Лестница (джен)

— Две-е-енадцатая ступенька!

— Три-и-инадцатая ступенька!

На каждой руке у меня висит по черноглазому снейповскому отпрыску. Я тащу их по лестнице, они поджимают ноги и пытаются прыгать, повисая на моих руках.

Чудесное, радостное воспоминание. Нет, действительно чудесное и радостное. Тогда они были еще маленькие, а я страшно гордилась званием матери семейства.

Маркус и Катриона…

Уж теперь-то ни один человек в Магической Британии не посмеет упрекнуть меня в том, что у меня ни семьи, ни детей, ни фамильяра. У меня прекрасная семья и дети, из-за которых мой фамильяр, старый Салазар, никогда не спешил вылезать из террариума, хотя Катриона и носилась с ним как с любимым членом семьи. Вторым любимым членом семьи. И надо сказать, первым была вовсе не я. Удивительное единодушие. Иногда я, смеясь, повторяла — мол, все ясно, я была нужна только как инкубатор, а теперь должна отойти в сторону и не мешать общению. На что подросшая Катриона с невыносимо язвительным видом отвечала: «Мама, у тебя Маркус есть». Ну да, вроде бы все так — мамин сын, папина дочка… бывает.

Честно говоря, я плохая мать. Я отвратительная мать, и я это признаю. Если у меня и есть какое-то серьезное прегрешение, за которое Мерлин на том свете точно с меня спросит, то это мои отношения с детьми. Особенно с дочерью. Ты постоянно упрекаешь меня в том, что я завышаю к ней требования — и в то же время занижаю их к Маркусу. Мол, из-за этого Маркус растет чересчур самоуверенным. И что мне просто нужно признать, что Катриона — другой человек, не я.

Нет, Маркус хороший мальчик. Единственное, что меня беспокоит — его увлечения. Эти метлы… Эти гонки… И ладно бы еще квиддич, так нет же! Квиддич его почти не интересует. «Мама, ну как ты не понимаешь? — как-то пытался он втолковать мне со всем юношеским максимализмом. — Главное — полет!» Да-да-да, полет, выше, быстрее, опаснее… Вылитый ты.

В целом, в обоих от меня — разве что слегка волнистые волосы да крупноватые зубы. Так, легкими прозрачными мазками… Хотя в те редкие моменты, когда им все-таки удавалось достать и тебя, ты заявлял: «Леди! Усмирите свои невыносимые копии!» Ну какие мои копии? Ты и сам это прекрасно понимаешь, от невыносимой всезнайки там гораздо меньше, чем от невыносимого профессора.

Нет, я их люблю и дорожу обоими. Особенно если учесть то, как тяжело они мне достались.

Все друзья были просто уверены в том, что детьми мы с тобой не обзаведемся. Множество не-друзей — тоже. На самом деле, я и сама не была уверена, что мое сообщение тебя обрадует, мы никогда не обсуждали этот вопрос. Не то чтобы я не хотела детей вообще, или не хотела от тебя. Скорее наоборот. Но все вокруг так вдолбили мне, что «Снейпу дети в Хогвартсе надоели, он их точно ненавидит», что я чувствовала себя практически виноватой и совсем не радостной.

В тот вечер я забралась к тебе на колени со всеми прилагающимися нежностями, но, сообщая потрясающую новость, запиналась как первокурсница, не выучившая урок. Ты даже сразу и не понял, что я хотела сказать. Потом до тебя стало доходить.

— Подожди, — ты удивленно поднял брови. — Ты же вроде пила зелье…

— Ну пила, — потупилась я, — ни одно зелье не дает стопроцентной гарантии, кому знать, как не тебе.

Я абсолютно не хотела признаваться в тайном убеждении, будто вообще не смогу иметь детей после всех травм и треволнений. Во всяком случае, такой вопрос передо мной никогда не вставал, поэтому зелья я хоть и принимала, но кое-как. Оказалось, правы были целители, которые уверенно заявляли, что все будет нормально.

Ты какое-то время очумело смотрел на меня, а потом с облегчением сказал:

— Ну и хорошо, что не дает.

— То есть, ты не против? — не поверила я своим ушам.

— Я? Против? Великий Мерлин! С чего же я должен быть против?!

