Страйдер (джен)

Молодой мужчина вошёл в приёмный зал без малейшего намёка на страх, чему сам искренне удивился. Мало кто хотел оказаться на его месте. Ещё меньше смогли бы сохранить полное самообладание. Любого другого само присутствие даже не в этом помещении, а за его массивными алебастровыми дверями, заставило бы робеть, дрожать от страха, желать убраться отсюда как можно дальше. Но только не его. Его цель была выше страха. Выше робости и любого другого человеческого чувства. Да и что такое чувства по сравнению с высшей целью? Что такое человечность? Лишь слово, сорвавшееся с уст, словно беззаботная птица, чьё существование так же бессмысленно, как и сами слова по сути своей. Только цель имеет смысл. Или мечта, ставшая целью. Кто не имеет мечты, не имеет цели, тот сам не имеет смысла и не имеет права называться по-настоящему живым.

Они были перед ним. Почти в ста шагах. В самой глубине тёмного, мрачного помещения, словно выпадающего из объективной реальности в причудливой игре теней и факельных бликов. Или же то была не игра? Зал полнился чужеродными образами, неописуемыми геометрическими фигурами монументальных масштабов, причудливыми цветами, словно из иных миров и… движением? Да, точно, бесконечным движением всего и вся. Будто стены, пол, потолок, даже коптящие факелы в причудливых держателях умудрялись одновременно находиться на одном месте и двигаться, из-за чего голова беспрестанно кружилась. Мужчина на миг закрыл глаза, сглотнул, собирая в кулак всю свою волю, сознание, остроту чувств, и шагнул вперёд.

Они взирали на него с возвышения, на котором полукругом стояли их троны — каждый, как произведение некоего иномирного искусства. Он не видел их глаз. Не видел лиц, скрытых неестественно густыми тенями, будто живущими своей жизнью, но чувствовал взгляд — любопытный, презрительный или, скорее, снисходительный. Так смотрят на насекомое, копошащееся в траве — со смешанным чувством интереса и отвращения. Ему было противно их высокомерие. Противно каждой клеточке его тела, каждой частице его души. Он всегда презирал тех, кто смеет смотреть на других свысока. Неважно положение, неважно могущество или достижения. Высокомерие он считал худшим из грехов давно, ещё будучи мальчишкой поклялся, что никому и никогда не позволит смотреть на себя свысока. Но сейчас он должен был с этим смириться. Должен был принять правила этой игры, затеянной им на свой страх и риск. Ради Цели. Ради Мечты.

Он вышел в центр пребывающего в движении зала, опустился на колени в центре переливающегося круга, выложенного странной фосфоресцирующей мозаикой. Глаза долу. Его долго учили правильно вести себя в их присутствии, и он усвоил каждый урок. Пришлось смирить всю гордость ради того, чтобы не быть уничтоженным в мгновение ока. Они обладали силой, к которой он лишь только стремился, и властью, которая не снилась ни одному из королей. Одно лишь слово, один щелчок пальцев — и он просто перестанет существовать. Инструктировавший его колдун с выдавленными глазами доходчиво объяснил ему, что случается с теми, кто смеет вести себя непочтительно. Даже показал для наглядности. Продемонстрировал на одном из рабов, чей крик до сих пор стоял у него в ушах. Он ещё вспомнит этот крик, когда вернётся сюда, но уже не как гость и проситель, а как завоеватель. Он много чего вспомнит, когда придёт время.

— Чего ты хочешь? — это был не голос человека. Не мог быть им. Шум, воспроизводимый чем угодно, но не человеческой глоткой. Он отразился от стен, проник в уши, ввинтился в мозг тысячей маленьких свёрл, разрывая череп изнутри. Мужчина поморщился от головной боли, растерялся от внезапности и отсутствия каких-либо официальных ритуалов, сопровождавших все подобные визиты к высокопоставленным особам. Сразу к делу, без лишних промедлений. Это обескураживало.

— Ты тратишь наше время, — снова тот же голос… нет, звук, шум. Он заставил его вздрогнуть, на миг потерять самообладание, почувствовать тот самый страх, успешно подавленный вначале, но вновь поднявший свою уродливую голову где-то на задворках души. — Мы ждём твоих слов. Говори, зачем ты потревожил нас?

— Я пришёл попросить вас о помощи, о Великие, — проговорил мужчина громко и ясно, не без ноток покорности, необходимой в данной ситуации. Глаз он всё так же не поднимал. Фосфоресцирующая мозаика двигалась перед ним, кружилась, принимала замысловатые формы, одновременно оставаясь круглой. Он почувствовал, как его начинает тошнить. Закрыл глаза.

— Помощь Консульта стоит дорого, человек, — ему показалось, что в ввинчивающемся в мозг «голосе» прозвучала насмешка, особенно на последнем слове. — Что ты готов предложить в обмен на услуги тех, кто давно не мыслит категориями смертных? Чем ты готов пожертвовать?

— Всем.

По помещению пошла вибрация. От неожиданности мужчина открыл глаза. Пол перед ним трясся, рябил, сиял цветами, которых не могло быть в этом мире, которых не существовало. Он не понимал, что происходит. Его внутренности прошибла странная судорога, безболезненная, но отчего-то необычайно мучительная. Страх внутри него заворочался, заизвивался скользким угрём. А тряска продолжалась и даже усилилась. Неужели это… смех? Смех этих существ, давно растерявших всю связь с человеческим естеством? От этих мыслей ему поплохело.

— Это очень абстрактное определение, — вновь зазвучали слова, когда «смех» утих. — Нам нужна конкретика. Ты просишь об услуге, но не предлагаешь ничего взамен. Что у тебя есть такого, что может заинтересовать Консульт, маленький человек? Чем ты способен нас удивить?

— Знаниями.

Зал снова содрогнулся от беззвучного чужеродного смеха. Кишки мужчины скрутило в тугой узел, он почувствовал, как к горлу подкатывает горький комок. Ещё чуть-чуть — и его стошнит желчью. За такое точно не пощадят. Он сдержался. Одним богам ведомо как, но сдержался. Нужно было отринуть всё человеческое, чтобы пережить этот разговор. Всё, что имело значение — это поставленная Цель.

— Знания? — к насмешке в «голосе» прибавилось откровенное негодование. — Да о чём может знать такое насекомое, как ты? Разве может муравей поведать человеку что-то, чего тот не знает? Разве может быть муха умнее, чем тот, кто несоизмеримо превосходит её в интеллекте? Разве может…

— Я знаю, что вы ищете, — перебил мужчина, осознавая, чем ему это может грозить, но всё равно идя на ни с чем не сравнимый риск.

По залу прошёл пульс — словно биение некоего титанического сердца, отражающееся в каждом миллиметре огромного помещения. Этот пульс едва не опрокинул его на землю, пошатнул, словно пьяного, смешал мысли в раскалывающейся голове. Он выдержал. Стиснув зубы, выдержал.

— И что же мы ищем? — любопытство в «голосе» соседствовало с плохо скрываемым и едва сдерживаемым гневом. Консульт не привык, чтобы его перебивали. Не привык к наглости и непокорности. Мужчина знал, что если данный им ответ не окажется по-настоящему ценным, то участь его будет хуже смерти.

— Хроманин, — сказал он. — Я знаю, что вы ищете Хроманин. И я знаю, где он находится.

Зал погрузился в звенящую тишину — настолько тягучую и гнетущую, что мужчина почувствовал, как от обуявшего его волнения кишки прилипают к позвоночнику. Он слышал шелест, словно ветер гуляет в кронах деревьев. Шёпот? Похоже на то. Консульт перешептывался на некоем давно забытом богохульном языке, не предназначенном для человеческих уст. От этого звука мурашки табуном бежали по спине.

— Где? — требовательный вопрос прорезал воздух, словно гигантский нож. Звучащая в нём угроза ещё больше нагнала напряжённости и без того гнетущей обстановке.

— В крепости Аркс, — ответил он. — В самых глубинах.

— Ты лжёшь! — по залу пошла волна энергии, от которой, казалось, само время и пространство пошло рябью. Мужчину опрокинуло на пол, мир перед ним слился в кружащееся пятно. Он закрыл глаза, стиснул зубы, борясь с тошнотой, кое-как заставил себя встать хотя бы на четвереньки.

— Наши агенты исследовали Аркс вдоль и поперёк, — продолжал «голос» Консульта, — Если бы Хроманин был там, они бы его нашли.

— Хроманин не в самой крепости, — попытался оправдаться мужчина, кое-как поднявшись на колени. Бросил неосторожный взгляд на возвышение, где сидел Консульт, но поспешно потупил взор, вновь уставившись в пол. Он и так позволил себе слишком многое, ходил по тонкому льду. Его жизнь висела на волоске, нужно было срочно это исправлять. — Как я и сказал, он лежит в глубинах. Не в крепости как таковой, а под ней. Там, где начинаются старые владения гномов.

Вновь повисла тишина, нарушаемая лишь лёгким шелестом давно забытых слов. Шелест то усиливался, больше становясь похожим на странный шорох, то вновь затихал, становясь размеренным, как журчание воды. Консульт о чём-то спорил, но, к сожалению, мужчина не понимал, о чём. Их речь была далеко за пределами человеческого понимания, ведь сами они давно уже людьми не были. Если вообще когда-то ими являлись.

— В гномьи копи путь закрыт, — вновь зазвучали слова, когда стих загадочный спор. — Там властвует Амгар-Нурак. Там нет жизни. Как бы Хроманин мог попасть туда? Это бессмысленно. Не логично.

— Хроманин принадлежит другой Вселенной и другим слоям Бытия. Он не подчиняется законам нашего мира, в том числе и законам логики. Вам ли не знать?

В ответ молчание. В этот раз мужчина не слышал даже «перешептываний». Глухая тишина заставила его на мгновение подумать, что он незаметно для себя лишился слуха.

— Верно, — неохотно согласился Консульт. — Но откуда бы тебе знать, где находится Хроманин? С чего ради мы должны тебе верить?

— У меня нет причин лгать. Я бы не стал попусту рисковать своей жизнью, пытаясь обмануть Консульт. Вам ничего не стоит испытать меня, дабы подтвердить правдивость моих слов, как и уничтожить меня, если вы обнаружите хотя бы намёк на ложь. Но смерть не входит ни в один из моих планов, поэтому я бы не опустился даже до самой изощрённой лжи, зная, чем это может грозить. А что касается моих знаний… У меня свои источники — как в пределах этого мира, так и далеко за гранью.

Консульт промолчал. А затем разразился мощным вибрирующим смехом, сотрясшим помещение, воздух и, казалось, даже саму реальность. От чувства всепоглощающей вибрации мужчина почувствовал, что у него вот-вот лопнет голова.

— Ты полон амбиций, маленький человек, — вновь загремел «голос», искрясь неподдельным весельем. — И тайн тоже. Мы бы могли их разгадать, если бы хотели. Вырвали бы их из твоего трепещущего мозга. Но нам интересно, как далеко ты готов зайти. Мы будем наблюдать. А теперь скажи, чего именно ты хочешь от нас? Какая нужда привела тебя туда, куда не посмели сунуться отважнейшие представители твоего вида? Стоит ли она того, чтобы ставить под удар свою жизнь и рассудок?

«Стоит, — подумал он. — Стоит всего».

— На юге Сеншанского побережья, в Авзальских горах, стоит монастырь, посвящённый Вельсу. Местные называют его «Хейха Мемраан» — Чертог Слова. В этом монастыре хранится один предмет. Вернее, частица предмета. Страница книги. Я хочу заполучить её.

Консульт помолчал в раздумьях.

— И почему же ты обратился именно к нам? Неужели с этой задачей не могут справиться более… приземлённые силы?

— Не могут, — ответил мужчина. — Чертог Слова известен своей неприступностью. Монахи Вельса в совершенстве овладели искусством Напева и ни одна смертная армия не способна взять монастырь штурмом. Договориться с ними тоже не выйдет — монахи ни за что не обменяют страницу даже на все сокровища мира. Однако у вас есть те, кто смогут её добыть. Мне нужны страйдеры.

Вновь долгое и напряжённое молчание, вскоре сменившееся осторожным «перешептыванием», если этот чужеродный звук можно было так назвать. Консульт колебался, а проситель смиренно ждал их решения. Ждать пришлось долго.

— Страйдеры — не наёмники, — ввинтился в мозг угрюмый ответ. — Использовать их за пределами Миллениума — значит поставить под угрозу весь Вечный Город. Нельзя нарушать тайну их существования. Если о страйдерах узнают те, кто живёт за пределами Пустошей, то последствия могут быть… непредсказуемыми.

— О страйдерах уже узнал я, а это говорит о многом, — заявил мужчина и Консульт отозвался напряжённым пульсом всего зала. — Вы не так хорошо храните свои секреты, как думаете. К тому же, я не говорил о том, что страйдеры нужны мне исключительно как воры. Никто не узнает ваших тайн, если не будет живых свидетелей, не так ли? От монахов необходимо избавиться в любом случае. Если они постигли Напевы, значит рано или поздно могут докопаться и до секретов Консульта, а этого допустить нельзя. Я предлагаю взаимовыгодный союз. Страйдеры устранят потенциальную угрозу для вас и добудут то, что необходимо мне. К тому же вы теперь знаете, где искать Хроманин, так что наше сотрудничество вполне себе взаимовыгодное, разве нет?

Молчание. И пульс. Зал пульсировал. Медленно. Вяло. Словно последние удары умирающего сердца.

— Ты ведёшь опасную игру, сын Ианны, — громыхнул Консульт и его слова трещали, словно мокрые поленья в костре. Мужчина почувствовал, как леденеют жилы от звуков имени его матери. Имени, которое он так старался забыть. — Книга Экс-Мортис не предназначена для смертных. Опасно даже хранить её страницы, не говоря уже о том, чтобы читать. То, что ты задумал, может поставить под угрозу не только твою жизнь, но и жизнь всего твоего вида. Всех видов. Даже мы не смеем прикасаться к её кровавым письменам. Неужели твои желания достойны такого риска? Мечты одного человека на одной чаше весов, гибель мира — на другой. Стоит ли того?

Он подумал. Хорошо подумал, прежде чем ответить. Мужчина редко взвешивал свои убеждения и мысли на весах судьбы, обычно просто шёл к цели несмотря ни на что. Сейчас он впервые пережил все терзания и сомнения в один кратчайший миг, равный одному удару сотрясающего зал колоссального сердца. Все чувства невероятно обострились, мысли и стремления сложились в единый знаменатель. Он поднял глаза на Консульт, рискуя всем. Он давно уже рискнул, положил на алтарь Мечты не только свою жизнь, но и жизнь всего мира. Страха не было. Была лишь его иллюзия, которая рассеялась, словно тонкий дымок на ветру. Был лишь ответ.

— Стоит.

Воздух задрожал и расплылся от неодобрительной ряби, но одобрения он и не искал. Лишь делал то, что было нужно. Шёл к своему предназначению. Или скорее к избавлению от того, что предназначено каждому смертному. И можно ли назвать предназначением стремление сломать это самое предназначение? Вырваться из оков рока? Стать по-настоящему свободным от того, что вершит судьбу человека в этом мире? Нельзя было дать точный ответ. Но можно было стремиться к тому, что не снилось даже богам.

— Да будет так, — «голос» Консульта показался ему каким-то меланхоличным, даже уставшим, если к этому потустороннему шуму были применимы такие понятия. — Ты получишь помощь, в которой так нуждаешься, сын Ианны. Но ты должен помнить одно — как бы ты ни пытался, на какие бы ухищрения не шёл, судьба всегда найдёт способ взять своё, пускай даже самым неожиданным способом и самым необычным инструментом. Ибо никто не может изменить установленные порядки мироздания. Даже ты, сын Ианны. Даже ты.

Страйдер (в переводе с сайкоса «много ходящий») — боец элитного корпуса воинов на службе Миллениумского Консульта. Страйдеры — искусственно созданные убийцы, прошедшие специальную физическую и психическую подготовку, обладающие сверхъестественными способностями и возможностями. Изначальное предназначение страйдеров — истреблять врагов Консульта. Страйдеры отличаются превосходными боевыми навыками и беспрекословной верностью хозяевам. Даже под страхом смерти страйдер не способен на предательство. Смысл жизни страйдера — служение Консульту.

Мёртвый Берег — вот имя, которое дали жители Срединных Королевств дикому и неприветливому краю, расположенному по южную сторону Андоранского залива. Так же известная под именем Сеншанского побережья, это была страна, населённая дикими племенами варваров и каннибалов, давно уже растерявшая былой лоск цивилизации. Здесь находили убежище многочисленные пираты, ютящиеся в хорошо укрытых бухтах, преступники, желающие избежать карающей длани закона, а также целые анклавы чародеев, зашедших в своих изысканиях далеко за грань гуманизма. Что и говорить, Мёртвый Берег пользовался дурной репутацией и мало кто являлся сюда без веской на то причины. Тех же, кому волей судьбы не посчастливилось оказаться здесь без должной подготовки, ждала неминуемая смерть, а то и участь куда более ужасная, нежели выпущенные кишки или перерезанная глотка. Дикого зверья здесь тоже хватало, поэтому даже если повезло избежать холодной стали между рёбер, это не значит, что твоим мясом не отобедает какой-нибудь хищник. А хищников здесь хватало с избытком.

Пять фигур двигались в ночи сквозь густые заросли Калидорского леса. Путаница дебрей, дикая и труднопроходимая, она совсем не была для них серьёзным препятствием, как и многочисленная живность, разбегавшаяся, едва почувствовав их присутствие. Животные всегда наиболее остро реагировали на страйдеров. За это они получили своё название — ни одна лошадь, ни одно ездовое и тягловое создание не подпустит к себе создание, в жилах которого течёт столь порченая кровь. Поэтому страйдеры всегда передвигались пешком — широкими, неутомимыми шагами, днём и ночью, почти без привалов, от цели к цели.

До Хейха Мемраан, Чертога Слова, они добрались даже раньше намеченного срока. Консульт чётко изъявил свою волю, и капитаны небесных шпилей все как один отложили более насущные дела для того, чтобы переправить небольшой отряд страйдеров за пределы Пепельного Хребта. Журавль, глава высланной на задание группы, отдал предпочтение судну, известному в Миллениуме под названием Чёрное Солнце. Некогда один из наиболее грозных фрегатов Столос Маллум, он до сих пор отличался превосходной быстротой и производил меньше всего шума. Это позволило отряду, не привлекая внимания, добраться по воздуху аж до окрестностей Тиара и Тиора, городов-близнецов, стоящих по разные стороны великой реки Таар. В Тиоре же удалось без лишних проблем нанять судно до Аль-Басана, благо толстый усатый капитан-чакриец был ослеплён блеском миллениумских ауреев. Вот только в Аль-Басан корабль не прибыл, а бесследно исчез где-то посреди Андоранского залива вместе с пятьюдесятью матросами и всем грузом. А страйдеры спокойно продолжили свой путь к монастырю.

На выходе из леса перед отрядом открылся вид на увенчанное снежными шапками величие Авзальских гор. Любого другого подобный пейзаж заставил бы остановиться и вглядеться в представшую перед ним картину, наслаждаясь моментом. Но страйдерам было чуждо прекрасное. Псы Консульта, никогда не знавшие ничего, кроме вкуса крови, они не замедлились ни на шаг. Сливаясь с наступавшими сумерками, бесшумными тенями они скользили к уже видневшимся впереди огням Хейха Мемраан, и вступавшая в свои законные права тьма была им верным союзником.

Стражи у ворот не было — лишь один смуглолицый монах дежурил у входа, опёршись о длинный резной посох. Ожидавшие если уж не ожесточённого сопротивления, то как минимум достойной охраны страйдеры ненадолго замедлились, оценивая обстановку. Журавль сделал несколько жестов руками, указывая на дальнейшие действия. Шершень и Лев тоже ответили набором жестов, предлагая свои варианты. Шакал сочно сплюнул, кривя обожжённое лицо в привычном оскале, а Змей, как и всегда, угрюмо молчал. В итоге Журавль уступил Шершню, предлагавшему убрать монаха с безопасного расстояния, но решил перестраховаться, подал несколько знаков Змею. Змей смерил командира холодным взглядом, не отреагировал ни кивком, ни малейшим движением лицевых мышц, лишь молча скрылся в тенях, отправившись на поиски выгодной позиции для собрата. Шершень тем временем принялся собирать свой излюбленный арбалет.

Оружие страйдера отличалось от любого другого стрелкового оружия сложностью своей конструкции. Арбалет был металлическим и очень тяжёлым, состоял из множества съёмных деталей, среди которых было некое подобие миниатюрной подзорной трубы и сложный круглый цилиндр, вмещавший в себя семь арбалетных болтов. Цилиндр вращался в момент выстрела, подавая к направляющей новый боеприпас, специальный рычажок у ложа позволял в мгновение ока взвести тетиву, но требовал огромных усилий. Оружие позволяло стрелку при должной сноровке менее чем за минуту выпустить все семь стрел, а крепящийся над планкой оптический прицел обеспечивал восхитительную точность. Абсолютно бесшумное и пугающе эффективное, это оружие не предназначалось для обычного человека, но страйдер мог использовать его без лишних хлопот.

Шершень мастерски владел своим причудливым оружием и знал его, как свои пять пальцев. На то, чтобы собрать арбалет, у него ушло буквально две минуты, и ещё одна минута на то, чтобы поймать монаха в перекрестие прицела. Следуя за направлением ветра, Шершень повёл арбалет правее, взял повыше. Жертву следовало поразить с первого выстрела.

И в тот самый момент, когда тихо лязгнул спусковой механизм, щёлкнула тетива и широкий болт с бритвенно-острым наконечником со свистом разорвал воздух, монах повернулся в сторону укрывавших чужаков зарослей и посмотрел на страйдера своими бесцветными, холодными глазами. Посох крутанулся в его руке с поразительной скоростью, звонко отбил летящий прямо в него снаряд. Рот его открылся, готовый издать крик, способный поднять на уши весь монастырь. А может монах хотел испепелить вторженцев Напевами. Этого уже узнать не доведётся, ведь Змей прекрасно знал свою работу.

Выскользнул из тени аккурат тогда, когда монах отбил болт, зашёл ничего не подозревающей жертве за спину. Острый клинок вонзился в основание черепа монаха, словно шило пробил глотку и вышел изо рта. Вместо крика или Напевов, монах издал только нечеловеческий хрип. Змей рывком освободил оружие, перехватил поудобнее и добил монаха одним коротким ударом. Тело осело, словно марионетка с перерезанными нитями, в свете жаровен темнела быстро расплывающаяся кровь. Змей посмотрел в сторону укрытия соратников, подал им знак. Путь был свободен.

Страйдеры покинули своё укрытие, стараясь сливаться с темнотой и не попадать в широкий ореол света, создаваемый пылающими жаровнями. Змей тем временем прошёл мимо ворот, к отвесной стене, высотой не менее пятнадцати футов, убрал меч в ножны и тщательно ощупал её руками на наличие щелей и выступов. Журавль негромко окликнул его и сделал знак подождать. Змей посмотрел на него, качнул плечами и вновь повернулся к стене. А затем, с прытью ящерицы, пополз вверх по камням.

Если Журавль и пытался как-то протестовать и окликать соратника, то Змей этого уже не слышал и не замечал. Страйдер ловко взобрался наверх, на миг замер, оглядываясь, после чего спустился во двор. Тут было подозрительно пусто, и Змей прислушался к каждому шороху, пытаясь уловить человеческое дыхание или любой другой признак, который мог говорить о засаде. К добру это или к худу, но он не услышал ничего, кроме редких криков ночных птиц и стрёкота насекомых.

Змей бросил короткий взгляд светящихся глаз на ворота. Они были заперты на большой засов, представлявший из себя массивный деревянный брус. Поднять такой удалось бы только паре крепких взрослых мужчин, но страйдер мог справиться и в одиночку. Вот только Змей не спешил открывать ворота. Вернее, вообще не собирался это делать. Его собратья и сами смогут без проблем перебраться через стену, а массивные деревянные двери могут издать шум, который лишь привлечёт новых монахов. Они и так едва не засветились из-за провалившейся затеи Шершня, поэтому более рисковать было нельзя. Нужно было воспользоваться эффектом неожиданности и зачистить территорию. Именно это Змей и собирался сделать.

Со стороны двора монастырь казался уже не столь внушительным, хоть и отличался удивительной архитектурой, не свойственной упадочным городам-государствам Сеншанского побережья. Вымощенный каменной кладкой двор был освещён лишь несколькими большими жаровнями, поэтому теней здесь хватало и было где укрыться. Сам же монастырь разделялся на три крыла — восточное, западное и южное — центральное. Змей предполагал, что страницу книги стоит искать не в самом монастыре и, скорее всего, даже не в его библиотеке, а где-то в хранилище. У монахов наверняка должно быть место, где хранятся самые ценные их секреты. Искать решил по порядку — с восточного крыла. Проникнуть туда он решил через одно из окон, благо оно было достаточно широким, чтобы в него мог протиснуться человек. Змей не был особо габаритным, но подавляющее большинство монастырских окон были такими крошечными, что едва пропустили бы кошку, а входить через парадную дверь — чистой воды самоубийство, так что выбор был не велик.

Окно привело его в столовую. Здесь тоже было тихо и очень темно. Ни единой живой души, даже мыши не скреблись в стенах. Это уже навевало недоброе предчувствие. Привратник на входе явно говорил о том, что монастырь обитаем, равно как и зажжённые во дворе жаровни. Однако при всём этом монастырь выглядел на удивление заброшенным. Тихо. Слишком тихо, чтобы быть правдой. Внимательно осмотрев столовую, Змей выглянул в окно. Остальные страйдеры уже следовали за ним, через стену перебрался Журавль. Сперва Змей подумал о том, чтобы присоединиться к собратьям, но… Монастырь навевал гнетущее ощущение. Нужно было внимательно его осмотреть и в случае опасности предупредить остальных. Возможно, его убьют, но для страйдера собственная жизнь не имела значение. Только задание и его успешное выполнение. Никак иначе.

Из столовой он вышел в коридор — длинный и такой же заброшенный, с предательски скрипучими досками пола. Каждый шаг предстояло выверять с точностью до миллиметра, дабы не издать ни одного лишнего звука. Задача непростая даже для страйдера, но Змей с ней справился. Заглянул в несколько комнат — они оказались пусты. Одна представляла собой нечто вроде алхимической лаборатории, другая — подобие обсерватории. Тут он задержался, изучил хитроумные приспособления и телескопы, с помощью которых монахи наблюдали за звёздами. Ничего дельного, впрочем, не обнаружил. Только пара пыльных трактатов, не имеющих никакого отношения к тому, что искали страйдеры. Змей двинулся дальше.

Всё восточное крыло казалось вымершим. Даже на кухне не удалось обнаружить ничего — даже продуктов. Но не мог же привратник быть единственной живой душой во всей округе? Это не укладывалось в голове. Чувствовался подвох, но где и какой? Ответов не было.

Обследовав всё восточное крыло, Змей отправился к выходу. Там столкнулся с Шакалом. Последний был не очень рад видеть Змея — напоминала о себе личная неприязнь. Несмотря на это, Шакал заговорил первым, игнорируя меры предосторожности.

— Нашёл что-то? — обожжённая правая сторона лица страйдера как всегда скалилась в некоем подобие дьявольской ухмылки.

Змей, смерив собрата долгим взглядом, отрицательно помотал головой.

— Не шуми, — посоветовал он, едва слышно.

Шакал, покривившись, пренебрежительно сплюнул. Комок из слюны и мокроты громко шлёпнулся на скрипучие лакированные доски. Змей, холодно посмотрев на Шакала, неодобрительно покачал головой.

— Где эти чёртовы монахи, а? — продолжал Шакал, не повышая, впрочем, голос громче полушёпота. — Оставили одного за дверью следить, а сами свалили? Не верится что-то. Может, в засаде сидят?

Змей от высказывания своих предположений воздержался. Всё может быть, и засада в том числе. А может что и похуже. О «Людях Слова», как называли монахов местные, ходили самые разные слухи, и слухи эти были преимущественно недобрые. Напевы считались одной из наиболее сложных форм магии, соперничать с которым могло лишь колдовство сайферов. Любая магия, за исключением наиболее изученной Рунной Арканы, всегда вызывала опасения, пускай и зачастую преувеличенные. Но опасения касательно монахов Хейха Мемраан подкреплялись самим их образом жизни и тем, как они, посвящая себя Учению Слова и поискам новых знаний, отвергали всё человеческое. Даже в големах можно было найти больше человечности и эмоций, чем в Людях Слова, не говоря уже о том, чтобы разобраться в их планах и стремлениях. Сайфер, назначенный на должность Гласа Консульта, на брифинге не зря акцентировал внимание на том, что это задание может быть одним из самых опасных и что ухо надо держать востро. От монахов можно было ожидать чего угодно.

Змей и Шакал покинули восточное крыло вместе, при этом Шакал держался позади. Змей думал о том, что ничего не мешает собрату воспользоваться ситуацией и вонзить клинок ему в спину. Момент был более чем подходящим, а остальные вряд ли осудят нерадивого сородича за столь опрометчивый поступок. Другие страйдеры Змея не любили. Он, впрочем, тоже к ним тёплых чувств не испытывал. Самый молодой в своём поколении, Змей считался среди страйдеров выскочкой, любимчиком Консульта, которого всегда излишне выделяли на фоне остальных. Считалось, что ему давали самые лёгкие задания, никогда не пускали в самое пекло. Сам же Змей считал, что тем, кто распространяет подобные сплетни, просто не хватало профессионализма и смелости признать, что кто-то может быть лучше них. Да и глупо считать, что можно как-то по-особенному относиться к оружию, коим страйдеры в сути своей и были. И не вина Змея в том, что одно оружие просто заточено лучше остальных и лучше сидит в руке. Он просто занимался своей работой и делал её хорошо.

Во дворе их уже ждали Шершень и Журавль. Льва не было, вероятно обследовал западное крыло, причём пошёл напролом, через парадный вход. Ну хоть дверь с ноги не выбил, и то хорошо. В этом был весь Лев — море энергии и ни грамма такта. Хотя в открытом бою пользы от него было поболее, чем от остальных. Во всяком случае, Лев был одним из немногих, в ком Змей был уверен, хоть мозгов тому и не доставало по его мнению.

— Почему ты не дождался? — с ходу начал Журавль и голос его сквозил холодным гневом. — Мы должны работать вместе, а не действовать по одиночке.

Змей в ответ наклонил голову набок, как собака, не понимающая, почему хозяин рассердился.

— Во дворе могла быть засада, — пояснил он таким тоном, будто это было что-то само собой разумеющееся. — Кто-то должен был разведать обстановку.

— Я тебе такого приказа не отдавал, — холодно заметил Журавль.

— Пацану очень хочется почувствовать себя героем, — язвительно заметил Шакал и в очередной раз сплюнул. Змей подумал, что позывной «Верблюд» подошёл бы ему больше. — Действительно, зачем исполнять приказы, когда можно в очередной раз выслужиться перед начальством, не так ли, «герой»?

«Чувствуешь себя героем?»

