Медицинские аспекты в историческом тексте (джен)

Викторианская эпоха (1837-1901) — период правления королевы Виктории в Англии. Будучи одним из самых долгоправящих монархов в истории, Виктория пробыла на троне 63 года и стала символом Британской империи второй половины XIX века. Поскольку викторианская эпоха чрезвычайно популярна в современном искусстве и к ней часто обращаются авторы готических/мистических рассказов и стимпанка, будет справедливо выделить на этот специфический, четко очерченный хронологически и географически период отдельную главу. Однако следует принимать во внимание, что многое из описанного справедливо и для остальных европейских стран XIX — начала ХХ веков.

Социальная обстановка.

Викторианская эпоха — это эпоха урбанизма и промышленной революции, поэтому будем говорить о ней в контексте городской медицины. Одним из последствий быстрого развития промышленности стало ухудшение экологической и санитарной обстановки в больших городах, что губительно сказывалось на здоровье их жителей.

Во-первых, знаменитые лондонские туманы — это, в сущности, фабричный (да и бытовой, ибо дома тоже топились углем) смог и угольная копоть, смешивающиеся с испарениями Темзы и образующие плотную завесу над всем городом. Если утром дама выходила из дома в белом платье и перчатках, то к концу дня они имели приятный сероватый оттенок. Также все это насыщенное угольной пылью великолепие замечательно оседало в легких, увеличивая количество легочных заболеваний. В 1853 году в заметках «Блуждания по Лондону» Макс Шлезингер писал: «Туман совершенно непригоден для дыхания: воздух одновременно кажется серовато-желтым, оранжевым и черным, он влажный, густой, зловонный и просто удушающий». Туман осложнял жизнь хроническим больным и увеличивал среднюю смертность по меньшей мере вдвое в самые неблагоприятные дни.

Во-вторых, в разгар промышленной революции и стремительного освоения новых технологий люди мало задумывались о таких понятиях как загрязнение окружающей среды и токсичность. Сегодня мы хорошо знаем, что множество новомодных вещей, приглянувшихся викторианцам, таили в себе опасность для здоровья. Например, химические краски с добавлением свинца и мышьяка, которые использовались для окрашивания ткани и стен домов, а также при изготовлении обоев. Среди симптомов отравления тяжелыми металлами: головная боль, рвота и колики, нарушения нервной системы вплоть до паралича.

То же самое касается и пищи, особенно хлеба — основного продукта питания бедняков — в который предприимчивые торговцы добавляли, прямо как в блокадное время, всякий мусор, чтобы увеличить объем и сократить затраты. В низкокачественном хлебе, доступном низшим слоям населения, доля примесей (мел, сульфаты, гипс) могла составлять одну треть. У детей и ослабленных взрослых такой хлеб запросто мог вызвать диарею, приводящую к смерти.

Примечание: Подробнее см. двухсерийную документалку Скрытые угрозы в домах викторианской эпохи / Hidden Killers of the Victorian Home.

В-третьих, стремительное переселение людей в города в поисках работы означало рост трущоб. Вкупе с нищенским материальным положением большинства рабочих, низким уровнем защиты труда, вовлечением в работу на фабриках максимально социально незащищенных слоев населения — женщин и детей, которым можно было платить еще меньше — все это создавало благоприятную среду для распространения инфекционных болезней, особенно т.н. «болезней грязных рук» (хотя их более уместно называть «болезнями грязной воды») — брюшного тифа и холеры, пришедших в XIX веке на смену чуме.

Так, по более-менее достоверной статистике, в середине XIX века средняя продолжительность жизни составляла от 15 до 40 лет (естественно, с учетом детской смертности) в зависимости от класса, профессии и местности. Тот факт, что продолжительность жизни была выше в селах, чем в городах, говорит о том, что неблагоприятные факторы городской среды перевешивали большую, в сравнении с селами, доступность медицинской помощи.

Все это прагматичные британцы начали осознавать еще в 1830-е, и тогда же начались разговоры о том, что надо что-то делать. К 1848 году эти разговоры привели к принятию Закона об общественном здравоохранении: в городах начали активно прокладывать канализацию и открывать общественные уборные, проверялось качество воды, появилась профессиональные бригады дезинфекторов, которые собирали личные вещи больного и подвергали их термической обработке в специальной печи, а с 1853 года началась всеобщая принудительная вакцинация от оспы.

