Resonare Mortis. Отголосок Смерти (джен)

Этой ночью я не смыкаю глаз. Даже если бы я хотела уснуть, вряд ли бы у меня это получилось. Так что я тихо сижу, прислонившись с стене лаза, а голова моего бывшего профессора лежит у меня на коленях. Мне о многом хочется расспросить Северуса, но, как он и сказал, стоит научиться задавать только те вопросы, на которые я готова услышать ответ. На самом деле все эти размышления — просто попытка отвлечься от того горя и ужаса, что заполнили мое сердце, а также отгородиться от чувства вины из-за того, что я не сделала, что могла бы. Мне никогда не вымолить прощения у Северуса Снейпа.

Тонкие лунные лучи просачиваются вовнутрь сквозь щели в стенах и причудливыми тенями ложатся на лицо профессора Снейпа. Его щека и шея испачканы кровью. Где-то она уже запеклась, но по большей части свежая. Несмотря на это, он выглядит спокойным, даже довольным. Возможно, положение его очень незавидно, но он не сдается и продолжает свою бесконечную войну со змеиным ядом. Войну, которой ему никогда не выиграть, только он того не ведает. Хотелось бы и мне этого не знать. Невольно я протягиваю руку и вытираю красное пятно с его лица, чувствуя кончиками пальцев колкую щетину и влажную кровь. И даже после всего того, что я пережила здесь, реальность ощущений потрясает меня. В этот момент Снейп открывает глаза и несколько раз моргает, чтобы привыкнуть к темноте. Ему удалось проспать несколько часов.

Снейп медленно пытается сесть прямее, и румянец постепенно заливает мои щеки. Он хмурится, и мне становится жутко неудобно от того, что я побеспокоила его в ситуации, когда ему и так достаётся мало покоя.

— Я не хотела вас будить, — заикаясь, произношу я и не знаю, что мне делать: отодвинуться в сторону или кинуться помогать.

Он молча пожимает плечами и достает еще один пузырек снадобья из нагрудного кармана. Выпив все до дна, он возвращает пробку на место и аккуратно ставит склянку между нами на каменный пол. Мы оба думаем об одном и том же: осталось только три флакончика, а лучше ему не становится.

Профессор медленно трогает рукав, обмотанный вокруг шеи, а я заламываю руки, замечая, что его дыхание становится хриплым и прерывистым, а движения затрудненными. Даже если он и пытается это скрыть, сразу становится понятно, что это простое действие причиняет ему сильную боль.

Я пододвигаюсь ближе и слегка дотрагиваюсь до грязной белой материи, обтягивающей его плечо.

— Скажите, что сделать? Как помочь?

Профессор Снейп закрывает рукой лицо. Я вижу, что ему стыдно и что это чувство быстро сменяется раздражением. Получать от кого-либо участие ему сложнее, чем я думала.

— Мисс Грейнджер, вы не нанимались мне в сиделки. Я...

Я отвожу его руку от лица и беру в свою.

— Возможно, я смогла бы вам помочь, если бы вы только сказали, что сделать, — произношу я и жду ответа. Я замечаю, как его рука потяжелела в моей. А может быть, это мне так просто показалось, потому что я испытываю вину от необходимости лгать.

— Надо проверить, как заживает рана, — отвечает он, обессиленно прислонив голову к стене позади него.

Я встаю на колени и закатываю рукава свитера, надеясь, что пот и пыль скроют моё волнение.

— Я могу это сделать.

Снейп кладет руку на сломанные ребра, и все его тело напрягается. Я с некоторым раздражением смотрю, как он размышляет над моим предложением. Но вскоре ему становится понятно, что каждое движение причиняет слишком много боли, и одному не справиться. С его лица исчезает упрямое выражение. Видимо, Северус Снейп — такой человек, которому необыкновенно важно сохранять достоинство даже в самых отчаянных ситуациях, и поэтому ему трудно проявлять слабость. От этого он испытывает не меньше душевных страданий, чем от физической боли. Я не могу найти слов и не знаю, как объяснить, что даже если он примет помощь, то его человеческое достоинство не понесет ущерба.

— Профессор?

Черные глаза смотрят на меня, а потом изучают пол.

— Видимо, у меня нет выбора, — говорит он ровным голосом.

— Если я вам сделаю больно, скажите немедленно, хорошо? — я подношу руки к шее, но не решаюсь притронуться. Конечно, он в этом никогда не признается, но мне становится легче от того, что я сказала это вслух. Вытащив шнурок из капюшона свитера, я использую его для того, чтобы завязать волосы профессора в хвост, чтобы те не попали в рану. И когда я заправляю выпавшую прядку за ухо, Снейп кидает на меня мрачный взгляд.

