Страйдер (джен)

Уграум прибыл на поле боя сильно позже, чем хотел. Вайгаки были разгромлены, их трупы устилали землю, кровь окрасила желтоватую степную траву, а в небе уже кружились стаи воронов, не рискующих спуститься на трапезу лишь из-за обгладывающих трупы варгов. Орки упивались этой битвой, упивались победой и пьянящей кровью, льющейся наземь, пока воины его клана добивали раненых. Слабость — это грех, и слабым нет прощения, особенно когда в их жилах нет ни капли оркской крови.

Его варг остановился на самом гребне холма, откуда открывался прекрасный вид на картину свершившегося насилия. Холм по факту являлся могильным курганом, очень древним и очень значимым для вайгаков. Об этом говорили восемь менгиров, — священное число для кочевников, — установленных по его периметру. Вероятнее всего, здесь был захоронен какой-то очень важный вождь народа степей, герой из прошлого, великий хан. Настолько великий, что место его погребения и его окрестности были священны для вайгаков. Племена собирались здесь, забывая старые распри, вели переговоры, заключали союзы и перемирия, обменивали скот на дочерей и сватали сыновей знатным невестам. Сейчас же это было место побоища. Оркам были чужды древние традиции вайгаков, чужды их святыни и законы. Великая Орда, которую Уграум собирал на протяжении большей части своей долгой жизни, ударила по ним огнём, мечом и железным кулаком Клана Пылающих Углей, Клана Всех Кланов, Покорителя Степей Уркука. Даже все вместе они не смогли оказать сопротивления. Десятки племён, все до единого, они не устояли перед Ордой. Их кони были быстры, но варги были сильнее. Их сабли были остры, но палаши орков оказались острее. Их луки били точно в цель, но стрелы ломались о броню, закалённую в яростном пламени Аграт и в кристальном льду её супруга Балора.

Балор… Он явился Уграуму ещё в юные годы и не прекращал навещать его во снах, пророчащих силу и величие Клану Пылающих Углей. Каждый раз, ложась спать, он слышал его голос, гулкий и мощный, как раскат грома, но в то же время ласковый и чарующий, как шёпот любимейшей из жён. Каждый раз, закрывая глаза, он видел глаза Балора — яркие, пронзительные и золотые, взирающие не столько на него, сколько на его душу, в самую суть его естества. Балор… он был с Уграумом всю его жизнь. Он вёл его от победы к победе, от битвы к битве. Вёл к его предназначению, к величию Клана Пылающих Углей и всего народа орков. Балор избрал его, чтобы привести орков к тому, что всегда было их по праву. К тому, что давным-давно отняли у них недостойные. К тому, что необходимо было вернуть.

Вайгаки были не первыми, с кем пришлось схлестнуться Уграуму. Долгих десять лет он вёл объединительные войны с другими кланами, сокрушая их, убивая их вождей, овладевая их жёнами и дочерьми, уничтожая глупцов и присоединяя разумных, дабы Клан Пылающих Углей становился всё сильнее. Десять лет он потратил на то, чтобы его клан стал доминирующим в Степях Уркука. Затем были гоблины. Гнусные паразиты забыли, в чём их предназначение, забыли, кому они принадлежат. Слишком долго они играли в глупую лживую свободу, слишком долго грызлись между собой за объедки, мня себя самостоятельными. Уграум положил этому конец, и ныне обугленные головы гоблинских вождей украшали его пояс из варговой шерсти. А уже потом были вайгаки, но не как единый монолит, а как разрозненные осколки того, что должно быть целым, но оказалось расколотым. Глупые людишки не поймут, что такое единство, даже если оно подкрадётся и укусит их за задницу. Так и будут тявкаться друг с другом, как щенки варгов за брошенную кость. Вот только у варгов намного больше благородства и не в пример больше силы. Да и мозгов нередко у варга тоже больше.

