Страйдер (джен)

— Сюда, господин, — жилистый надзиратель с тёмным и морщинистым, как засушенный финик, лицом с лязгом повернул тяжёлый ключ в замке. Массивная железная дверь отворилась со скрипом, напоминающим утробный рык какого-то большого зверя, и Флавий невольно передёрнул плечами. Могильный холод открывшегося перед ним подземелья пахнул ему прямо в лицо, заставил напрячься, сдерживая сиюминутную дрожь, и вызвал застрявший в горле комок. Из тёмной утробы веяло сыростью, затхлостью и чем-то поганым, зловещим и труднообъяснимым.

— Давненько мы сюда никого не водили, — задумчиво произнёс надзиратель, освещая факелом крутые ступеньки, уходящие далеко вниз. — Да и не сажали тоже. Многое изменилось с тех пор, как повелитель Мункар пришёл к власти. Преступников нынче не в казематы сажают, а на кол, причём порой там же, где и поймали, а на аренах всё больше и больше выступают вольные гладиаторы. Только с этим выродком исключение сделали.

«Выродок».

Надзиратель прочистил горло, сплюнул комок слизи на и без того загаженный пол и сделал шаг в постепенно сгущающийся мрак. Флавий, словно бы в нерешительности помедлив, начал спускаться следом. Лестница оказалась не только крутой, но и удивительно длинной. Как же глубоко она ведёт? Тёмные, глухие, абсолютно безжизненные подземелья… Словно склеп. От одной мысли по спине пробегал холодок. Ланиста поёжился, с облегчением осознавая, что идущий впереди надзиратель не видит его минутной слабости. Да и не только надзиратель — даже будучи выходцем из плебейского рода, Флавий всё ещё оставался тиронейцем, и, как и все тиронейцы, он свысока смотрел на жителей «варварского» Аль-Басана. Хуже них были разве что северяне, дикие и неотёсанные, причём чем дальше на север, тем больше в них звериных черт. Демонстрировать перед этими народами что-то, кроме очевидного превосходства — это всё равно что расписываться в собственной никчёмности. Тиронейцу не положено быть никчёмным. Наследники величайшей из империй должны быть выше всего людского.

— Знаете, господин, а ведь он пятерых прикончил, когда его взяли, — говорил надзиратель, неторопливо спускаясь по крутым ступенькам. — Зарезал, как ягнят, одного за другим, да хранит Хезир их бессмертные души. Сам я не видел, но зрелище, говорят, было на диво поганое, несчастных даже доспехи не спасли. Рядом ещё кучку дохлых гноллов нашли, полуобглоданный труп и девку перепуганную. Уж не знаю, кто чьей трапезе помешал, девка-то, поговаривают, ни словом не обмолвилась, только трясётся и мочится постоянно от каждого шороха. А ещё слушок ходит, дескать, того невезучего ублюдка далеко не гноллы сожрали.

Надзиратель тихо и неприятно рассмеялся. Смех эхом отразился от стен, покрытых капельками холодного конденсата. Флавий вновь ощутил пробежавший меж лопаток холодок.

«Опять это чувство».

— Почему же тогда его оставили в живых? — спросил тиронеец, не столько из любопытства, сколько для того, чтобы почувствовать себя увереннее. У него был сильный голос, звучный и смелый, не совсем вязавшийся с не самой располагающей внешностью. Но внешность никогда не входила в список главных достоинств ланисты, а вот деловая хватка и сильный голос, чтобы объявлять гладиаторов — совсем другое дело.

— А мне-то откуда знать? — надзиратель на миг оглянулся через плечо и щербато осклабился. — Это эмир его пощадить решил. Его люди хорошо потрепали ублюдка, но последнее слово было за ним. Его Превосходительство имеет слабость на… особых пленников. Видать, хотел устроить шоу на арене, как раз имелась парочка голодных львов. Да вот только ничего не вышло.

— Почему?

— Да потому что животные как с цепи сорвались, когда его кинули к ним на арену. Один лев забился в угол и дрожал, как затравленный псинами кошак. А второй одурел и с разбегу запрыгнул на зрительские места. В принципе шоу получилось, да только не такое, какое хотел эмир.

Надзиратель глумливо заржал, но довольно быстро смолк, вспомнив о чём-то ещё.

— Но это только начало, — сказал он. — Потом было хуже. Когда повели этого шакальего сына обратно в клетку, он вцепился в глотку одному из евнухов. Зубами. Отцепить его смогли только четверо здоровых бугаёв, и то с помощью копий. Евнуху, правда, не повезло. Эта тварь разодрала ему глотку так, что башка держалась на честном слове и вере в чудо.

«Тварь».

Флавий поймал себя на мысли, что никто из тех, с кем он сегодня общался, не называл пленника человеком. Выродок, тварь, отродье, монстр — как угодно, но только не человек. Флавий прибыл в Аль-Басан за рабами для своей гладиаторской школы и о странном пленнике прослышал по чистой случайности, от одного из знакомых работорговцев. Эмир Мункар горел желанием поскорее избавиться от него и цену предлагал совершенно смешную. Вкупе с остальными слухами о странном узнике, предложение как минимум вызывало интерес. Флавий подумывал о том, что из кровавого дикаря может выйти неплохой гладиатор, если его удастся приручить. Но чем больше он узнавал о нём, тем менее привлекательной выглядела сделка. Впрочем, ещё не поздно было повернуть назад.

Лестница меж тем подошла к концу, и взору открылся длинный коридор с рядами мрачных тесных камер по бокам. Большинство из них были пусты, в иных же сохранились давно истлевшие останки тех, кто когда-то здесь сидел. Страшная смерть. Мучительная кара для тех, кого намеренно предали забвению. В вентиляционных отверстиях скорбно стонал ветер.

— Посадили эту скотину в самый конец, — продолжал рассказывать надзиратель. — На удивление, не сопротивлялся. После того, как загрыз того евнуха, как-то даже присмирел. Поганый сын шакалихи сам в камеру зашёл, его даже принуждать не пришлось. Только и делал, что таращился своими змеиными зенками, пока его в цепи заковывали.

— Змеиными? — удивился Флавий.

— Ага, змеиными. И светящимися, аки у чёрта. Знаете, господин, не должен я вам этого говорить, но вряд ли вам такой раб нужен. Эмир его сбагрить хочет, да вот только гиблое это дело. Эту тварь лучше оставить здесь, под замком на веки вечные, а то и вовсе сжечь. Нет у него души, помяните моё слово. А телом владеют демоны.

Флавий задумчиво хмыкнул. Он не был суеверным человеком, одержимых ни разу в жизни не видел, а в тиронейской картине мира и вовсе не было места предрассудкам о том, чтобы телом человека могли овладеть демоны, хоть само существование параллельного плана бытия, населённого подобными существами, не отрицалось. Тирон был краем людей практичных, образованных и сугубо материалистичных. Кое-кто даже обзывал их безбожниками, но сами себя тиронейцы считали людьми исключительно высокой культуры. Флавий не был исключением.

— Я всё же хочу взглянуть на вашего пленника, прежде чем делать какие-то выводы, — проговорил он не без надменных ноток, с разумной осторожностью выказывая презрение к варварским предрассудкам Аль-Басана. — Не хотелось бы спускаться в эту вонючую клоаку только ради того, чтобы развернуться и уйти. Хочу удовлетворить своё любопытство.

— Воля ваша, господин, воля ваша… — пожал плечами надзиратель.

В конце коридора снова была тяжёлая железная дверь, ещё более массивная, чем та, что вела в подземелье. Множество замков и засовов, стальные цепи… Флавий подумал, что, вероятно, эта камера предназначалась для наиболее опасных или попросту безумных узников. Каков же будет пленник, которого упекли в столь глубокую бездну? Надзиратель отпер все замки, сложил пальцы в знак Хезира или же Хизра, как называли бога-хранителя мёртвых северяне, и отворил дверь. Свет тусклого и коптящего факела разогнал кромешную тьму, и Флавий увидел его.

Слушая все рассказы и досужие сплетни о кровожадном и пугающем узнике, ланиста ожидал увидеть настоящее чудовище — огромного великана с гнусной физиономией, острыми зубами и мускулами, как у бизона. Но пленник совсем не оправдал ожиданий тиронейца и немало удивил его своим обликом. Не было огромного громилы с молотоподобными кулачищами и людоедской мордой, но был невысокий и худощавый юнец, которому едва можно было дать больше двадцати лет. Заострённые черты лица, миндалевидные глаза и абсолютно белые волосы. Его можно было даже спутать с эльфом, если бы не отсутствие характерных заострённых ушей.

А ещё у него был чудовищный взгляд — холодный, безжизненный и ничего не выражающий. «Как у дохлой рыбы, — подумал Флавий. —Или рептилии.» Глаза светились неестественным синим светом, узкий зрачок был едва виден на фоне яркой радужки. Ланиста почувствовал, как по спине побежали мурашки, тяжело сглотнул, но не отступил.

Пленник был прикован к стене, скованный кандалами по рукам и ногам. Даже шею опоясывал тяжёлый железный ошейник, прикреплённый цепью к торчащему из стены кольцу. В таком положении не то что шевелиться, а даже дышать было трудно, но узник не выказывал никаких признаков боли или дискомфорта. Он просто… смотрел. Пристально. Не моргая. Как змея.

— Это и есть ваш безжалостный убийца, прикончивший пятерых при поимке? — тихо спросил Флавий, не особо впечатлённый физическими данными пленника, хоть и ощущающий исходящую от него необъяснимую угрозу.

— Он самый, — подтвердил надзиратель. — Грязный выродок и душегуб. Дьяволово семя!

Надзиратель вновь осенил себя знаком Хизра и сплюнул, отгоняя зло. Тягучая слюна разлилась по неопрятной курчавой бороде, но старого тюремщика это не особо заботило. Флавий же смотрел на пленника, а пленник изучал Флавия.

«Он словно свежует меня взглядом. Сдирает шкуру, обнажает мышцы, кости, внутренности…»

— Эй ты! — тиронеец повысил голос, придал ему властные нотки. Он всегда разговаривал со своими рабами и гладиаторами таким тоном: показывал, кто здесь хозяин. — Это правда, что про тебя говорят? Что ты убил пятерых, когда тебя схватили?

Змееглазый узник чуть наклонил голову набок, насколько это позволял ему ошейник. Жест показался Флавию жутко неестественным, животным, словно нечто овладело телом человека и неумело пыталось воспроизводить его поведение. В кромешной темноте раздался тихий треск факела, дрогнувшее пламя заставило тени танцевать.

— Когда я задаю вопрос, я требую, чтобы мне отвечали! — вновь властно заявил Флавий, когда понял, что молчание затягивается. — Тебе не следует гневить меня!

Пленник моргнул. Медленно, вяло, как ящерица. Губы его слегка дрогнули. Флавий только сейчас обратил внимание на то, что его подбородок запачкан чем-то тёмным, бурым.

«Запёкшаяся кровь?»

Тиронеец передёрнул плечами.

— Говорят, ты загрыз человека, — проговорил ланиста, подавляя в себе неприятные предчувствия. — Ты что, каннибал?

Пленник выпрямил голову. Легче от этого не стало. Флавий всё ещё ощущал неестественное напряжение, будто общался с тем, что только выглядело как человек, но таковым не являлось. Он читал о подобных ощущениях в трактатах о человеческой психике, но сам до этого ничего подобного не испытывал. Паскудное чувство.

— Нет, — пленник говорил тихо, голос был неприятный и звучал отчего-то громче любого крика. Пробирал до мурашек.

— Лжёт! — зашипел надзиратель. — Брешет, выродок! Жрёт он человечину! Клянусь когтями Хезира, жрёт!

— Каннибализм, — пленник перевёл страшный взгляд на надзирателя, — это поедание себе подобных. А таким, как ты, я не подобен.

Надзиратель попятился, трижды сплюнул, трижды осенил себя знаком Хизра. Флавий тоже ощутил желание уйти, но гордость была сильнее. Тиронейцы не боятся скованных по рукам и ногам чудаков. Тиронейцы ничего не боятся.

— Ты что же, считаешь себя выше простых людей? — ланиста добавил в голос насмешливые нотки, приосанился, демонстрируя, что штучки пленника на нем не работают. В душе же у него, подобно гигантскому угрю, ворочался страх.

На лице узника на миг появилась задумчивость, странные глаза обвели комнату ищущим взглядом, словно ответ на вопрос валялся где-то на полу.

— Нет, — ответил он наконец.

— Тогда что ты имел в виду, когда говорил, что не подобен… ему? — Флавий указал на стоящего позади надзирателя.

Пленник снова помедлил с ответом.

