуясь победе: мол, уели новичка. А я прикрыл глаза, тихо ворочая мысли о том, чем мне может пригодиться так кстати добытый сегодня трофей. Вскоре за этим делом меня настиг Песочный человек, решив воздать за ночной недосып.

 

Проснулся я от зычного возгласа Ольги Дмитриевны:

— Семён, ты же так сгоришь!

Находясь ещё в полудрёме, подскочил на ноги, стряхивая с себя песок и озираясь: пляж уже пуст. Вожатая посмотрела на меня внимательнее и ахнула, прижав ладони к губам. Её изумлённый взгляд привлекло что-то, находящееся ниже моего лица.

«Да что она такое увидела?»

Я испугался и опустил голову, рассматривая себя. С трудом сосредоточившись, смог распознать и сложить беспорядочные, на первый взгляд, пятна в цельную картинку…

— Убиу-у! — вырвалось у меня, когда увидел, что сотворили рыжие.

Прямо вдоль всего торса красуется белым по красному: «ДРЫЩ», как раз места хватило, чтобы покрупнее написать.

— Семён! — крикнула вслед вожатая.

Я развернулся. Она, еле сдерживая смех, осведомилась:

— Так и побежишь убивать — в одних плавках и с надписью — через весь лагерь?

Опомнившись, вернулся за одеждой.

— Не обижайся на Двачевскую.

— Чего это вы её защищаете вдруг?

— Не защищаю. Просто к ней подход нужен, у её поведения есть свои причины.

— Ну и зачем вы мне это говорите?

— Чтобы ты не обижался.

Я в недоумении посмотрел на вожатую.

— Порицание она, конечно, заслужила, но это будет завтра.

Ольга Дмитриевна резко посерьёзнела, внимательно наблюдая за тем, как я одеваюсь, и разглядывая мои вещи. Пришла искать «потерянные» Славей ключи. Надеюсь, активистке не слишком влетело из-за меня.

«Прости, красавица, но мне с ними будет спокойнее. Это вы тут дома, а я — в неволе. Какой заключённый не захочет получить ключи от своей тюрьмы?»

Проверять пакет с банными она не стала, хоть и задержала на нём задумчивый взгляд.

— Так, ладно, тихий час уже давно начался, — заговорила вожатая отрешённым голосом. — Шуруй в домик досыпай. Или хотя бы не мельтеши на территории до полдника.

Несмотря на недавнюю вспышку негодования, идти немедленно разбираться с Алисой мне уже расхотелось. Чуть не попался на такую прямолинейную провокацию. Двачевская же того и добивается, чтобы я побесился и тем самым повеселил её. Скучно девочке в атмосфере казённой пионерщины, душа просит праздника, шампанского и ананасов.

«Хрен тебе, только не за мой счёт. Так что спать».

* * *

Ноги уже здорово гудели, а всё тело покрылось испариной. Результатом двухчасовой беготни с пол-литровой кружкой стала наполненная почти до краёв большая деревянная бочка, установленная на шасси хлипенькой на вид двухосной тележки кустарного происхождения.

 

— Молодец! — хором похвалили рыжие и взобрались на борт, ухватившись за кромку бочки. — Поехали.

Сидя на разогретом солнцем песчаниковом валуне, я пытался выровнять дыхание и выжать от пота волосы.

— Дайте отдохнуть-то немного…

— Отдохнул уже! — всё так же хором ответили они и нетерпеливо забарабанили руками по бочке.

— Давай быстрее, тебе сегодня ещё для Ульки воду набирать, — продолжила уже одна Алиса.

— Разве?

Двачевская на некоторое время задумалась, наклонив голову.

— Хотя, нет, не в этот раз. Повезло! — она осклабилась. — Ну, чего расселся, поехали!

Туго накачанные колёса от «Олимпика» заметно вдавило в бетон под весом находящегося на тележке груза.

«Сколько же в ней литров? Ещё эти две коровушки взобрались, будто мне одной бочки мало».

Ухватившись двумя руками за ручку длинного руля, попытался сдвинуть тележку с места. Хрен там плавал.

— Фу-у.

Ульяна принялась дразниться, а Двачевская лишь захихикала, приложив ладошку к губам. Я переменил хват, развернувшись спиной к бочке и двум зловредным нахалкам. Упёрся ногами в бетон и наклонился, перенося вес тела в помощь мышцам. Резкий выдох и рывок. Тележка нехотя тронулась. Теперь главное не терять темп.

— Но-о, лаша-адка! — заголосила Ульяна, и обе рыжие, смеясь, затопали ногами по тележке.

— Надеюсь, вы её доломаете на этот раз, — прохрипел я, пыжась и роняя перед собой на дорогу капли пота.

— Не гунди, Сёмчик, — отозвалась Алиса. — Тебе полезно. Будем из дрыща делать симпатичного мальчика.

И засмеялась.

«Зараза».

 

На площади нам встретилась Славя. Опершись на метлу, она сперва молча наблюдала за процессией, а потом обратилась к рыжим:

— Вы опять за свои проделки взялись?

— Ой, не завидуй, Устинова, — недовольно ответила Алиса.

— Он нам должен! — подхватила Ульяна.

— Но-но! — возмутилась Двачевская. — Не нам, а мне. Скажи спасибо, что разрешила прокатиться.

— А кто тогда мне повезёт? — обиделась мелкая.

— Это уже твои проблемы, раньше надо было думать.

Славя лишь покачала головой, провожая нас взглядом.

— Куда тащить-то? — спросил я.

— Прямо, Сёмчик, прямо.

 

Наконец, бочка с преогромными усилиями была доставлена в баню и установлена в парилке, а её место на тележке заняла сменная, пустая.

— Есть там у меня кое-кто на примете, — Ульяна хитро прищурилась и направилась с бочкой обратно в лагерь.

Снял рубашку и попытался отыскать хоть один крохотный фрагмент сухой ткани, чтобы вытереться — всё равно уже в стирку. В конце концов плюнул и промокнул пот так, как есть. С блаженством откинулся спиной на прохладные брёвна банной стены и, довольный, прикрыл глаза, празднуя про себя завершение идиотской экзекуции.

— Устал? — участливо поинтересовалась Алиса.

— Спрашиваешь тоже…

— Пойдём, вымоем тебя.

Не поверив своим ушам, искоса глянул на рыжую и сел прямо в ожидании какого-то подвоха. Её лицо не выражало ни тени привычного нахальства или насмешки.

— Опять твои шуточки.

— Нет.

Алиса повисла на косяке и подняла меня за руку, подтягивая чуть ближе.

— Ты заслужил награду, — она лукаво улыбнулась и зашла внутрь.

В голове неприятно заворочалось подозрение, отчаянно защищающее разум от опустошающего желания идти следом за Алисой. А она встала у открытой двери в полумраке предбанника, теребя хвосты рубашки, и поглядела с какой-то неожиданной нежностью, смешанной с лёгкой застенчивостью. Я даже не предполагал, что такие эмоции ей вообще знакомы.

— Ну, не бойся, — Алиса поманила рукой, игриво стрельнув глазами. — Иди ко мне. Думаешь, я не заметила, как ты рассматривал меня сегодня на пляже?

Я сдался, не смог выдержать, она притягивала, будоражила, будила желание одним только своим видом. Отшвырнул рубашку, а с ней и все сомнения, тревоги, и пошёл к ней. Надеюсь, это всё же не очередной дурацкий розыгрыш…

Алиса сделала два маленьких шага назад, вглубь предбанника, и кивнула мне за спину.

— Дверь-то закрой.

Скрипучий деревянный прямоугольник с дребезжанием скрыл нас от посторонних глаз. В наступившей темноте с трудом нашарил задвижку, запер дверь и повернулся к Алисе. Зрение понемногу начало привыкать к слабому освещению, источником которого было единственное крохотное окно. Алиса шагнула ко мне, встав практически вплотную. Я услышал её дыхание, ощутил близость, меня окатило теплом её тела. Или просто бросило в жар от переполнивших чувств. Сердце зашлось.

Закусив губу, Алиса призывно посмотрела мне в глаза, провела мягкой ладонью по щеке, бережно убрала налипшие волосы со лба. Её тёплые касания заставляли трепетать, волновали, пробуждая внутри самую настоящую бурю. Осторожно, словно разведывая обстановку, положил ладони на её талию, провёл вдоль спины, ощущая под пальцами горячую кожу, и мягко притянул к себе. Алиса тихо засмеялась, смущённая, опустила глаза; будто случайно, оступившись, резко прижалась ко мне и звучно выдохнула, обдав жаром шею.

Погладила плечи, обвила руками и робко потянула к себе, одновременно подавшись приоткрытыми губами к моим губам. Я закрыл глаза в предвкушении…

Пробуждение получилось не из приятных. Мало того, что всё оборвалось на самом интересном месте, так ещё, как порой бывает после дневного сна, разболелась голова. Впрочем, второе решается таблеткой обезболивающего — где-то у меня тут было в сумке — а вот первое, к сожалению, уже не вернуть.

Помотав ощутимо квадратной от пересыпа головой, поднялся с кровати и полез за лекарством.

Часы, оставленные утром вожатой, показывают начало седьмого, что печально: проспал полдник. Зато наконец-то выспался. Наскоро пригладил волосы, утёр заспанные глаза и направился к выходу.

 

На пороге меня встретила Славя с занесённой к двери рукой, и мы оба от неожиданности вздрогнули. Внутри заворочалось беспокойство: «Чего это ей вдруг понадобилось? Уж не прознала ли о ключах?» — и я оторопело уставился на неё, панически соображая, как буду сейчас оправдываться перед активисткой. Она тоже растерянно воззрилась, словно не ожидала найти меня в моём же домике.

— Тебя Виолетта Церновна звала, — опомнилась Славя.

Отлегло.

— Спасибо… в медпункте помочь надо.

— Понятно.

Славя замерла с отсутствующим видом, задумчиво глядя мимо.

— Ты какая-то… всё нормально?

— Да так, потеряла кое-что. Важное.

— Наказали?

— Не особо, больше сама себя казню… — она спохватилась и странно посмотрела на меня. — А что такое?

«Вот кто за язык тянул?»

— Да ничего… расстроенно выглядишь… подумал, вожатая обидела.

Славя надолго задержала взгляд, словно начала подозревать и теперь испытывает на прочность мою выдержку.

«Прямо дуэль Мюллера и Штирлица».

— Ничего страшного, спасибо за заботу, — она улыбнулась уголками губ. — Мне пора.

Вроде бы катастрофы не случилось. Это немного смягчило уколы совести.

* * *

В медпункте уже сидела Алиса. Увидев меня, она нахально оскалилась, но ничего сказать не успела — слово сразу взяла Виола, полусидя расположившаяся спиной к своему столу:

— Ну наконец-то, пионер. Планы немного поменялись, мне придётся загнать вас сюда до ужина, потому что надо убегать и времени возиться с вами сегодня уже не будет.

Она сделала паузу, видя, что я до сих пор мнусь у дверей. Алиса, улыбнувшись, похлопала рядом с собой ладонью. Показательно проигнорировав этот жест, поставил к стене стул медсестры и уселся на него. Виола продолжила:

— Суть дела я уже изложила пионерке, повторяться не стану. Ужин в изоляторе, — она указала взглядом на зашторенный проход во вторую половину помещения. — Очень надеюсь на вашу исполнительность, раз уж по своей воле взялись за это дело…

Двачевская, с сияющей физией, лишь кивнула словам медсестры. Закончив напутственную речь, Виола забрала в карман ключи от медпункта и пошла к двери, но на пороге остановилась.

— Надеюсь, вам на двоих достанет мозгов не дегустировать содержимое коробок? — она повернулась к нам. — К тому же там нет ничего с… интересными эффектами. В основном, безобидная чепуха вроде зелёнки. Но если вдруг заскучаете и захотите развлечься… — Виола сделала многозначительную паузу, — я ж всё понимаю, дело молодое, непоседливое… в столе есть кое-что специально для вас.

Я отвёл глаза и, судя по ощущениям, покраснел.

— Вообще, имела в виду картишки, но реакция у вас обоих любопытная.

Виола хохотнула и вышла из помещения.

 

— Ты как хочешь, а я сперва поем, — Алиса не глядя поднялась и ушла в соседнюю комнату.

Сложившаяся неловкость снова выбила меня из равновесия, к которому я с таким трудом пришёл после того, как чуть не проболтался Славе о ключах. В голову полезли сомнения, надо ли было вообще соглашаться. У Алисы тут свои планы, а мне зачем это всё? Пересидеть вечер вдали от добровольно-принудительного идиотского досуга? После сегодняшнего пляжа её компания мне уже не кажется такой уж приятной альтернативой отрядным посиделкам.

 

Алиса принесла объёмистый бумажный пакет, термос и пару стаканов. Расстелив на столе газету, извлекла на неё две стопки бутербродов, какие-то булки и два апельсина. Налила себе стакан чая из термоса. Я всё это время с подозрением наблюдал за её действиями — то ли в ожидании очередной гадости, то ли просто до сих пор обиженный за выходку на пляже.

— Что? — невозмутимо спросила Алиса, очищая апельсин.

— Ничего.

— Ой, ладно тебе, — она деланно скуксилась, передразнивая меня. — Сходишь пару раз позагораешь — и всё исчезнет.

— А-а, это ты на пляж пригласила таким образом? Могла бы просто сказать, что хочешь чаще меня видеть.

— Да иди ты!

В мою сторону тут же полетела маленькая оранжевая корка.

— С превеликим удовольствием бы, но…

— …но ты у нас прилежный и исполнительный. Угадала?

— Думай как хочешь.

Я отмахнулся и уставился под ноги, гоняя сандалией апельсиновую кожуру.

 

Что-то вечер сходу не задался. Алиса села обратно на кушетку и погрузилась в задумчивую трапезу. Помедлив, последовал её примеру. За ужином она вкратце обрисовала, что надо делать. Задачка проще пареной репы: занести в журнал, сколько чего есть в коробках, и сложить по наименованиям в специально освобождённый для этого шкаф. Справился бы даже ребёнок. Впрочем, мы и так практически дети.

 

Покончив с ужином, я водрузил перед собой на стол первую коробку. Внутри и правда оказались безобиднейшие лекарства, они же и самые востребованные в летнем лагере: зелёнка и активированный уголь. Девяносто девять процентов пионерских недугов исцеляются этими вещами. Потому что в этом возрасте ты либо упал и рассадил колени с локтями, либо с грязными руками объелся какой-нибудь дряни. Как правило, всё остальное случается много реже, либо крепкий молодой организм пока в состоянии это игнорировать.

Алиса притихла, глядя на меня. Закончив пересчитывать уголь, бросил на неё взгляд, и она сразу спохватилась. Как и ожидалось, поручение Виолы её заботит мало. Вытряхнув крошки из бумажного пакета, она с деловитым видом пошла по комнате, заглядывая всюду.

 

— Если ты собралась что-то упереть…

— Собралась, — раздражённо перебила она, — а то тут с вами мхом порастёшь от скуки.

— Ты ведь понимаешь, что подставишь меня?

— Ничего с тобой не будет… о, вот оно!

Алиса уселась на пол возле неприметной серой картонной коробки, которую только что вытащила из-под шкафа, и стала выгребать оттуда белые бумажные блистеры.

— Ты чего задумала с таблетками, полоумная?

— Будь спок, травить никого не стану, я не настолько кукухой поехала.

— А насколько ты поехала? Посвяти, ведь отхвачу за компанию с тобой, а так хоть знать, за что…

— Вот чего ты менжуешься? Сказала же, не буду никого кормить ими… хотя, — она аж губу прикусила и хитро прищурилась, представляя что-то захватывающее, — сыпануть во время дежурства толчёного угля в общий котёл с кашей…

— Именно поэтому на кухню к котлам пионеров не пускают. Там не глупее тебя люди…

— Уж найду способ, — обрубила Алиса. — Это ты отмазки ищешь, а я ищу возможности.

Она посмотрела с ухмылочкой, должной продемонстрировать полное превосходство её хозяйки над сирыми и убогими скептиками. Я только хмыкнул и потерял к ней интерес, продолжив заниматься своим делом. Пускай себе. Если хочет найти приключений на свою симпатичную попу, какое я имею право мешать? Надеюсь, меня, как невольного пособника, выведут из-под огня этих розыгрышей.

 

Закончив возиться у коробки, Алиса подошла ко мне.

— Двинься-ка.

Я вопросительно посмотрел на неё.

— Ну, уйди пока вон туда, на кушетку.

— Зачем?

— Мешаешь.

«Хрен с тобой, быстрее закончишь — быстрее всё доделаем».

Я пересел, и Алиса зашарила по ящикам, пока не выудила из одного солидную стопку блистеров — тоже активированный уголь, судя по цвету таблеток внутри. Отделив где-то две трети, она сунула в пакет и их, туда же отправила кусок серого медицинского жгута.

— Если нас поймают…

— То что? — Алиса бросила на меня брезгливый взгляд. — Задолбал ныть. Поймают — скажу, что сама всё спёрла, а ты не при делах. Доволен?

— Своя участь тебя не волнует?

— Ой, только не говори, что она волнует тебя. А то я платочек не взяла, чтобы слёзы умиления вытирать.

Я махнул рукой.

«Может, меня хоть так выпрут из чёртова лагеря».

 

Алиса завернула верх пакета, хорошенько прогладила, чтобы надёжно запаковать содержимое, и ушла с ним в изолятор. Вскоре задребезжала открываемая оконная рама, и из комнаты донёсся еле слышный голос Двачевской:

— Улька, ты тут?

«Ну конечно, всё заранее продумано».

Они не очень долго переговаривались о чём-то, после чего окно повторно зашумело — теперь уже закрываясь — и Алиса вернулась. Я как раз занялся второй коробкой, заполненной хрустящими бумажными брикетами с ватой и бинтами.

 

— Ладно, приятно провести время, — пропела Алиса и направилась к выходу.

— В смысле?

— Ухожу, счастливо.

Хотя, чему я удивляюсь? Как будто что-то неожиданное. Но в груди всё равно защемила обида.

— Ясно. Ничего лучше от тебя и не ждал…

— По-твоему, от меня можно ждать только что-то плохое? — Алиса внезапно взорвалась, подскочила и попыталась развернуть меня к себе вместе со стулом.

— Не понимаю, на что ты разозлилась. Разве я сейчас собрался уйти?

— Это я заметила — ты никогда ничего не понимаешь, — ответила Алиса своим обычным высокомерным тоном.

— Зато ты у нас понятливая.

— Пошёл ты…

— Я-то как раз остаюсь, а пошла — ты.

Дверь за спиной хлопнула, оставив меня в отвратительном настроении наедине с целой кипой неразобранных коробок. Я мысленно сосчитал до десяти. Три раза, потому что с первой попытки успокоиться не получилось. И дело пошло своим чередом.

Очень быстро ватно-зелёночная лафа закончилась, и стало понятно, что у меня действительно есть все шансы проторчать тут до глубокой ночи. Четвёртая коробка доверху забита разнообразными таблетками, каплями и чёрт-те чем ещё — видов двадцать всевозможной лабуды. И впереди их штук десять. По этому поводу осталось только выматериться.

* * *

Спустя какое-то время, совершенно неожиданно, в медпункт вернулась мрачная, как волк после редьки, Алиса, принеся с собой запах курева. Ничего не говоря, она взяла из соседней комнаты стул и расположилась с коробкой за столом.

— Надо было телевидение позвать, — заговорил я вполголоса, поглядев на каменное лицо рыжей, — а то мировое научное сообщество пропускает редчайшее астрономическое явление: Совесть Двачевской.

Реакция оказалась на удивление кроткой для Алисы: она лишь гневно зыркнула, пригвоздив взглядом к стулу, и шумно раздула ноздри. Но довольно быстро совладала с эмоциями и приняла свой обычный спокойно-надменный вид.

— Особо не воображай себе. Меня Виолетта с сигаретой застукала, там у них кипеш, ищут кого-то. Или что-то. Пришлось вернуться, чтоб Панамке не растрепала.

Я пожал плечами. Могла ведь и убежать, всё равно никто не проверяет.

 

Дальше сидели молча. Но хватило Алисы не надолго. Добив свою коробку, она не стала брать новую, а снова пошла гулять по кабинету.

— Скучно. Но я тут видела где-то… — рыжая хитро улыбнулась и выудила из стоявшего в углу холодильника тёмно-коричневую бутылку пива.

Упав обратно на стул, поглядела на меня с вызовом.

— Ну что, будешь?

— Что тут пить-то? По стакану на каждого — ни в голове, ни в заднице. Только зазря Виолу злить.

— Ой, а ты типа опытный алконавт?

— По крайней мере, пивом ты меня точно не удивишь.

— Ладно, раз такой привередливый, сама выпью.

Она лихо открыла бутылку о край стола и стала наливать пиво в стакан. «Останкинское» дало обильную желтоватую пену, и в воздухе запахло пекарней и солодом. А я бросил считать пилюли, с интересом наблюдая за происходящим. Алиса закончила наполнять посудину и перевела на меня взгляд.

— Так и не надумал?

— Нет. Посмотрю лучше на тебя.

— На слабо решил взять? — рыжая засмеялась. — Да легко.

Не выпуская бутылку, она схватила стакан и, не раздумывая, сделала два больших глотка. По мгновенно переменившемуся лицу стало понятно, что ни разу не «легко». Произведя над собой заметное усилие, она всё же проглотила напиток, скривившись ещё сильнее.

— Это чо за бурда? — возмутилась Алиса, утирая пивные «усы».

Я взял стакан, понюхал, пригубил и вынес вердикт:

— Пиво.

«Не самое приятное на вкус, справедливости ради».

— Мне говорили, что оно как квас, только с градусами! — Алиса, сморщившись, прикрыла рот тыльной стороной ладони и поглядела на этикетку. — А это хрень какая-то, кто её пьёт вообще, в чём прикол?

— Так стаж нужен, чтобы привыкнуть, тогда реально как квас идёт. Кто тебе такое рассказал?

— Да есть люди… — она осеклась и обиженно отставила бутылку подальше. — Ещё и воняет мочой какой-то.

Теперь уже настала моя очередь смеяться.

— Вот и чего смешного?

— Думал, что пиво для тебя и правда не в новинку.

— Если изредка курю, выражаюсь грубо и порядки ваши терпеть не могу, то я уже и бухаю, и… что ты там ещё нафантазировал про меня?

— Ничего не фантазировал… да ты особого простора и не оставила.

— Ну-ну. Ведь тоже куришь, и пивом тебя не удивить. Чем ты лучше? Что не отсвечиваешь и сам себе на уме?

— Слушай, я не хотел тебя обидеть, что ты завелась?

Алиса резко швырнула на стол новую коробку и принялась нервно перебирать блистеры.

— Извини.

«Хоть и не знаю, за что».

Молчание. Даже не посмотрела. Кто бы мог подумать, что Двачевская окажется настолько ранимой и обидчивой. В сущности, она ещё ребёнок, строптивый и плохо воспитанный. Даже её эта манера одеваться наверняка бездумно скопирована у кого-то из старших подружек. Отдаёт ли она себе отчёт, какую бурную реакцию может вызывать у противоположного пола, или для неё это легкомысленная игра? На грани. Как воровство таблеток из медпункта.

«Безбашенная девка».

 

На второй раз её не хватило даже добить коробку.

— Надоело мне тут сидеть. Как на поминках, ни музыки, ни телека.

Алиса поднялась, разминая мышцы. Причём так зрелищно, что я опять потерялся.

— Слюни подбери с полу — поскользнёшься ещё.

Я поднял глаза к её лицу. Двачевская, как ни в чём не бывало, озорно улыбнулась, видя произведённый эффект.

— Давай на завтра отложим. Притащим из музыкалки магнитофон и саму Мику прихватим на подмогу, и быстренько всё доделаем.

— Да тут осталось-то…

— Ага, ещё столько же.

«Если бы кое-кто не валял дурака…»

На часах без малого десять, до отбоя ещё час и снаружи мне делать, откровенно говоря, нечего. О чём я и сообщил Алисе.

— Можешь сидеть хоть до утра, а у меня дел хватает.

Я ничего не ответил, продолжив заниматься таблетками. Пусть уходит, не силком же держать. Хватило одного раза, когда я попытался пристыдить Двачевскую, наблюдать подобную сцену снова никакого желания нет. Алиса неспешно прошлась в сторону выхода; дверь открылась, пропуская в комнату вечерние звуки лагеря.

— Ну, я пошла.

Вписав очередную партию в журнал, развернулся к ней.

— Теперь тебе нужно моё разрешение, чтобы уйти?

— Ещё чего, — Алиса хмуро набычилась. — Нет, конечно.

Хмыкнув, она шагнула в дверной проём.

— Видимо, я в тебе ошиблась…

— Зато я в тебе не ошибся, — буркнул себе под нос и вернулся к коробке.

— Что ты там вякнул?

Я закатил глаза.

— Ничего, ты же собралась идти, вот и иди.

— Пойду, когда посчитаю нужным! — судя по приблизившемуся голосу, она снова встала у меня за спиной. — Указывать он мне ещё будет.

— Ну началось. Никто тебе не указывает, угомонись, — ответил я, не оборачиваясь.

— Конечно, указывают-то тут как раз тебе, а ты и рад стараться. Не забывай только хвостиком вилять.

— Не понимаю тебя, Алис. Если ты хочешь мне что-то сообщить, попробуй подобрать слова получше. Я мысли читать не умею!

— Да тебе хоть словами, хоть в картинках, — Алиса топнула ногой от негодования. — Тормоз!

— Истеричка.

— Овощ! — бросила она и вышла, громко закрыв за собой дверь.

«Вот и поболтали».

Вконец утомила. Совсем неадекватная к вечеру стала. Аллергия на монотонную работу? Или на меня. Не особо мы с ней характерами сошлись. Я промочил глотку, залпом допив пиво, и тут же влил в стакан, что ещё осталось в бутылке. Не пропадать же добру, всё равно выдохнется.

* * *

Медсестра вернулась почти сразу после отбоя. К этому моменту я каким-то необъяснимым чудом успел перебрать три из семи коробок, оставшихся с уходом Двачевской. Это не считая тех, что уже стояли на столе во время нашей последней милой беседы. В общем, потрудился на славу. Алиса больше мешала весь вечер, заставляя отвлекаться на её странные демарши. Возможно, в одиночку и вовсе успел бы сделать всё вовремя.

— Вижу, проку от пионерки оказалось немного.

Я ещё загодя решил для себя, что не стану выдавать Алису. Мне от того ни холодно, ни жарко, а вот затаившая злобу Двачевская под боком явно не добавит приятных минут к моей без того беспокойной жизни. Поэтому, когда Виола прямолинейно задала ожидаемый вопрос, ответил сразу и без раздумий:

— Да ничего. Вот, пиво только ваше выпили… то есть я выпил.

— Но идея была её, — утвердительно заключила медсестра.

— Зачем же тогда допустили Алису сюда, если заранее знали…

— Полегче на поворотах, юноша, — холодно осадила Виола. — Не забывай о субординации.

«Она, оказывается, и так умеет, а делала вид, что уже давно подтёрлась субординацией», — я потупился и замолчал.

— Ладно, я устала и хочу спать. Пиво, так и быть, прощаю на первый раз — будем считать это вознаграждением за труды. Только, сам понимаешь, никто за пределами этих стен знать не должен…

Виола с внушительным видом внимательно глядела на меня до тех пор, пока не подтвердил этот уговор кивком, после чего продолжила:

— А остальное уж как-нибудь доделаю завтра сама, — она подошла к столу и пролистала заполненные страницы в журнале. — Закругляйся, пока мне не влетело за то, что спаиваю и… м-м, эксплуатирую после отбоя несовершеннолетнего пионера.

— Хороший вы человек, Виола, только иногда со странностями…

— А кто ж сейчас без них… пионер, — медсестра загадочно улыбнулась.

* * *

Спустя всего пару минут я уже брёл сквозь вечернюю прохладу лагеря. Захотелось проветриться, размять конечности и подышать свежим воздухом перед сном. А заодно посетить отхожее место и умывальники.

Ослабив узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу и глубоко вдохнул напоенный вечерними ароматами воздух. Выправил полы рубахи и поёжился от проникнувшего под одежду холодка. Вечером тут даже лучше, чем днём. Ни людей, ни изнуряющей жары, ни вездесущего распорядка. Почти свобода. Неспешным шагом пересёк площадь и направился к ответвлению на музыкальный клуб. Можно добраться быстрее, но куда спешить? Это ведь прогулка.

Как и предполагал, тёплой воды в умывальниках мне не досталось. Поэтому долго возле них не задержался. Наскоро совершив нехитрые процедуры, неспешным шагом отправился домой, к вожделенной подушке.

 

Мысли лениво перекатываются в голове из угла в угол, к вечеру их уже не смогла подстегнуть даже бодрящая вода умывальников. Да там и подстёгивать особо нечего: все размышления вращаются вокруг Алисы и её дурных выходок. Вообще, эта рыжая стала слишком много места занимать в моей голове. Слишком часто мы с ней пересекались в эти два дня и, в силу её необычного нрава, встречи эти были весьма… яркими.

Выйдя на свою улицу, увидел, что кто-то ещё не спит в такое время. Навстречу двигается девичья фигура. Издалека, в тусклом отсвете пары слабых лампочек над дверьми домиков, не разобрать деталей, но вскоре она приблизилась достаточно, чтобы узнать в ней…

«Легка на помине».

Я непроизвольно убрал руки в карманы, проходя мимо, а Алиса, пробежав по мне торопливым взглядом, ускорила шаг.

— Подожди, — донеслось вдруг из-за спины.

Алиса встала в тени так, что можно с трудом различить только белое пятно рубашки да невнятный силуэт самой девушки.

— Я наговорила тебе сегодня всякого… ну… не со зла, короче.

Пока соображал, что ей ответить и надо ли вообще отвечать, Алиса продолжила:

— Наверное, рассказал всё про меня Виолетте?

«А я уши развесил, думал, извиниться хочет».

Коротко ответил:

— Нет, — и пошагал к своему крыльцу.

— Да постой же, куда ты убегаешь?

Я остановился и, не оборачиваясь, спросил:

— Что тебе нужно, Алиса? Я вымотался и хочу поскорее лечь.

— Не обижаешься? — судя по окрепшему голосу, с моей спиной ей разговаривать куда легче.

— Не думал, что тебя это занимает, но раз спрашиваешь — нет. Теперь могу идти?

— Да, — тихо ответила она, и позади зашуршали по щебню удаляющиеся шаги.

Ну, пока ещё не «извини», но и не скатилась к очередной порции надуманных упрёков. Прогресс. Через неделю, глядишь, и здороваться начнёт.

«Да, блин, какое мне вообще до неё дело?» — я раздражённо тряхнул головой, закрывая за собой дверь. Нет, она определённо стала слишком много места занимать в моих мыслях. Не хватало ещё тут, в полной безвестности относительно своего будущего, привязаться к кому-то. Тем более к той, в чьей системе ценностей я нахожусь где-то неподалёку от мебели. Выбросить подальше, забыть и больше не думать. Часов двенадцать здорового сна отлично помогут в этом.

* * *

Сказалась ли усталость прошедшего дня или я так быстро привык к новой обстановке, но во вторую ночь спалось гораздо лучше. Пару раз просыпался от звуков, доносившихся из леса, что начинается всего в паре десятков метров от домика, но очень быстро засыпал снова.

 

Из тёплого уютного сонного плена меня нагло вырвал будильник, оставленный вчера Ольгой Дмитриевной. Правильно, зачем бегать каждое утро будить безалаберного пионера, если можно оставить ему сюрприз. Спасибо, хоть не далеко тянуться.

«Половина восьмого. Издевается, что ли?»

— Вот чёрт…

С кровати всё равно не достать. Я выскочил из-под одеяла и пропрыгал на цыпочках туда-обратно. Поковырявшись недолго, отключил сигнал, зашвырнул часы на соседнюю постель и перевернул подушку прохладной стороной, чтобы незамедлительно раствориться в приятной неге.

Руки неуклюже загребли пустоту, и я открыл глаза. Вот же только что она была совсем рядом, а сейчас — никого.

 

— Алиса?

Огляделся: предбанник пустует. За приоткрытой дверью парилки горит свет, а на полу застыла тень, похожая на уродливо искажённый человеческий силуэт. Фигура едва заметно покачивается, от неё веет чем-то: опасностью или страхом. То ли из-за жутковатой неестественности пропорций, то ли из-за её спокойной безжизненности.

Сглотнул вязкую слюну и сделал маленький шаг к проёму. Второй. Третий…

Абсолютную тишину разрубил резкий звук: снаружи остервенело замолотили по двери, заставляя шарахнуться в сторону и прижаться к стене. От страха сердце ушло в пятки, я судорожно глянул через плечо, и грохот тут же прекратился. В тоненьких щелях, светящихся белым, на секунду мелькнула тень.

 

Вдох. Выдох. Глубокий вдох… успокоиться. Хотя бы попытаться. Выдох. Вырвался нервный смешок.

 

Этого стало достаточно, чтобы развернуться к двери. Настолько мне не хочется увидеть, кто или что там находится. Лучше вон отсюда. И если незнакомец снова начнёт колошматить, я этого кошмара точно не переживу.

На ощупь нашёл в сумраке задвижку и распахнул дверь, мгновенно ослепнув от ударившего в глаза света, и словно резко вынырнул с глубины — на меня, как локомотив, налетел казавшийся с непривычки оглушающим гвалт: птиц, кузнечиков, колышущейся на ветру листвы, невнятных отзвуков детских голосов в лагере и неразборчивых мотивов мелодии в репродукторах.

 

Зажмурившись, сделал два шага на улицу и опустил глаза, выставляя ладонь между лицом и солнцем. Постепенно зрение привыкло к смене освещения. Перед моим взором проявилась неожиданная картина: под ногами вовсе не утоптанная земля, окаймлённая травой, как возле бани, а щебень. Я опустил руку и, наконец, смог осмотреться: моя улица, силуэт Генды, по пояс торчащий из-за крыш. Обернувшись, обнаружил свой домик с табличкой «15».

«Что за хрень…»

На ступенях сидит пионер. Его лицо показалось знакомым… это ведь тот мальчик, которому я вчера доставал мяч с беседки. Рассеянный взгляд блуждает по мне, но пионер, похоже, меня не видит или совершенно игнорирует.

— Эй, парень.

Ноль внимания. Он сорвал стебелёк травы и стал водить им по земле, опустив голову. Я сел рядом. Иногда пионер что-то шепчет неразборчиво, с нотками недовольства в интонациях.

Сделав ещё несколько попыток обратить на себя внимание, забросил это дело. Откуда-то пришло осознание, что мальчик всё равно не ответит. Так бывает во снах: некоторые вещи ты просто знаешь, и воспринимаешь как данность. Очень необычное ощущение: видеть сон и одновременно чётко осознавать, что спишь в этот момент.

 

Пионер громко всхлипнул, поднял от земли красные заплаканные глаза и отшвырнул травинку. Резко вскочил, раздражённо чиркнул по щебню носком сандалии так, что несколько камешков долетели аж до стенки домика напротив, и побежал по дорожке. На том месте, где он сидел, лежит свёрнутая в кольцо проволока серебристого цвета. Очень похожая на… взяв в руки, я осмотрел её получше: толстая витая струна.

Опомнившись, быстро встал, чтобы последовать за пионером и узнать, что ждёт там, дальше… но пейзаж поплыл, и в этот момент дверь домика за спиной громко хлопнула, окончательно разбудив меня…

* * *

— Кто это у нас тут такой красивый зарядку прогуливает?!

Кажется, что от мощного голоса Ольги Дмитриевны сотрясаются стены, стёкла и даже своды черепной коробки, что усугубило и без того паршивое состояние, вызванное этим дурацким кошмаром.

— Доброе утро? — я вылез из-под одеяла и жалобно посмотрел на вожатую.

— Нечего мне глазки строить.

Судя по общей помятости внешнего вида, Ольга Дмитриевна провела бессонную ночь или слишком рано поднялась сегодня. И теперь пришла сделать то же самое со мной, по поводу чего и стоит сейчас перед моей кроватью, грозно сверля неприятным взглядом.

— Раз не захотел потратить пятнадцать минут по распорядку на физкультуру — потратишь всё время до обеда! — вожатая заломила панамку и подбоченилась. — После завтрака получишь у Устиновой разнарядку на общественные работы. Не доходит через голову, значит, дойдёт через руки.

— Ольга Дмитриевна, — я резко сел на кровати, — а разве мне не положена поблажка? Вчера же в медпункте помогал…

— Две!

— Две поблажки?

— Две разнарядки! Не торгуйся — здесь не базар!

— Вот спасибочки!

Я упал обратно на подушку: «Чтоб ты с шезлонга навернулась, падла».

— Так, Персунов, отставить истерику! В следующий раз будешь соблюдать режим. И про линейку не забудь, а то нарядов у меня гораздо больше, чем желающих поработать, так что вмиг пристрою на остаток дня!

В подтверждение серьёзности своих слов Ольга Дмитриевна громыхнула дверью на выходе.

 

Медленно, через ежеминутные потягушки, облачился в уже не очень свежую форму. Галстук обнаружился развязанным: видимо, вчера стащил его, не обратив на это внимания. Помаявшись некоторое время, плюнул и решил, что спрошу у кого-нибудь снаружи, а то не хватало ещё вдогонку получить за не-такой-как-все вид. Вожатая, насколько я понял, сегодня необыкновенно щедра на это дело.

 

Лениво выполз на крыльцо: всё то же грёбаное солнце, всё тот же ненавистный утренний лагерь и по пояс маячащий из-за домиков да кустов силуэт Генды. Мимо то и дело суетливо снуют пионеры, закончившие зарядку и спешащие к себе за умывальными принадлежностями. Если хочу опередить их возле раковин, надо шустрее двигать костылями.

 

Из домика с номером тринадцать — ровнёхонько через один от моего — выскочила Лена, одетая в явно большую ей белую футболку и шорты цвета тёмной морской волны с белой полоской на бедре. Очевидно, всё это заменяет спортивный костюм. У меня, кстати, его нет вообще ни в каком виде. Это вожатая предполагает, что я должен заниматься физкультурой в рубашке и неудобных штанах? Или мне в галстуке и плавках выходить на зарядку?

 

— Доброе утро, — пролепетала Лена и несмело тряхнула пакетом с банными.

— Можно и так сказать, — я в ответ помахал рукой. — Слушай, покажи, как эту удав… ну, галстук то есть, завязывать.

Она округлила глаза.

— Ты что, никогда не завязывал?

— Нет.

— Как такое возможно?

— Так уж вышло, — я развёл руками.

— Ну, простой, может, завязывал — и этот так же можно, — Лена перекинула своё махровое полотенце через плечо, зажала пакет между колен и нерешительно забрала шёлковую тряпку из моих рук.

