Компас твоей души (гет)

Таджима-сама подарил ей еще несколько кимоно — конечно, он это сделал. Ей уже было почти семнадцать, она уже наверняка больше не вырастет, и она собиралась провести минимум месяц в столице, где ее постоянно будут видеть люди, перед кем Таджима-сама хотел показаться в хорошем свете. Они все были изысканными, и опять, сами кимоно не были новыми, хотя нагадзюбаны и утепленные нижние рубашки и юбки были: больше гардероба его жены, подозревала Кита. Однако ничего неуместного для незамужней девушки, так что они, должно быть, были тем, что она носила, когда Таджима-сама за ней ухаживал, отложенными для возможных будущих дочерей.

Она в основном была удивлена (довольна, но удивлена) тем, что он еще не надавил на Мадару, чтобы тот тоже купил ей кимоно. Но, опять, Мадара покупал ей самые разные безупречно уместные вещи на дни рождения и иногда просто так, так что, может быть, Таджима-сама оставил своего сына самостоятельно постепенно до этого дойти?

Потому что, с практической точки зрения, все вещи, которые ей дарил Мадара, были вещами, которые, будь она из богатой семьи и не из клана, но выходящей за члена клана Учиха, были бы ее приданым. Напольное зеркало, гребни и шкатулки для драгоценностей, шкатулки для письменных принадлежностей и шкатулки для хранения бумаг, шкатулки с благовониями, тарелки, стойка для одежды и ширма в полный рост… все заказаны в общей цветовой гамме и с похожими элементами в лакированных узорах, но в то же время не скучно одинаковые.

Потом шли игральные карты, книги, гравюры и картины, свитки с каллиграфией, которые он сделал сам, маленькие пакетики с редкими красками, стальные иголки, рулоны с тканью (не совсем кимоно, однако потенциально на пути к этому) и, конечно, ее чашки для семейной пары и личный чайник.

Кита понятия не имела, что случилось с приданым матери Мадары, так как оно у нее определенно было. Оно вполне могло быть упаковано на чердаке в ожидании внучки Аматерасу. Приданое Наки-сама будет отложено до того времени, как Бентен выйдет замуж, а приданое матери Таджимы-сама находилось во владении Охабари-оба, так как она была единственной дочерью и, следовательно, имела на него право. У мамы приданого фактически не было: у бабушки наверняка было, так как прабабушка убедилась бы в этом, но у бабушки было пять дочерей, так что ее вещи, скорее всего, были разделены, важные символические предметы использовались повторно и в конце концов оказались далеко друг от друга в разных семьях.

Обучение у Охабари-оба включало обеспечение того, чтобы Кита была в курсе всех вещей, которые традиционно входили в приданое. Пока что Мадара обеспечил ее всеми более будничными предметами (она не могла назвать их дешевыми, не тогда, когда он явно заказал их у мастера ремесленника), и вещи, которые он ей еще не купил, довольно… выделялись.

Музыкальный инструмент. Сундук с принадлежностями для чайной церемонии. Посуда. Кимоно. И, конечно, шкатулка, содержащая игру кай-авасэ, которая даже использовалась на самой свадьбе.

Мадаре исполнится двадцать этой зимой, а через три года Кита сама станет совершеннолетней, и от них будут ожидать, что они назначат дату свадьбы. Сейчас это чувствовалось намного ближе, даже чем в это же время в прошлом году.

Таджима-сама действительно спросил (потребовал) ее мнения по вопросу кого взять, допросил ее, почему, небрежно расчленил несколько ее предположений, а потом согласился с большинством ее предложений. Така не поедет: она будет советовать Хикаку, как управлять Внешней Стражей в отсутствие Таджимы-сама, так как ее опыт руководства миссиями во Внешней Страже не был незначительным, как и ее понимание стратегии. Не надо было говорить, что Таджима-сама наверняка чувствовал, что будет неразумно переместить трех из четырех клановых пользователей Мангекьё в столицу, при всем том, что Така редко использовала свой. Замечание Таджимы-сама, что потеря Таки была слишком недавней и она ненавидит Сенджу слишком страстно, чтобы быть вежливой, тоже было верным и чем-то, о чем Кита сама должна была подумать.