— Я — другой, — проговорил он. Ответ этот показался Флавию каким-то вымученным, неуверенным. Незнакомец был странным, пугал его. Но любого можно приручить, если понять, как. А Флавий умел приручать даже самых необычных особей, не зря его школа гладиаторов считалась одной из наиболее успешных в Тироне.

— У тебя странный акцент, — заметил Флавий. — Для басанита или чакрийца ты слишком белый, но и на северного варвара не похож. Откуда ты?

— Издалека.

— Это не ответ.

— Имя моей родины ничего тебе не даст. Не говоря уже о том, что тебя это мало интересует. Тебе нужно знать, умею ли я убивать, и я тебе отвечу. Да, умею.

Флавий на миг растерялся, но быстро восстановил самообладание и выпалил:

— Так всё-таки, ты убил тех пятерых, верно?

— Я убил намного больше, чем ты можешь себе представить, тиронеец. Убил такими способами, о которых твой примитивный народ даже не помышляет.

— Примитивный?! Да как ты смеешь?!

Пленник проигнорировал возмущение Флавия, лишь отвёл взгляд и вновь осмотрел помещение, словно в поисках чего-то. Ланиста, стиснув зубы, сумел подавить гнев и взять себя в руки: негоже демонстрировать подобные эмоции в окружении всякого сброда. Особенно того сброда, который мнит себя выше остальных.

— Ты очень дерзок для того, кого заковали в цепи, — заметил Флавий, напустив на лицо гримасу презрения. — У меня на родине тебе бы отрезали язык за подобные высказывания. И, поверь мне, это было бы куда милосерднее, чем то, что с тобой сделали бы в иных краях. Разве это не показатель цивилизованности?

Взгляд пленника, яркий, но в то же время какой-то холодный и неживой, вновь обратился к посетителю.

— Нет.

Флавий вновь заскрежетал зубами. Появилось желание ударить узника. Сдержался он лишь потому, что тот, после недолгой паузы, вновь заговорил:

— Я здесь не потому, что меня сюда посадили. Я здесь, потому что сам дал себя заковать.

— О, неужели? — в голосе ланисты прозвучало сомнение.

— Если бы я хотел сбежать, то сделал бы это давно. Но я не хочу.

— И почему же? — Флавий начинал получать от этой беседы странное, почти извращённое удовольствие. Узник был дерзок и гневил высокомерного тиронейца, но в то же время он оказался на удивление занятен. Ему было интересно, что тот скажет ещё.

— У меня нет цели, — пояснил пленник. — Я умею только убивать, но убивать мне некого. Нет соответствующих приказов и нет тех, кто их бы отдавал. Поэтому нет никаких причин отсюда бежать. Пока.

— А если бы я дал тебе цель? — ухватился за представившуюся возможность Флавий. — Что бы ты сделал, если бы я стал тем, кто будет отдавать тебе приказы?

Узник заглянул ланисте прямо в глаза. Флавий ощутил, как у него закрутило кишки от неприятного холодного ощущения. Будто его просветили насквозь каким-то неведомым морозным лучом. Гнетущий взгляд палача или мясника. Нечеловеческий взгляд.

— Ты хочешь, чтобы я убивал для тебя? — спокойный вопрос. Слишком спокойный, пугающе обыденный, контрастирующий со своим страшным смыслом. Флавия вновь пробрало до мурашек.

— Можно сказать и так, — ответил он, игнорируя неприятное предчувствие и почти болезненную тяжесть в животе. — Думаю, я мог бы найти тебе занятие под стать твоим умениям. Если ты смиришь свою дерзость, конечно.

— Тебе придётся вернуть мой меч.

— Что? — Флавий удивился неожиданному требованию.

— Мой меч, — повторил пленник. — Ты должен вернуть его. Тогда я буду служить тебе. Буду охранять тебя, буду убивать для тебя, буду служить так же, как служил своим старым хозяевам. Но без меча можешь на это даже не рассчитывать.

— И где я, чёрт возьми, достану этот меч? — воскликнул Флавий, скрестив на груди руки.

Пленник вопрос проигнорировал, попытался пошевелить головой, но неудобный ошейник оставлял минимум свободы в движениях.

— Кажется… — осторожно подал голос надзиратель, и Флавий повернулся к нему. — Кажется я знаю, где меч этого… этого поганца.

— Так говори же!

— Эмир, — ответил надзиратель. — Да-да, эмир Мункар. С тех пор как он и его воины взяли в плен это отродье, он начал носить с собой необычную саблю. Сам я видел только однажды и то издали, но новый клинок приметил. Эмир везде носит его с собой, даже ножны из кожи красного салана заказал. Так-то не из дешёвых удовольствие.

— Интересно, — Флавий задумчиво потёр гладко выбритый подбородок. — И почему такие подробности я узнаю от постороннего человека, а не от тебя, а, беловолосый?

— Потому что я был не в том состоянии, чтобы следить, кто украл мой меч, — холодно ответил узник.

— А я не в том состоянии, чтобы требовать у эмира его трофей, — громко фыркнул ланиста, не скрывая обуявшего его раздражения. — Если он забрал твой клинок, то это явно оружие не из простых. И оно влетит мне не в одну и даже не в две сотни динар, и это не говоря уже о том, что мне придётся ещё и за тебя платить. Дороговато для жалкого раба. По-моему, ты столько не стоишь.

— Если ты добудешь меч, то я покажу, чего стою, — слова пленника звучали тихо, но уверенно. Слишком уверенно, чтобы Флавий оставил это незамеченным.

— Ты ведь владелец школы гладиаторов, так? — выдержав длительную паузу, спросил пленник. — Ты тиронеец и говоришь, как человек, который привык отдавать приказы, но на военного или дворянина ты не похож. Значит, рабовладелец. И тебя интересовало, умею ли я убивать, и скольких я убил. Это многое о тебе говорит. Ты зарабатываешь на чужой крови, а я хорошо умею её проливать. Если ты добудешь мой меч, то твои вложения многократно окупятся. Однако решение предстоит сделать тебе. Насколько ты готов вложиться в оружие, которое будет верно служить тебе, пока ты жив?

«Оружие… Он не про меч говорит. Совсем не про чёртов меч».

Флавий думал. Думал долго, под пристальным, нервирующим взглядом жутковатого пленника. Он не был на мели, денег у него было достаточно, хоть и не так много, как хотелось бы. Но эмир…

— Ты слишком высокого о себе мнения, беловолосый. И пытаешься казаться проницательным, хоть это и не так, ведь проницательных людей в цепи не заковывают. Не думаю, что ты стоишь таких вложений.

— Это уже решай сам. Условия я озвучил. Я могу долго сидеть в этой клетке, мне не в тягость. Но служить стану, только если вернёшь меч. Это последнее моё слово.

Флавий стиснул зубы так, что чуть не свело челюсть.

«Высокомерный сукин сын! Кем ты себя возомнил, собака?!»

— Мне нужно подумать, — буркнул тиронеец и резко развернулся к пленнику спиной. В кишках вновь противно заворочалось, когда он ощутил холодный взгляд, буравящий ему затылок.

— Думай, — едва слышно проговорил ему вслед пленник. — Я подожду. У тебя полно времени. И у меня тоже.

Флавий вышел. Надзиратель закрыл за ним тяжёлую дверь, лязгнул множеством замков, отгораживающих узника от внешнего мира. Впереди был долгий подъём назад, к свежему воздуху и яркому солнечному свету.

Флавий думал…

* * *

Аудиенции пришлось ждать долго. Флавия должны были принять ещё два часа назад, но эмир не спешил на встречу с каким-то ланистой, отчаянно требовавшим его внимания. Венценосные особы никогда не приходят вовремя, они приходят лишь тогда, когда сами того пожелают. В этом их суть — демонстрация их высокого положения, власти над теми, кому на роду написано всегда быть внизу, под их разукрашенными сапогами. Флавию такое поведение было непонятно, противно и не вызывало ничего, кроме плохо сдерживаемого гнева. Тиронейцы были высокомерным народом, но при этом очень пунктуальным. Демонстрация их превосходства над теми, кого они считали варварами, заключалась в этой самой пунктуальности, в деловой хватке и строгом следовании букве закона (если только в этом законе не было лазеек, позволяющих получить лишнюю выгоду). В Аль-Басане всё было иначе — законом было лишь то, что скажет эмир, и если правитель заставляет своих просителей ждать… Что ж, такова судьба черни — терпеливо ждать и надеяться, что солнцеликая особа снизойдёт до их жалких просьб. Здесь не было деления на варваров и цивилизованных людей. Только на господ и чернь. А Флавий здесь был даже хуже, чем чернь, ведь он был чужеземцем.

Ланиста сидел на резной скамье, обитой красным бархатом, и нетерпеливо притоптывал ногой. Угрюмые стражники у массивных деревянных дверей не обращали на него внимания, глядя в пустоту тупыми, бессмысленными, как у рыбы, глазами. Даже они считали себя выше него, — него! — уроженца просветлённого Тирона. Флавия это бесило. Бесило ожидание, бесили стражники, бесила духота и скользящие по вискам капли пота. Он уже сто раз пожалел, что вообще запросил аудиенцию, и сто раз задал себе один и тот же вопрос: зачем?

«Столько унижений ради одного раба? Какая глупость!»

От притоптываний уже устала нога. Флавий подался вперёд, поставил локти на колени, угрюмо подпёр голову руками. От жары его туника давно уже пропиталась потом, противно прилипала к телу, и это добавляло ещё пару капель в и так уже до краёв полную чашу раздражения. Ланиста пытался понять, почему он вообще решился встретиться с эмиром, что именно подтолкнуло его. Он прибыл в Аль-Басан для того, чтобы купить пару новых рабов, не более… В его планы точно не входила встреча с правителем местных земель, не говоря уже о том, чтобы пытаться выкупить у него какой-то чёртов меч. Меч! Чёртова железка, коих тысячи! Флавий не находил слов, чтобы описать абсурдность ситуации, в которой оказался.

И всё же… Было что-то в жутковатом пленнике такое, что заставило Флавия пойти на то, на что в здравом уме он никогда бы не пошёл. Ланиста пытался понять, что им двигало, когда он принял решение запросить аудиенцию у эмира. Любопытство? Да, возможно. Но, может, помимо любопытства было что-то ещё? Может, странная уверенность, которую он отчётливо слышал в голосе заключённого? Да, пожалуй. То была уверенность, не оставлявшая сомнений в том, что чужак умеет убивать.

«Буду охранять тебя, буду убивать для тебя, буду служить так же, как служил своим старым хозяевам».

Старые хозяева… Во время разговора с пленником, Флавий не придал значения этим словам, но впоследствии они всё чаще и чаще всплывали в его голове, вызывая всё больше вопросов. Быть может, судьба свела ланисту с профессиональным убийцей, чьи услуги стоят дорого, но всегда оправдывают ожидания? А может ему просто попался безумец, говоривший первое, что взбредёт в голову, не особо задумывающийся о значении своих же слов? Или же пленник был обыкновенным прохиндеем, пытающимся запудрить Флавию мозги, но если так, то с какой целью? Может, всё дело именно в мече? Может, Флавий просто стал инструментом чьей-то аферы и через него как раз пытаются этот меч добыть, чтобы потом продать подороже заинтересованным людям? Сколько вопросов, сколько сомнений… Тиронеец скрипел зубами от тягостного нетерпения, отсутствия элементарного контроля над ситуацией, неопределённости. Давно уже он не оказывался в подобной ситуации. Очень, очень давно.

Тяжёлые двери распахнулись неожиданно и удивительно бесшумно, так что Флавий аж невольно подскочил. Молчаливые стражники вышколенно отступили в стороны, единовременно и синхронно, как автоматы. В широком дверном проёме возникла фигура, высокая, необъятная и абсолютно лысая, кажущаяся ещё более грузной из-за пышного цветастого одеяния. «Визирь, — подумал Флавий. — Или высокопоставленный евнух.» Он ожидал увидеть самого эмира, но, видимо, Мункар решил ещё немного поиздеваться над нерадивым просителем, прежде чем показаться самому.

— Флавий Лентул Авсоний? — пробасил лысый бегемот, взирая на тиронейца сверху вниз. — Ланиста?

От Флавия не ускользнуло, с каким оттенком было сказано последнее слово. Сколько презрения! У него на родине должность ланисты не была особо почётной, считалась недостойной знатного господина, но всё же была прибыльной и даже уважаемой в плебейской среде. Флавий не рвался в политику и не жаждал власти, но был преуспевающим дельцом и вполне гордился этим, довольный своим социальным положением и финансовыми успехами. Прекрасно натренированные гладиаторы, хорошие манеры и деловая хватка обеспечили ему достойное отношение как со стороны нижайших слоёв населения, так и среди элиты. Последние, может, и не считали его равным себе, но хотя бы не презирали, считая его достойным тиронейцем. Но то, как проклятущий евнух выплюнул само название его профессии… Флавий чувствовал, что начинает закипать, и ему пришлось едва не до крови прикусить язык, чтобы не сказануть лишнего.