Змей стиснул зубы, прогоняя паскудные воспоминания. Лицо будто бы обдало испепеляющим жаром, лёгкие наполнил дым. Страйдер едва сдержался, чтобы не закашляться. Иногда мелькающие в голове образы бывают ярче реальности.

— Здесь нет «начальства», Синдер, — спокойно заметил Змей. — Не стоит разыгрывать из себя недолюбленного старшего брата. Публика не та.

Шакал сжал кулаки, сделал шаг вперёд, будто был готов броситься в драку. Шершень встал между ним и Змеем, хмуро качая головой и как бы говоря, мол, оно того не стоит. В светящихся глазах Журавля сверкнули гневные молнии.

— Хватит вам обоим, — строго пресёк он перепалку. — Держи себя в руках, Синдер. А ты… — он посмотрел Змею прямо в глаза, словно бы бросая вызов. — С тобой у нас будет долгий разговор. И, поверь мне, рядом не будет Консульта, чтобы тебя прикрыть. Мне надоело терпеть твои выходки. Ты не лучше нас, Кайрен. Никогда не был и не будешь. И мне плевать, что там думает Консульт на этот счёт.

«Забавно, — подумал Змей. — Потому что мне тоже плевать».

Скрипнула дверь западного крыла, во двор вышел Лев. Его весьма массивная фигура заполняла почти весь дверной проём, в руке хищно блестел изогнутый клинок.

— Нашёл что-то? — спросил Журавль, поворачиваясь к сородичу.

— Хрен там, — громко фыркнул Лев. О поддержании тишины уже никто и не беспокоился, учитывая заброшенность монастыря. — На кладбище и то больше жизни. Все кельи обшарил, а нашёл только пыль под койками. У вас что?

— Тоже пусто, — ответил Шакал. — Одно из двух — либо сучьи монахи решили нас разыграть и ждут момента, чтобы устроить нам сюрприз, либо ушли, а того ушлёпка на входе оставили, чтобы следил за ворами, если такие вздумают нагрянуть. В любом случае, тут какая-то муть творится.

— Муть или нет, а у нас ещё центральное крыло осталось, — заметил Журавль. — Идём все вместе, — он бросил недовольный взгляд на Змея. — И заканчиваем общаться словами. Переходим на жесты. Я иду первым, остальные — за мной. Пошли.

Они направились в центральное крыло незамедлительно — не теряя бдительности и держа оружие наготове. Змей послушно следовал за Журавлём, хоть и не воспринял его угрозы всерьёз. Страйдеры редко устраивают друг с другом стычки, выходящие за рамки словесных перепалок. Можно испытывать друг к другу какую угодно неприязнь, но на первом месте всегда стоял профессионализм и исключительно деловые отношения. Да и не поощрявший подобных выяснений отношений Консульт всегда являлся главным сдерживающим фактором от открытых противостояний. Гневить хозяев не рискнул бы никто, а уж они-то нашли бы способ докопаться до правды, случись одному из страйдеров не вернуться с задания. Вряд ли конфликт с Журавлём перерастёт во что-то более серьёзное, чем нудное и долгое чтение нотаций. А вот Шакал… Насчёт него Змей уже был не так уверен.

В центральном крыле было темно. Слишком темно, даже для страйдеров. Отряд перевёл зрение в инфракрасный спектр, благо необычные светящиеся глаза страйдеров позволяли им видеть даже в совсем непроглядной тьме. В помещениях монастыря хватало тепла, поэтому мир для них преобразился в причудливую, цветастую и странно смазанную картину. Но что-то в этой картине было не так. Будто бы чёткое разграничение цветов, привычное для подобного типа зрения, полностью отсутствовало, сливаясь в мешанину, которая не сильно облегчала ориентирование в кромешной темноте. Журавль повернулся к собратьям и принялся бурно жестикулировать, но всего его движения превращались в неразборчивую разноцветную мазню.

— Нихрена не вижу! — не выдержал Шакал, вновь нарушая оговорённую тишину. — Глаза будто каким-то дерьмом замазали!

— Это не естественная тьма, — подытожил Шершень, впервые подав голос. — Но магии я не чувствую.

А ведь точно, подумал Змей. Он тоже не ощущал никакого магического воздействия и это казалось особенно странным с учётом всех обстоятельств. Сами страйдеры не были склонны к колдовству, но их особая чувствительность позволяла им замечать даже мельчайшие колебания Эфира. Разве что магия сайферов была исключением, так как её источник хранился в строжайшем секрете. Монахи Хейха Мемраан использовали Напевы, что так же являлось разновидностью Эфирной магии, пускай и самой необычной. Но эта «необычность» не играла бы никакого значения, если бы кто-то из них наложил на зал центрального крыла волшебную тьму, след в Эфире всё равно бы остался. Вот только следа не было. Вообще ничего не было.

А затем зажегся свет — яркий и болезненный. Не успевший вовремя переключить зрение Шакал взвыл от чудовищной боли — в инфракрасном спектре даже обычная свеча превращалась в ослепительную вспышку, а этот неведомый свет был в десятки раз ярче свечи. Змей успел в последний момент, увидел золотой шар, повисший под высоким потолком и заливавшим просторное помещение своими искрящимися лучами. Вглядевшись получше, страйдер обратил внимание на то, что сфера будто бы состояла из жидкого металла, наподобие ртути или расплавленного золота, и постоянно находилась в движении, переливаясь, рябя и пульсируя, словно была живой. А затем он увидел то, что на время выбило его из колеи.

В самом конце большого зала стоял огромный рунный камень, или, скорее, грубо обтёсанный обелиск. Значения испещрявших его рун Змей не знал, да и знать не хотел. Всё его внимание было приковано к фигуре, сидевшей у подножия обелиска, скрестив ноги. Свет лился на неё, словно подчёркивая своим сиянием, овевая неким горделивым ореолом. Вот только фигура всё равно внушала дикий, необузданный ужас. Даже страйдерам.

У обелиска сидел тот самый монах, которого Змей убил у входа. Длинная тога из белого бархата была красной от крови, обильно стекавшей из приоткрытого в слабой улыбке рта. Перерубленная шея едва-едва поддерживала голову, а бесцветные глаза смотрели на незваных гостей с нездоровым озорством. Сперва Змей подумал, что это какой-то трюк, иллюзия. Или, может, кто-то тайком умудрился перенести труп от ворот в главный зал. Сама абсурдность этой мысли могла рассмешить, ведь вряд ли мимо пятёрки страйдеров кто-то мог прокрасться незамеченным, но Кайрен искал хоть одну логическую зацепку, чтобы оправдать присутствие мёртвого монаха. А затем труп пошевелился.

— Вы пришли раньше, чем я ожидал, — монах наклонил голову, из-за чего полоска кожи на окровавленной шее опасно натянулась. — Не думал, что нам доведётся пересечься, но собаки Консульта оказались на удивление расторопными. Это даже мило.

От булькающей в располосованной глотке мертвеца насмешки Кайрена пробрал озноб. Незнакомое чувство захлестнуло его с головы до ног, участило пульс. Меч в руке дрогнул.

«Что со мной?»

— Кто ты? — напряжённо спросил Журавль, чувствуя, очевидно, то же самое. На его суровом лице отразилась растерянность — впервые за всю его долгую жизнь.

— Кто я? — монах оскалил окровавленные зубы в плотоядной усмешке. — Логичный вопрос от любознательной собаки. Но собакам не отвечают, когда они начинают лаять. Им показывают их место. А ты знаешь своё место, шавка Консульта?

— Я знаю, что опасно угрожать страйдерам, монах, — парировал Журавль, но для Кайрена эти слова прозвучали скорее как глупая бравада. Ужас заполонял комнату, заполонял сердца страйдеров, профессиональных убийц без страха и жалости. Это не монах. Не человек.

Мертвец засмеялся. Кровь булькала в дырявой глотке, пузырилась на губах. Мерзкий, хриплый звук эхом разошёлся по залу.

— Эта собака смешная, — проговорил он. — И очень глупая. Но Консульту иные и не служат. Вряд ли от тебя я добьюсь ответов. А что насчёт твоих спутников?

«Монах» вперил белёсый взгляд в Кайрена. Страйдер прочувствовал, как по его телу прошла мелкая дрожь, словно электрический разряд. Его словно препарировали заживо. Свежевали взглядом.

— О чём он, чёрт возьми, говорит? —встрял Шакал, даже не пытаясь скрыть того, как стучат его зубы.

«Монах» перевёл взгляд на него, но надолго не задержался. Посмотрел вновь на Журавля, но с какой-то жалостью пополам с презрением. Так смотрят на подыхающую крысу.

— Вы ведь за этим пришли? — он запустил руку за пазуху и достал оттуда помятую пергаментную страницу. Кровь на шершавом листе была подобна жирным кляксам бурых чернил. От страницы шёл запах — неуловимый для обычного смертного, но не для страйдера. Запах высохшей человеческой кожи.

— Бессмысленная вещица, — цокнул языком мертвец. — Во всяком случае, для вашего слабого ума. Вам она не понадобится. Никому больше не понадобится.

С пальцев «монаха» сорвались всполохи золотого пламени, объяли иссохший пергамент. Журавль протестующе вскрикнул, но монах в ответ только рявкнул на него. Это был не человеческий голос — словно тысячи тысяч глоток ревущих в безумной агонии. Одежда Журавля рассыпалась в пыль, плоть сорвалась с костей клейкой красной массой, забрызгавшей остальной отряд, меч с лязгом упал на пол.

Первой реакцией был ступор. Затем — внезапный прилив сил и спонтанная атака. Кайрен, как и всегда, был первым, подлетел и ударил с наскока. Мертвец вперил в него бледный взор, что-то шепнул. Мириады нитей искрящейся боли сковали тело, заключив его в прочный кокон. Хотелось вопить и биться в конвульсиях, но не получалось. Приходилось лишь наблюдать за происходящим из-под плотной пелены агонии.

Мертвец стряхнул с руки пепел, оставшийся от страницы, одним словом отшвырнул от себя Синдера, шарахнув его сперва об одну стену, затем об другую и вышвырнув его в окно, словно поломанную куклу. Шершень стал третьей жертвой — выстрелил из своего излюбленного арбалета, но стрела развернулась в полёте и бешеным сверлом ввинтилась ему в череп, буравя мозг.

Тем временем Лев успел добежать до твари, нанёс удар. Меч с хрустом и чавканьем врубился в ключицу создания. «Монах» только улыбнулся и что-то шепнул. Лев попятился, пуча глаза, застонал, захрипел, завизжал. Его собственный скелет вышел из разверзшейся плоти, сделал несколько шагов вперёд и сложился перед ногами чудовища дымящейся зловонной кучей.

А Кайрен смотрел, впервые в жизни ощущая ужас.

Ужас… Ужас. Непостижимый животный ужас.

— Полагаю, в иллюзиях больше нет смысла, — заметила тварь, деловито выковыривая из разорванной ключицы меч Льва. — Игра оказалась далеко не столь интересной, чем я ожидал. Хотя, чего ещё ждать от шавок Консульта?

Бледные пальцы негромко щёлкнули, и Кайрен едва не задохнулся от чудовищной трупной вони. Кровь, потроха, содранная кожа — всё смешалось в единое безобразное амбре. Зал наполнился неведомо откуда взявшимися изуродованными телами.

Телами монахов Хейха Мемраан, Чертога Слова.

— Это ведь забавно, не так ли? — мертвец повернулся к пленнику. Белёсые глаза стали золотыми. — Чувствовать себя живым, я имею в виду. Ты ведь впервые это ощущаешь, верно? Как первый поцелуй. Первая женщина. Первый оргазм. Калейдоскоп ощущений. Отвращение к тому, что было для тебя естественно. Боль, которую ты никогда не замечал. И страх. Страх… Он освобождает. Делает по-настоящему живым. Раскрывает истинное «Я». Страх…

Мертвец прошёл по окровавленным телам, склонился над одним из них и вынул из разверстой груди мокрое склизкое сердце.

— Испытывал ли ты когда-нибудь страх, вгрызаясь зубами в чьё-то сердце? — продолжал он. — Глядел ли ты на себя со стороны? Навряд ли. Для тебя ведь это было естественно. Плоть и кровь в обмен на обновление. Чужая жизнь в обмен на неестественное продление твоей жизни. Пытался ли ты когда-нибудь взглянуть на себя, как на чудовище? Как на паразита, внушающего страх и отвращение другим? Сомневаюсь. Ведь тебе даже не было знакомо это чувство. До сего дня.

Кайрен молчал. Не мог ответить. Боль едва-едва позволяла ему оставаться в сознании. Сердце билось непривычно быстро и сильно, грозясь вот-вот лопнуть.

— Всё дело в том, — мертвец отшвырнул холодное склизкое сердце и встал напротив неподвижного страйдера, — что у страха есть лицо. Для кого-то — твоё, а для тебя — моё. У страха много лиц. Но это не делает его чем-то плохим. Наоборот, это делает его… идеальным. Идеальным другом, ведь к каждому страх найдёт подход. Вот и к тебе он подход нашёл. Долго не мог найти, не мог подобрать нужное лицо. Но вот подобрал. И вы теперь станете по-настоящему неразлучными друзьями.

Златоглазая тварь протянула холодные длинные руки к лицу Кайрена, мягко взяла его в ладони. Мёртвое лицо оказалось напротив лица страйдера, окровавленные зубы скалились в жуткой насмешливой улыбке.

— И сейчас твой друг по имени Страх увещевает тебя рассказать мне всё, что ты знаешь о Консульте, его целях, планах и о том, для чего им нужны страницы Экс-Мортис, — нечеловеческий голос «монаха» звучал ласково, почти любовно, нагнетая ещё больше безумия в и без того сумасшедшую обстановку. — И лучше бы тебе к нему прислушаться, ведь Страх никогда не лжёт и никогда не даёт дурных советов. Ты ведь не хочешь закончить, как они?

Тварь кивком указала на раскиданные по залу трупу. Тела были гротескно обезображены, являя в совокупности воистину дьявольскую композицию. Каждый из них умирал долго. Белые черви заживо жрут гниющие кости. Кровь в жилах живёт своей жизнью, терзая жертву изнутри. Боль, которую не заглушить. Отчаяние, которое не усмирить. Агония длиною в вечность. Страйдерам повезло — их тварь убила быстро. Монахов же она пытала методами, не доступными никому из смертных. Участь хуже смерти.

— Так что же, расскажешь мне свои секреты? — с улыбкой промурлыкало чудовище с золотыми глазами.

Кайрен судорожно сглотнул, кое-как подавил жалкий всхлип боли. И всё рассказал.

И стал предателем.

В немилость Консульта лорд Орлок Танат впал не сразу. Этому предшествовал целый ряд скандалов политического спектра, сопровождаемых инцидентами различной степени сомнительности. Официальная версия гласила о том, что дом Танат погряз в некромантии — искусстве, которое Консульт старательно стремился искоренить как минимум в пределах Миллениума. Дом Танат всегда ходил по лезвию ножа, всегда был слишком близок к смерти и занимался наиболее подробным её изучением. Многочисленные мортуарии, анатомические театры и храмы, посвящённые Хизру, богу-хранителю мёртвых — всё это было более чем благодатной почвой, чтобы взрастить подозрения в умах тех, кто недолюбливал лорда Орлока и его наивернейших приближённых. Да и инцидент с придворным алхимиком лорда Орлока, создавшим эликсир, способный реанимировать мёртвых, превращая их в бездушные оболочки, одержимые лишь голодом и яростью, не прибавлял дому Танат популярности.

Лишь спустя долгие годы выяснится, что ни о какой некромантии не шло и речи. Выяснится, что инцидент с алхимиком был подстроен с самого начала, что гибель дома Танат была выгодна одному из богатейших и влиятельнейших знатных домов Миллениума. Выяснится, что Консульт с самого начала знал об интригах Высоких Лордов, но не делал абсолютно ничего, чтобы предотвратить трагедию и даже способствовал полному истреблению неугодного дома. Зачем? Такие детали низшим существам знать не положено, ибо пути Консульта неисповедимы, как и вершины, к которым он взбирался по трупам.

Но все вопросы, все откровения и все жуткие подробности всплывут позже. Сейчас же дом Танат подвергся тому, что в двуличном миллениумском обществе принято называть «Очищением». Ведь всем было ясно, что лорд Орлок безумен, его родня погрязла в пороке и преступлениях, о которых в приличных кругах не говорят, а его подданные стенают под гнётом деспота и ждут славных освободителей. Освободителями же служили главным образом воины дома Найан, у которого по чистой случайности были давние территориальные и торговые претензии к дому Танат. Остальные дома тоже прислали своих солдат, так как того требовало веление Консульта. Наибольшее рвение проявил дом Минос, чьё желание угодить богатому и влиятельному дому Найан накладывалось на личные амбиции лорда Робара Миноса и его неприязнь конкретно к лорду Орлоку. Когда шли тяжёлые городские бои, именно воины дома Минос были основной ударной силой. Хотя силой это можно было назвать с натяжкой.

Дом Минос был богат. Не так богат, как дом Найан, но достаточно богат, чтобы снарядить одну из лучших армий Миллениума. Вот только деньги из казны шли на поддержание роскошной жизни лорда Робара и его приближённых, но никак не на армию и уж тем более не на простых людей. Подданные дома Минос жили беднее любых других граждан Миллениума, сравниваясь в своём убожестве с самыми нищими обитателями Червя (так назывались огромные бесхозные трущобы на севере города). А армия дома Минос — вторая по численности армия Миллениума — больше походила на огромную толпу оборванцев, едва знающих с какого конца браться за меч. Это было мясо — тупое, бездарное и абсолютно неуправляемое. Смазка для мечей. Каждую улицу, каждый переулок, каждый закуток Миллениума, где шли бои с воинами дома Танат, армия Миноса заваливала трупами своих же солдат, изматывая защитников, принимая на себя весь удар, грабя, убивая мирных жителей и вытаскивая из домов даже то, что было прибито гвоздями. А когда их всё же добивали, когда изгоняли опьяневший от безнаказанности сброд с территории дома Танат, приходили воины дома Найан и снимали все сливки, без особых проблем сокрушая изнурённых защитников.

В конечном итоге дом Танат был разгромлен. Пали стены крепости, некогда бывшей пристанищем знатного рода, и опьянённые кровью захватчики ворвались в святая святых лорда Орлока. Немногочисленные выжившие защитники вместе с последними оставшимися членами дома Танат укрылись в одной из множества башен охваченной боями цитадели. Это сооружение не было военным, поэтому укрепляли его как попало и чем попало. Бывшая некогда домом науки, пристанищем того самого несчастного алхимика, чьи вышедшие из-под контроля эксперименты послужили первой искрой пожара, охватившего весь дом Танат, башня стала последним оплотом тех, кто не желал сдаваться и до последнего сохранял верность своему дому и господину. Загнанные в угол и лишённые какой-либо надежды, защитники оборонялись с той яростью, с какой может сражаться лишь человек, осознавший и принявший собственную обречённость. Осада затянулась.

Войска дома Минос, уже доказавшие свою непригодность в реальном бою, шли на штурм семнадцать раз, и все семнадцать раз атака захлёбывалась кровью. Сваленные в кучу трупы стали очередной преградой на пути захватчиков, деморализуя воинов лорда Робара и воочию являя им их будущую судьбу, ежели они вновь попытаются взять башню штурмом. Тогда в бой вступили воины дома Найан, вооружённые куда лучше своих нерадивых союзников и обладавшие куда большей выучкой и дисциплиной. Их атака была спланированной, организованной, продуманной до мельчайших мелочей… и она тоже потонула в крови, дерьме и криках умирающих. Дом Танат проиграл, но его защитники отнюдь не горели желанием с покорностью принимать смерть. Наоборот, они намеревались продать свою жизнь как можно дороже. И конкретно для дома Минос убытки уже перевесили выгоду.

Осада одной единственной башни длилась более недели. Каждая попытка штурма приносила слишком мало успехов и оставляла слишком много трупов. Консульт начинал терять терпение, а лорды испытывали доселе неведомое напряжение. Особенно лорд Минос, фактически впавший в полную зависимость от дома Найан. Потеряв большую часть своей армии, он уже не мог разыгрывать карту силы в грязной политической игре Вечного Города. Трон под ним шатался, конкуренты потирали руки в предвкушении, и лишь воля лорда Волдиса Найана определяла жить ему или умереть. Лорд Волдис пока что позволял Робару жить. А Консульт тем временем решил пойти на переговоры.

Лагерь осаждающих являл собой зрелище жалкое. Даже люди дома Найан выглядели грязными, угрюмыми и деморализованными. И их легко было понять: их успехи в предыдущих схватках дали им уверенность в собственной непобедимости, ощущение того, что боги благоволят им, но осада всего одной чёртовой башни, в которой окопались без пяти минут мертвецы, превратила их иллюзии в кровавое крошево, ныне расстелившееся на подъезде к строению. Воины дома Минос и вовсе напоминали помойных собак, бродящих то туда, то сюда по лагерю в поисках наживы. Командиры лорда Волдиса не приветствовали этих отщепенцев и всеми силами пытались загнать их в какой-то один дальний угол, чтобы не путались под ногами, но те, как шелудивые кобели, всё равно продолжали праздно слоняться по лагерю.

Наблюдавший это посланник Консульта был не в восторге от увиденного. Не в восторге были и воины, заметившие посланника. Они шарахались от него, как от прокажённого, складывая пальцы в защитные жесты, бормоча молитвы и пытаясь не смотреть ему в глаза. А вернее в то, что было вместо глаз.

Консульт внушал ужас даже своим подданным, но он обычно являлся силой такой же далёкой, как и боги. Он редко вмешивался в мирские дела, управляя Миллениумом из тени. Большая часть политических интриг была прерогативой Великих Домов и их лордов, ведущих свою тщеславную игру в надежде урвать очередной сладкий и нежный кусок пирога под названием «Власть». Консульт вмешивался крайне редко, играя роль некой высшей Воли, всемогущей железной длани, один перст которой способен свернуть горы. Сейчас этот перст был направлен на дом Танат и шагал через ряды всполошившихся его присутствием воинов, шарахающихся от него, как от огня.

Перст Консульта являлся представителем школы сайферов — колдунов, полностью посвятивших себя разгадке так называемого «Шифра», математического языка творения. Их магия была не похожа ни на одну другую, вообще не взаимодействуя с Эфиром, из которого другие волшебники черпали свою силу. Скорее даже наоборот — сайферы считали Эфир чем-то неестественным, побочным продуктом мироздания. Никто не знал, как именно они творят своё безумное колдовство. Высказывались предположения, будто они «взламывают реальность», что бы это ни значило. Сайферы хорошо хранили свои секреты и очень умело подчищали за собой следы. Лишь две вещи не вызывали сомнений — их безобразный облик и пробирающий до костей вопль. Нет, не вопль самих сайферов. Просто под их поступью время и пространство визжали от боли. Бесшумный, неописуемый, неосязаемый крик, ввинчивающийся в душу и заставляющий испытывать нечеловеческий ужас от одного лишь присутствия сайферов. Поэтому появление посланника Консульта привело лагерь осаждающих в непроизвольное движение. Всем хотелось убраться как можно дальше от этой богопротивной твари.

Сайфер шёл в сопровождении двух страйдеров. Угрюмые, бледнокожие и беловолосые, они вполне вписывались в ту зловещую картину, кою являл собой посланник. Он шёл медленно, но уверенно, аккуратно подобрав полы своей мантии. Твёрдость его поступи удивляла, ведь у сайфера не было глаз. Он глядел перед собой двумя тёмными провалами глазниц, из которых постоянно сочилась какая-то чёрная маслянистая дрянь. Эта жидкость была повсюду — текла из его носа, ушей, пачкала расшитую переливающимися узорами мантию.

Сайфер приблизился к баррикадам, поднял «взгляд» на вершину башни. Втянув носом смердящий трупами воздух и облизнув длинные, перепачканные чёрной жижей зубы, посланник заговорил:

— Я пришёл поговорить с вашим предводителем.

Шелестящий, бесцветный и бесполый голос сайфера звучал на удивление громко и пронзительно. Реальность вопила от боли, пока он говорил. Слова, обращённые к засевшим в башне защитникам, острыми иглами пронизывали прочную кирпичную кладку.

— Я есть посланец великого Консульта, глас Воли Миллениума, — вновь заговорил сайфер, так и не дождавшись ответа из башни. — Я требую вашего предводителя или его представителя для проведения переговоров. Любое неподчинение воли Консульта будет караться смертью.

— Мы уже мертвы, безглазое ты пугало! — из самого верхнего окна башни показался крепкий усатый мужчина, спугнув сидящую где-то под крышей большую птицу, чья до странности чёрная тень шустрым угрём скользнула по кирпичной кладке. — Нечего нас тут запугивать! Мы со своей участью уже смирились!

Сайфер оскалился — ни в улыбке и не от злобы. Странный, неестественный оскал. Синий склизкий язык медленно прополз по чёрным дёснам, словно червь, объевшийся гнилья.

— Назовите ваше имя, — потребовал сайфер всё тем же шелестящим голосом, который исходил словно бы не из человеческой глотки, а был подобен свисту ветра в кронах деревьев.

— Тебе-то какое дело?

— Я хочу знать, с кем говорю.

Пауза. Мужчина в окне башни явно нервничал. Все нервничали. Гнетущее присутствие сайфера и его телохранителей-страйдеров пробирало до мурашек даже союзников, что уж говорить о шайке обречённых бедолаг в стенах осаждённой башни. Кое-как решившись, лидер защитников прокричал:

— Прояс. Лейтенант Винсент Прояс, четвёртая рота Хранителей Врат.

— Где капитан Давенмор из личной гвардии лорда Орлока?

— Погиб, — с горечью выплюнул Прояс. — Убит одним из этих ваших ручных выродков несколько дней назад.

Один из страйдеров гадко ухмыльнулся. Правая половина его лица представляла сплошной комок обугленной и истрескавшейся плоти — явный след от магического пламени, залечить который не могла даже знаменитая регенерация псов Консульта. Из-за чудовищного ожога ухмылка выдалась поистине дьявольской.

— Прискорбный факт, — прошелестел сайфер, не испытывая, впрочем, ни капли скорби. — Я бы предпочёл поговорить с ним или с самим лордом Орлоком.

— Они мертвы, — грубо ответил Прояс. — Я за главного. А теперь говори, что тебе надо и проваливай!

Тень крупной птицы вновь зашевелилась, поползла по отвесной стене, медленно перебралась на крышу, оставаясь незамеченной, как и сама птица. Один из страйдеров на миг уставился на распластавшуюся на бурой черепице чёрную кляксу, но быстро отвёл от неё светящиеся глаза. Сайфер тем временем продолжал как ни в чём не бывало:

— Консульт был впечатлён вашей доблестью и решил проявить снисхождение в вашей ситуации. Вам предлагается сложить оружие и сдаться на милость Совета Лордов и Высокого Суда. Если среди вас есть мирные граждане, их необходимо будет доставить в Инквизиторий для установления их причастности к распространению некромантической скверны, запятнавшей дом Танат. Те, кто не подвергся тлетворному влиянию некромантии, будут помилованы и отпущены на свободу, остальных же ждёт справедливый суд. Это щедрое предложение, лейтенант. Куда более щедрое, нежели вы заслуживаете.

— Щедрое? — усатый лейтенант едва не задохнулся от возмущения. — Щедрое?! У нас здесь сорок семь безоружных гражданских, и вы предлагаете мне и моим людям просто так сложить оружие и отдать их под пытки Инквизиции?! Ты там белены объелся, говнюк безглазый?!

— У вас нет никаких шансов, лейтенант, — спокойно продолжал сайфер. — Вы можете обороняться ещё день, два, но что потом? Рано или поздно вас сломят. Рано или поздно у вас закончатся припасы. Рано или поздно у вас встанет выбор — умереть в бою или умереть от голода. Консульт же милостиво предлагает вам шанс выжить. Не всем из вас, но многим. Тем, кто не причастен к скверне дома Танат, нечего скрывать и нечего бояться, разве нет?

— Ты мне зубы не заговаривай! Мы с тобой оба знаем, что из Инквизитория никто живым не выйдет! И твой богами в жопу поцелованный Высокий Суд никого из нас не помилует! Вы просто хотите устроить показательную расправу в назидание остальным, чтобы показать, какие вы большие и страшные, как вы поступаете с теми, кто впал в немилость у твоего любимого Консульта! А знаешь, что? Хочешь показательной расправы — устраивай её тут! Спускай с поводка своих ублюдков, посмотришь, как умеют сражаться воины дома Танат!

Страйдер с обгорелым лицом громко хрустнул костяшками пальцев, размял шею. Жестокий взгляд его светящихся глаз горел жаждой крови. Ему явно не терпелось вступить в бой, срубить несколько голов. Второй вёл себя спокойней, только лишь перенёс вес тела на левую ногу. Сайфер же, выдержав паузу, заговорил вновь:

— А что же ваши люди, лейтенант? Они так же разделяют вашу браваду? Или, может, они проявят больше благоразумия, если вы позволите им высказаться?

В окне появились ещё несколько человек — все как один солдаты в цветах дома Танат. Их лица, измученные, окровавленные и усталые, озаряли улыбки. Так улыбаться может только человек, осознавший, что его жизнь подошла к концу, и искренне приветствующий смерть.

— Слышь, уродище! — крикнул один из них, самый молодой. — Ты бы шёл отсюда со своим благоразумием, пока его тебе не впихнули туда, откуда у тебя ноги растут!

— Да-да, т-точно! — заикаясь, вторил ему ещё один. — Мы вас, з-засранцев, не б-боимся! П-подходи п-п-по одному, мать вашу т-так!

Сайфер вновь оскалился, демонстрируя смазанные чёрной жижей зубы. Его бледное, иссечённое венами лицо было подобно жуткой и одновременно насмешливой маске. Синий язык жирным слизняком обслюнявил глянцевую мякоть дёсен, а шелестящий голос взвыл ураганным ветром.

— Да будет так!

Странная тень отделилась от крыши, стремительно скользнула вниз и влетела в окно. Послышались удивлённые крики, быстро сменившиеся звоном стали и воплями агонии. Грозная ругань. Яростный лязг. Из окна вылетело тело Прояса, громко брякнулось о землю и расплескало внутренности. Громыхнуло. Вспыхнуло. Зашипело. Из окна башни брызнул свет — белый, ослепительный. Шипение. Громкое, злобное, яростное шипение. Оно заглушило лязг. Заглушило крики. Заглушило всё.

Ш-ш-ш-ш!

Из окна валил дым. Воняло чесноком и горелой плотью. Воняло смертью.

Забаррикадированная изнутри дверь башни открылась медленно, словно распахнутая весенним ветерком. Вероятно, защитники сами в панике начали разбирать баррикаду, когда чёрное нечто ворвалось внутрь и начало убивать их одного за другим. На крыльцо вышел человек — то что осталось от человека. У него не было руки, раскалённая кольчуга плавилась прямо на нём. Лицо. Оно облазило, куски горелой плоти сползали с него огромными шматами, оголяя кость. Глаз уже не было.

— У… бейте… м… еня… — из-за сгоревших губ и голоса, больше похожего на треск падающего дерева, слова было сложно разобрать.