— Это всего на несколько минут, честное слово, — заверяю его я и принимаюсь развязывать узел на рукаве. Он довольно хорошо обмотан вокруг шеи, и это уменьшает кровотечение, но все же ткань слишком плотная, и поэтому результат оставляет желать лучшего. В некоторых местах материя промокла насквозь, а где-то совсем сухая, и от этого мне тяжело размотать эту импровизированную повязку. Бинт, даже сотворенный из чего-то другого, был бы куда лучше. В этот момент я неожиданно осознаю, что не видела волшебной палочки Снейпа.

— Но почему вы не воспользовались магией для создания перевязочного материала? — спрашиваю я прежде, чем успеваю остановиться, и на какую-то долю секунды мне кажется, что я опять зашла лишком далеко.

— У меня нет волшебной палочки, — с сожалением отвечает он, словно знает, что все его беды именно из-за ее отсутствия. — Когда змея напала на меня, палочку выбило из рук.

Мне наконец-то удается развязать узел, и я аккуратно начинаю разматывать рукав.

— И вы не смогли найти ее? — не подумав, спрашиваю я. «Конечно же он не смог ее найти, идиотка. Иначе сейчас, скорее всего, был бы жив», — мысленно говорю я себе, отчаянно пытаясь придумать, как выкрутиться из глупого положения. Но Снейп опережает меня с ответом:

— Мне не пришло в голову поискать ее, — говорит он, слабо махнув в сторону шеи.

Я сглатываю, стараясь не думать о том, что он чувствовал, когда пришел в себя, истекающий кровью. Вместо этого я сосредотачиваюсь на рукаве. У профессора Снейпа перехватывает дыхание, когда я отнимаю материю вместе с запекшейся кровью от жуткой раны.

— Профессор, я... — дальше я не в силах продолжать. Рассеченная плоть выглядит ужасно, из глубокого пореза сочится кровь, кожа по краям потемнела, вероятно, из-за яда и гематом, и под свежими рубцами я вижу разорванные ткани. У меня возникает чувство, словно я смотрю магловский фильм ужасов, но только знаю, что сейчас обошлось без грима и спецэффектов. Я прикрываю лицо руками и не знаю, что лучше: отвернуться или упасть в обморок. Кое-как совладав с собой, я отвожу глаза. Я не думала, что дела обстоят так плохо.

— Ну? — спрашивает Снейп, и сквозящая в его голосе тревога выводит меня из ступора. Я зажмуриваюсь и тру глаза в надежде отогнать красное марево. И только когда под веками начинает жечь, я решаюсь вновь посмотреть на Снейпа.

— Не очень хорошо, — выдавливаю я и чувствую, как по щекам катятся слезы, крупными каплями ударяясь о землю. Я вижу, как профессор дотрагивается до одной из них, размазывая ее по полу.

По лицу профессора видно, что он упал духом, и я не знаю, смогу ли выдержать весь этот ужас до конца. Сейчас он уже наверняка понимает, что живым ему не выбраться. Я больше не могу смотреть на его шею и прижимаю рукав сюртука к ране. Я начинаю заново обматывать материю, но профессор жестом останавливает меня.

— У вас есть волшебная палочка? — спрашивает он, и от его слов у меня внутри все скручивается в узел, но я продолжаю лгать:

— Нет.

Я не могу сказать правду, ведь она ему не поможет. Ничто не изменит судьбу — ни рукав, который я прижимаю к ране, ни склянки с зельем. Даже волшебство тут бессильно. Моя палочка так и остается спрятанной за резинку носка, а я продолжаю молчать, когда вижу, что последний проблеск надежды исчезает из его глаз. Я боялась, что он попытается узнать, куда она делась, но он ничего не говорит, и от этого становится только хуже. После всего увиденного я больше не боюсь крови. Если я не могу сказать правду, если я не могу никак помочь, то могу отбросить глупое смущение в сторону и немного поухаживать за ним.

Самое чистое из всего, что надето на мне, это носки. Я быстро снимаю один из них, предварительно стащив ботинок. Конечно, это несколько необычно, но ничего лучше не приходит в голову. К тому же, носок черного цвета, и от этого становится легче — на нем ничего не будет видно. Я осторожно вытираю лицо и шею профессора. Благодаря нескольким ручейкам воды, что струятся по стенам, мне удается смыть слой запекшейся крови. Во время всей этой процедуры я не перестаю извиняться, а он — сжимать руки в кулаки. Ну вот, с этим покончено.

Даже после того, как я стерла кровь, рана выглядит чудовищно, и я не знаю, что делать.

— Боюсь, я ничем не могу вам помочь, — произношу я и промокаю влажным носком его потрескавшиеся губы. Кажется, что от моих манипуляций ему делается лучше, но ненадолго.

Снейп смотрит прямо перед собой, словно не слыша моих слов.

— Я же сказал, вы не обязаны со мной нянчиться, — произносит он и замолкает. Я вижу, что его подбородок еле заметно дрожит, и новая волна вины накрывает меня с головой. — Только время... поможет мне.