Немного цифр:

Население Англии за полвека увеличилось почти в два раза с 16,8 млн в 1851 году до 30,5 миллионов в 1901-м, и на 57% выросло количество врачей и хирургов с 14,4 тыс в 1861 году до 22,7 тыс в 1901-м (из них 212 были женского пола). То есть на каждую 1000 человек приходилось 0,7 врачей (да, есть такой показатель) и это, как ни странно, очень прилично, учитывая, что сейчас в той же Великобритании 2,5 на 1000.

Растет и количество больниц и лазаретов, причем подавляющее большинство этих заведений было для бедняков и рабочих, и существовали за счет государства или благотворительных организаций. Ибо одним из критериев принадлежности к среднему классу (не говоря уже о высшем) была возможность позволить себе вызывать врача на дом и получать лечение в домашних условиях. То же самое относится и к родам — приличные женщины рожали дома, лишь при необходимости прибегая к услугам врача, роддома и родильные отделения предназначались для женщин из самых малообеспеченных слоев.

Были, конечно, небольшие частные клиники для богатых, специализирующиеся на разного рода интимных недугах, вроде женской истерии и прочих нервных расстройств (хотя чаще это были даже не клиники, а отдельные кабинеты частнопрактикующих врачей). И были элитные закрытые заведения для умалишенных, но туда отдавали родственников только в самом крайнем случае, наиболее социально приемлемым было прятать их в подвале или на чердаке нанимать сиделок для ухода на дому.

Медицина викторианской эпохи: научный прогресс под руку с шарлатанством.

Медицина второй половины XIX века шагала семимильными шагами, но продолжала тащить на себе множество устаревших медицинских теорий еще с античных времен. В том числе, конечно же, двух бессменных фаворитов: теорию миазмов и теорию гуморов. Согласно мудреной теории гуморов, сформулированной Гиппократом, человеческое тело управлялось соотношением четырех жизненных соков (гуморов) — крови, флегмы, желтой и черной желчи. И если что-то в организме идет не так, то виноват избыток какой-то из жидкостей и можно все исправить, удалив эту лишнюю жидкость. Отсюда такая любовь всей европейской медицины от античности вплоть до начала ХХ века к двум всеисцеляющим приспособлениям: клизме и ланцету. (Разве что можно добавить, что в XIX веке клизма приобрела наконец-то удобный вид: вместо твердого здоровенного «шприца» появилась резиновая спринцовка).

Помимо устаревших, но все еще популярных теорий, процветало и всевозможное шарлатанство. Подобно териаку в Средние века, любая дичь с опиумом заходила «на ура» под видом чудодейственного средства от всех болезней, что логично, ибо наркотик как минимум снимает боль и успокаивает. Кроме того, буквально как в 90-е, в середине XIX века получили популярность «электропатические пояса», якобы способные лечить электричеством. У среднего класса появились деньги и забота о собственном здоровье, но не было знаний о природе явлений — все новое, как электричество или рентгеновское излучение, казалось чудесным и немедленно шло в широкое употребление. И зачастую проходили десятилетия, прежде чем увлеченные научно-техническим прогрессом, как игрой, люди понимали, с какой опасной игрушкой имеют дело.

Но и со всем этим «багажом» из косности и шарлатанства медицина за несколько десятилетий XIX века совершила больший прогресс, чем за все предыдущие века. С изобретением анестезии (эфир и хлороформ), а также с открытием понятия стерильности вперед рванула хирургия. Если веками и тысячелетиями единственными доступными человеку вмешательствами в организм было вскрытие нарывов и ампутации, то в середине XIX века врачи дорвались наконец-то до полостных операций и начали активно экспериментировать. Практика бежала впереди теории, медицинской этики, порою даже здравого смысла. Ошибочные теории смешивались со случайными прозрениями, бессмысленные калечащие пациентов хирургические вмешательства с операциями, спасающими жизни. И все это впервые в истории стало доступным простым людям.

Специфические и профессиональные заболевания.

