Пару лет спустя (гет)

Снова, в который раз, изменчивое колесо фортуны с натужным скрипом сделало виток не в пользу планов Антрагэ. Что ты будешь с этим делать! Кто бы мог подумать и предвидеть наперёд ход неумолимых событий! Вот так и получилось, что граф живёт себе в поместье, и в ус не дует, а убелённый сединами старичок за него в заточении отдувается. И всё же, как почтенный барон оказался в Анжере? Увы, пока не узнать. Однако нужно было озаботиться обменом арестантов.

После долгих разглагольствований и препирательств порешили, что в шато Ла Рош отрядят вестового, который вызовет в Анжер нового владельца поместья с документом, подтверждающим право его владения, чтобы предоставить его пред светлые очи бальи. А когда оный приедет, тогда пригласить его пожаловать в анжерскую тюрьму. Да, заварилась каша. Надо было попытаться вызволить барона де Ла Роша как можно скорее. Право, как неловко всё получилось. Согласись, попал ты впросак, друг Антрагэ, и досадой, как бы она ни была сильна, тут не поможешь.

Отпустить уважаемого барона бальи пока отказался, приговаривая: «Не могу, рад бы, дорогой Антрагэ, да не могу, пока всё не выяснится. Вдруг ускользнёт важный государственный преступник?» Но переговорить с несчастным узником поневоле всё же разрешил. Разрешение, впрочем, было получить гораздо легче, чем устроить само свидание. К барону де Ла Рошу Антрагэ пробраться так и не удалось: в замке камеры, где томился почтенный старичок, намертво заклинило ключ с самого утра. Завтрак, к счастью, арестант всё же получил. К обеду должен был как раз проспаться мертвецки пьяный кузнец, отведший душу накануне, чтобы снять дверь с петель. Мастера, лучшего в округе, а ныне мирно храпящего на ворохе соломы в соседней открытой камере, как раз пригласили для починки железной девы. Антрагэ удалось мельком взглянуть на неё. Чинить там было, собственно, нечего. От некогда грозного орудия пытки осталась лишь горстка ржавчины. Этот, ранее наводящий ужас, предмет каким-то образом умудрились выудить из тюремного подвала, в котором доверху плескалась вода. К чему тут требовались усилия кузнеца, для Антрагэ так навсегда и осталось загадкой. Узнаю тебя, добрый Анжу! Узнаю!

Старичок барон пребывал в камере на втором этаже. Коль скоро встреча с ним откладывалась в силу непреодолимых до поры обстоятельств, Антрагэ сошёл вниз, в переднюю, походя внимательно пересчитав количество ступеней на лестнице, коих пришлось поровну на каждый этаж. Барон также прикинул примерную их высоту на своей щиколотке, то тут, то там плотно прижимая ногу к каменному подъёму.

По выходе на ярко залитую солнцем площадь перед цитаделью правопорядка, Антрагэ ожидал сюрприз. В глаза ему бросилась графиня. Нет, не в прямом смысле, конечно, бросилась. Просто внезапно увидал он её. Хотя, судя по выражению лица, что-то такое проделать мадам де Келюс была бы вовсе не прочь. Она решительно направлялась к зданию тюрьмы, сжимая в руках официальную бумагу с яркой печатью, небось, приказ об освобождении дядюшки, за подписью бальи. Неподалёку ждал экипаж. Графа же нигде не было видно. Вероятно, выяснив его личность и право владения поместьем, потихоньку приобретавшим печальную известность, бывшего миньона взяли под стражу и удерживали пока что в резиденции бальи — доме напротив.

Хоть Антрагэ и готовил себя заранее к неизбежному свиданию, но сердце всё же предательски ёкнуло. Впрочем, быстро взяв себя в руки, он отвесил бывшей невесте учтивый поклон.

— Мадам…

— Ваших рук дело?

Вот так и начинается беседа, с места в карьер, без каких-либо церемоний.

