Борьба за будущее: Интроекция (джен)

Глава 39. Она

Он кричал, метался, убегал, но обжигающий свет его нагонял вновь и вновь. Свет, обрекающий на боль, страдания. Не имеющий никакой пощады свет ослеплял до слепоты, погружая во мрак. Тьма окутывала душу, высасывая все соки, ослабляя и так обессиленного юношу. Он не хотел убегать, но бежал. Он не хотел испытывать боль, но мучился в агонии.

Синдзи кричал, умолял:

— ПОМОГИТЕ!

Но никто не слушал, никто не слышал. Его вопль тонул во тьме. Его крик тонул в визге врага. Визге, сводящем с ума. Визге, от которого в голове полоснуло ножом. Визге, обрушивающем всеохватный и всепоглощающий свет.

Бежал без оглядки, бежал, бросив всё. Он знал, что это неправильно, он знал, что пообещал себе не бросать никого. Но ноги неслись куда-нибудь, где не будет ослепляющего света, который прожигает до самых костей. Не будет визга, раскалывающего голову. Он просто бежал.

Бежал, бежал, бежал.

Но негде спрятаться, негде найти пристанище. Он один во всём этом безумии, все его бросили, покинули. Оставили сгорать. И он горел сочащейся изнутри болью.

— КТО-НИБУДЬ, СПАСИТЕ!

Нет ответа на зов, нет ответа на просьбу. Вокруг только ослепляющая тьма, которая рычит, облизывается, чавкает, пожирая брошенную ей на съедение душу.

Синдзи пытался отмахнуться от твари, но как можно отмахнуться от того, что есть всё? Того, что тебя обволокло с ног до головы, того, что тебя пронзает до самых костей? Это невозможно, остаётся только мчаться в надежде найти выход из этого ада. Но от света не убежать в этом пустом и тёмном мире. Да, здесь правят бал свет и тьма. Тьма и свет. Закручиваясь в водовороте, они создают бесконечную пытку для того единственного, кто попался в их ловушку.

— МИСАТО-САН!

Очередной вопль тонет в ничто. Только свет отзывается на его потуги, обжигая в назидание всё сильнее и сильнее, — мол, молчи и смиренно прими свою судьбу. Кожа горит, глаза горят, внутри всё горит. Сердце полыхает пламенем — чужим пламенем. Кровь вскипела, и Синдзи ощущал, как его вены вздулись, причиняя чудовищную боль. Он хотел свернуться калачиком, зарыдать, закричать.

— ПОМОГИТЕ, УМОЛЯЮ!

Но он просто бежал на ватных ногах, которые плавились и погружались во тьму ничто. Синдзи всё сильнее вяз и вяз, боль поглощала его тело. Ещё немного — рассудок вывернется наизнанку.

Силы покидают, он ползёт на четвереньках, спасаясь от тёмного света. Но куда бы он ни зашёл, куда бы его ни занесло, обжигающий свет настигает, бросая его в очередную агонию. Отчаяние завладело Синдзи, и в безуспешной попытке спастись он воззвал к тому, кого ненавидел больше всего:

— ОТЕЦ… ПРОШУ!

Но он один. Один со своей болью. Один со своими страданиями. Один со светом и тьмой. Больше нет сил сопротивляться, больше нет желания убегать. Он не хотел прощаться с новой жизнью, он не хотел прощаться с новыми друзьями. Но тьма настолько ярка, а свет настолько тёмный, что хотелось сдаться и принять участь, уготованную им всеобъемлющим ничто.

— Я не хочу умирать…

Тёплая тень окутала его, прохладная тень вобрала его в себя. Не холодная тьма и не обжигающий свет, которые чужие, посторонние, не его. А родное, своё, близкое. Оно имело то, чего не было у всеобъемлющего ничто, — запах. Такой знакомый запах, который резко ударил в нос…

Тень его бережно обняла, спасая от света и уберегая от тьмы. Боль сошла на нет, агония прекратилась. Покалывающее блаженство разлилось по телу, чувство родного охлаждало раскалённое чужим пламенем сердце. Почти осязаемое чувство заботы исходило от тени. Он снова встретил утерянное, он больше не ощущал себя покинутым и брошенным.

— Мама?..

Ответа нет, но он и не нужен. Ответ прямо перед ним, только дотронься — и всё поймёшь. Ведь ответ — тень. Тень внутри монстра. Монстра, которым управлял Синдзи.