Инеми-чан поедет, как продолжение прошлого раза и чтобы представлять род Инари, и Асами-чан из рода Кондзин будет с ними в качестве второй сопровождающей Киты и дополнительной охраны: Асами-чан была мастеров по ловушкам в Домашней Страже и могла накладывать гендзюцу с триггером в добавок к хорошему знанию поэзии.

Таджима-сама возьмет с собой Икадзути из рода Райден и Хомусуби из рода Кондзин вместе со своим зятем Тсуёши, и все из них были давними членами Внешней Стражи и личными союзниками. Тсуёши был старшим из троих, но они все были младше Таджимы-сама, и Икадзути вообще никогда не был женат. У Хомусуби был трехлетний сын, и его жена была ушедшей в отставку коллегой из Внешней Стражи: их присутствие в делегации чтило их рода, так как оба были в близком родстве с их соответствующими главами родов, но было ясно, что Таджима-сама подчеркивал собственную власть в тех решениях, которые принимал.

Кита сомневалась, что кто-то был на самом деле удивлен этим.

* * *

Мадара не был таким дураком, что не мог опознать эмоцию, кипящую у него в груди, когда они приближались к столице на обычной прогулочной скорости, как ужас. Он был в ужасе. Не за себя (самое худшее, с чем он встретится, будет стыдом и, возможно, общественным осуждением), но за Киту. Киту, у которой был гениальный ум и достаточно хитрости, девушку, более чем хорошо обращающуюся с нагинатой и удивительно быструю с ножом, но у которой были большие проблемы с ручными печатями, несмотря на ее ловкость с проволокой, иглами и струнами кото, и был такой ментальный блок, когда дело касалось использования названий дзюцу как мантр для фокусировки, что ее Великий Огненный Шар был более контролируемым, когда она создавала его молча и без печатей.

Она, правда, совсем недавно его освоила, но это было чем-то. Мадара не думал, что Кита слабая (вовсе нет), но она не была сильной в том плане, который другие главы кланов шиноби скорее всего будут уважать, и ее спокойную расчетливость легко было перепутать с покорностью.

Худшая часть была в том, что Кита доверяла защите даймё. Она искренне не верила, что кто-то из других кланов рискнет получить прямое порицание ради негарантированного шанса, что причинение ей вреда выбьет его из равновесия. Это было ужасно логической и практической точкой зрения, но Мадара знал, что на самом деле есть люди (даже среди Учих), которые в данный момент думали только о собственных эмоциях и выгодах. Они не видели цены и потенциала для катастрофы, пока не становилось слишком поздно.

У Киты хотя бы были Асами, которая была кошмаром, когда у нее было время подготовить свое поле боя, и Инеми, обладающая острым чутьем на все, связанное с политикой, и находящаяся в процессе наследования около трети клановой разведывательной сети, которая основывалась на письмах, от своей двоюродной бабушки. Они обе были чуть больше приближены к циничной реальности, чем его невеста, которая делала все, что в ее силах, чтобы видеть хорошее во всех. Что он действительно ценил, правда, но… это могло трепать нервы.

Кита заметила, что он волновался, прежде чем они отъехали, и пригласила его в свои комнаты, пока она собиралась, что было немного неловко (одежда везде), но когда она сворачивала, укладывала и наполняла свой переносной сундук и печать, нарисованную на дне, одеждой, книгами, проектами по вышивке, шкатулкой для писем и разными другими мелочами, она немного объясняла позицию женщин при дворе даймё, от Мурасаки-сама и ее избранных леди и служанок до жен и дочерей министров, советников и остальных дворян. Это не было миром, который знал Мадара, но то, что его знала Кита, было многообещающим. Она называла это «полем боя иного рода, где сражаются поэзией, любезными улыбками и подарками, которые прячут расчет и надежду на продвижение», и Мадара мог в каком-то роде видеть это, и сейчас, когда она это упомянула, он мог сопоставить это с тем малым, что он до этого видел при дворе даймё.

