Пару лет спустя (гет)

Оставим же, раздавленную страхом, безутешную графиню раздумывать и недоумевать об исходе очевидного боя, а сами перенесемся в день предыдущий, и приоткроем завесу тайны над развернувшимися событиями. Мы оставили наших непримиримых недругов на заднем мощёном дворе шато барона. Они несколько мгновений дерзко осматривали друг друга, неторопливо кружа на месте, как притянутые магнитом. Потом разом сняли и отбросили прочь шляпы, вослед за головными уборами полетели плащи. Снять камзолы противники не потрудились — слишком уж торопились вступить в схватку. Одним рывком извлекли они из ножен шпаги с кинжалами. Зрелище было бы красивым, если бы не ужасало. У стороннего зрителя душа могла уйти в пятки. Становилось ясно, что из этих двоих с камней двора кому-то одному не уйти живым, или же придётся сложить головы на месте обоим. Казалось, вокруг уже витал тонкий запах крови, которой суждено было пролиться через несколько мгновений.

— Tous les barons sont de saloperie*(1), — негромко заметил граф.

— Je te plumerai*(2), — отозвался барон.

Противники встали в позицию. Боевые шпаги звякнули, соприкоснувшись. Совсем недолго дуэлянты примеривались, легонько поводя клинком вдоль клинка, с едва слышным, но от этого не менее зловещим звоном и скрежетом, каждый неотступно гипнотизировал своего оппонента взглядом. Шпага графа, в чуть согнутой в локте руке, целила барону в грудь, шпага барона, в руке, выпрямленной на уровне плеча, метила остриём чуть выше, в холёную физиономию противника. Чёрные, как ночь, глаза гостеприимного хозяина замка, на миг встретились с хрустально-прозрачными, цвета дневной небесной лазури, глазами его долгожданного гостя. Результатом явилась сверкнувшая в воздухе молния. Граф атаковал первым.

Начальные удары с обоих сторон были выдержанны и сухи, как в фехтовальном зале. Обменявшись ими, давние враги опять взяли короткую паузу, снова изучая один другого и примериваясь. Бойцы кружили по двору, ни на что не отвлекаясь, каждый полностью поглощённый своим соперником, готовый предугадать удар, возможную уловку, любое движение, и тот и другой дышал дыханьем противника, чуял его чутьём. Они походили на пару гончих, поджарых и сильных, скорых и беспощадных.

Граф снова напал первым, сделав угловую атаку. Он наносил удары уверенно и отрывисто, но, впрочем, осторожничал пока, на рожон не лез. Прощупывал Антрагэ. Барон же держал защиту, впрочем, ожидая нужный момент, чтобы извернуться и нанести укол. Натаскал графа его величество. Позаботился. Первая шпага Франции. Антрагэ доводилось фехтовать с Генрихом Валуа будучи у него на службе. Но подобный стиль боя, построенный на мудрёных итальянских защитах, был ему не по нраву, можно было запутаться во всех этих хитростях, сковать себя во время схватки, и утерять способность воспользоваться теми преимуществами, которые предоставляет бойцу природа. Барон предпочитал испанскую манеру ведения поединка с двойными ударами шпагой и дагой, с приемами защиты, которые можно было обратить в молниеносную атаку. Так же фехтовали Бюсси, и Ливаро… А вот сейчас и проверим. Кто кого.

