Ты - мой мир (гет)

Все дни в городе для Адель проходили одинаково. Учителя, правда, к ней больше не приходили, и слуг на новом месте у них не было — а, значит, няня больше не могла поворчать на неё, что она рано проснулась и может перебудить весь дом — но, в целом, дни были скучные. Осень совсем не радовала. Вместо обещанных красок, о которых говорила ей мама, Адель видела лишь дожди за окнами каждый день. Изредка, правда, они с мамой выходили по вечерам дышать вкусным вечерним воздухом — пахло так, как обычно пахнет после дождя.

Отец Адель был весь день в делах в своём новом кабинете. Девочка почти не видела папу и всё надеялась, что вскоре вновь настанет то прекрасное время, когда они все поедут в их летний домик.

Адель больше времени стала проводить с мамой, и это было одновременно и странно, и чудесно. Всегда такая загадочная для неё — но при этом без тех холода и отрешённости, которые она ощущала от отца, эта женщина вдруг преобразилась перед ней и стала самым родным на свете человеком. И если раньше с мучившими её вопросами она обращалась к книгам, а с просьбами застегнуть платье или расчесать волосы — к няне, то теперь во всём этом ей стала помогать мама. И Адель вдруг обнаружила, что самое прекрасное в жизни — замечать улыбку на лице этой женщины. Мечтать стать взрослой, чтобы быть похожей на неё. А особенно непередаваемо приятное чувство появлялось, когда она прижимала её своими тёплыми руками к своей груди, и Адель замирала, слыша её сердце и пытаясь сосчитать удары. Утром они обычно вместе сидели за завтраком и оживлённо разговаривали. Адель с интересом наблюдала, как мама готовит еду и приносит тарелки на стол и порой пыталась ей помогать. Всегда такая незнакомая и далёкая, она стала для девочки теперь близким другом. Адель и сама чувствовала, что никто не может ей её заменить.

Когда она читала книги, мама часто заглядывала к ней, и они погружались в неизведанные книжные миры вместе. А по вечерам мать читала ей сама. Сидела у её кровати и под свет ночника уводила Адель в сказку. В сны, которые запомнятся ей своими цветами и запахами, своими фантазиями и чудесами.

У её мамы были длинные густые тёмные волосы. Адель научилась их ей причёсывать сама. Это занятие казалось ей не только интересным, но и очень увлекательным — наблюдать, как шелковистые густые пряди, одна за другой, проходят через незатейливые зубчики, становясь при этом ещё более гладкими. Ещё более красивыми. Порой мать так и заставала её за этим занятием — девочка, почти не дыша, любовалась её красотой и не могла от восторга вымолвить ни слова. Разумеется, мама была не первой женщиной, которую Адель видела в своей жизни. Были это и учителя, и её прошлая няня, и какие-то знакомые отца по работе, появлявшиеся в его кабинете — все одинаково сложенные, с грубо зачёсанными волосами и пасмурными лицами. Не то что у неё. И мама Оливера. Но все они, если и оставались в памяти Адель, то быстро изглаживались, и образ родной матери заменил ей образ любви — той, о которой пишут в книгах про XIX век; той, о которой она мечтала, когда проводила время с Оливером.

Так и проходило время, и от маленькой Адель не могло скрыться приближение зимы. С мамой они меньше стали гулять на улице и всё больше сидели дома, читая книжки и разговаривая. Книжки были подаренные дядей Райаном — девочка наконец-то вытащила их из сундука.

Адель смотрела в окно и словно сквозь открывающийся пейзаж видела домик своего лета и мальчика со светлыми волосами и всегдашней улыбкой на лице. Оливер. Это имя не выходило из её головы все эти дни, точно отпечаталось там. В глубине души Адель осознавала, что встреча с ним ей уже никогда не светит, но всё равно надеялась, что как-нибудь чемоданы и сумки снова будут стоять в уже новом и ещё более просторном коридоре, и отец с матерью снова позовут её собираться, а затем светлый домик встретит её, примет к себе с лучезарной улыбкой светлых окон, а через проём в заборе к ней перелезет Оливер, держа в руке кольцо из одуванчиков…

Адель очнулась от этой дрёмы, услышав голоса отца и матери в другой комнате. Она не понимала, о чём они говорили, потому что слова через дверь долетали эхом и отрывками, а вскоре и вовсе стихли. Адель снова приуныла и принялась за одну из книг без картинок, которые подарил ей Райан.

