Традиции волшебного гостеприимства, или Гость из забытого прошлого (джен)

В один из вечеров Мальсибер обнаруживается, что дверь его комнаты не заперта — и, разумеется, немедленно выходит. Такое порой случается, и он каждый раз с удовольствием пользуется невнимательностью своего тюремщика — которого, впрочем, даже в шутку и даже сам для себя так не называет. Побродив по дому и нигде того не найдя, Ойген останавливается у открытого спуска в подвал. Подвалы он не любит, а этот и вовсе навевает на него тоску — и всё же, подумав, он спускается по лестнице и кричит:

— Блэ-э-эк!

В ответ раздаётся не слишком отчётливое, но весьма экспрессивное ругательство, указывая верное направление, и Ойген идёт на голос. Блэк обнаруживается у полок с бутылками — он сидит на каком-то ящике и очень мрачно глядит на пришедшего.

— Ты что тут делаешь? — спрашивает Мальсибер.

— Я должен перед тобой отчитываться? — Сириус пытается говорить язвительно, но выходит у него устало и раздражённо.

— Да нет… просто странно, — мирно говорит Ойген. — Так что ты тут сидишь в одиночестве и темноте?

— Мне кажется, я выразился доступно, — Блэк будто бы заставляет себя разозлиться. — Я не хочу с тобой разговаривать, просто убирайся отсюда! Стоило тебя запереть, — говорит он с непонятно кому адресованным укором.

— Стоило, — соглашается Мальсибер. — Но поздно. Это винный погреб? — с любопытством интересуется он.

— Не заметно? — Губы Сириуса кривятся в неприятной усмешке.

— Что ты злишься? — мирно спрашивает его собеседник. — Можно мне тоже какого-нибудь вина?

— Да бери, — пожимает плечами Сириус. — Любое. Ты же гость.

— А где какое? Тут есть система?

— Есть, наверное… Увы, в то время, когда я здесь часто бывал, содержимое меня волновало меньше укромных мест, где можно спрятаться, а когда уже мог оценить, то прятаться здесь уже не хотелось, да и возможности не было.

— Я посмотрю?

— Да пожалуйста, — он, кажется, удивляется, и смотрит с некоторым интересом, как тот рассматривает этикетки, сдувая время от времени пыль, от чего периодически чихает, потом вскрикивает радостно и берёт одну из бутылок.

— Это роскошное совершенно вино… можно?

— Сказал же — бери… с пробкой справишься, или открыть тебе? — спрашивает он, слегка оживляясь.

— Да, пожалуйста, — Ойген протягивает ему бутылку, а потом, получив её уже открытой обратно, нюхает и прикрывает глаза от удовольствия. — Божественно… Еще бы бокал!

— Зачем? — очень удивляется Блэк. — Мы не на приёме и даже не за столом — пей так.

— Из горла?!

— Ну, или иди на кухню и поищи там. Да, правда, — будто бы вспоминает он, — проваливай-ка ты на кухню!

— Я не хочу снова сидеть один, — признаётся тот, придвигая себе ящик и тоже усаживаясь на него. — Я вообще не люблю одиночество… можно, я просто с тобой посижу? Молча?

— Сиди, — пожимает плечами тот.

Некоторое время они молчат — Ойген время от времени делает глоток или два, и каждый раз улыбается. Наконец, Блэк не выдерживает и говорит:

— Дай хоть попробовать… ты пьёшь это с таким видом, словно это не вино, а мордредов эфорийный эликсир или амортенция.

— Я не уверен, что в своём нынешнем положении хотел бы выпить её, да и за нос тебя пока не дёргаю — смеётся Мальсибер, протягивая ему бутылку. Блэк фыркает вдруг, потом не удерживается — и тоже смеётся. Пробует вино, говорит удивлённо: — Белое?

— Я не люблю красное… вернее, не очень люблю, если есть выбор — предпочитаю белое. А это очень хорошее, одно из моих любимых.

— Весьма достойное, да, — кивает Сириус, разглядывая этикетку. — Там есть ещё?

— Есть… там целая полка — может быть, даже и не одна. Принести тебе?

