Гарри-звероморф (джен)

Имя Соломон древнееврейского происхождения, значит «мир», «мирный», «покой» от древнееврейского слова שָׁלוֹם («шалом»). Но, кроме древней прародины, оно используется почти повсеместно, став интернациональным: этим именем с понятной гордостью называют мальчиков в Беларуси, Украине, Южной Осетии, Абхазии, Польше, Испании, Соединенных Штатах Америки, Англии и Уэльсе, России. Назвали им и нашего героя в тайной родительской надежде, что это имя принесет их сыну благополучие и почет. Ведь не зря же его когда-то носил мудрейший царь мировой истории — Соломон.

Что ж, надежд родителей Соломон не обманул, пойдя по стопам своего прадеда Балинора и переняв от него волшебный дар друида. Слава Мерлина к тому времени гремела на весь мир, затмив даже когда-то известного Балинора и его противника — дракона Килгарру. С раннего детства наслушавшись о похождениях знаменитого родственника и поплескавшись в тоннах жидкой грязи, которой столь же щедро полили седую голову Мерлина, Соломон решил занять нейтральную позицию, как можно дальнюю от нежелательной славы. В этом, как ни странно, ему помогло само время, вернее, эпоха, в которую он родился. А родился Соломон не так уж давно — к моменту получения письма от Сметвика он праздновал свой сорок четвертый день рождения. Для друида это был, можно сказать, сопливый возраст, но как человек он прожил уже свыше четырех десятков и считался достаточно зрелым мужем.

Свой дар предков он обнаружил в сознательном возрасте и сумел спрятать его от колдунов Визенгамота, потому что в то время ещё бушевал Темный Лорд и было на слуху грозное имя Грин-де-Вальда. И теперь перед ним встала похожая задача — скрыть пришествие нового друида. Нельзя было допустить, чтобы о нем прознал Дамблдор… Слишком хорошо Соломон знал его и понимал, что Дамблдор приложит все усилия для того, чтобы подавить древнюю магию мальчика. Это просто счастье какое-то, что он до сих пор не прознал о маленьком друиде.

Уладив все срочные и не очень дела, а некоторые отложив на потом, Соломон начал собираться в путь. Поняв из письма, что мальчик живет у обычных людей, Соломон долго колебался — принимать ли более современный вид? Состоя в сообществе клуба любителей старины, он трепетно поддерживал свой имидж: длинные волосы и аккуратная «классическая» борода, черная с проседью, коротенькая и очень ухоженная. Подняв брови домиком, Соломон жалобно смотрел на свое отражение в зеркале — волосы было безмерно жаль… глянцево-блестящие, густые, они волнами струились по плечам, сзади достигая лопаток. В остальном внешность Соломона была довольно простецкой: в первую очередь на лице выделялся крупный нос картошкой с приметной горбинкой и львиная черточка над переносицей. Посмотрев в свои карие глаза, Соломон упрямо сдвинул густые брови — не будет он стричься! Поедет так, в своем натуральном виде, а если придерутся к его внешности в семье мальчика, то так и быть, соберет волосы в хвост, возможно…

Это не было блажью, просто его дедушка, Энгус Гвинедд Эмрис, обладал памятью прошлого и сказал внуку по секрету, что он очень похож на дальнего предка, самого Балинора, и подробно описал, как тот выглядел в зрелости с длинными волосами и бородой. И понятное дело, что в юности Соломон гордился своим нечаянным сходством с прародителем Балинором — Повелителем драконов. Свою любовь и почитание к предку он пронес сквозь годы и хранил верность сейчас, попросту привыкнув к вечному имиджу «святого лика», из-за чего некоторые люди сравнивали его с Христом, чему он не шибко радовался, будучи закоренелым язычником. А точнее говоря — друидом.