Хуже всего приходилось, конечно же, рабочим на фабриках и в шахтах. Помимо плохого питания, низкого уровня гигиены, изнуряющего физического труда по 12-16 часов в сутки, рабочие страдали от вредных и ядовитых отходов производства, таких как тяжелые металлы и угольная пыль. Это не считая всевозможных травм и несчастных случаев, спровоцированных, с одной стороны, низкой квалификацией самих рабочих, которые пренебрегали индивидуальными мерами предосторожности, с другой — жадностью промышленников, не заботящихся о безопасности производства, результатом чего были взрывы и аварии на фабриках и в шахтах.

— Астма, сопровождающаяся выхаркиванием угольной пыли, называлась в среде шахтеров «черные плевки»; работавшие под землей в течение нескольких лет потом страдали от этого недуга до конца жизни, даже когда уже давно не спускались в шахты.

Примечание: о шахтерах см., например, роман «Жерминаль» и экранизацию 1993 года.

— Были и более специфические заболевания, характерные для конкретных профессий, например, женщины и девушки, изготавливающие спички, нередко страдали от некроза челюсти, вызванного фосфором. (И вообще, если помните «Детство Темы», спичками XIX века запросто можно было отравиться). Рабочие вдыхали фосфор, ели, склонившись над фосфорной массой, наспех мыли руки, а при зубной боли натирали десны все той же фосфорной спичкой. Результатом было отравление, которое доктора описывали в цветистых подробностях: сначала пациент жаловался на зубную боль и нарывы на деснах, из нарывов сочился гной, выпадали зубы, постепенно обнажались кости челюсти, начинался некроз. Через несколько лет пациент умирал, а если все же излечивался, до конца дней на нем оставалась печать уродства.

— После того как в 1840-х на север Англии начали завозить альпаку, верблюжью шерсть и мохер, среди работников ковровых заводов разразилась эпидемия сибирской язвы, и вспышки продолжались вплоть до 1890-х. В первый день больной жаловался на затрудненное дыхание, головокружение, озноб, боль в горле, рвоту и сонливость, на второй лежал пластом, а к третьему успевал умереть.

— Профессиональной болезнью трубочистов был рак кожи от постоянного воздействия сажи, насыщенной канцерогенными веществами. На очистке дымоходов в те времена работали мальчики с 4-6 лет, и годам к двадцати они закономерно приобретали рак кожи и в особенности часто — рак мошонки. Открыл само явление канцерогенности знаменитый хирург Персиваль Потт, работавший в лондонской больнице Святого Варфоломея. В 1775 году он описал злокачественную опухоль, которую назвал «рак трубочиста». У самих трубочистов она называлась «сажевая бородавка». Вначале на коже мошонки возникает болезненная язва. Затем она прорастает в яичко, которое разбухает и твердеет. Опухоль быстро даёт метастазы в пах и брюшную полость, что приводит к мучительной смерти. Это открытие привело к принятию в 1788 году одного из первых законов по охране труда — запрет привлекать к очистке труб детей младше 8 лет. Борьба с «раком трубочиста» продолжалась весь XIX век.

— Работники прядильных фабрик страдали от целого множества различных профессиональных заболеваний. Высокая температура воздуха (20-26 °С), влажность 85% и насыщенность воздуха пухом и пылью создавали отличные условия для распространения легочных заболеваний — биссиноза, бронхита, астмы, туберкулеза, а также кожных и глазных инфекций.

В романе «Север и Юг» фабричная работница Бесси так объясняет свою болезнь: «Я начала работать в чесальном цехе, пух попал в мои легкие и отравил меня… Маленькие волокна хлопка, когда его расчесывают, они летают в воздухе, будто мелкая белая пыль. Говорят, он оседает на легких и сжимает их. Почти все, кто работает в чесальном цехе, чахнут, кашляют и плюют кровью, потому что они отравлены пухом».

Ну и поскольку быть обеспеченной дамой в XIX веке — это тоже своего рода профессия, поговорим о недугах, с которыми сталкивались викторианские женщины и девушки.

— Проблема, касающаяся всех женщин вне зависимости от класса и материального положения: частые беременности и роды. С одной стороны, в XIX веке в этом направлении все-таки наметился прогресс: появилось обезболивание хлороформом (этот метод испробовала на себе королева Виктория и очень хвалила), различные акушерские приспособления, кесарево сечение и, наконец, понятие стерильности. С другой — роды все еще оставались чрезвычайно опасным делом, особенно когда женщина была вынуждена рожать почти непрерывно, десять и более раз, в течение всей своей взрослой жизни. Такое количество беременностей, даже удачных, истощает организм и приводит к множеству проблем, начиная от разрушения зубов и заканчивая выпадением матки.