Келюс же тем временем наградил барона целым каскадом ударов. Разогрелся граф, разошёлся, но всё же продолжал сохранять осмотрительность и благоразумие: небось памятовал о ранах, нанесённых ему бароном, два года тому назад. Он, однако, упрямо и возрастающе напористо теснил Антрагэ. Барон отступал, впрочем, по всем правилам стратегии, удерживая верный шаг и пространство, также бдительно следя за шпагой противника, во всех его движениях. Обыкновенно, схватки подобного рода оканчиваются быстро, однако, внутри боя кажется, будто время остановилось. Граф, небось, караулил мгновенье, когда барон откроется, чтобы вернее поразить его ударом, пустив при этом в ход какие-нибудь витиеватые ухищрения итальянской стратегии. Антрагэ же со своей стороны хотел выгадать удобный случай и войти с графом в клинч, и, если поразить соперника кинжалом с ближней дистанции не предоставится возможным, то далее побороть, придушить этого подлеца на месте, без помощи клинков и лезвий. Поединщики берегли силы и дыханье, двигались и нападали, прощупывая и изматывая один другого: кто сдастся первым, тот получит неоспоримое преимущество.

Однако вскоре Антрагэ почувствовал, что начал уставать: тяжёлый испанский клинок повиновался всё хуже. Причиной было старое ранение: гудела, наливалась тяжестью и болью правая рука — спасибо графине. Антрагэ пока удавалось сдерживать натиск противника, но он знал, что нужно приблизить развязку, долго ему так не протянуть. Дестреза*(3) напрочь отвергает эмоции во время ведения боя, и призывает действовать с неотвратимостью и точностью отлаженного механизма, но Антрагэ сорвался. Невольный холодок тревоги от того, что он теряет уверенную позицию и долго сдерживаемый гнев, хлынули в душу барона, расстроив внимание только на миг, но его неприятель это почуял, и не преминул сим воспользоваться. Граф затеял обманный рубящий удар, с поворотом, чтобы снести сопернику голову, traverso*(4) излюбленный приём Валуа: да он шутит! Хотя, какие уж тут шутки? Подловил бы он Антрагэ, и почить бы барону на камнях мощёного двора своего собственного шато, если бы сам Шарль де Бальзак давным-давно в Польше не взял урок у того же учителя. Барон нырнул под рассёкшим воздух клинком, и отскочил прочь. Но кто крутит колесо фортуны в противоположную от Антрагэ сторону? Кинжал предательски выскользнул из его руки. Что-ж… если взять в расчёт философский взгляд на вещи… всё справедливо. Баш на баш. Капризная дама удача, ныне, похоже, целиком на стороне графа.

Бойцы остановились на миг, тяжело переводя дух.

— Сдавайтесь! — решительно сказал соперник.

Антрагэ молча встал в стойку. А враг его изумил, вытянул руку в сторону и картинно откинул свой кинжал на камни двора. «Какой благоррродный! Да что это ты, в самом деле, Антрагэ, дашь себя убить?! Или сдашься? Паршивому миньону? Смерррть ему!» — барон взревел и в свою очередь пошёл в наступление. Он действовал агрессивно и уверенно. «Остерегается граф? Расчётливо хранит себя, старается утомить Антрагэ, высосать из него силы, всё нащупывает его слабое звено, чтобы поразить наверняка, так пусть получает в отместку каскад ударов — один за другим». Под натиском барона отступает соперник. Где его былой пыл? Пятится, выходит из-под атаки. «Не дать ему передохнуть! Не дать! Болит, болит рука, тяжело. Ага! Ослабла защита! Ну, негодяй, слизняк, держись!» Антрагэ занёс клинок шпаги за плечо, и открыв на момент бок — к счастью не до конца сгруппировавшийся оппонент не успел воспользоваться этим несомненным, выпавшим на его долю, преимуществом — нанёс графу великолепный рубящий удар sgualembro*(5), призванный раскроить противника от правого плеча до противоположного бедра. Теперь уже графу пришлось нырять, чуть ли не на коленочки, спасая свою жизнь, от шпаги барона, описавшей в воздухе смертоносную дугу. Однако, выскочил невредимым, подлец. Даже без малой царапинки. Что ты будешь делать? К тому же, в пылу боя, оттеснив недруга к стене шато, барон не рассчитал, что его собственная шпага, наткнётся на камни родного замка. Добрый испанский клинок, годы служивший Антрагэ верой и правдой, рассыпался, как стекло. В руке остался только эфес с жалким обломком. Нет, слишком жестоко нынче смеётся над Антрагэ провидение. И, увы, объект ненависти барона невредим и вооружён, готов своей шпагой махать в итальянском стиле и дальше.

