Рок-н-ролл этой ночи (гет)

…Это чем-то похоже не спорт,

Чем-то на казино,

Чем-то на караван-сарай,

Чем-то на отряды Махно,

Чем-то на Хиросиму,

Чем-то на привокзальный тир,

В этом есть что-то такое,

Чем взрывают мир!

«Алиса»

Северус Снейп терпеть не мог попрошаек. Как он однажды заявил особо нахальному аскеру: «Я не подаю милостыни, для этого я недостаточно беден». Тот обалдел от такой нелогичности и отстал.

Каковая степень бедности являлась для бывшего Мастера Зелий достаточной, чтобы опуститься до подаяний, истории неизвестно. Однако даже скромный достаток карточного шулера, который позволял не помереть с голоду, совершенно не располагал Снейпа к милосердию. Вот и теперь, вместо того, чтобы бросить в протянутую шляпу хоть пару мелких монет, мужчина сделал морду тяпкой и одарил тощего патлатого аскера таким взглядом, что слова: «Помогите музы…» умерли на губах парнишки безвременной смертью. Раньше от этого взгляда хогвартсские первоклашки падали в обморок, а выпускники покрывались холодным потом. Раньше…

Северус Снейп мог рассказать о милосердии многое. Например, то, что милосердия не существует. Люди скрывают под этим приторно-тягучим словом оправдание собственному равнодушию, стремление к выгоде и тонкий расчет, используют как взятку для своей совести. Милосердие — сказка для восторженных зеленых юнцов и выживших из ума старух. О милосердии человек вспоминает лишь тогда, когда желает применения его к себе.

Милосердие — самое популярное слово в зале суда. Самое бессмысленное слово. Самое лживое. Северус Снейп, вся жизнь которого была похожа на скамью подсудимых, не верил в милосердие. Вечный обвиняемый. Вечный неоправданный. Вечная презумпция виновности.

О милосердии говорила судебная коллегия Визенгамота, вынося приговор об изгнании бывшего шпиона из магического мира. Милосердно звучал треск переломанной волшебной палочки из черного граба, и свернувшийся пружинкой волос единорога плавно осел на каменные плиты пола в милосердной тишине. Кто и когда осмелился бы назвать пытки — снисхождением?

Единственной по-настоящему милосердной оказалась память. Если бы теперь, спустя почти год после судилища, Северус Снейп помнил в деталях слова, лица, запахи и звуки того процесса, он бы сошел с ума. Если бы в памяти четко осталось то ощущение темной безысходности, когда за спиной закрылась дверь «Дырявого котла», он покончил бы с собой. Если бы сердце хранило воспоминания о каждом моменте боли, когда рука привычно тянулась за палочкой и находила пустоту в левом рукаве, оно бы разорвалось. Но память сжалилась над человеком, подернула мучительные картины прошлого легкой дымкой забвения. Не стерла — отодвинула, засыпала шелухой мелких каждодневных забот.

Память мудра, а милосердия не существует.

— Ночь ослепла от слез,

И от вспышек проклятий,

У меня сломан нос,

Кровь и сажа на платье…

Северус дернулся: голос, мощный, юный, насыщенный, грубо выдрал его из раздумий и заставил обратиться в слух.

— Прислонившись к камням

Под разрушенной башней,

Ты глядишь на меня,

Незнакомый, вчерашний…

Он покрутил головой: откуда?.. Лестер-сквер — известное место сборищ золотой и незолотой молодежи — не зря получил название «Хипподром», попрошайки-музыканты стояли здесь на каждом углу. Терзали расстроенные гитары и гнусаво-фальшиво ныли о тяготах рок-н-ролльной жизни.

— Ни движений, ни слов,

Вдох на выдох сменяем,

Мы увидимся вновь,

Мы свое наверстаем…

Снейп видел, как замерла в изумлении стайка студентов, вывалившихся из билетной кассы, как потянулись, зачарованные, на голос двое полисменов, как, словно под гипнозом, дородный бородатый мужик вытащил кошелек из внутреннего кармана пиджака…

— Грохот битвы утих,

И под медные трубы

Смерть целует других

В побледневшие губы…

Люпин, Тонкс, Фред Уизли, Безумная Белла, младший Гойл — в холодных сполохах памяти завертелись лица тех, кого унесла с собой ночь на второе мая девяносто восьмого. Неведомый мальчишка с удивительным голосом знал, о чем пел.

— Первый миг тишины

Зацепился за вечность,

Утро после войны

Навалилось на плечи…

Не на плечи — на еще живую грудь падали каменные слова: «Виновен! Виновен! Виновен!»

Северус обнаружил себя шагающим в глубь сквера, туда, где под кронами деревьев бился и рвался голос, выкрикивающий-вызванивающий слова с неюношеской жесткостью:

— На старинных часах

Снова время по кругу,

Мы увидим в глазах

Отраженья друг друга!

Голос-колокол, голос-набат, голос-вопль, пробивающий тело почти осязаемой болью. Голос-пощечина. Голос-откровение. Голос-маяк.

Северус протолкался через небольшую, но плотную толпу. Он не знал, что именно был готов увидеть, но то, что предстало его глазам, повергло в восхищенное недоумение.

Голос, приведший его сюда, как кролика к пасти удава, принадлежал… девушке.

Невысокое, загорелое, болезненно худое создание, казалось, упадет на землю от малейшего дуновения ветра. Драные джинсы, растянутая мужская футболка, разбитые кеды, обмотанные липкой лентой, чтоб не отвалились подошвы. Спутанные черные кудри, на скуле свежая ссадина. И голос. Будто не умещаясь в хрупкой груди, рвется на волю, и легкая прокуренная хрипотца заставляет кровь стынуть в жилах:

— Без отчаянных фраз,

Без объятий внезапных

В это утро для нас

Начинается завтра!

Последнее слово, взметнувшееся вверх вместе с резким взмахом тоненьких рук, рассыпалось мелкой дробью и осело на плечах слушателей.

Миг оглушительного молчания — и толпа взорвалась восторженными криками и аплодисментами, в раскрытый гитарный кофр на земле полетели монеты и купюры. Худышка неловко кланялась, и Снейп готов был поклясться, мелькнуло в ее смущенной полуулыбке что-то знакомое, но давно и наглухо забытое… Только сейчас он обратил внимание на двоих парней, аккомпанировавших девчонке на гитарах: один длинный, тощий и нескладный, второй низенький и кряжистый, в перекошенных очках. Опять трио…

Гнев поднялся тяжелой удушливой волной, заставив тихо зарычать. Своим невероятным голосом, своей пронзительной песней девчонка разбудила дремавшую доселе память.

Заново осознать всю глубину пережитого унижения. Всю мерзость нынешнего существования. Всю бессмысленность прошлой и настоящей жизни.

Северус развернулся на каблуках с твердым намерением уйти как можно быстрее и дальше, со злобной досадой на то, что не может даже напиться — хорош будет шулер с трясущимися пальцами!

— День растворился вдали,

Делаю шаг наугад…

Нет под ногами земли,

Камни в обрыв летят.

Тот же чарующий голос ласковым полушепотом, нежным распевом погладил по спине:

— Есть только ты и я,

Тонкая нить надежд,

Я буду ждать тебя,

Как первый утренний свет…

Снейп не оглянулся.

Легиллименция — волшебное слово. Колдовать Северусу Снейпу было запрещено, а копаться в мозгах партнеров по игре — нет. Он и копался. Чтение мыслей и никакого мошенничества. Ни тузов в рукаве, ни передернутых карт, комар носа не подточит. Всего на секунду поймать глаза соперника, и дело сделано.

Миг в вихре прошедших комбинаций, игрового азарта и мимолетных размышлений, с кем скоротать вечер, чтоб утром не было противно — и Снейп бросил карты на стол:

— Каре.

Соперник раздул ноздри, глядя на дополняющую четыре туза даму, и с обреченным раздражением выцедил:

— Каре.

Пятой картой у него был валет, и Снейп это знал. В другое время он бы, может, и спасовал, но деньги были на исходе, и требовалось выиграть. Нехитрые правила выживания еще никогда его не подводили: не играть на крупные суммы, не играть в крупных казино, не выигрывать больше трех раз подряд. Снейп не видел причин, по которым они могли быть нарушены. Поэтому он не дал партнеру возможности отыграться: это была бы четвертая партия.

Северус Снейп не был азартен. Он играл, чтобы жить, а не наоборот. Вот только жить для чего-то тоже было надо. Мозг, привыкший существовать в режиме овердрайва, отчаянно требовал нагрузки, но занять его было решительно нечем. Раньше Снейп остро нуждался в уединении и покое, а теперь и того и другого оказалось в избытке. Пробовал читать — слишком медитативно. Играть, чтобы убить время, категорически не хотел. Телеящик опротивел за пару дней — пресная жвачка для мозгов. Заиметь свое жилье не стремился — съемные квартиры его вполне устраивали. Обзаводиться друзьями не собирался, и поэтому его жилище не посещал никто. Ну, почти никто. Бывали женщины, иногда, редко. Он не привык отдыхать, не умел этого делать.

Единственным спасением стали прогулки. В любую погоду, в любое время суток. Северус мог с уверенностью сказать, что за год изучил весь Лондон, до самых укромных закутков, но любимых мест почему-то не нашел. Вот и сегодня, выйдя из казино, он отправился не в пустую темную квартиру, а куда ноги понесут.

Он не засекал времени. Чтобы не было скучно, перемножал в уме пятизначные числа. Вспоминал рецепты зелий. Когда стемнело, стал считать фонари. И очень удивился, вдруг обнаружив себя возле Лестер-сквера.

После той памятной встречи с Голосом прошло три дня. Память побушевала и утихомирилась — тогда Северус впервые за долгое время таки позволил себе напиться, и воспоминания благополучно утопли в бутылке хренового бренди. Человек — существо выносливое, ко всему привыкает. Но снова очутиться на Лестер-сквер Снейп был совершенно не готов.

И он бы ушел, убежал бы, не желая снова будоражить с таким трудом убаюканную память. Но воскресло и завертелось, задышало теплом в ушах пропетое тогда трепетное, нежно-спокойное и даже интимное, словно для него одного: «Я буду ждать тебя, как первый утренний свет…» Северус поднял воротник кожаной куртки и быстро, не давая себе одуматься, зашагал в центр площади, к памятнику Шекспиру.

Музыканты были там. Но не играли. Гитаристы с унылым видом курили, а их худосочная подружка объяснялась с полисменом, умоляюще прижимая руки к груди:

— Сэр, но до закрытия ворот еще полчаса! Пожалуйста, сэр! Хотя бы десять минут! Хотя бы одну песню!

Северус поразился: девчонка разговаривала тоненьким, почти детским голоском. Где она спрятала ту необыкновенную мощь, с которой пела?

— Одну! — грозно нахмурившись, смилостивился полисмен.

Девушка улыбнулась и не пошла — побрела к своим гитаристам, слегка пошатываясь. Снейп насторожился: что это? Усталость? Болезнь? Наркота? Нездоровая худоба девочки очень способствовала мысли о пагубных зависимостях… Но вот певица расправила тощенькие плечи, качнулась с пятки на носок, чуть склонила голову, прислушиваясь к гитарному бою… и окружающий мир перестал существовать:

— Нити судьбы плетутся в узор,

Ложась на травы и мхи.

Ветер, дорога, слеза и костер —

Все стихии внутри!

Вновь паруса полыхают и бьют,

Готовы уплыть в никуда,

Искать новый берег и новый приют,

И жить, не считая года!

Теперь это были новые интонации, светлые и задумчивые, трогающие губы легкой улыбкой: такой юношеский, такой неубиваемый оптимизм и вера в счастье свойственны только молодым…

— Дорогой солнца и луны идет фрегат,

Всю магию его судьбы

Не знает самый мудрый маг,

Дракон иль враг,

Пусть будет так!

И пусть ведет вперед мечта,

Любви звезда,

И пусть всегда горит удача!

Знак новый что-то, что-то значит

Наверняка!

Глубоко под ребрами захолодело тревожное предчувствие: девчонка снова пела о волшебстве. Пусть в иносказательном смысле, но в прошлый раз она заставила Северуса вспоминать битву за Хогвартс.

— Всю магию судьбы не в силах предсказать никто,

И что начертано судьбой, мы в состояньи поменять,

И новый день нам снова дарит нашу роль:

Пройти дорогой своей жизни

Сквозь любовь и боль,

Сквозь радость и покой,

И стать собой…

Тревога сменилась горечью. Стать собой… Эти дети еще не могут знать, что за любовью и болью не всегда следует радость, а покой поможет только потерять себя, но никак не найти…

Не сдержав судорожного вздоха и не дожидаясь окончания песни, Северус медленно двинулся прочь.

Ребята обогнали его на маленькой улочке, ведущей к Пикадилли-Серкус. Гитаристы поддерживали девушку с двух сторон, а та еле переставляла ноги и едва не падала, как пьяная. Если бы Снейп не видел ее несколькими минутами ранее, вполне вменяемую, он и решил бы, что малолетка налакалась в дугу.

— Дивайз, держись, малыш, щас кого-нить застопим, домой приедем, покушаем… Поспим…

Девушка подвернула ногу и бессильно обвисла в руках парней.

— Э! Э! Дивайз! Вот же блин… Блэкстер, держи!

Высокий передал свою гитару очкарику и подхватил девчонку на руки — по-видимому, она потеряла сознание.

Снейп не стал спрашивать себя, почему безжизненно повисшая девичья ручонка вызвала у него приступ мучительной жалости. Почему внезапно стало не все равно. Он в три шага догнал музыкантов и спросил спокойно и буднично:

— Что с ней? Помочь?

Долговязый удивленно глянул ему в лицо — Снейп был лишь немного выше:

— Да не, сэр… спасибо… справимся.

— Она просто не ела со вчерашнего дня, — пробубнил очкарик. — Нас прогнали с Рок-Серкус, а Иголка была занята, вот и не заработали на хавчик.

Снейп не понял, что такое Иголка, но оставить троих детей, одна из которых свалилась в голодный обморок, не мог. Может, потому, что в плохо освещенном переулке осунувшееся девичье личико снова показалось тревожно знакомым…

— Сэр, а вы не могли бы поймать нам такси?

Эти слова явно дались Долговязому с трудом.

— Понимаете, все водилы думают, что она пьяная или под кайфом, никто не останавливается…

Ну хоть что-то. Северус коротко кивнул и повел компанию на Пикадилли, где транспортный поток был очень оживленным.

— И часто она так? — неожиданно для самого себя спросил он.

— Бывает, — пропыхтел очкарик: успевать за широким шагом Снейпа под грузом двух гитар ему было наверняка нелегко. — Если не поест, всегда падает. И так, блин, в чем душа держится?

— И часто она не ест?

— Бывает… Как денег нет — так и не едим.

Северус не удивился. Он видел и делал такие вещи, по сравнению с которыми нищие юнцы — пустяк и мелочь. Знал по своему опыту, когда жрать хочется вот так, до обморока, способ добыть денег всегда найдется. В эти моменты никакая работа не кажется слишком грязной. Но читать на эту тему морали ему было противно. Если человек предпочитает попрошайничать вместо того, чтобы элементарно потрудиться — никакие увещевания его не переделают… Что-то дернулось внутри, когда слово «попрошайка» встало рядом с воспоминанием о невероятном голосе девчонки по фамилии Дивайз.

Такси он поймал быстро. Шофер настороженно посмотрел на сомнительную молодежь, забравшуюся в салон, и кивнул на девушку:

— Блевать не будет?

— Ей нечем, — отрубил Долговязый и назвал адрес.

Снейп скривился: какое захолустье! И решил, что нельзя быть джентльменом несколько минут — тогда не стоило и начинать. Он вытащил пятидесятифунтовую купюру и протянул Долговязому.

— Не надо, — мотнул тот головой. — У нас есть.

Северус сильно подозревал, что эта поездка отнимет у ребят все, что они сегодня заработали, поэтому обошел машину и протянул деньги шоферу. Тот моментально смягчился.

Наблюдая, как такси вливается в поток машин на Риджент-стрит, Снейп никак не мог понять, чем ему так не нравится фамилия девушки — Дивайз…

* * *

Дивайз… Дивайз.

Северус провертелся в постели всю ночь, ловя хвосты смутных ассоциаций с этой фамилией и препарируя собственные нехорошие ощущения. Лишь под утро он забылся беспокойным сном, но уже через пару часов подскочил, как ошпаренный: Дивайз! Легендарная семейка Ланкастерских ведьм и колдунов! Громкий инквизиционный процесс против Дивайзов, закончившийся казнью всех членов этой семьи, изучался на Истории Магии во всех магических школах!

Впрочем, это могло быть простым совпадением, и Северус честно попробовал убедить себя, что у него паранойя. Не получилось. Девчонка пела о магии. Девчонка носила фамилию уничтоженного волшебного рода. Случайность плюс случайность равняется закономерность, эту истину Снейп постиг очень давно и не раз убеждался в ее действенности.

Случайностей не бывает.

За окном хлопнуло и зашумело: небо прорвалось дождем, первым в этом нехарактерно засушливом для Британии июне. Это тоже показалось Снейпу неслучайным, в такую погоду уличные музыканты вряд ли рискнут выступать. Даже если среди этих музыкантов есть ведьма.

Северус бездумно прошел на кухню, открыл холодильник, посмотрел внутрь, закрыл. Руки взяли с полки банку кофе, повертели, поставили на место. Завтракать не хотелось. Вытянул из пачки сигарету, прикурил, но после второй затяжки потушил.

Ну ведьма и ведьма. Чего удивительного? Он сам волшебник. Без права колдовства, но магия никуда не делась, иногда шкалит так, что болят кончики пальцев и ноют ребра. Может быть, девчонка даже не знает о том, что она ведьма, а песенки про магию — просто шалости ее подсознания.

Глядя сквозь стекло на мутную пелену дождя, Северус горько подивился: прошел всего лишь год, а он уже настолько отдалился от волшебного мира, что не сразу вспомнил знаменитую историю Дивайзов. Сведений о том, что кто-то из этого семейства выжил, не было, но происходит всякое. И происходит не случайно. Раз уж тем странным вечером его занесло на Лестер-сквер, зачем-то это было нужно.

Видит Мерлин, Северус Снейп не был фаталистом. Одно сбывшееся пророчество не заставило его поверить в судьбу. «Знак новый что-то, что-то значит наверняка!» — всплыла в памяти строчка из вчерашней песни. Случайностей не бывает, но бывают знаки. И надо быть последним дураком, чтобы от них отворачиваться. Загадка, внезапно возникшая в его унылом бесцельном существовании, заставила мозг радостно встрепенуться и начать обмусоливать ее с разных сторон, строя самые фантастические предположения.

Под монотонный шум ливня Северус задремывал на широком подоконнике, в сонном туманце пообещав себе, что при первой же возможности отправится в Лестер-сквер и посмотрит, что творится в чернокудрой голове девочки Дивайз…

Проснулся он оттого, что свалился с подоконника и чувствительно ударился бедром и плечом об пол. Матерясь сквозь зубы, дополз до дивана, но сон словно вышибло падением. Покрутившись с полчаса, Северус обреченно поднялся: недосып был чреват головной болью, но сегодня, похоже, нормального сна ему не видать.

Желудок недовольно крякнул, принимая первый глоток кофе. Успокоился, получив кусок сыра, и посчитал себя удовлетворенным.

Дождь немного ослаб, и теперь вдалеке можно было рассмотреть темное облако Гайд-парка. Северус не любил бывать там — слишком людно, слишком шумно, слишком регулярно. Но в такую погоду вряд ли кто рискнет высунуть нос из дому без крайней необходимости, и прогулка в Гайд может стать приятной. Утепляясь для выхода на улицу, Снейп мимолетно пожалел, что так и не дошли руки приобрести зонт. Ну да не сахарный, от дождя не растает.

Залитый водой Паддингтон смотрелся мрачно. Хотя сейчас район считался вполне приличным, в такую погоду охотно верилось, что лет двадцать назад он был оплотом нищеты и проституции. Да что Паддингтон — под бесконечным серым дождем весь Лондон смотрелся одинаково, и Сити не слишком отличался от трущоб Ист-Энда.

Тяжелые капли забарабанили по макушке и плечам, волосы моментально намокли. Неожиданная мысль об Ист-Энде заставила Северуса остановиться в нескольких шагах от парковой ограды. Он хорошо помнил адрес, который вчера Долговязый назвал таксисту. Это было у черта на рогах — в Бетнал-Грин, районе бедняков и иммигрантов, почти на окраине города. Настоящая дыра. Снейп сам обитал поначалу в обшарпанных спальниках Ист-Энда, пока не нашел, как добывать средства к существованию, и не перебрался в более презентабельный Паддингтон.

Бетнал-Грин — очень подходящее место для отвязных неформалов. И совершенно неподходящее для немолодых, небогатых и неженатых волшебников. Тем не менее, Северус повернулся спиной к Гайд-парку и направился на ближайшую станцию метро «Ланкастер Гейт», вполне резонно рассудив, что можно не дожидаться очередного выступления Дивайз на Хипподроме и поворошить ее сознание прямо сегодня. Все сомнения в удачности своей затеи Северус отмел в тот момент, когда осознал, что «Ланкастер Гейт» и «Бетнал-Грин» располагаются на одной ветке метро.

Случайностей не бывает.

Случаются неслучайности.

Этот квартал, достойный проживания Джека-Потрошителя, Северус знал очень хорошо. Но вот незадача: домов под номером девятнадцать здесь было целых пять, и различались они литерами. Да и номера квартиры Долговязый таксисту по понятным причинам не сказал. Выбор был невелик. Либо с позором вернуться домой и отныне и впредь плевать с Тауэрского моста на любые знаки судьбы, либо методично обойти весь алфавит. Позориться Снейп не любил с детства, дома ему делать было совершенно нечего, да и плевание с моста казалось ему занятием бесперспективным. Вывод очевиден.

Северус брел вдоль одинаковых многоэтажек, различающихся только буквой на табличке адреса, и пытливо оглядывался по сторонам. Должно быть что-то, какой-нибудь признак, маячок… Музыканты в доме — соседи, вешайтесь. Здешние жильцы должны знать, обитатели какой квартиры какого дома беспокоят их по ночам. А беспокоят ли?..

Спросить — не факт, что ответят, не факт, что знают. Поступим проще…

— Разрешите помочь? — обратился Северус к женщине с тяжелой хозяйственной сумкой и подумал, что слишком часто в последнее время он рвется помогать.

— Спасибо! — короткий благодарный взгляд.

А больше и не нужно. Ага, устала, ребенок болен, муж напился, цены на мясо подскочили, каблук отломался, не выспалась… вот. Придурки из сто шестьдесят шестой всю ночь спать не давали, орали песни.

— Я пришла, спасибо вам, — женщина приняла из рук Северуса сумку и скрылась в третьем подъезде дома номер девятнадцать-А.

Ну, была не была.

Номер квартиры был коряво нарисован черной краской на небрежно обитой вагонкой двери. Северус притопил кнопку звонка, но самого звонка не услышал. Постучал. Сначала тихо, потом громче. Никакой реакции. И когда он уже решил, что никого нет дома, и скорее для проформы долбанул кулаком в дверь изо всей силы, внутри раздался недовольный мужской голос:

— Кто?

— Свои, — ляпнул Снейп.

— Свои все дома, — проворчало из-за двери.

Лениво щелкнул замок.

— Здрасьте, — удивленно протянул Долговязый.

Северус выдохнул не менее удивленно: надо же, с первой попытки нашел! Буквально пальцем в небо попал.

Долговязый расценил его молчание по-своему:

— Щас я отдам деньги. Заходите, через порог не передают.

— Не нужно, — Снейп шагнул в тесную полутемную прихожую. — Я проведать.

— А…

Если Долговязый и удивился вновь, в темноте этого было не видно.

— Да вы раздевайтесь. Пиво будете?

— Нет, благодарю. — Северус потянул с плеч куртку, в квартире было очень тепло. — Как она?

— Водяного пугает.

Словно в подтверждение его слов из туалета раздался громкий звук рвоты и шум сливаемой воды. Долговязый вздохнул:

— Весь день так полощет. Говорил же я, пицца испорчена…

Северус поперхнулся: после двухдневной голодовки они ее пиццей кормили? Бульоном надо овощным, несоленым, чтоб желудок «разогнать»! Тупые недоросли…

Он прошел за Долговязым в крохотную кухню, огляделся. Старенькая разномастная мебель, колченогая плита, линолеум на полу вздулся — от сырости, наверное. Гора немытой посуды в облупившейся раковине, вместо мусорного ведра пакет с пивными бутылками, гитара прислонена к покосившемуся подоконнику.

— У нас тут… немного неубрано, — отвел глаза Долговязый.

Сказал бы точнее — бардак. И стульев нет.

— Ведем половой образ жизни, — усмехнулся Долговязый, на сей раз истолковав ищущий взгляд гостя совершенно правильно. — Будьте проще.

Куда уж проще… Северус опустился на пол, Долговязый протянул ему руку:

— Роджер.

— Северус.

— А по цивилу?

Снейп не понял.

— Ну, по паспорту.

— Северус.

Оглушительный стук в дверь прервал начавшийся разговор, Долговязый помчался открывать.

— Ну как? — донеслось из прихожей.

— Да все так же.

— Вытаскивай ее оттуда. Я на полчаса всего отпросился, только чтоб капельницу поставить.

Долговязый забарабанил в дверь туалета:

— Дивайз! Ты живая там? Вылезай, щас Блэкстер тебя полечит.

Девчонка вывалилась из сортира прямо парню на руки.

— Блин, у меня все потроха наизнанку…

Северус видел, как Долговязый повел Дивайз в комнату, как следом протопал знакомый очкарик Блэкстер. Полминуты спустя Долговязый вернулся на кухню:

— Хорошо, что он смог отпроситься. Я бы один не справился тут.

— Он работает?

— Санитар на «скорой». Вообще учится на хирурга, но платить чем-то надо…

Вот вам и попрошайки…

— А вы из олдовых?

Снейп снова не понял:

— То есть?

— Ну, вы похожи на рокера из старой гвардии… которые еще начало «Black Sabbath» помнят, и с диАнно бухали.

Северус невразумительно пожал плечами. С кем его только не сравнивали, но чтобы рокеры приняли за своего… Правда, он опять не понял, при чем тут черная суббота и кто такая Диана, с которой полагалось бухать.

— Роджер! О, здрасте, сэр… — в кухню заглянул Блэкстер. — Я побежал, Дивайз спит, следи за капельницей. Картошки пожарь на ужин, все равно дома сидишь.

— Я не умею, лучше суп сварю.

— Да что там уметь. Ставишь картошку, начинаешь играть «Master of Puppets», доигрываешь до интерлюдии, мешаешь картошку, доигрываешь до соляка, мешаешь еще раз, сыграл все — картошка пожарилась. И гитару сними со шкафа, а то когда мимо проходишь, такое ощущение, что кто-то там шебуршится и по струнам бренькает. Мне-то похрен, а Бъйорнинги вчера ночью в сортир вдвоем ходили.

Блэкстер ушел.

— Умный, мля… — обиженно пробубнил Роджер, вытаскивая из-под стола пакет с картошкой. — Он тут как-то яичницу решил со шпиком пожарить. Пожарил, едим, Дивайз спрашивает: «А сало-то где?» Смотрим на плиту — а сало в другой сковородке.

Северус усмехнулся: нескучно ребята живут.

— А почему вы ее по фамилии называете?

— Так Дивайз — не фамилия, — Роджер критически рассматривал слегка погнутый нож. — Это погонялка. Она ж ведьма.

Снейп похолодел, а Роджер перевел тоскующий взгляд на картошку:

— Ну, не буквально, конечно. Просто народной медициной увлекается. С Блэкстером все время шипят по этому поводу, он-то в бабкины лечилки не верит.

— И как ее зовут… по цивилу?

— Роооджееер… — тихо простонало из комнаты.

Долговязый бросил картошку и помчался на зов, кивнув Снейпу — пошли, мол.

Войдя в единственную комнату, Северус споткнулся о клубок разноцветных проводов, ухватился за стенку и едва не сорвал с нее демонически-яркую афишу с мордой какого-то страшилища и надписью «Iron Maiden».

— Дивайз, тут гости к тебе…

Лежащая на широком диване девушка приподняла голову, вытаращилась на Снейпа и пораженно прошептала:

— Профессор?..

Из-под копны вороново-черных кудряшек на Северуса смотрели испуганно распахнутые светло-карие глаза Гермионы Грейнджер.

* * *

— Ребята, чем вы меня накачали? — потрясенно прошептала Грейнджер, не отрывая глаз от Снейпа. — У меня глюки…

— Пятипроцентная глюкоза, — хохотнул Роджер. — От нее и глюки!

Грейнджер плюхнулась обратно на подушку и застонала в потолок:

— Господи, ну почему за минуту до смерти у меня перед глазами не вся жизнь мелькает, а один профессор Снейп?!

Северус не знал, что именно — может, общераздолбайское настроение в квартире, — заставило его набрать в грудь побольше воздуха и внушительно рявкнуть:

— Двадцать баллов с Гриффиндора!

— Мерлин! — взвыла Грейнджер.

— Я пойду… картошку почищу… — обалдело вымолвил Роджер и сгинул.

С дивана тихо прошелестело:

— Значит, все-таки это были вы… а я думала, что обозналась.

— Что вы имеете в виду, мисс Грейнджер?

— Непривычно слышать, — девушка смущенно улыбнулась. — Меня уже давно никто не называл… по цивилу.

— Как вам только пришло в голову назваться фамилией уничтоженного магического семейства…

С глухой неприязнью Северус уловил в своем голосе мерзкие сварливые нотки.

— А это не мне. Клички не выбирают, они как-то сами прилипают. Я даже не помню, кто первым стал звать меня Дивайз. Вот к Роджеру, например, никакое прозвище не привязалось, а Блэкстера по имени даже на работе не зовут.

Грейнджер… да нет, не Грейнджер — Дивайз. Это субтильное создание с удивительным голосом не могло быть Гермионой Грейнджер. Памятный по школе образ тошнотворно правильной заучки-всезнайки никак не вписывался в эту отвязно-беспечную атмосферу неформальской берлоги.

— Вы изменились.

— Люди меняются.

Карие глаза Дивайз казались неожиданно светлыми под ворохом коротких смоляных завитков.

— Профессор, а вам никто не говорил, что вы похожи на Джо диМайо?

Знать бы еще, кто это такой.

Северус почувствовал, что начинает раздражаться. Непонимание всегда бесило его, а сейчас он ровным счетом ничего не понимал. Эта странная запущенная квартира-общежитие, где, по всей видимости, троица уличных музыкантов обитала совместно. Эта непонятно как попавшая сюда Грейнджер, влачащая полуголодное существование в маггловском мире вместо того, чтобы почивать на лаврах Героини войны в мире магическом. Да и само присутствие здесь его, Снейпа, выглядело абсурдным и даже трагикомичным.

Все с той же рассеянной полуулыбкой Дивайз вытащила из руки иглу и небрежно отбросила в сторону. Игла закачалась на шнуре самодельной капельницы, девчонка приподнялась на локте и позвала уже гораздо громче, нежели в прошлый раз:

— Родже-ер! А мы сегодня едим?

— Теоретически да, — виновато отозвалась кухня голосом Роджера.

— А практически?

— А практически оно горит, но я не знаю, что с этим делать.

— А ты масло на сковородку лил?

Ответом стало озадаченное молчание. Потом громкое шкворчание. Потом — мат.

Дивайз прыснула:

— Ну и ладно. Говорят, уголь полезен.

— Но совершенно не питателен, — под удивленным взглядом своей бывшей ученицы Снейп развернулся и шагнул к выходу из комнаты.

— Куда вы?

— Спасать ваш ужин.

Нельзя быть джентльменом один день. Тогда не стоило и начинать.

* * *

Спасательная операция завершилась с незначительными потерями в виде слоя пригоревшей картошки на дне сковородки.

— Сыровата, — заметила Дивайз, уплетая, впрочем, с завидным аппетитом. — Ты как ее жарил вообще?

— Как Блэкштер шкажал, — прошамкал с набитым ртом Роджер. — Под «Мастера».

— Ну так «Master of Puppets» играется на скорости сто шестьдесят, а ты его быстрее ста сорока так и не осилил. Естественно, у тебя все подгорело. Еще и без масла.

Снейп слушал их веселую перепалку вполуха, размышляя, почему до сих пор не покинул эту дурацкую квартиру. Сам он от ужина отказался, и ему вручили огромную кружку кофе, в который плеснули коньяку — паленого, зато щедро.

— С маслом любой дурак сможет, а ты без масла попробуй.

— Вот я и пробую. Нормальная картошка. Подгорелая и пересоленная. Влюбился?

— А солил не я.

Дивайз быстро глянула на Снейпа, хрюкнула, но ничего не сказала и снова принялась за картошку.

Первым порывом было отчитать зарвавшуюся парочку: какое возмутительное нахальство! Но рассердиться не получилось. Может, потому что ощущение абсурда так и не исчезло. Северус чувствовал себя, словно все же заснул на диване после падения с подоконника и видит глупый, но забавный сон — а к происходящему во сне можно относиться легко. Только вот пробуждение никак не наступало.

Оно не наступило, даже когда закончился кофе. Даже когда Грейнджер, отставив пустую тарелку, сцапала со стола пачку сигарет и закурила. Снейп не удивился.

В тихом омуте черти водятся, как известно. Война не дала девчонке возможности жить обычными девчоночьими глупостями: он не замечал, чтобы в школе Гриффиндорская Всезнайка увлекалась нарядами, ссорилась с подружками, кокетничала с мальчиками, писала любовные записки в Валентинов день… Вместо кукол и плюшевых мишек — загадка философского камня, вместо карманного зеркальца и губной помады — книжки и пергаменты, вместо простеньких афродизиаков — Оборотное зелье, вместо первой любви — поиск хоркруксов. Вот она теперь и отрывается. Наверстывает. Правда, весьма радикальным, чтоб не сказать идиотским образом. Но разве можно ждать здравомыслия от бунтующей семнадцатилетней девчонки? Или сколько ей там — восемнадцать? Девятнадцать? Все равно мозги навыворот.

— Роджер, а у нас пива не осталось?

— Шутишь, мать. Когда у нас оставалось пиво?

Дивайз издала жалобный звук — нечто среднее между поскуливанием собаки и кошачьим мяуканьем — и просительно взглянула на приятеля.

— Понял, — тот со вздохом поднялся. — Заодно курева куплю.

Когда за Роджером хлопнула входная дверь, девушка подняла глаза на Снейпа, и это снова был внимательный, настороженный, цепкий взор Гермионы Грейнджер.

— Как вы меня нашли, сэр?

Снейп закатил глаза:

— Я вас не искал. Смените манию преследования на манию величия.

— Но нашли ведь. Как?

— Случайно.

— И в дверь к нам постучали тоже случайно?

— Нет, пришел справиться о вашем самочувствии.

Грейнджер покосилась с подозрением:

— Не припомню, чтобы вам был свойственен нездоровый альтруизм. И здоровый тоже.

— А что вы вообще можете обо мне помнить?

— Вас забудешь…

— Это что, комплимент?

— Факт. Вам что-то от меня нужно?

Вот теперь Северус едва не рассмеялся: у девчонки точно мания преследования.

— Нет. Сейчас уйду, докурю только.

Грейнджер давила в пепельнице окурок, пока он не превратился в бесформенный комок.

— Сэр, я не верю в случайности, их не бывает. Сначала вы появляетесь на Хипподроме, потом здесь. Искать меня в таком месте мог только умалишенный…

— Ну, спасибо.

— …или тот, кто знал, где искать. На психа вы не похожи. Вывод очевиден. Зачем вы меня нашли?

Мерлин, да она боится! Она прячется!

— От кого вы скрываетесь, мисс Грейнджер?

Северус знал, что пожалеет о сказанном, но позволил себе эту маленькую глупость — он так давно не испытывал любопытства! А Героиня войны, лучшая ведьма своего — и не только! — поколения, превратившаяся в нищую маггловскую рокершу Дивайз — это было в высшей степени любопытно.

— Я не скрываюсь!

— Ну-ну…

— Я живу так, как считаю нужным, и не хочу, чтобы мне мешали!

— Да живите, кто вам не дает, — Снейп откровенно забавлялся. — В конце концов, наложите на меня Обливиэйт, если боитесь, что я пойду трепать на каждом углу о вашей нынешней, с позволения сказать, жизни. Вам-то колдовать никто не запрещал.

Грейнджер побледнела. Грейнджер закусила губу. Грейнджер сузила глаза. Грейнджер… обозлилась?

— То, что вы вчера нам помогли, не дает вам права издеваться надо мной!

Если бы девчонка так пошипела на, не к ночи будь помянута, Нагайну, Лонгботтом — перед сном тоже лучше не вспоминать! — точно лишился бы лавров героя. Проклятая тварь сдохла бы сама, от зависти.

Но, позвольте, что такого обидного он сказал?

— Вы никогда не отличались деликатностью, но это переходит всякие границы! У вас что, хобби такое — причинять людям боль?!

В короткой борьбе между раздражением и любопытством победило последнее. Северус вдохнул, выдохнул и проговорил неторопливо:

— А у вас, по-видимому, хобби — ни с того ни с сего кидаться на людей. Потрудитесь объяснить, с чего вы взбеленились.

Он очень старался не переборщить, добавляя своему голосу строгие «учительские» интонации: авось, у девчонки сработает рефлекс недавней школьницы, она оробеет и объяснит наконец, как дошла до жизни такой. Но оказалось, Грейнджер не шутила, говоря, что люди меняются. Она действительно изменилась. Либо Снейп потерял квалификацию.

— Не изображайте оскорбленную невинность! Вы все прекрасно знаете! Вы всегда знаете, куда ударить, чтобы сделать побольнее! Да вы просто садист, не лучше Беллатрикс Ле…

Все. Хватит политеса. Девчонка слишком много себе позволяет.

Кухонька была настолько тесна, что Снейп дотянулся до Грейнджер, не сдвинувшись с места. Девушка испуганно ахнула, когда он крепко схватил ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза. Грейнджер замерла — обычная реакция психики на вторжение в разум: полусонное оцепенение, похожее на эффект гипноза.

Нескольких секунд достаточно, чтобы увидеть плавающие на поверхности расслабленного сознания обрывки мыслей и образов. Но Снейп со злости — а может, подспудно рассчитывая напороться на ментальный блок — вторгся в незащищенный разум Грейнджер с излишней силой… и провалился.

Туда, в мутную глубину человеческих эмоций, без крайней необходимости не заглядывают даже опытные легиллименты. Специалисты из Мунго разрабатывают для этого особые техники, которые используют в исключительных случаях для лечения тяжелых психических расстройств. И каждый раз рискуют не вернуться, и многие целители после таких сеансов сами сходят с ума.

Северус Снейп был опытным и очень сильным легиллиментом. Именно поэтому никогда не влезал в эту опасную трясину — человеческий рассудок не способен справиться с водоворотом чужих переживаний, он просто для такого не предназначен. И именно поэтому бывший шпион знал чисто теоретически, как выбираться из бездны, в которую по собственной глупости угодил.

На то, чтобы осознать роковую ошибку, ясности ума еще хватило. А потом перед глазами взорвалась чернота, голова закружилась, загудело в ушах — Северус летел в разверстую пропасть, со дна которой поднимались едкие сизые клубы… страха.

Страх заполнил легкие, ватой набился в ноздри, в горле застрял, не давая вдохнуть — и когда Снейп забился в мучительных судорогах удушья, вдруг рассеялся, оставив по себе лишь серые клочья где-то на периферии мысленного зрения. Непроглядная, чистая темнота зазвенела вокруг тонко, пронзительно, надрывно, словно плакальщица. Истошный вопль безысходности привел Северуса в ужас: крик становился все выше, отчаяннее, будто исполнял какую-то сатанинскую гамму, превратился в исступленный визг — и лопнул перетянутой струной. И тогда в оглушительной тишине ледяные когти чужого горя располосовали грудь, вонзились в сердце, брызнувшее болью, чужой, страшной болью.

Снейп закричал, рванулся, неосознанно стараясь ухватиться за терзающую его дьявольскую лапу и выдрать ее из груди, хотя бы вместе с собственным сердцем… левая рука нащупала что-то, рефлекторно сжалась, дернула…

Снова боль. Не иллюзорная, живая боль. Залитые слезами карие глазищи. Залитый кровью обшарпанный пластик столешницы. Лезвие ножа, стиснутое в левой ладони. Отголоски горестного вопля, медленно затихающие в памяти. И неотвратимо, как захлопывается крышка гроба, надвинувшееся понимание.

— Простите, мисс Грейнджер… — собственный голос показался чужим. — Я не знал…

Слезы катились по бледным щекам, и почему-то не падали с остренького подбородка, а стекали на шею и впитывались в воротник застиранной рубашки. Рука сама потянулась стереть прозрачные капли с измученного, но оттого еще более нежного лица. Потянулась, прикоснулась неуклюже — непривычны ей были такие жесты ласковой жалости. И Снейп, еще не совсем вернувшийся из кошмара беды Гермионы Грейнджер, смотрел, как его левая ладонь оставляет кровавые следы на гладкой девичьей щеке, и как новые слезинки прочерчивают светлыми полосами эти алые разводы.

— Ты охуел, мудила?!!

Резкий рывок за шиворот, испуганный вскрик: «Роджер, не надо!» и впечатляющей силы удар в переносицу.

* * *

— Дивайз, ну что я должен был подумать? — виноватые причитания Роджера неприятно резонировали в перебитом носу. — Ты ревешь, в кровище вся… Попили пивка, блин!

Снейп лежал на том самом диване, где часом ранее откачивали Грейнджер, и прижимал к переносице холодную бутылку с пивом, а сама Грейнджер бинтовала его порезанную руку.

— А что человек мог просто порезаться, тебе в голову не пришло?

— И ты из сострадания прям уревелась вся? И видел я тот нож. Как им можно порезаться? Он же тупой!

— Сам ты тупой. Порезаться можно даже книжной страницей.

— Ты, несчастье ходячее, и куском ваты можешь порезаться…

— А я вообще талантливая, — Грейнджер потуже затянула узел повязки. — Сэр, вам бы в больницу…

Снейп качнул головой, отчего пиво в бутылке жизнерадостно плюхнулось. После первого же знакомства с маггловской экстренной медициной (вправляли плечевой сустав, выбитый в драке с укуренными недорослями), он приобрел к «скорой помощи» стойкую неприязнь. Весь последующий опыт общения с врачами укрепил эту неприязнь и добавил некоторую опаску. Проще говоря, Северус Снейп боялся маггловских врачей. И в данный момент бессильно досадовал, что не может колдовать. Вернее, может, но… не может.

— Но, сэр, надо вправить кости, а Блэкстер вернется только утром, у него сегодня ночная смена. Еще, чего доброго, отек будет — станете похожи на енота.

Северус приладил бутылку поудобнее и решил, что похож он станет не на енота, а на идиота. При помощи магии залечить сломанный нос — плевое дело, но без палочки это дело превращалось в гиблое. Применить беспалочковую магию к самому себе просто невозможно. А доверить свой организм маггловским коновалам Снейп был категорически не готов.

В носу ощутимо пульсировало. Северус покосился на Грейнджер: она озабоченно хмурилась и опять покусывала нижнюю губу. Девчонка так и не умылась, и подсохший кровавый отпечаток на ее щеке выглядел, как уродливое родимое пятно.

— Никаких больниц! — отрезал Снейп, пожалуй, слишком поспешно.

И, пожалуй, Грейнджер поняла, почему. Ведь насмешливая искорка, промелькнувшая в карих глазах, не могла ему привидеться? Или могла?..

— Профессор, вы же… — с тихой укоризной начала девушка.

Закончить ей не дал грохот, внезапно раздавшийся с лестничной площадки. Кому понадобилось на лестнице колотить поварешками по пустым кастрюлям и пластиковыми бутылками по батареям?

Роджер и Грейнджер недоуменно переглянулись.

