Изнутри и извне (гет)

(месяц Высокого солнца, 202 год Четвёртой эры)

 

Она до последнего надеялась — обойдётся. Лелеяла эту мысль так, как не всякая мать бережёт ребёнка, верила в неё, пока могла; но дурное чувство начало стягивать ей горло ещё до того, как врата города остались позади.

Врата Солитьюда — города её мечты.

И кошмаров.

 

Солитьюд начал душить её даже раньше, чем в ноздри забился дурной запах большого города. Нерин попыталась вдохнуть глубоко, но споткнулась о внезапную боль в груди — не сильную, лишь предупреждающую — и оставила эту затею. Надо было идти вперёд, и потому сейчас её собственные сапоги, тяжёлые, окованные сталью, высекали из каменной мостовой металлический лязг.

Громкий.

Слишком, слишком громкий.

Нерин коротко выдохнула и вновь — безуспешно, конечно же — попыталась взять себя в руки. Лишь год назад она была бы готова весь Скайрим променять на этот город; в качестве доплаты даже предложила бы и свой нечаянный дар, и всё имеющееся при себе золото... да что угодно. Прохладные камни высоких — голову запрокинь и бойся, как бы не отвалилась — городских стен; укутывающий их мягким покрывалом мох; шумный рынок, на котором то и дело приходилось уворачиваться от разыгравшейся детворы; дом, купленный ею на первые накопленные деньги — целое поместье, трёхэтажное, чуточку пугающее своим великолепием.

Сейчас дорога до него оборачивалась пыткой.

Нерин на дюжину раз успела проклясть своё желание переночевать под надёжной крышей. На пути из Маркарта в Морфал дорога неоднократно успела хватануть её цепкими когтями непогоды, поэтому к середине пути тёплый очаг вызывал в её душе столь же тёплые чувства.

...Так думала она почти до самых ворот этого Дагоном проклятого Солитьюда.

Нерин вздрогнула, когда её обоняния коснулся запах лаванды от «Ароматов Анжелины», и ускорила шаг. Металл сапог предательски загромыхал по дороге, выдавая её спешку и почти заглушая стук панически колотящегося сердца.

Только не замечайте меня.

Умоляю.

 

Если до войны Нерин полагала, что два трети жителей Скайрима поддерживают Братьев Бури, то теперь ей казалось, что во всей провинции найдётся не более сотни чудаков, искренне согласных с Ульфриком. Себя к их числу она давно перестала относить, но кто бы дал ей право выбраться из мясорубки, которую именовали Гражданской войной? Долг, честь, клятвы — всё то, чем Нерин ранее так гордилась, теперь сыграло с ней злую шутку, отобрав возможность отойти в сторону; в душе теплилось лишь желание поскорее завершить этот кошмар. И жирную точку на этой странице истории Скайрима поставил штурм Солитьюда.

Месяц Восхода солнца в этом году выдался теплее обычного, и тающий снег путался в ногах у всех: и у защитников, и у нападающих. Почему-то именно попытки спасти сапоги от намокания прочнее всего осели в памяти Нерин — возможно, из-за того, что об этом она могла позволить себе думать во время резни и пожаров, объявших город.

А Солитьюд полыхал.

Рушился навес над рынком, где Нерин покупала пряное вино — нежно горчащее шафраном, чуть терпкое, мягкое на вкус. Пеплом осыпались в беспощадном огне розовые кусты, которые старая Инге высадила перед Коллегией бардов. Все подходы к Синему дворцу, возвышающемуся над городом величественной громадой, были перекрыты наспех сколоченными баррикадами.

А под ногами расстилались лужи от одного края улицы до другого — не то от ранней оттепели, не то от пожаров, окутавших город багряной шалью. И Нерин шагала через них, выискивая место повыше, посуше, чтобы не замочить ноги. Рубила наотмашь, парировала, уходила в оборону, уворачивалась — и пробивалась, продвигалась вперёд сквозь растерзанный город к победе.

Победе Ульфрика, не своей.

 

Когда последние бои стихли, а терзавшие город со всех сторон пожары были потушены, непреклонная скайримская зима вновь заявила о своих правах и обрушилась на победителей и проигравших затяжной вьюгой. Она стенала, и плакала, и кидала острые снежинки в лицо каждому, кто осмеливался выйти из-под тёплого крова.