Вслед за обгорелым человеком вышла стройная чёрная фигура, на ходу стряхивая пламя с дымящегося плаща. Лицо фигуры было закрыто чёрным платком, в руке зажат окровавленный меч, под капюшоном горели яркие синие глаза со змеиным зрачком.

Страйдер подошёл к обгорелой жертве, сделал одно едва уловимое движение мечом. Обугленная голова с жалкими остатками плоти мгновенно слетела с плеч. Переступив через труп, убийца приблизился к сайферу.

— Всё готово, — равнодушно проговорил он, стягивая с лица платок. — Башня зачищена.

— Ты справился быстрее, чем я ожидал, — безобразное лицо сайфера пересекло некое подобие улыбки. — Прими мои поздравления, Змей.

Кайрен принял похвалу молча, ни на миг не изменившись в лице. Колдун же отвернулся и принялся раздавать приказы:

— Капитан Румата, отправьте своих людей осмотреть помещения. Выведите выживших, если таковые имеются, но никакие вещи не трогайте. Мы не знаем, где эти грязные некроманты хранили свои нечестивые артефакты и что именно было поражено их скверной, поэтому проследите за тем, чтобы ваши люди не прикасались ни к единому гвоздю, а то не только дом Танат придётся подвергать Очищению. Только эвакуация гражданских, не более.

— Гражданских… — фыркнул страйдер с обгорелым лицом. — После фосфорных сфер... Ну-ну.

Солдаты приблизились к башне осторожно, с опаской. Вонь чеснока и палёного мяса. Воины кашляли, задыхались. Кого-то стошнило. Первые вошедшие в башню люди вылетели оттуда почти мгновенно. Их рвало. Рвало сильно, прямо на распластанные перед башней трупы их бывших соратников. Капитан Румата держался поодаль, хмуря густые брови. Кайрен почувствовал на себе его взгляд. Острый, неприязненный взгляд. Румата ненавидел страйдера. Ненавидел всех страйдеров. Как и все остальные жители миллениума.

— Рот не открывайте! — громко сообщил один из страйдеров. — Пары фосфора ядовиты! Надышитесь, и сперва челюсть отвалится, а потом подохнете!

Но солдаты и без этого успели прочувствовать всю едкость фосфорного дыма — дольше минуты в башне никто не задержался. Всех страшно рвало, один потерял сознание. Румата приблизился к одному из своих воинов.

— Что с гражданскими? — требовательно спросил он.

Воин ответил не сразу, отплёвываясь от рвоты. На капитана он даже не поднял глаза, просто пялился в каменную брусчатку, еле-еле дыша.

— Что с гражданскими? — повысил голос капитан, встряхнув солдата за плечо.

Вместо ответа воин отбросил руку командира и метнулся к Кайрену. Страйдер был удивлён таким поведением, но всё же успел в последний миг уйти от удара, метящего ему прямо в лицо. Солдат пролетел мимо, споткнулся и растянулся на земле.

— Какого чёрта?! — рявкнул Румата, хватаясь за меч.

Солдат приподнялся на локтях, злобно зыркнул на стоящего рядом Кайрена. Лицо страйдера было подобно камню, в то время как воин кипел от гнева.

— Грёбаный мясник! — срывая голос, заорал солдат. — Ты чего там устроил, сучье ты отродье?!

— Я зачистил башню, как мне и приказали, — последовал спокойный ответ.

— Зачистил?! ЗАЧИСТИЛ?!! Грёбаное чудовище, зачищают от солдат! ОТ СОЛДАТ, МАТЬ ТВОЮ?!! НЕ ОТ ГРАЖДАНСКИХ!!!

Молчание. Молчали все: Кайрен, воины дома Найян и другие страйдеры. Румата бросил короткий взгляд на дверь башни — из проёма всё ещё валил едкий, воняющий чесноком дым — перевёл взгляд на Кайрена. Взгляд, полный ненависти и презрения.

— Ты, сука, сам-то видел, что натворил?! — продолжал кричать солдат, поднимаясь на ноги. — Так иди, мразь, посмотри! Взорвал эти свои вонючие хреновины в закрытом помещении! В ПОМЕЩЕНИИ, ТВОЮ МАТЬ!!! Иди, тварь, полюбуйся! Полюбуйся своими художествами, ублюдок!

— Достаточно! — шелестящий голос сайфера был напитан силой, неведомой ни одному обычному смертному. Сила пошатнула страйдеров, вновь опрокинула наземь сорвавшегося солдата. Жуткое лицо колдуна обильно истекало чёрной жижей, оскал безобразного рта приобрёл звериные черты.

— Усмирите свою шавку, капитан Румата, — потребовал сайфер, и его фигура сделалась необычайно грозной, словно он увеличился в размерах. — И впредь держите своих псов на коротком поводке, иначе я сам их усмирю, да так, что даже память о них исчезнет из мироздания.

— Своих псов лучше бы на поводке держал… — тихо буркнул капитан.

— Вы слишком много себе позволяете, капитан Румата, — оскал сайфера растянулся едва ли не до самых ушей, чёрная дрянь пузырилась между его длинных, похожих на щепки зубов. — Придётся мне показать, что бывает с теми, кто идёт поперёк Воли Консульта.

Сайфер зашептал слова. Формулы. Уравнения. Цифры и пропорции. Взлом реальности. Свет полился из его рта… Нет, не свет. Скорее цвет. Цвет из некоего иного пространства, иного слоя мироздания или даже иной вселенной. Воздух затрещал, наполнился рябью, ослепительными геометрическими фигурами. Воины бросились врассыпную, заходясь паническими криками. Страйдеры отшатнулись, лицо обгорелого исказилось ужасом. Капитан Румата прирос к земле, с выражением неописуемого страха наблюдая за тем, что происходит с его подчинённым.

Солдат вскрикнул. Скорее от удивления, нежели от ужаса или боли. Линии и параболы цвета из иной вселенной прорезали слой реальности там, где он стоял. Он не издал ни звука, просто закипел, сварился изнутри за один удар сердца. Кожа растворилась, кости перестали существовать, внутренние органы слились в единую жидкую массу. Осталась только кровь. Кровь, застывшая в образе человеческого силуэта, кипящего, бурлящего, дымящегося. Дым кристаллизировался, зависал в воздухе причудливыми переплетениями дуг, линий и спиралей.

Воздух гудел и гул становился громче. Бурлящий кровавый силуэт начал ярко светиться изнутри. Багрово-красное свечение залило двор, слило распластанные на земле трупы в единое месиво штрихов и линий. Кайрен зажмурился. Даже для его глаз этот свет был слишком ярким, слишком болезненным. Вспышка, взрыв, звон. Страйдера обдало кровавым кипятком. Он шарахнулся назад, провёл пятернёй по забрызганному лицу. Посмотрел на свою окровавленную ладонь. Красные брызги сползали с неё, вспархивали в воздух, как бабочки, как лёгкий бумажный пепел. Красное свечение, кристальный дым, цвет из иной вселенной — всё исчезло.

— Вот что бывает, когда кто-то смеет перечить Консульту, капитан Румата, — скалясь, проговорил сайфер, устремив взор выдавленных глаз на командира воинов дома Найян. — Надеюсь, вы усвоили этот урок?

Румата молчал. Его лицо было бледным, губы плотно сжаты, в глазах смесь из ужаса, отвращения и полного непонимания того, что сейчас произошло. Сайфер убил человека… Нет, не убил. Аннигилировал. Заставил его исчезнуть самым жутким и чудовищным образом. Растворил его в слоях реальности, разобрав на мельчайшие частицы.

Взломал реальность.

— Вы усвоили урок? — повторил колдун, и чёрная жижа тонкими глянцевыми червями стекала по его подбородку.

Капитан кивнул — медленно и неуверенно, с трудом сохраняя самообладание.

— Усвоил.

— Прекрасно, — сайфер изобразил подобие улыбки. Лучше бы он это не делал. — А теперь уберите ваш сброд. Ваши воины явно неспособны выполнять более сложные задачи, нежели резать друг другу глотки. Отныне и впредь имением дома Танат будет заниматься Консульт. Я вызову взвод страйдеров для обследования башни и остальных внутренних помещений цитадели. К тому моменту, как они прибудут, ваших бойцов здесь быть не должно. Вы меня поняли?

— Но…

— Вы поняли, капитан Румата?

Румата вновь сдержанно кивнул, раздувая ноздри не то от гнева, не то от страха, не то от обоих чувств, обуревавших его душу. Сайфер же продолжал фальшиво улыбаться, будто кто-то неумело натянул подгнившую кожу на покорёженный череп.

— Приятно осознавать, что вы не так глупы, как кажетесь на первый взгляд, — процедил колдун. — А теперь отводите своих… подопечных. Я останусь здесь до прибытия страйдеров.

Румата, немного поколебавшись, начал отдавать соответствующие приказы. Сайфер же приблизился к башне, ни капли не реагируя на едкий и ядовитый фосфорный дым. Он бормотал что-то, вероятно, выходил на связь с Консультом, но Кайрен его не слушал. Он продолжал смотреть на свою ладонь, на которой не осталось ни капли крови уничтоженного солдата. Только мысли. Только слова, упрекающим эхом ввинчивающиеся в мозг.

«Грёбаный мясник!»

— А ты молодец, пацан, — страйдер с обгорелым лицом подошёл к Кайрену. — Быстро управился. Не люблю все эти магические и алхимические приблуды, конечно, — я бы больше мечом поработал — но всё равно хвалю. Эффективно, а главное —эффектно.

Кайрен молчал. Он вообще не замечал названого «брата». Равно как и не замечал откровенной издёвки в его словах.

— Мирняк жалко, конечно, — даже не пытаясь изобразить досаду, посетовал тот. — Но тут уж ничего не поделаешь. Мирняк всегда дохнет. В мирное время, на войне — какая, сука, разница? Тараканы порой живучей людишек, так что десятком больше, десятком меньше… Ты мне вот что скажи — ты чувствуешь себя героем? Сорок семь гражданских спалил, как ни крути. Ведь спалил же, да?

Кайрен вспомнил, как он ворвался в башню — момент, случившийся совсем недавно, но казавшийся таким далёким. Всё протекало будто бы само собой. Вспомнил, как зачистил первое помещение, как выбежал на лестницу, схлестнулся с солдатами. Их было много, но все в узком помещении. Мешали друг другу, толкались, сбились в кучу. Удачный момент. Удачный, чтобы прикончить всех сразу. Он взорвал одну сферу. Затем вторую для верности. Вторая взорвалась не сразу.

Он видел её. Видел, перед тем, как всё поглотило пламя. Женщина с ребёнком, с девочкой. Забилась в угол, смотрела на него в ужасе. Она отвернулась, заслоняя дитя собой, своей спиной. Она до последнего надеялась, что сможет её защитить. Ценой своей жизни, но защитить.

Белый фосфор горит с чудовищной температурой, способной плавить металл и камни. Его обереги трещали по швам, когда он оказался чуть ли не в эпицентре взрыва. Внутри магического кокона было жарко, как в аду, нечем дышать. Его волосы дымились, кожа едва не лопалась от жара, но он стоял и смотрел на них. На мать и дочь. На то, как безжалостное пламя пожирает их, сплавливает в единую уродливую конструкцию, как сливается их тающая, как воск плоть. Их оплавившиеся черепа взирали на него с немой ненавистью.

— Чего молчишь, пацан? — в голосе обгорелого страйдера уже не было былой издёвки. Только гнев, агрессия, презрение. — Чего не отвечаешь, а? Ты же хорошо выслужился перед нашими хозяевами. Давай, скажи, чувствуешь себя героем?

— Отвали от него, Синдер, — вмешался другой страйдер. — И попридержи свой поганый язык, иначе тебе его подрежут.

— Эй, да я же просто спрашиваю!

— Ничего, — голос Кайрена прозвучал блекло. Ещё более блекло, чем обычно. Синдер уставился на него с любопытством, зловеще щуря красные глаза.

— Чего сказал? — спросил он.

— Ты спросил, чувствую ли я себя героем, — пояснил Кайрен. — Так вот — нет, не чувствую. Я вообще ничего не чувствую.

Пробуждение далось ему тяжело, отозвавшись болью в искорёженном теле. Судорожный вздох обжёг лёгкие, солнце, словно бритва, резануло по глазам. Он лежал неподвижно, уткнувшись лицом в нагретый солнцем песок, пытался восстановить ясность мысли, оценить ущерб. В траве неподалёку копошились жучки, скакал кузнечик. Мимо близящегося к зениту солнца проплыло небольшое облачко, на пару мгновений наведя бледную тень. Холод…

День был по-летнему жаркий, но Кайрену было холодно. Он потерял слишком много крови, слишком много ран отказывались закрываться. Боль… Она не шла в сравнение с теми мучениями и унижениями, каким его подвергла златоглазая тварь. Ему было дурно. Нужно было восстановиться, но возможности не было. Голод…

Что-то яростно заворочалось где-то внутри, глубже чем в кишках, в душе. Что-то ненасытное, плотоядное. Он подавил это. Подавил ценой неимоверных усилий. Пошевелился. Кости были целыми. На удивление. Приподнялся, игнорируя ноющие мышцы, увидел пятно яркой фосфоресцирующей крови, оставшееся на песке.

Кровь… Кайрен видел реку. Видел рыбу, выброшенную на берег и плавающую к верху брюхом на рябящей поверхности воды. Кровь попала в воду. Её скверна убивала. Страйдер — не человек, а оружие. Всё в нём смертельно опасно, даже его кровь. Убийцы используют яды, чтобы отравить жертву или смазать ими своё оружие. Страйдеру хватит той токсичной дряни, что течёт в его жилах. Поганое чудовище.

Грёбаный мясник.

Он сел. С трудом, но сел, вытянув ноги и безвольно опустив руки. Рядом лежал меч. Его длинное, изящно изогнутое лезвие искрилось на солнце мириадами звёзд. Оружие, не идущее ни в какое сравнение с обычными, грубыми и прямыми мечами простых смертных. Оружие идеального убийцы. Смертельно опасное произведение искусства.

«Я доверял тебе, — подумал Кайрен, глядя на меч. — Никому не доверял так, как тебе. Но ты подвёл меня. Ты бесполезен».

Бесполезен. Подвёл. То же самое можно было сказать и о нём самом. Страйдер. Идеальное оружие. Подвёл Консульт. Выложил все его тайны, когда златоглазая тварь пытала его. Она резала и говорила: «Видишь?». Резала и улыбалась. Резала, резала… А он молил о пощаде. И плакал кровавыми слезами.

Злость, отчаянье, ненависть… Боль. Всё причиняло ему боль. Боль, которая была глубже и сильнее любого физического страдания. Он не просто подвёл Консульт. Он предал всё, ради чего жил. Предатель, поставивший под угрозу Миллениум, своих хозяев и своих собратьев-страйдеров. Потому что впервые в жизни испытал страх и такие мучения, какие уже никогда не изгладятся из его памяти. Фактически, он поставил под сомнение сам факт необходимости страйдеров, ведь разве Консульту нужны дефектные прислужники, готовые расколоться от каких-то там пыток? Ничтожество. Дефектный образец. Предатель.

Он закричал. Этого хотело что-то внутри, что-то первобытное. Кричал от отчаяния, от досады, от того, что оказался так слаб. Годы и годы тренировок, десятилетия верной службы, сотни сражений, продуманных до мелочей операций и убийств — всё насмарку.

Дрожащая рука потянулась к мечу, сжала лезвие у рукояти. Острая боль в пальцах — клинок острее бритвы. Яркая кровь бежит по запястью. Кайрен притянул оружие к себе, поднял голову, остриё упёрлось под самым подбородком. Надо сделать так, чтобы лезвие вошло в мозг. В идеале надо отделить голову от тела, но это было проблематично. Остаётся только этот вариант. Нужно искупить свою вину. Расплатиться за предательство. Дефектные образцы отбраковывают, утилизируют. Он был дефектным.

«Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы обрёл себя. Чтобы был счастлив. Со мной или без меня».

Айри…

Меч дрогнул, скользнул по шее, порезав кожу. Но не вонзился. Не убил.

— Айри… — слово сорвалось с его губ хриплым шёпотом. В нём было больше боли по сравнению с тем, что испытывало его тело. Больше потери. Жертва, которую он вынужден был принести. Жертва, которую он чуть не сделал бессмысленной. Та, что подарила его жизни смысл, которым он так пренебрёг. Та, что была для него всем.

Дефектный образец... Он встал, тяжело опираясь на свой меч, как на трость. Кровь вновь хлынула из ран, и её было слишком много. Нужно было восстановиться. Он сорвал с плеч изодранный и окровавленный плащ и бросил его там, где до этого лежал. Не самый умный ход, ведь любой оставленный след — потенциальная угроза. Но влажная и тяжёлая от крови ткань давила на него, как чугунный блок. Единственное, что его сейчас волновало, так это обновление собственного генетического материала. Без этого он не сможет регенерировать, да и проживёт недолго. Нужно было найти людей.

Собрав в кулак всю волю, он вложил меч в висящие за спиной ножны и поковылял в сторону лесной чащи. Он был дефектным, был предателем и отступником, которому не хватило сил даже на то, чтобы покончить со своей никчёмной жизнью. Но он будет жить. Будет, вопреки всему.

Айри хотела бы этого.

* * *

Гнар был большой. Гнар был сильный. Гнар любил убивать. Ему не посчастливилось стать вожаком своего племени, ведь вождь Гракх был не только большим, но также и хитрым. Он обманул Гнара, выставил его дураком и прогнал. Но Гнар переживал не долго. Гнар забрал с собой много воинов, сильных и жестоких. Вождь Гракх всё реже и реже ходил в набеги, предпочитая договариваться с розовыми свиньями, вместо того, чтобы резать их. Вождь Гракх продавал своих воинов, чтобы они убивали для розовых свиней. Вождь Гракх любил золото.

Гнар любил только себя. И убивать. Сегодня утром он убил часового, который заснул на посту. Гнар вырвал его глотку зубами, показав остальным, что он — самый сильный гнолл в стае. Мохнатая шакалья морда Гнара по-прежнему была в крови убитого, но Гнару это даже нравилось. Вкус крови возбуждал его, придавал сил, подталкивал к новым свершениям.

К новым убийствам.

Его стая насчитывала около дюжины бойцов, и этого хватало для того, чтобы совершать набеги на незащищённые фермы или небольшие группы путников. Гноллы были сильны, но и осторожны. Хорошо охраняемых обозов, патрулей и солдатских разъездов Гнар избегал, хотя и не имел ничего против хорошей драки. Однажды он с огромным удовольствием убил большого воина из числа розовых свиней. Зарубил его в честном поединке один на один, доказав, что он самый сильный и единственный достоин называться вожаком. У того воина Гнар забрал большой меч, ставший его излюбленным оружием, и этим мечом очень легко рубились головы тех, кто смел бросить ему вызов.

Гнар вёл своих бойцов на запад, в жаркие земли, где много добычи и мало патрулей на дорогах. Правил теми землями эмир Мункар, очередная розовая свинья, да ещё и настолько слабая, что та даже не заботилась о том, чтобы защитить свою территорию. Гнар презирал его, как и всех розовых свиней, но его земли были раем для налётчиков и предоставляли настоящее раздолье для грабежа.

В какой-то момент Гнар остановился, потянул воздух чешуйчатым песьим носом и махнул короткой жирной рукой, призывая остальных членов стаи замереть. Он почуял запах. Пахло розовыми свиньями, их поганым потом и гладкой кожей, такой уязвимой для клыков, когтей и оружия. Гнар осторожно пошёл вперёд, стараясь двигаться тихо и избегать зарослей борщевика.

Стена из ветвей и листьев заграждала обзор, высокая трава доходила до пояса. Гнару это было только на руку. Чем позже его увидят, тем лучше. Гноллы не брезгуют атаковать неожиданно и бить в спину, ведь слаще именно та добыча, которая досталась легко и непринуждённо.

Слегка раздвинув заросли, Гнар просунул морду в образовавшуюся брешь. В ноздри ударил запах костра и слабый аромат жареного мяса. Гнар не любил жареное мясо. Он любил сырую плоть. Особенно плоть розовых свиней, запах которых он тоже чувствовал.

В небольшой низине, рядом с впадающим в речку ручьем, расположилась небольшая стоянка. У затухающего костерка сидел тощий мужчина небольшого роста и с причмокиванием обсасывал истекающую жиром заячью кость. Рядом с ним, связанная по рукам и ногам, лежала женщина. От женщины ощутимо пахло страхом, и этот запах нравился Гнару. Он пробуждал в нём древние инстинкты, зверский голод и жгучую жажду, которую могла утолить только свежая кровь.

Гнар любил убивать.

Огромный гнолл еще раз оценил обстановку, обвел взглядом низину, пытаясь понять, есть ли там кто-то ещё. Не обнаружил никого. Мужчина и женщина были одни. Совсем одни и совсем беззащитны. Гнар улыбнулся, обнажив огромные зубы в безобразном гиеньем оскале.

И отдал приказ атаковать.

* * *

Малик всегда считал, что заслуживает большего. Он не был сильно успешным вором, не входил ни в одну из знаменитых гильдий юга, да и на богатую добычу ему везло отнюдь не всегда. А даже если и везло, то деньги у него не задерживались. Всё уходило на выпивку, азартные игры и дорогие подарки для продажных женщин. Иногда его избивали и грабили, иногда приходилось расплачиваться с долгами, чтобы сохранить в целости свою шкуру, а иногда он просто проигрывал всё в карты и кости, оставаясь без гроша в кармане. Малик считал себя очень невезучим, и это всегда бесило его до колик в животе.

Однако сегодня ему повезло. Сбежав от очередного разгневанного кредитора и затаившись в глухих лесах, где он, будучи сыном лесника, прекрасно умел ориентироваться, он набрёл на давно заросшие плющом руины, где его ждал солидный куш. Одна часть этого куша теперь соблазнительно звенела в его карманах, а другая — лежала сейчас возле костра, беспокойно ёрзая и беспрерывно всхлипывая.

В руинах Малик нашёл золото. Много золота, а также девушку невиданной красоты. Ему посчастливилось оказаться в нужном месте в нужное время, ведь в руинах, помимо следов битвы и кучки мёртвых воинов он нашёл целый сундук, доверху набитый золотыми монетами и драгоценностями. Как понял Малик, какие-то разгильдяи тащили этот сундук через лес (куда — он понятия не имел), и по дороге их подстерегли неприятели. Можно было предположить, что это разбойники, но все мертвецы были слишком хорошо вооружены, чтобы можно было принять их за лесных бродяг. Так или иначе, охрана сундука и налётчики вполне успешно друг друга перебили, а золото осталось нетронутым и бесхозным. Малик взял ровно столько, сколько смог унести, решив, что за остальным вернётся позже.

Девчонку же Малик нашёл в зарослях. Она была без сознания, светлые с рыжиной волосы были перепачканы кровью. Кто-то приложил её по голове, но недостаточно сильно, чтобы убить и покалечить. Девка была красивой, стройной, с соблазнительными спелыми грудями и немного узкими, но всё же привлекательными бёдрами. Малик таких любил, а потому не стал упускать такой трофей, благо верёвка у него имелась. С девкой он планировал поразвлечься, когда та немного оклемается после удара, а потом продать на каком-нибудь невольничьем рынке. За такую должны дать по меньшей мере треть того, что лежало в сундуке.

Удача не отвернулась от вора и на охоте. Из лука ему удалось подстрелить крупного зайца, которого он тут же разделал и зажарил, начиная искренне верить в то, что жизнь стала налаживаться. Не будет больше побоев и долгов, не будет нищеты и постной каши на завтрак, обед и ужин. Голода тоже теперь никогда не будет, ведь даже с тем золотом, что ему удалось унести, он сможет жить, как вельможа. А если ещё удастся припрятать остальное…

Малик громко хрустел жестким хрящом, размышляя о том, какой будет его жизнь после того, как удача наконец-то повернулась к нему лицом. О том, что это может быть лишь жестокая шутка судьбы, он предпочитал не задумываться. Он искренне верил в беззаботную жизнь, полную наслаждений, роскоши и необузданного шика. Надо бы только из леса выйти, да постараться не напороться на кого-то из своих кредиторов. Однако это всё мелочи по сравнению с грядущим. Единственным, что мешало ему наслаждаться мечтами, был надоедливый плач девки, давно уже пришедшей в себя и то и дело всхлипывающей, горюя по утерянной свободе.

— Эй, сучка, потише! — Малик вытянул ногу и с силой ткнул девчонку башмаком в спину. — Ты мне мешаешь!

Девушка от этого стала всхлипывать и скулить только громче. Малик раздражённо стиснул зубы, подавляя в себе желание ударить надоедливую девицу посильнее. Внезапно его озарило — а может, она есть хочет? Видать, потому и ноет, что проголодалась. Что ж, он свое брюхо уже набил, а еды было ещё в избытке. Малик отрезал от слегка подгоревшего зайца маленький кусочек.

— На, сучка, поешь, — протянул он девушке горелый кусок мяса. Та в ответ даже не шелохнулась и не повернулась к нему. Малик начинал терять терпение.

— Поешь! — сказал он громче, а затем, не дождавшись ответа, вновь ударил девчонку ногой. — Жри, сука, кому говорю!

Девушка, заскулив, всё же повернулась к нему. Её красивое лицо опухло от слез. Больше от отчаяния и нежелания гневить пленителя, она взяла протянутое угощение и осторожно откусила зубами кусочек. Малик смотрел на неё со смешанным чувством злости и вожделения.

Платьице, в которое была наряжена пленница, давно уже потеряло первоначальный вид, и выглядело скорее просто как грязная тряпка, накинутая на тело. И всё же эта тряпка только подчеркивала красоту фигуры пленницы. Малик похотливо облизнул жирные губы, глазами раздевая беззащитный трофей.

«Почему бы, собственно, и нет?» — подумал он, глядя в выразительные серо-зелёные глаза пленницы. В конце концов, что она сможет сделать, связанная по рукам и ногам так, чтобы совершать лишь простейшие движения? А даже если и попытается сопротивляться, то что помешает принудить её силой? Малик был доходягой, но он был уверен, что с женщиной справится.

— Не поела ещё, сучка? — Малик придвинулся к пленнице, попутно распуская поддерживающий штаны пояс. — Давай, заканчивай. Позже пожрёшь. Сейчас мы с тобой делом займёмся.

Малик схватил верёвку и притянул девушку к себе. Та взвизгнула и начала извиваться, сопротивляясь намерениям вора. Малик в ответ только глумливо рассмеялся, с легкостью справляясь с её потугами.

Он навис над ней, словно изголодавшийся по плоти упырь. Девушка закричала, но быстро получила звонкую оплеуху, сведшую все её крики к едва слышному писку. Малик уже начал было спускать штаны, когда услышал гортанный, нечеловеческий вопль и треск ломающихся зарослей. Трусливое сердце вора мгновенно ушло в пятки.

Гноллы выскочили неожиданно, и столь же быстро взяли Малика и его пленницу в кольцо, оскалившееся острыми клинками копий. Малик слез с девчонки, торопливо поднялся на ноги, подтягивая штаны. Рука потянулась к висящему на поясе длинному кинжалу, но он быстро понял, что это плохая затея. Гноллов было много, а сражаться они умели куда лучше, чем он. Малик чувствовал, как дрожат колени.

Твари какое-то время не нападали, видимо, ожидая чётких приказов от вожака. Малик видел в этом свой шанс. Ничтожный, но всё же. Торопливо запустив трясущуюся руку в карман, он извлек оттуда горсть золотых монет. Несколько гноллов с жадностью на них уставились, привлечённые ярким желтоватым блеском.

— Золото! — в панике проблеял Малик. — Вы же любите золото, верно?

Гноллы не отвечали, то ли не имея желания, то ли не понимая, то ли слишком завлечённые блеском монет. Малик бегал взглядом по рядам существ, пытаясь понять, насколько велик его шанс на побег. За плечами одного из них он заметил высокую сгорбленную фигуру, которая грузно топала к нему навстречу. Покрытая шрамами и запекшейся кровью шакалья морда вызвала у вора приступ дикого первобытного ужаса.

— Золото! — вновь проскулил он. — Хотите золота?

Гноллы не отвечали. «Пан или пропал», — решил Малик.

— Ловите! — крикнул он и швырнул золото прямо в стоящих перед ним гноллов.

Косматые дикари отреагировали моментально, бросившись за ярко сверкающими монетами. Кольцо распалось, образовалась крупная брешь. Благодаря судьбу за то, что удача от него не отвернулась, Малик бросился бежать со всех ног, на ходу застегивая ремень и оставив пленницу лежать у затухающего костра. Жаль было бросать такой трофей, но сейчас вор об этом не думал. Всё, что важно — спасение собственной шкуры. А за спиной уже раздался яростный рёв вожака.

* * *

Гнар был в бешенстве. Он отдал воинам чёткий приказ убить обоих, мужчину и женщину, но молодое дурачьё с лёгкостью поддалось сперва дурацкому любопытству, а затем — жадности. Когда он увидел убегающего Малика, Гнар понял, что пришла пора снова показать проклятым щенкам, кто вожак в этой стае.

Издав дурной рев, Гнар врубился в сборище своих же воинов и несколько раз от души махнул огромным мечом. Головы двух гноллов, корячащихся в поисках монет, с глухим стуком повалились на серые камни. Кровь тугими струями брызнула на траву. Гноллы отшатнулись в страхе, а Гнар издал плотоядный рык, бросая вызов каждому, кто осмелится противиться его воле.

Ибо Гнар любил убивать. Даже своих сородичей.

Пролаяв гортанный приказ, он отправил оставшихся воинов в погоню и с остервенением пнул одно из обезглавленных тел, наглядно демонстрируя, что станет с неподчинившимися. Гноллы поспешно скрылись в зарослях боярышника, хрустя сухими ветвями так, что слышала вся округа, но Гнара это не беспокоило. Не теперь, когда гнев завладел всем его естеством. Гноллы сильны. Гноллы безжалостны. Пусть весь лес их слышит. И трепещет в страхе.

Гнар задержал только одного самого молодого гнолла, почти щенка. Указав окровавленным мечом на девушку, он пролаял:

— Хватай самку. Она вкусно пахнет.

Юнец оскалился, скрывая страх за показным голодом. Гноллы любили человечину. Человечина была мягкой и сочной. Но юнец не был голоден. Он удачно поохотился сегодня утром и ещё не успел проголодаться. Он не хотел тащить на себе лишний груз, к тому же кричащий и трепыхающийся. Но воспротивиться не мог.

Потому что Гнар любил убивать.

* * *

Малик бежал так, как не бегал никогда в своей жизни. Перескакивая с камня на камень, перепрыгивая через массивные корни вековых деревьев, он нёсся со всех ног, подтягивая штаны, спотыкаясь, вставая и снова скача вперёд, как перепуганный олень. Гноллы от него не отставали. Он слышал их лай, их гортанные выкрики, рычание и шум, который они поднимали, напрямик проламываясь через заросли. И самым страшным было то, что ничто не могло их замедлить, даже обилие преград в виде колючих кустарников.

Гноллы сильно отличались от людей и любых других человекоподобных рас. Это были зверолюди, ведущие свою родословную от диких хищников — шакалов и гиен. Их ноги были устроены иначе, чем у любого человека, и бегали они быстрее. Это были прирождённые охотники, кровожадные и невероятно выносливые. Малик понимал, что на своих двоих ему далеко не уйти, и это понимание приводило его в ужас.