— Пойду погляжу, а потом расскажу, — озадаченно вымолвил Роджер. — Чё за жизнь, сплошной тыгдым…

И тут в дверь постучали. Вернее, судя по силе ударов, ее чуть не выбили. Роджер матюгнулся и помчался открывать.

Наблюдая, как Грейнджер быстро захлопнула за приятелем дверь комнаты и метнулась в противоположный угол, Снейп решил не размышлять о том, что творится в этом дурдоме. Без того слишком много событий — и это после года сонной апатии вокруг и внутри. Воистину, не было ни кната, да вдруг сто галлеонов. Послышался звук выдвигаемых ящиков — кажется, Грейнджер копошилась в комоде. Северус уже совсем было собрался вывернуть шею и посмотреть, что делает его бывшая ученица, когда прямо перед лицом возникла… волшебная палочка.

Двенадцать дюймов, виноградная лоза.

Грейнджер протягивала ему свою волшебную палочку.

— Лечитесь, сэр. Надеюсь, у вас получится, — девушка, не глядя на Снейпа, вложила палочку в его руку и вышла, притворив дверь.

— Батюшки, Бъйорнинг! Это что такое?! — донесся через миг ее изумленный возглас.

— Это я! А что у тебя с лицом?

В прихожей что-то гремело — видимо, те непонятные кастрюли. Северус перевел взгляд на палочку. Рукоять оказалась слишком тонка, и в ладони лежала неудобно. Его собственная палочка, переломленная в зале Визенгамота, была массивной и довольно тяжелой — в детстве от нее даже уставала рука, и Северус до пятнадцати лет носил на правом запястье напульсник. Носил и потом, в юности — широкий, кожаный, закрывающий все предплечье…

Палочка Грейнджер была почти невесомой и какой-то… несерьезной. Плохо верилось, что с этой вот лозинкой Мисс Всезнайка в битве за Хогвартс лупила противника такими Ступефаями, от которых у многих Пожирателей ломались ребра и позвоночник. Северус осторожно обнял пальцами теплую гладкую рукоять. Ощущение было… волшебным.

Беспалочковая магия не подарит такого чувства. Она вообще не в состоянии подарить ничего, кроме опустошающей усталости: слишком много сил тратится даже на самое простое заклинание. Но с волшебной палочкой в руке маг чувствует себя богом. И Снейп, всегда пренебрежительно отзывавшийся о «глупых помахиваниях палочкой», теперь был готов отдать полжизни за право размахивать ею, когда вздумается.

Палочка в руке была чужая, но вот ощущения — ощущения были своими. Что-то радостно встрепенулось внутри, с готовностью отозвалось узнаванием, восторженным предвкушением, смешанным с глухой горечью: это не насовсем, это не твое, а тебе не положено. Прими эту жестокую милость с благодарностью безногого инвалида, которому приснилось, что он бегает. И расстанься с нею так же, как со сном — иначе не сможешь жить дальше.

Северус вздохнул глубоко и шумно, чтобы распугать непрошенные и ненужные переживания. В прихожей больше ничего не гремело, только из кухни доносились тихие голоса. Стоило сесть, кровь из носа полила с новой силой, будто напоминая, для чего была выдана палочка. Снейп обхватил рукоять поудобнее, подавив неожиданное волнение: а вдруг не получится? Ну, была не была…

* * *

Получилось. Правда, с третьей попытки. Сначала палочка, словно издеваясь, выплюнула две с половиной искры, потом разразилась клубом фиолетового дыма. На третий раз заклинание сработало, но все равно криво: вместо мгновенного лечебного эффекта, сопровождавшегося обычно короткой вспышкой боли, сломанные кости переносицы неохотно зашевелились, вставая на место и медленно срастаясь. Сопровождался процесс феерическими ощущениями класса «вырвиглаз».

Наконец с лечением было покончено. Снейп смигнул невольно навернувшиеся от боли слезы и огляделся в поисках зеркала — проверить, все ли в порядке с лицом.

В комнате было много всего предположительно полезного. Кроме дивана и комода здесь находились: полуразобранный мотоцикл на спущенных колесах, гора разноцветных шнуров неизвестного назначения, несколько гитар разной степени разбитости, тележка из супермаркета, батарея каких-то непонятных коробочек с кнопками, две огромные колонки, куча одеял в углу, почти новый плюшевый медведь, накрытый кастрюльной крышкой аквариум (с водой, но без рыбок), три рулона обоев, двухпудовая гиря, бензиновая канистра, микрофонная стойка, дверца от телефонной будки… Был компьютер, стоящий у окна на скамейке, явно утащенной из какого-то парка. Была урна — из того же парка. Был корабельный колокол, висящий над компьютером. Был фикус в кадке — скорее мертвый, чем живой. Была пара резиновых тапок размером не меньше чем на Хагрида.

Зеркала не было.

Снейп с подозрением покосился на глазеющих со стен плакатных чудищ. Он уже сомневался, что в этой сумасшедшей квартире зеркало может обнаружиться, например, в ванной. Скорее уж, в холодильнике. Но проверить стоило. И ванную, и холодильник.

Северус осторожно отворил дверь, прислушался к разговору на кухне.

— Ну вот, у меня для вас две новости, плохая и хорошая, какую сначала? — незнакомый бас.

— Любую, — это Грейнджер.

— Тогда хорошую. Я купил себе установку!

В прихожей громоздились барабаны и поблескивающие в темноте тарелки. Вот что гремело на лестнице…

— Это я уже поняла. А плохая новость — то, что ты притащил ее нам?

— Частично. Джесс выгнала меня из дома, поэтому к вам я притащил себя тоже.

— Спать на потолке умеешь?

— Чего?

— Спать, говорю, на потолке умеешь?

— Э-э-э…

— А придется. Если мы установку поселим в комнате, ребятам даже ноги некуда будет вытянуть. Место есть только на потолке.

— Ну, теоретически… — это Роджер. — К потолку можно привесить гамак. А на день подтягивать его ближе к люстре. Надо веревки и балки, я сделаю.

— И гамак.

— И гамак. А у нас в кладовке парашют старый валяется, можно его приспособить.

Воистину, голь на выдумки хитра…

— Точно, там и стропы есть — веревок не надо. А где балки взять?

— Ой, да ладно вам, я и на кухне спать могу!

— Чтоб по тебе все ходили?

— А что, в комнате ходить не будут?..

Сделав себе зарубку на память — выяснить, не было ли в недавнем прошлом массового побега из какой-нибудь психушки, — Снейп шагнул туда, где, по логике, должна была находиться ванная. Под ногой что-то хрустнуло, скрипнуло, сбоку звянькнуло, сверху бренькнуло. Из-за косяка кухонной двери моментально возникла физиономия Грейнджер:

— Профессор, все в порядке?

Вдруг она сделала большие глаза и торопливо закивала куда-то в сторону. Северус проследил ее взгляд и обнаружил, что до сих пор держит в руке волшебную палочку. Спохватившись, он отработанным и незабытым движением спрятал палочку в рукав свитера — чехла для нее, конечно, не было, но плотно прилегающая к запястью манжета не даст ей вывалиться. Спрятал вовремя: над головой Грейнджер появилась голова Роджера.

— Ох ты ни фига себе! — восхитилась голова, разглядывая нос Снейпа. — Дивайз, ты натурально ведьма! Как это ты его…

Грейнджер посмотрела на гитариста мрачно.

— Как-как… хреном об косяк.

— Ой, мама! — голова Роджера поморщилась и скрылась.

— Своеобразные у вас методы лечения, — тихо съехидничал Северус.

Гейнджер кивнула:

— Народная медицина не подводит. Уверена, если бы я вам какую-нибудь особо ценную часть тела прищемила дверью, вы бы сразу забыли о сломанном носе.

Щеки ее чуть порозовели, глаза весело поблескивали. Похоже, выпила.

— Предпочту не проверять.

— Это правильно. Присоединяйтесь, сэр.

И не просто выпила, а изрядно: обращается к своему бывшему преподавателю, как к старому приятелю. Внушение пьяным делать бесполезно.

— Благодарю, мисс Грейнджер. Но я, пожалуй, покину вашу гостеприимную обитель. Находиться здесь опасно для здоровья.

Карие глаза снова округлились, теперь от удивления:

— Но там же ливень! А вы без зонта.

И когда успела заметить?..

— Ничего, я не сахарный, не растаю.

Грейнджер закопошилась, на четвереньках выползла из кухни, поднялась на ноги. И опять уставилась своими невозможными глазищами.

— Останьтесь, сэр… — она вымолвила это почти шепотом, и Северус скорее прочитал по губам, чем услышал ее слова. — Пожалуйста… Хотя бы пока не кончится дождь.

— Он еще долго не закончится.

Гермиона робко улыбнулась:

— Дождь не может длиться вечно.

Она уже поняла, что Снейп не уйдет.

* * *

В кухне рокотало, словно где-то поблизости бродила сухая гроза.

— Знакомьтесь, Бъйорнинг, — Дивайз указала на обладателя рокочущего баса. — Бъйорнинг, это профессор Сне…

— Здорово! — не дослушав, Бъйорнинг протянул Снейпу руку. Узкая ладонь Мастера Зелий исчезла в огромной волосатой лапище, и хотя пожатие не было очень крепким, Северусу стало неуютно.

Существо под названием Бъйорнинг полностью соответствовало своей кличке (или это была фамилия?). Белобрысый громогласный гигант с колоритнейшей внешностью настоящего викинга занимал собой все пространство кухни. Он смолил сигареты одну за другой, оглушительно ржал, и пиво пил залпом.

Роджер устроился в углу, буквально сложившись втрое: колени его почти касались ушей. Дивайз заняла единственный свободный пятачок у стола, и Снейпу ничего не оставалось, кроме как снова взгромоздиться на подоконник.

— Ну вот, а я ей говорю, что на сто фунтов вдвоем две недели прожить можно со-вер-шен-но спокойно, если вместо «Chancellor» курить «Rothmans», а вместо телячьей вырезки покупать обычную свинину. Вы же вот как-то выживаете!

— Как-то выживаем, — хмыкнул из угла Роджер.

— Ну вот! — Бъйорнинг махнул рукой с зажатой в ней бутылкой и облил пивом Дивайз. Та возмущенно фыркнула и попыталась отодвинуться подальше, но двигаться было просто некуда. — А она знай себе орет, что я потратил на установку все деньги, и ей теперь не на что купить новые туфли! Не, все, на хрен такое счастье!

Бъйорнинг опять махнул рукой, едва не съездив по носу Дивайз.

— Ну вот! В прошлом году она продала мою гитару и купила себе пальто — я молчал. На той неделе она палочками салат мешала — я молчал! Но теперь все. Все!

Великан схватил очередную сигарету, а Снейп с трудом заставил себя осознать, что речь идет о барабанных палочках, а не о волшебных.

— Пральна я гр-рю, Профессор?

Снейп машинально кивнул, потом спохватился и уточнил:

— Кроме сигарет. Яды должны быть качественными.

Он демонстративно затянулся… и подавился дымом, увидев улыбку Грейнджер. Девчонка улыбалась так, будто все это время сомневалась, что перед ней настоящий Снейп, а фраза о качественных ядах развеяла сомнения. Но, скажите на милость, почему этому надо так радоваться?

А в следующий миг понял, что едва не совершил настоящую мерзость. Притащился в квартиру к Грейнджер, влез в ее мозги, заставив заново переживать еще не отболевшее горе, и собрался свалить под предлогом того, что получил по мордам. Оставить девчонку одну разбираться с осиным роем страданий, который он сам разворошил. Конечно, мерзости были вполне в характере опального шпиона. Однако то, что случилось с мисс Грейнджер, было действительно страшно. И если ей станет легче от того, что Снейп останется — он обязан остаться.

— Ну вот! — Бъйорнинг продолжал орать и размахивать пивом. — Там только кардан чутка заедает, и педаль расхлябана, но это я все поправлю! Главное — установка! Почти не юзаная, и за такие смешные деньги!

Несколько раз увернувшись от пивных брызг, Дивайз укоризненно посмотрела на барабанщика, но ничего не сказала, только забрала свою бутылку и ретировалась к Снейпу на подоконник. Роджер понимающе покивал.

— Ну вот! — в очередной раз гаркнул Бъйорнинг и затянулся. Миг тишины показался присутствующим истинным блаженством, но этот неземной кайф был безжалостно обломан новым стуком в дверь.

Роджер обреченно вздохнул и «разложился» вверх:

— В Бедламе день посещений…

— А мы еще кого-то ждем? — громыхнул Бъйорнинг.

Ответить ему не успели. В прихожей щелкнул замок, заскрипела дверь, и тарелки зазвенели от истеричного вопля:

— Где он? Где этот декомпенсированный извращенец?!

Бъйорнинг втянул голову в плечи и, кажется, даже стал меньше. Дивайз настороженно замерла. В прихожей тихо бумкнул барабан и громко крикнул Роджер: «Охренела?!»

Застучали каблуки, и в кухню влетела… фурия. Высокая, стройная, модно одетая блондинка с роскошной грудью и длинными ногами была бы очень красива, если бы не ярость, исказившая точеное лицо.

— А-а-а-а! Вот ты где, скотина! Ну конечно, где ж тебе еще быть! А ну, пошли домой!

— Джесси… — Бъйорнинг съежился еще сильнее.

— Что — Джесси? Что — Джесси?! Тебе эта подзаборная блядь дороже собственной жены! — холеный пальчик с длинным ярко-красным ногтем указал на Дивайз.

Бъйорнинг встрепенулся:

— Джесси!

— Заткнись! — блондинка сжала кулачки и заорала, нависнув над Дивайз своим грудастым великолепием: — А тебе двоих мужиков мало, да? Третьего захотелось? Чтоб все дырки были заняты?!

— Бъйорнинг, уйми свою ненормальную, или я ее в окно выкину! — по внешнему виду Роджера было понятно: выкинет, дважды не подумает.

А Дивайз, не глядя на обидчицу, выпустила из ноздрей две струйки дыма и проговорила убийственно спокойно:

— Джесс, ты что, неделю не срала? Ну так выпей настойку подорожника и пробздись. У тебя дерьмо уже в горле плещется.

— Ах ты… — Джесси побагровела от бешенства и занесла руку для оплеухи…

— Джесси!!! — взревел Бъйорнинг, разворачиваясь своей тушей на всю кухню, но Снейп оказался быстрее.

Он перехватил ладонь истеричной девицы в нескольких дюймах от лица Дивайз — та даже не пошевелилась. Джесси смерила Снейпа зло прищуренными глазами:

— О-о-о, ка-акой мужчина! Ты наконец-то нашла себе личного диМайо? Не староват для тебя, нет?

— Старый конь борозды не испортит, — невозмутимая реплика Дивайз потонула в оглушительном реве Бъйорнинга, за которым последовал совсем уже истошный визг Джесси: великан наконец распутал собственные руки и ноги, сграбастал свою пассию в охапку и с матом поволок к выходу, сшибая все на своем пути.

— А четвертый мужик тебе зачем?! — не унималась Джесси, барахтаясь в могучей хватке мужа. — Пизда разъебана, одного члена мало?

Ее вопли и взъяренный мат Бъйорнинга еще долго слышались на лестнице, а потом и на улице.

— Дивайз… — Роджер растерянно переминался с ноги на ногу.

— Ну нравится мне Джо диМайо! — развела руками Грейнджер и сползла с подоконника. — Пойду умоюсь.

Она скрылась в ванной. Зашумела вода, в одной тональности с дождем за окном.

Роджер осыпался на пол и глянул на Снейпа недобро, даже презрительно:

— Поверил?

Снейп несколько опешил:

— А должен был?

— Нет! — Роджер аж побледнел от гнева. — Джесси — сама блядища, каких мало. Она пол-Иголки перетрахала, пока Бъйорнинга не подцепила. Манда нестроевая…

Вот этому Снейп охотно поверил: есть такая категория женщин не самого тяжелого поведения, которые от профессиональных шлюх отличаются лишь тем, что не берут денег за свои услуги.

— А Гре… Дивайз?

— А Дивайз — это Дивайз. Мы в нее все немного влюблены. Ты еще Рэйвена не видел — он готов унитаз целовать, на котором она сидела. Джесс потому и бесится, что Дивайз ноги ни перед кем не раздвигает, а ее все любят.

— Что, и никто не удостоился? — иронически хмыкнул Снейп. В разборчивость Грейнджер он еще мог поверить, а вот в целомудрие при ее образе жизни… в одной квартире с двумя взрослыми парнями…

— Ты когда-нибудь хотел трахнуть Джоконду?

Северус не стал бы равнять Грейнджер с загадочной героиней шедевра Да Винчи. Но сравнение было ему понятно: мальчишки, похоже, просто не воспринимают Дивайз как девушку, женщину. И порвут в тряпки любого, кто хотя бы дохнет не так в ее сторону. Она для них — друг, единомышленник, гениальный соратник. Это хорошо. Раньше Грейнджер могла сама постоять за себя — вспомнить хотя бы Битву за Хогвартс! — но теперь, после того, что с ней произошло, ей нужна защита. Интересно только, почему эту защиту ей дали не Герои войны Поттер и Уизли, а нищие аскеры Роджер и Блэкстер…

— Вот видишь, — не дождавшись ответа, резюмировал Роджер. — Дивайз — особенная. Если бы она была как все, ты бы сегодня сюда не пришел.

И под этими словами Снейп готов был подписаться.

— Э! Народ! А чего у вас дверь нараспашку?

Роджер стукнулся лбом о холодильник:

— Вспомнишь говно, вот и оно… — и крикнул в прихожую: — Здорово, Рэйвен, заходи!

Рэйвеном оказался «юноша бледный со взором горящим», с пирсингом в нижней губе и медальоном в виде перевернутой пентаграммы на шее. Выглядел юноша ухоженным и явно не бедным — очевидно, общение с компанией уличных музыкантов было для него своего рода протестом, но не настолько бурным, чтобы ради этого отказываться от благ обеспеченной жизни под крылом у родителей. Самоуверенный и чуть надменный взгляд живо напомнил Снейпу Драко Малфоя.

— Чего такие грустные? Что-то случилось?

— Джесси случилась, — недовольно ответствовал Роджер.

— Ого! И вы еще живы? А где леди Ди?

— Здесь я, — раздалось из ванной. — Рэйвен, привет!

Дивайз появилась на кухне с немного припухшим носом, и глаза у нее были, пожалуй, красноваты, но в целом она выглядела довольно беспечной.

Когда Рэйвен церемонно опустился перед девушкой на одно колено и принялся лобызать ей руки, Снейп едва удержался, чтобы не фыркнуть. Роджер если и преувеличил, говоря об унитазе, то самую малость.

— Ах, милорд, вы меня смущаете, — наигранно зажеманилась Дивайз и тут же прыснула: — Ну хватит уже, пафосный ты мой. Тут тебе не Букингемский дворец, и я не королева.

— Королева, — хохотнул Роджер. — Королева Хипподрома.

— Сомнительный титул. Да встань ты уже, адская птица, мы пол неделю не мыли.

— Предупреждать надо, — обиженный в лучших чувствах Рэйвен поднялся, отряхнул колено и кивнул на Снейпа: — Папа твой?

Дивайз смутилась:

— Нет… Знакомьтесь, Рэйвен — профессор С…

— Здрасте, — пафосный юноша так же, как и Бъйорнинг, не соизволил дослушать фамилию профессора. Северусу это… не понравилось. — Там, кстати, Ямато с Лисенком идут, пиво несут…

Роджер снова долбанулся головой в холодильник.

Как бы ни был набит автобус, в нем всегда найдется место для еще одного пассажира.

Если бы дело происходило в магическом мире, Северус ни на минуту не усомнился бы, что на кухню безумной квартиры наложены расширяющие пространство чары. Но магией здесь и не пахло, а кухня все больше напоминала тот переполненный автобус: в ней непостижимым образом находилось место для все новых посетителей.

Означенные Ямато с Лисенком (странного вида парочка, в которой было непонятно, кто мужеского пола, а кто женского) торжественно вручили хозяевам упаковку пива и тут же залезли в душ, не спрося разрешения. Правда, минуты через три они выскочили оттуда с воплями: «А горячая вода где?!»

— Отвечать в рифму? — вредно ухмыльнувшись, вопросил Роджер. — Хотите, можно кастрюльку погреть…

Гермафродиты переглянулись, матюгнулись и обреченно принялись в четыре руки терзать целлофан пивной упаковки.

— Профессор! — в Снейпа полетела бутылка.

Он едва успел поймать реактивное пиво и на миг застыл в растерянности, не зная, чему больше возмущаться: невообразимой фамильярности обращения или… невообразимой фамильярности обращения.

— Не сердитесь, сэр, — с виноватой улыбкой Грейнджер коснулась его колена. — Ребята вас не знают, а на этой кухне субординация не живет.

Северус не сердился. Он чувствовал себя… мебелью. Наверное, так себя чувствуют цветочные горшки на подоконнике: стоят себе и стоят, особым внимание не пользуются, но и не мешают, их даже поливают регулярно. К ощущению мебели примешивалась доля удивления — его, Снейпа, присутствие воспринималось отвязной молодежью как нечто совершенно естественное, обыкновенное, будничное. И это было неестественно.

Может, эти потерянные дети привыкли, что сюда приходит кто попало? А может, кто попало сюда как раз не приходит?

Задумавшись, Северус машинально открыл бутылку, глотнул, почти не почувствовав вкуса. Он рассматривал пеструю компанию, совершающую по квартире броуновские движения. Что собрало их здесь?

Вот Роджер: неряшливые патлы, лет сто не стираная футболка, умный веселый взгляд и длинные пальцы музыканта. Вот Рэйвен: физиономия заносчивая, шмотки дорогие, но сидит на полу, как все, и не боится запачкаться. Тут же рядом полноватый парнишка, отрекомендовавшийся Ювелиром, клацает кусачками, сплетая замысловатую серебряную цепочку, пива не пьет и грустно молчит — но он здесь. Ребята-гермафродиты шумно веселятся и балагурят, но как-то слишком весело, слишком шумно… Недавно ушедший Бъйорнинг, по всей видимости, сбегавший сюда от истерички-жены… Замученная девушка с запавшими глазами, опрятная и печальная, представилась Кайрой, залезла под стол, свернулась там клубочком и уснула, не обращая внимания на гам.

Такие разные… и очень схожие. Что-то было у них общее. Что-то, что было и в самом Северусе Снейпе — ребята допустили его в свою компанию, позволили находиться среди них. Они не сделали бы этого, если бы им нечего было разделить с ним.

Чем немолодой опальный волшебник, бывший шпион, бывший убийца, бывший преподаватель, карточный шулер может быть схож с непутевыми бунтующими юнцами-магглами?..

— Профессор, — тихий голос Роджера отвлек от размышлений.

Парень кивнул на Кайру.

— Помоги…

Они вдвоем вытащили девушку из-под стола и перенесли в комнату. Кайра не сопротивлялась, лишь пробормотала что-то невнятное.

— Она к нам поспать приходит, — Роджер вытащил из кучи одеяло и укрыл спящую. — Работает в ночь официанткой, а дома у нее пять братьев, сплошной тарарам. Еще и отчим буянит, когда напьется.

Снейп кивнул и в очередной раз удивился: насколько же Роджер считает его своим, что объясняет поведение Кайры…

— И на Рэйвена ты не обижайся. У него родословная, как у хорошей борзой, но и мозгов столько же. А вообще он парень нормальный, не смотри, что он дурак.

Снейп снова кивнул. Его внимание привлек большой лист бумаги, пришпиленный к стене над диваном. «Если вам мешают спать шум и песни, значит, вы не хотите спать!» — заявлял лист.

Кайра всем своим видом демонстрировала справедливость этого утверждения.

Когда Снейп и Роджер вернулись на кухню, там царило беззаботное молчание. Не та неловкая, напряженная тишина, которая возникает, когда нужно разговаривать, но не о чем. Нет, это молчание было легким, даже умиротворенным. На тесной прокуренной кухне пятеро молодых людей, почти детей, пили пиво и слушали дождь.

Гермиона по-прежнему сидела на подоконнике и, высунув руку в открытое окно, ловила холодные капли. На фоне мутной дождевой пелены она выглядела персонажем картины безумного имажиниста, что-то вроде «Девочка, здоровающаяся с дождем». Ничего удивительного, что друзья не рассматривали ее как объект эротического интереса. По сравнению с агрессивной, мясистой сексуальностью той же Джесси Грейнджер даже девушкой не казалась — так, небрежным наброском ничего не обещающей, несоблазнительной женственности. Но этот ненамеренно неотразимый наклон головы, эти коротко стриженые кудряшки, топорщащиеся за ушами, худенькое плечо, выглядывающее из широкого ворота рубашки, виднеющаяся сквозь продранную штанину острая загорелая коленка… Девочка-босяк, девочка-гаврош, девочка-пересмешник. Ее невозможно было хотеть, нормальные мужские инстинкты пасовали перед отчаянной хулиганской прелестью. Ею можно было только очаровываться — тихо, чтобы не спугнуть.

Но вот Грейнджер отвернулась от окна, взяла сигарету — и наваждение пропало. По кухне прокатился легкий вздох. Кто-то чпокнул крышкой, откупоривая пиво. Кто-то щелкнул зажигалкой, прикуривая. Рэйвен неловко крякнул и протянул Роджеру гитару.

Северус пробрался к подоконнику, цаплей переступая через ноги наполусидящих. Роджер что-то бессвязно тренькал, но едва Снейп приподоконнился, ударил по струнам так, что они захрипели. Дивайз прикрыла глаза…

— Мой алкогольный друг

Пьет со мной уже с утра…

Томно и лениво, полуречитативом, с густой тягучей сипотцой:

— Да что там с утра,

Он пьет всю неделю,

Он жить не может без тепла —

Без тепла, что дает ему

Неживая вода…

Снейп застыл прижав губами неприкуренную сигарету.

— Мой алкогольный друг,

Голый, в полной нирване

Сидит у меня на диване,

Читая алкогольные мантры,

В грязной захламленной спальне…

И вот эти усталые, порочные интонации были сексуальны до дрожи в паху.

— Сейчас он идет по дороге с Джимом,

— Всегда он идет по дороге с Джимом,

Его зовет Джим, и он идет за ним!

Правый рукав и плечо намокли от дождя, хлещущего в открытое окно. Однако закрыть его означало задохнуться в сигаретном дыму. Хоть компания и разошлась, плотный сизый кумар все еще заполнял кухню; отдельные клубы пытались выбраться на улицу, но дождь словно пинками загонял их обратно.

Ребята разбрелись очень быстро и почти незаметно. В какой-то момент на кухне не досчитались Ювелира, успели только услышать, как хлопнула дверь в прихожей. Следом убрели, подпирая друг друга под острым углом, Ямато и Лисенок. А потом Рэйвен пошел вроде бы в туалет и куда-то делся.

Роджер отложил гитару, затушил сигарету, с сомнением заглянул в бутылку с недопитым пивом, зевнул:

— Ну вот, а я хотел над Сонаром поколдовать… — и тоже покинул кухню.

На полу остались пустые пивные бутылки, россыпь серебряной пыли и погребенная под горой окурков пепельница. У окна медленно, но верно растекалась дождевая лужа.

Слезать с подоконника не хотелось. За несколько часов Снейп с ним почти сроднился. Это образно. А буквально — затекли ноги и спина, и прощание с подоконником было чревато не самыми приятными ощущениями. Кроме того, Северус был откровенно пьян. Ровно настолько, чтобы еще осознавать этот факт, но уже достаточно, чтобы чувствовать себя умиротворенным и разленившимся, как перелинявший и обожравшийся удав. Обычно он впадал в такое удавообразное состояние после хорошей порции алкоголя, но несколько бутылок не самого хорошего пива на пустой желудок подействовали не хуже полулитра виски.

Грейнджер сидела напротив, блаженно улыбалась и курила. Хогвартсская всезнайка с сигаретой в одной руке и с бутылкой пива в другой — есть от чего спятить.

— Когда такой сильный дождь, — неожиданно заговорила она, — мне хочется выпрыгнуть из окна и повиснуть на его струнах… то есть струях…

Снейп насторожился: что за суицидальные порывы? Да еще такие максималистические: одновременно выпрыгнуть и повеситься? Проклятущая память вдруг взбудоражилась, подкинула картинку: пятый курс, Астрономическая башня, он сам у парапета, пережевывает горькую таблетку одиночества и безысходности, всерьез размышляя, сброситься ему с башни или повеситься на перилах. И так же всерьез решает сброситься — ему кажется, что умереть в иллюзии полета будет проще…

Оголтелый максимализм — нормальное свойство нормального подростка. В пятнадцать лет любая неурядица кажется трагедией вселенского масштаба. Но не стоит недооценивать детское горе: порой именно подростковые беды определяют всю дальнейшую жизнь. Не часто, но так бывает.

Грейнджер, конечно, далеко уже не подросток. И то, что она пережила и переживает, язык не повернется назвать мелкой неприятностью. Холодком по позвоночнику прошлась мысль, что у Грейнджер есть все основания не только выпрыгнуть из окна и повеситься, но и одновременно вспороть вены и отравиться.

Тогда, на башне, Северус встал на парапет. Каменный бортик площадки был узким, и носки ботинок нависали над пропастью. Северус встал на парапет и отпустил перила, до последнего шага оставался один вдох. Его спугнула парочка влюбленных старшекурсников, которым приспичило пообжиматься именно в это время именно в этом месте. Северус перелез обратно на площадку и сполз по стене, трясясь от ужаса: он только что был готов умереть. Он только что чуть не умер.

Больше Снейп не помышлял о самоубийстве. Тот, кто однажды решился покончить с собой и не сделал этого, не захочет снова испытать такое. Хотелось бы знать, а Грейнджер решалась? Или решается вот сейчас? Или уже решилась?

— Как это случилось?

Вопрос прозвучал слишком торопливо, даже с оттенком паники, но в алкогольных парах Снейпу показалось, что девчонка может выпрыгнуть в дождь прямо сейчас. Он поспешил «спугнуть» ее — так же, как незадачливые влюбленные спасли его самого много лет назад.

Отстраненная улыбка сползла с лица Грейнджер, но выражение глаз не поменялось:

— Не надо сейчас об этом, сэр. Я вам расскажу потом, если захотите… когда привыкну…

— Разве к этому можно привыкнуть? — собственный голос прозвучал надтреснуто.

— Нет. Но я постараюсь.

Грейнджер хлебнула пива, закашлялась:

— Фу… выдохлось… — и вышвырнула бутылку за окно.

Внизу звякнуло. Из комнаты донесся раскат храпа.

— Идемте спать, сэр… поздно.

Было жарко. Невыносимо жарко, а еще душно и как-то… ватно.

Снейп раскинул руки, пытаясь хоть так освободиться от жары и неотвязного ощущения, будто тело плотно обложено поролоном. Не помогло.

Тогда он заерзал щекой по подушке, — или что там было под щекой? — в поисках более свежего края, но все вокруг было равномерно и отвратительно теплым. Внезапно левая рука нашарила что-то удивительно гладкое и восхитительно прохладное. Северус в сонном наслаждении распластал по этому блаженному нечто пылающую внутренним жаром ладонь, но нечто волшебным образом уплыло из-под пальцев, он потянулся вслед, не желая расставаться с желанной прохладой…

Короткий протестующий стон и возня рядом заставили сознание прочухаться самым насильственным образом — во сне сознанию было гораздо лучше. Прочухавшись, сознание отреагировало на насилие категорическим непониманием окружающего мира.

На скрипуче-омерзительные секунды сознание зависло, отказываясь выдавать своему обладателю информацию о времени, пространстве и местоположении тела обладателя в этом пространстве. Мучительным усилием Северус продрался сквозь поролон в мозгу: положение горизонтальное, время неустановленное, пространство неизвестное. Категория неизвестности всегда страшила Снейпа больше всего остального. Короткий момент страха прорезал поролон, и в прорезь свалились головная боль, песок в глазах и тягуче-мерзкое ощущение во рту — хуже, чем от Костероста.

Да, точно, Костерост… Помфри вроде говорила, он закончился…

Снейп открыл глаза — не без труда, и это простое естественное действие расценил как маленькую победу. В мутных полосах света — утро? Вечер? — он увидел на полу бесформенную кучу, из которой торчали четыре ноги в дырявых носках. Перевел взгляд чуть выше — и непроизвольно зашарил в поисках палочки: на него смотрела ужасающая синюшная морда с клыками, усами, рогами и демонически пустыми глазницами. Чтобы осознать, что чудище нарисованное, понадобилась секунда, не меньше.

Костерост… какой, к черту, Костерост… Не спятить бы.

Костерост был во сне. Снейп всю ночь варил Костерост, и это простое зелье у него почему-то никак не получалось, а Помфри стояла над душой и твердила, что ей надо, что ей срочно… И Помфри, и Костерост — это теперь не про него. Другая жизнь. Другая, в неверном свете похмельного утра вся казавшаяся сплошным сном.

А в реальности — головная боль, драные носки и плакатное чудище.

Память услужливо подсказала: вечер, Грейнджер, ее безалаберные дружки, сломанный нос, гитара, дрянное пиво и «Идемте спать, сэр…» Снейп вспомнил, как Грейнджер за руку провела его по темной квартире в комнату, как он споткнулся обо что-то на полу, как его бывшая ученица забралась на диван и шлепнула ладонью по подушке: «Ложитесь. Спокойной ночи, сэр». Дальше память пасовала, но, судя по недвусмысленной одетости собственного тела, Снейп заключил, что ничего непозволительного он себе не позволил.

Впрочем, этот факт не повлиял на чувство отвращения к себе самому.

Северус повернул голову: Грейнджер мирно сопела рядом, сбросив одеяло и свернувшись калачиком. Штанов на ней не было, задравшаяся рубашка не оставляла простора для фантазий. Снейп аккуратно прикрыл девчонку одеялом — смотреть неприлично, а не смотреть не получается. Да и мерзнет она, наверное. Похоже, то прохладное блаженство, которое он, Снейп, с таким наслаждением щупал, и было оголенное девчоночье бедро.

Чувство отвращения к себе торжествующе захихикало.

Часов в комнате не наблюдалось, но, судя по серенькому свету из-за штор, было что-то возле утра.

Осторожно, чтобы никого не разбудить и не расплескать собственное похмелье, Снейп спустил ноги с дивана, сел, прислушался к ощущениям. Организм бунтовать не спешил. Тогда Снейп позволил себе подняться и неуверенно, по-моряцки покачиваясь, направился вон из комнаты с ее стойким запахом перегара, стараясь не наступить на тех, что спали на полу.

Он благополучно миновал нагромождение барабанов в прихожей и даже вспомнил, где туалет и ванная. Отражение в зеркале над раковиной заставило чувство отвращения триумфально взвыть.

Напиваться до беспамятства — удел опустившихся до зверообразного состояния дегенератов. Именно поэтому Северус никогда — ну, почти никогда — не позволил себе напиться. Было несколько «пьяных» эпизодов, воспоминания о которых не содержали ничего, кроме… да, кроме отвращения к себе. Но вчера, впервые за много лет, Снейп напился, и сам не заметил, как это произошло. Сколько пива он вылакал под аккомпанемент песен Дивайз и неторопливые бессвязные разговоры? Да сколько бы ни было, результат даже не налицо, а на лице.

Ну и чем он в таком случае отличается от неприкаянных подростков, для которых веселая пьянка без вкуса и предела — приключение и удовольствие?

Северус наскоро умылся, избегая смотреть в зеркало, прополоскал рот, едва удерживаясь от соблазна заглушить сушняк водой из-под крана. Выглянул на кухню: стойкий запах табачного перегара не выветрился, несмотря на распахнутое окно, и пустые пивные бутылки, груда окурков, сиротливо прислоненная к стене гитара никуда не делись. Осторожно перешагивая через последствия пьянки, Снейп подошел к окну, выглянул на улицу: солнце где-то заблудилось, видимо, и над мостовой висела серенькая хмарь, прослоенная легким туманцем, но дождя уже не было.

Действительно, не может же дождь быть вечным.

И не оставаться же в этом дурдоме до полного одурения.

Снейп как можно тише вышел в прихожую, натянул куртку, обулся и покинул обиталище Грейнджер-Дивайз и ее беспутной компании, мало чем отличавшейся от предыдущей.

На улице не было ни намека на утреннюю свежесть. Влажная промозглая духота стыла над нищебродской городской окраиной, и окраине это очень подходило. Снейп дотопал до метро, поеживаясь и пошатываясь — похмельная слабость еще не прошла, и обратил внимание на крайне малое количество людей вокруг только на входе в «Бетнал Грин», тогда и вспомнил о часах. Оказалась несусветная рань: без четверти шесть.

Алкоголики спят мало…

Голова болела немилосердно. Даже жажда отступила, сменившись легкой тошнотой от неотвязной головной боли. Недосып и перепой — первые признаки деградации личности. Снейп доплелся до своей квартиры, и первое, что сделал — буквально присосался к чайнику с холодной кипяченой водой. Незастеленная с утра постель манила обещанием забытья, и Северус повалился на нее с наслаждением, забыв раздеться. Второй признак деградации, ехидно пискнуло сознание.

Он послал сознание с его сентенциями так далеко, что сам бы туда не дошел. Он закопался головой в подушку так, что впору было задохнуться. Он вытянул ноги, которые болели еще с вечера, утомленные долгой неподвижностью от сидения на подоконнике. Сон подошел совсем близко, пореял вокруг головы и… исчез, оставив Снейпа наедине с головной болью, тошнотой и полной разбитостью тела.

Снейп повертелся так и повертелся сяк, опробовал позу морской звезды и позу эмбриона, — бесполезно, заснуть не удалось. С мученическим стоном он приподнялся на локте, пытаясь сообразить, чем с наибольшим успехом можно заменить одно из величайших изобретений магического мира — антипохмельное зелье… под локтем оказалось что-то твердое и неудобное.

Чтобы понять, смотреть не потребовалось. Палочка. Волшебная палочка Грейнджер. Вчера он спрятал ее в рукав и не отдал.

Забыв о головной боли, Снейп сел на постели, вертя виноградную лозинку в пальцах. Чего стоила эта его головная боль — следствие собственной глупости? Да и душевная, душевная его боль, порожденная той же глупостью? Чего это все стоит по сравнению с кошмаром, который пережила и переживает Грейнджер? Кошмаром, который она не заслужила? Ни за что, кроме как за свой максимализм и самоотверженность, она получила такое наказание, по сравнению с которым Поцелуй дементора — милосердие.

Снейп осторожно, почти благоговейно положил палочку на кровать.

Милосердие. Не человеческое — милосердие судьбы и жизни удостоило его своей благосклонностью. Жизнь, сама жизнь пожалела его — Северус теперь это понял со всей ясностью.

Счастливый.

Мерлин, какой счастливый. Самый счастливый на земле.

У него отобрали любовь, отобрали его мир, отобрали все права — на свободу, надежду, на выбор, лишили всего, до чего дотянулись… но ни Дамблдор, ни Волдеморт, ни Визенгамот не взяли у него — его.

Магия осталась с ним. Магия, то, с чем он родился, с чем и чем он жил. Его часть, его суть, его сущность и смысл — магия осталась с ним. А значит, он остался собой.

Палочка была такой тонкой, что казалась просто еще одной складкой на мятой простыне. Лежала печально, сиротливо, немым укором: да, Снейп, ты счастливый… бывало ли у тебя когда-нибудь в жизни ощущение большего счастья?

Воспоминание о запредельной муке, которую увидел и на несколько страшных секунд почувствовал, провалившись в подсознание Грейнджер, заставило Снейпа зажмуриться. Глупая, храбрая, преданная — гриффиндорка, что с нее взять! — отдала за своих друзей и за Победу все, что могла. Лучше бы она погибла в Битве за Хогвартс, потому что жить после такого невозможно.

У мисс Грейнджер не осталось ни капли магии.

Мисс Гермионы Грейнджер не стало.

Осталась только Дивайз.

* * *

Спать днем — бесполезное, бесперспективное и совершенно бессмысленное занятие. Снейп так считал. Когда ему случалось задремать в середине дня, он неизменно просыпался с тяжелой головой, отвратительным настроением и чувством абсолютной ненависти к окружающему миру.

Несколько часов похмельного сна — организм все-таки взял свое, сорок лет не двадцать, — немного сняли головную боль, но слабость, мерзкий привкус во рту и ощущение, будто в череп залили чугун, остались.

Кофе и душ не помогли. Сигарета усугубила. Ветер задувал в распахнутое окно нехотя, каждым редким порывом отчетливо шумел: «Фу-у-у!» — и спешил убраться восвояси из перегарной духоты квартиры.

Снейп в неописуемом раздражении от самого себя и от того скотского состояния, в которое впал, тихонько ворчал и слонялся по квартире. Неосознанно нарезал круги вокруг тумбочки, на которой лежала палочка Грейнджер.

Надо отдать. Но зачем ей палочка? А ему самому зачем? Облизываться? Каждый момент преодолевать непреодолимое искушение воспользоваться? Как будто мало ему преодолений. Надо отдать. Ой как надо. Но как не хочется! Как хочется продлить сладкую обманку собственной колдовской полноценности! Но иллюзии никогда не становятся реальностью, и чем чаще позволяешь себе верить в иллюзии, тем реальность становится невыносимее. Нельзя верить в иллюзии. И палочку нужно отдать. Пока не стало совсем невмоготу.

А он, наивный, думал, что хуже не бывает.

Нервный, подрагивающий и тусклый, будто тоже похмельный, солнечный лучик прополз по стене, на миг осветил палочку и скрылся. Северус оглянулся к окну. Вместе с очередным брезгливым «Фу-у-у!» в небе развиднелось, посветлело. Вот тебе и знак, Снейп. Случайностей не бывает.

Он собирался спешно и бестолково, боясь поддаться соблазну передумать. Натянул брюки, обнаружил на них пятно, поискал другие — не нашел, плюнул. Схватил рубашку, второпях неправильно застегнул пуговицы, дернул, оторвал сразу две, выматерился, плюнул. Влез в первый попавшийся свитер, на нечищеные ботинки со вздохом плюнул, сунул в рукав палочку, схватил куртку и выскочил за дверь с неприличествующей возрасту скоростью.

Он надеялся, что отсутствие дождя выманит Дивайз и ее команду на Лестер-сквер, и не придется переться в Бетнал-Грин.

* * *

Переться не пришлось. Почти бежавший до парка, Снейп замедлил шаг и перевел дух, издалека уловив заглушенные деревьями знакомые надрывные интонации:

— …Что делать и как быть,

Кого когда любить,

Где и с кем гулять,

Что и как играть…

Веселый мотивчик и заводной ритм сначала подхватили его, заставив внутренне улыбнуться — внешне он не улыбался очень давно, и никогда не улыбался искренне. Но в следующий миг Северус уловил что-то не то. Голос был тот же… да не тот. Нечто необъяснимое пропало, какой-то упоительный восторг, ослепительная радость, задор. Волшебство исчезло.

В груди тяжело зашевелилось подозрение: уж не он ли, Снейп, в этом виноват? Ему прошлая ночь показалась дурацким сном, а Грейнджер? Чем она была для Грейнджер? Реальным, самым что ни на есть настоящим горем непрошедшей боли. И может, именно эта боль лишила ее последнего, что осталось — а это наверняка было последнее.

Чего только в своей жизни не отнимал у других Северус Снейп: надежду, чувство собственного достоинства, веру в людей, отбирал будущее и прошлое. Да что там — жизнь отбирал! Так почему же теперь ему казалось, будто ничего страшнее он еще не совершал?

Опустевший голос все резал по совести:

— Я хочу бродить по краю крыши,

Я хочу гулять по чердакам,

Нет таких законов даже свыше,

Что могли б указывать котам,

Что делать и как быть,

Кого когда лю…

Голос оборвался так резко, что даже шум листвы притих на мгновение.

Екнуло тревогой, почти страхом, Снейп снова перешел на бег, вытягивая из рукава палочку… Растолкал плотную толпу, уверенный, что с Дивайз случилась беда, и был готов отвесить ей оплеуху, когда увидел, что она в порядке.

