Рок-н-ролл этой ночи (гет)

Бывают люди что бабочки. Не успели вылезти из куколки — и бросаются порхать с цветка на цветок, ища что поярче, покрупнее и послаще. Так и умирают в святой уверенности, что самый вкусный цветок где-то впереди, и со злобным разочарованием в душе.

Снейп всегда с презрением относился к людям-бабочкам, прожигателям жизни, по его мнению. И считал, что у человека должно быть дело. Даже не так — Дело. То, на что не жаль эту самую жизнь потратить. Для чего не жаль поступиться временем, сном, удовольствиями, отношениями, в конце концов. Не терпел халтурщиков, а слыша фразу: «И так сойдет!» — покрывался аллергической сыпью. Собственно, он сорок лет так и поступал — складывал на алтарь того, что избрал Делом, все, что мог.

Но только теперь он задумался о том, что, в сущности, совершенно неважно, чем именно является твое Дело. Важность, значимость, солидность, серьезность занятия, общественная оценка — муть и шелуха. Катайся на серфе, играй в квиддич, пеки пироги, коллекционируй пуговицы, пой под гитару на Хипподроме, какая разница? Отдай этому душу, ум, сердце, силы, нервы — и оно станет Делом. Может быть, всей жизни.

Развалившись на диване, Снейп изучал руководство по Сонару. Впрочем, изучал — сильно сказано. Скорее, продирался. Маггловскую физику он знал на уровне «больше масса — больше сила», и сейчас проклинал себя за недальновидность. Впрочем, если б знать, какой котел взорвется… Одно Снейп усвоил железно: звук — это такое дело, которое Дело. Премудростей в нем хватит на всю оставшуюся жизнь и еще на пару реинкарнаций. Это шаманство, чуть ли не…

Снейп постарался не додумывать. Потому что логическое завершение мысли отдавало кощунством.

Население чокнутой квартиры кучковалось на кухне — наверное, утешали горюющего Роджера. Ничего, погоревать иногда полезно. Для самосовершенствования, да и вообще для корректировки осознания своего места в мире.

Мысли текли довольно и лениво. Раздобыть учебник физики… Размять зажиревшие в умственной гиподинамии мозги… И нечего пытаться постигнуть Сонар теоретически, надо сидеть и тыкать кнопочки… Вот аукс-канал, к примеру — и как, скажите на милость, его создавать?

Видимо, он опять начал «отъезжать» в дремоту: появление Грейнджер заставило его встрепенуться. Судя по всему, девчонка была чем-то расстроена. Плечи ссутулены, нос хлюпает… Неужели ее приятели что-то ляпнули? Неужели из-за него?..

Снейп приподнялся на локте, намереваясь выспросить, но следом за Грейнджер вбрел с покаянной головой невесть откуда взявшийся Рэйвен и забубнил:

— Ди, ну я точно был уверен, что будут, правда! Кто ж знал, что меня так пробросят…

— Ладно, — всхлипнула Грейнджер. — Если б хоть раньше… хотя мы так и так не поднимем по семьдесят фунтов на нос.

— Прости… — взныл Рэйвен и, кажется, опять собрался бухнуться на колени, но увидел Снейпа и передумал. Грейнджер своего бывшего преподавателя будто и не заметила.

Интуиция говорила Снейпу, что ничего фатального не происходит. Но рассудок утверждал, что Грейнджер не из тех, кто будет реветь по всяким пустякам — имел возможность убедиться. А значит, семьдесят фунтов с человека не просто так понадобились. А это, в свою очередь, означает…

— Мисс… — Снейп помолчал, пробуя на вкус непривычную для уха и языка кличку, — Дивайз?

Грейнджер обернулась, будто только что его увидела, и мотнула головой:

— Нет, сэр… Вы тут ни при чем. Это так… мелочи жизни.

Грейнджер, слезы и мелочи? В одном комплекте несовместимы, как молоко, огурцы и селедка.

Снейп в упор посмотрел на Рэйвена. Тот посерел, сжался и исчез почти волшебным образом. Черт, со взглядом «для Лонгботтома» он переборщил. Похоже, мало кто кроме мистера Два Больших Расстройства мог выдержать этот «наказующий взор».

Грейнджер вдруг хихикнула. Снейп вопросительно поднял бровь.

— Вы сейчас совсем такой, как раньше.

* * *

Из-за унылых лиц обшарпанная кухонька выглядела еще серее и непригляднее. Даже Бъйорнинг как-то слился со стенами, а Рэйвен так вообще забился под стол и прикинулся мешком из-под картошки.

Да что ж тут за траур-то? И что значит «такой, как раньше»?