— Где ваше пожелание доброго дня, госпожа графиня? Давненько мы с вами не виделись. Какая приятная новость, однако, что мы продолжаем быть соседями. Из-за этого, я боюсь, вам придётся смириться с нашими невольными встречами.

— Зачем вы здесь?

— Меня не может не волновать судьба вашего дядюшки. Узнав о столь прискорбной неприятности, с ним приключившейся, я поспешил в Ажер.

— Вы и седин дядюшки не пощадили.

— Седины вашего уважаемого дядюшки для меня священны, меня не может не волновать его благополучие, поэтому я нахожусь в этом мрачном и унылом месте.

— Приказ об аресте был за подписью короля, но гонец с письмом, приглашающим в Анжер, прибыл от вашего поместья.

Ну надо же, значит, были начеку, опасались ужасного Антрагэ.

— Мадам, вы проницательны.

— Как я ненавижу вас, — тихо, глядя в сторону, но с милой улыбкой на устах, сказала несостоявшаяся супруга. Без обиняков, зато откровенно.

— Мадам, в моём незавидном положении, для меня гораздо обиднее было бы ваше равнодушие.

Антрагэ с интересом воззрился на отвергнувшую его наречённую. Он рассматривал её с любопытством, открыто и дерзко. Когда предоставится ещё такая счастливая возможность и яркое освещение. Он пылко желал бы найти в ней тысячи изъянов, но, увы, не мог заметить ни одного. Как назло, за эти два года Женевьев заметно похорошела. Близость к королевскому двору всем придаёт блеск. Да уж! Неплохо тут все жили не тужили, пока он, Антрагэ, скитался в изгнании на чужбине!

— И не смейте на меня смотреть! Слышите? Я вам решительно это запрещаю!

Графиня сама любезность, сама обходительность. Но нужно брать быка за рога и выяснить для себя один неразрешимый тревожащий вопрос. Едва ли ему удастся ещё раз так душевно побеседовать с графиней с глазу на глаз.

— Мадам, — Антрагэ сделал шаг графине навстречу, — по старой дружбе, ведь мы не совсем чужие друг другу люди, приподнимите надо мной завесу тайны, как вы повстречали вашего супруга? На правах бывшего жениха, мне было бы крайне любопытно это узнать.

— На то была воля провидения.

— Не уходите от вопроса, так как же? И где?

— Он с друзьями, ныне покойными, по вашей милости, отбил мой экипаж от разъяренной толпы в тот день, когда я въезжала в Париж.

— Сударыня! Я не знал!

— Зато теперь — знаете.

— Теперь знаю. Я ждал вас у ворот Сен-Женевьев.

— Ну и ждали бы дальше, право, отчего же вы оттуда ушли?

— Почему вы въехали в другие ворота? Если бы вы соизволили въехать в ворота Сен-Женевьев, никакой беды бы не случилось!

— А если бы вы соизволили проводить меня от самого имения до Парижа, мы бы не заплутали! Меня не поставили в известность, что вы меня там ожидать будете, у этих самых ворот. Со мной вообще не считали нужным церемониться и снисходить до каких-либо объяснений.

Антрагэ не мог сам доставить невесту в Париж, он забегал в тот день время от времени в аббатство Сен-Женевьев, по поручению герцога. Да. Что тут скажешь.

— Дайте мне пройти.

— Ещё одно мгновение, мадам.

Антрагэ скользнул глазами по окнам резиденции бальи. Почудилось ему или нет, что в одном из окошек мелькнула знакомая физиономия? А вот сейчас и проверим. Антрагэ сделал ещё один шаг навстречу графине, оказавшись от неё так близко, что Женевьев едва не отпрянула, но быстро взяла себя в руки, и стояла теперь несокрушимо, как скала.

— Отвесьте мне оплеуху, — попросил Антрагэ.

— Ещё чего!

— Ну, пожалуйста! Что вам стоит! Такая безделица.

— И не подумаю!