Будто заставляла всех — и победителей, и проигравших — сидеть без дела, прячась от стихии, и думать, думать, думать о том, что они сотворили со своей родиной.

 

Война закончилась, закончилась и зима. Хмурое, ненастное лето лишь к месяцу Высокого солнца расщедрилось на жару — и она сейчас, казалось, плавила стены домов.

Тех, что уцелели.

Раскалённая мостовая гулом отзывалась в усталых ногах, звеня под тяжёлыми шагами. Путь вёл мимо торговых рядов, мимо магазинов и лавок, за прошедшие месяцы успевших вернуться к жизни.

Кое-кто из торговцев не мог похвастаться тем же.

Нерин смотрела только вперёд, старательно избегая взглядов, которые вероятно — наверняка! — были на неё нацелены. В уши тягучим потоком вливался шум города: перепалка стайки чумазых детей, призывные выкрики мясника, пёстрая болтовня кумушек, рублено-короткие ответы кузнеца...

И все они.

Говорили.

Лишь о ней.

Казалось, быстрее идти было невозможно, но Нерин прибавила шаг.

 

За дверь «Высокого шпиля» она нырнула поспешно, словно спасаясь бегством — так улитка прячется за хрупкой ненадёжной скорлупкой, так малый ребёнок поздним вечером прячется под одеяло от мыслимых и немыслимых чудовищ. Иллюзия защиты, сладкий самообман, позволяющий перевести дух. Ещё чуть-чуть...

— С возвращением, мой тан. Могу ли я чем-то услужить тебе?

Йордис Дева меча, хускарл, назначенный ей в прошлом году за заслуги перед городом, поднялась навстречу из глубины гостиной. Как и всегда, невозмутимая и неправдоподобно услужливая, она не вызывала доверия ни на медяк.

— Не надо, — Нерин натянуто улыбнулось. — Всё в порядке.

Нет.

Оставив Йордис позади, она поднялась на второй этаж поместья, дрожащими пальцами теребя ремешки доспеха. Ремешки поддавались не сразу, звенели пряжками, съезжали в сторону и перекручивались — и когда они наконец позволили скинуть с себя нагрудник, Нерин обнаружила, что руки у неё вовсю трясутся.

Нет, всё не в порядке.

Пальцы сейчас могли бы отбивать джигу в едином ритме с пытающимся вырваться сердцем. Дыхание сбилось, и Нерин пришлось сделать над собой ощутимое усилие, чтобы вернуть частую череду почти панических вздохов (всхлипов) к более спокойному темпу.

Вдох.

Выдох.

Вдо-о-ох.

Спокойнее.

Не думать ни о чём, не надо, не думать, тише, тише. Закрыть за собой дверь. Подождать — скоро глаза привыкнут к полумраку спальни.

Не торопись, всё хорошо.

Аккуратно, бережно, медленно снять холодящие металлом поножи. Убрать тихонько, не потревожив лишним звуком хрупкое спокойствие.

Всё хорошо.

Внезапный стук в дверь прокатился по всей комнате, встряхнув её.

— Мой тан, что вам заказать на ужин? — раздался из коридора пропитанный подобострастием голос Йордис. — В «Смеющейся крысе» сегодня намеревались зажарить барана...

— Ни... — в горле пересохло, и Нерин сглотнула, прежде чем ответить. — Ничего не надо. Спасибо. Не надо.

Она, кажется, услышала, как за дверью нордка поджала пухлые губы и неодобрительно качнула головой.

— Как пожелаете, — в безупречной вежливости теперь слышались нотки сожаления.

Нерин дождалась, пока половицы скрипнут под удаляющимися шагами, и медленно выдохнула, попытавшись расслабить задеревеневшие в напряжении плечи. Тонкая ледяная корочка спокойствия осыпалась на пол бесчисленными осколками, осязаемо хрустнувшими под босыми ногами.

Втянуть воздух через сжатые зубы судорожно, отчаянно.

Ком в горле — или где-то глубже, у самого сердца.

Сдаюсь. Я сдаюсь.

Она опустилась на пол и заплакала.

 

Сумерки подобрались незаметно, накинув тяжёлое пуховое одеяло духоты. Толстые каменные стены весь день спасали поместье от жары, но к вечеру сами успели прогреться и теперь уже не давали ни капли милосердной прохлады.