— Да, это я, — Флавий поднялся со скамьи, усердно давя в себе гнев и стараясь вести себя согласно этикету. — У меня назначена аудиенция с эмиром. Он готов принять меня?

Евнух помолчал, оценивающе разглядывая ланисту. Взгляд Флавию совсем не понравился.

«Будто вшей у меня высматривает».

— Готов, — словно сквозь силу выдавил здоровяк. — Следуйте за мной.

Лысый гигант достаточно проворно для своих габаритов развернулся и зашагал прямиком в широкий, украшенный коврами и гобеленами коридор. Флавий, помедлив с мгновение, поспешил за ним. Идти пришлось быстро, так как один шаг великана равнялся двум-трём шагам тиронейца. Рядом с ним ланиста чувствовал себя мышью на фоне огромного откормленного хряка.

Коридор вёл к ещё одной паре дверей, на удивление куда более простых, лишённых какого-либо орнамента, выполненных из тёмного, почти чёрного дерева. Евнух остановился у дверей и дёрнул за висящий над ними чёрный шнурок. Где-то вдалеке раздался приглушённый звон, совершенно не мелодичный, а скорее даже режущий слух. Двери заскрипели, медленно отворяясь и открывая взору вид на мрачный полутёмный зал, практически лишённый каких-либо источников освещения. После яркого солнечного света и многочисленных цветастых фонариков, украшавших дворец эмира, зал показался Флавию сущим склепом.

— Проходите вперёд, — приказным тоном сказал евнух. — Эмир ожидает.

«Вообще-то, это я его ожидал чёрт знает сколько времени».

Флавий поджал губы, глубоко вздохнул и шагнул в густой мрак затенённого зала.

Первое, что бросилось в глаза (когда зрение привыкло к предельно тусклому освещению) — полное отсутствие окон. Зал больше походил на какую-то глубокую пещеру, нежели на помещение роскошного дворца. Никаких украшений, грубые стены, будто высеченные в скале, бугристый пол, затянутый паутиной потолок. Всего один ковёр — пыльный и неказистый, зато много столов и полок с различными алхимическими принадлежностями, банки с заспиртованными эмбрионами животных и чем-то таким, о чём Флавию даже думать не хотелось. В тёмном углу — очертания большого террариума, внутри которого что-то шевелилось. Длинное тело, много шевелящихся конечностей. Флавий отвёл взгляд и постарался позабыть о существовании террариума. Несмотря на жару, по спине и плечам пошёл мороз.

Эмир Мункар был там, в самой глубине жуткого помещения, восседал на высоком костяном троне, словно бы вырезанном из черепа некоего гигантского животного. Флавий впервые видел правителя Аль-Басана, и его облик оказался для тиронейца большой неожиданностью. Мункар был высок, — очень высок, — это бросалось в глаза даже несмотря на то, что эмир сидел. Кожа белая, почти прозрачная, покрытая отчётливо выделяющейся сеткой кровеносных сосудов. Голова абсолютно лысая, с тёмными узлами и извилинами загадочных татуировок на висках. Неприятные болезненные глаза с блеклой радужкой и красными зрачками. Просторное чёрное одеяние, будто сливающееся с окружающими тенями. Никакого аристократизма, никакой пышности, вычурности и лоска, свойственного богоподобным властителям юга. Мункар вообще не походил на повелителя с древней родословной. Он больше напоминал грифа, обожравшегося зловонной падали и восседающего на костях своей добычи.

Вид эмира (хотя этот титул не очень подходил долговязому Мункару) смутил Флавия, заставил его растеряться и позабыть о правилах приличия. Он не сразу сообразил, что следует поклониться венценосной особе, а когда всё же додумался, поклон получился на удивление неуклюжим, что можно было воспринять как неуважение. Но Мункара, казалось, это только позабавило — бесцветные губы растянулись в почти плотоядной ухмылке.

— Вы хотели меня видеть, Флавий Лентул Авсоний, ланиста из Тирона? — голос правителя оказался необычайно низким и глубоким, совершенно не вяжущимся с его внешним видом. — Вы ведь поэтому так долго ждали в прихожей? Чтобы иметь возможность поговорить со мной?

Флавию пришло осознание, что над ним посмеялись. Долгое ожидание было вызвано не тем, что Мункар был по-настоящему занят. Он просто проверял решимость тиронейца, хотел узнать, насколько для него важна эта встреча. Флавий едва сдержался, чтобы не выругаться.

— Д-да, Ваше Превосходительство, — голос ланисты дрогнул, что стало неожиданностью даже для него самого. — У меня к вам… важное дело.

— Насколько важное? — эмир поднял длинную костлявую руку, больше напоминающую руку скелета, стряхнул со своей роскошной чёрной мантии невидимую пылинку. Его длинные, покрытые чёрным лаком ногти, напоминали когти хищной птицы.

— Очень важное, — Флавий позволил себе выпрямиться. — Оно связано с вашим рабом… то есть, вашим пленником.

Мункар внимательно посмотрел на гостя. От взгляда его нездоровых красноватых глаз становилось не по себе.

— Мой пленник? — переспросил он. — А, вы имеете в виду того беловолосого бродягу, от которого я велел избавиться? С чего вдруг он заинтересовал вас настолько, что вы потребовали аудиенции со мной?

— Дело в том… — Флавий замялся, закусил губу, подбирая слова. — Дело в том, что я собираюсь купить его для своей школы гладиаторов.

— Это ваш выбор, — скучающим тоном проговорил эмир. — Хотите купить — покупайте. Мне-то что? Мне главное, чтобы этот мерзавец не мозолил мне глаза.

— Тут-то и заключается проблема, Ваше Превосходительство. Дело в том, что ваш пленник отказывается покидать темницу, пока ему не вернут его меч.

По поводу «отказывается» Флавий, конечно, немного приукрасил. Такого пленник эмира не говорил, хотя его посыл и был вполне однозначным. Однако на Мункара слова ланисты впечатление произвели. На его худом, гладко выбритом лице промелькнуло нечто, похожее на любопытство, тонкие нарисованные брови сдвинулись ближе к переносице.

— Его меч? — хмыкнул эмир.

— Так он мне сказал, господин, — кивнул Флавий. — Он сказал, что без меча никуда не пойдёт, даже если придётся вечно сидеть в цепях. Таковы его слова.

Мункар какое-то время помолчал, затем издал звук, отдалённо напоминающий смешок. Ну или воронье карканье, как показалось Флавию.

— Забавно, — проговорил эмир. — Впервые сталкиваюсь с человеком, которому железка важнее собственной жизни. Хотя немудрено. Мне этот меч с самого начала показался необычным. Равно как и его бывший владелец.

Мункар встал. Флавий в очередной раз подивился тому, насколько же он высокий. Прямо как жердь. Или, скорее, упырь — тощий, красноглазый и лысый, как коленка. От одного его вида становилось неуютно.

Медленно спустившись с возвышения, на котором стоял его трон, правитель Аль-Басана медленно проплыл по залу мимо ланисты. Флавий попятился, с опаской наблюдая за Мункаром и пытаясь отделаться от нехорошего ощущения под ложечкой. Мункар же приблизился к одной из стен, затенённой, но всё же, очевидно, более ровной, чем остальные грубые поверхности похожего на пещеру зала, протянул вперёд длинные костлявые руки. Узловатые белые пальцы сомкнулись на некоем длинном предмете, вцепились в него, как в самую дорогую вещь на свете. Флавий инстинктивно сделал шаг назад.

— Пленник, с которым вам довелось побеседовать, совсем не обычный человек, — басовито проговорил эмир, медленно поворачиваясь к ланисте. — Когда мои люди натолкнулись на него, они не планировали брать его в плен. Наоборот, они пытались убить его в отместку за гибель товарищей. Его резали, кололи, истыкали стрелами. Изрубили его так, что не выжил бы ни один смертный. Однако, как вы могли видеть, он цел, невредим и совершенно не страдает от ран. Поразительная живучесть, не находите?

Флавий молчал. Да и что он скажет? Ему сложно было признаться, что он откусил кусок больше, чем мог прожевать, не говоря уже о чём-то ином. Ему хотелось поскорее уйти отсюда, забыть про чёртова пленника, про эмира, да и даже на покупку рабов уже было наплевать. Хотелось просто убраться как можно дальше.

Мункар тем временем вышел из тени. В руках он сжимал длинный изогнутый меч в лакированных алых ножнах. Длинные пальцы обвили серебристую рукоять, словно бледные черви, потянули, обнажая искрящееся лезвие.

— Я долго пытался понять, из какого металла сделан этот клинок, — продолжал эмир. — Сперва я думал, что это мифрил, но позже обнаружил нехарактерные для этого металла свойства. Провёл несколько тестов, но результата они не дали. Скорее всего это какой-то сплав, однако, в наших краях он неизвестен. Этот клинок не нагревается, на него не воздействует никакая магия, а лезвие совершенно не тупится, даже если пытаться разрубить им камень. В наших краях нет настолько развитой металлургии, чтобы изготовить подобное оружие. Это многое говорит об этом мече. И о пленнике, который так запал вам в душу.

Флавий попытался что-то возразить, но ему хватило сил лишь на то, чтобы протестующе открыть рот. Мункар же полностью обнажил меч и вышел на относительно освещённый участок комнаты. Клинок искрился и переливался мириадами звёзд, правитель Аль-Басана медленно повертел его в руках.

— Эти руны у основания, — негромко и даже задумчиво произнёс он, указывая на три замысловатого вида символа чуть выше гарды. — Они выглядят странно знакомыми, но их нет ни в одном перечне символов Рунной Арканы. Я проштудировал все имеющиеся у меня фолианты, в которых перечислены все известные магические символы, включая самые редкие, но не нашёл ни одного соответствия. Сперва я подумал, что это просто такое необычное украшение, орнамент. Но, знаете, мне кажется будто я уже видел нечто подобное. Очень-очень давно видел...

Мункар шагнул поближе к Флавию. Ланиста с трудом подавил в себе желание попятиться. Эмир поднял клинок повыше и указал на первую руну когтистым пальцем.

— Например, этот знак, — пояснял он, словно бы беседуя сам с собой, а не с посетителем. — Вернее, это не совсем знак, а совокупность символов, начертанная весьма специфическим способом. Расшифровать их мне ещё не удалось, но тесты показали, что они отвечают за прочность лезвия, не позволяет ему тупиться. В гмурской и эльфийской оружейной традиции распространены символы с похожим эффектом, но он, как правило, временный. Нет ни одного способа заставить Рунную Аркану действовать перманентно и бессрочно. Но здесь мы имеем особый случай, эффект не ослабевает со временем, и его невозможно развеять контрзаклятием. Безупречная формула.

Мункар помолчал, погладил длинным пальцем замысловатый символ, затем аккуратно провёл длинным ногтем по следующему.

— А вот эта... формула, — Мункар указал на следующую «руну», — придаёт клинку особую вибрацию, настолько быструю и незаметную, что невооружённым взглядом её не увидеть. При этом благодаря этой вибрации меч даже латы способен резать, как пергамент. Даже лучшие кузнецы-чародеи не додумались до такого за все века существования оружейного искусства. Воистину редкий экспонат.

— А третий... третья формула? — после кратковременной паузы спросил Флавий, но скорее из вежливости, нежели из реальной заинтересованности. Оружие его мало интересовало, а энтузиазм, с которым Мункар рассказывал о свойствах меча, даже немного пугал.

— Вижу, вы действительно заинтересовались вопросом, — эмир оскалил желтоватые зубы в пугающей улыбке. — Это похвально. Всегда нужно стремиться к новым знаниям. Но вынужден признаться, что до конца разгадать тайну третьей формулы мне не удалось. Каждый штрих здесь имеет своё значение, каждая линия обладает уникальным смыслом и уникальными координатами. Для расшифровки требуется особый, математический подход. Мне приходится по крупицам восстанавливать в памяти всё то, что я изучал ещё будучи мальчишкой, постигающим сакральные пути магического искусства, и всё ради того, чтобы на маленький шажок приблизиться к истинному смыслу данной формулы. Однако у меня есть как минимум одно предположение.

— Предположение? Какое?

— Это всего лишь теория, но… мне кажется, что третья формула заставляет клинок резонировать с любыми проявлениями Бездны. Я ещё не успел провести достоверные испытания. Для этого надо хорошо подготовиться, соблюсти все меры предосторожности на случай, если предстоит призвать одно из Порождений. Увы, на это времени у меня пока нет. Как и нет достойного кандидата для проведения эксперимента. Хотя… Хотя…

Мункар взглянул Флавию прямо в глаза, его красные зрачки нездорово блестели. Ланисту обуяло по-настоящему дурное предчувствие.