И все же он продолжал бежать. Воздух болезненно выходил из лёгких, сердце колотилось, словно молот. Он давно свернул с узкой лесной тропинки и вихлял меж деревьев, ломясь сквозь бурьян. Пытаясь оторваться, он то двигался вдоль реки, то отдалялся от неё, то снова приближался, но он всё равно слышал жадное рычание дышащих в спину дикарей. В какой-то момент он понял, что гноллы разделились, вероятно, надеясь снова взять его в кольцо и отрезать пути к отступлению. Это пугало Малика больше всего, ведь попади он вновь в окружение тварей — и уйти уже не получится. Его будут долго убивать, долго терзать и пожирать заживо, наслаждаясь его воплями. Нужно было бежать. Бежать со всех ног. Пусть даже на край света.

Малик обернулся посмотреть, далеко ли преследователи, и сам не заметил, как налетел на что-то, вернее на кого-то. Вор крякнул, плюхнулся на задницу, больно ударившись о покрытый мхом корень. Поднял взгляд и замер, напрягшись до предела.

Перед ним, тяжело привалившись к ближайшему дереву, стоял окровавленный человек. Незнакомец не был стар, но волосы его были абсолютно белы. Кожа цвета выбеленной кости, узкое змеиное лицо и жуткие глаза, светящиеся ярким сапфировым светом. Эти глаза пугали Малика.

Чужеземец посмотрел на вора сверху вниз. Он был примерно такого же роста, что и Малик, но казался ему каким-то чужеродным великаном. Тонкие бледные губы жестокого рта едва заметно дрогнули, словно силясь сдержать рвущийся наружу оскал. Малик ощутил угрозу. Неописуемую, почти сверхъестественную угрозу. Гноллы практически перестали его волновать.

— П… Прости! — пискнул вор. — Я… я… Я не заметил! Я случайно!

Незнакомец презрительно фыркнул, потянул носом воздух, как животное. Малик заметил странный блеск его в глазах, увидел неестественно расширившиеся зрачки. Вертикальные, змеиные зрачки.

Из чащи донеслись крики, нечеловеческие голоса, яростный лай. Гноллы подходили всё ближе и ближе. Прошла пара тягучих мгновений прежде, чем они выскочили из зарослей и окружили Малика вместе с незнакомцем. Запах лесных трав сменился тяжёлым духом тварей.

Гноллы были удивлены не меньше Малика, увидев ещё одного человека, да вдобавок вооружённого и не выказывающего страха. Они на миг замерли и принюхались, зафыркали в отвращении, с опаской поглядывая на окровавленного чужака, затем стали не спеша подходить ближе. Незнакомец медленно поднял руку, поддел пересекающий грудь ремень большим пальцем. Выглядывающая из-за правого плеча рукоять предостерегающе дрогнула, и твари снова остановились.

На пару долгих мгновений воцарилась тишина, нарушаемая лишь задорной трелью птиц. Подул тёплый ветерок, шелестя листвой и разгоняя зловонный запах псины, исходящий от гноллов. Один из дикарей вышел вперёд, оперся на короткое грубое копьё и оскалил огромные острые зубы.

— Мы… хотеть… драцца… ни с табой! — на ломаном скейосе пролаял он, после чего ткнул копьём в сторону Малика, показывая, кто действительно им нужен. Незнакомец в ответ медленно покачал головой.

— Он мой.

Громко топая и хрустя сухими ветками, подоспел Гнар в сопровождении молодого гнолла, волочащего на плечах живой груз. Увидев, что его воины вновь медлят, Гнар разразился яростными воплями. Гноллы поджали уши. Вожак бушевал и размахивал огромным двуручным мечом, затем ткнул клинком в сторону Малика и проревел приказ. Гноллы схватились за оружие, а Гнар, вновь подняв клинок, указал им уже на незнакомца.

Других сигналов уже было не нужно.

Меч свистнул в ножнах, ярко сверкнул, отражая неосязаемое золото солнца. Шея ближайшего гнолла взорвалась фонтаном рубиновых брызг; тяжёлое тело, хрипя, завалилось в траву. Остальные набросились, пошла кутерьма, и схватка слилась в единый звенящий сталью клубок. И вскоре из этого клубка начали вылетать окровавленные тела гноллов.

Незнакомец вертелся волчком и скакал лаской, окружённый мерцанием клинка и звоном металла. Один гнолл получил в грудь и плюхнулся в мягкий ковер из опавших листьев, другой отразил выпад копьем, но тут же изогнутое лезвие прошило ему нёбо и вошло в мозг. Ещё одного чужеземец схватил за древко копья, притянул к себе и насадил на меч. Бросив тело на землю, резко развернулся и косым ударом разделал очередного врага от ключицы до бедра. Гнолл бросил оружие и согнулся, прижимая когтистые лапы к хлещущей кровью ране, а белый дьявол сцепился уже с новым противником, осыпая его градом смертельных ударов.

Малик замер в ужасе, наблюдая за схваткой и ожидая своей участи. Всё происходило слишком быстро, и он понимал, что его жизнь сейчас зависит от того, выживет ли незнакомец или нет. Ведь договориться со странным типом ещё можно было, а вот договориться с гноллами… Малик взвизгнул, когда прямо к его ногам упала косматая шакалья голова, и его едва не вырвало, когда ещё один дикарь выкатился из гущи схватки, цепляясь за камни рядом с оторопевшим от ужаса вором. Кровь хлестнула на сапоги Малика, гнолл загребал пальцами землю буквально в шаге от него, хрипя и захлёбываясь, будто тонул. А незнакомец продолжал бой, рубя изо всех сил — быстро, яростно, аритмично, навязывая безумный темп.

А гноллы уже не рычали. Только кричали и умирали.

* * *

Гнар ненавидел проигрывать. Ненавидел, когда ему бросают вызов. И когда убивают его воинов. Нет, его вовсе не волновали их жизни. Ему было плевать: слабые должны умирать, чтобы жили только сильные и достойные. Но каждого мертвого гнолла из своей стаи он воспринимал как личное оскорбление. Только он имеет право отнимать жизнь у своих приспешников. Он — вожак, и только ему решать, кому жить, а кому умереть. И видя, как его бойцы трусливо жмутся друг к другу, как неразумные щенки, да еще и отступают, Гнар впал в бешенство. Он сам прикончит бледнолицую свинью, разрубит её на куски и вырвет сердце.

И сожрет, чтобы заполучить ее силу.

* * *

Еще один гнолл упал, дергая ногами и зажимая лапами разрубленную голову. Воспользовавшись передышкой, Кайрен отступил, занял более выгодную позицию. Боль в ранах усилилась, равно как и кровотечение, меч чувствовался тяжелее, чем был. Из противников остались трое — двое крупных гноллов, один из которых, вероятно, был вожаком, а также совсем молодой, державший связанную пленницу и не рискующий присоединиться к общей свалке.

Да и не было уже свалки. Гноллы лежали, порубленные в мелкий бигус, и те, что еще не издохли, недолго задержатся среди живых. Оставался лишь вожак и пара его прихлебателей. И вот касательно них Кайрен не был уверен, что сил ему хватит.

Гнолл, в котором страйдер подозревал вожака, был вооружен двуручным мечом с широким лезвием, а его соратник держался за некое подобие алебарды. Алебарда была длиннее, поэтому Кайрен прикинул, что с этим неплохо бы разделаться первым, дабы не достал с расстояния. Однако вожак выглядел куда более опасным и заслуживающим внимания. А силы приходилось экономить…

Гноллы напали одновременно и оказались неожиданно быстрыми. Один махнул алебардой понизу, и страйдер в последний момент перепрыгнул летящее лезвие. Затем рухнул в траву, избегая удара вожака, и огромный меч с глухим звоном и треском врубился в стоящее позади дерево. Сила удара вырвала из трухлявого ствола целый кусок, Кайрена обсыпало щепками и ошметками гнилой коры. Как будто этого было мало, вожак легким движением высвободил застрявшее оружие и с силой ткнул вниз, едва не пригвоздив противника к земле.

Кайрен откатился в сторону, обдирая спину об коряги. Ему доводилось сражаться с большими противниками. Доводилось и с ловкими. Злобных тоже побеждал. А вот большие, ловкие и предельно злобные — хуже всех. Вожак был именно таким.

Гнолл вновь занес меч, но Кайрен среагировал вовремя, сорвав с пояса за спиной «Аспид». «Аспид» был частью стандартного комплекта вооружения страйдеров и являл собой маленький ручной арбалет сложной конструкции, с встроенным предохранителем от случайных выстрелов (дабы его можно было всегда держать заряженным). Складные плечи раскладывались нажатием всего одной кнопки, а болты к нему, как правило, смазывались различными ядами (отсюда и название). Использовался он главным образом для бесшумного устранения часовых на средней дистанции или же, в зависимости от нанесённого на болт яда, для парализации жертвы и дальнейшей её транспортировки в неподвижном состоянии. Кайрен не любил пользоваться этим оружием, считал его таким же излишеством, как и снайперский арбалет Шершня. Но сейчас, со всеми ранами, с болью, что сковывала тело и чудовищной усталостью, сказывающейся на его боевых навыках, выбирать не приходилось.

Страйдер выхватил арбалет и разложил его за доли секунды. Маленький металлический болт, обильно смазанный экстрактом каменного корня, уже был заряжен. Оставалось только нажать на спусковой крючок.

Вожак издал воинственный рык, вновь занес громадный меч для удара. Затем что-то щелкнуло, гнолл вздрогнул, почувствовав укол под мышкой. Сперва он не придал этому значения, а затем…

Затем правая рука будто отнялась. Будто стала каменной и непомерно тяжелой. Тяжелый меч начал неуклюже опускаться, но не туда, куда рассчитывал вожак. Его вместе с клинком повело в сторону, и так получилось, что он едва не разделал пополам своего сородича. Для Кайрена это был шанс.

Страйдер быстро поднялся на ноги. Вожак выл, силясь поднять парализованную руку. Другой гнолл попытался достать врага алебардой, но тот вновь перескочил ее и от локтя рубанул дикаря в ухо. Гнолл взвизгнул, как шавка, и затряс головой, беспорядочно тыча алебардой. Кайрен парировал два удара и достал его в бедро, разрубив до самой кости. Гнолл упал, клацнув зубами.

Вожак кое-как поднял свой двуручник левой рукой и неуклюже им взмахнул. Кайрен змеей проскочил под лезвием, хлестнул острием в колено твари. Вожак пошатнулся и вновь бессильно заревел, пытаясь поднять меч. Гнолл с алебардой в этот момент почти поднялся. Страйдер развернулся и нанес сильный удар серединой клинка, разрубив вытянутую морду дикаря. Гнолл тупо заморгал, сделал еще одну попытку встать, но получил мечом в макушку. После этого он уже не поднялся.

Вожак еще раз тщетно махнул двуручником. Инерция удара повела его в сторону и развернула, едва не опрокинув из-за раненого колена. Кайрен рубанул вертикально, снизу-вверх, располосовав косматое чудище прямо между тощих ягодиц. Гнолл завыл волком, пританцовывая от боли. Огромный меч упал в траву, когтистая лапа метнулась к раненой заднице. Кайрен совершил выпад, стремительный и прямой, как жало. Меч пропорол грубо выделанные шкуры, вошёл в плоть и раздробил хребет, выйдя из середины груди гнолла. Вожак забулькал вставшей в горле кровью, упал на колени. Страйдер высвободил меч, ухватил его за загривок, словно нашкодившую псину, и запрокинул безобразную голову. В глазах Гнара впервые мелькнул страх, когда остро заточенное лезвие полоснуло его по горлу.

Швырнув содрогающееся тело на землю, Кайрен медленно повернулся к последнему оставшемуся гноллу. Тот все так же стоял в стороне, глядя расширившимися от испуга глазами. Страйдер поднял меч и подманил его к себе. Гнолл в ответ заскулил, затопал ногами и обмочился.

Бросив связанную пленницу в траву, последний дикарь с визгами бросился в чащу, стремясь унести ноги как можно скорее и как можно дальше. Кайрен устало хмыкнул, сплюнул хрустящую на зубах пыль вперемешку с чужой кровью, а затем привалился плечом к ближайшему дереву, пытаясь отдышаться. Всё его тело горело огнём, мышцы стали словно свинцовые. Ему было дурно. Голод пронзал его нутро, терзал кишки, туманил разум. Нужно было восстановиться. Нужно было поесть.

Он встретился глазами с человеком, с которым столкнулся до стычки с гноллами. Пришла пора закончить начатое.

* * *

Малик был поражен схваткой. Он часто становился свидетелем кабацких драк или разборок между бандами, но такого еще никогда не видел. Ловкость и мастерство незнакомца были непревзойдёнными. Гноллов, конечно, нельзя считать серьёзными противниками, даже как наемники они ценятся только в качестве пушечного мяса или грабительских отрядов для деморализации противника. Однако даже это не могло испортить впечатлений от того зрелища, что ему довелось увидеть.

Когда он вновь встретился глазами с чужеземцем, Малик вновь ощутил страх, однако, в этот раз он убегать не собирался. Всегда можно договориться с кем-то, у кого больше мозгов, нежели у прямоходящей псины.

— Мир тебе, добрый странник! — Малик сделал попытку улыбнуться. — Ты спас мою жизнь! Я благодарен тебе.

Незнакомец смотрел на него долго и хмуро, поджал тонкие губы, явно не шибко воодушевленный словесной благодарностью.

— Если бы не ты, я был бы покойником, — продолжал вор. — Как я могу отблагодарить тебя?

Чужак молчал. Не убирая меч в ножны, он медленно надвигался на Малика. Его мягкие шаги напоминали поступь хищника, неумолимо подкрадывающегося к жертве.

— У меня есть золото! — воскликнул Малик, вновь начиная нервничать. — Я могу заплатить тебе столько, сколько хочешь. Деньги — не проблема.

Малик запустил руку в карман и вытащил оттуда горсть золотых монет. На какое-то время их блеск приковал внимание незнакомца, однако, затем он вновь взглянул Малику в лицо и продолжил неспешно надвигаться.

Малик внезапно понял, что с незнакомцем что-то не так. И дело даже не только в светящихся глазах и в том, что он был в крови с головы до ног. Было что-то звериное в его поведении. Нечеловеческое. Чудовищное. Кишки в утробе Малика превратились в ледяных червей.

— Если тебе не нужны деньги, тогда забирай девчонку! — нервно усмехнулся Малик, стараясь не выдать сильнейшую дрожь в голосе. — Мне она все равно не нужна. Слишком строптивая…

Чужак удивлённо приподнял брови и бросил короткий взгляд на лежащую в траве девушку. Та слегка приподнялась и смотрела на него умоляющими глазами. Затем он вновь обратил взор на Малика, принюхался.

— Нет, — сказал он после долгой паузы. — Мне нужен ты.

— Я? Что… нет!

— Девчонка не подходит. А ты в самый раз. Хорошая группа крови.

— Кровь… Что? — Малик сглотнул, попытался перевести дух, отёр пот со лба, заметив кровь на тыльной стороне ладони. Поранился, когда бежал через чащу. Незнакомец с голодом пялился на расцарапанный лоб.

— П-послушай, — заикаясь затараторил Малик, — тут в долине я нашел полный сундук золота! Можешь забрать его! Всё забирай! Золото, девку, всё!

— Не беспокойся. Заберу.

Малик видел, как чужак оскалил зубы. Неестественно длинные, острые, нечеловеческие зубы. Синие глаза в миг стали кроваво-красными. Вор завизжал, как не визжал никогда в жизни, но убежать уже не успел. Чудовище устремилось к нему, словно высвобожденная стрела, острый клинок прошил тело, разрывая кишки, а мощная челюсть сомкнулась на горле. Мир закружился и утонул в кровавом мареве…

* * *

Когда страйдер закончил трапезу, от Малика мало что осталось.

Чувствуя себя полностью обновлённым, Кайрен медленно выпрямился, поднял голову к небу. Пробивавшийся сквозь кроны деревьев солнечный свет приятно грел кожу, свежая кровь стекала с подбородка на шею, щекоча и лаская, словно пальцы любовницы. Страйдер зажмурился, как греющаяся на камнях рептилия. Боли больше не было, внутренние органы функционировали нормально, а раны затянулись, словно их и не было. Восстановление. Обновление. Новая жизнь в абсолютно здоровом теле. И невероятная всепоглощающая эйфория.

Он поднял руку, внимательно посмотрел на пятерню, пошевелил пальцами. Размял шею. Внутри слегка бурлило, старая плоть местами ещё не до конца заменилась на новую, но это дело времени. Процесс регенерации редко протекает мгновенно, некоторые ткани замещаются постепенно, чтобы не было новообразований или мутаций. Консульт обо всём позаботился, когда проектировал страйдеров. Все нюансы были учтены, и Кайрен давно научился жить с особенностями собственного тела.

А затем он услышал крик. Девчонка… Он совсем не думал о ней в процессе схватки, а когда наслаждался плотью никчёмного вора, то и подавно. Сейчас же в голове возникло множество мыслей и вариантов развития событий, из которых он выбрал наиболее логичный. Страйдеры не оставляют свидетелей. Особенно тех, что видели нечто запретное, нечто глубоко личное для псов Консульта. И хотя Кайрен уже не служил своим старым хозяевам, он не хотел, чтобы процесс его трапезы стал всеобщим достоянием. Нужно было убедиться, что этого не произойдёт.

Он поднял с земли меч, повернулся и посмотрел на девушку, встретился с ней глазами. На секунду девчонка замерла под его гипнотизирующим змеиным взглядом, а затем зашлась оглушительным криком. Её воплю вторили панически поднявшиеся в небо птицы, а Кайрен медленно пошёл к очередной жертве.

— Пожалуйста! — вопила девчонка. — Умоляю вас! Не надо!

Кайрен поморщился. Он ненавидел, когда они молили о пощаде. И почему нельзя сдохнуть молча? Обязательно надо устроить драму… Девчонка пыталась отползти от него.

— Пожалуйста! — рыдала она. — Умоляю вас! Я всё что угодно сделаю! Всё…

— Закрой рот и не ёрзай, и тогда это будет быстро.

Девушка вновь закричала.

— Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста! Умоляю! Помогите!

Она ползла, извиваясь червём, связанная по рукам и ногам, а он всё шёл. Шаг за шагом, неумолимый, как стихийное бедствие. С изогнутого меча капала кровь. На миг он ощутил порочный соблазн, желание впиться в её горло, выпить её кровь, вырвать трепещущее сердце. Ощущение сладкой тёплой крови, пачкающей его лицо, всё ещё будоражило его. Она была моложе вора, коим он насытился. Другая группа крови, не такая универсальная, но не менее вкусная. Она тоже хорошо восстановила бы его. Не девственница, к сожалению. Девственницы самые вкусные, самые питательные. Но невинностью от неё не пахло. Это напомнило ему о том, что надо держать себя в руках. Страйдер, поддавшийся своим страстям, своим чудовищным инстинктам — всё равно что животное с мечом. Ему доводилось убивать тех, кто не смог сдержать внутреннего Зверя, и он не собирался уподобляться им. Он сделает всё быстро.

— Пожалуйста… — еле промямлила девушка, когда над ней нависла жуткая окровавленная фигура. — Не надо…

Он поднял меч. Нужен был один точный удар, один аккуратный надрез. Знакомый патологоанатом говорил ему, что мгновенной смерти не бывает. Кайрен считал иначе, надо лишь знать, куда бить.

— Вот она! Мы нашли её!

— А это ещё кто с ней?

— Разбойник! Бей его!

Кайрен отскочил от девушки, как ошпаренный кот, развернулся, увидел людей. Они бросились на него всей гурьбой, засверкали мечи. Он зарубил одного, второго, третьего, начисто снёс голову четвёртому, лишил обеих рук пятого. Грохот выстрела. Аркебуза? Он не видел, откуда стреляли, не успел среагировать. Снова боль, всплеск фосфоресцирующей крови. Пропустил удар, затем ещё один. В плечо вонзился арбалетный болт, а на голову опустилась тяжёлая палица. Боль. Вспышка. Темнота.

Темнота…

Уграум прибыл на поле боя сильно позже, чем хотел. Вайгаки были разгромлены, их трупы устилали землю, кровь окрасила желтоватую степную траву, а в небе уже кружились стаи воронов, не рискующих спуститься на трапезу лишь из-за обгладывающих трупы варгов. Орки упивались этой битвой, упивались победой и пьянящей кровью, льющейся наземь, пока воины его клана добивали раненых. Слабость — это грех, и слабым нет прощения, особенно когда в их жилах нет ни капли оркской крови.

Его варг остановился на самом гребне холма, откуда открывался прекрасный вид на картину свершившегося насилия. Холм по факту являлся могильным курганом, очень древним и очень значимым для вайгаков. Об этом говорили восемь менгиров, — священное число для кочевников, — установленных по его периметру. Вероятнее всего, здесь был захоронен какой-то очень важный вождь народа степей, герой из прошлого, великий хан. Настолько великий, что место его погребения и его окрестности были священны для вайгаков. Племена собирались здесь, забывая старые распри, вели переговоры, заключали союзы и перемирия, обменивали скот на дочерей и сватали сыновей знатным невестам. Сейчас же это было место побоища. Оркам были чужды древние традиции вайгаков, чужды их святыни и законы. Великая Орда, которую Уграум собирал на протяжении большей части своей долгой жизни, ударила по ним огнём, мечом и железным кулаком Клана Пылающих Углей, Клана Всех Кланов, Покорителя Степей Уркука. Даже все вместе они не смогли оказать сопротивления. Десятки племён, все до единого, они не устояли перед Ордой. Их кони были быстры, но варги были сильнее. Их сабли были остры, но палаши орков оказались острее. Их луки били точно в цель, но стрелы ломались о броню, закалённую в яростном пламени Аграт и в кристальном льду её супруга Балора.

Балор… Он явился Уграуму ещё в юные годы и не прекращал навещать его во снах, пророчащих силу и величие Клану Пылающих Углей. Каждый раз, ложась спать, он слышал его голос, гулкий и мощный, как раскат грома, но в то же время ласковый и чарующий, как шёпот любимейшей из жён. Каждый раз, закрывая глаза, он видел глаза Балора — яркие, пронзительные и золотые, взирающие не столько на него, сколько на его душу, в самую суть его естества. Балор… он был с Уграумом всю его жизнь. Он вёл его от победы к победе, от битвы к битве. Вёл к его предназначению, к величию Клана Пылающих Углей и всего народа орков. Балор избрал его, чтобы привести орков к тому, что всегда было их по праву. К тому, что давным-давно отняли у них недостойные. К тому, что необходимо было вернуть.

Вайгаки были не первыми, с кем пришлось схлестнуться Уграуму. Долгих десять лет он вёл объединительные войны с другими кланами, сокрушая их, убивая их вождей, овладевая их жёнами и дочерьми, уничтожая глупцов и присоединяя разумных, дабы Клан Пылающих Углей становился всё сильнее. Десять лет он потратил на то, чтобы его клан стал доминирующим в Степях Уркука. Затем были гоблины. Гнусные паразиты забыли, в чём их предназначение, забыли, кому они принадлежат. Слишком долго они играли в глупую лживую свободу, слишком долго грызлись между собой за объедки, мня себя самостоятельными. Уграум положил этому конец, и ныне обугленные головы гоблинских вождей украшали его пояс из варговой шерсти. А уже потом были вайгаки, но не как единый монолит, а как разрозненные осколки того, что должно быть целым, но оказалось расколотым. Глупые людишки не поймут, что такое единство, даже если оно подкрадётся и укусит их за задницу. Так и будут тявкаться друг с другом, как щенки варгов за брошенную кость. Вот только у варгов намного больше благородства и не в пример больше силы. Да и мозгов нередко у варга тоже больше.

Когда пришла пора сокрушить вайгаков одним решительным ударом, Уграум, к сожалению, не смог принять участие в битве. Он должен был отправиться на запад, в Талас-Мар. Запад не входил в его планы и не рассматривался в качестве земель, достойных завоевания. Балор не одобрял этого похода, но Уграум должен был двинуть часть войск в Талас-Мар. Дробить силы всегда опасно, рискованно, это ставит под угрозу все планы, все амбиции и жизни воинов, ведь даже самый сильный из орков уязвим при численном превосходстве противника. Но угроза, исходящая от коневодов Талас-Мара, была куда значимее угрозы от вайгаков. Талас-Мар… Маленькая, но гордая страна, древний народ, единственные из людей, кого Уграум хоть каплю уважал. Бои с ними были тяжкими, он потерял много воинов, в том числе и половину своих Железнобоких. Но он сокрушил армию коневодов, сжёг их дома, предал мечу каждого мужчину, каждого ребёнка мужского пола, а выживших женщин взял в рабство. Они не дадут сильного потомства, все порождённые ими ублюдки смешанных кровей накормят своей плотью ненасытную огненную утробу Аграт. Но они удостоятся чести ублажать его воинов и согревать их постель. Женщины людей куда более мягкие, чем женщины орков, куда более ласковые, если их приручить. И пускай им не достаёт страсти и пылу, ими можно наслаждаться, как спелым сочным фруктом. Воины любят таких.

Уграум всё же надеялся успеть вернуться на восток до начала решающего сражения с вайгаками, но этому не суждено было случиться. Он опоздал совсем чуть-чуть, на считанные часы, и это подбрасывало дров в костёр разочарования. Гибель Талас-Мара наверняка войдёт в историю и станет очередной байкой, которую будут передавать из уст в уста у вечерних костров. Но поражение вайгаков, тех самых вайгаков, которые каких-то пятьсот лет назад вышли из степей и сокрушили древние королевства Севера в своём разрушительном походе, станет легендой, памятником мощи народа орков. И плевать на то, что вайгаки давно уже растеряли былую силу. Плевать, что их племена были слабы и не шли ни в какое сравнение с воспрянувшими коневодами Талас-Мара. Сказители судят о народах по их былым деяниям, по былому величию, закрывая глаза на прогрессирующую слабость и вырождение. Уграум уберёг Орду от неожиданного удара более сильного врага, разгромил его и стёр в порошок, но в фундамент памятника разгрома «непобедимых» вайгаков он не заложил ни единого камня. Нет, вместо этого всю славу забрал его сын.

«Мой сын».

Уграум вглядывался в разбросанные по полю боя тела. Орков и варгов среди них было относительно немного — куда больше было людей и лошадей. Ургот справился хорошо. Даже слишком хорошо. Обошёлся малыми потерями несмотря на свою горячность, завоевал победу и уважение воинов. Любой вождь мог только мечтать о таком наследнике, и любому вождю следовало такого наследника опасаться. Но Уграум был горд, ведь его сын не опозорил ни его имени, ни имени Клана. Избранник Балора дал жизнь сильному воину, достойному потомку. Иначе не могло и быть.

«Мой сын».

Варг под Уграумом подогнул задние лапы, опустил к траве костлявый зад и справил нужду прямо на захоронение древнего вайгакского хана. Вождь мрачно ухмыльнулся в густую бороду, похлопав зверя по могучей шее. Что ж, какой-то вклад в унижение вайгаков он всё же внёс. Если народ не смог защитить свои святыни от осквернения, то, значит, они того заслуживают. Гигантская плоскомордая гиена оскалилась в ответ на грубую ласку, пару раз шкрябнула задними лапами по сухой земле, после чего Уграум направил зверя к спуску с холма. Несколько крупных отрядов воинов и скованных цепями рабов послушно следовали за своим вождём, спеша воссоединиться с остальной частью Орды.

Он вёл варга неспешно, даже вальяжно, следуя мимо гор трупов, раздавленных юрт и пылающих костров. Вонь горящих человеческих тел вызывала в нём противоречивые чувства. С одной стороны это был запах победы, запах величия его народа, но с другой ему было омерзительно вдыхать вонь горелой плоти, смрад слабости и презрения, которое он испытывал к вайгакам. Он бы с удовольствием ускорился, чтобы поскорее миновать трупные костры и вновь полной грудью вдохнуть чистый степной воздух. Но вождь не должен торопиться, пересекая свои владения. Он должен наслаждаться их видом, наслаждаться ощущением того, что всё это принадлежит ему. А Степи Уркука отныне были в полной власти Уграума, стали частью его обещанной империи, частью его самого. Стали начальной точкой его грядущих завоеваний.

Воины под командованием Ургота не сразу заметили появления своего вождя. Они были слишком заняты плодами победы, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг них. Кто-то обирал трупы, впоследствии придавая их огню, кто-то копался в пожитках вайгакской знати, посмеиваясь над цветастыми шмотками, выторгованными явно у людей с запада или даже у презренных эльфов с севера, а кто-то наслаждался вайгакскими женщинами, коих потом, в лучшем случае, ждёт участь рабынь. Однако появление вождя совсем незамеченным не прошло, и орки так или иначе выказывали своё почтение Избраннику Балора. Уграум не требовал от своих воинов падать ниц перед ним — ему хватало простого приветствия. Вождя должны уважать, а не пресмыкаться перед его фигурой.

Ургота он нашёл в дальнем конце того, что некогда было стоянкой вайгаков. Это было совсем не трудно, учитывая, какой ор подняли его воины, собравшиеся в широкое ощерившееся сталью кольцо. Импровизированная арена была сложена из грубых камней, поломанных юрт и различного хлама, который удалось отобрать у кочевников. На самом деле, крик неисчислимого множества глоток Уграум слышал ещё издалека, из-за чего и загорелся надеждой, что успеет вступить в битву до её окончания. Но то были не звуки сражения, а лишь очередная блажь Ургота, не отказавшего себе в удовольствии устроить представление. Не сказать, что Уграум одобрял увлечения сына, но и не осуждал их. Древний обычай давно уже не использовался среди орков, вожди всё больше и больше перенимали подлую тактику вайгаков в борьбе за власть, поэтому если Ургот хочет возродить подобного рода поединки, то почему бы и нет? В конце концов, орки должны так или иначе показывать свою силу. В этом вся их суть.

Уграуму не пришлось расчищать себе дорогу, варг сделал это за него. Зверю достаточно было лишь пару раз грозно рыкнуть, чтобы столпившиеся вокруг импровизированной арены орки поспешно ретировались, освобождая проход. Никому не хотелось стать жертвой огромных клыков плотоядного создания и уж тем более навлечь на себя гнев Избранника Балора. А гнев Уграума бывал страшен. Он знал, что воины следуют за ним из уважения, из глубокой преданности, которую они к нему испытывали. Но также он знал, что его боятся. Боятся за ту чрезмерную даже по меркам орков жестокость, которую он проявлял на поле боя. Даже многие берсерки опасались Уграума, а тем врагам, которым не посчастливилось попасть к нему в плен, оставалось только сочувствовать.