Холода продолжали приходить. Наступление зимы Адель чувствовала не только по заморозкам, но и своим настроением, грустью, ностальгией — теми самыми детскими чувствами, которые забываются ко взрослому возрасту и стираются как ненужные, давно ушедшие, казавшиеся такими нелепыми и беззаботными. Не первый вечер, скучая и грустя, она глядела на бегающих во дворе детей, которые кидались друг в друга снегом. Это казалось ей дикостью, было совсем непонятно её детской душе, но, похоже, самим детям занятие нравилось, потому что они могли не прекращать его часами, при этом смеясь и бегая друг за другом. И тогда она вдруг вспоминала, как они познакомились с Оливером, пока дрались на мечах, и тогда ей тоже хотелось очутиться на улице вместе с этими беззаботными детьми.

Но больше ей нравилось наблюдать за зимой за окном. В этом году она, как и её прошедшее лето, выдалась какой-то особенной, и именно эту зиму Адель предстояло запомнить надолго. Ей постоянно хотелось сидеть у замёрзшего окна, несмотря на уверения отца и матери о том, что нельзя забрасывать уже пройденные уроки, следить за хлопьями с неба, бегущими по белоснежному подоконнику, или же ожидать наступления вечера — это было особенно красиво. Однажды, изумлённая увиденным, Адель побежала искать родителей — в особенности, ей хотелось поделиться увиденным с матерью. Но она обнаружила обоих в комнате мамы. Та без сил лежала в постели и казалась какой-то особенно утомлённой и уставшей, а под красивыми голубыми глазами, где всегда красовались улыбчивые ямочки, теперь выступили страшные тёмные пятна. Испугавшись, маленькая Адель пошатнулась, в первую секунду и не узнав её.

— Что случилось, родная? — негромко спросил отец. Это непривычное обращение «родная» ещё больше усилило подозрения, закравшиеся в самое сердце Адель. Да и вечно стальной холодный голос отца теперь звучал как-то слишком хрипло и в то же время очень тепло.

— Мама, пошли посмотрим на снег? — будто не замечая почти незнакомого ей человека, Адель бросилась к матери на шею, отчего той пришлось немного приподнялась и переложить отяжелевшие сбитые волосы — даже их не узнавала Адель сейчас — на другую сторону.

— Мне сейчас нездоровится, милая, — улыбнулась та, и Адель и без лишних слов — по одним только родным грустным глазам, точь-в-точь таким же, как у неё самой, поняла, что улыбается она через силу. — Расскажи мне так.

— Там так красиво! — девочка развела руками, пытаясь передать в этом жесте всю красоту увиденного. — Темно вокруг, нет ни одного человека, и снег валит, а фонари всё горят, горят, и кажется, будто с неба сыплются звёзды, — на мгновение она обернулась к отцу и уже не в первый раз за этот день изумилась тому, с какой теплотой и любовью глядит на неё этот суровый человек.

— Я же говорю тебе, ей пора в школу, — слегка смеясь, проговорил он, обратившись к матери, и внезапно легонько притянул Адель к себе, поцеловал в макушку и вынес из комнаты, пытаясь ступать тихо, точно мышка. — Оставим пока её одну, — шепнул он девочке. — Пусть отдыхает.

* * *

Беспокойство за маму не давало Адель ей покоя — она все дни теперь проводила в спальне и, как только девочка заходила туда, либо дремала, либо читала. Адель обыкновенно подходила к ней и обнимала её за плечи, гладила по густым чёрным волосам.

Отца Адель почти не видела. Он стал больше времени проводить в своём кабинете. Только раз он вышел оттуда, и Адель совершенно не узнала его. Всегда такой суровый и статный, теперь он казался девочке очень бледным и исхудалым. От того отца, которого помнила Адель, в нём остались только осанка и суровые скулы на лице.

— Мама болеет, — в тот день сказал он ей. — Не тревожь её особо.

