Окольные пути / Hearts on Detours (гет)

Он чувствовал себя готовым ко всему, к любому возможному испытанию в своей жизни, настолько готовым, насколько вообще можно быть готовым к тому, к чему невозможно по-настоящему полностью подготовиться. Он чувствовал себя более готовым, чем был перед своим первым походом в Запретный лес на ту крайне сомнительную отработку для первокурсников, или перед спуском в Тайную комнату на встречу с василиском и, уж конечно, более готовым, чем перед встречей с драконом во время первого испытания Турнира Трёх Волшебников. Все эти несвязанные между собой события имели явное сходство в одном: они едва не стоили ему жизни. И всё же ни одно из них не имело никакого сравнения с тем, с чем он был готов встретиться в тот пятничный вечер. И оттого было более чем прискорбно, что та единственная, к встрече с кем он был так беспрецедентно готов, самым банальным образом отказалась встретиться с ним лицом к лицу.

Вернувшись в замок, он первым делом осмотрел слишком знакомый интерьер их уютной гостиной со всей остротой своих близоруких глаз. И даже тот незначительный факт, что его очки всё ещё были полностью запотевшими, не мог помешать его целеустремлённости. Её любимый учебный уголок у окна он нашёл пустым, а любимое кресло перед камином занимал человек-ленивец по имени Рональд Уизли. Гарри решительно направился к нему, чтобы спросить, где можно найти означенного получателя его готовности, и ушёл в раздражении, поскольку на конкретно такой выбор слов получил вялый совет использовать собственные руки, как делают все остальные в их возрасте.

Слегка сбитый с толку, он удалился в спальню, где наскоро сократил количество слоёв своей одежды, прежде чем отправиться на ужин в Большой зал. Человек-ленивец, привычно воодушевлённый изобилием пищи, занял место слева от него, в то время как сиденье справа так и осталось поразительно пустым, а тарелки и аккуратно разложенные столовые приборы — нетронутыми. Ленивец не знал ответов да и, если уж на то пошло, не особо беспокоился по этому поводу, так как его вниманием безраздельно владела миска шоколадного пудинга.

Когда горячий ужин приятно согрел тело, Гарри, не теряя времени, поспешил продолжить поиски. Он попрощался с Роном и направился прямо в библиотеку, где сперва проверил её любимый закуток, а затем — довольно тщательно и со всё возрастающим недоумением — и остальные проходы и уголки, кроме Запретной секции. Безрезультатно.

В глубоком разочаровании он провёл следующий час в общей гостиной, делая домашнее задание вместе с Невиллом под недоверчивым взглядом Рона. Рыжий искренне не понимал, почему кто-то по доброй воле сидит за уроками в пятницу вечером — задолго до того, как это станет вопросом адекватной срочности ближе к концу воскресенья.

Она так и не появилась.

Таким образом, почти через пять часов после своего возвращения с квиддичного поля в полной готовности, когда студенты четвертого курса Гриффиндора и Равенкло собрались перед лестницей на Астрономическую башню и блуждающий взгляд Гарри наконец поймал тихонько примкнувшую к группе Гермиону, он с немедленной и тревожащей ясностью осознал, что больше не чувствует себя готовым вообще.

Она стояла, опустив глаза, и когда он всё-таки решился подойти к ней, часы пробили десять, и появилась профессор Синистра. Гарри посторонился, пропуская оживлённо болтающих сестёр Патил и всех других студентов, бегущих вверх по винтовой лестнице вслед за профессором. Он встал у двери, чтобы подождать Гермиону.

— Эй, где ты была? — тихо спросил Гарри, когда она уже собиралась пройти мимо него.

— В спальне, читала, — коротко ответила она, не останавливаясь и не встречаясь с ним взглядом.

Гарри с едва слышным вздохом проводил её взглядом.

— Единственное место, куда я не заглядывал, — пробормотал он себе под нос.

Энтони Голдштейн и Терри Бут прошли следом за Гермионой, а идущий за ними Майкл Корнер остановился и с ухмылкой посмотрел на Гарри.

— Неприятности в раю? — спросил он с нескрываемым весельем.

Гарри нахмурился.

— Спроси кого-нибудь, кто знаком с этим местом, — кисло ответил он, на что Майкл поджал губы и понимающе кивнул.

Когда на площадке не осталось никого, кроме него, Гарри подождал, пока эхо болтовни и шагов станет тише, затем шумно выдохнул и, наконец, начал подниматься по многочисленным ступеням на вершину самой высокой башни замка в ожидании того, что обещало стать исключительно неудобным сеансом наблюдения за звездами.

— Парами по двое, как обычно, — закончила свои инструкции профессор Синистра несколько минут спустя, когда все студенты собрались вокруг неё на крытой деревянной платформе в центре башни, где парила в воздухе большая модель Солнечной системы с тепло сияющей звездой в центре. И хотя восемь металлических шаров, окружавших мини-Солнце (Плутон, переживающий кризис самоидентификации, пока не определился, является он планетой или нет), обычно плавали достаточно высоко, чтобы не мешать человеческой деятельности на платформе, время от времени какой-нибудь незадачливый студент ударялся головой о Юпитер или, того хуже, запутывался волосами в кольцах Сатурна. Особенно когда движение модели было сильно ускорено, а не синхронизировано с текущим положением реальных планет в реальной Солнечной системе.