— Сдавайтесь! Сдавайтесь! — снова призвал Келюс.

Но барон, не давая графу времени наставить острие шпаги себе в грудь, змеёй скользнул вперёд, и с силой отвёл угрожавший ему клинок, остатком своей шпаги, метя, по возможности, заточенной гранью против заточенной грани. Манёвр его оказался удачен. Лезвия вгрызлись одно в другое. Произошла сцепка клинков. Тем лучше! Что значит «тем лучше?» Лучше и придумать нельзя! Вот он, долгожданный клинч. И графу отскакивать некуда — позади стена. Будь у Антрагэ кинжал, прикончил бы он этого голубоглазого мерзавца Купидона прямо здесь и сейчас. Негодяя! Подлеца! Каналью и ублюдка! Но теперь он его по стене размажет, никаким скребкам будет не отодрать. Однако, прежде Антрагэ, накрепко заграбастав правую руку противника, выкрутил шпагу у того из кисти.

Клинок со звоном упал на камни. Не поможет больше графу шпага. Свой обломок тоже пришлось бросить, но ничего, он этого, бывшего королевского любимчика, голыми руками… сейчас… Бурлящие ненавистью злопыхатели начали бороться у стены, пытаясь выиграть один у другого преимущество.

Барон оттеснил графа подальше от местечка, где упала шпага последнего. На всякий случай. Чтобы тот даже не вздумал руки к ней тянуть. Впрочем, удалось это ему с трудом: на вид изнеженный граф, был вовсе не слабак. Он бился яростно и сопротивлялся крайне активно.

Барон попытался произвести захват графской шеи, но Келюс в отместку зарядил ему удар под дых, Антрагэ задохнулся, однако ж мёртвой хваткой впился в своего врага, притиснул его к стене, которая как ни странно, под напором подалась, и в которую граф провалился, увлекая барона за собой.

Впрочем, то была не стена, а дверь погреба, оставленная незапертой, по безалаберности слуг. Барону как раз доставляли намедни новое пополнение запасов бочек доброго анжуйского вина. От дверей в винный погреб у хозяйственного барона вёл скат из досок, чтобы бочки было возможно доставлять вниз с удобством и беспрепятственно, так теперь и противники, сцепивщись в единый ком, кубарем, впрочем, с удобством и беспрепятственно, скатились в недра обширного винного хранилища, сопроводив падение душераздирающим грохотом.

На излёте стремительного спуска, неистовых воителей оторвало друг от друга, но валяться на холодном полу и раздумывать они не стали. Мгновенье — и оба уже на ногах. Ещё мгновенье — на то, чтобы перевести дух. Погреб был освещён довольно неплохо: в добавлении к распахнутой двери в ряд отворённых отдушин лились потоки мягкого и безмятежного ранне-вечернего света. Как по заказу.

Барон вытер, поцарапанную во время падения, щёку тыльной стороной ладони. Граф откинул со лба слипшиеся пряди волос, цвета спелой пшеницы. Антрагэ рванулся вперёд и опять накрепко ухватил Келюса за камзол на груди. С нескрываемым удовольствием он сорвал с графа, всё ещё чудом державшиеся, накрахмаленные брыжи, выдрал с мясом крючки на платье. Под жестоким натиском лопнула тесьма, сдерживающая горловину рубахи бывшего миньона. Послышался треск полотна. Граф не остался в долгу, и по каменному полу подвала весело запрыгали серебряные пуговицы, ранее исправно служившие камзолу барона.

Добрые соседи, схватившись, рухнули на пол, а после, лягаясь и извиваясь, и не забывая при этом награждать друг друга тумаками, прокатились по каменным плитам погреба туда-сюда, а потом сюда и туда, а потом опять туда и сюда, в общем, повсюду.