Когда пришла пора сокрушить вайгаков одним решительным ударом, Уграум, к сожалению, не смог принять участие в битве. Он должен был отправиться на запад, в Талас-Мар. Запад не входил в его планы и не рассматривался в качестве земель, достойных завоевания. Балор не одобрял этого похода, но Уграум должен был двинуть часть войск в Талас-Мар. Дробить силы всегда опасно, рискованно, это ставит под угрозу все планы, все амбиции и жизни воинов, ведь даже самый сильный из орков уязвим при численном превосходстве противника. Но угроза, исходящая от коневодов Талас-Мара, была куда значимее угрозы от вайгаков. Талас-Мар… Маленькая, но гордая страна, древний народ, единственные из людей, кого Уграум хоть каплю уважал. Бои с ними были тяжкими, он потерял много воинов, в том числе и половину своих Железнобоких. Но он сокрушил армию коневодов, сжёг их дома, предал мечу каждого мужчину, каждого ребёнка мужского пола, а выживших женщин взял в рабство. Они не дадут сильного потомства, все порождённые ими ублюдки смешанных кровей накормят своей плотью ненасытную огненную утробу Аграт. Но они удостоятся чести ублажать его воинов и согревать их постель. Женщины людей куда более мягкие, чем женщины орков, куда более ласковые, если их приручить. И пускай им не достаёт страсти и пылу, ими можно наслаждаться, как спелым сочным фруктом. Воины любят таких.

Уграум всё же надеялся успеть вернуться на восток до начала решающего сражения с вайгаками, но этому не суждено было случиться. Он опоздал совсем чуть-чуть, на считанные часы, и это подбрасывало дров в костёр разочарования. Гибель Талас-Мара наверняка войдёт в историю и станет очередной байкой, которую будут передавать из уст в уста у вечерних костров. Но поражение вайгаков, тех самых вайгаков, которые каких-то пятьсот лет назад вышли из степей и сокрушили древние королевства Севера в своём разрушительном походе, станет легендой, памятником мощи народа орков. И плевать на то, что вайгаки давно уже растеряли былую силу. Плевать, что их племена были слабы и не шли ни в какое сравнение с воспрянувшими коневодами Талас-Мара. Сказители судят о народах по их былым деяниям, по былому величию, закрывая глаза на прогрессирующую слабость и вырождение. Уграум уберёг Орду от неожиданного удара более сильного врага, разгромил его и стёр в порошок, но в фундамент памятника разгрома «непобедимых» вайгаков он не заложил ни единого камня. Нет, вместо этого всю славу забрал его сын.

«Мой сын».

Уграум вглядывался в разбросанные по полю боя тела. Орков и варгов среди них было относительно немного — куда больше было людей и лошадей. Ургот справился хорошо. Даже слишком хорошо. Обошёлся малыми потерями несмотря на свою горячность, завоевал победу и уважение воинов. Любой вождь мог только мечтать о таком наследнике, и любому вождю следовало такого наследника опасаться. Но Уграум был горд, ведь его сын не опозорил ни его имени, ни имени Клана. Избранник Балора дал жизнь сильному воину, достойному потомку. Иначе не могло и быть.

«Мой сын».

Варг под Уграумом подогнул задние лапы, опустил к траве костлявый зад и справил нужду прямо на захоронение древнего вайгакского хана. Вождь мрачно ухмыльнулся в густую бороду, похлопав зверя по могучей шее. Что ж, какой-то вклад в унижение вайгаков он всё же внёс. Если народ не смог защитить свои святыни от осквернения, то, значит, они того заслуживают. Гигантская плоскомордая гиена оскалилась в ответ на грубую ласку, пару раз шкрябнула задними лапами по сухой земле, после чего Уграум направил зверя к спуску с холма. Несколько крупных отрядов воинов и скованных цепями рабов послушно следовали за своим вождём, спеша воссоединиться с остальной частью Орды.

Он вёл варга неспешно, даже вальяжно, следуя мимо гор трупов, раздавленных юрт и пылающих костров. Вонь горящих человеческих тел вызывала в нём противоречивые чувства. С одной стороны это был запах победы, запах величия его народа, но с другой ему было омерзительно вдыхать вонь горелой плоти, смрад слабости и презрения, которое он испытывал к вайгакам. Он бы с удовольствием ускорился, чтобы поскорее миновать трупные костры и вновь полной грудью вдохнуть чистый степной воздух. Но вождь не должен торопиться, пересекая свои владения. Он должен наслаждаться их видом, наслаждаться ощущением того, что всё это принадлежит ему. А Степи Уркука отныне были в полной власти Уграума, стали частью его обещанной империи, частью его самого. Стали начальной точкой его грядущих завоеваний.

Воины под командованием Ургота не сразу заметили появления своего вождя. Они были слишком заняты плодами победы, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг них. Кто-то обирал трупы, впоследствии придавая их огню, кто-то копался в пожитках вайгакской знати, посмеиваясь над цветастыми шмотками, выторгованными явно у людей с запада или даже у презренных эльфов с севера, а кто-то наслаждался вайгакскими женщинами, коих потом, в лучшем случае, ждёт участь рабынь. Однако появление вождя совсем незамеченным не прошло, и орки так или иначе выказывали своё почтение Избраннику Балора. Уграум не требовал от своих воинов падать ниц перед ним — ему хватало простого приветствия. Вождя должны уважать, а не пресмыкаться перед его фигурой.