Мысли, пойманными птицами бьющиеся в голове, тоже ничуть не помогали заснуть, но долгое время без движения позволило Нерин впасть в ломкое тревожное оцепенение. Ещё не дрёма, уже не бодрствование. Под прикрытыми веками мельтешили образы, перетекающие один в другой.

...Глухо стукнули ставни — или двери? — дома напротив.

...Треснул и распался под ударом молота лёгкий имперский щит.

...Крик противника смешался с перекличкой стражников на улице.

...Потрескивание их факелов переросло в гул пожара, сжирающего дома.

...И оборвалось скрипом половицы под чужой ногой.

Что?!

Кажется, Нерин оказалась на ногах раньше, чем успела это понять. Моргнула, привыкая к темноте — и выцепила взглядом тёмный силуэт в трёх ярдах от себя.

Мужчина.

Вооружённый.

Мечник.

Разбуженный мозг начал работать с чёткостью налаженных двемерских механизмов, выдавая телу указания к действию. Вдох, выдох, чтобы привести в порядок сбившееся дыхание; чуть расслабить ноги, обретая подвижность; мягким быстрым полушагом сместиться от кровати, этим оставить за спиной пространство для манёвра...

— Стой, стой! — чужак вскинул руки в знак мирных намерений. — Свои!

Этот голос...

Да быть того не может.

— Это шутка? — Слова выходили из горла медленно, неохотно, словно продираясь через пелену неверия. — Или проклятие Шеогората?

— Та-а-ак... — протянул Телдрин, переводя взгляд с её окаменевшего лица на её же руку, судорожно сжимавшую рукоять кинжала. — А теперь медленно и по порядку: на кой ляд тебе оружие под подушкой?

* * *

План Телдрина был гениален в своей простоте.

Если Красная гора не идёт к Нереварину, то Нереварин идёт к Красной горе, так? В роли горы здесь выступал сам Телдрин, рассудивший, что гоняться по половине Тамриэля за одним-единственным мером будет куда утомительнее, чем посидеть да подождать в нужном месте. Роль нужного места после непродолжительных раздумий занял Солитьюд — сам Телдрин, конечно, был не в восторге от столицы торгашей, но Нерин, по его наблюдениям, за этот город готова была душу продать.

Так что план выглядел беспроигрышным... в первые пару месяцев. К середине лета уверенность Телдрина была уже изрядно подточена ожиданием, и лишь упрямство удерживало его от того, чтобы начать метаться по всей провинции в поисках потерявшейся нанимательницы.

Черту под этой слишком длительной засадой подвёл мальчишка-редгард, частенько ошивавшийся неподалёку от ворот вместе с товарищами.

— Данмерка! Зашла в город! В доспехах вся! Мы с друзьями видели!

— Тщщ, дружище Кейд, тише, — поморщился Телдрин; другие посетители таверны уже начали неодобрительно оглядываться на его юного помощника. — Не тараторь, лучше лови медяк. Если это окажется та, кого я ищу, то с меня целый септим, как и договаривались. Подробности?

 

Подробности дали ему прилив воодушевления и привели к «Высокому шпилю», однако Телдрин всё ещё понятия не имел, как завести беседу, о чём говорить, как извиниться... Только смутно надеялся, что всё сложится само. Как-нибудь. Может, Нерин при встрече скажет какие-нибудь подходящие слова... Но она сейчас судорожно хватала ртом воздух:

— Ты? Здесь? Как?

— Я. Здесь. Через окно, — невозмутимо ответил Телдрин, старательно наполняя голос уверенностью в том, что именно он именно здесь может находиться с полным на то основанием. И пояснил: — Не хотел пересекаться с Йордис. Сама знаешь, она жуткая зануда — попыталась бы не пустить.

— И что ты тут делаешь?

— Тебя искал, — развёл он руками.

— ...В моей спальне искал, ага.

Издав истерический смешок, Нерин бессильно опустилась на пол и обхватила голову руками. И замолчала.

Разговор не клеился и был настолько абсурдным, насколько возможно. И даже сказать, что всё шло не по плану, Телдрин не мог — такой возможности его лишало само отсутствие плана. Оставалось лишь судорожно подбирать доступные варианты и тут же отбрасывать их, и снова обдумывать их, и вновь отметать, и молчать, молчать, молчать...