Ты, конечно, был взволнован и вроде бы даже рад. Но что-то в этой радости было не так, что-то тебя явно мучило. И ты понял, что я это заметила.

— Почему ты решила, что я буду против? — через некоторое время спросил ты.

Почему? Почему я прислушалась ко всем этим фырканьям и шепоткам, витиеватым намекам и безапелляционным суждениям вместо того, чтобы просто поговорить с тобой?

— Я не решила, — очень неуверенно произнесла я, — но как-то все вокруг…

Ты вздохнул и кивнул:

— Да, как-то все… Издержки былой популярности, как говорится… Гермиона, — ты посмотрел прямо мне в глаза, будто собирался провести сеанс легилименции, — я всегда хотел семью. Нормальную семью… Но вот, до недавнего не складывалось.

Не складывалось… О ней, той самой, мы с тобой практически не говорили. Мне не то чтобы было неприятно — к кому-кому, а к ней я никогда не ревновала. В конце концов, победитель тот, кто жив, а вокруг шныряло немало вполне живых ведьм из твоего прошлого, кому какое дело до далекой тени? Я скорее могла ревновать тебя к Нарси или устроить — тебе на радость — мимолетную сцену из-за того, что какая-нибудь наглая ведьма фривольно поздоровается с тобой при встрече, явно намекая на былую интрижку. Но Эванс… Нет. Ее тень никогда не стояла между нами. И ты был на удивление спокоен, хотя Гарри, со всей душевной грацией бегемота, несколько раз пытался выпытать у меня, насколько все ужасно в этом плане. Но что тут говорить? Это было в другой жизни. Такое впечатление, что ты отдал в той хижине не только воспоминания, но и все возможные чувства и эмоции на этот счет. Я даже подозревала, что в Мунго тебе провели психокоррекцию, пока ты приходил в себя. Гарри так и вовсе был уверен в этом. Но все оказалось гораздо прозаичней. Однажды ты распсиховался из-за того, что в прессе кто-то вспомнил эту историю. Кажется, речь шла об очередной банальной подборке — не то «Семь самых романтических историй Магической Британии», не то еще что-нибудь в таком духе.

— Да что они привязались к этому «всегда»! — кипятился ты. — По их мнению, я должен был сказать Дамблдору: «Достал ты уже, старый пень, манипулировать моим чувством вины»?! Я, конечно, был молодым неуверенным в себе идиотом, но не настолько же…

— Но ты же все время был один, — возразила я. — Столько лет... была же причина. Мог ведь найти себе ведьму? Неужели никого не присмотрел за столько лет? Слизеринки небось глазами так и стреляли.

— Не стану врать, что я тебя ждал, — пожал плечами ты. — Да ты и не поверишь. Альбус еще в первый год моего преподавания дал понять, что не дай Мерлин что со студентками заметит, даже самое невинное — и я тут же вылечу по направлению к Азкабану, без метлы и способностей к левитации. Пинком. А если вдруг среди преподавателей кто интересный появлялся — Альбус очень умело возвращал меня на грешную землю, в нужные моменты напоминая, кто из-за чего и кого погиб. А потом предвещал скорое возвращение Лорда. Как я мог себе позволить завести семью в таких условиях? Семья связала бы меня по рукам и ногам, тогда было бы что терять. Это и я сам понимал, и Альбус тоже.

— Свинья он, — проворчала я, — он тебя к смертной казни, считай, приговорил. Верховный чародей Визенгамота. За дурь двадцатилетнего мальчишки. Казнь, растянутая на семнадцать лет. Хорош…

Что и говорить, про великого Альбуса Дамблдора у меня давно сложилось отдельное мнение. Я ведь не Поттер, который — при всем понимании жуткой конструкции, в которую нас всех увязали, — все равно хранил теплые чувства к бывшему директору. Таким уж был мой друг — кто по голове погладит, к тому и привяжется, считай, навсегда. Прозябание Гарри у Дурслей наверняка было продумано и с этой стороны. Да, собственно, и непутевого Сириуса аккуратно определили в Азкабан до поры до времени, чтобы под ногами не мешался. Пешки.

Но тогда мы об этом не разговаривали, и свое мнение об Альбусе я не высказывала. Да и момент был неподходящий, чтобы обсуждать Дамблдора и его деятельность.