Ургота он нашёл в дальнем конце того, что некогда было стоянкой вайгаков. Это было совсем не трудно, учитывая, какой ор подняли его воины, собравшиеся в широкое ощерившееся сталью кольцо. Импровизированная арена была сложена из грубых камней, поломанных юрт и различного хлама, который удалось отобрать у кочевников. На самом деле, крик неисчислимого множества глоток Уграум слышал ещё издалека, из-за чего и загорелся надеждой, что успеет вступить в битву до её окончания. Но то были не звуки сражения, а лишь очередная блажь Ургота, не отказавшего себе в удовольствии устроить представление. Не сказать, что Уграум одобрял увлечения сына, но и не осуждал их. Древний обычай давно уже не использовался среди орков, вожди всё больше и больше перенимали подлую тактику вайгаков в борьбе за власть, поэтому если Ургот хочет возродить подобного рода поединки, то почему бы и нет? В конце концов, орки должны так или иначе показывать свою силу. В этом вся их суть.

Уграуму не пришлось расчищать себе дорогу, варг сделал это за него. Зверю достаточно было лишь пару раз грозно рыкнуть, чтобы столпившиеся вокруг импровизированной арены орки поспешно ретировались, освобождая проход. Никому не хотелось стать жертвой огромных клыков плотоядного создания и уж тем более навлечь на себя гнев Избранника Балора. А гнев Уграума бывал страшен. Он знал, что воины следуют за ним из уважения, из глубокой преданности, которую они к нему испытывали. Но также он знал, что его боятся. Боятся за ту чрезмерную даже по меркам орков жестокость, которую он проявлял на поле боя. Даже многие берсерки опасались Уграума, а тем врагам, которым не посчастливилось попасть к нему в плен, оставалось только сочувствовать.

Как он и предполагал, Ургот нашёлся в самом центре аренного круга. Огромный, ничем не уступающий в габаритах отцу, он стоял голый по пояс, демонстрируя неисчислимое множество шрамов на грубой бурой шкуре. Далеко не все из этих шрамов были получены в бою — те, что на руках, были особенными. Большую их часть — длинные ровные полосы, тянущиеся от запястий и самых плеч — Ургот нанёс себе сам. Он любил считать противников, убитых на дуэлях, а дуэли Ургот любил. Он упивался демонстрацией силы, старыми законами чести, которыми молодые орки всё чаще пренебрегали. Иногда Уграуму казалось, что Ургот излишне зациклен на этих старых принципах, но всё равно не мог не испытывать гордость за сына, который ни разу не посрамил своего вождя-отца.

К левой руке Ургота была привязана цепь. На толстых звеньях ржавеющего железа алела свежая кровь. Уграум присмотрелся. На теле сына не было ни единой царапины, не считая пары синяков, полученных в недавнем сражении. Удивительное везение, а может очередное доказательство слабости разгромленных соперников. Уграум пробежался взглядом по цепи, к другому её концу, который был привязан к руке кряжистого широкоплечего вайгака, всё ещё носившего цветастую одежду, говорящую о его высоком статусе. Вероятнее всего, это был хан одного из местных племён — на рядового воина Ургот размениваться бы не стал. Одежда вайгака насквозь пропиталась кровью, сквозь длинные прорехи виднелись глубокие раны, а сам он уже едва стоял на ногах. Длинный, полуторафутовый нож в его руке был абсолютно чист, а вот идентичный клинок в руке Ургота наоборот покрывал яркий тёплый кармин. Ургот знал эту игру слишком хорошо. Куда лучше, чем его соперник.

«Мой сын».

Вайгак был храбр и более чем воинственен, но он был обречён — это Уграум понял с первого взгляда. Соперники натянули цепь так, что она, казалось, вот-вот лопнет. Каждый надеялся подтащить к себе противника и нанести быстрый удар. Вайгак был силён, не уступил бы и орку, но он устал и ослаб от потери крови, а Ургот всё ещё был полон сил. Рывок. Вайгак потерял равновесие, неуклюже полетел вперёд, силясь не рухнуть в прибитую кровью пыль. Удар. Ургот хлестнул ножом вайгака в лицо, а кочевник завыл. Орки взревели от восторга, видя, что слабый человек лишился глаза, а Ургот медленно отступил, давая оппоненту перевести дух и вновь натягивая цепь.