Бездонная синь глаз, так близко от Антрагэ, темнеет, наливаясь гневом. Ух, как мы презираем барона! А ненависть в воздухе сгустилась такая, что можно нарезать её, как фисташковый пирог, и сервировать десертом ко всем происходящим событиям, подавая на золочёном блюде.

— Графиня, этот отказ в моей маленькой невинной просьбе объясняется вашим природным жестокосердием, — негромко спросил барон, — или тем, что за вами наблюдает невольный зритель из дома напротив?

Он кивнул в сторону особняка бальи через площадь.

Гнев в синих глазах подёргивается поволокой деланного равнодушия. Угадал. Владелец шато Ла Рош, нет, определённо у Антрагэ это сочетание слов войдёт в поговорку, взятый под стражу, вполне себе может прослеживать занятную сцену из окна.

— Нет, — очень сдержанно отозвалась мадам графиня, — просто вы уже получили то, что вам причиталось, в нашу последнюю встречу.

— В другой раз цельтесь получше, мадам.

— Я приму это во внимание при нашей последующей встрече, если она состоится.

Антрагэ отступил.

Тем временем на порог узилища выступил не кто иной, как сам главный тюремщик с лампой. Женевьев поспешила ему навстречу и протянула письменное распоряжение, которое должно было освободить дядюшку Ла Роша и отпустить его восвояси.

— Как удачно подоспела весть, моя госпожа, — объявил страж темницы. — Как раз дверку в камер… комнату удалось откупорить.

Антрагэ преисполнился невольного раздражения. Ну почему не получасом раньше? Теперь с почтенным бароном с глазу на глаз ни за что не переговорить.

— Госпожа, вам и не надобно в камер… комнату подниматься, вашего дедушку как раз сюда доставят.

— Нет, я всё-таки желаю подняться! — настойчиво объявила госпожа графиня.

Если бы Антрагэ следил за Женевьев получше, он бы заметил, что мадам де Келюс проделала примерно то же, что и он некоторое время тому назад. На лестнице графиня чуть оступилась, замешкалась, малость приподняв подол платья, примерила, до какого места её щиколотки доходит подъём каменной ступени, и только после этого чинно двинулась вослед за тюремщиком.

Антрагэ в этот миг был отвлечён тем, что отвешивал поклон, на этот раз предназначавшийся особняку бальи. Тот, к кому это относится, поймёт. Никаких однако разбитых стёкол не украшало мостовую. Физиономий в окнах тоже не было. Может, почудилось, что граф уподоблялся сестрице Анне, глядя в окошко, или его на пороге теперь крепко удерживает анжуйская стража? Даже если выстрел произведён и мимо, всё же нельзя было упустить шанс подбросить дровец под бочку с порохом. Кое-кому малая толика гнева не помешает.

А потом Антрагэ благоразумно схоронился за углом и принялся наблюдать за входом в анжерское узилище. Он всё же до последнего надеялся, что заключённым окажется не старичок барон. Но нет, это был именно барон де Ла Рош, он появился на пороге темницы, бережно поддерживаемый племянницей. Платье и внешний вид барона оставляли желать лучшего: увы, заточение никого не красит. Антрагэ отвернулся. Разузнать, как миньон повстречал бывшую невесту ему удалось, но почему старичок барон оказался в Анжере и поэтому попал под раздачу, теперь сокрыто за семью печатями. Ко дверям тюрьмы подъехал экипаж.

— Пойдемте, дядюшка, — Женевьев решительно взяла престарелого барона под ручку и помогла ему взобраться на подножку.

— Не трожь меня, негодяйка, — рыкнул почтенный старичок, исчезая в недрах кареты.

Вот так, один узник темницу покинул, а другой был в неё водворён. Графа, после лёгкого допроса, пока что без пристрастия, поместили в камере под крышей. На третьем этаже — самой верхотуре. Зато виды красивые на окрестность открываются.