«Время, которое медленно, но верно ускользает сквозь пальцы», — вертится у меня в голове, но я ничего не говорю. Я беру рукав, который когда-то был частью сшитого на заказ сюртука, и обматываю его вокруг шеи. Это проще, чем снимать повязку, но, наверно, и эти манипуляции причиняют достаточно боли, ибо я вижу, как дважды Снейп сжимает руку в кулак и впивается зубами в костяшки пальцев.

Закончив, я вытираю руки о джинсы и подаюсь назад. В голове крутятся разные мысли. Я не знаю, как выразить словами то, что мне нужно рассказать профессору Снейпу. Я не знаю, что сделать, чтобы убедить его в моей правоте и в конечном итоге помочь ему обрести покой. Хватит ли у меня душевных сил для того, чтобы поведать ему правду и смотреть, как она уничтожит его?

Я наблюдаю за тем, как профессор Снейп из последних сил сопротивляется темноте, что зовет его к себе, как сирена. Это кажется мне ужасно несправедливым! Осторожно вытащив еще один пузырек с зельем, он, поморщившись, выпивает содержимое. Я стараюсь не думать о том, что произойдет, когда и от двух последних склянок ничего не останется. Я никак не могу осознать неизбежность его смерти. Я знаю, что судьба его уже предрешена, но от мысли, что придется наблюдать за тем, как его душа покидает этот мир, мне делается дурно.

Северус Снейп пожертвовал своей жизнью ради фальшивого кумира и старика, бросившего его одного справляться с ужасами войны. А после того, как все немного успокоилось после битвы, мы, выжившие, отблагодарили его забвением. Мы допустили, чтобы он стал жертвой этого кошмара. Я не виновата в его смерти, не я его использовала, не я натравила на него змею. Но все же я виновата. В том, что не вспомнила о нем. И это, пусть и косвенно, предопределило его судьбу. Как же я могу просить у него прощение? Более того, как я могу думать, что заслуживаю его, если именно я была последней, кто видел профессора живым? В горле застревает комок, и я задыхаюсь. Нет, я никогда не осмелюсь попросить у него прощения.

Я смотрю, как Снейп закрывает глаза, и мое сердце болезненно сжимается. Если бы я не наблюдала за ним так внимательно, то, скорее всего, пропустила бы тот момент, когда в уголке его глаза показалась слеза, такая крошечная, что и слезой-то ее трудно назвать. Несколько мгновений капелька влаги цепляется за длинные ресницы, а потом скатывается по носу и повисает на самом его кончике. Снейп тут же смахивает ее прочь. Мне безумно хочется обнять его и как-то утешить, но я сдерживаюсь. Самое благородное, что я сейчас могу сделать — это притвориться, что ничего не видела.

— Вам страшно? — спрашиваю я и прежде, чем успеваю договорить, жалею, что сказала это вслух. Почему-то у меня в голове вопрос звучал более достойно. По его лицу видно, что он пытается понять, серьёзна ли я.

Северус молчит и смотрит в сторону. Может быть, он размышляет над ответом или решает для себя, стоит ли делится со мной своими мыслями. По выражению его лица мне трудно понять, о чем он думает.

— Разве это имеет какое-то значение? — наконец произносит он. — Так или иначе, я поприветствую старуху с косой.

Я смотрю на него и боюсь, что сейчас расскажу все начистоту. Северус далеко не дурак, и, возможно, он не до конца понимает важность сказанных им слов, но все же он признает вполне реальную возможность того, что может здесь умереть. «Хоть что-то», — мысленно уговариваю я себя, стараясь не обращать внимание на ужас и горе, что сжимают мне сердце.

Это хоть что-то.

— Все когда-то умирает, — тихо произносит Снейп, словно разговаривает сам с собой. — Кто-то раньше, кто-то позже, но со временем мы все исчезнем в небытии.

Я глубоко, прерывисто вдыхаю, выдыхаю и дотрагиваюсь до отчета о вскрытии, что лежит у меня в кармане.

— Профессор, Северус, мне нужно вам что-то рассказать, но вот только не знаю, как. Я даже не уверена, что вам нужно это услышать от меня. Все дело в том... — я замолкаю. Вряд ли ему станет легче от того, что я никак не могу закончить предложение. "Трусиха, ну же, давай, расскажи все, пока не поздно", — мысленно ругаю я себя и наконец решаюсь:

— Профессор... вы уже умерли.

По лицу Снейп пробегает тень. Что это? Замешательство? Паника? Время вокруг нас застывает, словно превращается в вязкий кисель. Мне кажется, что я опять очутилась в одном из своих кошмаров. Я чувствую, что все взаимопонимание, возникшее между нами за прошедшие сутки, постепенно куда-то исчезает. Но я все же беру себя в руки и продолжаю:

— Вы умерли в этом тоннеле почти пять лет назад, спустя два дня после победы над Волан-де-Мортом.

