Беллатрикс (джен)

— И настанет царство истины?

не понимая, что с ним происходит.

Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»

В выходной молодняк повалил в Хогсмид. Мама дорогая, а в клетку со львами можно вместо этого? Целый день среди радостных идиотов, я ж не выдержу. Пришла в голову противно благородная мысль остаться с Поттером. Чуть не накликала на себя общество Уизлика, хорошо, что его братья с собой утащили. Гарри смотрел на меня как на икону. Если посмеет в меня влюбиться, я не знаю, что я с ним сделаю. Еле отвязалась. Достал. Хотя ведь нам еще сегодня сидеть у камина и разговаривать про дневник Тома Риддла, а то в другие дни никак не соберусь.

В библиотеке тихо и пахнет старыми книгами, как у дяди Ориона в кабинете. Нашла Бодлера, парижское издание. Наверняка предок мой сюда притащил, он единственный был директор с нормальным вкусом. Постепенно успокоилась, нашла еще Вийона, даже озорные мысли в голову полезли. Надо что-нибудь такое отмочить, легкомысленное. То ли Смертный Знак в окошко запустить, то ли Поттера плохому научить.

Когда вернулась к гриффиндорской гостиной, увидела, что легкомысленные мысли сегодня не только у меня. Перед портретом толстой бабы стоял мой дорогой братец и совершал акт вандализма. Наверно, пытался взломать дверь. Кто ж так взламывает? А еще хулиганом был.

— Сириус, ты зачем портрет испортил, дурик?

— Привет, Белка. Говори пароль, я крестника повидать хочу.

— Тихо ты! Хоменум Ревелио! Не мог ко мне Кричера прислать? Вечно эта твоя самодеятельность. Сюда целая толпа идет.

Бежали мы как угорелые. Сириус всю дорогу смеялся. Надо признать, память у него прекрасная, помнит такие закоулки, что я и не знала, наверно. Выпрыгнули из окна в обнимку, потому что он без палочки.

— Сириус, пообещай мне, что больше не будешь идиотничать и являться сюда, не предупредив меня, и я тебе его приведу. Только надо место найти потише, и потом ему Обливейт – согласен?

Сириус наверняка насчет Обливейта хотел поспорить, но вдруг побледнел и посмотрел куда-то за меня. Значит, битым неймется. Утро перестает быть томным.

— Беги, я прикрою!

От моей первой Авады в дементора Сириуса немного передернуло, но он довольно внятно объяснил, что под Дракучей Ивой – подземный ход и надо долбануть по дуплу. Я побежала за ним спиной, выкрикивая в дементоров всю боевую магию и хороший набор неженской лексики. У меня, как у палача со стажем, словарь богатый. Сириус несколько раз крикнул, чтобы я вызывала Патронуса – счас. Я эту падаль на корню изведу. Их, конечно, было слишком много в этот раз, чтобы всех перебить, так что пришлось прыгать в нору, оставив часть работы несделаной и запечатав заклятьями вход.

Даже в темноте увидела, какими огромными глазами смотрит на меня Сириус – он наверняка во всю свою жизнь столько непрощенки не видел, сколько в эти две минуты. Да еще от сестры в обличьи четырнадцатилетней девочки. Как бы какая Светлая дурь в нем не взбрыкнула.

— Сириус, тебя не шокирует, что я матерюсь?

Улыбнулся, встряхнул головой. Долго смотрел на меня, потом поежился – проникнуть сюда они не могут, но наверняка все еще толпятся вокруг ивы, от этого холодно. И вдруг меня обнял.

— Сестренка, я по тебе скучал.

Салазар, неужели получилось? Неужели я теперь для него сестренка, а уже потом темный маг и убийца? Видно, жизнь и Светлого может переделать лучше Темного. Много обо мне так даже соратники в войну думали. По пальцам пересчитать.

— Я тоже по тебе скучала, брат. Куда нора-то ведет – в Страну Чудес?

— Ну почти. Будет тебе и выпить, и пирожок.

Сириус, оказывается, устроил в Визжащей хижине филиал Башки борова – так же грязно, но вкусно и много выпивки. Спорили с ним, можно ли мне выпить, я шутки ради настаивала на боевой порции огневиски. Он немного хмурился, наверно, никак мое выступление забыть не мог. Сошлись на вине. Кричер притащил мне кофе с круассанами. В общем, получилось замечательное утро, пока Сириус не пустился в разговоры.

— Знаешь, я вернул Гермионе память, — признался он мне с опаской.

Я хмыкнула. Дело поправимое. Интересно, правда, посмотреть, каково ей в моей шкуре.

— Всю, — добавил Сириус.

— Сириус, ты знаешь, что ты ненормальный?

— Мне самому жаль, что я это сделал. Она плакала несколько часов.