Когда среди студентов началось оживлённое перемещение, Гарри по привычке посмотрел на Гермиону, потому что обычно они работали вместе на большинстве таких занятий. Но его улыбка быстро погасла, когда она бросила на него короткий взгляд и тихо сказала:

— Я сегодня поработаю с Невиллом, если ты не против.

И только когда она уже направилась к рабочему месту, а Невилл смущённо изобразил извиняющееся лицо, он сумел бесцветно пробормотать: «Конечно», несмотря на внезапно образовавшийся комок в горле, а также на слишком очевидное отсутствие какого-либо интереса к его мнению по этому вопросу.

Плечи Гарри опустились на полдюйма, когда он смотрел ей вслед, в то время как Рон, стоявший рядом с ним в нелепой вязаной шапке на макушке, только равнодушно пожал плечами.

— Им же хуже, — беспечно сказал он. — Давай, приятель. Покажем этим неудачникам, как правильно астрономизировать. У тебя ведь есть учебник и звездная карта, да? Потому что я свои забыл.

Плечи Гарри опустились ещё на полдюйма, прежде чем он отправился вслед за своим трудолюбивым другом.

За день температура значительно упала, но студенты пришли подготовленными: многие — девочки в большей степени, чем мальчики — были закутаны в несколько слоёв одежды. Тёплые кофты, свитера, пуховики и толстые пальто дополнялись яркими шарфами в цвет факультета и пушистыми шерстяными шапками. Тем не менее они с большой неохотой покидали манящее тепло, излучаемое впечатляюще большим (и совершенно крошечным по сравнению с оригиналом) подобием Солнца. Спустившись с платформы по деревянной лестнице, они принялись устанавливать свои телескопы на неприятно холодных каменных зубцах внешней части башни.

Из-за плотной пелены облаков, медленно приближающихся с далекого севера, они сосредоточили свою работу на южной части ночного неба, которая пока оставалась совершенно чистой и испещренной далёкими мерцающими звездами. Гарри машинально выполнял все рутинные приготовления, совершенно не обращая внимания на то, что работает за двоих, в то время как Рон стоял рядом и наблюдал за ним с растущим подозрением.

— С тобой всё в порядке? — в конце концов спросил юный Уизли своего слишком молчаливого друга. — Нет, подожди, я переформулирую. Что с тобой не так?

Гарри не сразу отреагировал на вопрос друга. Прищурившись, он молча посмотрел на Сириус через окуляр телескопа. Ему нравился Сириус. Наконец он испустил долгий вздох.

— Моё сердце заговорило, но мне потребовалось слишком много времени, чтобы перевести его сообщение, — пробормотал он, — и предполагаемый адресат больше не желает слушать.

— А-а, — понятливо протянул Рон, потирая покрасневшие руки. — Вот оно что. У меня было что-то подобное на прошлой неделе. Может, тебе стоит сходить к мадам Помфри?

— Вряд ли она свободно раздаёт студентам мышьяк, — сухо ответил Гарри.

— Это для тебя или для твоего адресата? — хмыкнул Рон.

— Для меня, конечно. Или для тебя, если ты в ближайшее время не начнёшь мне помогать.

— Эй, а я не пытаюсь? — горячо запротестовал Рон. — Я же здесь, разве нет? Но если ты уже делаешь всё, к чему тут можно приложить руки, что остаётся мне?

— Пока ты не прикладываешь руки к себе — или ко мне, если уж на то пошло, — можешь делать что угодно, — сказал Гарри. — Например, начни заполнять вон ту карту звёздного неба.

— Ты же знаешь мой корявый почерк.

— Тогда возьми этот чёртов телескоп и дай мне карту.

— Ты же знаешь, я не могу отличить одну звезду от другой.

Гарри оторвался от окуляра и, нахмурив брови, в негодовании посмотрел на друга только для того, чтобы увидеть, как этот нахал ухмыляется ему от уха до уха. Он только покачал головой, не в силах сдержать собственную улыбку.

Хоть Гарри этого и не знал, но Рон был совершенно уверен, что на самом деле Гарри не хотел говорить о том, что его беспокоило, и поэтому больше не задавал вопросов. И Гарри сказал бы ему, что он совершенно прав, если бы узнал то, в чём Рон был так уверен. Что хорошо в истинном понимании, так это то, что даже в своей молчаливой форме оно значительно улучшает любой вид совместной деятельности, поэтому они действительно смогли сделать то, что должны были сделать, в атмосфере приятного сотрудничества.

Гарри определённо предпочитал время, которое проводил за телескопом. Не только потому, что это была наиболее увлекательная часть урока, но ещё и потому, что это занятие требовало такого уровня фокусировки — буквальной, визуальной фокусировки, — которая делала совершенно невозможным смотреть куда-то ещё. Всякий раз, когда Рон щурился в окуляр, изо всех сил стараясь отличить одну звезду от другой, а Гарри оставался стоять у парапета с картой в руке, он с большим трудом удерживался от мимолётных взглядов в сторону Гермионы, и в те редкие разы, когда сдержать себя всё-таки не удавалось, ему не меньшего труда стоило отвести взгляд раньше, чем его по всем признакам уже никак нельзя будет считать «мимолётным».

