Гарри-звероморф (джен)

Учебный год начинается в сентябре и состоит из трех семестров продолжительностью приблизительно тринадцать недель каждый. Зимний семестр продолжается с сентября до середины декабря — рождественских каникул.

В середине семестра есть короткие каникулы — half-term holidays на пять-семь дней в конце октября. Весенний семестр начинается со второй недели января и кончается в марте, а летний начинается в апреле и заканчивается в начале июля. Короткие каникулы — в конце февраля и в начале июня.

Это в обычных школах Англии, в них изредка предусмотрен родительский день, когда родители забирают детей на каникулы домой в середине семестра.

В Мирабель — слава богу и ура! — всё было иначе. Альберт Ранкорн был очень хорошим отцом, и как хороший родитель, он обеспокоился состоянием любимой дочурки уже через неделю, вследствие чего попросил у директора Эмриса разрешения проведать дщерь раньше положенного и — к величайшей своей радости — получил его.

Портальная лодочка доставила к школе высокого плотного мужчину во второй половине дня в понедельник, и Соня, катившая с урока Травологии в окружении ребят и учителя, была встречена сюрпризом в лице любимого папочки. Споткнувшись колесом от удивления, она распахнула синие глаза, намертво вцепляясь в ведущие колесики, оглядела папину фигуру и, наконец поверив — он здесь! — завизжала. Переливчато и счастливо, оглушая всех вокруг.

Рванулась навстречу папиным рукам, которые подхватили её легкое тельце и крепко прижали к груди, а теплое дыхание шепнуло в ухо:

— Привет, родная, а я соскучился…

Соня ответила крепкими объятиями, старательно душа папу за шею и отводя душу тарахтением:

— Ой, пап, я тоже! Я скучала-скучала-скучала, тут вкусно кормят, но нет твоих картофельных блинчиков, без них как-то не то… У нас есть инопланетянин, он учитель, а его сын — ученик, представляешь?! Мою соседку по комнате зовут Гермиона, она такая смешная и очень хорошая, всё хочет мне чем-то помочь, но только я сама всё умею и не даю ей помогать мне, она от этого так смешно расстраивается! Такая разочарованная ходит, хи-хи… Папа, а ты надолго? Я хочу познакомить тебя с Палломаром, это такой единорог, учитель Травологии, представляешь?!

— О, его я вижу, — вставил Ранкорн в бурный поток дочкиных впечатлений. И поплыл по бурунам-накатам дальше, ибо Соня не собиралась останавливаться.

— Тут так здорово, папа, распределение знаешь какое было? Нам зверька дали погладить, а он говорил тот факультет, который видел в наших головах, меня он отправил к Химерам, пап, это крутой факультет!!! Но эскулапы тоже крутые! Там все болезни изучают и способы целительства придумывают! Папа, а можно мне там ноги сделают? Я узнавала — там могут! Только разрешение от родителей надо, пап, ну пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

— Стоп! — вклинился оглохший Альберт в нескончаемый словоразлив. — Ты о чем?

Тут, как по сигналу, Альберта и Соню окружила стайка первокурсников и загалдела на все голоса:

— Да, мистер, это правда можно!

— Эскулапы такие протезы сочиняют!

— Да! Мне чуть не захотелось такой же! Но меня вовремя просветили, что для этого придется что-то у себя отрезать!

— Тут у Финна Марша собака трехногая была, и ей новую лапу вырастили из железа, бегает теперь, как на родной!!!

— Да! А на человеке протезы не получалось опробовать! Потому что калек-волшебников раз-два и обсчитался! Мистеру Грюму предлагали новую ногу, но он отбрыкался от экспериментов, сказал, что он нам не подопытный кролик!

— Ну и дурак, ему же хуже!..

— Дядя, а Соне можно? Пусть попробует? Ка-а-ак начнет бегать!