Нерин неожиданно подняла голову и на удивление спокойно спросила:

— Почему ты вернулся?

Потому что не мог себя простить за то, что бросил тебя.

Потому что не хочу больше оставлять тебя без присмотра.

— Потому что на Солстейме, как я вспомнил, ужасно скучно.

Надеясь разрядить обстановку, он заставил свои губы растянуться в усмешке — и тут же по погасшему лицу Нерин понял, что прогадал.

Облажался.

Опять.

— Тогда поскучай ещё немного, будь так добр, — Слова Нерин звучали глухо и прохладно. — Поговорим утром.

Телдрин шумно выдохнул, мысленно костеря себя и пару поколений своих предков за скудословие. Вслух не сказал ничего — лишь кивнул, соглашаясь на её условия. Затем, собравшись с мыслями, уточнил:

— Мне уйти? Комната в таверне оплачена, так что вернусь утром...

— Нет! — в голосе Нерин прорезалась паническая нотка. Сама она это тоже заметила, так что продолжила уже спокойнее: — Кровать найдётся, так что не уходи. Если хочешь.

— Хочу, — он ответил раньше, чем успел даже подумать.

Нерин кивнула:

— Хорошо, — и коротко улыбнулась. Затем, подумав, продолжила: — Только надо Йордис сказать. А то неловко получится.

— Не вопрос, — ухмыльнулся Телдрин. Эту проблему решить было проще всего.

Он выглянул из комнаты, перегнулся через перила и, свесившись вниз, заорал:

— Йордис!

Из гостиной донёсся удивлённый вскрик и громкий стук вроде того, что издаёт упавшая на пол миска с бараньим рагу. Через пять секунд всклокоченная Йордис уже взлетела вверх по лестнице и выдохнула:

— Серо.

Тот шутливо отсалютовал и развернулся к дверному проёму, где щурилась на яркий свет Нерин; Йордис перевела взгляд туда же:

— Мой тан?..

За этим оборвавшимся в самом начале вопросом Телдрин услышал жалобное «какого даэдра тут творится?!» и немного посочувствовал ей. Нордка, как всякий хороший подчинённый (а хускарлами становились лишь лучшие), была по уши задрочена всевозможными правилами — и сейчас совершенно не представляла, к какому месту их приложить.

— Всё в порядке, — спешно ответила Нерин; прикрыла глаза, будто собираясь с силами, и продолжила: — Гость. Подготовь комнату.

Йордис выдохнула с облегчением и поспешила исполнять приказ. Нерин тоже скрылась из вида, торопливо юркнув обратно за дверь. Телдрину совершенно не по душе было то, что она избегала встречаться с ним взглядом — да и вся обстановка вызывала ощущение неправильности, поломанности.

Интересно, осознавала ли сама Нерин, насколько... неживо звучат её короткие дёрганые фразы?

Плохо дело.

 

Комната, предоставленная ему, обычно была занята хускарлом. Однако при приёме гостей — это случалось лишь один или два раза, как Телдрин запомнил — помещение освобождалось для них, а Йордис, натянув на лицо привычное бесстрастное повиновение, удалялась в покои при замке, более для неё привычные. Благо «Высокий шпиль» был так близко к Синему дворцу, что даже ночная прогулка между ними не сулила никаких неприятностей.

По прикидкам Телдрина, валявшегося на кровати и отвлечённо изучавшего потолок, Йордис уже должна была добраться до дворца.

Жаль. Несмотря на всю свою демонстративную холодность, она была единственной, кого сейчас можно было бы расспросить о прошедшем... полугоде? Больше. Во имя всех даэдра, конечно, больше... С середины осени до середины лета. Почти год.

Телдрин тихо застонал.

Какой же он недоумок, о Азура...

Оказывается, они не виделись даже дольше, чем до этого путешествовали вместе. С чего он вообще решил, что он будет здесь нужен? Почему поверил, что Нерин встретит его с распростёртыми объятьями после той безобразной ссоры?

В груди тяжело заныло, противно подёргивая страхом, и Телдрин, заворчав, повернулся набок. Затем на другой. Ещё три секунды пялился в темноту, после чего единым рывком выдернул себя из постели.