Как он и предполагал, Ургот нашёлся в самом центре аренного круга. Огромный, ничем не уступающий в габаритах отцу, он стоял голый по пояс, демонстрируя неисчислимое множество шрамов на грубой бурой шкуре. Далеко не все из этих шрамов были получены в бою — те, что на руках, были особенными. Большую их часть — длинные ровные полосы, тянущиеся от запястий и самых плеч — Ургот нанёс себе сам. Он любил считать противников, убитых на дуэлях, а дуэли Ургот любил. Он упивался демонстрацией силы, старыми законами чести, которыми молодые орки всё чаще пренебрегали. Иногда Уграуму казалось, что Ургот излишне зациклен на этих старых принципах, но всё равно не мог не испытывать гордость за сына, который ни разу не посрамил своего вождя-отца.

К левой руке Ургота была привязана цепь. На толстых звеньях ржавеющего железа алела свежая кровь. Уграум присмотрелся. На теле сына не было ни единой царапины, не считая пары синяков, полученных в недавнем сражении. Удивительное везение, а может очередное доказательство слабости разгромленных соперников. Уграум пробежался взглядом по цепи, к другому её концу, который был привязан к руке кряжистого широкоплечего вайгака, всё ещё носившего цветастую одежду, говорящую о его высоком статусе. Вероятнее всего, это был хан одного из местных племён — на рядового воина Ургот размениваться бы не стал. Одежда вайгака насквозь пропиталась кровью, сквозь длинные прорехи виднелись глубокие раны, а сам он уже едва стоял на ногах. Длинный, полуторафутовый нож в его руке был абсолютно чист, а вот идентичный клинок в руке Ургота наоборот покрывал яркий тёплый кармин. Ургот знал эту игру слишком хорошо. Куда лучше, чем его соперник.

«Мой сын».

Вайгак был храбр и более чем воинственен, но он был обречён — это Уграум понял с первого взгляда. Соперники натянули цепь так, что она, казалось, вот-вот лопнет. Каждый надеялся подтащить к себе противника и нанести быстрый удар. Вайгак был силён, не уступил бы и орку, но он устал и ослаб от потери крови, а Ургот всё ещё был полон сил. Рывок. Вайгак потерял равновесие, неуклюже полетел вперёд, силясь не рухнуть в прибитую кровью пыль. Удар. Ургот хлестнул ножом вайгака в лицо, а кочевник завыл. Орки взревели от восторга, видя, что слабый человек лишился глаза, а Ургот медленно отступил, давая оппоненту перевести дух и вновь натягивая цепь.

Следующий рывок и новый удар. Каким-то чудом вайгаку удалось его парировать и полоснуть ножом в ответ. Ургот шатнулся назад, острое лезвие сверкнуло прямо у его носа. Толпа затаила дыхание, но тут же разразилась новым восторженным воплем, когда сын вождя ответным ударом скальпировал оппонента.

— Он мог закончить этот бой в один удар, — услышал Уграум голос по правую руку от себя, — но он решил устроить зрелище.

Вождь повернулся, увидел рослого шамана, одетого в шкуры степных волков, с ожерельем из зубов варга на широкой шее. Шаман был стар, волосы его совсем побелели, а всё лицо было испещрено сеткой глубоких морщин и не менее глубоких шрамов. И тем не менее, несмотря на возраст, старик всё ещё был сложен не хуже молодого воина, и даже груз прожитых десятилетий не мог согнуть его спину.

— Я слышу неодобрение в твоём голосе, Горбаг?

Шаман нахмурился. Его взгляд был устремлён на «арену», лицо омрачала тень тяжёлых дум. Для Горбага это не было в новинку. За все сорок семь зим, что выпали на долю Уграума, он ни разу не видел старого шамана довольным или хотя бы удовлетворённым. Самый ворчливый, самый придирчивый, самый непочтительный из всех шаманов. Даже когда остальные единогласно нарекли Уграума Избранником Балора, Горбаг колебался дольше всех. И всё же именно к нему Уграум предпочитал прислушиваться. Именно его считал равным себе.

— Балор уже получил своё этим утром, — заявил шаман. — Мы щедро пролили людскую кровь и преподнесли много черепов к Костяному Трону. Пленных следует предать огню, чтобы насытить Аграт, а не устраивать представление для ротозеев. И к тому же Испытание Железом предназначено для орков и только для орков, а не для этих… — Горбаг кивком указал на окровавленного вайгака и презрительно сплюнул.

— Орки давно уже позабыли Испытание Железом, — поспорил Уграум. — Даже мой отец отказался от него, когда я бросил ему вызов. Дряхлые старики цепляются за крохи своей власти, даже если уже не могут её удержать, пока молодые гибнут в бессмысленной грызне между кланами. Глупцы, променявшие честь на золото, поступают на службу к жалким людям. Алчные собаки продают соплеменников и даже дочерей в рабство богатым свиньям с запада. Если возрождение старых обычаев поможет пресечь это, то так тому и быть. Пускай даже возрождать приходится именно так.

— Равняя людей с орками? — Горбаг снова сплюнул. — Это не возрождение старых обычаев. Это осквернение.

— Хочешь назвать моего сына осквернителем старых обычаев?

Вопрос был задан спокойно, Уграум не позволил себе ни капли раздражения, ни крупицы гнева. И всё же Горбаг прикусил язык, на его лице появилось странное кислое выражение.

— Нет, вождь.

— Вот и хорошо. Лучше собери остальных шаманов и подготовь тела наших павших. Вечером мы проводим их в последний путь и отпразднуем великую победу. Мы сокрушили всех наших врагов в Степях Уркука, и ныне этими землями безраздельно будут править орки. Это нужно отметить, да и воинам не помешает хорошо отдохнуть. Надеюсь, мы отобрали у вайгаков щедрую добычу?

— Сирк и его гоббо сейчас подсчитывают то, что не успели растащить по карманам воины. В основном провизия, скот, выпивка…

— Кто поставил Сирка отвечать за добычу? — Уграум едва сдержался, чтобы скрыть захлестнувшее его возмущение.

— Ургот поставил, — мрачно ответил Горбаг. — Он слишком хорошо относится к этому гадкому скунсу и его сородичам. Я бы не доверил Сирку даже носить дерьмо моего варга, не говоря уже о том, чтобы следить за добычей.

— Говорят, боги подарили Сирку много дочерей, — заметил Уграум, смирив недовольство. — Среди них даже есть красавицы.

— Есть одна, — сухо заметил Горбаг и, помолчав, как бы невзначай добавил: — Ургот любит вызывать её в свой шатёр.

— Это многое объясняет, — проворчал вождь, выдержал задумчивую паузу и приказал: — Займись приготовлениями. А с Урготом и его… симпатиями я сам разберусь.

— Да, вождь.

Горбаг ушёл, а Уграум остался наблюдать за финалом дуэли. Вайгак уже не походил на человека — скорее на живой труп. Неизвестно, каким чудом он ещё оставался в сознании, и неизвестно, по воле какого бога ещё продолжал отбиваться. Но Урготу, судя по всему, тоже надоела эта игра, поэтому он решил заканчивать.

Ни разу не задетый ножом пленника, сын вождя в очередной раз рванул на себя цепь. Вайгак взмахнул ножом, но скорее инстинктивно, без малейшей надежды поразить противника. Ургот легко ушёл от вражеского клинка и с отработанным изяществом погрузил нож в сердце соперника. Вайгак умер быстро, упал, а Ургот одним сильным ударом перерубил ему обвитое цепью предплечье. Толпа взревела, когда молодой орк воздел над головой отрубленную руку, а Уграум молча наблюдал, ожидая, когда сын обратит на него внимание.

— Крови тебе, отец! — Ургот отсалютовал окровавленным клинком. — Ты прибыл как раз вовремя, чтобы узреть плоды нашей победы! Надеюсь, что и ты пришёл с кровью своих врагов на мече и пеплом от их лачуг на сапогах!

— Ты смеешь сомневаться в своём отце? — шутливо осклабился Уграум, слез с варга и крепко обнял приблизившегося сына. — Ты хорошо справился, Ургот. Балор будет доволен твоей победой.

Ургот отстранился от отца, на его лице на миг мелькнула мрачная озабоченность.

— Мы потеряли Урхака.

Внутри Уграума на миг всё похолодело. Урхак был сыном первой его жены, вполне возможно, его собственным сыном. Он родился давно, задолго до Ургота, ещё в те времена, когда Уграум не был наречён Избранником Балора. Великий объединитель кланов тогда ещё командовал совсем крошечным племенем и не обладал и половиной той мощи, которой распоряжался сейчас. После стычки с отрядом налётчиков из конкурирующего клана, его первую жену похитили, и она не менее двух лет провела в плену. Уграум долгие месяцы созывал союзников и собирал силы, чтобы вступить в бой с врагами, а когда всё же настиг их и покарал, выяснилось, что его похищенная жена разродилась сыном. Она уверяла, что Урхак был сыном Уграума, что она понесла незадолго до злосчастного похищения, но вождь так и не смог ей поверить и не смог признать её ребёнка своим. И всё же, хоть он и сторонился Урхака, он искренне ценил его как воина и не запрещал Урготу дружить с ним. Неизвестно, были ли они братьями по крови, но одно Уграум знал точно — Ургот и Урхак были братьями по оружию.

— Как это случилось? — хмуро спросил Уграум, дождавшись, когда толпа зевак, более не захваченная зрелищем, начнёт расходиться.

— Стрелы, — ответил Ургот. — Мы напали внезапно, у нас было преимущество, но с севера нагрянули ещё вайгаки. С ними пришлось тяжелее всего, нас взяли в кольцо и осыпали стрелами. Под Урхаком убили варга, он ещё пытался сражаться, но его расстреляли, как степного зайца.

— Скорбно слышать, — вздохнул Уграум. — Урхак был хорошим воином. Слишком хорошим, чтобы можно было позволить его потерять.

«Он был моим сыном».

— Я подвёл тебя, отец, — серьёзно заявил Ургот. — Можешь назначить мне любую кару, я вынесу её с достоинством.

— Ты ни в чём меня не подвёл, — одёрнул сына Уграум. — Лучше скажи, ты отомстил за Урхака?

Ургот горячо кивнул, затем посмотрел на лежащий в центре импровизированной арены окровавленный труп и сплюнул.

— Отомстил. Я вырезал всех этих свиней до единой, а последнюю заколол на потеху воинам. Я бы бросил их трупы гнить под солнцем, но шаманы настаивают на том, что их надо сжечь. Слишком много уважения этим шакалам.

— Шаманы считают, что мёртвых надо уважать, даже если они враги, — проговорил Уграум, не скрывая, впрочем, насмешки. — Они говорят, что именно это отличает нас от других народов.

— Да, но проявляют ли другие народы уважение к мёртвым оркам?

Уграум в ответ загадочно улыбнулся.

— Оставим шаманов и их суеверия, — сказал он, проигнорировав вопрос. — Пойдём, нам с тобой многое нужно обсудить. Вдали от посторонних глаз.

* * *

Беседу вели непринуждённо, в обстановке, близкой к домашнему уюту. Шатёр Ургота был просторен, но достаточно скромен, являя собой резкий контраст с переносными жилищами вайгакских вождей, кои ныне были отданы на разграбление воинам. По старой традиции, разговору предшествовала плотная трапеза в виде традиционной оркской кровяной похлёбки и чашки вайгакского напитка из забродившего кобыльего молока. Уграум никуда не торопился, у него было время, чтобы дождаться, когда повар приготовит традиционное оркское блюдо. Он несколько дней провёл в седле и не ел ничего, кроме жёсткого сушёного мяса и воды. Хорошая еда придаст ему сил, позволит снять лишнее напряжение и успокоит бурлящую кровь, ведь разочарование от опоздания на битву всё ещё беспокоило могучего орка, равно как и гибель непризнанного сына. Ко всему прочему, Уграум считал, что строить важные планы стоит тогда, когда разум полностью спокоен и не отягощён внешними раздражителями, ведь мысли и принятые решения тогда становятся более здравыми и взвешенными. А мыслей у него было много, и большей их частью он планировал поделиться с сыном.

После плотного обеда орки раскурили трубку, набитую степным черношейником. В травяную смесь не стали добавлять загадочные травы, используемые шаманами для бесед с духами, поэтому ароматный дым лишь бодрил и поддерживал сознание в тонусе, способствуя мыслительному процессу. Уграум сделал большую затяжку, прежде чем перейти к делу.

— Какие у нас потери, кроме Урхака?

Ургот перенял от отца трубку, тоже затянулся, пару долгих мгновений подержал дым в лёгких и выдохнул.

— Предварительно чуть больше тридцати убитых. Есть раненые, в том числе и тяжело. Кто-то из них выкарабкается, кто-то не доживёт до следующего утра. Но не думаю, что мы потеряли больше полусотни бойцов.

— Полсотни — это ничто, — заметил Уграум. — Аграт примет их тела, а Балор с достоинством встретит их души, раз они погибли в бою. Наши предыдущие стычки с вайгаками были более кровавыми, не говоря уже о коневодах Талас-Мара. Ты хорошо справился, Ургот.

— Я не уберёг Урхака, — угрюмо заметил Ургот. — И слишком поздно отреагировал, когда прибыло подкрепление вайгаков. Эти жизни на моей совести.

— Ты слишком много об этом думаешь, — хмыкнул Уграум. — Это нормально, учитывая то, что ты впервые участвовал в настолько серьёзном сражении. Но тебе стоит научиться жёсткости, если ты хочешь однажды занять моё место. Одно дело — управлять дружиной и устраивать набеги, и совсем другое — вести в бой Орду. В больших битвах всегда кто-то погибает, и негоже оплакивать каждого. Для этого у воинов есть жёны и дочери, пусть они льют слёзы. А вождь должен принимать смерть как данность. Особенно смерть в бою. Ты понял меня, сын?

— Да, отец.

— Вот и хорошо, — Уграум сделал паузу, затем сурово посмотрел на Ургота. — Теперь о добыче. Я слышал, ты поставил Сирка подсчитывать отбитые у вайгаков припасы. Это правда?

Ургот помедлил с ответом, затем пожал плечами и, будто бы оправдываясь, сказал:

— Гоббо хорошо считают. К тому же они умеют рисовать слова на бычьих шкурах.

— А ты умеешь читать те слова, которые они рисуют?

Ургот снова помедлил.

— Немного…

— До меня дошли слухи, — продолжал Уграум, буравя сына взглядом, — что ты зачастил приглашать одну из дочерей Сирка к себе в шатёр. Это она тебя… кхм… научила?

Ургот молчал. Уграум — тоже. Сын вождя потупил взор, таращась на устилавшие шатёр шкуры. Уграум взял трубку и медленно затянулся, выпустил дым через широкие ноздри.

— Гоббо — гнилой народ, — глубокомысленно заключил вождь. — Подлость и предательство — у них в крови. Это народ рабов, у которых нет ни малейшего понятия о чести, доблести и единстве. Их презирают люди, их презирают эльфы, а бородатые карлики с гор и вовсе не видят иного способа общаться с ними, кроме как с помощью лезвия секиры. Только мы, орки, даём им право на жизнь. Но за это право они должны платить покорностью и служением — таскать поклажу, чистить варгов и отдавать своих сыновей в атоги. Чем они занимались, пока жили «свободно»? Кидались друг в друга камнями за тощую корову? Ловили рыбу в прудах? Учились рисовать слова? Какой прок от нарисованных слов? Или ум гоббо настолько слаб, что не способен запомнить простых вещей, что им приходится их зарисовывать? Любой орк-шаман способен запомнить больше, чем каждый из них может нарисовать, вот что я скажу.

— Шаманы помнят только старые легенды, и то с каждым пересказом они обрастают новыми деталями, — попытался поспорить Ургот. — А гоббо могут точно зарисовать, сколько бочек с солониной у нас есть и сколько кувшинов с маслом мы отняли у вайгаков. И всегда можно пересчитать и сравнить с рисунками, чтобы убедиться, что ничего не было украдено.

— А как ты узнаешь, что ничего не было украдено, если счёт ведут гоббо? — зло ухмыльнулся Уграум. — Воровство — их смысл жизни. Сколько войн устраивали между собой племена гоббо только из-за того, что кто-то что-то у кого-то украл? А сколько гоббо регулярно казнят за то, что они запускают свои грязные лапы в пожитки наших воинов? Щёлка гоблинской девки заставила тебя потерять трезвость мысли.

— Я не…

— Не перебивай меня, сын, — Уграум медленно поднял мозолистую руку, давая Урготу знак замолчать. — Я ещё не всё сказал. Ни для кого уже не секрет, что Сирк получил от тебя столь ответственную работу лишь потому, что его дочь тебя ублажает. В целом, в этом нет ничего плохого. Многие воины берут себе хорошеньких гоббо, дабы те грели им ложе. Кого-то привлекает их игривый характер, кому-то нравится то, что они дольше сохраняют юность в сравнении с нашими женщинами. Но это лишь игры, не влекущие за собой ничего серьёзного. Ни у кого из воинов не хватит глупости всерьёз привязываться к гоббо, а ежели та понесёт, то должна самолично удавить выродка и швырнуть его в огонь, ежели не хочет, чтобы её тушу насадили на копьё и сделали из неё пугало. Таков закон и таковы наши обычаи. Гоббо не даст тебе сильного потомства. Она может лишь потешить тебя, но не более. Трахай свою девку, коль хочешь, но не позволяй ей влиять на тебя и принимаемые тобой решения. И чтобы впредь такого не повторялось, сегодня ночью после прощания с погибшими мы устроим пир в честь твоей победы. И на этом пиру подберём тебе подходящую жену.

— Чего-о-о??? — Ургот вытаращился на отца так, что, казалось, его глаза вот-вот выпрыгнут из орбит.

— Ты слышал меня, сын, — непреклонно ответил Уграум. — Ты видел уже две дюжины зим. Тебе пора жениться и дать потомство. Насколько я знаю, у Готмога есть две прекрасные дочери — Ашера и Шиара. Они совсем недавно расцвели, и поговаривают, что боги наградили их удивительной красотой. Занятно, учитывая скотскую рожу самого Готмога, но будем надеяться, что они пошли в мать.

— Готмог — вонючая свинья, — презрительно выплюнул Ургот. — Он мало того, что настолько жирный, что ездит в телеге с женщинами, так ещё и трусливее любого гоббо из самого паршивого атога. Готмог — не настоящий орк, а насмешка. Я скорее со своим варгом породнюсь, чем с ним и его отродьями.

— Готмогу не достаёт качеств настоящего орка, — признал Уграум. — Но он хитёр, и к его мнению многие прислушиваются. Готмогу подчинялись кланы Белой Руки и Огненного Глаза до того, как присоединились к Орде, и он до сих пор имеет на них большое влияние. Это самые многочисленные кланы в степях, и я не хочу потерять их поддержку. Особенно в преддверии новых завоеваний.

— Новых завоеваний? — Ургот приподнял густые брови.

— Ты же не думал, что мы навечно останемся в степи? — усмехнулся Уграум. — Нет, парень, эта земля больше не способна дать нам всё необходимое для жизни. Если орки останутся в Степях Уркука, то они будут обречены на гибель, голод и бесконечную грызню за объедки. Как наши далёкие предки пришли с холодных гор на тёплые равнины, так и мы должны двигаться дальше, на плодородный север. И к тому же, — Уграум затянулся трубкой и вновь выпустил дым через ноздри, — жребий был брошен после сожжения Талас-Мара. Разгром вайгаков нам простят, вайгаки никого не интересуют. Но за коневодов запада будут мстить. Сперва об их поражении узнают Народы Моря на дальнем западе, а потом весть дойдёт и до эльфов севера. Эльфы не простят нам гибель их главных союзников, и они придут в наши края, чтобы мстить. Мы должны ударить первыми, чтобы не допустить этого.

Ургот напрягся, задумчиво поскрёб щетинистый подбородок и угрюмо подпёр тяжёлую голову кулаком. Уграум наблюдал за сыном со всей пристальностью. Неужели он боится? Или ему по нраву довольствоваться малым, а именно убогими степями, в которых с каждым годом становится всё тяжелее жить? В какой-то миг в душе вождя зашевелились ростки разочарования, но он быстро растоптал их. Нет, его сын ещё ни разу не подвёл своего отца, нет причин сомневаться в нём. Просто он проводил слишком много времени с матерью, когда Уграум объединял кланы. Орза — прекраснейшая и любимейшая из его жён, умная, рассудительная и осторожная. Уграум не мог прийти в себя три дня, когда её забрала лихорадка, и так и не смог больше взять в жёны ни одну другую женщину. Ургот унаследовал её живой ум и осторожность, заставляющую его во многом сомневаться, но это было даже к лучшему. Он станет хорошим вождём, когда придёт время.

— Ты уверен в этом, отец? — спросил, наконец, Ургот после долгих раздумий.

— Я уверен в этом уже много лет, — ответил Уграум, передав сыну трубку, дабы тот вдохнул бодрящий дым и очистил разум от тревог. — Орки созданы для большего, нежели вечно кочевать по пустынной степи. Когда-то земли севера принадлежали нам, но затем пришли люди и изгнали нас. А когда мы попросили помощи эльфов, нас осыпали стрелами, словно дичь на охоте. Пришло время вернуть то, что наше по праву.

— Я слышал истории, которые так любят рассказывать шаманы, — сухо проговорил Ургот. — Нет нужды их пересказывать.

— Тогда ты должен понимать всю важность похода на север. А также то, что без кланов Белой Руки и Огненного Глаза этот поход обречён на провал. Нам нужны кузнецы клана Белой Руки, не говоря уже о том, что у них больше всего Железнобоких. А без лучников клана Огненного Глаза мы не сможем противостоять эльфам в дальнем бою. Поэтому ты возьмёшь в жёны одну из дочерей Готмога, а если понадобится, то и обеих. Старику понравится быть дедом сыновей будущего Короля Кланов.

— Короля? — удивился Ургот. — Этот титул не носили со времён короля Окира Бурерождённого!

— Я собираюсь возродить этот титул, — решительно заявил Уграум. — И может статься, что именно ты станешь первым после Окира Бурерождённого, кто водрузит на свою голову Железную Корону.

— Но…

— Помолчи, сын, — вновь прервал Ургота Уграум. — Помолчи и послушай внимательно. Шаманы нарекли меня Избранником Балора. Возможно, так оно и есть, не стану оспаривать, ведь Балор действительно является мне во снах. Но я вижу своё предназначение не в том, чтобы носить корону и дряхлеть на троне, как людские вожди, не заслужившие свои титулы ничем, кроме рождения. Моё предназначение — объединить кланы, вернуть наши исконные земли и возвеличить народ орков. И я сделаю это, даже ценой собственной жизни, однако править будешь ты. Меня могут убить в битве, или же меня может свалить лихорадка, как твою мать, но я сделаю всё возможное для того, чтобы завоевать для тебя и для всех орков наше собственное королевство.

— И для этого нужно, чтобы я женился на одной из дочерей Готмога?

Уграум кивнул, а Ургот задумчиво закусил губу.

— А как же Виз?

Уграум смерил сына испытующим взглядом.

— Так зовут девчонку-гоббо?

Ургот нерешительно кивнул и поспешил отвести глаза.

— Сделай её своей наложницей, — потребовал отец. — Но не признавай за ней никаких прав, кроме права делить с тобой ложе. Если понесёт ребёнка, то ты знаешь, что она должна сделать. Втолкуй ей это, вбей в голову, если понадобится. Для её же собственного блага. Ты понял меня?

— Да, отец…

— Хорошо, — Уграум поднялся на ноги и вновь пристегнул к поясу ножны с огромным широким мечом. — Можешь отдыхать, ты заслужил это, как никто другой. А я пойду и поговорю с Готмогом, чтобы прихорошил дочерей для празднества. И прослежу за тем, чтобы пересчётом добычи занялся орк, а не Сирк и его вонючие гоббо. Придётся прирезать пару в назидание, чтобы знали своё место, но кто их считает, этих гоббо…

Уграум вышел из шатра, звеня тяжёлой кольчугой, которую не потрудился снять даже во время трапезы, а Ургот остался сидеть, погрузившись в тяжёлые мысли. Ему многое предстояло обдумать и многое принять. Принять, скрепя сердце и до боли стиснув зубы.

— Сюда, господин, — жилистый надзиратель с тёмным и морщинистым, как засушенный финик, лицом с лязгом повернул тяжёлый ключ в замке. Массивная железная дверь отворилась со скрипом, напоминающим утробный рык какого-то большого зверя, и Флавий невольно передёрнул плечами. Могильный холод открывшегося перед ним подземелья пахнул ему прямо в лицо, заставил напрячься, сдерживая сиюминутную дрожь, и вызвал застрявший в горле комок. Из тёмной утробы веяло сыростью, затхлостью и чем-то поганым, зловещим и труднообъяснимым.

— Давненько мы сюда никого не водили, — задумчиво произнёс надзиратель, освещая факелом крутые ступеньки, уходящие далеко вниз. — Да и не сажали тоже. Многое изменилось с тех пор, как повелитель Мункар пришёл к власти. Преступников нынче не в казематы сажают, а на кол, причём порой там же, где и поймали, а на аренах всё больше и больше выступают вольные гладиаторы. Только с этим выродком исключение сделали.

«Выродок».

Надзиратель прочистил горло, сплюнул комок слизи на и без того загаженный пол и сделал шаг в постепенно сгущающийся мрак. Флавий, словно бы в нерешительности помедлив, начал спускаться следом. Лестница оказалась не только крутой, но и удивительно длинной. Как же глубоко она ведёт? Тёмные, глухие, абсолютно безжизненные подземелья… Словно склеп. От одной мысли по спине пробегал холодок. Ланиста поёжился, с облегчением осознавая, что идущий впереди надзиратель не видит его минутной слабости. Да и не только надзиратель — даже будучи выходцем из плебейского рода, Флавий всё ещё оставался тиронейцем, и, как и все тиронейцы, он свысока смотрел на жителей «варварского» Аль-Басана. Хуже них были разве что северяне, дикие и неотёсанные, причём чем дальше на север, тем больше в них звериных черт. Демонстрировать перед этими народами что-то, кроме очевидного превосходства — это всё равно что расписываться в собственной никчёмности. Тиронейцу не положено быть никчёмным. Наследники величайшей из империй должны быть выше всего людского.

— Знаете, господин, а ведь он пятерых прикончил, когда его взяли, — говорил надзиратель, неторопливо спускаясь по крутым ступенькам. — Зарезал, как ягнят, одного за другим, да хранит Хезир их бессмертные души. Сам я не видел, но зрелище, говорят, было на диво поганое, несчастных даже доспехи не спасли. Рядом ещё кучку дохлых гноллов нашли, полуобглоданный труп и девку перепуганную. Уж не знаю, кто чьей трапезе помешал, девка-то, поговаривают, ни словом не обмолвилась, только трясётся и мочится постоянно от каждого шороха. А ещё слушок ходит, дескать, того невезучего ублюдка далеко не гноллы сожрали.

Надзиратель тихо и неприятно рассмеялся. Смех эхом отразился от стен, покрытых капельками холодного конденсата. Флавий вновь ощутил пробежавший меж лопаток холодок.

«Опять это чувство».

— Почему же тогда его оставили в живых? — спросил тиронеец, не столько из любопытства, сколько для того, чтобы почувствовать себя увереннее. У него был сильный голос, звучный и смелый, не совсем вязавшийся с не самой располагающей внешностью. Но внешность никогда не входила в список главных достоинств ланисты, а вот деловая хватка и сильный голос, чтобы объявлять гладиаторов — совсем другое дело.

— А мне-то откуда знать? — надзиратель на миг оглянулся через плечо и щербато осклабился. — Это эмир его пощадить решил. Его люди хорошо потрепали ублюдка, но последнее слово было за ним. Его Превосходительство имеет слабость на… особых пленников. Видать, хотел устроить шоу на арене, как раз имелась парочка голодных львов. Да вот только ничего не вышло.

— Почему?

— Да потому что животные как с цепи сорвались, когда его кинули к ним на арену. Один лев забился в угол и дрожал, как затравленный псинами кошак. А второй одурел и с разбегу запрыгнул на зрительские места. В принципе шоу получилось, да только не такое, какое хотел эмир.

Надзиратель глумливо заржал, но довольно быстро смолк, вспомнив о чём-то ещё.

— Но это только начало, — сказал он. — Потом было хуже. Когда повели этого шакальего сына обратно в клетку, он вцепился в глотку одному из евнухов. Зубами. Отцепить его смогли только четверо здоровых бугаёв, и то с помощью копий. Евнуху, правда, не повезло. Эта тварь разодрала ему глотку так, что башка держалась на честном слове и вере в чудо.

«Тварь».

Флавий поймал себя на мысли, что никто из тех, с кем он сегодня общался, не называл пленника человеком. Выродок, тварь, отродье, монстр — как угодно, но только не человек. Флавий прибыл в Аль-Басан за рабами для своей гладиаторской школы и о странном пленнике прослышал по чистой случайности, от одного из знакомых работорговцев. Эмир Мункар горел желанием поскорее избавиться от него и цену предлагал совершенно смешную. Вкупе с остальными слухами о странном узнике, предложение как минимум вызывало интерес. Флавий подумывал о том, что из кровавого дикаря может выйти неплохой гладиатор, если его удастся приручить. Но чем больше он узнавал о нём, тем менее привлекательной выглядела сделка. Впрочем, ещё не поздно было повернуть назад.

Лестница меж тем подошла к концу, и взору открылся длинный коридор с рядами мрачных тесных камер по бокам. Большинство из них были пусты, в иных же сохранились давно истлевшие останки тех, кто когда-то здесь сидел. Страшная смерть. Мучительная кара для тех, кого намеренно предали забвению. В вентиляционных отверстиях скорбно стонал ветер.

— Посадили эту скотину в самый конец, — продолжал рассказывать надзиратель. — На удивление, не сопротивлялся. После того, как загрыз того евнуха, как-то даже присмирел. Поганый сын шакалихи сам в камеру зашёл, его даже принуждать не пришлось. Только и делал, что таращился своими змеиными зенками, пока его в цепи заковывали.

— Змеиными? — удивился Флавий.

— Ага, змеиными. И светящимися, аки у чёрта. Знаете, господин, не должен я вам этого говорить, но вряд ли вам такой раб нужен. Эмир его сбагрить хочет, да вот только гиблое это дело. Эту тварь лучше оставить здесь, под замком на веки вечные, а то и вовсе сжечь. Нет у него души, помяните моё слово. А телом владеют демоны.

Флавий задумчиво хмыкнул. Он не был суеверным человеком, одержимых ни разу в жизни не видел, а в тиронейской картине мира и вовсе не было места предрассудкам о том, чтобы телом человека могли овладеть демоны, хоть само существование параллельного плана бытия, населённого подобными существами, не отрицалось. Тирон был краем людей практичных, образованных и сугубо материалистичных. Кое-кто даже обзывал их безбожниками, но сами себя тиронейцы считали людьми исключительно высокой культуры. Флавий не был исключением.

— Я всё же хочу взглянуть на вашего пленника, прежде чем делать какие-то выводы, — проговорил он не без надменных ноток, с разумной осторожностью выказывая презрение к варварским предрассудкам Аль-Басана. — Не хотелось бы спускаться в эту вонючую клоаку только ради того, чтобы развернуться и уйти. Хочу удовлетворить своё любопытство.

— Воля ваша, господин, воля ваша… — пожал плечами надзиратель.