И вид того, как она работает с присущим ей усердием и тихо смеётся вместе с Невиллом, тоже не очень помогал ему оторвать от неё взгляд. Тем не менее, несмотря на все его тайные и не очень взгляды, он умудрялся полностью пропускать каждый раз, когда Гермиона рисковала украдкой взглянуть в его сторону.

Часы ещё не дошли до полуночи, когда профессор Синистра начала распускать класс, так как облака добрались уже и до южной части неба. Как только всё оборудование было должным образом убрано, профессор похвалила их всех за работу и пожелала спокойной ночи, получив в ответ дюжину усталых зевков и едва различимое бормотание. Последний урок астрономии в уходящем календарном году официально подошёл к концу. Большинство студентов, как правило, с симпатией относились к этим урокам — хоть и не всегда по причине любви к самому предмету, — но поскольку этот конкретный урок также оказался и самым холодным с начала семестра, было трудно испытывать сожаление из-за его завершения.

Гарри уже собирался последовать за Роном вниз по лестнице, когда его голова совершенно независимо от воли хозяина повернулась, чтобы бросить последний взгляд через плечо. Гермиона всё ещё стояла в кладовке на противоположной стороне платформы. Он остановился, так и не коснувшись первой ступеньки, и Рон, заметив нерешительность друга, обернулся и бросил на него вопросительный взгляд.

— Я, э-э… — попытался как-то объясниться Гарри, — Мне нужно кое-что проверить. Ты иди, я скоро.

Рон с сомнением приподнял бровь.

— Ты же не собрался прыгать с башни?

— Ага, точно, — поспешно пробормотал Гарри. — Я внезапно решил выяснить, каково это. Поделюсь результатами утром. Спокойной ночи, Рон.

Рон моргнул, глядя на него слипающимися глазами, которые он изо всех сил старался держать хотя бы наполовину открытыми.

— Я дружу с сумасшедшими, — пробормотал он, развернувшись на каблуках и продолжив спуск по винтовой лестнице.

Когда друг исчез за поворотом, Гарри огляделся. Убедившись, что кроме них никого на башне не осталось, он глубоко вдохнул холодный воздух, чтобы побороть накопившуюся усталость, собрал всё своё предполагаемое гриффиндорское мужество и перешёл на другую сторону платформы. Его лёгкие кроссовки почти не издавали шума на больших и прочных дубовых половицах.

Он молча наблюдал, как Гермиона осторожно положила что-то в шкаф, закрыла пару ящиков, а затем одним взмахом палочки погасила все свечи в комнате. Она вышла наружу, спрятав свой верный магический инструмент во внутренний карман пальто, закрыла за собой дверь и повернулась к выходу. Сделав всего один шаг, она подняла глаза и тут же подпрыгнула, издав громкий писк, после чего замерла на месте.

— Гарри? — удивлённо и как-то неуверенно спросила она необычно пронзительным голосом. — Это ты?

Гарри, который только что совершенно зеркально подпрыгнул, резко вырванный из своих мыслей её неожиданной реакцией на его присутствие, только сейчас понял, что у него за спиной находилась светящаяся модель Солнца и что для Гермионы он, вероятно, сейчас выглядел как неясный тёмный силуэт. О да, эффектное появление в образе таинственного убийцы — отличное начало. Он мысленно поставил галочку.

— Да, извини, — быстро ответил он, делая шаг в сторону, чтобы часть света упала на его лицо, хоть это и заставило его чувствовать себя более незащищённым, чем ему хотелось бы. — Я не хотел тебя пугать.

— Это не очень хорошо сработало, — заметила Гермиона не без укора.

— Как и большинство моих планов, — пробормотал Гарри себе под нос.

Гермиона бросила на него взгляд, который даже в полумраке успешно передал ему, что она думает по этому поводу.

— Мы до сих пор живы, — напомнила она, — и, если вспомнить, через что мы прошли, я бы не стала принимать это как должное.

Гарри хотел напомнить ей, что вряд ли хоть раз события развивались согласно его планам, но передумал. Он, конечно, сказал бы чистую правду, но и она была бы искренна в своём предсказуемом несогласии.

— Как бы там ни было, — вместо этого сменил он курс на более уместный, — я… хотел с тобой поговорить, если… если ты позволишь.

— Может быть, — ответила она в несколько дразнящей манере, осторожно спускаясь по двум изогнутым ступеням, соединявшим центральную платформу и складское помещение. — Конечно, если ты не собираешься потчевать меня последними результатами чемпионата по квиддичу или Фаллосом Максима Дилана Энглвуда.

— О, ты тоже об этом слышала?

— Должна ли я напоминать, что у нас с тобой один на двоих рыжий друг?

— Ну да, — коротко кивнул Гарри со слабой улыбкой и плавно перешёл к молчаливому осознанию того, что он каким-то образом умудрился потерять все правильные мысли, которые были у него в голове всего несколько секунд назад. Он бросил нервный взгляд на Гермиону и обнаружил, что она смотрит на плавающие модели планет, и на мгновение ещё больше отвлёкся на то, как завитки её волос выбивались из-под вязаной шерстяной шапки и мягко ложились на красно-золотой шарф и чёрное пальто. Она что-то сделала с волосами? Что вообще можно сделать с волосами? И — возможно, самое главное — почему с его собственными волосами совершенно ничего сделать не удаётся?