С последним вопросом детишки принялись интенсивно дергать Ранкорна за рукава плаща, просяще заглядывая в глаза. Так захватила их чудесная возможность помочь Соне обрести ноги, что прямо не могу… Альберт невольно подумал о бесчисленной армии безногих и одноруких магглов и загрустил — им-то как раз не поможешь. Потому что Статут Секретности, мать его… Ну сделаешь ноги одному-другому, а остальные двадцать начнут выпытывать — что, как и откуда? И снова привет святой инквизиции. И даже на инопланетян ничего тут не спишешь — развяжут такую войнушку. Чего доброго, новые Хиросимы устроят, скинут ядерную бабушку на Лондон, и до свидания!

Да, прогресс уже есть, люди и маги вместе начали работать, но это пока в пределах одной страны и первого поколения, широкомасштабностью тут ещё не пахнет. Это дело очень долгое и тягомотное, и не факт, что всё человечество раскинет руки в дружественном жесте — люди всё-таки разные: кто-то хорошо к колдунам относится, а кому-то это запредельная хрень, которую надо срочно сжечь на костре. Среди магов точно такие есть, которые ни на дух магглов не переносят и готовы давить их, как тараканов. Так что увы, массового всепрощения и мирового равновесия не получится, как ни пыжься.

Да простому человеку вон лошадь говорящую покажите, думаете, он обрадуется? Нет. Он эту животину со всех сторон изучит, вдоль и поперек, проведет над ней тьму тестов и опытов, а потом, устав возиться с живой клячей, зарежет и препарирует её мозг, чтоб точно-точно понять — как эта тварь разговаривает??? И имеет ли она на то право, скотина бессловесная?.. Ибо Божий постулат допустим только один — даром речи и разумом обладает только человек, единственный и неповторимый венец творения!

Это только в Балиноре существует такое равноправие между людьми и животными. Только здесь спокойно реагируют на наличие говорящих зверушек и ровно относятся к нечеловеческим расам вроде эльфов, гномов и прочих химер-сфинксов.

Думая обо всём этом, Альберт шагал к школе, держа на руках дочь, счастливо щебечущую о чем-то своем, рядом сновали и кричали дети, искренне радуясь одному взрослому, пришедшему к своему ребёнку, а следом цокал копытами четвероногий профессор Травологии. Пустую коляску катила пунктуальная Гермиона, не отказавшись помочь в такой малости. Кстати, совсем не обидевшаяся на то, что она, оказывается, смешная, да хоть какая! Главное, соседка её замечает и даже находит смешной.

Спросив, где директор, Альберт, по-прежнему держа дочку на руках, направился на лесной луг, где Соломон проводил занятия с одним из личных учеников. Придя туда, Альберт в нерешительности остановился, не зная, как реагировать: друид что-то втолковывал тонконогому оленёнку… Тот стоял перед ним, упрямо набычившись, перетаптывался длинными ножками и моргал влажными овальными глазами. Альберт прислушался.

— Пойми, оленят не надо подбирать и приносить или приводить к нам. Если ты нашел оленёнка в лесу, не пытайся ему помочь, он вовсе не потерялся и не пострадал, он просто прячется в траве, плотно прижавшись к земле, а его мама обычно стоит неподалеку и с тревогой наблюдает, когда уйдет двуногий. А ты что делаешь, Гарри? Ты зачем их сюда притащил?

Оленёнок сердито топнул ножкой. Из травы поднялись две коричневые головки, а миг спустя встали на ноги два оленёнка, подошли к первому и вопросительно потянулись к лицу друида, мол, чего шумишь, дядь? А первый олешек вдруг превратился в мальчика, осторожно обнял малышей за тонкие шейки и серьезно сообщил Соломону:

— Вообще-то они сами за мной увязались, я их не звал. У них мама куда-то упала или попала, никак не пойму их сбивчивые мыслеобразы, у животных такой сложный язык… Так вот, они пошли за мной, потому что просят помощи от вас, тупые люди!

Последние два слова Соломон великодушно «не расслышал» и встревоженно спросил:

— А что с их мамой? И где это случилось?