И Синдзи принял тень, и она разлилась множеством бесформенных сгустков, унося юношу далеко-далеко. Лёгкость и безмятежность окутали его, ощущение полёта поглотило его.

И он летел. Или падал? Или…

Он открыл глаза. Или думал, что открыл глаза. Или представил, что открыл их.

Мир перестал быть мельтешением всего и ничего. Он трансформировался, изменялся без воли на то Синдзи. Перед его взором рисовались очертания гор, рисовых полей, деревеньки: пейзаж, который так похож на Токио-3, когда Токио-3 ещё не было.

Синдзи и не заметил, что уже сидит в знакомом старом вагончике, который несёт его по знакомой деревеньке. Переливающиеся на вершинах гор последние лучи солнца тоже были знакомы. То же перестукивание колёс, те же семафоры. Но в этот раз мелькающие вокруг туда-сюда тени. Они проносятся мимо него, словно ускоренные какой-то странной прихотью местного божества. Когда тени останавливались, стояли, сидели — с трудом угадывались силуэты людей. Людей, которые когда-то жили, когда-то здесь были.

Прямо напротив Синдзи сидела молодая парочка, одетая, непривычно для него, в тёплую одежду. На женщине было лёгкое пальто и сапожки. Кутаясь в красный шарфик, она прильнула к плечу мужчины и о чём-то говорила. Мужчина ей коротко отвечал. Мужчина, в котором угадывался отец. Отец, который был ещё молод. Хмурый, как и всегда, но кротко улыбавшийся.

У Синдзи наворачивались слёзы, ведь есть только одна-единственная женщина, которую Гендо подпустил к себе за всю жизнь, — его мама, Юи. И вот она перед ним: молодая, красивая, счастливая. Ему так хотелось вскочить, обнять… но не мог. Неведомая сила, как и в прошлый раз, приковала к сиденью. Поэтому ему оставалось беспомощно наблюдать за ними и пытаться расслышать, о чём они говорят.

— Если родится мальчик, — звучал приглушённый голос отца, — назовём Синдзи. Если девочка — Рей.

Всё пространство будто моргнуло, на секунду искривилось. В его маленький мирок кто-то ворвался — невидимый, неосязаемый. Тот, кто его сюда перенёс, тот, кто его удерживал на проклятом сиденье и не давал обнять маму. Тот, кому принадлежал раздавшийся тихий девчачий щебет:

И̵̷̨к̸̢а͡͏̕̕͜р̡͟͟и́͝͠͏͞, — прямо в ушах Синдзи прозвучало на странном наречии, однажды уже слышанном в необычных снах. И снова каким-то непонятным образом он понял значение, но не запомнил само слово.

— Синдзи… Рей… — проговорила улыбающаяся Юи столь ласковым и приятным для юноши голоском. — Мне нравится.

Синдзи хотел зарыдать от счастья. За долгие годы он уже позабыл голос мамы. И вот он снова слышит это пение для своих ушей.

С̷̧͝и̛͠н̸̸́д̶̨з̧̧̧́͞и̸̷̢̡, — вновь повторилось на странном языке. Но он не обращал внимания ни на странный голос, ни на то, о чём говорили его родители, — ему просто хотелось слушать и слушать свою маму.

Р҉̢͢ѐ̕й͘͠.

— Икари Синдзи, — чему-то своему нежно хихикнула Юи, — Икари Рей. Не могу выбрать, что лучше звучит.

И̨̡͜ќ̸̢̀а̷̨р̷̀̀и̧̢͟҉ ̸̡̛͢͜С̧͘͢͡и̛́̀͝͠н̴͠͞д̛з̀̕͜и̷̧̧̢͠.

Синдзи встрепенулся — его родители мгновенно заснули, словно по бесшумному щелчку чьих-то могущественных пальцев. Сложилось впечатление, что в киноплёнке потерялось несколько десятков кадров. И теперь блаженное лицо Юи застыло, и он мог его должным образом разглядеть, чтобы хорошенько запомнить и больше не утерять в дебрях памяти. На поверку её лицо такое знакомое, родное…

И́́͝к͏̢͜͢а̵̨р̸̛ѝ̡̕͘… Р̀͠е̶̨́͠͝й̷̛͜͡?

…кого-то напоминает. Она на кого-то похожа. Или, вернее, эта кто-то подобна его маме.