Как раз в тот момент, когда он полностью потерял мысль о своей предыдущей потере правильных мыслей, Гермиона внезапно посмотрела прямо на него, и он быстро отвёл взгляд.

— Ну да, — повторил он. — Я хотел сказать, что… я поговорил с Виктором. Он проявил поразительное понимание, учитывая все обстоятельства.

Откуда взялись эти слова, он сказать не мог, но точно знал, что это не то, что он изначально собирался сказать.

— А я, значит, понимания не проявила? — спросила Гермиона с лёгким раздражением в голосе. — Ты это хотел сказать?

Гарри посмотрел на неё почти с ужасом.

— Нет, я вовсе не… Я… я вообще не ожидаю, что ты что-нибудь поймёшь! — в панике выпалил он и испуганно замер, осознав, что только что сказал. Гермиона же выглядела скорее озадаченной, чем возмущенной, хотя у неё едва хватило времени, чтобы решить, какая из двух реакций была более уместной.

— Нет, подожди! — торопливо попытался исправиться Гарри. — Конечно, я ожидаю, что ты всё поймёшь, потому что это именно то, что ты обычно делаешь. Я просто не ожидаю, что ты поймёшь меня!

Она скрестила руки на груди и переступила с ноги на ногу, не сводя с него подозрительно прищуренных глаз.

— Мерлин, да что ж такое! — простонал Гарри. — Что я несу? — Он с досадой выдохнул. — Может… может, мне лучше начать сначала?

— Было бы неплохо, — с готовностью согласилась Гермиона, взмахнув рукой.

— Ну да, — снова сказал Гарри, вызвав где-то в глубине своего разума смутный образ заезженной пластинки. — Я хотел сказать, что разговаривал с Виктором… Кажется, именно это мне уже удалось сказать, но… в общем, я поговорил с ним и всё ему рассказал. Да. Он, э-э… высказал довольно своеобразную точку зрения на всю эту ситуацию, и хотя я не совсем разделяю его уверенность в некоторых, эм… выводах, к которым он пришел, я… хм. Впрочем, это неважно. Важно то, что независимо от уже принесённых извинений, я по-прежнему должен тебе объяснение. Вот что я хотел сказать. В основном.

Гермиона терпеливо слушала, не сводя с него внимательного взгляда. Его собственный взгляд рассеянно блуждал по полу, внешним колоннам, Марсу и Венере и всему, что не было девушкой, стоящей перед ним.

— Хорошо, — произнесла Гермиона, как только пауза затянулась настолько, что у неё возникло подозрение в необходимости вручную нажать кнопку «Старт», чтобы услышать продолжение. — Я… я слушаю.

— Ну д… — Гарри поджал губы и покачал головой. — Нет. Да. Хорошо. Так вот… — Он откашлялся. — Что касается этого запоздалого объяснения моего дурацкого поступка… Наверное, самым прямым подходом будет сказать, — и затем он просто выпалил на одном дыхании: — что причина, по которой я солгал Кормаку и Виктору, заключалась в том, что я не хотел, чтобы кто-либо из них пригласил тебя на Святочный бал.

Он сглотнул, чувствуя, как извиваются его внутренности от осознания того, что эта информация только что покинула относительную безопасность его собственного разума. Несколько тревожило и слегка расстраивало то, что, несмотря на бесспорно огромную серьёзность момента, Гермиона казалась совершенно невозмутимой.

— Ну, — медленно проговорила она в глубоком раздумье, — к этому выводу я пришла ещё сегодня утром, как ты знаешь, и даже смогла понять в случае Кормака. И хотя ни один из них не заслуживает лжи как таковой, Виктор, безусловно, не сделал ничего, чтобы заслужить такую предвзятую отставку. Ты его почти не знаешь. Кроме того… знаешь, я ценю твою заботу и защиту, правда, но… Гарри, ты не мой отец, и на самом деле мы ближе к двадцать первому веку, чем к девятнадцатому, так что я не нуждаюсь в подобной защите.

В этот момент Гарри в полной мере ощутил на себе всю силу гравитации. Интересный факт, но есть существенное различие между гравитацией в чисто научном смысле и в более образном. Оказывается, во втором случае можно оставаться совершенно ею незатронутым ровно до тех пор, пока не осознаешь её наличие. Гарри понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.

— Похоже, ты неправильно поняла, что я имел в виду, — сказал он ей с некоторой неуверенностью, как будто сам не до конца понимал, что имеет в виду. Она посмотрела на него с лёгким замешательством и изрядной долей любопытного ожидания на лице. — Хотя я по сути дважды сделал одну и ту же исключительную глупость, — продолжил он, — я бы сказал, что… что мои мотивы были абсолютно разными в этих двух случаях.

Замешательство на лице Гермионы увеличилось на несколько градусов.

— Как так? — спросила она нейтральным голосом.

— Понимаешь, дело в том… — он замолчал и вздохнул. Не было никакого способа не говорить этого и не было лучшего способа сказать это, чем наименее запутанный. Значит, пришло время набраться храбрости и говорить начистоту. Он бросил на неё осторожный взгляд, но с трепетом обнаружил, что не может смотреть ей прямо в глаза, произнося слова: — Я солгал Кормаку, потому что не мог даже представить, что ты скажешь ему «да», и я солгал Виктору, потому что боялся, что ты скажешь ему «да».

