Лестница (джен)

Вот уж не ожидала, что Шеклболта понесет ко мне навстречу радостным аллюром. Но понесло нашего высокоуважаемого министра, да еще с широко расставленными руками — чтобы я, не дай Мерлин, не миновала объятий, — прямо с четвертой ступеньки министерской лестницы. До этого он еще сохранял какую-то видимость официоза, но, видать, с кадрами стало совсем туго.

Так и обнял меня перед всеми, прямо как родной отец блудную дочь. Ну еще бы. Если покойный Дамблдор играл роль доброго дедушки, то Кингсли, судя по всему, избрал роль строгого, но понимающего отца. Ему шло.

Как оказалось, газеты уже несколько дней писали о том, что героиня войны, подруга Мальчика-который-и-так-далее, возвращается домой, и вроде бы, как стало известно из «надежных источников», по личной просьбе министра магии. Я подозревала, что «надежным источником» был сам Шеклболт, который вовремя шепнул что-то одному из своих секретарей, который в свою очередь шепнул кое-что кому-то из молодых последователей Риты Скитер. Их пестрая стайка постоянно торчала в атриуме, всегда готовая в кого-нибудь вцепиться.

От внимания репортеров я за это время отвыкла, но и раздражения от их вновь вспыхнувшего интереса у меня не наблюдалось. Я только слегка поморщилась от вспышек колдокамер и сделала предупреждающий знак рукой, когда выпуталась из объятий Шеклболта: «Без комментариев!»

Они все-таки рысцой трусили за нами по коридорам, пока министр не завел меня в свой кабинет, куда уж точно вход был разрешен только отдельно взятым избранным.

— Заскучала-таки, — удовлетворенно сказал он, оглядев меня с головы до ног.

— Где-то так, — подтвердила я. — Ностальгию никто не отменял.

Я прожила в Австрии несколько лет и до сих пор уверена в том, что сбежать на континент было одним из самых верных решений в моей жизни. Здесь ничего не напоминало о войне. Здесь на меня не таращились прохожие, не охотились журналисты. Здесь был прекрасный кофе, целая куча разных вкусностей, много работы, музыки, истории — и Максимилиан, с которым поначалу никогда не было скучно. Даже его дед оказался вполне нормальным старым магом-зельеваром, прошедшим путь от подмастерья в семейной аптеке до владельца зельдельческого концерна. Требовательным, да, как и предупреждал меня старый Слагги, но не занудным.

В Британии меня почти никто не ждал. Я так думала. И здесь не лезли в голову воспоминания о прошлом. С родителями мы в континентальную Европу никогда дальше Франции не забирались, да и я постепенно привыкала думать о себе как о сироте. Тем более, у них там, в Австралии, было все нормально. Я знала. Шеклболт по старым аврорским связям попросил кого-то присылать мне краткие отчеты. Еще когда я обживала палату в Мунго, ведущий целитель объяснил мне, что по молодости и неопытности в ментальной магии я, скорей всего, накрутила такого, что вернуть все в прежнее состояние окажется невозможно. Что ж, во всяком случае, они были живы, здоровы и ни в чем не нуждались. Меня это успокаивало. Не самый плохой вариант. Тем более, положа руку на сердце, они много чего не поняли бы в моей жизни. И то, что работа занимала чуть ли не главное место в ней — не поняли бы тоже.

А работа спорилась. Не то чтобы я была выдающимся зельеваром, но получалось. У нас с Максом получалось. Дерзили в ремесле как могли. Совместить зельеварение с трансфигурацией — запросто. Перевернуть все представления об использовании заклинаний в зельеварении — да на раз. Экспериментировать с новейшими экзотическими ингредиентами — всегда. Это был бунт чистейшей воды. Максимилиана к бунту подстрекал дед, а меня… Даже не знаю, кому и что я хотела доказать? Да просто было интересно. Котлы в нашей лаборатории взрывались десятками, но и результаты воодушевляли. Мы вообще были хорошим рабочим тандемом, даже обращались друг к другу по-простому: напарник. Не друг, не подруга, не чего-то там еще романтичного, а просто — эй, напарник, ты как думаешь?

Хотя старый Хелльмиттель уже несколько раз намекал мне, что, мол, ему хотелось бы передать дело в надежные семейные руки, вот как только Макс остепенится да обзаведется семьей, а заодно в шутку намекал, чтобы я не увлекалась венской кондитеркой, а не то на свадебное платье уйдет много ткани, сплошное разорение.