— Неси, — говорит Блэк удивлённо — тот вскакивает, приносит вино, отдаёт ему, ёжится, трёт себя ладонями по плечам:

— Бр-р! Как тут холодно всё-таки…

— Разве же это холодно… — возражает Блэк, но согревающие чары на Мальсибера накладывает.

— Спасибо! — искренне говорит тот. — Так почему ты сидишь тут один?

— Да вот, не отвыкну никак, хотя двери здесь без решеток и запираются изнутри. Ну и с кем мне еще сидеть? С тобой?

— Ну хотя бы… раз уж больше никого нет. И пить в одиночку вредно.

— Я не пью… не пил. В данный момент, — он расслабленно откидывается на стену, рядом с которой сидит и, скрестив на груди руки, снова опускает голову, вскинутую было при появлении Ойгена.

— А что же ты делал? В винном погребе.

— Размышлял.

— Что бы такое выпить?

Блэк снова смеётся:

— Ты всегда такой? Или нарочно мне на нервы действуешь?

— Всегда, — утешает его Мальсибер. — А ты?

— Что я?

— Всегда такой?

— Нет, — Блэк наставляет на него палочку. — Иногда я действительно невыносим! — он дует на него горячим воздухом — Ойген подставляет под струю руки и улыбается:

— Спасибо… жаль, мне нечем ответить. Было бы весело. Вот, помню…

Он рассказывает какую-то нелепую школьную историю — Блэк смеётся, вернее, они вместе смеются, потом ещё одну, и ещё… Они смеются и пьют, наверное, полночи — покуда у Ойгена не заканчиваются то ли силы, то ли истории.

— Ну всё, — говорит он. — Пора спать. Пойдём наверх! Проводи меня… я один… упаду! И свалюсь… с твоей лестницы!

— Ну вставай! — говорит Блэк, делая это с некоторым трудом, но довольно уверенно. Мальсибер хохочет и, пошатываясь, пытается встать. У него все же выходит, но весьма и весьма сомнительно: его заносит куда-то вбок, он ударяется о стену и сползает по ней, продолжая смеяться. Его опьянение — в отличие от блэковского — весёлое и озорное, настолько, что даже Блэк забывает о сжигающей его изнутри тоске и смеётся почти так же весело.

— Зачем ты меня... напоил? Так… совсем? — спрашивает, слегка заплетаясь, Мальсибер, оставляя свои попытки подняться и устраиваясь у стены.

— Мы выпили всё… всего ничего, — Блэк с размаху падает рядом с ним. — Ты пить не умеешь!

— Не умею! — активно соглашается Ойген. — Мне и не надо! Мне и так весело!

— Всегда?

— Почти! Когда нет повода ргу… грустить… тьфу! — он мотает головой, но от этого становится только хуже: та кружится ещё сильнее. — Мы с тобой сдохнем завтра… а у меня даже палочки нету…

— Зачем тебе? Возьми… с собой, — он машет в сторону полок с бутылками. — Или, — он вдруг смеётся, — можно спать здесь.

— Здесь холодно! — возмущается Ойген. — Я и не хочу снова блеть… болеть… тьфу! — его ужасно раздражает заплетающийся язык, но поделать с этим он ничего не может.

— Вылечим! — обещает Блэк — и, подумав, призывает ещё одну бутылку и говорит удивлённо: — А с тобой весело пить!

— А с тобой страшно! Пойдём наверх… ну холодно же!

— Вставай тогда! — сам Сириус встаёт вполне успешно, только за стену немного держится — а вот у Ойгена ничего не выходит, едва он поднимается на ноги, его снова ведёт, Блэк пытается его поддержать, и в итоге они уже вдвоём валятся на пол, хохоча.

— Я не могу! Видишь, что ты со мной сделал? — Мальсибер прекращает всякие попытки подняться и демонстративно разваливается на полу. — А так здорово голова кружится… почти как на метле… когда вниз головой, — он вдруг икает и со смущённым смехом прикрывает рот. — Вот! Видишь? Мне уже холодно! Я тут умру у тебя!

И в этот момент следует вызов — метка сперва нагревается и зудит, но уже буквально через пару секунд темнеет, и к зуду начинает примешиваться боль.