Также не стоит забывать, что с XVIII века до 1860-х, то есть с появления роддомов для малообеспеченных женщин и до открытия Листером антисептики, в Европе бушевала эпидемия родильной горячки. Подробно об этом можно прочитать в книге Поля де Крюи «Борьба со смертью». Если вкратце: родильная горячка представляет собой обширное заражение крови, возникающее в результате попадания грязи на разрывы половых органов во время и после родов. Долгое время врачи, принимающие роды и осматривающие пациенток, не утруждались мыть перед и после этого руки, а иногда шли в родильное отделение прямо из морга, где вскрывали трупы. Это приводило к жутким показателям материнской смертности в роддомах; фактически больше шансов выжить было у тех женщин, кто успевал родить на улице по дороге в роддом, чем в его стенах. Первым забил тревогу в 1840-х практикующий врач Земмельвайс, но тогда медицинское сообщество не прислушалось к его доводам.

— В начале XIX века мода на обильное использование декоративной косметики, превращающей лицо любого пола и возраста в нечто среднее между японской гейшей и фарфоровой статуэткой, сошла на нет, на смену пришла мода на естественность. И популярные в эпоху рококо белила со свинцом уступили место туче не менее вредных для организма ухищрений, обещавших даме сохранить и подчеркнуть ее «природную красоту»:

1) Аммиак и мышьяк для отбеливания лица. Использовались для придания лицу прозрачной бледности и с оттенком легкого аристократического недомогания, а также для удаления веснушек и загара. Причем об опасности мышьяка уже знали, однако сознательно применяли его для достижения своего идеала.

2) Ленточные черви для похудения. Сначала дамы глотали яйца ленточного червя, который, по задумке, должен был поглощать все, скушанное дамой, а затем начиналась эпопея с его выселением. Избавление от паразитов — и сегодня сложное занятие, что уж говорить об эпохе, когда это пытались сделать, «выманивая» червя наружу через рот. Для этого полагалось сидеть с открытым ртом перед миской молока, а если этот способ вдруг по какой-то причине оказывался не очень действенным, то в горло пациенту запихивали металлический цилиндр с едой, куда червь должен был заползти, чтобы затем его можно было извлечь. На практике это приводило к тому, что люди частенько задыхались и умирали от наличия металлической хреновины в горле.

3) Глазные капли с белладонной. Привлекательными считались женщины с выразительными влажными глазами, будто бы слегка слезящимися. Белладонна расширяла зрачки и заставляла глаза неестественно блестеть, за что и пользовалась спросом. Капли могли применяться и в лекарственных целях, однако при слишком усердном использовании грозили вызвать отравление и привести к слепоте.

4) Когда просто напудрить плечи перестало работать, в ход пошла хлорная известь. Та самая, которой засыпают нежелательные трупы умерших от высококонтагиозных инфекционных заболеваний. В XIX веке ее использовали для удаления волос на теле и отбеливания кожи плеч, из незначительных побочных эффектов — может разъесть кожу. Если передержать.

5) Косметика с ртутью и свинцом. Ничего нового; разве что в викторианской Англии глаза и губы красили только проститутки и особо экстравагантные дамы по особенным случаям. Однако «краска для глаз» была и включала в себя свинец, сульфид ртути, сурьму и прочие радости.

— Отдельно поговорим о корсетах. И сразу отметим принципиальную вещь: был обычный, обязательный к ношению элемент одежды aka корсет — тугой или не слишком. А было утягивание. О последнем поговорим ниже.

К чести викторианских медиков, стоит отметить, что вред от ношения корсета был им очевиден и они не уставали напоминать о нем женщинам на протяжении всей второй половины XIX века. Корсет называли виновником десятка болезней, от рака до искривления позвоночника, деформаций ребер и смещения внутренних органов, болезней дыхания и кровообращения, врожденных пороков, выкидышей и «женских недомоганий», а также медицинских травм, вроде переломов ребер и колотых ран. Об этом ежегодно писал самый авторитетный британский медицинский журнал Lancet («Ланцет»). Punch высмеивал затягивание в карикатурах, а американский журнал Puck («Шалун») называл женщин мученицами моды и глупыми гусынями, которые прямиком спешат на тот свет.