— Не люблю галстуки.

— Понятно, — погасив робкий порыв нацепить его мне на шею, заколебалась и залилась лёгким румянцем. — В общем, смотри…

Она пару раз на весу показала, как что там надо перекручивать и куда пропихивать, после чего, распустив, вернула обратно.

— Повтори.

— Э-э… щас.

Я кое-как соорудил кривой узел, похожий на тот, что делала Лена.

— Ну, почти, — она улыбнулась и подняла глаза. — Попрактикуешься немного и научишься.

— Спасибо, выручила.

Лена снова смутилась и, пока устраивал у себя на шее красную удавку, молча направилась к умывальникам.

— А ты откуда знаешь, как с разными галстуками обращаться? — спросил я, догнав её на тропинке.

— Отцу завязываю, — ответила Лена и уставилась под ноги.

* * *

Как ни старался поторапливаться, всё равно к умывальникам попал одновременно с пришедшими с зарядки пионерами. Из-за них здесь сейчас довольно шумно и мокро, потому что малышня брызгается и бегает друг за другом с пригоршнями воды. Их бы энергию, да в мирное русло. Но вскоре появились вожатые и быстро восстановили порядок.

Двух десятков раковин, понятное дело, на всех не хватает, поэтому пионеры выстроились в некое подобие очереди, а мы с Леной попали в самый её центр. Знакомых лиц рядом не видно.

От одного только взгляда на умывающихся ледяной водой пионеров по всему телу забегали мурашки. Скоро и я буду изгаляться тут на потеху публике. И благодаря тому, что вожатые постоянно подгоняют самых нерасторопных, этот душераздирающий момент приближается очень быстро.

 

— А ну брысь.

Между мной и Леной бесцеремонно вклинилась Ульяна, шикнула на пионера позади нас и в ответ на поднявшийся было ропот нагло соврала:

— Они мне место заняли! — рыжая оторва двинула меня в бок. — Сёмыч, скажи им!

— Ну ты аще охамела, мелкая… — пробубнил я.

— Мелкая? Зато ты вон оглобля какая, аж кровь до мозгов еле достаёт.

Ульяна хмуро зыркнула снизу вверх и надула губки.

— Что такая суровая с утра, свежий номер «Мурзилки» потеряла?

— А что мне веселиться, — Ульяна радостно хрюкнула, — я ж не резвилась вчера с Лиской в медпункте.

— Чего…

Лена обернулась и странно взглянула на меня, а я лишь смущённо пожал плечами, не в силах проронить ни слова. Подошла наша очередь — освободились сразу несколько умывальников. Я развернул за плечи нахально лыбящуюся Ульяну и легонько пихнул вперёд.

 

Пока пытался с грехом пополам умыться, между делом бросил взгляд на Лену, расположившуюся с другой стороны раковин наискосок от меня. Она, с уже знакомым индифферентным выражением лица, сначала лениво елозила зубной щёткой, а потом не глядя подхватила ладошками воду из-под крана и, продолжая хранить полную безучастность к происходящему, принялась полоскать рот. От этой картины внутри всё сжалось.

— Не зевай!

Сзади по плечу хлопнул кто-то из вожатых. Лена, отреагировав на звук, перехватила мой взгляд и скромно опустила глаза.

 

К сожалению, или к счастью, я не могу похвастаться такой закалкой, поэтому уже через несколько минуток спешно собрал банные в пакет и удалился, растирая окоченевшие руки полотенцем.

* * *

Линейка началась точь-в-точь, как вчерашняя: всё те же скучающие лица пионеров и всё те же речи вожатых. Наткнулся взглядом на Ольгу Дмитриевну, сосредоточенно смотрящую вдаль, и вспомнил шикарный утренний подъём… и сон. Как ни странно, он всё никак не идёт из головы, настойчиво держится в памяти, словно приклеенный. И ощущается очень объёмным, будто и не сон это вовсе, а реально пережитый момент.

Невольно начал искать того пионера в шеренге напротив, где выстроились младшие отряды. Безрезультатно. Вот ещё новости. Не привиделся же он мне вчера утром! Хотя… в текущих обстоятельствах я бы ничуть не удивился лёгкому сумасшествию с галлюцинациями.

 

Вместо отрядной летучки Ольга Дмитриевна сразу после линейки, недолго поговорив в сторонке со Славей, скорым шагом удалилась в направлении двухэтажного здания, расположенного за деревьями позади нашей шеренги. Так что оставшиеся до завтрака несколько минут провёл в полном одиночестве на лавочке напротив Генды, а весь наш немногочисленный отряд, не обратив на меня ни малейшего внимания, рассосался по своим делам.

 

Сидя на лавке, я пристально разглядывал каждого проходящего мимо пионера, высматривая знакомое лицо. Меня заусило найти его и расспросить о том, кто он и откуда. Необъяснимым седьмым или восьмым чувством маячит… нечто смутное на границе сознания, словно я его знаю и не знаю одновременно. Вроде дежавю. Или когда видишь в новом фильме актёра, а он ну очень сильно кого-то напоминает. Так сильно, что ты не можешь спокойно сидеть из-за зуда в одном месте и тогда открываешь фильмографию в «Википедии», чтобы узнать, где его раньше видел. Только «фильмографии» моего пацана под рукой, увы, нет.

Ещё и сны эти странные… может, у этого места или сил, швырнувших меня сюда, есть побочный эффект, действующий таким образом?

В другое время и в другом месте я бы послал куда подальше подобные ощущения, списав всё на излишнюю мнительность или съехавший от одиночества колпак, и, скорее всего, был бы прав, но события последних сорока восьми часов заставляют прислушиваться к подобным звоночкам из подсознания.

Что, если пионер — такой же попаданец? Ведь если есть я, значит, может быть кто-нибудь ещё, а раз так — нам желательно держаться вместе.

* * *

За завтраком направился к скучающей в одиночестве Ульяне, чтобы попробовать выяснить что-то о пионере.

— Уля, ты ведь общаешься с младшими отрядами?

— Ты на что опять намекаешь, оглобля?

— Да ну брось, я не об этом вообще. Мне надо пионера одного найти.

— Запросто. Отдаёшь бутеры — получаешь пионера.

Нахалка лучезарно улыбнулась своей предприимчивости.

— Уля, ты так-то и сама пионерка, а пионеры должны помогать, пример подавать… и вот это всё, короче, — отрезал я.

Ульяна проводила взглядом отправившийся в рот бутерброд и скорчила грустную рожицу.

— Примером сыт не будешь.

Она показала на пустую тарелку, где раньше были её бутерброды.

— Лады, сделаем так: если поможешь — я тебе добуду вкуснях каких-нибудь на кухне.

У мелкой тут же загорелись глаза, а лицо просияло в предвкушении угощения, которое, как она посчитала, у неё уже в кармане.

— Конфет тогда притаранишь! — восторженно брякнула Ульяна, азартно сжав кулачки и в нетерпении заёрзала на стуле. — Ну, выкладывай уже, кого искать?

— Пацана… мелкого, — я почесал затылок, припоминая какие-нибудь особые приметы. — Приблизительно до твоего плеча ростом, волосы чуть посветлее моих. Короткие…

— Таких я тебе человек двадцать могу привести. Имя хоть скажи.

— С именем сам бы нашёл…

— Блин, фиг знает… когда надо кого-нибудь найти, столовка — лучшее место. Питаться же он по-любому должен!

— Это я первым делом проверил, его тут нет.

 

«Собсно, а был ли мальчик? Может, это всё и правда глюки?»

Откинулся на спинку стула, зажмурился и сделал глубокий вдох. Посидел так несколько секунд. Это помогло обрести некоторое успокоение, сознание словно прояснилось, и теперь моя затея показалась до смешного глупой. Увидел кого-то во сне и тут же кинулся искать. Ну не идиот ли? Мало ли, что мне приснилось на нервах. Просто очередное неудачное утро… будто когда-нибудь бывало другое, а я уже накрутил себе невесть чего.

Попытка самовнушения увенчалась слабым успехом. Отложу суету как минимум до тех пор, пока эта странная ситуация не проявит себя снова. Один раз — случайность, два раза — совпадение, и только три — закономерность. Вот тогда уже буду думать. Или сразу пойду к Виоле за курсом успокоительных.

 

— Ай, нахрен, заб…

— Ну не знаю, кто тебе ещё может помочь. Больше меня только начальник знает! — с гордостью похвасталась Ульяна. — У него есть бумажки на каждого человека в лагере.

— Ты бы ещё предложила в МВД запрос сделать.

— Куда?

К нам подсела загадочно помалкивающая Алиса, коротко кивнула мне, шлёпнула по руке Ульяну, потянувшуюся к её бутербродам и, храня молчание, принялась за еду. Я поспешил свернуть свои бесплодные расспросы:

— Забей, говорю. Глупости это всё.

— Как знаешь.

Ульяна пожала плечами и отправила в рот полную ложку противной каши. Я непроизвольно поморщился.

— Приятного аппетита, — пробубнил себе под нос и, прикончив остатки съедобной части завтрака, пошёл с посудой к буфету.

— Эй, а конфеты! — крикнула вслед мелкая.

— Не заслужила, — отмахнулся я, провожаемый недоумённым взглядом Алисы.

* * *

«Ну, граждане алкоголики, тунеядцы, хулиганы. Кто хочет поработать?»

Посмотрим, что там интересного приготовила мне Ольга Виссарионовна для прививания дисциплины.

 

Активистка нашлась на площади в уютной компании Генды и метлы.

— Привет! А я по твою душу.

— Доброе утро, — Славя прервала уборку и, привстав на цыпочках, взяла с Гендиного постамента свою неизменную тетрадку. — Тебе задание надо?

— Да мне-то оно как раз никуда не брякнуло, это вожатой надо, её походу библиотекарша с утра покусала, ходит злая как собака.

Славя засмеялась.

— Ты тоже не фонтанируешь позитивом. Ну что, куда тебя, страдальца, записать?

— Куда-нибудь подальше от вожатой.

— Чулан под сценой — достаточно далеко? — чуть насмешливо спросила она.

— Сойдёт.

— Там со времён закрытия драмкружка куча сломанного реквизита скопилась, ненужные костюмы… рухлядь, в общем, всякая, надо всё на выброс вывезти. Тележка возле склада есть, а площадка для отходов — у того входа, — она ткнула карандашом в восточном направлении, где аллея заканчивается невидимыми отсюда вторыми воротами. — Только провода и всё такое… электрическое не трогай. Потом ребята из клуба будут разбираться.

— Подозреваю, что скопилось оно там не просто так, а потому что никто больше не хочет этим заниматься.

— Ну, если честно, да, — Славя скромно улыбнулась. — Сам же хотел подальше.

Я кивнул.

— Хотел. Ладно.

Сделав морду кирпичом, попытался свалить в надежде, что про второй наряд вожатая пошутила.

— Сёмушка, ты ничего не забыл?

— Волшебное слово?

— Очень смешно, — Славя насупилась.

— Ага, обхохочешься.

Я, обречённо склонив голову, вернулся и сел на скамейку.

— Да ладно тебе, мученик, — она шутливо хлопнула мне по макушке тетрадкой. — Разве не приятно будет сделать что-нибудь полезное для общего блага?

— Это же лагерь, тут отдыхать надо, — вспомнились слова вожатой, — вот и хочу отдыхать.

— Самый лучший отдых — смена деятельности, — с улыбкой ответила активистка. — А после небесцельно прожитого дня и спится крепче, и меньше негатива в голову лезет.

Славя уселась рядом на лавку и, раскрыв тетрадь, выжидательно посмотрела.

— Вот на всё у тебя ответ есть. Так и быть, что там ещё.

Кивнув, она стала зачитывать:

— Сахар и муку со склада в столовую перетаскать… в администрации подменить уборщицу…

«Администрация?..»

 

Славя ещё что-то перечисляла, но я не слушал. В администрации можно будет одной палкой прибить сразу всех зайцев: и телефоном воспользоваться, и в документах пошарить, и, возможно, что-нибудь ещё любопытное обнаружить. Успокоившийся было искательский дух снова подхватил меня на закорки и понёс в неизведанные дали…

— Беру!

— Которое?

— Про уборку.

— А-а… ну, это на двоих или даже троих, а то работы будет много…

— Да я один управлюсь.

— Ну нет, подойдёшь потом, я тебе кого-нибудь дам на подмогу или сама с тобой пойду, посмотрим.

«Р-р-р, вот только тебя мне там не хватало!»

Я сменил тему:

— Когда приступать?

— В любое время до ужина, потом администрация закрывается. Только учитывай, что около получаса на саму уборку — это если втроём. Вот и считай.

— Понял.

Я поднялся с лавки, уже прокручивая в голове варианты, что — а главное, как — можно сделать в администрации, и направил стопы к складу: за обещанной тележкой. Сперва надо хорошенько всё обдумать… но далеко уйти не успел, почти сразу меня догнала Славя.

— Ключ!.. — она машинально хлопнула себя по ремню. — Ключ — должен быть на связке у Мику, если ничего не путаю.

— Вот это понимаю — хозяйственность: даже хлам под замком! — выдал я, делая вид, что не заметил отсутствия у активистки её атрибута власти.

— Иди уже.

Славя махнула рукой, возвращаясь к своей метле.

* * *

К счастью, Мику не пришлось искать по всему лагерю. Когда зашёл в музыкальный клуб, она сидела у окна и, по своему обыкновению, что-то напевала, возясь со струнами электрогитары. Подумать только, здесь даже такое имеется. Кажется, вчера утром её не было.

 

Я громко поздоровался и, пока японка не начала вгрызаться мне в мозг, сходу озадачил её своим делом:

— Нужен ключ от чулана под сценой.

— Ой, доброе утро, Сенечка! — она отложила гитару и лёгким движением тут же вспорхнула на ноги. — Сейчас, только найду свои ключики.

Хихикнув в ладошку, Мику принялась метаться по комнате в поисках связки, ещё больше усиливая беспорядок среди вещей. Разумеется, не без своей обычной болтовни! Японку даже не смущает тот факт, что бо́льшую часть слов за её суетой просто невозможно разобрать.

 

Наконец, череда малозначащей болтовни завершилась неожиданным вопросом:

— …не знаешь, что за кино будет?

— Кино?

— Ты на линейке всё прослушал? Вечером фильм покажут для всего лагеря, а мне интересно, какой. Вот бы что-то новенькое. Хотя можно и из старенького, если что-нибудь любимое…

Учитывая, что в зале будут все, от семи до семнадцати, ни на что особо интересное рассчитывать не приходится — поставят какую-нибудь идеологически верную, согласованную с линией партии, маету и скукоту, под которую разве только спать. Впрочем, ради того, чтобы хоть раз в жизни увидеть молчащую Мику, я бы и на оперу, наверное, сходил, или даже на прямой эфир очередного Съезда.

— …а у тебя какое кино любимое?

— «Матрица», — брякнул первое пришедшее в голову.

— Ух ты! Это про геометрию? Или математику… я такого не видела. Наверное, па оценил бы, он любит такое смотреть. Я уже рассказывала, что па у меня — инженер? Представляешь, такие классные штуки конструирует, рисует большие чертежи во всю стену! Правда, там ничего не понятно, но очень интересно!..

«Понесли ботинки Митю…» — я привалился к дверному косяку, лениво наблюдая за беготнёй японки. Ктулху Всемогущий, за что мне всё это? Наверное, тот бездомный, которому я зажал мелочь, когда в последний раз ходил за покупками, таки поставил кеды в угол с голодухи из-за меня. Иначе не знаю, где ещё мог успеть так согрешить, что мне теперь приходится терпеть её…

Не успев закончить очередной пассаж, Мику с радостным восклицанием на каком-то не очень русском языке схватила связку, найденную на полу возле небольшого плоского чёрного ящика с кучей круглых ручек на алюминиевой морде. Японка резво подскочила ко мне и принялась снимать один из ключей с кольца…

— Погоди, а тебе зачем?

Её вдруг осенило, что она отвечает за ключи и негоже раздавать их направо и налево по первому требованию всяких залётных пионеров. Оказывается, даже в этой плюшевой головке случаются проездом разумные мысли.

— У меня задание, Славя и вожатая в курсе.

— Хорошо, Сенечка… — задумчиво ответила Мику, отцепляя ключ. — Да там всё равно ничего особенного нет. Держи!

На мою ладонь упал маленький, потемневший от времени, двузубый ключик.

— Спасибо.

Мику ещё что-то попыталась рассказать, когда выходил из клуба, но, к великому облегчению, мне уже не нужно всё это слушать.

* * *

Тележка нашлась за складом. Точнее — тачка. Судя по виду, использующаяся для доставки земли на клумбы. А рядом с ней сидит Алиса и что-то делает с её колесом.

— Ни минуты без шалостей?

Рыжая вздрогнула и подскочила.

— Придурок, напугал!

Похоже, вчерашняя тихая стесняющаяся Алиса испарилась вместе с утренней росой, уступив место прежней пацанке Двачевской.

— Угу. Я за этим, — ткнул пальцем в тачку.

— Разбежался, я первая застолбила.

— Тоже наказана?

— Нет, конечно, — рыжая усмехнулась.

— Тогда зачем?

— За шкафом!

— Ясно. Значит, мне нужнее, — невозмутимо ответил я и взялся за ручку.

— Э! Я её починила, между прочим! — она схватила вторую ручку и потянула на себя.

— Отлично, пионерская организация в моём лице очень благодарна вам, товарищ Двачевская!

— Товарищ Двачевская в моём лице сейчас твоему лицу между глаз пропишет! — Алиса оттолкнула меня и загородила собой тачку. — Хамло.

— Ба! Кто бы говорил…

Рыжая скрестила руки и напряглась, плотно сжав губы, готовая до последнего отстаивать своё право на добычу. Довольно забавное, кстати, зрелище, если не обращать внимания на очень серьёзный сердитый взгляд. За каким чёртом ей могла понадобиться тачка? Не собирается ведь она клумбу разбить у себя под окном. Я бы скорее поверил, что случайно пришибла в драке какого-нибудь пионера и теперь надо вывезти за территорию расчленённый труп.

— Слушай, у меня нет желания снова устраивать бессмысленные препирательства. Закончу с этим идиотским нарядом, и потом делай с ней, что вздумается.

Но Алиса была бы не Алиса, если б так просто уступила.

— А ты попробуй отбери, — на её лицо неожиданно вползла самодовольная ухмылка.

«Да что за день-то сегодня, весь лагерь как с цепи сорвался…»

— Рыжая, утомила, чесслово! Ну что ты, в самом деле, драться полезешь из-за этой ерунды? Самой не смешно?

Я мягко оттеснил хлопающую глазами Алису и поднял тачку на колесо.

— Или пойдём сделаем, что там тебе нужно, если это недолго.

Она лишь хмыкнула и демонстративно отвернулась.

— Ну, не хочешь — как хочешь, — и направился через заросли в сторону эстрады. — Верну потом.

— Себе оставь, — мрачно процедила Алиса.

Сцена — простенький деревянный помост с лесенками по краям, метра на полтора возвышающийся от земли и крытый высоким пятигранным навесом — расположена на самом отшибе, вклинившись в плотный строй леса, окружившего её с трёх сторон. В глубине неизвестное мне оборудование и пианино, на стене свёрнутый в рулон, широкий белый экран для проектора, а по краям, возле лестниц, большие колонки. «Зрительный зал» под открытым небом, состоящий из нескольких рядов простых скамеек без спинок, обрамляется высоким кустарником, переходящим в лесополосу.

«Аскетичненько».

Неприметную дверцу искомого чулана выдал замок, висящий на дужках, торчащих у правого края помоста.

 

Открыв дверь, осторожно полез в тёмный проём. Сразу за порогом ноги нащупали лестницу, уходящую во мрак. Хвала небесам, хоть не придётся ползать тут согнувшись в три погибели. Вот бы ещё… пошарил на стене в поисках выключателя. Тщедушная пыльная сороковаттка под самопальным пластиковым абажуром, примотанным к проводу синей изолентой, скупо осветила помещение размером с комнату хрущёвки. Разве только потолок здесь пониже: стоя в полный рост, я без труда достаю до него рукой.

Дверца чулана, едва перестал держать её, со скрипом закрылась, движимая собственным весом. Бросив замок с ключом под лестницу, оглядел фронт работ и приуныл. Чего тут только нет: повсюду валяется всевозможное барахло, небольшие предметы мебели, куски декораций, лохмотья, в которых преимущественно угадываются сценические костюмы. Четырёхногий грубый стол у стены полностью утопа́ет в сваленном большим беспорядочным комом тряпье. Разумеется, всё грязное, местами с подтёками, получившимися от просочившейся сверху дождевой воды. По толщине слоя пыли можно даже отследить хронологию появления в чулане тех или иных штуковин.

 

Упомянутые Славей провода лежат относительно аккуратной и чистенькой бухтой в углу справа от лестницы. Рядом с ними одна на одной покоятся две хреновины в металлических корпусах с тремя рифлёными кругляшами на лицевой стороне. А сверху на них плоская коробочка с кучей «крутилок» и надписью: «Дельта-01 Устройство светодинамическое». «В общем, светомузыка», — догадался я. Похоже, это единственные вещи тут, находящиеся в пользовании.

 

Почесав затылок, приценился, с чего бы лучше начать.

«Да что думать, бери с краю».

С краю лежат по паре мечей и щитов из щербатой расслоившейся и частично вспухшей фанеры, с клочками рваной фольги, держащейся только в тех местах, где нанесли клей. Под ними валяются скомканными пара красно-жёлтых котарди со шнуровкой или нечто в этом духе, и две пары жёлтых колготок, похоже, заменявших собой шоссы. Всё пыльное и заляпанное грязью.

Следом пошёл жухлый букет искусственных цветов, намертво слипшийся с ветхой толстой тетрадкой, подписанной неровным почерком: «Атчеты». Из-под тетради, стоило только мне её поднять, пискнув, выскочил маленький серый комочек и тут же скрылся в мусоре. Вскрикнув от неожиданности, не удержался, чтобы не выругаться в адрес испугавшей меня своим внезапным появлением мыши:

— Тебе пожрать больше нечего, дура? 

 

Тряпьё со стола пришлось весьма кстати: из него стал собирать аккуратные узелки с барахлом, чтобы потом удобно было везти на помойку.

* * *

Сперва мне показалось, что что-то не так и помещение почему-то начало рушиться, содрогаясь и издавая жуткие звуки. Но постепенно они выстроились в некий ритм, а потом и вовсе сложились в мелодию, отдалённо напомнившую «Взвейтесь кострами». Да, точно, кто-то наигрывает её снаружи, и не абы как, а на электрогитаре.

 

Сбросив к общей куче очередную вязанку, вылез на улицу, где получил бодрящий глоток кислорода пополам с порцией гитарных запилов, заставляющих всё вибрировать — даже воздух, как мне показалось. У противоположного края сцены, прямо на пятачке между ней и лавочками — вполоборота ко мне — стоит Алиса с той самой гитарой из музклуба. Руки проворно бегают по струнам, извлекая из них весьма недурственный, как это сейчас называют, метал-кавер старого пионерского гимна. Уперев ногу в плоский ящик — его я тоже сразу узнал — и самозабвенно покачивая в такт головой, Алиса настолько увлеклась процессом, что не замечает ничего вокруг. Хоть инструмент и выглядит громоздким в её руках, управляется она с ним очень ловко, и даже умудряется играть почти не глядя на струны.

«Взвейтесь кострами» тем временем через замысловатый проигрыш перешли в другую мелодию, уже более рок-н-ролльную. Как ни старался, узнать её не смог, хоть и считаю себя неплохо ориентирующимся в старом отечественном роке.

Действительно, трудно представить себе более подходящее Алисе хобби. И тем не менее, картина эта повергла меня в культурный шок. Не столько самой игрой, сколько тем, как Алиса это делает. С неё разом смыло всё наносное, явив миру настоящую Алису: увлечённую, позитивную, эмоциональную и очень мило улыбающуюся. Искренне, от сердца… Не знаю, с чего я так решил: наверное, хочется верить, что она на самом деле гораздо лучше, чем пытается показать.

А эта неповторимая энергетика живой музыки… да ещё в сочетании с такой исполнительницей, это как инъекция дофамина прямо в мозг. Я совершенно выпал из реальности.

 

В самый разгар моего восторженного любования Алисой она внезапно увидела на другом конце сцены меня. Даже подпрыгнула от неожиданности и мгновенно переменилась в лице, очень умильно смутившись. Но эта секундная растерянность быстро скрылась за её обычной непрошибаемой надменностью.

— Ты откуда тут?

Я печально вздохнул, мысленно навсегда проводив в далёкие края ту Алису, понравившуюся гораздо больше этой.

— Так говорил же, что у меня наряд.

— М-м… ну и как тебе?

— Отвратительно. Там темно, грязно и душно…

— Дурак, я про игру! — Алиса громко ударила по струнам, и колонки отозвались неприятным визгливым звуком.

— А, конечно… то есть да… нормально.

Рыжая засмеялась.

— Понятно! Сам-то небось даже «Кузнечика» не сыграешь.

— С чего ты решила? Я, конечно, на вот такое не способен, но три блатных аккорда знаю. Уж на «Кузнечика» твоего меня хватит.

«Впрочем, это всё, что смогу извлечь из гитары. И то если очень сильно напрягусь, потому что успел основательно подзабыть её».

— Ясно с тобой всё.

Она снисходительно улыбнулась и водрузила ногу обратно на усилитель.

— Тяжёлый? Вообще, могла бы сказать, что тебе надо усилок притащить. Я ж не зверь, помог бы ради такого дела.

— Ещё чего, чтоб я перед тобой унижалась!

Меня покоробило от настолько оригинального, во всех смыслах, ответа.

— Это нормально, когда люди просят друг друга о помощи, и ничего унизительного в этом нет.

— Ну так я и попросила Мику, мы с ней на па́ру притащили его.

Вот тут стало обидно.

— Понял, видимо, я недостаточно хорош для таких просьб?

— Проехали… ты, кажется, был чем-то занят.

— Ну, пока отдыхаю, но если при мне ты играть не можешь…

— Вот ещё! — воскликнула Алиса, задрав нос. — Буду я всяких тут стесняться.

Теперь я уже окончательно вылез из своей берлоги и вальяжно развалился подле скамейки, распластав на ней руки.

— Просим, маэстро.

Алиса с недовольством посмотрела на мою оборзевшую физиономию.

— Так, либо ты сидишь тихо, либо идёшь отсюда на ху-у… тор бабочек ловить!

Я молча кивнул, демонстрируя полнейшую покорность. Рыжая немного помялась и, вперив сосредоточенный взгляд в землю, заиграла «Моё поколение» — сразу с припева, где темп повеселее. Да, «Алиса» в исполнении Алисы — ожидаемо. Потом сыграла Цоя и пару неизвестных мне мелодий.

 

Как на мой вкус, получается у неё очень классно, она не просто отыгрывает музыку нота в ноту, а пытается делать всякие украшательства, вставочки. Возможно, не всегда удачно, но какие её годы. Учитывая возраст, у девочки определённо талант к этому делу.

Но всё равно больше всего мне понравилось наблюдать за ней самой. Когда красивый человек делает что-нибудь красивое — получается красота в квадрате. Услада для глаз и ушей. Вот я и залип в ней.

* * *

Она оборвала игру резким свипом невпопад и зажала струны ладонью, недобро глядя вдаль мимо меня.

— Всё, концерт окончен…

Обернувшись, я увидел приближающуюся со стороны лагеря Ольгу Дмитриевну.

— Двачевская, ну что ты опять устроила? Час от часу не легче!

— Уже и поиграть нельзя в свободное время, — попыталась угрюмо огрызнуться Алиса.

— Да играй сколько влезет, только не надо ставить весь лагерь на уши. Мне и так начальство всю смену мозг клюёт из-за вашего с Ульяной поведения. Есть же специально для этого построенный клуб, в конце концов! Кстати, раз ты у нас такая музыкальная, взяла бы и выступила с номером.

Алиса фыркнула и спустила гитару с плеча.

— Вот, вот, как всегда… — попеняла вожатая. — Так, а что у тебя с внешним видом? Нагоняй захотела?

Рыжая процедила что-то сквозь зубы и удалилась за сцену поправлять форму.

— А ты — уже всё сделал? — обратилась ко мне Ольга Дмитриевна.

— Перекур.

— Я те дам перекур!

— Да не в прямом же смысле…

— Смотри у меня, — вожатая погрозила кулаком и окинула взглядом окрестности.

Убедившись, что других поводов для придирок к нам нет, одобрительно кивнула Алисе, закончившей приводить в порядок свой гардероб, и направилась обратно в лагерь.

— Заколупала, — бросила рыжая, стягивая с шеи галстук.

— Тяжела и неказиста жизнь советского артиста?

Я не смог сдержать улыбки, глядя на разобиженную рыжую гитаристку.

— Побалаболь мне ещё!

Алиса ринулась с явным намерением отвесить оплеуху, но я тут же подорвался, чтобы ловко скрыться от неё в чулане… план отступления был безупречен, но вот с исполнителем вышел прокол: оступившись на лестнице, больно хрястнулся об неё задницей и свалился вниз, подняв с грязного пола облако пыли. Снаружи, из-за медленно закрывающейся двери, прилетел радостный хохот Двачевской.

— Мягкой посадки, дрыщ!

Я громко чихнул.

— Коза.

Взвизгнула гитара, Алиса выдала на прощанье забористый соляк, и наступила тишина. А я с сожалением вернулся к своему скучному занятию.

* * *

— Ещё раз привет…

Вылезая из чулана с замком в руках, чтобы уже запереть его, увидел Славю.

— Какой кошмар, — она прикрыла рот ладонью.

— Ну, под сценой вообще-то не очень чисто, если ты не знала.

— Не обижайся, но ты так выглядишь, будто специально обмазывался грязищей. Это никуда не годится!

— Ладно, мам, иду в душ, только не ругайся…

— Лучше в баню, она тут ближе. Не хватало ещё, чтобы Ольга Дмитриевна увидела тебя таким в лагере.

— Как скажешь… Погоди, так тут и баня есть?

— Есть, но она не для пионеров предназначена — слишком маленькая, да там и водопровода даже нет, но сейчас душевые не работают, поэтому отряды по очереди пользуются ей.

— Понял. Куда идти?

— Беседку помнишь? За ней тропинка узенькая — не заблудишься, я думаю, да и негде особо плутать, дальше ограды не уйдёшь. Я пока схожу за свежей формой и твоими банными. Они ведь в домике?

Я кивнул.

— Вот и хорошо. Иди тогда, встретимся на месте.

— А там растоплено или как?

— Нет, — Славя улыбнулась, — заодно и растопишь. Я тоже хочу помыться, а то после обеда молодёжь займёт — сегодня черёд шестого отряда.

«Похоже, меня тут пытаются эксплуатировать, коварно прикрываясь самыми благими намерениями!»

— Пользуешься положением, чтобы без очереди ходить в баню?

Удаляющаяся в сторону площади активистка в ответ лишь состроила рожицу и показала мне язык.

 

Спустя пару минут я уже пробирался по узкой тропе среди репейников и колючих кустов. Плутать и вправду оказалось негде, дорожка, пусть и неохотно, периодически теряясь, всё же вывела прямиком к бане — скромному деревянному сооружению… из моего сна. Не в силах стоять на ногах, с размаху уселся в высокую траву на обочине. И тележка с бочкой тут как тут — увидев её, сразу вспомнил вчерашнее сновидение, хоть и обрывочно, отдельными образами, в отличие от утреннего, воспринимаемого более цельной картиной.

«Что я там говорил про третий раз и закономерность? Извольте…»

Это уже не просто дежавю, а совершенно необъяснимая мистика. Все мои насквозь материалистические шаблоны затрещали, разрываемые на куски. Вещие сны явно за гранью последнего эйнштейновского островка разумности, позволявшего мне до этих пор хоть как-нибудь объяснить для себя происходящее. Настало время актуализировать теорию… или согласиться с тем, что медленно, но верно схожу с ума. Я уткнулся в сложенные на коленях руки и закрыл глаза, отрешившись от каких-либо мыслей.

Стало страшно, как в день, когда попал сюда. Только малость пообвыкся, а лагерь, не давая передышки, снова заставляет ломать голову и терзаться тревожными подозрениями. Но теперь уже чувствую, что окончательно теряю связь с реальностью.

— Да лучше б совсем уснул и больше не просыпался… — пробубнил я в руку.

— Сём, ты чего? — прозвучал рядом голос Слави.

Наверное, долго так просидел, раз она успела сходить на склад, в мой домик и прийти сюда.

— Опять нездоровится?

— Нет, всё нормально, — я поднялся, — просто присел отдохнуть.

— И, конечно, ещё не растапливал, ждал меня, — она наклонила голову и поглядела со строгим прищуром. — Лодырь.

— Не стану спорить.

 

Количество заготовленных безымянными героями дров для бани внушило уважение. Спасибо им за то, что хотя бы этих обязанностей мне точно удастся избежать до конца смены.

— Их нам привозят, — сказала Славя, увидев мою реакцию на здоровенную поленницу, высотой под самую крышу. — А то здесь никаких лесов не хватило бы на нас за все годы жизни лагеря.

— Даже так. Мне показалось, «Совёнок» молодой.

На самом деле, конечно, ничего мне не показалось, но раз уж подворачивается повод аккуратно выспросить что-нибудь, надо пользоваться. Кто его знает, какие сведения могут стать в итоге полезными.

— С семи лет езжу сюда. Тогда ещё были планы расширения, под клубы сразу два здания сделали, хотели корпуса строить, но не задалось. А теперь уж и кружков почти не осталось. Мику уедет в конце смены, и даже худрука не будет в лагере.

— Не думаю, что это расстроит пионеров — не заметил у них рвения к музыке.

Славя вздохнула.

— Есть такое. Ладно, я пошла растапливать, а ты носи дрова.

 

Пока возились с растопкой, мне всё никак не давало покоя моё открытие. Особенно когда увидел баню внутри и понял, что она и тут точь-в-точь как во сне. Волнительное тягостное ощущение, щемящее в груди, чем дальше, тем явственнее отпечатывалось и на лице; даже Славя начала бросать на меня обеспокоенные взгляды.

Когда доставил дрова в нужном количестве, а в печке вовсю зашипел и затрещал разгорающийся огонь, мы вышли наружу. Я уселся на лавку рядом со своими вещами. В голове так ничего и не прояснилось, более того, ещё сильнее стал ощущать потребность обсудить с кем-нибудь происходящее. Боюсь, если не вывалю сейчас этот груз, то снова обуяет истерика…

— Ты веришь в вещие сны?

И плевать, что она может счесть меня ненормальным. Мне остро необходимо чьё-нибудь участие, и Славя для этого подходит как нельзя лучше.

— Странный вопрос… да и вид у тебя такой же. Может, я всё-таки за врачом схожу? — с улыбкой спросила она.

— Да, вопрос тот ещё, — согласился я. — Просто считай это продолжением того разговора на стоянке во имя успокоения меня.

Как быстро начинаешь чувствовать себя социальным животным, стоит только выпасть из размеренного жизненного цикла, оказавшись загнанным обстоятельствами в угол без возможности не то, что выбраться, а хотя бы сохранить присутствие духа.

— Ну, раз так… — Славя присела по другую сторону. — А ты знаешь, верю. Но не связываю их с астрологией, магией и подобной ерундой. У меня своё понимание: вещие сны — это проявление обыкновенной интуиции. Когда человек способен тонко чувствовать окружающее, ему могут сниться и такие сны. Ведь сон отражает подсознательное.

— Разумно, — подытожил я и добавил очень-очень тихо: — Но это явно не мой случай.

— Не расслышала, повтори.

— А если снится не ситуация, а конкретный… предмет. Его ведь нельзя предвидеть интуицией.

Славя мимолётно окинула меня заинтересованным взглядом.

— Уверен, что предмет именно тот? Ты не можешь ручаться, что помнишь сон, каким видел его. Он ведь мнимое воспоминание о событиях, которых на самом деле не было. Может, это лишь ситуация из сна, а детали ты уже подгоняешь сам, неосознанно. Память — штука загадочная.

«Точняк, чего только стоит эффект Манделы…»

— Тебе такие снились когда-нибудь?

— Нет, — Славя улыбнулась, скосив взгляд вверх, — но дежавю случались.

— Здесь, в лагере?

— Не только. Так тебя беспокоят какие-то сны?

— Не думаю, что ты правильно поймёшь мои причины для беспокойства.

Я потупился. К более пространным откровениям, пожалуй, пока не готов. А то ведь и правда за врачом побежит.

— Будь по-твоему, — Славя встала и одёрнула юбку. — Ну так что, управишься тут один?

— Да, спасибо тебе.

— Вот и молодец. Прочь хандру! — подбодрила Славя и лёгкой походкой направилась в лагерь.

* * *

Мытьё, переодевание в свежую форму, сдача старой и получасовое дуракаваляние в домике уже не ознаменовались ничем новым. Кроме того, что у меня созрел план. Довольно неплохой, на первый взгляд. Но есть в нём один очень неприятный нюанс: для его воплощения придётся рекрутировать банду рыжих. И, учитывая их скверные характеры, ничего хорошего от этой затеи ждать не стоит. Остаётся только надеяться, что мне в нужный момент хватит настойчивости и силы убеждения, чтобы всё прошло на выгодных для меня условиях.

Да, именно того, чего мне вечно не хватало по жизни.

«Отличный план, Сеня. Сэ — Стратег!»

* * *

— Присяду?

— Валяй.

Алиса пожала плечами, и они с Ульяной вернулись к своему разговору, тут же забыв о моём существовании.

 

Меня одолела робость при одной только мысли, что придётся обратиться к Двачевской со своими личными проблемами. Как ни крути, а она воспринимается мной как совершенно посторонний человек. Даже Лена больше располагает к себе, пусть и держится очень зажато. Но, как бы мне не хотелось, для моего плана не годятся ни Лена, ни Славя. Никто, кроме Алисы.

 

Набравшись смелости, выдавил:

— Алиса, можно тебя попросить кое о чём?

Обе рыжие тут же прекратили беседу и одновременно уставились на меня, из-за чего я ещё сильнее напрягся.

— Только давай без твоих издёвок и подколок. Просто: да — да, нет — нет.

— Ну, так ты, может, для начала скажешь, что надо?

Алиса приосанилась и посерьёзнела.

— Мне нужно кое-куда попасть… — я замялся, выбирая слова.

— А я при чём? С этим к Панамке иди, я тут последний человек, кому доверят какие-то ключи.

«Блин, в голове этот разговор звучал лучше…»

— Да ты не поняла…

Алиса, хитро улыбнувшись, перебила меня:

— Короче, идёшь с нами на пляж купаться, там и перетрём.