Детство Соломона пришлось на военные годы, в те времена хоть и тщательно следили за детьми-магами, но отсеивали при этом слабых, а ему совершенно случайно удалось остаться незамеченным ни Гитлером, ни Черчиллем, ни Дамблдором с Грин-де-Вальдом, ни прочими профессорами Ксавьерами, благодаря чему мог считаться простым человеком, виртуозно спрятав свой дар. По правде говоря, его спрятал дедушка, точно знавший, как относятся к знахарям-ведунам современники. Признав во внуке зачатки древней магии, Энгус собрал нехитрый скарб, жену, детей и внука в том числе и перевез семью в самую дикую глушь, какую смог найти в то время. В Шеффилд, милый городок в Йоркшире, затерявшись у всех на виду, как кленовый лист в кленовой роще, то есть, идеально.

Именно здесь вырос Соломон, на тихой зеленой улице в одном из тех спрятанных магических друидских лесов, в коих затерялся исторический кусок старого города. По сути, это была улица с несколькими кварталами, магазинчиками, мастерскими, публичной библиотекой с клубом и парочкой промышленных фабрик, одна из которых была переоборудована из старинного замка, заброшенных за ненадобностью. Да тут, собственно, все муниципальные здания были перестроены из старых строений, например, библиотека располагалась в бывшем дворце какого-то местного герцога, сейчас она поражала красотой фасада, рядами колонн, высокими стрельчатыми окнами, эркерами и башенками. Такой же была и городская клиника в самом Шеффилде, где работал Соломон, пришедший сюда сразу после окончания медицинского колледжа и ради конспирации взявший нейтральную фамилию, чтоб не светить свое происхождение — Рейн. Так и представлялся он своим пациентам — Соломон Рейн, доктор Рейн.

Именно в его клинику привезли однажды детей, порванных бродячими псами… Так, во всяком случае, решили люди-врачи, даже в страшном сне не предполагавшие наличия волков в Англии. Но не Соломон, он, в отличие от них, сразу признал в ранах волчьи укусы, только волк может нанести такой ровный разрез своими рубящими ударами клыков. А волки здесь водятся в полнолуние и вылезают из шкур оборотней. Уж об этом Соломон знал. Так что, подлечив детишек, разъяренный друид направился в Западный Йорк вершить правосудие над местным кланом оборотней, мол, совсем сбрендили, твари, детей резать?!

И познакомился с Фенриром, его местью и горем. Выслушав, от души приложил крепким словцом, да так, что Феня озверел, перекинулся в волка и попытался наказать наглеца-маггла, порвать его на кусочки. Прыгнул с ощеренной пастью и… влетел в «теплые» объятия огромного бурого медведя. Медвежий рык едва не оторвал волку уши, столько ультразвуковой мощи было в нем! Что не удивительно, кстати, генетически Соломон превратился в пещерного исполина, ибо, как известно, последние бурые медведи сгинули с лица Англии ещё в поздний неолитический (или бронзовый) период либо в раннем средневековье. Ухватив волка за шкирку, Соломон душевно растряс ему кости и выбил пыль, как из коврика, по-своему вразумляя, чтоб детей он больше — ни-ни!

Неизвестно, правда, пошел ли урок впрок, Фенриру с тех пор не приходилось нападать на детей, но будем считать, что втык от медведя он запомнил.

Альбуса Дамблдора Соломон никогда не видел лично, но историй о нем наслушался дохрена, а водя знакомство с несколькими волшебниками, видел и тлетворное влияние Дамблдора на детей. И то, что он видел, ему очень не нравилось.