Дивайз стояла на коленях и держала за плечи бьющуюся в конвульсиях Джесси. Бъйорнинг обхватывал ноги своей пассии, а Блэкстер изо всех сил лупил ее по щекам и орал: «Роджер! Роджер, твою мать!» Роджера поблизости не было. Дивайз тоже что-то кричала — сил справиться с извивающейся фурией у нее явно не хватало. Снейп облегченно выдохнул, пряча палочку, и присел на корточки рядом с Дивайз:

— Что случилось?

Девчонка подняла на него блестящие, заполненные паникой глаза:

— Дура!!!

Снейп не понял.

— Да обширялась она, что случилось!!! — проорал Блэкстер. — Дура и есть! Бля, ну где там Роджер со своей «скорой»?!

Бъйорнинг рыдал и пытался целовать беспорядочно дрыгающиеся ноги жены.

Время шесть вечера. «Скорая» по пробкам не доедет. Вернее, доедет, но поздно. Нельзя быть джентльменом один день, тогда не стоило и начинать.

— Уберите всех! — рявкнул Снейп, скидывая куртку. — Все вон!!!

Квалификация осталась: повинуясь приказу, зеваки попятились, словно Снейп угрожал им Авадой. Впрочем, Авада была шалостью третьекурсника по сравнению с тем, что он задумал сделать. Что он должен был сделать.

Снейп навалился боком на живот Джесси, закрывая ее от Блэкстера и Роджера. Изо всех сил обхватил ее руку чуть повыше локтя, сдавил пальцами, выдохнул, поймал миг между ударами сердца… и потянул. Этот чудовищный прием выведения ядов из организма, разработанный больше века назад, был запрещен ввиду неоправданной жестокости: страдали и пациент, и медик, при этом последнему доставалось сильнее. Но только так спасли самого Снейпа — целитель, лечивший его, поставил жизнь пациента выше закона, и в результате погиб сам, не справился.

Одним хорош был метод вытягивания: это было быстро и действенно.

На сгибе локтя Джесси взбухла вена, отчетливо показалась точка от укола. Стук чужого сердца, шум чужой крови, судорожные хрипы чужих легких — Снейп слушал инородное в этих естественных звуках, хотя и не знал, что именно должен услышать. В ушах грохотало и взрывалось, перед глазами темнело, сводило пальцы, и продираться сквозь какофонию жизни чужого тела было сродни предобморочному состоянию: ни света, ни цвета, ни ориентации в пространстве, только звук.

Голова закружилась, стало тяжело дышать. Снейп рефлекторно хватанул воздух ртом — и услышал. Он услышал мучительный стон агонии, почти предсмертный хрип. Он ловил этот стон, настраивался на него, пока все остальные шумы не отошли на второй план, и в ушах не застонало ясно и отчетливо. Снейп стиснул пальцы совсем крепко, словно давил воду из камня…

След укола на коже Джесси вспух, как уродливый чирей, налился багровым и лопнул. По руке заструилась кровь вперемешку с водянисто-белесой жидкостью. Снейп тянул до тех пор, пока в ушах не стихло, а из ранки не потекла кровь без примеси. А потом, как ни старался сохранить сознание, отключился.

Очнулся он на скамейке, разбитый и ослабевший так, что не мог даже открыть полностью глаза. Все звуки раздавались словно из-за стекла. Чьи-то робкие и нежные руки гладили его по лицу. Где-то вдалеке он слышал обрывки фраз:

— Да просто плохо стало человеку… пробка на Риджент… нет, все нормально, сэр… вызвали… да не надо уже…

Снейп с натугой вдохнул, объясняя собственному организму, что он еще живой. Организм понял. Звуки стали четче, ближе, глаза открылись, и первое, что увидели глаза — худенькое лицо Дивайз и ее подрагивающие губы, едва слышно шепчущие:

— Профессор… сэр…

Он попытался было сказать, что профессор остался в Хогвартсе, но пересохшее горло выдало только жалкий сип.

— Тише, тише, не надо! Сэр, это было просто невероятно… где вы такому научились?! Запрещенная методика…

Он хотел было сказать, что запрещенное — его стиль жизни, но вспомнил предыдущую неудачную попытку поговорить и скорчил ехидную гримасу.

— Сэр… вы просто волшебник…

Если бы хватило сил, Снейп бы расхохотался. Но сил не было от слова «совсем», и он только чуть усмехнулся. Сил на то, чтобы заставить себя не купаться в немом восхищении, сиявшем в глазах Дивайз, у него тоже не оказалось. Зато мелькнула крамольная мысль о том, что быть джентльменом хлопотно, однако оно того стоит.

— Еб твою мать! — Роджер подошел, прикурил, уставился на Снейпа. — Что это было?

— Мать твою еб! — Блэкстер прикурил, подошел и уставился на Снейпа. — Профессор, ты что с ней сделал? На своих ногах ушла ведь, а едва не подохла!

— Народная медицина… не подводит… — смог наконец прокаркать Снейп.

— А сам чего? — Блэкстер сделал вид, что про народную медицину он не услышал. — Нашатырю дать?

— Не надо, — ответила вместо Снейпа Дивайз. — Просто нужно чуть-чуть отдохнуть. А что полиция хотела?

— А что они всегда хотят? — пожал плечами Роджер. — Я так понимаю, мы сегодня больше не работаем?

Дивайз покачала головой.

— Тогда я поехал, ладно? Надо к предкам смотаться, посветить мордой.

— Да, я тоже убегаю, ждите «скорую», — Блэкстер выбросил окурок и виновато почесал нос: — Не хочу гитару на смену тащить, заберешь?

Дивайз кивнула, получила от друзей два чмока в щеки и снова склонилась над Снейпом:

— Как вы себя чувствуете?

Говорят, настоящий зануда — это тот, кто на вопрос: «Как дела?» начинает подробно рассказывать, как у него дела. Снейп рассудил, что, если он начнет в деталях объяснять, как себя чувствует его голова на коленях Грейнджер, как себя чувствуют щеки и лоб от ее прикосновений и как себя чувствует его самооценка в таких условиях, он недалеко уйдет от того зануды.

— Чувствую, мисс Грейнджер.

— Ну хоть так… Отдыхайте, сэр, я не тороплюсь. И все-таки, где вы этому научились?

Грейнджер есть Грейнджер, даже если она Дивайз.

— Вы думаете, я вам отвечу?

— А что, спросить нельзя?

Ситуация снова приобретала черты комизма и дурашливости. Он, Северус Снейп, лежит на скамейке посреди Лестер-сквер, и Грейнджер держит на коленях его голову и гладит его по волосам, и он не сказал бы, что все это прямо так уж неприятно. Другое дело, что это несколько… неприлично, не говоря уже о том, что абсурдно.

Северус осторожно приподнялся и сел, проигнорировав слабое восклицание: «Куда вы, сэр?» Голова немного кружилась.

— Сэр, вам еще рано…

Главное, чтоб поздно не было. Слова Блэкстера о «скорой» не добавляли вдохновения.

— Всего хорошего, мисс Грейнджер.

Снейп все так же осторожно встал на ноги и пошел прочь, слегка пошатываясь — точно как нынче утром.

— Сэр! Сэр, ну подождите же…

Оглядываться Снейп не стал. Уходя — уходи.

И он ушел, но не добрался даже до ограды парка, когда за спиной послышались торопливые шаги и пыхтение.

— Сэр, вы куртку забыли!

Ничего удивительного. Удивительно, как он после такого медицинского эксперимента имя свое не забыл. А вот о чем он действительно забыл, так это…

Снейп взял протянутую куртку и под курткой, чтобы никто не видел, вложил в руку Грейнджер волшебную палочку. Секундное изумление в широко распахнутых глазах — и палочка легко скользнула обратно в его ладонь.

— Оставьте себе, профессор. Мне она больше ни к чему.

И прежде, чем Снейп успел что-то сказать, Грейнджер развернулась и побежала прочь, неловко спотыкаясь под грузом двух гитар.

* * *

Мечтайте осторожнее — мечты имеют тенденцию сбываться. Причем сбываться именно так, как мечталось. И когда все сбывается, вдруг понимаешь, что ставшая реальностью хрустальная мечта перестала быть вожделенным чудом и превратилась в такую же отрыжку настоящей жизни, как и все остальное.

Исполнившаяся мечта — мертвая мечта.

Снейп стоял у выхода из Лестер-сквер, озадаченный и разочарованный. Палочка в рукаве слегка царапала внутреннюю сторону предплечья — как раз там, где была поблекшая Метка. Всего пару часов назад ему хотелось выть при одной мысли, что с палочкой придется расстаться. Так что же теперь ему не хочется визжать от радости? Где вообще эта радость? Только гадостный привкус во рту.

Грейнджер сказала, ей палочка ни к чему. Можно подумать, ему, Снейпу, палочка зачем-то нужна. При прочих разных они оказались равны в одном: что есть магия, что ее нет — результат одинаков. Что есть палочка, что ее нет — ничего не изменится.

Снейп понял теперь, почему Грейнджер не взяла палочку. Чтобы меньше болело. В боли мы все становимся эгоистичны — Грейнджер не подумала, что болеть теперь будет у Снейпа. Или подумала, но решила, что он справится с этим легче, раз магия осталась с ним. А действительно — у него и так всегда везде болит, в душе нет живого места от мозолей, что ему еще одно мучение.

Вот и живи теперь со своей мертвой мечтой. Как сможешь.

Северус не очень помнил, как дошел до дома. Когда увидел свой подъезд, несколько оторопел: у него было ощущение, что он как стоял, так и стоит у ворот Лестер-сквера. Голова была какой-то неустойчивой, и руки подрагивали: наверное, все-таки хапнул отравы от Джесси, вот и дурно теперь. Поделом, неудачливый герой-спаситель. Все бы тебе спасать и геройствовать — забыл, чем это обычно заканчивается? Ну так имей мужество вспомнить.

Где-то слева кольнуло опять: чего ты хотел, Снейп, когда в идиотски-благородном порыве помчался отдавать Грейнджер волшебную палочку? Слез благодарности? Восторга и признательности? Неужели ты еще не понял, что признательность и благодарность — это не про тебя и никогда про тебя не было?

А потом даже не кольнуло, ввинтилось в живое сердце: Грейнджер перерубала все нити, ведущие в магический мир. Она отдала палочку. Она распрощалась со всем, что связывало ее с волшебством. Она потеряла надежду и похоронила себя заживо.

Вот что есть настоящее мужество. Потерять себя и признать это. И жить. В смерти.

Естественные надобности организма очень неделикатно и остро дали почувствовать Снейпу, что он еще жив. В такие моменты и лифт поднимается слишком медленно, и ключи ищутся слишком долго, и заветное помещение в квартире находится нестерпимо далеко… Лифт поднялся, но ключи не нашлись.

Снейп от души выругался, пританцовывая перед дверью квартиры: он вспомнил, что забыл ключи. Убегая в Лестер-сквер, в спешке захлопнул дверь, а ключи остались на тумбочке. Раздумывать над проблемой было некогда: организм настоятельно требовал своего. Поэтому Снейп бросился обратно в лифт, не раздумывая.

Почему он никогда не обращал внимания, что вокруг дома нет кустов?! Ну то есть абсолютно! И, кажется, никогда поблизости не было столько народу. Не то чтобы Северус Снейп чего-то стеснялся — после всего пережитого и сделанного стесняться было бы странно. Что естественно, то не безобразно, опять же. Только внутренний цензор невесть откуда взявшегося снобизма натурально бился в истерике: кустики — это еще куда ни шло, но на стену! Утихомирить цензора удалось одним соображением: если выбирать между малоэстетичным процессом обливания стены и позорным фактом остаться с мокрыми штанами, эстетика явно в проигрыше. В определенные моменты жизни разумность и нравственность неудержимо отступают перед категорическими требованиями организма.

Когда требования организма были удовлетворены, положенное в этих случаях блаженство испытано, и Снейп выскочил из-за угла с такой скоростью, с какой не драпал даже в тот злосчастный вечер с Астрономической башни, разум и врожденная брезгливость включились и заработали на полную катушку. Брезгливость верещала, что даже руки вымыть негде, а разум судорожно соображал, каким образом попасть в квартиру.

Казалось бы, чего проще — позвонить хозяевам с телефона-автомата или из любого кабака, объяснить ситуацию, и вуаля. Однако неделей ранее миссис Притти взяла со своего квартиранта оплату за два месяца, поскольку отправлялась в отпуск на какие-то экзотические острова до самого конца лета.

В порядочных домах на такие дурацкие случаи есть портье. Но дом, в котором угораздило Северуса поселиться, был без преувеличения проклятым: ни один портье не задерживался в нем дольше месяца, и сейчас был именно тот период, когда предыдущий портье уволился, а нового еще не наняли.

Лезть на девятый этаж по водосточной трубе? Жить пока хочется, несмотря ни на что. И почему люди не летают, как птицы?

Вскрыть дверь с помощью магии не получится: Аллохомора отпирает только то, что заперто Коллопортусом, а с маггловскими замками этот номер не пройдет.

Можно было бы найти мотель подешевле, но деньги остались в квартире! По карманам болтается какая-то мелочь. О бесплатных ночлежках, где Снейпу пришлось побывать в начале своего немагического существования, он не мог вспомнить без рвотного рефлекса.

Северус едва не плюнул в сердцах. Ну что за жизнь? Из каких только передряг сухим не выходил, из какого только дерьма не выплывал, какие, казалось бы, безнадежные ситуации не распутывал… а вот забыл ключи от квартиры — и оказался беспомощен, как Поттер на уроке Зельеварения. Только юному остолопу хотя бы Грейнджер пыталась подсказывать, а он, Снейп, сам один — выкручивайся, как хочешь.

Стоп. Грейнджер. То есть Дивайз, но неважно. Не лучший вариант, а если прямо сказать — то откровенно паршивый, но за неимением кухарки, как известно… Естественно, на девятый этаж по трубе она не заберется, квартирную хозяйку не достанет с чертовых островов, замок не взломает. Но у нее можно хотя бы переночевать в крайнем случае. А случай однозначно крайний.

На нос упала холодная капля. Снейп поднял голову: лицо обдало мелкой моросью. Случайностей не бывает, а знакам надо верить. Вот и ветер поддувает в спину, и опять дождь. И хотя дождь не может длиться вечно, есть в этом городе место, где лучше всего пережидать, когда плачет небо.

Северус поежился, поднял воротник и зашагал к Ланкастер Гейт.

И надо ж было миссис Притти так отдохнуть…

За дверью с корявым номером «166» было обморочно тихо.

Памятуя о предыдущем визите, Снейп не стал деликатничать и сходу начал долбить в дверь что есть силы. Долбил недолго — недовольный голос из-за двери прозвенел:

— Кто там, блин?!

Снейп ничего умнее не придумал, кроме банального и неинформативного:

— Я, — и едва удержался, чтобы не сопроводить ответ блином.

Голос закономерно возразил:

— Я бывают разные!

Спорить с этим было трудно. Но кому сейчас легко?

— Я — значит я! — Снейп едва успел подавить неуместное раздражение: все-таки пришел на милость напрашиваться, а не баллы снимать.

Милость… чертова унизительная милость, которую никто не обязан оказывать. В этом — вся отвратительность милости: тебе никто не обязан, а ты оказываешься должен кругом и по уши. Милосердия не существует, только расчет и выгода. Хотя какая от него, Снейпа, сейчас может быть выгода? Особенно ей, Грейнджер?

Но просить всегда равняется унизиться, вне зависимости от ценности и полезности просящего. И неважно, кого и о чем просить — хоть короля о привилегиях, хоть подаяния на паперти. Воистину блаженны нищие, они уже не чувствуют своего унижения и не считают себя должными…

Северус уже был готов развернуться и гордо удалиться, не потеряв собственного достоинства, но за дверью ойкнуло, бзямкнуло, — наверняка те самые тарелки, — и замок наконец-то приглашающе клацнул.

— Простите, сэр, я вас не узнала… богатым будете.

Связи Снейп не уловил, но Грейнджер отступила в глубь прихожей, что можно было расценить как позволение войти.

— Дивайз! — раздался из комнаты голос Роджера. — Иди послушай!

Грейнджер опрометью бросилась на зов, позабыв про открытую дверь. После секундного колебания — вот только швейцаром не хватало заделаться! — Снейп задвинул щеколду, мимоходом отметив, что из комнаты не донеслось ни звука. Что там Дивайз должна была слушать?

— Роджер, ну вынь же ты из ушей бананы!

— Твою мать… что опять не так?

— Не мою, а твою мать надо винить, что ты басов ни хрена не слышишь и компрессишь их до полного изнеможения. Оно же гудит у тебя все! Кроме баса ничего нет, и тот как из кастрюли.

— Слушай, ну ты еще поучи меня звук выводить!

— Вот я и слушаю, и слышу, что это кошмар.

Снейп всерьез озадачился: что они там такое слышат, чего не слышит он?

— Сэр!

Если зовут, значит, пока не выгоняют. И то хорошо.

Скинув ботинки, Снейп неторопливо — невелика фигура Грейнджер, подождет — прошел в комнату. Там он увидел недовольного, как трезвый Филч, Роджера, включенный компьютер с непонятными разноцветными полосками на экране, огромные наушники и в наушниках Дивайз.

— Сэр, ну вот вы сами послушайте, это натуральный ужас!

Натуральным ужасом, по мнению Снейпа, были наушники — и как только у девчонки шея не переломилась от них?

— Увольте, мисс, у меня нет слуха.

— Ну уши-то у вас есть?

Уши наличествовали в полном комплекте.

— Сэр, я прошу вас, ну послушайте, вдруг у нас уже все замылилось…

Дивайз сейчас ничем не отличалась от Грейнджер — назойливая, категоричная, упертая и уверенная в своей абсолютной правоте. Стоит, глазеет, подбоченилась и наушники протягивает. Нда, можно потерять свою сущность, но изменить ее, видимо, невозможно.

— Сэр, ну вам сложно, что ли?

Сложно? Да нет, любопытно даже. Но позволять себе такой вольный тон в обращении к профессору? Пусть бывшему, пусть по меркам магического мира преступнику. Он ей не ровесник, не безмозглый музыкант и не шибанутый на всю голову гриффиндорец. Попробовала бы она в школьные годы вот так полувозмущенно-полупретензионно заявить: «Ну вам сложно, что ли?» На взыскание полетела бы наперед собственного визга. А что теперь? А теперь Северус мог только отчитать за неподобающее обращение — но кто он теперь такой, и как к нему прикажете обращаться? Куда ни оглянись, везде «бывший», а в настоящем только преступник. И, между прочим, он сюда пришел с просьбой, и это он тут должен, а не ему. Самому ему вообще больше никто ничего не должен, и уважительно с ним общаться никто не обязан.

Северус протянул руку — наушники оказались неожиданного легкими для такого невообразимого размера.

— Вот да, Профессор, послушай и скажи, что у нее мания и слуховые галлюцинации! — Роджер демонстративно развалился на полу перед компьютером и закурил, пуская дым в потолок.

Ощущение от наушников внезапно напомнило, как давным-давно — кажется, лет сто назад! — на голову одиннадцатилетнего Северуса взгромоздилась Распределяющая Шляпа… на секунду показалось, что вот сейчас он опять услышит глухой, сварливый и пыльный голос фетрового чудища: «Слизерин!»

Снейп не знал, что он готов был услышать, но точно не такое. Сначала ему показалось, что где-то рядом взорвалось последовательно несколько десятков котлов: по ушам ударило таким невыносимым грохотом, звоном, пронзительным жужжанием, переходящим в истошный визг, что он на миг задохнулся. Потом какофония несколько упорядочилась, как будто чугунные котлы сыплются на голову сверху, и по каждому еще колотят железяками. Было у него на заре педагогической практики похожее впечатление, когда в классе действительно рвануло по цепной реакции восемнадцать котлов, и Снейп не смог ничего сделать, только отправить пострадавших учеников к Помфри, а потом с полчаса пребывал в трансе и в ожидании катастрофического разноса от Директора.

Воспоминание оказалось настолько ярким, а грохот в ушах таким громким, что Северус поспешно, почти в панике сорвал наушники. Уши сразу словно залепило ватой, только в отдалении слышался невнятный равномерный гул. Снейп тряхнул головой, пытаясь вытрясти вату, а заодно поставить на место невольно вытаращившиеся глаза.

— Сэр, ну правда же, тихий ужас? — голос Дивайз раздался как из-за стены.

— Громкий, — собственный голос Снейп тоже едва услышал. — Очень громкий ужас.

Фырканье Роджера он только увидел.

— Я же говорила! — торжествующе воскликнула Дивайз фирменным тоном Грейнджер. — Убирай компрессию на басах. И верха прикрути, чтоб не скрипели.

Роджер поднялся с видом оскорбленного гения.

— Если вы все тут такие умные, что ж вы все тут такие бедные?!

И быстро вышел, прежде чем кто-то что-то успел сказать. В прихожей хлопнула дверь.

Дивайз расстроенно опустила руку с наушниками. Снейпу показалось, даже топорщащиеся за ее ушами смолисто-черные завитки горестно поникли. Девчонка покосилась на компьютер, тяжело вздохнула и почти прохныкала:

— Ну вот, а три недели писали… Теперь из-за того, что на Роджера напал мрачный бдыщ, нормально свести не можем.

Северус опять не понял. Что где написано, что откуда надо свести? И черт бы побрал этот молодежный сленг — что такое бдыщ, да еще мрачный, и какой он бывает, когда не мрачный? Понятно было одно: Грейнджер расстроилась до крайности, вон уже и носом подхлюпывает. А он, Снейп, не может ничего сказать кроме того, что уже сказал, просто потому что ни хрена не понимает.

— Профессор, а вы случайно не знаете, как это делается?

Совершенно случайно он этого не знал, что бы Грейнджер ни подразумевала под словом «это».

— Что делается?

— Ну… метальный мастеринг.

Видимо, выражение снейповского лица было очень красноречивым и двутолкований не предполагало, потому что Грейнджер снова вздохнула:

— Понятно, не знаете. Придется ждать, пока Роджер наобижается…

Да. Девчонка точно вывалилась из некогда окружавшей ее магической реальности — настолько, что считает, будто профессор Зельеварения может знать совершенно не полагающиеся ему в магической жизни вещи. Или уверена, что раз означенный профессор так же, как она, застрял в маггловском болоте, то он обязан делать и знать то же, что и она?

А впрочем, это действительно другая жизнь с другими законами, приоритетами и стремлениями. И волшебная палочка Грейнджер в рукаве Снейпа не может ничего изменить. В этой, другой жизни, Северус мог бы оказаться полезным, если бы знал, что такое загадочный «метальный мастеринг». Видимо, что-то очень важное и нужное. Но Снейп этого не знал, и все, что ему оставалось… да, признаваться в собственной беспомощности и просить.

— Понимаете, сэр, очень хочется нарулить такой мэйденовский звук, такой же четкий и сочный, и чтоб бас бзямкал… а Роджер переслушал «Антракса» и теперь сводит хэви как трэш, но получается не трэш, а каша. Для трэша гитары сухие должны быть, а у нас…

Снейп с некоторой озадаченностью слушал трескотню Грейнджер — та говорила, будто не сомневалась, что ее понимают от первого до последнего слова. Это была не совсем Грейнджер — Дивайз, похожая в этот момент на легендарную хогвартсскую всезнайку лишь азартным блеском глаз и уверенностью в своей правоте. И, глядя на нее незнакомую, слушая такой знакомый голос с такими знакомыми интонациями, Снейп и сам чувствовал себя не собой, не совсем собой, не тем собой, которым он привык себя ощущать.

Он чувствовал себя так, как мог бы, наверное, чувствовать себя горбун, у которого вдруг отвалился горб. Отвалилось что-то свое, постоянное и неотъемлемое, но напрочь ненужное и мешающее жить. Отвалилось — и радоваться бы, но ведь оно свое, всегда было и всегда мешало, свыкся уже, не представлял себя без этого… Но сам остался собой, только куда теперь деть слегка пугающее чувство легкости за спиной? Куда его пристроить? Как с ним обращаться?

Северус тихо хмыкнул: как все до абсурда просто. Огромный горб его прошлого и его самого в том прошлом словно отвалился на пороге этой дурацкой квартиры — стоило только закрыть дверь. Все то, что он покорно таскал за спиной, здесь не имело никакого смысла и не представляло ни для кого никакой ценности. Даже для Грейнджер-Дивайз: у нее тут другая проблема, мрачный бдыщ и метальный мастеринг.

Может, и в самом деле давно пора закрыть дверь. Там, в своем волшебно-военном прошлом, Северус жил до сих пор, а тут — лишь существовал. Без цели, без силы, без вкуса, без остроты. Может, пора уже как-то наоборот? Туда не вернуться, ни в мир, ни в прошлое. Но чтобы стало наоборот, надо, чтобы здесь возникло что-то еще более нужное, чем было там. Еще более важное, необходимое, с чем кроме него никто не сможет справиться. Еще более сложное. Еще более значимое. Достойное.

Только откуда ж его тут взять-то, это важное и достойное? Кому он, Северус Снейп, тут нужен с его сомнительными умениями и бесполезными знаниями? А значит, рановато расставаться с горбами. Но пока он здесь, пока идет дождь — пусть горб поваляется за дверью. Ничего с горбом не случится.

— …может, чаю? А то я вас совсем заболтала…

Чаю? Снейп только теперь ощутил, насколько он, оказывается, голоден, и только теперь вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего утра. А еще через миг он вспомнил, что продуктами питания эта придурковатая квартира обеспечена бывает редко. Как там Альбус любил приговаривать? «Пропорционально взгрустнулось». Именно.

Пока шел следом за Грейнджер на кухню, Снейп обнаружил еще несколько неожиданных обстоятельств. Во-первых, он забыл снять куртку. Снял, вешалки не нашел, повесил на стойку для тарелки. Пряжка на курточном ремне гулко бумкнула об огромный барабан. Во-вторых, сброшенные второпях ботинки каким-то непостижимым образом заняли все свободное пространство в прихожей — пришлось незаметно запихнуть их под тот же барабан. Он бумкнул еще раз.

— Сэр, вы драммить умеете?

Снейп в сердцах чуть не вытащил ботинки обратно: Грейнджер, очевидно, издевается над ним, разговаривая непонятным маггловским сленгом! И ведь понимает, что издевается, ведь не идиотка же! Или?.. Остановило от демонстративного ухода только соображение, что идти, в общем-то, некуда.

Снейп скрипнул зубами, прикидывая, как бы половчее завязать язык на три узла, чтобы сгоряча не ляпнуть что-нибудь привычно язвительное и не остаться без крыши над головой.

Из кухни раздался растерянно-виноватый голос Грейнджер:

— Ой, сэр, а мне к чаю и предложить нечего… Мы сегодня из-за Джесс почти ничего не подняли. Вот у меня тут только бутылка йогурта и полбатона…

Снейп хотел было сказать, что бутылка йогурта и полбатона — это нектар и амброзия по сравнению с, например, водой из-под крана и надкушенным гамбургером из мусорного бака, но не успел: добежал до кухни быстрее, чем открыл рот. А потом Северусу тоже было не до разговоров, хоть и недолго. Нектар и амброзия провалились в желудок, как будто их и не было, и Снейп, конечно, не насытился, но жизнь сразу заиграла другими красками. На фоне этих красок даже явно отдающий индийскими вениками чай показался вполне сносным, а последняя сигарета в пачке — не катастрофой. И только ополовинив кружку, он спохватился: явился незваным в чужой дом, недолго думая сожрал все, что было, и разве что спать не завалился. Существование в маггловском мире оказывает дурное влияние, решил Снейп. Или это придурочная квартира оказывает дурное влияние — вместе с горбом за дверью отвалились все элементарные правила приличия. Он прикрыл глаза, экстренно соображая, как исправить отвратительную ситуацию.

— Сэр… — Грейнджер говорила все с теми же виноватыми нотками в голосе. — Простите, пожалуйста, но у меня правда сегодня больше ничего нет. Блэкстер что-нибудь добудет, но он со смены поздно вернется…

Снейпа передернуло: она еще и извиняется! Это уже даже не гриффиндорство, это идиотизм.

— Мисс Грейнджер… — самое время исправлять ситуацию. — Я вас благодарю, вы меня очень выручили. Буквально спасли от голодной смерти. С меня причитается.

— Бросьте.

Она опять сидела на подоконнике — на сей раз прислонившись спиной к стеклу. А за окном опять лило, и Снейпу на миг показалось, Грейнджер опирается на сплошную стену дождя.

— Помнится, не так давно вы меня тоже буквально спасли от голодной смерти.

Действительно. Северус едва не хлопнул себя по лбу: ишь, просить пришел об одолжении, а ведь можно потребовать ответной услуги! На душе похорошело. Одновременно закралось подозрение, что ему и не придется ничего ни просить, ни требовать — Грейнджер ведь до сих пор даже не поинтересовалась, за каким чертом он приперся.

— Но если вы очень хотите меня отблагодарить… у вас сигареты не найдется?

Театр абсурда. Профессор Северус Снейп делится куревом с Гриффиндорской Всезнайкой Грейнджер. А вчера он с нею еще и пил. Пиво. Сидя на подоконнике. Остановите землю, пора сойти.

Дивайз открыла протянутую пачку, качнула головой:

— Последняя…

— Помнится, вы только что мне тоже последнее отдали.

Девчонка пожала плечами, закурила. От запаха табака у Снейпа засосало под ложечкой. Это когда же он успел так втянуться? А Грейнджер когда? Дымит заправски, взатяг, медленно выдыхает через ноздри, сизые клубы окутывают ее голову причудливым коконом, мордочка медитативная и сосредоточенная.

Как же хочется курить! После еды и чая — как же хочется!

— Сэр… — перед носом возникла наполовину выкуренная сигарета. — Если вы не брезгуете…

Брезговать? Полсигареты — это, конечно, не целая, но все лучше, чем вообще без сигарет. Снейп аккуратно оторвал часть фильтра и затянулся едва не до хрипа. На один короткий миг окружающая действительность перестала существовать… Интересно, почему саморазрушение доставляет человеку столько удовольствия? Ничто не дает большего наслаждения, чем какая-нибудь вредная дрянь: табак, алкоголь, жирная и острая пища… Неужели жизнь человеческая на земле настолько тяжела, что он стремится приблизить свой конец и обставить все так, чтоб получить хоть немного кайфа?

— Жизнь накладывается? — улыбнулась Дивайз.

Снейп недоуменно покосился на нее, одновременно припоминая, сколько затяжек в фильтре — семь или восемь.

— Ну… «ложить» — это неправильно, поэтому накладывается.

Он оценил бы каламбур, и даже добавил бы, что случаются в жизни ситуации, когда именно ложить куда приятнее, чем класть. Но организм вспомнил о том, что опять не выспался, так же неожиданно, как давеча — о том, что не ел.

Вроде бы Грейнджер что-то говорила, и вроде бы Снейп даже пытался что-то отвечать, но точно не был в этом уверен. Изо всех сил старался не вывалиться из окружающей реальности, но реальность уплывала, сменяясь неясной мутью полудремы. Кажется, он куда-то шел, с кем-то общался, и даже уже почти понял, с кем и зачем…

— Сэр…

Тихий шепот над самым ухом словно окатил ледяной водой, Снейп вздрогнул и «включился». Нос ткнулся в мягкую ткань рубашки Дивайз.

— Сэр, спать лежа удобнее.

Это было очевидно, а Снейп не имел привычки спорить с очевидностями. Едва держа веки полуоткрытыми, он проплелся за Дивайз в комнату, с наслаждением бухнулся на диван и уснул, как уплыл.

* * *

Ему снилось, как взрываются котлы.

В плотной тягучей тишине они взмывали в воздух и рассыпались миллионами разноцветных огней, искрили фейерверками, один за другим, один за другим… Воздух переливался радугами, они лопались, крутились и прыгали, заворачивались в фантастические спирали — куда там фейерверкам Умников Уизли!

«Волшебно!» — думал Снейп, в восторженном благоговении созерцая сказочную феерию танцующих котлов.

Красота и впрямь была неописуемая, но в какой-то момент Северус почувствовал в этом завораживающем действе некую неправильность. Чего-то явно недоставало. И недоставало до такой степени, что все великолепие котлового фейерверка походило на перемену стеклышек в калейдоскопе — красиво, но искусственно. Не хватало какой-то очень важной малости, без которой картина лишалась истинного волшебства. Словно сотая доля унции необходимого ингредиента, отсутствующая в зелье. Словно неоконченный взмах палочкой, испортивший заклинание. Словно жестикуляция глухонемого: суеты много, а звука нет.

Звук.

Нет звука.

Северус уставился на котлы, словно его взгляд должен был каким-то образом спродуцировать хоть какой-нибудь звук. Откуда-то пришло осознание, что звук для котло-шоу будет такой, какой он, Снейп, захочет.

Вспомнился тот невообразимый и оглушительный грохот из наушников, что насиловал барабанные перепонки. Нет. Только не это. Хотя и подходит к котло-шоу, но слишком уж грубо и неотесанно.

Картинка застыла, словно в ожидании — что велит дирижер?

Снейп замялся в нерешительности: создавать звук из воздуха… Но замешательство его длилось всего миг, не дольше одной тридцать второй. А что за страхи, в самом деле? Что он, не волшебник? Если можно создавать из воздуха сосуды, почему звук-то нельзя?

По телу пробежала слабо колющая дрожь азарта, какая бывает, когда используешь беспалочковую магию. Пробежала, сконцентрировалась в кончиках пальцев — вот-вот заискрятся. Снейп едва не кожей почувствовал, как взвихрились вокруг потоки неведомой и одновременно сладостно знакомой силы, затрепетал в предвкушении. Да, это и впрямь было похоже на магию — а может, это она и была, но предстала в другой ипостаси или с другой, доселе неизвестной ему стороны.

Снейп медленно вздохнул, вбирая эту силу каждой клеточкой тела, пропуская ее через себя сплошным гудящим потоком, пока сила горячим пушистым комом не встала в горле и не взревела в груди, требуя выплеска…

И тогда появился ЗВУК.

Он появился тихим отдаленным рокотом, мягким урчанием, окатисто-перекатистым порыкиванием. Потом наполнился ритмичным песочным шуршанием, мерным хрустальным подзвякиваньем — оно высвечивало сильные доли легкими зарницами на пока еще темном и чистом звуковом пейзаже. Осторожно и вместе с тем внушительно затопотал бас, заворчал, заворочался, загудел недовольно, как разбуженный не ко времени вулкан.

Многовато, решил Снейп, и бас тут же присмирел, выровнялся, улегся упругой каучуковой подушкой.

И тогда по этой подушке, извиваясь в затейливом ритмическом рисунке, зазмеилось вкрадчиво высокое, наполненное необъяснимой внутренней мощью жужжание. Снейп не мог понять, что это за звук — одновременно рычащий, хрипящий и визжащий, но монолитный, сочный, яростный до злобы и веселый до отчаяния. И это был тот звук, которого ему, Снейпу, хотелось.

Котлы вздрогнули, качнулись, будто прислушиваясь, начали закручиваться в смерчеобразную спираль… и вдруг снова завыли, загрохотали, залепили уши невыносимым и неразборчивым шумом.

* * *

Снейп подскочил с негодующим воплем.

— Бъйорнинг, ну я же просила, не включай! Не видишь — человек спит!

Великан с недоумением оглянулся на Снейпа, словно спрашивая: «Где человек?» А Снейп с недоумением глядел на Бъйорнинга, не вполне понимая, на каком свете находится: только что были котлы и повинующийся малейшему движению мысли металлический вальс, а тут здрасте — грохочущая каша-малаша, неуклюжий барабанщик, диван и Дивайз.

— Мисс Грейнджер, если в вас осталась хоть капля человеколюбия, выключите это, — диктовать условия хозяйке приютившего тебя дома как минимум невежливо, но Снейп еще не вполне проснулся и потому простил себя за наглость. — Оно визжит, как мандрагора в период размножения.

— Тут все такие спецы, как я посмотрю… — голос Роджера за спиной звучал устало и саркастически-обиженно. — Все знают, как управлять страной, как лечить и как рулить звук. Если можешь лучше, Профессор, так сделай. Мне будет очень интересно это послушать.

Не зря Дамблдор твердил, что Северус попал не на тот факультет. И хотя при упоминании Гриффиндора Снейпа натурально корежило, шквал возмущения, накрывший с головой, был высшей пробы гриффиндорством, без подмесу. Всякая безмозглая сопля будет на слабо брать?! Отказало все — здравый смысл, спокойствие, сдержанность. Спросонья, не иначе…

А может, просто не ушло еще из тела то экстатическое ощущение действующей магии, и легкое покалывание в кончиках пальцев тоже осталось.

Растерянный и едва не испуганный взгляд Грейнджер Снейп отметил, но не принял во внимание. Зато взгляд Роджера, направленный как бы в сторону, едва не бил поддых.

Снейп уселся по-турецки перед компьютером так, будто делал это тысячу раз прежде, и… и все. Кураж кончился, стоило лишь увидеть разноцветные полосы, крохотные циферки, бегунки, надписи и кнопочки. Северус вдруг ощутил себя жалким и беспомощным, он словно посмотрел на себя глазами, ну, к примеру, того же Роджера. И самому стало тошно.

Мерлин всемогущий, неужели жизнь решила окончательно добить Снейпа, лишив его мозгов? Что на него нашло, какой жареный Фоукс в какое причинное место клюнул? Вальсы, котлы, наушники — ему сорок лет, что он тут делает? Память услужливо подсказала: просит приюта, пока не удастся попасть в свою квартиру.

Снейп мысленно застонал. Да, любишь Веселящее — люби и котлы чистить, а на Гриффиндорскую башню в слизеринском галстуке не ходят.

Ухо обдало теплом:

— Сэр…— Снейп еле расслышал, как Грейнджер шепнула: — Что вы хотите делать?

Больше всего на свете ему хотелось кого-нибудь убить. Ну, в крайнем случае, покусать.

Деликатная Грейнджер держала руку на мышке, делая вид, будто занята чем-то важным.

— Сэр, вы скажите, что, а я покажу, как…

Тысяча дохлых пикси. Что она творит, что себе позволяет? Разве можно вот так, походя, из самых лучших побуждений… унижать? Воистину, доброту человеческую изобрел дьявол: слишком велико искушение воспользоваться помощью в наивной надежде, что расплачиваться не придется.

Нет, Салазар побери все совсем, он знал. Снейп знал, как оно должно звучать, точно так же, как знал, что три листика клевера усилят втрое действие Антипохмельного зелья, еще до проведения опыта. Как знал, что убьет Дамблдора. Что Поттер победит. Он просто знал это.

Поэтому в очередной раз подкупил чувство собственного достоинства: вижу цель, не вижу препятствий.

— Барабаны, — так же едва слышно обронил Снейп.

Грейнджер с улыбкой протянула ему наушники.

Мир исчез.

* * *

Мир напомнил о себе неожиданно и весьма неделикатно. В какой-то миг Снейп осознал, что уже неимоверное количество времени елозит пятой точкой по полу, скрещивает ноги так и эдак, стискивает зубы и едва не поскуливает, потому что очень, ужасно, просто нестерпимо… хочет в туалет. И пусть это уже походило на издевку судьбы — вечно приспичивает по малой нужде в самый неподходящий момент, — спорить с организмом в таких ситуациях себе дороже.

Северус спорить не стал, помчался по зову природы почти на автопилоте, презрев боль в затекших ногах и восклицание Дивайз:

— Сэр, вы куда?

Отдав природе положенное, Снейп вернулся в реальность и буквально схватился за голову. Он осознал, что по-прежнему находится в чокнутой квартире Грейнджер, что страшно голоден, хочет курить и кофе, что от долгого сидения на полу болит спина, а от безотрывного таращенья в монитор жжет и саднит глаза. И, судя по темноте за окном, прошло совершенно неприличное количество времени.

В ушах немного гудело, а в голове слегка шумело от хай-хэта. Снейп в изнеможении прислонился к стене и прикрыл уставшие глаза. Рехнуться можно. Он только что провел несколько часов сидя на полу и занимаясь какой-то несусветной ерундой: пытался сделать шелест хэта настолько воздушным, насколько это вообще возможно. Выражаясь птичьим языком Дивайз, выруливал хэт на высокие частоты. Он словно провалился в никуда на эти часы, не то вошел в транс, не то вышел в астрал, то ли потерял сознание, то ли нашел Шамбалу.

А еще, как Снейп с трудом припомнил, он сидел бок о бок с Грейнджер, и она втирала что-то про закрытый и открытый хэт и значимый частотный диапазон, порывалась показать этот самый хэт, спорила до хрипоты, стягивала с головы наушники с воплями: «Дайте послушать, что там!», и один раз даже опрометчиво посоветовала вынуть из ушей бананы. Снейп отбирал у нее мышку и наушники, грозился Петрификусом и Силенцио, дергал за рукав с постоянным вопросом: «А куда нажать, чтобы…», и один раз даже пообещал засунуть вынутые из ушей бананы ей в самые пикантные места, если она не заткнется.

Мерлин, кайф-то какой!

Господи, какой ужас.

Из кухни возник Роджер — вид у него был ехидно-настороженный:

— Ну как?

Снейп не успел ответить в рифму. Навстречу Роджеру выскочила Грейнджер и с восторгом выдохнула:

— Шуршит!

Роджер скептически скривился и с выражением вселенской усталости и великого одолжения протянул:

— Ну пойдем, посмотрим…

Они скрылись в комнате, следом протопал Бъйорнинг.

А Снейп чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя старый развалившийся камин, в котором вдруг развели огонь. Или полузасохшая мандрагора, которую наконец полили и взрыхлили ей почву. Токи загадочной силы, что зовется магией, и что бурлила в жилах и мучила, не находя выхода и применения, теперь циркулировали внутри и вихрились вокруг ровным мощным потоком. Снейп почти слышал, как потрескивает воздух, наэлектризованный вырвавшейся из плена энергией волшебства.

Подумать только — ведь в таком состоянии он прожил всю сознательную жизнь. Для него, мага, вся эта незримая мощь, эта насыщенность были естественны, как дыхание. Разве мог он вообразить, что провел почти сорок лет в неземном наслаждении?

Но если бы хоть день назад Снейпу сказали, что восторгом этой гармонии со своей силой он будет обязан сидению перед компьютером и борьбе за звук хай-хэта… сложно было придумать, что бы он сделал с таким умалишенным, но явно что-то нетривиальное. Осознание того, что именно привело Снейпа в магическое чувство, ужасало.

Ведь теперь немыслимо, абсолютно невозможно вернуться в ту душевную кому, но насколько хватит сегодняшнего заряда? Неделя, день, час?

Над головой раздался гром. Снейп вздрогнул, потом понял, что гром сказал:

— Охренеть!

При возврате в тоскливую реальность гром был идентифицирован как всего-навсего Бъйорнинг.

— Вот, блин, что значит старая школа! Это ж одуреть можно, из такого говна настоящий хэт сделать! Слышь, Профессор, а ты из этой дырявой кастрюли бас-бочку сможешь вывести?

Роджер в печальном молчании протиснулся обратно на кухню и защелкал там зажигалкой. А Грейнджер стояла, облокотившись о барабан и тихо сияла, будто получила «Превосходно» по Высшим Зельям. И смотрела на Снейпа так, словно узнала о нем что-то удивительное и радостное, но чего он сам пока еще о себе не знал.

Бъйорнинг грохотал уже на кухне:

— Ну вот, а ты все — первый закон звукорежа, первый закон звукорежа…

Снейп не сводил глаз со светящейся счастьем Грейнджер. Если она сейчас испытывает то же, что и он, многое становится понятным. Какие могут быть еще вопросы… за это ощущение можно душу дьяволу продать, не то что всякой ерундой заниматься. И да, он хоть бас-бочку из кастрюли выведет, хоть оргАн из унитаза, лишь бы не потерять внезапно возвращенное чувство единства со своей силой и с собой.

Ему захотелось сказать «спасибо». Но вместо этого он спросил:

— А что такое первый закон звукорежа?

— Шит ин — шит аут, — улыбнулась Грейнджер.

И тут Снейп заподозрил…

— Вы ведь знали?