«Вот это она ловко… а что поделать?» — я вздохнул.

— Думаешь, постесняюсь с твоими художествами явиться туда?

— Окей, замётано, значит, — рыжая ткнула меня кулачком в плечо и радостно осклабилась. — Будем ждать.

 

Интересно, я до сих пор отдуваюсь за ту глупость в домике или у Алисы уже просто в традицию вошло издеваться надо мной?

Да, не быть мне дипломатом. Даже рта раскрыть не успел, как навязали чужие правила игры. Причём, всё это отнюдь не гарантирует, что моё дело выгорит. Ничто не мешает Алисе, вдоволь нарезвившись, отвергнуть мою просьбу — хотя бы потому, что вся эта история сулит большие неприятности тем, кого поймают с поличным. Уповаю лишь на то, что Двачевская оправдает-таки имидж человека, падкого на авантюры.

 

Вскоре рыжие собрали свои подносы с посудой и ушли, оставив меня наедине с последками обеда и риторическим вопросом: «Доколе?»

* * *

Пляж встретил ничуть не изменившейся, по сравнению со вчерашней, картиной, кроме единственной детали: на этот раз моего появления ждут Алиса и Ульяна. И, судя по оживлённой жестикуляции, ждут с нетерпением. Угрюмо понурившись, я поплёлся в самый центр, где они разместились.

 

— И правда пришёл! — Двачевская широко улыбнулась. — Раздевайся!

Стаскивая с себя шорты и носки, я украдкой поглядывал на рыжую в купальнике и попутно меня посетили странные мысли. Вот если бы мы сейчас были где-нибудь в другом месте, скажем, в помещении или даже пускай на улице, но не на пляже, то приказ парню снимать одежду от почти раздетой девушки звучал бы ну очень двусмысленно, а случись при этом неподалёку Ольга Дмитриевна, то нам обоим и вовсе могло бы перепасть за поведение, порочащее светлый облик молодого коммуниста. Но если действие переносится на пляж, сцена сразу же теряет всю пикантность и становится абсолютно будничной.

 

«Какой только ерундой не забьёшь голову, лишь бы не думать о надвигающемся позоре…»

Пионеры на пляже заняты своими делами, и я не вызвал у них ни малейшего интереса. Подумалось даже, что и вовсе пронесёт, отделаюсь лёгким испугом. Но Алиса, понятное дело, возжелала извлечь из ситуации максимум веселья, поэтому — как только рубашка упала на песок рядом с остальной одеждой и пакетом, в котором я принёс полотенце — стала позади и довольно громко обратилась к Лене, загоравшей с книгой неподалёку:

— Ленка, смотри! 

Рыжая схватила меня за плечи и повернула лицом к ней. Все находящиеся рядом пионеры, хоть и не носят имя Ленка — мальчики так уж точно — конечно же, тоже захотели посмотреть! Их лица мигом озарились улыбками разной степени широты, а я понемногу начал заливаться краской и совершенно оторопел от всеобщего внимания.

— Ну, как тебе? — продолжила Алиса. — По-моему, Сеньке очень идёт, подчёркивает его… фигуру!

Рыжая не выдержала и громко засмеялась, а Лена скромно улыбнулась и спрятала лицо за книжкой. Пионеры поддержали хохот Двачевской нестройными смешками. Некоторые, переговариваясь между собой, тыкают в нас пальцем. А я, каким-то неописуемым чудом, позволил себе улыбнуться. Хотя это скорее всего произошло без моего осмысленного участия — на нервной почве.

Отойдя от оцепенения, проронил сквозь зубы:

— Двачевская, зараза, придушу…

Алиса, отсмеявшись, чувствительно хлопнула по спине.

— Сначала догони!

И наперегонки с Ульяной, смеясь, побежала к воде, оставив меня в компании лыбящейся детворы. Однако пионеры, хоть и продолжили глазеть, повели себя довольно сдержанно и вольностей не позволили. То ли потому, что сочли приятелем Двачевской, а следовательно, находящимся под её защитой, то ли посчитали, что затрещина в моём исполнении, несмотря на надпись, всё равно будет довольно неприятной. А может, их просто сдержало наличие рядом вожатых. Так или иначе, недолго потолпившись, все мало-помалу вернулись к своему досугу, забыв обо мне.

 

На этом очередная моя персональная «Минута славы» — с нотками позора — окончилась, и я побрёл к реке. Два красно-рыжих пятнышка к тому времени уже умотали к самым буйкам, ожидая, наверное, что я пущусь в погоню, поощряя их шалости.

«А вот хрен вам».

 

К буйкам за ними, разумеется, не полез. Далеко, глубоко и неохота. Поэтому довольно быстро вылез из воды и вернулся к своим вещам, где, пользуясь случаем, прилёг немного позагорать, пока рыжие вдосталь наплещутся. Заодно можно ещё раз прокрутить в голове грядущий разговор.

* * *

Алиса и Ульяна пришли вместе. Хоть и лежал с закрытыми глазами, всё равно стало понятно, что это они, когда почувствовал на коже горячий песок.

— Даже не думайте, — предупредил я и смахнул рукой то, что они успели насыпать.

— Бдишь — молодец! Тогда говори, чего хотел, а то скоро тихий час начнётся.

Я сел и осмотрелся, нет ли рядом лишних ушей. Убедившись, что пионеры окончательно потеряли к нам интерес, подвинулся ближе, чтобы мы трое образовали замкнутый кружок.

— Что вы собираетесь делать с тем, что утащили? Ведь ещё не успели ничего?

— Так я тебе и сказала, — в её взгляде засквозила настороженность.

— Не волнуйся, чтобы заложить, мне не понадобилось бы позориться тут. У меня свой интерес.

— Вот как…

— А нам с того что? — вклинилась Ульяна.

Я вспылил:

— Вам с того то, что я прикрыл вас перед Виолой и отработал вечер за Алису!

На мою тираду живо обернулись несколько любопытствующих пионеров.

— Да тише ты, не ори, оглашенный! — прошипела Двачевская и болезненно ткнула меня большим пальцем между рёбер. — Уля, а ты не встревай. Иди лучше ещё разок искупайся. Можешь даже вот взять, — Алиса бросила на песок рядом с ней свои очки для плавания.

Ульяна покосилась на неё.

— Давай-давай, не спорь.

Она недовольно засопела, но возражать не решилась, и пошла к воде.

— Так что, расскажешь?

— Дымовухи мы хотим сделать. Наверное…

— В самый раз, лучше не придумаешь. Давайте сегодня всё устроим, мне нужен переполох в лагере и одна шашка с собой.

— Какой шустрый. А готовить ты их где будешь?

— Ну, в домике, делов-то…

Алиса хмыкнула, важно задрав нос.

— Сразу видно простофилю. Это целая история с географией, дофига чего надо проделать, и по времени немало займёт… короче, наш домик отпадает, только не днём. К нам запросто может завалить кто-нибудь из вожатых или белобрысая — их хлебом не корми, дай засунуть нос в наши дела.

— Запереться?

— Ещё больше подозрений.

— Тогда у меня.

— Тогда уже сразу под Гендой садись и делай, болван! Рядом с тобой Панамка ошивается, развалится в своём лежаке, и как мы мимо неё попрёмся с этой дребеденью?

Я начал набрасывать любые варианты, до каких смог додуматься, но все они отвергались резонными возражениями…

— …у Мику в клубе?

Вместо ответа Алиса лишь наклонила голову и устало посмотрела на меня как на дурачка.

— Верно, это я туплю… ну как-то ведь вы планировали всё провернуть!

— Конечно. После отбоя делать, за два-три вечера. Но тебе надо сегодня — это совсем другой коленкор.

— Предложения?

— Нужно тихое светлое сухое помещение, куда никто не ходит.

— Например?

— Да что толку, как мы туда попадём-то?

— Так у тебя есть что-то на примете?

— Есть. Второе здание кружков. С тех пор, как они закрылись, там просто кладовка с барахлом — заодно, кстати, и для нас что-нибудь дельное может найтись. Вот только она заперта, и на окнах решётки…

— Это я беру на себя.

Алиса посмотрела недоверчиво.

— Каким образом, интересно?

— Секрет фирмы, — я поднялся и стал одеваться. — Как наступит тихий час, будьте наготове — приду за вами.

— Ну-ну.

Она проводила меня скептическим взглядом.

С пляжа направился прямиком к тайнику с ключами. Пока все вожатые заняты загоном своих подопечных на тихий час, смогу, не привлекая лишнего внимания, донести связку до клубов и отпереть дверь. А путешествие это, надо сказать, обещает море адреналина: мне нужно пересечь весь лагерь, практически от восточных до западных ворот, при этом не вляпавшись по дороге ни в какие приключения.

Завернув связку в полотенце, убрал её в пакет к остальным банным принадлежностям. Бросил взгляд на площадку с мусором, ворота… и в эту минуту — весьма своевременно — пришла мысль: вместо того, чтобы тащиться через весь лагерь, обойти за территорией. Конечно, дольше раза в три, особенно если там нехожено, зато мне не встретятся Ольга Дмитриевна или Славя, движимые жгучим желанием припахать к какому-нибудь делу или немедленно загнать в домик.

 

Сказано — сделано, и вот я уже вышагиваю с наружной стороны ограды, опасливо поглядывая на растущую вдоль неё почти непрерывной баррикадой крапиву. Даже сложилось впечатление, что её намеренно тут развели, чтобы пионеры не повадились лазать через забор, настолько развесисты и густы её заросли. По правую руку, без каких-либо предисловий, практически от самой ограды раскинулся смешанный лес. Таким образом, лавируя влево-вправо, чтобы избегать крапивы с одной стороны и лесной растительности с другой, неспешно побрёл к цели.

В паре мест нашлись небольшие лазы — прорехи, образовавшиеся из старых трещин и расширенные тайком шастающими за территорию пионерами. Вот только куда они тут могут ходить? Близлежащий пейзаж, что видел вчера с крыши беседки, не предвещает совершенно ничего интересного, а леса хватает и в самом лагере.

В остальном всё обычное: забор как забор, лес как лес. Видел один — видел все.

* * *

Несостоявшееся здание клубов расположилось практически возле ворот лагеря — по правую руку, наискосок через дорогу от информационного стенда. Будучи заметно больше действующего, внешне оно, тем не менее, аналогично: неопрятная облезлая одноэтажная хибара с решётками на окнах и двускатной жестяной крышей, облицованная штукатуркой и выкрашенная бледно-бледно-голубой известью.

 

Я нырнул в кусты и зашёл за угол, чтобы на время припрятать там ключи. Если верить расписанию на стенде, уже должен начаться тихий час, но всё равно остаётся шанс наткнуться на ту же Славю или кибернетиков, чья обитель находится чуть дальше по дороге и отлично видна отсюда.

Осмотрел дверь: замок на ней только один и по скважине можно безошибочно определить вид ключа. Так что вскоре я уже вернулся, держа в кармане пяток возможных кандидатов. Один из них и пропустил меня в узкий коридорчик с тремя дверьми: направо, налево и прямо. Замки с них сняты, давая беспрепятственный проход в любое помещение. Для верности толкнул ближайшую, убедившись, что она и вправду открыта.

* * *

Спустя минут десять рыжие уже заняли дальнюю комнату и принялись выкладывать из приснопамятного бумажного пакета блистеры с таблетками, сложенные вчетверо газеты, разные баночки и даже неведомо откуда взявшуюся у них ступку с пестиком. Ещё отдельно большую кипу газет принесла Ульяна.

А я тем временем оглядел помещение.

В основном наполнение этой части кладовки составляет немногочисленная мебель. Лишь у одной из стен нашлись кое-какие вещи, свидетельствующие, чем пионеры занимались в «Совёнке» на его заре. За исключением древней пишущей машинки и школьного простенького телескопа — кратностью не сильно больше обыкновенного морского бинокля — досуговый инструментарий довольно неказист: несколько мольбертов, изрядно попользованные краски, целая коробка с клубками разноцветных ниток или пряжи, укрытых куском мутного пожёванного полиэтилена, стопка каких-то журнальчиков да останки гитары — в виде корпуса и ободранного грифа, на котором уже нет ни колков, ни порожков, ни, разумеется, струн.

 

Сквозь грязное, покрытое толстым слоем пыли стекло в комнату робко просачиваются солнечные лучи, освещая довольно большое пространство на полу под окном. Здесь Алиса и разместила всё извлечённое из пакета.

 

— И где же ты взял ключ?

— Где взял, там уж нет, — отбрехался я, не желая вдаваться в подробности или сочинять какое-нибудь враньё. — Говори уже, что делать надо, — шагнул к выложенным на полу предметам.

— А ты рано расслабился. Для тебя, Семён, особое поручение, — проговорила Алиса, подпустив в голос важности, явно передразнивая вожатую, — раз такой находчивый, значит не составит труда добыть ещё и серу с селитрой, и фольгу.

— Что ж ты раньше-то не сказала…

— Так не спрашивал. Тем паче мы думали, что ты ещё до того облажаешься, — с безмятежной язвительностью заявила Двачевская.

Я равнодушно проигнорировал очередную шпильку.

— И где всё это можно найти?

— Понятия не имею, — Алиса уставилась на меня с искренним удивлением. — На складе, наверное. Селитра так уж точно.

— Серу я видела у очкариков в клубе, когда искала там в кладовке… — Ульяна осеклась, так и не договорив, что она хотела у них найти, — в баночке, жёлтая такая, с надписью.

— А фольга? — прибавил я без особых надежд на вразумительный ответ.

Рыжие синхронно пожали плечами.

— Блестяще. Хотя… — меня неожиданно осенило, — где драмкружок раньше был?

— Да кто ж его знает… — Алиса упёрла руки в бока и наклонила голову, будто вспоминая, — наверное, у Мику, в музыкалке то бишь.

— Ну, началось, — я тяжко вздохнул, — целый, мать его, квест… ладно. Вот, ключ возьмите, запритесь на всякий случай. Как приду — в окно постучу.

— Секретным стуком! — подхватила Ульяна.

— Иди в баню, мелкая.

Увернувшись от полетевшей в меня пыльной тряпки, поспешил на выход — добывать заказанное Алисой. Рыжие всё же втянули меня в свои делишки.

* * *

Забрав из кустов связку, выбрался на аллею с намерением по-быстрому пересечь её и унести ключи домой. Напрягает, конечно, что приходится таскаться с ними, как неприкаянному, но и бросать где попало тоже не вариант. Вот и перекладываю теперь с места на место.

 

На пороге кружка кибернетики появился Электроник с ручной механической дрелью и дерматиновым портмоне для инструментов.

— Взял? — обратился он к Шурику, вышедшему следом.

— Я думал, ты взял…

— У меня только вот, — Сыроежкин поднял руку с дрелью.

— Тьфу… сейчас.

Очкарик исчез в проёме.

— Далеко собрались? — как можно более безразлично поинтересовался я.

— Ай… — Электроник махнул рукой, — вешалки для одежды надо в душевых сделать. Вчера там, прикинь, какая-то гадюка ключи у Славки свистнула.

— Вот… сволочи!

Я покачал головой, изо всех сил стараясь сдержать улыбку и медленно заводя руку с пакетом за спину.

— Такие дела, — посетовал он. — Весь вечер вожатые с начальством на ушах стояли, говорят, даже по домикам шарили.

— Нашли хоть?

Сыроежкин пожал плечами.

— Не знаю.

На крыльце снова появился Шурик, держа в руках тряпичный мешочек цвета хаки. Приветственно кивнул мне. Кивнув ему в ответ, я споро отправился по дорожке налево, будто бы к себе домой. Отойдя на пяток шагов, завернул в кусты, откуда и проводил удаляющихся по аллее кибернетиков, всё ещё не в силах поверить своему неожиданному везению.

 

Замок на их двери оказался таким же, как и на предыдущей. Один из заготовленных в кармане ключей должен подойти.

Таким образом, очень скоро попал к ним чулан, где, как сказала Ульяна, должна быть сера. В глаза сразу бросились допотопный телевизор «Радуга» с дутым кинескопом и видеомагнитофон, стоящие на столе. Но времени на осмотр достопримечательностей нет: я быстро пробежался взглядом по комнате и подошёл к шкафу, хранящему ёмкости с различным содержимым. Среди прочего сразу нашлась криво надписанная фломастером литровая стеклянная банка, на две трети заполненная ярко-жёлтым слабо поблескивающим песочком.

«Блин, а сколько им надо-то?»

Почесав репу, плюнул и набил серой оба кармана шорт — всё равно больше её негде нести. Остаётся только надеяться, что она там не прореагирует со мной, образовав сульфид Семёна… или сульфат. По химии у меня всегда был заслуженный трояк, и я ни разу не уверен, что по дороге в домик не случится чего-нибудь дурного. Подобные вещества пробуждают во мне суеверный страх, ассоциируясь с чем-то очень опасным, до чего нежелательно даже дотрагиваться руками.

Спешно осмотрев из окон подступы к клубу, выскочил на улицу, запер дверь и очень быстро, почти бегом, направился к себе.

 

К счастью, экологической катастрофы удалось избежать. Вся сера сразу перекочевала в пакет, удачно нашедшийся в сумке. На ткани вывернутых карманов от неё не осталось и следа. Убрав все компрометирующие вещи за шкаф, отправился на склад. Так и не придумав ничего внятного, решил, что просто попрошу селитру для клумб. Божий одуванчик, обитающий там, наверняка уже через пару часов совершенно забудет меня, потерявшись в своём Альцгеймервилле.

* * *

До места добрался без приключений. Внутри же, к моему удивлению, никого не нашёл.

— Есть кто? — позвал я.

Ноль реакции.

«Неужели опять везение? Что-то совсем на меня не похоже».

 

Помявшись с минуту, отважился зайти на территорию кастелянши. Или, наверное, правильно назвать её завхозом? Неважно, в общем.

Сразу за дверью, соединяющей конторку с самим складом, стоят в несколько рядов стеллажи, заканчивающиеся пандусом с поддонами. Хоть население «Совёнка» и невелико, хранилище под его нужды выглядит поистине огромным. Где тут что искать, ума не приложу.

Побродив некоторое время между стеллажей, вышел на пандус. Здесь только продукты: коробки с консервами, мешки, пластиковые и сетчатые железные ящики с бутылками. В глубине, где заканчиваются стеллажи и поддоны, отдельный тщательно завешенный закуток. После довольно длительного осмотра не обнаружил в нём ничего, кроме постельного белья, формы и обуви.

 

И на этом моя удача приказала долго жить: вынырнув из-за шторы, нос к носу столкнулся с бабулей.

— Кто таков? — проскрежетала она, удивлённо подняв брови.

— Я э-э… — под пронизывающим колючим взглядом кастелянши из головы мгновенно выдуло все человеческие слова, — драсте…

Показав зачем-то пальцем в сторону продуктового отдела, глупо захлопал глазами. Бабка нахмурилась и недовольно выставила нижнюю губу.

— Язык проглотил? Чаво шляшси без спросу?

— Нет, — выпалил я невпопад.

— Так бы сразу и сказал, а то бухтит чевота под нос, как самовар. Что ли по делу прибыл? Так мешки твои не тут, шагай за мной.

— В смысле?

Ничего не ответив, она пошаркала обратно к пандусу, и мне пришлось плестись следом. Кастелянша вывела меня к белым мешкам и, встав рядом, заскрипела:

— Ну, вот, орёл, работёнка твоя — на кухню снести надо, — бабка, не глядя тыкая пальцем в поддоны, раздала указания: — Муки — пять, сахару — три. Не перепутай.

«Какие пять, какие три, что не перепутать, какого ваще хрена?»

Она внимательно уставилась в ожидании.

— Ну, что замер опять?

В мозгу, наконец, провернулись шестерёнки, и до меня дошло, что кастелянша говорит об очередном задании, по поводу которого кто-то из пионеров должен был явиться сюда. Смирившись с тем, что, как всегда, вляпался в историю, я с тоской оглядел наваленные на поддонах пятидесятикилограммовые мешки.

— Мне их на спине тащить?

— Можешь тачку взять, коль не дюжишь.

Кастелянша показала пальцем на знакомое по утренним приключениям приспособление, уже стоящее внутри у ворот.

— Она же грязная вся, а тут продукты…

— Ну и пёс бы с ними, — бабка махнула рукой и поползла на своё рабочее место. — Оно же в мешках… ну попадут три пылинки, ничего вам не будет. Больше грязи — ширше морды. Мы в детстве не такое ещё лопали, и ноги как-то носют до сих пор. Изнеженное поколение, вот бы вас в землянки, да отваром из корешков попотчевать, от которого, акромя отрыжки, никакой пользы…

Усевшись за стол и нацепив очки, кастелянша принялась выискивать что-то среди журналов и тетрадей, попутно рассказывая, через какие лишения несла её жизнь-жестянка, и какое нынче слабое поколение растёт, избалованное заботой и трёхразовым питанием с полдником. Короче говоря, обыкновенный поток сознания выживающего из ума старичка о том, что раньше и трава зеленее, и небо чище, и вообще…

 

Не слушая причитания кастелянши, принялся за внезапно свалившееся на меня поручение. С другой стороны, это и на руку — есть возможность в спокойной обстановке осмотреть всё, пока бабка предаётся ностальгическим бредням. Лишь бы сейчас не пришёл тот, кому на самом деле поручено это задание.

Я спустился с пандуса. Перевернул тачку вверх дном и постучал пяткой, сбивая и вытряхивая из кузова совсем уж откровенную грязь. Получилось довольно сносно. Затем подкатил её к нужному месту, влез обратно и начал аккуратно подтаскивать первый мешок к краю, стараясь не посадить его на один из гвоздей, шляпки которых в обилии торчат из поддонов, устилающих пол.

Неспешно проделывая всё это, украдкой оглядел окрестности, но ничего примечательного на глаза не попалось. Проблема усугубляется ещё и тем, что я понятия не имею, что ищу — мешок, коробку, ящик… и как она вообще выглядит, эта селитра. В памяти лишь маячит что-то про связь её с садоводством и огородничеством.

 

Как ни старался тянуть время, первый мешок таки попал в кузов тачки. Ну ничего, впереди ещё семь штук, успею осмотреться получше.

 

Добравшись до служебного входа на кухню, расположенного с обратной стороны здания столовой, нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине коротко тренькнуло. Дверь очень быстро открыла округлая дородная женщина в белом халате и колпаке.

— Здравствуй, пионер, проходи, — она широко улыбнулась, от чего глаза на румяном лице превратились в маленькие щёлочки. — Сахарок привёз?

— Муку, — прокряхтел я, перекатывая колесо через порожек. — Сахар тоже будет.

— Какой молодец, и всё один! А то эти вечно бандой прибегут, да ещё потом галдят, конфеты канючат, — пожаловалась повариха, показывая в угол помещения, где на полу тоже лежат несколько поддонов. — Ты дверь подопри кирпичиком, чтоб не закрывалась, а как закончишь, я работу твою приму.

Понуро кивнув, принялся выгружать мешок из тачки.

 

По возвращении в склад увидел справа от ворот отдел из небольших стеллажей, не замеченный ранее с продуктового пандуса, потому что тот находится по другую сторону и по диагонали от него. Зато его прекрасно видно при входе… и при выходе тоже, если смотреть не под ноги, а по сторонам. Внимание же моё привлекли лейки, лопаты и прочий садовый инвентарь, а также раскрытые мешки на нижних полках.

Я резко воодушевился своей находкой. Воспользовавшись тем, что из конторки этот угол не просматривается, быстро вскарабкался наверх. На каждом мешке пришита небольшая заводская бирка. По одной из них я и смог опознать селитру — россыпь маленьких гранул непонятного, то ли светло-серого, то ли буроватого цвета. Схватив с полу пустой мешок, щедро наполнил его при помощи валяющегося тут же совка. Завязал и, убедившись, что кастелянши на пути до сих пор нет, сбросил на дно тачки.

 

Следующий мешок с мукой очень своевременно накрыл собой селитру, когда бабка вырулила из-за стеллажей.

— Ну, как оно, сделал или чего?

— Да вы шутите, второй мешок только.

Кастелянша покачала головой.

— Каши мало ешь. Хиленький совсем, тош-ший, как сопля.

«Где-то я такое уже слышал».

— Это не ваша внучка тут рыжая в первом отряде?

— Господь упаси, у меня внуки уж сами мальцов нянчат. У старшого уж трое, у среднего один пока и у младшего тоже один… одна — дочка, правнучка моя, сталбыть…

— Поздравляю, — буркнул я и спрыгнул с пандуса, чтобы увезти мешок.

Не хватало только слушать истории про её огромное семейство… кошмар, она, похоже, ещё царя живым застала. И чего на пенсии дома не сидится карге? Пекла бы пирожки своим правнукам и носки вязала — на такой табун-то, небось, не напасёшься их.

 

Проезжая за зданием склада, вывалил из тачки муку и швырнул селитру в высокую траву в нескольких метрах от стены.

Дело сделано.

 

Дальше торопился изо всех сил, и эта безумная гонка с мешками совершенно вышибла из меня дух. Даже повариха прониклась моим жалким побитым видом и отвалила, в награду с барских щедрот, бутылку газировки, чему несказанно обрадовался.

* * *

Не знаю, как с серой, а вот с селитрой точно переборщил — навалил в панике килограммов пять, не меньше. И теперь надо её как-то перетащить к домику. Благо тихий час, и пионеры, занятые своими делами, не шастают толпами туда-сюда по лагерю.

Тщательно выбрав момент, когда ни рядом на площади, ни на соседних дорожках не будет ни одного человека, переместил свою ношу от медпункта — под стенами которого всё это время занимал выжидательную позицию, прикидываясь культурно отдыхающим пионером — вдоль дороги до пролеска, соединяющего её с моей улицей. Там, по уже знакомой тропинке, прошёл почти до жилища вожатой и свернул направо, чтобы обогнуть весь ряд домиков через заросли вне возможного поля зрения Ольги Дмитриевны.

 

Селитру спрятал в нише под окном своего домика и наспех забросал сорванной полынью.

Теперь осталось добыть фольгу. Это представляется довольно простым делом при условии, что она окажется в бывшем драмкружке. На такую мысль натолкнул самодельный реквизит из-под сцены, при создании которого она была обильно использована. Раз саму фольгу я в чулане не видел, значит, должна быть там, где всё это хранилось, когда было в ходу. Выглядит вполне логично.

На крайний случай, остаётся вариант пойти на помойку и ободрать фольгу с того, что там есть.

* * *

Пережёвывая эти размышления, добрался до музыкального клуба. Из-за двери доносятся звуки неизвестной мелодии, извлекаемой из рояля. Похоже, девочка-оркестр целиком и полностью поглощена своими делами. Это хорошо.

Однако, заглянув в дальнее от двери окно, принадлежащее подсобке, совершенно ничего не смог разглядеть из-за тюля. Толкнул раму — закрыто. Обошёл с двух других сторон — тоже.

 

«Нужно, чтобы Мику вышла на улицу хотя бы на минутку», — я глянул под ноги: наверное, в реальности такие киношные штуки не очень прокатывают… впрочем, ещё несколько дней назад я был абсолютно уверен, что в реальности невозможно уехать в прошлое на обычном автобусе… по крайней мере, покуда он не разгонится до восьмидесяти восьми миль в час. Почему бы не попробовать и это?

Подняв с земли несколько камешков, запулил один из них в стекло. Никакого эффекта это не возымело, рояль всё так же продолжил играть. Тогда использовал камешек покрупнее. Потом ещё один, придав броску больше силы. На этот раз звук получился достаточно громким, чтобы отвлечь Мику от игры. Избегая быть замеченным, я вжался в стену и пошёл вдоль неё обратно к веранде.

Шебутная японка не подвела: очень скоро, движимая любопытством, она выскочила наружу, о чём сообщил стук каблучков по доскам настила. Выждав ещё несколько секунд, пока Мику свернёт за угол, ринулся внутрь и нырнул в подсобку.

Вот где точно не помешало бы прибраться, а заодно выписать заведующей профилактического пенделя. Это ж надо умудриться устроить такой неописуемый бардак на площади в какие-то десять квадратных метров! Я, конечно, тоже отнюдь не чистюля, но даже у меня в квартире порядка больше.

Вся мебель, какая тут имеется, стоит как попало, повсюду на ней расставлены коробки с проводами, кассетами, нотными тетрадями и хрен пойми чем ещё. Прямо поперёк комнату перегораживает длинная вешалка на колёсиках с несколькими костюмами. По полу разбросаны грампластинки в конвертах… или просто пустые конверты, проверять это я не стал. По углам ютятся немногочисленные музыкальные инструменты, насколько могу судить, не очень рабочие, с отсутствующими деталями. Даже книги в единственном книжном шкафу стоят не как полагается, а громоздятся неровными стопками. Просто форменный ад перфекциониста на каждом шагу.

Фольга здесь, если и обитает, может находиться совершенно где угодно.

Я поочерёдно выдвинул ящики письменного стола: лишь непонятно откуда взявшийся тут пакетик с семенами лука-порея, и более ничего. Следом обшарил тумбочку и пошёл дальше вдоль стены по часовой стрелке.

 

Минут через двадцать поисков, когда находился в дальнем конце подсобки и уже почти отчаялся, мои поиски неожиданно увенчались успехом: тощий рулончик пищевой фольги нашёлся среди швейных наборов и мотков всяких ленточек и тесёмок.

 

Позади по полу стукнули каблуки.

— А что ты тут делаешь, Сенечка?

«Теперь точно попался!»

Меня резко прошиб пот. Нервно сглотнул и, старательно пряча фольгу за спиной, повернулся к Мику, стоящей в другом конце комнаты у двери.

— Да вот… ключ! — с облегчением чуть ли не выкрикнул я, вспомнив, что так и не вернул его. — Принёс, а тебя не было — пошёл искать.

— На антресолях?

Я глупо улыбнулся.

— Ну, не то чтобы…

— Или решил тайком от всех костюм себе на дискотеку сшить?

— Почти угадала, — ещё сильнее натянул улыбку, судорожно соображая, чего бы соврать.

— Хватит изворачиваться! — воскликнула Мику, практически срываясь на крик, а лицо её неожиданно приобрело хмурый вид. — Неужели ты такого плохого мнения обо мне… Сенечка. Я, может, и произвожу впечатление легкомысленной девочки-припевочки, но я же не совсем дура!

Она развернулась и, хлопнув дверью, выбежала из подсобки.

 

Я вышел в основное помещение клуба, где увидел Мику сидящей в одном из кресел амфитеатра и тихонько плачущей. Ну и дела… теперь ещё до слёз довёл человека. И кого — нашу никогда не унывающую болтушку. Это у меня определённо талантище — хоть в чём-то преуспел по жизни.

— Мику, ты чего?

— Ничего, — она шмыгнула носом и отвернулась.

Вид Мику вверг меня в смятение. Я и так-то не особо умею обращаться с людьми в таких ситуациях, а тут ещё и вся эта дурацкая история… вроде как виноват, а в чём — толком не знаю.

«Вот и что теперь с ней делать?»

Пока тупил, пытаясь решить, уйти мне или попробовать её успокоить, она заговорила сама:

— Не обращай внимания, уходи.

Сперва с облегчением сделал несколько шагов к двери, но пройти до конца так и не смог, остановился.

— Да как я уйду, ты же из-за меня…

— Не из-за тебя. Просто накопилось.

— Расскажешь?

— Не хочу.

— Чтобы ты, и не хотела что-то рассказать?

Я присел через одно кресло от неё.

— Вот, и ты тоже видишь во мне только глупую пустышку с языком без костей. Я сюда ехала отдыхать, общаться, заводить новые знакомства, играть музыку для всех, а получается, что сижу тут как монашка целыми днями и жду сама не знаю чего.

— Так не сиди, тебя ведь не заставляют.

— Вы же все разбегаетесь, как от прокажённой, стоит лишь мне появиться! Приходите, только когда что-то надо от меня или… от моей подсобки. Где мне ещё сидеть?

— Если это камень в мой огород, то не обессудь, но я вообще в первый день отсюда хотел домой сбежать. Наверняка ты в курсе. Так что на мою реакцию обращать внимания не стоит. Я не склонен сходиться с людьми…

— И всё же в домике не заперся, общаешься хотя бы с Алисой.

— Да уж, общаюсь. Если так можно назвать её издевательства надо мной.

— Пускай бы уже хоть так, я даже для этого никому не нужна.

— Не знаю, что тебе ответить…

Советчик из меня в таких делах, прямо скажем, неважный, но всё равно попытался сгладить разговор:

— Зато ты не стесняешься быть собой, это дорогого стоит; и ещё ты немного необычная даже по меркам моего… кхм, в общем, люди не всегда готовы принять тех, кто кажется им странным.

— И не говори…

— Разбегаются — ну и пусть, но они же не могут совсем запретить тебе бывать в лагере. Просто старайся меньше зацикливаться и, не сочти за грубость, но тебя правда иногда нелегко вытерпеть, — я неуклюже выдавил из себя что-то вроде примирительной улыбки.

Насчёт «иногда», конечно, здорово покривил душой. Как по мне, Мику совершенно невыносима в этом своём режиме берсерка.

 

То ли она такая отходчивая, то ли разговор подействовал, но в результате Мику малость успокоилась и, достав платочек, привела себя в порядок.

— Что искал-то, может, скажешь?

— Ничего особенного, — я показал рулон.

— Пф-ф… и всё? А конспирации зато сколько, будто инструменты выкрасть хотел. Пришёл бы и сказал прямо, я вроде бы не давала поводов так со мной обращаться. Уж если доверила Алисе гитару с усилителем, то эту ерунду и подавно отдала бы.

— Извини, просто не хотел, чтобы кто-то узнал…

— Понятно. Не волнуйся, в это трудно поверить, но я умею хранить секреты.

— Спасибо. Ну, я пойду, да?

— Как хочешь, — Мику равнодушно дёрнула плечом.

Я тихонько вышел на улицу, весь в смешанных чувствах. «Совёнок» очередной раз в мгновение ока сумел перевернуть всё в голове вверх дном.

* * *

Сложив свою добычу вместе с селитрой, окольными путями, не выходя на дорожки и тропинки, поволок мешок в кладовку к рыжим.

 

Двачевская сидела в комнате одна, без Ульяны, отправившейся, по её словам, складировать уже изготовленный арсенал в укромном местечке.

— Ну ты даёшь! — Алиса весело рассмеялась, увидев, сколько я всего принёс. — Теракт, что ли, запланировал? Тут на все три смены хватит, чтобы каждую неделю мастерить что-нибудь.

— Откуда ж я знал, ты не сказала, сколько надо.

— Да пофиг, уже всё равно не успеваем больше ничего.

— Хочешь сказать, я зря два часа метался по лагерю как в попу ужаленный?

— Почему же, не зря, — Алиса забрала мешок и сложила под один из столов. — И это тоже пока у меня побудет, — она показала ключ и хитро прищурила глаз, — что-то мне подсказывает — тебе не обязательно его возвращать.

Похоже, мной опять коварно попользовались.

«Их что сюда, из школы юных манипуляторш понабрали?»

— Остальное полежит здесь, — она аккуратно уложила пакет в короб радиатора под окном. — Теперь уходим, тихий час почти кончился.

 

Мы вышли из кладовки, Алиса заперла дверь и, не оборачиваясь, отправилась за здание, а мне ничего не осталось, кроме как поволочиться следом. Вскоре пришли к туалету типа «сортир» — ими оборудована вся территория лагеря — миновали его и, протиснувшись через колючие кусты, похожие на шиповник, оказались на крохотном пятачке с лежащим посреди поваленным стволом дерева.

Алиса уселась на бревно и, наклонившись вбок, пошарила под ним. Выудила мягкую пачку «Нашей марки», закурила и протянула мне.

— Будешь?

Я подумал, что это поможет немного расслабиться и унять подкатившее в преддверии моей затеи волнение. Вторая сигарета в «Совёнке» пошла много легче, уже не так беспощадно раздирая глотку. Но пьянящий эффект никотина по-прежнему никуда не делся.

— Это, конечно, не твой заграничный «Че-как-его-там», зато у меня их гораздо больше одной, — она ехидно подмигнула мне.

— Да я и не задумывался об этом, бросаю.

— Не рановато? — Алиса широко улыбнулась.

— В самый раз.

Она пожала плечами и убрала пачку обратно в тайник.

— Ты, кстати, не рассказал, что хочешь делать.

— Тебе это так интересно?

— Не особо… просто я и сама как бы в деле.

— Долгая история. Если коротко, мне нужно кое-что выяснить в администрации.

— Навряд ли я хочу знать подробности, но что знаю точно: крепко озвездюлиться на этом — как два пальца.

— Не спорю… кстати, я тут подумал: вам надо какое-нибудь прикрытие организовать.

— Зачем?

— Затем, что не хочу, чтобы из-за меня вас наказали или, чего доброго, выгнали.

— А если выгонят тебя?

— Переживу.

Алиса с любопытством посмотрела на меня.

— Допустим… и?

— Вам надо заранее быть наказанными.

— Долго думал, гений?

— Звучит глупо, но ты послушай: если вожатая будет считать, что вы заняты работой и вообще «эмоционально подавлены наказанием», — я изобразил в воздухе кавычки, — то вас не станут подозревать, не в первую очередь хотя бы. Виновных станут искать среди других пионеров… и, разумеется, не найдут.

— Так ведь нас могут и под домашний арест посадить или просто без вечернего досуга оставить. Что тогда?

— Домашний арест тоже на руку. А вот если второе, то да, будет не очень. Но попробовать стоит, потому что за дымовуху в администрации вы точно так легко не отделаетесь.

Алиса посидела некоторое время, задумавшись и теребя фильтр сигареты.

— Хотя лично меня лишение досуга ни капли не расстроит. Насчёт Ули не знаю.

— Что ты там не знаешь? — донеслось сбоку из-за куста. — Куда ты, туда и я!

Ульяна выскочила на полянку и подбоченилась, оглядывая нас.

— Опять ты уши греешь, когда старшие разговаривают, — деланно серьёзным тоном отчитала её Алиса.

— Опять ты курением подаёшь мне плохой пример, — передразнила мелкая.

Рыжая затушила окурок, прикопала его мыском сандалии и поднялась.

— Значит, решили, — достала из кармана несколько мятных карамелек, бросила пару мне. — А что делать-то будем, чтоб наказали?

— Ты меня спрашиваешь? — я не удержался от улыбки.

— Не знаю, мне как-то не доводилось нарываться специально… тем более, нам ведь вместе с Улей надо попасть под раздачу.

— Придумаем что-нибудь!

Мелкая заговорщицки подмигнула нам и припустила в столовую — как раз в этот момент загудел полдничный горн.

* * *

На полдник дали овсяное печенье с молоком. И я, кажется, догадываюсь, из чего это печенье приготовлено. Не мытьём, так катаньем повара всё же скормили пионерам ненавистную овсянку с завтрака. Должен признать, в таком виде она и мне нравится гораздо больше, что уж говорить о малышне, охочей до сладостей.