Следующий рывок и новый удар. Каким-то чудом вайгаку удалось его парировать и полоснуть ножом в ответ. Ургот шатнулся назад, острое лезвие сверкнуло прямо у его носа. Толпа затаила дыхание, но тут же разразилась новым восторженным воплем, когда сын вождя ответным ударом скальпировал оппонента.

— Он мог закончить этот бой в один удар, — услышал Уграум голос по правую руку от себя, — но он решил устроить зрелище.

Вождь повернулся, увидел рослого шамана, одетого в шкуры степных волков, с ожерельем из зубов варга на широкой шее. Шаман был стар, волосы его совсем побелели, а всё лицо было испещрено сеткой глубоких морщин и не менее глубоких шрамов. И тем не менее, несмотря на возраст, старик всё ещё был сложен не хуже молодого воина, и даже груз прожитых десятилетий не мог согнуть его спину.

— Я слышу неодобрение в твоём голосе, Горбаг?

Шаман нахмурился. Его взгляд был устремлён на «арену», лицо омрачала тень тяжёлых дум. Для Горбага это не было в новинку. За все сорок семь зим, что выпали на долю Уграума, он ни разу не видел старого шамана довольным или хотя бы удовлетворённым. Самый ворчливый, самый придирчивый, самый непочтительный из всех шаманов. Даже когда остальные единогласно нарекли Уграума Избранником Балора, Горбаг колебался дольше всех. И всё же именно к нему Уграум предпочитал прислушиваться. Именно его считал равным себе.

— Балор уже получил своё этим утром, — заявил шаман. — Мы щедро пролили людскую кровь и преподнесли много черепов к Костяному Трону. Пленных следует предать огню, чтобы насытить Аграт, а не устраивать представление для ротозеев. И к тому же Испытание Железом предназначено для орков и только для орков, а не для этих… — Горбаг кивком указал на окровавленного вайгака и презрительно сплюнул.

— Орки давно уже позабыли Испытание Железом, — поспорил Уграум. — Даже мой отец отказался от него, когда я бросил ему вызов. Дряхлые старики цепляются за крохи своей власти, даже если уже не могут её удержать, пока молодые гибнут в бессмысленной грызне между кланами. Глупцы, променявшие честь на золото, поступают на службу к жалким людям. Алчные собаки продают соплеменников и даже дочерей в рабство богатым свиньям с запада. Если возрождение старых обычаев поможет пресечь это, то так тому и быть. Пускай даже возрождать приходится именно так.

— Равняя людей с орками? — Горбаг снова сплюнул. — Это не возрождение старых обычаев. Это осквернение.

— Хочешь назвать моего сына осквернителем старых обычаев?

Вопрос был задан спокойно, Уграум не позволил себе ни капли раздражения, ни крупицы гнева. И всё же Горбаг прикусил язык, на его лице появилось странное кислое выражение.

— Нет, вождь.

— Вот и хорошо. Лучше собери остальных шаманов и подготовь тела наших павших. Вечером мы проводим их в последний путь и отпразднуем великую победу. Мы сокрушили всех наших врагов в Степях Уркука, и ныне этими землями безраздельно будут править орки. Это нужно отметить, да и воинам не помешает хорошо отдохнуть. Надеюсь, мы отобрали у вайгаков щедрую добычу?

— Сирк и его гоббо сейчас подсчитывают то, что не успели растащить по карманам воины. В основном провизия, скот, выпивка…

— Кто поставил Сирка отвечать за добычу? — Уграум едва сдержался, чтобы скрыть захлестнувшее его возмущение.

— Ургот поставил, — мрачно ответил Горбаг. — Он слишком хорошо относится к этому гадкому скунсу и его сородичам. Я бы не доверил Сирку даже носить дерьмо моего варга, не говоря уже о том, чтобы следить за добычей.

— Говорят, боги подарили Сирку много дочерей, — заметил Уграум, смирив недовольство. — Среди них даже есть красавицы.

— Есть одна, — сухо заметил Горбаг и, помолчав, как бы невзначай добавил: — Ургот любит вызывать её в свой шатёр.

— Это многое объясняет, — проворчал вождь, выдержал задумчивую паузу и приказал: — Займись приготовлениями. А с Урготом и его… симпатиями я сам разберусь.

— Да, вождь.