Грейнджер улыбнулась еще шире, хотя казалось, это невозможно.

И кивнула.

Бывают люди что бабочки. Не успели вылезти из куколки — и бросаются порхать с цветка на цветок, ища что поярче, покрупнее и послаще. Так и умирают в святой уверенности, что самый вкусный цветок где-то впереди, и со злобным разочарованием в душе.

Снейп всегда с презрением относился к людям-бабочкам, прожигателям жизни, по его мнению. И считал, что у человека должно быть дело. Даже не так — Дело. То, на что не жаль эту самую жизнь потратить. Для чего не жаль поступиться временем, сном, удовольствиями, отношениями, в конце концов. Не терпел халтурщиков, а слыша фразу: «И так сойдет!» — покрывался аллергической сыпью. Собственно, он сорок лет так и поступал — складывал на алтарь того, что избрал Делом, все, что мог.

Но только теперь он задумался о том, что, в сущности, совершенно неважно, чем именно является твое Дело. Важность, значимость, солидность, серьезность занятия, общественная оценка — муть и шелуха. Катайся на серфе, играй в квиддич, пеки пироги, коллекционируй пуговицы, пой под гитару на Хипподроме, какая разница? Отдай этому душу, ум, сердце, силы, нервы — и оно станет Делом. Может быть, всей жизни.

Развалившись на диване, Снейп изучал руководство по Сонару. Впрочем, изучал — сильно сказано. Скорее, продирался. Маггловскую физику он знал на уровне «больше масса — больше сила», и сейчас проклинал себя за недальновидность. Впрочем, если б знать, какой котел взорвется… Одно Снейп усвоил железно: звук — это такое дело, которое Дело. Премудростей в нем хватит на всю оставшуюся жизнь и еще на пару реинкарнаций. Это шаманство, чуть ли не…

Снейп постарался не додумывать. Потому что логическое завершение мысли отдавало кощунством.

Население чокнутой квартиры кучковалось на кухне — наверное, утешали горюющего Роджера. Ничего, погоревать иногда полезно. Для самосовершенствования, да и вообще для корректировки осознания своего места в мире.

Мысли текли довольно и лениво. Раздобыть учебник физики… Размять зажиревшие в умственной гиподинамии мозги… И нечего пытаться постигнуть Сонар теоретически, надо сидеть и тыкать кнопочки… Вот аукс-канал, к примеру — и как, скажите на милость, его создавать?

Видимо, он опять начал «отъезжать» в дремоту: появление Грейнджер заставило его встрепенуться. Судя по всему, девчонка была чем-то расстроена. Плечи ссутулены, нос хлюпает… Неужели ее приятели что-то ляпнули? Неужели из-за него?..

Снейп приподнялся на локте, намереваясь выспросить, но следом за Грейнджер вбрел с покаянной головой невесть откуда взявшийся Рэйвен и забубнил:

— Ди, ну я точно был уверен, что будут, правда! Кто ж знал, что меня так пробросят…

— Ладно, — всхлипнула Грейнджер. — Если б хоть раньше… хотя мы так и так не поднимем по семьдесят фунтов на нос.

— Прости… — взныл Рэйвен и, кажется, опять собрался бухнуться на колени, но увидел Снейпа и передумал. Грейнджер своего бывшего преподавателя будто и не заметила.

Интуиция говорила Снейпу, что ничего фатального не происходит. Но рассудок утверждал, что Грейнджер не из тех, кто будет реветь по всяким пустякам — имел возможность убедиться. А значит, семьдесят фунтов с человека не просто так понадобились. А это, в свою очередь, означает…

— Мисс… — Снейп помолчал, пробуя на вкус непривычную для уха и языка кличку, — Дивайз?

Грейнджер обернулась, будто только что его увидела, и мотнула головой:

— Нет, сэр… Вы тут ни при чем. Это так… мелочи жизни.

Грейнджер, слезы и мелочи? В одном комплекте несовместимы, как молоко, огурцы и селедка.

Снейп в упор посмотрел на Рэйвена. Тот посерел, сжался и исчез почти волшебным образом. Черт, со взглядом «для Лонгботтома» он переборщил. Похоже, мало кто кроме мистера Два Больших Расстройства мог выдержать этот «наказующий взор».

Грейнджер вдруг хихикнула. Снейп вопросительно поднял бровь.

— Вы сейчас совсем такой, как раньше.

* * *

Из-за унылых лиц обшарпанная кухонька выглядела еще серее и непригляднее. Даже Бъйорнинг как-то слился со стенами, а Рэйвен так вообще забился под стол и прикинулся мешком из-под картошки.

Да что ж тут за траур-то? И что значит «такой, как раньше»?

— Кого хороним? — неожиданно развязно осведомился Снейп, не забыв, правда, внутренне скривиться. Впрочем, это уже больше для проформы.

— Мечту о высоком и светлом, — буркнул Роджер.

— То есть?

— Т

Шестнадцатого мэйдены выступают в Эрлс Корт,

— с неизбывной тоской в голосе прогудел Бъйорнинг. — И некоторые в штатском обещали нам халявные проходки.

Из-под стола не донеслось ни звука. Все понятно, можно не продолжать.

И Грейнджер поэтому ревела?!

Снейп уже вдохнул, чтобы расхохотаться, — вот тоже, конец света! — но внезапная мысль заставила захлопнуть рот, чуть не клацнув зубами.

Черт подери, будь на месте Гриффиндорской Всезнайки любая другая нормальная девчонка, это расстройство было бы совершенно естественным. Будучи ведьмой, пусть магглорожденной, Грейнджер окунулась в чуждый ей по крови магический мир и отдала ради его защиты не только свое волшебство. Она отдала свое детство.

Теперь, лишившись магии, почему она не может вести обыкновенную тинейджерскую жизнь — пить пиво, курить, играть рок-н-ролл, развлекаться, влюбляться, валять дурака? Ведь это ее мир, она родилась здесь, чтобы быть здесь. И самое время вроде взять себе этот мир со всеми полагающимися привилегиями и шансами.

А мир вместо этого швырнул в нее взрослые проблемы взрослого существования: разве можно думать о рок-концерте, когда жрать нечего, и квартира грозит развалиться…

Да ей просто положено убиваться по этому, на поверку совсем не пустяковому, поводу.

Грейнджер возникла на кухне, как беззвучная полупрозрачная-полупризрачная тень. Подплыла к окну, вжалась носом в стекло.

— Опять моросит…

Северус глядел на нее до тех пор, пока ее фигура не начала расплываться в заоконной дождливой мути. И чувствовал себя виноватым, словно получил не предназначенный ему выигрышный лотерейный билет. Он-то, Снейп, по сравнению с Грейнджер просто в шоколаде: жилье есть, доход есть, магия есть, даже палочка есть, а теперь еще и Сонар для полного душевного оргазма. И хотя ничто из перечисленного не досталось даром, он ощущал себя королем, предлагающим своим подданным в отсутствие хлеба питаться пирожными.

Кстати, он никогда не руководствовался принципом «можешь — значит, должен». Наоборот, испытывал злорадное удовольствие, позволяя себе принцип «могу, но не хочу и не буду». Но теперь, наблюдая, как Дивайз окончательно растворяется в дожде, ясно понял: если не сделает то, что может и должен, то ему больше не за что будет себя уважать.

Семьдесят на шесть — это четыреста двадцать фунтов.

* * *

Невозможного — нет. Снейп в этом убедился уже очень давно и не имел случая поменять мнение. Сама жизнь — всего лишь череда происходящих невозможностей.

Сейчас, сидя за игорным столом, Снейп был пугающе близок к сомнениям по этому поводу. Сделать из тридцати фунтов пятьсот… нет, это реально. Только для этого придется отступить от правил выживания, что чревато. Впрочем, игра на то и игра, что в ней есть место правилам и исключениям, расчету и риску, удаче и провалу. В игре умещается все, как и в жизни.

Снейпа беспокоило другое.

Тридцать фунтов.

…Дождь кончился почти незаметно. Дивайз стояла у окна, пока вода не перестала шептать за стеклом. Стояла молча, но Снейпу казалось, она заговаривает погоду, упрашивая дождь прекратиться. Витало что-то такое в воздухе, что-то… нет, не магическое. Не волшебное даже. Сказочное.

И едва с улиц спала дождевая кисея, Роджер уже нетерпеливо пританцовывал в дверях с гитарой за спиной, а Бъйорнинг ворочался в тесной прихожей, влезая в ботинки. Дивайз и компания собирались на Хипподром.

План созрел раньше, чем Снейп успел пожалеть, что не может попасть в свою квартиру. План совершенно авантюрный, чтобы не сказать — идиотский. И вряд ли Грейнджер на такое пойдет, но вдруг ее не только магия покинула, но и здравый смысл?

Худшие ожидания Снейпа подтвердились: Грейнджер согласилась. И Роджер. И Бъйорнинг. А Рэйвена никто по понятным причинам спрашивать не стал. Через три часа ребята отдали ему тридцать фунтов мелочью — все, что напели за вечер. И смотрели на него при этом с отчаянной надеждой детей, всю ночь ждущих у камина Санта-Клауса. Мерлин, да они и есть дети…

Партнеры попались наивные и бесхитростные, но карта не шла. Он слишком хотел выиграть, вот Фортуна и катала его кувырком: давала флеш до валета, а у соперника оказывался флеш до дамы. Или обещала вполне сносный стрит, но в последний момент подбрасывала все обламывающий туз. Снейп чудом отыграл свои тридцать и на последнем ярде нервов приподнялся до семидесяти. Игра по маленькой — игра ради удовольствия и легкого адреналина, а профессору сейчас не требовалось ни того, ни другого. Ему нужны были деньги, ему нужно было пятьсот фунтов.

Ставя сорок, он пообещал себе, что, если проиграет, заберет и вернет ребятам оставшуюся тридцатку — хреновый из него Санта-Клаус. Он выиграл. Но молодой придурок слева поднял до полутора сотен.

Снейп похолодел. Поддержать — и остаться с носом или утащить четыреста пятьдесят. Пасовать — и сто пятьдесят, которые никак не спасут мать британского империализма. Ну не попадет его детвора на концерт, но с неделю будет сносно питаться…

— Не дрейфь, па! — прозвенело за спиной. — Ставь, я в тебя верю!

Снейп даже не понял, что это адресовано ему, пока на его плечо не легла тонкая легкая рука, а перед носом не возник бокал с шампанским:

— Накати вот для храбрости!

Северус буквально подскочил, едва не опрокинув бокал, и тут же ошарашенно опустился обратно в кресло. А на подлокотник рядом с ним вальяжным и одновременно игривым движением, прижав подол маленького черного платьица к фарфорово-гладкому бедру, присела… Гермиона Грейнджер. Бросила на стол крошечную сумочку, закинула ногу на ногу, и все присутствующие за столом, включая крупье, немедленно уставились плотоядными взглядами на ее коленки.

Как там она его назвала?...

— Какого черта ты здесь делаешь? — сердито процедил он, вживаясь в роль. Сердитость, впрочем, он не разыгрывал: коленки изрядно отвлекали, а еще ему очень хорошо был виден вырез платья, пробуждающий вполне определенные фантазии.

Грейнджер капризно надула губы:

— Ну пап! Я совершеннолетняя вообще-то! — и подвинула к нему бокал, еле слышно шепнув на ухо: — Пейте, сэр. Надо.

— Я тебе устрою, совершеннолетняя! Хорошо, мать не видит…

— Мама всегда говорила, что я приношу удачу.

— Делайте ставки, господа, — деликатно напомнил крупье, и Снейп остановился, чтоб не переиграть.

Надо уже на что-то решиться. Он схватил бокал, одним махом опрокинул в себя содержимое, отфыркнулся от ударивших в нос пузырьков и выдохнул:

— Поддерживаю.

И пока крупье тасовал колоду, Снейп осознал, что еле ощутимый, но такой до боли знакомый привкус чабреца в шампанском ему не почудился.

А в следующий миг слегка «поплыла» голова, и пришла непоколебимая уверенность, что все будет так, как надо, даже если будет наоборот. Стало легко и ясно на душе, и ему даже не было нужды читать мысли партнеров: он с благодарностью поглаживал узкую ладошку Грейнджер, лежащую на его плече, а на столе перед ним рубашкой вверх дремал красивенный фул хаус с тремя королями.

Сто пятьдесят превратились в четыреста пятьдесят, потом в тысячу триста. Молодой придурок слева потребовал поменять крупье, а Снейп представлял себя со стороны и усмехался: немолодой потасканный дядька в сопровождении молоденькой сногсшибательной девицы, и карта прет, как намагниченная, и количество фишек увеличивается в геометрической прогрессии, и жизнь вообще удалась.

Гермиона блестяще разыгрывала из себя хорошенькую дурочку: повизгивала, аплодировала, картинно заламывала руки, когда вскрывались карты… Снейп изредка возвращался в роль сурового папаши, одаривая ее негодующими взглядами и делая сердитые замечания относительно поведения, одежды и вообще манер нынешнего поколения. И все-то было сейчас здорово, все удавалось, все дарило удовольствие и веселье, словно случился какой-то потрясающий праздник — знать бы только, какой.

И только когда ставка достигла трех тысяч, и профессор уже протянул руку к фишкам, чтобы поддержать, словно что-то схватило его за запястье и удержало от игры. Мир вокруг разом перестал быть праздничным, веселье схлопнулось, и осталась только холодная тяжесть в груди, пришедшая вместе с пониманием: колода «остыла», и один Мерлин ведает, что было бы, поддержи он эту ставку.

Снейпа прошиб холодный пот. Три тысячи фунтов ему здесь, скорее всего, обналичат без проблем, а вот с суммой побольше могли уже начаться определенные сложности. Если бы она случилась, эта сумма побольше. А то в таком азарте недолго и без штанов остаться.

Повод экстренно ретироваться придумывать не пришлось — его виртуозно подкинула Грейнджер, нечаянно плеснувшая шампанским себе на платье.

— Так, — рявкнул Снейп, отбирая у нее полупустой бокал. — Ты когда успела так нахлестаться? А ну-ка домой, мелочь пузатая!

— Ну папа! — отработанно заканючила Грейнджер, но, встретившись с ним глазами, вмиг заткнулась.

Потом она очень убедительно продемонстрировала пьяное лепетание, топанье ногами и потерю равновесия. Перевесив девушку через локоть, как полотенце, Снейп развел свободной рукой и слегка поклонился:

— Прошу прощения, господа. Большие детки — большие бедки…

Господа понимающе покивали, а Снейп выдохнул. Кажется, обошлось. Чудом, но обошлось. Требования дать отыграться иногда бывают очень настойчивыми, и подкрепляются такими аргументами, спорить с которыми весьма проблематично.

В коридоре между залом и кассами профессор слегка встряхнул свою ношу:

— Мисс Грейнджер, смените амплуа.

Гермиона тут же приняла устойчивое положение и пригладила волосы:

— Пора трезветь?

— Пора. С вами через плечо меня охрана сдаст полиции за похищение и совращение несовершеннолетней.

— Я совершеннолетняя!

— На вашей спине возраст не написан.

Грейнджер смотрела на него снизу вверх, с вызовом задрав подбородок. Какая она, оказывается, невысокая. Совсем малявка.

— Возраст, сэр, понятие относительное. А где тут дамская комната?

Снейп показал, и она метнулась туда, бросив на ходу:

— Встретимся у гардероба!

Она заставила себя ждать. Ну что, скажите на милость, женщины умудряются так долго делать в туалете? Снейп немного нервничал: три тысячи пятидесятифунтовыми купюрами — пачка толстенькая, карман оттопыривает ощутимо, а в портмоне и вообще не помещается. Но когда Грейнджер наконец появилась в поле его зрения, он ее даже не сразу узнал, а когда узнал — перестал нервничать почти мгновенно и почти совсем. Он еще достаточно хорошо помнил заучку с Гриффиндора, он даже привык к воробьиному образу Дивайз. Юная особа, дефилирующая сейчас к нему через холл, походила и на ту, и на другую — но весьма, весьма отдаленно. Может, повинно было в этом короткое платье, а может, слишком искрили электрической синевой в ярком свете люстр ее черные кудряшки, или чересчур мраморными казались по сравнению с черной тканью лифа оголенные плечи, Салазар его разберет. А может, это просто остатки зелья вперемешку с шампанским и три тысячи в кармане дурили голову — ведь не может же быть у Грейнджер, и тем более у Дивайз этого томного, чуть надменного взгляда, и этой царственной, почти величавой повадки, ну просто потому что не может быть никогда. И, Мерлин великий, когда она успела отрастить такие неимоверно длинные ноги?! Неужели пока носик пудрила? Так-то у нее вроде вообще ног не было, только нижние конечности.

— Что вы на меня так смотрите? — Грейнджер коснулась пальцами волос, отряхнула платье. — Так сильно видно пятно?

Пятна от шампанского видно не было, и Снейп брякнул правду раньше, чем успел откусить себе пол-языка:

— Любуюсь. Вы потрясающе красивы.

Нет, Феликс Фелицис определенно перестал действовать. Потому что Грейнджер недоуменно хлопнула глазами и даже огляделась — кому он это. А потом совершенно искренне прыснула:

— Скажете тоже! — и коснулась его локтя. — Можно? А то я на этих ходулях, кажется, сейчас ноги переломаю.

Пустяки, дело житейское. Не шествовала она по леденцово-блестящему полу, аки королева к трону, а просто осторожничала, чтобы не обшастнуться на высоченных каблуках. Но что ей стоило продлить хоть немного этот шальной драйв? Зардеться, опустить глаза, улыбнуться, смущенно вымолвить: «Спасибо…»? Нет, прямо на глазах превратилась в Дивайз, и не обманывали больше ни наряд, ни туфли, ни манеры.

Северус позволил ей уцепиться за его локоть — не приведи Мерлин, и впрямь ногу вывихнет, и повел к выходу. Дивайз все старалась ковылять побыстрее, приговаривая, что кассы вот-вот закроются, да и вдруг билетов уже не будет. А Снейп чувствовал себя так, будто закусил Феликс Фелицис лимоном с перцем: кисло, горько, и хотелось кашлять до слез.

Билеты в кассе оказались, и даже не по заоблачной цене. Получив шесть картонных конвертиков, Дивайз недоуменно уставилась на Снейпа:

— А все-то мне зачем? — и протянула один ему.

Увлеченный сражением с портмоне, которое никак не желало застегиваться, он не сразу понял:

— А мне зачем?

Дивайз смешно скривилась:

— В Эрлс Корт такая охрана, что никакая магия не поможет пройти без билета.

Тут пришла очередь Снейпа недоумевать: она что, и вправду решила, что он тоже пойдет на этот непонятный концерт? Шампанского перебрала? Это он ей и высказал, сопроводив соображением, что лучше бы он эти семьдесят фунтов ей отдал на шпильки и помаду.

Девчонка одарила его долгим, задумчиво-любопытным взглядом.

— Если бы вы мне эти деньги отдали, я бы все равно купила билет для вас. Так что берите и поступайте с ним как знаете, но… неужели вам хочется, чтобы приключение вот так вот оборвалось?

Да не хотел он. Вот только сейчас, после заданного вопроса понял, до чего же не хотел. Приключения — это по гриффиндорской части, а ему по жизни доставались все сплошь кошмарики. И если Дамблдор был прав, а старый мерзавец в итоге всегда оказывался прав, то иному слизеринцу кое-что гриффиндорское не чуждо. Например, тоскливое ощущение, что ему недодано. Ну сколько приключений было у тебя, Снейп, в те годы, когда тебе положено было приключаться? На какое событие в жизни ты можешь оглянуться и с веселым смущением сказать: «Нет, ну это ж надо было угораздиться!» Разве случалось с тобой что-то, о чем стыдно рассказывать, но так приятно вспоминать?

И Снейп вдруг ясно представил себе, как сварливой развалиной сейчас затащится вместе с Грейнджер в метро, в Бетнал-Грин, в квартиру 166 и, скрипя всеми членами и сочленениями, покряхтывая и попердывая, усядется на диван и уткнется в мануал по Сонару. Плед ему еще клетчатый и чай ромашковый. И тапки с задниками.

Жуть с ружьем!

Мерлин, ему сорок лет, а в волосах еще нет седины!

Да черти рогатые поберите все совсем, если Северус Снейп согласен утопиться в унылой скептической скуке, и не просто сесть в кресло-качалку, а начать уже в нем раскачиваться, то Профессор на это категорически не готов. Это у Северуса Снейпа зубы болят от пустоты, обиды и собственной ненужности, а у Профессора бас-бочка не выведена, дети на концерт не гуляны, Сонар не освоен, физика не изучена, и вообще еще куча дел. И это у Профессора, не у Северуса Снейпа, две с половиной тысячи жгут карман, потому что, в отличие от Северуса Снейпа, Профессор отлично понимает: это не те деньги, которые спасут мать британского империализма, возврат в магический мир на них не купишь.

А еще, если уж совсем начистоту, деньги эти выиграл не Северус Снейп. Потому что никогда Грейнджер не принесла бы Северусу Снейпу зелье в бокале с шампанским. Дивайз принесла Феликс Фелицис Профессору — тому самому Профессору, который весь день выводил ей хай-хэт, который делился с ней последней сигаретой, и с которым она делила подоконник и дождь.

Почему-то это казалось ему очень важным — Дивайз поделилась с ним дождем. Дождем и приключением.

И если Северус Снейп и приключения суть вещи несовместные, то Профессор знает совершенно точно: приключение должно продолжаться!

Он бросил воевать с портмоне:

— А вы-то чего хотите?

Дивайз страдальчески сморщилась и выдохнула:

— Есть хочу! Полцарства за шоколадное молоко!

И Профессор предложил ей руку:

— Тогда идемте. Вторую половину царства отдам за кофе и вишневый штрудель.

— С мороженым! — восторженно выдохнула она.

— С мороженым.

* * *

Перед дверями Хэрродс Дивайз внезапно забуксовала, и на мордочке ее отразилось все сомнение этого мира.

— Сэээр… Там же простой чай стоит, как драконьи слезы! А самое дешевое пирожное — двенадцать фунтов! Двенадцать, сэр!

Снейп склонился к ее уху и едва не чихнул — смолистые завитки немедленно защекотали ему нос:

— Юная леди, у нас две с половиной тысячи. Уж двенадцать фунтов нас сегодня как-то не разорят?

— У меня это в голове не укладывается, — прошептала она.

— Вы же не хотите опошлить приключение МакДоналдсом, — хмыкнул он, хотя у него в сознании двенадцать фунтов тоже слабо укладывались. — Гулять так гулять.

В кондитерском отделе народу было совсем немного, несмотря на вечер. Грейнджер зачарованно замерла у витрины, и с губ ее сорвался полувздох-полустон: там, под прозрачным до невидимости куполом жил праздник. На сверкающих серебряных подносах, в ажурных пергаментных гнездышках, в переливах снега из кокосовой стружки загадочно темнели шоколадные ангелочки, глянцевито поблескивала под желейным ледком клубника, вздымались хрусткие пирамиды безе, прятались под финифтью взбитых сливок и разноцветных сиропов нежнейшие бисквиты, пестрили карамельными орнаментами медовые коврижки, смущенно румянились припорошенные изморозью сахарной пудры воздушные пончики. Над витриной витал плотный горячий запах кофе, корицы, миндаля и чего-то цитрусового. А продавщица за прилавком, в белой наколке и белом фартучке, словно сама сделанная из мороженого и взбитых сливок, с таинственной улыбкой феи упаковывала зефирные финтифлюшки в блестящие коробочки, засахаренные фрукты в цветные пакетики, в бумажные корзиночки — имбирные пряники…

Окинув посетителей внимательным и понимающим взглядом, конфетно-карамельная фея заговорщически улыбнулась Снейпу:

— Что-то особенное?

— Весь мир и пару новых коньков, — серьезно кивнул он.

— За коньками вам на второй этаж, — не менее серьезно ответила фея. — А весь мир вам с корицей или с кардамоном?

— С огурцом.

И пока фея растерянно хлопала глазами, окликнул Дивайз:

— Мисс Грейнджер, вам мир с корицей?

— Мне бы счастья кусочек, — отозвалась она, не оборачиваясь. — И монетку. Не знаю, какой выбрать…

— А зачем выбирать? — снова улыбнулась продавщица. — Разве счастья бывает много?

— Бывает, — Гермиона поглядела на Снейпа, и у него немедленно загорчило под языком, такая отчаянная тоска была в ее глазах. — Только мы узнаем о том, как много его было, когда оно исчезает.

А фея, будто поняв что-то о ней, о нем и о них обоих, пошуршала в витрине и жестом фокусника, достающего кролика из шляпы, поставила на прилавок нечто пышное, круглое, бисквитное, истекающее кремом, усыпанное шоколадной крошкой, и с виноградиной.

— В любом случае, сколько бы у вас ни было счастья, еще чуть-чуть не помешает. Но я вам должна сказать, мисс, если бы у меня была хоть четвертинка вашего волшебного дара, я была бы самым счастливым человеком во Вселенной.

Грейнджер побледнела до мертвецкой синевы и попятилась, враз задрожавшей рукой уцепившись за отворот профессорской куртки. А Снейп, инстинктивно обхвативший ее вокруг талии, не понял, чего он больше испугался — того, что продавщица оказалась не совсем простой продавщицей и может доставить пачку неприятностей, или того, что Гермиона сейчас хлопнется в обморок.

— Не пугайтесь, я никому не скажу! — растерянно прошептала продавщица. — Я же понимаю, что такой приличной мисс не пристало выступать на Хипподроме! Но вы так поете… хоть костры от вашего голоса зажигай… Слушаешь, и жить хочется.

Грейнджер немного истерично рассмеялась и ткнулась лбом в снейпову куртку. Он машинально поглаживал ее по голове, с облегчением чувствуя, как раскручивается под ложечкой тугой ком тревоги, и на осторожный вопрос продавщицы, не желает ли и он чего-нибудь откушать, без намека на шутку ответил:

— Слона бы съел.

— Придется немного подождать, — невозмутимо пожала плечами фея. — А пока ожидаете, может, вишневый штрудель?

* * *

Такси неловко дергалось в пробке на Пикадилли. Водитель — не то араб, не то индус, Снейп не разглядел, — тоже дергался и громко орал, высовываясь по пояс в окно и размахивая руками. Руль при этом он бросал, а машина продолжала ехать.

Привалившись к мягкому боку пингвина, профессор в полудреме думал о том, что таксистами, видимо, не становятся, ими рождаются. Еще он думал, что на метро было бы быстрее, но совсем не куртуазно, после такого-то вечера. Думал, что нигде возле дома Грейнджер и компании не видел аптеки или супермаркета, а девчонке нужен пластырь, заклеить ноги и рот. Что ехать на такси в начале девятого из центра Лондона — идиотизм, но идиотизм здоровый. А приключаться весьма утомительно, даже когда приключалово исключительно приятно для вкусовых и эстетических рецепторов.

Удивительно приятно было наблюдать Грейнджер, — или Дивайз, хрен ее теперь уже разберет! — в этом маленьком черном платьице, с этими белоснежными оголенными плечами и неглубоким, но таким выразительным декольте, с этим огромным пирожным, над которым она медитировала, отщипывая ложечкой крохотные кусочки, блаженно жмурилась, слизывая с губ крем и шоколадную крошку. Как странно она была хороша, держащая кончиками тонких пальцев огромную чашку капучино, сдувающая перемазанными в креме губами крепкую кофейную пенку, и улыбающаяся так по-детски восторженно и так по-женски кокетливо, и так по-гриффиндорски бесхитростно…

И слона ему, как ни странно, заприлавочная фея тоже выдала. Когда они уже почти допили кофе и уже почти собрались уходить, она возникла, как по волшебству, и поставила на столик прозрачный блестящий пакетик:

— Ваш слон, сэр.

В пакетике задорно топорщил хобот пряничный слоник.

А следом появилась небольшая коробочка, обернутая лиловой фольгой и перевязанная серебристой ленточкой с затейливым бантиком.

— Это для вас, мисс, — и фея наградила Снейпа строгим взглядом сельской учительницы, когда он полез за кошельком: — За счет заведения, сэр. Талантам нужно помогать, а бездарность и сама пробьется.

Да, это было так… празднично!

Грейнджер тихо вздохнула. Она тоже дремала, уронив голову на лапу пингвина. Приключение — это так утомительно…

Снейп был почти уверен, что ни одна хоть что-то соображающая женская особь не отправится гулять по Хэрродс в туфлях на каблуках. Дивайз отправилась. Правда, ненадолго — до закрытия оставалось всего ничего, — и недалеко, поскольку обувь не способствовала. Профессор не препятствовал: понимание ее желания окунуться в королевскую роскошь, пусть и в помпезных интерьерах люксового универмага, пришло к нему вместе с пряничным слоником в блестящем пакетике. Все-таки непроста была кондитерская фея, ох непроста…

И только одна мысль портила Северусу настроение — мысль о том, что он небрит.

За сорок минут Дивайз — или Грейнджер, хрен ее разберет уже совсем! — умудрилась прокатиться на перилах эскалатора, подурачиться в сувенирной лавке, отбояриться от привязчивого охранника (не без снейповской помощи, правда), чуть не убедила Снейпа купить ковбойскую шляпу и какой-то невообразимый узорчатый ремень, перенюхать все сорта кофе в чайно-кофейной лавке и зачем-то зарулить в магазин игрушек.

И там, в магазине игрушек, она нашла пингвина.

Пингвин был черно-бел, плюшев, носат и исключительно суров. А размером он был с саму мисс Грейнджер. И мисс Грейнджер всплеснула руками, и с возгласом:

— Мерлин великий! — обняла пингвина.

И Снейп готов был поклясться, что пингвин приобнял ее в ответ огромным мягким крылом. И черт знает, какой черт его дернул зайти пингвину за спину и гаркнуть:

— Двадцать баллов с Гриффиндора!

И разве мог он после этого уйти из магазина без пингвина?

Теперь пингвин сидел между ними в такси и служил Грейнджер подушкой.

Девчонка наотрез отказалась отдать животную Снейпу, хотя означенная животная была для нее великовата и тяжеловата. И пока они тащились к выходу, профессора не покидало дурацкое ощущение, что он идет с пингвином, потому что от Гермионы были видны только ноги. Служитель у двери проводил Снейпа со слоном и пингвина на каблуках заинтересованным взглядом: пингвин помимо всего прочего страдальчески причитал женским голосом, проклиная мадам Помпадур, дресс-код, сексизм, моду и погоду.

На улице Гермиона с облегченным вздохом поставила пингвина на тротуар и буквально выпрыгнула из туфель:

— О-оох, мамочки, какой кайф! Говорят, если снять одновременно бюстгальтер и каблуки, можно испытать оргазм. Теперь верю!

Таксист неанглийской национальности попытался заявить, что со зверями не перевозит. Пришлось применить наказующий взор. А потом еще раз применить, когда таксист предложил засунуть пингвина в багажник. Дурак он оказался, таксист. Проще было запихнуть в багажник Грейнджер, потому что пингвин туда бы точно не влез.

Примерно через полмили выяснилось, что Гермиона забыла на тротуаре туфли. В третий раз применять взор не пришлось — таксисту, видимо, хватило первых двух, и он безропотно повернул обратно.

Швейцар, как раз запиравший двери в универмаг, вручил Снейпу туфли с таким непроницаемым лицом, что тот даже позавидовал.

Наконец машина продралась через пробки и понеслась по Коммершиал-стрит. Дивайз, мирно посапывавшая под вопли, гудки и тряску, вдруг проснулась, чихнула и по-беличьи потерла нос.

— Сэр… Это был потрясающий вечер. Спасибо вам.

— Это я должен вас благодарить, — отозвался Снейп. — Если бы не ваш Феликс Фелицис… где вы его взяли, кстати?

Грейнджер с опаской выглянула из-за пингвина.

— Нигде. Откуда бы мне его взять?

— А что тогда…

— Настой чабреца.

На секунду профессор подумал, что ослышался.

— То есть вы заявились в казино и устроили там спектакль, чтобы налить мне в шампанское настой чабреца?

— Ну да… другой магии у меня нет, а вам очень нужна была помощь.

— С чего вы взяли, что мне нужна была помощь? — буркнул Северус, сам же понимая, что помощь действительно была нужна, хоть какая-нибудь, хоть чуть-чуть.

— Не знаю. Просто поняла, и все.

И Снейпу безумно захотелось посмотреть ей в глаза. Снова влезть в голову, теперь уже со всеми предосторожностями и знанием всех особенностей, и внимательно-внимательно там пошарить. Потому что он же чувствовал! Он же безошибочно почувствовал, как изменилось все с появлением Грейнджер в казино, как незримая чаша весов моментально качнулась в его сторону, как завихрилось и запело вокруг то загадочное и неведомое, что зовется волшебством. Потому что не может вареный чабрец подействовать, как высококлассно приготовленный Феликс Фелицис, а он подействовал именно так.

И все это кое-что значит.

Такси остановилось — приехали, и Дивайз пришлось снова надевать туфли и вытаскивать наружу пингвина. И то, и другое далось ей нелегко. С выражением муки мученической на заспанной мордашке она поглядела вверх, на третий этаж:

— Сэр, давайте я возьму пингвина, а вы возьмете меня?

Не следовало начинать быть джентльменом. Определенно не следовало. Плохо сказывается на спине и коленных суставах: подниматься по лестнице на третий этаж с пингвином на одном плече и девицей на другом — развлечение не из легких.

— Е-малина! — выдохнул Роджер, вышедший в прихожую и столкнувшийся нос к клюву с пингвином.

— Знакомьтесь, дети, теперь это будет жить у нас! — провозгласила Дивайз. — Роджер, это Молчаливый Боб. Молчаливый Боб, это Роджер.

Хихикнув, парень церемонно пожал пингвину крыло и повел его на кухню к присутствующему обществу. Кухня грохнула восторженным гоготом.

— И правда, похож! — констатировал Блэкстер, увидев профессора, вошедшего в кухню с целью глотнуть водички, и заржал еще громче, когда Снейп показал ему средний палец.

Снова подхваченный было хохот вдруг стих, будто его выключили. Северус оторвался от чашки и оглянулся. На столе лежали шесть картонных конвертиков, а Дивайз, уже переодетая в джинсы и неизменную клетчатую рубашку, шарила по пустым пачкам в поисках сигареты.

Первым отмер Бъйорнинг. Медленно подтянул к себе один конверт и настороженно заглянул внутрь. И еще раз. И еще. И выдал:

— Да ладно!

— Шоколадно, — отрезала Дивайз. — Я же говорила, а ты — лучше б пива купили…

Роджер с Блэкстером переглянулись и уставились на Снейпа.

— Это то, что я думаю? — недоверчиво произнес Роджер.

Ответом ему было красноречивейшее молчание. Снейп, делая вид, что он тут ни при чем, предложил Дивайз сигарету, щелкнул зажигалкой, за что удостоился благодарной улыбки, и устроился рядом с ней на подоконнике.

— Так надо же отметить, — растерянно пожал плечами Блэкстер и зашарил по карманам. — У меня тут вроде где-то пара фунтов болталась…

По кухне пошло шевеление. Бъйорнинг утопал в прихожую выворачивать куртку и инспектировать дыры в подкладке. Роджер отчаянно тряс гитарный чехол — в нем что-то позванивало, но не высыпалось.

Снейп наблюдал с интересом и некоторой ехидцей. Он все для себя решил еще в такси, окончательно и бесповоротно, и сейчас просто оттягивал момент полудетского триумфа. Наконец на столе выросла небольшая кучка монет общей суммой в четыре фунта сорок четыре пенса.

— Ну, на пиво хватит, а на курево уже нет, — удрученно подытожил Бъйорнинг.

— Да погоди, щас Рэйвен притащится. Может, посочувствует десяткой…

И Рэйвен не замедлил появиться. Он появился, холеный и сияющий, как свежеотпечатанный фунт, и прямо с порога провозгласил:

— А я кое-что принес!

— Сигареты, надеюсь! — мстительно гаркнул в ответ Бъйорнинг, отчего в прихожей жалобно звякнули тарелки.

Молчаливый Боб привел Рэйвена в полуминутный ступор. Он бочком и почти по плинтусу — ибо габариты кухни разгуляться не позволяли — обошел пингвина и принялся лобызать руки Дивайз.

— Леди Ди, я пришел загладить вину. Не Мэйдены, конечно, но сегодня «Авалон» всю ночь играет в «SorryKing», и мы там в списках!

Дивайз вопросительно посмотрела на приятелей, потом на Снейпа:

— Ну что? Он, между прочим, полдня нам со шляпой бегал, его доля в той тридцатке тоже есть.

И только тут Рэйвен обратил внимание на аккуратную стопку конвертов на столе.

— Ди… я знал, что ты колдунья, но чтоб вот так вот!

— А это не я. Это Профессор наколдовал.

И Снейп на момент испугался, что Рэйвен сейчас и ему начнет руки целовать. Но парнишка от избытка чувств сел на пол рядом с пингвином и выдохнул:

— Это просто праздник какой-то!

* * *

Заведение под названием «SorryKing» на поверку оказалось захудалым кабаком с сомнительным интерьером, подозрительным контингентом и стремным местоположением. Определенно, владельцам этого гадюшника было за что извиняться перед британской королевской фамилией, такие места изрядно портили реноме короны.

То, что стол находился перед самой сценой — вернее, крошечным пятачком у стены, — оптимизма Снейпу не добавляло. Правда, приходить сюда его никто не заставлял, но разве мог он отпустить детвору в такую клоаку одних? Бъйорнинг, правда, выглядит весьма устрашающе, но Снейп крепко подозревал, что только выглядит. Вот он теперь и кривился от брезгливости в душном, шумном и прокуренном зальчике, временами отмахиваясь от гитары Ювелира, который присоединился к компании по пути в клуб.

В полутьме промелькнуло знакомое лицо.

— О, Кайра! — махнул рукой Блэкстер. — Нальешь в долг? У нас сегодня только на одну кружку…

Снейп скривился:

— Не надо в долг. Мы только что купили билеты в Эрлс Корт и плюшевого пингвина-переростка. Уж на пиво как-нибудь осталось.

Блэкстер открыл рот, чтобы, видимо, возразить, но в этот момент из похрипывающих колонок раздалось:

— Добрый вечер, дамы и господа, вас приветствует группа «Авалон»!

Дамы и господа засвистели, затопали, завизжали и застучали кружками по столам. На фоне развешенной по стене белой тряпки с надписью «Авалон» стояли несколько молодых людей с гитарами, а где-то в углу темнела бесформенной кучей барабанная установка.

— Пэйст, — удивленно протянул Бъйорнинг. — Однако…

Больше он ничего не сказал, потому что в шуме и гомоне прозвучало ритмичное «цс-цс-цс-цс», а потом раздался оглушающий взрыв.

Во всяком случае, так показалось Снейпу в первую секунду, и он едва не зажал руками уши. В жужжащей, визжащей и скрипящей какофонии хрипло пердел бас, а прославленная марка ударных явно не спасала авалонца-барабанщика: он безбожно отставал, а тарелки дребезжали истерично, как кастрюли в столовой для бездомных.

— С райдом у него явный перебор, — прокричала Дивайз.

Явный перебор, по мнению Снейпа, был у авалонцев во всем. Солист задумчиво покачивался у микрофона, томно закатывая глаза и совершая руками нелепые пассы. Наконец грохот несколько поутих, и парень завыл:

— У меня сегодня неееееет ни денег, ни сигарееееет…

Дивайз обреченно уткнулась в пиво. Бъйорнинг морщился и что-то бурчал в бороду, вряд ли цензурное. Роджер и Блэкстер тоскливо переглядывались. Ювелир демонстративно достал кусачки и принялся собирать очередную цепочку. Рэйвен восторженно глазел на авалонцев и вроде даже подпевал. А Снейп мечтал о том, чтобы это поскорее прекратилось.

Мечтал он самозабвенно, а мечты, как известно, сбываются. Правда, профессор никак не мог рассчитывать, что его желание сбудется так стремительно и таким неожиданным образом.

Когда грохот и визжание достигли апогея, а главный авалонец возопил: «Я вооолк-одинооочкаааа!» — в клубе вырубилось электричество. Наступила блаженная тишина. Правда, всего на несколько секунд, потом публика недовольно загомонила, а авалонцы беспомощно озирались по сторонам в скудном свете свечей, которые, сбиваясь с ног, разносила по столикам Кайра.

Дивайз посмотрела на Роджера. Роджер посмотрел на Блэкстера. Блэкстер кивнул Бъорнингу. Ювелир смахнул в рюкзак кусачки и цепочки и расстегнул молнию на гитарном чехле. Бъйорнинг перевернул пепельницу, пододвинул к себе полупустую пивную бутылку и согнал Рэйвена с табурета.

Гитарный перебор сначала почти не был слышен в сварливом гуле толпы. Но заинтересованная тишина быстро расползлась концентрическими кругами от их стола, и негромкий, печальный, задумчиво-пророческий голос Дивайз зазвучал уже в полном молчании:

— Плачь, ветер, в каменных стенах,

Режь шелестом плащ о ступени,

Ночь взглядом звездных мгновений

Путь освещает мне…

В замысловатый перебор украдкой пробрался ритм: это Бъйорнинг зажатой между пальцами зажигалкой коснулся бока бутылки и чуть пристукнул пепельницей по столу.

— Время вспять пустить невозможно,

Меч встанет меж правдой и ложью,

И лягу пылью дорожной

Я у этих стен!

И как всегда, когда этот отчаянный голос из полушепота стремительно вырастал до набатной мощи, все живое вокруг застыло в гипнотическом трансе, и никому уже не было дела ни до авалонцев, ни до отключенного света.

— Сотни костров вокруг накануне,

Ночь наградила мир новолуньем,

И нападавшие тратили втуне

Силы и жизни свои.

Солнце родилось с утра на восходе,

Третий день штурма, а будто бы годы,

И было ясно, что силы уходят,

Но стояли мы!

Снейп подумал, что, наверное, никогда не сможет привыкнуть к тому, что любая песня Дивайз становится в горле ржавой бритвой и бьет в грудь кованым сапогом. Никогда ему не привыкнуть к ледяному потоку мурашек от затылка до копчика, и к внезапному дрожанию пальцев, и к тому, как до боли и скрежета стискиваются сами собой зубы и кулаки. Сколько же в ней всего этого, сколько, сколько еще?

— Трепетом струн тетива отзвенела,

Многие пали за правое дело,

Вечер спустился, и вороны смело

К мертвым спустились с ним.

Ночью костры уже не загорелись,

Мы отстоять свои стены сумели.

Но если б враги хоть подумать посмели,

Что я остался один!

Лица Дивайз почти не было видно в темноте. Только отблески десятков свечей танцевали вокруг, углубляя и без того густую тень, а глаза ее были невидяще устремлены куда-то сквозь и вдаль. Что она там могла увидеть? Может, Хогвартс?..

— Павших друзей вернуть невозможно,

Меч встанет меж правдой и ложью,

И лягу пылью дорожной

Я у этих стен.

Плачь, ветер, в каменных стенах,

Режь шелестом плащ о ступени,

Ночь взглядом звездных мгновений

Путь освещает мне…

С последним прозрачным звоном бутылки в клубе включился свет. По залу прокатился разочарованный вздох. Первые робкие аплодисменты превратились в небольшую овацию со неизменными воплями, топаньем и выкриками: «Еще! Еще давай!» Забытые неблагодарной публикой авалонцы молча зыркали со сцены с плохо скрываемой неприязнью и совсем не скрываемым возмущением.

— Валить пора, — резюмировал Роджер, вопросительно взглянув на Снейпа. — Щас эти опять захотят играть, но вряд ли их кто теперь захочет слушать. А отбирать концерт — инфамита.

Роджер оказался прав, процесс уже пошел: едва со стороны авалонцев донеслись поскрипывание гитарных струн и повизгивание микрофона, публика заулюлюкала и замахала руками, явно требуя заткнуться.

Рэйвен со вздохом поднялся и затушил сигарету.

— Да, делать тут больше явно нечего. После этого всего моя поддержка им нужна, как щуке презерватив.