 

Но именно Ульяна, известная своей страстью к сладкому, есть не спешит. Сидит молча, мусоля половинку печенья и поглядывая на двери столовой.

Я же в это время погрузился в свои мысли, тупо упершись взглядом в тарелку с полдником. Миновала лишь половина дня, а я уже измотан и выжат, как лимон. Лень и апатия, сидевшие всё это время на задворках, пользуясь возникшей передышкой, принялись подтачивать моё рвение овладеть ответами. Утренние события кажутся уже настолько далёкими и незначительными, что я на полном серьёзе допустил мысль отменить намеченное. Примерно так это у меня и происходит обычно во всём — сперва горю энтузиазмом и чувствую в себе силы свернуть горы, а потом…

 

А что потом — додумать не успел, потому что из компании такого умного интеллигентного человека меня беспардонно выдернул громкий возмущённый возглас Ульяны:

— Ах ты так, получай! — и с этими словами неожиданно плеснула Алисе прямо в лицо молоком.

Та на секунду опешила — надо сказать, и я тоже — быстро заморгала в непонятках от произошедшего, но очень скоро на её лице нарисовалась целая палитра эмоций, среди которых преобладает нешуточный гнев. Мелкая захохотала на всю столовую, видя эту картину. На нас тут же стали оборачиваться пионеры, кто-то и вовсе замер, не дойдя до стола, с интересом наблюдая за перебранкой.

— Я ж тебя на улицу ночевать выгоню, пакость мелкая, — процедила Двачевская, смахивая рукой с подбородка молоко.

Промокнув лицо концами галстука, Алиса незамедлительно вернула ей должок. Ульяна резко стихла и сразу закашлялась от попавшего в раскрытый рот молока.

— Вы чего, прекратите немедленно!

Возле нашего столика внезапно, как из-под земли, материализовалась Славя с полдником в руках. А Ульяна тем временем разошлась и, пока смотрел на активистку, облила за компанию и меня — моим же молоком. Благо я расположился к ней вполоборота, и мне досталось не очень сильно.

— Ульянка! Вожатую твою сейчас позову! — крикнула Славя.

— Схипнула отсюда, — бросила Алиса через плечо.

— Столовая — не место…

— Ну, сама напросилась.

Двачевская неспешно встала, развернулась к активистке и забрала у неё стакан. Подняла его над головой растерявшейся от неожиданности Слави и медленно вылила молоко.

— Всю смену хотела что-нибудь такое сделать.

Славя, окончательно утратив дар речи, как рыбка несколько раз шлёпнула губами, с неописуемым удивлением глядя на Алису широко распахнутыми глазами. Молоко потекло по прилипшей ко лбу чёлке, задерживаясь в набрякших бровях, заструилось с висков по щекам на подбородок, откуда полилось на галстук, оставляя белёсые разводы. На носу повисла дрожащая белая капелька.

По залу столовой прокатился возбуждённый ропот. Кто-то засмеялся, а несколько вожатых, заметив нарушаемые беспорядки, угрожающе двинулись к нам, лавируя между столами.

Алиса взяла с тарелки печеньку, надкусила и поставила на её место пустой стакан. Показала поднятый большой палец, выдав заключение:

— Красавица, — и с блаженной улыбочкой вернулась за стол.

 

— Двачевская! — к нам откуда ни возьмись подлетела Ольга Дмитриевна. — Рыкова! Персунов!

— Да я-то ни при чём, меня…

— Молчать! — взревела вожатая и шумно втянула воздух; в столовой резко наступила гробовая тишина, не нарушаемая даже работниками кухни. — Оба трое ко мне в домик!

— Но… — ещё раз попытался возразить я.

— Бегом, я сказала! — Ольга Дмитриевна метнула в меня уничтожающий взгляд. — Устинова, форму прачке не сдавай, я уже знаю, кто её будет сегодня стирать!

Славя смахнула с носа капельку и коротко кивнула.

Ольга Дмитриевна нервным движением бросила на стол панамку. Постояла секунду, снова схватила, повернулась к нам и, безжалостно теребя в руках несчастный головной убор, принялась злобно буравить нас глазами, поочерёдно переводя взгляд с одного на другого.

Алиса и Ульяна, стоя по обе стороны, с каменными лицами понуро уставились на жёлто-зелёный половичок. А я в недоумении поглядел на вожатую, не понимая, зачем меня сюда пригнали.

 

Наконец Ольга Дмитриевна нарушила тягостную тишину:

— Да что с вами такое! Нет, ну вы точно смерти моей хотите! Особенно ты, Двачевская!

— А я-то чо, пусть эта не лезет в следующий раз, я её не звала, — прогудела она, хмуро зыркая исподлобья.

— Не «эта», а Славяна. Уважай товарищей, а ещё лучше пример бери.

Алиса не удержалась и прыснула.

— Щас, ага…

— Так, хватит препираться со мной, я тебе не подружка! Или ты тут перед остальными выпендриваешься? Может, мне при них вспомнить твои менее героические эпизоды?

Вместо ответа рыжая только скрипнула зубами и засопела.

— То-то и оно, — подвела черту вожатая.

Ольга Дмитриевна села за стол, залпом допила остатки чая из стакана и, облокотившись на столешницу, устало окинула нас взглядом.

— Ну, кто начнёт? Что случилось, зачем вы испортили продукты? Государство огромные деньги тратит и повара стараются, чтобы вам бесплатно подать этот стакан молока, а вы… Зачем ты Славяну облила, Алиса?

— Сказала же, она первая… — забубнила рыжая.

— Да мне всё равно, кто первый, — перебила вожатая. — Отвечай за себя, Алиса!

Алиса скрестила руки и замолчала. К нам зашла Славя, уже переодетая в тёмно-синий летний комбинезон.

— А, вот и ты… — отозвалась Ольга Дмитриевна. — Алиса, забери у Славяны форму. Чтобы выстирала всё и вернула. С извинениями!

Та снова шумно засопела, выхватила у Слави из рук белый узелок с торчащим краем юбки и так же молча продолжила изучать рисунок коврика на полу.

— Ольга Дмитриевна… — осторожно вмешалась Славя, — а Семён-то ничего не делал, я там с самого начала была и видела.

Вожатая, после недолгой паузы, неожиданно легко смилостивилась:

— Хм, если так, Семён, можешь идти. Но утреннее наказание, разумеется, не отменяю! И в порядок себя приведи, не забудь.

— Хорошо, — буркнул я и незамедлительно вывалился из душного помещения на улицу.

Облегчённо выдохнув, осмотрелся, куда бы примоститься в ожидании своих «подельниц». Взгляд упал на полосатый бело-голубой шезлонг: местечко под сенью развесистой пахучей сирени такое уютное, уединённое, так и манит… одним словом, я не удержался.

Заложил руки за голову и отрешённо прикрыл глаза. Вверху жужжат пчёлы и мушки, облюбовавшие сирень в качестве своих кормовых угодий. Неподалёку щебечут птички. А палящее солнце, как ни старается, не может достать меня тут, в тени.

Из домика доносится, сливающийся с гудением пчёл, еле различимый гул голосов — в основном Ольги Дмитриевны, но ни одного слова толком разобрать не получается. Судя по изредка вспыхивающим пафосным интонациям и тщательно чеканящимся отдельным фразам, вожатая здорово насела на девчонок и решила прочесть им никак не меньше, чем целую лекцию о том, как подобает вести себя прилежным пионерам.

* * *

Из-за двери выскочила Славя. Глянула быстро и, ничего не сказав, удалилась. Следом появились рыжие.

— Ну как прошло? — спросил я.

— Как-как… — проворчала Алиса, — весь мозг прокомпостировала с этим дурацким молоком. Вставай, уходим.

Мы втроём выдвинулись до их домика, чтобы они переоделись.

— Эта вон влезла, — Алиса кивнула в спину Слави, идущей поодаль впереди, — сказала, что у тебя как раз наряд на троих. Ну, Панамка и прикрепила нас к тебе.

— Так хорошо же, нам того и надо было, разве нет?

— Лиска негодует, что ей придётся всю форму выстирать, а потом ещё и со Славей идти мириться, — радостно улыбаясь, пояснила Ульяна.

— А ты!.. — Двачевская недовольно посмотрела на подружку. — Могла бы и предупредить в столовой.

— Тогда было бы не так весело. Ты бы видела своё лицо, такая умора, закачаешься!

— Я б лучше на твоё лицо посмотрела после того, как двинула тебе в лобешник.

— Драться нечестно — я же меньше!

— Вот уж кому, но не тебе заикаться о честности! — возмутилась Алиса.

— Вы ещё давайте поругайтесь опять, — встрял я.

— Помолчал бы, великий комбинатор, блин! А то мне ведь и по твоему случаю есть что вспомнить, — ответила Двачевская.

Она взбежала по ступенькам и скрылась за дверью с вывешенным внутри «Весёлым Роджером» во всё стекло. Следом поспешила Ульяна, и в домике зазвучал их энергичный спор.

 

Я развалился на достопамятной лавочке, где позапрошлым вечером Алиса накормила меня булочкой с горчицей. Небрежно брошенная мной пустая пирамидка из-под кефира всё так же валяется рядом в траве. Поднял её и бросил в урну с другой стороны лавки.

Вскоре предо мной возникли рыжие: Ульяна, переодетая в свою «Сэсээрку», и Алиса в спортивных шортах и простой футболке. С собой она принесла три узелка с формой и пластиковую мыльницу.

— Даже не мечтай, — отрезала Двачевская, заметив мой интерес к ним, — своё тряпьё будешь сам стирать.

— Ой, уже и помечтать нельзя, — я поднялся на ноги. — Идём?

— Сначала надо забрать остальные вещи из кладовки.

 

Когда мы вышли на аллею, выяснилось, что это место стало гораздо оживлённее: двое кибернетиков, окружённые жиденькой толпой из пионеров помладше, прямо на пороге клубов возятся с непонятной чёрно-оранжевой кубической вундервафлей. Рядом на земле стоит коробка с видеокассетами и кабелями, а также уже знакомым мне видиком.

Мы подождали пару минут, наблюдая за столпотворением. Наконец, они вдвоём ухватились за ручку диковинного аппарата и с заметным усилием подняли его. Судя по нарисовавшемуся на лицах напряжению, хрень эта явно не из лёгких. Протащив её таким макаром несколько метров, кибернетики опустили свою ношу обратно на землю. Шурик пошёл назад к коробке, а Электроник остался стоять, разминая руки широкими взмахами.

— Доходяги.

Алиса недовольно выдохнула и потянула меня за рукав прочь с дорожки.

— Куда мы идём, нам ведь надо в кладовку?

— Не тупи. Видел же там этих двоих, они так до второго пришествия будут свой проектор тащить.

— Ну и как мы?..

— Смотри и учись, щегол.

Алиса всучила мне узелки с формой и мыльницу, потеснила Ульянку от окна и толкнула раму. Та бесшумно открылась. Привстав на носочек одной ноги, Алиса запустила руку в прореху решётки и принялась нашаривать внутри, постепенно всё сильнее вытягиваясь в струнку.

— Подсади, — коротко сказала она, не оборачиваясь.

Я поколебался, размышляя, как бы это сделать. Наклонился, чтобы подхватить её в коленях и приподнять.

— Подсади, говорю, а не за ляжки меня лапай! — возмутилась Алиса и отпрянула.

Ульяна засмеялась, а я, покраснев, возмутился в ответ:

— Так ты объясни, как.

— Просто на корточки сядь рядом, а когда скажу — поднимешь вверх.

Я безропотно выполнил требование. Алиса шагнула обратно к окну, встала коленом на моё плечо и дала отмашку:

— Ну!

 

Так мы сообща добыли пакет из недр кладовки. Алиса тут же вручила его Ульяне со словами:

— Неси к администрации, только не спались.

— Опять всё самое сложное на мне, — скуксилась мелкая.

— Можешь тогда вместо меня пойти стирать форму.

— Фигушки, — ответила Ульяна и подалась прочь. — Только не долго давайте, буду на площади ждать.

Алиса двумя руками плотно затворила окно, а я протянул ей узелки и мыльницу. Она удивлённо посмотрела сначала на них, потом на меня, и, приподняв бровь, лукаво проворковала:

— Нет бы поухаживать за девушкой, помочь ей вещи донести…

Развернулась и неспешно пошагала, оставив меня стоять в полном недоумении.

«То злится, то издевается, то вдруг кокетничает на ровном месте».

— Эк тебя штормит-то, мать…

— А?

— Бэ… погода хорошая, говорю.

 

Возле умывальников мы стали единственными посетителями.

— Предлагаю разделить поровну, — заявила Алиса, — я стираю моё и Улькино, а ты своё и выскочки.

— Хренушки, рыжая, — я бросил форму в раковину и демонстративно отошёл к дальнему краю. — Давай, не переломишься, и так достаточно сегодня поездила на мне.

Зачерпнул тёплую воду из-под крана и стал умываться, расправляя мокрыми руками слипшиеся от молока пряди волос. Алиса сказала что-то, судя по интонации, не очень доброе, но доставать меня больше не стала и тоже занялась своим внешним видом.

 

Выстиранная влажная рубашка подарила приятную прохладу — жаль, что по такой жаре она высохнет за считанные минуты.

Алиса тем временем уже принялась за последнюю из рубашек, старательно намыливая и жулькая её под краном. Остальная выстиранная форма висит на краю ближайшей раковины.

— Слушай, а что у вас такое со Славей? То есть, я понимаю — подружками вам вряд ли быть…

— Раздражает она меня, разве не ясно? — перебила Алиса.

— Ну, мне доводилось наблюдать, когда тебя что-нибудь просто раздражает. Тут же другое, будто ненависть к ней. Можешь, конечно, не отвечать…

— Спасибо за разрешение, — огрызнулась Двачевская, — так и сделаю! Если тебе больше не о чем поговорить, просто постой молча в сторонке, пока достираю её грёбаные тряпки.

Я замялся.

«Вот умею удачно подобрать тему для разговора…»

Закончив, Алиса сгребла всё в охапку и молча прошла мимо в сторону лагеря.

 

— Куда теперь? — спросил я, догнав её у музыкального клуба.

— К прачечной, — сухо ответила Алиса, всем своим видом показывая, что с пустой болтовнёй к ней пока лучше не лезть.

«Как скажешь».

Не доходя немного до аллеи, мы свернули на еле приметную тропку и почти сразу очутились на довольно большой поляне с протянутыми через неё бельевыми верёвками, закреплёнными на нескольких Т-образных опорах. Алиса небрежно развесила на ближайшей всю форму, отёрла ладони о шорты и тут же вернула на привычное место свой галстук. Взглянула на здание прачечной, хмыкнула и осмотрела окрестности с задумчивой миной на лице.

— Пошли! — неожиданно скомандовала она.

— Куда?

— На кудыкину гору, тормоз.

Я вздохнул и поплёлся следом.

«Закрыто. Котельная не работает», — прочитал вслух надпись, сделанную красным фломастером от руки на куске серого картона. Алиса дёрнула дверь — без результата.

— С тебя ключ, — она кивнула на дверь.

— Зачем? И с чего ты решила, что он у меня есть?

Двачевская безмятежно улыбнулась.

— Сенька, у тебя с соображалкой туго, это понятно, но не все ведь такие. Вчера у выскочки ключи кто-то подрезал, а сегодня ты нам кладовку открываешь и спокойно отдаёшь мне ключ. Тут даже Улька сумела сложить два и два, чтобы понять, откуда ноги растут. Так что и не начинай, дурачка включать поздно.

— Какие догадливые все, куда деваться… — с обидой проворчал я. — Ну и зачем тебе в прачечную?

— Не в прачечную, а на крышу. Она недалеко от администрации и со всех сторон деревьями закрыта: самое то, чтобы раскидать дымовухи из рогатки и по-бырому свалить в туман.

— Так давай просто лестницу найдём, тут высоты всего метра четыре от силы. С ключами, знаешь ли, по лагерю постоянно таскаться — тоже не лучшая идея.

— Давай найдём, — язвительно ответила Алиса и, скрестив руки, уставилась на меня.

Я постоял, глядя на неё в ожидании продолжения.

— Ну и где она, ты знаешь?

— Конечно, каждую неделю залажу по ней куда-нибудь, — ещё толще съязвила Двачевская.

— Так, если ты снова решила вынести мне мозг, то это очень невовремя, Алиса! Давай закончим, и уже потом ты вернёшься к своим детским обидкам, упрёкам или что там ещё у тебя успело ко мне накопиться. А пока среди нас двоих ты лучше знакома с лагерем, поэтому и спрашиваю!

Алиса внушительно хмыкнула и покивала.

— Надо же, у птенчика голос прорезался. Так и быть, я тут внезапно вспомнила, что лопухи из клуба с ней таскались на днях. Может, у них так и стоит.

— Вот нельзя было сразу «вспомнить».

Я скорым шагом направился в кружок кибернетики, не обращая внимания на Алису, пытающуюся что-то сказать мне вслед.

 

На пороге она меня догнала.

— Эй, неврастеник, куда ломанулся-то? Прямо так решил зайти за ней? Тем более, они ушли.

Я хлопнул себя по карманам шорт и раздражённо сплюнул.

— Забыл, что дома оставил… всё ты и нервотрёпка твоя.

— А это чтоб не расслаблялся, — с наглой улыбочкой ответила Двачевская. — Ну, дальше что? Или опять я должна всё придумать?

— Нет. Жди тут, скоро приду.

 

Забрав из домика ключ, вернулся обратно, и мы вместе зашли внутрь. Прямо за дверью нас встретила стремянка. Довольно большая, почти под самый потолок.

— Надеюсь, тебе не составит труда взобраться по ней?

Алиса пожала плечами.

— Не знаю, идём проверим.

Пока она караулила на перекрёстке, я утащил стремянку и расставил её у стены прачечной, обращённой к зданию администрации, угол которого виден за жиденьким пролеском. Отошёл в сторону и осмотрелся: вроде бы внимания она не привлекает, да и не должна быть заметна, если намеренно не всматриваться в определённое место.

 

— А со второго этажа не увидят? — спросил подошедшую Алису.

— Так на то и деревья — листва загородит.

— И какой у тебя план, куда ты потом её денешь?

— Да тут и брошу в кустах… эти двое всё равно не хватятся, пока она им не понадобится, а это уже явно не сегодня, потому что как обычно провозятся с проектором до самого ужина.

— Ясно.

 

Алиса осторожно взобралась на стремянку, но с верхней площадки ей всё равно не удалось достать до края крыши — самую малость.

— Подержи-ка её. Только крепко! Если навернусь — тогда точно конец тебе настанет!

— Какие мы грозные…

Я вцепился в лестницу, встал на нижнюю ступеньку и задрал голову.

— Держу.

— Держишь? Точно?

— Да, не боись.

Алиса, помедлив, схватилась за стену и нерешительно утвердила одну стопу на перекладине, соединяющей стойки. Потянулась, выбросив руку вверх, осторожно взялась за край крыши и медленно распрямилась, вставая уже во весь рост.

«Вот бы ещё была одета не в шорты… — мечтательно подумал я, когда она забросила одну ногу на карниз, — хотя, и так тоже неплохо».

— Идеально, — оценила Алиса, сделав осмотр позиции.

— А как ты собралась туда лезть потом без меня? И как слазить?

— Улька поможет. Тут вроде не очень-то… — она осторожно глянула вниз, — а слезу, пожалуй, вот так.

Алиса аккуратно перемахнула через карниз, повисла на руках и тут же спрыгнула на траву.

— Высоковато.

— Да, ноги малость отшибла… но не смертельно. Оно того стоит.

— Ладно, если ты закончила, нам пора найти Ульяну и выдвигаться в наряд. Кстати, а она где будет?

— Она… она везде будет. Узнаешь, короче.

— Масштабно задумали.

— Ну дык, здесь вам не тут. Тем более, столько дымовух за один раз — отродясь такого не делала. Размах нужен солидный! — заключила Алиса и, довольная, озарилась сияющей улыбкой.

Как мало человеку для счастья надо: всего лишь разбросать по пионерскому лагерю несколько дымовых шашек. Меня вся эта канитель ну ни капельки не торкает. Видимо, физически помолодеть — лишь полдела, надо ещё и внутри себя что-то сломать, настроиться на особый лад, чтобы вновь окунуться в те самые детские переживания. Или всё дело в жизненном опыте и накопившемся багаже заморочек: сознание костенеет с возрастом, глаз замыливается, и для получения ярких эмоций доза новых впечатлений с каждым разом должна быть всё больше и больше. И вовсе дело не в том, что в детстве было лучше. Я ведь не родился с этой постной рожей и пудовой усталостью от жизни, висящей на душе.

Наверное, отсюда и все разговоры о том, что дети совершенно по-своему видят мир и даже течение времени они воспринимают совсем иначе: любая минутка промедления, безделья или просто монотонного занятия — это как истязание над естеством. Потому что пытливый ум требует постоянного движения и познания…

 

— Ну наконец-то, сколько можно вас ждать!

Ульяна нетерпеливо заёрзала на лавочке — тоже умытая и даже успевшая снова испачкаться в чём-то. При ближайшем рассмотрении понял, что это шоколадная глазурь, а валяющийся под лавкой фантик лишь добавил уверенности в моей догадке.

— Да ты, похоже, и не очень-то скучала, — ответила Алиса, ткнув пальцем в распухший карман шорт мелкой. — Опять конфет натырила?

— Не натырила, а позаимствовала, — обиженно прогундосила Ульяна. — Разве я виновата, что они на глаза попались в столовке… тем более, мне сегодня обещал кое-кто, — она искоса бросила на меня взгляд, — и сдулся!

— Молодец какая, крайнего нашла.

— Крайних, — Алиса засмеялась, — вы с конфетами, войдя в преступный сговор, соблазнили молодую и неопытную.

— Да ну вас! 

Ульяна нахохлилась и отсела на край лавки, развернувшись к нам спиной.

— Так ты уже передумала с нами идти? — рыжая плюхнулась рядом с ней и, хитро подмигнув мне, толкнула Ульяну в бок. — Ну ладно…

— Ничо не передумала! Эй…

— Тогда иди рожицу мой, пора.

Та мгновенно вскочила, просиявшая.

— Я мигом!

И вприпрыжку побежала через площадь к питьевому фонтанчику. Просто чистая незамутнённая детская непосредственность. И Алиса раньше была такой же, это видно по тому, как похожее поведение нет-нет да и прорывается у неё из-под толстого слоя напускного высокомерия, чёрствости и грубости. А какой она предстала сегодня у сцены — это вообще отдельная история. Будто подменили на её сестру-близнеца, настолько кардинальная перемена с ней произошла. Или, наверное, правильнее сказать, что перемена с ней произошла когда-то в прошлом, заставив отгородиться таким образом от людей, включить своего рода фильтр, фейс-контроль, для прохождения через который человек должен соответствовать неким, только ей понятным, критериям.

«Интересно, я его прошёл? Или прохожу сейчас?» — я усмехнулся про себя.

* * *

Административный корпус — теперь смог разглядеть его получше — каменное двухэтажное здание неподалёку от площади, не претендующее даже на малейшие архитектурные изыски: обыкновенная коробка с большими квадратными окнами, как в школах советской постройки, типовое крылечко с лесенкой в три ступеньки и двустворчатой дверью, настежь распахнутой по случаю царящей на улице жары.

По обе стороны от дорожки, ведущей к крыльцу, расположились другие здания. Слева уже знакомая прачечная, а справа — одноэтажная «деревяшка» с маленькими оконцами и табличкой возле двери: «Душевые».

 

Мы поднялись на крыльцо и попали в крохотное фойе с информационными стендами, содержащими какие-то приказы, планы, разлинованные графики — ничего интересного для пионеров.

Несмотря на распахнутые двери, внутри меня придавила неприятная вязкая духота. А звуки лагеря здесь резко уступили место особенной атмосфере — кабинетной. Любой, кто бывал в казённых заведениях, отлично знает, что это такое: негромкие разговоры, скрип мебели, редкие обитатели, перебегающие из одной комнаты в другую, радиоприёмник, бубнящий где-то об очередных рекордных надоях чугуния, и еле уловимый весьма специфический запах, вобравший в себя сигаретный дым, канцелярский клей, аромат чая и какой-то выпечки.

Интерьер помещения неказист: светло-коричневые панели из полированного лаком ДСП, побеленные известью стены, оформленные неким подобием примитивной лепнины в виде простеньких розеток, шайбы матовых белых плафонов на потолке, а также вытертый до глянца желтоватый линолеум с сохранившимся у самых плинтусов узором в мелкую пятнышку сизого и морковного цветов. В целом, всё очень официально, скучно и неуютно.

Налево и направо из фойе протянулись недлинные коридоры с ответвлениями — по одному на каждый — и заканчивающиеся окнами. На подоконнике как ни в чём не бывало стоит пепельница. Я уж и забыл, когда в последний раз видел такое, да ещё в учреждении, тесно связанном с детьми.

 

Из кабинета вышла невысокая женщина средних лет с короткими тёмно-каштановыми волосами.

— Ой, пионеры, вы чего тут?

— Мы на подмену технички, — ответила Алиса.

— Ах да, — женщина махнула рукой, как что-то вспомнила. — Проходите по коридору, там слева в конце каморка с инвентарём. Сильно нагружать не будем, нужно только на обоих этажах в коридорах помыть да на лестницах. Без кабинетов.

— Лады, — безразлично бросила рыжая и направилась куда сказали.

— Погодите.

Женщина скрылась обратно за своей дверью, а через минуту вернулась и отдала Алисе ключ.

— Теперь можете идти, — она улыбнулась и проследовала к выходу.

Сразу за поворотом я увидел её — дверь с табличкой: «Носков А. С. Начальник лагеря». Окно его кабинета, как и окно в конце коридора, выходит на площадь, с трудом различимую за стеной растительности.

Алиса прошла дальше, обогнула и зашла под лестницу, в нишу рядом с другим окном, за которым виднеются дорожка и жилые домики. Загремела чем-то металлическим, чертыхнулась и тут же вышла обратно, держа в руках два пустых ведра.

* * *

По дороге от умывальников, где набрали воды и прополоскали все тряпки, я остановился возле своего домика.

— Идите пока, догоню.

Рыжие покивали и понесли дальше своё ведро.

Ключи, не найдя никакого более изящного решения, просто утопил в воде под тряпками. Вряд ли надо мной всю дорогу будет стоять надзиратель, так что по месту как-нибудь дальше сориентируюсь.

 

Алиса, коротко махнув рукой, подозвала меня к окну у нашей подсобки. Ульяна, уже сидящая снаружи под окном, осторожно заглянула в приоткрытый пакет.

— Слушайте сюда, — почти шёпотом начала Алиса, — делаем так: сперва ты, Уля, разбросаешь свои дымовухи, они сработают не сразу, и у тебя как раз будет время свалить. Потом придёшь помочь мне у прачечной. Главное, пристрой их так, чтоб никто не увидел раньше времени.

— А мне что делать? — спросил я.

— Да погоди ты, я не закончила. Твоя шашка такая же, как у Ули. Сейчас объясню сразу вам обоим, — она достала из пакета два газетных конвертика и рулон с фольгой. — Здесь уже всё отмерено, надо только взять фольгу в два или три слоя, сделать кулёк, высыпать туда всё, тщательно перемешать чем-нибудь и завернуть, оставив небольшую дырочку для дыма.

— Понял.

— Давай уже…

— Не перебивайте! — одёрнула Двачевская. — Особенно ты, — она ткнула пальцем в мелкую, — мотай на ус, как надо делать. Руками порошок не трогай, и саму шашку тоже долго не держи, смешала и сразу бросила…

— Да я-ясно всё-ё, — занудила Ульяна, состроив нарочито скучающую физиономию.

За это Алиса тут же отоварила её подзатыльником, на что голова Ули отозвалась глухим звуком неспелого арбуза.

— Не беси меня! Эта хрень сильно нагреется — ожог может быть, поэтому слушай внимательно, что говорят. Порошок реагирует даже от тепла рук, трогать его и тем более размешивать пальцем нельзя, уяснила?

— Да, — обиженно буркнула Ульяна и почесала затылок.

— Так, это твоё, — Алиса отдала мне оба конвертика, ключ от каморки и оторвала кусок фольги. — Остальная — Ульке, но всю не расходуй, пригодится ещё. А пакет мне, там только мои шашки. Ну, всё, что ли?

— Наконец-то, — Ульяна заткнула фольгу за пояс под футболкой и подалась в сторону домиков.

— Не забудь ко мне вернуться.

— Да поняла! Всё, пока!

Мелкая махнула рукой на прощанье и скрылась за кустами. Алиса перебралась на улицу, задержалась, оглядывая меня.

— Мандражируешь?

Я насупился.

— Сама ты мандра… вот это вот.

— Чего тогда такой бледненький, растерянный? Сдрейфил, что ли?

— Ничего не сдрейфил…

— Ага, смотри не обделайся только со страху.

— Двачевская, иди в… на фиг!

— Ну вот, совсем другое дело, и порозовел сразу.

Алиса осклабилась и, подхватив с подоконника пакет, направилась вдоль стены.

— Чтоб тебя…

 

Закрыв окно, первым делом проверил ключ от подсобки. Надеюсь, шашка сработает как надо и даст достаточно дыма, чтобы посеять панику и выкурить всех. На первый взгляд, механизм её работы доверия не внушает. Впрочем, я и не спец в этом.

В ожидании начала нашей движухи, принялся елозить мокрой тряпкой по линолеуму на углу коридора, разгоняя из стороны в сторону мутноватую лужу и изо всех сил делая вид, что занимаюсь уборкой, а сам в это время высматривал, что там творится за окном.

* * *

Сперва по площади пробежал кто-то из вожатых. Уже только переход со спокойного шага на бег намекает: что-то случилось. Ну, а вскоре я увидел и дым. Точнее, дымный шлейф от шашки, упавшей сверху в траву за лавочкой между зданием администрации и площадью. Желтоватое жирное облако тут же застелило мне и без того слабый обзор из окна.

«Пора».

Я отставил швабру с тряпкой к стене и вытащил из кармана компоненты своей шашки. Сделал свёрток из фольги, всыпал в него белый порошок из конвертиков и быстро перемешал ключом, не касаясь руками — всё как и учила Алиса.

Едва забросил шашку в короб радиатора, оттуда раздался еле слышный «Чпок», и коридор начал заполняться густым белым дымом. Забрав из ведра связку, я поспешил запереться, чтобы переждать, пока все выйдут наружу.

 

Кто-то подёргал за ручку двери моего укрытия. В отдалении послышались встревоженные возгласы.

— Здесь никого, — сказали в коридоре негромким сиплым голосом, — давайте, Антонина Сергеевна, на улицу, на улицу… вот сорванцы!

 

Выждав немного, я выбрался из подсобки. Внутри помещения шашка оказалась даже слишком действенной: пространство возле кабинета пока ещё относительно чисто, а вот остальной коридор уже наглухо заволокло дымом.

Я шагнул к тёмно-коричневому прямоугольнику — последней преграде на пути к моей цели. Дверь в кабинет начальника, что неудивительно, не поддалась. Начал в спешке подбирать ключ.

 

С первого раза ни один не подошёл. Пока ещё жиденький, но очень вонючий, дым уже добрался до меня. Стало не хватать свежего воздуха, глаза заслезились, но я всё равно пошёл по второму кругу в поисках правильного ключа. С тем же результатом.

Потом ещё раз — третья попытка, скорее в отчаянии, от нежелания смириться, на эмоциях, хотя головой-то уже понял, что у меня ничего не получится. И ошибки быть не может, искомые «бабочки» на связке видны сразу, их тут не очень много, и пропустить даже одну никак невозможно.

С улицы из репродукторов заиграла громкая энергичная мелодия, какой я до этого ещё ни разу не слышал. Словно весь лагерь решили собрать по тревоге.

«Короче, приехали…»

Вот так незатейливо вся моя многострадальная эпопея одномоментно накрылась медной звездой. Переоценил я степень доверия к Славе. И вправду ведь глупо было ожидать, что у неё будут ключи от кабинетов администрации. Она хоть и помощница вожатой, но всё равно просто пионерка. Почему сразу об этом не подумал?

 

Кое-как трясущимися руками затолкал связку в карман. Дым, невыносимо дерущий горло, нос и лёгкие, режущий глаза и нестерпимо вонючий, уже плотно завесил всё вокруг. Ситуацию не спас даже приложенный ко рту намоченный галстук.

Теперь мне осталось лишь выбираться на улицу. Но, когда свернул за угол коридора, навстречу прямо из дыма вышел тот самый пионер, которого так активно искал всё утро и даже собрался в том числе и ради этого залезть в кабинет начальника лагеря.

«На ловца и зверь… Вот только что он тут делает?»

— Приветик! — пионер широко улыбнулся. — Не ждал?

— Ты кто? — выдавил я, резко осев на пол у стены.

— Это тебя надо спросить, я же твоя галлюцинация, — невозмутимо ответил пацан и засмеялся противным тоненьким голоском, но почти сразу резко осёкся и пристально посмотрел на меня. — Хотя у тебя тут в башке тако-ой бардак, Сеня…

— В смысле галлюцинация? Я умом тронулся?

— Ну, это вряд ли. Просто слишком много думаешь не о том. Зачем ты вообще начал копаться в этом? Чего не сиделось-то на жопе ровно? Ещё и девчонок втравил в свои дела, активисточку вон обидел, а она к тебе так хорошо относилась…

— Это самозащита! Я их не звал в свою жизнь!

— Ой, да брось. Это ты своё никчёмное существование жизнью называешь?

— Вот ещё только галлюцинации меня не отчитывали. Изыди, нехристь.

— Не могу. Я ведь продукт твоего, прости господи, мышления, так что извиняй, изойти мне некуда.

Пионер, разведя ручонки, пожал плечами и опять мерзко оскалился.

Я попытался взять себя в руки. Получилось не очень. На ноги подняться тоже не вышло, всё тело обмякло, обессилело, не желая подчиняться. Подступили тошнота и головная боль. Рассудок помутился, а все мысли разом разбежались. Проглотив вязкую тягучую слюну, снова попробовал сосредоточиться.

— Ладно. Раз ты типа галлюцинация, из подсознания и всё такое… должен же знать, что происходит вообще?

— Блин, Сеня… — пионер тяжко вздохнул, приложив ладонь к лицу, — ну прекрати, а? Ты пытаешься постичь умом вещи, на которые не хватит мозгов у всех твоих Эйнштейнов вместе взятых. Самонадеянно, не находишь? Посмотри вокруг: лето, отдых, девки красивые, а ты чего устроил…

— Так! — перебил я его менторские нотации. — Что надо, то и устроил. Если тебе нечего больше сообщить, то просто уйди вон!

— Как скажешь… да, не зря она тебя тугодумом считает.

— А Алиса тут при чём? — я опешил.

— Ни при чём, — пацан гадко ухмыльнулся и начал разворачиваться к выходу.

— Эй! Стоять! — я снова попробовал встать на ноги, но всё так же безуспешно, и закричал вслед пионеру: — Говори, тварь, кто ты такой?! Зачем я здесь? Чего ты от меня хочешь?

Мальчик остановился, изящно приосанился и медленно развернулся ко мне.

— Ну, зачем?! — выкрикнул я. — Или что тебе от меня надо?

Он неторопливо приблизился, наклонился, рассматривая изучающим взглядом.

— Подлечить тебя хочу, пионер… — не спеша проговорил он каким-то не своим голосом и слегка склонил голову набок.

Короткий ёжик светлых волос резко потемнел, удлиняясь, на плече возник иссиня-чёрный пышный хвост. Красный галстук исчез, а белая рубашка плавно сменилась белым же халатом. Когда я снова вернул взгляд к лицу, на меня уже насмешливо смотрели разноцветные глаза медсестры.

— И не надо на меня так кричать. Уверяю, мне отсюда всё прекрасно слышно.

— Виола?

— А ты кого хотел увидеть?

— Не знаю…

— Пионерка та, рыжая, примчалась ко мне вся в панике, будто ты умирать собрался, вот я и пришла, — она провела чем-то влажным над бровью и на коже сразу же неприятно защипало. — А тут, оказывается, всего лишь ссадина на лбу да мокрые штанишки. Тоже мне, событие.

Помутнение сознания постепенно отступило. Зрение, слух и осязание пришли в норму, а следом за ними пожаловала невыносимая пульсирующая головная боль, заставляющая непроизвольно морщиться и стискивать зубы. Я указал взглядом на фельдшерский чемоданчик, раскрытый перед медсестрой.

— Есть у вас там что-нибудь для головы?

— Болит?

— Очень.

— Головокружение? Тошнота?

— Нет.

Виола коснулась моего лба тыльной стороной ладони и переключила внимание на содержимое чемоданчика, задумчиво потирая подбородок.

— Посмотрим…

И только сейчас я понял: комната вокруг — не медпункт. Подо мной обтянутый коричневым кожзаменителем диванчик, на стенах уже знакомые панели и пара больших красных вымпелов с жёлтой бахромой, в углу белый бюст Ильича и знамя, а по центру столы, сдвинутые буквой «Т». Кабинет.

«Уж не начальника ли?»

— Ага, — подала голос медсестра. — Так, переворачиваемся на живот, попу оголяем.

— Виола… а можно просто таблеточку?

— Не спорьте, пациент. Выполняйте, что велено.

Приняв максимально страдальческое выражение лица, на какое только способен, прибег к последней попытке растрогать медсестру: жалобному умоляющему взгляду. Но Виола осталась непреклонна. Лишь щёлкнула на запястьях надеваемыми перчатками, не отрывая от меня пронзительного взора. Ничего не поделаешь.

Я расстегнул ремень шорт и спустил их до колен, после чего перевернулся на живот. Виола села рядом, плотно прижавшись бедром, стянула резинку трусов, помедлила немного, протирая кожу спиртом. Я б даже сказал, что в этой ситуации есть нечто волнующее — особенно в свете странного поведения медсестры… Но фантазия моя так и не успела разыграться, потому что Виола неожиданно сильным резким движением локтя придавила меня к дивану и вкатила такой укол, что глаза на лоб полезли, а всё волшебство момента мгновенно улетучилось от громкого вскрика и возмущения:

— Вы что там такое колете?!

— Как ты и просил, для головы, — глумливо ответила медсестра. — Уж извини, анальгин-то вы у меня весь стащили. Поэтому терпи.

Филейную часть свело жутким адски болезненным спазмом, от чего я едва ли не завыл. Игла, впиваясь в окаменевшую от напряжения мышцу, ощущается так, словно задницу сверлят дрелью.

— Виола! Вы же давали клятву этого, Ипполита, тьфу… Айболита… да как же, мать его, Гиппократа!

