Ты - мой мир (гет)

Понятие «семья» у Адель развилось ещё с самого детства. По книгам, которые она читала. По семейному кругу Оливера, который она могла наблюдать. Но никогда прежде ничего подобного не чувствовала она сама на себе. Не могла представить до того самого утра, как прекрасно сидеть с членами своей семьи за завтраком за большим столом, смеяться, много разговаривать ни о чём. Когда кажется, что так было бы каждое утро. Она неторопливо водила вилкой по тарелке с глазунью и тостами, представляя, как каждое утро отец с матерью могли просыпаться в одно время, обмениваться парой слов и улыбок, потому что знали бы, что обязательно увидятся и вечером, и отвозить Адель в школу. Но это были совершенно не пустые мечты. Именно о такой семье рассказывала ей Оливия. Именно в такой семье она чувствовала себя в то утро с Оливером.

— Была рада познакомиться, — улыбалась ей Элизабет, когда они после завтрака распрощались с ней и побежали с мальчиком играть во дворе. Солнце пекло нещадно. Оливеру предстояло уезжать уже завтра и оставаться в деревне до конца лета, но Адель не грустила. Она уже знала, что обязательно, как он уедет, засядет за книги, возможно, встретится с Оливией — её всегда интересовали все истории, которые касались мальчика. После чудесного дня, который они провели вдвоём, жизнь Адель, даже несмотря на эти грустные мысли за завтраком, казалась ей безоблачной и необыкновенно счастливой. Они вышли во двор и долгое время, пока шли до дома Адель, со смехом вспоминали проведённое вместе время. Но стоило им показаться там, Адель заметила на горизонте знакомую фигуру. «Отец встречает меня!» — было её первой мыслью, и она, забыв даже про мальчика, с разбегу побежала к нему. Но он не развёл перед ней руки для объятий. И даже не улыбнулся ей, как маленькой Адель хотелось того ожидать. Он показался ей куда более суровым и хмурым, чем обычно, и, даже не взглянув на стоявшего в стороне Оливера, он грубо схватил её за локоть и потащил домой. Она почти не сопротивлялась. Она итак уже ощущала себя безмерно виноватой за то, что ушла из дома без спросу, да ещё и на целую ночь. Но когда они вошли, и он, снимая ботинки, устало вздохнул и прислонился к стене, Адель захотелось не просто извиниться за свой поступок, а подойти, обнять его, погладить по этим светлым курчавым волосам, которые раньше он так старательно причёсывал и прилизывал, ожидая гостей в свой кабинет, а теперь совсем перестал о них заботиться. Она сделала несколько шагов к нему, тронула его, опустившегося на колени перед ней, голову и осторожно и мягко запустила в волосы руку. Ни разу в жизни не приходилось касаться ей чьих-либо волос кроме маминых, но здесь было нечто иное — нечто совершенно другое, чего она не могла для себя объяснить, хотя и была умна не по годам. Маленькая Адель ещё не знала, что это чувство ей придётся запомнить надолго.

Отец перехватил её руку резко и больно сжал с обеих сторон. Она даже не успела вскрикнуть — так неожиданно он сделал это. Также спешно он поднялся со своего места, продолжая сжимать в своей её хрупкую ручку, не осознавая, видимо, насколько ей может в тот момент быть больно.

— Где ты опять была? — гневно вскрикнул он, и вслед за этим вскриком последовал хлопок. Ещё один. Адель ещё ни разу в жизни не били, и ощутить боль она могла разве что переживая за героев книг. Её испугало даже не то, что тело стало мгновенно истощать эту самую боль, а что отец впервые так громко стал на неё кричать. — Отвечай мне, не молчи! Где ты была? Где ты пропадала всю ночь?

Удары ссыпались одни за другим, и в какой-то момент маленькая Адель начала прикрывать лицо руками, а потом — бросилась бежать. Правда, это не спасло её ни в ванной, ни в собственной комнате. Отец не просто кричал — по тону его голоса можно было понять, что он источает какие-то ругательства, смысла которых девочка ещё не могла понять. Последнее, что ей оставалось — упасть на кровать и понадеяться, что гнев его пройдёт, и удары прекратятся. И внезапно всё действительно затихло. Адель даже на мгновение показалось, что и сердце её перестало биться.