Отход прикрывал Бъорнинг. Для того, чтобы отшить многочисленных новоявленных поклонников, идущих буквально по пятам и упрашивающих остаться и продолжить, ему хватило пару раз ласково улыбнуться и развести лапищами:

— Извините, корпоративная этика!

Зря Снейп переживал за безопасность.

На улице оказалось холодно и по сравнению с прокуренным залом свежо, как в горах.

— Ты где таких слов набрался? — поинтересовался Блэкстер.

— От Джесс! — хохотнул Бъйорнинг. — У нее там в офисе еще и не так ругаются!

— Отличный концерт, — хмыкнул Роджер. — Моя музыкальная самооценка резко выросла.

— Утешает одно, — хмыкнул в ответ Ювелир. — Мэйдены явно будут лучше.

Сзади громко хлопнула дверь, и Бъйорнинг начал тяжеловесно разворачиваться, готовый послать в корпоративную этику очередного желающего поменять формат концерта.

— Ребята, ребята! Погодите! — их догонял невысокий кряжистый парень в кожаном пиджаке и драных джинсах.

Догнал, отдышал и затараторил:

— Я Макс, арт-директор клуба. Блин, вы такие офигенные, вы так их сделали! А вы кто, вы группа? Что играете? Репертуар есть? Большой? Вы только акустику, или электричество тоже можете? А вы где выступаете, я вас что-то не слышал никогда!

Макс радостно пританцовывал и продолжал без перерыва нести еще какую-то ахинею. А Дивайз и компания растерянно уставились на Снейпа, огорошенные таким напором и нескончаемым потоком вопросов.

Дети, дети… Не зря он беспокоился.

— Стоп, — профессор щелкнул пальцами перед носом арт-директора, и тот удивленно замолчал на полуслове. — Рот закрой и дыши носом. Надо-то чего тебе?

— Их, — Макс кивнул на ребят. — Это бомба, они обязательно должны у нас играть! Мы через три недели собираем большой супер-джем, на всю ночь, и твои обязательно должны у нас играть, у нас двадцатого все играют! У меня осталось одно окно в час ночи, я могу их туда вписать, даже денег не возьму, но они обязательно должны играть у нас!

— Стоп! — профессор щелкнул еще раз. — Дышать не забывай.

Макс послушно вдохнул.

— Короче, если вы народу понравитесь, потом можно будет сольник забабахать, так что смотри, это уже деньги. Райдер есть у тебя какой? Полчаса регламент, пять минут на подстройку, десять рыл в списке, рабочий и железо с собой. Педалей нет, гримерка общая. Ну как?

Профессор выдержал паузу — примерно такую, какую устраивал в спорах с Дамблдором. И неспешно, с неудержимым скепсисом произнес:

— Если ты со всеми так договариваешься, дерьмовый у тебя будет джем.

— В смысле? — возмущенно надулся Макс.

— В смысле — не надо мне вкручивать пеш-такси за роллс-ройс. Чтоб я их в общую гримерку пустил, ты мне еще приплатить должен. И что, ты правда думаешь, что на тех гробиках с музыкой, которые у тебя в зале стоят, можно за пять минут нормально настроиться?

Снейп ронял слова снисходительно и веско, а внутри весь кривился: он был совсем не в материале, большую часть употребляемых слов подслушал у Дивайз и Роджера, а о смысле фраз Макса только догадывался. Но пальцем в небо, видимо, исправно попадал, потому что незадачливый арт-директор в конце концов понурился и принял вид описавшегося пуделя.

— Блин, чувак… Да ты прям на ходу подметки рвешь, нельзя ж так… У вас что, такой прямо плотный концертный график?

— Плотный не плотный, а выбрать есть из чего, — вдохновенно соврал Снейп. — И уж точно не из общих гримерок. Так что думай, а я на днях зайду.

Макс только руками развел.

Квартала два было пройдено в озадаченном и тягостном молчании. Наконец Роджер собрался с духом и выразил общие сомнения:

— Блин, Профессор, я понимаю, что ты хотел как лучше, но похоже, ты только что обломал нам первый и единственный концерт в клубе.

И только профессор, немедленно впавший в праведное негодование, собирался ответить, что Роджер на самом деле ни хрена не понимает, а если он такой умный, может идти куда хочет ровным строем, неожиданно вмешался Бъйорнинг:

— А я дак уверен, что Профессор нам только что устроил концерт в клубе. Знаешь, когда Джесс на новую работу устраивается, надевает все самое лучшее сразу и учит наизусть словарь иностранных слов. Косит под высокооплачиваемого и очень умного спеца. И ведь берут же!

— Ну да, — традиционно хмыкнул Ювелир. — То мы были гопота с Хипподрома с гитарой и шляпой, а тут — аж целая группа с райдером, концертным графиком и, страшно сказать, с продюсером! Кстати, а как мы называемся-то?

* * *

Вопрос о названии встал, что называется, столбом.

Творческая мысль пошла лавиной, и Снейпу оставалось только удивляться — до чего богата и внезапна на аналогии юношеская фантазия.

Последовательно были обсуждены, обшучены и отметены «Летящий Самовар», «Призрак Норфолка», «Комплект Резисторов», «Металломания», «Железная сталь» и «Стальная Метла». Ювелир попытался доказать, что самым лучшим и звучным названием будет «Серебряный Дождь», но Блэкстер закономерно поинтересовался, почему тогда не золотой.

Пока затоваривались пивом и замороженной пиццей в ближайшем супермаркете, чуть не решили назваться «Реактор». По дороге домой подумали и пришли к выводу, что с таким названием надо лабать «трешовый электронный индастриал» (Снейп даже не захотел уточнять, что это такое, звучало оно само по себе устрашающе), а они как-никак мелодичны и романтичны.

Пока на кухне торопливо разогревалась пицца и открывалось пиво, Роджер вытащил из-под дивана толстенный талмуд под названием «Сильмариллион» и принялся штудировать, периодически восклицая:

— Нуменор! Амон Амарт! Исенгард! Барад-Дур! Минас-Моргул! — пока Дивайз не отобрала у него книгу с категорическим утверждением, что наследие Толкина порождает необоснованную эклектику.

— Может, Джесси позвать? — предложил Бъйорнинг. — Она недавно словарь иностранных слов заново учила…

Снейп меланхолично жевал пиццу, демонстративно изучая Сонар. На попытки втянуть его в буйство воображения раздраженно отмахивался — да пусть они хоть «Нимбусом» назовутся, летать все равно не смогут. Его больше занимал другой вопрос. Он пытался определить, что и в каком месте, и почему у него заиграло. Он словно на несколько предыдущих часов вывалился в другую реальность — в ту реальность, где ему предназначалось не кроить свою душу наживо и домертва, а жить, жить изо всех сил, и понимать, что твой поезд еще не только не ушел, а даже не подошел к перрону. В той реальности он — или не он, а Профессор? — заказывал слона в кондитерской, покупал пингвина, торговался с захудалым менеджером захудалого клуба за концерт и чувствовал себя…

Мерлин, да он вообще впервые в жизни себя чувствовал!

Черт побери, может, Грейнджер в чем-то права? Может, вторая половина его крови утащила его в жизнь, где его ждали только боль и страдания, из той жизни, где был кайф, драйв и смысл? Может, он наконец-то, пусть и не своей волей, оказался там, где ему надлежит быть? И не просто быть, а жить и радоваться?

Исподлобья, прикрываясь книгой, он смотрел на этих детей, фонтанирующих задором, силой, вызовом и протестом, и понимал, что именно здесь, именно в этом своем неволшебном существовании он нужен — нужен, как никогда и никому раньше. Разве есть рядом с ними кто-то взрослый, опытный, понимающий, почем где прищепки, и чем что начинается, оборачивается и заканчивается? Разве заботит кого-то, что с ними случится, что у них получится и во что это все выльется?

Да и это все не главное. Главное — и безумно-невозможное! — заключалось в том, что ему было хорошо. Ему было странно и блаженно хорошо. Эти брызжущие энергией и жаждой жизни, эти бесхитростные, самоубийственно честные и очень талантливые дети впустили его к себе в дом, в жизнь, в музыку, и не интересовались сложностями биографии и характера, и обстоятельств, и… Они просто увидели того, кого увидели.

Снейп, иди и самоубейся об стену. Они увидели Профессора.

— Чего? — вдруг прорвался сквозь его публичное одиночество возмущенный голос Рэйвена. — Чего тебе не нравится? Сам бы предложил чего-нибудь, а то сидит и только башкой качает!

Снейп действительно задумчиво покачивал головой в ответ своим мыслям.

— И почему тебя не Страусом назвали? — раздраженно буркнул он. Реплика Рэйвена сбила с размышлений. — У него мозг весит десять грамм.

— Ну правда, Профессор, — укоризненно произнес Роджер. — Ты бы как-то поучаствовал в креативе, что ли. А то у нас тут щас у всех мозги до десяти грамм скукожатся.

— Уволь, — в который уже раз отмахнулся Северус. — Если бы меня спросили, я бы ответил, что название — не самая большая ваша проблема в данный момент.

На кухне повисло вопросительное молчание.

— Вы хоть раз вместе играли? Не на Хипподроме, а полным составом?

Молчание стало горестным.

— Репточка денег стоит, — вздохнул Блэкстер. — Так что приходится выбирать — или есть и счета оплачивать, или репить…

— Что и требовалось доказать. И как вы выступать собрались? Публика не название ваше слушать будет.

— Если у нас через три недели концерт, то выбирать как раз не приходится, — вдруг подала голос молчавшая весь вечер Дивайз. — Репетировать как-то надо.

— Да хотя бы партии нормально разучить, — замогильным голосом отозвался Роджер.

Снейп подавил смешок. Если бы эта компания оказалась в волшебном мире, ребята составили бы самый цвет Гриффиндора.

Люди меняются. Все, без исключения. Не всегда ожидаемо, но всегда закономерно.

Северус не без внутренней дрожи наблюдал за собственными изменениями и никак не мог решить, присвоить им плюс или минус. Он с тревожным сожалением обнаружил, что события магического мира и ощущение жизни там — не забылось, нет, но словно подернулось плотным туманом, отодвинулось куда-то далеко-далеко, словно и не с ним было. Он с удивлением замечал, как много, оказывается, принес с собой оттуда, как много все это значит здесь, в этой… в этой жизни.

Эта жизнь, будто решив извиниться за все свои предыдущие косяки, рассыпала перед ним несметные сокровища, предложив Дело, удовольствие, компанию, немного ответственности и море интереса. От него требовалось только одно: позволить себе все это.

Вот что оказалось самым сложным. Перестать оглядываться в надежде рассмотреть вдалеке и в тумане знакомые образы. Отказаться от бесконечных поминок и панихиды. Поменять правила.

И хрен бы ему когда это удалось, если бы не Грейнджер. Нет, Дивайз, пусть будет Дивайз, если ей так проще. Только посмотрев на нее, на ее упрямое мужество, Северус понял, что сорок лет провел в надежде на лучшую жизнь. Он сорок лет ждал, что когда-нибудь весь этот кошмар кончится, и уж тогда-то он заживет.

Вот все и закончилось.

Так живи, Профессор!

Он усмехнулся, вспомнив, как забавно переполошилась Дивайз, когда выяснила, что Снейп понятия не имеет, что за музыку они идут слушать. И устроила ему сеанс «полного погружения». То есть засунула в наушники и включила избранный репертуар «Железной Девки» нон-стопом. Не сказать, чтобы он остался в восторге, но кое-что понял. Например, почему Дивайз она нравилась. Очень это была гриффиндорская музыка. Очень боевая и жизнеутверждающая, несмотря на мрачную незамысловатость текстов. А еще понял, что имела в виду Дивайз, когда говорила о мэйденовском звуке и бзямкающем басе. Звуковой пейзаж был на зависть: плотный, аккуратный, объемный, без излишеств, мастерски сбалансированный. И пробуждала эта музыка что-то внутри, что-то такое мощное, почти первобытное, даже не граничащее с разумностью, но при этом совершенно человеческое и в высшей степени завораживающее.

Вот он теперь и толкался в огромной, колышущейся, как неспокойное море, толпе, и прижимал к себе Дивайз, опасаясь, что ее затопчут. Бъйорнинг, конечно, являл собой некоторое подобие волнореза, но его одного было катастрофически мало. Толпа беспокоилась в ожидании кумиров, только что отыграла группа разогрева, никого, впрочем, толком не разогрев. Было душно, суетно и немного тревожно. В глазах рябило от обилия британских флагов, бесконечное слаженное скандирование: «Мэйден! Мэйден!» — не добавляло оптимизма. Дивайз неловко подпрыгивала, изо всех сил вытягивая шею, чтобы хоть что-то увидеть.

Наконец гигантский зал и сцена засверкали ослепительными огнями, а над сценой проявилась под стенания какого-то апокалиптического хора морда того самого чудища, которое так перепугало Снейпа в его первый визит к Дивайз. Толпа взвыла и ритмично закачалась, запрыгала, замахала сотнями рук…

Дальнейшее профессор помнил урывками. Вот его подхватило, закачало, закружило, под ребрами загудело, забухало, заклокотало… «Твое время придет! Твое время наступит!» Шквал невиданной и никогда прежде не ощущаемой силы навалился, заполнил все существо, каждую клеточку, налил дикой энергией каждый мускул: «Твое время наступает! Твое время приходит!»

Он помнил, как вдохнул ЗВУК, захлебнулся, задышал им, и почти его увидел… Как в экстатическом порыве подхватил Дивайз, легенькую, почти невесомую, как она оказалась у него на плечах, и как прошивало все его нутро ее безудержным восторгом… Как он весь наполнялся звуком, как резонировал позвоночник и свербило кончики пальцев, как пропускал через себя эту сокрушительную мощь, впускал ее в себя, отдавался ей…

Как почти неосознанно вытащил из рукава волшебную палочку, вложил ее в разгоряченную ладонь Дивайз, переплел ее пальцы со своими и выкрикнул, едва не вывернув наизнанку горло:

— Люмос!

И как пальнуло под купол искристо-пронзительным лучом, по сравнению с которым разом померкли все софиты и лампы, и как зашлась истошным воплем Гермиона Грейнджер, вцепившись в его ладонь, и как блистал и переливался сполохами северного сияния магический свет…

ЗВУК все уравнял, все сделал возможным, и все сделал неважным, все свел до шутки и возвел в предельную серьезность.

Может, поэтому Северус не сразу обратил внимание на характерные вспышки и колебания воздуха, которые возникают, когда… да, когда рядом кто-то аппарирует.

Гермиона кузнечиком соскочила с его плеч и тут же исчезла в беснующейся толпе, как мышь в норке. Снейп ввинтился в плотные ряды публики, понимая сейчас уже только одно: его отследили, и теперь за нарушение статуса секретности вкупе со всеми сопутствующими грехами мало не покажется.

Он вывалился из толпы, вспотевший, злой и изрядно помятый, и метнулся к ближайшему выходу. Ступени ощутимо горели под ногами. Черт дернул его поколдовать! Как теперь скрываться от архаровцев из Аврората? Им, видимо, совсем нечего больше делать, кроме как ловить опальных волшебников! Нет в магическом мире других проблем, кроме Северуса Снейпа!

Порадоваться, что ли?

На улице было достаточно многолюдно, но недостаточно темно. Он выскочил к проезжей части, лихорадочно прикидывая, каковы шансы поймать такси в этом районе в это время суток.

— Сэр! Садитесь, скорее!

Машина лихо затормозила прямо перед самым его носом, в Снейп прыгнул в нее, едва успев краем сознания уловить голос мисс Грейнджер.

— В Гайд! Быстро!

Даст Мерлин, получится оторваться. Проследить магический шлейф — дело довольно хлопотное, на сколько-то времени это задержит авроров. А там, глядишь, удастся запетлять, и министерские ищейки останутся в этот раз с мытой шеей.

У ворот Гайд-парка Снейп сунул водителю какую-то купюру, бросив:

— Сдачи не надо!

Таксист что-то вопил ему вслед, но было не до того: он со всех ног мчался в глубину парка, таща с собой за руку мисс Грейнджер. Выбежав через кладбище на Брук-стрит, он понесся, петляя зайцем, он понесся через Сассекс-сквер на Батерст Мьюс, и дальше дворами и переулками, пока не очутился на Чилворт-стрит. Возле своего дома на углу Чилворт и Глостер террас.

— Где это мы? — задыхаясь, выговорила Гермиона.

— Практически у меня дома, — выдохнул Снейп. — Только попасть внутрь мы не сможем.

— Почему?

— Дверь захлопнута, ключи внутри.

Он уже начал озираться, чтобы словить очередное такси и уехать еще куда-нибудь — время давило, нужно было скорее где-то залечь.

— А пожарная лестница?

Снейп не удержался и хлопнул себя по лбу: ну конечно, пожарная лестница! Почему он не подумал об этом сразу, еще тогда? Правду говорил Дамблдор: дураков не сеют и не пашут, они сами растут.

— Девятый этаж, мисс Грейнджер.

— Напугали дикобраза голым образом.

Ржавая железная халабуда могла называться лестницей очень условно, однако привередничать было некогда. Каждая минута, проведенная на открытом пространстве, увеличивала риск попасться в геометрической прогрессии. Странная это была методика отслеживания: чтобы стать почти невидимым для аврорских вездесущих глаз, достаточно было уйти с улицы и залезть под кровать. Или в шкаф. Но ничего лучше у Аврората не пока не было, и Снейп надеялся, что на этот раз удастся улизнуть.

Четыре этажа шаткой скрипящей конструкции они одолели одним махом, потом стало тяжелее. На пятом Дивайз задышала с присвистом, а у Северуса ноги налились чугуном. Впереди было восемь двадцатиступенечных пролетов с убийственно высокими ступенями. А время буквально утекало сквозь пальцы.

— Живее, мисс Грейнджер! Еще десять тысяч ведер, и золотой ключик у нас в кармане.

— Владей собой среди толпы смятенной… уффф… тебя клянущей за смятенье всех… Верь сам в себя наперекор вселенной… и маловерным отпусти их грех… уффф…

Северус на миг притормозил, вспоминая, как там дальше.

— Пусть час не пробил, жди не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них, Умей прощать, и не кажись, прощая, Великодушней и мудрей других…

Знаменитой киплинговской «Заповеди» хватило аккурат до девятого этажа.

— Останься прост, беседуя с царями, Будь честен, говоря с толпой, Будь прям и тверд с врагами и друзьями, Пусть все в свой час считаются с тобой, — Грейнджер уже почти шептала и отчаянно задыхалась.

Но вот и долгожданное окно, и — о чудо, второго такого не будет! — не запертое на защелку. Снейп крякнул, поднимая фрамугу:

— Наполни смыслом… каждое мгновенье… Добро пожаловать, мисс…

— Часов и дней неуловимый бег! — облегченно выдохнула она и буквально кубарем вкатилась внутрь. Снейп ввалился следом, из последних сил захлопнул окно и изнеможенно распластался рядом с Дивайз на полу.

— В шкаф полезем? — прохрипела девчонка, отдуваясь.

Снейп вяло махнул рукой:

— Там.

— Я не дойду.

— Я тоже.

Видимо, он все-таки на несколько минут отключился. Пришел в себя от голоса Дивайз:

— Вот так и задумаешься о физподготовке.

— Если только задумываться, толку будет немного.

— Как думаете, оторвались?

— Если бы нет, мы уже встречали бы гостей.

На полу было жестко, неудобно и прохладно. Но профессор не был уверен, что в силах подняться. С другой стороны, валяться на полу под окном было как-то неловко. А что делают настоящие англичане, когда попадают в неловкое положение? Правильно, ведут светскую беседу.

— Мне вот одно непонятно, мисс Грейнджер. Ясно, почему бежал я, а вы-то зачем?

Гермиона приподнялась на локте.

— Мне тоже непонятно, зачем бежали вы. Я-то ясно почему.

— Вам, может, и ясно, а мне очень даже облачно, — Снейп осторожно сел, прислушался к ощущениям. Вроде не развалился. — Что вы там натворили перед тем, как свинтить из магического мира, что за вами могут гоняться авроры? Укусили Министра за нос? И с чего вы вообще взяли, что пришли за вами? Колдовал-то я, а не вы.

— Моей палочкой, — напомнила Грейнджер. — Вот и чей магический след они засекли? Ваш или мой?

— Мой, мисс Грейнджер, мой. Отслеживается не палочка, а вспышка магии. Даже удивительно, как быстро вы забыли… Хотя…

Хвост той мысли, что он в полусне обдумывал несколько дней назад, сидя в такси в обнимку с пингвином, мелькнул и пропал.

— Давайте-ка выпьем кофе, мисс, и кое-о-чем поразмышляем.

— Я бы, честно говоря, и съела чего-нибудь…

Северусу казалось, что он не был в своей квартире целую вечность, хотя прошла едва ли неделя. Все кругом выглядело чужим, холодным и безликим. Надо хоть мэйденовское чучело на стенку повесить, что ли… Он с превеликим удивлением обнаружил в кухонном шкафчике несколько банок консервированной ветчины и пакет макарон. В морозильнике откуда-то взялась упаковка зеленого горошка, хотя, сколько Снейп себя помнил, горошек терпеть не мог. А сыр даже не заплесневел, хотя, судя по всему, задумывался об этом.

— Ну-с, мисс Грейнджер, — изрек Снейп, когда с макаронами и ветчиной было покончено, и настало время кофе. — Рассказывайте теперь. Почему бы аврорам разыскивать вас в маггловском Лондоне?

Гермиона поджала губы.

— Не отстанете ведь?

— Не отстану. Могу и сам все выяснить, но почему-то не уверен, что вы обрадуетесь, если я пошарю в ваших воспоминаниях.

— Вам-то это зачем? Плохая тема для любопытства.

Язык на три узла, напомнил себе Снейп. Не время для ехидства.

— Много вокруг вас волшебников, волею судеб оказавшихся выкинутыми из волшебного мира без права или возможности колдовать?

Грейнджер вздохнула. Встала из-за стола, потом снова села, поглядела в кружку с кофе, постучала пальцами по столешнице.

— Это очень трудно. Особенно словами.

— Не спешите. Я не требую от вас рождественских историй.

— Министерству очень нужно меня вернуть. А я очень не хочу назад. Мне там больше нет места.

Вот тут Снейп не выдержал.

— Мисс Грейнджер, ну это уже ни в какие ворота! — он в раздражении хлопнул ладонью по столу и скривился. — Вам предлагают вернуться в волшебный мир, а вы нос воротите, как от говна на лопате! Вы в своем уме вообще?!

— Я так и знала, что вы не поймете. Никто не понял.

Северус несколько раз вдохнул и выдохнул. Цензурных слов у него не осталось.

Скажите пожалуйста, какая тонкая, етить-перемать, натура! Никто ее не любит, никто не понимает! Весь аврорат с огнями и собаками разыскивает Гермиону Грейнджер, чтобы под белы ручки, по красной дорожке и с фанфарами ввести в мир магии, а у нее кризис жанра! Места ей там нет, поганке!

Спокойно, только спокойно. Глупо будет в бешенстве устроить неконтролируемый выброс и попасть прямиком в Аврорат. Тепленьким.

— Но вы одном вы правы. Рассказывать об этом просто некому, потому что никого и нет… Впрочем, тот, у кого болят руки, никогда не поймет того, у кого вообще нет рук.

Сейчас расскажет. Снейп замер, стиснув зубы: если перебить, девчонка может «захлопнуться», и тогда он точно от нее ничего не узнает. Не лезть же в голову, в самом деле. Предыдущий раз ему не понравился.

И она начала рассказывать. Медленно и спокойно, почти отстраненно — так бывает, когда долго мучаешься незаслуженной болью, страдаешь, горюешь, думаешь, передумываешь, а потом выдыхаешь и смиряешься. И терпишь. Безропотно, безнадежно и бессмысленно.

Рассказала о том, как ее бесконечно таскали по судебным процессам над Пожирателями, и основным свидетельством их вины всегда была утеря ею способности колдовать. Как Министерство подняло на щит ее беду и выставило на всеобщее обозрение, словно уродца в цирке. Как газеты пестрели статьями с научными выкладками мунговских целителей, подробно разбирающих с научной точки зрения «этот необыкновенно интересный случай», как одна за другой следовали медицинские комиссии и конференции, где ее усаживали на стул перед десятком «светил», и обследовали, исследовали, таращились… Снейп ничего этого не знал: его процесс, закончившийся изгнанием, был самым первым, и Гермиона Грейнджер тогда свидетельствовала в его пользу.

— А потом они стали при мне говорить обо мне в третьем лице. Это меня и добило. Я даже грешным делом думала тогда, что лучше б меня убили в Последней Битве. Трупы хоть не выкапывают и на обозрение не выставляют. И поняла, что в сущности, в мире магии без магии делать-то нечего. Это как… ну, вы же не будете петь в опере, если у вас ни слуха, ни голоса, ни чувства ритма? А служить этаким свадебным Гуинпленом… выше моих сил и ниже моего достоинства.

Вот когда она сказала про Гуинплена, профессор и вспомнил о недопитой бутылке бренди.

— Надо, наверное, быть сильнее, — грустно улыбнулась Гермиона, принимая из его рук бокал. — И умнее. Но я уже такая, какая есть. Теперь уже вот такая.

Профессор мог бы многое ей сказать в ответ. Что ни один нормальный человек не выдержит такого прессинга. Что сильнее быть, наверное, можно, но в восемнадцать лет сложно. И что при таких обстоятельствах уйти из волшебного мира — самое умное, что только можно было сделать. А вот что было в самом деле глупым — требовать от себя чудес стойкости в условиях всеобщего потребительского равнодушия. Что пороки магического общества ничем не отличаются от пороков общества немагического, потому что люди — они люди и есть, с волшебными способностями или без них. Что история, в общем, не нова, и этим душераздирающа.

Но он не стал всего этого говорить. Все это она и сама наверняка знает.

— Скажите, мисс Грейнджер, что вас больше расстраивает — то, что вы не можете трансфигурировать спичку в иголку, или то, что вам пришлось покинуть волшебный мир?

— Не знаю… — задумалась, вертя в пальцах бокал. — В голову не приходило ставить вопрос таким образом. Забавно… я столько обо всем этом думала, что больше уже никаких сил нет думать еще. А вот так почему-то не сообразила…

И замерла, напряженно и внимательно вглядываясь в себя. Снейп хорошо знал это выражение лица, этот обращенный внутрь взор, он много раз видел, как застывают с такими лицами люди, имеющие мужество глядеть глубоко в свою душу.

— Ни то и ни другое, — наконец потрясенно прошептала Гермиона. — Просто меня не спросили. Ни когда у меня появилась магия, ни когда она исчезла. Господи боже… Это же просто… просто… гордыня.

Ой-ой-ой! Только не это! Снейп еще не забыл ее слов о струнах и струях, и как бы ее теперь не потянуло воплотить художественный образ в неприглядную реальность.

— Не смей! — он даже прикрикнул слегка и почему-то перешел на «ты». — Не приписывай себе несуществующих грехов. Самоуничижение — дорога, которая никуда не ведет. Этак дойдешь до того, что утрата способности колдовать — твоя вина.

— А разве нет? Это же единственное объяснение.

— Ни в коем случае. Забудь об этом и не вспоминай никогда. Если в чем и заключается твоя гордыня, так это в принижении себя, но к утрате способности колдовать это не имеет ни малейшего отношения.

Нет, все, она «завернулась». Ей кажется, что она нашла первопричину, и теперь начнет с упоением изъедать себя поедом, воображая, что борется с гордыней. Видали мы этих гриффиндорцев. Была б еще гордыня, а то так — легкая тщеславьичка, непременное свойство юности. А вот он все-таки прехреновейший преподаватель.

— Почему?

Похоже, последнюю мысль произнес вслух.

— Да потому что, если б я был хорошим преподавателем, вы бы самый первый урок по Зельеварению запомнили на всю жизнь, и сейчас не мучились бы дурацкими домыслами.

— Я помню, — пожала плечами Гермиона. — Разлить по флаконам славу, сварить известность и заткнуть пробкой смерть.

— И все?

Мисс Грейнджер чуть улыбнулась:

— Ну, я на ваших уроках вообще много интересного узнала. О себе в первую очередь…

— Это я еще щадил вашу хрупкую детскую психику. А говорил я вам, мисс Невыносимая Всезнайка, о том, что волшебство не имеет отношения к глупым помахиваниям палочкой.

— Надо же… а этого совсем не помню…

— Оно и видно. Все первогодки, особенно магглорожденные, тащатся от Транфигурации, а она, в сущности, так, декорация.

Гермиона с лукавой укоризной покачала головой:

— Вот если бы вы меньше обзывались, я бы вас больше слушала.

— Да вы и сейчас меня не слушаете. Магия ниоткуда не берется и никуда не девается. С этим или рождаешься, или нет. Даже удивительно, что вы этого не понимаете, это же элементарно, как ходить по земле, а не по воздуху.

Это действительно было элементарно. Снейп и сам никогда не подозревал, насколько, пока не произнес. Этому никогда не учили в Хогвартсе. Об этом никто и никогда не говорил и не писал в учебниках. Ну кому придет в голову исследовать возможность ходить по земле, которая дается с рождения, и вопрос только в том, научат тебя ходить или нет. А магглорожденной Гермионе Грейнджер, заложнице позитивистского мышления, природу магии нужно было отдельно объяснять. Как аксиому, сразу пресекая все попытки логического анализа.

Не может быть у магии ни формулы, ни формы, потому что сама она — содержание. А палочки и заклинания — всего лишь способы канализации потока, всего лишь метод взаимодействия внутреннего и внешнего. Сильные волшебники умеют и без палочки, и невербально, и как угодно.

Гермиона съежилась в кресле и глядела почти испуганно.

— Не хотите же вы сказать, что…

И не хотел бы, а придется.

— Вы никогда не задумывались, почему на ваш голос народ бежит, как те мышки на звук дудочки? Я что-то не замечал прежде за вами выдающихся вокально-музыкальных способностей. Не подскажете, когда они прорезались? Можете не говорить, я и так догадываюсь. Вы разве не замечали, что ваши песни цепляют каждого — или почти каждого, — кто их слышит? Держу пари, вы всегда знаете, где лежат потерянные вещи и где искать заблудившихся детей. И нужные вам люди приходят к вам, когда вам нужно, и уходят, когда вы захотите. Неужели вы думаете, что оба ваших приятеля находятся рядом с вами и носятся, как с писаной торбой, только потому, что они хорошие парни и талантливые музыканты? Не без этого, конечно, но вы же их сами себе сделали, вам нужны были друзья взамен тех, что остались там, и вы их получили. По вашему желанию начинается и заканчивается дождь, как же вы не видите?

Она слушала с зажмуренными глазами, а губы ее заметно подрагивали.

— Я вам больше скажу, мисс Грейнджер. Тот чабрец, в шампанском… Сработал, как настоящий Феликс Фелицис. Уж мне можете не задвигать про плацебо, я в состоянии отличить незабудку от дерьма. Ваше желание было так сильно, а воля так сконцентрирована, что вы сотворили зелье удачи из простой вареной травы. Это именно то, о чем я говорил и чего вы не запомнили. Никаких размахиваний палочкой, никаких заклинаний. Чистое волшебство.

По ее враз побледневшей щеке скатилась слезинка.

— Когда вы поете, вокруг воздух дрожит и чуть ли не потрескивает. От вашего голоса действительно можно зажечь костер, такой вы обладаете силой.

Гермиона открыла глаза, и ничем не сдерживаемые слезы хлынули сплошным потоком.

— Нет… — она вскочила и попятилась, едва не перевернув кресло. — Нет-нет-нет, не надо! Так нельзя… это все не так, не надо так!

— Это так, мисс Грейнджер. Ваша магия никуда от вас не сбежала. Она вся при вас, вся до капельки.

Она прижала ладони к полыхающим теперь щекам и без остановки мотала головой:

— Нет-нет, это же… это что же зря все… глупость какая… я же чуть с ума… не сошла, я умирала же! Это что, шутка все была? Да идите вы… Что вы тут… нет, не может быть, ерунда какая!

— Мне очень жаль, но вы действительно зря себя истерзали.

Гермиона зажала руками уши, втянула голову в плечи и закричала, будто ее резали заживо ржавым зазубренным ножом:

— Нет! Я не хочу!!!

Какая-то етитская сила вынесла Снейпа из кресла. Он почти прыгнул к ней, сграбастал в охапку, чтобы меньше брыкалась, и зажал рот:

— Заткнись, дура!

Не объяснять же, что при такой высокой степени взаимодействия с окружающей реальностью она сейчас себе взаправду устроит магический коллапс, гораздо сильнее того, который создала из чувства вины и прочих фанаберий.

Гермиона не стала брыкаться. Миг она смотрела на профессора затуманенными глазами, будто не понимала, что происходит, а потом уткнулась лбом в его грудь и совершенно обыкновенно, буднично зарыдала. Снейпу оставалось только гладить ее по голове и думать, что все девчонки в мире — что ведьмы, что магглы, — плачут, наверное, одинаково: слезами бурными и холодными, как реки талой воды с ледников.

* * *

Она долго не могла успокоиться. Всхлипывала, вздрагивала и вздыхала, как после истерики маленький ребенок. И наконец, хлюпая распухшим от слез носом, прошептала:

— Как же я теперь жить буду?

— Долго и счастливо, — буркнул Снейп.

Гермиона хихикнула ему в рубашку, а он испугался, что она сейчас опять разревется. Но она только повозилась, устраиваясь поудобнее. Они сидели вдвоем в широком кресле, Северус баюкал ее в объятиях, терпеливо дожидаясь окончания вселенского потопа и возвращения к осмысленному существованию.

— А вот вы сказали, что нужные люди… Тогда и вы, получается…

— Получается, получается. Видимо, вам очень нужен был кто-то вроде меня, вот вы меня и позвали.

— А вы и пришли.

— И пришел. Сам не понял, как, что тоже показатель.

— А не обидно?

— За что?

— Ну, как на поводке, взяли и привели…

— Да нет… как знать, может, мне это нужно не меньше, чем вам.

Если не больше. За то, что получил от Дивайз Профессор, до конца жизни нужно отдаривать. И почему-то осознание этого нисколько не удручало Снейпа, а где-то даже наоборот.

Пока он размышлял про наоборот, Гермиона, вконец измученная событиями этого дня, быстро и крепко заснула, свернувшись клубочком у него подмышкой.

Переложив девчонку на кровать — удачно, что не заправил в прошлый раз! — Северус допил бренди из ее бокала, помыл посуду, несмотря на то, что и сам натурально валился с ног. И обнаружил, что есть еще кое-что, чего он так страстно желает всеми фибрами своего существа, что готов даже поступиться в некоторой степени сном.

Душ.

У каждого в жизни есть один день.

Самый лучший день, когда все удается, все получается.

Самый главный день в жизни, когда оглядываешься назад и понимаешь: вся предыдущая жизнь лишь куча старого барахла, которое не жалко выбросить на помойку.

Самый радостный день, когда жизнь улыбается приветливейшей из своих улыбок.

В этот день можно открыть следующую дверь и переступить порог. А можно не переступать.

Этот день бывает только один раз в жизни.

Только один день.

Если бы Северуса Снейпа спросили, он бы не колеблясь назвал этот день.

Семнадцатое июня.

В этот день он проснулся от шума воды и запаха кофе. И еще вставать не хотел, потому что подушка была такой мягкой и пушистой, а одеяло — таким воздушным и нежным. Потом вспомнил, как накануне вечером презрел все традиции и правила хорошего тона и улегся рядом с Гермионой на кровать. В конце концов, на одном диване они уже ночевали, так какая разница…

Вода шумела в душе, а кофе пах на плите. Северус блаженно потянулся, не желая пробуждаться от легкого и глубокого сна, в котором ему ничего не снилось. Солнце пронизывало комнату робкими затуманенными лучами и тихонько щекотало нос.

И встать бы, одеться, не сверкать же перед мисс Грейнджер нижним бельем. Вот сейчас прямо встать и одеться. Вот совсем сейчас-сейчас…

— Доброе утро, сэр. Кофе хотите?

Ага, сейчас. Позор на твою неседую голову, Северус Снейп. Ну не просить же девушку отвернуться после всего того, что между вами было…

Он поднялся на локте и принял кружку с горячим кофе. Сделал глоток почти машинально, пытаясь определить — может, он все еще спит, и это ему снится? Утро и туманное солнце, расслабленная полудремная ленца и кофе в постель…

— Вы извините, я тут похозяйничала. Ну не будить же вас только потому, что мне захотелось кофе.

Профессор согласно кивнул. Гермиона вспорхнула на подоконник, заболтала босыми ногами — и солнце, выпутавшись вдруг из тумана, полыхнуло за ее спиной, обняло ее всю, облило медом и золотом, осыпало блестками, окутало радугами и почти скрыло из глаз. Северус замер, боясь дышать: торжествующее сияние заполняло комнату безудержной радостью проснувшегося дня, и вместе с ним вокруг разливалась магия. Первозданное, чистое волшебство, почти обжигающее, как горный воздух, и такое же сладкое и пьянящее, и искрящееся, как Феликс Фелицис в бокале шампанского.

Видел ли ты когда-нибудь волшебство более настоящее, Профессор?

Многим ли смертным повезло очутиться так близко к истинному колдовству?

Дивайз нежилась в солнечных лучах, как воробьенок после долгой зимы. Шаловливые блики прыгнули на одеяло, заглянули в кружку с полуостывшим кофе, пробежали по лицу, заставив зажмуриться. А когда Снейп открыл глаза, солнце уже спряталось обратно в туман, и через приоткрытое окно лилась неприветливая прохлада, предвестник промозглого дня. Но даже когда Грейнджер сползла с подоконника и захлопнула фрамугу, ему все равно казалось, что солнечное сияние вокруг нее не угасло.

— Дональд Биссет определенно что-то знал, — задумчиво изрекла она, забравшись в изножье дивана.

— Вы о чем?

— О Дональде Биссете. Помните, про туман, который мяукал, чтобы королева не отменила парад?

Снейп не помнил. И следующие десять минут слушал про мяукающий туман, а потом о тигре и лошади, живущих под ковром, и о еще одной лошади, которая обитала в бумажном пакете в кухонном буфете.

Кофе давно кончился, и Гермиона сварила еще, а Снейп так и не удосужился вылезти из постели. Девчонка перетащила на кровать кресельный валик и удобно устроилась, сунув ноги под одеяло. Иногда ее прохладные ступни прикасались к лодыжкам Снейпа, она смущенно дергалась, а профессор делал вид, что ничего не замечает. Все это радовало и веселило Северуса, такой прозрачной и светлой радостью, и таким тихим и теплым весельем, каких он не знал никогда раньше. Да и откуда бы ему все это знать, если прежде ему не случалось по полдня валяться в постели, пить кофе и слушать детские сказки.

Дивайз рассказывала азартно и артистично, почти пела, и от бесконечных модуляций ее голоса, от дрожи неисчислимого количества обертонов, от бритвы и бархата в интонациях Снейп испытывал то самое наслаждение, которое во времена его юности называли «балдеж». Он балдел, он тащился, как удав по стекловате, он перся, как Минерва от валерьянки, и, когда Дивайз вдруг замолчала, непроизвольно издал некий звук, обозначающий одновременно недоумение, жалобу и настойчивое требование продолжать. Снейп готов был поклясться, что в последний раз издавал такое, находясь в колыбели и требуя молока.

Гермиона улыбнулась:

— Я вот все думаю… Думаю, что единственные, кто по-настоящему владеет магией — это дети. Для них все удивительно, все невероятно, весь мир — одно огромное чудо. Вот скажите, когда у вас под ковром в последний раз кто-то жил?

Сколько Снейп себя помнил, никто и никогда, кроме мокриц.

— Или вот мы едем в метро, и нам в голову не приходит, что поезд может бояться темноты, и поэтому едет побыстрее, стучит, гудит и светит фонарями. А темнота боится поезда и убегает от него, ведь он такой быстрый, страшно грохочет, ярко светит и громко гудит. Как же вы были правы, профессор!

Северус зашарил ногами под одеялом, нашел ее ступни — сухие и холодные, и прижал своими разогретыми теплом постели и горячим кофе ступнями.

— Я обычно бываю прав, но в этом случае в чем именно?

На сей раз она не стала отодвигаться и смущаться.

— Магия не имеет никакого отношения к размахиваниям палочкой. Просто мы перестаем быть детьми, перестаем видеть чудо даже в завтраке, и нам ничего не остается — только палочками махать.

— А вы ницшеанка, оказывается, мисс… Дивайз.

Она взглянула с удивлением и благодарностью.

— Если вы вдруг не знаете, герр Фридрих был сквибом. И не философом вовсе, а гениальным филологом. Его беда была в том, что он понимал магию, чувствовал ее, знал, но не мог реализовать. Воплотить, если хотите. И всю силу своей творческой мысли он направил на то, чтобы понять, почему так случилось. По неизвестной причине он пришел к выводу, что современный ему человек слишком глуп, мелочен и низок, чтобы быть волшебником, и отсюда родился его тезис о сверхчеловеке. В понимании Ницше, лишь дети и животные обладают способностью видеть мир таким, каков он есть, а значит, лишь они являются истинными волшебниками. И достигнуть такого состояния можно лишь путем высшего духовного становления, отрицания всего привычного и материального, отрицания религии — но не духовности, победы над низменным и стяжательским… И горько страдал от того, что сам оказался неспособен следовать своим же рецептам. Я иногда думаю, возможно, мир потерял в Ницше величайшего мага современности. Если бы только он мог преодолеть убеждение в собственном несовершенстве, в том, что он недостоин. Но величайшего филолога современности мир точно лишился в его лице.

Грейнджер с подозрением нахмурилась:

— Это вы к чему?

— Это я к тому, — Снейп повозился, поудобнее пристроил свои ноги с ее ногами, — что путь волшебства неисповедимы. Никто не ведает, в ком и как сверкнет искра божия. Вас никогда не озадачивало, что среди магов нет ни великих музыкантов, ни великих литераторов, ни художников? Что, возможно, Штраус был куда более сильным волшебником, чем Гринденвальд? Что, наверное, кому не дано глаголом или звуком жечь сердца людей, остаются только глупые помахивания палочкой?

Грейнджер глядела на него почти не мигая, и на мордочке ее было написано такое горячее любопытство и такое несказанное наслаждение, что Снейп даже смешался слегка.

— Я сказал что-то удивительное?

Блуждающая улыбка на ее губах стала задумчивой. Гермиона пожала плечом:

— Вы сами весь удивительный. Вы вообще кто, и куда дели профессора Снейпа? Почему он никогда так здорово не рассказывал такие потрясные вещи?

— Потому что профессор Снейп — хреновый преподаватель, я уже говорил, кажется. Я терпеть не могу детей, я не понимаю их и не умею с ними обращаться. А чтобы быть хорошим учителем, детей надо любить.

— Наговариваете вы на себя, — сварливо заявила Грейнджер. — Я бы Историю магии в вашем исполнении слушала и слушала. Спорю на что угодно, вы по любому предмету могли бы столько всего интересного порассказать!

— Просто вы выросли, — с неожиданной для самого себя теплотой улыбнулся в ответ Северус. — И в силу вашего природного интеллекта уже сейчас в состоянии воспринять то, что я могу вам дать, адекватно. Ну вообразите себе, как бы я начал задвигать про Ницше в ваши одиннадцать лет? Что бы вы из этого поняли?

Грейнджер притворно надулась:

— Я «Заратустру» в десять лет прочитала!

— Да хоть в десять месяцев. Поняли-то что? Дошло до вас, что это пособие по духовному развитию, должное привести адепта к владению магией?

— Нет. Но вот если бы вы нам объяснили! Если бы нам вообще хоть кто-нибудь хоть что-нибудь объяснил!

Она вся подалась вперед, зарумянилась, и чуть не опрокинула на колени кружку с остатками кофе. Взгляд ее стал возмущенным и умоляющим одновременно:

— Вы мне за вчерашний вечер и сегодняшнее утро в трех фразах рассказали о сути волшебства больше, чем все вместе взятые преподаватели за все годы обучения в Хогвартсе! Почему нам никогда и никто ничего этого не говорил? Почему нас просто натаскивали махать палочкой?!