— А ты думал? Наградил девочку-подростка воспоминаниями об Азкабане, о судьбе Лонгботтомов, о всех ужасах войны. Темный Лорд вон практиковал на грязнокровках Круциатус – и быстрее, и гуманнее.

— Зачем ты, Белла... Я хотел прощения попросить.

— У грязнокровочки? Лучше сразу Обливейтом. И давай побыстрей. А то повесится, и буду я всю жизнь с ее лохмами.

— Белла, ну почему ты всегда злишься? Хроническая форма подросткового протеста? Зачем тебе нужно, чтобы тебя все боялись? И разве ты еще не выяснила на себе, что магия не зависит от крови?

— Сириус, мне нужно, чтобы ко мне не приставали с дурацкими разговорами. В крови ты все равно ничего не понимаешь. Кровь важнее магической силы, логики и нашего мнения. Вот ты, например, мой двоюродный брат, какой ты дурак ни есть. С чистой кровью то же самое. Ты ведь чувствуешь ее? Не ври мне!

— Я чувствую. Постой, что значит «важнее магической силы»? Разве не в этом была ваша идея? Не в силе?

— Сириус, твою мать! Две дюжины отчаянных против всего магического мира – это похоже на компанию выбирающих сторону силы? Или ты думаешь, что наши чистокровки каждое утро вызывали на дуэль полукровку Дамблдора, а он прятался? А ведь все были отважные и сильные люди, ты должен помнить. Вот когда Том погиб, оказалось, что у всех дети малые. Хотя если бы его так сильно не боялись, это выяснилось бы раньше. Я-то была готова, если ребенок, отдать его Вальбурге и идти на смерть, а Люциус нет.

Сириус смотрел на меня, как на мантикору, превратившуюся в белого лебедя. Я не виновата, что он сел в двадцать один год, а в Азкабане было не до размышлений об обществе и жизни в целом. Но некоторую досаду на себя, что так его окатила, все-таки почувствовала. С молодыми надо осторожнее. Я же теперь в семье старшая, мне за всех отвечать, даже за малфоевского слюнтяя. И как бы еще не за одного вечно лохматого паренька, который мне уже до смерти надоел. Хорошо хоть он не кровный. Сириус, дурила патлатый – вот не объяснили ему родители, что в крестные нужно идти не по дружбе, а по расчету. Не дал он родителям шанса его до конца вырастить.

— Прости меня, Белла, — Сириус заглянул мне в глаза, как ребенок. – Я был дураком. И совсем тебя не понимал. Хотя я все равно с тобой не согласен, ты это учти.

Я фыркнула и засмеялась.

— А леденящий душу хохот у тебя в этом теле выходит? – тут же спросил Сириус. – Чтобы все поняли, что на горизонте появился серьезный кровожадный маньяк, как в газетах описывают.

Потом мы допивали кофе, ели виноград и гоняли Кричера за добавкой. А когда он наконец принес целую миску, Сириус начал в меня виноградом кидаться. Не научила его тетя Вальбурга, как благороднейшие и древнейшие Блэки ведут себя за столом. Противный мальчишка. То-то была туристам радость, когда они наши крики в хижине услышали. А то ходят сюда привидения слушать, а хижина почти всегда молчит.

Пожалуй, раз уж времяворот есть, принесу ему палочку.

— Что я могу сделать для вас, молодая леди? – Олливандер по-прежнему галантен, хотя и еще сильнее сгорбился.

— Как нетрудно догадаться, мне нужна палочка, — я достала из-под левой руки свою и с усмешкой на него взглянула. Черт, она не моя, а то бы сразу узнал. Но все-таки: резкий характер, вздернутый подбородок, палочка в боевом креплении. Значит, я воевала. Но медальками не бряцаю. Ну же, догадывайся, старый черт.

— Если не ошибаюсь, Гермиона Грейнджер? – спросил старик, смотря на палочку. Сейчас он у меня взглянет на мир шире.

Олливандер побледнел и схватился за стеллаж с палочками. Давай мне тут без инфарктов, это даже не в четверть силы.

— Я понятно представилась?

— Беллатрикс, — прошептал Олливандер белыми губами.

— Покончим с официальной частью. Мне нужна палочка для Сириуса. Вы помните его палочку? Кстати, моя мне тоже понадобится.

— Что вы сделали с Гермионой, Белла?

Черт тебя задери, мое полное имя больше одного раза выговорить не можешь? Что еще за фамильярность на краю могилы?

— Олливандер, вы что, глупеете? Или считаете, что я всю жизнь хочу провести в теле грязнокровки? Имейте в виду, я не расположена к беседам.

— А ее палочка вас хорошо слушается? – с интересом спросил Олливандер.

Все-таки он немного сумасшедший. Интересуется только палочками. С каждым готов говорить о своей работе, даже под прицелом. С такими людьми всегда интересно.