Тишина. Чувствуя, что башня вот-вот рухнет под ним и милостиво похоронит его под своими руинами, он рискнул ещё раз взглянуть в сторону Гермионы, так и не дождавшись никаких признаков ответа за следующие несколько секунд.

— Кажется, я не совсем понимаю, — заявила она несколько разочарованно и слегка покачала головой. — Что ты хотел этим сказать?

Это медленно, но верно оказывалось сложнее, чем он ожидал, причём по совершенно непредвиденным причинам.

— Эм… — ёмко ответил он, — я… ну, я хотел сказать именно то, что сказал. Для разнообразия.

— И что именно ты хотел этим сказать?

— Разве это не очевидно? — неуверенно спросил он, глядя на неё с немного нервной, кривой улыбкой. — Я хотел спросить тебя сам. В конце концов. Возможно. Почти наверняка.

Она сдвинула брови.

— Спросить о чём?

— О бале? Попросить тебя пойти на бал… со мной? — Он сделал несколько указующих движений пальцем: сначала на неё, потом на себя, а затем куда-то ещё, хотя направление, в котором он указывал, не имело ничего общего с местом, где должен был состояться настоящий Святочный бал, потому что даже при всех невероятных возможностях магии никто не стал бы устраивать бал в Чёрном озере.

Вдобавок к эффектно нахмуренным бровям Гермиона сузила глаза до щёлочек, в результате чего стала выглядеть так, словно старалась прочитать очень маленькие буквы. Секунд пять она пристально смотрела на него, затем чуть откинула и слегка повернула голову, при этом продолжая искоса глядеть на него. Ещё через несколько секунд она резко вдохнула и чуть приоткрыла рот, но потом, очевидно, отбросила пришедшую мысль и снова его закрыла. И как раз когда Гарри начал размышлять, что если бы всё, что когда-либо было помещено под микроскоп, на самом деле осознавало, что оно находится под микроскопом, то оно, несомненно, должно было бы переживать нечто подобное, Гермиона внезапно расслабилась — что в данный момент само по себе изрядно выбивало из колеи.

— О, — многозначительно выдохнула она, странно довольная собой по какой-то загадочной причине. — Это из-за Чо, да?

— Чо?

— Девушка, которую ты хотел пригласить, уже идёт с кем-то другим, поэтому ты решил попросить меня сопровождать тебя как друга, потому что на самом деле у тебя на примете нет больше никого, кого бы ты действительно хотел пригласить, — протараторила Гермиона свой вывод, причём без всякого намёка на обвинение или обиду. Она говорила так, как будто сдавала устный экзамен и была совершенно уверена в правильности своего ответа.

Однако Гарри решительно покачал головой и обнаружил, что пришло его время нахмурить брови.

— Не-е-ет? — сказал он, и это был не столько реальный вопрос, сколько утверждение с неудачно выраженным акцентом. — Во-первых, я узнал о Чо и Седрике уже после инцидентов с Кормаком и Виктором, и, во-вторых, меня это нисколько не задело. Вообще. Чо, конечно, симпатичная и всё такое, но я её почти не знаю. Я солгал им, потому что они оба планировали пригласить единственного человека, которого я хотел и никак не мог решиться пригласить сам, потому что она также является моей лучшей подругой, и я был единственным из нас троих, кому было что терять, — выпалил он с мужеством, рождённым отчаянием.

Последовавшая за этим тишина показалась резкой и почему-то более полной, чем раньше. Он взял себя в руки и подождал, пока дыхание немного нормализуется, затем добавил более спокойно:

— И я… я был бы очень признателен, если бы ты вернулась к пониманию того, что я говорю, потому что невероятно сбивает с толку, когда ты этого не делаешь.

Когда ответа опять не последовало, Гарри снова посмотрел на неё и обнаружил бесконечно далёкий от реальности взгляд. Череда быстрых подёргиваний век возвестила о её возвращении в настоящий мир.

— Н-но… но Чо, — беспомощно пробормотала она. — Ты же сказал «Чо». — Он бросил на неё недоумённый взгляд. — В библиотеке. Ты сказал «Чо».

Он на мгновение задумался, пытаясь вспомнить ту конкретную часть их предыдущего разговора.

— По-моему, то, что я тогда сказал, на самом деле звучало больше похоже на «чух».

Она посмотрела на него, а точнее, в какую-то неопределённую точку в районе его груди, бессмысленным остекленевшим взглядом. Затем она моргнула.

— Мне нужно присесть.

Гарри начал всерьёз опасаться, что она собралась упасть в обморок — и вовсе не по правильным причинам, если таковые вообще существуют за пределами голливудских фильмов. Он инстинктивно сделал несколько шагов вперёд и протянул руку, чтобы её поддержать, в то время как Гермиона, ещё смутно осознававшая окружающую действительность, отвернулась от него, вынудив его плавно продолжить движение руки вверх и неловко почесать затылок в попытке скрыть смущение. Гермиона, так и не заметив его движений, села на верхнюю из двух широких ступенек позади себя.