Озабоченно хмурясь, Соломон складывал книги и свитки в широкую сумку из замши на длинном ремне. Как он понял из письма уважаемого Сметвика, мальчик — волшебник, и в положенное время должен будет отправиться в Хогвартс, прямо в клейкую паутину старого мерзавца. К счастью, ребёнку всего три года, а это значит, что у них ещё есть время на полноценную подготовку к встрече с пауком. Кстати…

Соломон выпрямился, глядя в потолок — а ещё есть время на то, чтобы вырастить из мальчика сильного друида, способного противостоять старому негодяю. Слишком слабенькими волшебники выпускались из школы в последние годы. И половина из них — сторонники самого Дамблдора. Да и вообще, создавалось такое впечатление, словно дед вознамерился как можно сильнее ослабить волшебников: изо всех сил подавляет их волю и магию, ставит какие-то ограничения, урезает предметы. Из рассказов учеников становилось понятно, что сам Хогвартс лежит практически в руинах, половина помещений в нем пустуют, не обслуживаются и не отапливаются.

Ещё ученики рассказывали ему, что родители не справляются с магией, так как вышли из вакуума, а сами они жестко ограничены в изучении всех самых необходимых магических искусств, особенно те, кто принадлежат к старинным родам. И таких немало: Прюэтты, Малфои, Уизли, Долгопупсы, Блэки… Вот одного такого даже пришлось спасать, инсценировать его смерть и спрятать в надежном месте, иначе мальчика просто сжили бы со свету, что старый пень, что Лорд, оба они одинаково стремились прикончить парня, откусившего слишком большой кус. А он всего-то и хотел, что выучиться нормально, разве его вина, что он случайно откроет кое-чьи темные делишки? И когда он, умирающий, протравленный насквозь, свалился к нему на руки, чудом вырвавшись из смертельной ловушки, и практически умер в его объятиях, в голову Соломона пришла неожиданная идея — спрятать мальчика из мира живых, где ему точно никакого покоя не будет. Осталось договориться с его матерью.

К счастью, леди Вальбурга оказалась умницей и с хорошим чувством юмора, весьма искусно изобразив убитую горем матушку: «прокляв» старшего сына, она выжгла его с гобелена, оставила в своей постели куклу, купленную в подпольном морге, влепила покойнице свою внешность и слиняла вместе с Регулусом в Шеффилд. Поверьте, этот город отлично прятал всех желающих. А чтобы никаких подозрений не осталось, Вальбурга зачаровала свой парадный портрет, колданув в него чарами Протея, и, в нужный момент просачиваясь в картину, могла видеть всё происходящее сквозь нарисованные глаза, как сквозь потайное зеркало, сама при том оставаясь никем не замеченной. Ну и эффект присутствия создавала, ругаясь и кроя всех матом, сама тихо помирая от хохота по свою сторону «зеркала».

В Шеффилде Вальбурга с помощью Соломона приобрела дом и сменила имя себе и сыну, прописавшись на новой жилплощади как Валентина и Регин Блэк. По-маггловски эта фамилия была широко распространена.

Покончив со сборами, Соломон окинул взглядом комнату, проверяя — не забыл ли чего? Удовлетворенно кивнув, повесил ремень сумки на плечо, подхватил с пола дорожный саквояж и покинул дом. Вышел в жаркий солнечный май и пошагал по старому, потрескавшемуся асфальту, щуря глаза от летящего тополиного пуха. Его дом стоял в конце Почтовой улицы, сплошь заросшей тополями и ивами, с глухой стороны дома начинался овраг, по краям которого густо разросся ивняк, постоянный сосед тополя. Овраг этот плавной дугой огибал дом, из-за чего казалось, что он стоит на взгорье, как на острове посреди зеленого моря, волнами которого служили вершины тополей и осин. Там, в зеленом полумраке, росло много грибов, за которыми Соломон иногда спускался, собирая их для жарки, супов и зелий.

Выйдя на более открытое пространство, Соломон нашел такси и, сев в машину, попросил водителя доставить его на железнодорожный вокзал. Трансгрессировать наш герой не любил, слишком плохо ему становилось при таком способе перемещения, и он подозревал, что плохело всем друидам, а не только ему, потому что дедушке тоже не нравилась трансгрессия.

Йоркширский Шеффилд находится не очень далеко от Лондона, поэтому, потратив на дорогу несколько часов, Соломон сошел с поезда и, снова поймав такси, приехал в Риджентс-парк, в котором Сметвик назначил встречу.