«Хоть бы соломки на пол постелили», — мелькнула неуместная мысль у Антрагэ. Рёбрам приходилось несладко. Барон старался оседлать графа, но поганец ловко выворачивался. «Бах!» — барон приложился головой о стойку с бочками.

Коллизия распалась на миг. Господа, решительно не желавшие дышать одним воздухом в провинции Анжу, уже изрядно пошатываясь, поднялись на ноги. А после опять молниеносно напали друг на друга и схлестнулись с прежним пылом. Барон дал графу подножку, падая, граф поймал барона за полу камзола и рванул, что есть сил, Антрагэ пролетел через погреб и поприветствовал стену. Хозяин замка тряхнул головой, приходя в себя от столкновения с каменной кладкой родной цитадели и унимая, объявившийся в ушах, многоголосый переливчатый звон. Кровь заструилась по виску доблестного барона. У графа на лбу красовалась внушительная ссадина, которая тоже кровоточила: небось, навернулся о бочку, когда падал. Бедная бочка. Антрагэ, не давая соседу времени передохнуть, снова с бешенством налетел на этого негодяя, который, казалось, лишь одним своим присутствием отравлял воздух, и осквернял сами стены фамильного шато барона. Побоище разгоралось всё жарче. Воинствующие стороны накрыл раж боевого неистовства, когда раны уже не важны, важно лишь задавить сам источник жизни, теплящийся в противнике. Антрагэ не обращал внимания на удары, сыпавшиеся на него, но сам неустанно отвечал на них, со всё возрастающей яростью. Жаль, рука потеряла с тех пор свою гибкость, и ловкость, и всё из-за этой…. «Р-Р-Р-Р-Р-Р!» — барон со стороны даже не понял, что львиный рык был исторгнут из недр его груди.

— Это т-тебе за Ливаро! — выкрикнул барон и двинул графа в челюсть.

— Это тебе за Можирона! — прохрипел граф, и Антрагэ опять получил молниеносный тычок в солнечное сплетение.

— За Рибей-рака!

— З-за Шомберга!!!

— Бюсси! За Б-бюсси т-тебе!

— За Женевьев! Отвали от неё!

— За Женевьев! Не отвалю. Да пошёл ты! Прежде ты подохнешь. Помечтай!

— За Женевьев!

— За Женевьев!

— Р-р-р-р-ра!

— А-а-а-а-а-а-ррррррр!

Пышущих гневом кавалеров, в разгаре жестокой сшибки, хорошенько качнуло и разметало в противоположные стороны. Они налетели спинами на трёхярусные стойки с бочками, которые располагались по обоим сторонам широкого прохода. Хорошо, хоть дубовые вместилища для вина были прилажены крепко. И теперь, заядлые ненавистники, опершись на них спинами, шатаясь, переводили дух, не выпуская, однако, друг друга из виду ни на миг. Антрагэ слизнул несколько капель крови с разбитой губы. Её солоноватый вкус только раззадорил барона. Через проход напротив, белела физиономия соперника, один хрустально чистый небесно-голубой глаз красавчика графа заплыл и был обведён фиолетовым синяком. «Сейчас я тебе второй глазик подобью», — мстительно подумал Антрагэ, и снова ринулся на соседа, занося руку для удара.

— Парршивый миньон!

— Анжуйский прихвостень!

— Склизкий подонок!

— Мерзавец! Изменник!

— Наглец!

— Предатель!

— Сукин сын!

— Мать твоя шалава! — граф показал, что тоже бывал на войне.

— Ур-род!

— Отсоси!

— Сволочь!

— Я тебе рожу расхерачу!

— Жри говно!

— Грязная собака!

— Отродье шлюхи!

— Psia krew! *(6)

А вот это уже что-то новенькое, Антрагэ даже приостановился на миг: «Ну, докатились! Однако!»

— Ёбаная паршивая сволочь!