— Конечно, хорошо, — небрежно прокомментировал он. — Давай просто, э-э… посидим. — Он осторожно присоединился к ней, оставив между ними некоторое пространство. И не успел он оценить вид, открывающийся с этой новой точки обзора, откуда можно было наблюдать движение маленьких, слабо светящихся планет на их эллиптических орбитах, когда его глаза решили отклониться в сторону. Гермиона тоже смотрела вверх. Она следовала взглядом за ярко-синим Нептуном по его плавному и постоянному курсу, и когда он прошёл мимо них, оказавшись почти над их головами, она запрокинула голову назад и некоторое время ещё продолжала следить за его движением, но потом отвернулась и её глаза наконец встретились с глазами Гарри.

На мгновение показалось, что время остановилось. Но лишь на мгновение.

— Я думаю, что на самом деле предпочла бы стоять, — поспешно пробормотала Гермиона, уже вскакивая на ноги. — Может быть, даже немного пройтись. Прямо здесь. Так теплее и… и полезнее для здоровья.

Гарри быстро последовал её примеру и поднялся на ноги, но остался напряжённо прикованным к месту и оттого чувствовал себя жутко неловко.

— Ну да, — сказал он без всякой видимой причины. — Здоровье — это важно.

С этими словами они эффективно поменялись местами относительно их первоначальной позиции — теперь уже она расхаживала взад и вперёд возле светящегося подобия Солнца, а он стоял у подножия лестницы.

— Слушай, — наконец заговорил он, когда тишина стала невыносимой и он просто не знал, что еще можно сделать, — я… я не хотел ставить тебя в неловкое положение. И не жду, что ты что-нибудь скажешь. Тебе совершенно необязательно что-то мне говорить. Нет, конечно, было бы неплохо, если бы когда-нибудь ты снова со мной заговорила, но сейчас мне просто нужно было положить конец этой глупой лжи и сказать тебе правду. Ты просто не представляешь, каким несчастным я себя чувствовал последние пару дней. У меня буквально болело в груди, было такое ощущение, как будто у меня под рёбрами засел какой-то зверь или что-то в этом роде обернулся вокруг сердца и постоянно грыз меня изнутри. В переносном смысле, конечно. Не так, как… как в «Чужом». Чёрт, я даже не знаю, о чём говорю. Пожалуйста, скажи что-нибудь?

При этих словах она остановилась, её силуэт резко выделялся на светящемся фоне, огненно-оранжевый свет лился из-за спины.

— Боюсь, у меня возникли некоторые проблемы с обработкой этой информации, — заявила она почти роботизированным голосом, напомнив Гарри женскую версию Дейта из «Стар Трэк».

— Мне позвонить в службу поддержки? — предложил он, как можно небрежнее подходя ближе к ней, но шутка провалилась, хотя бы потому, что Гермиона не могла обработать информацию. Гарри прочистил горло и, предусмотрительно оставив между ними пару метров, принялся рассматривать колеблющуюся поверхность модели Солнца, которая завораживающе переливалась всеми цветами спектра от ярчайшего жёлтого до глубокого красного и местами почти чёрного. Маленькая только по сравнению с оригиналом, модель доминировала на платформе своими значительными размерами и при взгляде невооружённым глазом смотрелась гораздо более впечатляюще, чем настоящее Солнце.

— Я не уверена, — задумчиво проговорила Гермиона через некоторое время, — что когда-либо в своей жизни я чувствовала себя более озадаченной или более сбитой с толку, чем сейчас.

— Это звучит не так уж плохо… — высказал свои размышления вслух Гарри, но замолчал, когда Гермиона бросила на него отсутствующий взгляд.

— Я проснулась сегодня утром, — продолжила она, как будто не слышала его слов, — в знакомом мире, который имел для меня определённый смысл. Мир, с которым у меня было своего рода молчаливое соглашение о том, что с той или иной долей вероятности со мной может произойти, и о том, что, скорее всего, никогда не произойдёт. И меня это вполне устраивало… По крайней мере, я пыталась себя в этом убедить. Но не прошло и восемнадцати часов, и я могу только помахать ручкой этому миру, поскольку — очевидно — его совершенно не волнует наше маленькое соглашение.

— Это звучит немножко хуже…

— Немножко? — с ярко выраженным недоверием повторила Гермиона. По крайней мере, на этот раз она хотя бы отреагировала на его слова. — Я менее чем наполовину понимаю чуть больше половины того, что сегодня произошло, и я ещё не уверена, нравится ли мне хотя бы половина из того, что я понимаю.

— Ну, это… это определённо звучит… на самом деле это звучит совершенно непонятно.

— Я провела большую часть дня, — снова продолжила Гермиона, как будто разговаривала сама с собой, — пытаясь разобраться в том, что ты сделал и почему ты мог это сделать. Самое очевидное объяснение состояло в том, что ты просто поверил мне на слово, предположил, что моё откровенное презрение к определённым традициям затрагивает все возможные нюансы данной темы, и, действуя в соответствии с этим предположением, ты просто хотел избавить меня от необходимости тратить время и силы на отказ Кормаку и Виктору.

— И да, всего на мгновение, на какую-то долю секунды, в моей голове всё же промелькнул вопрос: мог ли ты сделать это, потому что на самом деле по какой-то причине не хотел, чтобы кто-то пригласил меня на бал? Имей в виду, эта мысль показалась мне совершенно абсурдной, и я не отбросила её сразу только благодаря своей назойливой привычке рассматривать все возможные ответы, которые я могу придумать.