— Пожалуй, я бы мог отдать вам этот меч, — проговорил эмир с лёгкой неуверенностью в голосе. — Для такого человека, как я, оружие не имеет особого смысла. Разве что как предмет статуса, но не более. Более всего на свете я ценю не материальные блага, но знания, ведь они поистине бесценны. И я был бы рад обменять меч на знания, если вы понимаете, о чём я.

— Боюсь, не совсем, Ваше Превосходительство…

Мункар окинул Флавия взглядом. Тиронеец поёжился, будто в помещении внезапно сделалось не по погоде холодно. Эмир же вновь убрал клинок в роскошные ножны, отвернулся от посетителя и вернул его на место.

— Вы уже встречались с пленником, — проговорил Мункар, возвращаясь к трону. — Даже пришли с ним к некоему взаимопониманию, ведь в противном случае вас бы здесь не было. Следовательно, между вами налажен контакт куда более тесный, чем со мной или моими людьми, коих наш общий знакомый старательно игнорирует. Это открывает перед вами определённые перспективы и возможности, которые могут сыграть мне на руку.

— К-какие возможности? — запинаясь спросил Флавий, всем нутром чуя крайне рискованный подвох.

— Заинтересовавший вас пленник — опытный боец, — констатировал Мункар. — Достаточно опытный, чтобы прикончить стаю гноллов и пятерых лучших моих людей. Одних из лучших, позвольте поправиться. Если вы убедите его провести для меня маленькую… кхм… демонстрацию, то я отдам его вам абсолютно бесплатно. Вместе с мечом, разумеется.

— Демонстрацию? — Флавий нахмурился. Он начинал догадываться, к чему клонит эмир и это попахивало откровенным безумием. Нет, ни у кого нет такого количества дурости, чтобы учинить нечто подобное. Неужели он собирается…

— Я уже сказал вам, что третья руна на мече, вероятно, резонирует с проявлениями Бездны, — пояснил Мункар. — Однако я хочу воочию убедиться, что мои предположения имеют под собой реальную почву. Обычным оружием Порождение Бездны не ранить, но если клинок чужака действительно способен причинить ему вред, то я хочу это увидеть. Убедите вашего нового друга сразиться для меня с одним из этих созданий и можете идти на все четыре стороны. С мечом, разумеется.

Флавий был ошарашен. Всё это звучала, как некая нелепая и абсолютно несмешная шутка. Убедить пленника выйти один на один против Порождения Бездны… Против демона, чёрт возьми!

— Я… Э-э-э… Я, конечно разделяю ваш интерес, но…

— Это была не просьба, — голос Мункара посуровел, как и его взгляд. Флавий почувствовал, как начинают дрожать колени. Даже если бы за пределами зала его на ждала целая толпа стражников, он всё равно бы боялся эмира. Таких людей всегда стоит бояться. Вне зависимости от их положения и титула.

— Так уж вышло, — Мункар слегка наклонился вперёд, восседая на своём высоком троне, — что вы единственный человек, с кем мой пленник соизволил заговорить. Никому из моих людей не удалось вытянуть из него ни единого слова. Даже пытки оказались бесполезны. Но на вас он каким-то образом внимание обратил. И раз вы наш единственный посредник, способный с ним общаться, то я не могу вас так просто отпустить.

Флавий напрягся, стал похож на туго натянутую тетиву, готовую в любой момент лопнуть. Пот градом катился по его высокому лбу, а по спине бежали мурашки. Жар и холод сковали его тело неразрушимыми узами дикого парализующего страха.

— Я почётный гражданин Тирона… — попытался он, но попытка оказалась тщетной и убогой.

— Один из многих, — парировал Мункар. — Если Тирон не досчитается одного из своих «почётных граждан», то он не обеднеет.

К горлу Флавия подкатил тугой комок. Ланиста судорожно сглотнул, едва не подавившись слюной. Ощущения были такие, словно внутренности свернулись в единый клубок и туго сжимались, будто пытаясь исчезнуть.

— Убедите пленника провести для меня маленькую демонстрацию, — продолжал эмир. — Тогда я вас отпущу. Может даже что-то приплачу в качестве компенсации за доставленные неудобства.

— А если… — Флавий вновь сглотнул. Комок никак не желал пропадать, сдавливая горло и перебивая дыхание. — А если я не смогу?

Мункар улыбнулся — тепло, по-доброму, по-отечески. В сочетании с его внешностью улыбка выглядела совершенно противоестественно.

— Знаете, как говорят у нас в Аль-Басане? — проговорил эмир. — Никогда не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответ.

И Флавий действительно не хотел.

* * *

Время, место и обстоятельства давно уже не имели смысла. Это были лишь слова. Слова, полностью утратившие своё значение, превратившиеся в короткие вереницы неслышных звуков, чьё отдалённое эхо не выходило за пределы его головы. Лишь обволакивающая тьма имела смысл. Тьма и тишина, ставшие его убежищем, идеальным ложем для непрерывной медитации.

Эмир не был дураком и быстро понял, с кем он столкнулся. Вряд ли он знал слово «страйдер». Вряд ли имел представление о том, какое опасное живое оружие попало в его руки. Но ему хватило ума сообразить, что это оружие желательно изолировать как можно дальше и глубже от людей. И пресечь все попытки к побегу с помощью максимально жёстких мер.

Тугие цепи тяготили его конечности, железный обруч до крови натирал шею, сдавливал её, мешая даже дышать. Боль. Она быстро ушла на задний план, растворилась в других ощущениях. Невозможность пошевелиться превратилась из неудобства в один из многих недостатков несовершенного тела. Чужого тела, которое здесь и сейчас ему не принадлежало. Был только разум, ушедший далеко вперёд. В пустоту, не имеющую ни начала, ни конца. В пустоту, что была прежде всего. В пустоту, в которой он был пламенем, постигающим само себя, свою собственную причину и следствие. Словно только это было настоящим бодрствованием. Это, а не слабости бренной плоти.

Плоть была злейшим врагом любого страйдера. Как бы его создатели не пытались избавить своё творение от свойственных обычным смертным слабостей, они допустили один незначительный, но временами очень неудобный просчёт. Ведь пускай страйдеры были избавлены от пороков, желаний и стремлений обычных людей, у них были свои слабые места, которые нередко осложняли им жизнь. И главными из таких слабостей был всепоглощающий голод и пьянящее чувство насыщения. Именно поэтому он попал в плен. Именно поэтому потерял бдительность. Именно поэтому загрыз того бесполезного евнуха, когда подвернулась возможность. Голод. Эйфория от сладкой живой крови, ручейками стекающей по подбородку. Пьянящее возбуждение, экстаз, сравнимый разве что с жаркой ночью любви. Неописуемое удовлетворение от приятного чувства обновления и регенерации, когда живая плоть заменяет мёртвую, старые клетки уступают место новым, растворяются в организме, оставляя после себя лишь лёгкий шум в голове, как от бутылки выдержанного вина. Слабости бренной плоти.

«Дефектный образец».

Да, именно таким он был. Несовершенным. Все страйдеры были несовершенны, но они были лучшим, чего добился Консульт, создавая живое оружие, подвластное лишь их воле. Предыдущие их попытки привели к созданию морденов — тварей абсолютно неподконтрольных, кошмарно жестоких даже по меркам самого Консульта. Страйдеры были огромным шагом вперёд по сравнению с этими отродьями. Но и у них хватало изъянов. Он сам был одним ходячим изъяном.

Он не знал, почему с ним не поступили так же, как с другими отбракованными образцами. Не знал, почему его решили сохранить и подвергнуть куда более суровой подготовке, нежели его собратьев. Не знал, почему ему позволили стать лучшим.

«Любимчик Консульта».

Ему многое сходило с рук — неподчинение, безрассудность, вольное толкование приказов. Консульт цеплялся за него до последнего. Когда другие страйдеры работали в команде, он всегда работал один, но так было лучше даже для него. Консульт доверял ему. Знал, что он справится даже там, где у целого отряда страйдеров не будет ни шанса. К нему были вопросы и нарекания, но это не мешало ему оставаться на хорошем счету у хозяев. Только Айри они ему не простили. Только Айри…

«Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы обрёл себя. Чтобы был счастлив. Со мной или без меня».

Он вздрогнул. Впервые за всё время его почти непрерывной медитации. Пульс участился, образы в голове пронеслись разрушительным вихрем, оставляя только боль. Цепи натянулись, кандалы врезались в запястья, кулаки сжались так сильно, что ногти впились в ладони. Он мог порвать эти цепи. Вырвать их с корнем, сломать удушающий ошейник, выломать дверь, вырваться из этой проклятой темницы, сметая всё на своём пути, убивая, разрушая, мстя.

За неё. Мстя за неё.

«Моя Айри…»

Он услышал металлический лязг замка, протяжный скрип проржавевших петель. Противные холодные звуки были благом, спасением от преследовавших его призраков прошлого. Уютная обволакивающая тьма превратилась в гнетущий бездонный омут, и резкий жёлтый свет коптящего факела был той спасительной соломинкой, за которую он ухватился, выныривая из тёмных глубин собственного разума на свет. Ясность сознания явилась вслед за выровнявшимся сердцебиением.

В проёме — тощая фигура с факелом, в которой безошибочно угадывался навещавший его недавно тиронеец. Старого надзирателя с ним не было, вероятно, посетитель хотел поговорить с пленником с глазу на глаз. Интересно, сколько времени прошло с момента их последней встречи? Может, сутки? Сложно было сказать.

Кайрен сузил зрачки. Свет факела сразу же перестал резать глаза, и можно было присмотреться к своему нежданному посетителю. Тиронеец был взволнован, даже напуган. Это угадывалось в его жестах, в его глазах, в едва заметных движениях мимических мышц. Читать лица тяжело. Страйдеры учатся этому годами долгих и сложных упражнений, но истинный навык приходит лишь с опытом, зачастую горьким и не самым удачным. Прочитать же тиронейца смог бы и ребёнок. От него буквально разило страхом, причём куда сильнее, чем в прошлый раз. Кайрен взирал на него с любопытством.

— Две новости — хорошая и плохая, — проговорил ланиста. Его голос звучал куда увереннее, чем можно было сказать по его виду. Кайрен рассмеялся бы, если бы мог. — С какой начать?

— С какой хочешь.

Тиронеец закусил губу. Холодность собеседника явно выбивала его из колеи, заставляя растерять последние остатки уверенности. Кайрена это, впрочем, мало заботило. Ему не нравился тиронеец. Он сам не понимал, почему решил снизойти до общения с ним. Наверное, лишь потому, что тот мог дать хотя бы иллюзию цели, бледную тень смысла дальнейшего существования. Для страйдера нет иного смысла в жизни, помимо служения. Пускай даже служить придётся напыщенному индюку, считающему себя и свой народ пупом земли.

— Я поговорил с эмиром… — ланиста сделал долгую паузу, явно обдумывая, как бы донести до собеседника дальнейшую информацию. Кайрен, впрочем, уже всё понимал без слов. Всё, что скажет тиронеец дальше, будет лишь подтверждением его догадок. — В общем, он согласился вернуть тебе меч. Но при одном условии.

— Каком? — вопрос не требовался, ответ уже был известен. Страйдер задал его лишь для того, чтобы подыграть собеседнику, создать правдоподобную иллюзию человеческого общения.

— Эмир хочет… — ланиста сглотнул, словно то, что он собирался озвучить, было таким уж шокирующим. Хотя, может, для него и было. — Эмир хочет, чтобы ты сразился для него с Порождением Бездны.

Кайрен кивнул. Да, к этому всё и шло. Интерес, который проявил к нему эмир, был куда сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. И Кайрен понимал, что этот интерес ему на пользу не пойдёт. Тайны страйдеров должны умирать вместе со страйдерами. Разглашать их, пускай даже косвенно — значит ставить под удар Консульт. Для страйдера это неприемлемо. Так же неприемлемо, как и потерять меч. И всё же…

Он ведь уже предал Консульт, не так ли? Рассказал всё, что знал, златоглазой твари. Даже то, как обойти сложнейшую систему безопасности Миллениума. Но повод ли это раскрывать свои тайны ещё и эмиру?

— Я не собираюсь драться для увеселения эмира, — холодно ответил Кайрен. — Можешь так ему и передать при следующей встрече.

Ланиста побледнел. Сильно. Мертвецки. Это от внимания страйдера не ускользнуло. Похоже, его интерес в данной авантюре носил куда более личный характер, чем это могло показаться на первый взгляд. Интерес, что сказал ему эмир? Чем запугал? Глупый тиронеец был всего лишь мостиком между Мункаром и Кайреном, инструментом через который чёртов чернокнижник планировал удовлетворить свою нездоровую тягу к знаниям. Или, скорее, тягу к тайнам Консульта.