Так дело не пойдёт.

Как оно должно пойти, Телдрин не слишком-то представлял, как и в прошлый раз. Зато знал, что если продолжит в том же духе — морщить мозги, думать над всевозможными вариантами беседы, переживать обо всех этих вопросах — то и дельного ничего не придумает, и головной боли себе добавит, и потеряет время. Снова.

А если она скажет «катись к Дагоновой бабушке, Серо, не хочу иметь с тобой дел»?

Да срать.

Разберёмся.

 

Окутанное сумраком поместье казалось жилым настолько же, насколько и нордские крипты, будь они неладны; поэтому, выйдя из своей комнаты, Телдрин рефлекторно сбавил шаг и начал прислушиваться. Первый запал, толкавший на быстрые и решительные действия, начал рассеиваться, хоть признавать это и не хотелось.

Как водится, план действий на самое-самое ближайшее время у Телдрина был — надо же с чего-то начинать. Первым и, собственно, ключевым его пунктом было постучать в дверь, за которой была спальня Нерин. Почему нет? Если ответа не будет, значит, спит; значит, можно отложить разговор до утра. Если ответ есть, то от него и можно плясать, импровизируя... Отличный план, в общем. Надёжный, как двемерский механизм.

...Казалось бы.

Поздний вечер погасил в городе почти всю жизнь, оставив сновать по улицам лишь редких стражников да немногочисленных случайных прохожих — те и другие старались не создавать лишнего шума. Потому-то звуки, доносившиеся с улицы и нарушавшие тишину поместья, можно было на пальцах пересчитать: звякнул доспех патрульного, вполголоса выругался пытающийся удержаться на ногах пьяница, недовольно заворчал сторожевой пёс. И потому Телдрин не сразу заметил то, что звучало гораздо ближе, из-за закрытой двери, к которой он шёл. И не сразу понял.

Кашель? Мяуканье кошки?

Незапертая дверь под осторожным касанием открылась тихо, без скрипа — всё же Йордис на совесть присматривала за поместьем — и пропустила его в укутанную полумраком спальню. Та встретила Телдрина отсветами уличных фонарей и тут же озадачила выделяющимся на их фоне странным массивным силуэтом. Только проморгавшись и привыкнув к скудному освещению, он узнал в этом всём одеяло — похоже, полностью укрывавшее сидящую на кровати фигуру.

Время и место, конечно, не оставляли простора для толкований — Нерин. Ночью. Одна. Сидит, с головой укутавшись в лёгкое одеяло, еле заметно вздрагивает.

— Эй, Швабра? — Дурацкое, почти детское прозвище вырвалось случайно.

Она вздрогнула, как подстреленная, и замерла. Телдрин шагнул к ней и вдруг понял, что в комнате стало тихо. И ещё понял, на что именно походил тот едва различимый звук.

...Нерин, его Нерин — упрямая до зубовного скрежета, отважная, неизменно улыбчивая — плакала?

Быть этого не может.

Просто показалось.

Телдрин криво улыбнулся своим глупым мыслям и подошёл поближе. Из-под шевельнувшегося одеяла раздалось сдавленное:

— Уйди.

— Не уйду.

— Уйди!

— Не уйду, — Несмотря на то, что она повысила голос, Телдрин продолжил говорить ровно и негромко, с той самой размеренностью, которая свойственна учителям и дрессировщикам. — В этот раз ни за что не уйду.

К горлу подступила перехватывающая дыхание тревога: если он отступит сейчас, то всё кончится. Абсолютно всё.

Он сел на кровать рядом со сжавшейся под одеялом Нерин; кажется, перед этим даже задержал дыхание, словно перед прыжком в холодную воду. Что можно сделать дальше? Что нужно сделать? Что будет правильно? Как всё наладить?

— Эй...

— Прости меня, — Нерин заговорила негромко, сбивчиво, отчаянно. — Прости, пожалуйста, я виновата. Ты был прав тогда во всём, прости, про Ульфрика всё именно так, а я не послушала тебя, прости меня, пожалуйста, — она затихла на секунду, переводя дыхание, и торопливо продолжила: — Если бы я тебя тогда послушала, этого всего бы не было, прости! И Вайтран, и Солитьюд, и все эти смерти, всё должно было пойти не так, и всё было бы иначе, если бы я не была такой дурой, если бы больше слушала тебя и верила тебе, прости...