Попытался высвободиться, но куда там — стало только невыносимее! Теперь уже свело всё бедро, да так круто, что я в исступлении заехал в подлокотник дивана сначала лбом, а потом кулаком, и уже натуральным образом заскулил. От боли из глаз полились обильные слёзы.

— Лежи спокойно, а то хуже сделаешь. Я ещё не всё ввела, тут много надо, чтоб до головы-то дошло, — продолжила издеваться медсестра.

— Да всё! Всё! Дошло! Простите, пожалуйста!

— За что? — наигранно удивилась Виола.

— За всё! Только прекратите…

Я всхлипнул и уткнулся лицом в сложенные руки.

— Зато сразу забыл про больную голову, — подначила Виола и вытащила из меня своё орудие пыток. — Можешь одеваться. И не смей впредь обманывать. Я — не Оленька, сюсюкать с тобой не стану.

— Простите, — сконфуженно повторил в ответ.

 

Виола отошла к урне, а я принялся осторожно натягивать штаны. Из позиции лёжа, когда ногу при малейшем движении простреливает болью — тот ещё челлендж. Но я справился. Аккуратно сел, скособочившись, чтоб не нагружать раненое полу… шарие.

В другом углу помещения, не просматриваемом ранее из-за сидевшей на диване медсестры, увидел здоровенный серый несгораемый шкаф. Какой-либо иной мебели, где могут храниться документы, в комнате нет. Похоже, моя затея изначально была обречена на фиаско. Вскрыть сейф я уже точно не смог бы. И, в сущности, что хотел тут найти за пять, максимум десять, минут? Куда и кому звонить, не зная ни одного номера?

Вот, если по трезвому рассудку, оказывается, так с наскока этот лагерь не взять… Да и надо ли?

«Короче, как завещал Омар Хайям, катись оно к…»

 

В кабинет зашёл широкий, коренастый пожилой мужчина в светло-серых брюках и клетчатой бежевой рубашке с коротким рукавом.

— Ой, простите, Виолочка, я, знаете ли, по привычке, как к себе домой: без стука, — быстро проговорил он негромким сиплым голосом.

— Ничего страшного, Анатолий Степанович, мы уже закончили, — медсестра улыбнулась и подмигнула мне.

Мужчина, почёсывая крупный мясистый нос, осмотрел меня.

«Так вот ты какой, северный олень…»

— Как мальчик, всё в порядке?

— Жить будет, — коротко ответила медсестра, застёгивая замки на чемоданчике.

— Ну слава богу, а то я уж машину побежал в порядок приводить, думал, надо в райцентр везти.

Начальник прошёл к окну, грузно уселся за рабочий стол и протёр носовым платком лысину, обрамлённую жиденькими седыми волосами. Эх, сейчас бы уже мчался куда подальше… Вот почему я такой лузер? Даже башкой об стену не смог звездануться по-человечески.

— Это уж точно лишнее, я за ним и так присмотрю. Он хоть и малахольный на вид, но шишку на лбу как-нибудь да переживёт.

— Вот и как ты тут очутился вообще? — обратился уже ко мне Анатолий Степанович. — Я ведь проверил всё, никого не было.

Он с досадой развёл руками и вопросительно уставился на меня.

— Да я… там… — указал пальцем в потолок, — там был. А потом все побежали…

— …и я побежал! — подхватила Виола, засмеявшись. — Да что вы его терзаете, пусть оклемается, в себя придёт немного. После лечения.

— Вам бы всё хиханьки да хаханьки, Виолочка. А нам бы сейчас ух как по шапке прилетело за пионера!

— Так не прилетело же — радуйтесь, Анатолий Степанович, — медсестра зашарила по карманам и направилась к двери, но на пороге остановилась со словами: — Если вдруг какое-нибудь недомогание — сразу ко мне.

Дождавшись моего кивка, Виола вышла за дверь. Однако, не успел раскрыть рот, чтобы попрощаться, как к нам тут же едва ли не вбежала Ольга Дмитриевна.

— Семён, ты как?!

Я непроизвольно скривился от её громкого возгласа, а головная боль, тут как тут, отвоевала обратно сданные недавно позиции. Хотя заметно ослабла с тех пор.

«До вас было лучше, спасибо».

— Прошу прощения, Анатолий Степанович, — спохватилась вожатая, — я просто на нервах уже.

— Да ничего, Оленька, все на нервах. Это ж надо! Нашли хулиганов?

Ольга Дмитриевна села за стол и обмахнулась панамкой.

— Нет. И ведь по пальцам можно сосчитать, кто такое мог учудить, а толку! Все при деле были, всех в других местах видели в это время.

— Что же, и твоя баламутка тоже не при чём?

— Двачевская-то? Да она ведь у вас и была тут. Семёна, — Ольга Дмитриевна кивнула на меня, — тоже она нашла, за медсестрой бегала… Ой, в общем, не знаю, — вожатая вздохнула, — за руку ведь не поймали, а без разбору наказывать — тоже не дело.

— Это да, это да, — задумчиво проговорил начальник и отёр лицо ладонями. — Вот же деньки, не одно, так другое, напасть за напастью…

Решив не ждать, пока ко мне снова привяжутся с ненужными вопросами, робко вмешался в разговор:

— Ну, я это… пойду?

— Да иди, конечно, — Анатолий Степанович махнул рукой. — Не будем же мы заставлять переделывать уборку. Тем более… — его прервал заигравший к ужину горн, — тем более пора в столовую. Так что бегом, подкреплять силы и выздоравливать!

 

Мысленно воздав хвалу небесам за вовремя случившийся ужин, прихрамывая выполз из кабинета. На углу всё ещё стоит ведро с водой, швабра у стены, в неровностях линолеума угадывается основательно подсохшая лужа. Проходя мимо, поскользнулся, но на ногах устоял — ценой нового спазма в мышцах.

«Ведро с водой. А в воде были… или не в воде… Копать-колотить!» — схватился за голову, неожиданно вспомнив о ключах — ведь в кармане их нет! А поскольку меня за них никто не привлёк, начальство до сих пор ничего не знает. Вот только кто этот неожиданный спаситель? Может, Виола?

 

В смятении ускорив шаг, вышел на улицу, панически соображая, что теперь будет.

— А вот и наш диверсант недоделанный, — донёсся с ближайшей лавки насмешливый голос.

— Отвянь, Двачевская, — пробухтел в ответ, собираясь пройти мимо.

— И это твоя благодарность?

— За что?

— Ну как же, за то самое, — она глазами указала в направлении аллеи.

Остановился, несколько раз моргнул, с недоумением глядя на рыжую.

— Ключи, балда, — проговорила Алиса вполголоса. — Я их унесла, пока ты мультики, валяясь в луже, смотрел. Так что с тебя должок.

Я облегчённо выдохнул:

— Спасибо! И… что Виолу позвала — тоже.

Алиса отмахнулась.

— Проехали. А ты, оказывается, не такой уж лошара, котелок-то варит — хоть и медленно, — с улыбочкой заявила она.

— Это типа комплимент?

— Сам ты комплимент. Я если что-то говорю, то только чистую правду!

— Э-э… ладно. Так вам с Ульяной вообще ничего не сделали?

— Да никому не сделали, Панамка чуть ли не молнии метала, но так никого и не наказали, насколько знаю.

— Почти никого. Мне от Виолы прилетело за таблетки. Причём совершенно незаслуженно.

— Вот как? — Алиса засмеялась и встала с лавки. — Ничего не поделаешь, кто ж виноват, что ты не успел вовремя свалить. Скажи спасибо, что я по большей части только просрочку слямзила, а то всем досталось бы по пятое число.

— Спасибо, — мрачно изрёк я. — И где теперь ключи?

— Спрятала их в кладовке, можешь забрать так же через окно, — ответила Алиса, направившись в столовую.

«Уж очень легко распрощалась с ними, подозрительно…»

— Вот только…

«А, не, показалось, сейчас начнётся», — я вопросительно посмотрел на рыжую, но она, подумав несколько секунд, мотнула головой.

— Забудь.

* * *

На ужине, за неимением свободных мест, мы с Алисой сели за общий стол, где уже расположились кибернетики и, не к ночи будь помянута, библиотечная гоблиниха. Шурик кивнул нам, Сыроежкин, увидев Алису, лишь нервно почесал под правым глазом, а очкастая грымза, не поворачиваясь, пробубнила нечто маловразумительное, по интонации скорее похожее на «чтоб вы сдохли», нежели на «приятного аппетита».

Алиса, наклонившись ко мне, тихо зашептала, дыханием щекоча шею:

— Улька к ней тоже шашку закинула. Ты всё самое ржачное пропустил: надо было видеть эту перекошенную злобную харю на построении. И ещё, походу, она что-то знает…

Встревоженный, повернулся к Алисе, и мы на секунду встретились глазами. Так близко я их ещё не видел. Необычный цвет: как золото или утреннее солнце в облачной дымке, с редкими прожилками и тёмной каймой, а у самого зрачка красновато-каряя корона. Вот так, пожалуй, и выглядит всамделишный горящий взгляд.

Она смолкла и, смутившись, отвернулась к тарелке, так и не договорив, что там знает библиотекарша. Когда не пытается строить из себя невесть что, неуклюже демонстрируя свою не по годам «взрослость» — самая обыкновенная девчонка, ничуть не хуже той же Слави. К тому же очень симпатичная и даже местами милаха, насколько это слово можно применить к резковатой и грубоватой Алисе.

«А вообще, неприлично так пялиться на людей, ага…»

 

Первые минуты ели в тишине. Никто даже не пытался обсуждать последние события, словно ничего и не произошло. Но вскоре на горизонте появилась Мику со своим ужином и с сияющей улыбкой двинула к нашему столу.

— Ой, как вас много! Всем приятного аппетита! — пропела японка.

— Опять эта бесноватая, — проворчала библиотекарша, страдальчески прикрыв глаза.

— А я, представляете, так заигралась, что чуть не пропустила ужин, — Мику звонко засмеялась и заняла свободный стул рядом со мной — аккурат напротив библиотекарши. — Под вечер такое вдохновение накатило — совсем выпала из реальности…

— Послушай, ненормальная, ты хоть раз можешь просто сесть и молча заняться своей едой? — раздражённо процедила библиотекарша.

— Да я и так уже сижу, Женечка…

— Даже и не сомневаюсь, что ты на чём-то сидишь.

Мику осеклась и растерянно уставилась на оппонентку.

— Почему ты так говоришь? Что я тебе сделала?

Голос японки задрожал, и я уловил в нём знакомые нотки: она вот-вот готова снова расплакаться.

— Да потому что в печёнках ты уже со своей бесконечной трескотнёй!

Не выдержав, вмешался в разговор:

— Если тебе что-то не нравится — пересядь в другое место, никто ведь не держит.

За столом воцарилась напряжённая тишина, и взгляды всех присутствующих резко сошлись на мне. Даже Алиса, не обращавшая до этого никакого внимания на спор, прекратила есть.

— А ты вообще кто такой?

— Жень, ну не надо… — пролепетал еле слышно Электроник.

— Ты лучше ему скажи, а то раскомандовался, ком с горы!

Тут встряла уже Алиса:

— Эй, жаба кислоокая, ты не догнала с первого раза?

«Жаба» мгновенно посерела и переменилась в лице, а Мику, еле сдерживаясь, захихикала в кулачок и хлопнула ладошкой по столу, звякнув приборами и посудой. Позади над головой прозвучал строгий голос вожатой:

— Первый отряд, вы сюда есть пришли или развлекаться?

Авторитет Ольги Дмитриевны вынужденно признала даже библиотекарша, покорно уткнувшись в тарелку. Да и Мику сразу поникла, снизив количество слов в минуту до более подобающего обстановке.

 

— Попрошу внимания, пионеры! — Ольга Дмитриевна несколько раз хлопнула в ладоши, призывая к тишине. — Сегодня на вечер у нас запланировано кино. По-хорошему, в свете последних событий стоило бы в назидание отменить его, но ребята из первого отряда очень старались, подготавливая мероприятие, и это было бы неуважительно по отношению к товарищам. Поэтому ничего отменять мы не станем…

По залу столовой прокатился одобрительный гул.

— Но! — повысила голос Ольга Дмитриевна и подняла палец. — Вместо приготовленного вам до этого сюрприза, смотреть будем про Костю Иночкина.

Эти слова сопроводил уже глас народного недовольства. На фоне загадочного сюрприза кино про Иночкина пионерские массы, очевидно, не желают. Вожатая, сделав вид, что ничего не заметила, продолжила:

— В двадцать один ноль-ноль все, как всегда, собираются на площади, и оттуда организованно отправимся к эстраде. Донесите информацию до ваших товарищей, которые, возможно, не в курсе.

* * *

После ужина возле Генды ко мне подошла Алиса.

— Что, на киношку собираешься идти?

— Как будто у меня есть выбор. Если не пойду, вожатая опять насядет со своими распорядками. Да мне и так делать нечего, не в потолок же смотреть до отбоя.

— Ясно всё с тобой, пай-мальчик, сиди тогда, дальше бойся Панамку, — надменно ответила Алиса, — а я пойду на гитаре побренчу — всяко лучше, чем в сотый раз эту дребедень смотреть.

Она сделала рукой некое брезгливое движение, должное показать её невысокое мнение о «дребедени» и, выдержав паузу, неспешным шагом отправилась через площадь в направлении своего домика. Пожав плечами, присел на скамейку, ожидая, когда начнутся сборы. Но не прошло и минуты, как Алиса вернулась и встала чуть в сторонке, разглядывая Генду. Постояв так недолго, опять подошла ко мне и тихо проронила хрипловатым голосом:

— Если вдруг захочешь… приходи.

Я, онемев, удивлённо вытаращился на рыжую, а она сделала полшажка назад и смущённо скрестила руки на груди. Видя эту удивительную картину, не смог удержаться от ехидства:

— Это ты меня на свидание приглашаешь, что ли?

— Нет! — воскликнула Алиса и тут же сжала кулачки, опустив руки по швам. — Идиот!

Проходящие мимо пионеры шарахнулись в сторону, а меня вся ситуация, наоборот, позабавила. Такая она потешная бывает, когда сердится. Алисе, наверное, стоило огромных усилий выдавить из себя приглашение.

«Может даже, это что-то вроде дружеского жеста? — пришла в голову неожиданная мысль. — А я тоже хорош: сразу давай глумиться над девчонкой».

Рыжая, фыркнув, вознамерилась уже окончательно уйти, и я подскочил с лавочки, чтобы попытаться остановить её.

— Погоди… Алис, извини, не кипятись только. Я постараюсь прийти.

— Некуда приходить! Всё, забыли, — на ходу, не оборачиваясь, огрызнулась та.

— Постой, ну я правда хотел бы…

Алиса встала и развернулась так резко, что едва не влепился прямо в неё и тут же отскочил, дабы снова ненароком не обидеть.

— Короче, делай как знаешь. Но заруби на носу, что это до первой тупой подколки с твоей стороны, иначе заранее бери с собой Виолетту, чтобы мне не бегать за ней снова.

— Да ё-моё, я же не хотел…

— Всё, пока свободен.

В глазах рыжей сплясали бесоватые искорки, и она, тряхнув хвостиками на гордо вскинутой голове, оставила меня обтекать.

«И почему постоянно ведусь на её дешёвые фокусы?»

— Ведьма, — тихонько буркнул в ответ, провожая нахалку взглядом.

Опять она сумела так всё повернуть, что я остался в дураках. Неспроста инквизиция рыжих жгла в средневековье. Если они все себя так вели, я даже их где-то понимаю.

* * *

Поскольку Алиса более ничего не сказала, решил дождаться-таки девяти вечера, когда соберётся весь отряд. Ей ведь так и так нужно сперва отметиться перед вожатой, дабы не вызвать раньше времени лишних вопросов.

Площадь постепенно заполнилась пионерами, поднялся страшный гомон, как на рынке. Около девяти появилась и Ольга Дмитриевна в компании других вожатых. Пионеров, включая нас, стали сгонять сначала поотрядно в кучки, а потом строить парами. Славю определили с библиотекаршей, за ними пошли кибернетики, после — Алиса и Лена. А замкнул шествие я…

— Ой, опять я чуть не опоздала! Простите, Олечка Дмитриевна!

И Мику.

«Ну ядрёны макароны!»

— Сенечка, привет ещё раз!

— Угу.

— Мы с тобой прям целый день сегодня встречаемся с самого утра!

— Угу.

Мику заняла своё место и тут же начала ёрзать, выглядывая то в одну сторону, то в другую и в своей обычной манере акына комментируя увиденное. Не хватает только балалайки… или на чём они там играют.

 

— …вот, а ещё я же так и не поблагодарила, — вполголоса затараторила она, внезапно схватив меня за предплечье.

— Чего?

Вырванный из своих размышлений, непонимающе уставился на Мику.

— Ты же заступился в столовой, когда Женечка ругалась. Спасибо.

«Ути-пути, Жене-чка, какая ми-ми-милота. Что с ней должен сделать человек, чтобы Мику перестала добавлять к его имени этот бесячий суффикс? Надеюсь, она не расценила это как подкат с моей стороны…»

Я аккуратно высвободил руку из её цепкого хвата.

— Алиса тоже заступилась. Может, ты лучше вопьёшься в ухо ей? А ещё лучше — пойдёшь с ней парой, чтобы как следует обсудить это.

Мику засмеялась, а рыжая, услышав наш разговор, обернулась к нам и погрозила изящным кулачком.

— Я те щас вопьюсь в ухо.

— Двачевская, не вертись! — тут же урезонила её Ольга Дмитриевна.

* * *

Пионеров первого и второго отрядов, как самых рослых, посадили на дальний ряд скамеек. Как только вожатая с кибернетиками удалилась к сцене улаживать дела по технической части, я обратился к Алисе:

— Когда сбегаем?

— Я — прямо сейчас, — ответила она и ловко соскользнула назад, спрятавшись за нашими спинами, — а ты как хочешь.

— Погоди, я с тобой, — прошептал в сумрак меж зарослей, где растворилось белое пятно рубашки.

Ответа не последовало.

«Вот зараза».

Убедившись, что никто из вожатых на меня не смотрит, а Ольга Дмитриевна до сих пор стоит у сцены, направился следом за рыжей. Разумеется, проделав всё это гораздо менее грациозно и напугав вылетевшими сквозь зубы ругательствами сидящую рядом Лену — она до этого благосклонно внимала какой-то очередной болтовне Мику или, как обычно, витала в своём уютном мирке. Скорее, второе.

 

Догнать Двачевскую оказалось той ещё задачкой: она так и не посчитала нужным сказать, где мы должны встретиться после побега. Я уже почти плюнул на бессмысленную погоню, решив, что рыжая снова обвела меня вокруг пальца, чтобы от души повеселиться, глядя, как мальчик бегает за ней по всему лагерю, но впереди вдруг мелькнул силуэт. Сейчас, когда все пионеры у эстрады, это может быть только Алиса. Да продлятся бесконечно годы того умницы, кто придумал одевать всех местных в белое, иначе ни за что не углядел бы её в потёмках.

 

Цель рыжей быстро стала ясна: домик. Возле него, наконец, и догнал беглянку.

— Надо же, явился, — безразличным тоном отметила Алиса и тут же нырнула внутрь.

Через несколько секунд дверь приоткрылась.

— Ну, чего встал? Зайди, а то спалят ещё.

Я поднялся по ступенькам и робко протиснулся в комнату, освещённую настольной лампой и ночником над одной из кроватей.

Обитель рыжих, что в общем-то неудивительно, оказалась прямо-таки воплощением хаоса. По всей комнате валяется одежда, обувь и всяческое барахло: зонтик, простой резиновый мяч, колесо от велосипеда, ракетка для бадминтона — почему-то одна и без воланчика, цветные карандаши, вешалки для одежды и даже игрушечная самоходка, не иначе как спионеренная Ульянкой у кого-нибудь из мелких пацанов.

Созерцание их комнаты напомнило компьютерные игры в жанре «поиск предметов». Сюда запросто можно ходить всем лагерем и устраивать чемпионаты по скоростному подбору, например, пар носков одного цвета и размера… Только перед тем надо убрать кое-какие пикантные детали гардероба.

 

Проследив за моим немигающим взглядом, Алиса быстрым движением задвинула ком одежды под одеяло и вернулась к своему занятию: поискам чего-то. Заглянула в шкаф, потом, привстав на носочки, на него, после этого внезапно упала на четвереньки и полезла под кровать, шебурша там вещами. Выпихнула наружу локтем раскрытую сумку, потом, другой рукой, две пары кед с картонной коробкой…

— Да где же она! — донесся приглушённый возглас.

Покопавшись недолго, вынырнула обратно и, смахнув с раскрасневшегося лица выбившуюся прядь волос, расстроенно произнесла:

— Не могу найти… — и тут же звонко хлопнула себя ладонью по лбу. — Балда!

Подскочила на ноги, отстранила меня от прохода и, бросив на ходу: «Я скоро!» — выбежала из домика, плотно закрыв за собой дверь.

 

Я прошёл в комнату, попутно рассматривая достопримечательности. На глаза попалась лежащая в сумке тетрадка, точнее — торчащий из неё край фотографии. Рыться в чужих вещах, конечно, нехорошо, но непреодолимое любопытство и желание разузнать что-нибудь об Алисе в конце концов взяли верх.

Вынув чёрно-белый потрёпанный снимок с неровными краями, поднёс его ближе к ночнику, чтобы лучше разглядеть: видный плечистый широко улыбающийся молодой парень, лет восемнадцати-двадцати, в форменных штанах, высоких ботинках, майке-тельняшке и лихо заломленном набок берете с кокардой. Надо полагать, десантник. На пожелтевшем обороте подпись карандашом от руки: «Люблю».

Неудивительно, что Алиса свысока поглядывает на мальчиков в лагере и называет, в частности, меня дрыщом. Спору нет, её эталон мужественности гораздо более… мужественный, чем мы все тут вместе взятые.

 

Как только затолкал фото на прежнее место, дверь резко распахнулась и на пороге возникла Алиса, держа на лямке за спиной гитару в чёрном чехле.

— Пошли, если ещё не передумал.

— Далеко?

— Узнаешь.

Алиса исчезла в проёме, и я последовал за ней.

Настроение стало совсем ни к чёрту. Усталость и неприятная необъяснимая тягость снова вытолкнули меня в пучину апатии.

 

«Как встретишь Новый год, так его и проведёшь» — в моём случае не год, а всего лишь день, но он, по ощущениям, продлился никак не меньше года. Начался отвратительно и так же через то самое место прошёл. Весь до остатка.

На ватных ногах безвольно поплёлся следом за рыжей. Она повела меня по дорожке в противоположную от площади сторону. Так мы миновали все жилые домики на её улице и пришли к проходу в ограде, увенчанному решётчатой арочкой, похожей на ту, что имеется у больших ворот лагеря. Алиса открыла щеколду и потянула на себя ручку двери. Та, громко заскрипев, нехотя повернулась на петлях.

От калитки двинулись налево по тропе, плавно отходящей от забора.

— Что там? — указал на заброшенную дорожку, уходящую вглубь леса.

— Ничего интересного, руины.

— А по-моему, интересно… — задумчиво пробубнил я, обращаясь, скорее, к самому себе.

— Была там пару раз — тоска зелёная. Всяких заброшек и в городе хватает, чтоб ещё здесь по ним шляться.

 

В лицо пахнуло прохладной сыростью, и мы вышли к болотистой заводи. Лагерь отсюда не виден, зато на противоположном берегу на фоне неба довольно близко различимы столбы железнодорожного пути. Справа поодаль приютилась покосившаяся постройка, окрещённая мною про себя лодочной станцией — из-за коротенького деревянного пирса.

На улице уже почти совсем стемнело, единственным источником света стала лишь полная луна.

— Тут холодно. И комары. Хочу костёр, — требовательно заявила Алиса, сняв с плеча гитару.

— Как будто это я нас сюда притащил.

* * *

Спустя минут десять, безапелляционно выгнанный в лес за хворостом и дровами, я вернулся с немногочисленными находками, какие смог отыскать в непосредственной близости. А ещё спустя пять минут, на радость рыжей, у наших ног начал разгораться скромный огонёк.

Алиса вынула из чехла гитару. Изрядно потрёпанную, всю в потёртостях и царапинах; крепление верхней витой струны в подставке неродное — кустарно сооружённое из подручных материалов. Да и сама деревяшка подставки надтреснута с одной стороны.

— Поиграю пока, а ты следи за костром, чтобы я не замёрзла.

Подбросил в огонь смолистую толстую ветку и несколько гнилушек — из останков лодочной станции, под ветхим навесом которой мы и уселись.

— Ваша светлость довольна?

Алиса важно кивнула.

— Вполне.

И стала перебирать струны, наигрывая нечто отвлечённое — для разминки.

— Ты, кстати, так и не досказала, о чём знает библиотекарша.

— Да нечего особо досказывать, она после построения с выскочкой о чём-то шепталась, и они обе странно пялились на нас с Улей… опять ты за своё, опять со всякой ерундой ко мне лезешь! — зло выпалила она.

— Ладно-ладно, не заводись.

Алиса заиграла громче, демонстрируя, что не настроена на болтовню.

* * *

Рыжая играла, а я следил за костром. И в какой-то момент поймал себя на том, что уже несколько минут как завороженный разглядываю её лицо, внимая каждому движению, эмоции. Даже музыка ушла на второй план. А с другой стороны, не оставляет ощущение, что этот вечер совершенно неправильный: будто мы оба попали сюда независимо друг от друга, как случайные попутчики в автобусе, и теперь старательно занимаемся каждый своим делом, коротая время до прибытия на свою остановку.

В некотором смысле так и есть: мы до сих пор чужие люди, несмотря на целых два с половиной дня, проведённых, по странному стечению обстоятельств, практически бок о бок — с перерывами на сон. А чего ещё ждать от компании социопатки и нелюдимого фрика?

 

— Что? У меня что-то на лице?

Алиса бросила играть, заметив мой неотрывный взгляд, и потёрла ладонью щёку.

— Нет, с лицом у тебя всё прекрасно.

— Ты так странно смотришь…

— Извини, — я отвёл глаза и занялся костром. — Мне казалось, может, мы… ну, не знаю, поболтаем о чём-нибудь.

— О чём ты хочешь поболтать? — отстранённо осведомилась Алиса, возвращаясь к гитаре.

— Не знаю… расскажи что-нибудь.

— Что-нибудь? Анекдот могу рассказать: колобок повесился.

Я невольно улыбнулся, вспомнив эту древнюю хохму, знакомую каждому человеку едва ли не с яслей.

— Баян.

— Чего?

— Бородатая шутка то есть.

— Валяй не бородатую, — кривляясь, передразнила рыжая.

— Вообще, я думал, ты о себе что-нибудь расскажешь.

— У меня есть идея получше, — натянуто бодро ответила Алиса, хлопнув ладонью по деке. — Сегодня кое-кто похвалялся знанием аккордов, — она встала и протянула мне гитару. — Покажи, на что способен.

— Блин…

 

Сосредоточенно глядя на гриф, попытался вспомнить хоть что-нибудь.

— Да я к гитаре уже лет дес… года… два не прикасался.

— Ничего не знаю, — рыжая скрестила руки и отошла. — Давай, не мажься, Сенька.

Мысленно отругав себя за не в меру длинный язык, утвердил пальцы на ладах и… всё. Все знания, которые, казалось, выжжены в памяти после старательной зубрёжки, как вымело. Вот всегда так в ответственный момент. Я вздохнул и ещё раз попытался вспомнить хотя бы эти три несчастных аккорда.

— Короче, смотри.

Алиса не вытерпела и забрала гитару. Села справа на корточки, чтобы было хорошо видно гриф, и начала показывать аккорды, комментируя, как лучше ставить пальцы. С её помощью я быстро восстановил в голове, что учил когда-то.

— Только давай уж не «Кузнечика», а что-нибудь… такое.

Алиса завела незамысловатую мелодию, потом показала последовательность аккордов и как её играть.

— Твоя очередь. Не бойся, это проще простого.

Но одно дело теория, и совсем другое — реализация её на практике. Особенно когда пальцы отвыкли или вовсе ни разу не касались струн — как эти. Впрочем, будь сейчас тут я настоящий, это мало чем помогло бы.

 

Алиса недовольно поморщилась, услышав мои жалкие потуги. Хватило её ровно на пять секунд.

— Я же показывала, каким местом ты смотрел? Ведь всё элементарно играется…

Она снова забрала гитару и настойчиво повторила урок, а её безалаберный ученик не менее настойчиво сызнова налажал.

* * *

Спустя ещё два цикла нарастающих упрёков и насмешек, чередующихся с демонстрацией мне правильной игры, Алиса, похоже, совсем разочаровалась, а я начал злиться и растерял крохотные остатки настроя.

 

— Нет, это убожество какое-то, — она со вздохом приложила ладонь ко лбу. — Ты совершенно бездарен. Даже ребёнок уже сыграл бы как надо!

— Не пойму, чего ты от меня хочешь? Чего добиваешься? Ну не умею я играть.

— Это я уже заметила, не глухая. Зато как хвастался-то с утра. Впечатление хотел произвести? — Алиса пустила ехидную усмешку и смерила меня надменным взглядом.

Я стерпел.

 

Вот зачем ей это, для чего она меня сюда приволокла? Прекрасно ведь знает, что невозможно сходу взять и сыграть что-то — значит, намеренно всучила мне чёртову гитару? Чтоб в очередной раз обстебать унылого дрыща и самоутвердиться на его фоне? Кайф, наверное, с этого ловит.

Разговаривать не хочет, сама тоже не проявляет ко мне никакого интереса и, понятное дело, не имеет никаких видов на меня. Её кавалеру я в подмётки не гожусь. Наивный чукотский юноша, вообразил себе что-то… Не надо было вообще соглашаться, знал ведь — с первого дня знал, что с Двачевской связываться себе дороже…

 

— Так что, попробуешь ещё разок или закончим на том, что умения твои никудышны?

После этих слов чаша моего терпения переполнилась. Подскочив, размашистым пинком разметал костёр.

— Осточертели твои заскоки! Если ты своими выходками за все дни хотела меня выбесить — радуйся, у тебя это наконец-то получилось! Указала конченому неудачнику его место, молодец, не забудь подружкам рассказать — вместе поржёте!

— Ты что, я не…

— Тебе, видите ли, слова не скажи, а сама как ведёшь себя с людьми? Я тебе не мальчик, чтобы вот так: захотела — позвала, захотела — послала! Иди со сверстниками этой хернёй страдай, а меня оставь в покое! Усекла?!

Я порывистым движением протянул гитару Алисе. Та отшатнулась и, зажмурившись на секунду, вжала голову, но, помедлив, инструмент всё же взяла и растерянно посмотрела на меня. А я молча побрёл прочь.

— Се… Семён, подожди! — Алиса, опомнившись, догнала меня и схватила за плечо, попытавшись остановить. — Да подожди, ну!

— Отъебись.

Я сбросил её руку и едва ли не бегом отправился в лагерь. Больше Алиса меня уже не преследовала.

* * *

И когда это успело случиться? Ведь ещё вчера терпеть её не мог, а сегодня… сегодня уже приревновал к фотографии. Я со злостью пнул воздух, зацепив носком щебень. По домикам слева тихо застучали мелкие камешки. Даже разозлиться не на кого. Разве что на себя, за то, что опять, по своему обыкновению, влип по уши.

 

В окне двери за шторами виден свет. Уже прибыла по мою душу — сейчас опять начнётся скандал с раздачей заданий на весь завтрашний день.

«Тоже мне, нашли, блядь, пионэра!»

Хоть собирай манатки и пешком чеши по трассе, мо́чи нет уже терпеть этот цирк. Я решительно толкнул дверь, готовый с остервенением отбивать любые наезды и попытки прочесть мне нотации. Хватит с меня этих ролевых игр, подурачились и будет…

— Нагулялся?

Ольга улыбнулась и встала с матраца свободной кровати. Её необычайное спокойствие и добродушный нрав сходу остудили пыл и выветрили всю решимость к сражению.

— Да, — бросил я и прошёл к своей койке. — Теперь хочу спать.

— Сначала расскажи, где шатался.

— Нигде я не шатался…

Ольга потянула носом, принюхиваясь.

— Это костром пахнет? Даже не спрашиваю, откуда у вас спички, но, надеюсь, вы хоть лес не подпалили?

— Ничего мы не подпалили, костёр жгли на берегу.

Вожатая тут же «подсекла рыбку»:

— Всё-таки, с Алисой был?

— Да, был!

Ольга снова села на кровать и, сложив руки на коленях, внимательно посмотрела.

— Чем же вы занимались?

— Ничем особенным.

— А конкретнее?

— Можете быть спокойны, на целомудренность ваших пионерок никто не покушался. Это поискать ещё надо такого отчаянного, кто попытается с этим к Двачевской…

— Не хами, Семён, — строго перебила вожатая. — Ты тоже мой пионер. Заметь, я не ругаю тебя за бегство с культмассового мероприятия — хотя следовало бы — просто хочу знать, чем занимались мои подопечные. Ни больше ни меньше.

— Извините.

— Почему ты такой смурной, повздорили с Алисой?

Я промолчал и улёгся лицом к стене, давая понять, что мне этот разговор уже надоел и хочу остаться один. Но либо Ольга не из понятливых, либо ей внезапно попала под хвост воспитательская вожжа, однако оставить в покое она меня не пожелала.

— Если так, не обращай внимания. Алиса не настолько плоха, как кажется, просто дай ей время. И не принимай близко к сердцу её причуды.

— Зачем вы постоянно выгораживаете Алису? Сами же знаете, какой у неё характер и как она может довести.

— Знаю. Но вместе с тем уверена, что она заслуживает лучшей… доли. Заслуживает, как мало кто иной, но сама может не справиться — ей нужна помощь, хоть она пока не понимает этого.

— Тогда вам лучше поискать помощников среди тех, кто жизни не чает без латексных костюмов и острых ощущений. А я — пас.

— Помощника она и сама в состоянии найти, моя задача лишь вовремя поддержать.

Сетка кровати заскрипела, и по комнате прошелестели тихие шаги Ольги. Погас свет.

— Спокойной ночи.

— И вам.

Дверь, на секунду впустив лёгкий сквозняк в комнату, стукнула, закрывшись за вожатой.

Дёрнул же чёрт свалить в лес от вожатой и утренних экзекуций. Причём на совесть убежал, чтоб хрен кто нашёл. А теперь заблудился и вынужден скитаться по лесу, терзаемый голодом и жаждой. Согласен даже на полную тарелку этой отвратной каши без сахара.

 

Уставший, я уселся в тени, чтобы перевести дух и собрать мысли в кучу. Взгляд лениво заскользил по окрестностям. Кругом сплошная незнакомая глухомань. Даже глазу зацепиться не за что. Прислушался: ничего, кроме жужжания-стрекотания насекомых и птичьих перекличек. Что-то свалилось сверху и почти невесомо упало на руку, отвлекая от старательных попыток вычленить хоть какой-нибудь звук, относящийся к человеческой цивилизации. Божья коровка. Крупная, тёмно-морковного цвета с чёрными крапинками неправильной формы.

Помню, однажды случилось в городе их нашествие. Все окна квартиры были в ползающих маленьких точечках, а открытая форточка сулила увлекательные полчаса уборки всей комнаты от разбредающихся по углам жучков. Но в основном божьи коровки скапливались в строго определённых местах, выбираемых ими по неведомому мне принципу. Издали это выглядело как пятна ржавчины на стенах домов, стволах и ветвях деревьев. Пугающее зрелище. А потом они разом пропали в неизвестном направлении.

«Что за дурацкие мысли и воспоминания без спросу лезут в голову? При чём тут это вообще?»

Моя гостья, потоптавшись немного по руке и сочтя меня скучным типом, улетела вверх, навстречу небу и солнцу.

Проводив её глазами, задержал взгляд на светиле, почти пробивающем сильными лучами листву над головой. Попытался припомнить, в каком направлении относительно него уходил из лагеря, и определить, куда теперь возвращаться. Но, к моему ужасу, на месте событий последних двух часов в памяти пусто, как на полках магазинов вечером тридцать первого декабря.

Внутри резко оборвалось и ухнуло вниз, расплескав неприятный холодок в животе. Я вскочил на ноги и метнулся куда глаза глядят. Пересёк цветущую солнечную полянку и подался в направлении, где, как мне показалось, лес менее плотный. Продравшись через кусты, свалился в неожиданно возникший на пути овраг, перепачкав при падении руки и ноги. А когда стал отряхиваться от земли и прелых прошлогодних листьев, снова увидел божью коровку, ползущую вверх по вылезшему наружу корню. Глупо, конечно, но я воспринял это как путеводный знак.

 

Вскарабкавшись на противоположный склон, обнаружил, к своему величайшему облегчению, тропинку. Воодушевлённый этим открытием, решительно зашагал вперёд. Куда-нибудь да выведет.

И вывела. Причём очень быстро. Заложив пару петель среди зарослей, дорожка упёрлась прямо в толстый ствол дерева. Однако, обойдя его кругом, продолжения тропы не нашёл.

— Ты откуда такой чумазый и заполошный? — донеслось сверху.

Я задрал голову в поисках источника голоса и оторопел: на ветке, привалившись спиной к стволу, вальяжно развалилась Двачевская. Зажмурившись на пару секунд, она как ни в чём не бывало широко улыбнулась, глядя на меня.

— Алиса? Что ты здесь делаешь?

Рыжая громко рассмеялась.

— Спорный вопрос, кто из нас Алиса.

Я недоверчиво посмотрел на неё, попутно оценив странную натянутую улыбку.

— По-моему, ты малость не в своём уме…

— Все мы тут не в своём уме — и ты, и я.

Опасливо глянув в безмятежно лыбящееся лицо Двачевской, сделал пару шагов назад.

— А как бы ты иначе здесь оказался? — произнесла Алиса в ответ на так и не высказанный вопрос.

— Где это «здесь»?

— Ну очевидно же — во сне! Если снюсь тебе, значит, я не в своём уме, а в твоём!

«Да уж, в логике ей не откажешь».

— Стало быть, я сейчас всё-таки в своём уме, если нахожусь у себя во сне.

Не хочу, но всё равно зачем-то поощряю этот бестолковый ничего не значащий разговор…

— Уверен, что ты сейчас — это ты? И снишься себе, а не кому-то другому?

«Ну, всё, пора завязывать с этой фигнёй».

— Скажи-ка лучше, в какую сторону мне идти.

— Это смотря куда ты хочешь попасть.

Продолжая странно улыбаться, Алиса указала взглядом за мою спину. Обернувшись, вместо приведшей сюда тропинки увидал торчащий прямо из травы столбик с указателями… очень странного содержания: стрелка в одну сторону гласила «В себя», а в противоположную ей — «От себя».