«Интересно, как скоро за мной начнут охоту? Когда Консульт узнает, что я выжил, меня не пощадят. Ликвидация — абсолютно нормальная процедура в отношении дефектных образцов. Особенно тех, что подвергают Консульт опасности».

— Если ты не согласишься… — ланиста вздрогнул, будто его пырнули ножом. — Если не согласишься, то нас обоих… Обоих…

— Убьют? — какой обыденный вопрос для того, кто и так всё равно что мертвец. — Да, пожалуй, Мункар на это способен.

— Я не могу умереть здесь! — вспылил тиронеец. — Не должен! Не в этой пыльной варварской дыре под названием Аль-Басан!

— Мы все когда-нибудь умрём, — хмыкнул Кайрен, лукаво умолчав, что страйдеры технически бессмертны, если не забывают обновлять генетический материал. — Время и место особого значения не имеют. Равно как и способ.

— Я гражданин Пресветлейшего Тирона! — в и без того заметно повысившемся голосе собеседника зазвенели истерические нотки. — Я здесь не сдохну! Ты обещал служить мне, так служи!

— Только если вернёшь меч.

Тиронеец быстро шагнул вперёд, поднял руку, будто хотел ударить. Вероятно, своих рабов, чем-то прогневивших хозяина, он и бил. Вот только ударить пленника, сверлящего его жутковатым взглядом светящихся глаз, всё же не смог. А затем, очевидно, пришло осознание того, что он ведёт себя неподобающе представителю гордого народа. Ланиста несколько раз глубоко вздохнул и на пару долгих мгновений прикрыл глаза. Гнев постепенно отступал.

— Тебе вернут меч сразу же, как ты выйдешь против Порождения Бездны. Эмир хочет увидеть бой. Переубедить его мне не удалось. Этот тип безумен и явно не надеется, что ты выживешь. Я, честно говоря, тоже. Но у меня шанс выжить есть, и этот шанс — ты. И если бы я был на твоём месте, я бы предпочёл, чтобы меня быстро прикончило какое-нибудь чудище, нежели заживо гнить в кандалах, не видя белого света.

Кайрен вновь хмыкнул. Даже скорее издал смешок. Блеклый, безэмоциональный, но всё же смешок. Если бы он мог чувствовать, как обычный человек, то наверняка посмеялся бы над наивностью собеседника. Но он не мог.

— Порождения Бездны никогда не убивают быстро, — медленно проговорил страйдер, словно разжёвывая очевидные вещи ребёнку. — Если бы ты повстречался хоть с одним из них, то молил бы своих богов о том, чтобы умереть в заточении. Да и с чего ты решил, что я стану рисковать собой ради тебя?

«А хотя почему бы и нет? Что я потеряю?»

— Ты обещал мне служить!

— Только если добудешь меч. И меча я не вижу.

Тиронеец не нашёлся, что ответить. Было видно, как его лицо приобретает страдальческое выражение. Кайрен этого никогда не понимал. Страйдеры за жизнь не цепляются, в отличие от простых людей. Возможно потому что живут так, будто уже умерли. Путь страйдера — это путь смерти. Выбирать что-то иное они не умеют и никогда на эту тему не рефлексируют.

Дым. Жар. Чесночная вонь. Сгоревшая до костей мать прижимает к груди оплавившееся тело своего ребёнка. В искажённых огнём и смертью чертах кое-как узнаются девичьи черты. То, что осталось от их лиц перекошено невыносимой болью.

Темница — достойная расплата. Медленная смерть тоже. Порождение Бездны не сможет затащить страйдера в своё тёмное логово за пределами реальности. У страйдеров нет души, как и у всех творений Консульта. Но у страйдеров есть тело, и это тело способно страдать. Особенно от голода. Если он долго не будет питаться, то генетический материал быстро придёт в негодность. Его тело станет подобно человеческому, затем ослабнет ещё сильнее. Затем придёт сводящая с ума боль, не помогут никакие медитации и психотехники. Разум разобьётся на острые осколки, и он будет выть, каждую секунду моля высшие силы о том, чтобы это поскорее прекратилось. Затем его тело начнёт разрушаться под воздействием его собственной токсичной крови. Будто огонь и кислоту пустили по венам. Страдания, лишь слегка не дотягивающие до того, что заставила его ощутить златоглазая тварь. Интересно, сколько он так продержится? Может, год? Хотя не важно. В любом случае, хорошая расплата.

«Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы обрёл себя. Чтобы был счастлив. Со мной или без меня».

«Будь ты проклята, Айри. Почему? Почему именно эти слова?»

«Потому что я люблю тебя».

«Нельзя любить убийцу. А чудовище и подавно».

«Ты не чудовище. Ты просто ещё не обрёл себя».

«Мне тяжело без тебя, Айри. Ужасно тяжело…»

«Но ты справишься. Всегда справлялся. Потому что ты сильный».

— Сколько времени Мункар дал тебе на то, чтобы убедить меня?

Ланиста напрягся. Он уже не ожидал, что пленник заговорит с ним. В его глазах зажглись искорки надежды.

«Как же сильно он на меня уповает. Я надеялся, что Мункар просто даст ему от ворот поворот и прогонит прочь. Тогда не пришлось бы выбирать. Будь ты проклята, Айри…»

— Один день, — тиронеец буркнул, как обиженный ребёнок. Было видно, какие усилия он прилагает, чтобы сохранить хотя бы видимость спокойствия. Эмир его запугал. Сильно запугал.

— Не так много, — заметил Кайрен. — Похоже, он искренне верит, будто кандалы меня тяготят.

— Это вполне логично, — ланиста скрестил на груди тощие руки, чтобы скрыть их дрожь. — Кому в здравом уме захочется сидеть в цепях и в темноте?

«Тому, кто этого заслужил».

— И ответ ты должен дать ему завтра утром, так?

Ланиста, мгновение поразмыслив кивнул.

— Ты знаешь, что он с тобой сделает, когда узнает, что я отказался?

— Он не сказал.

— Он вызовет Порождение Бездны и кинет ему тебя. Тварь сперва разорвёт тебя на куски, затем захватит душу и утащит её в Бездну. Что с ней будет дальше говорить не буду. Но если кратко, то ничего хорошего.

Тиронеец даже не побледнел, а посерел, казалось, вот-вот упадёт в обморок. Сама мысль о мучительной смерти в когтях чудовища приводила его в ужас, а мысль о страшном посмертии пугала его ещё больше. Как бы не кичились тиронейцы своей «просвещённостью», в глубине души они были так же суеверны, как и все остальные. Это неискоренимо. Так же, как и глупость.

— Я… я не могу так умереть… — бубнил ланиста, дрожа, как осиновый лист. — Не должен…

— Ты не умрёшь, — Кайрен сам немного удивился, что сказал это. На судьбу собеседника ему было по большему счёту плевать, но какое-то дурацкое чувство его всё же не покидало. Что это? Ответственность, что ли? Вообще не стоило с ним разговаривать, как и со всеми остальными. Вообще не стоило.

Ланиста пристально посмотрел на пленника, но не произнёс ни слова. Может, потерял дар речи от страха. А может просто слабо понимал, что вообще происходит. Если второй вариант, то теперь их было уже двое.

— Я сражусь с Порождением Бездны, — решительно заявил страйдер.

Облегчение на лице тиронейца было сродни облегчению после недельного запора. Было бы смешно, если бы ситуация не была в сути своей жуткой. Порождение Бездны — серьёзный противник. У обычного человека против него шансов нет. У страйдера они есть, но опасности это не умаляет. Как правило, на таких тварей страйдеры ходят группами. Кайрену доводилось сражаться с ними один на один. Каждый раз — на грани, на волосок от смерти. В этот раз будет так же? Зависит от того, какую мерзость призовёт Мункар.

— Я… то есть… Правда?

— Правда, — если бы не ошейник, Кайрен мог бы кивнуть. Этот жест немного успокоил бы ланисту, который до сих пор трясся студнем, будто вот-вот обмочится. Забавно было видеть его в таком состоянии. Особенно учитывая, какой спектакль он разыгрывал при первой встрече.

— А… — глаза тиронейца забегали по скудно освещённой камере. — А что потом?

Забавный вопрос. Даже смешной. Вот только смеяться не хотелось.

— Потом? Ты имеешь в виду, буду ли я тебе служить?

— Именно, — к ланисте возвращалась былая напыщенность. Кайрен на секунду задумался о том, чтобы тут же отказаться от дуэли с Порождением Бездны. Скверная мысль, но вновь увидеть отчаяние и ужас на лице наглого индюка было бесценно. — Не пойми меня неправильно, просто я деловой человек и…

— Драться на арене, как один из твоих гладиаторов я не буду, — перебил страйдер. — Но могу быть твоим телохранителем.

— Я рассчитывал не совсем на это…

— Ты не захочешь увидеть меня на арене, тиронеец. Никто не захочет.

На лице ланисты застыло разочарованное и даже кислое выражение. Ему бы радоваться, что жив останется и обзаведётся лучшим телохранителем из всех возможных, но, похоже, Кайрен недооценил его алчность.

— Мне нужно вести бизнес…

— Ты не сможешь его вести, если тебя сожрёт демон. Поэтому я сражусь с ним для Мункара. Это первый и последний раз, когда ты увидишь меня на арене. После этого я смогу работать на тебя в качестве телохранителя. Поверь, это наилучший вариант.

Тиронеец недовольно засопел, но спорить не стал.

— Когда мне сообщить эмиру о том, что ты готов?

— Когда хочешь. Можешь прямо сейчас, если он тебя примет.

— А разве тебе не нужно время, чтобы… ну… подготовиться. Морально, я имею в виду.

Кайрен смерил собеседника долгим и пронзительным взглядом, от которого тот поёжился.

— Я всегда готов.

Дальнейший диалог не заладился, да и не было в нём уже никакого смысла. Ланиста поспешно ушёл, а Кайрен вновь остался один в темноте. И чувствовал он себя наипаршивейше. Ему и первая беседа далась тяжело, а уж про эту даже и говорить не стоило. Хотелось скрипеть зубами от злости и выть от бессилия. Гадкое, гнетущее чувство, будто он не властен даже над своей волей. Но разве у страйдера вообще должна быть воля? Разве страйдеры не бездушные орудия Консульта? Почему? Почему всё всегда так сложно?

«Мне и правда тяжело без тебя, Айри…»

«Я знаю. Но ты должен жить, Кайрен. Ради меня и ради себя».

«И поэтому ты вечно вмешиваешься? Поэтому не даёшь мне просто умереть, когда я этого хочу?»

«Тебе рано умирать».

«Ты умерла намного раньше меня».

«Но ты должен жить».

«Я дефектный образец».

«Ты просто ещё не нашёл себя».

«Я — это моё оружие. Я должен вернуть его».

«У тебя есть нечто большее».

«У меня была ты. Ты — моё утро».

«Да… Я была им…».

«Я люблю тебя, Айри».

Ответа не последовало.

* * *

Вопреки желанию, вновь погрузиться в умиротворяющую медитацию у него не получилось. После ухода тиронейца, Кайрен думал. Мысли роились в его голове, подобно злым пчёлам, жаля его изнутри, заставляя вновь и вновь воспроизводить в голове сцены, которые он старательно силился забыть. С каждым новым мучительным образом, с каждой фигурой из далёкого прошлого приходило понимание. Он никогда не был по-настоящему верен Консульту. Никогда не считал его камнем преткновения, одно существование которого является для него смыслом бытия. Он служил ему лишь потому, что не знал иной жизни. Но даже тут он находил лазейки для неповиновения.

Другие страйдеры считали его выскочкой и любимчиком Консульта, и, возможно, отчасти так оно и было. Консульт правда его ценил. Ценил, как боевую единицу, достаточно эффективную и смертоносную, чтобы закрыть глаза на непоправимые дефекты. Однако чем он заслужил подобное отношение? Неповиновением? Опрометчивостью? Безрассудностью? Скорее тем, что именно всё вышеперечисленное и было залогом его эффективности.

Он вновь вспомнил башню цитадели дома Танат. Приказ был чёток и ясен — быстро и решительно ликвидировать силы защитников, провести зачистку. Вот только зачистка не подразумевала уничтожение гражданских. А он уничтожил. Страйдер должен быть безжалостен, вот он и хотел доказать, что является самым безжалостным из всех. Взыгравшая гордыня сделала из него не просто убийцу, но настоящее чудовище.

Однако именно к чудовищам Консульт испытывал наибольшую тягу, холил их, лелеял. Целая раса морденов была тому примером. Консульт мог легко уничтожить их, ведь они были неуправляемы и никак не соответствовали нуждам своих создателей. Однако Консульт этого не сделал, выпустил их на волю, дал возможность существовать в естественной среде обитания, наблюдая за ними, как любопытный ребёнок за муравьями. Точно так же и с Кайреном — его могли легко уничтожить за его своеволие, несвойственное покорным и исполнительным страйдерам, но его оставили, чтобы наблюдать.