Адель знала это, но всё равно кивнула и проследовала в комнату матери. Та сидела в кресле, укрытая белой узорчатой шалью, и читала — тихо, почти не шевелясь, лишь иногда перелистывая страницы. Девочка, осторожно ступая, подошла к ней. Мать подняла голову и улыбнулась, но Адель видела, что делает она это с трудом. Она села подле неё и положила голову ей на колени, пытаясь сдерживать подступающие слёзы. Ей хотелось жалеть мать, отгоняя тем самым всякую болезнь.

С того дня девочка стала заходить к матери каждый день, искренне надеясь хоть чем-то помочь ей. Напрасно отец просил её не подходить близко к матери, дабы не заразиться.

* * *

Проснувшись однажды, Адель взглянула в окно и поняла, что её ждёт замечательный день. Волнение с огромной силой проникло в её сердце. Она ощутила, что должно произойти что-то хорошее. И оно обязательно произойдёт.

Не завтракая и даже не умываясь, Адель побежала в комнату матери. Сердце её норовило выпрыгнуть из груди, когда она перескочила долгожданный порог и подбежала к кровати. Мамы там не оказалось.

Сначала Адель расстроилась, но затем побежала в столовую, где застала отца и мать разговаривающими.

— Нет, правда, мне уже лучше, — говорила мама, загружая раковину тарелками.

И действительно, за весь день Адель ни видела, чтобы она хоть раз устало вдохнула или присела. Так продолжалось всю неделю.

Адель чувствовала, что выздоровление мамы уже близко. Да и весна не заставляла себя ждать. Хотя Адель и находилась всё ещё большую часть дня дома, наблюдая за готовкой мамы или помогая ей, она уже иногда выходила на улицу, порой чувствуя себя очень взрослой оттого, что гуляет одна.

Адель нравилось наблюдать за прохожими на улице и придумывать, куда они могут идти и зачем. Девочка могла часами качаться на качелях и следить за спешащими людьми, за расцветающей природой, за ранними птицами, которые пели сейчас так же, как и летом, но по первому зову матери тут же бежала домой.

И опять начались быстро пролетающие дни, вечера со сказками. Девочке снова не приходилось скучать: только дни теперь были тёплыми и солнечными — не то, что зимой. Адель радовалась приходу тёплой поры, и хотя она теперь снова не видела отца, ей было отрадно видеть, как мама поправляется, как снова улыбается без особых усилий, как весело смеётся и как много всего вновь рассказывает. Когда мать рассказывала ей истории, Адель невзначай вспоминала Оливера, который столькому её научил.

Адель действительно была умна не по годам. Как-то раз она услышала разговор отца и матери из-за двери, где первый говорил, что её следует в школу. Адель съёжилась от знакомого ненавистного слова, но от речи матери улыбнулась.

— Ну, зачем же, дорогой, — отвечала на это мать. — Ты же видишь, она и так сама многому учится.

На это отец Адель не нашёл, что ответить, но стал привозить дочери книги с картинками. Всё же даже стальной и неприступный отец был слаб перед её мамой! От этого обрадованная Адель окончательно забросила сундучок, подаренный ей дядей Райаном.

В днях, полных домашних забот, помощи матери, одиноких прогулок и мечтаний о предстоящем переезде, Адель совершенно забыла о своём дне рождении. Она вспомнила о нём лишь когда мать в один день ей сказала, что они с отцом готовят ей замечательный подарок. Адель, и без того обрадованная выздоровлением мамы и множеством новых книг, которые ей еженедельно привозил отец, чуть совсем не потеряла голову от счастья. Подарком, о котором она так давно мечтала, могло оказаться только одно — их предстоящий переезд и долгожданная встреча с Оливером.

Сны Адель переменились. После одной такой ночи, почти не отличая сновидение от реальности, девочка проснулась утром, разбуженная тёплыми и приветливыми лучами солнца. Она, конечно, скоро осознала, что всё увиденное было сном, но именно сегодня, знала она, этот сон должен был сбыться. Адель с улыбкой побежала в комнату к матери и остановилась прямо у порога, точно оглушённая чем-то. Мама лежала на кровати и, по всему видимому, спала. Адель не придала бы этому никакого значения, если бы не сидящий рядом отец, чьё лицо казалось сейчас Адель много мягче и грустнее обыкновенного. Слёзы одна за другой катились по его бледным щекам.