— Кого хороним? — неожиданно развязно осведомился Снейп, не забыв, правда, внутренне скривиться. Впрочем, это уже больше для проформы.

— Мечту о высоком и светлом, — буркнул Роджер.

— То есть?

— Т

Шестнадцатого мэйдены выступают в Эрлс Корт,

— с неизбывной тоской в голосе прогудел Бъйорнинг. — И некоторые в штатском обещали нам халявные проходки.

Из-под стола не донеслось ни звука. Все понятно, можно не продолжать.

И Грейнджер поэтому ревела?!

Снейп уже вдохнул, чтобы расхохотаться, — вот тоже, конец света! — но внезапная мысль заставила захлопнуть рот, чуть не клацнув зубами.

Черт подери, будь на месте Гриффиндорской Всезнайки любая другая нормальная девчонка, это расстройство было бы совершенно естественным. Будучи ведьмой, пусть магглорожденной, Грейнджер окунулась в чуждый ей по крови магический мир и отдала ради его защиты не только свое волшебство. Она отдала свое детство.

Теперь, лишившись магии, почему она не может вести обыкновенную тинейджерскую жизнь — пить пиво, курить, играть рок-н-ролл, развлекаться, влюбляться, валять дурака? Ведь это ее мир, она родилась здесь, чтобы быть здесь. И самое время вроде взять себе этот мир со всеми полагающимися привилегиями и шансами.

А мир вместо этого швырнул в нее взрослые проблемы взрослого существования: разве можно думать о рок-концерте, когда жрать нечего, и квартира грозит развалиться…

Да ей просто положено убиваться по этому, на поверку совсем не пустяковому, поводу.

Грейнджер возникла на кухне, как беззвучная полупрозрачная-полупризрачная тень. Подплыла к окну, вжалась носом в стекло.

— Опять моросит…

Северус глядел на нее до тех пор, пока ее фигура не начала расплываться в заоконной дождливой мути. И чувствовал себя виноватым, словно получил не предназначенный ему выигрышный лотерейный билет. Он-то, Снейп, по сравнению с Грейнджер просто в шоколаде: жилье есть, доход есть, магия есть, даже палочка есть, а теперь еще и Сонар для полного душевного оргазма. И хотя ничто из перечисленного не досталось даром, он ощущал себя королем, предлагающим своим подданным в отсутствие хлеба питаться пирожными.

Кстати, он никогда не руководствовался принципом «можешь — значит, должен». Наоборот, испытывал злорадное удовольствие, позволяя себе принцип «могу, но не хочу и не буду». Но теперь, наблюдая, как Дивайз окончательно растворяется в дожде, ясно понял: если не сделает то, что может и должен, то ему больше не за что будет себя уважать.

Семьдесят на шесть — это четыреста двадцать фунтов.

* * *

Невозможного — нет. Снейп в этом убедился уже очень давно и не имел случая поменять мнение. Сама жизнь — всего лишь череда происходящих невозможностей.

Сейчас, сидя за игорным столом, Снейп был пугающе близок к сомнениям по этому поводу. Сделать из тридцати фунтов пятьсот… нет, это реально. Только для этого придется отступить от правил выживания, что чревато. Впрочем, игра на то и игра, что в ней есть место правилам и исключениям, расчету и риску, удаче и провалу. В игре умещается все, как и в жизни.

Снейпа беспокоило другое.

Тридцать фунтов.

…Дождь кончился почти незаметно. Дивайз стояла у окна, пока вода не перестала шептать за стеклом. Стояла молча, но Снейпу казалось, она заговаривает погоду, упрашивая дождь прекратиться. Витало что-то такое в воздухе, что-то… нет, не магическое. Не волшебное даже. Сказочное.

И едва с улиц спала дождевая кисея, Роджер уже нетерпеливо пританцовывал в дверях с гитарой за спиной, а Бъйорнинг ворочался в тесной прихожей, влезая в ботинки. Дивайз и компания собирались на Хипподром.

План созрел раньше, чем Снейп успел пожалеть, что не может попасть в свою квартиру. План совершенно авантюрный, чтобы не сказать — идиотский. И вряд ли Грейнджер на такое пойдет, но вдруг ее не только магия покинула, но и здравый смысл?