Был уже конец мая, когда Гиппократ прислал Северусу весточку о прибытии долгожданного наставника. Встреча с ним была назначена на нейтральной территории — в Риджентс-парке, так что, собрав ребёнка на прогулку, Северус не без трепета отправился на это судьбоносное рандеву, от которого столь много зависело. Прибыв на место, Северус и Гарри поздоровались с Гиппократом и стали вместе ждать Соломона, который отчего-то задерживался. Мужчины сидели на скамейке, Гарри бегал на полянке с другими детьми, весело с ними перекрикиваясь. Северус покосился на сумрачный профиль Сметвика, кашлянул и нервозно спросил:

— А как он выглядит, этот ваш Соломон?

— Не знаю… — поморщился тот. — Но Фенрир, пока описывал его, выглядел очень неуверенным в себе, что наводит на кое-какие размышления. Полагаю, он крутой волшебник, раз самый злобный оборотень при упоминании о нем смущается, заикается и краснеет.

— Очень смешно, — кисло съязвил Северус. На них упала тень — к скамейке подошел и остановился возле них среднего роста мужик в оленьей замшевой куртке, кожаных же штанах и высоких сапогах. Судя по длинным волосам, тип косил под индейца или, вернее, под траппера, если иметь в виду бороду.

— Здравствуйте, — тряхнул тот черными тонкими прядями. — Меня ждете? Кто из вас Сметвик?

— Я, — спешно вскочив, Гиппократ пожал руку незнакомца. — Вы Соломон? Как я рад познакомиться!

— Взаимно! — тепло отозвался Соломон, согревая карими очами Гиппократа, Северуса и подбежавшего Гарри. Пожав руку Северусу, Соломон сел на скамейку и сосредоточился на Гарри:

— Привет, малыш.

Протянул широкую ладонь, за которую Гарри тут же доверчиво взялся, заглядывая в доброе лицо. Заулыбался своей смешной молочной улыбкой, ответно заставив улыбаться и Соломона.

— Вот ты такой, — с удовольствием подытожил он, аккуратно беря Гарри и сажая на колени. Посмотрел на Северуса и серьезно сообщил ему: — Занятия с маленьким друидом лучше всего проводить на свежем воздухе, для этого нужен парк или безопасный лес. Есть ли нечто подобное там, где живет мальчик?

Северус задумался, вспоминая ровный, как стол, Литтл Уингинг с его редкими городскими скверами и парками, полными качелей-каруселей, и неуверенно покачал головой.

— Ну, в пределах Литтл Уингинга трудно найти что-то достаточно лесистое… Больше холмы и равнины.

— А мое Ущелье Годрика слишком известно магам, да и дом Дамблдора там стоит, — вставил Сметвик.

— Н-да-а-а, не наездимся, — озабоченно протянул Соломон. И предложил: — В Шеффилд на лето можете приехать? Он средь лесов затерян, а у самого моего дома лесистый овраг находится, самое то для занятий. А потом, когда Гарри начнет посещать школу, я могу к вам переехать на всё время его обучения. А каждые каникулы — ко мне.

Гарри с интересом слушал, о чем беседуют взрослые, рассматривал симпатичного дядю, чувствуя к нему теплую нежность. Что-то родственное, близкое было в нем, надежное и доброе. Тут Соломон снова занялся им, задав неожиданный вопрос:

— Гарри, а скажи-ка мне, чем собачка лучше видит?

— Носом! — счастливо ответил Гарри.

— Отлично, — просиял Соломон. — Давай поиграем? Ты сейчас закроешь глаза и поищешь носиком маргаритки. Тут где-то есть маргаритки, понюхай воздух, только в собачку не превращайся, так нечестно.

