Край непуганых идиотов (джен)

Вот вы, молодёжь, чуть что сразу норовите кулаками махать. Всё бы вам воевать да боезапас тратить. Того не понимаете, что решить проблему можно и словом. Я вам так скажу: оружие — последнее дело, когда совсем-совсем слов не осталось. Не верите? Ишь ты, всё им доказывай. Ну, ладно.

Попался как-то брат нашего Волка… ну да, у Волка брат есть по прозвищу Пёс, а что тут такого? В Зону, бывает, и чуть ли не целыми семьями приходили, но чаще, наоборот — от семьи бегут, хе-хе. Так вот, попал как-то Пёс в лапы засранцев с АТП. А ведь говорил ему Волк, поучал на правах старшего.

— Не лезь, — говорит, — убьёт. Нос не дорос в одиночку шляться, хоть и по Кордону.

Да разве ж вы когда старших слушаете? Вот он и попался. Было их пятеро и сразу не пришибли только потому, что не хотелось по залитым кровью карманам шарить. Обшманали Пса, снарягу немудрящую отобрали, куртку да ботинки сняли и стволы наставили. Парень стоит, ни жив, ни мёртв, с жизнью прощается. И бывает, в такие моменты фигня всякая в голову лезет, прям спасу нет. Пёс и говорит как бы про себя, под нос:

— Да-а, стою тут, прямо как Шухов у Саркофага.

Старшой бандитский ствол опустил и спрашивает:

— Это какой же Шухер, из питерских?

— Не Шухер, — Пёс отвечает, — а Шухов. Неужто не слышал?

Бандиты топчутся, как деревенщина на Красной площади, переглядываются да плечами пожимают. А Пёс презрительно так:

— Ну, вы, — говорит, — и бакланы. Шухова не знаете.

Старшой ему в зубы дал, подельники его по почкам парня чуть попинали и говорят потом:

— Пошли к нам. Всё про этого Шухера расскажешь, а когда мы бакланами быть перестанем, убьём тебя медленно и мучительно. Ха-ха!

Ну, и ладно, и пошёл Пёс с ним. А чего ж, раз ведут. Я уж говорил давеча: главное — живу быть, а остальное придумать можно.

Повели, значит, Пса к Восточному тоннелю. Там недалече у бандитов лёжка была оборудована, аккурат у тропы, что удобно. Связали Пса, усадили на ящик. Старшой рядом с собой обрез кладёт и гаденько ухмыляется.

— Рассказывай, — говорит, — всё без утайки. Отвечаю, не умрёшь, пока я про Шухера всё не узнаю.

Пёс и рассказал. А рассказчик он, надо признать, был знатный, несмотря на молодость и глупость свою. Начнёт речь толкать — заслушаешься. Бандиты и заслушались все до единого. Один даже носом хлюпал от избытка чувств. Но истории, как и всему в нашей жизни, конец пришёл. Старшой встаёт и ствол подымает, а Пёс не будь дураком и говорит:

— Да, про Шухова история, конечно, печальная, но и вполовину не такая печальная, как про Семецкого.

Старшой оружие сразу убрал и на место своё поспешно сел.

— Рассказывай, — говорит, — про Семецкого, что за фраер, чем знаменит. Зуб даю, не умрёшь, пока не расскажешь.

А бандиты шумят в ответ радостно, уж больно по сердцу истории Пса пришлись. Скучно им там, поди, в лёжке-то. Украл, выпил, в подвал от Выброса. Украл, выпил, в подвал. Одно и то же, ни девок, ни телевизора. А тут такой сказочник объявился. Ну, ладно.

Пёс как про Семецкого рассказал, такой шум-гам поднялся. Каждый из бандитов кричит и мечтает — что бы он попросил у Монолита, да так, чтоб каменюка его не напарила. Пёс слушает, усмехается. Старшой перестал кричать и — лап-лап — обрез опять нащупывает. Пёс опять за своё:

— Семецкий, — говорит, — что. Обычный, зарвавшийся интриган. История его, конечно, удивительна, но не так, как история Журналиста.

Тут бандиты смотрят — ночь наступила. Старшой и говорит:

— Завтра расскажешь про Журналиста этого, а сейчас спать пора. Век воли не видать, а не умрёшь, пока про него расскажешь.

Сказано — сделано. Наступает утро, и Пёс обещанную историю Журналиста бандитам рассказывает. Всё, как сам слышал, так и поведал, даже приукрасил слегка, что звучало внушительнее. Но и эта история закончилась, а старшой снова к обрезу тянется.

Псу эти бандиты надоели хуже травы чихотной, и легенд Зоны не так уж и много, чтоб про них бесконечно рассказывать. Тут смотрит Пёс — движется в их сторону сталкер какой-то. Грамотно движется, с опаскою, от бандитов хоронится. Морду из-за дерева высунул осторожно и знак Псу делает, чтоб тот мучителей своих отвлекал. Пёс ободрился, сразу понял, что Волк человека ему послал на выручку, не бросил брата глупого, несмышлёного. И ну, давай с новой силой бандитам заливать.

— Журналист, — говорит, — конечно, отчебучил, но не так, как я давеча.

Старшой ствол убрал и снова слушать приготовился.

— Ты, — говорит, — не такой интересный с виду, но рассказывай. Вот те крест на пузо, а не умрёшь, пока не расскажешь.

Пёс глазами бандитам за спины косит, а сам, как ни в чём ни бывало, рассказывает:

— Пошёл я, — говорит, — по Кордону пошляться. Очень я одиночество уважаю и личное пространство, а брат мой старший совсем заботой задушил. Иду я, весь такой неблагодарный, с братом заботливым поругавшись, думы печальные думаю, а тут как из-под земли бандиты выскочили и меня на гоп-стоп приняли.

Старшой лыбится радостно, подельники его тоже довольные хекают, а Пёс свою историю продолжает и одним глазом всё за спины им косится.

— Хотели меня бандиты жизни лишить, да вовремя я вспомнил про бабу одну восточного роду-племени. Они там все хитрозадые, но баба эта особенно.

Бандиты аж загорелись — про баб-то слушать милое дело, что на зоне, что в Зоне.

— Что за баба, — кричат, — рассказывай! Красивая? Всё, шо надо, при ней?

— А то ж, — Пёс усмехается и снова бандитам за спины мыргает. — Известно, красивая. Убить её хотел правитель ихний, а она ему сказки рассказывать повадилась. Болтала без умолку тысячу ночей, а на тысяча первую мозг ему вынесла окончательно.

— И чё? — Старшой спрашивает.

А Пёс как заорёт:

— И всё, нах!

А дальше шум-гам, стрельба и сталкер тот, наёмником оказавшийся, всех бандитов враз положил.

Стало быть, словом в известной степени жизнь свою отговорить можно. Молчание, может, и золото, но вовремя сказанное, умело использованное слово — бриллианту подобно. Учитесь говорить, ребятушки, а то вы всё только болтать мастера.