Худшие ожидания Снейпа подтвердились: Грейнджер согласилась. И Роджер. И Бъйорнинг. А Рэйвена никто по понятным причинам спрашивать не стал. Через три часа ребята отдали ему тридцать фунтов мелочью — все, что напели за вечер. И смотрели на него при этом с отчаянной надеждой детей, всю ночь ждущих у камина Санта-Клауса. Мерлин, да они и есть дети…

Партнеры попались наивные и бесхитростные, но карта не шла. Он слишком хотел выиграть, вот Фортуна и катала его кувырком: давала флеш до валета, а у соперника оказывался флеш до дамы. Или обещала вполне сносный стрит, но в последний момент подбрасывала все обламывающий туз. Снейп чудом отыграл свои тридцать и на последнем ярде нервов приподнялся до семидесяти. Игра по маленькой — игра ради удовольствия и легкого адреналина, а профессору сейчас не требовалось ни того, ни другого. Ему нужны были деньги, ему нужно было пятьсот фунтов.

Ставя сорок, он пообещал себе, что, если проиграет, заберет и вернет ребятам оставшуюся тридцатку — хреновый из него Санта-Клаус. Он выиграл. Но молодой придурок слева поднял до полутора сотен.

Снейп похолодел. Поддержать — и остаться с носом или утащить четыреста пятьдесят. Пасовать — и сто пятьдесят, которые никак не спасут мать британского империализма. Ну не попадет его детвора на концерт, но с неделю будет сносно питаться…

— Не дрейфь, па! — прозвенело за спиной. — Ставь, я в тебя верю!

Снейп даже не понял, что это адресовано ему, пока на его плечо не легла тонкая легкая рука, а перед носом не возник бокал с шампанским:

— Накати вот для храбрости!

Северус буквально подскочил, едва не опрокинув бокал, и тут же ошарашенно опустился обратно в кресло. А на подлокотник рядом с ним вальяжным и одновременно игривым движением, прижав подол маленького черного платьица к фарфорово-гладкому бедру, присела… Гермиона Грейнджер. Бросила на стол крошечную сумочку, закинула ногу на ногу, и все присутствующие за столом, включая крупье, немедленно уставились плотоядными взглядами на ее коленки.

Как там она его назвала?...

— Какого черта ты здесь делаешь? — сердито процедил он, вживаясь в роль. Сердитость, впрочем, он не разыгрывал: коленки изрядно отвлекали, а еще ему очень хорошо был виден вырез платья, пробуждающий вполне определенные фантазии.

Грейнджер капризно надула губы:

— Ну пап! Я совершеннолетняя вообще-то! — и подвинула к нему бокал, еле слышно шепнув на ухо: — Пейте, сэр. Надо.

— Я тебе устрою, совершеннолетняя! Хорошо, мать не видит…

— Мама всегда говорила, что я приношу удачу.

— Делайте ставки, господа, — деликатно напомнил крупье, и Снейп остановился, чтоб не переиграть.

Надо уже на что-то решиться. Он схватил бокал, одним махом опрокинул в себя содержимое, отфыркнулся от ударивших в нос пузырьков и выдохнул:

— Поддерживаю.

И пока крупье тасовал колоду, Снейп осознал, что еле ощутимый, но такой до боли знакомый привкус чабреца в шампанском ему не почудился.

А в следующий миг слегка «поплыла» голова, и пришла непоколебимая уверенность, что все будет так, как надо, даже если будет наоборот. Стало легко и ясно на душе, и ему даже не было нужды читать мысли партнеров: он с благодарностью поглаживал узкую ладошку Грейнджер, лежащую на его плече, а на столе перед ним рубашкой вверх дремал красивенный фул хаус с тремя королями.

Сто пятьдесят превратились в четыреста пятьдесят, потом в тысячу триста. Молодой придурок слева потребовал поменять крупье, а Снейп представлял себя со стороны и усмехался: немолодой потасканный дядька в сопровождении молоденькой сногсшибательной девицы, и карта прет, как намагниченная, и количество фишек увеличивается в геометрической прогрессии, и жизнь вообще удалась.

Гермиона блестяще разыгрывала из себя хорошенькую дурочку: повизгивала, аплодировала, картинно заламывала руки, когда вскрывались карты… Снейп изредка возвращался в роль сурового папаши, одаривая ее негодующими взглядами и делая сердитые замечания относительно поведения, одежды и вообще манер нынешнего поколения. И все-то было сейчас здорово, все удавалось, все дарило удовольствие и веселье, словно случился какой-то потрясающий праздник — знать бы только, какой.

И только когда ставка достигла трех тысяч, и профессор уже протянул руку к фишкам, чтобы поддержать, словно что-то схватило его за запястье и удержало от игры. Мир вокруг разом перестал быть праздничным, веселье схлопнулось, и осталась только холодная тяжесть в груди, пришедшая вместе с пониманием: колода «остыла», и один Мерлин ведает, что было бы, поддержи он эту ставку.

Снейпа прошиб холодный пот. Три тысячи фунтов ему здесь, скорее всего, обналичат без проблем, а вот с суммой побольше могли уже начаться определенные сложности. Если бы она случилась, эта сумма побольше. А то в таком азарте недолго и без штанов остаться.