— Что за бред…

Я снова повернулся к Алисе, и она продолжила:

— Можешь уйти в себя, — рыжая выставила руку ладонью вверх, — или побежать от себя, — выставила вторую руку и подвигала ими, изображая весы. — А можешь никуда не ходить и остаться тут, со мной. Выбирать тебе.

— Хватит! Я хрен знает сколько уже брожу по этой драной глухомани, очень голодный, а теперь ещё и злой. Поэтому по-хорошему прошу: просто скажи, как вернуться в лагерь!

Алиса опять засмеялась, проворно спрыгнула на землю и быстрым неуловимым движением, по-кошачьи, оказалась совсем рядом, глядя в упор завораживающими янтарными глазищами.

— Проголодался? — она положила ладони мне на грудь. — Так съешь меня!

И с хохотом толкнула спиной прямо в траву.

* * *

Ощущение падения резко выхватило из липких лап Гипноса, а остатки сна разметало болезненным ударом всего тела о что-то твёрдое. Открыв глаза, нашёл себя в домике на полу подле кровати.

— Двачевская, стерва, ты даже во сне не даёшь мне ни капли покоя…

Я с досадой зажмурился и потёр ладонями веки. Вверху, прямо над головой, раздался негромкий щелчок, и комнату огласил истошный металлический визг будильника.

— Чёртов день сурка!

Выпутавшись из одеяла, утвердил себя в более-менее вертикальном положении, отключил будильник, показывающий полвосьмого, и смачно зевнул, хрустнув челюстью. Сонливость окончательно отступила.

Затекшие мышцы шеи грубо напомнили о себе отдающей в затылок болью. В висках отвратительно заныло, и вообще состояние такое… контуженное, словно на мне танк развернулся. Давненько с постели ничего подобного не испытывал.

Скомканная простыня собрана в мятую гармошку, свисающую с края отползшего к стене матраца, а подушка затолкана в самый угол меж стеной и изголовьем. Похоже, бегал и прыгал я не только в сновидении. Эта картина сходу напомнила о приступах лунатизма, бывавших у меня в возрасте лет пятнадцати.

«Не было печали…»

Главное — не отправиться во сне по девкам. Вряд ли их обрадует среди ночи моя полуголая, в труселях, персона. Доказывай потом, что просто так зашёл, без задней мысли.

Ещё раз зевнул и потянулся, расчёсывая пятернёй спутанные пряди. Пожалуй, к зеркалу до умывальников лучше не соваться.

* * *

Неспешно одевшись, подхватил банные принадлежности и отправился к раковинам. Заранее, чтобы не толкаться потом вместе со всеми в очереди.

Лагерь встретил висящими тут и там клочками утреннего тумана, неприятной промозглой влажностью в воздухе, затянутым молочной пеленой пасмурным небом и неестественной тишиной. Даже птиц практически не слышно — вся природа замерла в ожидании надвигающегося со стороны залива дождя.

Потирая покрывшиеся гусиной кожей руки, скукожившись, шагнул с крыльца на щебень. Холодная погода в сочетании с ледяной водой обещают очередную порцию непередаваемых ощущений.

 

Как не старался думать об отвлечённом, мысли мои опять сползли в старую надоевшую колею: об Алисе.

И вовсе даже дело не в том, что очередная понравившаяся мне девушка оказалась не про мою честь — к этому я привык. Обидно стало, что и здесь, в пионерском лагере, находящемся неизмеримо далеко от моего мира, моего времени, моей среды обитания, меня настигла карма клинического неудачника. Стоило только немного высунуть нос из панциря, как тотчас был осажен, дабы не забывал, кто я есть и где моё место.

И чем теперь заниматься до конца смены? Искать ответы — бессмысленно. Изображать и дальше из себя пионера — надоело. Пуститься во все тяжкие, предавшись саморазрушению — глупо. Остаётся только лечь и ждать. Ждать, когда пригонят автобусы, чтобы забрать нас.

Ведь, как и остальных пионеров, меня тоже должны куда-то отвезти.

Снова накрыли воспоминания о доме и прежней жизни. Они и раньше случались частыми гостями, но в этот раз что-то изменилось… качественно. Теперь я ощущаю, что готов отпустить прошлое, что не так уж там было хорошо, как мне хотелось раньше думать. А будущее сейчас уже не столько пугает, сколько вызывает осторожное любопытство. Впервые за много лет я чувствую, что не согласен с отведённой мне кем-то свыше ролью. Не хочу снова стать тенью себя самого из прошлого. Да вот только быть несогласным — это лишь полдела.

Одного желания мало. Надо барахтаться, проявлять себя, если нужно, даже глотки грызть и идти по головам, а для этого я категорически не приспособлен. И вот это теперь страшит гораздо больше, чем неизвестность. Ведь в прошлом не было ничего, за что стоит цепляться, а значит и терять нечего. Та, прежняя, жизнь не стоит даже всех этих мелких переживаний. Грядущая неизвестность — это хоть какие-то, но перемены, возможно, несущие с собой новый смысл жизни. И теперь я опасаюсь, что могу упустить нечто важное.

Как бы там ни было, за пределами лагеря меня ждёт мой персональный Ответ на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого, который решит все проблемы Семёна Персунова. Надо лишь дождаться конца смены. Возможно, «Совёнок» — это только порог, крохотный тамбур перед чем-то поистине огромным, а я по ошибке уже принял его за целый новый мир.

 

За всеми этими, без сомнения, увлекательными размышлениями худо-бедно умылся, привёл себя в порядок и до побудки даже успел зайти в домик, чтобы вернуть мыльно-рыльные. Утренний горн застиг меня в дверях выдвигающимся на свидание с гранитным Гендой.

— Доброе утро! — передо мной возникла Ольга, наряженная в спортивный костюм. — Ты сегодня раньше всех, Семён. Молодец, исправляешься прямо на глазах!

Одарив меня мимолётной улыбкой, вожатая умчалась вперёд, а я проводил её свинцовым взглядом исподлобья.

— Что угодно, лишь бы вы улыбались.

 

Не успел я добраться до площади, как из репродукторов грянула нетленка Владимира Семёныча про утреннюю гимнастику. И, стоило только заиграть музыке, весь лагерь резко ожил, устремившись из домиков на улицу. Вслед за Высоцким разгоняя тишину, захлопали двери, всюду зазвучали голоса, восклицания, редкий смех — это пионеры отправились на зарядку.

Сзади меня догнали кибернетики, мы обменялись приветствиями и рукопожатиями. Мимо прошла библиотекарша. Сыроежкин сразу увязался за ней, пристав с нудной болтовнёй, и Шурик последовал за ним, снова оставляя меня с самим собой.

 

Одеты почти все схожим образом: в светлые футболки или майки, тряпичные кепочки или панамки, простенькие спортивные шорты голубого, синего или чёрного цвета, а также кеды или, изредка, простые кроссовки. Некоторые выбиваются из общей картины, щеголяя, судя по виду, иностранными вещами, как, например, Славя — на неё очень сложно не обратить внимание, когда она в этом будоражащем все самые низменные инстинкты наряде. И как только не мёрзнет по такой погоде, разгуливая едва ли не в чём мать родила.

Кивнув мне на ходу, активистка убежала в самое начало образующегося строя. С другого конца площади, теребя в руках полу футболки и старательно избегая взгляда в мою сторону, пришла Алиса, заняв место возле Лены. Позади неё встал я, а рядом тут же объявилась Мику.

— Доброе утро, Сенечка! — прощебетала она.

— Привет.

Только-только прозвучали последние звуки песни, а все пионеры уже построились в аккуратные колонны по двое. И всё за какие-то пару минут. Дисциплина, как в армии.

— Не видела тебя раньше на зарядке, — продолжила надоедать Мику.

— Ты не так уж много потеряла…

— Не любишь физкультуру? А мне нравится. Нет, спорт я не очень… а вот зарядка — это хорошо, помогает проснуться и взбодриться. Поначалу было трудно привыкнуть: в школе-то физкультура всего раз в неделю, а тут каждый день. Но потом втянулась и теперь уже не могу даже представить какого-то другого…

Под этим пулемётным огнём героически полегли остатки мыслей в голове, заглушённые омерзительно радостным трезвоном, под который невозможно даже поразмышлять о чём-нибудь своём. Не вытерпев, повернулся к болтушке и поднёс палец к губам.

— Тс-с.

— …начала дня.

Мику замолкла и виновато улыбнулась.

«Куда тебе ещё бодрости, ты и так мёртвого из могилы подымешь».

 

Ольга зычно поприветствовала нас:

— Физкульт-привет, пионеры!

Толпа отозвалась вялым, но внятным «До-оброе у-утро». Зазвучал новый голос, на этот раз незнакомый, мужской:

— Как всегда, зарядка у нас начинается с пробежки и песни!

Я отвесил себе мысленный фейспалм. Очередное утро, в которое всё, будто нарочно, складывается так, чтобы вывести меня из себя.

«Спасибо, только ваших пионерских песен я ещё с вами не пел! Что это за оригинал такой на мою голову опять свалился?..»

Приглядевшись, заметил среди вожатых физрука: малость субтильного вида черноволосого дяденьку в тёмно-синей олимпийке, чёрных трениках с тонкой продольной белой полоской и кроссовках. Если бы не висящий на шее свисток, вообще принял бы его за одного из пионеров — комплекцией физрук не шибко превосходит меня.

«Может, болел много в детстве…»

 

Пионеры поотрядно, начиная с нашего, пустились трусцой с площади по центральной аллее. Возглавили процессию Ольга и физрук, а остальные вожатые пристроились со своими отрядами.

— Запе-е-вай! — скомандовал новоявленный издеватель.

Все тут же отозвались незнакомой песней про зарядку и всё такое. Поскольку мне её слова неизвестны, свою вокальную партию я решил негласно делегировать Мику. Да она и так расстаралась чуть ли не за весь отряд. Хоть какая-то польза…

 

На веранде столовой никого, а в окнах кухни видно светлые силуэты поваров, подготавливающих нам очередную порцию гадкой овсянки.

У двери склада замерла кастелянша, держа в руках парящий стакан с чаем. Завидев нас, бабуля воодушевлённо приосанилась и по-пионерски отсалютовала. Даже не знаю, кто более глупо выглядит: она или взрослые лбы, распевающие детские песенки в восемь утра.

От склада свернули на пляж — серый и скучный, с холодным, влажным от росы песком, разлетающимся из-под подошв мелкими, рассыпающимися в воздухе комочками. Сандалии тут же забились им, а носки намокли. Я в очередной раз мысленно отругал Ольгу и весь белый свет в придачу за местные дрянные правила, вынуждающие бегать на холоде с мокрыми ногами.

Ещё и прохладный ветер с реки то и дело неприветливо поторапливает, гоняя по серой поверхности воды зыбкую рябь и шелестя листвой на угрюмо склонившихся ветвях деревьев.

По тропинке мимо душевых добежали почти до самых ворот. Заложив широкую петлю, развернулись и взяли курс на спортзал. Но надежда на зарядку в тёплом помещении пошла прахом, когда нас, после совершённого круга почёта, в конечном итоге загнали на плешивое футбольное поле, окаймлённое у самых бортиков травой, подорожниками, полынью и редкими соцветиями чахлого белого с розовым тысячелистника.

 

Наконец-таки процессия остановилась. К вящей моей радости, закончились и песнопения — их вскоре сменила бодро-торжественная мелодия, захрипевшая из стоящего на трибунах бобинника. Или запись уже заезжена настолько, что музыка в ней угадывается весьма символически, или это я слишком привык к чистому звучанию «цифры».

Нас рассредоточили по стадиону в несколько рядов так, чтобы мы не мешали друг другу размахивать во все стороны конечностями во время зарядки. По центру лицом к нам встал физрук, слева и справа от него расположились двое вожатых, а остальные, включая Ольгу, заняли позиции позади.

«Обложили, сволочи…»

 

— Руки на пояс, ноги на ширину плеч! — скомандовал физрук неожиданно глубоким и объёмным для такой комплекции голосом. — Приступаем: вращение тазом! Раз…

Все вокруг, кто во что горазд, принялись крутить задницами.

— Два…

С запозданием к ним присоединился и я.

— Три!

Впрочем, для заминки у меня есть очень уважительная причина, живописно разместившаяся в нескольких шагах передо мной — и у неё даже имя имеется: Славяна. Как и полагается отличнице ГТО, упражнение активистка исполняет старательно, задействуя все… группы мышц; вместе с тем совершенно бессовестно саботируя зарядку среди целой трети мужского населения первого отряда. Прозвучавшее с левого фланга сопение и деловитое покашливание Шурика подсказало, что и ему тоже ничто человеческое не чуждо и смотрит он сейчас явно не на лениво мельтешащий перед ним худосочный афедрон Сыроежкина. Хотя как знать…

Следующие несколько упражнений стали менее впечатляющими, но всё же не лишёнными зрелищности: выпады влево-вправо, взмахи руками, приседания и прочее — всё это было бы многократно скучнее без Слави.

А во второй половине случилось то, ради чего определённо стоило проснуться в полвосьмого и выползти в это гадкое утро на зарядку: наклоны вперёд. Тут уже фантазия моя окончательно вышла из-под контроля, уходя в разнос.

Гормоны натурально взбесились, разгоняя по всему телу электризующие волны. Внизу живота почувствовались зуд и приятное тепло, предшествующее естественным физиологическим реакциям на всё увиденное и представленное. Пришлось задрать взгляд к небу и подумать о чём-нибудь нейтральном: слишком уж непривычный, бурный отклик нашло в моём организме творящееся непотребство.

«Неужели я в семнадцать лет был настолько озабоченным?»

Как так жить вообще можно, когда в любой пикантной ситуации все мысли скатываются в одну и ту же сторону, мешая адекватно воспринимать мир.

Под созерцание эдаких красот зарядка пролетела почти незаметно, и я даже испытал лёгкую грусть, когда физрук скомандовал конец занятий. Сколько всего пропустил, оказывается, прогуливая это замечательное действо. Ещё и нагоняй получил — значит, вдвойне опростоволосился. Ничего удивительного, держу марку.

 

Пионеры дружно потянулись со стадиона. Хоть я и старался тщательно мешаться с неорганизованной толпой, чтобы не столкнуться с Алисой, выход из коробки всё равно один. Возле него она меня и подкараулила. Сделала робкий шаг навстречу, но сразу сникла, наткнувшись на стену напускного безразличия.

«Нет, рыжая. Не нужно это… ни тебе, ни мне».

* * *

Пока все толкаются в очереди к умывальникам, я, как самый умный и заранее умывшийся, предался законно заслуженному безделью на лавочке, наблюдая, как вожатые подготавливают линейку.

Погода окончательно и бесповоротно испортилась: ветер усилился и окреп, пригнав с реки едва осязаемую водяную пыль. Отчётливо повеяло осенью.

А кстати, интересно, какой сейчас месяц и число? За всеми делами я как-то упустил из виду этот момент. И, что примечательно, мне ни разу не попались на глаза ни газета или журнал с датой, ни календарь. Даже просто вскользь, между делом, никто не обмолвился об этом. Наверное, в пионерском лагере о таких вещах люди не задумываются. Нет необходимости. Это на работе надо следить за дедлайнами и вообще жить в обнимку с календарём, а тут — территория беспечного детства, где за тебя обо всём позаботились взрослые, и твоя задача — просто радоваться жизни. Счастливые часов не наблюдают.

Вспомнилась реакция Слави, когда я ей сообщил, что мне нужно ехать домой работать, и все последующие события, вплоть до укола «витаминками». Представляю, что она обо мне подумала тогда и каким диким я виделся в её глазах. А уж что я о ней подумал… теперь и самому смешно.

* * *

Выспренний линеечный официоз, как всегда, не задерживаясь, идёт мимо ушей. Ледяные касания рук стоящих рядом Шурика с одного боку и Слави с другого заставляют ужиматься в комочек и сторониться. Раздражает. Да и холодный ветер, забирающийся под одежду, отнюдь не добавляет приятностей всему происходящему. Хочется уже поскорее зайти в столовую, чтобы погреться и выпить тёплого какао.

От скуки занялся разглядыванием бетонных плиток и пробивающейся местами наружу травы. Можно было бы сейчас задвинуть что-нибудь банальное про вездесущие растения и их несгибаемую тягу к жизни, но я не буду. Ну лезут отовсюду сорняки — и хрен с ними. При первом же случае Славя, вооружившись верхонками и тяпкой, повыдергает их и выбросит в компостную кучу за складом — вот и вся тяга к жизни. Привет родителям.

 

Под самый конец отрядной летучки, когда я уже мысленно праздновал про себя завершение стандартных утренних пыток, Ольга решила докопаться персонально к нам с Двачевской:

— Семён, Алиса, не думайте, что вчерашнее вам так просто сойдёт с рук.

Остальной отряд отступил в сторонку, оставляя нас нос к носу с вожатой.

— В назидание лишать вас праздника, как я понимаю, не имеет смысла — вы только рады будете, поэтому вам поручается помогать Мику в его подготовке.

— Каво? — в один голос спросили мы, вытаращившись на Ольгу.

— Так! — вожатая подбоченилась, и её лицо приняло грозный вид. — Вы что, раздолбаи, на линейке ничего не слушали? Завтра или… — она бросила взгляд поверх наших голов на небо над заливом, — или послезавтра праздник — День Нептуна. Сегодня Мику будет заниматься последними и самыми ответственными приготовлениями, а вы — оказывать ей всемерную помощь!

«Она же это специально сейчас, да? Ведь специально!»

Я задрожал и медленно втянул носом воздух, пытаясь успокоиться, чтобы не сорваться на Ольгу прямо посреди площади при всём честном народе.

— Задача ясна? Вопросы есть? Вопросов нет! — подытожила она, явно очень довольная собой и своими организационно-воспитательно-репрессивными талантами.

Не дожидаясь горна, я побрёл в столовую, в очередной раз проигнорировав порыв Алисы заговорить со мной. Ольга что-то ещё произнесла мне в спину, но я уже не слушал.

* * *

После проведённого в приятном одиночестве завтрака, по уже сложившейся традиции состоящего в моём случае лишь из какао с бутербродами и варёным яйцом, вышел на крыльцо столовой, где меня и поймала та, кого сейчас меньше всего хочется видеть, после Двачевской — Мику.

— Сенечка, приходи через полчасика — мы будем в беседке возле библиотеки…

— Угу, удачи в обе гачи, — отмахнулся я, не останавливаясь.

— Сенечка?.. — растерянно пролепетала вслед Мику.

«Идите вы все… в задничку».

 

Бетон площади понемногу стал покрываться тёмными пятнышками от мелкого пока ещё дождика. Небо сменило молочный цвет на металлический серый, а над заливом, уже совсем близко, повисли тяжёлые тёмные тучи, обещающие в скором времени приличный ливень. Во всяком случае, очень хочется верить, что зарядит сильный дождь и загонит вожатую в домик, дав мне долгожданный покой хотя бы на этот день.

Самая хорошая погода для того, чтобы засесть в своей берлоге и немного пожалеть себя.

 

Приведя в порядок постель, достал из сумки телефон, поотключал в нём всё, что только можно, и снизил яркость экрана до минимума. В таком режиме оставшихся семидесяти процентов зарядки должно хватить по меньшей мере на пару дней приятного одиночества наедине с головоломками, коих у меня накачано с десяток — как раз на случай, когда нет электричества в квартире или надо куда-нибудь поехать.

Скинув сандалии, плюхнулся на кровать и погрузился в первую попавшуюся игру.

* * *

В дверь несколько раз уверенно стукнули, и кто-то тут же, не спрашивая, вошёл в комнату. Я взглянул поверх телефона на дверной проём: Алиса. Ожидаемо, пожалуй… Но зачем? Хотя ладно, пускай уж, не убегать же теперь от неё под дождь.

Помявшись на пороге, она прикрыла дверь и сделала шаг. Я выключил и отложил под подушку телефон; сел поудобнее, прислонившись спиной к изголовью.

Немая сцена продолжалась бы, наверное, ещё очень долго, но у меня кончилось терпение.

— Вчера ты была смелее.

Она глубоко вздохнула и, набравшись храбрости, присела на край кровати. Тщательно разгладила юбку несколькими медленными движениями. Посидела, пытаясь куда-нибудь деть неугомонные руки, пока не сцепила их, ещё раз вздохнула и упёрлась взглядом в свои сандалии.

— Я не хотела тебя обидеть и наговорила вчера глупостей, и поэтому пришла извиниться. Прости, пожалуйста.

Алиса произнесла всю эту тираду так, что сразу стало понятно: репетировала всё утро. Настолько заученно она прозвучала, почти скороговоркой.

— Тебе не за что извиняться, ты была абсолютно права во всём. Даже не представляешь, насколько.

— Прекрати, — разозлившись, она притопнула ногой и бросила на меня укоризненный взгляд. — Я совсем не это хотела сказать… я хотела… я не знаю, что на меня нашло.

— А как же твои слова о том, что ты всегда говоришь только чистую правду?

Алиса взглянула затравленно, её губы дрогнули и скривились.

— Зачем ты… так?

— Не парься, ни к чему напрягаться. Ну не сошлись характерами — бывает. Скоро смена кончится, мы все разъедемся и никогда больше не встретимся. Просто дайте мне…

— Ты не прав…

— Ой, да брось! Извинилась — ладно, молодец, я это оценил и зла на тебя не держу. Чего тебе от меня ещё надо?

Алиса дёрнулась, обиженно еле-еле поморщилась, но стерпела.

— Я просто хочу, чтобы ты правда простил меня и мы нормально общались дальше… может, поделали бы что-то вместе…

— Алис… я тебя правда простил, честное, мать его, пионерское, но что касается остального — не нужно. Мне это не принесёт ничего хорошего. Зачем я тебе сдался? У тебя же есть с кем общаться, есть парень…

— Парень?

Алиса резко повернулась и округлила глаза.

— Я видел фотографию.

— Какую ещё фотографию?

— У тебя их много с собой?

— Нет… одна, — Алиса напряглась и посуровела. — Ты в моих вещах шарился?

— Извини, так получилось.

Двачевская вскочила и ещё сильнее топнула ногой со злости.

— Да кто тебе давал право?! Это… это… личное!

— Никто не давал, — спокойным тоном согласился я. — Просто так случайно получилось…

— Как это у тебя получилось случайно залезть в мою сумку? — продолжила негодовать Алиса.

— Ну… мне было интересно. Это без какого-то умысла так вышло, спонтанно.

— Ну-ну.

Двачевская скрестила руки и, набычившись, отвернулась. Когда сообразил, что она опять зависла в своих мыслях, я тихонько позвал:

— Алис?

Мельком глянув на меня, она тут же снова отвернулась, пряча взгляд. Присела обратно на кровать, промокнула глаза концами галстука. Сцепила пальцы и заговорила, нервно выгибая сомкнутые в замок кисти:

— Если правда хочешь знать — расскажу. Но пообещай, что никому не скажешь. Даже Уля не знает… ну, не всё знает.

Я кивнул.

— Обещаю.

— Карточка и гитара — всё, что у меня осталось от моего отца.

«Отца?..»

Я прикрыл глаза и привалился плечом к стене.

«Вот же болван», — в сердцах заехал головой в стену. «Самый настоящий клинический идиот», — бум, висок отозвался тупой болью. «Получай, придурок. В следующий раз будешь умнее…»

— Ты чего?

Алиса оторопело уставилась, услышав третий удар головы о деревяшку. Теперь уже мне отчётливо захотелось провалиться сквозь землю. Я несколько раз мотнул гривой, мол, всё в порядке. Алиса окинула меня тревожным взглядом, но, поняв, что ничего страшного пока не случилось, отвернулась и продолжила сосредоточенно разглядывать свою обувь.

— Он военным был, мы тогда на юге жили, далеко. Та фотография очень старая, ещё со срочки, когда меня даже на свете не было. А потом, в семьдесят девятом, когда война эта сраная началась, его туда отправили. Я ещё малявкой была, толком ничего не отложилось в памяти о том времени. Помню только отца, прогулки, гитарные посиделки в парке или на природе, как он меня учил драться… в шутку, конечно, но мне нравилось, я в нём души не чаяла. Папина дочка была. Помню ещё, как дико тосковала, а он всё письма писал, обещал, что скоро вернётся, не успеем даже соскучиться. Да только через несколько месяцев… принесли нам похоронку.

 

Алиса замолкла и ссутулилась, опёршись обеими руками о каркас кровати, а я замер в непонятках, как реагировать на сказанное.

— Дай ключ.

Я в ответ промычал что-то нечленораздельное, попытавшись одновременно задать два вопроса сразу, подчиняясь сумбуру в голове.

— От домика. Пожалуйста.

Получив его, она заперла дверь на полтора оборота, оставив ключ в замке так, чтобы его нельзя было открыть с другой стороны. Прошла к окну, раскрыла форточку и уселась под ней на стол, водрузив ноги на сиденье стула. Достала сигареты, закурила и бросила пачку со спичками мне.

— А если придёт кто или запах учуют?

— Плевать, — глухо ответила Двачевская, стерев со щеки блестящую влагу.

«Плевать так плевать», — я вздохнул и вытянул сигарету. Алиса сделала длинную затяжку, замерла на несколько секунд и, запрокинув голову, неспешно, будто смакуя, выпустила дым в форточку. Так в молчании она докурила, выбросила окурок на улицу и вытряхнула из ладони пепел. Я курил медленнее, неохотно — скорее, за компанию, а когда Алиса закончила и с ногами забралась обратно на кровать, отправил наполовину недокуренную сигарету в форточку.

 

— После похорон переехали, — продолжила Алиса, обняв колени. — Нам дали комнату в семейном общежитии. Но это звучит только красиво, а на деле дыра редкостная: барак в фабричном районе какой-то жопы мира, которой я и название вспоминать не хочу. Хрен его знает, почему мы туда попёрлись… вроде бы, пригласили какие-то друзья, с работой матери помогли, подъёмных дали на первое время. Мать ничего толком не объясняла. Тогда я её впервые увидела пьяной. В уматину, до неузнаваемости. За знакомство пригласили посидеть, как она объяснялась потом. Да только в дальнейшем это всё чаще и чаще стало повторяться: сначала раз в месяц с получки, потом два раза, потом каждую неделю… Поперву она ещё пыталась какими-то поводами оправдываться, а потом забила. Бухала еженедельно все выходные напролёт, начиная с вечера пятницы. Я эту пятницу каждый раз ждала с содроганием, не зная, чем обернётся очередной запой. В хорошие дни её приводили, и она влёт вырубалась — это когда пойла было много и получалось накачаться вдрызг. Но чаще всего было хуже… Любой праздник, любой мало-мальский повод превращался в пьяный дебош, даже мой день рождения.

Повисла долгая пауза.

— Алис, тебе не обязательно… если неприятно — не надо.

— Ты же хотел узнать что-то про меня! — раздражённо огрызнулась та. — Что, уже не интересно? Понял, что такая, как я, тебе не чета, да?

— Не выдумывай…

— Можешь заткнуть уши! А я уже хочу докончить, раз начала.

 

На этом она снова надолго замолчала, теребя в руках снятый галстук. Обернула им палец, промокнула глаза и заговорила опять:

— Потом, короче… короче, вышло так, что я попала в опеку, и они стали искать родственников. Отец детдомовский был, и получалось, что другой родни, кроме бабки и деда по матери, у меня нет. Да только они не спешили меня принять. Типа, всегда были против отца, а мать от них сбежала, оказывается, и поэтому я для них нежеланная, сбоку припёка… Прямо так при мне бабка это и заявила, когда меня к ним привели. Короче, пока их опека уговаривала, меня на время решили сдать в пионерский лагерь. Так я впервые сюда, в «Совёнок», и попала — тоже посреди смены. Сутками торчала в домике, чувствуя себя всеми брошенной и никому не нужной. Когда не спала — ревела или пялилась в окно. Ни с кем не общалась, на улицу не выходила. Ольга Дмитриевна, тогда она была ещё простой вожатой, нянчилась со мной, как с маленькой, таскала мне кастрюльки с едой, потому что я даже в столовку не ходила. Настолько не хотелось вообще ничего… жить не хотелось. Вот она так вынуждала меня поесть… заставлять не заставляла, конечно, с ложечки не кормила — просто над душой сядет, в книжечку уткнётся и читает себе. Так с тех пор и езжу каждый год сюда по бесплатной путёвке от соцзащиты. Развлечение не из приятных, конечно, но с бабкой в квартире ещё хуже. Тут хоть отдушина…

— С бабкой? Они тебя всё-таки взяли?

Алиса хмыкнула.

— Да. С дедом даже потом стали ладить, он ништяк оказался, правда, подкаблучник. Это он мне первые уроки гитары давал. Ну, как мог — с его-то старческими пальцами шибко не побренчишь. Потом самоучитель и редкие табы где-то достал, чтобы я могла сама по ним учиться. А три года назад он умер. Бабка хоть и перебесилась, пока дед ещё жив был, но всё равно невзлюбила меня. А я даже не обижаюсь почти. Скорей бы свалить от неё в общагу или ещё куда. Смирилась уже, что никому до меня дела нет.

— Скажешь тоже. Ольге ещё как есть дело.

Алиса горько усмехнулась.

— И всё? Не густо.

— Ну ты ведь сама отталкиваешь от себя людей, а теперь обижаешься.

— Только не надо мне залечивать! — мгновенно взвилась Алиса, зло сверкнув опухшими от слёз глазами. — И так полный отряд зануд, теперь ты ещё туда же. Вот же дрянная смена выдалась…

— Как скажешь.

Алиса с шумом выдохнула и поджала губы.

— Не принимай на свой счёт. Просто есть тут одна любительница в душу по локти залезть.

— Славя?

Она кивнула.

— На второй день были, как всегда, посиделки, чтоб все познакомились, о себе рассказали… обычно я на них не ходила, но тут Уля докопалась: пошли да пошли. Ну, и сидим мы, короче, все рассказывают всякое про родаков, кто чем мается по жизни, а я слушаю всё это и как дура не знаю, то ли разреветься, то ли убежать, то ли всё сразу… Что я им расскажу: что сирота, что отца на никому не нужной войне убили, что мать алкоголичкой стала, а бабка спит и видит, когда я с её квартиры съеду? А эта белобрысая ещё скалится: расскажи, говорит, Алиса, не стесняйся… у нас же коллектив, все свои… ля-ля-ля. Хотела я ей там же популярно пояснить, где я этот коллектив видала вместе с ней…

Распаляясь с новой силой, Алиса сжала кулаки.

— Легко про коллектив втирать, когда родился с серебряной ложкой во рту. С папашей обкомовским мудлом, из-за которого тебя все в жопу целуют. А кому-то меньше повезло! Чьих-то родителей вот эти вот… на бойню посылали, отсиживаясь по кабинетикам… «интернациональный долг», видите ли. Жили, жили, и вдруг задолжали каким-то левым чучмекам ни с того ни с сего. Суки! И где этот сраный коллектив был, когда нас без отца в барак к алкашам поселили? Где коллектив был, когда мать спивалась, когда меня во дворе чморили из-за этого? Где их коллектив был, когда я из дома убегала от страха, что бухие урелы что-нибудь со мной сделают? Где их коллектив был…

Алиса ткнулась носом в колени и всхлипнула.

«Да что ж вы ревёте-то все из-за меня!» — я с досады сплюнул про себя и осторожно придвинулся к ней. Алиса повернула ко мне раскрасневшееся лицо и, скривившись, заговорила со злостью:

— А теперь оно лыбится и рассказывает мне про коллектив их замечательный! Как же я ненавижу этих лицемеров! Всем сердцем ненавижу! Вот почему одним всё, а другим — ничего? Где эта их справедливость, равенство, про которое они нам заливают всю дорогу?

 

Я тоже разнервничался и почувствовал, что сам готов расплакаться от бессилия что-либо сделать, успокоить её. Так и застыл на коленях посреди кровати, то ли бледный, то ли красный — не поймёшь, но по ощущениям явно не в лучшем виде.

Сначала хотел, но в итоге не решился возразить, что Славя-то ни в чём не виновата и что Алиса тоже несправедливо на неё взъелась. Слова мигом застряли в глотке, когда рыжая окончательно расклеилась и громко, навзрыд, заплакала, зарывшись в ладони. Тут уже следует как-то утешить, подбодрить, но у меня в такие моменты рассудок напрочь деревенеет, и хочется лишь поскорее убраться из неуютной обстановки. Поэтому всё, на что меня хватило — достать из пакета полотенце и предложить Алисе: даже не словами, а нерешительным касанием её руки.

— Спасибо…

Она приняла полотенце, а у меня сразу свалился с души камень, когда понял, что до истерики дело не дойдёт — Алиса сама сумела взять себя в руки и даже прекратила плакать. Я присел рядом, прислонившись спиной к стене. В комнате снова воцарилась напряжённая тишина. Так мы и просидели, наверное, минут десять каждый наедине со своими мыслями.

 

— Забудь. Зря я тебя всем этим бредом загрузила. Ещё и разревелась, как истеричка… теперь точно не захочешь больше меня знать…

— Да с чего ты взяла? Давай ты не будешь за меня додумывать, а?

— А сам-то!

Я сконфузился и замолк на полуслове. Алиса шмыгнула носом и робко улыбнулась, протягивая ко мне отставленный мизинчик.

— Ну что, значит, мир?

Вот как можно отказать этой милой, почти детской непосредственности? Конечно же, я растаял. Но едва ухватился за её палец, по лбу тут же прилетел чувствительный щелбан, отозвавшийся внутри черепа деревянным звуком.

— А это тебе за то, что лазил в моей сумке без спросу!

Только я раскрыл рот, чтобы снова оправдаться, как получил ещё.

— И за то, что вредничал всё утро!

Я ошалело уставился на Алису, а она тут же отвесила мне новый щелбан.

— И вообще, не думай, что теперь можно безнаказанно терять бдительность!

«Двачевская в своём репертуаре!»

— Ах ты, зараза!

Рыжая, увидав, что я уже тяну к ней оттянутый средний палец, чтобы отплатить за все три щелбана одним хорошим чилимом, спрыгнула с кровати и, на ходу кое-как подцепив носочками сандалии, с хохотом ретировалась к двери.

Сложенные по-турецки ноги запутались в шортах и одеяле, а я, в свою очередь, запутался в них и чуть не нырнул с кровати вниз головой. Алиса испуганно ахнула, но, увидав, что я всё ещё полон решимости отомстить и даже напялил обувь, молниеносно отперла дверь и, продолжая смеяться, выскочила из домика. Но, вместо того чтобы убегать, тут же взвизгнула и залетела обратно. Съёжилась, обхватив себя руками, зябко потёрла плечи. На рубашке и юбке проявились тёмные пятна от капель воды. Ещё несколько капель блеснули на её лице и руках. Только сейчас я услышал и осознал, что снаружи, оказывается, поливает, как из ведра.

 

Алиса растерянно посмотрела на меня, победоносно надвигающегося на неё, и тихонько пискнула:

— Сдаюсь.

Алиса зажмурилась, сморщив носик, и притихла, готовая к неотвратимому возмездию. А я снова залип, рассматривая её лицо. Задержал взгляд на приоткрытых губах и подумал, что сейчас мне хочется кое-чего совершенно другого. Шагнул ближе, примеряясь и представляя, как обнимаю её… и тут же за дерзость получаю по физиономии. Или коленом по самому сокровенному. Это ж Двачевская! От таких размышлений меня чуть не пробило на смех.

 

Так ничего и не дождавшись, Алиса приоткрыла один глаз и поводила им влево-вправо, оценивая обстановку. Ну всё, теперь уже точно момент упущен.

— Ладно уж, живи.

Рыжая приосанилась и удивлённо вскинула брови.

— А чего ты лыбишься?

Да и сейчас это было бы совсем уж бесцеремонно пользоваться минуткой девичьей слабости в личных целях, рискуя испортить с таким трудом налаженные отношения. Во всяком случае, мне на подобное всё равно не хватило бы наглости. И так, вон, поджилки затряслись от одних только мыслей.

— Да чего смешного-то?

— Ничего, — я прыснул.

— От «ничего» такой довольной рожи не бывает.

Стрельнув подозрительным взглядом, Алиса прошла мимо к шкафу, распахнула дверцы и стала рыскать на полках и в ящичках.

— Э-э…

— Ну ты же сам видел, что там дождь, а тут может быть зонт или дождевик хотя бы, — донеслось изнутри приглушённое бормотание.

«Пожалуй…»

Я подступил к ближайшей тумбочке и выдвинул ящик. Средств от дождя не нашёл, зато увидел книжку. Алиса зашуршала позади, и из шкафа сразу вылетело одобрительное:

— О!

Она вынырнула с пухлым полиэтиленовым свёртком в руке.

— О, — повторила рыжая, увидав приличного размера томик, озаглавленный: «Кир Булычёв. Рассказы и повести». — Зыкинская тема, до дыр раньше зачитывала.

Мне вот не довелось, а сейчас, наверное, уже поздно браться за детскую литературу. Я пролистал первые страницы.

— Твоё? — поинтересовалась Алиса.

— Не. Походу, забыл кто-то до меня — нету ни номера библиотечного, ни штампов.

— Ну, значит, будет твоё.

Пожал плечами и бросил книжку на кровать. Алиса встряхнула полиэтилен за расправленный край — свёрток, крутнувшись в воздухе, раскрылся, один дождевик вывалился на пол, а второй остался у неё в руках.

— Даже два. Вот и тебе тоже не придётся мокнуть.

Алиса нахально осклабилась.

— Вы сегодня необычайно заботливы.

— Ты что, хотел меня без всего выставить на улицу, а сам идти в плаще?

— Начнём с того, что я вообще не собираюсь никуда идти.

— Нас Мику ждёт…

Я закатил глаза.

— Самой неохота. Да там и делать-то ничего не надо: насколько я знаю, уже и так почти всё готово. Потусим рядом для виду, чтоб Панамка не бузила. А если Микуся попробует нас чем-нибудь озадачить… придётся ей обломаться.

— Уговорила. С тобой хоть на край света.

У меня это вырвалось совсем непроизвольно, почти в шутку, но Алиса, от неожиданности шлёпнув губами, несколько раз моргнула и молча отвернулась, тут же принявшись надевать дождевик. Как её, оказывается, легко выбить из колеи: всего лишь одним… даже не комплиментом, а просто пустяковой любезностью.

Я расправил свою накидку и полез внутрь, утонув на несколько секунд в оглушительном белом шуме полиэтилена. Сразу стало жарко. Дождевик оказался коротковат в рукавах, да и полы его едва достают до колен, но в целом — сойдёт, хоть дырок нет. Больше всего мне не по нраву ходить с мокрыми ногами, но именно их-то и не спасти, как ни крути. Алисе же плащ пришёлся впору. Даже в полиэтиленовом мешке от неё трудно отвести взгляд.