Слова всё путались и смешивались с короткими прерывистыми вдохами, делая речь менее и менее разборчивой — и наконец сменились рыданиями. Нерин плакала горько, тяжело, взахлёб. Она словно пыталась выплеснуть наконец всё скопившееся внутри, но задыхалась собственной виной, которой было слишком много для неё одной — виной перед ним, перед этим городом, перед всеми убитыми, перед всем миром.

— Нерин, — но она не ответила, даже не отреагировала — так и продолжила сидеть под этим своим одеялом, скорчившись в комочек, и заливаться слезами. — Нерин!

Отчаявшись дозваться, Телдрин сгрёб её в охапку — вместе с одеялом, плевать — и обнял так крепко, как только смог. Наверняка крепче, чем позволяли её рёбра, но Нерин не воспротивилась.

Телдрин редко чувствовал себя настолько беспомощным. Резать, колоть, парировать, уклоняться, призывать магию, сыпать колкостями и травить байки — да сколько угодно! Лучший мечник всего Морровинда, ха... А толку? Он перехватил судорожно вздрагивающую в его объятиях Нерин поудобнее и попытался подобрать подходящие слова... Да хоть одно грёбаное слово! Хоть что-нибудь, что донесёт до неё...

Что?

Что, даэдра меня забери, я вообще могу ей сказать?!

Неспокойное тепло чужого тела под рукой сбивало с любого намёка на мысль. Телдрин ещё пытался ухватиться за какую-нибудь из дюжины идей, клубящихся в голове, но всё чаще и чаще терял нить рассуждений. Панические попытки что-то придумать понемногу вытеснялись желанием тихо обнимать, оберегать. Горечь сочувствия и бессилия, затопившая его совсем недавно, как-то незаметно оказалась разбавлена тоскливой щемящей нежностью; и Телдрин с лёгким отстранённым удивлением обнаружил, что он, совершенно успокоившийся, придерживает затихающую Нерин за плечи и мирно гладит её по голове, шепча что-то тёплое и неразборчивое. Она ещё изредка всхлипывала почти неслышно, но от недавних истерических рыданий это было дальше, чем деревня скаалов — от Маркарта.

Кажется, немного успокоилась.

Он обессиленно выдохнул и продолжил поглаживать её скрытую одеялом макушку — и продолжал до тех пор, пока Нерин не заговорила:

— Выпусти, будь другом, а? — Просительные нотки странно звучали в усталом, охрипшем голосе. — А то дышать нечем.

— Ещё бы, — тихо фыркнул он в ответ, но просьбу выполнил.

Нерин выбралась из-под многострадального одеяла и, держась к Телдрину спиной, подобралась к рукомойнику, стоявшему в углу комнаты.

Минут пять она плескалась, умывая лицо, шею, руки; Телдрин в это время изучал её прикрытую ночной рубашкой спину. Напряжённость и скованность, бросавшиеся ему в глаза ранее, пропали, уступив место усталости... Возможно, у Нерин уже просто не осталось сил на то, чтобы контролировать себя? Но, так или иначе, выглядела она явно получше прежнего.

— Извини.

Нерин вздрогнула, услышав, что он заговорил — от неожиданности или от услышанного? — но не обернулась.

— За что?

— За то, что... По итогу я повёл себя тогда как последний кретин. Вспылил и бросил тебя самостоятельно справляться со всей этой хернёй. Оставил тебя в одиночестве тогда, когда тебе нужна была помощь. Прости.

Слова давались нелегко, раздирали горло едким чувством вины. Телдрин увидел, что Нерин повернулась к нему, и уставился куда-то в сторону — смотреть ей в глаза было невыносимо.

— Если бы с тобой что-то случилось... себе я бы этого не простил.

Кровать скрипнула под увеличившимся весом, когда Нерин села рядом. Помолчала, будто собираясь с мыслями, и прислонилась к его плечу. Телдрин не сдержался, глянул на неё.

На её лице — усталом, красноносом и опухшем от слёз — была улыбка.

— Можно тебя обнять? Ты меня уже обнимал, и, — Телдрин готов был поклясться, она смутилась, — мне понравилось. Теперь моя очередь.

— Сколько угодно.