В конце коридора снова была тяжёлая железная дверь, ещё более массивная, чем та, что вела в подземелье. Множество замков и засовов, стальные цепи… Флавий подумал, что, вероятно, эта камера предназначалась для наиболее опасных или попросту безумных узников. Каков же будет пленник, которого упекли в столь глубокую бездну? Надзиратель отпер все замки, сложил пальцы в знак Хезира или же Хизра, как называли бога-хранителя мёртвых северяне, и отворил дверь. Свет тусклого и коптящего факела разогнал кромешную тьму, и Флавий увидел его.

Слушая все рассказы и досужие сплетни о кровожадном и пугающем узнике, ланиста ожидал увидеть настоящее чудовище — огромного великана с гнусной физиономией, острыми зубами и мускулами, как у бизона. Но пленник совсем не оправдал ожиданий тиронейца и немало удивил его своим обликом. Не было огромного громилы с молотоподобными кулачищами и людоедской мордой, но был невысокий и худощавый юнец, которому едва можно было дать больше двадцати лет. Заострённые черты лица, миндалевидные глаза и абсолютно белые волосы. Его можно было даже спутать с эльфом, если бы не отсутствие характерных заострённых ушей.

А ещё у него был чудовищный взгляд — холодный, безжизненный и ничего не выражающий. «Как у дохлой рыбы, — подумал Флавий. —Или рептилии.» Глаза светились неестественным синим светом, узкий зрачок был едва виден на фоне яркой радужки. Ланиста почувствовал, как по спине побежали мурашки, тяжело сглотнул, но не отступил.

Пленник был прикован к стене, скованный кандалами по рукам и ногам. Даже шею опоясывал тяжёлый железный ошейник, прикреплённый цепью к торчащему из стены кольцу. В таком положении не то что шевелиться, а даже дышать было трудно, но узник не выказывал никаких признаков боли или дискомфорта. Он просто… смотрел. Пристально. Не моргая. Как змея.

— Это и есть ваш безжалостный убийца, прикончивший пятерых при поимке? — тихо спросил Флавий, не особо впечатлённый физическими данными пленника, хоть и ощущающий исходящую от него необъяснимую угрозу.

— Он самый, — подтвердил надзиратель. — Грязный выродок и душегуб. Дьяволово семя!

Надзиратель вновь осенил себя знаком Хизра и сплюнул, отгоняя зло. Тягучая слюна разлилась по неопрятной курчавой бороде, но старого тюремщика это не особо заботило. Флавий же смотрел на пленника, а пленник изучал Флавия.

«Он словно свежует меня взглядом. Сдирает шкуру, обнажает мышцы, кости, внутренности…»

— Эй ты! — тиронеец повысил голос, придал ему властные нотки. Он всегда разговаривал со своими рабами и гладиаторами таким тоном: показывал, кто здесь хозяин. — Это правда, что про тебя говорят? Что ты убил пятерых, когда тебя схватили?

Змееглазый узник чуть наклонил голову набок, насколько это позволял ему ошейник. Жест показался Флавию жутко неестественным, животным, словно нечто овладело телом человека и неумело пыталось воспроизводить его поведение. В кромешной темноте раздался тихий треск факела, дрогнувшее пламя заставило тени танцевать.

— Когда я задаю вопрос, я требую, чтобы мне отвечали! — вновь властно заявил Флавий, когда понял, что молчание затягивается. — Тебе не следует гневить меня!

Пленник моргнул. Медленно, вяло, как ящерица. Губы его слегка дрогнули. Флавий только сейчас обратил внимание на то, что его подбородок запачкан чем-то тёмным, бурым.

«Запёкшаяся кровь?»

Тиронеец передёрнул плечами.

— Говорят, ты загрыз человека, — проговорил ланиста, подавляя в себе неприятные предчувствия. — Ты что, каннибал?

Пленник выпрямил голову. Легче от этого не стало. Флавий всё ещё ощущал неестественное напряжение, будто общался с тем, что только выглядело как человек, но таковым не являлось. Он читал о подобных ощущениях в трактатах о человеческой психике, но сам до этого ничего подобного не испытывал. Паскудное чувство.

— Нет, — пленник говорил тихо, голос был неприятный и звучал отчего-то громче любого крика. Пробирал до мурашек.

— Лжёт! — зашипел надзиратель. — Брешет, выродок! Жрёт он человечину! Клянусь когтями Хезира, жрёт!

— Каннибализм, — пленник перевёл страшный взгляд на надзирателя, — это поедание себе подобных. А таким, как ты, я не подобен.

Надзиратель попятился, трижды сплюнул, трижды осенил себя знаком Хизра. Флавий тоже ощутил желание уйти, но гордость была сильнее. Тиронейцы не боятся скованных по рукам и ногам чудаков. Тиронейцы ничего не боятся.

— Ты что же, считаешь себя выше простых людей? — ланиста добавил в голос насмешливые нотки, приосанился, демонстрируя, что штучки пленника на нем не работают. В душе же у него, подобно гигантскому угрю, ворочался страх.

На лице узника на миг появилась задумчивость, странные глаза обвели комнату ищущим взглядом, словно ответ на вопрос валялся где-то на полу.

— Нет, — ответил он наконец.

— Тогда что ты имел в виду, когда говорил, что не подобен… ему? — Флавий указал на стоящего позади надзирателя.

Пленник снова помедлил с ответом.

— Я — другой, — проговорил он. Ответ этот показался Флавию каким-то вымученным, неуверенным. Незнакомец был странным, пугал его. Но любого можно приручить, если понять, как. А Флавий умел приручать даже самых необычных особей, не зря его школа гладиаторов считалась одной из наиболее успешных в Тироне.

— У тебя странный акцент, — заметил Флавий. — Для басанита или чакрийца ты слишком белый, но и на северного варвара не похож. Откуда ты?

— Издалека.

— Это не ответ.

— Имя моей родины ничего тебе не даст. Не говоря уже о том, что тебя это мало интересует. Тебе нужно знать, умею ли я убивать, и я тебе отвечу. Да, умею.

Флавий на миг растерялся, но быстро восстановил самообладание и выпалил:

— Так всё-таки, ты убил тех пятерых, верно?

— Я убил намного больше, чем ты можешь себе представить, тиронеец. Убил такими способами, о которых твой примитивный народ даже не помышляет.

— Примитивный?! Да как ты смеешь?!

Пленник проигнорировал возмущение Флавия, лишь отвёл взгляд и вновь осмотрел помещение, словно в поисках чего-то. Ланиста, стиснув зубы, сумел подавить гнев и взять себя в руки: негоже демонстрировать подобные эмоции в окружении всякого сброда. Особенно того сброда, который мнит себя выше остальных.

— Ты очень дерзок для того, кого заковали в цепи, — заметил Флавий, напустив на лицо гримасу презрения. — У меня на родине тебе бы отрезали язык за подобные высказывания. И, поверь мне, это было бы куда милосерднее, чем то, что с тобой сделали бы в иных краях. Разве это не показатель цивилизованности?

Взгляд пленника, яркий, но в то же время какой-то холодный и неживой, вновь обратился к посетителю.

— Нет.

Флавий вновь заскрежетал зубами. Появилось желание ударить узника. Сдержался он лишь потому, что тот, после недолгой паузы, вновь заговорил:

— Я здесь не потому, что меня сюда посадили. Я здесь, потому что сам дал себя заковать.

— О, неужели? — в голосе ланисты прозвучало сомнение.

— Если бы я хотел сбежать, то сделал бы это давно. Но я не хочу.

— И почему же? — Флавий начинал получать от этой беседы странное, почти извращённое удовольствие. Узник был дерзок и гневил высокомерного тиронейца, но в то же время он оказался на удивление занятен. Ему было интересно, что тот скажет ещё.

— У меня нет цели, — пояснил пленник. — Я умею только убивать, но убивать мне некого. Нет соответствующих приказов и нет тех, кто их бы отдавал. Поэтому нет никаких причин отсюда бежать. Пока.

— А если бы я дал тебе цель? — ухватился за представившуюся возможность Флавий. — Что бы ты сделал, если бы я стал тем, кто будет отдавать тебе приказы?

Узник заглянул ланисте прямо в глаза. Флавий ощутил, как у него закрутило кишки от неприятного холодного ощущения. Будто его просветили насквозь каким-то неведомым морозным лучом. Гнетущий взгляд палача или мясника. Нечеловеческий взгляд.

— Ты хочешь, чтобы я убивал для тебя? — спокойный вопрос. Слишком спокойный, пугающе обыденный, контрастирующий со своим страшным смыслом. Флавия вновь пробрало до мурашек.

— Можно сказать и так, — ответил он, игнорируя неприятное предчувствие и почти болезненную тяжесть в животе. — Думаю, я мог бы найти тебе занятие под стать твоим умениям. Если ты смиришь свою дерзость, конечно.

— Тебе придётся вернуть мой меч.

— Что? — Флавий удивился неожиданному требованию.

— Мой меч, — повторил пленник. — Ты должен вернуть его. Тогда я буду служить тебе. Буду охранять тебя, буду убивать для тебя, буду служить так же, как служил своим старым хозяевам. Но без меча можешь на это даже не рассчитывать.

— И где я, чёрт возьми, достану этот меч? — воскликнул Флавий, скрестив на груди руки.

Пленник вопрос проигнорировал, попытался пошевелить головой, но неудобный ошейник оставлял минимум свободы в движениях.

— Кажется… — осторожно подал голос надзиратель, и Флавий повернулся к нему. — Кажется я знаю, где меч этого… этого поганца.

— Так говори же!

— Эмир, — ответил надзиратель. — Да-да, эмир Мункар. С тех пор как он и его воины взяли в плен это отродье, он начал носить с собой необычную саблю. Сам я видел только однажды и то издали, но новый клинок приметил. Эмир везде носит его с собой, даже ножны из кожи красного салана заказал. Так-то не из дешёвых удовольствие.

— Интересно, — Флавий задумчиво потёр гладко выбритый подбородок. — И почему такие подробности я узнаю от постороннего человека, а не от тебя, а, беловолосый?

— Потому что я был не в том состоянии, чтобы следить, кто украл мой меч, — холодно ответил узник.

— А я не в том состоянии, чтобы требовать у эмира его трофей, — громко фыркнул ланиста, не скрывая обуявшего его раздражения. — Если он забрал твой клинок, то это явно оружие не из простых. И оно влетит мне не в одну и даже не в две сотни динар, и это не говоря уже о том, что мне придётся ещё и за тебя платить. Дороговато для жалкого раба. По-моему, ты столько не стоишь.

— Если ты добудешь меч, то я покажу, чего стою, — слова пленника звучали тихо, но уверенно. Слишком уверенно, чтобы Флавий оставил это незамеченным.

— Ты ведь владелец школы гладиаторов, так? — выдержав длительную паузу, спросил пленник. — Ты тиронеец и говоришь, как человек, который привык отдавать приказы, но на военного или дворянина ты не похож. Значит, рабовладелец. И тебя интересовало, умею ли я убивать, и скольких я убил. Это многое о тебе говорит. Ты зарабатываешь на чужой крови, а я хорошо умею её проливать. Если ты добудешь мой меч, то твои вложения многократно окупятся. Однако решение предстоит сделать тебе. Насколько ты готов вложиться в оружие, которое будет верно служить тебе, пока ты жив?

«Оружие… Он не про меч говорит. Совсем не про чёртов меч».

Флавий думал. Думал долго, под пристальным, нервирующим взглядом жутковатого пленника. Он не был на мели, денег у него было достаточно, хоть и не так много, как хотелось бы. Но эмир…

— Ты слишком высокого о себе мнения, беловолосый. И пытаешься казаться проницательным, хоть это и не так, ведь проницательных людей в цепи не заковывают. Не думаю, что ты стоишь таких вложений.

— Это уже решай сам. Условия я озвучил. Я могу долго сидеть в этой клетке, мне не в тягость. Но служить стану, только если вернёшь меч. Это последнее моё слово.

Флавий стиснул зубы так, что чуть не свело челюсть.

«Высокомерный сукин сын! Кем ты себя возомнил, собака?!»

— Мне нужно подумать, — буркнул тиронеец и резко развернулся к пленнику спиной. В кишках вновь противно заворочалось, когда он ощутил холодный взгляд, буравящий ему затылок.

— Думай, — едва слышно проговорил ему вслед пленник. — Я подожду. У тебя полно времени. И у меня тоже.

Флавий вышел. Надзиратель закрыл за ним тяжёлую дверь, лязгнул множеством замков, отгораживающих узника от внешнего мира. Впереди был долгий подъём назад, к свежему воздуху и яркому солнечному свету.

Флавий думал…

* * *

Аудиенции пришлось ждать долго. Флавия должны были принять ещё два часа назад, но эмир не спешил на встречу с каким-то ланистой, отчаянно требовавшим его внимания. Венценосные особы никогда не приходят вовремя, они приходят лишь тогда, когда сами того пожелают. В этом их суть — демонстрация их высокого положения, власти над теми, кому на роду написано всегда быть внизу, под их разукрашенными сапогами. Флавию такое поведение было непонятно, противно и не вызывало ничего, кроме плохо сдерживаемого гнева. Тиронейцы были высокомерным народом, но при этом очень пунктуальным. Демонстрация их превосходства над теми, кого они считали варварами, заключалась в этой самой пунктуальности, в деловой хватке и строгом следовании букве закона (если только в этом законе не было лазеек, позволяющих получить лишнюю выгоду). В Аль-Басане всё было иначе — законом было лишь то, что скажет эмир, и если правитель заставляет своих просителей ждать… Что ж, такова судьба черни — терпеливо ждать и надеяться, что солнцеликая особа снизойдёт до их жалких просьб. Здесь не было деления на варваров и цивилизованных людей. Только на господ и чернь. А Флавий здесь был даже хуже, чем чернь, ведь он был чужеземцем.

Ланиста сидел на резной скамье, обитой красным бархатом, и нетерпеливо притоптывал ногой. Угрюмые стражники у массивных деревянных дверей не обращали на него внимания, глядя в пустоту тупыми, бессмысленными, как у рыбы, глазами. Даже они считали себя выше него, — него! — уроженца просветлённого Тирона. Флавия это бесило. Бесило ожидание, бесили стражники, бесила духота и скользящие по вискам капли пота. Он уже сто раз пожалел, что вообще запросил аудиенцию, и сто раз задал себе один и тот же вопрос: зачем?

«Столько унижений ради одного раба? Какая глупость!»

От притоптываний уже устала нога. Флавий подался вперёд, поставил локти на колени, угрюмо подпёр голову руками. От жары его туника давно уже пропиталась потом, противно прилипала к телу, и это добавляло ещё пару капель в и так уже до краёв полную чашу раздражения. Ланиста пытался понять, почему он вообще решился встретиться с эмиром, что именно подтолкнуло его. Он прибыл в Аль-Басан для того, чтобы купить пару новых рабов, не более… В его планы точно не входила встреча с правителем местных земель, не говоря уже о том, чтобы пытаться выкупить у него какой-то чёртов меч. Меч! Чёртова железка, коих тысячи! Флавий не находил слов, чтобы описать абсурдность ситуации, в которой оказался.

И всё же… Было что-то в жутковатом пленнике такое, что заставило Флавия пойти на то, на что в здравом уме он никогда бы не пошёл. Ланиста пытался понять, что им двигало, когда он принял решение запросить аудиенцию у эмира. Любопытство? Да, возможно. Но, может, помимо любопытства было что-то ещё? Может, странная уверенность, которую он отчётливо слышал в голосе заключённого? Да, пожалуй. То была уверенность, не оставлявшая сомнений в том, что чужак умеет убивать.

«Буду охранять тебя, буду убивать для тебя, буду служить так же, как служил своим старым хозяевам».

Старые хозяева… Во время разговора с пленником, Флавий не придал значения этим словам, но впоследствии они всё чаще и чаще всплывали в его голове, вызывая всё больше вопросов. Быть может, судьба свела ланисту с профессиональным убийцей, чьи услуги стоят дорого, но всегда оправдывают ожидания? А может ему просто попался безумец, говоривший первое, что взбредёт в голову, не особо задумывающийся о значении своих же слов? Или же пленник был обыкновенным прохиндеем, пытающимся запудрить Флавию мозги, но если так, то с какой целью? Может, всё дело именно в мече? Может, Флавий просто стал инструментом чьей-то аферы и через него как раз пытаются этот меч добыть, чтобы потом продать подороже заинтересованным людям? Сколько вопросов, сколько сомнений… Тиронеец скрипел зубами от тягостного нетерпения, отсутствия элементарного контроля над ситуацией, неопределённости. Давно уже он не оказывался в подобной ситуации. Очень, очень давно.

Тяжёлые двери распахнулись неожиданно и удивительно бесшумно, так что Флавий аж невольно подскочил. Молчаливые стражники вышколенно отступили в стороны, единовременно и синхронно, как автоматы. В широком дверном проёме возникла фигура, высокая, необъятная и абсолютно лысая, кажущаяся ещё более грузной из-за пышного цветастого одеяния. «Визирь, — подумал Флавий. — Или высокопоставленный евнух.» Он ожидал увидеть самого эмира, но, видимо, Мункар решил ещё немного поиздеваться над нерадивым просителем, прежде чем показаться самому.

— Флавий Лентул Авсоний? — пробасил лысый бегемот, взирая на тиронейца сверху вниз. — Ланиста?

От Флавия не ускользнуло, с каким оттенком было сказано последнее слово. Сколько презрения! У него на родине должность ланисты не была особо почётной, считалась недостойной знатного господина, но всё же была прибыльной и даже уважаемой в плебейской среде. Флавий не рвался в политику и не жаждал власти, но был преуспевающим дельцом и вполне гордился этим, довольный своим социальным положением и финансовыми успехами. Прекрасно натренированные гладиаторы, хорошие манеры и деловая хватка обеспечили ему достойное отношение как со стороны нижайших слоёв населения, так и среди элиты. Последние, может, и не считали его равным себе, но хотя бы не презирали, считая его достойным тиронейцем. Но то, как проклятущий евнух выплюнул само название его профессии… Флавий чувствовал, что начинает закипать, и ему пришлось едва не до крови прикусить язык, чтобы не сказануть лишнего.

— Да, это я, — Флавий поднялся со скамьи, усердно давя в себе гнев и стараясь вести себя согласно этикету. — У меня назначена аудиенция с эмиром. Он готов принять меня?

Евнух помолчал, оценивающе разглядывая ланисту. Взгляд Флавию совсем не понравился.

«Будто вшей у меня высматривает».

— Готов, — словно сквозь силу выдавил здоровяк. — Следуйте за мной.

Лысый гигант достаточно проворно для своих габаритов развернулся и зашагал прямиком в широкий, украшенный коврами и гобеленами коридор. Флавий, помедлив с мгновение, поспешил за ним. Идти пришлось быстро, так как один шаг великана равнялся двум-трём шагам тиронейца. Рядом с ним ланиста чувствовал себя мышью на фоне огромного откормленного хряка.

Коридор вёл к ещё одной паре дверей, на удивление куда более простых, лишённых какого-либо орнамента, выполненных из тёмного, почти чёрного дерева. Евнух остановился у дверей и дёрнул за висящий над ними чёрный шнурок. Где-то вдалеке раздался приглушённый звон, совершенно не мелодичный, а скорее даже режущий слух. Двери заскрипели, медленно отворяясь и открывая взору вид на мрачный полутёмный зал, практически лишённый каких-либо источников освещения. После яркого солнечного света и многочисленных цветастых фонариков, украшавших дворец эмира, зал показался Флавию сущим склепом.

— Проходите вперёд, — приказным тоном сказал евнух. — Эмир ожидает.

«Вообще-то, это я его ожидал чёрт знает сколько времени».

Флавий поджал губы, глубоко вздохнул и шагнул в густой мрак затенённого зала.

Первое, что бросилось в глаза (когда зрение привыкло к предельно тусклому освещению) — полное отсутствие окон. Зал больше походил на какую-то глубокую пещеру, нежели на помещение роскошного дворца. Никаких украшений, грубые стены, будто высеченные в скале, бугристый пол, затянутый паутиной потолок. Всего один ковёр — пыльный и неказистый, зато много столов и полок с различными алхимическими принадлежностями, банки с заспиртованными эмбрионами животных и чем-то таким, о чём Флавию даже думать не хотелось. В тёмном углу — очертания большого террариума, внутри которого что-то шевелилось. Длинное тело, много шевелящихся конечностей. Флавий отвёл взгляд и постарался позабыть о существовании террариума. Несмотря на жару, по спине и плечам пошёл мороз.

Эмир Мункар был там, в самой глубине жуткого помещения, восседал на высоком костяном троне, словно бы вырезанном из черепа некоего гигантского животного. Флавий впервые видел правителя Аль-Басана, и его облик оказался для тиронейца большой неожиданностью. Мункар был высок, — очень высок, — это бросалось в глаза даже несмотря на то, что эмир сидел. Кожа белая, почти прозрачная, покрытая отчётливо выделяющейся сеткой кровеносных сосудов. Голова абсолютно лысая, с тёмными узлами и извилинами загадочных татуировок на висках. Неприятные болезненные глаза с блеклой радужкой и красными зрачками. Просторное чёрное одеяние, будто сливающееся с окружающими тенями. Никакого аристократизма, никакой пышности, вычурности и лоска, свойственного богоподобным властителям юга. Мункар вообще не походил на повелителя с древней родословной. Он больше напоминал грифа, обожравшегося зловонной падали и восседающего на костях своей добычи.

Вид эмира (хотя этот титул не очень подходил долговязому Мункару) смутил Флавия, заставил его растеряться и позабыть о правилах приличия. Он не сразу сообразил, что следует поклониться венценосной особе, а когда всё же додумался, поклон получился на удивление неуклюжим, что можно было воспринять как неуважение. Но Мункара, казалось, это только позабавило — бесцветные губы растянулись в почти плотоядной ухмылке.

— Вы хотели меня видеть, Флавий Лентул Авсоний, ланиста из Тирона? — голос правителя оказался необычайно низким и глубоким, совершенно не вяжущимся с его внешним видом. — Вы ведь поэтому так долго ждали в прихожей? Чтобы иметь возможность поговорить со мной?

Флавию пришло осознание, что над ним посмеялись. Долгое ожидание было вызвано не тем, что Мункар был по-настоящему занят. Он просто проверял решимость тиронейца, хотел узнать, насколько для него важна эта встреча. Флавий едва сдержался, чтобы не выругаться.

— Д-да, Ваше Превосходительство, — голос ланисты дрогнул, что стало неожиданностью даже для него самого. — У меня к вам… важное дело.

— Насколько важное? — эмир поднял длинную костлявую руку, больше напоминающую руку скелета, стряхнул со своей роскошной чёрной мантии невидимую пылинку. Его длинные, покрытые чёрным лаком ногти, напоминали когти хищной птицы.

— Очень важное, — Флавий позволил себе выпрямиться. — Оно связано с вашим рабом… то есть, вашим пленником.

Мункар внимательно посмотрел на гостя. От взгляда его нездоровых красноватых глаз становилось не по себе.

— Мой пленник? — переспросил он. — А, вы имеете в виду того беловолосого бродягу, от которого я велел избавиться? С чего вдруг он заинтересовал вас настолько, что вы потребовали аудиенции со мной?

— Дело в том… — Флавий замялся, закусил губу, подбирая слова. — Дело в том, что я собираюсь купить его для своей школы гладиаторов.

— Это ваш выбор, — скучающим тоном проговорил эмир. — Хотите купить — покупайте. Мне-то что? Мне главное, чтобы этот мерзавец не мозолил мне глаза.

— Тут-то и заключается проблема, Ваше Превосходительство. Дело в том, что ваш пленник отказывается покидать темницу, пока ему не вернут его меч.

По поводу «отказывается» Флавий, конечно, немного приукрасил. Такого пленник эмира не говорил, хотя его посыл и был вполне однозначным. Однако на Мункара слова ланисты впечатление произвели. На его худом, гладко выбритом лице промелькнуло нечто, похожее на любопытство, тонкие нарисованные брови сдвинулись ближе к переносице.

— Его меч? — хмыкнул эмир.

— Так он мне сказал, господин, — кивнул Флавий. — Он сказал, что без меча никуда не пойдёт, даже если придётся вечно сидеть в цепях. Таковы его слова.

Мункар какое-то время помолчал, затем издал звук, отдалённо напоминающий смешок. Ну или воронье карканье, как показалось Флавию.

— Забавно, — проговорил эмир. — Впервые сталкиваюсь с человеком, которому железка важнее собственной жизни. Хотя немудрено. Мне этот меч с самого начала показался необычным. Равно как и его бывший владелец.

Мункар встал. Флавий в очередной раз подивился тому, насколько же он высокий. Прямо как жердь. Или, скорее, упырь — тощий, красноглазый и лысый, как коленка. От одного его вида становилось неуютно.

Медленно спустившись с возвышения, на котором стоял его трон, правитель Аль-Басана медленно проплыл по залу мимо ланисты. Флавий попятился, с опаской наблюдая за Мункаром и пытаясь отделаться от нехорошего ощущения под ложечкой. Мункар же приблизился к одной из стен, затенённой, но всё же, очевидно, более ровной, чем остальные грубые поверхности похожего на пещеру зала, протянул вперёд длинные костлявые руки. Узловатые белые пальцы сомкнулись на некоем длинном предмете, вцепились в него, как в самую дорогую вещь на свете. Флавий инстинктивно сделал шаг назад.

— Пленник, с которым вам довелось побеседовать, совсем не обычный человек, — басовито проговорил эмир, медленно поворачиваясь к ланисте. — Когда мои люди натолкнулись на него, они не планировали брать его в плен. Наоборот, они пытались убить его в отместку за гибель товарищей. Его резали, кололи, истыкали стрелами. Изрубили его так, что не выжил бы ни один смертный. Однако, как вы могли видеть, он цел, невредим и совершенно не страдает от ран. Поразительная живучесть, не находите?

Флавий молчал. Да и что он скажет? Ему сложно было признаться, что он откусил кусок больше, чем мог прожевать, не говоря уже о чём-то ином. Ему хотелось поскорее уйти отсюда, забыть про чёртова пленника, про эмира, да и даже на покупку рабов уже было наплевать. Хотелось просто убраться как можно дальше.

Мункар тем временем вышел из тени. В руках он сжимал длинный изогнутый меч в лакированных алых ножнах. Длинные пальцы обвили серебристую рукоять, словно бледные черви, потянули, обнажая искрящееся лезвие.

— Я долго пытался понять, из какого металла сделан этот клинок, — продолжал эмир. — Сперва я думал, что это мифрил, но позже обнаружил нехарактерные для этого металла свойства. Провёл несколько тестов, но результата они не дали. Скорее всего это какой-то сплав, однако, в наших краях он неизвестен. Этот клинок не нагревается, на него не воздействует никакая магия, а лезвие совершенно не тупится, даже если пытаться разрубить им камень. В наших краях нет настолько развитой металлургии, чтобы изготовить подобное оружие. Это многое говорит об этом мече. И о пленнике, который так запал вам в душу.

Флавий попытался что-то возразить, но ему хватило сил лишь на то, чтобы протестующе открыть рот. Мункар же полностью обнажил меч и вышел на относительно освещённый участок комнаты. Клинок искрился и переливался мириадами звёзд, правитель Аль-Басана медленно повертел его в руках.

— Эти руны у основания, — негромко и даже задумчиво произнёс он, указывая на три замысловатого вида символа чуть выше гарды. — Они выглядят странно знакомыми, но их нет ни в одном перечне символов Рунной Арканы. Я проштудировал все имеющиеся у меня фолианты, в которых перечислены все известные магические символы, включая самые редкие, но не нашёл ни одного соответствия. Сперва я подумал, что это просто такое необычное украшение, орнамент. Но, знаете, мне кажется будто я уже видел нечто подобное. Очень-очень давно видел...

Мункар шагнул поближе к Флавию. Ланиста с трудом подавил в себе желание попятиться. Эмир поднял клинок повыше и указал на первую руну когтистым пальцем.

— Например, этот знак, — пояснял он, словно бы беседуя сам с собой, а не с посетителем. — Вернее, это не совсем знак, а совокупность символов, начертанная весьма специфическим способом. Расшифровать их мне ещё не удалось, но тесты показали, что они отвечают за прочность лезвия, не позволяет ему тупиться. В гмурской и эльфийской оружейной традиции распространены символы с похожим эффектом, но он, как правило, временный. Нет ни одного способа заставить Рунную Аркану действовать перманентно и бессрочно. Но здесь мы имеем особый случай, эффект не ослабевает со временем, и его невозможно развеять контрзаклятием. Безупречная формула.

Мункар помолчал, погладил длинным пальцем замысловатый символ, затем аккуратно провёл длинным ногтем по следующему.

— А вот эта... формула, — Мункар указал на следующую «руну», — придаёт клинку особую вибрацию, настолько быструю и незаметную, что невооружённым взглядом её не увидеть. При этом благодаря этой вибрации меч даже латы способен резать, как пергамент. Даже лучшие кузнецы-чародеи не додумались до такого за все века существования оружейного искусства. Воистину редкий экспонат.

— А третий... третья формула? — после кратковременной паузы спросил Флавий, но скорее из вежливости, нежели из реальной заинтересованности. Оружие его мало интересовало, а энтузиазм, с которым Мункар рассказывал о свойствах меча, даже немного пугал.

— Вижу, вы действительно заинтересовались вопросом, — эмир оскалил желтоватые зубы в пугающей улыбке. — Это похвально. Всегда нужно стремиться к новым знаниям. Но вынужден признаться, что до конца разгадать тайну третьей формулы мне не удалось. Каждый штрих здесь имеет своё значение, каждая линия обладает уникальным смыслом и уникальными координатами. Для расшифровки требуется особый, математический подход. Мне приходится по крупицам восстанавливать в памяти всё то, что я изучал ещё будучи мальчишкой, постигающим сакральные пути магического искусства, и всё ради того, чтобы на маленький шажок приблизиться к истинному смыслу данной формулы. Однако у меня есть как минимум одно предположение.

— Предположение? Какое?

— Это всего лишь теория, но… мне кажется, что третья формула заставляет клинок резонировать с любыми проявлениями Бездны. Я ещё не успел провести достоверные испытания. Для этого надо хорошо подготовиться, соблюсти все меры предосторожности на случай, если предстоит призвать одно из Порождений. Увы, на это времени у меня пока нет. Как и нет достойного кандидата для проведения эксперимента. Хотя… Хотя…

Мункар взглянул Флавию прямо в глаза, его красные зрачки нездорово блестели. Ланисту обуяло по-настоящему дурное предчувствие.

— Пожалуй, я бы мог отдать вам этот меч, — проговорил эмир с лёгкой неуверенностью в голосе. — Для такого человека, как я, оружие не имеет особого смысла. Разве что как предмет статуса, но не более. Более всего на свете я ценю не материальные блага, но знания, ведь они поистине бесценны. И я был бы рад обменять меч на знания, если вы понимаете, о чём я.

— Боюсь, не совсем, Ваше Превосходительство…

Мункар окинул Флавия взглядом. Тиронеец поёжился, будто в помещении внезапно сделалось не по погоде холодно. Эмир же вновь убрал клинок в роскошные ножны, отвернулся от посетителя и вернул его на место.