— Я размышляла, рассматривала этот вопрос со всех сторон и не находила никакого смысла. Даже то, что имело некоторый смысл, для меня не имело реального смысла, если это имеет хоть какой-то смысл для тебя. И вот теперь ты говоришь мне, что на самом деле хотел пригласить меня на бал, тем самым лишив меня последней капли здравого смысла, за которую я могла цепляться. И всё, что мне приходит в голову, — это старый как мир вопрос, который так любят задавать любознательные дети, а некоторые продолжают задавать и до конца жизни: почему?

Полностью захваченный её словами и не совсем уверенный, был ли её вопрос адресован ему или носил скорее риторический характер, Гарри молча смотрел на неё, застывший как разумом, так и телом. Она решительно встретила его взгляд. Прошло несколько секунд, прежде чем она повторила свой вопрос, но более развёрнуто:

— Почему ты хотел меня пригласить?

— А что, есть варианты? — спросил он в ответ, в конце концов преодолев свою нерешительность.

Гермиона склонила голову набок.

— Роджер Дэвис пригласил Флёр Делакур, потому что он, как и все остальные, не смог устоять перед её чарами вейлы, и она согласилась, потому что, вероятно, посчитала его достаточно привлекательным, чтобы составить ей пару. Симус пригласил Лаванду, потому что считает её достаточно хорошенькой, а также достаточно легкомысленной, чтобы сказать «да» первому же парню, который её спросит. Хагрид пригласил мадам Максим, потому что не каждый день можно встретить в Хогвартсе полувеликаншу. Драко Малфой позволил Пэнси Паркинсон составить себе пару, потому что они оба согласны в том, что он является самым желанным существом во всей вселенной. И Фред, по-видимому, пригласил Анджелину, чтобы посмеяться над Роном, хотя я почти уверена, что на самом деле Анджелина нравится Джорджу, так что я даже не буду притворяться, что понимаю, что именно между ними происходит… Полагаю, этой небольшой выборки будет достаточно, чтобы обосновать мой вопрос.

— О, — совершенно искренне сказал Гарри. — Понятно.

И что бы ему ни было понятно, оно, очевидно, располагалось где-то у его ног. Гермиона дала ему пару секунд, чтобы собраться с мыслями, но через некоторое время у неё возникли сомнения в наличии этих самых мыслей.

— Так что? — попыталась она его подтолкнуть.

— Хм? — прозвучало то, что с одинаковым успехом можно было считать или не считать ответом.

— Гарри? — позвала она с нажимом, который заставил его внимательно посмотреть на неё.

— Да?

— Я… — Тут голос на мгновение подвел её, и веки нервно затрепетали. — Я… тебе нравлюсь?

— Конечно ты мне нравишься, — быстро ответил он. — Мы дружим уже несколько лет! Как ты можешь мне не…

— Гарри.

— Да?

— Ты знаешь, о чём я.

— Ну да, — смущённо признал он. — Да, наверное… Думаю, да.

Последовавшая тишина была довольно неловкой, поскольку Гермиона задавалась вопросом, к чему именно относятся его двусмысленные слова, а Гарри понимал, что она с растущим нетерпением ждёт более определённого ответа. Он потёр лоб кончиками пальцев, бессознательно проводя по тонкому верхнему краю шрама в форме молнии, который навсегда отметил его как того, кем он был, к лучшему или к худшему.

— Помнишь, на прошлой неделе? — в конце концов заговорил он мягким и чуть приглушённым голосом. — Наше занятие в библиотеке? Ну конечно помнишь, с чего бы тебе об этом забывать… — Он покачал головой, недовольный собой, но быстро продолжил: — Помнишь, что я сказал об… особенных людях и… как ты это сформулировала?.. Ну, та штука о людях и событиях. Что-то вроде «особенные люди…»

— …могут сделать обычные события очень запоминающимися, — закончила она со слабой, немного робкой, но тем не менее искренней улыбкой.

— Точно, — с кивком подтвердил Гарри, и его губы сами собой повторили её улыбку. Однако, когда их взгляды внезапно встретились, их улыбки медленно поблекли. Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, и опасаясь, что вот-вот полностью утратит способность говорить, он на выдохе произнёс: — Я говорил о тебе.

Она смотрела на него, слегка разомкнув губы, и он почти чувствовал, как её дыхание слегка касается их быстрыми короткими всполохами.

— Обо мне, — слабо прошептала она, опустив глаза, и было невозможно понять, утверждение это или вопрос, звучащий как слабое эхо какого-то глубоко укоренившегося недоверия.

В стремлении избежать невыносимого молчания, а также решив объясниться до конца, сейчас или никогда, Гарри храбро сдался:

— Я надеялся, что ты согласишься со мной, понимаешь? Я поднимал этот вопрос не для того, чтобы подразнить тебя или позлить... чего, надеюсь, ты и не предполагала... Нет, я только надеялся получить какой-то знак — любой знак, — что за твоим воинственным неприятием всего, что связано с балом и танцами, скрывается что-то ещё. Что, возможно, ты могла бы отнестись к этому по-другому, если бы рядом оказался правильный человек… ну, ты поняла.