В этот раз ему придется обращать больше внимания.

Она попросила доверять ей, верить, что она знает, что делает, и знает, когда запросить подкрепление, и Мадаре придется поверить ей на слово, потому что как от наследника своего отца, от него будут ожидать, что он будет везде за ним следовать. У Изуны будет больше свободы (ну, будет, если отец ему это позволит), но правда, единственным по-настоящему мобильным членом их группы будет Кита, и Мадара знал, что его отец воспользуется этим настолько безжалостно, насколько сможет.

Единственной хорошей вещью, которую Мадара мог сказать об этом, было то, что его отец хотя бы признавал пацифизм и альтруизм Киты как выгодные для клана. Да, война была ужасной, но с финансовой точки зрения они были на достаточно твердой почве по сравнению с тем, где они были в прошлом. У Киты была способность к числам, талант к торговле, и ее печати означали, что сейчас Учихи почти не теряли разные вещи из-за гниения, вредителей или неудач.

Ее побеждающие кошмары печати на омамори также помогли сократить смерти во Внешней Страже от истощения, рассеянности и несчастных случаев. Что тоже наверняка принесло доход, благодаря тому, что у них было больше людей, чтобы выполнять миссии.

Когда стены города надвинулись ближе, Мадара взял волю в кулак и решил изучить и это поле боя. Он мог выучить что угодно, если хотел, мог овладеть всем, чем хотел (делал это множество раз раньше), и этот раз не будет исключением. Как говорила Кита, это просто поле боя иного рода с другим оружием и другими победами, и Мадара знал, что он исключительно хорош в войне.

Он бы хотел шанс узнать, может ли он быть также хорош в мире.

* * *

По дороге в столицу они все носили рабочую одежду, обмотки и плащи, все девять из них были укутаны, и волосы у всех были собраны в пучок, чтобы выглядеть настолько неотличимо друг от друга и по-андрогинному, насколько только возможно. Им, конечно, придется одеться формально и соответствующе полу, когда они прибудут, но пока так было безопаснее. Издалека они выглядели как обычная группа, направляющаяся на миссию (даже с Икадзути, удерживающим на плечах ее сундук на колесах, как будто он ничего не весил), а не официальной делегацией к даймё.

Кита спорила по поводу сундука: мебель — это важная часть приема гостей, и она должна была взять его, чтобы хранить в нем кимоно, пока она будет в столице, хотя бы чтобы только немного дольше скрыть сумки с зонтичными печатями. Да, многие другие шиноби использовали запечатывающие свитки, но нельзя было хранить вещи в свитке без того, чтобы они не мялись каждый раз, когда их доставали. Создание свитка, достаточно широкого, чтобы не мять извлекаемую одежду, было бы специальным заказом и очень дорогим в придачу. Итак, если был выбор между тасканием с сундуком и слегка мятой одеждой, большинство людей выберут складки.

Таджима-сама выглядел так, как будто отдал этот приказ только для того, чтобы посмотреть, как она его оспорит — по крайней мере, она думала, что его легкая забава означала именно это. Он добавил запечатанный кувшин со свежеперетертым матча в ее сундук вместе с собственным сундуком с принадлежностями для чайной церемонии и вскользь намекнул, что ожидал от нее, что она возьмет на себя бремя их проводить, а потом самодовольно оставил ее тихо паниковать целое путешествие.

Она все еще не была хороша в проведении чайной церемонии!

Они прибыли поздно вечером (хитро со стороны Таджимы-сама, так как было слишком поздно для формальностей, и после долгого дня в дороге и позднего отхода ко сну ожидать от них прибытия на ранний утренний прием будет негостеприимно), и их быстро отвели в отдельные покои, которые по сути были уменьшенной версией главного дома клана в их селении, дополненные большим формальным садом, который их окружал, и маленьким чайным домиком с одной стороны.