Но несмотря на надежды патриарха, я бы не сказала, что мои отношения с Максом тянули на что-то серьезное. Пункт «осесть на континенте, обзавестись семьей» в моей жизненной стратегии не стоял. И даже «стать владелицей зельеварческого концерна» в планах не было. По части чувств не так уж между нами и искрило. Думаю, будь я старше, хотя бы лет на десять, я бы, вероятно, сочла такой вариант вполне приемлемым, даже более чем. Но тогда… Новизна прошла, Макс оказался слишком прост. Несомненно, он был неплохим и даже увлеченным зельеваром, но каким-то… приземленным, что ли… Красота кипящего котла его явно не вдохновляла, а вот прибыль от нового запущенного в продажу зелья — весьма. И хотя я тоже была довольно практичной девочкой и любила свободу, которую давали галлеоны, все-таки мне подспудно хотелось чего-то большего. Был у меня своеобразный идеал, ничего не поделаешь. Да у всех у нас был.

В какие-то из выходных мы приехали в городок Клагенфюрт. Один из друзей Максимилиана, как оказалось, совсем недавно открыл небольшую частную школу для волшебников. А мы постоянно спорили до хрипоты, какая школа лучше — Хогвартс или Дурмстранг, и какая концепция образования обеспечивает оптимальную подготовку. Вот здесь-то напарник и вспомнил про Франца.

Я с удивлением и даже какой-то ностальгией смотрела на подростков в мантиях, важно разгуливающих по школе. И внимательно слушающих нас на уроке зельеварения, который мы провели по просьбе Франца.

— Там же было несколько совершенных магглов! — честно поделилась я своим наблюдением с новым знакомым.

— Конечно, — кивнул Франц. — Магглы уверены, что это все просто антураж, и мы здесь экспериментируем с формами обучения. Ну или устраиваем шоу, чтобы содрать деньги с доверчивых олухов.

— А Статут? — не унималась я.

— Мир меняется, Гермиона, — усмехнулся Франц. — Мир очень быстро меняется. В просвещенной современной Европе вряд ли кто-нибудь возьмется жечь ведьм и колдунов на кострах. Во всяком случае, выпускник моей школы будет воспринимать волшебство как милое воспоминание детства и юности, а не что-то враждебное.

— Тебя скорее посадят за мошенничество, — засмеялся Макс. — Или за неуплату налогов.

— Уйти под прикрытие Статута всегда можно, — отмахнулся Франц и снова переключился на меня. — У тебя очень хорошо получилось провести урок, Гермиона. Говоришь, учитель был хороший?

— Лучший, — я пригубила красное эльфийское под дивным названием «Эликсир Дракулы». — Действительно лучший… Хотя сволочь изрядная…

— Не существует, наверное, учителя, который для кого-нибудь из учеников не был бы полной сволочью, — философски заметил Франц.

— Не поверишь, про их профессора легенды ходят, — Макс легонько пихнул меня в бок. — При упоминании его имени взрослые маги норовят забиться под стол. Но за прекрасного напарника готов снять перед ним шляпу.

— Как встретишь — обязательно, — ухмыльнулась я. — Он меня вообще считал чуть ли не необучаемой зубрилой без полета фантазии…

— Это у тебя-то полета фантазии нет? — Франц покачал головой. — Дурак он был, ваш учитель, такую речь перед уроком толкнуть — не то что полет фантазии, тут поэтом нужно быть.

Надо ли говорить, что моя небольшая речь перед учениками школы из Клагенфюрта была повторением твоей памятной речи перед перепуганными первокурсниками в девяносто первом? Слово в слово. И пока парни спорили о том, насколько строгими надо быть с учениками, как быстро местные власти прикроют эксперимент, и на какой штраф влетит Франц, я полностью уплыла в воспоминания своих первых школьных лет. И все разговоры, и атмосфера этой кукольной школы вызвали у меня такой приступ ностальгии, что засосало под ложечкой, а горло сдавило от дикой тоски. Вернуться. Заехать в Хогвартс к старой Минерве. Пройтись по Диагону. Наконец увидеть лица друзей. Гарри мне писал все это время, не часто, но рассказывал кое-какие новости и периодически передавал приветы от всех друзей. Джинни писала спорадически, сумбурно, в основном об их с Поттером отношениях, карьере в квиддиче, в котором я как не разбиралась толком, так и продолжала не разбираться, да немного о родителях и братьях. Несколько писем написал и Рональд, очень коротеньких: мол, все живы-здоровы, семья кланяется, когда вернешься, обязательно заходи. Я отлично знала, что Молли будет даже рада меня увидеть. Это в невестки я решительно не подходила, еще меньше, чем француженка-потомственная вейла. Я подозревала, что Молли меня терпит только из опасений, как бы Гарри с какого-то перепугу не увлекся мной, все-таки столько лет бок о бок. Уж счастьем дочери Молли никогда бы не пожертвовала, так что мой разрыв с Роном и скоропалительный отъезд был всем на руку. Но когда отношения Гарри и Джинни уже подошли к счастливой финальной стадии, мое появление в доме в качестве старого друга семьи вполне вызвало бы радушный прием.