Пошептавшись с оленятами и послушав их сопение, Гарри поднял голову:

— Их мама осталась где-то в районе Сырого оврага, её туда, по-моему, Старейшина загнал… Совет какой-то звериный проводят.

На это Соломон только головой покачал.

— Н-да, куда проще жить в простом коллективе и не вмешиваться во все эти зверячьи разборки… Завидую простым охотникам за простыми оленями, им так просто — пришел, пострелял, ободрал косулю на обед и ушел. Ладно, — и он кивнул на оленят. — Точно не потеряшки?

— Точно! — Гарри интенсивно закивал. — Они просто глупые ещё, ходят и пристают ко всем, чтобы кто-нибудь их маму с Совета вытащил.

— Ну а мы с тобой начинаем понимать, что оленихи могут отлучиться по делам, спрятав детей в кустиках, — раздумчиво произнес Соломон и повернулся к Альберту. — Здравствуйте, как добрались?

— Благодарю, великолепно, — отозвался Альберт, перехватывая дочь поудобнее. — Слышал я насчет ног. Не проясните?

— А чего ж нет? Проясню, — Соломон неспешно двинулся через луг. — Волшебное протезирование не один век будоражит умы волшебников. Говорят, в прошлом некто наколдовал кому-то отрубленную руку, магия, кстати, темная, недобрая, та рука стала известна в истории как Призрачная длань, якобы наделенная разумом, она душила тех, кто творил добрые дела. Может, чушь, а может, нет… С тех пор и пошло, слава Кровавой руки никому не дает покоя, а недавно, лет пятнадцать назад, создали зелье на основе крови и металла, добавили молоко единорога и, поди ж ты, получили полноценный палец, который удалось вживить в руку пострадавшему магу, вы должны его знать, это Лоуренс Смолл — Серебряный перст.

— Да, потомок Готфрида Гриффиндора, — покивал Альберт.

Соломон продолжил:

— Состав усовершенствовали, мы поняли, что для верного результата надобно добавлять кровь того, кому делается протез. Это как с группами крови в медицине, плазма не той группы может повредить пациенту, а та, которая совпадает всеми резусами, спасает жизни. Вот и всё. Протезы для Сони уже созданы, осталось лишь получить ваше согласие на операцию. Без этого никак.

— Операция?.. — настороженно спросил Альберт. Соломон посмотрел на серьезную девочку, обнимающую папу за шею, на притихших вокруг ребят и решился говорить при них.

— Придется обнажить плоть на культях, чтобы вживление протезов прошло как можно точнее, особенно слияние с костью, костным мозгом и нервными окончаниями. Разумеется, Соня будет спать и ничего не почувствует, зато когда проснется, будет уже с ногами.

Гарри подергал Соломона за бахрому на рукаве.

— А нельзя местную анестезию сделать? Мне кажется, Соня должна видеть, как ей ноги приделывают, так будет больше понимания ситуации в целом, и в мозг сигналы сразу поступят.

— Да! И никакого отторжения не будет! — авторитетно вставила Гермиона, дочь врачей.

Ну, с этим можно поспорить, почки вроде под наркозом пересаживают. Но Соломон и Альберт мудро промолчали — детки хотят как лучше, не будем их разочаровывать.

В больнице начали подготовку, и Альберт в окружении детей снова вышел на улицу. Соня висела на папе, как обезьянка на пальме, и возбужденно тарахтела, представляя тысячу вариантов того, как она с ногами ух как побежит! Папа слушал и молчал, слушали и молчали дети, подходили другие волшебники и тоже слушали. Каждый в этот день переживал свое, предвкушая момент чуда — создание ног для маленькой безногой девочки, ведь если всё получится, то… Мерлин ведает, как это всё раскрутится. Важнейшее изобретение магов, огромный скачок в колдомедицине, рождение патента, суперлекарство, которое заткнет за пояс самый лучший костерост.

* * *

— Вы же сказали, протезы уже созданы!