Можно вытащить девушку из магического мира. Магический мир из девушки вытащить невозможно — если девушку зовут Гермиона Грейнджер, в маггловском существовании — Дивайз.

Снейп тоже подался вперед — наполовину шутя, наполовину вынужденно:

— Могу поделиться кое-какими соображениями на этот счет. Но только после того, как вы отвернетесь.

Она недоуменно поморгала.

— Чтобы я мог одеться и сходить наконец в уборную. Вы меня так заболтали, что я сейчас лопну.

О, это был Тот Самый День.

Когда Снейп вышел из ванной, выбритый до синевы и намывшийся до скрипа, Грейнджер обреченно взирала на шкворчащую сковородку.

— Они слиплись, — беспомощно пискнула она. — Решила их поджарить, и вот…

«И вот» выглядело в самом деле жалко: остатки вчерашних макарон стремительно подгорали неаппетитным сероватым комом. Северус Снейп, конечно, не преминул бы пройтись на тему сомнительности успехов ученицы в зельеварении, если она не в состоянии банально разогреть пасту. Но Этот День принадлежал не Северусу Снейпу.

Профессор хмыкнул:

— Я тоже голоден, но вы серьезно хотите есть это?

— Простите, кулинар из меня никакущий. Сейчас бы ваши сентенции о магии, которая никуда не делась, очень пригодились в реальности.

— Мисс… Дивайз, — Профессор отстранил ее от плиты и снял сковородку с огня. — Когда нужно забить гвоздь, совершенно не обязательно делать это безоаровым камнем. Для таких вещей есть другое волшебство.

И направился к телефону.

Нет, можно было, конечно, пойти куда-нибудь поесть. С учетом выигрыша накануне — хоть бы даже и в ресторан. Но откуда-то возникло понимание: портить Такой День общественной едальней, пусть даже самого высокого класса, непростительно. В Этот День надо, устроившись в незаправленной — а пофиг! — постели, поедать китайскую лапшу, смешно хлюпая и причмокивая, и разговаривать интересные и отвлеченные от промозглой реальности разговоры. Вкусно курить на подоконнике, глядя на собирающийся и никак не соберущийся собраться дождь. Пить чай, потому что кофе уже стоит поперек горла, и снова разговаривать разговоры, ведь для самых неважных и ненужных разговоров никогда не находится времени, а на поверку оказывается, что именно такие неспешные беседы и оказываются самыми важными и нужными. А потом, когда дождь все-таки начнется, но как-то неуверенно, шепотом, словно не желая помешать волшебству Этого Самого Дня, сунуть во внутренний карман фляжку бренди и пойти гулять. Ступать по мокрому асфальту по следам дождя, прятаться под тяжелыми мокрыми кронами дуба или платана, топтать тоску, греться друг о друга, от одного прикосновения к отсыревшей куртке. А потом, прикупив еще бренди, завалиться к друзьям, и в сухом, тесном, прокуренном тепле уже ни о чем не рассуждать, ни о чем не думать, слушать музыку — хорошую и не очень, — и наслаждаться тем, что тебе рады. Нет, не тебе. Вам. Вам вдвоем рады.

— Потому что, мисс Грейнджер, — вещал Профессор, хлюпая лапшой, — это капитальная недоработка системы образования в магическом мире. То, что я вам рассказываю, прирожденные волшебники впитывают с молоком матери. Само собой очевидное, то, что не требует разъяснений. Природа и сущность магии, это так естественно, что никому не пришло в голову: это нужно разработать, систематизировать, превратить в учебную дисциплину. Объяснить простыми и понятными для магглорожденных словами.

— Сортирная сегрегация? — возмущенно хлюпнула в ответ Гермиона. — Специальный предмет для магглорожденных? Типа коррекционной школы для убогеньких головой?

Профессор гонял по коробочке никак не желающую подцепляться палочками креветку:

— Завязывайте с максимализмом, ни к чему хорошему он никогда не приводил. Впрочем, предмет вроде теории магии был бы крайне полезен всем волшебникам, вне зависимости от статуса крови. Ощущать, знать и понимать — три вершины одного треугольника, которые никогда не заменят друг друга. Глядишь, теоретические основы магии много кого много от чего уберегли бы.

Гермиона сыто охнула и поставила на пол пустую коробку.

— На меня намякиваете? Так бесполезно, вы же сами знаете. Все случается так, как должно быть, даже если случается наоборот. Скажите лучше, почему сами не занялись такой перспективной темой. У вас бы точно получилось. Создать целую новую научную дисциплину, шутка дело!

— Вот именно, шутка дело!

Они помолчали, прикуривая. Первая за день сигарета слегка закружила голову, как если бы он махнул стакан виски на голодный желудок. Это было приятно. Подоконник оказался коротковат для двоих, и Грейнджер сидела, прижавшись к профессору плечом и бедром, что ее, впрочем, нимало не смущало. И это тоже было приятно.

— Вы помните признаки научного знания?

— Предмет, метод, системность, проверяемость… забыла.

— Универсальность. Вот и давайте прикинем, сможет ли соответствовать теория магии критериям научности.

— Давайте! — азартно кивнула Гермиона, но тут же ойкнула и принялась торопливо тушить сигарету. — Извините, я сейчас…

И метнулась в туалет.

С легкой тревогой Северус прислушался к собственному организму. Вдруг девчонку приперло из-за несвежей лапши? Тогда он будет следующим на очереди в кабинет задумчивости. Однако вместо характерного бурчания и побулькивания в животе он услышал другие звуки, тоже очень характерные. Звуки, которых он так давно не слышал, но никогда бы, наверное, не смог ни с чем перепутать.

Шелест и хлопанье совиных крыльев.

Он недоверчиво обернулся, надеясь, что все-таки ослышался. Сова таращилась на него из-за стекла, и к лапе ее было привязано письмо.

Словно в полусне, Северус открыл фрамугу, птица перепорхнула внутрь. Неверные пальцы долго не могли распутать узелок. Наконец он одолел шнурок, сова деловито крутнула ушастой башкой и улетела.

Что за грибы добавили в лапшу?

Но пергамент похрустывал в руках так знакомо, и благородная шероховатость его была совершенно реальной. Увесистая печать Визенгамота, золотой обрез. Замысловатая вязь официального письма, червленое тиснение заголовка.

«В рамках пересмотра…»

«За недоказанностью… ввиду недостаточности относимых и допустимых улик…»

«Считать аннулированным…»

«С полным восстановлением в правах и имуществе… реабилитация безусловна…»

Двенадцать подписей и виза Министра.

Снейп, ты не спятил?

Ответ очевиден, ведь ты не мчишься впереди собственного радостного визга в тот же Хэрродс с манатками наперевес. Ты знаешь, что стоит тебе переступить заветный порог, и ты окажешься в магическом мире. Один. Без дела. Без смысла. Без вкуса, без остроты, без радости и… без приключения. В мире, которому больше нечего тебе предложить. В безвоздушном пространстве.

А еще ты понимаешь: тебе не индульгенцию подписали, а смертный приговор. Нет доказательств, так будут, дело наживное, и бери радостно вернувшегося Северуса Снейпа тепленьким прямо до Азкабана. И это еще в лучшем случае. Это еще если власти предержащие решат соблюсти видимость некоторых приличий. А если не станут заморачиваться, то ждет тебя, профессор, тихая и внезапная кончина при невыясненных обстоятельствах, прощальная сцена, прочувствованные речи, красивый надгробный камень и тире между двумя датами.

Ой, как жить охота!

За дверью санузла зашумела вода. Козел ты старый, вот ты кто, Снейп. Все о себе, все о своей облезлой шкуре. А шкуре твоей грош цена в самый базарный день, потому что сам по себе ты ничего не стоишь в этом мире. Как луна, которая светит отраженным светом, твое существование приобретает смысл лишь тогда, когда ты обеспечиваешь чей-то интерес. Кому многое дано, с того многое и спросится, поэтому ты — идеальный слуга. Такие, как ты — серые кардиналы, верные оруженосцы, мудрые наставники и бдительные телохранители, — всегда остаются вторыми, но без таких вторых не существовало бы первых. Чего стоили бы свет и тепло солнца, если бы не было тех, кому оно светит?..

Так что брось каку, Профессор. Там, куда тебя так соблазнительно манят отравленной конфеткой, тебе некому служить, не уронив собственного достоинства и не загнав под лавку собственную совесть.

А здесь без тебя, похоже, совсем никак. Замесят тут твоих детей, этот маленький, глупый, честный, талантливый и беззащитный Гриффиндор из пяти человек, заживо съедят и на косточках покатаются, и венценосную твою инфанту в драных джинсах отдадут на поток и поругание. Жизнь быстро делает из блестящих детей никчемных взрослых. И чтобы не дать им скурвиться, скукситься, перегореть и потонуть, потребуются все твои знания, весь опыт, все сердце и вся душа. Вся твоя магия.

Инфанта наконец вышла из туалета и виновато улыбнулась:

— Извините. Видимо, вчерашние приключения сказались. Зато, знаете, строго по Конфуцию — столько мыслей пришло в голову! Я начала думать о предмете теории магии, и мне вот кажется, что тут не обойтись будет без смежной дисциплины. Философия магии, а?

Так примите, ваше высочество, мою шпагу и руку мою.

— Теперь вы извините, мисс Грейнджер. Видимо, вчерашнее на мне тоже начало сказываться.

Но, прежде, чем предаться конфуцианству, Снейп вынул пластиковую решетку вентиляции и аккуратно пристроил в воздуховод туго скатанную трубочку пергамента. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. И двойка бывает козырной.

— Явились не запылились!

Роджер подбоченился, перегораживая проход в кухню.

— Телефоны, видимо, исчезли из природы, да? Мы уже все полицейские участки обзвонили!

— А почему не больницы? Да вы, небось, наше отсутствие заметили, только когда пиво кончилось, — Дивайз чмокнула его в щеку. — Бррр, я, кажется, даже изнутри отсырела! Маловато бренди было… Профессор, вы псих, и я не лучше! Переться гулять в такой дождь!

— Мы в Лондоне! — загрохотало из кухни. — Давно пора было бы отрастить жабры!

Блэкстер скучающе прогундосил откуда-то из комнаты:

— Я же говорил, нечего психовать, дай ты людям вдвоем побыть. Дак нет же — замели, загребли, встряли…

— А что я должен был думать? Я вас, поганцы, спрашиваю, что я должен был думать?! — под поганцами Роджер, видимо, подразумевал Профессора и Дивайз. — Да я за эти сутки поседел! Вот, глядите!

И затряс своими блондинистыми патлами. В кухне гудел Бъйорнинг, в комнате Блэкстер издавал какой-то ритмичный треск, Роджер закатывал глаза и призывал все кары египетские на головы «поганцев», в прихожей на его причитания отзывалась звоном и легким гулом установка. Ювелир, отдуваясь и поругиваясь, тащил к мусоропроводу мешок со стеклотарой. Вслед ему летела пустая коробка из-под пиццы, и чуть не прилетела в Снейпа, но тот вовремя успел слиться со стеной, так что коробка угодила прямиком в груду барабанов и нарушила ее хрупкое равновесие.

Шум Ниагарского водопада показался бы легким шорохом по сравнению с тем громом и грохотом, которые произвели рассыпавшиеся условно музыкальные инструменты. Бъйорнинг возопил, будто его резали заживо тупым ножиком, и полез спасать свои ударные сокровища, получил райтом от Ювелира и попытался спустить того в мусоропровод вместе с бутылками…

Профессор удовлетворенно отклеился от стены и отправился на подоконник. Дети были в порядке.

С Мирозданием не торгуются — это Снейп совсем недавно понял. Ничто никому не дается за что-то. Все валится на голову просто так.

Дорогое Мироздание чихать хочет на жертвы и расплаты, это нужно только людям. Почти за гранью человеческого понимания осознать: все, что ты переживаешь — только следствия твоих желаний. Только результат стремления их осуществить.

Теперь, когда судьба улыбалась Северусу в тридцать три зуба, он не мог отделаться от ощущения, что за улыбкой прячется оскал. Укрепленное опытом и взращенное многовековой моралью убеждение, что рано или поздно придется заплатить. Нельзя быть счастливым просто так.

— Какой урод это придумал?! — возмущенно передернула Дивайз воробьиными плечиками, когда профессор вздумал вдруг поделиться с ней своими соображениями. — Вздор! Можно подумать, быть счастливым — грех. Если я правильно помню, как раз совсем наоборот!

Северус тогда списал все на то, что девчонка взялась накануне перечитывать «Заратустру», но ее сердитая категоричность принесла некоторое облегчение. В самом деле, если любую ситуацию возвести в ранг абсурда, многое становится понятным.

Грейнджер, как выяснилось, вообще это умела: одной фразой докрутить до крайней степени идиотизма что угодно. Бац — и от вселенской трагедии остается одна сплошная нелепость. Удивительно, что при таком умении она сама едва не оказалась в самой глубине самого черного отчаяния. Впрочем, сапожники часто ходят босиком.

А вообще, если уж трезво посмотреть, нынешнее бытие профессора все сплошь представляло из себя крайнюю степень идиотизма. Снейп ощущал себя кем-то между нянькой и укротителем тигров, то ли сестрой милосердия в хосписе, то ли надсмотрщиком в колонии для буйнопомешанных.

Роджера, к примеру, нужно было постоянно гладить по голове и убеждать, что она не квадратная. С регулярностью раз в неделю парень впадал в состояние «луны не в том доме», и Снейпу приходилось битый час объяснять, что жителей других домов это не интересует. Роджер в такие моменты показательно и очень убедительно страдал, провозглашал творческий кризис и отправлял Рэйвена за пивом. Если рядом не оказывалось Рэйвена, ныл и убивался так, что Снейп и сам уже был готов сгонять рексом за бухлом, лишь бы только светило британского рока наконец заткнулся. Наказующий взор на Роджера не действовал, зато действовал бренди. Ненадолго, правда: после творческого кризиса наступал кризис похмельный, светило жаловался на слабость в пальцах и общее недовольство жизнью, а Профессор прослушивал записанные светилом партии и кривился так, что заработал себе с десяток новых морщин.

Бъйорнингу, наоборот, следовало систематически напоминать о том, что он барабанщик. Выяснилось, если этого не делать, он хватал гитару и начинал сочинять песни. И они были бы кошмарны, если бы не были так жалки. О правилах и нормах английского языка он имел представление весьма приблизительное, со стихотворным ритмом и рифмой его отношения были совсем плохи. Музыкальная составляющая его нетленок была столь сомнительна, что даже деликатный Ювелир иначе как говнороком эти песни не называл. Однако Бъйорнинг пребывал в неколебимой уверенности, что если не каждый первый, то уж точно каждый второй его опус тянет минимум на платиновый хит, и лабал самозабвенно. Кто внушил ему такую вредную уверенность, оставалось загадкой.

С Ювелиром была другая проблема: он страдал патологической, прямо-таки экзистенциальной ленью. Эту лень не способны были победить ни алкоголь, ни громы и молнии, ни наказующий взор, ни печеньки. Когда Снейп попытался его усовестить, применив весь наличный запас уничижительных эпитетов и придумав парочку новых, Ювелир только плечами пожал: ну да, мол, вот такое я говно. Профессор в негодовании чуть не свернул этому идейному прокрастинатору шею, жалея как никогда в жизни, что нельзя снять пару сотен баллов. Метод воздействия на Ювелира нечаянно изобрела Дивайз. Она обиделась. Через пару часов парень, не привлекая, как обычно, всеобщего внимания, расчехлил гитару, нахлобучил наушники и в один дубль записал три партии. С этого благословенного момента, как только ленивый саботаж Ювелира принимал угрожающие общему делу формы, все население квартиры глубоко, искренне и демонстративно обижалось. Эффект следовал потрясающий…

У Блэкстера, в отличие от Ювелира, проблем с мотивацией не было. Басист был готов басить где угодно и когда угодно с одной незначительной поправкой. У Блэкстера катастрофически не хватало времени. Поскольку он был единственным из всей компании, кто имел человеческую работу — правда, в нечеловеческих условиях, — на него ложились все регулярные платежи за квартиру, интернет и взятую в кредит гитару. Сумма набиралась немаленькая, и Блэкстер пахал, как трактор на целине. Приходил после двойной смены, падал куда придется и засыпал уже в процессе падения. Спал сутки беспробудным сном, и, если вдруг следующий день оказывался выходным, бродил сомнамбулой, плохо понимал обращенную к нему речь кроме слов «еда», «пиво» и «спать», и то и дело задремывал в самых неподходящих местах. Кофе Блэкстера не бодрил, ни растворимый, ни заварной. Чаю он не пил. В холодном душе спал и простыл, после чего потащился на работу, отдубасил двое суток и свалился с температурой. Дивайз поила его настоем брусники с коньяком, который Блэкстер пил исключительно из-за коньяка, утверждал, что у него пневмония, и требовал антибиотиков, но в больницу ехать отказывался. Отказывался принимать и куриный бульон, потому что в нем нет коньяка, — ровно до тех пор, пока Снейп не пообещал влить в него этот бульон через воронку. Угрожал Профессор не просто так, поскольку крепко подозревал, что приготовленные Дивайз отвары действуют похлеще любого антибиотика. В результате Блэкстер, немного оклемавшись, от тоски и безнадеги засел перед компьютером с гитарой — лишь бы не пить бульона. А Снейп подумывал, не заболеть ли и ему тоже, чтобы лежать, ничего не делать и получать этот прекрасный бульон на законных основаниях.

А до заболеть было, в общем, недалеко. Если не телом, то головой уж точно. Простуженный Блэкстер, сочиняющий без продыху Бъйорнинг, канючащий Роджер и прокрастинирующий Ювелир в комплекте заставили бы дергаться глаз у кого угодно. Но болеть было некогда: приближался концерт, демо-запись была не готова, Макс нервничал и гнул стойку на гребенке, репточки не было и в помине… К тому же дети были здоровы пожрать и выпить, поэтому деньги неумолимо заканчивались. А ведь в короткую бытность директором весь бюджет Хогвартса не казался Снейпу таким уж астрономическим, хотя детей там было в разы больше, и были те дети в разы требовательней…

Каким быльем поросло это все! Как давно все это было, и как будто даже не с ним. Профессор оглядывался туда с некоторым удивлением и даже оторопью. Он вспоминал МакГонагалл, и понимал теперь ее и преклонил бы колено при встрече: эта железная деканесса Гриффиндора считала всех учеников школы СВОИМИ детьми, и поступала, как строгий и заботливый родитель, как суровый и внимательный воспитатель. Как же должно было болеть у нее все внутри — душа, сердце, разум! Сколько же у нее должно было быть глаз, чтобы за всеми уследить, сколько рук, чтобы всех уберечь, сколько терпения, выдержки, простой житейской мудрости… Мужества, наконец. У Снейпа теперь было всего пятеро своих детей, и он уже успел сбиться с ног, перебрать весь запас нецензурной лексики три раза и изрядно поседеть. Он даже спал вполглаза, будто все его пятеро были грудными младенцами. Отвечать за чужих детей как за своих — это, знаете, не директору эвтаназию устроить.

Профессора не оставляло ощущение, что чем-то не тем занимался Северус Снейп в те укромные времена. Или не так. Или не там. Или не с теми. Судьба магического мира, жизнь Избранного, миссия шпиона и все прочее выглядело сейчас такой дребеденью перед одним-единственным Делом: защитить от бед и невзгод большого мира пятерых талантливых детей. Научить, наставить, предостеречь, уберечь. Выпестовать. Спасти Избранного мог, в сущности, кто угодно, интересантов было до хрена. До этих — никому нет дела, так кто, если не он? И потому Профессор без устали пинал Ювелира, окорачивал Бъйорнинга, посылал по всем непечатным Джесси, пенял Роджеру, втихаря накладывал заклинания бодрости на Блэкстера и умасливал Макса, чтобы тот пустил барабанщика «постучать» по утрам на сцене клуба.

И если бы кто сказал сейчас Северусу Снейпу, что все это ерунда и пустая трата времени, заавадил бы того и второй раз не подумал бы. Потому что есть в этом мире нечто такое, что предназначено только для тебя и только теперь. Такое, что стоит всей твоей жизни, прошлой и будущей. Такое простое и честное, такое легкое и хрупкое, и такое надежное и понятное, как… виноградная лозинка волшебной палочки, как чабрец в шампанском, как все объясняющий и всеобъемлющий ЗВУК.

* * *

— Морриган. И не спорь.

Джесси отхлебнула пива, настороженно взглянула на Снейпа и вопросительно — на Бъйорнинга. После случая в парке она порядком присмирела и даже стремилась внести свой посильный полезный вклад в общее дело.

— Наряд тебе соответствующий и покраситься в рыжий. И будет самое то.

Гермиона задумчиво хмыкнула и подлезла под руку Снейпу. Она это проделывала с возмутительной регулярностью и удивительной естественностью: усаживалась рядом на подоконник, прижималась к боку и обнимала себя его рукой. Профессор делал вид, что так и надо, каждый раз внутренне охреневая. Потому что ему нравилось. Черти рогатые побери все совсем, как же ему нравилось! Чувствовать ее доверчивое тепло, и держать ее так, будто имеешь на это право. Ему понравилось, как удовлетворенно улыбнулся Роджер, когда Дивайз проделала это впервые, и как довольно вздохнул Блэкстер, и как Бъйорнинг с Ювелиром неуклюже сделали вид, будто ничего не заметили. Мальчишки вверили Профессору свою королеву Хипподрома спокойно и безбоязненно, они явно что-то понимали о нем, о ней, о них обоих, чего Снейп еще и сам не понимал, но ощущал очень ясно. Он только ощущал, а они уже знали.

Знали, что их обожаемый Профессор скорее даст снять с себя кожу заживо, чем позволить хоть волосу упасть с головы Дивайз. Знали, что этот появившийся из ниоткуда Профессор сам снимет заживо кожу с любого, кто посмеет сделать Хипподром-компании нехорошо. Что с ним все они в большей безопасности, чем за спинами целого взвода спецназа, и что он заботится о них, как сто самых любящих матерей. А иначе с чего бы Блэкстер вдруг не моргнув глазом взял и отдал ему всю очередную зарплату, оставив себе мелочь на сигареты? Ты, мол, тут главный, вот и распределяй.

Северуса захлестывало шквалом совершенно незнакомых эмоций, которые, как он крепко подозревал, свойственны исключительно людям молодым и даже юным, и которых ему самому в пору его юности и молодости испытать не довелось. Понимание происходящего отсутствовало как явление, да и откуда ему было взяться, пониманию этому — юношеских романтических приключений Снейпу не перепало, дамских романов он не читал, а те мелкие любовные неурядицы, что ему доводилось порой разрешать во времена деканские, он воспринимал исключительно утилитарно как результат буйства гормонов в сочетании с непременным идиотизмом молодости.

В сорок лет гормонам буйствовать не полагается, идиотом себя Северус самонадеянно не считал. Оставалось винить во всем пресловутого беса, и Снейп был этим несказанно доволен: вместо того, чтобы заниматься самокопанием, договариваться с чувством собственного достоинства, пытаться усмирить доводы рассудка, можно было свалить все на беса и не париться. А что, бес же, поди ему возрази! И Профессор обнимал Дивайз, тихонько целовал ее в макушку, думая, что она этого не чувствует, и заботился лишь о том, чтобы не прижать девушку к себе крепче, чем того позволяли бы приличия.

Гермиону приличия, похоже, вообще не волновали. Уж во всяком случае, не настолько, чтобы следить за языком. Иначе она бы вряд ли оговорилась, и это серебристо-невесомое «ты» не слетело бы с ее губ как будто по ошибке. И если прежде Снейп еще мучительно раздумывал, какая шлея попала под хвост Грейнджер, зачем девчонка прямо липнет к нему, да так, будто все уже было, и на кой ей это надо — ему-то, Снейпу, понятно, на кой, бес у него! — то теперь, после этой как бы случайной замены пустого «вы» на такое простое «ты», он начал кое-что понимать, но сам отказывался верить в то, что понимает.

Пока Дивайз не спела ту песню.

Может, и не спела бы, но накануне Ювелир невсурьез и издаля посетовал, что маловато у них в репертуаре «про любовь». А вечером Роджер, взяв гитару, ухмыльнулся заговорщически и, как показалось Снейпу, весьма многозначительно. Миг томительной, настороженной и плотной тишины — как всегда, когда Дивайз делала первый вдох перед первым звуком первой песни, — и под излишне, может быть, томный и чуть жеманный, этакий с оттяжкой перебор заплелась плотная вязь тягучей деревенской элегии:

Там ветвится дикая груша

Черной кляксой под облаками,

Однотонный пейзаж нарушив

Темным контуром над снегами.

Там кружатся белые перья,

Но едва поглядишь на небо,

Как они опадают пеплом,

Ледяными искрами снега.

На губах Дивайз блуждала мечтательная и чуть хулиганская полуулыбка, так диссонирующая с томной изможденностью набирающей мощь мелодии:

Не ходи, не дрожи, не слушай

Чей-то стон сквозь порывы ветра,

Не смотри на дикую грушу

На развалинах замка Вепря.

Чтоб никто-никто не заметил,

Как прощенья у мертвых просят,

Обжигающий снежный пепел

Две цепочки следов заносит.

После горя любовь — похмельем,

Но уже не страшны кошмары;

Позабудь о снотворном зелье,

Если можно спать с зельеваром.

Кокетливый полушепот последней фразы расставил все по своим местам. Профессор едва удержался, чтобы не рассмеяться: вон оно как! Гадал-гадал, какой пикси укусил Грейнджер, а все оказалось так удивительно и обыденно просто. Пришла пора, она влюбилась, всего делов. И если следовать его же собственной теории о том, что в жизни Дивайз появляются только те люди, которые ей нужны, и только тогда, когда нужны, то тут даже и бес ни при чем. Тут все куда круче.

Гермионе Грейнджер больше не нужен был старший товарищ, наставник, защитник и прочая требуха. Она нуждалась в том, кого могла бы любить. И Мироздание не замедлило оказать Дивайз маленькую услугу, позволив Северусу услышать ее голос, увидеть девушку, что здоровалась с дождем, и выпить шампанского с Зельем Удачи из чабреца. Все остальное Снейп сделал сам.

Против первозданной магии не попрешь.

И «завернуться» бы сейчас, загнаться на тему навязанных чувств и свободы выбора, а еще на тему прав и обязанностей, ну и про последствия не забыть до полного натюрморта. Но Профессору эта обязательная программа ипохондрических неудачников c некоторых пор была до одного места, а полупереломанные останки Северуса Снейпа ничего, кроме брезгливой жалости, в нем самом не вызывали.

Только теперь, под пытливо-игривым взглядом Дивайз — понял или не понял, ответит или не ответит, отыграть назад или все-таки лучше вперед, или лучше все-таки назад? — Снейп с пронзительной ясностью ощутил: вот он, момент истины. Для того, чтобы усидеть на двух стульях, у него недостаточно широкий зад. Пора наконец определиться, кто он есть и кем он хочет быть. В каком мире останется.

И на принятие решения у него нет даже секунды. Только крошечная, самая ослепительная ее часть, когда захватывает дух, словно прыгаешь с обрыва перед тем, как взмыть вверх.

Дивайз все поняла, кажется, раньше, чем он сам.

— Нет, это все прекрасно, — Профессор постарался придать голосу максимум беззаботности, но получилось плохо. — Только почему именно груша?

Не отводя взгляда, Дивайз пожала плечами:

— Чтобы не Ива…

Профессор прижался губами к ее виску. Пожалуй, ива — это и правда было бы слишком.

Понимание происходящего принесло неожиданное и радостное успокоение. Дивайз, будто удовлетворившись его реакцией, обходилась целомудренной романтикой полуслучайных прикосновений и многозначительных взглядов. Северус не без оснований определил для себя, что, если бы ей надо было больше или проще, она бы дала это понять самым однозначным образом. Тот счастливый возраст, когда малейший намек на взаимность провоцирует неконтролируемое распускание рук, Профессор миновал давно и безвозвратно, что также не могло не радовать: он получил редкую возможность наслаждаться чистым чувством, не опошленным физическими желаниями.

Ну то есть желания, конечно, присутствовали. И это тоже было поводом для радости: есть еще ягоды в ягодицах. Но чего стоит твое высокое чувство к Прекрасной Даме, если оно все сосредоточено ниже пояса? Поэтому Профессор ловил неизмеримое наслаждение, ощущая рукой теплоту ее плеча, видя спокойное доверие в ее взгляде: Гермиона знала, что он не позволит себе лишнего, не поймет ее неправильно и не станет переводить то зыбкое, тонкое, хрупкое, что возникало между ними, в диванно-горизонтальную плоскость и сводить до унылой возвратно-поступательной сущности.

И в этом Вам, Ваше Высочество, моя рука и моя шпага.

— В общем, — Джесси прикончила бутылку, бросила ее под стол и поднялась с видом горделивым и деловым. — За аутфит не парься, я завтра скатаюсь к Змейсе, у нее много всякого добра. Лицо тебе Багира нарисует, и не спорь. Со сцены тебя должно быть не только слышно, но и видно!

Исполненная собственной важности от посильного участия в общем деле, Джесси направилась в прихожую и зашебуршала там ботинками.

— И да! Передай Птичечке, чтобы ни в коем случае не пытался смастерить задник из простыни и кетчупа! Иначе я его сама в виде кетчупа на простыню намажу! Бъйорнинг сам один вместо задника сгодится.

Дивайз прыснула:

— Ты наперед поезда на Кингс-Кросс не беги, нам для начала хотя бы демку записать надо.

Джесси высунула голову из-за угла прихожей:

— Ну так записывайте, блин, расселись тут! Демка эта ваша сама себя не запишет!

Дивайз подняла на Профессора обреченный взгляд: гитарные партии были давно готовы, дело оставалось только за вокалом. Северус строго покивал:

— Дорогу осилит идущий.

* * *

Человеку необходимо состояние влюбленности. В кого-то или во что-то. Всегда. Всю дорогу. Иначе без толку жить. Это Северус только теперь понял.

В кого, во что он был влюблен все предыдущие двадцать лет? В собственное чувство вины? В чувство долга? В стремление искупления? Чушь!

А что еще — разве было в его жизни что-то еще? Было много волшебства — Темные Искусства и Зельеварение, и Защита от Темных Искусств…

Больше всего, сильнее всего, отчаяннее всего он был влюблен в ощущение собственной значимости. Не в могущество и даже не во власть — это игрушки для тех, кто без могущества и власти ничего из себя не представляет. Войны, интриги, мировое господство бессмысленны в глазах Вселенной, всего лишь бездарный спектакль, который никто не смотрит.

Но душа человеческая слишком горда, чтобы служить только потребностям тела. Она — вечный искатель и вечный путник, она никогда не остановится, пока видит высший смысл своих исканий. Потому и бессмертна.

Неважно, в сущности, что назначить смыслом. Главное — всегда, всю дорогу верить, что ты достаточно значим, чтобы иметь право на смысл жизни.

Едва не погибнув в пучине безсмыслия, Северус бросился к новой осмысленности легко и бесстрашно. И был за это вознагражден: он снова влюбился. Большего и лучшего волшебства Снейп не мог себе пожелать. Вот отчего так радостно было слушать про дикую грушу. Все встало на свои места, все сошлось, картина сложилась. Грейнджер нуждалась во влюбленности не меньше, чем он сам, а то и больше. Ей уже не нужен был защитник, наставник или старший товарищ. Ей стало мало влюбленности в музыку, друзей, веселый бедлам неформальской жизни. Этого всего стало мало для смысла. А Вселенная, как всегда, с готовностью сказала ей: «Да!», и привела Северуса Снейпа на Хипподром.

И Дивайз влюбилась в Профессора.

Профессор же… разве мог что-то поделать с собой Профессор, когда она райской птичкой вспархивала рядом на подоконник и счастливо трепетала под его рукой? В такие моменты Профессору просто больше совсем, ничего, ниоткуда не было надо.

— Не получается, не знаю, — Дивайз удрученно стащила с головы наушники. — Не могу.

Снейп и сам слышал, что не получается. Он уже и ругался, и орал, и утешал, и уговаривал, и коньяком поил, хотя Дивайз отпиралась, утверждая, что «под газом» петь нельзя. Все было бесполезно: вместо чистейшего, колокольного, бьющего поддых звука она выдавала невыразительную плоскую дребедень, от которой у Профессора ныли зубы, как от скрежета железа по стеклу.

Это продолжалось третий день, и Снейп страшно устал. Если завтра не отдать Максу демо-запись, джем по-прежнему безымянной группы накроется пыльным веником, медным тазом и всеми средствами размножения разом. Ожидать такой подставы можно было от кого угодно, но не от Гермионы, особенно после того, как она «впела» предыдущие восемь песен чуть ли не в один дубль, а на девятой, заглавной, вдруг застопорилась и сдулась. Северус решительно не понимал, что произошло, и это его сильно беспокоило. Дивайз не выглядела расстроенной, озабоченной или даже задумчивой, и вроде ничего серьезного и неприятного у нее не случилось… но петь она не могла.

— Может, завтра будет лучше, — особой надежды в ее голосе, впрочем, не было.

— Завтра будет поздно.

— Может, так отдать? Без «Детей»?

Фигню сказала, конечно. Другие песни были очень хороши, но эта…

— И не петь «Детей» на концерте? Макс же ясно сказал, только то, что на записи.

— С утра попробуем…

— И во сколько у нас утро начнется? В полдень?

Поспать Дивайз была великая охотница и, дай ей волю, дрыхнуть могла хоть до вечера.

— Надо передохнуть.

Надо было выпить.

Дивайз понуро направилась на кухню. Северус побрел следом, сам не свой от досады, усталости и тревоги. Что-то с ней творилось, что-то неладное, иначе с чего бы вдруг из ее пения ушло волшебство?

— Да ничего не случилось, все хорошо у меня, — почти раздраженно отмахнулась Гермиона на заданный в сотый раз вопрос. — Синдром Сибилы Вэйн случился.

— Жалкий лепет оправданья, — более емкую и крепкую реплику он из педагогических соображений проглотил вместе с коньяком. — Пришел Снейп и все испортил?

— Ага, — она ухмыльнулась нахально и беззаботно.

— Чудно. А если не валить с больной головы на здоровую?

Едва вспыхнувшая искорка улыбки вмиг погасла. Дивайз отвернулась к окну, из которого ничего не было видно, кроме сплошного, цвета вороненой стали, неба.

— Я ее не чувствую. Я ей не верю. Раньше я понимала, о чем она, а теперь как будто забыла. От нее остался только пустой надрыв и тухлый пафос.

Северус едва удержался, чтобы не рассмеяться облегченно, хотя тут впору было биться головой об стол: теперь у этой луна не в том доме. Но он обрадовался так, будто к Гермионе вернулась ее прежняя магия. Словно забыла, так сказала она. Когда Снейп в первый раз слушал эту песню, он истолковал ее совершенно однозначно. И если Грейнджер понимала эту песню так же, как и он — а так оно и было, — а теперь перестала понимать и «как будто забыла»… Значит, дорогое Мироздание снова смилостивилось над ней, над ним, над ними обоими, и не осталось глухо к мольбам Профессора. Это значит, отболело. Значит, Гермиона перестала жить прошлым. Значит, перестала видеть смысл только в потерянном. Она справилась.

Но песню надо было спасать. Такие песни каждый день не появляются, и она должна быть спета.

Дивайз стояла перед окном, невидяще глядя на воздушные громады туч. Да, она переболела прошлым, но настоящее свое и будущее видит ли? Северус подошел к ней сзади, обнял не без внутренней дрожи. Гермиона никогда не давала понять, что хочет большего, чем невинные посиделки на подоконнике, а он большего и не требовал, всем существом наслаждаясь почти детской романтикой. Но качнулась назад, прильнула спиной к его груди, накрыла руками его руки, стиснула пальцы, уцепилась, как утопающий за спасательный круг. Профессор прижался щекой к ее виску.

— О чем песня, о чем песня… О нас, разве не понятно?

Она вздохнула, как всхлипнула:

— Это мы-то дети великой эпохи?

— Чем величественней эпоха, тем никчемнее дети.

— Или какие дети, такая и эпоха?

— Какая эпоха, такие и дети.

В отражении в оконном стекле было видно, как загораются ее глаза предвкушением и вдохновением. Она кивала каким-то своим мыслям, ее губы подрагивали, как если бы она беззвучно читала стихи, и пальцы ее подрагивали, плетя кружево слова и звука.

— Пошли! — Дивайз выпорхнула из его рук так стремительно, что Профессор еще несколько мгновений обнимал пустоту. — Попробуем?

Профессор понял, что все получится, едва она сделала вдох:

— Те, кто ищет покой в безделье,

Те, кто ищет битвы в драке,

Те, кто ищет в водке веселье

И свободы от себя в браке…

Казалось, она так и не выдохнула, пока обреченная диккенсиана песни не развернулась во всем своем траурном великолепии. Вместо гимна потерянному поколению Дивайз пела реквием, наполненный такой болью и таким ужасом, что волосы вставали дыбом.

— Слушай, жрец, если ты свят!

Слушай, лекарь, если ты здоров!

Вам не выправить меня,

У нас в жилах разная кровь!

Последние слова прозвучали предсмертным криком раненого зверя. Дивайз отступила от микрофона и задышала глубоко и тяжело, будто тащила в гору воз воды. Профессор, завороженный отчаянным трагизмом спетой истории, даже забыл остановить запись.

— Получилось… — прошептала Гермиона, глядя на Снейпа неверяще и восторженно. — Мерлин всемогущий, получилось!

— Получилось, — он поймал себя на том, что улыбается с таким же неверием и восторгом. — За такой дубль можно душу продать.

— Мы это сделали!

Профессор так потом никогда и не смог вспомнить то мгновение, когда она влетела в его объятия и прижалась, будто они сто лет были знакомы и еще сто лет не виделись. Он помнил только, как мягкие прохладные губы коснулись его губ, и как не достало никаких сил не стиснуть крепче руки. Он четко помнил ее пальцы в своих волосах, и как она давила ему на затылок, не давая прервать поцелуй. Помнил, как поднялась в нем удушливая волна нежности, как смыла эта волна робкие проблески разума, и как слышал протяжный стон, призывающий ни в коем случае не останавливаться.

Никогда в жизни еще Северус Снейп не слышал столько звуков. Его собственное сердце грохотало сумасшедшим карданом, и только четкий настойчивый ритм ее сердца не давал сорваться в беспорядочный гул. Кровь выла в жилах, гудела низким басом, и он слышал губами рев ее крови под тонкой нежной кожей на шее, в ложбинке между грудями, на внутренней стороне бедра… Тихим вкрадчивым хай-хэтом звучал шорох кожи о кожу, и синкопированные риффы тяжелого дыхания сливались в удивительной гармонии пейзаж, по которому, как легкий узор на муаре, затейливо сплетались и переливались фиоритуры стонов и форшлаги вздохов. А когда торжественный и торжествующий крик взвился неистовым соло и стих, остался только едва различимый отзвук самого первого, никогда не ожидаемого и такого долгожданного поцелуя — кода.

* * *

— Что?

— Что — что?

— Что ты смеешься?

— Я не смеюсь.

— Не смеешься. Хихикаешь.

— Думаю, можно же теперь называть тебя на «ты». Не могу представить.

— Уже называешь.

— И правда.

— И давно.

— Разве? И как давно?

— Уже дня два.

— Действительно, давно.

За окном хлопнуло, бахнуло и зашумело равномерно и громко: плотный, теплый, летний ливень охаживал стекла, и деревья на ветру качались, будто это исполинские веники подметали небо.

Как странно: только что весь мир звучал огромной и беспредельной симфонией, только что каждая молекула мироздания была наполнена звуком, а теперь лишь мерный шелест дождя и тихий полушепот — его ли, ее ли… И теперь Профессор понял: всю свою жизнь он искал смысла, а находил только тишину. Но нет места в жизни тишине, самая жизнь есть один громогласный, ликующий звук, и тогда даже тишина поет, только очень низким голосом.

— Я никогда не думала, что ты можешь так звучать…

Профессор встрепенулся, словно разбуженный:

— Как — так?

— Как военный оркестр. Слушаешь, и понимаешь: все будет офигенно, все ништяк. И рыдать хочется от восторга, и смеяться от счастья. Почему я раньше этого не слышала?

— Причин не было.

— А теперь есть?

— Есть.

О, если бы она знала, что каждый вздох ее был дыханием самого мироздания! Что сама Вселенная дышала ее грудью, ее ритмом, ее счастьем и горем? Или знала…

— Пойду в душ. Я от тебя вся мокрая.

Дождь расхаживал по улице широкими шумными шагами, заглушая звук воды в ванной. «Бам-бам-барабам» — выстукивали по подоконнику хабанеру кастаньеты крупных капель. И когда этот мерный затейливый цокот вдруг превратился в громоподобный беспорядочный грохот барабана, Северус даже не сразу понял, что это не дождь, а стук в дверь.

Странно, почему стучат, а не звонят, подумалось ему в полудреме, но в следующий миг его едва не подбросило: у всех своих есть ключи. Никто из друзей и поклонников его детей не стал бы долбить в дверь так — отчаянно и настойчиво, будто там пожар или наводнение. Внутри все оборвалось.

Хлопнула дверь ванной, босые ноги зашлепали по коридору.

И прежде, чем Снейп успел, впрыгивая в джинсы, рявкнуть: «Не открывай! — щелкнул замок и заскрипели петли.

— Гарри?!

Профессор выскочил в прихожую, как ужаленный, и тут же налетел на что-то мокрое, холодное и кричащее:

— Гермиона! Атас, они тебя таки нашли! Собирайся бегом, у нас минут десять или меньше даже!

Северус схватил кричащее нечто за шкирку и швырнул в стену, запоздало осознав, что палочка осталась где-то в комнате.

— Да бля! — нечто рухнуло на пол, вскочило и при ближайшем рассмотрении оказалось Гарри Поттером.

Взъерошенным, бледным, запыхавшимся Гарри Поттером, который, обалдело уставившись на Снейпа, нерешительно отвел палочку от его груди и выдохнул:

— Ептеньки… Я уж испугался, что опоздал.

Критически и понимающе обозрев полуголого Профессора и завернутую в полотенце Гермиону, Поттер опять заголосил:

— Ну что ты стоишь? Одевайся, говорю, время уходит! Тебе есть куда спрятаться?

Гермиона молча шмыгнула в комнату и там зашуршала.

— Мистер Поттер, потрудитесь объяснить…

Парень зыркнул так, что Снейп осекся.

— Не потружусь! Гермиона, скорее! — гаркнул он в комнату и снова повернулся к Снейпу. — Если вы тут не чай пили, то вот вам: с минуты на минуту здесь будет толпа Невыразимцев, и тогда ни вы, ни я, ни бог, ни царь и ни герой ее не отобьют. Если, конечно, вы их своим торсом не распугаете.

Из комнаты прямо в лицо Снейпу прилетел свитер, следом выскочила Дивайз, уже полностью одетая и с какой-то сумкой.

— Я тебе потом все объясню! — она быстро коснулась губами его губ и бросилась обуваться. — Тебе тоже надо подальше отсюда, на всякий случай!

— Профессор, вам бы сейчас тоже одеться и свалить, — покачал головой Поттер, но Снейп его уже не слышал.

Он слышал другое: как в мерный шум ливня встряло что-то инородное, вредное и очень-очень опасное. Об это что-то неловко спотыкались капли, это что-то грубо и неуклюже нарушало ровную дождевую завесу. И было оно совсем рядом. Разбираться действительно было некогда.

Снейп одним движением натянул свитер, чувствуя, как встают дыбом волосы на загривке и покрываются горячими мурашками плечи — как всегда в момент опасности. Неведомым образом застрявшая в рукаве палочка царапнула запястье, и все вокруг сразу стало четким, ясным и простым. Ну что ж, не в первый раз. Даст Мерлин, не в последний.

Воздух около входной двери еле заметно задрожал. Снейп сцапал Гермиону поперек талии и втолкнул в комнату, Поттер моментально загородил собой все пространство коридора.