Горбаг ушёл, а Уграум остался наблюдать за финалом дуэли. Вайгак уже не походил на человека — скорее на живой труп. Неизвестно, каким чудом он ещё оставался в сознании, и неизвестно, по воле какого бога ещё продолжал отбиваться. Но Урготу, судя по всему, тоже надоела эта игра, поэтому он решил заканчивать.

Ни разу не задетый ножом пленника, сын вождя в очередной раз рванул на себя цепь. Вайгак взмахнул ножом, но скорее инстинктивно, без малейшей надежды поразить противника. Ургот легко ушёл от вражеского клинка и с отработанным изяществом погрузил нож в сердце соперника. Вайгак умер быстро, упал, а Ургот одним сильным ударом перерубил ему обвитое цепью предплечье. Толпа взревела, когда молодой орк воздел над головой отрубленную руку, а Уграум молча наблюдал, ожидая, когда сын обратит на него внимание.

— Крови тебе, отец! — Ургот отсалютовал окровавленным клинком. — Ты прибыл как раз вовремя, чтобы узреть плоды нашей победы! Надеюсь, что и ты пришёл с кровью своих врагов на мече и пеплом от их лачуг на сапогах!

— Ты смеешь сомневаться в своём отце? — шутливо осклабился Уграум, слез с варга и крепко обнял приблизившегося сына. — Ты хорошо справился, Ургот. Балор будет доволен твоей победой.

Ургот отстранился от отца, на его лице на миг мелькнула мрачная озабоченность.

— Мы потеряли Урхака.

Внутри Уграума на миг всё похолодело. Урхак был сыном первой его жены, вполне возможно, его собственным сыном. Он родился давно, задолго до Ургота, ещё в те времена, когда Уграум не был наречён Избранником Балора. Великий объединитель кланов тогда ещё командовал совсем крошечным племенем и не обладал и половиной той мощи, которой распоряжался сейчас. После стычки с отрядом налётчиков из конкурирующего клана, его первую жену похитили, и она не менее двух лет провела в плену. Уграум долгие месяцы созывал союзников и собирал силы, чтобы вступить в бой с врагами, а когда всё же настиг их и покарал, выяснилось, что его похищенная жена разродилась сыном. Она уверяла, что Урхак был сыном Уграума, что она понесла незадолго до злосчастного похищения, но вождь так и не смог ей поверить и не смог признать её ребёнка своим. И всё же, хоть он и сторонился Урхака, он искренне ценил его как воина и не запрещал Урготу дружить с ним. Неизвестно, были ли они братьями по крови, но одно Уграум знал точно — Ургот и Урхак были братьями по оружию.

— Как это случилось? — хмуро спросил Уграум, дождавшись, когда толпа зевак, более не захваченная зрелищем, начнёт расходиться.

— Стрелы, — ответил Ургот. — Мы напали внезапно, у нас было преимущество, но с севера нагрянули ещё вайгаки. С ними пришлось тяжелее всего, нас взяли в кольцо и осыпали стрелами. Под Урхаком убили варга, он ещё пытался сражаться, но его расстреляли, как степного зайца.

— Скорбно слышать, — вздохнул Уграум. — Урхак был хорошим воином. Слишком хорошим, чтобы можно было позволить его потерять.

«Он был моим сыном».

— Я подвёл тебя, отец, — серьёзно заявил Ургот. — Можешь назначить мне любую кару, я вынесу её с достоинством.

— Ты ни в чём меня не подвёл, — одёрнул сына Уграум. — Лучше скажи, ты отомстил за Урхака?

Ургот горячо кивнул, затем посмотрел на лежащий в центре импровизированной арены окровавленный труп и сплюнул.

— Отомстил. Я вырезал всех этих свиней до единой, а последнюю заколол на потеху воинам. Я бы бросил их трупы гнить под солнцем, но шаманы настаивают на том, что их надо сжечь. Слишком много уважения этим шакалам.

— Шаманы считают, что мёртвых надо уважать, даже если они враги, — проговорил Уграум, не скрывая, впрочем, насмешки. — Они говорят, что именно это отличает нас от других народов.

— Да, но проявляют ли другие народы уважение к мёртвым оркам?

Уграум в ответ загадочно улыбнулся.

— Оставим шаманов и их суеверия, — сказал он, проигнорировав вопрос. — Пойдём, нам с тобой многое нужно обсудить. Вдали от посторонних глаз.