Любой корсет, особенно тугой шнуровки, стягивал грудь, сокращая объем легких и затрудняя дыхательную деятельность. Женщине в корсете приходилось полагаться на вспомогательные дыхательные мышцы, что вызывало поверхностное (ключичное или реберное) дыхание. Отсюда частые обмороки у барышень (да и у мужиков, че уж там) от малейшего волнения или физической активности. Первой помощью при такого рода неприятностях было ослабить на человеке одежду (хотя бы чисто символически — у горла) и поднести духи или нюхательную соль.

Если корсет начинали носить в детском и подростковом возрасте, когда кости еще податливы, он вызывал необратимые деформации ребер. Пережатые ребра становились хрупкими и могли сломаться и проткнуть легкие или печень. Кроме того, могли сломаться и вонзиться в тело жесткие пластинки самого корсета (в основном их делали из металла и китового уса).

Ну и основной вред подкрадывался, конечно же, со стороны репродуктивной системы, ибо большинство женщин не прекращали носить корсеты и во время беременности. К слову, производители корсетов любили рисовать на своих рекламных плакатах и открытках прелестных детей и ангелочков, как бы намекая, что их продукция — не преграда на пути к счастливому материнству; были и специальные корсеты для беременных, которые ослаблялись по мере роста живота. Все это было, разумеется, чертовски вредно и часто приводило к выкидышам, тяжелым родам или уродствам и инвалидности у ребенка.

Я проходил по пляжу под руку с приятелем, врачом этого курорта. Минут десять спустя я заметил няньку с тремя детьми, игравшими на песке. На земле валялись маленькие костыли; я почувствовал волнение. Тут я заметил, что все три малыша были уродливые, горбатые, искривленные, ужасные.

Доктор сказал мне:

— Вот произведения той прелестной женщины, которую ты только что встретил.

У меня защемило сердце от глубокой жалости к ней и к ее детям. Я воскликнул:

— Ах, бедная мать! Как она еще может смеяться!

Мой друг отвечал:

— Не жалей ее, мой милый. Пожалеть надо несчастных малюток. Таковы результаты стараний сохранить тонкую талию до последнего дня беременности. Эти уродства созданы корсетом. Она прекрасно знает, что рискует жизнью в такой игре. Но ей все нипочем, лишь бы остаться красивой и любимой. (Ги де Мопассан, «Мать уродов»).

Здесь можно увидеть характерную двойственность восприятия — с одной стороны, ношение корсетов осуждается, особенно в случае, когда вредит здоровью женщины и потомству, с другой — корсетная талия является обязательным условием красоты, признанным идеалом. До боли напоминает взгляд китайских мужчин на бинтование ног — женщина с ножками-«лотосами», безусловно, прелестна, но только пока мужчина не видит, каким способом достигается подобный эффект, ибо стоит женщине снять повязку — «и все эстетическое наслаждение будет разрушено».

И в этом контексте поговорим о таком виде фетишизма, как «утягивание» — то есть деформирование собственной талии до непредусмотренных природой пропорций. «Объем талии у женщины должен быть в пределах 68-74 сантиметров, однако большинство женщин не позволяют себе выходить за 61 сантиметр, тысячи затягиваются до 53 сантиметров, некоторые — уже до 51 сантиметра». При утягивании речь идет о желаемой талии объемом 40 и менее сантиметров.

Сохранилось немало скандальных писем викторианской эпохи, в которых описывалось и восхвалялось утягивание, хотя современные исследовали склонны считать, что изрядную часть этих откровений, публиковавшихся в журналах того времени, стоит рассматривать как сексуально окрашенные фантазии с садомазохистским подтекстом (особенно учитывая, что в рассказах часто фигурировали девочки-подростки и насильственное утягивание). Словом, все сложно. Явление, безусловно, существовало, но вряд ли было широко распространено (в отличие от обычных тугих корсетов) и воспринималось обществом как нечто извращенное и постыдное, но в то же время скандально-привлекательное.

Восприятие болезней обществом.