— Адель, — раздался тихий голос, совершенно не походивший на привычный громкий, отцовский, — Адель… Адель, прости меня. Пожалуйста, прости меня, — хрипло повторил он, и она ощутила, как колючая его щека прижалась к её нежной маленькой щёчке, оставляя на ней его слёзы. Возможно, другие на её месте и убежали бы прочь, но сострадание снова проснулось в её сердце. И Адель было жаль не себя, хотя всё тело, все места от ударов нестерпимо болели — нет, ей было жалко отца. И она прижалась к нему, несмотря на то, что страшно боялась его считанные минуты назад.

— Я так переживал за тебя, Адель, — шепнул он ей. — Тебя не было всю ночь. Всю ночь! Я решил, что-то случилось, — она медленно отстранила его от себя. Она снова видела слёзы на его щеках. Как часто он стал плакать в последнее время! Адель только покачала головой, и Крису показалось, что выглядела она при этом такой взрослой, что он вновь разглядел в ней свою Изабель. Да и как можно забыть её, когда вот она! Всё напоминание о ней — в этой маленькой девочке! — Как же ты похожа на неё, — тихо продолжал он.

Адель за всё время не проронила ни слова. Слеза потекла-таки по её щеке, но она сердито сбросила её ребром ладони и встала с кровати. Только в тот момент она осознала, как трудно будет ей ходить некоторое время.

— Пойдём, отец.

— Стой, подожди, — и Крис, несмотря на все протесты дочери, приподнял ей подол платья. Везде на ногах у неё — и на бёдрах, и на голенях, виднелись красные пятна. Но если Адель не произнесла ни слова, отворачиваясь, то Крис ахнул.

— Бог мой, Адель, прости меня!

— Ничего, отец. Не надо, — она убрала его руку и двинулась в ванную. А он так и остался сидеть, дрожа всем телом то ли от содеянного, то ли от безысходности, которую он вот уже столько лет держал в себе и продолжал копить с каждым годом всё больше и больше.

Она выбралась из ванны под вечер. Крис не знал, что и думать, ведь на лице девочки не отражалось ни одной эмоции. Не было ни следа слёз. Она молча проследовала на кухню, соединённою с залой, и принялась готовить. Она заметила его, стоящего на пороге, но не произнесла ни слова.

— Адель, я знаю, чем нам стоит заняться сегодня, — негромко произнёс Крис, входя. После содеянного он боялся хоть немного повышать голос. Дочь не проронила ни слова и даже не обернулась к нему. И только молчаливый кивок головой сказал ему обо всём.

Они пришли в церковь как раз к последней мессе. Народу здесь в это время не так много, потому что большинство посетителей приходят в церковь именно по утрам. Адель пыталась во всём повторять за отцом, потому что в таком месте, подобно школе когда-то, ей приходилось бывать впервые. Зачем-то приходилось несколько раз водить рядом с собою пальцами левой руки, а от долгого сидения у неё заныли недавно больно избитые ноги, и она, не в силах усидеть на месте, слушая непонятную ей речь, принялась смотреть по сторонам и крутиться.

— Адель, — не раз шептал ей отец. — Адель, тише. Адель, мы в церкви. Адель, сиди смирно.

Сиди смирно. В тот день и навсегда это выражение стало для неё самым нелюбимым, и она всем своим существом возненавидела странный запах, исходящий в этом месте отовсюду, странный обряд вождения пальцами. И главное, то, что все люди вели себя здесь одинаково, точно по какому-то условленному негласному правилу. А как отец обратился к тому статному мужчине в чёрном! Святой отец. Маленькая Адель же всегда считала, что отец у неё один, и это странное обращение вызвало у неё ещё больше вопросов. Но родной отец был отнюдь не Оливером, с которым она могла всем поделиться, у которого могла не только спрашивать обо всём, но и рассказывать свои самые сокровенные тайны. Когда они, к огромному счастью Адель, вернулись домой, отец протянул ей толстую книгу, приказав прочитать её до конца лета.

— Не думаю, что ты выйдешь куда-то до начала учебного года без моего надзора, — в мгновение он перестал быть тем мягким и любящим отцом, каким его хотела бы всегда видеть Адель, и снова превратился в холодного и недосягаемого отца, постигать тайны и мысли которого — несмотря на то, что он должен был быть ей ближе всех — ей придётся. Впрочем, так и случилось. Но ушибы на её теле заживали куда дольше, так что ей пришлось пропустить ещё и несколько недель с начала учебного года, прежде чем отец перестал сам гулять с ней везде во дворах, и её домашний арест не закончился.