* * *

Беседу вели непринуждённо, в обстановке, близкой к домашнему уюту. Шатёр Ургота был просторен, но достаточно скромен, являя собой резкий контраст с переносными жилищами вайгакских вождей, кои ныне были отданы на разграбление воинам. По старой традиции, разговору предшествовала плотная трапеза в виде традиционной оркской кровяной похлёбки и чашки вайгакского напитка из забродившего кобыльего молока. Уграум никуда не торопился, у него было время, чтобы дождаться, когда повар приготовит традиционное оркское блюдо. Он несколько дней провёл в седле и не ел ничего, кроме жёсткого сушёного мяса и воды. Хорошая еда придаст ему сил, позволит снять лишнее напряжение и успокоит бурлящую кровь, ведь разочарование от опоздания на битву всё ещё беспокоило могучего орка, равно как и гибель непризнанного сына. Ко всему прочему, Уграум считал, что строить важные планы стоит тогда, когда разум полностью спокоен и не отягощён внешними раздражителями, ведь мысли и принятые решения тогда становятся более здравыми и взвешенными. А мыслей у него было много, и большей их частью он планировал поделиться с сыном.

После плотного обеда орки раскурили трубку, набитую степным черношейником. В травяную смесь не стали добавлять загадочные травы, используемые шаманами для бесед с духами, поэтому ароматный дым лишь бодрил и поддерживал сознание в тонусе, способствуя мыслительному процессу. Уграум сделал большую затяжку, прежде чем перейти к делу.

— Какие у нас потери, кроме Урхака?

Ургот перенял от отца трубку, тоже затянулся, пару долгих мгновений подержал дым в лёгких и выдохнул.

— Предварительно чуть больше тридцати убитых. Есть раненые, в том числе и тяжело. Кто-то из них выкарабкается, кто-то не доживёт до следующего утра. Но не думаю, что мы потеряли больше полусотни бойцов.

— Полсотни — это ничто, — заметил Уграум. — Аграт примет их тела, а Балор с достоинством встретит их души, раз они погибли в бою. Наши предыдущие стычки с вайгаками были более кровавыми, не говоря уже о коневодах Талас-Мара. Ты хорошо справился, Ургот.

— Я не уберёг Урхака, — угрюмо заметил Ургот. — И слишком поздно отреагировал, когда прибыло подкрепление вайгаков. Эти жизни на моей совести.

— Ты слишком много об этом думаешь, — хмыкнул Уграум. — Это нормально, учитывая то, что ты впервые участвовал в настолько серьёзном сражении. Но тебе стоит научиться жёсткости, если ты хочешь однажды занять моё место. Одно дело — управлять дружиной и устраивать набеги, и совсем другое — вести в бой Орду. В больших битвах всегда кто-то погибает, и негоже оплакивать каждого. Для этого у воинов есть жёны и дочери, пусть они льют слёзы. А вождь должен принимать смерть как данность. Особенно смерть в бою. Ты понял меня, сын?

— Да, отец.

— Вот и хорошо, — Уграум сделал паузу, затем сурово посмотрел на Ургота. — Теперь о добыче. Я слышал, ты поставил Сирка подсчитывать отбитые у вайгаков припасы. Это правда?

Ургот помедлил с ответом, затем пожал плечами и, будто бы оправдываясь, сказал:

— Гоббо хорошо считают. К тому же они умеют рисовать слова на бычьих шкурах.

— А ты умеешь читать те слова, которые они рисуют?

Ургот снова помедлил.

— Немного…

— До меня дошли слухи, — продолжал Уграум, буравя сына взглядом, — что ты зачастил приглашать одну из дочерей Сирка к себе в шатёр. Это она тебя… кхм… научила?

Ургот молчал. Уграум — тоже. Сын вождя потупил взор, таращась на устилавшие шатёр шкуры. Уграум взял трубку и медленно затянулся, выпустил дым через широкие ноздри.

— Гоббо — гнилой народ, — глубокомысленно заключил вождь. — Подлость и предательство — у них в крови. Это народ рабов, у которых нет ни малейшего понятия о чести, доблести и единстве. Их презирают люди, их презирают эльфы, а бородатые карлики с гор и вовсе не видят иного способа общаться с ними, кроме как с помощью лезвия секиры. Только мы, орки, даём им право на жизнь. Но за это право они должны платить покорностью и служением — таскать поклажу, чистить варгов и отдавать своих сыновей в атоги. Чем они занимались, пока жили «свободно»? Кидались друг в друга камнями за тощую корову? Ловили рыбу в прудах? Учились рисовать слова? Какой прок от нарисованных слов? Или ум гоббо настолько слаб, что не способен запомнить простых вещей, что им приходится их зарисовывать? Любой орк-шаман способен запомнить больше, чем каждый из них может нарисовать, вот что я скажу.