— Не отобьем, говоришь?

— Без вариантов. И драпать некуда.

Воздух замерцал и пошел рябью.

— Ну у вас и щиты тут, профессор. Ишь, еле продираются…

Какие щиты? Он не ставил никаких щитов. Или…

— Надо ее увести. В окно прыгайте.

— Тут третий этаж!

— Вот именно. Наверняка под окном никого не поставили.

Снейп оттеснил Поттера к комнатной двери и одним сильным толчком опрокинул на пол барабанную установку, которая тут же завалила всю прихожую.

— Большой зал помнишь?

Поттер понял.

— Я не смогу.

— Сможешь. Без вариантов.

— А…

— Левикорпус реверсо. И не смотреть вниз.

Воздух загудел.

— А вы?

— Я задержу их, ничего.

— Но…

— Пошел, пошел, пошел!

У него еще оставалась пара секунд, чтобы оценить обстановку и сосредоточиться. Узкая прихожая не давала возможности разгуляться, но это было Снейпу на руку. Он знал каждый угол этой квартиры, как прорехи в собственном кошельке, знал, сколько шагов от двери комнаты до кухонного коридора, в каком месте прихожей стоят чьи ботинки и куда отступить, чтобы не свернуть барабаны и не врезаться в дверь ванной. Авроры рекогносцировку явно не проводили. Пока проломятся, пока сообразят, где находятся, пока поймут, как тут развернуться…

Профессор глубоко вдохнул носом, на миг задержал дыхание, раскинул руки, чувствуя, как раскручивается внутри вихрь магической силы.

Ну, дорогое Мироздание, если ты и впрямь существуешь, то дашь времени и удачи — не надо много, лишь столько, чтобы Поттеру хватило увести Гермиону до безопасного места. А мы уж за ценой не постоим…

Сквозь дрожащий воздух проступили силуэты красно-серых мундиров.

— Ступефай!

Так за Вас, Ваше Высочество, моя шпага, и сердце, и жизнь моя.

* * *

Е-мое, что это было?

Снейп сидел на мокрой скамейке под мокрым деревом и нетерпеливо мял в пальцах пока сухую сигарету, с подозрением поглядывая на крону — будет еще оттуда капать или не будет. Предыдущую он уже так загубил: едва успел отдышаться и прикурить, как поток воды с ветвей вылился ему за шиворот и на руки, сигарета мигом превратилась в шматок слизи.

Что это было-то, е-мое…

Правду говорят, что бодливому фестралу Мерлин рогов и не дает. Ничему тебя, Профессор, жизнь не научила. Вот нет чтобы обвеситься Протего разной степени изощренности, развалиться на табуретке и спокойно покурить, наблюдая, как авроры в щиты долбятся. Подолбились бы и перестали, а там можно было бы и поговорить. Обозначить, так сказать, политику партии, а заодно выяснить, почем прищепки в Азкабане и кто кому тут злобный Арагог.

Дак нет же, приспичило погеройствовать! Как всегда, впрочем… Снейп раздраженно и досадливо хмыкнул, едва не раскрошив сигарету. Сколько раз, оглядываясь на только что совершенный поступок, он мысленно посыпал голову пеплом и понимал: можно было проще. Элегантнее. Спокойнее. Умнее, блин! Сколько раз ставил зарубку на память и сам себе клялся, что больше никогда. Что в следующий раз сначала подумает. А потом еще раз подумает. А потом подумает снова.

Но наступал следующий раз, и опять он все делал так, как делал — лихо, здорово, безумно, великолепно. И совершенно по-идиотски. И ни разу не подумав, потому что думать там было или некогда, или не о чем.

Так и теперь. Отлупил едва аппарировавших авроров чем попало, пока те, охреневшие до полной невменяемости, не ретировались тем же путем, что и прибыли, а потом сиганул в окно с третьего этажа. Это типа чтобы непонятно было, кто тут набезобразничал. Какой кайф… Тьфу, позор какой!

Ну допустим, Невыразимцы сходу и не поняли, кто их столь некуртуазно огрел. Так щас поймут, манера исполнения заклинаний уникальна, как отпечатки пальцев. И вообще-то волшебников, способных устраивать такие выкрутасы и не запыхаться при этом, не так уж много, пальцев одной руки хватит пересчитать. Из них тех, кто обретается в маггловском мире, и того меньше. Один ровно.

Тьфу. Сто раз тьфу на твою дурацкую голову, Профессор!

Вот теперь сиди и прикидывай хер к носу, чем грозит ей твой идиотизм.

Или… или не грозит, а совсем даже наоборот?

Снейп еще раз громко тьфукнул для проформы, чем отпугнул наглого голубя, который назойливо прохаживался у самых его ботинок. Думай, Профессор, думай. Раз уже не получилось превентивно, сообрази хотя бы постфактум.

Учитывая инцидент на концерте… учитывая, что нес Поттер… учитывая реакцию Дивайз… авроры приходили за ней. Учитывая, куда они явились… как они явились… каким составом… на отпор явно не рассчитывали. Или рассчитывали, но не на такой.

Принимая во внимание, что ребята в Аврорате тоже не пальцем деланные и кое-чему обученные… кто их так тепло встретил, они наверняка уже знают.

И на месте авроров Снейп немедленно бы озадачился вопросом, за какие такие плюшки опальный и оправданный бывший шпион рвет зад на британский флаг за спасение бывшей хогвартсской всезнайки. И обязательно связал бы это с отсутствием реакции означенного шпиона на оправдательный приговор. И непременно заподозрил бы неладное.

Отсюда следующий вопрос: каким таким медом намазана лишившаяся магии Гермиона Грейнджер, что на ее поиски отряжают ни много ни мало Невыразимцев? И не просто на поиски, а, судя по происшедшему, на непосредственный захват? Какую ценность имеет для старомагического мира магглорожденная девчонка, разучившаяся колдовать?

Стоп.

Снейп вскочил, швырнул в сторону так и не прикуренную, смятую в комок сигарету. Да ты дебил, Профессор.

Не разучилась она колдовать, в этом ее и ценность. Дивайз даже не колдует в прямом смысле этого слова — но не потому что не может, а потому что ей это не нужно. Она взаимодействует с Мирозданием напрямую. И Мироздание не то чтобы повинуется — нет, оно не повинуется никому! — но соглашается с ней. И отвечает.

Кто и когда в магическом мире обладал такой силой? Мерлин разве что… Но теперь времена совсем не мерлиновы. И для современной магической Британии магглорожденная Гермиона Грейнджер, получившая возможность изменять действительность по своему желанию — это хуже ста обезьян с гранатами. Ибо кто тогда все волшебники мира по сравнению с ней? Так, жалкие фокусники! Кучка бездарных ремесленников от магии! Примазавшиеся к волшебству ничтожества, вообразившие себя настоящими колдунами!

Гермиона Грейнджер не знает пока своего могущества. Не сознает своей силы. И не понимает, что самим фактом своего существования ставит под сомнение состоятельность всего магического сообщества в целом. Уничтожить ее слишком опасно — кто знает, как отреагирует Мироздание. А вот…

Снейпа передернуло. Крона платана над ним тоже дернулась и снова окатила профессора ледяной водой, но он почти не заметил ни холода, ни сырости. Его бросило в жар, пальцы мелко задрожали, в груди что-то сорвалось и забухало тяжким огромным молотом.

Твою мать, дорогое Мироздание, твою же ж едрену мать… Если я не уберегу созданное тобою величайшее чудо, что я скажу Творцу, представ перед ним?! А ты, дорогое Мироздание, чем ты оправдаешься передо мной?!

Платан легко покачнулся, зашелестел согласно и даже вроде ободряюще. Широкие листья слегка раздвинулись, пропуская невесть откуда взявшегося солнечного зайчика. Яркий пушистый блик проплясал по носкам ботинок, вспрыгнул на колени, пробежал по лацкану куртки, уселся на щеку, заглянул в глаза.

Ты скажешь, прошуршал платан. Ты скажешь, что исполнил все, для чего был рожден. Ты скажешь, что всю дорогу честно служил своей любви и своей правде. Что так любить, как любит твоя кровь, никто из живущих давно уже не любит. Ты знаешь, что великое служение состоит только в великой любви. И что великая любовь никогда не воздается, потому что не нуждается в воздаянии.

Ты рожден, чтобы служить, а не прислуживать. Любить, а не вожделеть. Оберегать, а не охранять. Быть воином, а не солдатом.

Снейп глубоко вдохнул влажный, напоенный плотным ароматом свежевымытой листвы воздух. Бешеное сердце застучало ровно, сильно, мерно. В голове воцарилась прозрачная ясность, в душе — веселая злость. Заледеневшие кончики пальцев налились уверенным теплом.

Профессор наконец закурил, откинулся на спинку скамьи и вслушался в какофонию звуков Лестер-сквер. Машины, деревья, аскеры, шаги, щелчки зажигалок, шорох купюр, звон монет и скрип гитарных струн. А еще легкое эхо, еле различимым отзвуком клубящееся под сенями лип: «Я буду ждать тебя, как первый утренний свет…»

Ты знаешь, что делать.

Дверь распахнулась, едва Снейп поднес ключ к замочной скважине.

— Что за безрассудство. А если бы это был не я?

— Но это же ты.

И не поспоришь.

С чего он вздумал идти в свою квартиру на Чилворт-стрит? Да ни с чего. Почему решил, что Гермиона будет именно там? Да ни почему. Просто знал.

— Мое почтение, мистер Поттер.

— Вы в своем уме? — раздалось из-за двери.

— Меня учили не грубить человеку с Авадой наперевес.

Северус протопал внутрь, на ходу скидывая мокрую куртку и свитер.

— Поттер, дверь закройте, у нищих слуг нет.

Парень что-то возмущенно зафырчал, но дверь хлопнула. Снейп неодобрительно обозрел почти пустую бутылку бренди на полу, отметив отсутствие рядом с ней стаканов. Гермиона, проследив его взгляд, извиняючись развела руками. Но Профессору было уже не до бутылки: он глядел на Дивайз во все глаза и не мог понять, что с ней в очередной раз произошло.

Ни одна черточка ее больше не наводила на мысль о взъерошенном воробье. Она, кажется, как будто стала выше, а зрачки ослепительных глаз — темнее и уже. По-прежнему хрупкие плечи показались ему прямее, а ее неотразимая кривоватая улыбка — печальнее и вместе с тем словно бы спокойнее. Даже вечно растрепанные кудряшки вроде как присмирели и улеглись у висков античными локонами.

Или это она всегда такой была, просто Северус не видел?

— Целуйтесь на здоровье, я не смотрю, — буркнул Поттер.

Гермиона вспыхнула:

— Гарри!

Золотой мальчик скривил маловразумительную физиономию, схватил бутылку, в два глотка осушил ее до дна и остался совершенно трезв.

— Вы бы, мистер Поттер, чем демонстрировать городу и миру свою внезапную проницательность, лучше бы продемонстрировали благоразумие и поведали, чем мисс Грейнджер заслужила такое пристальное внимание магической правоохраны.

Кое-что в жизни не меняется. Например, Поттер. И аллергическая сыпь, которой покрывался Профессор при одном упоминании о нем, не говоря уже о присутствии без вины виноватого парня в поле зрения. Как бы ни была заманчива перспектива поцеловать Дивайз, наличие Поттера ввергало Снейпа в неконтролируемое раздражение, граничащее с бешенством.

— А то вы не в курсе.

Только легкое поглаживание нежных пальцев по плечу остановило Профессора от очередного очень яркого и ни разу не обдуманного поступка.

— Вообразите себе. И не будьте свиньей, Поттер, выбросьте бутылку, раз дохлебали.

— Это не он, — Гермиона отобрала у Поттера пустую тару. — Это я выпила. А у тебя еще нету? Что-то не забирает ни фига…

— Это от нервов. Нету, и слава Мерлину. Не хватало еще вам тут назюзькаться, клуб юных алкоголиков.

Северус за шкирку вытащил Поттера из кресла и плюхнулся в него, сожалея, что выпивки не осталось. Сам бы сейчас с удовольствием назюзькался. И непременно это сделает, но потом. Когда со всем разберется и все уладит. Ну а если не разберется и не уладит, там уже и пить будет незачем.

— Ну так я жду ответа на поставленный мною вопрос.

Поттер нахохлился, настороженно глянул на Гермиону. Она развела руками:

— Не смотри на меня, я сама ничего не понимаю.

— Да все ты понимаешь, я же вижу, что понимаешь. В Министерстве наконец осознали, что ты такое.

— Значит, Министерство знает про меня больше меня.

В принципе, Снейпу можно было больше ничего не объяснять. Но на всякий случай он уточнил:

— И что Министерство намерено в этой связи предпринять?

— Изолировать, — выдохнул Поттер. — И изучать. Питают большие надежды на определенные возможности дементоров в том числе. Напрямую воздействовать боятся по понятным причинам, а вот так типа не сами… Короче, двигать большую магическую науку и обеспечивать безопасность и стабильность мирового порядка.

А парень, что называется, опылился. Даром что молоко на губах не обсохло, шпарит как по Римским протоколам. Когда речь заходит о стабильности миропорядка, дело пахнет Костеростом, сиречь — большой политикой.

Гермиона переводила встревоженный взгляд с Поттера на Снейпа и обратно.

— Ребята… а поговорите со мной тоже, пожалуйста…

— С тобой не говорить, тебя прятать надо. В подземный бункер, не меньше. Здесь — второе место, где тебя будут искать.

Снейп лихорадочно соображал. Сова-то прилетала ведь. И если все так, как он думает — а так оно и есть, — то его квартира ни разу не безопасна, а авроры дважды на одну мякину не ведутся.

— Почему это?

Ну не рассказывать же про сову.

— Потому что потому кончается на «у». Я же знал про хай-хэт? Вот и теперь знаю, смирись.

Мириться она явно не собиралась, но Снейпа в данный момент это тревожило мало. Объяснения будут потом, если повезет. А если не повезет, то обижается Дивайз или не обижается сейчас, станет неважно. Расстановка приоритетов — вещь такая… обоюдоострая.

— И куда я ее дену? — всполошился Поттер. — Она сказала, что тут Форт-Нокс!

— Погорячилась.

Правда, куда ее? Кроме него, Снейпа, у Гермионы Грейнджер в этом мире только трое друзей-музыкантов, а защитнички из них еще те, даже с Бъйорнинга бравая команда авроров в лучшем случае поржет. Ну и Поттер еще, но Поттер, похоже, теперь самому Снейпу пригодится — пока не очень понятно, зачем, но чуйка работала. Нет, тут нужен кто-то свой, кто-то, кто знает, почем прищепки в Лютном и кто кому Амбридж. Кто-то, кто палочкой не ковыряется в носу. Волшебник нужен, и не из последних бойцов. А еще ключ от квартиры, где деньги лежат, и от мертвого Арагога уши.

— Мы на кого-то еще можем рассчитывать?

Поттер удрученно покачал головой:

— Рон сейчас мне дымовую завесу обеспечивает. Невилла я на такое дело не потяну. Остальные только на словах гриффиндорцы, а так слишком привыкли к лобстерам, такую шпору всадить Министерству никто не решится. Хотя… погодите.

Снейп с интересом наблюдал, как Избранный заходил туда-сюда по комнате, что-то еле различимо бурча под нос. Он и сам частенько во времена укромные так вот расхаживал из угла в угол, прикидывая, раскидывая, просчитывая, рассчитывая, кто кому почем зачем…

— Вы будете смеяться. Малфой.

Профессор на миг решил, что ослышался.

— Мы можем подтянуть Драко Малфоя.

— Я отказываюсь что-то понимать, — Гермиона схватилась за голову. — Вы, часом, не спятили оба?

Поттер замахал на нее руками и тоже схватился за голову:

— Да ты погоди. Вы уже сколько времени в нашей каше не варитесь, а там такая пшенка с перловкой… Если вкратце, Драко наш Малфой нынче представитель самых что ни на есть угнетенных меньшинств…

— Малфой заделался защитником домовых эльфов? — в голосе Грейнджер было столько сарказма, что Снейп даже позавидовал.

— Круче бери. Эльфы-шмэльфы — вчерашний день. Нынче у нас самое угнетаемое меньшинство — бывшие Пожиратели и сочувствующие. И что, сука, характерно, Министерство наше дорогое не брезгует привлекать ихних спецов для консультаций. Так что Драко у нас защитник униженных и оскорбленных и борцун за все хорошее против всего плохого. Правда, позиции евойной партии пока весьма шатки, чтоб не сказать ничтожны. Но выставить увесистую дулю действующей власти ему может стать за реальное счастье. А еще разогнать кампанию в прессе на тему того, как тиранят конкретно пострадавшую Героиню войны, со всеми полагающимися методичками… Ммммм, цимес! «Придира» взвоет, как подорванный. И про застенки Азкабана, и про тысячи невинно убиенных и замученных… А народ же не склонен рефлексировать, он все больше распространяет. Так что, если грамотно разыграть, Малфой с этого поимеет политических дивидендов, и хорошо поимеет. Боец он приличный, если что.

— Поттер, вы прямо как не у МакГонагалл учились.

— С волками жить… Так вот, у малфоевского семейства есть парочка владений в немагическом Лондоне. Уж не знаю, на кой. Видать, ровно на такой вот случай. Кто в здравом уме будет искать Героиню войны в поместье Пожирателей? А Хорек моментально завопит про «кровавый рижым» и попрание принципов демократии и магической свободы. Им же, вообще-то, срать, кого именно попирают, важен сам факт. Фактов я им подолью, чтобы наверняка.

— Мистер Поттер, — преувеличенно вкрадчиво протянул Снейп. — Стесняюсь спросить, а вы-то что поимеете с этой, весьма, надо сказать, изящной комбинации?

Поттер очень натурально возмутился, даже брови вздернул под самые волосы и очки стянул:

— Кто?! Я?! Я же охранитель, что я могу с этого получить!

Ну конечно. К Трелони не ходи, если все получится, эти двое разыграют феерическую комбинацию, где Малфой будет вопить про ущемление прав всех и каждого, выгонять народ на митинги и пикеты, а Поттер во главе отборной бригады авроров станет браво месить пикетчиков и запирать их попеременно в Мунго и Азкабан. Один станет мучеником, другой — борцом за закон и порядок. Вот вам готовые Министр Магии и Глава Аврората в десятилетней перспективе. Система сдержек и противовесов во всем ее великолепии.

— А вы уверены, что Малфой в нужный момент не струхнет и не пойдет на сделку с «рижымом»?

Поттер усмехнулся так, будто все уже заранее знал.

— Уверен. Ему сделка нужна, как фестралу седло. Ему нужна фронда, и чем больше он в той фронде пострадает, тем выше дивиденды. А если пострадает, защищая Героиню войны от «рижыма»… Ну вы представляете, да? Нимб обеспечен.

Северус представлял. И мысленно крестился левой пяткой, что волею судеб и Визенгамота оказался далеко от этой борьбы бульдогов под ковром.

— Ну так что? Слать патронуса?

— Можно подумать, у нас есть варианты, — хмыкнул Северус, без особого удовольствия представляя себе скорую встречу с крестником.

— Варианты всегда есть, — Поттер тоже хмыкнул, в точности скопировав интонацию Снейпа. — Самый простой — сесть на жопу ровно и ничего не делать. Но что-то мне подсказывает, что вас он вряд ли устроит.

— Это вам подсказывает чувство самосохранения.

Мерлин всемогущий, что получается — с этим недоумком можно теперь как со вменяемым разговаривать?

* * *

На ревер надейся, а эквалайзер не забывай, гласит народная звукорежиссерская мудрость. Поэтому Профессор в приказном порядке поменял место дислокации до прибытия Малфоя и утащил Поттера и Дивайз в «SorryKing». Сова-то ведь была не своя собственная сама по себе сова.

В кабаке было притемно, малолюдно и скучновато. На пятачке-сцене вяло чекались двое гитаристов и скрипач, до начала вечера было еще больше часа. Может, поэтому человек у пульта — звукорежиссер, похоже, чаще прикладывался к бокалу с пивом, чем к бегункам, и настойчивое нытье: «Сделай меня погромче в монитор!» безмятежно игнорировал.

Макс покосился на Поттера неодобрительно и перевел вопросительный взгляд на Снейпа. «Спонсор», — буркнул Профессор, не рассчитывая, впрочем, что арт-директор поверит. И услал Кайру, попытавшуюся исполнить свои должностные обязанности и предложить пива.

Избранный потер пальцем стол, огляделся с тем же выражением на физиономии, что было только что у Макса.

— Так вот вы где теперь… кхм, тусите.

— Это вы, Поттер, тусите. А я провожу досуг.

Гермиона ежилась, как от сквозняка, и тоскливо глядела перед собой невидящим взором. Это было очень плохо, но вовсе не самое плохое, с чем следовало срочным образом справиться. Когда рядом вдруг негромко хлопнуло, Снейп решил, что это самое плохое уже наступило, и пора свистать всех наверх, тушить свет и глушить звук.

— Поттер, да ты охуел! Ты куда меня зазвал, ты нормального места во всем Лондоне не нашел?

Профессор перестал пытаться запихнуть Дивайз под стол — это всего лишь прибыл Драко Малфой.

— И тебе доброго здоровья, и я тоже очень рад тебя видеть. Ты не мог по-человечески зайти, через дверь? Щас вот тебя тут обнаружат, и сам объясняйся по статусу секретности.

Снейп с неизбывным интересом наблюдал встречу заклятых друзей. Посмотреть было на что. Непосвященному взгляду могло показаться, что мальчишки едва сдерживаются, чтобы не вцепиться друг другу в горло. Но Северус хохотал бы от удовольствия, если бы не был так взвинчен и встревожен — надо же, как превратна бывает судьба и как стремительно и неожиданно меняются люди. Совсем немного потребовалось времени и совсем чуть-чуть послевоенного трэша, чтобы непримиримые враги включили мозги, осознали общность стратегических интересов и засунули в жопу свои детсадовские понты. В десны биться они, конечно, не будут ни сейчас, ни через тридцать лет, да это и противопоказано, вариант друзья-враги тут гораздо результативнее.

И почему-то Снейп не сомневался в том, чьими стараниями состоялся этот тандем. Ай да Поттер, ай да сукин сын…

Малфой поздоровался со Снейпом так, будто они вчера в Гайд-парке на лавочке расстались — материна школа, отцовская муштра — и с подозрением воззрился на Дивайз.

— А я думал, ты спятил.

— А он и спятил, — отозвалась Гермиона. — Я с тобой тоже не здороваюсь.

— Судя по всему, я тоже спятил, — Драко уселся за стол и брезгливо подвернул рукава мантии. — Если хотя бы треть того, что ты мне передал, правда, я должен прямо вот отсюда к Феррету бежать, роняя тапки.

— И чё ты все еще здесь?

— Спятил, говорю же.

— Феррет… кто такой, почему не знаю? — пора было прекращать обмен любезностями, эти трое до ишачьей пасхи скубаться могут.

— Оооооо! — протянули в один голос мальчишки.

— Замминистра по безопасности, — сказал Поттер, как выплюнул.

— В народе — Запобес, — добавил Малфой.

— Кто такой, откуда взялся, никто не знает. Министр откуда-то вытащил, — пояснил Поттер. — По замашкам вроде бы цивик, но не цивик, это точно. Ему Аваду запулить что мне высморкаться.

«Цивиками» в Аврорате пренебрежительно кликали гражданских.

— Вот, Грейнджер, — Малфой обернулся к Гермионе. — Ты меня все Хорьком звала, а там такой хорек, что только в клетку сажать в зоопарк. Был хорек, есть хорек и останется хореком.

— Министр, кажется, и сам не рад, что его приволок, но и отправить на исходную не отправляет. Окопался, бля, клоп в ковре, хрен выковыряешь. Уж не знаю, за какое место он держит Кингсли нашего Шеклболта, но тот без Феррета ни икнуть, ни пернуть не может.

— Да закинул я удочку, жду, не дребезжи, Поттер. На днях все будем знать. Человек зачат в грязи…

— И рожден в мерзости, я помню, что ты потомственный понторез.

Опять понеслась… И как они сотрудничать собираются?

— Мистер Малфой, про зоопарк мы потом поговорим, а пока ответьте мне на один-единственный вопрос: вы уверены, что справитесь с поставленной перед вами задачей? Вы вообще оба уверены, что хоть с чем-нибудь справитесь прежде, чем первые усы отрастут?

Поттер и Малфой возмущенно переглянулись.

— Он давно не был в магическом мире, — заметил Поттер.

— Он не знает, что мы кампанию полгода готовили, — развел руками Малфой.

— Он не видел, сколько народу на твоих акциях протеста было, — напомнил Поттер.

— Он не слышал, как ты Риту науськивал, — вздохнул Малфой.

— Он не в курсе, как обделался после всего этого Визенгамот, — покачал головой Поттер.

— Он забыл, что получил сову, — удрученно кивнул Малфой.

— Он считает, что мы хуем груши околачиваем, — доложил Поттер.

— Он думает, что мы практикуем перемещение средств размножения в горизонтальной плоскости, — сообщил Малфой.

И вот тут Профессор впал в состояние, которое Блэкстер назвал бы «припух», Роджер — «херакнулся», а Бъйорнинг — «обоссаться». Ювелир вряд ли бы то-то сказал, но, увидев выражение лица Снейпа, явно бы что-то очень выразительное подумал. То есть эти два безусых идиота умудрились прикопать топор войны, поднять хай и вынудить Визенгамот… Ё-малина. Вот уж правду народная мудрость гласит, два дебила — это сила.

— Грейнджер, отомри, — Драко поднялся, оправил рукава. — Сегодня я твой ангел-спаситель. Откуда тут аппарировать можно?

Поттер долбанул лбом стол:

— Да ты совсем без ума, рожа зеленая? Я уж молчу, что ты даже переодеться не заломался!

— Так, ты, подхвостная субстанция, ты вот мне ее поручил? Чтоб была живая, здоровая, свободная и сидящая ровно на табурете — я ничего не забыл? Я ее принял! А каким образом я это все обеспечу, тебя вообще ебать не должно, ты вон иди Министра низводи и курощай, по твоей части в кампании еще вообще ничего не валялось! Грейнджер, пошли, говорю, расселась тут, царевна-несмеяна, мне что тебя, под мышкой тащить? Так я ж напрягаться не буду, я щас вон Петрификусом тебя шарахну и отлевитирую куда надо!

Дивайз сидела, как замороженная, и неотрывно смотрела на Снейпа огромными, бездонными, хлещущими паникой глазами. Профессор сглотнул внезапно подступивший к горлу горячий ком и легонько кивнул:

— Иди. Все будет хорошо. И ты лучше меня это знаешь.

Она не двигалась, только судорожно сжимала стиснутые коленями кулачки.

И тут, прежде чем Снейп успел что-то предпринять, Драко Малфой сделал то, чего от него не ожидал, наверное, даже крестный. Он присел перед Гермионой на корточки, накрыл ладонями ее руки и что-то тихо, настойчиво заговорил, заглядывая в глаза и временами легонько потряхивая за запястья. Наконец она глубоко вздохнула — так, будто все это время вообще не дышала, и коротко кивнула.

— Вот и молодец.

Драко подхватил ее под локти, поднял, как куклу, прижал к себе и аппарировал с места. Северус с усилием расслабил сведенные челюсти.

— Что ж, — Поттер хлопнул в ладоши и легко вскочил. — Пора и нам пошевеливаться?

— Без сомнения. Через минуту.

Профессор отошел к пульту и качающемуся возле него, как тополь на ветру, звукорежиссеру.

— У тебя пердит правый портал, хрипит левый и микрофон наводится. А вон тот волосатый пусть сначала гитару свою настроит, а потом громкостей требует.

— Да я вроде все убрал, но какая-то тварь все равно фонит, — загундел тополь в пивной бокал. — О, и бас завелся. Что я сделаю, если они на дровах играют?

— Ээээ! Звукач! — взвизгнуло в микрофон. — Ревера добавь, блин, ты че, глухой?

— Сам ты глухой, мудила! — взорвался тополь и швырнул в сторону «сцены» полупустой бокал. — Ты кто там, певец? Вот рот свой закрой и пой, придурок! Пида.. гог сраный! Ну вот как с такими уродами работать!

Он в ярости грохнул кулаком по пульту, вышиб два бегунка и закоротил входящий штекер.

— Как, как, — хмыкнул Профессор, — ты выпей. И все зазвучит. Сразу.

— А если не зазвучит?

— А если не зазвучит, выпей еще. С коньяком любая группа будет круто звучать, пульт можешь не насиловать.

Поттер уже в дверях хмыкнул:

— Сколько ж нужно выпить, чтобы это зазвучало?

— Понятия не имею. Но у меня здоровья точно не хватит.

* * *

Словно насмехаясь над мрачным настроением Профессора, наглое, яркое, беспечное солнце выпалило с неба изо всех орудий и взорвало Бетнал-Грин всеми цветами радуги. Прохожие недовольно щурились на буйное разноцветье солнечных зайчиков, закрывали глаза ладонями и торопились спрятаться в тенек.

Поттер жмурился и потягивался, как большой взъерошенный кот, протирал очки и выглядел так беззаботно, что Снейпу снова захотелось настучать ему по физиономии.

— Вы бы хотя бы лимон съели, Поттер.

— Это зачем?

— Чтоб не выглядеть таким счастливым. В нашей ситуации это просто неприлично.

— Судя по вашей физиономии, вы тех лимонов сожрали килограмм. С солью и перцем. Кстати, о ситуации. Мне тут кое-что не дает покоя…

— С виду и не скажешь, что вас что-то вообще в жизни беспокоит.

— По мне много чего не скажешь. Так вот, никак не могу взять в толк: если Гермиона и вправду то, о чем мы все думаем, то почему авроры ее нашли?

Невыносимо яркий блик отразился от поттеровских очков и врезался Снейпу в глаз, все вокруг моментально зарябило.

— Не понял.

— Ну как… Если она напрямую общается с Мирозданием, а Мироздание исполняет ее желания, то почему оно игнорирует ее нежелание быть обнаруженной?

Профессор споткнулся и чуть не пропахал носом асфальт. Вопрос Поттера на первый взгляд находился где-то между идиотизмом и бредом, но Снейп всегда гордился своим умением все критиковать и во всем сомневаться. А в самом деле, что за сбой в системе? У Дивайз дождь начинается и заканчивается по движению брови, а вареная трава в зелье превращается, откуда взялась такая капитальная недоработка? И почему, во имя всего святого, он сам об этом до сих пор не подумал?

— Поттер, у вас ум мощностью в две лошадиные силы. Этот бы потенциал да во имя всеобщего блага.

— На реинкарнацию Дамблдора вы при всем уважении не тянете.

— Да Мерлин меня упаси, Дамблдор жил невесело и кончил плохо.

— То-то у вас житуха, просто обхохочешься.

— Весь магический мир до сих пор веселится, если вы не заметили.

Да, если два дебила — это сила, то три дебила — это уже настоящая интеллектуальная мощь. Идут вот, трендят непонятно о чем, а время убегает натурально галопом. Проблема, надо думать, решится сама, испугавшись такого напора воли и разума.

— Просветите-ка меня лучше, Поттер, что это за персонаж такой, Феррет, с чем его едят? И каким боком он к нашей истории пристегнут?

Поттер аж зубами скрипнул и почти зашипел:

— Да он не пристегнут! Мы, считайте, всей нашей историей ему одному и обязаны.

— То есть? Подробнее, Поттер, мне ваши эмоции до одного места, факты давайте!

— Факты? Вот вам факты, извольте. Джеймс Джонс Феррет, сорока девяти лет от роду, родители неизвестны, место рождения — Шетланд, по национальности предположительно ирландец, но это не точно. Всплыл в позатом году, месяца два проваландался по низовым должностям в Отделе Тайн, а потом фигак — и под него спецаком создается должность заместителя Министра по безопасности. Теперь Аврорат и ОТ подчиняются ему непосредственно, а Визенгамот у него под надзором.

— Прелесть какая. То есть Министр добровольно отказался от контроля над силовым блоком? Он рехнулся?!

— Добровольно, не добровольно, сие науке не известно, но Малфой пяткой крестился, что выяснит. Я так больше склоняюсь к варианту запрещенных воздействий. Вот только каких, пока не понимаю.

— Для нашей истории это важно?

— На первый взгляд нет, но тут не угадаешь, где найдешь, где потеряешь.

— Ладно, пожуем — увидим. Дальше.

Поттер тихонько прыснул, но тут же посерьезнел.

— В общем, вся эта дикая охота — его проект. Запобес прогнал Министру телегу, что Гермиона с ее внезапно открывшимися способностями представляет угрозу не только магическому, а всему обществу, но ее ликвидировать дюже опасно — мало ли, как по этому поводу себя Мироздание поведет. А зато вот изолировать и со всех сторон по-всякому изучить самое оно то, и общество в сохранности останется.

— Он кретин?

— А то. Но кретин с подвыподвертом. Мне тут виверна на хвосте принесла, что в его воспаленном мозгу существует мысль о Гермионе как о… ну, как об оружии, что ли. Соответственно, все это «изолировать и исследовать» — полная пурга, он что-то другое планирует. Боюсь, что-то совсем жуткое. Не зря же он Отдел Тайн под себя загреб…

Северус в замешательстве присел на ближайшую скамейку.

— Поттер, если вы не в бреду, то и Феррет не кретин. Он буйнопомешанный. А магическая Британия стоит на краю очередного госпереворота.

— Вот и мы с Малфоем так решили. И раз вы тоже так решили, значит, это не белая горячка.

В висках застучало. Снейп зашарил по карманам, нашел сигареты, зажигалки не нашел, сунул пачку обратно в карман. Нет, это херня какая-то. Ну разве так можно с живыми людьми — столько одержимых властью психопатов за каких-то сорок лет подсовывать? Дорогое Мироздание, ты там само с катушек съехало, что ли? Неужели в какой-то из прошлых жизней он так капитально где-то прокололся, что теперь все дырки в карме оптом штопать надо? Что это вообще за подстава такая — только, что называется, перевернулся на его улице грузовик с пряниками, живи да радуйся, и на тебе — укрощение очередного урода, хлебай ситечком не поперхнись.

Профессор решительно отказывался верить в происходящее.

— Поттер, а я вот стесняюсь спросить, вы, собственно, кто?

Парень, видимо, решил, что и Снейп сошел с ума, за компанию, так сказать.

— В смысле?

— В коромысле! Вы кто теперь такой, что виверна гостайны на хвосте носит, а Визенгамот рядами выстраивается? И помнится, мистер Малфой что-то говорил про Министра…

— А… — Поттер сел рядом наконец, откинулся на спинку и вытянул скрещенные ноги. — Да я, в сущности, так… почти никто.

— Даже вид не сделаю, что поверил.

— Этого вам вообще не нужно знать, профессор. Отношения к делу это не имеет ни малейшего. Но, чтоб вам было спокойнее… скажем так, я — та часть Отдела Тайн, которая не подчиняется ни Запобесу, ни Министру Магии.

— Поттер, вы шпион?

Мальчишка аж подпрыгнул и с трудным вздохом залепетал:

— Видите ли, профессор…

— Расслабься, конспиратор, шучу. Так бы и сказал, что резидент центральной власти и подчиняешься напрямую Королеве. Всегда эти сотрудники были, и во всех подразделениях, тоже мне, спецагент. Скажи мне, шибко законспирированный работник, а откуда в голове Феррета возникла столь гениальная мысль? Это он сам такой догадливый или ему эту мысль туда кто-то положил?

Поттер снова вздохнул тяжело и озабоченно.

— По ходу, и то, и другое. Мысль эта сформировалась из отчетов колдомедиков, лохматой древности манускриптов и собственного больного воображения. Точно знаю одно — Министру вся эта история ехала-болела, а Запобес на ней зациклен. Учитывая его компетенции… сами понимаете.

Профессор понимал, конечно. Не Мерлин весть какой расклад, все прозрачно, бывало и хуже. С каких козырей заходить, вот вопрос, и как найти эти козыри в выдаче бросовых карт? А самое главное, как выяснить, что на руках у этого загадочного и умалишенного Феррета?

— Понимаю, — Снейп снова вытащил сигареты, забыв, что потерял зажигалку. — Понимаю, что для решения проблемы нужно нейтрализовать Феррета. Если Министру действительно это все до того фонаря, то, когда Феррет сдуется, закончится и вся история с географией.

Поттер с невозмутимым лицом протянул Снейпу коробок спичек. И невозмутимо бросил:

— Поделитесь сигареткой.

— Свои надо иметь, — Северус попытался скрыть удивление сварливостью, но почему-то не был уверен, что получилось.

Поттер заправски затянулся, снова развалился на скамейке и закинул ногу на ногу.

— Вы, профессор, как всегда, зрите в корень. Только меня смутило вот это «нейтрализовать».

— А что вас смущает?

— Что значит нейтрализовать?

— То и значит.

Поттер взглянул с опаской:

— Это что… ликвидировать, что ли? Вы обалдели?

— Поттер, вы резидент королевской разведки или пансионерка Королевского колледжа? Не распускайте сопли, не имейте такой привычки. Ликвидировать, конечно, тоже можно. Но только после того, как остальные методы нейтрализации не срабатывают.

— Боюсь, нет у вас методов против Джеймса Феррета. Или вы думаете, что проникновенно с ним поговорите, и он тут же вылечится и раскается?

— Ну, тут же или не тут же… — Снейп выбросил недокуренную сигарету и поднялся. — Но почему бы и не поговорить. Мои разговоры, если вы помните, иногда дают фантастический эффект.

Поттер с сомнением покачал головой.

— Ой не знаю, ой не уверен. Что, куда мы теперь, в Хэрродс?

— Щас. На Кингс-Кросс. В поезде хорошо думается, а нам с вами еще много о чем надо подумать.

— Нам?

— А кому? Шекспиру?

— Да хорошо бы…

Уже ныряя в прохладную полутьму метро, Профессор с тоской оглянулся на оставшееся за спиной солнечное буйство. Отчего-то ему показалось, что он может и не вернуться.

Снейп всегда знал, что в одну реку дважды войти нельзя. Но понял впервые.

Чем он думал, когда велел Поттеру тащить Феррета к Запретному лесу? Да чем угодно, только не головой. Все учел, кроме себя самого.

В общем, это и понятно. Все восемнадцать лет, проведенные в Хогвартсе под чутким руководством Дамблдора, присутствия у Северуса Снейпа каких-то эмоций не предполагалось, только функционал. Вот на собственный функционал он и привык рассчитывать, а все сопли-слезы-слюни оставлял другим.

Кто ж знал, что придется включать киборга после того, как имел неосторожность всем существом насладиться человеческой жизнью. Кто ж знал, что это окажется невозможно.

Запретный лес огорошил сходу волной таких знакомых видов и запахов, что Северус на миг даже задохнулся. Сердце споткнулось, сжалось в мучительном спазме, левую руку прошила острая болючая игла. Нельзя, нельзя идти в поводу воспоминаний, хороших ли, плохих — неважно… Иначе так и будет ныть в груди бесконечно и безнадежно, и ничто не будет сделано с толком и результатом. К любому делу нужно подходить с пустой душой и чистой головой, чтобы взгляд оставался ясным, а мысли — быстрыми.

Еще Запретный лес совершенно незнакомо звучал. Снейп и не подозревал, что на свете бывает такое обилие звуков, и все они сосредоточены в этом месте. Тихими плотными хэтами шелестели верхушки деревьев, а разлапистые ветки давали ровный плотный шум, и по нему, как по мягкой пуховой подушке, змеилось высокое переливчатое пение птиц, яркими акцентами райта потрескивали сучья, где-то бурчал глубоко и басисто ручеек, и высоким пронзительным фуззом выл в вышине ветер. Под ногами возмущенно шуршал пушистый мох, звонко дзинькали, лопаясь, упругие ягоды брусники, почти неслышно рвалась злая упругая паутина, добавляя звуковому пейзажу легких полупрозрачных звонов. Все это дышало, шипело, скрипело, двигалось, хрустело и пело, смеялось и плакало, жило и умирало.

Северус замер, впитывая все это незнакомое и такое узнаваемое роскошество звука. Пришли успокоение и уверенность. Запретный лес, опасный, непредсказуемый, темный и таинственный, как будто узнал Снейпа и всем своим существом давал понять: ничего не бойся, делай что должен, и будет так, как должно быть, даже если будет наоборот. Профессор даже глаза закрыл и слегка улыбнулся, понимая и благодаря Лес за неожиданное союзничество. Давай, старина, не подведи. Сейчас пригодится любая помощь, а уж такая основательная — особенно.

— Мистер Снейп.

Понеслась.

— Приветствую.

— Мне говорили, что вы несколько эксцентричны, но чтобы настолько…

Только теперь Снейп обернулся к собеседнику. Феррет оказался невысоким, худощавым, юрким типом с острым, и вправду хорьковатым лицом. Темные прищуренные глазки его хищно поблескивали, быстро так, холодно и одновременно фанатично. Поттер молодец, характеристику дал исчерпывающую. Впрочем, от этого не легче. Тяжелый персонаж, очень тяжелый.

— Я, признаться, так и не понял, зачем вы меня пригласили. Да еще… в столь специфическое место.

Ну, давай. Ты все это делал сотни раз, плюс-минус один карму не испортит. Ты знаешь, как всегда, что идешь на это за правое дело. Дорогое Мироздание…

— Не лукавьте, мистер Феррет. Можно подумать, вам ни о чем не доложили.

— Доложили, мистер Снейп, доложили. И я, признаться, удивлен вашим участием в этой непростой ситуации.

— Что именно вас удивляет?

Феррет огляделся, вздохнул, вздрогнул. А что ты хотел, против тебя весь Запретный лес и дорогое Мироздание…

— Меня удивляет, мистер Снейп, ваша безоглядность. Вы действуете так, будто имеете личную заинтересованность в исходе дела…

— Что я, не человек?

— Из того, что я о вас знаю, создается впечатление, что не вполне…

— Позвольте считать это комплиментом.

Над головой хрупнуло, треснуло, взвизгнуло.

— Меня больше удивляет именно ваша заинтересованность в исходе дела.

— А почему вас это удивляет? Из того, что вы обо мне должны бы знать, понимаете, вероятно, что я всегда за все хорошее против всего плохого, — Снейп несколько раз сжал и разжал кулаки, чтобы машинально не сунуть руки в карманы. Если пойдет жара, достать их можно и не успеть. — Вот что удивляет меня, так это ваша вредная уверенность в невероятных способностях мисс Грейнджер. Вы же взрослый человек на недетской должности, как вам такая сказка могла в голову прийти?

Ухмылка Феррета была высокомерной и даже немного презрительной. Не умен персонаж, не умен.

— Я о вас лучше думал, мистер Снейп. При такой биографии вы могли бы быть более информированным.

Северус чуть не рассмеялся. И почему в Уголовном уложении магической Британии нет статьи за головотяпство со взломом?

— Информации никогда не бывает достаточно, мистер Феррет. А еще самая верная информация — та, которую видно своими глазами и слышно своими ушами. Не документы, не слухи и не чужие впечатления. Поэтому я, смею заметить, за свою информацию отвечаю, и ее всегда можно проверить и подтвердить. А вы можете сказать то же самое о своей информации?

О, эти умилительно грозные взгляды исподлобья! Эти скептически искривленные губы, это раздраженное закатывание глаз! Разговор еще даже толком не начался, а Феррет весь раскрылся, сдал все козыри и развесил уши. Тепленький уже, и сам себя сейчас поджарит.

— Позвольте вам напомнить, мистер Снейп, это вы меня пригласили.

— Да, потому что я очень добрый. И за все хорошее, не забывайте. Хотя вот теперь сомневаюсь, что мой благородный порыв будет оценен по достоинству.

Ветки над головой беспокойно зашелестели. Северус настороженно огляделся: чего вдруг взволновался Лес? Неужели он успел уже где-то косякнуть? Все вроде идет прямо по строгой классике, петелька-крючочек, забросил-подсек, теперь только вываживай… Взгляд споткнулся о широкий ровный пень — Снейп мог поклясться, что раньше его тут не было. Что ж, Запретный лес, он такой Лес… Его подсказки игнорировать нельзя.