Само собой, я не стала тебе передавать и рассуждения за обеденным столом семьи Уизли, когда Молли в разговоре о внуках как бы невзначай обронила: «А вы и не планируете?» И пока я что-то мямлила, мне высказали, что «у Северуса был ужасный отец» (милейшая Молли); и что «паттерны поведения, знаете ли, миссис Уизли, не позавидовала бы его детям» (умница-новая невестка, жена Рона); «да бросьте, большинство мужчин мало готовы к роли отца семейства, даже я не был готов, что уж говорить о Северусе» (многоопытный Артур); «Гермиона у нас любит опасность, правда, подруга? Но дети…» (дорогой Ронни). И так далее по кругу. И только Гарри, поймав меня, расстроенную, у камина, шепнул: «Да не слушай никого… Никто не обязан любить всех детей мира. Свои — это все-таки другое. И вообще, Снейп человек ответственный».

Конечно, ответственному человеку я всего этого не рассказывала. А просто резюмировала:

— Ну вот, теперь сложилось…

Гарри оказался прав. Ты был весьма ответственным человеком, а посему даже зазвал Артура в «Дырявый котел» и обстоятельно расспросил обо всех нюансах нахождения беременной женщины в доме, исписав при этом целый блокнот. Ты выучил, что можно, а что нельзя, следил за моим рационом, в период токсикоза всегда просыпался раньше и встречал мое пробуждение стаканом зелья и кусочком чего-нибудь съедобного. Впрочем, в тот раз токсикоз я проскочила легко. Джинни, глядя на цветущую меня, постоянно шпыняла Гарри: мол, вот что значит муж — выдающийся зельевар. А Гарри отпирался, мол, нужно самой в зельях разбираться, как некоторые. Я смеялась и с урчанием поедала мясо. Много мяса. Да так, что ты, глядя на то, как я терзаю очередной ростбиф, ухмылялся с довольным видом: «Моя львица…» А все вокруг по всем приметам прочили нам мальчика и только мальчика.

Мои тревоги по поводу твоего отношения к детям прекратила, как ни странно, МакГонагалл. Я встретила ее в лавке мадам Малкин, где пыталась подобрать себе удобную мантию, подходящую к моему положению.

— Гермиона! — радушно раскрыла мне объятия Минерва. — Как же я за вас рада! Вот и хорошо, что не затягивали.

Я что-то смущенно пробормотала в ответ, какие-то благодарности, что-то о здоровье и о том, что все еще не могу представить нас с тобой в роли родителей.

— Зато я могу, — фыркнула Минерва. Я напряглась, но она, к моему удивлению, продолжила: — Про тебя, дорогая, ничего не скажу. Но Северус будет идеальным отцом, поверь, — и глядя на мое удивленное выражение лица, объяснила: — Ну я-то знаю, как он за своими змеями бегал… Пожалуй, как никто из нас. Помню, как только пришел — был для них вроде старшего брата, а потом — заправский такой отец семейства. Не зря они его все обожали, — она немного подумала, вздохнула и добавила: — Да он у тебя в принципе неплохой парень. А что я на него злюсь, так это вредная старуха во мне играет, уж не обессудь, — она вдруг засмеялась и подмигнула. — Ну тяжело же иногда признаться, что это ты сама, старая курица, где-то напортачила, а не зловредный слизеринец тебе ножку подставил. Хотя с замком все-таки мог бы что-то решить.

Я попыталась объяснить директрисе, что ты ничего не можешь решить с замком, но она, не дослушав, пожала плечами и безапелляционно заявила:

— Нет, ну я могу понять, почему в него влюбилась Гермиона Грейнджер, но почему в него втрескалось это здание — наверное, до самой смерти не пойму. Столько лет, а замок даже в его комнаты не пускает! Мне там что, музей создавать? Или очередную Тайную комнату? Пока ваши дети не распределятся на Слизерин… А куда ж еще?

— Гри… — не очень уверенно начала я, но Минерва покровительственно похлопала меня по плечу:

— К Трелони не ходи — слизеринец по двум хорошим линиям.

Легкость, с которой моя старая деканесса причислила меня к конкурирующему факультету, меня возмутила. Но удивила, не скрою. Нет, за все это время я многое о себе слышала, но чтобы МакГонагалл?..