— Шаманы помнят только старые легенды, и то с каждым пересказом они обрастают новыми деталями, — попытался поспорить Ургот. — А гоббо могут точно зарисовать, сколько бочек с солониной у нас есть и сколько кувшинов с маслом мы отняли у вайгаков. И всегда можно пересчитать и сравнить с рисунками, чтобы убедиться, что ничего не было украдено.

— А как ты узнаешь, что ничего не было украдено, если счёт ведут гоббо? — зло ухмыльнулся Уграум. — Воровство — их смысл жизни. Сколько войн устраивали между собой племена гоббо только из-за того, что кто-то что-то у кого-то украл? А сколько гоббо регулярно казнят за то, что они запускают свои грязные лапы в пожитки наших воинов? Щёлка гоблинской девки заставила тебя потерять трезвость мысли.

— Я не…

— Не перебивай меня, сын, — Уграум медленно поднял мозолистую руку, давая Урготу знак замолчать. — Я ещё не всё сказал. Ни для кого уже не секрет, что Сирк получил от тебя столь ответственную работу лишь потому, что его дочь тебя ублажает. В целом, в этом нет ничего плохого. Многие воины берут себе хорошеньких гоббо, дабы те грели им ложе. Кого-то привлекает их игривый характер, кому-то нравится то, что они дольше сохраняют юность в сравнении с нашими женщинами. Но это лишь игры, не влекущие за собой ничего серьёзного. Ни у кого из воинов не хватит глупости всерьёз привязываться к гоббо, а ежели та понесёт, то должна самолично удавить выродка и швырнуть его в огонь, ежели не хочет, чтобы её тушу насадили на копьё и сделали из неё пугало. Таков закон и таковы наши обычаи. Гоббо не даст тебе сильного потомства. Она может лишь потешить тебя, но не более. Трахай свою девку, коль хочешь, но не позволяй ей влиять на тебя и принимаемые тобой решения. И чтобы впредь такого не повторялось, сегодня ночью после прощания с погибшими мы устроим пир в честь твоей победы. И на этом пиру подберём тебе подходящую жену.

— Чего-о-о??? — Ургот вытаращился на отца так, что, казалось, его глаза вот-вот выпрыгнут из орбит.

— Ты слышал меня, сын, — непреклонно ответил Уграум. — Ты видел уже две дюжины зим. Тебе пора жениться и дать потомство. Насколько я знаю, у Готмога есть две прекрасные дочери — Ашера и Шиара. Они совсем недавно расцвели, и поговаривают, что боги наградили их удивительной красотой. Занятно, учитывая скотскую рожу самого Готмога, но будем надеяться, что они пошли в мать.

— Готмог — вонючая свинья, — презрительно выплюнул Ургот. — Он мало того, что настолько жирный, что ездит в телеге с женщинами, так ещё и трусливее любого гоббо из самого паршивого атога. Готмог — не настоящий орк, а насмешка. Я скорее со своим варгом породнюсь, чем с ним и его отродьями.

— Готмогу не достаёт качеств настоящего орка, — признал Уграум. — Но он хитёр, и к его мнению многие прислушиваются. Готмогу подчинялись кланы Белой Руки и Огненного Глаза до того, как присоединились к Орде, и он до сих пор имеет на них большое влияние. Это самые многочисленные кланы в степях, и я не хочу потерять их поддержку. Особенно в преддверии новых завоеваний.

— Новых завоеваний? — Ургот приподнял густые брови.

— Ты же не думал, что мы навечно останемся в степи? — усмехнулся Уграум. — Нет, парень, эта земля больше не способна дать нам всё необходимое для жизни. Если орки останутся в Степях Уркука, то они будут обречены на гибель, голод и бесконечную грызню за объедки. Как наши далёкие предки пришли с холодных гор на тёплые равнины, так и мы должны двигаться дальше, на плодородный север. И к тому же, — Уграум затянулся трубкой и вновь выпустил дым через ноздри, — жребий был брошен после сожжения Талас-Мара. Разгром вайгаков нам простят, вайгаки никого не интересуют. Но за коневодов запада будут мстить. Сперва об их поражении узнают Народы Моря на дальнем западе, а потом весть дойдёт и до эльфов севера. Эльфы не простят нам гибель их главных союзников, и они придут в наши края, чтобы мстить. Мы должны ударить первыми, чтобы не допустить этого.