Антрагэ выведал всё это позже, из разговора с бальи, а от личной встречи с соперником уклонился. И смотреть на то, как бывшего миньона препровождают в темницу, Антрагэ тоже не стал. Он просто полюбовался напоследок окошком его камеры, которое выходило на противоположную от площади сторону тюремного здания. Больше Антрагэ в Анжере ничего не держало. Он и уехал.

А к вечеру этого, богатого событиями и, в общем-то, сумасшедшего дня, барон сматывал в подвале своего замка солидную верёвку, проверяя её на крепость. Длиной ровно шестьдесят пять футов — по его подсчётам её должно было хватить. Барон подавлял волны раздражения, поднимавшиеся в душе. Почему Генрих Валуа всегда всё портит? Пристрастие. Зачем оно ему понадобилось? Приказ об этом дурацком пристрастии менял многое. Ну да, судя по состоянию железной девы, подобный допрос долго еще не состоится, хотя нельзя быть полностью уверенным.

Вдруг телеса графа постегают каким-нибудь ремешком? И всё. Не отмоешься тогда. А подоплёка всего дельца, как бы там ни было, вылезет наружу. Так и пойдёт, как лесной пожар, сплетня, что плохой и нехороший барон запытал насмерть нежного душку графа, пусть и соперника, но человека редкой чистоты, почти святого, мухи не того… этого, самого. Подождите… Его так и будут называть все через неделю — святой Жак, как ворота в городе Париже, этой ненавистной столице, которая оказалась столь жестока к Антрагэ. И будут зудеть: "А невеста, мол, баронова сбежала от него, и правильно-то сделала. Он и её пытать хотел, после свадьбы."

Влип ты, друг Антрагэ. А уж аромат от этих тайных пересудов пойдёт, как от стены Лувра, той, что выходит к Сене. Ныне правящий венценосный монарх придумал выводить туда нечистоты из королевской резиденции. В Польше в Вавельском замке так делали, он и подглядел, наблюдательный такой. Кончится тем, что моим именем будут пугать детишек на ночь. Как именем того, тоже, тьфу, графа, правда не в Польше, а в Прунс… Кранс… Варанс… Трансильвании, кажется, что ли, названия у них непроизносимые, язык сломать можно… Как его звали, графа… вот запамятовал… Да не о том речь! И вообще заметил, что ни граф-то подлец, исключая, конечно, друзей павших.

На конец верёвки барон прикрепил солидный крюк, чтобы зацепить его за тюремный каменный подоконник, к крюку привязал тонкую бечёву, чуть поболее шестидесяти пяти футов. Другой конец бечёвы был накрепко им примотан к болту тяжёлого арбалета. Должно сработать. Да, там решётки ещё на окнах, но ничего, граф, если не захочет сидеть в темнице — их выдерет. Они всё равно ржавые. Насквозь. Антрагэ пожертвует для узника скакуном из своей конюшни. За остаток ночи можно будет, при желании, покрыть много льё.

Барон надеялся, что граф проявит благоразумие и не будет учинять дебош возле самой тюрьмы, протестуя против своего заключения. Так, обменяются парой тумаков и разойдутся. Потом встретятся. И на свободе уже, а не под стенами узилища, продолжат беседу: в другом месте, в другое время, при других обстоятельствах, и при др-р-ругом освещении. Или пусть бежит на все четыре стороны. В Испанию.

Всё было готово, Антрагэ надеялся, что доблестные анжуйцы будут спать этой ночью, как всегда крепко, и никто ему не помешает в исполнении задуманного. Барон выехал из своего имения около полуночи, ведя запасную лошадь в поводу. Он держал путь в сторону Анжера, по кратчайшей и хорошо ему известной лесной дороге. Антрагэ ехал вызволять ненавистного соперника, но всё же нет-нет да и мстительно представлял себе графа, висящего на дыбе и лепечущего «je ne sais pas». Помечтать-то ему, несчастному барону, столько от этой гнусной канальи вынесшему, хоть дозволяется? Скоро сень густой чащи сомкнулась над Антрагэ, и непроницаемая чернильная тьма скрыла его своей завесой.