Как бы то ни было, поездка в Клагенфюрт оказала на меня воистину магическое воздействие — я заскучала по родине и с каждым днем все яснее понимала, что пора возвращаться. Выходило так, что я уже получила все, чего хотела на тот момент — новые лица, новые знакомства, опыт в ремесле. Немного поездила по континенту в приятной компании. Запатентовала с Максом несколько неплохих зелий, как-то легко и не напрягаясь написала магистерскую — и поняла, что, пожалуй, достигла своего потолка в зельеварении. Мир действительно менялся, идей было много, а жажды действия еще больше.

Внезапное послание от Шеклболта пришло как нельзя кстати. «Ты еще намерена реформировать жизнь магической Британии и подорвать все устои? — вопрошал Кингсли. — Наслышан о твоих успехах в ремесле и магическом праве».

Конкуренция на нашем поприще в центре континентальной Европы и впрямь была бешеная. Огромную часть времени занимали войны с конкурентами, да патентные тяжбы. А я, как оказалось, ужасно не любила, когда кто-то лез на мою территорию. Поэтому, было дело, в ход шло все. До Кингсли, как я полагала, дошла только информация о блестяще выигранном процессе. Обо всем остальном он не знал. По крайней мере, мне хотелось так думать.

Что ж, если возвращаться, то уж точно по приглашению самого министра магии.

— Жаль, — проворчал старый Хелльмиттель, когда я сообщила ему, что собираюсь вернуться домой и уже получила вызов. — Я уж, грешным делом, надеялся, что отдам дело в надежные руки молодой хозяйки, но… Маг предполагает, а Мерлин располагает. Свой человек в британском министерстве магии тоже кое-чего стоит…

— Макс, несомненно, еще найдет себе подходящую фройляйн, — усмехнулась я. — Я для него слишком серьезна.

— Ну не скажи, — скривился старый зельевар. — У тебя есть дерзость. Желание рисковать, несмотря на все видимое благоразумие. Хотел бы я видеть это в Максе, но… Такой же, как его отец — хороший ремесленник, но без особых крыльев.

— Один из моих учителей, — возразила я, — всегда упрекал меня в том, что во мне как раз ничего подобного нет. Никакого живого ума и риска, мол, зубрилка, книжный червь.

— С твоими-то амбициями? — покосился на меня Хельмиттель. — У старого болвана явно глаз замылился…

— Ну не такой он и старый, если честно. Когда я его видела в последний раз, ему было около сорока.

— А, значит, молодой болван! Из учеников Слагги, небось? Тем более… Эта молодежь постоянно дрожит от страха, чтобы юные студентки вдруг не разглядели в них мужчину, поэтому напускают на себя Мерлин знает что… Могу понять, иначе и с работы вылететь можно. Уверен, он тебя боялся на старших курсах.

— Кто? — ухмыльнулась я. — Профессор? Да он вообще никого не боялся… Тем более — меня.

— Уж поверь. Если встретишь — спроси. Сам признается… — старый Хельмиттель что-то сосредоточенно повспоминал, а потом добавил: — Это, наверное, этот, носатый такой, наглый? Как бишь его? Серен? Сезар? Серлуз?

— Северус, — подсказала я с ехидным смешком.

— Точно, этот… Призна-а-ается…

Я попыталась представить себе эту трудновообразимую встречу и уже открыто расхохоталась. Спросить у тебя: не боялся ли ты меня случайно на старших курсах — на это не хватило бы даже легендарной гриффиндорской храбрости. Вряд ли я когда-нибудь решилась бы на такое. Ну и то, что ты боялся: а не разглядит ли часом невыносимая всезнайка Грейнджер в профессоре зельеварения, ах, простите, преподавателе ЗОТИ, привлекательную особу противоположного пола — могло у кого угодно вызвать истерический хохот.

Я вспоминала это, сидя в кабинете Шеклболта, и поэтому совершенно непроизвольно и несвоевременно ехидно ухмылялась.

— Что? Радуешься? — ворчал Кингсли, закономерно восприняв мою ухмылку на счет своих двадцатиминутных излияний о сложности положения в стране. — Все вот живут и радуются. Все бросили старого Шеклболта на растерзание, а сами расползлись по норам, в прямом и переносном, жить в свое удовольствие. Твой знаменитый дружочек как аврорскую мантию надел — так остатки рассудка утратил. Другой как прилип к мамашиной юбке, так и не отлип.

— Ладно тебе, Кингсли, — обиделась я за Рона, — прекрасно же знаешь, что Молли очень тяжело пережила гибель Фреда. Да и Джордж тоже… Если бы не Анджелина, он бы в первый же год окочурился где-нибудь в канаве Лютного… Рон на себя такое взвалил — не позавидуешь.