— Ладно, — сказал Гарри и закрыл глаза. Замер, сосредотачиваясь на собачьих ощущениях и вызывая в памяти запах маргариток. Он помнил, как они пахнут — пряно и тяжело, самые пахучие из всех цветков… Его нос, настроенный на определенную задачу, вдруг включился: в него ворвались все ближние запахи. Не открывая глаз, Гарри повел головой и услышал тихий голос Соломона:

— Расскажи нам, Гарри, какие запахи ты чуешь?

— Поезд, железная дорога, шпалы, нагретые солнцем рельсы… — начал перечислять Гарри, безмерно удивив Северуса и Сметвика, те даже головами завертели, проверяя, не перенеслись ли они случайно на вокзал? — Ещё какой-то вкус, связанный с поездами, я не знаю, как он называется, — бормотал тем временем Гарри.

— Креозот, — мягко подсказал Соломон. — Ещё, Гарри. Что ещё ты чуешь?

— Сушеные грибы? — неуверенно сообщил мальчик. И продолжил: — Трава, розы. Вон там собака какает. А вот и маргаритки, там ещё астры и флоксы. Люпины и лютики.

Северус с Гиппократом заозирались, ища клумбу с вышеупомянутыми цветами, и нашли её в двухстах ярдах от их скамейки. На ней пиками в небо вонзались синие люпины в окружении кипрея и лютиков, остальное поле клумбы довершали прочие многолетники. А поодаль, простите, гадил пёс породы сеттер. Интересно, а где же тут поездом пахнет?

— Ну прям неловко… — вздохнул Гиппократ. И спросил: — Сэр, вы на поезде приехали?

— Да, — кивнул Соломон. Северус с любопытством глянул на него. А Сметвик снова спросил:

— Как вам Гарри, сэр?

— Он чудесный! — умиленно проговорил Соломон. — Сам в детстве превращался в щенка и наслаждался миром ароматов. Правда, потом я утратил ту способность… Мной не занимались в детстве должным образом, и многие навыки были утеряны безвозвратно, дедушка, конечно, пытался помочь, но он сам был силен только с растениями, так что как травник я точно сдал экзамен. А по части зверомагии умею превращаться только в диких животных: медведя, волка и некоторые виды кошачьих.

Северус и Гиппократ напряглись, услышав, что друид действительно может лишиться части дара, а значит, он очень нужен им.

— Вы останетесь с нами, сэр? — обеспокоенно поинтересовался Сметвик. — Вы нужны Гарри. Беретесь за его обучение?

— Да, — посерьезнел Соломон. — У мальчика изумительный дар, его надо бережно и очень осторожно развивать. Конечно, я берусь за его развитие, потому что сам не имею понятия, есть ли в мире ещё друиды, кроме меня… Встречал одну девочку с похожим потенциалом, но её, увы, перехватил Дамблдор, задушил её способности. Только метаморфизм и остался у неё к настоящему времени. А ведь она через год в школу пойдет, жаль девчонку, таких возможностей лишили…

— Это вы про Нимфадору Тонкс сейчас говорите? — настороженно спросил Гиппократ.

— Да, про неё, — кивнул Соломон. — Вы знаете Дору? Её мать приводила ко мне, жаловалась, что после визитов к Дамблдору она как будто сильно устает. Я осматривал её и как врач говорю: её подвергли насильственной очистке. Чертов старик вычистил из неё всё то, что представлялось ему темным, Ван Хельсинг хре… простите, — перебил Соломон сам себя, вспомнив о ребёнке на коленях.

— Так как же с Гарри-то быть? — занервничал Северус. — Ему же письмо придет…

— Значит, надо опередить то письмо, — страстно отозвался Соломон, охваченный внезапной идеей. — Как вы смотрите на то, чтобы совместно основать свою собственную школу? И Гарри Эванс войдет в неё самым первым нашим учеником! А там и другие подтянутся-запишутся.

Двое мужчин восхищенно переглянулись, целиком и полностью соглашаясь с третьим. И как солнышко сиял маленький Гарри Эванс.