Повод экстренно ретироваться придумывать не пришлось — его виртуозно подкинула Грейнджер, нечаянно плеснувшая шампанским себе на платье.

— Так, — рявкнул Снейп, отбирая у нее полупустой бокал. — Ты когда успела так нахлестаться? А ну-ка домой, мелочь пузатая!

— Ну папа! — отработанно заканючила Грейнджер, но, встретившись с ним глазами, вмиг заткнулась.

Потом она очень убедительно продемонстрировала пьяное лепетание, топанье ногами и потерю равновесия. Перевесив девушку через локоть, как полотенце, Снейп развел свободной рукой и слегка поклонился:

— Прошу прощения, господа. Большие детки — большие бедки…

Господа понимающе покивали, а Снейп выдохнул. Кажется, обошлось. Чудом, но обошлось. Требования дать отыграться иногда бывают очень настойчивыми, и подкрепляются такими аргументами, спорить с которыми весьма проблематично.

В коридоре между залом и кассами профессор слегка встряхнул свою ношу:

— Мисс Грейнджер, смените амплуа.

Гермиона тут же приняла устойчивое положение и пригладила волосы:

— Пора трезветь?

— Пора. С вами через плечо меня охрана сдаст полиции за похищение и совращение несовершеннолетней.

— Я совершеннолетняя!

— На вашей спине возраст не написан.

Грейнджер смотрела на него снизу вверх, с вызовом задрав подбородок. Какая она, оказывается, невысокая. Совсем малявка.

— Возраст, сэр, понятие относительное. А где тут дамская комната?

Снейп показал, и она метнулась туда, бросив на ходу:

— Встретимся у гардероба!

Она заставила себя ждать. Ну что, скажите на милость, женщины умудряются так долго делать в туалете? Снейп немного нервничал: три тысячи пятидесятифунтовыми купюрами — пачка толстенькая, карман оттопыривает ощутимо, а в портмоне и вообще не помещается. Но когда Грейнджер наконец появилась в поле его зрения, он ее даже не сразу узнал, а когда узнал — перестал нервничать почти мгновенно и почти совсем. Он еще достаточно хорошо помнил заучку с Гриффиндора, он даже привык к воробьиному образу Дивайз. Юная особа, дефилирующая сейчас к нему через холл, походила и на ту, и на другую — но весьма, весьма отдаленно. Может, повинно было в этом короткое платье, а может, слишком искрили электрической синевой в ярком свете люстр ее черные кудряшки, или чересчур мраморными казались по сравнению с черной тканью лифа оголенные плечи, Салазар его разберет. А может, это просто остатки зелья вперемешку с шампанским и три тысячи в кармане дурили голову — ведь не может же быть у Грейнджер, и тем более у Дивайз этого томного, чуть надменного взгляда, и этой царственной, почти величавой повадки, ну просто потому что не может быть никогда. И, Мерлин великий, когда она успела отрастить такие неимоверно длинные ноги?! Неужели пока носик пудрила? Так-то у нее вроде вообще ног не было, только нижние конечности.

— Что вы на меня так смотрите? — Грейнджер коснулась пальцами волос, отряхнула платье. — Так сильно видно пятно?

Пятна от шампанского видно не было, и Снейп брякнул правду раньше, чем успел откусить себе пол-языка:

— Любуюсь. Вы потрясающе красивы.

Нет, Феликс Фелицис определенно перестал действовать. Потому что Грейнджер недоуменно хлопнула глазами и даже огляделась — кому он это. А потом совершенно искренне прыснула:

— Скажете тоже! — и коснулась его локтя. — Можно? А то я на этих ходулях, кажется, сейчас ноги переломаю.

Пустяки, дело житейское. Не шествовала она по леденцово-блестящему полу, аки королева к трону, а просто осторожничала, чтобы не обшастнуться на высоченных каблуках. Но что ей стоило продлить хоть немного этот шальной драйв? Зардеться, опустить глаза, улыбнуться, смущенно вымолвить: «Спасибо…»? Нет, прямо на глазах превратилась в Дивайз, и не обманывали больше ни наряд, ни туфли, ни манеры.

Северус позволил ей уцепиться за его локоть — не приведи Мерлин, и впрямь ногу вывихнет, и повел к выходу. Дивайз все старалась ковылять побыстрее, приговаривая, что кассы вот-вот закроются, да и вдруг билетов уже не будет. А Снейп чувствовал себя так, будто закусил Феликс Фелицис лимоном с перцем: кисло, горько, и хотелось кашлять до слез.