Всю первую половину беременности я вполне наслаждалась жизнью, но затем целители стали все чаще тревожно переглядываться при каждом моем посещении Мунго и перебрасываться малопонятными терминами. Мне было слегка не по себе от всех этих многозначительных взглядов и недомолвок. В какой-то момент ты отправился со мной и взял кого-то из своих хороших знакомцев за воротник. Короче, если что-то могло пойти не так, то все не так и пошло. Увернувшись от тебя, целитель тут же наговорил много всего — и угроза выкидыша, и неправильное предлежание, и все прочие последствия не совсем приятных приключений, коих у меня до этого было в избытке. К оптимизму это все не располагало. В итоге последние месяцы я не вылезала из Мунго. Я и так не любила это заведение, а тогда возненавидела окончательно. Самое отвратительное, что целители так стремились сохранить мое здоровье и улучшить самочувствие, что им все удалось ровно наоборот, и они вогнали меня в самое упадническое настроение. Когда тебя не было рядом, мне становилось просто страшно. Перед родами они все-таки уложили меня под наблюдение, и я каждую ночь дрожала одна в больничной кровати. Гриффиндорка из меня оказалась так себе.

Ты являлся практически каждый день и все успокаивал: «ну потерпи, зато мы можем быть совершенно спокойны, что все пройдет так, как нужно». Хотя и сам, конечно, нервничал. В тот день, когда Маркус наконец-то вознамерился появиться на свет, ранним утром от тебя прилетела сова, пробившись сквозь все больничные препоны. Я до сих пор храню клочок пергамента, который она принесла.

«Сейчас пять утра, а я так и не спал, — писал ты. — Хотел заняться работой, но настроение не то. Так и сидел, думал о тебе, и о себе, и о жизни, и о дожде, и обо всем на свете…» Собственно, в этих строчках и был весь ты — не спать, сидеть и думать обо всем на свете — о жизни, смерти и звездах на новой мантии Дамблдора.

И пока я растроганно улыбалась над этим посланием, Маркус решительно заявил о себе.

Все происходило долго. Бесконечно долго… Просто бесконечно долго. Нет, действительно долго и мучительно. Меня, безусловно, предупреждали, что процесс может затянуться, но в моем случае Мерлин отсыпал по полной. Видимо, я и впрямь была не очень хорошей девочкой, да и вела себя совсем не так, как полагалось истинной гриффиндорке. Я орала, ругалась, цеплялась за руки целителей и просила или прекратить это любой ценой, или поскорее меня прикончить. Целители сыпали мудреными терминами, оправдываясь, что мне нужно рожать только естественным путем и в полном сознании, а то они, видите ли, не смогут иначе контролировать мое состояние. В ответ я материлась как последняя шлюха из Лютного и обещала проклясть их всех до седьмого колена. И тебя вместе с ними.

Мне было очень стыдно, когда мне повторили, что я тогда орала. Кажется, я кричала, что никогда больше не подпущу тебя к себе, а если ты приблизишься — страшно сказать, что я с тобой сделаю.

— Ну-ну, — пожилая ведьма-акушерка, чем-то напоминавшая Помону Спраут, улыбаясь, похлопывала меня по плечу в промежутках между схватками. — Ну-ну, не ты первая, не ты последняя… Подпустишь своего пожирателя опять, как миленькая. Иначе род людской бы прекратился.

А один из целителей даже сделал мне замечание:

— Грейнджер, имей совесть, ты даже больничных эльфов распугала.

Я взвыла что есть сил:

— Я — Сне-е-ейп! Прокляну!..

Похоже, вся больница слышала, как я подтверждала свой статус замужней леди.

Что было дальше, мне рассказала Джинни. Когда они прибыли всей дружной командой поддержки (одному Мерлину известно, зачем), ты чуть не разнес приемный покой и обругал Минерву — они с Поппи очень невовремя приволокли в Мунго каких-то оболтусов с четвертого курса, обожравшихся очередной дрянью из лавки Уизли. Минерва не нашла ничего лучше, как попытаться тебя успокоить, глубокомысленно произнеся:

— Первые роды всегда тяжелые, Северус…

— У кошек, Минерва! — орал ты на нее, воинственно размахивая палочкой. — У кошек! А не у моей жены!

На что, по словам Джинни, Минерва царственно выпрямилась во весь рост и гордо промолвила в ответ:

— У львиц, Северус!