Ургот напрягся, задумчиво поскрёб щетинистый подбородок и угрюмо подпёр тяжёлую голову кулаком. Уграум наблюдал за сыном со всей пристальностью. Неужели он боится? Или ему по нраву довольствоваться малым, а именно убогими степями, в которых с каждым годом становится всё тяжелее жить? В какой-то миг в душе вождя зашевелились ростки разочарования, но он быстро растоптал их. Нет, его сын ещё ни разу не подвёл своего отца, нет причин сомневаться в нём. Просто он проводил слишком много времени с матерью, когда Уграум объединял кланы. Орза — прекраснейшая и любимейшая из его жён, умная, рассудительная и осторожная. Уграум не мог прийти в себя три дня, когда её забрала лихорадка, и так и не смог больше взять в жёны ни одну другую женщину. Ургот унаследовал её живой ум и осторожность, заставляющую его во многом сомневаться, но это было даже к лучшему. Он станет хорошим вождём, когда придёт время.

— Ты уверен в этом, отец? — спросил, наконец, Ургот после долгих раздумий.

— Я уверен в этом уже много лет, — ответил Уграум, передав сыну трубку, дабы тот вдохнул бодрящий дым и очистил разум от тревог. — Орки созданы для большего, нежели вечно кочевать по пустынной степи. Когда-то земли севера принадлежали нам, но затем пришли люди и изгнали нас. А когда мы попросили помощи эльфов, нас осыпали стрелами, словно дичь на охоте. Пришло время вернуть то, что наше по праву.

— Я слышал истории, которые так любят рассказывать шаманы, — сухо проговорил Ургот. — Нет нужды их пересказывать.

— Тогда ты должен понимать всю важность похода на север. А также то, что без кланов Белой Руки и Огненного Глаза этот поход обречён на провал. Нам нужны кузнецы клана Белой Руки, не говоря уже о том, что у них больше всего Железнобоких. А без лучников клана Огненного Глаза мы не сможем противостоять эльфам в дальнем бою. Поэтому ты возьмёшь в жёны одну из дочерей Готмога, а если понадобится, то и обеих. Старику понравится быть дедом сыновей будущего Короля Кланов.

— Короля? — удивился Ургот. — Этот титул не носили со времён короля Окира Бурерождённого!

— Я собираюсь возродить этот титул, — решительно заявил Уграум. — И может статься, что именно ты станешь первым после Окира Бурерождённого, кто водрузит на свою голову Железную Корону.

— Но…

— Помолчи, сын, — вновь прервал Ургота Уграум. — Помолчи и послушай внимательно. Шаманы нарекли меня Избранником Балора. Возможно, так оно и есть, не стану оспаривать, ведь Балор действительно является мне во снах. Но я вижу своё предназначение не в том, чтобы носить корону и дряхлеть на троне, как людские вожди, не заслужившие свои титулы ничем, кроме рождения. Моё предназначение — объединить кланы, вернуть наши исконные земли и возвеличить народ орков. И я сделаю это, даже ценой собственной жизни, однако править будешь ты. Меня могут убить в битве, или же меня может свалить лихорадка, как твою мать, но я сделаю всё возможное для того, чтобы завоевать для тебя и для всех орков наше собственное королевство.

— И для этого нужно, чтобы я женился на одной из дочерей Готмога?

Уграум кивнул, а Ургот задумчиво закусил губу.

— А как же Виз?

Уграум смерил сына испытующим взглядом.

— Так зовут девчонку-гоббо?

Ургот нерешительно кивнул и поспешил отвести глаза.

— Сделай её своей наложницей, — потребовал отец. — Но не признавай за ней никаких прав, кроме права делить с тобой ложе. Если понесёт ребёнка, то ты знаешь, что она должна сделать. Втолкуй ей это, вбей в голову, если понадобится. Для её же собственного блага. Ты понял меня?

— Да, отец…

— Хорошо, — Уграум поднялся на ноги и вновь пристегнул к поясу ножны с огромным широким мечом. — Можешь отдыхать, ты заслужил это, как никто другой. А я пойду и поговорю с Готмогом, чтобы прихорошил дочерей для празднества. И прослежу за тем, чтобы пересчётом добычи занялся орк, а не Сирк и его вонючие гоббо. Придётся прирезать пару в назидание, чтобы знали своё место, но кто их считает, этих гоббо…

Уграум вышел из шатра, звеня тяжёлой кольчугой, которую не потрудился снять даже во время трапезы, а Ургот остался сидеть, погрузившись в тяжёлые мысли. Ему многое предстояло обдумать и многое принять. Принять, скрепя сердце и до боли стиснув зубы.