— Иметь твою сестру!

— Отымейся в жопу! Королевский любимчик!

— Ёбаный придурок!

— Дерьмо!

— Ублюдок!

— Мерзавец!

«Это уже было! Ха! Уже было! — хохотнул про себя барон. — Повторряться изволите, господин гррраф!»

— Вот тебе за мою невесту!

— П-получай! За мою жену!

Остервенелая сцепка опять распалась, несколько утомлённые, господа дебоширы, переводя дух, снова очутились по разные стороны внушительного прохода возле деревянных стоек с бочками. Они неловко осели на пол, каждый на своём месте, ибо ноги их уже не держали, и прислонились спинами к опорам, в объёмистых недрах которых, хранился и дозревал забористый урожай, снятый с анжуйских виноградников.

Антрагэ краем глаза заметил со своей стороны ручку ковша, пристроенного на стойке, на расстоянии вытянутой руки. Он с усилием дотянулся до него: по счастливой случайности, бочка, возле которой отдыхал барон, была с краном. Антрагэ отвернул его, плеснул, в так кстати оказавшуюся под рукой ёмкость, старого доброго анжуйского, и жадно хлебнул. Крепкое вино родного Анжу приятно обожгло горло. К чуть горьковатому вкусу примешивался вкус крови. Но, как ни странно, боль в теле ушла, а в голове прояснилось.

Противник барона последовал его примеру — высмотрел ковш со своей стороны — они были оставлены у всех бочек с кранами — схватил его и, с трудом отклонившись, в свой черёд нацедил себе туда вина из бочки. И также сделал несколько жадных глотков. Впрочем, стараясь не выпускать Антрагэ из виду, и не сводя с него своих бездонно-лазурных очей. Поставить графу фингал под вторым глазом барону не удалось.

Неукротимые соперники приободрились, и, освежив себя подобным образом, продолжили битву. Хотя, что значит, продолжили? Они ещё как следует и не начинали. В этой схватке барону повезло больше, ему наконец удалось получить стратегическое преимущество — повалить графа на пол, сделав ему подсечку, увенчавшуюся успехом, и взгромоздиться сверху. Теперь барон мог беспрепятственно дать волю своему гневу:

«Этто тебе за моих друзей! Это ттебе за мою невесту! За Женевьев! За Женевьев! За невесту! За приём. В Лувре. Это тебе за всё!!!» — сквозь зубы объявлял он свой перечень накопившихся претензий к соседу, угощая того смачными ударами. Жаль, что рука гудит да болит. Но отвоёванное преимущество оказалось недолгим. Граф немыслимым образом крутанулся, и вот уже Антрагэ прижат к полу, а Келюс, усевшись сверху, осыпает ударами барона. Ныне пришёл черёд графа перечислять: «Этто тебе зза моих друзей! Этто тебе зза мою жену! Это тебе за заговор. Против. Короны! Это тебе за… Твою. Ёбаную. Честность. За благородство. За кинжал! За кинжал! За кинжал! За тюрьму! За всё!!!»

Антрагэ с усилием спихнул с себя противника, и тот откатился в сторону. Надо ли упоминать, что сражение возобновилось? Грозные воители позволяли себе приостановиться лишь иногда, на несколько мгновений, чтобы в очередной раз хлебнуть анжуйского. Ну вот, от бешеной баталии, стены замка уже ходят ходуном, так почудилось барону после четвертого, кажется, по счёту, ковша. Ещё ненароком, обрушатся. Но отступать — поздно, да он об этом и не подумает!

— Подлец!

— Подонок!

— С-сволота…

— Мрразь!

— Имел я тебя, ссобака!

— Ппоганец! Каналья!

— Еnculé*(7)

— Le con*(8)

— Mange d’la merde! *(9)

— Va chier, mange la merde! *(10)

— Mon chien sale*(11)

— Putain de bordel de merde! *(12)

— Va te faire foutre*(13)

— Va te faire ficher*(14)

Дальнейший диалог был предназначен не для слабых нервов и нежных ушей.