Я внимательно наблюдаю за Северусом и понимаю, что он мне не верит и готов возразить.

— Достаточно! — жестко говорит он.

От того, как резко прозвучал его голос, мне хочется сбежать, но я этого не делаю. Он понимает, что я твердо решила остаться, и пытается отодвинуться в сторону, слово я какое-то исчадие ада. Ему почти удается подняться на колени, но ноги его не держат, и он со стоном падает на пол.

— Пожалуйста, — я хочу, но не решаюсь до него дотронуться.

Северус с силой отпихивает меня в сторону, и я ударюсь об стену. Я стараюсь выбраться из-под его руки, но он цепко берет меня за запястье. Учитывая его плачевное состояние, хватка оказывается на удивление крепкой. Мне не удается отползти от него, и Снейп наклоняется ко мне так близко, что его нос почти касается моего лица. Его черты искажены мукой:

— Убирайтесь... — шипит он, — отсюда... вон!

— Я не могу! — перехожу я на крик и слышу, как эхо повторяет мои слова. Пытаясь хоть как-то успокоиться, я провожу свободной рукой по лицу. — Я не оставлю вас одного, — продолжаю я уже тише, надеясь, что он не сможет уловить в моем голосе панику. — Вы понимаете? Мне наплевать на то, что вы хотите. Моя помощь — вот то, что вам необходимо. Просто вы пока этого не поняли. Пожалуйста...

— Дура, вдумайтесь в то, что вы сказали. Вы, верно, сошли с ума!

Мне становится очень обидно от его слов, и на глаза наворачиваются горькие слезы. Я думаю о том, что произошло, и о том, что еще предстоит пережить. Я ожидала, что сначала Снейп не поверит мне, но не думала, что он будет отрицать правду так яростно. У Хэйдегера все выходило очень просто, а здесь и сейчас все совсем по-другому. Смерть сама по себе легка, но вот понять и принять, что это происходит именно с тобой, очень сложно. Как мне убедить человека, который так долго и упорно сражался за свою жизнь, в безвыходности положения? Я смотрю на Северуса и вижу, что постепенно на смену упрямству приходит смирение. Не в силах пошевелиться, он приваливается к стене. Он может кричать и оскорблять меня, сколько пожелает, но ему придется принять мою помощь.

— Не надо, — горько говорит он, но, тем не менее, не сопротивляется. Напротив, он облокачивается на меня и позволяет мне уложить его на пол.

Несмотря на холод, я снимаю свитер, сворачиваю его и подсовываю под голову профессора. Этой жалкой попыткой утешить я пытаюсь опять завоевать его доверие. Я хотела бы сделать больше, прекратить его страдания, но для этого существует только один способ. Пока я разглядываю его лицо, мне приходит в голову, что я поторопилась, и еще слишком рано рассказывать правду. Но как раз именно в этот момент он закашливается и стонет, а из раны опять сочится кровь. Мне становится ясно, что на самом деле я могу не успеть.

— Я могу говорить начистоту? — спрашиваю я, усаживаясь рядом. Поколебавшись, я беру его руку в свою. Он молчит, и я продолжаю. — Я понимаю, что мои слова кажутся абсурдными, я и сама не поверила в это, когда только узнала...

— Вы хотите, что бы я признал, что уже мертв, — с трудом говорит он, — в то время, как мне приходится находиться в этом аду на земле?

— Да, — соглашаюсь я, стараясь подобрать правильные слова. — Я надеюсь, что вы мне доверяете и поймете, что я говорю правду. Если вы поверите мне, если вы по-настоящему примите то, что происходит, то весь этот ужас закончится. Навсегда.

Снейп вздыхает. Его пробирает дрожь. Видно, что ему с трудом удается держать себя с руках.

— Я схожу с ума, — говорит он, а я стараюсь получше укрыть его плащом.

От этого движения у меня из кармана выпадает отчет о вскрытии. Со шлепком он приземляется на пол рядом с головой Снейпа. Бумага, словно маячок, белеет в темноте. Именно для этого я и принесла документ — я подозревала, что Снейп не поверит моему голословному утверждению. Но сейчас мне становится не по себе. Как он себя поведет при виде собственного отчета о вскрытии?

— Вам так просто кажется, я понимаю. На самом деле все, что нас окружает — уже давно произошло, хотя вам так же больно, как если бы все это было настоящим. Я могу вам доказать свою правоту, если вы только позволите, — мои слова эхом отражаются от стен тоннеля. Мне не меньше, чем Снейпу, хотелось бы, чтобы это все было ложью. Но прежде, чем профессор может возразить, я предъявляю свое доказательство — отчет о вскрытии — и подношу его к лицу Северуса, чтобы он сам мог его как следует рассмотреть. — Когда вы умерли, часть вашей души осталась в этом мерзком лазе. Все это время ей пришлось переживать кошмар заново, по кругу. И каждый раз происходящее становится для вас более реальным, каждый новый цикл уничтожает крошечную частичку вашей души. Такой феномен называется Отголоском смерти, и именно из-за него вы не можете окончательно покинуть этот мир.