В общем, мы оба были хороши. В Мунго еще долго будут помнить тот переполох, который мы устроили, каждый по-своему.

Что я чувствовала, когда Маркус наконец появился на свет? Боль, усталость и вселенское умиротворение. Как после отлично выполненной работы. А еще удивление, что это захлебывающееся криком существо — наш с тобой сын.

— Ну посмотри, какой красавец, — умиленно сказала та же акушерка, положив сына мне на грудь. Маркус явно не был красавцем в тот момент, но я согласилась с неменьшим умилением. На следующий день я бы уже разорвала любого, кто сказал бы, что наш сын — не идеальное дитя. Хотя, конечно, бедняге в процессе досталось не меньше, чем его несчастной матери.

Ты сунулся к нам в палату, очень гордый и смущенный одновременно, долго разглядывал личико сына, а когда Маркус открыл глаза, растерянно произнес:

— У него глаза голубые…

И я поняла, что ты никогда не видел таких маленьких детей. Ну, разве что Драко, но по Драко особенности новорожденных младенцев понять было очень трудно.

— Они потемнеют, Северус, — улыбаясь, заверила я тебя. — И уж точно не будут ни голубыми, ни серыми, ни зелеными.

— Если только у меня или у тебя в роду не было светлоглазых, — заметил ты и целомудренно поцеловал меня в лоб, за что получил тычок под ребра и едкое замечание:

— Северус, я же не умерла.

Во избежание неприятностей меня отпустили домой сразу же, учитывая то, какой скандал ты устроил на тему «у меня есть кое-какие познания в медицине, если вы забыли, олухи». А целитель, которого я обещала проклясть, напутственно выразил надежду, что больше он меня тут не увидит, «по крайне мере в ближайшие годы».

Наивный. Акушерка была права. Невзирая на все трудности молодых родителей… О чем я только думала? Одному Мерлину ведомо. Но я вообще все пустила на самотек и еще и очень удивилась, когда вдруг ощутила приступ тошноты. От «наверное, съела что-нибудь не то» до «нет, только не это» прошло несколько дней, и я поняла, что это именно оно.

Молли Уизли, ударяясь в воспоминания, всегда говорила нам, легкомысленным девицам, что не бывает двух одинаковых беременностей. О, уж она-то точно знала. В этот раз было все по-другому. Эта мелкая чертовка внутри вымотала меня так, как ее брат и не думал. Предпочтения в еде? Ха! Да я вообще не могла есть! Меня мутило от всего подряд, от запахов, от вида еды, от одной мысли, что неплохо бы что-нибудь съесть. Целители снова хватались за головы. Зелья? Чтобы они подействовали, их нужно было хотя бы выпить. Заклинания? Помогало. На определенное время. Дело дошло до того, что, поглядев на меня, даже Молли осторожно произнесла:

— Гермиона, детка… Вообще-то, у вас уже есть ребенок. Я слышала, целители говорят, что это опасно… такое состояние, как у тебя… От тебя уже одна тень осталась. Может, вам и не надо?

— М-м-м… — глубокомысленно ответила я, зажимая рот рукой, потому что мимо продефилировала Джинни, благоухая каким-то дорогим парфюмом, презентованным Флер.

Собственно, об опасности я знала и без Молли. Целители не миндальничали.

— Патология, — мнение было на редкость единодушным, — того и гляди плод замрет, Гермиона… Или ты не выдержишь.

— Но ведь в первый раз ничего подобного не было, — пыталась защищаться я.

— У тебя, дорогуша, все что угодно может быть.

Ты слушал эти разговоры и мрачнел с каждым днем. Пока в один прекрасный день не повторил слова Молли Уизли, добавив:

— Знаешь, тебя-то я точно не хочу потерять.

В какой-то момент я дрогнула и уже хотела сказать, чтобы ты отвез меня в Мунго, но тут в защиту еще нерожденной чертовки взыграло мое гриффиндорское чувство противоречия.

— Чего удумали! — прошипела я. — Этот ребенок родится, Снейп! Потому что я так решила. Выдержу.