— Караул посменно, — коротко сказал Таджима-сама Тсуёши после осмотра каждой комнаты. Другой мужчина кивнул и развернулся к Хомусуби и Икадзути, которые быстро открыли сёдзи комнаты, выходящие на ближайшее крыло дворца. В гостевых покоях была центральная комната, специально предназначенная для встреч, за ней находилась комната поменьше с ирори, которая в свою очередь соединялась с кухней и коротким коридором, ведущим к крохотной личной купальне, а потом шли две пустые комнаты по обеим сторонам от главной комнаты. — Изуна со мной, Мадара со своей невестой. Девочки, последняя комната.

Мадара напрягся, и его взгляд мгновенно метнулся к лицу Киты.

— Ты поможешь мне с моим дорожным сундуком, Мадара-сан? — спокойно спросила она. Кита не была расстроена: Мадара регулярно спал в ее комнате, и хотя бы так он не будет ходить во сне из-за стресса. В незнакомой обстановке он мог уйти куда угодно: не то чтобы он контролировал себя, когда был лунатиком.

Ее жених наклонил голову, его лицо покраснело, и он сделал то, что она попросила. Он выбрал для них комнату, которая была дальше всех от двери и от только что назначенной комнаты охраны, в которой были сёдзи, выходящие на сад, и ограниченный вид на покрытую плющом стену за деревьями, отделяющую их гостевой дом от остальных земель.

— Кита, я…

Кита быстро повернулась, закрыла за ними сёдзи и подняла палец к его губам.

— Мадара, — мягко, но в то же время твердым тоном начала она, — тебе некомфортно делить со мной постель, пока мы здесь?

Мадара быстро заморгал от этого перефразирования.

— Нет? — признался он после паузы, и его лицо каким-то образом стало еще краснее.

— Хорошо, — улыбнулась ему она. — Ночью будет холодно, а ты очень теплый.

— О, значит дело в том, что ты хочешь греть свои ледяные ступни о мои ноги? — шутливо переспросил Мадара, и его кожа начала возвращаться к менее тревожному оттенку. — Я должен был догадаться.

— Да, ты должен был, — нахально согласилась Кита, открывая свой сундук и осторожно доставая чайный сундучок и запечатанный кувшин с матча, отложив их по одну сторону от сёдзи, ведущих в главную комнату, а потом вытаскивая футон, занимающий большую часть оставшегося места. Как от полной делегации от них ожидали, что они сами привезут все, что им может понадобиться, кроме еды и базовой мебели, а футон не считался «базовым». Подушки были базовыми. Кастрюли, чайник и крюк над ирори были базовыми, как и тарелки и гостевые чайные чашки. Татами были базовыми. Домашние тапочки, выстроенные в ряд в гэнкане, были базовыми. Все остальное было дополнительным.

Мадара взял у нее футон и раскатал его, встряхнув его, пока она поднимала простыни и одеяла, чтобы открыть печать под ними. Дальше последовала ее стойка для одежды.

Пока она распаковывала вещи, Мадара вытащил складную стойку для брони и маленькую стойку для одежды из своей зонтичной сумки, за чем последовали маленький столик с ящиком для бумаг или писем, шкатулка с письменными принадлежностями, несколько минимально украшенных лакированных шкатулок разных размеров, три разных кимоно и нижние рубашки к ним, умывальник и то, что было похоже на миниатюрную скамейку, цель которой была мгновенно раскрыта, когда Мадара заставил ее несколькими книгами и маленькими скульптурками, несколько раз поменяв их расположение, пока он не оказался удовлетворен.

Это определенно дало комнате чувство повседневной обжитости. Кита в это время развесила собственные кимоно и все слои к ним на своей стойке для одежды (значительно больше ткани, чем то, с чем был вынужден справляться Мадара, даже учитывая его хакама), вытащила свою ширму, чтобы перекрыть угол комнаты, чтобы там переодеваться и оставлять футон в течение дня, извлекла туалетный столик, зеркало и шкатулку с канзаши, установила собственный умывальник и миниатюрный письменный столик и позаботилась о том, чтобы полностью освободить печать, наконец положив поверх нее свою сумку с шитьем. Затем она закрыла сундук, разместила несколько книг и пару ваз на крышке (ей надо будет найти несколько подходяще эстетических ветвей, чтобы позже их в них поставить) и развернулась, держа то, что задумывалось ей как подарок на день рождения Мадары.