Лицо Северуса делается задумчивым, и я вижу, что он пытается найти хоть какой-то способ опровергнуть мои слова. Вскоре становится ясно, что ему не под силу справиться с этой ужасной правдой. После нескольких минут тяжелого молчания он наконец сдается. Он отворачивается в сторону, но я все равно замечаю, как по щекам начинают течь слезы. Больше нет возможности притвориться и незаметно смахнуть их с лица.

— Прочтите его.

Отчет оттягивает руку, внутри меня все скрутилось в болезненный узел. И зачем он только попросил об этом? Я смотрю перед собой, судорожно соображая, как отказаться от его требования. Я смутно чувствую, как его рука ложится на мою, и прихожу в себя только тогда, когда он сжимает мои пальцы. Набравшись мужества, я смотрю на профессора.

— Зачем вы сюда пришли?

— Чтобы помочь вам, — мои глаза опять наполняются влагой, но я приказываю себе прекратить истерику. Перед моим взором все плывет, но я знаю, что мне предстоит сделать то, ради чего я сюда и пришла.

— Тогда... помогите мне, — говорит Снейп, и в его голосе сквозит мольба. — Прочтите его.

Вокруг нас повисает звенящая тишина, и мне кажется, что из воздуха исчез кислород. Как бы я хотела провалиться сквозь землю и оказаться как можно дальше от этого места. Я чувствую, как холодеющая рука Северуса касается моей щеки, и я поворачиваю голову и смотрю на него.

Выражение его лица безумно, но, тем не менее, он говорит совершенно спокойным голосом:

— Мисс Грейнджер... — замолчав, он достает две оставшиеся бутылочки с зельем, медленно откупоривает их. Вместо того, чтобы выпить содержимое, он переворачивает склянки вверх дном. Красная жидкость выливается на серый камень пола. — Пожалуйста...

Одного этого слова оказалось достаточно, хотя я никогда не думала, что услышу его из уст профессора. Сейчас мне кажется, что не выполнить его просьбу гораздо хуже, чем прочитать вслух отчет. Я вытягиваю руку и держу пергамент так, чтобы Северусу было видно, где я читаю. Я наконец-то поняла. Главное, чтобы Северус принял свою судьбу и смирился с ней, а не то, что почувствую я. Если у него хватит мужества принять неизбежное, то у меня должно хватить мужества помочь ему в этом.

Сначала мои руки так сильно трясутся, что строчки пляшут перед глазами. Я стараюсь успокоиться и прочесть весь документ по порядку. Каждое слово дается мне с трудом. Я наблюдаю за его выражением лица, и мне становится ясно, что с каждым предложением до него постепенно доходит весь смысл того, что я пыталась объяснить. К счастью, я достигаю конца пергамента довольно быстро. Снейп молчит, и мне тяжело выносить полную тишину.

— Вы знаете, о чем в этом отчете не рассказали? — я спрашиваю и, не ожидая ответа, заканчиваю. — В нем во все подробностях расписана ваша смерть, даже не забыли упомянуть цвет носков, что были на вас в тот момент, когда ваше сердце остановилось. Но в этом документе совсем ничего не сказано о вашей жизни, о ваших достижениях и о тех жертвах, которые вы принесли.

— Глупая девчонка...

Я прижимаю палец к потрескавшимся губам Северуса, и он замолкает.

— Вы Северус Снейп, кавалер Ордена Мерлина первой степени. Ваш портрет висит в кабинете директора в Хогвартсе, вот только вы не в состоянии помогать Минерве, так как ваша душа находится здесь, в этом тоннеле. О вас написаны книги и не только из-за того, кем вы были и что вы сделали. Люди хотят хранить память о вас вечно. Северус, нам всем вас не хватает, и ваша жизнь не была пожертвована напрасно. Без вас, — заканчиваю я, а на глаза в который уже раз наворачиваются слезы, — нас бы всех не было!

Ну вот. Наверно, для него это звучало, как бессмысленный набор слов, но мне это кажется важным. Я ожидаю, что Снейп оттолкнет меня. Я из последних сил стараюсь не разрыдаться, когда чувствую, как профессор дрожащей рукой проводит по моему лицу. Он убирает выбившиеся прядки в сторону. Глядя на него, я замечаю, как заострились его черты, а кожа посерела вокруг носа и губ. Я смотрю на него, не отрываясь, и мимолетная улыбка скользит по его лицу. Мне кажется, что она предназначена только мне. Мне необыкновенно жаль, что судьба сложилась именно так, и вот слезы уже льются с новой силой. Профессор с трудом качает головой.

— Мисс... Гермиона... я...

Я жду, но ответ мне — тишина.