Ему вспомнился ещё один случай — неудачный вызов демона из самых тёмных и дальних глубин Бездны, куда не каждый демонолог откажется заглянуть. Глупая игра молодых дворян, баловавшихся призывом тёмных сущностей, обернулась катастрофой. Вызванная тварь, — Кайрен запомнил её как огромную пиявку с человеческим торсом и всего одной парой длинных когтистых конечностей, — быстро разорвала тех, кто её призвал, а потом начала методично истреблять целый квартал Миллениума, оставаясь незамеченной на протяжении нескольких недель. Его послали разобраться, выследить создание и… взять его живым. Консульт вызывал разных демонов, в его библиотеках пылились сотни справочников с перечнями и классификациями обитающих в Бездне сущностей. Вызванный заигравшимися дворянчиками монстр не попадал ни под одну из них, его необходимо было поймать и изучить. До Кайрена это пытался сделать ещё один страйдер, и от него мало что осталось. Это была первая причина не брать отродье живым. Второй же причиной стало то, что тварь пыталась причинить вред Айри.

Айри… Её образ тоже часто вставал перед его глазами. Её завораживающие аметистовые глаза, шелковистые светлые волосы с рассветной рыжиной, её улыбка… Айри сама была большущим подтверждением его главного дефекта. Ну какому ещё страйдеру доведётся по-настоящему, искренне, совершенно неподдельно полюбить? Да ещё так полюбить, что даже приказы его создателей отходят на десятый план. Когда он увидел, как склизкое гротескное создание с огромными когтями стремится к ней, чтобы разорвать и насытиться её плотью, он вышел из себя. Он изрубил демона так, что его тлеющие ошмётки раскидало по всей улице. Плевать, что он нарушил прямой приказ. Плевать, что ему потом придётся лгать, будто не было ни единой возможности взять создание живым. Плевать на всё, на Консульт, на его шестёрок-сайферов, на других страйдеров с их собачьей преданностью. Он не мог позволить причинить вред Айри. Не мог.

Зато мог Консульт. И причинил. А она всего лишь пыталась до него достучаться, открыть ему глаза. Пыталась объяснить Кайрену, что он заслуживает куда большего, нежели быть просто цепным псом, которого в нужный момент спускают с поводка. Айри была для него всем. А для Консульта она была угрозой, незначительной, но назойливой. И Консульт убрал её. А Кайрен с этим смирился. Почему-то смирился. Поддался внушению о том, что есть долг страйдера. И та златоглазая тварь это внушение развеяла. Она не просто причинила ему физическую боль. Она заставила его заглянуть вглубь его души. Души, которой быть не должно. И то, что он там увидел, ему совершенно не понравилось. Вот почему он предал. Только поэтому, а не потому, что хотел прекратить боль. В глубине его души всегда была Айри, которую он не уберёг. И Консульт, который отнял её у него.

Когда за ним пришли, было уже давно за полночь. Он не знал, как определил время суток. Наверное, то просто было страйдерское чутьё. А может вовсе какое-то необъяснимое шестое чувство, чуждое даже его породе. Как бы то ни было, он ни капли не удивился, когда выйдя на поверхность, оказался под практически чёрным небом, присыпанным редкой россыпью далёких звёзд.

Пока его вели к выходу из подземелья, он не сопротивлялся, равно как и тогда, когда с него снимали кандалы. У него был шанс сбежать. Он бы с лёгкостью перебил своих конвоиров, завладел их оружием и по трупам проложил бы себе путь наружу. Потом бы он затерялся среди тёмных пыльных улиц Аль-Басана, избегая посланных по его душу ищеек. Конечно, всегда оставалась вероятность, что Мункар просканирует местность с помощью магии и обнаружит его, но к тому моменту страйдер вполне мог перебраться за городские стены и ещё долго избегать погони, особенно учитывая тот факт, что выжить в жаркой пустыне у него было куда больше шансов, нежели у его преследователей. Почему он этого не сделал? Сложно было дать однозначный ответ. Возможно, всё дело в старых привычках, в патологической привязанности к своему оружию, свойственной всем страйдерам без исключений. А может, всему виной излишняя гордыня, являющаяся его личным изъяном, который нередко определял его дальнейшую судьбу. А может, просто ему уже было на всё наплевать, и он просто решил плыть по течению. Кайрен недолго задумывался над своими мотивами и ситуацией, в которой оказался. Вернее, он совсем не задумывался. Раз уж он стал игрушкой в руках судьбы, то легче будет просто принять свою роль, как данность, и понаблюдать за тем, куда эта роль его заведёт. Быть может, прямиком в могилу.

Его не вели через главную улицу города, избрав вместо неё окольные пути. Вероятнее всего, то был личный приказ Мункара, которому не нужны были лишние свидетели и досужие сплетни о загадочном узнике в сопровождении дюжины хорошо вооружённых солдат. В переулках и подворотнях, через которые они проходили, было не продохнуть от городской стражи. Со стороны выглядело, как большая облава, но то, видимо, просто была одна из мер предосторожности, дабы их небольшая процессия не столкнулась с представителями местного преступного мира. На протяжении всего пути их сопровождал только звук шагов да позвякивание металлических чешуек брони конвоиров, и никто из них не обмолвился даже словом, пристально следя за тем, чтобы пленник не учудил ничего дурного. Такое настороженное внимание к его персоне Кайрену даже немного льстило.

Его провели в обход главной площади, после чего, миновав квартал ремесленников, направили прямиком к одной из двух городских арен. Для задуманного испытания Мункар выбрал южную арену — большой амфитеатр, построенный тиронейцами в те годы, когда Аль-Басан был ещё захолустной провинцией некогда огромной империи. Выбор был очевиден не только потому, что Мункару гордость не позволяла воспользоваться малой северной ареной в портовом районе, но и потому, что в амфитеатре легче было организовать оборону на случай, если вызов Порождения Бездны пойдёт не по плану. Кайрен впервые ощутил весьма дурное предчувствие, пока его вели по направлению к арене. Мункар явно вызовет для него не маленького чертёнка, дабы оценить способности страйдера и его необычного меча. Его ждёт настоящий бой — жестокий, кровавый и очень тяжёлый. И кто знает, какой ужас собрался вытащить Мункар из самых тёмных глубин Бездны?

Когда его завели внутрь, амфитеатр показался ему пугающе пустым. Среди массивных колонн, холодных каменных стен и длинных призрачных теней было очень легко затеряться. Кайрен машинально перевёл зрение в инфракрасный спектр, чтобы иметь возможность лучше ориентироваться в густом неприветливом мраке. Только после этого он увидел, что арена отнюдь не так пуста, как казалось на первый взгляд. В цветастой мазне, ярко выделяющейся на тёмном синеватом фоне, безошибочно угадывались человеческие фигуры, облачённые в длинные одеяния с широкими рукавами, и в одной из этих фигур, долговязой и неестественно бледной даже в инфразрении, Кайрен сразу узнал эмира Мункара, медленно плывущего ему навстречу.

— Добрый вечер, — приветливо поздоровался эмир, приблизившись к страйдеру достаточно близко, чтобы тот мог до него дотянуться и свернуть шею, будь на то желание. — Приятно вновь ощутить дуновения свежего воздуха после тяжёлой затхлости подземелья, не так ли?

Кайрен не ответил. Наблюдал, оценивал, прикидывал, не стоит ли действительно рвануться вперёд и удавить поганого чернокнижника, как крысу. Воздух вонял озоном, невидимо рябил и едва слышно потрескивал. Страйдер ощутил на коже странноватый зуд. То ли то были слабые эфирные потоки, просачивающиеся в материальный мир через медленно ширящуюся брешь между слоями реальности, то ли Мункар окружил себя толстым слоем магической защиты, пробиться через которую было крайне непросто. Кайрену больше верилось во второе, ведь нечто похожее он уже ощущал во время их первой встречи с эмиром. В Аль-Басане к чародеям относились настороженно, даже враждебно, но Мункар даже не думал скрываться, создавая вокруг себя ореол крайне зловещей ауры и репутации. Страх — хорошее средство от враждебно настроенной черни, особенно если этот страх суеверный.

Мункар сделал жест рукой, сопровождавшие страйдера воины незамедлительно развернулись и покинули арену. Тяжёлая решётка опустилась, отрезая главный путь к отступлению. Кайрен остался наедине с чернокнижником и загадочными фигурами, чьих лиц невозможно было разглядеть из-за низко надвинутых капюшонов.

— Вы наверняка думаете, что я выбрал эту арену для вашего… испытания исключительно в целях артистизма и личного увеселения, не так ли? — Мункар улыбнулся. В инфракрасном спектре улыбка выглядела уродливой красной кляксой. В обычном зрении она вряд ли была краше. — Спешу вас переубедить. Видите ли, арена — это место крови, место смерти. Мудрые считают, что именно кровь хранит в теле наши бессмертные души, и содержащаяся в них энергия…

— Где мой меч? — у Кайрена не было ни малейшего желания слушать россказни эмира. Ещё меньше ему хотелось созерцать его гнусную бледную рожу. Хотелось поскорее с этим покончить, поскорее покинуть этот чёртов город. Он понятия не имел, что будет с ним дальше, но почему-то хотелось оказаться как можно дальше от Аль-Басана.

— Терпение, друг мой, терпение, — Мункар отвернулся от пленника и отступил на пару шагов, наклонился, проводя пальцем по холодному песку, словно что-то проверяя. — Скоро я верну вам ваш драгоценный меч, но сейчас придётся подождать. Страйдеры ведь умеют ждать, не так ли?

Вопрос поразил его острой молнией, прошибшей всё тело до мельчайшей клеточки. Как? Откуда он знает? Это ведь невозможно! Инфракрасный спектр заполнялся слепящим свечением, Кайрен вновь переключил зрение, увидел бледный свет, просачивающийся откуда-то из-под земли, словно фонарь сквозь марлю. Тёмные фигуры по краям арены сделали шаг вперёд, отбросили капюшоны, скрывающие бледные лица. Лица Мункара. Множество, множество Мункаров, бледных, красноглазых, с тёмными татуировками на гладко выбритых висках. Стоящий по центру Мункар вновь повернулся к страйдеру и улыбнулся широкой упыриной улыбкой.

— Вас удивляет то, что я знаю о вас так много? — проговорил он. — Что ж, это не удивительно. Сказать по правде, я и сам понял кто вы, лишь тогда, когда детально изучил ваше оружие. Таких мечей мне видеть ещё не доводилось, хотя формулы сайферов невозможно не узнать. Вынужден признать, что их формулы становятся всё совершеннее и совершеннее.

— Откуда ты…

— Не вы один прибыли из Вечного Города, друг мой, — голос Мункара звучал по-приятельски задорно, будто он общался с давним другом, с которым давно не виделся. Это навевало неподдельную жуть. — Правда, в годы моего обучения в Скола Арканис таких, как вы, ещё даже не было в проекте. Пришлось поднять много старых и полузабытых связей, чтобы разузнать о том, кто такие страйдеры, и я лишь надеюсь, что не привлёк этим внимание Консульта. Они, знаете ли, очень не любят беглецов. Очень.

Кайрен молчал. Зубы стиснуты, кулаки сжаты. Всё обернулось совсем не так, как он ожидал. Нельзя давать слабину. Не сейчас. Особенно не сейчас.

Мункар тем временем вытащил из-под своего широченного одеяния облачённый в лакированные ножны меч. Его двойники тем временем начали петь. Или скорее бормотать, сливая слова в единый монотонный гул. Пассы руками раз за разом вырисовывали в воздухе одни и те же символы — у каждого двойника свой. За плывущими по воздуху пальцами постепенно образовывался мерцающий шлейф.

— Хороший клинок, — одобрительно проговорил чернокнижник, медленно обнажая искрящееся серебряными звёздами оружие. — Добротный трофей. Отличный сплав. Миртанит и порошок колтака, не так ли? Честно говоря, меня лишь недавно озарило этой мыслью. Наверное, меня смутил тот факт, что клинок явно является работой квенди. Кузнечное искусство эльфов уникально, а их познания в работе с металлами способны превзойти даже мастерство гмуров. Ваш оружейник — настоящий талант. Надо отдать должное Консульту, он умеет привлекать на свою сторону выдающихся представителей всех смертных рас.

Кайрен молчал. В сердце возвращалось холодное спокойствие, рассудок трезвел от первого потрясения. Про себя он решил, что не скажет этому жуткому колдуну ни единого слова, не раскроет ни единой тайны. Мункар — не златоглазая тварь, он не сможет вырвать из него признание так же, как сделала она. Даже под пытками, даже под угрозой полного уничтожения. Пускай его догадки остаются лишь догадками.