Он воспользовался тем, что она была занята своим сундуком, чтобы выскользнуть в ванную и вернуться назад более чистым уже в своей одежде для сна, добавив снятые вещи на пустую часть стойки для одежды. Инеми постирает их позже: хоть во дворце и предлагались услуги прачечной, но Таджима-сама им не доверял, так что Инеми придется чистить всю их одежду самой.

— Мадара, я планировала, что это будет подарком на твой двадцатый день рождения, — сказала ему она, когда он заметил сверток, обернутый в васи, в ее руках, — но так как нас вызвали сюда, я посчитала, что мне стоит подарить его тебе раньше.

Она бы сделала это надлежащим образом, только они наверняка проснутся в гуще уже запущенных событий, так что чем скорее она ему это подарит, тем лучше.

Мадара аккуратно развернул васи.

— Кита, это твой шелк? — спросил он, ловко вытаскивая светлое зелено-золотистое кимоно, которое она соткала для него собственными руками и у которого был узор из листьев стрелолиста и бледно-серая подкладка, потом простой хаори тоже из ее тенсана, угольную нижнюю рубашку из обычного шелка и подходящий к ней угольно-дымный двусторонний оби с узором из ромбов.

— Когда я в прошлый раз приезжала сюда и говорила с министром шелководства, — стеснительно сказала Кита, зная, что она покраснела, — я сказала ему, что хочу одеть тебя моими собственными руками.

Она соткала и вышила все, что он держал, даже оби, над которым она трудилась месяц прошлой зимой, вырывая волосы от стресса: создание собственного узора было, возможно, слегка слишком амбициозно.

Мадара снова покраснел и чуть не уронил оби, так что он определенно уловил весь подтекст, связанный с ним.

— Я, эм, я могу?.. — спросил он, и его голос дрожал, а глаза были широко распахнуты.

— Да, да, ты можешь, — ответила Кита, поклонившись, чтобы скрыть собственное смущение от того, каким неровным был ее голос. — Кто-то еще был в купальне?

— Отец и Изуна были там до меня, — сказала Мадара, благодарно ухватившись за смену темы, — и Тсуёши и Хомусуби пошли сразу после меня, так что остались только Инеми или Асами.

— Тогда я тоже быстро сполоснусь, — решила Кита, схватив свое полотенце и одежду для сна. — Хочешь, я заплету тебе волосы, когда вернусь?

— Спасибо, — согласился Мадара, повернувшись, чтобы аккуратно и благоговейно повесить свою новую одежду рядом с остальной. Кита почувствовала, как ее сердце затрепетало при виде этого, развернулась и быстро взяла свои туалетные принадлежности, прежде чем сбежать из комнаты настолько быстро, насколько позволяли приличия, прижимая обе руки к своим алым щекам, как только она оказалась одна в купальне, и вытирая пару слезинок от переизбытка эмоций.

Если она так чувствовала себя сейчас, то насколько хуже это будет, когда он наденет эту одежду?!

* * *

Кита подарила ему одежду.

Кита подарила ему одежду. Прекрасную одежду, которую сделала сама для него.

Мадара мучился мыслью о том, чтобы, может быть, купить его невесте кимоно, и в тайне чувствовал жар и смущение от идеи увидеть ее в чем-то, что он выбрал или даже специально заказал, а в это время она делала для него одежду. Мысль о том, что он будет носить эти вещи, что он будет одет в ее ручную работу, что шелк, к которому она (и только она) прикасалась, будет скользить по его коже…

Он легонько уткнулся лбом в свою стойку для кимоно и застонал. Он хотел ее. Он знал, что хочет ее, в то время, когда она сама решится, конечно, но все же. Теперь он знал, что она тоже его хочет. Может, она еще точно не была уверена, что конкретно хочет, но это чувство сейчас было установлено как весьма определенно взаимное. И то, что она подарила ему так много недель работы после занятого года, который у нее был, подразумевало, что оно росло уже некоторое время.