Ужасная тишина, длящаяся не больше минуты, хотя мне кажется, что прошла вечность. Я никогда так и не узнаю, что хотел сказать Северус. Его рука расслабляется в моей. Обессиленная, я сижу и смотрю в темноту перед собой. Меня начинает трясти, и душу заполняет всепоглощающее чувство раскаяния. Я закрываю лицо руками и наконец-то даю волю рыданиям.

До этого момента я не ведала настоящего горя. Мне кажется, что оно может полностью раздавить меня, и сейчас мне очень хочется свернуться калачиком и отдаться ему на милость. Раньше я ничего не знала о смерти и о том парализующем страхе, что сопровождает ее. Я была такой самонадеянной дурой, когда утверждала, что уже все познала в жизни. Мысль, что кому-то на протяжении пяти лет пришлось переносить весь тот кошмар, свидетелем которого я стала, ввергает меня в отчаяние. Я пытаюсь осознать происшедшее, но мне это дается с трудом.

Вытерев глаза, я смотрю на каменный пол, на котором лежал профессор. Его больше нет. Я встаю на колени и подползаю к тому месту, но все, что я чувствую, это грубый, покрытый пылью, камень. Я нахожу шнурок, которым были связаны его волосы, сложенный в несколько раз свитер, что я подсунула ему под голову, и носок, использованный мною для промывания ран. А чего я ожидала? Что наткнусь на хладное тело? Честно сказать, не знаю. Я вообще не уверена, что смогу когда-либо правдиво ответить на этот вопрос. Может быть, я хочу обнаружить подтверждение того, что все сейчас мною пережитое было большим, чем каким-то волшебным феноменом? Мне нужно доказательство, что судьба не может быть так жестока. В этот момент раздается какой-то шум.

Кто-то идет по тоннелю, и шаги эхом отражаются от стен. На секунду я замираю, опасаясь, что весь кошмар опять начинается сначала. Не двигаясь и не дыша, я с ужасом ожидаю услышать приглушённый голос профессора Снейпа. Но вместо этого я до меня долетает другой голос, который я тоже хорошо знаю.

Это Гарри.

Я вскакиваю с пола и кидаюсь ему навстречу. Через секунду он меня замечает и резко останавливается. Наверно, я выгляжу ужасно. Волосы, скорее всего, растрепаны, к тому же я испачкана кровью мертвого человека. Но, несмотря на это, Гарри подхватывает меня на руки и не дает мне упасть.

— Тебе не следовало идти сюда одной, — испуганно и от того громко говорит он. Он ставит меня на землю, но продолжает придерживать. Мы направляемся к выходу. — Что произошло?

Я продолжаю рыдать и не могу ответить на его вопрос. Гарри встряхивает меня, словно желает вывести из транса.

— Гермиона, ну же, скажи хоть что-нибудь.

— Гарри, он был здесь, все это время! — это все, что я могу выдавить из себя, и уверена, что этим только еще больше запутываю Гарри. — Профессор... Северус... Его душа была здесь все это время.

— Что? — пораженно спрашивает Гарри, не желая верить моим словам. Я вижу, как в глазах его светится протест, точно так же, как в глазах Северуса, когда я ему все рассказала.

Я вытаскиваю свои пальцы из руки Гарри и отталкиваю его в сторону. Он стоит, не двигаясь, не предпринимая попытки меня как-то утешить.

— Он переживал свою смерть раз за разом в течении пяти лет! — кричу я. — Прямо у нас у всех под носом!

— Но как...

— Как что? Как я узнала об этом? — резко перебиваю я его. Мне не стоит сердиться на Гарри, он ни в чем не виноват, но сдержаться сейчас я не могу. — Очень просто! Потому, что я провела вместе с ним его последние часы здесь, в этом тоннеле. Я держала его за руку, пока он умирал, истекая кровью. Мне пришлось выслушивать его просьбы прекратить эти мучения как можно скорее. Он умолял меня освободить его!

Гарри приближается ко мне с осторожностью, словно я какое-то дикое животное, которое может броситься на него в любую минуту.

— Мне очень жаль, что тебе пришлось такое пережить. Если бы я знал... Если бы я мог такое предположить... Гермиона, богом клянусь, я бы не медлил ни секунды. Я бы кинулся сюда даже при малейшем намеке.

— Но ты этого не сделал, — едва слышно возражаю я. — И я этого не сделала. Мы даже не озаботились...

Я не могу закончить предложение, у меня нет ни сил, ни желая слушать правду. Гарри ждет, пока я вновь заговорю, но я молчу. Все, чего мне сейчас хочется, так это поскорее оказаться в Хогвартсе.

— Мне нужно его увидеть. Я хочу увидеть его портрет.

— Тебе нужно домой, — поправляет меня Гарри. Он кладёт руки мне на плечи. — Давай, я отведу тебя домой. Пожалуйста.