— Вы уже встречались с пленником, — проговорил Мункар, возвращаясь к трону. — Даже пришли с ним к некоему взаимопониманию, ведь в противном случае вас бы здесь не было. Следовательно, между вами налажен контакт куда более тесный, чем со мной или моими людьми, коих наш общий знакомый старательно игнорирует. Это открывает перед вами определённые перспективы и возможности, которые могут сыграть мне на руку.

— К-какие возможности? — запинаясь спросил Флавий, всем нутром чуя крайне рискованный подвох.

— Заинтересовавший вас пленник — опытный боец, — констатировал Мункар. — Достаточно опытный, чтобы прикончить стаю гноллов и пятерых лучших моих людей. Одних из лучших, позвольте поправиться. Если вы убедите его провести для меня маленькую… кхм… демонстрацию, то я отдам его вам абсолютно бесплатно. Вместе с мечом, разумеется.

— Демонстрацию? — Флавий нахмурился. Он начинал догадываться, к чему клонит эмир и это попахивало откровенным безумием. Нет, ни у кого нет такого количества дурости, чтобы учинить нечто подобное. Неужели он собирается…

— Я уже сказал вам, что третья руна на мече, вероятно, резонирует с проявлениями Бездны, — пояснил Мункар. — Однако я хочу воочию убедиться, что мои предположения имеют под собой реальную почву. Обычным оружием Порождение Бездны не ранить, но если клинок чужака действительно способен причинить ему вред, то я хочу это увидеть. Убедите вашего нового друга сразиться для меня с одним из этих созданий и можете идти на все четыре стороны. С мечом, разумеется.

Флавий был ошарашен. Всё это звучала, как некая нелепая и абсолютно несмешная шутка. Убедить пленника выйти один на один против Порождения Бездны… Против демона, чёрт возьми!

— Я… Э-э-э… Я, конечно разделяю ваш интерес, но…

— Это была не просьба, — голос Мункара посуровел, как и его взгляд. Флавий почувствовал, как начинают дрожать колени. Даже если бы за пределами зала его на ждала целая толпа стражников, он всё равно бы боялся эмира. Таких людей всегда стоит бояться. Вне зависимости от их положения и титула.

— Так уж вышло, — Мункар слегка наклонился вперёд, восседая на своём высоком троне, — что вы единственный человек, с кем мой пленник соизволил заговорить. Никому из моих людей не удалось вытянуть из него ни единого слова. Даже пытки оказались бесполезны. Но на вас он каким-то образом внимание обратил. И раз вы наш единственный посредник, способный с ним общаться, то я не могу вас так просто отпустить.

Флавий напрягся, стал похож на туго натянутую тетиву, готовую в любой момент лопнуть. Пот градом катился по его высокому лбу, а по спине бежали мурашки. Жар и холод сковали его тело неразрушимыми узами дикого парализующего страха.

— Я почётный гражданин Тирона… — попытался он, но попытка оказалась тщетной и убогой.

— Один из многих, — парировал Мункар. — Если Тирон не досчитается одного из своих «почётных граждан», то он не обеднеет.

К горлу Флавия подкатил тугой комок. Ланиста судорожно сглотнул, едва не подавившись слюной. Ощущения были такие, словно внутренности свернулись в единый клубок и туго сжимались, будто пытаясь исчезнуть.

— Убедите пленника провести для меня маленькую демонстрацию, — продолжал эмир. — Тогда я вас отпущу. Может даже что-то приплачу в качестве компенсации за доставленные неудобства.

— А если… — Флавий вновь сглотнул. Комок никак не желал пропадать, сдавливая горло и перебивая дыхание. — А если я не смогу?

Мункар улыбнулся — тепло, по-доброму, по-отечески. В сочетании с его внешностью улыбка выглядела совершенно противоестественно.

— Знаете, как говорят у нас в Аль-Басане? — проговорил эмир. — Никогда не задавай вопросов, на которые не хочешь знать ответ.

И Флавий действительно не хотел.

* * *

Время, место и обстоятельства давно уже не имели смысла. Это были лишь слова. Слова, полностью утратившие своё значение, превратившиеся в короткие вереницы неслышных звуков, чьё отдалённое эхо не выходило за пределы его головы. Лишь обволакивающая тьма имела смысл. Тьма и тишина, ставшие его убежищем, идеальным ложем для непрерывной медитации.

Эмир не был дураком и быстро понял, с кем он столкнулся. Вряд ли он знал слово «страйдер». Вряд ли имел представление о том, какое опасное живое оружие попало в его руки. Но ему хватило ума сообразить, что это оружие желательно изолировать как можно дальше и глубже от людей. И пресечь все попытки к побегу с помощью максимально жёстких мер.

Тугие цепи тяготили его конечности, железный обруч до крови натирал шею, сдавливал её, мешая даже дышать. Боль. Она быстро ушла на задний план, растворилась в других ощущениях. Невозможность пошевелиться превратилась из неудобства в один из многих недостатков несовершенного тела. Чужого тела, которое здесь и сейчас ему не принадлежало. Был только разум, ушедший далеко вперёд. В пустоту, не имеющую ни начала, ни конца. В пустоту, что была прежде всего. В пустоту, в которой он был пламенем, постигающим само себя, свою собственную причину и следствие. Словно только это было настоящим бодрствованием. Это, а не слабости бренной плоти.

Плоть была злейшим врагом любого страйдера. Как бы его создатели не пытались избавить своё творение от свойственных обычным смертным слабостей, они допустили один незначительный, но временами очень неудобный просчёт. Ведь пускай страйдеры были избавлены от пороков, желаний и стремлений обычных людей, у них были свои слабые места, которые нередко осложняли им жизнь. И главными из таких слабостей был всепоглощающий голод и пьянящее чувство насыщения. Именно поэтому он попал в плен. Именно поэтому потерял бдительность. Именно поэтому загрыз того бесполезного евнуха, когда подвернулась возможность. Голод. Эйфория от сладкой живой крови, ручейками стекающей по подбородку. Пьянящее возбуждение, экстаз, сравнимый разве что с жаркой ночью любви. Неописуемое удовлетворение от приятного чувства обновления и регенерации, когда живая плоть заменяет мёртвую, старые клетки уступают место новым, растворяются в организме, оставляя после себя лишь лёгкий шум в голове, как от бутылки выдержанного вина. Слабости бренной плоти.

«Дефектный образец».

Да, именно таким он был. Несовершенным. Все страйдеры были несовершенны, но они были лучшим, чего добился Консульт, создавая живое оружие, подвластное лишь их воле. Предыдущие их попытки привели к созданию морденов — тварей абсолютно неподконтрольных, кошмарно жестоких даже по меркам самого Консульта. Страйдеры были огромным шагом вперёд по сравнению с этими отродьями. Но и у них хватало изъянов. Он сам был одним ходячим изъяном.

Он не знал, почему с ним не поступили так же, как с другими отбракованными образцами. Не знал, почему его решили сохранить и подвергнуть куда более суровой подготовке, нежели его собратьев. Не знал, почему ему позволили стать лучшим.

«Любимчик Консульта».

Ему многое сходило с рук — неподчинение, безрассудность, вольное толкование приказов. Консульт цеплялся за него до последнего. Когда другие страйдеры работали в команде, он всегда работал один, но так было лучше даже для него. Консульт доверял ему. Знал, что он справится даже там, где у целого отряда страйдеров не будет ни шанса. К нему были вопросы и нарекания, но это не мешало ему оставаться на хорошем счету у хозяев. Только Айри они ему не простили. Только Айри…

«Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы обрёл себя. Чтобы был счастлив. Со мной или без меня».

Он вздрогнул. Впервые за всё время его почти непрерывной медитации. Пульс участился, образы в голове пронеслись разрушительным вихрем, оставляя только боль. Цепи натянулись, кандалы врезались в запястья, кулаки сжались так сильно, что ногти впились в ладони. Он мог порвать эти цепи. Вырвать их с корнем, сломать удушающий ошейник, выломать дверь, вырваться из этой проклятой темницы, сметая всё на своём пути, убивая, разрушая, мстя.

За неё. Мстя за неё.

«Моя Айри…»

Он услышал металлический лязг замка, протяжный скрип проржавевших петель. Противные холодные звуки были благом, спасением от преследовавших его призраков прошлого. Уютная обволакивающая тьма превратилась в гнетущий бездонный омут, и резкий жёлтый свет коптящего факела был той спасительной соломинкой, за которую он ухватился, выныривая из тёмных глубин собственного разума на свет. Ясность сознания явилась вслед за выровнявшимся сердцебиением.

В проёме — тощая фигура с факелом, в которой безошибочно угадывался навещавший его недавно тиронеец. Старого надзирателя с ним не было, вероятно, посетитель хотел поговорить с пленником с глазу на глаз. Интересно, сколько времени прошло с момента их последней встречи? Может, сутки? Сложно было сказать.

Кайрен сузил зрачки. Свет факела сразу же перестал резать глаза, и можно было присмотреться к своему нежданному посетителю. Тиронеец был взволнован, даже напуган. Это угадывалось в его жестах, в его глазах, в едва заметных движениях мимических мышц. Читать лица тяжело. Страйдеры учатся этому годами долгих и сложных упражнений, но истинный навык приходит лишь с опытом, зачастую горьким и не самым удачным. Прочитать же тиронейца смог бы и ребёнок. От него буквально разило страхом, причём куда сильнее, чем в прошлый раз. Кайрен взирал на него с любопытством.

— Две новости — хорошая и плохая, — проговорил ланиста. Его голос звучал куда увереннее, чем можно было сказать по его виду. Кайрен рассмеялся бы, если бы мог. — С какой начать?

— С какой хочешь.

Тиронеец закусил губу. Холодность собеседника явно выбивала его из колеи, заставляя растерять последние остатки уверенности. Кайрена это, впрочем, мало заботило. Ему не нравился тиронеец. Он сам не понимал, почему решил снизойти до общения с ним. Наверное, лишь потому, что тот мог дать хотя бы иллюзию цели, бледную тень смысла дальнейшего существования. Для страйдера нет иного смысла в жизни, помимо служения. Пускай даже служить придётся напыщенному индюку, считающему себя и свой народ пупом земли.

— Я поговорил с эмиром… — ланиста сделал долгую паузу, явно обдумывая, как бы донести до собеседника дальнейшую информацию. Кайрен, впрочем, уже всё понимал без слов. Всё, что скажет тиронеец дальше, будет лишь подтверждением его догадок. — В общем, он согласился вернуть тебе меч. Но при одном условии.

— Каком? — вопрос не требовался, ответ уже был известен. Страйдер задал его лишь для того, чтобы подыграть собеседнику, создать правдоподобную иллюзию человеческого общения.

— Эмир хочет… — ланиста сглотнул, словно то, что он собирался озвучить, было таким уж шокирующим. Хотя, может, для него и было. — Эмир хочет, чтобы ты сразился для него с Порождением Бездны.

Кайрен кивнул. Да, к этому всё и шло. Интерес, который проявил к нему эмир, был куда сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. И Кайрен понимал, что этот интерес ему на пользу не пойдёт. Тайны страйдеров должны умирать вместе со страйдерами. Разглашать их, пускай даже косвенно — значит ставить под удар Консульт. Для страйдера это неприемлемо. Так же неприемлемо, как и потерять меч. И всё же…

Он ведь уже предал Консульт, не так ли? Рассказал всё, что знал, златоглазой твари. Даже то, как обойти сложнейшую систему безопасности Миллениума. Но повод ли это раскрывать свои тайны ещё и эмиру?

— Я не собираюсь драться для увеселения эмира, — холодно ответил Кайрен. — Можешь так ему и передать при следующей встрече.

Ланиста побледнел. Сильно. Мертвецки. Это от внимания страйдера не ускользнуло. Похоже, его интерес в данной авантюре носил куда более личный характер, чем это могло показаться на первый взгляд. Интерес, что сказал ему эмир? Чем запугал? Глупый тиронеец был всего лишь мостиком между Мункаром и Кайреном, инструментом через который чёртов чернокнижник планировал удовлетворить свою нездоровую тягу к знаниям. Или, скорее, тягу к тайнам Консульта.

«Интересно, как скоро за мной начнут охоту? Когда Консульт узнает, что я выжил, меня не пощадят. Ликвидация — абсолютно нормальная процедура в отношении дефектных образцов. Особенно тех, что подвергают Консульт опасности».

— Если ты не согласишься… — ланиста вздрогнул, будто его пырнули ножом. — Если не согласишься, то нас обоих… Обоих…

— Убьют? — какой обыденный вопрос для того, кто и так всё равно что мертвец. — Да, пожалуй, Мункар на это способен.

— Я не могу умереть здесь! — вспылил тиронеец. — Не должен! Не в этой пыльной варварской дыре под названием Аль-Басан!

— Мы все когда-нибудь умрём, — хмыкнул Кайрен, лукаво умолчав, что страйдеры технически бессмертны, если не забывают обновлять генетический материал. — Время и место особого значения не имеют. Равно как и способ.

— Я гражданин Пресветлейшего Тирона! — в и без того заметно повысившемся голосе собеседника зазвенели истерические нотки. — Я здесь не сдохну! Ты обещал служить мне, так служи!

— Только если вернёшь меч.

Тиронеец быстро шагнул вперёд, поднял руку, будто хотел ударить. Вероятно, своих рабов, чем-то прогневивших хозяина, он и бил. Вот только ударить пленника, сверлящего его жутковатым взглядом светящихся глаз, всё же не смог. А затем, очевидно, пришло осознание того, что он ведёт себя неподобающе представителю гордого народа. Ланиста несколько раз глубоко вздохнул и на пару долгих мгновений прикрыл глаза. Гнев постепенно отступал.

— Тебе вернут меч сразу же, как ты выйдешь против Порождения Бездны. Эмир хочет увидеть бой. Переубедить его мне не удалось. Этот тип безумен и явно не надеется, что ты выживешь. Я, честно говоря, тоже. Но у меня шанс выжить есть, и этот шанс — ты. И если бы я был на твоём месте, я бы предпочёл, чтобы меня быстро прикончило какое-нибудь чудище, нежели заживо гнить в кандалах, не видя белого света.

Кайрен вновь хмыкнул. Даже скорее издал смешок. Блеклый, безэмоциональный, но всё же смешок. Если бы он мог чувствовать, как обычный человек, то наверняка посмеялся бы над наивностью собеседника. Но он не мог.

— Порождения Бездны никогда не убивают быстро, — медленно проговорил страйдер, словно разжёвывая очевидные вещи ребёнку. — Если бы ты повстречался хоть с одним из них, то молил бы своих богов о том, чтобы умереть в заточении. Да и с чего ты решил, что я стану рисковать собой ради тебя?

«А хотя почему бы и нет? Что я потеряю?»

— Ты обещал мне служить!

— Только если добудешь меч. И меча я не вижу.

Тиронеец не нашёлся, что ответить. Было видно, как его лицо приобретает страдальческое выражение. Кайрен этого никогда не понимал. Страйдеры за жизнь не цепляются, в отличие от простых людей. Возможно потому что живут так, будто уже умерли. Путь страйдера — это путь смерти. Выбирать что-то иное они не умеют и никогда на эту тему не рефлексируют.

Дым. Жар. Чесночная вонь. Сгоревшая до костей мать прижимает к груди оплавившееся тело своего ребёнка. В искажённых огнём и смертью чертах кое-как узнаются девичьи черты. То, что осталось от их лиц перекошено невыносимой болью.

Темница — достойная расплата. Медленная смерть тоже. Порождение Бездны не сможет затащить страйдера в своё тёмное логово за пределами реальности. У страйдеров нет души, как и у всех творений Консульта. Но у страйдеров есть тело, и это тело способно страдать. Особенно от голода. Если он долго не будет питаться, то генетический материал быстро придёт в негодность. Его тело станет подобно человеческому, затем ослабнет ещё сильнее. Затем придёт сводящая с ума боль, не помогут никакие медитации и психотехники. Разум разобьётся на острые осколки, и он будет выть, каждую секунду моля высшие силы о том, чтобы это поскорее прекратилось. Затем его тело начнёт разрушаться под воздействием его собственной токсичной крови. Будто огонь и кислоту пустили по венам. Страдания, лишь слегка не дотягивающие до того, что заставила его ощутить златоглазая тварь. Интересно, сколько он так продержится? Может, год? Хотя не важно. В любом случае, хорошая расплата.

«Я хочу, чтобы ты жил. Хочу, чтобы обрёл себя. Чтобы был счастлив. Со мной или без меня».

«Будь ты проклята, Айри. Почему? Почему именно эти слова?»

«Потому что я люблю тебя».

«Нельзя любить убийцу. А чудовище и подавно».

«Ты не чудовище. Ты просто ещё не обрёл себя».

«Мне тяжело без тебя, Айри. Ужасно тяжело…»

«Но ты справишься. Всегда справлялся. Потому что ты сильный».

— Сколько времени Мункар дал тебе на то, чтобы убедить меня?

Ланиста напрягся. Он уже не ожидал, что пленник заговорит с ним. В его глазах зажглись искорки надежды.

«Как же сильно он на меня уповает. Я надеялся, что Мункар просто даст ему от ворот поворот и прогонит прочь. Тогда не пришлось бы выбирать. Будь ты проклята, Айри…»

— Один день, — тиронеец буркнул, как обиженный ребёнок. Было видно, какие усилия он прилагает, чтобы сохранить хотя бы видимость спокойствия. Эмир его запугал. Сильно запугал.

— Не так много, — заметил Кайрен. — Похоже, он искренне верит, будто кандалы меня тяготят.

— Это вполне логично, — ланиста скрестил на груди тощие руки, чтобы скрыть их дрожь. — Кому в здравом уме захочется сидеть в цепях и в темноте?

«Тому, кто этого заслужил».

— И ответ ты должен дать ему завтра утром, так?

Ланиста, мгновение поразмыслив кивнул.

— Ты знаешь, что он с тобой сделает, когда узнает, что я отказался?

— Он не сказал.

— Он вызовет Порождение Бездны и кинет ему тебя. Тварь сперва разорвёт тебя на куски, затем захватит душу и утащит её в Бездну. Что с ней будет дальше говорить не буду. Но если кратко, то ничего хорошего.

Тиронеец даже не побледнел, а посерел, казалось, вот-вот упадёт в обморок. Сама мысль о мучительной смерти в когтях чудовища приводила его в ужас, а мысль о страшном посмертии пугала его ещё больше. Как бы не кичились тиронейцы своей «просвещённостью», в глубине души они были так же суеверны, как и все остальные. Это неискоренимо. Так же, как и глупость.

— Я… я не могу так умереть… — бубнил ланиста, дрожа, как осиновый лист. — Не должен…

— Ты не умрёшь, — Кайрен сам немного удивился, что сказал это. На судьбу собеседника ему было по большему счёту плевать, но какое-то дурацкое чувство его всё же не покидало. Что это? Ответственность, что ли? Вообще не стоило с ним разговаривать, как и со всеми остальными. Вообще не стоило.

Ланиста пристально посмотрел на пленника, но не произнёс ни слова. Может, потерял дар речи от страха. А может просто слабо понимал, что вообще происходит. Если второй вариант, то теперь их было уже двое.

— Я сражусь с Порождением Бездны, — решительно заявил страйдер.

Облегчение на лице тиронейца было сродни облегчению после недельного запора. Было бы смешно, если бы ситуация не была в сути своей жуткой. Порождение Бездны — серьёзный противник. У обычного человека против него шансов нет. У страйдера они есть, но опасности это не умаляет. Как правило, на таких тварей страйдеры ходят группами. Кайрену доводилось сражаться с ними один на один. Каждый раз — на грани, на волосок от смерти. В этот раз будет так же? Зависит от того, какую мерзость призовёт Мункар.

— Я… то есть… Правда?

— Правда, — если бы не ошейник, Кайрен мог бы кивнуть. Этот жест немного успокоил бы ланисту, который до сих пор трясся студнем, будто вот-вот обмочится. Забавно было видеть его в таком состоянии. Особенно учитывая, какой спектакль он разыгрывал при первой встрече.

— А… — глаза тиронейца забегали по скудно освещённой камере. — А что потом?

Забавный вопрос. Даже смешной. Вот только смеяться не хотелось.

— Потом? Ты имеешь в виду, буду ли я тебе служить?

— Именно, — к ланисте возвращалась былая напыщенность. Кайрен на секунду задумался о том, чтобы тут же отказаться от дуэли с Порождением Бездны. Скверная мысль, но вновь увидеть отчаяние и ужас на лице наглого индюка было бесценно. — Не пойми меня неправильно, просто я деловой человек и…

— Драться на арене, как один из твоих гладиаторов я не буду, — перебил страйдер. — Но могу быть твоим телохранителем.

— Я рассчитывал не совсем на это…

— Ты не захочешь увидеть меня на арене, тиронеец. Никто не захочет.

На лице ланисты застыло разочарованное и даже кислое выражение. Ему бы радоваться, что жив останется и обзаведётся лучшим телохранителем из всех возможных, но, похоже, Кайрен недооценил его алчность.

— Мне нужно вести бизнес…

— Ты не сможешь его вести, если тебя сожрёт демон. Поэтому я сражусь с ним для Мункара. Это первый и последний раз, когда ты увидишь меня на арене. После этого я смогу работать на тебя в качестве телохранителя. Поверь, это наилучший вариант.

Тиронеец недовольно засопел, но спорить не стал.

— Когда мне сообщить эмиру о том, что ты готов?

— Когда хочешь. Можешь прямо сейчас, если он тебя примет.

— А разве тебе не нужно время, чтобы… ну… подготовиться. Морально, я имею в виду.

Кайрен смерил собеседника долгим и пронзительным взглядом, от которого тот поёжился.

— Я всегда готов.

Дальнейший диалог не заладился, да и не было в нём уже никакого смысла. Ланиста поспешно ушёл, а Кайрен вновь остался один в темноте. И чувствовал он себя наипаршивейше. Ему и первая беседа далась тяжело, а уж про эту даже и говорить не стоило. Хотелось скрипеть зубами от злости и выть от бессилия. Гадкое, гнетущее чувство, будто он не властен даже над своей волей. Но разве у страйдера вообще должна быть воля? Разве страйдеры не бездушные орудия Консульта? Почему? Почему всё всегда так сложно?

«Мне и правда тяжело без тебя, Айри…»

«Я знаю. Но ты должен жить, Кайрен. Ради меня и ради себя».

«И поэтому ты вечно вмешиваешься? Поэтому не даёшь мне просто умереть, когда я этого хочу?»

«Тебе рано умирать».

«Ты умерла намного раньше меня».

«Но ты должен жить».

«Я дефектный образец».

«Ты просто ещё не нашёл себя».

«Я — это моё оружие. Я должен вернуть его».

«У тебя есть нечто большее».

«У меня была ты. Ты — моё утро».

«Да… Я была им…».

«Я люблю тебя, Айри».

Ответа не последовало.

* * *

Вопреки желанию, вновь погрузиться в умиротворяющую медитацию у него не получилось. После ухода тиронейца, Кайрен думал. Мысли роились в его голове, подобно злым пчёлам, жаля его изнутри, заставляя вновь и вновь воспроизводить в голове сцены, которые он старательно силился забыть. С каждым новым мучительным образом, с каждой фигурой из далёкого прошлого приходило понимание. Он никогда не был по-настоящему верен Консульту. Никогда не считал его камнем преткновения, одно существование которого является для него смыслом бытия. Он служил ему лишь потому, что не знал иной жизни. Но даже тут он находил лазейки для неповиновения.

Другие страйдеры считали его выскочкой и любимчиком Консульта, и, возможно, отчасти так оно и было. Консульт правда его ценил. Ценил, как боевую единицу, достаточно эффективную и смертоносную, чтобы закрыть глаза на непоправимые дефекты. Однако чем он заслужил подобное отношение? Неповиновением? Опрометчивостью? Безрассудностью? Скорее тем, что именно всё вышеперечисленное и было залогом его эффективности.

Он вновь вспомнил башню цитадели дома Танат. Приказ был чёток и ясен — быстро и решительно ликвидировать силы защитников, провести зачистку. Вот только зачистка не подразумевала уничтожение гражданских. А он уничтожил. Страйдер должен быть безжалостен, вот он и хотел доказать, что является самым безжалостным из всех. Взыгравшая гордыня сделала из него не просто убийцу, но настоящее чудовище.

Однако именно к чудовищам Консульт испытывал наибольшую тягу, холил их, лелеял. Целая раса морденов была тому примером. Консульт мог легко уничтожить их, ведь они были неуправляемы и никак не соответствовали нуждам своих создателей. Однако Консульт этого не сделал, выпустил их на волю, дал возможность существовать в естественной среде обитания, наблюдая за ними, как любопытный ребёнок за муравьями. Точно так же и с Кайреном — его могли легко уничтожить за его своеволие, несвойственное покорным и исполнительным страйдерам, но его оставили, чтобы наблюдать.

Ему вспомнился ещё один случай — неудачный вызов демона из самых тёмных и дальних глубин Бездны, куда не каждый демонолог откажется заглянуть. Глупая игра молодых дворян, баловавшихся призывом тёмных сущностей, обернулась катастрофой. Вызванная тварь, — Кайрен запомнил её как огромную пиявку с человеческим торсом и всего одной парой длинных когтистых конечностей, — быстро разорвала тех, кто её призвал, а потом начала методично истреблять целый квартал Миллениума, оставаясь незамеченной на протяжении нескольких недель. Его послали разобраться, выследить создание и… взять его живым. Консульт вызывал разных демонов, в его библиотеках пылились сотни справочников с перечнями и классификациями обитающих в Бездне сущностей. Вызванный заигравшимися дворянчиками монстр не попадал ни под одну из них, его необходимо было поймать и изучить. До Кайрена это пытался сделать ещё один страйдер, и от него мало что осталось. Это была первая причина не брать отродье живым. Второй же причиной стало то, что тварь пыталась причинить вред Айри.

Айри… Её образ тоже часто вставал перед его глазами. Её завораживающие аметистовые глаза, шелковистые светлые волосы с рассветной рыжиной, её улыбка… Айри сама была большущим подтверждением его главного дефекта. Ну какому ещё страйдеру доведётся по-настоящему, искренне, совершенно неподдельно полюбить? Да ещё так полюбить, что даже приказы его создателей отходят на десятый план. Когда он увидел, как склизкое гротескное создание с огромными когтями стремится к ней, чтобы разорвать и насытиться её плотью, он вышел из себя. Он изрубил демона так, что его тлеющие ошмётки раскидало по всей улице. Плевать, что он нарушил прямой приказ. Плевать, что ему потом придётся лгать, будто не было ни единой возможности взять создание живым. Плевать на всё, на Консульт, на его шестёрок-сайферов, на других страйдеров с их собачьей преданностью. Он не мог позволить причинить вред Айри. Не мог.

Зато мог Консульт. И причинил. А она всего лишь пыталась до него достучаться, открыть ему глаза. Пыталась объяснить Кайрену, что он заслуживает куда большего, нежели быть просто цепным псом, которого в нужный момент спускают с поводка. Айри была для него всем. А для Консульта она была угрозой, незначительной, но назойливой. И Консульт убрал её. А Кайрен с этим смирился. Почему-то смирился. Поддался внушению о том, что есть долг страйдера. И та златоглазая тварь это внушение развеяла. Она не просто причинила ему физическую боль. Она заставила его заглянуть вглубь его души. Души, которой быть не должно. И то, что он там увидел, ему совершенно не понравилось. Вот почему он предал. Только поэтому, а не потому, что хотел прекратить боль. В глубине его души всегда была Айри, которую он не уберёг. И Консульт, который отнял её у него.

Когда за ним пришли, было уже давно за полночь. Он не знал, как определил время суток. Наверное, то просто было страйдерское чутьё. А может вовсе какое-то необъяснимое шестое чувство, чуждое даже его породе. Как бы то ни было, он ни капли не удивился, когда выйдя на поверхность, оказался под практически чёрным небом, присыпанным редкой россыпью далёких звёзд.

Пока его вели к выходу из подземелья, он не сопротивлялся, равно как и тогда, когда с него снимали кандалы. У него был шанс сбежать. Он бы с лёгкостью перебил своих конвоиров, завладел их оружием и по трупам проложил бы себе путь наружу. Потом бы он затерялся среди тёмных пыльных улиц Аль-Басана, избегая посланных по его душу ищеек. Конечно, всегда оставалась вероятность, что Мункар просканирует местность с помощью магии и обнаружит его, но к тому моменту страйдер вполне мог перебраться за городские стены и ещё долго избегать погони, особенно учитывая тот факт, что выжить в жаркой пустыне у него было куда больше шансов, нежели у его преследователей. Почему он этого не сделал? Сложно было дать однозначный ответ. Возможно, всё дело в старых привычках, в патологической привязанности к своему оружию, свойственной всем страйдерам без исключений. А может, всему виной излишняя гордыня, являющаяся его личным изъяном, который нередко определял его дальнейшую судьбу. А может, просто ему уже было на всё наплевать, и он просто решил плыть по течению. Кайрен недолго задумывался над своими мотивами и ситуацией, в которой оказался. Вернее, он совсем не задумывался. Раз уж он стал игрушкой в руках судьбы, то легче будет просто принять свою роль, как данность, и понаблюдать за тем, куда эта роль его заведёт. Быть может, прямиком в могилу.

Его не вели через главную улицу города, избрав вместо неё окольные пути. Вероятнее всего, то был личный приказ Мункара, которому не нужны были лишние свидетели и досужие сплетни о загадочном узнике в сопровождении дюжины хорошо вооружённых солдат. В переулках и подворотнях, через которые они проходили, было не продохнуть от городской стражи. Со стороны выглядело, как большая облава, но то, видимо, просто была одна из мер предосторожности, дабы их небольшая процессия не столкнулась с представителями местного преступного мира. На протяжении всего пути их сопровождал только звук шагов да позвякивание металлических чешуек брони конвоиров, и никто из них не обмолвился даже словом, пристально следя за тем, чтобы пленник не учудил ничего дурного. Такое настороженное внимание к его персоне Кайрену даже немного льстило.

Его провели в обход главной площади, после чего, миновав квартал ремесленников, направили прямиком к одной из двух городских арен. Для задуманного испытания Мункар выбрал южную арену — большой амфитеатр, построенный тиронейцами в те годы, когда Аль-Басан был ещё захолустной провинцией некогда огромной империи. Выбор был очевиден не только потому, что Мункару гордость не позволяла воспользоваться малой северной ареной в портовом районе, но и потому, что в амфитеатре легче было организовать оборону на случай, если вызов Порождения Бездны пойдёт не по плану. Кайрен впервые ощутил весьма дурное предчувствие, пока его вели по направлению к арене. Мункар явно вызовет для него не маленького чертёнка, дабы оценить способности страйдера и его необычного меча. Его ждёт настоящий бой — жестокий, кровавый и очень тяжёлый. И кто знает, какой ужас собрался вытащить Мункар из самых тёмных глубин Бездны?