— А потом, когда я услышал, как ты говорила о Викторе… о том, что он был первым человеком, который заставил тебя почувствовать себя одной из героинь тех глупых романов, которые ты иногда любишь читать, я подумал: «Чёрт, хотел бы я быть этим человеком». Но я всего лишь мальчишка, который сам себя не понимает. Мальчик, который всё больше привязывается к своей лучшей подруге, не особо понимая, что это значит. Мальчик, который, откровенно говоря, чувствует, что пока не дорос до таких вещей. Не дорос до того, чтобы сделать всё правильно.

— Конечно, ничто из этого не оправдание для вранья, но это объяснение, и это правда. Может, люди совершают неправильные поступки просто потому, что боятся сделать правильные. Я не знаю. Мне просто нужно, чтобы ты знала, что со мной всё будет в порядке, даже если ты ко мне относишься совсем не так. И если ты действительно хочешь пойти на бал с Виктором, тебе тоже не нужно беспокоиться обо мне. Я пойму, правда. Он… он отличный парень, честное слово. Ты была права. Если и есть кто-то, кого я счёл бы достойным тебя, то это он.

Он остановился, чтобы глотнуть воздуха и дать короткую передышку своему бешено колотящемуся сердцу и напряжённым лёгким. Осторожно, он осмелился взглянуть на Гермиону и с удивлением обнаружил, что она закрыла глаза. Её тело казалось хрупким даже в слоях зимней одежды. Её голова была слегка наклонена вниз, одна вьющаяся прядь волос свободно свисала на лицо. Мягкий свет, волнами исходящий от подобия Солнца прямо перед ними, окрашивал её черты в тёплые огненные оттенки.

Он мог видеть её длинные трепещущие ресницы и задавался вопросом, замечал ли он когда-нибудь их раньше. Он также задавался вопросом, как одна и та же разноцветная вязаная шапка может выглядеть на нём так нелепо и в то же время так мило — на ней, что совсем не казалось ему справедливым. Однако его разум ненадолго задержался на этих мыслях, поскольку завораживающий вид её мягких губ заставил его задуматься более глубоко, более волнующе. Каково это — прикоснуться к ним своими собственными губами. И всё же, хотя между ними оставалось не более одного решительного шага, в тот момент она казалась ему очень далёкой. Даже недостижимой.

— Я не хочу, чтобы это что-то изменило между нами, понимаешь? — сказал он почти шёпотом, его голос был лишён силы, но отнюдь не искренности. — Мне нужно, чтобы ты осталась моим другом и позволила мне остаться твоим. Что бы ни случилось, это для меня самое важное. Может быть, это даже самое важное из того, что я хотел тебе сказать, потому что я не уверен, что когда-либо говорил это раньше. И жалею об этом. Думаю, мне сейчас лучше перестать говорить, потому что в противном случае я продолжу болтать какую-нибудь чушь, и… да, лучше закончить.

Тело Гермионы едва заметно встрепенулось, хотя выражение её лица не изменилось, глаза оставались закрытыми.

— Я бы хотела… Жаль, что я не могу впустить тебя в свои мысли прямо сейчас, — неуверенно донёсся её голос до его ошеломлённого разума. Он не заметил ни как она открыла глаза, ни как подняла взгляд, чтобы посмотреть на него. Он видел лишь, как спокойные изгибы её губ превращаются в плавные волны речи, продолжая говорить: — Чтобы ты понял то, что, боюсь, я не смогу выразить словами прямо сейчас. Ничто из того, что я могу сказать или сделать, не кажется мне правильным, и…

При этих словах Гарри отвёл глаза и опустил голову.

— Вот видишь? — спросила она с отчаянием в голосе. — Всё, что я могу сказать или сделать, имеет последствия и не всегда те, на которые я рассчитывала, и я не знаю, как этого избежать, как не обидеть тебя. Ты сам сказал. Я понятия не имею, как поступить правильно. Я даже не знаю, что правильно. Я совершенно запуталась! Мне кажется, всё, что я скажу, будет неправильным. Если бы я могла остановить время, заставить его подождать, пока я во всём разберусь! Я просто… просто…

— Всё нормально, — попытался успокоить её Гарри, насколько позволяла ситуация. Он посмотрел на неё и попытался понимающе улыбнуться, но непролитые слёзы, которые он обнаружил в её глазах, заставили его улыбку дрогнуть ещё до того, как она успела должным образом сформироваться. — Всё нормально, — повторил он, и его голос немного просел, несмотря на все его усилия. — Правда. Я не хотел, чтобы ты так себя чувствовала. Я не хотел, чтобы всё так случилось. И я тоже хотел бы найти что-то, что я мог бы сказать или сделать, чтобы всё исправить… Чтобы тебе стало лучше. Но я не уверен, что смогу. По крайней мере, сейчас. Может, это один из тех случаев, когда слова не работают, и нужно просто немного времени и… расстояния.

Он немного запнулся на последнем слове, оно как будто оставило особенно тугой узел в его горле и самое тревожное чувство в груди. Не ту, прежнюю тяжесть, а скорее какую-то пустоту. И всё же он заставил себя продолжить:

— Наверное… мне сейчас лучше уйти. Наверное, так будет лучше. Для нас обоих. Я не хочу ещё больше всё испортить, но я просто не знаю, что ещё можно сделать. Я… мне очень жаль.

Он бросил на неё последний мимолётный взгляд и прошёл мимо, на мгновение слегка задев плечом. Каким-то образом она отчётливо поняла, что одним словом может заставить его остановиться.

Но только вздох ветра нарушил ночную тишину.