— Хватит глазеть, идём, а то сопреем тут.

Рыжая щёлкнула перед моим носом пальцами и направилась к двери.

* * *

Дождь оказался не таким уж сильным, просто внутри домика от него шуму много и с козырька над входом течёт в несколько тонких струек. Тучи не то рассосались, не то прошли стороной, но на небе от них остался лишь серый градиент, темнеющий к горизонту. Правда, ветер не стих, а даже, по-моему, усилился.

 

— Я к умывальникам сперва. Ты со мной?

— Пошли.

Алиса бодро зашагала прочь, а я, перепрыгнув лужу у крыльца, кинулся догонять. Наш путь пролёг по длинному маршруту: выписывая петлю через площадь, аллею и музыкальный клуб. Иначе пришлось бы лезть в грязь и мокрую траву на тропинках.

— Спасибо, — проронила Алиса, опустив голову, когда поравнялся с ней.

— В смысле?

— Ну, что выслушал и поддерживаешь.

— Блин, да не за что.

— Есть за что. Мне правда стало легче. Сама не ожидала, что меня так понесёт, просто перемкнуло и… вывалила всё. Я… мы же толком даже не знакомы.

— Это как эффект попутчика.

— Что?

— Иногда так бывает: люди не стесняясь рассказывают случайному встречному, например, в поезде обо всём, что накипело. А потом каждый выходит на своей станции. И всё.

— Всё?

— Угу. Вроде и выговорились, и разговор этот тяготить не будет, потому что они уже вряд ли когда-нибудь снова встретятся.

— Да ну, гон какой-то, — отмахнулась Алиса, помолчав некоторое время.

— Сама же призналась, что полегчало.

— Это да.

— Вот, значит…

Тут я чуть не брякнул, что Славя по-своему права оказалась и Алисе надо было уже давно так сделать, но вовремя дал себе мысленного леща и прикусил язык.

— Неужели никогда ни с кем не делилась?

— Например? — с вызовом спросила Алиса. — С уродами, которые меня за это же потом будут осмеивать, как было… там?

— Ну почему сразу… Подруги же какие-нибудь есть у тебя.

— Нет у меня нормальных подруг, кроме Ули. Но не рассказывать же ей такое…

— А Лена, вы ведь общаетесь?

— Да как сказать… — Алиса дёрнула плечом, — Ленка хорошая, но мы с ней слишком разные, даже поболтать не о чем. Да и она скучная, что капец.

— А я, значит, не скучный?

— Нет, — тихонько ответила Алиса и замялась.

 

На этом мы добрались до раковин, и разговор сам собой иссяк. Я управился за полминутки, наскоро ополоснув лицо. Алиса же возилась довольно долго. Сняв капюшон под крышей, тщательно умылась, привела в порядок причёску и в конце мельком, воровато глянула в маленькое зеркальце, прикреплённое к одной из стоек навеса.

— Погнали, — бросила она, проходя мимо.

Пока рыжая охотно делится со мной всякими подробностями, надо «раскручивать». С одной стороны, мне действительно интересно всё, что с ней связано, с другой — это может быть важно. Да, подспудно я по-прежнему продолжаю искать какой-нибудь особый смысл буквально во всём подряд. А с третьей — это помогает забалтывать Алису, чтобы она не начала расспрашивать обо мне. Ведь тогда придётся что-нибудь выдумывать, врать, а с ней мне этого делать не хочется. Всему своё время.

 

— Как же вас угораздило познакомиться с Леной?

— Ой, ржать будешь, — она звонко засмеялась и хлопнула себя по лбу. — Я ей хотела навалять, когда застукала с ней… ну, типа парня своего. Был там один, увивался за мной. Узнала, где живёт, заваливаю к ней на хату, а он мне навстречу из дверей. Что там было… звездец. Соседи даже повыскакивали. По итогу он и от меня получил в щи, и от неё чуть не схлопотал, потому что соврал ей, что у него никого нет больше. Прогнали его, короче, а потом сидели на кухне смеялись со всей этой темы. Так вот и познакомились…

— А сейчас, значит, парня нету? — осторожно спросил я и сник, приготовившись к наихудшему варианту.

— Был ещё один хер, — сухо ответила Алиса. — Отвалил сразу, как понял, что от меня ему не перепадёт ничего интересного. Что тебе с того, есть или нету?

Алиса прищурилась, окатив, как она умеет, невыносимым ледяным взглядом, от которого у меня сжалось что-то в груди и засосало под ложечкой.

— Да просто… — я отвернулся и старательно почесал за ухом, налив себе за шиворот воды, — просто не верится, что у тебя и нет парня.

Алиса ничего не ответила. Лимит расспросов на сегодня, видимо, исчерпан. К тому же мы добрались до беседки.

 

Под навесом Мику, Сыроежкин и Ульяна. На столе перед ними разбросаны исписанные листочки, книжки, блокнот, ручки и карандаши. А в целом атмосфера не очень походит на рабочую: Мику громко втолковывает откровенно скучающему Сыроежкину про разницу между музыкальными направлениями, а Ульяна чирикает на одном из листков какие-то каракули.

 

Мы с Алисой вошли под навес. Одну из лавочек полностью залило водой, капающей с дырявой крыши, поэтому пришлось потесниться, усевшись рядом с Ульяной.

— Выкладывай, — деловито сказала Алиса, уставившись на Мику.

— Вы бы ещё после обеда явились! — обиженно ответила она. — Мы уже закончили, остались только мелочи и пару-тройку костюмов в порядок привести. А с Сенечкой я вообще не разговариваю, он себя вёл некрасиво сегодня!

«Она. Со мной. Не разговаривает. Ктулху всемилостивый… если б я знал, что так можно было, ты бы со мной уже на второй день перестала разговаривать!»

— Опять где-то вдвоём лазили, — ехидно обронила Ульяна, увернулась от тычка в бок и скорчила в адрес Алисы рожицу.

В иной раз тут уже начался бы локальный скандал с оплеухами. Но сейчас рыжая, похоже, пребывает в хорошем настроении, потому что провокацию не поддержала и в пикировку ввязываться не стала.

— Ну, тогда мы пошли! — обрадовалась Алиса и начала подниматься с лавки.

— Стоять, Зорька! — рука Ольги внезапно упала сзади на плечо рыжей и усадила ту обратно. — Мику, что там ещё осталось сделать? Только давай честно, а то знаю я тебя, опять всё на себе собралась тащить за этих обормотов.

Алиса раздражённо фыркнула и тут же набычилась, сложив перед собой руки. Под навес вошла вожатая с зонтиком.

— Да там правда почти ничего не осталось, честно-честно, Олечка Дмитриевна!

— Почти?

— Надо только угля набрать, ой… то есть золы или сажи, а костёр-то не запалить — дождик ведь! И ещё марлю для костюмов Виолочка обещала. Я к ней заходила, а она сказала, что надо на склад… ой, или в столовую… в общем, я точно не знаю… не помню.

— Ну, как минимум двое больших специалистов по кострам тут сейчас присутствуют — им и поручим! — с глумливой улыбкой подытожила Ольга. — И марлю заодно раздобудут. Тебе когда надо?

— К тихому часу хотя бы.

— Вот, вы всё слышали — к тихому часу, а лучше раньше.

Ульяна издевательски хрюкнула, а лицо Алисы тут же погрузилось в угрюмый молчаливый протест.

— А что там с плакатом и удостоверениями?

— Саня с Леной почти сразу после завтрака ушли рисовать в библиотеку… и вот, до сих пор возятся, — со странной грустью ответил Сыроежкин.

— Да-да, — подтвердила Мику.

Видимо, японка назначена «главной по тарелочкам», но я бы не сказал, что это её как-то тяготит. Даже наоборот. А вот Сыроежкин, судя по всему, вынужденно тут находится: обыкновенного его энтузиазма в глазах не заметно.

— Тогда пойдём поглядим, что они там сделали.

Сыроежкин с готовностью принялся собирать всё со стола, шикнул на Ульяну, не захотевшую отдавать несколько цветных карандашей, но тут же опасливо покосился на Двачевскую. Надо думать, так в их комнате и образовались завалы всякого барахла: Уля тащит отовсюду что ни попадя, а Алиса опекает её от слишком рьяных попыток противостоять этому. Но сейчас из-за присутствия вожатой силы оказались явно не на стороне рыжего тандема, и карандаши были героически вырваны из цепких лап захватчиков. Впрочем, Алиса, продолжая дуться на Ольгу, не обратила особого внимания на препирательства подруги с Сыроежкиным и вышла из-под навеса беседки сразу же следом за мной.

— Ну что, зайдём к ним обсохнем? — я кивнул на библиотеку.

Алиса безразлично хмыкнула.

— Можно.

* * *

Делегация пионеров во главе с Ольгой подступила к сдвинутым в читальном зале столам, на которых разместился разрисованный лист ватмана, карандаши, гуашь, множество кисточек и несколько пластиковых стаканчиков с разноцветной водой.

 

— Это… что? — изумлённо спросила вожатая.

Мику ляпнула что-то на нерусском, а Сыроежкин задумчиво почесал затылок.

— Что, что? Что там такое? — тут же оживилась Ульяна и начала проталкиваться к плакату.

Алиса обошла всех с краю и взглянула на ватман. Рыжие синхронно захохотали на два голоса; Алиса, согнувшись пополам и давясь от смеха, упала на стул вся раскрасневшаяся. Лена тоже покраснела, но отнюдь не из-за веселья. Зато Шурик явил собой памятник спокойствию — невозмутимо поправил пальцем очки и серьёзно спросил:

— А что не так?

— Всё не так, Саша. Всё, — устало ответила Ольга. — Такое только в Кунсткамере вешать.

— Или в толчке, чтоб со свистом вылетало! — разошлась Алиса.

Ульяна захохотала с новой силой.

— Двачевская, ну твою налево! Ты как выражаешься?

— Ой, ну извините, — скрипнула она, не переставая гадко хихикать.

— Лена, неужели ты такое нарисовала?

Лена отшагнула назад, молча показав пальцем на Шурика.

— Я только раскрашивала, — поймала мой взгляд и ещё сильнее покраснела; хотя казалось бы, куда уж больше.

— Вот разукрашено — Ленка, ваще моё почтение, аж мурашки по коже! — похвалила Алиса и опять заразительно рассмеялась.

 

Тут уже и меня разобрало любопытство, что стало поводом для всеобщего оживления. Протиснулся мимо вожатой и встал рядом с Алисой. С ватмана мне прямо в душу глянула свирепая протокольная рожа, надо полагать, Нептуна собственной персоной. Нарисована рожа явно не без помощи линейки с угольником, а возможно и транспортира, валяющегося тут же на столе: уж больно симметричной она вышла, с рублеными чертами лица и практически без единой изогнутой линии.

Из-под массивной строгой моноброви на зрителя пялятся зловещие трапециевидные глаза с ничего не выражающими безжизненными зрачками, а из головы торчит подобие венка с ракушками, больше похожее на кокошник или нимб, как его рисуют на иконах. Пряди бороды, напоминающие силовые кабели или щупальца Дэйви Джонса, растущие из волевого массивного подбородка, плавно переходят в морскую пену. В квадратной руке Нептун сжимает квадратный же золотой трезубец весьма угрожающего вида. Под взором этого произведения квазирелигиозного супрематизма впору не детский праздник устраивать, а приносить в жертву морю самых слабых пионеров, сбрасывая их туда с высокой скалы.

А раскрашено и правда хорошо: с полутонами, тенями, бликами и даже соблюдением теплохолодности, когда при тёплом свете тени делают холодными и наоборот. В общем, художественно так, отчего эта харя в ракушках смотрится до жути натурально.

Плакат неожиданно навеял мысли о сходстве с монументом «Родина-мать», но не волгоградским, а другим — что в Челнах. Друг напротив дружки эти двое смотрелись бы очень органично.

 

— Так я говорил, что рисовать не умею, что я только по черчению… — наставительно отчеканил Шурик.

— Это мы заметили… — выдохнула Ольга.

— Поручили бы схему какую начертить-спаять — запросто, — не унимался очкарик, — а художества эти ваши…

— Да от тебя всего и требовалось картинку из книжки перерисовать в большом размере! Лен, ну, а ты-то куда смотрела?

— А я сказала Саше, что это плохо нарисовано, — пролепетала она.

— Ме-ме-ме, — передразнила её вожатая, снова вгоняя в краску. — Плохо, значит, сказала. Надо было настойчивее.

— Вот и я ей говорю, Ольгмитревна! — встряла Алиса. — Будь наглее, не позволяй на шею садиться и не упускай своего, а то так и будешь всю жизнь…

— Ой, Двачевская, ну ты-то хоть не рви мне душу! — в сердцах воскликнула вожатая.

Лена нахмурилась и бросила недовольный взгляд на рыжую, потом на меня и, насупившись, принялась ковырять носком сандалии чёрное пятно от растоптанной жвачки.

— В общем, переделывать надо, такое никуда не годится, этим только младшие отряды до икоты пугать. Лена, сделаешь или прислать кого?

— Не надо, я сама.

 

На этом инспекция с раздачей слонов закончилась. Ольга ушла, а следом за ней на выход прошуршали оба кибернетика, посчитав, что их миссия тут окончена.

— Ну, побежала я тогда, а то там костюмы… — проворковала Мику и, подхватив зонтик с вешалки, выскочила за дверь.

Так мы остались впятером: я, Алиса, Лена, Ульяна и Женя. Последняя всё время, пока посетители толпились в читальном зале, лениво водила глазами по страницам какой-то книги и после ухода половины присутствующих продолжила также невозмутимо игнорировать нас. Лишь позу переменила, облокотившись на другую руку, и заразительно зевнула.

«Она прямо как Бледный человек из “Лабиринта Фавна”. Только тот реагирует на воровство угощений со стола, а эта — на вопиющие нарушения правил поведения в библиотеке. И со зрением у них обоих не в порядке, кстати…»

В голове всплыла картина, как Женя неровной походкой, растопырив пальцы перед лицом, идёт по наши души, чтобы полакомиться свежим пионерским мясом, вздумавшим нарушать беспорядки…

 

Ульяна, пошептавшись о чём-то недолго с Алисой и одновременно кося в мою сторону странный взгляд, несколько раз энергично кивнула, заулыбалась и умчала прочь. Лена, повздыхав над неудачным плакатом, свернула его и отправила в тубус, откуда торчат другие листы со следами рисунков и надписей.

— Пошли, что ли? — подала голос Алиса.

— Да что-то не знаю… — я глянул на Лену, нависшую над разрисованным альбомным листком. — На улицу не хочется. Может, Лене составим компанию, поможем, а то все посмеялись и бросили её.

Лена, услышав меня, глянула мимолётом удивлённо и вернулась обратно к своему занятию.

— Да чем я помогу? И у нас своих дел полно, если ты вдруг забыл.

— Ладно, ты не поможешь, а я, пожалуй, кое-что сумею. Посидишь с нами или хочешь обратно под дождь?

Алиса состроила суровую гримасу, явно намереваясь сказануть что-нибудь в своём духе, но всё же отмолчалась и прошла вглубь зала к столу, отгороженному стеллажами от насеста библиотекарши.

— Как хочешь, — уселась и придвинула к себе стопку из десятка книжек. — Всё равно обед скоро, переться сейчас куда-то не резон.

 

Я подобрался к столу Лены и заглянул к ней через плечо: плотный альбомный листок, обозначенный написанным от руки заголовком «Удостоверение» и украшенный символикой в духе всё того же Дня Нептуна и пионерии. Оторвавшись от тщательно выводимых на нём моих имени и фамилии, она резко вскинулась и перевернула лист.

— Тебе нельзя смотреть.

Я улыбнулся.

— Ладно-ладно, не буду.

Алиса, сидящая через один стол от нас, кашлянула, громко зашумела перебираемыми книгами и раскрыла одну из них перед собой.

— Давай тогда плакат помогу сделать.

— Да я сама…

— Понятно, что сама, но чем-то же мне надо заняться до обеда.

Я не стал напирать, навязывая свою наверняка не очень-то нужную помощь. Просто на меня нашло игривое желание продемонстрировать Алисе, что не совсем уж бестолковый и кое-что да умею. Всё-таки зацепила она моё самолюбие. Или это я опять повёлся на провокацию? Так или иначе, заднюю давать уже поздно, назвался груздем…

— Тогда будь добр, принеси новый лист.

Она показала на высокий шкаф у стены за спиной Алисы, с антресолей которого свисает край толстой стопки ватманов. Я прошёл к нему, сопровождаемый заинтересованным взглядом Алисы, сидящей перед раскрытой на первой странице книгой. Как ни странно, ватман удалось достать, не уронив всю пачку на голову Двачевской и даже почти не нарушив покой стоящих на полках предметов.

Лена открыла какую-то книжку на странице, заложенной закладкой, и показала картинку: того самого Нептуна, только изображённого как полагается — профессиональным художником.

— Мы решили эту срисовать.

— Да уж, Шурик, конечно, переборщил с авторским видением при срисовке.

— Ну, он не специально, наверное…

— Да урод он, — откликнулась со своего места Алиса, — халтурщик.

Лена пожала плечами и взяла карандаш. Примерилась. Прочертила дугу, закруглила у верхнего края и, не отрывая грифеля, повела вниз, делая овал. Получилось плохонько, и она принялась стирать половину. Попробовала дорисовать по новой — ещё хуже. Схватила ластик. Стёрла. Третья попытка так же не увенчалась успехом. Она вздохнула и потянулась за ластиком.

— Так, давай подойдём иначе, — я наскоро стёр весь овал. — Смотри…

Подтянул к себе убранные на край стола линейки и угольники.

— Вот у нас картинка, она… высотой десять сантиметров и шириной пятнадцать. А ватман — он шестьдесят на восемьдесят с чем-то. Значит, можно измерять расстояние от краёв до разных точек и умножать…

— На шесть или пять, — подхватила Лена, поняв идею.

— Верно.

 

Этот метод быстрого срисовывания для ленивых и криворуких я где-то вычитал в своё время, да так и закинул в дальний угол памяти, не посчитав, что он мне может пригодиться в век компьютеризации, копиров и сканеров.

Нужно просто нанести на лист произвольное количество опорных точек и потом по ним воспроизвести картинку. Даже если где-то что-то пойдёт криво, надо будет переделать небольшой кусочек, а не половину рисунка с поплывшими из-за одной неверной линии пропорциями.

Конечно, Ленины способности у меня сомнений не вызывают, рано или поздно она смогла бы сделать этот клятый овал, но по «моему» методу будет гораздо проще.

Работа закипела. В два карандаша мы очень быстро нанесли на ватман несколько десятков таких точек. Впоследствии Лена уже начала потихоньку соединять их линиями, делая набросок, а я продолжил наносить новые.

 

Если бы не практически осязаемая кожей зажатость Лены и не гробовая тишина, можно сказать, что мне тут вполне уютно. Но Алиса, постреляв в нас некоторое время любопытными взглядами, с головой ушла в чтение, а Лена так и не смогла раскрепоститься достаточно, чтобы поддержать непринуждённую беседу, которую я пару раз попробовал завязать. Да так и прекратил эти попытки, когда очередной разговор скатился к ответам в духе «да-нет-наверное».

* * *

Ровно в тринадцать ноль-ноль призывно пропел обеденный горн. Библиотекарша тут же сорвалась и, сказав Лене, чтоб заперла своим ключом, вышла из помещения. Я распрямился и поморщился от неприятной скованности в пояснице и груди, образовавшейся из-за долгого стояния в полусогнутом виде.

Алиса спохватилась, захлопнула книгу и поспешно сунула в середину стопки. Уронила пару книг с её вершины, чертыхнулась, порозовела от конфуза, нырнула под стол и быстро собрала их, чтобы водрузить на место. Но название той книги я всё равно смог прочесть — на корешке: «М. Митчелл. Унесённые ветром».

— Что? — осведомилась она, натолкнувшись на мой взгляд.

— Да не, просто. А что, нельзя?

Что именно нельзя, я сам до конца не понял. Алиса тоже:

— Что нельзя?

— Вот я и спрашиваю…

Она нахмурилась, усиленно соображая, прикалываюсь я сейчас или на самом деле дурак, либо же что-то третье, и решила дать универсальный ответ, подходящий для любого варианта:

— Ну тебя, балда.

Прошмыгнула мимо к вешалке и зашумела надеваемым дождевиком. Я тоже облачился в свою накидку. Лена же с места не двинулась, продолжив перерисовывать Нептуна.

— Лен, ты идёшь?

— Идите, я не хочу.

— Пойдём, — Алиса толкнулась мне в плечо. — Ленка опять рогом упёрлась. У неё это бывает. Правда, обычно не в том месте, где надо. Нет бы ботана этого приструнить, чтоб нормально делал и не отлынивал, так она над собой сейчас издеваться будет.

— Я не издеваюсь. Просто надо закончить сегодня, — тихонько прошелестела Лена.

— Да целый день ещё впереди…

— Ну, видишь, не хочет человек.

— Блин, это же ненормально без обеда сидеть из-за такой чепухи. Её ведь… Лен, тебя ведь не заставляет никто, что ты, в самом деле?

— Идите, — упрямо повторила она.

— Короче, показываю в первый и последний раз, как с ней надо!

Алиса хлопнула в ладоши, засучила рукава дождевика и направилась к Лене. Выдвинула её вместе со стулом, заставив испуганно пискнуть, отобрала карандаши, подняла за руку, обошла и стала толкать в спину к двери, наставительно приговаривая: «Пойдём питаться, а то Сенька волнуется, что ты исхудаешь, совсем ослабнешь и не сможешь даже карандашик поднять». Лена заалела, взглянула на меня, глупо улыбающегося этой дурацкой сценке, а потом неожиданно громко и сердито выдала:

— Отстань! Я сама! — и решительно прошагала к вешалке за последним оставшимся зонтом.

Была бы тут сейчас библиотекарша… Зато Алису её выпад ничуть не смутил, скорее, наоборот, именно этого она и добивалась.

— Вот, теперь точно никто не помрёт с голоду. Если ты доволен, идём, а то я уже вся мокрая.

* * *

В столовой наши пути разошлись: Лена ушуршала к Жене, а мы с Алисой подсели к Ульяне за мой любимый трёхместный столик у окна.

 

— А ты кем будешь? — внезапно спросила Ульяна, ткнув в мою сторону вилкой, украшенной капустной висюлькой из салата.

— Ты о чём?

— О празднике, конечно! Вот мне дали роль чертёнка!

— С твоим-то характером и нюхом на серу — не удивительно, как раз в твоём амплуа…

— Ампу… как ты меня назвал?

— Никак, лопай давай.

— Да ты завидуешь, что я буду в празднике участвовать, а тебе даже малипусенькой, — она, прищурив один глаз, наглядно показала двумя плотно сжатыми пальцами, насколько озвученный объём ничтожен, — ролюшечки не дали!

— Конечно, завидую, — с сарказмом ответил я. — И Алиса завидует, ведь и ей роль не дали.

— Точняк, — отозвалась рыжая, энергично работая челюстями.

— С Лиской я могу и своей ролью поделиться, будем на па́ру отжигать, а тебе — фиг!

— Угу.

— Да тебя бы и не одобрили, даже если бы захотела поделиться, зачем нам на празднике такой скучный чертёнок?

«Ну всё, покатились бигуди по тротуару. Одна вроде угомонилась, зато теперь другая обороты набирает», — я молча пожал плечами, мол, и вправду — зачем? Но никакого продолжения эта перепалка не получила, потому что Ульяна быстро добила свой обед, впихнув в себя последние две ложки макарон, и, не прощаясь, подалась с подносом к буфету, допивая на ходу чай.

 

— Где будем золу добывать? И зачем она им вообще?

— Ты с Луны свалился? Новичков золой мажут на День Нептуна — посвящение такое. И тебя, кстати, должны измазать, — добавила она с ехидной ухмылочкой.

— Ну и ладно, после твоих художеств мне уже всё равно, мажьте чем хотите.

— Какие мы злопамятные, оказывается — целых два дня уж прошло. Кстати, они не только мои: Улька тоже участвовала, буква ще — её работа.

— Ща.

— Чо?

— Эта буква читается «ща».

— Ой, отстань, зануда!

— Так где мы её возьмём?

Алиса склонила голову и вскинула взгляд к потолку.

— В прошлом году они покрышки жгли возле пристани. А сейчас не знаю, можно в бане пойти нажечь углей.

— Золы, — поправил я.

— И золы тоже, — подтвердила она с загадочной улыбочкой.

— А угли зачем? Вы с мелкой опять что-то задумали?

— Возможно, — многозначительно ответила Алиса, продолжая улыбаться. — Ну всё, пошла я пока до домика добегу за кой-чем, жди у столовки.

Я только и успел в растерянности хлопнуть глазами, провожая взглядом удаляющуюся Алису. В основном, её юбку…

* * *

На веранде меня встретила Ульяна:

— Это с тобой, что ли, Лиска вчера вместо кина зависала?

— Любопытной Варваре знаешь, что было?

— А меня не Варварой зовут, — серьёзно ответила она, не сводя пристального взгляда.

— Да какое тебе дело-то?

— Такое! — воскликнула Ульяна, тут же приблизилась и заговорила уже тише: — Если она ещё раз из-за тебя плакать будет…

— Что, устроишь мне кровавую вендетту?

От такой непривычной серьёзности меня всего перетряхнуло и захотелось отстраниться подальше, но я и так уже стою едва ли не подпирая пятками дверь.

— Умничать будешь, когда я тебе в домик жуков с лягушками напущу!

— Уля, отвяжись, пожалуйста. Мы с Алисой как-нибудь сами разберёмся.

В лопатку больно толкнулось ребро двери, и я, шипя, шарахнулся в сторону. Из столовой вышла Славя.

— Ой, прости. Вот не будешь на проходе стоять, — беззлобно попеняла она.

— Да что вы все меня шпыняете… — буркнул я и отошёл к перилам.

Славя молча оглядела нас, раскрыла зонтик и удалилась по своим активистским делам. Ульяна же снова подступила ко мне.

— Ну, ты усёк или как?

— Я понимаю, что ты за подругу вступаешься, и это похвально, конечно, но мы правда разберёмся без тебя. Вернее, уже разобрались. Можешь спросить у Алисы.

— Что спросить?

За спиной Ульяны нарисовалась Алиса с пустым оцинкованным ведром в руке.

— Да вот Сёмыч предлагает спросить у тебя, как спе… спе-ци-а… короче, музыкантши, как тебе моя песенка…

И Ульяна, всячески кривляясь, заныла дурным голосом похабный куплет из хоевского «Вечером на лавочке». Двачевская насторожилась, потом широко раскрыла глаза и, выпустив из руки загремевшее по полу ведро, резко залепила Ульяне рот, когда та перешла к строчке:

— …надо бы её раздеть, а потом уж… — продолжение утонуло в бубнящем мычании сквозь ладонь Алисы.

Под навесом разнёсся звук сочного поджопника, перекрыв собой даже шум дождя.

— Ты опять мои кассеты без спросу трогала! Рано тебе ещё такое!..

Поняв, что сама себя выдала, она осеклась и стремительно набрала цвет, сделавшись из розовощёкой равномерно пунцово-красной, вплоть до кончиков ушей. Ульяну же произведённый эффект только сильнее развеселил, она даже на оплеуху внимания не обратила.

— Придушу, — процедила Двачевская, нависая над Ульяной.

— Уля. Беги.

Она ойкнула и проворно сквозанула под перила. Спрыгнула на бетон, брякнула на прощанье: «Бе-бе-бе», — и побежала прочь, раскрывая на ходу зонтик.

— Не забудь, о чём договаривались, а то и правда на улицу выставлю — под дождь! — крикнула вслед Двачевская и прибавила уже тише: — Коза мелкая. Чего она от тебя хотела?

— Уля думает, что я тебя обижаю.

— Ха!

— Вот и я о том же…

— Ладно, давай в баню, я с Панамкой уже утрясла — она разрешила, сказала, что сегодня никто мыться не будет из-за погоды.

— Какое рвение… Ну точно что-то задумала.

— Меньше слов — больше дела, — отрезала Алиса, отворачиваясь и набрасывая на ходу капюшон. — И ведро не забудь.

 

Когда мы вышли к медпункту, я вспомнил кое про что…

— Слушай, а тебе не кажется странным, что Виола не сдала нас Ольге? Ведь по-любому догадалась, откуда и как появились дымовухи.

— Виолетта — мировая тётка. Без надобности пионеров не кошмарит. Но если лично её задеть — ответка не обрадует.

— Это я уже понял, задница до сих пор побаливает.

— Только и всего? Да ты легко отделался. С той смены, Уля рассказывала, один деятель хотел спирт у неё стащить, так она вожатым ничего говорить не стала, но тот пацан до самого отъезда по три раза в день ходил к ней рыбий жир принимать.

— И зная это, ты меня так подставить решила?

— Я? Тебя? Ты же сам не стал нас сдавать, — Алиса повернулась, продемонстрировав мне нахальную усмешку, и подмигнула. — Считай, что это был такой… тест.

— Что я вам, мышь лабораторная, опыты на мне ставить?

— Да ладно тебе, Сенька, не куксись, всё же нормально получилось.

Она легонько пихнула меня бедром и ускорила шаг.

* * *

Алиса зажгла свет, прошла к печке и заглянула внутрь.

— Смотри-ка, тут уже есть немного. Тащи его сюда.

Я снял дождевик, подошёл и утвердил ведро на железной пластине у печного жерла. Алиса тщательно выгребла совком всю золу и угли — они были тут же аккуратно отложены в сторону — наполнив тару сразу на треть.

— Разжигай, — она показала в угол, где валяются несколько полешек, щепки и ком мятых газет. — Я пока принесу ещё.

— Может, лучше я?

— Не парься.

Алиса махнула рукой и вышла на улицу.

Я сделал внутри шалашик из щепок и подложил под них газету, предварительно глянув всё же дату: восемьдесят четвёртый.

Отсыревшие спички оказали отчаянное сопротивление. Первые две так и не загорелись, только сера ободралась. Третья вспыхнула и сразу потухла. И лишь четвёртая, зашипев, нехотя занялась слабым огоньком, тут же перекочевавшим на газету. Придавил шалашик поленом и закрыл дверцу.

 

В предбанник вернулась Алиса с внушительной охапкой дров, придерживаемой подбородком. Я сразу подскочил к ней, чтобы забрать тяжесть.

— Сказал же, давай сам…

Она позволила мне снять несколько поленьев сверху.

— Сказала же, не парься.

Алиса с грохотом свалила дрова на пол у печки. Скинула дождевик, прошла, потягиваясь, взад-вперёд по предбаннику и плюхнулась за стол. Вынула из кармана колоду.

— Давай, что ли, в картишки, а то нам тут ещё долго сидеть.

«Баня, красивая девушка, карты…» — в голове стремительно пронёсся ассоциативный ряд, закончившийся форменным непотребством прямо тут, на столе.

— Надо было, наверное, кого-нибудь ещё позвать за компанию, — добавила Алиса.

— Наверное, — у меня вырвался тоскливый вздох. — Раздавай.

Пока Алиса раскладывает на подкидного, я убедился, что внутри всё в порядке, и добавил ещё дров.

* * *

За картами и непринуждённой болтовнёй обо всём и ни о чём пролетело около часа. В основном, когда не витала в своих мыслях и не подначивала меня по поводу моей игры, Алиса делилась малозначительными историями из этой и других смен. Ничего особенного, в общем, обыкновенные будни подростка. Похоже, всё самое необычное тут происходит именно со мной.

 

Закончив очередную партию, Алиса подсела к печке и, орудуя поленом с совком, стала вытаскивать оттуда недогоревшие головешки и не угомонилась, пока не ссыпала всё в ведро. Предбанник тут же заполнился едким дымом, рыжая закашлялась и накрыла всё крышкой от пустого металлического бака.

— Ну и что ты творишь?

— Цыц, так надо… — выдавила Двачевская, убегая к двери, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Я последовал её примеру. Откашлявшись и отдышавшись, она повернулась ко мне.

— Слу-ушай, Сенька… тут такое дело, ты можешь сам дальше всё закончить?

— В смысле? А ты куда?

— Ну, пока не скажу… — ответила Алиса, наклоняя голову и отводя глаза. — И марлю сразу Микуське утащу. А потом я тебя позову, обещаю!

— Ясно. Опять за старое.

— Ты чего?

— Ничего, иди куда хочешь.

— И пойду! Не всё в мире вокруг тебя вертится, у людей и свои дела бывают!

— Да, только у тебя они почему-то обычно возникают без предупреждения и как раз в такие моменты.

Промолчав, Алиса вынесла ведро на улицу под карниз крыши, вернулась в предбанник, побросала оставшиеся головешки в какой-то мешок и надела дождевик.

— Ну правда, я потом обязательно позову, когда всё будет готово, — сказала она, смягчившись и подступив ко мне. — Не думай, что я тебя кидаю, просто другого такого шанса не подвернётся. Ну Сенька…

— Я тебе не сторож, иди. Надеюсь, оно того стоит.

Алиса шмыгнула носом и ушла к ведру. Пока я снова разводил огонь в печи, она забрала все угли и удалилась, вернув в предбанник золу.

 

Возможно, Алиса права: я слишком эгоистичен и зациклен на себе и своих хотелках. Причём совершенно необоснованных. Ведь даже не знаю, кто я для неё. Приятель? Знакомый? Или просто пионер, которого можно использовать в своих целях. А он и рад обманываться, с готовностью ведётся на что угодно. В глубине толкнулось неприятное, сводящее обидой скулы, раздражающее словцо: «френдзона».

«Угораздило же…»

* * *

Под пасьянс и раздумья о бренности бытия минуло ещё не меньше часа. Дрова почти прогорели, а мне окончательно надоело сидеть в одиночестве, и я решил прогуляться в лагерь. Тем более на носу, по моим прикидкам, полдник, а в животе уже образовалась тянущая пустота.

Оставив ведро в предбаннике, надел дождевик и выбрался наружу. Погода снова разбушевалась, дождь усилился, а ветер опять пригнал невесть откуда грозовые тучи — на этот раз уже всерьёз: в небе сверкнула молния, и через несколько секунд вокруг оглушительно, трескуче громыхнуло.

 

Полдничный горн так и не запел, а я, добравшись до Генды, умудрился начисто промочить ноги и воротник рубашки, поэтому поплёлся в домик, чтобы узнать который час и оставить носки на просушку.

 

Стрелки металлического монстра повисли на полпятого: до столовой ещё полчаса. Есть время мало-мальски согреться и повалять дурака. Так подумалось мне.

Но совсем иначе подумалось Алисе. Она беспардонно ворвалась в домик и, усыпая пол каплями с зонтика, рукавов, подола юбки, хвостов и носа, сходу наехала на меня:

— Ты где шарахаешься?! Я вся вымокла по лагерю бегать!

Я внимательно осмотрел относительно сухую рубашку и с сожалением констатировал:

— Недостаточно вымокла.

— Ты это о чём?

— Да так… Зачем пожаловала?

— Пошли.

— Куда опять?

— Некогда объяснять, времени совсем мало!

— Ничего страшного, я думаю, минутка…

Не дослушав, Алиса ухватила меня за предплечье и потянула вон из домика.

— Дай хоть дождевик надену, ливень же!

— Ничего, под зонтиком со мной прогуляешься, не растаешь! Тут недалеко.

Вытащив меня на дорожку, она раскрыла зонт, и волей-неволей, чтоб не промокнуть ещё сильнее, чем есть, пришлось идти, куда и она. Так мы прибыли под развесистое дерево, растущее у тыльной стены душевых. Тут нас дожидалась Ульяна и неопрятно сделанный свёрток у неё в руках. Размером никак не меньше литровой банки, плотно обмотанный нитками пряжи, полиэтиленом, изолентой, фольгой. Видимо, в ход шло всё подряд, нашедшееся под рукой.

— Теперь-то ты мне, надеюсь, расскажешь?

— Это бомбочка! — с гордостью воскликнула Алиса, выхватив свёрток из рук Ульяны и покрутив у меня перед лицом. — Классная же?

— Ни хрена себе бомбочка! Это же фугас целый! И ты его так просто малявке доверила?

Ульяна тут же всем своим видом показала, что смертельно обиделась на «малявку», но возмутиться не успела, её перебила Алиса:

— Так спички всё равно у меня, да она и не стала бы самовольничать. Ты же приволок целую кучу селитры с серой, а до конца смены всего ничего, так что надо по максимуму пользоваться. Это нам ещё угля не хватило!

Все эти подробности Алиса сообщила мне с невероятным ребяческим восторгом, какого за ней ещё ни разу не замечалось. Никогда бы не подумал, что девчонка может так радоваться подобным забавам. И, похоже, она не совсем понимает, какие могут быть последствия от такой нехилой «петарды». Однако следует отдать ей должное, время выбрано как надо: тихий час в сочетании с дождём начисто смели с улицы не только пионеров, но и вожатых. Непредвиденных жертв у взрыва быть не должно.

 

Снова сверкнула молния, и почти незамедлительно раскатисто загремело, заглушив восторженные комментарии Двачевской по поводу того, сколько времени они убили на изготовление и какой я молодец, что благодаря мне у них получилась такая огромная бомбочка. Собственно, поэтому и оказался удостоен чести наблюдать взрыв, что называется, в первых рядах. Подытожил её тираду новый раскат грома.

— Зырь, как хреначит! Никто даже не поймёт, что мы что-то рванули! Клёво же придумала, а?

Алиса буквально засияла от радости.

— Допустим, — осторожно согласился я. — А что взрывать собрались?

— Да вот его, — рыжая мотнула подбородком в сторону Генды. — Небось, руку оторвёт, если попасть как надо — в дырочку. Или башку!

Наивная глупыха. Это вряд ли, конечно, но у меня всё равно возникло вполне обоснованное беспокойство. Всё-таки памятник, символ какой-то местный. Хоть и не знаю, кто это, по-моему, за такое может крепко достаться.

— А другой цели не нашлось?

— Хочу его! — выкрикнула Двачевская и направилась вдоль деревьев ближе к Генде.

Следом заспешила Ульяна с двумя зонтиками в руках.

— Алиса!

— Вот, я же говорила, не надо этого нытика звать! Теперь всё веселье испортит нам! — принялась сокрушаться мелкая.

 

Двачевская выбрала место под одним из деревьев, не просматриваемое из окон администрации. Достала из кармана спички, высвободила прилепленный к боковине изолентой длинный фитиль, сделанный замысловатым способом из тёмного шнура, похожего на шпагат.

— Ну всё. Так, Улька, поджигай.

Она передала Ульяне спички и подставила фитиль.

— Алиса, да не дури ты! Тебе обязательно надо памятник взорвать? Ведь влетит, что мало не покажется.