— Сказать по правде, — Мункар повертел оружие в руках, — мне интересны не столько свойства вашего меча, сколько ваше собственное мастерство. Мне интересно, сколь далеко Консульт продвинулся в создании живого оружия. Во времена моей молодости то были лишь безумные мордены, которые совсем не оправдали ожиданий. А сейчас появились вы.

Пауза. Мункар отвернулся и обвёл взглядом двойников. Руны, которые они чертили в воздухе, уже обрели чёткие очертания, озаряющие арену ярким переливающимся светом. В рунах заключались имена — Ариох, Белиар, Валтиэль, Грогорот… Владыки Бездны. Монотонный зов молил их послать своего слугу.

— Сперва я подумал, что Консульт послал вас за моей головой, — продолжал Мункар. — Но потом до меня дошли слухи о резне в Хейха-Мемраан, и многое встало на свои места. Одно лишь осталось для меня загадкой — почему вы не вернулись в Миллениум?

Кайрен пожал плечами и впервые нарушил долгое молчание:

— В отпуск захотелось.

Мункар улыбнулся — одновременно понимающе и насмешливо. Он и сам знал ответ, даже говорить ничего не требовалось. Этого колдуна страйдер недооценил. Очень сильно недооценил.

— Приведите жертву!

Один из двойников, не принимавших участия в ритуале, скрылся в густой тени колонн амфитеатра. Через пару минут он вернулся, ведя связанную жертву. Жертвой оказался уже знакомый Кайрену тиронеец. Страйдер вспомнил, как тот трясся, как тщетно силился сохранить самообладание, как уповал на то, что скованный по рукам и ногам узник согласится на условия Мункара и тем самым выкупит свою свободу и жизнь ланисты. Но Миллениум — город лжи. Его обитатели редко держат слово. Глупый тиронеец был лишь инструментом, эффективным посредником, сквозь которого Мункар пытался достучаться до страйдера. Сейчас же он превратился лишь в отработанный материал, из смерти которого можно извлечь дополнительную выгоду. И виной тому был Кайрен. Если бы он не заговорил с ним, если бы проигнорировал, как и всех остальных…

«Почему я вообще об этом думаю? Он всего лишь один из многих, ещё одна капелька крови на моих руках. Почему, Айри? Почему?»

— Обычно, — Мункар проверил пальцем остроту меча, с нескрываемым одобрением посмотрел на оставшийся на пальце порез, — чтобы заручиться покровительством Владык, им предлагают в жертву безвинную душу. Младенец, девственница, праведник, блюдущий все заповеди Божественной Четвёрки… Что-то достаточно ценное, чтобы Владыки послали в услужение достойного представителя Нечестивого Рода. Но нам ведь не нужен слуга, верно? Нам нужен… как бы помягче... образец для демонстрации. Поэтому вместо души безвинной сойдёт душа страдающая.

Двойник подвёл к Мункару дрожащего и слабо сопротивляющегося ланисту. Руки его были связаны за спиной, рот заткнут толстым верёвочным кляпом. На щеках тиронейца блестели влажные дорожки слёз.

— Дорогой мой Флавий, — проворковал колдун, погладив жертву длинными когтистыми пальцами по мокрой щеке, — как вам будет лучше, с выпущенными кишками или без?

Ланиста трясся, шмыгал носом, стискивал зубами кляп с такой силой, что из дёсен текла кровь. Дать какой-либо внятный ответ он не смог бы при всём желании. Мункар поцокал языком:

— Что ж, раз вам всё равно, то позвольте выбрать мне.

«Останови его! Сделай хоть что-то!»

Но Кайрен ничего сделать не успел. Мункар на удивление ловко взмахнул мечом, полоснув ланисту по низу живота. Флавий закатил глаза, его живот опорожнился комком кровавых внутренностей, с оглушительным влажным шлепком плюхнувшимся ему под ноги. Тиронеец покачнулся и начал заваливаться, хрипя, дёргаясь и извиваясь в быстро ширящейся тёмной луже. Стоявший рядом двойник глядел на него пустым, отсутствующим взглядом.

— Хороший меч, — уважительно кивнул подлинный Мункар и кинул оружие Кайрену. Страйдер поймал его на чистом автоматизме.

Всё, что было дальше, тоже было порождено скорее инстинктами, нежели каким-то осознанным решением. Кайрен бросился вперёд, прыгнул, крутанулся, нанёс стремительный косой удар. Клинок легко прошёл сквозь широкое чёрное одеяние, подхватил его, швырнул в вибрирующий ночной воздух. Под практически невесомой тканью не оказалось тела.

Кайрен перевёл взгляд на двойника. Тот тоже смотрел на страйдера всё тем же красным безжизненным взглядом. Новый удар — двойник испарился так же, как и подлинник, оставив после себя лишь кучу чёрного тряпья.

«Ритуал. Я должен прервать его.»

Но было уже поздно. Откуда-то, словно издали, донёсся издевательский смех чернокнижника. Земля затряслась, воздух загудел, небо содрогнулось, покрывшись белёсой рябью. Бледная гладь аренного песка раскололась ослепительной трещиной, расширилась громадной светящейся паутиной. Из мрачных глубин, не предназначенных для взора смертных, полезло что-то.

Кайрен смотрел. Он не мог оторвать взгляд от твари, которую Владыки Бездны послали в мир смертных, приняв кровавый дар. Формой тела и габаритами существо напоминало медведя. Если только бывают медведи с шестью лапами, чешуйчатой чёрной шкурой и огромной человеческой головой, увенчанной двумя массивными бараньими рогами. Хотя «человеческой» голову твари можно было назвать очень условно. Две пары красных глаз, широкая зубастая пасть, растянутая в кошмарной улыбке, горящий пентакль на лбу и едкая слюна, стекающая с огромных семидюймовых клыков и шипящая на песке. Даже для страйдера зрелище было ужасающее.

Едва демон выполз наружу, сияющая трещина начала сужаться, пока полностью не исчезла. Исчезли и двойники Мункара, проводившие ритуал, и от самого чернокнижника не осталось ничего, кроме чёрных тряпок. Лишь его голос гремел над ареной, словно гром внезапно нагрянувшей грозы.

— Дерись, страйдер! Покажи, чего стоишь!

Чёрная тварь сделала шаг. Второй, третий. Кайрен попятился. Медленно, осторожно, бесшумно. Он чувствовал себя кошкой, оказавшейся наедине с огромной бойцовской псиной, способной перекусить его пополам одним укусом. Демон продолжал скалиться в устрашающей улыбке, острые акульи зубы блестели густой ядовитой слизью.

— Ну и урод же ты, ёб твою мать… — тихо, почти задумчиво проговорил страйдер.

Тварь сделала шаг, припала к земле и, словно освободившаяся пружина, прыгнула вперёд, поражая необычайной для своих габаритов прытью. Кайрен среагировал моментально. Он побежал.

* * *

Мальчик тяжело дышал. Холодный воздух жгучими комками проникал через горло, забивался в легкие колючим пухом и выходил с легким присвистом, образуя облачка белёсого пара. Снег кружился крупными хлопьями, медленно опускался на бледную кожу, на окровавленную землю, растворяясь в рубиновых лужах крохотными алыми кристалликами. Холод почти не ощущался из-за бушующего в крови адреналина, даже невзирая на почти полное отсутствие одежды. То, что от нее осталось, висело на его щуплом теле бурыми мокрыми лохмотьями, открывая взору исполосованную глубокими бороздами плоть. Раны покрывали почти каждый дюйм тела мальчика, но боли он не чувствовал. Уже не чувствовал.

— Тебе страшно? — голос наставника. Холодный, всегда презрительный. Единственный глаз даже не смотрел на мальчика, лишь сверлил взглядом тлеющие останки существа. Существо было большим, гротескным, сочетающим в себе элементы человека и… чего-то иного. За яркими голубыми всполохами сложно было разобрать тлеющие черты.

Мальчик вздрогнул, услышав голос. Взгляд его оторвался от яркого синего пламени. В воздух поднимались невесомые частички пепла, плывя по нему вместе со снежинками. Зрелище было завораживающим, вводящим в странный транс, усугубленный адреналиновым дурманом. Сознание пребывало одновременно в состоянии предельной ясности и глубокого забытья. Словно все происходящее было на удивление ярким и детальным сном.

— Тебе страшно? — вопрос наставника был безобидным, но сквозящую в нем ненависть ни с чем нельзя было спутать. Обычно она предвещала наказание, удар, призванный вбить в него новые знания, рефлексы и навыки. Мальчик невольно напрягся, но постарался сохранить внешнюю невозмутимость. Он должен быть холоден, как плывущий по воздуху снег. Даже несмотря на раны. Даже несмотря на ужас, сдавливающий сердце. Боль тоже вернется рано или поздно, но он должен быть холоден. Всегда. Иначе — наказание.

— Я не стану спрашивать трижды.

Он постарался выйти из того транса, в который его вогнала чудом пережитая схватка, карнавал насилия, застигший его врасплох. Не для того он выжил, чтобы сплоховать на такой мелочи перед лицом наставника. Не для того пережил внезапное испытание, чтобы быть наказанным за невольную немоту. Нужно было взять себя в руки, восстановить контроль. Отсутствие контроля наказывалось. Отсутствие контроля вело к боли.

— Да, — ответил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Мне страшно.

Наставник хмыкнул. На его лице появилась издевательская ухмылка. Мальчик напрягся еще сильнее, не зная, будут ли его наказывать. Мужчина подошёл ближе, к самым тлеющим останкам существа. Огонь сожрал почти всю плоть, обнажив крепкие, длинные и неестественно ребристые кости.

— Ты не должен бояться. Ни боли, ни смерти. И уж тем более ты не должен бояться их.

Мужчина с ненавистью пнул оскаленный череп существа. Бледная кость взорвалась облаком праха, осколков и ярких голубых искр.

— Страх — это слабость, — голос наставника стал еще строже, в нем появились колючие, даже угрожающие нотки. — Страх ведет к потере контроля. Ведет к поражению и гибели. Ты не должен испытывать его. Вытрави его из себя, выбей. Иначе я сделаю это за тебя.

Мальчик кивнул. Без покорности, но с пониманием. Он и сам едва не стал жертвой своего страха. Каждая рана на его исполосованном теле была тому лишним подтверждением. Отсутствие контроля не позволило ему вовремя защититься, ослабило бдительность, размягчило тело. Боль еще долго будет напоминать ему об этом, когда вернется. И он еще успеет пожалеть о том, что поддался слабости. Пожалеет о том, что посмел быть человеком.

— Эти существа… Эти твари… — мужчина не глядел на мальчика, но с презрением сверлил взором тлеющие останки. — Они безжалостны. Кровожадны. Внушают страх. Они питаются и упиваются им, словно сладким вином. Но ты не должен бояться их. Не должен питать их своим страхом. Страх не даёт тебе адаптироваться, превращает тебя в дерево, тупое, неподвижное и уязвимое. Ты не должен быть деревом. Ты должен быть водой. Налей воду в чашку — она станет чашкой. Налей её в бутылку — она станет бутылкой. Научись адаптироваться так же, как вода. Только так ты сможешь их победить. Ты понял меня?

Мальчик кивнул. И тут же упал, сбитый с ног, тяжёлым и болезненным ударом.

— Когда я спрашиваю, я должен слышать ответ. А теперь ещё раз, ты понял меня?

— Да, мастер.

Наставник удовлетворённо кивнул и повернулся к стоящим поодаль демонологам, ждущим дальнейших распоряжений.

— Начнём всё заново. Вызывайте ещё одного.

* * *

Есть определённые вещи, которые понимаешь только в процессе бегства. Ищущий спасения мозг внезапно начинает анализировать окружение, пытается найти наиболее краткий и надёжный путь к отступлению. К несчастью Кайрена, южная арена Аль-Басана была таких путей лишена. А ещё она оказалась на удивление большой. Вернее, она казалась страйдеру большой из-за того, что за ним гналась огромная чёрная тварь размером с хорошо отожравшегося медведя. Пересекая просторный амфитеатр, он думал о том, как ему быть. Чудище было большим, сильным и поражало своей скоростью. В открытом столкновении страйдер был уязвим, как котёнок перед волком. Один удар здоровенной когтистой лапой — и он труп. Что произойдёт, если он окажется у демона в пасти даже думать не хотелось. Наилучшим вариантом сейчас было бегство, в идеале — бегство с арены и вообще из города. Вот только он не видел ни малейшей возможности покинуть чёртов амфитеатр.