Ты не возразил. К тому моменту ты уже прекрасно знал, что когда я называю тебя по фамилии, возражать опасно, я уже приняла решение и не сверну с выбранного пути. Кстати, в твоем случае обычно кодовым словом было «Леди!». Угрожающее «леди» от тебя означало, что мы точно поссоримся, если я буду гнуть свою линию, и лучше еще немного подумать.

В этот раз ты промолчал. А через день отвел меня в маггловскую клинику, к каким-то своим знакомым. Там меня положили под капельницы, где я с небольшими перерывами смирно пролежала чуть ли не до конца эпопеи. Нет, конечно, ближе к концу попустило, и я уже смогла хоть что-то есть. Хотелось странного. Мармайта или заливного угря. А больше всего — апельсинов. Без апельсинов я не находила себе места. Одна из самых забавных историй нашей семьи тоже связана с ними. Однажды ты вернулся с очередного приема в гильдии весьма навеселе, и чтобы не разбудить меня, уютно устроился на кухне — где и умудрился с похмелья сожрать, наверное, целое ведерко апельсинов. Ты до сих пор утверждаешь, что когда тебя утром обнаружили рядом с горой корок, ты услышал двойной возглас: «Снейп! Ты слопал мои апельсины!» И я вполне верю, потому что мисс Снейп, видимо, получившая психологическую травму еще в утробе матери, не может никуда отойти от этих цитрусовых, пока они не исчезнут при ее активном содействии.

Говорят, что память обо всех неприятных ощущениях при родах исчезает без всякого думосброса. Что-то в этом есть, и все-таки назначенного срока я побаивалась. Как оказалось, напрасно. В этот раз все прошло быстро и сравнительно легко. Ну, если не считать того, что это существо вдруг раздумало рождаться, когда воды уже отошли. Один Мерлин ведает, что ей не понравилось, но с целителями ей было не тягаться. Большинство людей рождаются ночью, а наша красотка появилась ровно в полдень. В отличие от брата, Катриона и впрямь родилась красоткой — абсолютно правильные черты миниатюрного личика, даже с черными волосиками на идеально круглой головке. И очень, очень недовольным выражением лица. Судя по всему, от большого мира она оказалась не в восторге.

— Мерлин великий, — сказал ты, увидев дочь. — Это же надо — моя недовольная снейповская физиономия в миниатюре.

Что и говорить, чья она дочь, было видно издалека, несмотря на аккуратный маленькиий носик.

Мы никогда не претендовали на лавры семьи Уизли. Двое, мальчик и девочка — это идеально, настолько идеально, что когда моя политическая карьера вышла на финишную прямую к креслу министра, дети стали одним из самых ярких моих активов. Пресса тоже постаралась, расписав все перенесенные мною тревоги и мучения. Теперь-то уж точно никто бы не посмел сказать обо мне ни единого кривого слова, иначе его бы тут же заклевали все ведьмы магической Британии.

Честно говоря, я всерьез думала, что все мои злоключения — результат какого-то проклятия. Но сколько в Мунго ни проверяли — ничего подобного не обнаружили. И только несколько лет спустя, когда мы с уже подросшими детьми отдыхали на континенте, я разговорилась с пожилой балканской ведьмой на базарчике с сувенирами и услышала иную версию событий.

— Женщины почему-то вину за неприятности всегда берут на себя, — глубокомысленно произнесла старуха. — Может, это мужика твоего кто проклял, не думала?

Учитывая то, как моему «мужику» не везло с личной жизнью, проклясть его мог кто угодно и когда угодно. Что интересно, мне как-то действительно это в голову не приходило. Мучилась-то я… Это соображение я и высказала.

— Вот потому что это ты — потому и получилось, — кивнула ведьма, — с другой вообще ничего бы не вышло. Ты упрямая.

Эта дурацкая болтовня никак не шла из головы. Ты никогда не говорил о своих родственниках со стороны матери, хотя, насколько всем было известно, еще на пятом курсе наивно подписывался «Принцем-полукровкой». Тем более для меня стало удивлением, когда на мой осторожный вопрос про магическую родню ты довольно резко ответил:

— Подохли.

— Все?

— Все, — кивнул ты. — Я последний. Да и то только потому, что я Снейп.