Я вырываюсь из его цепких объятий и продолжаю идти по тоннелю вперед. Он меня догоняет и берет за руку. Я останавливаюсь.

— Я не могу! Неужели ты не понимаешь? После всего того, что Снейп сделал для нас, я должна ему как-то помочь.

Если судить по выражению лица Гарри, то он думает, что я немного сошла с ума. Он стоит и молчит, словно размышляет, как меня можно подхватить на руки и, перекинув через плечо, доставить в больницу Святого Мунго.

— Пожалуйста, послушай меня, — говорю я, привалившись к стене. Меня заполняет какое-то безнадежное чувство. И почему мне так сложно все объяснить? — У меня есть возможность завершить начатое сегодня. Я понимаю, мое желание кажется нелепым, но поверь, я знаю, что говорю.

— Ну, хорошо, только мы пойдем вместе, понятно?

Похоже, спорить с Гарри нет смысла: он слишком упрям, а я слишком устала.

— Хорошо, — покорно соглашаюсь я.

Гарри выбирается из тоннеля и протягивает мне руку. Как только мы оба оказываемся на поверхности, Гарри трансгрессирует со мной к воротам школы. После взмаха волшебной палочкой чугунные створки расходятся, и мы оказываемся внутри. Мы идем по направлению к замку, и Гарри не выпускает моей руки.

Я чувствую, что Гарри с трудом удерживается от вопросов. С одной стороны, ему хочется выведать подробности, но с другой — он думает, что, может быть, лучше их и не знать. Но даже если он поинтересуется, я никогда ему не расскажу. Я решила это еще в тот момент, когда только нашла Северуса. Правда окажется для Гарри слишком болезненной, и я не могу этого допустить. Слегка пожав его пальцы, я думаю, что некоторые вещи лучше не обсуждать.

Мы подходим ближе к школе, и из кончика волшебной палочки Гарри вырывается серебристый олень. Он взмывает в утреннее небо, описывает красивый круг и поднимается по спирали навстречу солнцу, направляясь к самой высокой башне замка. Там находятся личные покои Минервы. Я наблюдаю за тем, как олень, не разбив стекла, проскальзывает в окно, и у меня перехватывает дыхание.

— МакГонагалл ничего не знает? — спрашивает Гарри, наблюдая за тем, как утренние лучи позолотили башню.

— Она знает, что я занималась исследованием, — отвечаю я, избегая прямого ответа.

— Ты ведь понимаешь, что я имел в виду совсем другое, — произносит, остановившись, Гарри и внимательно смотрит на меня.

— Она не знает о Северусе, — поясняю я и поворачиваюсь к замку. — Я по лицу догадываюсь, чего ты хочешь. Я не согласна.

— Ты не думаешь, что ей следует знать о том, что произошло на самом деле?

— Конечно, она хотела бы этого, — раздраженно произношу я. — Но я ей не скажу. Во-первых, все уже произошло. И если ты будешь все знать, и она будет все знать, да и вообще весь мир прознает, то все равно ничего не изменится. А во-вторых, я не хочу ее зря расстраивать.

— Знаешь ли, держать это все в себе — тоже не самая хорошая идея, — Гарри качает головой, как будто я говорю ерунду. — Подумай об этом, Гермиона.

— Знаешь, что я сказала профессору после того, как прочла вслух отчет о вскрытии? — я поддеваю носком ботинка камушки, и они взлетают воздух. — Я сказала ему, что в этом отчете не было главного — там не было ничего о его жизни и поступках. Не важно, как и где умер человек, важно, как он прожил жизнь. И я не позволю тому, что произошло, очернить его жертву. Подумай об этом, Гарри.

Мы очень вовремя заканчиваем спор, потому что именно в этот момент на пороге Хогвартса появляется Минерва. Прежде чем она успевает подойти достаточно близко и увидеть, на что я похожа, я вынимаю волшебную палочку из-за резинки оставшегося носка и волшебством счищаю с одежды кровь и грязь. Правда, мое лицо все равно покрыто пылью и каплями запекшейся крови, на голове, наверняка, воронье гнездо.

— Гермиона! Боже мой, дорогая, что же с тобой произошло?

Прежде, чем я могу ответить, Минерва подходит вплотную, берет мою лицо в свои руки и внимательно изучает при свете зарождающегося дня. Наконец она убеждается, что Гарри и я не пострадали.

— Рассказывайте, что случилось, — раздраженно требует она.

— Прошу прощения, но это слишком долгая история, — говорю я. — И, к сожалению, рассказать ее я не могу, даже не просите.

Минерва выжидающе смотрит на Гарри, но тот только качает головой.

— Вы что, с ума посходили? Вы хотите, что бы я осталась довольна вашим «не могу рассказать», в то время как вы врываетесь в замок в пять утра, не пойми на что похожие?