Бой разгорелся с прежней яростью, хотя обе стороны были довольно измочалены. Но всё же, постепенно, беседы, заключающие в себе, обмен пылкими мнениями и любезностями, и сопровождаемые активными действиями, становились всё короче, а паузы между ними всё длиннее. Во время передышек, враги продолжали снова и снова утолять мучительную жажду терпким и красным, как кровь, анжуйским вином. Пыл и прыть уступали место изнеможению. В последующих сшибках противники уже просто трепали друг друга.

А после они и сами не смогли бы объяснить, как вышло так, что в ночи горела одинокая свеча, которую запалил барон, поставленная на крышку огромной бочки с крепким славным анжуйским, к которой прилагался кран. Там же, возле свечи, были пристроены два вместительных ковша. И они, непримиримые и непримирённые недруги, сидели по обоим сторонам от этого импровизированного стола, на бочонках поменьше. Драться сил не осталось, остались силы только пить. И противники сидели и пили, пытаясь заглушить боль от ударов, и боль, поднимающуюся в душе. Барон усердствовал больше.

— Подлец, — наконец объявил Антрагэ, глядя на Келюса. — Ты мне перешёл дорогу. Ты отнял у меня… — барон качнулся, — то, что было мне… всего дороже.

— Я н-не виноват, — отвечает соперник. — Я н-не знал, что она твоя… А п-потом, ппотом б-было уж-же поздно…

Граф издал хрипящий звук, потому, что цепкие пальцы барона сдавили ему горло.

— Пподллец, канналья, — прошипел Антрагэ, — я подумать о том не ссмел, ннадышаться не мог, а ты, сррраззу???!!!

— Дда ты что, Антрагэ, — выдохнул граф, с трудом разжав мёртвую хватку баронских рук, и глотнув воздуха, — я нне о том, йа ппосле свадьбы только… через полгода вообще, из-за тебя всё… Я пполлюбил её! Пполюбил! И я не уступлю её тебе. Ты должен меня для этого убить.

— Да тебя убьёшь… Дерьмо ты. Ккакое же тты дерьмо…

— Ддавай выпьем…

И в несколько глотков они осушали ковши виноградного сбора щедрого Анжу. Снова и снова. У Антрагэ перехватывало дыханье. Он хотел, чтобы радостью и любовью зажигались её глаза при взгляде на него. На него… Не вышло. Ничего не вышло. Пустота. Тени друзей склонились над ним. Где вы? Скупая мужская слеза потерялась в ресницах Антрагэ и оставила на щеке еле заметную дорожку. Вот до чего дошло. С младенческих лет глаза его были сухи, а теперь? Ещё ковш анжуйского. Ещё.

Барон расставался со своей мечтой. Заветной и хрупкой, такой, в которой сам боялся бы себе признаться. Выдирал её мучительно — вместе с куском души. И вот он — счастливый соперник — сидит напротив с разбитым лбом и фингалом под глазом. Отнявший у него всё. И друзей и невесту. Если бы он не перешёл ему, барону, дорогу, всё было бы иначе. Нет, Антрагэ никогда не был обделён женским вниманием, шаловливые прелестницы прозвали его за глаза: «Красавчик Антрагэ», что же, дамам со стороны виднее, что он, возражать, что ли будет? Но всё это было не то, не то! Череда вялотекущих романов в дни его юности. Нет, нет — не то. Вообще, он был в душе страшно одинок. Всегда. Увидев пыл огня в маленькой соседке, который так походил на пламя, горящее в его собственном сердце, он начал надеяться, что… Вот оно! Единение душ. Единение. Гарр-мони-я. Нет, противник может её ублажить, но так оценить, как Антрагэ он её не сможет. Да никогда в жизни! Так думал Антрагэ сквозь пьяный угар. Сознанье уплывало. Наконец-то. Руки и ноги уже давно отказывались повиноваться, ноги — так решительно совсем. Всё кружилось и плыло вокруг, только пребывала незыблемой, белеющая напротив, физиономия соперника. Как портрет в бешено крутящейся раме. Ещё глоток, ещё один, и ещё — ковш едва не выпал у Антрагэ из рук. Ну вот, и наступает темнота. Темнота. Но больно. Всё ещё больно. Всё. Барон уронил голову на руки, анжуйское наконец побороло его.