— Проклятие? — понимающим тоном направила я разговор в нужное русло, но ты пожал плечами:

— Понятия не имею… Когда я на шестом курсе пересекся с последними представителями семейства — старина Тобиас показался ангелом небесным. Я и решил, что если чего и добьюсь в жизни, то добьюсь как Снейп. Бывает. Том, знаешь ли, тоже не сильно флагом Гонтов размахивал. Я хоть себе псевдоним не придумывал…

Как бы там ни было с семейными проклятиями — дети росли, и мы были счастливы, несмотря на периодическое: «Потерпи, дорогая/дорогой, в одиннадцать лет мы их сплавим в школу на радость какому-нибудь декану». В случае с Маркусом я никогда не сомневалась в том, какому декану достанется это счастье. Слизерин и точка. Слишком яркий, слишком амбициозный, слишком целеустремленный, слишком изворотливый. Любимец всего факультета, и не только. Я действительно горжусь нашим сыном и не могу понять твоих претензий. Помню, ты ужасно кричал на него на третьем курсе — мол, ты не допустишь, чтобы в твоей семье вырос какой-то Малфой. Вроде бы наш сын вздумал прикрываться родителями в какой-то непонятной истории. И на мое возражение, что наш мальчик — удобная мишень для недоброжелателей, да к тому же чересчур способный, ты иронично задрал бровь:

— Леди! Вы сейчас ведете себя в точности как Нарцисса. Она всегда была уверена в исключительности Драко.

Но что я могу поделать? Я действительно уверена, что у нашего мальчика большое будущее.

Что касается Катрионы… Возможно, ей бы подошел Гриффиндор. Все-таки смелость у этой юной негодяйки есть, особенно дерзить родной матери. Уж точно не Рейвенкло. Понятия не имею, как ей удалось уломать старый кусок фетра, чтобы ее отправили на один факультет с братом. Позднее ты все же выведал (точнее, Катриона сообщила тебе по большому секрету), что наша красотка пригрозила Шляпе пробраться в кабинет директора и изрезать ее перочинным ножиком в клочья. Или швырнуть в камин. Ума не приложу, от кого у нее это? И ладно Шляпа, но на уме у нашей дочери одни финтифлюшки. Какие-то невнятные подруги, которые не читают ничего, кроме «Ведьмополитена». И верный друг, тихий ботаник, который ходит за ней хвостиком и, кажется, влюблен в нее с распределения, и которым она помыкает как заправская принцесса. Мне кажется, что ее не интересует ничего, помимо зельеварения, магических существ и тряпок. Эти мантии! То в разы короче, чем следовало, то узкие в облипку, то на три размера шире… Эти постоянные невероятные прически. И этот постоянный флирт.

— Катриона, ты ведешь себя как какая-то Лаванда Браун! — как-то высказалась я, застукав дочь флиртующей со всеми отпрысками Поттеров и Уизли сразу. В пылу негодования я даже не подумала, что она может не знать, кто такая Лаванда. На этот счет можно было не волноваться. Она знала!

— Это та девица, которая увела у тебя дядю Рональда? — хлопнула ресницами нахалка. — Она, наверное, была очень доброй девушкой. Иначе ты бы не вышла замуж за папу.

Видит Мерлин, я с трудом сдержалась. И то лишь потому, что услышала твое тихое хихиканье из-за книги.

— Давай не будем объяснять ей, что наша с тобой счастливая жизнь — не заслуга бедной Лаванды, — ухмыляясь, сказал мне ты, когда эта негодница уже смылась. — Ей рано знать все перипетии. Тем более, недавно в лаборатории она мне четко сказала, что по окончанию Хогвартса выйдет замуж за Дика и никого больше искать не будет.

— За этого ботана? — опешила я. — Да она его ни в грош не ставит. И вообще, ей рано думать о таком… После школы выскочить замуж и замуровать себя на кухне и в детской…

— Во-первых, Дик не такой уж ботан, а во-вторых, может, семья — как раз ее призвание, — рассудительно заметил ты. — Ты разве не видишь, что она отчаянно пытается вырваться из тени своей блестящей матери? Поэтому она будет делать все не так, как ты, Гермиона. Они — не мы.