— Не ссы. Мне же влетит, чего менжуешься?

«Террористка хренова! Революцьёнерка, мать твою!»

Настало самое время для активного вмешательства. Должен же тут быть хоть кто-то трезвомыслящий.

— Короче, дай сюда…

Подался вперёд, чтобы забрать бомбу, да не тут-то было — Двачевская ловко спрятала её от меня за спиной и шагнула назад, а я упёрся в подоспевшую Ульяну.

— Улька, отвлеки-ка его, а то ишь командовать взялся.

Ульяна, отдав рыжей спички, немедленно встала передо мной, расшиперившись во все стороны звёздочкой, с зонтиками на манер «крючкохвоста» на авианосце.

— Не пущу! Лиска, зажигай! — выкрикнула мелкая.

— Ой, дуры!

Предпринял попытку прорваться через хлипкое живое заграждение, но совершенно неожиданно голень прострелило сильной болью.

— Ух, как зенки выпучил!

Ульяна гаденько оскалилась и попыталась пнуть ещё раз. Это меня окончательно вывело из себя.

— Да ты охренела! Уйди!

Попробовал отстранить Ульяну, видя, что Алиса уже зажгла спичку и вот-вот запалит фитиль. Мелкая снова пнула, но удар прошёлся вскользь. Я со злостью отбрыкнулся, бросаясь в решающий рывок к Алисе. Ульяна отшатнулась и, запутавшись ногами в мокрой траве, засеменила, теряя равновесие. Её качнуло, но не вбок, а назад. Ускоренная моим ненарочным пенделем в том же направлении, она врезалась Алисе в бедро как раз когда та завершила замах с дымящей в руках «петардой».

— Да вы чо творите! — вызверилась Двачевская, отпихивая Ульяну на меня, завороженно наблюдающего за бомбой.

Вместо того чтобы полететь в просвет между ветками, снаряд отклонился и задел толстый сук. Кувыркаясь, выписал свечку и шлёпнулся на лавку неподалёку от нас. Все разом лишились дара речи и замерли, наблюдая в просветы между деревяшками скамейки, как горит фитиль.

Первым озарило меня:

— Отойдите подальше и отвернитесь, а то мало ли, — и сам последовал своему же совету, развернувшись к кустам и прикрыв уши.

Алиса же и не подумала реагировать, лишь цыкнула раздражённо и скривилась.

— Грёбаный дождь! Походу, фитиль не просох или хрен знает…

Я повернулся к лавочке. Бомба как будто перестала дымить, но приблизиться к ней всё равно никто не осмелился. Так и встали, наблюдая, что будет дальше. Наконец, Алиса сделала нерешительный шаг в сторону лавки, одновременно то вытягиваясь, то наклоняя голову, высматривая что-то в просветах спинки скамейки.

 

— Да чё вы застыли столбами! Потухло же! — бравурно выдала Ульяна и решительно зашагала к лавочке.

— Ульяна! — в один голос крикнули мы с Алисой.

Мелкая отмахнулась и продолжила приближаться к бомбе. В эту секунду фитиль, выплюнув сизое кольцо дыма, снова ожил. Ульяна оцепенела и замерла в метре от лавки. Я рванул к ней, ухватил за шиворот и, не глядя, что есть силы отшвырнул назад, к Алисе. Кто-то из рыжих всхлипнул, что-то шмякнулось и повалилось наземь. В просвете показался дымок от последних миллиметров догорающего фитиля.

Мысль о том, чтобы выдернуть его или отбросить бомбу дальше, сменилась сигналом к бегству. Метнулся, одновременно разворачиваясь, и прыгнул. Босые мокрые ноги заскользили внутри сандалий, и я, оступившись, припал на одно колено, едва не упав. Но ведь в такой ситуации, наоборот, надо именно что падать ничком… почему-то я до этого додумался слишком поздно.

Взрыва толком не услышал: позади бахнуло, глухо лязгнув, а в ушах сразу же запищало. По затылку шандарахнуло, затуманив рассудок, и голову обложило словно ватой. Шею, спину и ноги опалило ударной волной и теплом; с дерева обрушился град холодных капель, посыпалась какая-то шелуха, листья, веточки. В нескольких местах кольнуло. Сердце замолотило от страха, и я стал в панике оглядывать руки и ноги. Вроде всё на месте. Даже пальцы попытался зачем-то пересчитать, но не получилось — отвлёк писк в ушах и гулкие, практические осязаемые всем черепом удары в висках, сбивающие со счёту.

— …мё-он… — эхом прилетело откуда-то с периферии и сразу повторилось громче: — Се-мё-он!

Я зашарил взглядом в поисках источника голоса.

— Семён! — услышал совсем рядом, и передо мной возникло перепуганное бледное лицо Алисы. — Живой?!

Я судорожно закивал.

— Ответь!

— Д-да…

— Слава богу!

Алиса шумно выдохнула и согнулась, упёршись руками в колени. Позади неё на земле расселась ошарашенная, белая как простыня Ульяна и вытаращилась на нас, будто увидала инопланетян верхом на грифонах. Я поднял дрожащие ладони к лицу, чтобы пересчитать-таки пальцы — уж не знаю, зачем. Получилось одиннадцать. Вырвался нервный смешок: «Главное, что не девять…»

— А это у тебя… что?

Алиса мазнула сбоку по рёбрам и стала растерянно всматриваться в насыщенно-розовое пятно на покоробившихся от влаги белёсых подушечках пальцев.

Когда на очередном вдохе пришла боль, я понял, почему так настойчиво пытался пересчитывать пальцы. Стойкое ощущение, что где-то в организме что-то нарушилось, наконец обрело ясность. Попытка ощупать себя с правого боку натолкнулась на острую боль в спине. Алиса, увидев гримасу на моём лице, обошла сзади и ахнула. Меня накрыла паника.

— Что там?

— Кровь и… от лавочки, походу, щепка. Прямо во-воткнулась… — на излёте её голос совсем сник и задрожал.

— Эй, ты там в обморок падать собралась, что ли? Не смей.

Развернулся к ней, наткнувшись на едва ли не зелёное, напрочь перепуганное лицо. Её губы задрожали, она забегала глазами, задышала, раздувая ноздри, потом метнулась к Ульяне, одним движением поставила её на ноги и принялась отчитывать:

— Ты что натворила, дура?

— А чего сразу я? — мгновенно вскипела та. — Ты же бросила так!

— Да нормально я бросала, это ты меня толкнула!

Алиса в отместку пихнула Ульяну.

— А меня этот толкнул!

Ульяна подалась вперёд и толкнула Алису в живот.

— И что? Нахрена ты потом полезла к ней?!

— Так сделала бы нормальный фитиль, и ничего не случилось бы!

— Ах так? Это я, значит, виновата?!

 

По-прежнему слабо понимая, чем всё обернулось, я отвлёкся от спора и осмотрел развороченную скамейку: бо́льшую часть брусков в ней разломило пополам, а несколько выворотило наружу, вырвав фрагменты из середины. Вокруг лавочки и под моими ногами разбросаны ошмётки деревяшек разного размера вперемешку с кусками оболочки бомбы. Если не знать о взрыве, то выглядит так, будто в лавочку врезалось на высокой скорости что-то не очень большое, но очень тяжёлое.

 

А если кто-нибудь услышал и понял, что это не гром? Что если сейчас сюда сбегутся все вожатые? Ещё эти две сцепились невовремя… Я снова переключил внимание на спорящих девчонок:

— Ничего страшного, не беспокойтесь обо мне. Подумаешь, кровью истекаю — у меня её целых пять литров, я подожду, пока вы всё выясните между собой.

Обе рыжие резко заткнулись и синхронно развернули ко мне раскрасневшиеся от злобы лица.

— Тебе же в медпункт надо! — спохватилась Алиса.

— Только не в медпункт. Если Виола расскажет об этом вожатой — нам всем конец. Особенно вам.

— Ну а может, она не скажет никому?

— А если скажет? Это тебе не анальгин просроченный воровать.

— И что… куда тогда?

— Не знаю, я же у нас тормоз, а вы все сообразительные — вот и соображайте!

Меня снова затрясло, когда почувствовал, как кровь зудящей струйкой потекла уже по рёбрам сбоку. Чтобы задержать её и не угваздать хотя бы шорты, пришлось пересилить боль и плотно прижать рубашку к телу.

— Тогда только в музыкалку, больше некуда. Там хоть кладовка есть и тряпки всякие… ты как, идти можешь?

— Могу, конечно, что за вопрос!

— Ну пошли. Уля, собери быстро все куски от бомбы, пока никто не увидел.

— А чё опять…

— Бегом! Некогда спорить — если их найдут, нам реально кабзда!

Ульяна рванула к лавке, а мы с Алисой отправились окольными тропами до музыкального кружка.

* * *

Всю дорогу Алиса отмалчивалась, лишь изредка подгоняя меня и пряча испуганный потерянный взгляд.

 

— Мику! Мику, срочно марлю давай! — закричала Алиса, едва переступив порог.

— Вы помогать пришли? Даже вдвоём! — радостно защебетала Мику, подняв на нас глаза.

— Потом разговоры! — ещё громче закричала Алиса. — Просто дай чёртову марлю! Быстро!

— Ой, а что с Сенечкой?

— Мику! — буквально взревела Двачевская и сама заметалась по комнате, переворачивая на ходу всевозможное разноцветное тряпьё. — А ты в кладовку давай, — уже мягче скомандовала мне, не отрываясь от поисков.

— А что случилось? Зачем вам марля? Она же для костюмов, — затараторила оцепеневшая на стуле Мику.

— Если ты не дашь марлю, будем вытирать кровь твоими долбаными костюмами!

— Кровь?!

Алиса выудила из-под тряпок ком белоснежной новенькой марли, дёрнула, оторвав здоровенный лоскут, и всучила его Мику.

— Намочи в умывальнике.

— Сейчас-сейчас, зонтик…

Теперь уже Мику сорвалась и стала рыскать под костюмами.

— Гр-р, не беси меня! Вот, на мой! — Алиса сунула ей зонт и чуть ли не пинками выгнала за дверь. — А ты чего встал, живо в кладовку!

 

— Снимай.

Я начал расстёгивать рубашку, всё ещё прижимая к подвздошью напитавшуюся кровью ткань.

— Быстрее!

— Не могу, больно.

— И что, теперь мне тебя раздевать?

Я нервно усмехнулся.

— Почему бы и нет…

Алиса ругнулась себе под нос и осторожно, но настойчиво, потянула рубаху за воротник. Потревоженная щепка шевельнулась, я дёрнулся и зашипел от боли.

— Терпи, надо её снять.

— Да уж терплю… четыре дня… терплю вас. Напомни, кстати, почему я до сих пор это делаю?

— Надо отре́зать, — сказала со вздохом Алиса, выпустив рубашку из рук.

— Чего ты уже собралась мне отрезать?

— Ткань. Она зацепилась…

В подсобку вбежала Мику.

— Ну и дела! Это где ты так, Сенечка? Больно? Тебе же к Виолочке надо! А если заражение? Какой кошмар, я тоже как-то раз поранилась сильно…

— Ножницы тащи, Мику, — оборвала её тираду Алиса. — И надеюсь, ты никому не успела по дороге растрепать о нас?

— Нет…

— Вот и не надо! В медпункт нам нельзя.

«До чего ты докатился, Сеня? Это же обыкновенный… ну, ладно, не очень обыкновенный, но лагерь. Детский! Ты и тут умудрился вляпаться по самую макушку!»

— А почему?

— Ножницы! — напомнила ей Алиса.

Мику тут же выскочила из подсобки, а Алиса стала вытирать влажной холодной марлей кровь со всех доступных участков.

— Да вроде не так уж сильно течёт, я думала, будет хуже.

— Это ты пока щепку не вытащила.

— Вот же… А что мы будем с ней делать теперь? Нам ведь надо бинт, зелёнку там или зашить как-нибудь…

— А ты умеешь… шить?

— Нет! — выпалила Алиса. — Меня и так вот-вот вывернет, так что нет, даже не проси.

— Какая ты чувствительная, оказывается, а строила из себя…

— Что? Ну вшатала пару раз особо дерзким, я же потом не нянькалась с ними!

— Пару раз? — я хохотнул и тут же пожалел об этом, когда грудная клетка резко пришла в движение, тревожа рану.

— Ну, может, не пару… Так что делать-то нам?

Мику принесла ножницы и на этот раз молча замерла в сторонке, таращась на нас огромными глазищами. Алиса стала осторожно выстригать ткань, то и дело касаясь кожи холодным металлом, а я выдал очередную банальную глупость, извлечённую на свет из своего неисчерпаемого запаса банальных глупостей:

— Нужна аптечка.

— Спасибо, блин, за совет, страна советов! — раздражённо буркнула над самым ухом Алиса. — А то я не знала без тебя. Где мы её надыбаем-то?

— Мику, у тебя нету случайно?

— Нет, — виновато обронила она, — но есть у мальчиков в кружках…

— Точно!

Алиса побросала всё, кинулась к двери, вернулась, схватила марлю, тщательно отёрла руки и протянула её Мику.

— Подержи пока возле раны, чтобы не кровило.

— Я?! — Мику аж отпрыгнула и замахала руками.

— Больше некому! — обрубила Алиса и всучила ей изрядно порозовевший марлевый комок.

Мику громко сглотнула и несмело подошла ко мне.

— Ты-то хоть расскажешь, что произошло? Я же волнуюсь! — протараторила она и придавила марлей рану.

Я дёрнулся как ошпаренный, от чего стало ещё больнее, и решительно вполголоса матюгнулся сквозь зубы.

— Ой, прости, пожалуйста. Я буду вот так тогда… — и она аккуратно провела марлей пониже раны.

— Ты только не говори никому. А то Алисе с Ульяной влетит из-за меня.

— Не скажу, ты же знаешь.

— Знаю. Ладно. Это был небольшой, эм… небольшая шалость со спичками и порохом, скажем так.

— Опять они что-то бахнули.

— Типа того… Опять?

— Да они постоянно чудят, — Мику хихикнула. — Но раньше это было безобидно.

— Теперь вот не очень, как видишь. Но я сам виноват. В основном.

— А по тебе и не скажешь, что тебя такие забавы увлекают, — она засмеялась ещё громче.

— Так и есть. Просто тут меня втянули… короче, это очень долгая история, и началась она с фольги.

— Так вот зачем вся вчерашняя конспирация! Как же тебя так угораздило?

— А это ещё более долгая история… — я махнул рукой. — Ты не поймёшь.

 

Хлопнула входная дверь, и мы оба насторожились. По музыкальному классу протопали уверенные громкие шаги. В подсобку влетела Алиса, держащая в руках небольшой белый ящичек с красным плюсиком.

— Пришлось всю забрать, потому что разбираться времени не было.

— Надеюсь, обошлось без человеческих жертв и разрушений?

Алиса отмахнулась.

— Я им пригрозила, что вместе с Улькой в их клуб запишемся — сами отдали и поклялись молчать как рыбы об лёд. Ты шаришь в этом? — она на весу раскрыла передо мной аптечку.

Внутри не оказалось ничего сверхъестественного: вата, бинт, рулончик пластыря, тёмно-коричневый пузырёк с этикеткой «Раствор пероксида водорода 3%», пара тюбиков, несколько белых бумажных блистеров с таблетками.

— Тут всё обычное, с ватой и пластырем уж наверняка обращаться умеешь.

Она убрала ящичек подрагивающей рукой и водрузила на стол.

— Так, встань спиной к окну… немного боком, чтобы я доставала. Вот так, — Алиса резко выдохнула, как перед рюмкой водки, и взялась за щепку. — Будет больно.

— Да уж догадываюсь. Давай, не томи.

Мику ойкнула и выбежала из подсобки, прикрыв от нас лицо рукой. Из тела словно вырвали кусок мяса. В глазах резко потемнело, заплясали белые мушки и круги. Но продлилось это всего пару секунд. Постепенно острая боль отпустила, перейдя в тянущую нудную, растекающуюся толчками по всей правой части спины.

 

— Всё! — выдохнула Алиса. — Фу…

Бросила на пол кусок потемневшей от крови буроватой деревяшки длиной сантиметра три и брезгливо вытерла пальцы о марлю. Я пошевелил рукой — действительно всё. Алиса недолго порылась в лекарствах и неровно проговорила:

— А сейчас промыть надо… перекисью.

Я прогнал ком из горла и глубоко вздохнул, отгоняя волнение.

— Лей, чо уж теперь.

— Наклонись, иначе внутрь не попадёт.

Я облокотился на стол. Всю правую половину туловища обволокло жаром, а под лопатку вонзились раскалённые иглы. Я дёрнулся, зажмурился и стиснул зубы.

На сей раз пытка продолжалась гораздо дольше и по ощущениям это оказалось куда как похлеще вынимания «занозы»: будто её вонзили обратно и провернули.

— Кажись, всё, — неуверенно сказала Алиса, вытирая потёки.

— Не совсем. Сейчас тебе придётся проделать кое-что неприятное.

— Говори…

— Надо слегка раздвинуть края раны, промокнуть ваткой и осмотреть, не осталось ли там чего.

— О-ох-х…

— Я ведь туда никак не смогу заглянуть, сама понимаешь.

— Да тут темно слишком, я же не увижу ничего.

Огляделся по сторонам: хоть свет в подсобке и горит, толку от единственной тусклой лампочки даже меньше, чем от окон. Рядом на полу увидал коробку с торчащим из неё настольным светильником.

— Вон, лампой посветишь, — я указал на свою находку.

— Ладно. В конце концов, сама эту кашу заварила, мне и расхлёбывать.

Алиса утвердила всю коробку рядом на столе, повозилась, извлекая электрический шнур. Осмотрелась и стала выискивать окончание удлинителя, уложенного кольцами у моих ног. С усилием впихнула вилку в тугой цилиндрический раструб, и лампа тут же зажглась.

— Наклонись и не дёргайся, может быть больно.

— Там глубоко вообще? — спросил я, когда Алиса нависла над раной.

— Да нет…

— Содержательно.

— Не нуди! Мне и так дурно, ты ещё под руку балаболишь.

— Молчу… Ну? Что там?

— Да ёшкин кот! Ты же молчишь, вот и молчи! А то я тебе ещё перекиси плесну щас!

«Тяжёлый же ты человек, Двачевская…»

— Всё нормально, — выдохнула Алиса и отодвинулась подальше.

— Точно?

— Блин, ну я не врач, вроде бы ничего лишнего там нет.

— Хорошо. Давай тогда ещё на посошок, потом вытрешь всё чистой ваткой, приложишь тампон из бинта и залепишь наглухо пластырем. Надеюсь, обойдётся без столбняка.

— Типун тебе!.. Всем же прививки делали перед лагерем, так что не бзди.

«Ага, всем…»

 

Второй заход перекисью ощущался уже не так остро. Но всё равно очень неприятно. Пока я приходил в себя, Алиса тщательно вытерла ватой кожу вокруг раны и полезла за бинтом с пластырем.

— Есть стрептоцид, сыпать?

— Сыпь и лей всё, что можно. Хуже уже точно не будет.

Алиса послушалась и, разорвав синий конвертик, вытряхнула содержимое на рану. Повозила-постукала пальцем, старательно загоняя порошок поглубже внутрь. Ещё раз протёрла края ваткой и нырнула обратно в аптечку.

— Смотри, клей — давай лучше им.

— Не эпоксидный, надеюсь? — спросил я, памятуя о том, откуда она принесла всё это добро — а то с этих станется.

— Бэ-эф шесть, — отчеканила Алиса и потрясла тюбиком перед моим носом.

— Наливай. Пожирней только.

— Без сопливых разберусь!

Алиса стянула пальцами рану, выдавила на кожу холодную массу, размазала и подула. От этого даже боль немного спа́ла и неожиданно стало легче жить.

— Ждём пять минут, как тут написано.

Я закрыл глаза, прислушиваясь к туканью пульса вокруг раны. В соседней комнате Мику тренькает на гитаре. Алиса молчит и громко дышит. Спина ноет. За окном всё так же шумит дождь. Паника уже давно сменилась тоскливо-меланхоличным настроением в ожидании, что же будет дальше: ведь впереди у нас ещё не очень простой разговор с вожатой по поводу лавочки. Но думать об этом сейчас категорически не хочется…

 

— Покраснело, — сказала Алиса.

— М?

— У тебя кожа возле раны теплее и вся красная, это нормально?

— Ну… да.

— Что-то не ощущается уверенности.

— Кровь прилила, вот и покраснело — значит, организм сопротивляется, — скучным голосом протянул я.

Алиса хмыкнула.

— Буду знать, — она осторожно потрогала свободной рукой корочку клея. — Высохло. Теперь что?

— Пластырь лепи в два слоя, крест-накрест. Плотно, чтобы края раны не разошлись.

Алиса повозилась некоторое время, безуспешно пытаясь одной рукой сначала размотать липнущую ко всему подряд ленту, а потом приладить к коже с трудом отлепленный от катушки конец.

— Блин, рук не хватает.

— Давай я…

Потянулся за спину и тут же получил шлепок ладонью.

— Куда грязными лапами! Стой смирно, не тревожь рану, я не хочу опять кровищу вытирать отовсюду! Мику! Эй, Мику, иди сюда!

Гитара за стеной перестала тренькать. По полу медленно протопали туфельки, дверь скрипнула, и в проём неуверенно сунулся бирюзовый хвост.

— Вы уже всё? — тихонько поинтересовался хвост.

— Да не трясись ты так, фонтанов крови тут нет.

В комнату просунулась уже вся голова и несколько раз моргнула, разглядывая меня.

— Иди сюда, бери, режь пластырь.

Мику прошла к нам, демонстративно обойдя валяющиеся на полу окровавленные останки рубахи. Приняла у Алисы ножницы и рулончик.

— А сколько отреза́ть?

— Где-то вот по столько, — ответила Алиса, показав ей что-то за моей спиной.

Та сразу же вытянула ленту и отхватила пласт длиной сантиметров пять.

— Ещё давай, надо штук шесть таких, — скомандовала Алиса, забирая полоску.

Она перехватилась пальцами пошире и плотно налепила пластырь. Потом второй поперёк. Третий, четвёртый, и так пока основательно не закрыла всю рану и прилегающую к ней кожу.

— Теперь точно всё.

Алиса взяла меня за плечо, а другой рукой осторожно погладила пластырь и кожу вокруг, жарко дыша в шею. Я даже прибалдел на несколько секунд, пока она не осознала, что делает, и не отпрянула. Молча забрала у Мику рулончик и стала собирать всё в аптечку.

— Постой, пластырь надо оставить. И клей. И перекись. Да и вату, видимо…

— Тогда уж проще не возвращать её совсем.

— А что с одеждой будете делать? — внезапно встряла Мику, рассматривая рубашку на полу. — Она ведь лагерная, да?

А ведь и правда. Чтобы взять смену, надо вернуть старое, а оно возврату не подлежит. Во всяком случае, это будет равносильно сдаче с повинной. Можно, конечно, воспользоваться помощью Слави… хотя в итоге всё равно потребуется вернуть, в журнале-то записи стоят! И потом, это же целая морока объяснять ей всё, сочинять что-нибудь, так Славя ещё пойдёт вожатой расскажет, кто её знает… Короче, этот вариант отсекается.

— Есть идея! — воскликнула Алиса. — Раздевайся!

— Вот так сразу?

— Шорты снимай, балбес!

Мику захихикала, а Двачевская сложила перед собой руки и насупилась, сердито водя взглядом по комнате. Я принялся возиться с ремнём.

— И рукой правой полегче маши, — сурово прибавила Алиса.

В ответ я лишь вздохнул и прижал руку к животу, орудуя одной только левой. Вскоре шорты сползли с ног, и я шагнул в сторону, оставляя их на полу. Картина маслом: в трусах, галстуке и сандалиях наедине с двумя девушками, одна из которых не без интереса разглядывает меня или, скорее, оставшиеся следы надписи на мне. Процедуру молчаливого созерцания прервал хлопок двери в музыкальном классе.

— Эй, вы там? — раздался слегка приглушённый стеной крик Ульяны.

Алиса тут же метнулась к двери и распахнула её.

— Чего орёшь?!

— А сама чего?

Ульяна вбежала к нам, увидала меня в неглиже, издала глупый смешок и приложила ладони к щекам.

— Во дела!

— Чего пришла? — спросила Алиса, плотно закрыв дверь.

— А! Да! Сюда Ольмитрна идёт! Злющая, жуть.

— Ты всё там прибрала, ничего не оставила?

— Да чуть ли не под метёлочку!

— Ну и всё, значит, не докажут ничего. Мало ли, кто её разворотил. Если не бомба, эти палки только ногами и ломать, или топором вообще. Там такое крошево.

— А если про взрыв всё-таки знают? — спросил я.

— Нифига, никакого взрыва не было и точка! Все молчим, ни в чём не сознаёмся, ясно?

Взгляды невольно сошлись на Мику, о чьём присутствии рыжие, похоже, напрочь забыли.

— Микуся, прикрой нас, пожалуйста, скажи, что мы весь тихий час у тебя были! — взмолилась Алиса, ухватив её за плечо. — Пожалуйста! Я потом тебе что хошь! Вот, хочешь, в клуб твой запишусь и буду каждый день приходить бренчать с тобой, а?

Мику широко распахнула глаза и уставилась на Алису.

— По-жа-лу-ста, — продолжила напирать та. — Иначе нам вилы, Микусь.

— Я попробую… — тихонько произнесла Мику и устремилась в основное помещение, когда там снова хлопнула дверь.

— Ты одна? — спросила Ольга.

— Да.

— Алису с Ульяной не видела?

— Они у меня сидели, а потом полдничать пошли. И пока не приходили.

— И долго они тут были?

— Да… весь тихий час.

— Точно?

— Да.

— Что ж, ладно…

Алиса облегчённо выдохнула и привалилась спиной к стене, закрыв красное лицо руками. Вдруг кто-то уверенно прошагал к двери подсобки.

— Вы что-то ещё хотели? — громко спросила Мику, очевидно подсказывая нам, что надо прятаться.

Алиса замахала руками, призывая уходить вглубь комнаты. Я подхватил с пола свою одежду и на цыпочках последовал за Алисой в дальний угол, аккурат прикрываемый частично повёрнутым книжным шкафом. Впрочем, если Ольга сейчас зайдёт сюда, он нас явно не спасёт…

— Да-а… — задумчиво произнесла вожатая совсем рядом с дверью. — Кое-какие книжки из чулана. Они ведь там?

— Нет! — ещё громче выкрикнула Мику. — То есть да, но некоторые ещё вот тут…

Ольга отошла от двери. Ульяна попыталась пристроиться рядом, но ей места уже не хватило, и тогда она полезла под наш импровизированный операционный стол у окна. Алиса зашипела на неё, сопровождая экспрессивные взмахи рук отборными ругательствами, но мелкая даже ухом не повела. Заползая под стол, она придавила ногой электрический шнур светильника, свисающий сверху. Алиса в отчаянии схватилась за волосы. Ульяна почувствовала неладное, но поздно: коробка качнулась и упала набок. Лампа, моргнув, брякнулась об стол и устремилась вниз, выталкиваемая остальным содержимым коробки: десятка полтора-два кассет с оглушительным дребезжанием, как погремушки, высыпались на пол и запрыгали, вылетая из подкассетников и рассыпаясь вокруг окончательно погасшего светильника.

— Я сегодня точно поседею, — горестно простонала Алиса.

— Что это у тебя там? — спросила Ольга и пошла к двери.

Алиса вжалась в стену так, что, кажется, ещё немного — и она просочится сквозь доски в музыкальный класс. Я тоже приник к стене и пододвинулся ближе к шкафу в надежде, что хотя бы меня вожатая не заметит. Дверь подсобки распахнулась.

— Мику…

— Ой… вы это, вы не ругайтесь только, это не то, что вы подумали…

— А что тогда? У тебя же там… слов нет! Мне казалось, ты у меня прилежная, ответственная… и что я вижу? Бардак! Всюду пыль, всё разбросано как попало, лагерное имущество по полу валяется!..

«…пионеры голые вдоль стеночки стоят», — мысленно дополнил я.

— Фух! Вы вот про что! А я-то думала…

— Что ты думала? — насторожилась Ольга.

Мику громко засмеялась, а Алиса, судя по выражению лица, яростно возжелала пойти и немедленно убить её в особо изощрённой форме.

— Ой… ну, думала, вы это… из-за этого… из-за усилка, вот!

— Так, а с ним что?

— Ничего! — поспешно выпалила Мику. — Вот не поверите, а ничегошеньки с ним! Всё в порядке!

— Мику!

— Ой… вы только не ругайтесь, Олечка Дмитриевна! Мы его немного… сломали. Ну, то есть не сломали! Он работает, но не так…

— Короче, — не выдержала вожатая, — если к празднику не наладите, музицировать будете у меня живьём вместе с Двачевской! И не забудь занести мне книжку с конкурсами до ужина — искать я её туда не полезу. Да, и чтобы всё прибрано было до конца смены — проконтролирую лично!

Входная дверь стукнула, а мы, как по команде, отлипли от стены и позволили себе дышать. Ульяна вылезла из-под стола и тут же попала в поле зрения Алисы. Та молча попёрла на неё, как холодный неотвратимый ледокол, раздвинув собой вешалку и очередную коробку, стоящую на полу у шкафа.

— Мамочки, — пискнула мелкая, и её тут же выдуло из подсобки.

— Да успокойся ты, хватит уже на сегодня дрязг.

— А я спокойна, Сенька, — неестественно весёлым голосом пропела Алиса. — Вот ещё пакость эту придушу ночью подушкой — и тогда совсем спокойная стану, как удав.

— Давай лучше займёмся моей одеждой.

Алиса забрала у меня шорты, оглядела их, кивнула каким-то своим мыслям и направилась к выходу.

— Я скоро.

 

Когда Алиса удалилась на улицу, ко мне пришла Мику.

— Стыд-то како-ой… никогда так не врала, тем более вожатой!

— Зато сколько приключений сразу. Сама ведь жаловалась, что тебе скучно тут живётся.

— Но я же не такое имела в виду!

— А с Алисой только такое и возможно. Ты не обижайся на неё, просто реально другого выхода не было, сама ведь, наверное, знаешь, что она о чём-то просит только в самом крайнем случае. И на меня тоже не обижайся за утро — я без настроения был.

— Ой, Сенечка, а я уж и забыла всё! — Мику хихикнула и кинулась собирать с полу кассеты. — Вот теперь ещё уборку тут делать надо. Так не хочется!

* * *

Я успел основательно продрогнуть и заскучать, когда Алиса наконец вернулась с комплектом чистенькой глаженой формы.

— Одевайся, мученик.

Поймал брошенную мне одежду и, раскрыв рот, уставился на победоносно улыбающуюся Алису.

— Допустим, шорты понятно, а рубашку где взяла? Стащила?

— Чего сразу… — взгляд Алисы резко потух, и она отвернулась. — Вот, что я вам всем… что я, настолько хреновая? Только стащить могу, да?

— Алиса…

— Семнадцать лет уже Алиса! Я её честно получила, можешь сходить подписи проверить! Со своей бирку с фамилией отпорола и сдала вместо твоей!

— Да ты не так меня поняла…

— Всё я так поняла! Считаете все меня никчёмной, ну и хрен с вами! Видимо, такая и есть.

— Никто не считает тебя никчёмной, я просто ляпнул первое пришедшее в голову, что и сам бы сделал.

— Ой, да на хрен эту рубаху. Это ведь я должна была к бомбе этой чёртовой лезть за Улькой и струсила… Как дура стояла смотрела, и ты из-за меня получил. Прости! Это нечестно ведь, неправильно… это я должна была…

— Ты ничего не должна никому. Получилось как получилось, проехали и забыли.

Но Алиса даже не подумала «проезжать», а лишь распалилась с новой силой, теперь уже в мой адрес:

— А ты — дурак! За каким хером полез, жалко тебе этот грёбаный памятник? Ну подумаешь, я б, может, и не попала бы вовсе — клумбу попортили бы малость, и всё на том. Нет, надо было влезть, надо было обязательно выступить, характер свой показать! Ходи теперь с дырой в спине, придурок!

— Да при чём тут характер? Я же из-за тебя, чтоб ты себе на задницу неприятностей не отыскала новых. Мне, знаешь ли, что памятник этот, что весь лагерь — до одного места. Можешь пойти хоть щас спалить тут всё к чёртовой бабушке!

Алиса схватила ртом воздух и удивлённо уставилась на меня.

— Не поняла… Ну и зачем?

«Вот что ты вопросы глупые задаёшь? Я ведь уже всё сказал, и даже больше, чем хотел».

— Затем, — буркнул я и отвернулся. — Спасибо за форму.

Она постояла, размышляя о чём-то своём, и неожиданно снова повеселела.

— Спасибо в карман не положишь. Сочтёмся ещё.

Я чуть не сел прямо там, где стоял, от этой обескураживающей наглости.

— В смысле сочтёмся? А ранение моё уже не считается?

Алиса ухмыльнулась и глянула с прищуром.

— Это ты только за испорченный взрыв и мою нервотрёпку сегодняшнюю расплатился, но ещё остался должок за ключи. Забыл? Да плюсом сюда форма. Я за неё, между прочим, свою любимую рубаху отдала, теперь буду плакать ночами в подушку, вспоминая о ней.

— Двачевская, ты оборзела?

— Да.

Она засмеялась и пошла в соседнюю комнату к Мику.

 

«Ну и хрен с тобой».

В конце концов, что ещё хуже бомбы она может тут придумать из подручных средств? Да что бы ни придумала, мне будет спокойней, если всё это произойдёт с моим участием. Как знать, может, в следующий раз сумею пресечь на корню её деструктивные порывы. И при этом желательно не заиметь где-нибудь ещё одну лишнюю дырку.

 

Одевшись, вышел из подсобки. Алиса и Мику, тихонько переговариваясь о чём-то, даже не заметили меня. Зато я заметил, что с Алисой что-то не так. Вернее, не с ней, а с её одеждой. Сменная рубашка, похоже, на размерчик-два поменьше старой, из-за чего сидит она на ней куда как привлекательнее. Ради такого, наверное, стоило пережить всю эту дичь с бомбой. Вдоволь насмотревшись, я вклинился в их беседу:

— Ну что, теперь идём за золой, или ты хочешь ещё что-нибудь взорвать?

— Не хочу сейчас, давай потом, — занудила Алиса, нахмурившись.

— Я тоже не хочу. Ни сейчас, ни потом, никогда, но нам, чтобы как-то умаслить вожатую, надо хотя бы отчитаться о выполненном поручении.

Алиса в задумчивости отвела взгляд, но спустя несколько мгновений согласилась:

— Лады. Микуся, спасибо тебе большое, что выручила.

— Спасибо в карман не положишь! — тут же отпарировала она очевидно подслушанной фразой. — Ты мне обещала!

— Я и не отказываюсь. Хочешь, чтоб записалась — давай.

— Нет-нет-нет, это будет слишком легко! Я к ужину что-нибудь поинтереснее придумаю.

Мику подмигнула нам и уселась за рояль. Алиса смерила её подозрительным взглядом, но возражать не стала.

Осмотрев окрестности через окна и убедившись, что вожатой рядом нет, мы покинули музыкальный клуб.

* * *

До площади шли спокойно. Когда же на глаза попалась взорванная нами лавка и кучка зевак вокруг неё, Алиса резко ускорилась. Почти уже возле медпункта я спохватился:

— Погоди, пойдём, дождевик надену. Я не против, конечно, но ходить до конца дня чуть ли не в обнимку под одним зонтом будет не очень.

— Э-нет! Там Панамка, я с ней пересекаться не хочу. Надо — чеши сам.

— Вот так, значит? Под дождь выгоняешь?

— Почему же, ты сам уходишь, — Алиса с нахальной усмешкой перекинула зонт в другую руку, лишив меня прикрытия. — Давай быстрее, пока не промок! Жду на месте.

— Вот же стерва…

Я со всей дури помчался в домик, прижимая руку к пузу, чтобы не растревожить рану. Благо бежать недалеко и дождь малость поутих за прошедшее время.

 

Ни по дороге туда, ни обратно Ольга мне не встретилась. Но встретился кое-кто другой, о ком я успел основательно подзабыть. Да так бы и не вспомнил, наверное, уже никогда, если бы не увидал под навесом беседки до боли знакомый узкий затылок с коротким светлым ёжиком волос и оттопыренными ушами. Не зная, что предпринять, я просто встал посреди дороги, прислушиваясь, как внутри снова вскипает паника.

Метнулся к двери библиотеки, распахнул её и, не обращая внимания на Женю, крикнул:

— Лена! Лена, ты здесь?

— Совсем офонарел, что ли? — возмутилась библиотекарша, выпучив глаза.

Я махнул на неё рукой и снова позвал Лену. Она выглянула из-за стеллажа.

— Подойди, пожалуйста.

Когда Лена приблизилась, я вложил в её руку первый попавшийся зонт и позвал:

— Пойдём со мной, мне нужна твоя небольшая помощь.

— Х-хорошо, — пролепетала она.

— Эй, куда с моим зонтом? — вскинулась библиотекарша.

— Да иди ты в пим дырявый! Ничего не будет твоему зонту, — огрызнулся я и захлопнул дверь.

Когда мы вышли на дорожку, пионер из беседки, к моему сожалению, не исчез. А может, и к счастью…

— Скажи, ты видишь… э-э, то есть знаешь его? — я указал на затылок под навесом и с мольбой уставился на Лену.

«Пожалуйста, скажи, что ты его тоже видишь, и я пока ещё не совсем тронулся умом!»

Лена испуганно посмотрела на меня, потом на беседку, потом снова на меня. Задержала взгляд, что-то усиленно соображая, и опять повернулась к беседке. Вгляделась старательно, прищурившись. Наклонила голову и пожала плечами.

— Не знаю, наверное. Не уверена, он же спиной сидит. А кто это? Что-то случилось?

Я распрямился и глубоко вздохнул, прикрыв глаза.

— Нет, ничего не случилось. Спасибо!

Смело направился к беседке, развернулся на ходу к всё ещё стоящей в растерянности Лене и повторил:

— Спасибо тебе! Большое! Всё в порядке, извини за беспокойство.

 

Так и не увидел, ушла Лена или нет. С этого момента всё моё внимание занял этот злосчастный пионер, ставший в той или иной мере причиной всех злоключений последних двух дней. Тоже, можно сказать, заноза — но уже в заднице и нематериальная. Однако от того не менее раздражающая.

Я подошёл к беседке, постепенно замедляя шаг и внимательно рассматривая пионера. Ничего необычного, на вид — совершенно заурядный ребёнок. Откуда поначалу взялась связанная с ним тревога — решительно непонятно.

Вошёл под навес и сел на соседнюю с мальчиком скамейку.