— Так и есть, это протезы, просто они сейчас в начальном, зачаточном состоянии, но с генетической памятью на молекулярном уровне. Говорю же, кровь добавить надо, и уже она всё доделает, почти как костерост, только с гарантией. Как вы знаете, костерост неспособен вырастить кости, которых организм не помнит, а эта, как вы выразились, хренотень, всё равно что стволовые клетки спинного мозга. Мы, представьте себе, воспользовались маггловскими достижениями медицины, пользуемся всеми передовыми технологиями. Итак, мы добавили кровь Сони, и она готова к действию. Уверяю вас, это протезы, и они пригодны к вживлению. Начинаем?

Глядя на серебряную опалесцирующую субстанцию, Альберт нехотя кивнул, уже жалея, что вообще согласился на эту дикую авантюру. Получив согласие, папашу тут же выдворили за дверь, ибо дальше дело тонкое, сугубо личное и не для слабонервных. Без графического описания, господа, подождите в приемной вместе с Альбертом, благодарим за понимание…

Приемный покой — это приемный покой, в любой стране, городе, деревне он один и тот же: место очень тревожного ожидания, страшных переживаний и щемящего ужаса, когда по лбу течет холодный пот, а перед глазами навсегда застыла картинка — маленькая девочка на высокой койке, обмотанная трубками и шлангами, её бледное личико, глубоко запавшие глаза, а к её рту подкрадывается-прикладывается жуткая маска с наркотическим газом…

Альберт не знает, сколько он просидел здесь, в светлом и тихом покое, на удобном мягком диванчике, лишь краем сознания отметил, что рядом с ним сидит жена и держит его за руку. Её тоже позвали, ведь от матери тоже нужно разрешение. Которое она дала, доверчиво следуя за мужем. Весь первый курс тоже здесь. Альберт временами поднимает голову и смотрит на детские сосредоточенные лица, некоторых он уже знает по именам: вот Гарри Эванс и его брат Дадли, сидят в окружении друзей-магглов, притихшие, глазами обращены куда-то внутрь себя.

У Альберта внезапно перехватывает дыхание от неожиданного понимания — как много друзей у его дочери! Гермиона, Ханна, Лаванда, Сьюзен… сестры Патил, Джастин, Рон, Драко, ещё кто-то… А вон там кто-то со старших курсов пристроился, сидят на низкой стене меж столбиками-опорами, которые высоко над головой переплетаются в ажурную сводчатую крышу. Тоже ждут, переживают. В груди Альберта разливается благодарное тепло, до него доходит изумительный феномен Мирабель, её волшебная сплоченность и острое, очень близкое чувство локтя. Мирабель не просто школа, она оплот дружбы и доброты.

Дверь высокая белая, инкрустирована стилизованными цветками повилики и плетьми майорана, синее на белом, простое и красивое. За ней идет операция… Теплая рука Миранды легонечко сжимает его ладонь, и Альберт вдруг верит — всё будет хорошо, всё у них получится. Потому что не может быть иначе в таком прекрасном месте, как Мирабель. Ведь она же Чудо, Волшебство.

Мирабель — это женское итальянское имя, которое состоит из двух слов: «mirabile»‚ что означает «достойная восхищения», и «bella»‚ что означает «красивая». Мирабель — это группа сортов сливы домашней, маленькая круглая слива золотистого цвета, сочная, ароматная… Мирабель — это крылатая лошадь, символ свободы и красоты. Даже есть дворец бракосочетания в прекрасном городе Зальцбурге. Дворец Мирабель был построен в 1606 году по приказу князя-архиепископа Вольфа Дитриха для своей возлюбленной Саломеи Альт. Многолика и прекрасна в своем значении Мирабель, само её звучание вселяет надежду…

Дрогнула, отворилась белая дверь, и в приемный покой вышел Северус, оглядел собравшихся и остановил взор на Альберте, широко, облегченно улыбнулся, выдохнул в ждущую тишину:

— Всё прошло прекрасно. Девочка очнулась.