Возможно, ты прав. Может, я и впрямь что-то пропускаю в жизни наших детей и не вижу их так хорошо, как ты. Все-таки с тех пор, как я заняла пост министра магии, меня трудно назвать образцовой матерью. Слишком много забот, и никакими воскресными семейными днями это не исправить. И все-таки, мне тяжело не видеть в Маркусе молодого Снейпа, которого мне лично знать не довелось. Хоть ты и отрицаешь, что был в его годы самоуверенным болваном. Вряд ли мне кто-нибудь расскажет правду, а в твоих воспоминаниях я рыться не буду никогда. Хватило одного раза. Увольте.

Но, если уж откровенно… Стать копией Северуса Снейпа, наверное, не удалось бы никому, при всем желании. Недаром для моего друга Гарри ты, пожалуй, до сих пор одна из самых больших загадок.

Помнится, когда дети были еще малы, мы пошли всей толпой в зоопарк — мы, Гарри, Джинни, их отпрыски, увязался даже Рон со своей старшей. Гарри вспомнил о знаменитой истории с удавом, и Катриона cкомандовала идти к змеям. Я знала, чего тебе стоило даже подойти близко к террариуму. Из рептилий ты терпел одного старину Салазара и, по необходимости, его преемников, и то… я была в курсе, что поначалу ты постоянно тихо повторял мантру «это не змея… спокойно, Северус, это же не змея…» Поэтому, глядя на твое побледневшее и вытянувшееся лицо, я уже открыла рот, чтобы приструнить дочь, но… Тебя не зря считали самым смелым человеком в Магической Британии.

— Конечно, солнце мое, — улыбнулся ты. — Конечно, мы сейчас туда пойдем, — и с этим подхватил Катриону на руки и повел всю толпу любоваться на гадов. За все посещение террариума у тебя не дрогнул ни единый мускул, ты развлекал народ и уморительно шипел, доказывая детворе, что это и есть самый настоящий парселтанг, а не те обрывки, которые еще периодически всплывают в голове у «дяди Гарри». «Дядя Гарри» чересчур громко смеялся, а потом изобразил у тебя за спиной смесь удивления и восхищения одновременно.

Правда, долго это выражение на лице моего друга не задержалось.

После зоопарка мы все очутились в заведении Фортескью, и Гарри для пущего веселья начал рассказывать, как Дадли Дурсль растрепал всем своим сослуживцам, что у него кузен — «настоящий волшебник»! И чуть ли не слезно просил Гарри продемонстрировать свое умение. Как ни странно, Гарри не отказал. Мой друг всегда ценил семейные связи, какими бы они ни были, да и с младшим Дурслем, который к тому времени отучился и успел пошататься по миру, поддерживал вполне нормальные отношения.

— Пришлось разрешение в Отделе Тайн брать! — рассказывал Гарри. — По семейным обстоятельствам, так сказать. Кузен, мол, жениться надумал и просит чего-нибудь эдакого, праздничного. Я так, конечно, по мелочи, из раздела первого курса — левиосу, спичку в иголку превратил, ну и патронуса показал для зрелищности… Так они, представьте, решили, что я фокусник-самоучка. Дадли-то им сказал, что я в полиции служу. Ну не дурак? И один субъект этак снисходительно потом меня по плечу похлопал, мол, ты парень молодец, но надо практиковаться, вот он в детстве видел шоу Дэвида Копперфильда, вот это да-а-а, профессионализм высшей марки.

Пока мы весело смеялись, ты сидел с иронической ухмылочкой, а потом небрежно процедил:

— Вы учтите, Гарри, если вдруг надумаете народ на ярмарках развлекать, что такая лицензия, как у Копперфильда, стоит больших денег. Но для балагана, думаю, в Департаменте регуляции магической развлекательной индустрии с вас много не возьмут.

Гарри, конечно, хмыкнул и промолчал, видимо, списав все на стресс, который ты получил от лицезрения пресмыкающихся. Честно говоря, слышать о балагане от человека, который на спор наводил сомнительные чары на Биг-Бен, было странно. Но несколькими днями позже Гарри все-таки меня спросил:

— Слушай, подруга только честно, а ты вообще уверена, что хорошо знаешь своего мужа? Думаешь, досконально изучила?

— В каком смысле?

— Ну, — Гарри пожал плечами, — иногда мне кажется, что я знаю десять разных Снейпов. И вот бывает интересно — какой из них настоящий? Ты знаешь?

Спроси Гарри об этом раньше, он, пожалуй, поставил бы меня в тупик. Но к тому моменту я уже знала.