Профессор вальяжно уселся на пень, закинул ногу на ногу, достал сигареты и с удовольствием закурил. Феррет нахмурился и брезгливо помахал рукой перед лицом. Другого пня поблизости не оказалось, и Запобес вынужденно остался стоять. Три — ноль.

— Правильно ли я понимаю, что вы имеете мне что-то сообщить? Настолько важное и секретное, что этого нельзя было сделать в Министерстве?

— Неправильно понимаете. Я имею желание уберечь вас от фатальнейшей ошибки, которая неминуемо приведет к краху лично вас и много непокою и бед принесет в магический мир.

Феррет насмешливо поднял брови и приосанился. Заглотил, точно.

— Ваша ошибка называется «Гермиона Грейнджер».

— Неужели?

— Ужели, ужели. Поскольку я определенным образом осведомлен о ваших заблуждениях на ее счет. Но, в отличие от вас, обладаю самым непосредственным знанием по вопросу.

— Вы самонадеянны.

— Нисколько. Возможно, я и неправ, ведь информация никогда не бывает исчерпывающей. И, возможно, вы меня переубедите. В этом случае я буду готов вам помочь. Вы же умный человек и сознаете, что в таком деле отказываться от помощи недальновидно.

А вот это зря, рановато, как будто напрашивается. Но слово — не сова, вылетит и в совятню не вернется.

Феррет уставился на Снейпа напряженным немигающим взглядом. Да, Снейп на его месте тоже крепко призадумался бы. В таких разговорах проигрывает тот, кто первый отдает информацию. Но иногда стоит шагнуть назад, чтобы потом сделать два шага вперед… Видимо, Феррет решил так же, потому что вздохнул, крякнул, сцепил пальцы в замок, перемялся с ноги на ногу. Может, встать? Нет, не время пока, поглядим, как пойдет.

Феррет оперся спиной о старый, весь покрытый мохом ствол дуба.

— Я много времени потратил, мистер Снейп, чтобы прийти к тем выводам, к каким пришел. Такой труд, как «Отражение ясное ранних лет», вам, несомненно, знаком. Самый ранний список его датируется тринадцатым веком, и в нем есть описание парочки забавных инцидентов с Чабертом де Барбейра. Ну, пересказывать не буду, вам эти истории наверняка известны. Я обратил внимание на то, с каким упорством автор объясняет все успехи Барбейры, а также его беспрецедентно долгую по тем временам жизнь только исключительно господним соизволением, и не произвольным, а ответами на горячие молитвы. После этого подобные сведения встречаются в хрониках многих войн, всегда существовал один человек, которому сопутствовала феноменальная удача и который творил настоящие чудеса. Я тщательнейшим образом изучил все сведения по Второй войне, включая документы и материалы судебных процессов. И заметил четко прослеживающуюся и весьма интересную тенденцию. Какие бы события ни происходили, что бы ни предпринимали против Волдеморта, успехом эти мероприятия заканчивались только в одном случае. Когда в мероприятии так или иначе была задействована Гермиона Грейнджер. И, знаете, свидетельства из старых манускриптов и хроник последней войны удивительным образом сходны друг с другом. Все, что делают эти похожие друг на друга люди, получается. Все, что они хотят — сбывается. Все происходит так, как нужно им. Люди, которые взаимодействуют с Мирозданием напрямую. Которые буквально вращают вокруг себя мир. Не зря же мисс Грейнджер уже в столь юном возрасте признана самой сильной ведьмой своего поколения. А теперь я спрашиваю вас, мистер Снейп, разве можем мы не вернуть в магический мир такой уникальный ресурс? Разве мы имеем право не изучить и не использовать на благо всего мироустройства такое явление? Чем черт не шутит, может, при должном исследовании мы сможем буквально производить таких волшебников?

Северус предполагал вслед за Поттером, что в голове у Феррета все плохо, но не подозревал, что настолько. Сплести из сомнительных обрывков непонятно чего картину, которую так хочется видеть — это полбеды, этим любой человек грешит вне зависимости от уровня интеллекта и степени осведомленности. Мы все так хотим, чтобы мир совпадал с нашим о нем представлением, что готовы полубессознательно подтасовывать факты, лишь бы не открыть утром глаза и не обнаружить, что мир устроен совсем иначе. Настоящая беда начинается, когда ради своей картины мира человек готов вымарывать и перекраивать других людей. И, как показывают практика и всемирная история, именно такой человек легко и непринужденно становится исчадием ада и тонет в крови тех, кто в его картину мира не вписывается. Самое страшное в таких людях то, что они убеждены в своей священной правоте, и потому все то, что способно остановить других — страх, совесть, сомнения, любовь наконец, — с ними не работает. И множатся они не то делением, не то почкованием, но стоит всем миром навалиться и угробить совсем одного такого, на его месте тут же, без паузы, возникает другой, еще кошмарнее. Этому вот магической евгеникой заняться приспичило. Те же тестикулы, вид в профиль.

Эх, прав был Дамблдор, надо было двигать в Гриффиндор, боротьба за все хорошее против всего плохого — их генетическая специализация.

— Мистер Феррет, это даже не смешно. Вылеплять такую основательную конструкцию из недостоверных источников и домыслов… «Отражение», чтоб вы знали, еще десять лет назад признано подделкой. И почему вы начинаете свою летопись уникальных магов с Барбейры, а не, скажем, с Александра Македонского? Тоже удачливый был деятель. Я охотно верю, что участие Гермионы Грейнджер в действиях против Волдеморта сильно повышало шансы на успех. Но вовсе не потому что она — ведьма мерлиновой силы. Мисс Грейнджер не только самая сильная, но и самая умная ведьма поколения. Вы-то с ней дела не имели, а я наблюдал ее восемь лет кряду. И, должен признать, она в самом деле редкая умница, с потрясающей эрудированностью, феноменальной памятью и очень быстрым мышлением, отягощенным чудовищной духовной жадностью. Кроме этого она командный игрок и природный, исключительно сильный лидер. Такое сочетание качеств действительно встречается раз в столетие. И нет ничего удивительного, что любое предприятие при участии такого человека обречено на успех. А теперь оцените масштаб катастрофы: вы гоняетесь за сквибом.

Интересно, Феррет владеет окклюменцией? Проверить бы, но слишком рискованно. Хотя что в этой всей безумной затее не рискованно?

Снейп почти развалился на своем пне и снова достал сигареты.

— В отличие от вас, я имел практическую возможность в этом убедиться. У мисс Грейнджер не осталось ни капли магии. Ни даже намека на то, что она когда-то была. Все ваши умозрительные построения не стоят выеденного яйца. Вас не смутило то простое обстоятельство, что авроры нашли мисс Грейнджер, причем без особого труда? Неужели волшебник мерлиновой силы не в состоянии договориться с Мирозданием по этому вопросу? Все ваши, как вы их называете, факты — лишь сочетание титанической работы и толики совпадений. Единственный критерий истины — практика, а на практике мы имеем умнейшую, образованную, сильную духом и вообще исключительную особу, но — магглу. И в немагическом мире она, несомненно, будет иметь успех. Но, если ваше маниакальное упорство выдернет ее обратно в волшебное общество, проиграют все. Вы угробите незаурядного человека, собственную репутацию и карьеру и, в перспективе, внесете хаос и неразбериху в магическое мироустройство. Прекратите тянуть пустышку, если не хотите завершить свою профессиональную жизнь самым бесславным образом.

Северус почти верил в то, что говорил. Он так долго об этом думал, что вполне готов был поверить, по-честному, без дураков. Вопрос Поттера — тот самый, который Снейп, в свою очередь, задал Феррету, — стронул лавину сомнений и выводов. Как относиться к этим выводам, так и не стало понятно.

Он не мог вспомнить, откуда в нем взялось убеждение в мерлиновой силе Дивайз. Профессор просто ощутил это каждой клеточкой своего существа, всем нутром почуял присутствие самого волшебного волшебства и самой магической магии, какие только существуют на свете. Разбились об это ощущение все излюбленные снейповские сентенции о критериях истины и опоре на факты и здравый смысл.

Что же до фактов… ну эка невидаль, дождь в Лондоне то идет, то не идет. И друзей себе люди подбирают всегда одинаковых, всегда отвечающих определенным и неизменным критериям. А иногда люди просто встречаются, так бывает. Любовь никогда не бывает закономерна, она случайна, нечаянна, а пути, которые приводят двоих людей друг к другу, никто не прокладывает. Просто люди встречаются. Просто так бывает. Голос волшебный? Да что она, одна такая на свете, что ли? То, что Дивайз в бытность Гермионой Грейнджер не сподобилась петь, не значит, что она этого не умела. И после всех этих измышлений Профессор уже капитально сомневался, а вправду ли был эффект зелья удачи от чабреца в шампанском? Почему это не просто удача? Известно же, что госпожа Фортуна благоволит тем, кто прилагает усилия. А уж он тогда усилий приложил — чуть наизнанку не вывернулся…

Но самое главное, что он видел и слышал. Когда неосторожно влез в мысли Дивайз, он безошибочно увидел и услышал отсутствие магии. Полное. Безнадежное. Ни малейшего проблеска, ни намека на то, что Гермиона Грейнджер была когда-то ведьмой.

Так не обмануло ли его ощущение? Не подвело ли в тот едва не единственный момент в жизни, когда Снейп ему безоглядно доверился? В тот едва не единственный момент, когда факты не способны ни подтвердить ощущение, ни опровергнуть?

Покачиваясь в тряском нутре Хогвартс-экспресса, Северус всю дорогу мучился нежеланием признать очевидное. Жизнь не баловала его чудесами, и верить в них он не привык. Но, видать, каждый человек никогда не перестает быть ребенком, и какими бы зубами ни жевала его судьба, желание, ожидание и надежда на чудо берут власть над ним всякий раз, стоит лишь появиться малому намеку на нечто волшебное. После таких намеков тоскливая реальность становится совсем уже беспросветной, и, ясное дело, расставаться со сказкой ради этого дерьмища никому неохота.

Но ради успеха в запланированном безумии, ради нее и ради себя, ради всего хорошего против всего плохого, наконец, и мира во всем мире придется смириться. Придется убедить себя. Придется искренне поверить. Хотя бы постараться, ведь если сам себе не поверишь, тебе не поверит никто.

— Я ценю ваши устремления, мистер Снейп. И убежден, что вы руководствовались самыми благими соображениями.

Черт. Плохо поверил. Или Феррет унюхал фигу в кармане, или он в самом деле сумасшедший — даже не призадумался над услышанным.

— Но ваши аргументы не убедительнее моих. История нас рассудит.

Дорогое Мироздание, ты свидетель, очень хотелось разрулить по-хорошему.

— Я не стану ждать суда истории, мистер Феррет. Вижу, с разумом вы не особо дружны. В данный момент об этой истории осведомлены два человека — вы и я. Завтра утром вся магическая Британия узнает, что съехавший с катушек начальник Аврората преследует и терроризирует Героиню войны, чтобы запереть ее в Азкабан и пустить на опыты. А еще что означенный начальник готовит государственный переворот, убийство Министра, роспуск Визенгамота и установление диктатуры в рамках одного отдельно взятого магического сообщества. По дороге до Риты Скиттер я еще что-нибудь навешаю, будьте спокойны. И не обольщайтесь — чем чудовищнее ложь, тем легче люди в нее верят. А еще люди не рефлексируют, они распространяют, а всем рты не зашьешь. Завтра вечером скандал подхватит оппозиция, и ждите массовых акций протеста с требованиями вашей отставки. И Министр удовлетворит требования возмущенной общественности, не сомневайтесь, потому что Министр, в отличие от вас, своим постом дорожит, и магическую Британию не на помойке нашел. Если ваших умственных способностей хватит на то, чтобы прозреть результат, их достанет, чтобы принять единственно верное решение в течение двух минут.

Вот сейчас бы отвернуться, чтобы дать Феррету собраться с умом в публичном одиночестве, но нельзя. Кто знает, что у этого умалишенного в единственной извилине, этот и Авадами может начать швыряться, Поттер предупреждал. Северус все-таки отошел к большой разлапистой ели, всего на пару шагов: вроде и оставил дебила в покое и не самоустранился. А все-таки квалификация потеряна. Мог бы и сразу сообразить, что такой беспомощный шантаж тут бессилен. С другой стороны, время на подготовку хорошей подставы или провокации откуда было взять?

Мелькнула мысль, что, будь только повод, искрошил бы Феррета в мелкий винегрет и решил проблему просто и радикально…

Все, что случилось дальше, напоминало дурной рыцарский роман. Снейп даже не увидел, кожей ощутил стремительное движение сбоку, но уклониться от Авады все равно бы не успел — чай, не двадцать лет, — если бы не колючая, мокрая и холодная еловая лапа, внезапно хлестнувшая по лицу с такой силой, что Профессор едва не грохнулся навзничь. Краем глаза, в отчаянной попытке сохранить равновесие, Снейп уловил даже не вспышку, лишь начальную ее искру.

Горячая стремительная волна силы поднялась по позвоночнику, ударила в голову, сдавила шею, рванула плечи и выхаркнулась с заклинанием такой мощи, что Снейпу показалось — он выплюнул легкие. Рывок энергии был такой, что Северуса швырнуло инерцией на траву, и он даже не сообразил, какое заклинание могло само собой, без малейшего волевого усилия с его стороны, соткаться из адского коктейля злобы, любви и отчаянной ярости.

Где-то на краю сознания и слуха мелькнул Экспеллиармус. Но, поднимаясь с земли и ловя разгоряченной ладонью так и не использованную волшебную палочку из виноградной лозы, Снейп уже знал, что Экспеллиармус Поттера запоздал. Другое заклинание, созданное, кажется, десять жизней назад, из злобы, любви и отчаянной ярости, сделало все раньше.

Сумасшедшей силы Сектумсемпра.

Все вокруг замерло. Даже Лес будто застыл в ужасе и растерянности. Снейп распластался по траве, пытаясь продышаться и запретив себе понимать, что случилось и как так получилось. Сообразить бы, что теперь с этим делать.

В стороне оглушительным громом в полной тишине затрещали кусты, и, прежде чем Снейп успел отреагировать, на опушку вывалился взмыленный и ошалевший Поттер. При виде разваленного пополам от плеча до пояса тела Феррета парень со свистом втянул воздух через стиснутые зубы и потрясенно заерошил волосы. Несколько секунд он неотрывно глядел на труп, на окровавленную траву, на толстенный старый платан, по темной коре которого алела широкая влажная полоса и стекала крупными каплями, словно дерево само кровоточило. Потом шумно выдохнул:

— Ну вот и поговорили…

— Я предупреждал, что аргументы у меня убийственные, — прокаркал в ответ Снейп. — Но, кажется, вместо одной проблемы у нас теперь две.

— Не у нас, а у вас.

— Что, все? Поздравляю вас, Поттер, обосравшись.

— Спасибо, — парень даже глазом не моргнул. — Две проблемы — это у вас. А у меня три. Так что да, торжественное открытие кирпичного завода прошу считать состоявшимся.

Снейп приподнялся на локте:

— Какая ностальгия… прямо все, как я люблю. Море крови, куча трупов, полна жопа огурцов. А что за три проблемы у вас?

— Хотите помериться? Первая проблема — это Гермиона. Вторая — вы. А третья, получается, я. Потому что жить очень охота.

— В этом желании мы с вами, Поттер, солидарны как никогда. Только вы обсчитались, проблем все равно две. Проблему Гермионы мы вон, — Северус кивнул в сторону тела, — уработали.

— Не мы, а вы.

— Да нет, на этот раз именно мы. Потому ставлю на повестку два вопроса. Первый — куда мы эту красоту денем. Второй — куда мы денемся сами так, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было.

Поттер легко вскочил, отряхнул брюки и протянул руку Снейпу, помогая подняться.

— Простите, профессор, но грош была бы мне цена на моей должности, если бы я ничего такого не предполагал и об этом всем не подумал. Поэтому я вам так скажу: делать мы с этой красотой ничего не будем. Больше того, я ваше художество на всеобщее обозрение выставлю, и, поверьте, никто не уйдет обиженным. А чтобы вам ничего не было, не сочтите за труд…

Поттер с заговорщическим видом достал из нагрудного кармана кителя небольшой стеклянный фиал. Северус забеспокоился не на шутку: все это уже отдавало здоровым гриффиндорским идиотизмом, но Поттер мерзко ухмыльнулся:

— В прошлый раз ваши воспоминания нам всем сильно помогли. А теперь они нас натурально спасут. Классика, знаете, вечна, так зачем изобретать Люмос?

Поганец.

Чтобы вытянуть нужные воспоминания и закупорить их в бутылку, много времени не потребовалось.

— Ну вот, — Поттер полюбовался на свет серебристыми нитями в фиале, — а теперь, профессор, драпайте отсюда, пожалуйста, со всей пролетарской сознательностью. Заберите Гермиону, чтоб Малфой освободился, он нам здесь нужен будет до зарезу. И, в принципе, постарайтесь не отсвечивать. А я тут приберусь немного и начну истерику мастерить.

Снейп подавил желание схватить парня за ухо и как следует оттаскать.

— Поттер, ты не попутал?

Тот уже сосредоточенно промерял шагами полянку и внимательно осматривал куст, из которого вылез.

— Да вы не беспокойтесь, профессор, все будет в лучшем виде. Оглянуться не успеете, как шашка прыгнет в дамки. Я вам клянусь, вы получите море удовольствия, когда будете читать новости магической Британии в следующие две недели. А теперь, я вас умоляю, поторопитесь, скоро сюда Рон нагрянет со своими доберманами, и нам с Малфоем нужно еще кое-что успеть подготовить.

— Учитывая состав действующих лиц, как бы мне с тех новостей плакать не пришлось.

Поттер аккуратно положил фиал возле куста и слегка взъерошил притоптанную траву.

— Не придется, профессор. Просто вспомните, что я учился у двух великих комбинаторов современности. Один был Дамблдор, про второго сами догадаетесь, но уже по пути в Лондон. Малфой с Гермионой будут ждать вас в том кабаке, где мы были. Пожелайте нам удачи. К вам, похоже, Мироздание тоже прислушивается…

Уже отмахивая быстрые широкие шаги к антиаппарационному барьеру, Снейп задался вопросом: если вертеться и интриговать Поттер учился у него и Дамблдора, то кто научил этого простого, как калоша, мальчишку так отменно льстить?

* * *

Лондон встретил Профессора солнцем и озорным теплым дождиком. Аппарировать с Кингс-Кросс Снейп не решился, и привычно уже нырнул в метро, но перед этим позволил себе роскошь: целую минуту стоял, подставив лицо под крупные редкие капли, чувствуя закрытыми глазами, как греет и ласкает солнечный луч уставшие веки. Даже отпустили немного тревожность, напряжение и беспокойство, даже на миг поверилось, что все может быть хотя бы неплохо.

Над выходом из Бетнал-Грин висела яркая, четкая, праздничная радуга от горизонта до горизонта. Люди поднимали глаза к небу и замирали с улыбками на губах. Снейп тоже улыбнулся, словно пытаясь напитаться этой нечаянной радужной радостью, пока не истаяло ее шальное многоцветье. Но сияющее коромысло не собиралось исчезать и упрямо реяло над наползающими низкими тучами до тех пор, пока Снейп не углубился в Виктори Парк Сквер, где и радуга, и тучи, и небо скрылись за раскидистыми купами деревьев. Но, стоило прикрыть глаза, под веками снова искрилось волшебное счастливое семицветье.

Чем черт не шутит, глядишь, и вправду Поттер с Малфоем справятся, несмотря на исключительную молодость и клиническую безалаберность. Глядишь, и выскользнет Дивайз из чугунных тисков своей силы и споет наконец все, что должна спеть. Глядишь, и останется Профессору его большое Дело, его дети и их звук. Глядишь, доведется еще в полную силу и пожить, и приключиться, и влюбиться, и наслаждаться солнцем и дождем без ощущения, что это — в последний раз.

Сбоку характерно хрустнул куст, и Северус на миг даже засомневался, а в самом ли деле он в Лондоне, а то, может, вырубился прямо там, в Запретном Лесу, и ловит дежавю. Особенно сильны стали сомнения, когда из куста традиционно вылез Золотой мальчик.

— Поттер, что вы мне тут рояль изображаете? Как ни увижу куст, в нем вы сидите.

— Профессор, беда, — выдохнул Поттер, пропустив рояль мимо ушей, и протянул Снейпу передовицу «Пророка».

Сердце оборвалось еще раньше, чем Профессор взглянул на колдографию в первой полосе. «Героиня Войны Гермиона Грейнджер кончает жизнь самоубийством», гласил набранный огромным шрифтом заголовок. А колдография с ясностью, не оставляющей никаких сомнений, бесстрастно демонстрировала со всеми подробностями, как Дивайз птицей слетает с перил Вестминстерского моста, а следом, в отчаянной попытке помешать ей прыгнуть, свешивается Драко Малфой и тоже почти кувыркается вниз, но чудом удерживается и обессиленно валится на асфальт, пряча лицо в ладонях…

— Это что за…

— Не знаю! — Поттер, кажется, почти рыдал. — Мне Малфой полчаса назад отсемафорил, что у них все заебись! Что они сидят в кабаке и уже пиво пьют! Я еще зудел, что у нас дел дохуищи, а он там бухает! Полчаса, профессор! А двадцать минут назад я получаю вот это от Министра!

— Это херня какая-то… — мысли путались, но глубинное чувство нестыковки кое-как позволяло сохранять подобие присутствия духа.

Поттер осел на газон под кустом, из которого выполз, и уткнулся головой в колени.

Снейп уселся рядом, из последних сил удерживаясь, чтобы не впасть в отчаяние. Прикрыл глаза и увидел тающую под веками радугу. И словно кто-то на ухо шепнул и дружески ткнул под ребра: да ты, видать, совсем без ума, Профессор! Ты забыл, что твоя венценосная инфанта — умница?

— Поттер, вы же сексот. Неужели вам не пришло в голову, что за десять минут от Хаддлстон-клоуз до Вестминстерского моста не добраться? Что передовица вышла еще до того, как мистер Малфой прислал вам патронуса?

По спине бежали холодные ручьи пота. Такого облегчения Профессор не испытывал, наверное, никогда в жизни. И напряжения такого тоже не испытывал, ведь умозрительные конструкции так ненадежны по сравнению с реальностью, которая порой неожиданна и алогична…

— Черт… — Поттер снял очки и начал их лихорадочно протирать. — Но Малфой до сих пор не выходит на связь. Я вообще ничего не понимаю…

— Про пиво рапортовал, говорите? — заражай, заряжай хладнокровным оптимизмом, вам обоим это сейчас очень пригодится. — Ну, тут и понимать нечего. Не знаю, что это за херь и откуда она возникла в природе, но выглядит так, будто наши конспираторы надрались и решили проявить креатив. Пойдем, поищем этот клуб юных алкоголиков.

— И что?

— Посмотрим. Но я бы прибил.

— Я первый!

До Хаддлстон-клоуз они почти бежали, и Снейп даже запыхался. Но, пока они бежали, предположения сложились в голове Профессора во вполне уверенную конструкцию. Гермиона, как и Малфой, не могли же не понимать, что при провале все дружно огребут себе госизмену и ровным строем пойдут в Азкабан без суда и следствия. И, поскольку метод пошаговой детализации всегда был сильной стороной мисс Грейнджер, она и сделала совершенно правильный и радикальный вывод: для того, чтобы устранить ситуацию, нужно устранить причину. Или сделать вид, что причина устранена. Как они с Малфоем разыграли такое верибельное самоубийство и кто делал колдографию — вот технический вопрос, но сам факт того, что колдография сделана, однозначно свидетельствует о постановке. Ну, во всяком случае, Снейпу очень хотелось думать, что свидетельствует. Ну не случайно же на мосту оказался волшебник с соответствующей камерой ровно в тот момент, когда мисс Грейнджер решила самоубиться?

Другое дело, что могли бы и предупредить как-то. Поганцы малолетние, вечно думают, что они самые умные и изобретательные. Наизобретают, а ты потом расхлебывай…

— О, Профессор! — Макс сходу схватил Снейпа за пуговицу. — Слышь, объясни мне, что с твоей сиреной происходит? Мало того, что приволокла сегодня какого-то толкинутого придурка, так они потом всей толпой выпили все пиво из бара и умотали, а ты погляди, чем расплатились!

В ладони у Макса поблескивали несколько золотых галлеонов.

— А почему толкинутый-то? — Северус полез за портмоне, стараясь не усмехаться слишком явно. Того, что оставил Драко, хватило бы купить весь бар три раза и еще сдача бы осталась. Ну что поделать, если Макс не отличает золото от фольги, ему же хуже. — Давай сюда счет.

— А кто? Ходит в какой-то занавеске, и вот, шоколадными медальками расплачивается. Видал я тут фриков, но чтоб такие…

Поттер загибался от немого хохота в уголке у двери.

— Кто еще с ними был?

— Дак твоя банда и была. С бабами, а бабы с котулями, как цыгане.

— Давно свинтили?

— Минут двадцать назад. Странно, что вы разминулись.

Да ничего странного. У Мироздания чувство юмора весьма специфическое…

Снейп открыл дверь и вытолкнул поскуливающего от смеха Поттера на улицу.

— Блииин! Вот я Малфою расскажу, он же обтечет весь! Толкинутый фрик, ааааа, убейте меня об стену!

— А вы, позвольте спросить, рассказывать это собрались до завершения вашей мега-операции или сразу после?

Мальчишка сразу посерьезнел:

— Да там, в общем, все уже сработано. Осталось только Малфоя найти и навалять, нашел тоже время для бухла, подставщик хренов.

— Я первый.

Северус проводил глазами последний, совсем уже размытый, отблеск радуги за густо-свинцовым боком тучи.

Ну куда могла деться его безымянная недогруппа, да еще с бабами и котулями?

* * *

Ключами Снейп, вылетая в окно от авроров, естественно, не озаботился.

Стучать пришлось долго, громко и вдвоем. Так долго и так громко, что из-за соседской двери высунулась недовольная физиономия предположительно женского пола и дополнила грохот высококачественным ультразвуком. Поттер, не прерывая долбежки, отмахнулся от физиономии Обливиэйтом.

— Статус секретности, Поттер.

— Да похуй щас.

— Чистить за собой сами будете.

Парень хотел, видимо, что-то сказать, но в этот момент дверь распахнулась, и из-за нее раздался очень возмущенный и очень похожий на рев льва в зоопарке бас:

— Да не шумим мы, не шумим! И музыка у нас не играет!

— Врите, врите, бесенята, — гаркнул в ответ Северус прежде, чем дверь начала закрываться.

— Тьфу, е-малина! Профессор!

Бъйорнинг отступил в глубь прихожей, Снейп шагнул за ним следом и некоторым удивлением обнаружил отсутствие барабанов на их штатном месте. Великан проследил его взгляд и махнул рукой, едва не сбив с носа Поттера очки:

— А, я их Максу сплавил. Утром пару пластиков у него пробил, а эти вроде ничего еще, хотя кто их тут так разбарабанил, я не знаю.

Ну не объяснять же истинному воину Вальхаллы, что Снейп давеча из них баррикаду мастерил.

— Да, Профессор, может, ты знаешь, что тут вообще случилось? — забубнил из кухни Блэкстер. — А то прихожу я с работы, и даже боты снять не могу, то ли тут налет был, то ли бегемот танцевал…

— Соседи заходили, — безмятежно отозвался Снейп. — Полицией грозили, я их тут отлупил немножко.

Он уже видел, что Дивайз сидит на подоконнике, держа в одной руке сигарету, в другой — кусок пиццы, и зажав между колен початую бутылку пива. А под подоконником на полу, тоже с пиццей и пивом, скрестив по-турецки ноги, сидел Драко Малфой и с выражением крайней презрительности и почти брезгливости на холеном бледном лице сверлили глазами Рэйвена. Тот отвечал взглядом уничтожающе высокомерным, а под глазом у него наливался всеми цветами побежалости изрядный такой фингал.

— У нас тут вот два одиночества встретились, — развел руками перед Профессором стоящий между горе-аристократами Роджер.

— Результат я с благоговением наблюдаю на его лице. Скажите мне, мистер Малфой, как вы предпочитаете умереть? Быстро или хотите помучиться?

Малфой с трудом проглотил кусок и пролепетал заплетающимся языком:

— Лучше, конечно, помучиться…

Профессор в один шаг оказался у подоконника. На кухне что-то еще происходило, но ему до этого не было уже никакого дела. Губы Дивайз пахли пивом и табаком, но ничего слаще и желаннее для Профессора в этот момент не существовало.

А за его спиной Гарри Поттер, кратко представившись сразу всем и никому:

— Поттер. Гарри Поттер, — за шиворот поволок капитально подогретого Малфоя к выходу, разоряясь, как мандрагора в период размножения: — Ты залупа конская, мудила охуевший в хрены собачьи! Я тебя уничтожу морально и физически! Ты бошку где забыл, болт педальный! Не умеешь пить — не берись, а если не можешь выпить ящик, пей бутылку!

Драко вяло сопротивлялся и что-то протестующе мычал, но Поттер все тащил его под щетины, и вопли Золотого мальчика раздавались с лестницы, а потом и с улицы:

— Лох! Пидор! Нет друзей!

Гермиона, вывесившись в окно, послала оболтусам воздушный поцелуй.

Порыв ветра, подзвученный полупрозрачным шорохом начинающегося дождя, донес голос Малфоя:

— Я помню про концерт, Грейнджер! Я приду!

— Если выживешь, гад болотный! — саккомпанировал ему крик Поттера.

— Профессор, а что это было? — растерянно вопросил Роджер.

— Так, — легко такнул Северус, не переставая прижимать к себе Дивайз. — Мелочи жизни…

И вздрогнул, услышав за спиной резкий, чуть хрипловатый и очень сварливый окрик:

— Э, леди Ди! Давай на примерку, мы готовы!

Гермиона с сожалением отстранилась:

— Пойду наряжаться. А то Джесси со Змейсой меня распнут…

Северус еще посмотрел в окно, избавляясь, как от дурного сна, от памяти последних дней. Бабы с котулями, судя по всему, и были Джесси и незнакомая пока Змейса с обещанными сценическими костюмами. Пора вернуться домой. Тут вроде бы еще и пиво оставалось…

Профессор обернулся к растерянной детворе, скрестил руки на груди:

— Кстати, о концерте. Кто-нибудь помнит, когда концерт?

После короткой паузы кто-то — кажется, Ювелир, — тихо пискнул:

— По-моему… послезавтра…

Северус даже не стал прятать удовлетворенную улыбку. Слава Мерлину. Ничего не изменилось.

Дети были в порядке.

Бестолковый грохот и визг, по недоразумению считающийся в «SorryKing» рок-музыкой, заставили Снейпа скрипнуть зубами и едва не зажать уши. А уж звукорежиссера, который традиционно покачивался за пультом, хотелось просто удавить.

Ночь перед концертом Профессор провел почти без сна. Стоило закрыть глаза, мысли и мыслишки хлестали нескончаемым потоком, вышибая малейший намек на дрему. Увы, кроме как ночью, думать ему было некогда.

Да какое там думать — ему даже с Дивайз толком поговорить не удавалось: то они репетируют, то показ мод устраивают, то инструменты наворсаливают так, что спиртовой дух стоит не то что по квартире, а по всему кварталу, окрестные собаки ходили покачиваясь…

Вот он и вертелся с боку на бок, стараясь не разбудить Дивайз и собираясь с духом, чтобы убраться наконец на кухню и презреть сон как явление. И уже почти собрался, когда она, до этого вполне убедительно сопящая в подушку, неожиданно поднялась на локте и откинула с лица растрепанные кудри:

— Ты чего не спишь?

— А ты чего?

— Не спится.

— Волнуешься?

— Фиг знает, не пойму…

Не сговариваясь, они одновременно слезли с дивана и покинули комнату, где уже начинали недовольно ворчать и ворочаться на полу мальчишки — видать, предконцертный мандраж их тоже давил, хотя храпели они заправски и очень дружно.

Чаю не оказалось, кофе тоже. В прокуренной кухне осталось только пиво.

Гермиона моментально оказалась на подоконнике, и в тусклом дрожащем свете далекого заоконного фонаря стала вдруг зыбкой мерцающей тенью, почти растворившись в полупрозрачной кисее предутренней темноты. Северус остановил руку, уже тянувшуюся к выключателю. В томном и таинственном сумраке он не мог даже двинуться, боясь разрушить это новое, бархатное, парчовое, муаровое волшебство, эту колдовскую шепотливую тишину.

Если нет у Дивайз магии, то это тогда что?

Желтый, как отблеск луны, огонек сигареты сверкнул маячком, и Профессор наконец-то смог пошевелиться.

— А ты мне так и не рассказал, что вы там с Гарри натворили…

— Это вы с Малфоем натворили, а мы решали вопрос, — он и сам говорил почему-то шепотом, в тон с тишиной. — Какой жареный Фоукс в какое место вас наклевал? Как вы вообще это разыграли? Кто вас снимал? И кто вообще до такого додумался?

— Сколько вопросов…

Он не увидел ее улыбки, только услышал. Наугад протянул руку и встретил ее прохладные пальцы, не без опаски, что ладонь пройдет сквозь них, как сквозь туман.

— Считай это коллективным разумом. Драко меня под мост отлевитировал — видел, как он сам чуть не кувырнулся? Вот… А на спецсъемку мы Колина подтянули. Я так надеялась успеть прежде, чем вы там дел наворотите… Мы же успели?

Она потянула его к себе, и с каждым шагом ее силуэт все четче рисовался бледными светлыми сполохами на упругой черноте окна. Или это просто светает? Или глаза привыкли к темноте?

— Конечно, успели, — не рассказывать же про убийство Феррета и Поттеровско-Малфоевский заговор. — Если бы нет, встретились бы все вчетвером в Азкабане. Но предупреждать надо.

Наконец он увидел ее лицо, и ему показалось, ее кожа сияет серебром, а глаза стали черными-черными и такими бездонными, что у него закружилась голова, словно он стоял на краю пропасти. Или попал под легиллименцию…

— Куда предупреждать? Как? На восток от солнца, на запад от луны? За угол направо и до конца радуги?

Северус легко вздохнул, прижимаясь губами к ее ладони. Что уж теперь, в самом деле… Раз не устроил сразу разнос и выволочку, вот и забудь, первое правило педагогики. Все случилось так, как должно было, даже если случилось наоборот.

— Знать бы, что там у этих отшибленных получится…

— Я знаю. У них получится. Я все видела и все знаю.

Профессор поймал себя на осознании, что ему это совершенно не интересно, и так удивился, что забыл, о чем хотел сказать. А в следующий миг Дивайз встала на коленки на подоконнике и потянулась к его губам, и тогда он вообще обо всем на свете забыл думать, кроме одного: вот же ведьма! Какова ведьма!

Но наступило утро, обычное такое лондонское утро, хмаревое и мутное, как растворенный в стакане воды аспирин от похмелья. Аспирин — потому что Дивайз наотрез отказалась «лечиться» пивом и остальным запретила, да так категорически, что даже Снейпу не пришло в голову возразить.

Глядя на ее несчастную заспанную мордашку, Профессор сам себе мысленно плечами пожимал: нет, видимо, он видит в темной комнате черную кошку, которой там нет. И, вероятно, нынешняя утренняя ночь ему все-таки приснилась.

Потом начался гвалт и бедлам — все искали носки, шнуры, очки и пожрать. Дивайз искала какую-то финтифлюшку от костюма, который, перематерившись и исколов все пальцы, почти сутки подгоняла по ее фигуре Змейса. Роджер впал в истерику, обнаружив, что от дисторшена отлетела пружинка, и педаль теперь заедает. Бъйорнинг полдня меланхолично обозревал барабанную палочку, из которой предательски торчали заусенцы, а потом заголосил, как потерпевший в полиции, и помчался покупать новые. Блэкстер подтягивал четвертую струну и умудрился ее порвать, поэтому маниакально переворачивал всю квартиру вверх дном, твердя, что у него где-то было. Только Ювелир спал, забившись в самый дальний угол, и все попытки его разбудить игнорировал принципиально.

Профессор сварливо взирал на этот тарарам с подоконника, напоминая сам себе большую нахохлившуюся птицу марабу. В положении марабы были определенные преимущества: пока детвора в панике металась туда и сюда, Северус обнаружил недоеденную половину пиццы. Хоть и подсохшая, она была вполне кондиционна.

Дети, похоже, от волнения и недосыпа есть вообще не хотели. Профессор уже жалел, что выторговал у Макса время выступления на полтора часа раньше — не самое вкусное, но около того. Дай Мерлин, чтобы Ювелира растолкать хотя бы к восьми… Окончательную сумятицу внесла Джесси, которую Бъйорнинг притащил заодно с новыми палочками. Она взвыла, что Дивайз еще не накрашена и потащила ее в ванную, предварительно выгнав оттуда Снейпа, решившего там спрятаться. Спустя минут сорок Джесси сама выскочила в коридор, сопровождаемая отчаянным визгом:

— Джесс! Ебнулась! Ты меня на сцену накрасила или на панель?!

— Какая разница, — буркнула Джесси и удалилась обижаться в “SorryKing”.

Дивайз еще драклову уйму времени смывала художества Джесси и рисовалась заново…

Словом, то, что Профессор и компания прибыли в клуб с опозданием всего минут на двадцать против положенных десяти часов, иначе как на чудо списать было не на что. И пока перенервничавшие, уставшие и растерянные дети толкались в гримерке, Снейп раздраженно размышлял о том, стоит ли ему сразу вызвать штатного звукорежиссера на дуэль и упаковать в бас-бочку, или последовать примеру Малфоя и помучиться.

На сцене уже чекались давешние «авалонцы». Видимо, на правах аксакалов они отожрали на подстройку не пять минут, а пятнадцать, потому что гитарист лениво топтал единственную педаль и на каждый топ выдавал один и тот же душераздирающий «бзззззиииии», а басист пытался продемонстрировать скучающей публике технику игры слэпом, но демонстрировал только расстроенность гитары.

Звукореж, судя по всему, принял совет Снейпа насчет выпить и накидался так, что сохранял условно-вертикальное положение исключительно потому, что кто-то сердобольный и предусмотрительный подставил ему под зад высокий барный стул. И, судя по блаженному лицу звукача, совет ему помог: у него явно все звучало просто зашибись.

После короткого мига внутренней борьбы Северус пришел к тому же выводу, к которому приходил всегда: лучше сделать херню, чем не делать ничего вообще. Поэтому отошел к стойке, взял бокал пива и двести грамм коньяку. Авалонцы уже завыли наконец про деньги и сигареты, но хрипы гитар и визг микрофона никому не были интересны, потому вся публика тусовалась у барной стойки и по чилаутам. Перед сценой остался только десяток авалонских поклонников и Рэйвен.

У Профессора оставалось чуть больше получаса, чтобы Дивайз и компания получили приличный звук и нормальный концерт, и эти полчаса были проведены с пользой, далеко превышающей запланированную.

К моменту, когда Макс, пытаясь изобразить конферанс, загорланил в микрофон с интонацией Майкла Баффета: «Иииииии груууууууппааааа «Кастлмооооооор»! — оставшийся для Снейпа безымянным звукорежиссер тихо дремал под пультом, заботливо укутанный дезиллюминационными чарами, а Северус уже убирал безбожно выкрученный ревер и добавлял компрессии на бас.

Ему показалось, что мальчишки, увидев его у пульта, словно бы выдохнули и приободрились. Ничего удивительного, перспектива играть на таком звуке кого угодно повергла бы в депрессию. Правда, с таким аппаратом и Мартин Берч ничего бы путного не сделал, хоть ты тут вместе с трэшхольдом наизнанку выкрутись.

Дивайз на Снейпа не смотрела. Она отсутствующе и напряженно вглядывалась в пустой зал — после выступления «Авалона» свалили по углам те немногие, что стояли у сцены. Профессор покачал головой: да нет, маханул он с этой мерлиновой силой, определенно маханул. Гермиона стояла у микрофона, опустив руки, и, кажется, даже не дышала. Наряд, который ей подобрали девчонки, был, на взгляд Снейпа, чудовищен — адская стилизация средневекового платья с грубым кожаным корсетом, взятым в тяжеленные заклепки, широченные длинные рукава, открытые плечи… Все это смотрелось нелепым и чужеродным на ее тонкой ломкой фигурке, и напоминало Морриган не больше, чем он сам напоминал Амбридж.

Волшебник, взаимодействующий с Мирозданием, притягателен, как вампир на охоте. Ему не обязательно что-то говорить, делать или петь, люди бредут к нему, словно те крыски на звук дудочки. Тут же… Факты — они и есть факты, упрямые, суки, как их ни вываживай.

— Ну, если что, порепаем, — пожала плечами Дивайз.

Под пальцами задрожали бегунки средних частот, Профессор полуосознанно, по миллиметру повел их вверх, пока они не «остыли». Голос, похоже, подхвачен. Мальчишки молодцы, гитары настроили заранее по-моцартовски, осталось пару раз бренькнуть, чтобы не дребезжали, дело трех секунд. Пришлось повозиться с рабочим барабаном, и Снейпу пришлось даже пару раз сочно выматериться — как выяснилось, зря, потому что на ухе тут же повис Макс:

— Э! А ты чего тут? А где Бэзил? Ты чего тут как на вокзале? Тут так не принято!

— Так пусть будет принято! — гаркнул в ответ Профессор, и Макс даже отшатнулся. — Запомни, звукач, который не кричит — ни хера не слышит! Ничего, никто же не умер!

Пока он разбирался с Максом, Бъйорнинг отбил «цсс-цсс-цсс-цсс», гитара Роджера издала пронзительный крик, увесисто бухнул бас, и мощный, плотный стремительный рифф вступления грохнул так, что содрогнулся потолок и затряслись пивные бокалы на столах.

Профессор замер: он не знал этой песни, он ее не записывал! Откуда они ее взяли?! Ведь сказано же было!

Но песня уже неслась сама по себе, неслась так, что даже сами музыканты, казалось, не в силах ее остановить, даже если бы захотели. Клуб встрепенулся, зашевелился, изо всех углов и кабинетов появились люди и тянулись к сцене — с опаской, словно боясь быть сметенными первобытным напором музыки.

Взметнулись белые рукава, вспыхнули ослепительно в перекрестных огнях софитов, в зал дохнуло горячей силой огня, ветра и еще черт знает чего, но Снейп едва подавил желание спрятаться под пульт…

— Я вызываю весь мир на бой!

Новые силы проснулись во мне!

Ветер покорен, послушен прибой,

Я победил в главной битве с собой!

Сзади сгорают мосты —

Линии жизни чисты!

Откуда-то хлестнул ураганный ветер, сверкнули и взорвались мириадами брызг софиты и лампы.

— Мир, где я пешка в игре чужой,

Я вызываю на бой со мной!

Тряслись и падали стулья, лопались стаканы и бутылки, вились и бились белые рукава, Дивайз стояла посреди штормового буйства, а голос словно бы существовал отдельно от нее:

— Это так просто — поверить в себя!

Рвется, где слаб, тонкий замкнутый круг!

И изменяется нить-судьба,

Стал путем воина путь раба!

Сзади сгорают мосты,

Линии жизни чисты!

Мимо лица что-то пролетело и хряснуло в пульт, но Профессор даже не пригнулся. В окружающем хаосе и панике, в вихрях битого стекла и электрических искр он понял наконец то, что так силился постичь если не всю жизнь, то большую ее часть.

Неважно, совершенно не имеет значения, есть у Гермионы Грейнджер, у Дивайз мерлинова сила или нет. Или это к ней вернулась ее прежняя магия, когда заряд восторга и признания хлынул от публики.

Это не имеет ни малейшего смысла.

Потому что не существует магии, и волшебства не бывает на свете.

Есть только любовь.

Только любовь и музыка.

В тексте использованы стихи Яд, а также песни группы «Каэр Морхен» на тексты Э. Сафина и А. Бесшабашного.