Какой огромный, неподъемный камень был на душе! С грохотом он рухнул вниз, освобождая сердце, даруя невероятное облегчение. Глубоко вдохнув, Альберт шагнул к палате. Соня, маленькая, большеглазая, сидит на койке с каким-то офигевшим выражением в глазах и смотрит на новенькие ноги, как тот барашек на новые ворота… В лице её — дикое неверие, словно до конца не может осознать, что чудо свершилось. Что этому можно верить.

— Соня… — слабо шепчет Альберт, глядя на розовые живые ноги. Не те серебряные чулки, которые представлялись ему при взгляде на сверкающую жидкую субстанцию, похожую на расплавленный металл, приготовленный для отливки мельхиоровых ложек… Ноги. Розовые, настоящие. Шевельнулся пальчик, второй, двинулась вся ступня, и Соня поверила. Взвизгнула:

— Я их чувствую! Это же пятка!!! Она чешется!

Заверещав, Соня скакнула с койки на пол и, не устояв, чуть не упала, но её подхватил готовый ко всему Соломон.

— Да не спеши ты так! — крепко прижал к груди растерянную девочку.

— Что случилось? Почему я не стою?

— Привыкнуть надо, дурашка… — ласково шепчет Соломон, передавая торопыгу отцу.

Альберт так же, не веря глазам, проводит ладонью по ногам и понимает — они правда настоящие. Биопротезы вжились в плоть, срослись с нею, продолжились костями, мышцами и нервами, стали единым целым. Живыми ногами!

А вокруг гремели аплодисменты и звенели крики, все дружно обнимались, хлопали по спинам и плечам. У старшекурсников горят глаза, горят восторгом и счастьем — свершилось! Не пропали даром многолетние труды, опыты и поиски, не зря исписаны километры научных трактатов и исследований, не напрасно сварены сотни экспериментальных зелий и смешаны тысячи рецептов и составов. Все их испытания окупились, и как! Найден, наконец-то найден конечный вариант удивительного материала — биопротез! Вещество, созданное на основе слез и молока единорога, лунного цвета Рапунцели, Руты красноцветной, сплава мельхиора с мифрилом и капельки сока Лунноцвета, легендарного дерева, чьи листья исцеляют все болезни. Ну и самое главное, вся эта живительная смесь должна вариться на основе крови того, кому создаются протезы, ведь важный компонент его — кровь, именно она задает начало, прокладывает путь к молекулярной составляющей, строит каркас на базе генетической памяти. Именно кровь строит цепочки кальция и железа, задает основы будущего скелета, благодаря изумительной памяти ДНК. В общем, в очень верном направлении движется человеческая медицина, открывшая совсем недавно панацею — стволовые клетки, добытые из пуповинной крови. Для волшебников пригодилась кровь обычная.

Соня сияет на руках отца и заливается смехом, ведь многим, всем, хочется дотронуться, потрогать, коснуться хотя бы пальцем до её розовых пяток, а ей щекотно и смешно. Дрыгается, хихикает, взвизгивает, и смеются радостные друзья, счастливые за Соню.

Эззи и Накровурин далеки от всего этого столпотворения, они сейчас совсем не у дел. Молча наблюдают за волшебниками инопланетяне, безмолвно восхищаясь их свершениями, понимая, что ничего из этого они не смогут извлечь — слишком всё волшебно. На их планете не водятся единороги и не растут Рапунцели. И оттого им грустно, сказочная планета оказалась действительно сказочной, полная волшебников и чудес.

Вечером из леса вышла строгая мама-олениха, сухонько кашлянула, привлекая внимание своих несмышленышей, которые вместо того, чтобы тихо дожидаться её возвращения, куда-то ускакали без спросу. Нелепо задирая тонкие ходульки и попискивая, олешки порывисто кинулись к мамке, спеша выложить ей все новости этого удивительного дня, о том, что у них появился новый друг, мальчик, который может становиться оленёнком! И что вон там, под той елью, растет самый вкусный папоротник — орляк!

Выслушав ребячьи восторги, мама умиленно поцеловала их мокрые черные носики и легонечко подтолкнула к опушке — пора было отправляться домой.