— Я ее обезоружила. Вернее, вытащила ее палочку, — ответила я с непонятной откровенностью. Олливандер удивленно кивнул и задумался снова. – Олливандер, начинайте работать. Я останусь с вами. Мешать и запугивать не буду.

Олливандер посмотрел на меня поверх очков, словно ему показалась странной мысль о том, что его можно запугать, и пустился в длинные разговоры о том, что палочка выбирает хозяина, а потом меняется вместе с ним, и когда хозяин меняется, но утрачивает палочку… кхе, кхе… ведь по этим причинам человек тоже может измениться… извините, Белла… довольно трудно гарантировать полное соответствие. В общем, я так поняла, что нужна примерка.

— Тогда делайте мою первую. Сириуса я приведу потом. И учтите – если вы хотите нас сдать аврорам, ваша смерть будет неизбежной и мучительной.

Олливандер снова посмотрел на меня поверх очков, как будто мысль о передаче беглых Пожирателей властям была для него несусветной дичью, и начал совать мне палочки, попутно расспрашивая меня про ритуал обмена телами и мои ощущения.

— Не сдерживайте себя, — порекомендовал Олливандер, когда от взмаха одной из палочек в его лавке задрожали стекла.

— Вы понимаете, кому вы это говорите?

— Я ставлю ваше воспитание выше вашей пресловутой жестокости.

«Пресловутой жестокости»! Он вообще чего-нибудь в жизни боится, этот юродивый?

Олливандер уселся за работу. Действительно, запугать его во время работы вряд ли было возможно. Он работал с интересом и радостью, полностью забыв обо мне, словно растворившись в своем мире заклятий и древесины. Наблюдать за ним было очень приятно – счастливый человек довольно редкое зрелище, особенно для тех, кто провел половину жизни на войне и в тюрьме.

— Олливандер! – окликнула я его через час. – Вы хоть представляете себе, сколько людей убьет эта палочка?

Олливандер оторвался от работы и посмотрел на меня с той же улыбкой, словно я была частью его очередного шедевра. В этом он был до обидного прав. Никогда бы не подумала, что мой вид сам по себе может вызывать у кого-нибудь радость.

— Моя жена умерла двадцать лет назад, — сообщил Олливандер, не переставая улыбаться. Похоже, смерти он тоже не боялся, и не только своей. – С тех пор я немного отвык разговаривать за работой, хотя по-прежнему ценю эту возможность. Не обращайте внимания на то, что я прервался – я на вас не сержусь.

Этот человек сведет меня с ума. Улыбаться держащей его под прицелом Беллатрикс Лестранж и уверять, что не сердится… Невероятный человек. Завидую.

— Вы верите в Бога, Белла?

— Довольно странный вопрос Пожирателю Смерти, не находите?

— Отнюдь. Я бы не сказал, что доля верующих по обе стороны фронта была сильно различной. Это мало связано почему-то. Впрочем, я рад, что вопрос вам кажется странным.

— Это называется сарказм, Олливандер.

— И тем не менее, тем не менее. Господь упорно дает людям жизнь и лучшие возможности распорядиться своими талантами, хотя мы почти всегда употребляем все это во вред. Я же не претендую ни на Божественную мудрость, ни на Божественное предвидение, и не имею права судить вас заранее.

— Вероятно, вы ожидаете от меня признательности?

— За что? Возможно, завтра я сделаю палочку, которая убьет вас.

Олливандер посмотрел на меня с грустью, и мне даже показалось, что он будет сожалеть о том, что сделал убившую меня палочку.

— Вы обидитесь, если я допущу хотя бы маленькую возможность того, что ваша новая палочка никого не убьет? – спросил он, снова усаживаясь за работу. Я промолчала. Чудак. Но, кроме Сириуса, единственный человек, которого я хотела бы увидеть еще раз.

Олливандер просидел над своей работой еще час, так же увлеченно и радостно создавая мою палочку. Наконец он подошел ко мне со своей странной улыбкой, и сделанная им палочка неожиданно удобно легла в мою руку. Когда я взмахнула ей, я поняла его радость. В первый раз после Азкабана, а то и дольше, я почувствовала себя целой.

Олливандер с удовлетворением следил за улыбкой на моем лице, и мне даже не захотелось его чем-нибудь огорошить.

— Вы, может быть, не поверите, но я в первый раз делаю палочку для человека в чужом теле, — пробормотал Олливандер, внезапно застеснявшись. – Метемпсихоз, правда, очень удачный… Я уверен, что эта палочка подойдет вам, когда вы полностью станете собой… Вы знали, что у палочки, которая у вас сейчас, та же сердцевина? … Сердце дракона … То, что не меняется, даже когда вам кажется, что ваше сердце изменилось сотни раз… Не сердитесь на нее, Белла, прошу вас.