Адель никогда бы не подумала, что свобода может стать ей так дорога. Это понятие было для неё настолько широким и безграничным, что, потеряв свободу — то есть, перейдя под полное покровительство отца, она уже начала было думать, что задыхается, и мысли, совершенно не свойственные маленькой девочке, стали приходить ей в голову. Она проводила время дома за книгами, но даже и они порой не приносили ей облегчения. Оставались ещё хозяйственные хлопоты, которые, впрочем, настолько вошли у неё в привычку, что она не только не упрекала отца в том, что он ими не занимается — она сама не позволяла ему этого. Самым ненавистным для неё оставалось хождение в церковь каждое воскресение. Однажды, бредя после вечерней литании с отцом по булыжной мостовой, по обеим сторонам от которой располагались дома и магазинчики, она заприметила в компании мальчишек старше её лет на пять знакомый силуэт. Это был Оливер! Этого светловолосого мальчика с ясными голубыми глазами она бы никогда ни с кем не спутала. Среди однообразных дней она совсем не заметила, что учебный год уже начался — правда, что в том толку, если отец всё равно не отпускает её далеко от себя. Маленькая Адель остановилась, не боясь даже отстать от шедшего крупными шагами отца, но хотя она долгим внимательным взглядом наблюдала за ним, Оливер так и не повернул к ней головы и вовсе не посмотрел в её сторону. Впрочем, расстраиваться ей было некогда, ведь как только она оказалась дома, заботы вновь окружили её.

В одно утро отец впервые за много лет пришёл к ней в комнату, разбудил её и принёс ей завтрак. Он казался милым и жизнерадостным, интересовался, хорошо ли она спала и как себя чувствует. О страшных побоях, нанесённых ей отцом, Адель уже давно не вспоминала. Ей, напротив, хотелось поскорее вырваться из дома и пойти в школу, пусть она порой и представлялась ей ненавистной. Она думала, что Оливия вновь будет рядом с нею, ближе ей всех остальных, а как только они увидятся с Оливером, всё встанет на свои места, и их крепкая дружба продолжит своё существование. Отец тепло попрощался с ней, обнял, точно они виделись в последний раз, и это показалось Адель хорошим знаком. Она решила во что бы то ни стало, если они сегодня увидятся с Оливером, погулять с ним после уроков.

Солнце светило в этот день особенно ярко. В общем-то, эта осень казалась Адель самой тёплой и безветренной. Дождей было на редкость мало, и ей недоставало только одного — привычных игр во дворе с Оливером. Она шла в школу, встречаемая овацией листвы, и с улыбкой вспоминала их прежнее лето. Как они могли гулять все дни напролёт — с самого момента, как встаёт солнце и до позднего вечера, когда его свет давно затих на горизонте. Не могла не смеяться над тем, скольким необъемлемым количеством вопросов она осыпала его, когда её интересовали ещё неизученные ею в школе явления природы или незнакомые слова родного языка. Улыбалась воспоминаниям о том, как он просил её не лезть в оставшиеся после сильного дождя лужи, не запачкать своё платье, валяясь в траве, или не лезть на поваленное дерево, чтобы не ободрать коленки. Если бы девочка хорошо помнила свою няню, она непременно сравнила бы подобные замечания Оливера с ней: «Адель, веди себя так, как полагается маленькой леди, а то совсем превратишься в мальчишку», — любила говорить старая женщина, укоризненно качая при этом головой.

Адель прекрасно знала, что успеет к первому уроку, но всё же страх перед одноклассниками не давал ей ускориться, и некоторое время она мялась у порога, рассматривая пустой школьный стадион и площадку вдали. А потом оттуда выбежали старшеклассники, и как-то сама собой робость покинула её. Дорогое ей имя сорвалось с её губ. Светловолосый мальчик обернулся, прикладывая руку козырьком и жмурясь, вначале не веря своим глазам, а затем широко улыбаясь. Среди окружавших его ребят он был самым низким, но, казалось, это нисколько не смущало его. Он дал им знак и подбежал к девочке.