— Вот он-то меня сейчас и протрезвит, — ещё веселится Ойген, уже предвидя, впрочем, грядущую боль.

И та не заставляет себя долго ждать. На сей раз Волдеморт, очевидно, намерен приложить все усилия, чтобы измучить и сломить своего слугу — призвать его так, чтоб отказаться было уже невозможно. И его настойчивое и категоричное приглашение не было бы столь бесцеремонно проигнорировано, если бы не мрачный блэковский дом и запрет аппарации в его стенах — хотя в какой-то момент Мальсибер даже пытается. У него, разумеется, ничего не выходит — но он всё равно пробует, просто потому, что от боли уже плохо соображает. Он бьётся, крича, на полу — Блэк, протрезвевший, конечно, от всего этого, придерживает его голову и правую руку, которой тот пытается расцарапать себе левое предплечье до крови. Тут ничего больше не сделать — разве что можно ещё и ругаться, что Блэк и делает, от души. Пытка никак не кончается — длится и длится, и Сириус вспоминает ойгеновское «он освободится — и вспомнит о своём добром слуге». Вот, похоже, и вспомнил…

Когда всё, наконец, заканчивается, Ойген может только лежать и скулить, тихо плача и не в силах пошевелиться. Сириус тоже измотан — зато совершенно трезв — и какое-то время просто сидит рядом с ним, даже не замечая, что голова Мальсибера так и лежит на его ладони. Наконец он приходит в себя в достаточной степени для того, чтобы начать действовать — и соображать.

— Ты живой? — спрашивает он — вопрос лишён смысла, ибо ответ очевиден, да не за тем задан…

— Не знаю, — осипло отзывается Ойген. — Больно ужасно…

— До сих пор?

— Угу… не так, конечно, но всё равно…

— Дай посмотрю, — Сириус тянется и вытаскивает его прижатую к груди левую руку. Там всё то же: синяк, отёк… худые пальцы сейчас мелко дрожат…

— Да Бастет с ней… голова ужасно болит. Сделай что-нибудь, — шепчет он умоляюще.

— Что я могу сделать? — с раздражением и непонятной злостью спрашивает Блэк. — Я не целитель. Я даже выйти за зельем тебе не могу!

— Не знаю, — тихо вздыхает Ойген и повторяет жалобно: — Сделай что-нибудь… позови Северуса, он сможет…

— Он вообще не знает, что ты тут! — взвивается Сириус, не забывая, впрочем, говорить вполголоса — он сам прекрасно знает, что такое головная боль. — И не надо!

— Он знает.

— Ты что, видел его? Говорил с ним?! Когда?! — срывается он на настоящий крик.

— Не кричи, — просит Ойген.

— Я тебя вообще больше из комнаты не выпущу, — сердито говорит Блэк. — Какого Мордреда…

— Не кричи! — со слезами повторяет Мальсибер, хотя тот вовсе уже не кричит, просто говорит с обычной громкостью. — Голова болит… очень…

— Я тебе запретил выходить, когда здесь есть кто-нибудь!

— Позови его… ну пожалуйста!

— Я не могу! — досадливо восклицает Блэк — и спохватывается. — Не могу я его позвать, — повторяет он вполголоса. — Как, по твоему, я должен в Хогвартс попасть, если я даже камином воспользоваться не имею возможности? И почему ты мне ничего не сказал? Ты понимаешь, что ты наделал?

— Что? — шёпотом спрашивает тот. Сейчас он лежит на полу с закрытыми глазами — левая рука вытянута, предплечье сильно опухло и большую его часть покрывает свежий кровоподтёк.

А действительно, что? Блэк просто не в состоянии подобрать достойный ответ, вся эта ситуация ему не то что не нравится — она его раздражает и заставляет волну мрачного бешенства подниматься в груди. Ни одного разумного аргумента он придумать не может, ибо что тут сказать? Что Снейп его выдаст? Это смешно… Что тот сам Снейпа выдаст, если когда-нибудь встретиться с Лордом? Это ещё смешнее…

— Ничего, — рычит он сквозь зубы, потом встаёт… и уходит.

А Ойген остаётся лежать и негромко стонать от разрывающей его голову боли.