Когда его завели внутрь, амфитеатр показался ему пугающе пустым. Среди массивных колонн, холодных каменных стен и длинных призрачных теней было очень легко затеряться. Кайрен машинально перевёл зрение в инфракрасный спектр, чтобы иметь возможность лучше ориентироваться в густом неприветливом мраке. Только после этого он увидел, что арена отнюдь не так пуста, как казалось на первый взгляд. В цветастой мазне, ярко выделяющейся на тёмном синеватом фоне, безошибочно угадывались человеческие фигуры, облачённые в длинные одеяния с широкими рукавами, и в одной из этих фигур, долговязой и неестественно бледной даже в инфразрении, Кайрен сразу узнал эмира Мункара, медленно плывущего ему навстречу.

— Добрый вечер, — приветливо поздоровался эмир, приблизившись к страйдеру достаточно близко, чтобы тот мог до него дотянуться и свернуть шею, будь на то желание. — Приятно вновь ощутить дуновения свежего воздуха после тяжёлой затхлости подземелья, не так ли?

Кайрен не ответил. Наблюдал, оценивал, прикидывал, не стоит ли действительно рвануться вперёд и удавить поганого чернокнижника, как крысу. Воздух вонял озоном, невидимо рябил и едва слышно потрескивал. Страйдер ощутил на коже странноватый зуд. То ли то были слабые эфирные потоки, просачивающиеся в материальный мир через медленно ширящуюся брешь между слоями реальности, то ли Мункар окружил себя толстым слоем магической защиты, пробиться через которую было крайне непросто. Кайрену больше верилось во второе, ведь нечто похожее он уже ощущал во время их первой встречи с эмиром. В Аль-Басане к чародеям относились настороженно, даже враждебно, но Мункар даже не думал скрываться, создавая вокруг себя ореол крайне зловещей ауры и репутации. Страх — хорошее средство от враждебно настроенной черни, особенно если этот страх суеверный.

Мункар сделал жест рукой, сопровождавшие страйдера воины незамедлительно развернулись и покинули арену. Тяжёлая решётка опустилась, отрезая главный путь к отступлению. Кайрен остался наедине с чернокнижником и загадочными фигурами, чьих лиц невозможно было разглядеть из-за низко надвинутых капюшонов.

— Вы наверняка думаете, что я выбрал эту арену для вашего… испытания исключительно в целях артистизма и личного увеселения, не так ли? — Мункар улыбнулся. В инфракрасном спектре улыбка выглядела уродливой красной кляксой. В обычном зрении она вряд ли была краше. — Спешу вас переубедить. Видите ли, арена — это место крови, место смерти. Мудрые считают, что именно кровь хранит в теле наши бессмертные души, и содержащаяся в них энергия…

— Где мой меч? — у Кайрена не было ни малейшего желания слушать россказни эмира. Ещё меньше ему хотелось созерцать его гнусную бледную рожу. Хотелось поскорее с этим покончить, поскорее покинуть этот чёртов город. Он понятия не имел, что будет с ним дальше, но почему-то хотелось оказаться как можно дальше от Аль-Басана.

— Терпение, друг мой, терпение, — Мункар отвернулся от пленника и отступил на пару шагов, наклонился, проводя пальцем по холодному песку, словно что-то проверяя. — Скоро я верну вам ваш драгоценный меч, но сейчас придётся подождать. Страйдеры ведь умеют ждать, не так ли?

Вопрос поразил его острой молнией, прошибшей всё тело до мельчайшей клеточки. Как? Откуда он знает? Это ведь невозможно! Инфракрасный спектр заполнялся слепящим свечением, Кайрен вновь переключил зрение, увидел бледный свет, просачивающийся откуда-то из-под земли, словно фонарь сквозь марлю. Тёмные фигуры по краям арены сделали шаг вперёд, отбросили капюшоны, скрывающие бледные лица. Лица Мункара. Множество, множество Мункаров, бледных, красноглазых, с тёмными татуировками на гладко выбритых висках. Стоящий по центру Мункар вновь повернулся к страйдеру и улыбнулся широкой упыриной улыбкой.

— Вас удивляет то, что я знаю о вас так много? — проговорил он. — Что ж, это не удивительно. Сказать по правде, я и сам понял кто вы, лишь тогда, когда детально изучил ваше оружие. Таких мечей мне видеть ещё не доводилось, хотя формулы сайферов невозможно не узнать. Вынужден признать, что их формулы становятся всё совершеннее и совершеннее.

— Откуда ты…

— Не вы один прибыли из Вечного Города, друг мой, — голос Мункара звучал по-приятельски задорно, будто он общался с давним другом, с которым давно не виделся. Это навевало неподдельную жуть. — Правда, в годы моего обучения в Скола Арканис таких, как вы, ещё даже не было в проекте. Пришлось поднять много старых и полузабытых связей, чтобы разузнать о том, кто такие страйдеры, и я лишь надеюсь, что не привлёк этим внимание Консульта. Они, знаете ли, очень не любят беглецов. Очень.

Кайрен молчал. Зубы стиснуты, кулаки сжаты. Всё обернулось совсем не так, как он ожидал. Нельзя давать слабину. Не сейчас. Особенно не сейчас.

Мункар тем временем вытащил из-под своего широченного одеяния облачённый в лакированные ножны меч. Его двойники тем временем начали петь. Или скорее бормотать, сливая слова в единый монотонный гул. Пассы руками раз за разом вырисовывали в воздухе одни и те же символы — у каждого двойника свой. За плывущими по воздуху пальцами постепенно образовывался мерцающий шлейф.

— Хороший клинок, — одобрительно проговорил чернокнижник, медленно обнажая искрящееся серебряными звёздами оружие. — Добротный трофей. Отличный сплав. Миртанит и порошок колтака, не так ли? Честно говоря, меня лишь недавно озарило этой мыслью. Наверное, меня смутил тот факт, что клинок явно является работой квенди. Кузнечное искусство эльфов уникально, а их познания в работе с металлами способны превзойти даже мастерство гмуров. Ваш оружейник — настоящий талант. Надо отдать должное Консульту, он умеет привлекать на свою сторону выдающихся представителей всех смертных рас.

Кайрен молчал. В сердце возвращалось холодное спокойствие, рассудок трезвел от первого потрясения. Про себя он решил, что не скажет этому жуткому колдуну ни единого слова, не раскроет ни единой тайны. Мункар — не златоглазая тварь, он не сможет вырвать из него признание так же, как сделала она. Даже под пытками, даже под угрозой полного уничтожения. Пускай его догадки остаются лишь догадками.

— Сказать по правде, — Мункар повертел оружие в руках, — мне интересны не столько свойства вашего меча, сколько ваше собственное мастерство. Мне интересно, сколь далеко Консульт продвинулся в создании живого оружия. Во времена моей молодости то были лишь безумные мордены, которые совсем не оправдали ожиданий. А сейчас появились вы.

Пауза. Мункар отвернулся и обвёл взглядом двойников. Руны, которые они чертили в воздухе, уже обрели чёткие очертания, озаряющие арену ярким переливающимся светом. В рунах заключались имена — Ариох, Белиар, Валтиэль, Грогорот… Владыки Бездны. Монотонный зов молил их послать своего слугу.

— Сперва я подумал, что Консульт послал вас за моей головой, — продолжал Мункар. — Но потом до меня дошли слухи о резне в Хейха-Мемраан, и многое встало на свои места. Одно лишь осталось для меня загадкой — почему вы не вернулись в Миллениум?

Кайрен пожал плечами и впервые нарушил долгое молчание:

— В отпуск захотелось.

Мункар улыбнулся — одновременно понимающе и насмешливо. Он и сам знал ответ, даже говорить ничего не требовалось. Этого колдуна страйдер недооценил. Очень сильно недооценил.

— Приведите жертву!

Один из двойников, не принимавших участия в ритуале, скрылся в густой тени колонн амфитеатра. Через пару минут он вернулся, ведя связанную жертву. Жертвой оказался уже знакомый Кайрену тиронеец. Страйдер вспомнил, как тот трясся, как тщетно силился сохранить самообладание, как уповал на то, что скованный по рукам и ногам узник согласится на условия Мункара и тем самым выкупит свою свободу и жизнь ланисты. Но Миллениум — город лжи. Его обитатели редко держат слово. Глупый тиронеец был лишь инструментом, эффективным посредником, сквозь которого Мункар пытался достучаться до страйдера. Сейчас же он превратился лишь в отработанный материал, из смерти которого можно извлечь дополнительную выгоду. И виной тому был Кайрен. Если бы он не заговорил с ним, если бы проигнорировал, как и всех остальных…

«Почему я вообще об этом думаю? Он всего лишь один из многих, ещё одна капелька крови на моих руках. Почему, Айри? Почему?»

— Обычно, — Мункар проверил пальцем остроту меча, с нескрываемым одобрением посмотрел на оставшийся на пальце порез, — чтобы заручиться покровительством Владык, им предлагают в жертву безвинную душу. Младенец, девственница, праведник, блюдущий все заповеди Божественной Четвёрки… Что-то достаточно ценное, чтобы Владыки послали в услужение достойного представителя Нечестивого Рода. Но нам ведь не нужен слуга, верно? Нам нужен… как бы помягче... образец для демонстрации. Поэтому вместо души безвинной сойдёт душа страдающая.

Двойник подвёл к Мункару дрожащего и слабо сопротивляющегося ланисту. Руки его были связаны за спиной, рот заткнут толстым верёвочным кляпом. На щеках тиронейца блестели влажные дорожки слёз.

— Дорогой мой Флавий, — проворковал колдун, погладив жертву длинными когтистыми пальцами по мокрой щеке, — как вам будет лучше, с выпущенными кишками или без?

Ланиста трясся, шмыгал носом, стискивал зубами кляп с такой силой, что из дёсен текла кровь. Дать какой-либо внятный ответ он не смог бы при всём желании. Мункар поцокал языком:

— Что ж, раз вам всё равно, то позвольте выбрать мне.

«Останови его! Сделай хоть что-то!»

Но Кайрен ничего сделать не успел. Мункар на удивление ловко взмахнул мечом, полоснув ланисту по низу живота. Флавий закатил глаза, его живот опорожнился комком кровавых внутренностей, с оглушительным влажным шлепком плюхнувшимся ему под ноги. Тиронеец покачнулся и начал заваливаться, хрипя, дёргаясь и извиваясь в быстро ширящейся тёмной луже. Стоявший рядом двойник глядел на него пустым, отсутствующим взглядом.

— Хороший меч, — уважительно кивнул подлинный Мункар и кинул оружие Кайрену. Страйдер поймал его на чистом автоматизме.

Всё, что было дальше, тоже было порождено скорее инстинктами, нежели каким-то осознанным решением. Кайрен бросился вперёд, прыгнул, крутанулся, нанёс стремительный косой удар. Клинок легко прошёл сквозь широкое чёрное одеяние, подхватил его, швырнул в вибрирующий ночной воздух. Под практически невесомой тканью не оказалось тела.

Кайрен перевёл взгляд на двойника. Тот тоже смотрел на страйдера всё тем же красным безжизненным взглядом. Новый удар — двойник испарился так же, как и подлинник, оставив после себя лишь кучу чёрного тряпья.

«Ритуал. Я должен прервать его.»

Но было уже поздно. Откуда-то, словно издали, донёсся издевательский смех чернокнижника. Земля затряслась, воздух загудел, небо содрогнулось, покрывшись белёсой рябью. Бледная гладь аренного песка раскололась ослепительной трещиной, расширилась громадной светящейся паутиной. Из мрачных глубин, не предназначенных для взора смертных, полезло что-то.

Кайрен смотрел. Он не мог оторвать взгляд от твари, которую Владыки Бездны послали в мир смертных, приняв кровавый дар. Формой тела и габаритами существо напоминало медведя. Если только бывают медведи с шестью лапами, чешуйчатой чёрной шкурой и огромной человеческой головой, увенчанной двумя массивными бараньими рогами. Хотя «человеческой» голову твари можно было назвать очень условно. Две пары красных глаз, широкая зубастая пасть, растянутая в кошмарной улыбке, горящий пентакль на лбу и едкая слюна, стекающая с огромных семидюймовых клыков и шипящая на песке. Даже для страйдера зрелище было ужасающее.

Едва демон выполз наружу, сияющая трещина начала сужаться, пока полностью не исчезла. Исчезли и двойники Мункара, проводившие ритуал, и от самого чернокнижника не осталось ничего, кроме чёрных тряпок. Лишь его голос гремел над ареной, словно гром внезапно нагрянувшей грозы.

— Дерись, страйдер! Покажи, чего стоишь!

Чёрная тварь сделала шаг. Второй, третий. Кайрен попятился. Медленно, осторожно, бесшумно. Он чувствовал себя кошкой, оказавшейся наедине с огромной бойцовской псиной, способной перекусить его пополам одним укусом. Демон продолжал скалиться в устрашающей улыбке, острые акульи зубы блестели густой ядовитой слизью.

— Ну и урод же ты, ёб твою мать… — тихо, почти задумчиво проговорил страйдер.

Тварь сделала шаг, припала к земле и, словно освободившаяся пружина, прыгнула вперёд, поражая необычайной для своих габаритов прытью. Кайрен среагировал моментально. Он побежал.

* * *

Мальчик тяжело дышал. Холодный воздух жгучими комками проникал через горло, забивался в легкие колючим пухом и выходил с легким присвистом, образуя облачка белёсого пара. Снег кружился крупными хлопьями, медленно опускался на бледную кожу, на окровавленную землю, растворяясь в рубиновых лужах крохотными алыми кристалликами. Холод почти не ощущался из-за бушующего в крови адреналина, даже невзирая на почти полное отсутствие одежды. То, что от нее осталось, висело на его щуплом теле бурыми мокрыми лохмотьями, открывая взору исполосованную глубокими бороздами плоть. Раны покрывали почти каждый дюйм тела мальчика, но боли он не чувствовал. Уже не чувствовал.

— Тебе страшно? — голос наставника. Холодный, всегда презрительный. Единственный глаз даже не смотрел на мальчика, лишь сверлил взглядом тлеющие останки существа. Существо было большим, гротескным, сочетающим в себе элементы человека и… чего-то иного. За яркими голубыми всполохами сложно было разобрать тлеющие черты.

Мальчик вздрогнул, услышав голос. Взгляд его оторвался от яркого синего пламени. В воздух поднимались невесомые частички пепла, плывя по нему вместе со снежинками. Зрелище было завораживающим, вводящим в странный транс, усугубленный адреналиновым дурманом. Сознание пребывало одновременно в состоянии предельной ясности и глубокого забытья. Словно все происходящее было на удивление ярким и детальным сном.

— Тебе страшно? — вопрос наставника был безобидным, но сквозящую в нем ненависть ни с чем нельзя было спутать. Обычно она предвещала наказание, удар, призванный вбить в него новые знания, рефлексы и навыки. Мальчик невольно напрягся, но постарался сохранить внешнюю невозмутимость. Он должен быть холоден, как плывущий по воздуху снег. Даже несмотря на раны. Даже несмотря на ужас, сдавливающий сердце. Боль тоже вернется рано или поздно, но он должен быть холоден. Всегда. Иначе — наказание.

— Я не стану спрашивать трижды.

Он постарался выйти из того транса, в который его вогнала чудом пережитая схватка, карнавал насилия, застигший его врасплох. Не для того он выжил, чтобы сплоховать на такой мелочи перед лицом наставника. Не для того пережил внезапное испытание, чтобы быть наказанным за невольную немоту. Нужно было взять себя в руки, восстановить контроль. Отсутствие контроля наказывалось. Отсутствие контроля вело к боли.

— Да, — ответил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Мне страшно.

Наставник хмыкнул. На его лице появилась издевательская ухмылка. Мальчик напрягся еще сильнее, не зная, будут ли его наказывать. Мужчина подошёл ближе, к самым тлеющим останкам существа. Огонь сожрал почти всю плоть, обнажив крепкие, длинные и неестественно ребристые кости.

— Ты не должен бояться. Ни боли, ни смерти. И уж тем более ты не должен бояться их.

Мужчина с ненавистью пнул оскаленный череп существа. Бледная кость взорвалась облаком праха, осколков и ярких голубых искр.

— Страх — это слабость, — голос наставника стал еще строже, в нем появились колючие, даже угрожающие нотки. — Страх ведет к потере контроля. Ведет к поражению и гибели. Ты не должен испытывать его. Вытрави его из себя, выбей. Иначе я сделаю это за тебя.

Мальчик кивнул. Без покорности, но с пониманием. Он и сам едва не стал жертвой своего страха. Каждая рана на его исполосованном теле была тому лишним подтверждением. Отсутствие контроля не позволило ему вовремя защититься, ослабило бдительность, размягчило тело. Боль еще долго будет напоминать ему об этом, когда вернется. И он еще успеет пожалеть о том, что поддался слабости. Пожалеет о том, что посмел быть человеком.

— Эти существа… Эти твари… — мужчина не глядел на мальчика, но с презрением сверлил взором тлеющие останки. — Они безжалостны. Кровожадны. Внушают страх. Они питаются и упиваются им, словно сладким вином. Но ты не должен бояться их. Не должен питать их своим страхом. Страх не даёт тебе адаптироваться, превращает тебя в дерево, тупое, неподвижное и уязвимое. Ты не должен быть деревом. Ты должен быть водой. Налей воду в чашку — она станет чашкой. Налей её в бутылку — она станет бутылкой. Научись адаптироваться так же, как вода. Только так ты сможешь их победить. Ты понял меня?

Мальчик кивнул. И тут же упал, сбитый с ног, тяжёлым и болезненным ударом.

— Когда я спрашиваю, я должен слышать ответ. А теперь ещё раз, ты понял меня?

— Да, мастер.

Наставник удовлетворённо кивнул и повернулся к стоящим поодаль демонологам, ждущим дальнейших распоряжений.

— Начнём всё заново. Вызывайте ещё одного.

* * *

Есть определённые вещи, которые понимаешь только в процессе бегства. Ищущий спасения мозг внезапно начинает анализировать окружение, пытается найти наиболее краткий и надёжный путь к отступлению. К несчастью Кайрена, южная арена Аль-Басана была таких путей лишена. А ещё она оказалась на удивление большой. Вернее, она казалась страйдеру большой из-за того, что за ним гналась огромная чёрная тварь размером с хорошо отожравшегося медведя. Пересекая просторный амфитеатр, он думал о том, как ему быть. Чудище было большим, сильным и поражало своей скоростью. В открытом столкновении страйдер был уязвим, как котёнок перед волком. Один удар здоровенной когтистой лапой — и он труп. Что произойдёт, если он окажется у демона в пасти даже думать не хотелось. Наилучшим вариантом сейчас было бегство, в идеале — бегство с арены и вообще из города. Вот только он не видел ни малейшей возможности покинуть чёртов амфитеатр.

Кайрен подбежал к массивной колонне, поддерживающей ложу, предназначенную, вероятно, для особо важных зрителей, закончил шаг на левой ноге, а правую упёр в отвесную поверхность. Сейчас всё решала ловкость и умелое распределение веса собственного тела. Кайрену с этим повезло — он был невелик ростом и достаточно подвижен, чтобы взбежать по отвесной стене. Так он и сделал, оттолкнулся ногами и перевернулся через голову, оказываясь у чёрной твари за спиной.

Не ожидавший подобного демон с разбега влетел в колонну. Послышался грохот и треск, колонна покрылась паутиной тонких трещин. На землю посыпались довольно крупные куски каменной крошки. И вновь чудовище смогло удивить Кайрена своей прытью — демону не понадобилось и доли секунды, чтобы оправиться от удара, он почти сразу развернулся к Кайрену, навстречу стремительно летящему клинку. Удар был выверен до мелочей и должен был нанести чудовищу серьёзный урон, но вместо этого лишь отсёк пару дюймов чешуйчатого уха.

Тем не менее, выгравированная на клинке Формула Чистоты дала свой эффект — причинила демону сильнейшую, ни с чем не сравнимую боль. Монстр впервые нарушил молчание и завизжал. У Кайрена помутнело в глазах от этого визга. В нём было столько боли, столько ненависти… Человеческой боли. И человеческой ненависти.

Кайрен воспользовался замешательством и отступил на шаг, меч держал перед собой и плавно водил остриём по воздуху. У арены, при всех её минусах, был всё же и плюс, и заключался он опять-таки в её размерах, а вернее в достаточном месте для манёвров. Вот только есть ли прок от этой манёвренности, когда твой противник не сильно уступает тебе в скорости? Надежда была на то, что тварь — всего лишь безмозглый зверь, бесхитростное животное из тёмных глубин Бездны, охотящееся на себе подобных ради пропитания. Вот только и эта надежда рухнула, когда демон заговорил.

— Сдавайся, страйдер, — голос у чудовища был громкий, певучий, даже мелодичный. — Облегчи свою участь. Тебе меня не одолеть.

Кайрен промолчал. С демонами, если они умеют говорить, в диалог лучше не вступать. Эти твари как никто иной умеют влиять на разум, манипулировать, заманивать в ловушку. Кайрен мягко пятился, а чудовище, вместо того, чтобы переть на него, пошло полукругом, до странности плавно перебирая всеми шестью лапами.

— Колдун обманул тебя, — продолжал демон. — Он тебя не отпустит. Даже если победишь.

И снова Кайрен не ответил. Все вопросы, все догадки, сомнения и предположения — всё потом. Сейчас нужно было как-то выбраться из этой передряги. Нужно было выжить.

— Я уже убивал таких, как ты, — мурлычащий голос чудовища плохо вязался с безобразной мордой и медвежьей пастью. — Колдун долго советовался с Владыками, задабривал их, выспрашивал. Он хотел узнать о страйдерах. Они предложили ему посмотреть, зная, что демонстрация окончится твоей смертью, ибо таков Пакт между твоими хозяевами и моими. Тайны страйдеров умирают вместе со страйдерами. Я — Тургариол Расчленитель, Тургариол Палач, убийца страйдеров. А ты — моя еда.

— Поверь, мной ты подавишься.

Оскал Тургариола стал шире, в нём появилось что-то издевательское. А затем он прыгнул, оттолкнувшись всеми шестью конечностями. Кайрен сделал два лёгких танцующих шага и взмахнул мечом, глубоко разрубив твари плечо. Демон споткнулся и огласил округу злобным визгом, нелепо барахтаясь на песке. Кайрен вцепился в рукоять меча обеими руками и ринулся вперёд. Тургариол успел подняться, но тут же вновь припал к земле, когда острое лезвие погрузилось в его плоть. Завязалась борьба — грубая сила против грубой силы. Страйдер и демон вцепились друг в друга чудовищной хваткой, при этом Тургариол словно не замечал засевшего в его теле меча. Его плоть шипела и дымилась, контактируя с Формулой Чистоты, но колоссальная ненависть и жажда крови полностью вытеснили боль из его извращённого нечеловеческого сознания.

Кайрен чувствовал, что сейчас за ним преимущество. Небольшое, но всё же. Он провернул клинок в туловище чудовища, надавил ещё сильнее. Тургариол всё же поддался, откликнулся воплем, полным страшной боли, и вновь начал заваливаться на песок. А затем с бешеной скоростью задёргал конечностями.

Одна из когтистых лапищ шарахнула Кайрена так сильно, что затрещали рёбра. Дышать внезапно сделалось невыносимо больно, кровь заполнила глотку и рот. Удар отбросил страйдера едва ли не в другой конец арены. Попытки удержаться за засевший в теле чудовищ меч привели лишь к тому, что оружие просто выскользнуло из раны, и Кайрен покатился по песку неуклюжим куском плоти. В глазах плясали чёрные пятна.

Тургариол с видимым усилием поднялся, слегка пошатываясь. Из глубокой раны струйкой стекала похожая на кипящую смолу жижа. Тварь мотнула мордой, затем отряхнулась, словно промокшая собака, и медленным шагом крадущегося хищника двинулась к распластавшемуся на земле страйдеру.

— Мои раны — ничто по сравнению с твоими, — смеялась тварь. — Я вернусь в Бездну и сразу же восстановлюсь до первоначальной целостности. А ты, страйдер? Разве можешь восстановиться ты, без необходимой подпитки?

Кайрен пошевелился. Боль. Было больно. Да что уж там, было очень больно. Он чувствовал заполняющую рот кровь, слышал собственное булькающее дыхание. Сломанное ребро пробило лёгкое, плечо в лучшем случае было выбито из сустава. Демон же, невзирая на раны, не выказывал ни единого признака боли или слабости. Словно все нанесённые ему повреждения сами собой рассосались в мгновение ока.

Кайрен опёрся на меч. Поднялся, вонзив клинок в окровавленный песок. Кровь была его собственная, яркая и фосфоресцирующая. Горячие струйки катились по груди из нескольких глубоких борозд, оставленных когтями демона. Тургариол на миг замер, а затем ускорил шаг. Рывок. Каким-то чудом Кайрен сумел уклониться и оставить на лапе чудовища глубокий порез. Порождение Бездны раздражённо зашипело, развернулось и клацнуло зубами в каком-то дюйме от бока страйдера. Кайрен ещё дважды полоснул мечом, но особого вреда Тургариолу это не нанесло. А затем он закашлялся так, словно намеревался выплюнуть свои лёгкие.

— Как я и говорил, — ласково промурлыкал демон, — твои раны намного серьёзнее моих. Как ты намереваешься победить меня? Мне хватило задеть тебя один раз, чтобы поставить на грань жизни и смерти, а порезы твоей бритвы не опаснее комариных укусов. Смирись, страйдер. Брось оружие, сдайся, и смерть твоя будет быстрой.

«Может так и сделать? Ради чего я сражаюсь? Ради чего я борюсь? Я не смог даже спасти того тиронейца. Не захотел спасти. Втянул его в это и оставил на смерть. На смерть, которую сам избегаю. Почему? Ради чего? Я — предатель, всё равно что труп, дефектный образец. Ради чего я цепляюсь за эту жизнь? Ради чего, Айри?»

Демон приближался, уже даже не рассчитывая на сопротивление. Его противник был сломлен, ранен, подавлен. Он усомнился в своих силах, усомнился в себе. Тот, кто не верит в победу, уже потерпел поражение. И Кайрен в свою победу не верил.

«Что мне делать? Как мне быть?»

«Разве эти вопросы терзали тебя раньше?»

«Айри… Я не знаю… Не знаю…»

«Зато я знаю. Тот Кайрен, которого я любила, всегда делал то, что должно. Знал, как поступить в любой ситуации».

«Но…»

«Вслушайся в себя. В самую глубину, в самую суть. И сделай то, что должно. Как делал всегда».

Он вслушался и услышал нечто. Это было глубоко. Очень глубоко. Таилось там, где его быть не должно, там, где оно было всегда, незамеченное, спящее, лишь изредка ворочающееся. И сейчас оно было готово пробудиться. Нечто… величественное.

Кайрен встал на колени, и демон заурчал в предвкушении. Его соперник сдался. И не просто сдался, а решил покончить с собой. Бледные пальцы сомкнулись на остром лезвии меча, направили мерцающее остриё прямиком в сердце. Тургариол замер и слегка наклонил голову набок, наблюдая. Страйдер закрыл глаза.

Лезвие с лёгкостью прошло сквозь кожу и плоть, скользнуло сквозь бегущий по телу кровавый поток, устремляясь в бьющееся сердце. Боль — резкая, пронзительная, горячая.

Очень горячая.

Тепло ползло по телу стремительной волной, разгораясь в неописуемый по своей ярости огненный шторм. Что-то вырвалось наружу, и Кайрен впервые в жизни ощутил пьянящее чувство свободы. И за пределами этого чувства мир перестал существовать.

* * *

Что-то было не так. Совсем не так, как он рассчитывал. Не так, как ему обещали. Тургариол видел пламя — огромный вихрь яростного синего пламени. Оно было повсюду, заполняло всё пространство амфитеатра, лизало колонны, взмывало вверх тучи песка и обжигало невообразимым чужеродным холодом. Обе пары глаз Тургариола расширились в ранее неведомом ему изумлении, когтистые лапы задрожали от страха и непонимания того, во что вылилась практически выигранная схватка. Он не сомневался, что сможет победить. Не сомневался, что противнику не хватит сил причинить ему серьёзный вред. Не сомневался в том, что совсем скоро вернётся в Бездну и погрузится в сладкое забытьё нескончаемого сна, пока Владыки вновь не разбудят его. Но сейчас однозначная уверенность сменилась слепой паникой, и Тургариол чувствовал себя шелудивой псиной, оказавшейся в эпицентре пожара.

Пламя продолжало бушевать на арене, синие всполохи клубились пышными облаками всполохов и искр. И среди этого неистового урагана демон различил некую фигуру, бывшую по меньшей мере вдвое выше того, кто должен быть на её месте. Фигура взирала на него зловещими чёрными провалами глаз, на дне которых тлели яркие голубые угли, скалила жуткий безгубый рот. Когти и лезвия, корона костяных шипов, слепящий огненный нимб, выжигающий глаза своим светом. Существо разомкнуло челюсти и дохнуло клубами густого чёрного дыма.

А затем устремилось вперёд, сделав всего одно движение изогнутым клинком, овеянным сиянием звёздного неба. Тургариол почувствовал удар, почувствовал, что падает, почувствовал жёсткий песок, вонзающийся в обнажённую плоть. Снизу-вверх глядел он на собственное обезглавленное тело, которое медленно легло набок, как уставшая гончая после долгой погони. Слишком поздно пришло осознание умирания, а боль не пришла вовсе. А вот ужас… Ужас был последним, что заполняло угасающее сознание демона.

* * *

Мункар ожидал увидеть многое. Бой совершеннейшего создания Консульта с безжалостным Порождением Бездны обещал быть крайне занятным. Все полученные из этого зрелища сведения он планировал тщательно проанализировать и с их помощью найти наиболее эффективное средство против псов Консульта. В конце концов, если Мункар узнал о страйдерах, то и Консульт наверняка рано или поздно вспомнит о давно забытом беглеце. Мункар планировал хорошо подготовиться к тому времени и оказать лакеям своих старых повелителей «тёплый приём».

Однако то, что Мункар увидел, наблюдая за схваткой из своего сокрытого тенями логова, напрочь вышибло из его головы все мысли о подготовке к прямому противостоянию с Консультом. Колдун предвкушал долгий и изнурительный поединок, вихрь когтей и стали, пляску двух смертоносных созданий. Но увидел он совсем не это. Сперва он даже был разочарован хлипкостью своего пленника, но потом…потом…

Вихрь пламени, и неожиданно проявившаяся в нём фигура перевернула всё с ног на голову, вызвала множество вопросов, на которые Мункар был не в силах ответить. Что за сущность явила себя его взору? Неужели все страйдеры обладают подобной мощью? И если так, то как им противостоять? Мункар думал. Думал и глядел в глубокий омут, в котором отчётливо проявлялось изображение огненного шторма. И когда он стал утихать, он вновь увидел стайдера, стоящего на коленях рядом с тлеющим трупом Тургариола Расчленителя.

— А ты интересный экземпляр, — задумчиво проговорил чернокнижник, разглядывая своего пленника так, как ювелир смотрит на не огранённый самородок. — Пожалуй, я ещё понаблюдаю за тобой какое-то время.

Мункар провёл длинными пальцами по поверхности омута, и изображение покрылось рябью, а затем и вовсе исчезло. Наложенное на арену смертельное заклятие развеялось, а чародей откинулся на спинку своего зловещего трона. В голове его роились мириады вопросов, а на языке не было ни единого ответа.

Ни единого…