Кайрен подбежал к массивной колонне, поддерживающей ложу, предназначенную, вероятно, для особо важных зрителей, закончил шаг на левой ноге, а правую упёр в отвесную поверхность. Сейчас всё решала ловкость и умелое распределение веса собственного тела. Кайрену с этим повезло — он был невелик ростом и достаточно подвижен, чтобы взбежать по отвесной стене. Так он и сделал, оттолкнулся ногами и перевернулся через голову, оказываясь у чёрной твари за спиной.

Не ожидавший подобного демон с разбега влетел в колонну. Послышался грохот и треск, колонна покрылась паутиной тонких трещин. На землю посыпались довольно крупные куски каменной крошки. И вновь чудовище смогло удивить Кайрена своей прытью — демону не понадобилось и доли секунды, чтобы оправиться от удара, он почти сразу развернулся к Кайрену, навстречу стремительно летящему клинку. Удар был выверен до мелочей и должен был нанести чудовищу серьёзный урон, но вместо этого лишь отсёк пару дюймов чешуйчатого уха.

Тем не менее, выгравированная на клинке Формула Чистоты дала свой эффект — причинила демону сильнейшую, ни с чем не сравнимую боль. Монстр впервые нарушил молчание и завизжал. У Кайрена помутнело в глазах от этого визга. В нём было столько боли, столько ненависти… Человеческой боли. И человеческой ненависти.

Кайрен воспользовался замешательством и отступил на шаг, меч держал перед собой и плавно водил остриём по воздуху. У арены, при всех её минусах, был всё же и плюс, и заключался он опять-таки в её размерах, а вернее в достаточном месте для манёвров. Вот только есть ли прок от этой манёвренности, когда твой противник не сильно уступает тебе в скорости? Надежда была на то, что тварь — всего лишь безмозглый зверь, бесхитростное животное из тёмных глубин Бездны, охотящееся на себе подобных ради пропитания. Вот только и эта надежда рухнула, когда демон заговорил.

— Сдавайся, страйдер, — голос у чудовища был громкий, певучий, даже мелодичный. — Облегчи свою участь. Тебе меня не одолеть.

Кайрен промолчал. С демонами, если они умеют говорить, в диалог лучше не вступать. Эти твари как никто иной умеют влиять на разум, манипулировать, заманивать в ловушку. Кайрен мягко пятился, а чудовище, вместо того, чтобы переть на него, пошло полукругом, до странности плавно перебирая всеми шестью лапами.

— Колдун обманул тебя, — продолжал демон. — Он тебя не отпустит. Даже если победишь.

И снова Кайрен не ответил. Все вопросы, все догадки, сомнения и предположения — всё потом. Сейчас нужно было как-то выбраться из этой передряги. Нужно было выжить.

— Я уже убивал таких, как ты, — мурлычащий голос чудовища плохо вязался с безобразной мордой и медвежьей пастью. — Колдун долго советовался с Владыками, задабривал их, выспрашивал. Он хотел узнать о страйдерах. Они предложили ему посмотреть, зная, что демонстрация окончится твоей смертью, ибо таков Пакт между твоими хозяевами и моими. Тайны страйдеров умирают вместе со страйдерами. Я — Тургариол Расчленитель, Тургариол Палач, убийца страйдеров. А ты — моя еда.

— Поверь, мной ты подавишься.

Оскал Тургариола стал шире, в нём появилось что-то издевательское. А затем он прыгнул, оттолкнувшись всеми шестью конечностями. Кайрен сделал два лёгких танцующих шага и взмахнул мечом, глубоко разрубив твари плечо. Демон споткнулся и огласил округу злобным визгом, нелепо барахтаясь на песке. Кайрен вцепился в рукоять меча обеими руками и ринулся вперёд. Тургариол успел подняться, но тут же вновь припал к земле, когда острое лезвие погрузилось в его плоть. Завязалась борьба — грубая сила против грубой силы. Страйдер и демон вцепились друг в друга чудовищной хваткой, при этом Тургариол словно не замечал засевшего в его теле меча. Его плоть шипела и дымилась, контактируя с Формулой Чистоты, но колоссальная ненависть и жажда крови полностью вытеснили боль из его извращённого нечеловеческого сознания.

Кайрен чувствовал, что сейчас за ним преимущество. Небольшое, но всё же. Он провернул клинок в туловище чудовища, надавил ещё сильнее. Тургариол всё же поддался, откликнулся воплем, полным страшной боли, и вновь начал заваливаться на песок. А затем с бешеной скоростью задёргал конечностями.

Одна из когтистых лапищ шарахнула Кайрена так сильно, что затрещали рёбра. Дышать внезапно сделалось невыносимо больно, кровь заполнила глотку и рот. Удар отбросил страйдера едва ли не в другой конец арены. Попытки удержаться за засевший в теле чудовищ меч привели лишь к тому, что оружие просто выскользнуло из раны, и Кайрен покатился по песку неуклюжим куском плоти. В глазах плясали чёрные пятна.

Тургариол с видимым усилием поднялся, слегка пошатываясь. Из глубокой раны струйкой стекала похожая на кипящую смолу жижа. Тварь мотнула мордой, затем отряхнулась, словно промокшая собака, и медленным шагом крадущегося хищника двинулась к распластавшемуся на земле страйдеру.

— Мои раны — ничто по сравнению с твоими, — смеялась тварь. — Я вернусь в Бездну и сразу же восстановлюсь до первоначальной целостности. А ты, страйдер? Разве можешь восстановиться ты, без необходимой подпитки?

Кайрен пошевелился. Боль. Было больно. Да что уж там, было очень больно. Он чувствовал заполняющую рот кровь, слышал собственное булькающее дыхание. Сломанное ребро пробило лёгкое, плечо в лучшем случае было выбито из сустава. Демон же, невзирая на раны, не выказывал ни единого признака боли или слабости. Словно все нанесённые ему повреждения сами собой рассосались в мгновение ока.

Кайрен опёрся на меч. Поднялся, вонзив клинок в окровавленный песок. Кровь была его собственная, яркая и фосфоресцирующая. Горячие струйки катились по груди из нескольких глубоких борозд, оставленных когтями демона. Тургариол на миг замер, а затем ускорил шаг. Рывок. Каким-то чудом Кайрен сумел уклониться и оставить на лапе чудовища глубокий порез. Порождение Бездны раздражённо зашипело, развернулось и клацнуло зубами в каком-то дюйме от бока страйдера. Кайрен ещё дважды полоснул мечом, но особого вреда Тургариолу это не нанесло. А затем он закашлялся так, словно намеревался выплюнуть свои лёгкие.

— Как я и говорил, — ласково промурлыкал демон, — твои раны намного серьёзнее моих. Как ты намереваешься победить меня? Мне хватило задеть тебя один раз, чтобы поставить на грань жизни и смерти, а порезы твоей бритвы не опаснее комариных укусов. Смирись, страйдер. Брось оружие, сдайся, и смерть твоя будет быстрой.

«Может так и сделать? Ради чего я сражаюсь? Ради чего я борюсь? Я не смог даже спасти того тиронейца. Не захотел спасти. Втянул его в это и оставил на смерть. На смерть, которую сам избегаю. Почему? Ради чего? Я — предатель, всё равно что труп, дефектный образец. Ради чего я цепляюсь за эту жизнь? Ради чего, Айри?»

Демон приближался, уже даже не рассчитывая на сопротивление. Его противник был сломлен, ранен, подавлен. Он усомнился в своих силах, усомнился в себе. Тот, кто не верит в победу, уже потерпел поражение. И Кайрен в свою победу не верил.

«Что мне делать? Как мне быть?»

«Разве эти вопросы терзали тебя раньше?»

«Айри… Я не знаю… Не знаю…»

«Зато я знаю. Тот Кайрен, которого я любила, всегда делал то, что должно. Знал, как поступить в любой ситуации».

«Но…»

«Вслушайся в себя. В самую глубину, в самую суть. И сделай то, что должно. Как делал всегда».

Он вслушался и услышал нечто. Это было глубоко. Очень глубоко. Таилось там, где его быть не должно, там, где оно было всегда, незамеченное, спящее, лишь изредка ворочающееся. И сейчас оно было готово пробудиться. Нечто… величественное.

Кайрен встал на колени, и демон заурчал в предвкушении. Его соперник сдался. И не просто сдался, а решил покончить с собой. Бледные пальцы сомкнулись на остром лезвии меча, направили мерцающее остриё прямиком в сердце. Тургариол замер и слегка наклонил голову набок, наблюдая. Страйдер закрыл глаза.

Лезвие с лёгкостью прошло сквозь кожу и плоть, скользнуло сквозь бегущий по телу кровавый поток, устремляясь в бьющееся сердце. Боль — резкая, пронзительная, горячая.

Очень горячая.

Тепло ползло по телу стремительной волной, разгораясь в неописуемый по своей ярости огненный шторм. Что-то вырвалось наружу, и Кайрен впервые в жизни ощутил пьянящее чувство свободы. И за пределами этого чувства мир перестал существовать.

* * *

Что-то было не так. Совсем не так, как он рассчитывал. Не так, как ему обещали. Тургариол видел пламя — огромный вихрь яростного синего пламени. Оно было повсюду, заполняло всё пространство амфитеатра, лизало колонны, взмывало вверх тучи песка и обжигало невообразимым чужеродным холодом. Обе пары глаз Тургариола расширились в ранее неведомом ему изумлении, когтистые лапы задрожали от страха и непонимания того, во что вылилась практически выигранная схватка. Он не сомневался, что сможет победить. Не сомневался, что противнику не хватит сил причинить ему серьёзный вред. Не сомневался в том, что совсем скоро вернётся в Бездну и погрузится в сладкое забытьё нескончаемого сна, пока Владыки вновь не разбудят его. Но сейчас однозначная уверенность сменилась слепой паникой, и Тургариол чувствовал себя шелудивой псиной, оказавшейся в эпицентре пожара.

Пламя продолжало бушевать на арене, синие всполохи клубились пышными облаками всполохов и искр. И среди этого неистового урагана демон различил некую фигуру, бывшую по меньшей мере вдвое выше того, кто должен быть на её месте. Фигура взирала на него зловещими чёрными провалами глаз, на дне которых тлели яркие голубые угли, скалила жуткий безгубый рот. Когти и лезвия, корона костяных шипов, слепящий огненный нимб, выжигающий глаза своим светом. Существо разомкнуло челюсти и дохнуло клубами густого чёрного дыма.

А затем устремилось вперёд, сделав всего одно движение изогнутым клинком, овеянным сиянием звёздного неба. Тургариол почувствовал удар, почувствовал, что падает, почувствовал жёсткий песок, вонзающийся в обнажённую плоть. Снизу-вверх глядел он на собственное обезглавленное тело, которое медленно легло набок, как уставшая гончая после долгой погони. Слишком поздно пришло осознание умирания, а боль не пришла вовсе. А вот ужас… Ужас был последним, что заполняло угасающее сознание демона.

* * *

Мункар ожидал увидеть многое. Бой совершеннейшего создания Консульта с безжалостным Порождением Бездны обещал быть крайне занятным. Все полученные из этого зрелища сведения он планировал тщательно проанализировать и с их помощью найти наиболее эффективное средство против псов Консульта. В конце концов, если Мункар узнал о страйдерах, то и Консульт наверняка рано или поздно вспомнит о давно забытом беглеце. Мункар планировал хорошо подготовиться к тому времени и оказать лакеям своих старых повелителей «тёплый приём».

Однако то, что Мункар увидел, наблюдая за схваткой из своего сокрытого тенями логова, напрочь вышибло из его головы все мысли о подготовке к прямому противостоянию с Консультом. Колдун предвкушал долгий и изнурительный поединок, вихрь когтей и стали, пляску двух смертоносных созданий. Но увидел он совсем не это. Сперва он даже был разочарован хлипкостью своего пленника, но потом…потом…

Вихрь пламени, и неожиданно проявившаяся в нём фигура перевернула всё с ног на голову, вызвала множество вопросов, на которые Мункар был не в силах ответить. Что за сущность явила себя его взору? Неужели все страйдеры обладают подобной мощью? И если так, то как им противостоять? Мункар думал. Думал и глядел в глубокий омут, в котором отчётливо проявлялось изображение огненного шторма. И когда он стал утихать, он вновь увидел стайдера, стоящего на коленях рядом с тлеющим трупом Тургариола Расчленителя.

— А ты интересный экземпляр, — задумчиво проговорил чернокнижник, разглядывая своего пленника так, как ювелир смотрит на не огранённый самородок. — Пожалуй, я ещё понаблюдаю за тобой какое-то время.

Мункар провёл длинными пальцами по поверхности омута, и изображение покрылось рябью, а затем и вовсе исчезло. Наложенное на арену смертельное заклятие развеялось, а чародей откинулся на спинку своего зловещего трона. В голове его роились мириады вопросов, а на языке не было ни единого ответа.

Ни единого…