Грусть сдавливала горло графа, его охватывало горькое оцепененье. Келюс печально смотрел на растрёпанную голову барона-соседа, покоившуюся на крепко стиснутых кулаках, которые ещё совсем недавно наносили графу неистовые удары, от которых теперь болит и ноет всё тело. Сегодня он мог прикончить своего неукротимого соперника во время боя на шпагах. Тот открылся полностью, став уязвимым для смертельного укола клинком. Барон оставил незащищённым свой бок, пока заводил шпагу за голову для рубящего удара, который должен был нести ему, Жаку де Леви, смерть. Графу выпал такой удачный момент, чтобы окончательно свести счёты с Антрагэ, виновником его мучительных ран, и гибели друзей. Келюс мог отправить барона на тот свет. Почему он этого не сделал? Сам он никогда не знал от противника пощады. Так отчего же, в таком случае, со своей стороны, помиловал его и оставил ему жизнь? Была ли тому причиной невольная вина перед Антрагэ, что он явился помехой фортуне барона, или нежелание принести боль Женевьев? Защитить её счастье и благополучие, да и своё, конечно, он желал, но убивать соседа не хотел? Знал, что смерть бывшего жениха принесёт графине боль, что бы она там про него ни говорила, и как бы Антрагэ ни бранила? Руки и ноги совсем уже не слушались, всё плыло вокруг, уйти граф не мог, об этом даже мечтать не приходилось. Тьма в углах погреба, куда не доходил свет свечи, принимала самые причудливые фантастические формы. Келюс повернул лицо к сквозняку, веявшему из отворённой двери. Ещё вина. Ещё. Потребовалось два добавочных полных ковша, чтобы тьма, наконец, объяла и сознание графа.

Свеча догорела под утро.

Примечания:

1. Tous les barons sont de saloperie (ту ле барон сон де салопри) (фр.) — Все бароны — дерьмо/сволочи (нужное подчеркнуть)

2. Je te plumerai (же те плюмере) (фр.) — Я тебе выдеру перья (вообще-то, это слова из детской песенки про жаворонка)

3. Дестреза — испанская школа фехтования

4. Traverso «траверзо» (ит.) — удары в фехтовании (итальянская манера боя), которые рубят по горизонтальной линии

5. Sgualembro «згуалембро» (исп.) — удары, которые рубят (испанская манера боя) по диагонали от плеча к противоположному боку

6. Psia krew! (Пщя крев!) (польск.) — собачья кровь

7. Еnculé (анкюле) (фр.) — "урод" или "пидар"

8. Le con (лё кон) (фр.) — мудак

9. Mange d’la merde! (манж д'ля мэрд) (фр.) — буквально «жри говно», по смыслу «пошел на хуй!»

10. Va chier, mange la merde! (ва шье, манж ля мэрд) (фр.) — буквально «иди посри и сожри свое говно», по смыслу «пошел на хуй», только еще грубее, чем в предыдущем случае

11. Mon chien sale (мо шье саль) (фр.) — буквально «грязная собака», по смыслу «сука ебанная на хуй», для лиц мужского пола

12. Putain de bordel de merde! (путан де бордель де мерд) (фр.) — то же, но многоэтажнее — (навроде "пиздец блять нахуй")

13. Va te faire foutre (ва де фер футр) (фр.) — пошëл ты

14. Va te faire ficher (ва де фер фише) (фр.) — пошëл ты куда подальше