— Адель! Как давно я тебя не видел! Где ты… — он недоговорил, будто всё понял по мгновенно посуровевшему лицу её. Улыбка тут же сползла с его лица, но ненадолго. Он отвлёкся на другую тему, и они зашагали к зданию вместе.

За всю дорогу она не произнесла практически ни слова. Она слушала бесконечные рассказы друга о деревне, о новых знакомых, о дружбе со старшеклассниками, о том, что в баскетболе он нисколько не уступает им, и не вникала и в половину всего, о чём он говорил. Более того, её почти с самой их встречи мучил вопрос, зачем он всё это ей рассказывает.

— Оливер, а ты не хочешь прогуляться сегодня после школы? Недолго, во дворе. Как раньше, помнишь? — она не знала, смогла ли зацепиться томившей её с самого утра мыслью хоть за какую-то часть его огромного монолога, но после этих слов Оливер остановился и замер, точно поражённый громом. Он взглянул на неё так, словно она была ему совершенно чужой, и Адель не столько испугалась этого взгляда, сколько того, что Оливер впервые обратил его именно к ней.

— Адель, неужели ты не понимаешь, — вздохнул он. — Я же тебе вроде всё на пальцах объяснил. У меня сейчас столько дел с этим баскетболом будет…

— Но ведь не все дни напролёт, — почти взмолилась маленькая Адель, тогда как в глазах у неё вот-вот норовили появиться слёзы.

— Тебе семь лет. Мне же уже давно исполнилось десять, — тон Оливера был серьёзным. Почти как у отца. Почти как у взрослого. Адель невольно вздрогнула, отворачиваясь от него, не желая дослушивать то, что он собирался ей сказать, но последующие слова ранили её в сердце ещё сильнее. — Я не могу вечно с тобой… нянчиться… — он, кажется, собирался добавить ещё что-либо, вдруг осознав, что сказал, но девочка уже бросилась прочь, до боли и темноты в глазах закрывая лицо руками, чтобы не заплакать.

Она робко постучалась и, как оказалось, вошла в класс последней, но учительницы ещё не было, и все дети занимались своими делами. Однако при виде расстроенной маленькой одноклассницы каждый вскочил со своего места, и сердце Адель испуганно встрепенулось в груди, когда она заметила такое внимание к себе. Была здесь и Оливия, которая стала с недавнего времени завязывать волосы в тугие толстые косички по последней моде. Адель заметила, как она изменилась, как сгладились её некогда угловатые черты лица, стало меньше рассыпанных по щекам и носу веснушек, а медный оттенок её рыжих волос стал придавать ей особое обаяние.

— Что-то случилось? — она подбежала к Адель первой, протиснувшись сквозь толпу одноклассников и, не получив ещё ответа, крепко обняла её. И на душе у маленькой девочки вмиг стало спокойно и хорошо, как и всегда бывало, когда её поддерживала Оливия. — Я так рада тебя видеть! — говорила затем она, и Адель не могла не улыбаться, вспоминая болтливость подруги. — А то первые недели от тебя совсем вестей нет, все недоумевают, учителя не знают, где тебя искать. А у тебя что, нет телефона? У нас почти у всех в классе есть. Кроме Конана О’Салливана — это вон тот с каштановыми волосами и дурацкой чёлкой на боку. Ненавижу чёлки на боку! Ты знала, что он ирландец? Много слышала о них, но ни разу не встречала. Но с ним полкласса дружит, так что не думаю, что он такой уж страшный. И тебе советую. Адель, так где, ты говоришь, ты была?

Маленькая Адель уже не могла не то что скрыть своей улыбки — её звонкий смех разносился по всему классу, и, немного смущённые этой её внезапной переменой настроения, одноклассники теперь тоже улыбались, ведь никому из них за все эти три года обучения никогда не удавалось поговорить с ней и вникнуть в мир и мысли этой странной кроткой девочки. Улыбался вместе со всеми и Конан. И когда Адель приоткрыла глаза, всё ещё пытаясь унять, как выражалась в таких случаях Оливия, «попавшую в рот смешинку», она внезапно обнаружила, что он внимательно смотрит на неё, не отрывая взгляда.

Примечание к части

F.R.David — Words Don't Come Easy To Me

John Lennon — Imagine