В XVIII веке смерть впервые была вытолкнута на периферию культуры и человеческого сознания; люди из высших слоев общества стали действительно бояться смерти. У человеческой психики могут быть различные формы защиты: в эпоху рококо смерть просто не замечали — затух жанр vanitas и резко утратили популярность милые вещички с черепами, центральное место в жизни высшего общества занял непрекращающийся праздник, с играми, интригами и выпестованными страстями, ничто в этой сахарной атмосфере не должно было напоминать о смерти.

Викторианцы тоже боялись смерти, но их защитной реакцией стала знаменитая «викторианская некрофилия» — страх, переходящий в манию и культ смерти, точнее — ее эстетических атрибутов. Эту манию задала сама королева Виктория после смерти мужа в 1861 году. Появились и вошли в моду посмертные фотографии, долгий траур (несколько месяцев, а то и лет), пышные похороны, траурные украшения с волосами покойных, пикники на кладбищах и т.д. Человеческая жизнь уже начала цениться, но все еще не была в достаточной мере защищена; а учитывая, что масштабных войн в правление королевы Виктории не вели, главную опасность представляли эпидемии и прочие заболевания, поражающие людей всех возрастов, в том числе и молодых.

Викторианцы были весьма озабочены своим здоровьем, особенно когда узнали про невидимые микробы, всякие зеваки из среднего класса постоянно читали медицинские статейки в «Ланцет» и прочих популярных медицинских журналах. Врачей любили, им доверяли и охотно выполняли всякие требования, например, съездить на воды, есть виноград (популярная оздоровительная диета в 1890-х) и пить лаундаум. (Что интересно, лауданум стоил дешевле бутылки вина или джина, так как рассматривался не как алкоголь, а как лекарство, и не попадал под налоги, которые накладывались на алкогольную продукцию).

Среднестатистический обеспеченный житель викторианской Англии охотно вверялся в руки официальной медицины, однако услуги частнопрактикующего врача были очень дороги. В результате была некоторая прослойка людей, которым вызвать нормального врача не по карману, но и пойти в больницу для бедных — нереспектабельно, поэтому они с радостью прибегали ко всякого рода альтернативной медицине и шарлатанству, которая была доступнее и дешевле, разве что бесполезна. Так появилась и быстро завоевала популярность гомеопатия — лечение всех болезней микроскопическими дозами лекарства, разведенного в воде.

Высший и средний класс был не прочь открыто пообсуждать свое здоровье, особенно всякие незначительные хвори типа желудков и коленей, охотно жаловались родственникам и друзьям. Например, в «Трое в лодке, не считая собаки» уже в начале книги в разговоре джентльменов идет жалоба на больную печень и головокружение, а в «Жизни Дэвида Копперфильда» экономка постоянно жаловалась на свою таинственную хворь (и поэтому тягала бренди и ничего не делала).

Также нужно отметить, что женщины среднего и высшего классов воспринимались всеми как исключительно нежные, хрупкие и болезненные создания, которые могут и должны часто хворать, отдыхать, спать и бить баклуши, т.е. вязать, вышивать (но не читать). А если покорное домашнее существо не похоже на это описание, то ей ставили клеймо истерии (ближе к концу века).

Примечание: кстати, интимный массаж, который, конечно же, был весьма и весьма популярен, был вовсе не единственным возможным лечением женской истерии. Медицина XIX века настолько динамично и неподконтрольно развивалась, что могла похвастаться разнообразием предлагаемых решений практически любой проблемы. Так и для лечения женской истерии разными специалистами предлагались следующие варианты: удаление матки и/или клитора, ожоги кислотой, холодный душ, сбривание волос, электротерапия, гипноз и наверняка еще масса подобной мути. Ибо истерией страдали дамы исключительно обеспеченные, следовательно, их или их мужей можно было доить и доить, чем дольше, тем лучше.

Бедняки и рабочие, напротив, не волновались из-за таких мелочей, как грыжа, туберкулез или отравление, часто пренебрегали мерами предосторожности на рабочем месте, тянули с обращением к врачу и не соблюдали режим, поскольку каждый лишний день «отдыха» в больнице мог обернуться увольнением и, как следствие, голодной смертью. В постоянной заботе о базовых потребностях — еде и крыше над головой — запускались хронические заболевания, недолечивались и усугублялись производственные травмы.