Р͢е̵̕͜͟͞й̡͠…

Тем временем мельтешащих теней становилось всё больше. Настолько, что они заслоняли собою пару, которую Синдзи хотел видеть. Пару, которую Синдзи хотел слушать, но сейчас она, увы, безмолвствовала.

Р̸̡ей̢… Ая̨͝н͢͞а̨м̷̧и̴?

Он старался через скопившиеся тени ещё раз глянуть на свою маму — этот приятный, любимый образ. Утерянный и обретённый. Зацепиться за него, запомнить навсегда, запомнить каждый изгиб лица.

А̛́ян̡̧а̴̴̀м̸͠и̢͟ ̸̧Р̀͝е͜͏й̨̢… н͡е͡т̴̢͞

Но толпа теней становилась всё гуще, мельтешение всё меньше. Они застывали на одном месте так, что можно было в них разглядеть усталых людей с безразличными лицами. Лицами, которые Синдзи не желал видеть.

И̴к̶͟а̧р̨и͏ ̶̴̴Р͘͝е̢̨й̶́͘?.. н͜͏е͘͢͡т… у̵͞͡ж̶е̧҉ ̢͟͝н̡͠е̵͡т́.

Его взор перегородила тень от мужчины, которая на глазах становилась всё чётче. Дешёвый полосатый костюм, чёрное пальто, в руках газета. Взгляд Синдзи невольно соскочил на размытую дату: второй год периода Хейсэй. В какой-то момент у него появилось чувство негодования — он здесь, чтобы любоваться мамой. Ему больше никто не нужен в этом маленьком мирке.

Р̴̀̀е̛й̀…

Синдзи постарался смотреть через тень мужчины, чтобы снова взглянуть на своих родителей. Ему хотелось навсегда запомнить тот момент, когда они ещё были так молоды, так счастливы. Взглянуть на маму, на её обворожительную улыбку. И удостовериться в…

В̶̸͘с̕͡ё̵͝ ͢͡н̶е̷҉ ̀т҉̶̵а͡к̸, — девчачье щебетание плавно перетекло в более уверенный и взрослый голос женщины.

Но как бы Синдзи ни всматривался — всё тщетно. Бесчисленные тени уже полностью собою всё заслоняли. Из-за них вокруг снова наступала тьма: непроглядная, холодная, пустая. Звуки унеслись вдаль, вокруг тишина. Снова ничто завладевало всем вокруг.

Л̵͠о̨ж̕ь͢͡.

Синдзи отчаянно не хотелось возвращаться в то ничто, где боль и страдания снова его будут терзать, разрывать. Опять появилась мысль бежать, унестись куда подальше, пока есть такой шанс.

Вс̵ё л҉о͜ж͢ь͟.

Всё застыло во мраке. Нет ни боли, ни ощущений — ничего. Абсолютная пустота. Синдзи почувствовал чьё-то присутствие позади себя. Он медленно обернулся, и перед ним из дымки возникла девушка — вся белая и полупрозрачная, словно призрак наяву. Попытайся дотронуться — пройдёшь сквозь. Её образ переливался и всё никак не мог сложиться во что-то конкретное, переходя то в одно, то в другое. Объединяла облики только повисшая в одной точке пара красных глаз, в которых читалась неимоверная усталость от взваленной ноши. Её взгляд наполнен сожалением, будто вот-вот готова пролить слёзы о содеянном. Но что это за содеянное — ответа нет, как и на очень много других вопросов.

Но во всём остальном, помимо глаз, — перед Синдзи за право истинно верного боролись два совсем разных образа. Один из них ему был знаком очень смутно, и видел он его всего раз — во сне с полем странной пшеницы. Однако эти не от мира сего черты лица и большие глаза белокурой девушки он не мог ни с чем спутать — слишком идеально, слишком грациозно, подобно принцессе из какого-то мультфильма. В жизни такие люди не встречаются. Во втором же образе он признал… маму? «Нет, — осёкся Синдзи, стараясь поймать взглядом характерную для одной особы растрёпанную причёску, — Рей!..»

Р̕е̢й͠… — у бесформенной ярко зажглись глаза алым свечением, и пространство вокруг Синдзи начало схлопываться. — Л̶̭̮̥̣̙̲̰̙̀О͓͇͕͉̯̮Ж̷̠̮Ь̩̬͎̝͈̼̠̮͟͜͠!