— За девчонками бегать ему это не мешает…

Я ухмыльнулась еще шире. Я иногда заходила в посольство за прессой, поэтому о популярности Кинсгли знала. Вполне понятно — бывший аврор, герой сопротивления, темперамента самого южного, а уж то, что ореол власти иногда действует просто-таки вдвойне волшебно — об этом я потихоньку начинала догадываться. Поэтому заметила:

— Можно подумать... Этому даже обязанности министра магии не мешают.

— Эт-то… издержки популярности, — растерялся Шеклболт, но тут же взял себя в руки. — Лучше расскажи, как вам удалось с вашим зельем от лихорадки гриндилоу впереди конкурентов выскочить? Вы же нос к носу шли.

— Работали эффективней, — начала было я, но глянула на Шеклболта и поняла, что он знает. — Перекрыли им канал поставки сырья на полгода…

— Лихо, — кивнул он. — Больше ничем похвастать не хочешь?

— Один-один, Кингсли. Не хочу. Послушай, — с жаром заговорила я, — это было наше с Максом детище, а тут они… Причем, тебе не все донесли, уважаемый министр, они нашего уборщика подкупили, а он взял и слил им недоработанную формулу. И они хотели с этим полуфабрикатом на рынок выходить.

— Ну, тихо-тихо… сразу — донесли! — остановил меня Шеклболт. — Невыразимцы за всеми за границей наблюдают, а что они там доносят или не доносят, я сам им не очень доверяю… — он грузно уселся за стол. — Понимаешь ситуацию? Мне тут опереться вообще не на кого… Очень нужен доверенный человек. Такой гриффиндорец со слизеринской подкладкой. Не Перси Уизли же правой рукой ставить, согласись.

— Может, слизеринца с гриффиндорской изнанкой? — сказала я, вообще не подумав, случайно, но Шеклболт тут же замахал руками:

— И не напоминай! Надо быть как минимум самим Мерлином, чтобы с этим гадом работать. Да и не упросишь его. Невыразимцев и тех посылает то к мордредовой бабушке, а то и куда подальше. Просил недавно помочь разобраться с сертификацией зелий — куда там, некогда, и вообще — рутинная работа, впрягаться не хочет… Займешься?

— Чем? — оторопела я. — Уговорами?

— Нет, конечно… Ты же там в континентальном праве в области стандартизации и защиты авторства поднаторела?

— Пришлось, — хмыкнула я.

— Вот и возьми на себя департамент. Пойдешь заместителем, потом этого старого... кхм, начальника спровадим на пенсию, станешь руководителем департамента и моим заместителем. Ну, не сразу, конечно. Ну кто-нибудь должен же порядок навести? И кто, если не ты?

Нашел на чем подловить, конечно. Если в тебе семь лет культивировали чистое незамутненное гриффиндорство, то конечно… Кто, если не я. Даже разгребать авгиевые конюшни — вперед, засучив рукава. С другой стороны — стать фактически правой рукой Кингсли Шеклбота в мои годы… Тот же Перси Уизли за такую возможность съел бы Распределяющую шляпу без масла и соли. Да что там шляпу — сжевал бы ботинок Салазара, если бы тот сохранился до нашего времени.

— Да не вопрос, Кингсли, — легко согласилась я на министерскую кабалу. — Справлюсь.

— Вот это по-нашему! — сразу же воспрял духом Шеклболт и, призвав из дальнего закутка кабинета специализированный журнал, протянул мне. — Кстати, гад твои работы хвалил. Видела? Почитай на досуге.

Ознакомиться со свежим номером «Вестника зельевара» довелось лишь тогда, когда мы весело проводили «досуг» на Гриммо у Гарри и Джинни. Гарри утверждал, что никогда раньше не слышал от меня такого восторженного поросячьего визга, как в тот момент, когда я, лениво перелистывая страницы и слушая вполуха их рассказы об успехах Джинни в квиддиче, прочитала два сухих, но весьма лестных абзаца.

— Снейп! Снейп! Снейп меня похвалил! То есть, нас! — подскочила я с тем самым пресловутым визгом, размахивая журналом. — О-о-о! Это… Конец света!

— Ну надо же, — иронически заметил Гарри, заглянув в журнал. — Ну все! Беги к нему и признавайся в любви, не меньше. Заслужил!

За что тут же получил от меня журналом по лбу, как в школьные годы. Привычка.

Гарри мог иронизировать тогда сколько угодно. Но, клянусь, даже орден Мерлина не вызвал у меня столько эмоций в свое время, как это весьма скромное признание моего успеха.

Равные. Да. Именно так.