Больше года, учитывая то, что она, судя по всему, сказала министру шелководства в ее последний визит восемнадцать месяцев назад. Может быть, с тех пор как вышивала его ястреба-тетеревятника на своем оби.

Мадара снова застонал, закрыв лицо обеими ладонями, и (безнадежно) захотел, чтобы его эмоции было слегка легче контролировать. Он знал, что, должно быть, был таким же алым, как когда впервые учился Великому Огненному Шару и случайно обжег все лицо: он мог чувствовать тепло под кожей. Как она могла делать это с ним? Никто другой не мог заставить его так краснеть, даже Хаширама, когда был наиболее смущающим!

Знание, что вскоре они будут вместе ложиться в постель, что он сможет держать ее в своих руках в темноте и уткнуться лицом ей в шею, правда, правда не помогало.

* * *

Кита проснулась голодной, так что взяла кувшин со своего умывальника и направилась на кухню. Там будет что-то, что она сможет пожевать, пока будет нагревать воду в чайнике, сухая хурму или, может, какие-нибудь свежие апельсины. Икадзути был единственным другим бодрствующим человеком (она могла почувствовать, как он сидел на энгаве снаружи комнаты, в которой спали Тсуёши и Хомусуби), что было необычно, но она подумала, что мужчины все еще испытывали дефицит сна от восемнадцати месяцев постоянной необходимости быть настороже. Немного сна здесь им не повредит.

То, что удерживало Инеми и Асами в постели, могло быть чем угодно. Может, им потребовалось чуть больше времени, чтобы уснуть? Они все еще бодрствовали, когда она задремала.

На кухне были сладкие апельсины — Кита очистила один после того, как налила воду из крана в чайник (в столице везде был водопровод, а не насосы и колодцы) и раздула угли в ирори. Вода не должна была быть горячей — теплой было более чем достаточно. Столица была намного южнее земель Учих и намного восточнее, так что климат был более теплым и менее влажным — дома в воздухе всегда была вода, так как селение было не слишком далеко от границы со Страной Дождя и Страной Рек, а со стороны Страны Ветра всегда дул западный бриз, который толкал влагу обратно на них.

Город даймё также был построен на массивной равнине, окруженной рисовыми полями, а не в лесистых пологих холмах, среди которых угнездилось селение Учих. Место, где они сейчас находились, было как южнее, так и ближе к уровню моря, так что то, что погода была мягче, не было настоящим сюрпризом.

Когда вода нагрелась, Кита наполнила свой кувшин, снова налила воду в чайник и повесила его обратно над ирори, но немного повыше: так она нагреется медленно и не вскипит, и тому, кто проснется следующим, не придется ждать так долго воды для помывки.

Кита уже оделась в свое повседневное кимоно с утива и заплетала волосы в пучок, когда почувствовала, что кто-то пошел к их гостевому дому: Икадзути уже увидел этого человека и не выглядел обеспокоенным, так что, скорее всего, это был слуга, несущий еду. К тому времени, как она закончила со своими волосами, этот человек снова ушел, но Икадзути поставил бамбуковую корзину на столешницу на кухне и положил пачку писем в альков в главной комнате, так что, Кита посчитала, принесли именно это.

Приглашения, уведомления и ингредиенты для завтрака, включая почищенную аю* и керамическую чашку свежеприготовленного риса — Кита немедленно нацарапала на чашке печать для удержания тепла и повесила кастрюлю над ирори, чтобы приготовить мисо. Рыбу можно было пожарить на шампурах над огнем, но сначала ей надо было вычистить часть пепла из ирори.

*Рыба, употребляемая в основном в Восточной Азии, примечание переводчика.