— Да, пожалуйста, — отвечаю я и беру ее руки в свои. — Просто поверьте мне. Пусть это будет одним из последних одолжений, что вы для меня сделаете.

— Одолжений? — озадаченно спрашивает она.

— Да, одним из последних. Мне нужно попасть в ваш кабинет и увидеть Северуса.

Директриса внимательно смотрит мне в глаза. Не трудно догадаться, что она подумывает о том, чтобы послать за Поппи. Но вместо этого она проводит по моему лицу, и я чувствую, что вся грязь исчезает, повинуясь ее невербальному заклинанию. Удовлетворившись результатом, она кивает головой:

— Пошли.

Мы идем по сонным коридорам Хогвартса, и Минерва о чем-то говорит с Гарри вполголоса. Видно, она поняла, что от меня ей подробностей не дождаться, и пытается выведать все детали от Гарри. В некотором роде я им сочувствую, но только в некотором. Мне не очень нравится скрывать от них информацию, но так будет лучше. Я не хочу, чтобы Минерва смотрела каждый день на портрет Северуса и чувствовала себя виноватой. Я так же не хочу взваливать дополнительный груз на плечи Гарри — ему и так много пришлось пережить. Никак не изменить то, что мы сделали или не сделали, так что бесполезно об этом и мечтать. В итоге будет лучше, если Минерва вообще ничего не узнает, а Гарри будет известно только то, что я ему уже рассказала.

Наконец мы оказываемся у каменной горгульи на двери, ведущей в кабинет директора. Минерва достает палочку и направляет ее на каменную статую, но потом вдруг неожиданно замирает. Она смотрит на меня с таким же выражением лица, что у нее было, когда я в первый раз попросила поговорить с портретом профессора Снейпа. В ее глазах застыли печаль и раздражение.

— Я не понимаю, чего ты добиваешься, — говорит она. — Гермиона, Северус всегда молчит. Всегда. Вот, например, вчера днем, в этом самом кабинете, я пыталась заставить его заговорить. Произнести хотя бы одно слово. Но, как и обычно, ответом мне была тишина.

— Просто поверьте мне, — с надеждой произношу я.

— Смотри, как знаешь, но ты не получишь ничего, кроме молчания, — отвечает Минерва и переводит взгляд с меня на Гарри. — Все будет точно так же, как было, начиная с того самого дня, когда мистер Поттер повесил портрет Северуса в кабинете.

Я вхожу в комнату и с облегчением отмечаю, что большинство директоров спят, а остальные куда-то удалились. Так лучше. Мне не хотелось бы обсуждать такие личные дела при любопытных свидетелях.

Минерва и Гарри остаются у стола, а я подхожу ближе к портрету и внимательно изучаю его. Я чувствую, как взгляды директрисы и Гарри сверлят мне спину. Наверняка она обеспокоена, а он в замешательстве. Отвлекаясь от наблюдателей, я касаюсь рукой резной рамки. На какое-то мгновение я ощущаю, как боль пронизывает кончики пальцев. Я сжимаю и разжимаю их, стараясь избавиться от неприятного чувства, и в то же время разглядываю пустой холст. Профессора нигде нет. Приложив ладонь к картине, я закрываю глаза и произношу:

— Северус, — мой голос дрожит, но я продолжаю, — если вы где-то рядом, пожалуйста...

Тяжело вздохнув, я опускаю руку и отступаю назад. Я напряженно смотрю на портрет, но ничего не происходит. Сердце щемит, и оно словно проваливается куда-то. Я чувствую, как во мне поднимается паника. Но именно в этот момент я замечаю, как что-то изменилось в нижнем углу. Это похоже на жидкий, переливающийся свет, если вообще такое существует в природе. Словно мерцающая вода, он появляется в одной из трещинок внизу и поднимается вверх, растекаясь по всему полотну. Это означает, что портрет оживает, и я не могу сдержать слез. Я слышу сдавленный вздох позади себя и понимаю, что Минерва тоже заметила изменения.

Портрет — словно засохшее растение, на которое пролилась живительная влага. Все цвета на нем приобретают насыщенный оттенок, и вот свет, наконец, полностью заполняет его, становясь таким ярким, что на какую-то долю секунды нам не видно самого изображения. Постепенно сияние уменьшается, и в центре картины я вижу Северуса Снейпа, которым теперь, после всего случившегося, я восхищаюсь. Он стоит позади кресла и смотрит на нас с пониманием. Заметив меня, он кивает и проводит руками по лицу. Он старается сохранить самообладание, и от этой мысли все внутри меня скручивается в болезненный узел. Мне так много хочется ему сказать, но все, что я могу сделать, это слабо улыбнуться.

Я знаю, мне всегда будет казаться, что этого мало. Наверно, я проживу остаток жизни с чувством, что не сделала всего, чего могла бы, или сделала совсем не то, что было нужно. Но это не самое главное.

Самое главное, что Северус Снейп наконец свободен.