Запах жарящейся рыбы поднял всех в здании — Икадзути заглянул и съел рис, мисо и соленья, пока ждал, чтобы рыба приготовилась, а потом ушел с первым шампуром, предположительно, чтобы разбудить того, чья очередь дежурить была следующей, и немного поспать. Несколько минут спустя Изуна запинаясь вошел в столовую в одежде для сна и принял поднос, стоя на коленях рядом с ирори, пока ел рыбу прямо с шампура. Мадара зашел одетым (хорошо, он нашел кувшин с теплой водой, который она ему оставила) и принял другой поднос, пробормотав благодарности. Таджима-сама прошел мимо кухни к купальне, вернулся к тому моменту, когда Изуна заканчивал, и забрал свою еду обратно в главную комнату, где он, скорее всего, начнет просматривать письма. Затем пришли Тсуёши, Инеми и Асами, и Кита собрала поднос для Хомусуби, который, судя по всему, сейчас дежурил, и отнесла его ему через энгаву, чтобы не беспокоить Таджиму-сама.

Затем она сделала чай для Таджимы-сама, который Мадара отнес в главную комнату, так как его отец захочет превратить это в урок для него. Так как ее утренняя работа была закончена (Инеми и Асами могли собрать тарелки и помыть их, так как она готовила), Кита обошла энгаву, чтобы забрать свой плащ из своей комнаты, а потом прошла сквозь комнату Инеми и Асами, чтобы попасть в гэнкан и надеть обувь. Она хотела изучить гостевой чайный домик, в котором, без сомнения, она будет проводить чайные церемонии.

Вообще она никогда раньше не проводила церемонии в тясицу (клан Учиха не мог, позволить себе здание, которое будет использоваться только несколько раз в году), но ей их объясняли и моделировали с помощью гендзюцу, и она даже присутствовала на одной такой церемонии в качестве гостя во время одной из недавних поездок в столицу, так что это не должно было быть проблемой. Чайный домик совсем недавно прибрали, в мидзуя стояли ящик с углем, готовым для того, чтобы нагревать с его помощью воду, несколько маркированных сосудов с разными типами пепла, ряд переносных полок для демонстрации чайной посуды, переносная жаровня для летних церемоний, шкафчик с несколькими маленькими коробочками, содержащими новые венчики для матча и даже маленькую коллекцию свитков, ваз и окимоно, чтобы ставить их в альков перед церемонией.

Таджима-сама, конечно, сам привез множество этих вещей (ну, он проинструктировал Киту, Мадару и Изуну, чтобы они их упаковали), но было внимательно со стороны персонала даймё предоставить простую подборку, чтобы она была под рукой.

Когда она возвращалась в гостевой дом, Хомусуби направил ее в главную комнату: судя по всему, Таджима-сама принял несколько решений.

Только не совсем. Оказалось, что даймё был еще более хитрым, чем ожидалось: все это явно планировалось уже некоторое время.

— Будет несколько мероприятий момидзигари, — прямо объяснил Таджима-сама. — Только одно организуется даймё, в садах дворца через три дня — другие организуются разными министрами и советниками, и жена даймё организует одно только для леди. Я, мои сыновья и ты были лично приглашены на мероприятие даймё, и жена даймё пригласила тебя на свое неделю спустя. Другие момидзигари будут продолжаться еще в ноябре, и вся наша делегация была специально приглашена министром шелководства на мероприятие, которое его семья организует первого ноября. Типовые приглашения были посланы другими советниками и министрами, — он сделал паузу. — Есть еще несколько приглашений, на чайные церемонии и мероприятия по наслаждению благовониями, и общераспространенные листовки, рекламирующие фестиваль поки, который пройдет в городе через четыре дня до Сити-Го-Сана.

Кита обдумала все это и значения этих бумаг, как очевидные, так и более незаметные:

— Как много приглашений адресовано лично мне?

Она не была удивлена, что он все равно открыл их все: в этой ситуации им правда нужно было вести себя согласованно.

— Пять, — это было довольно значительно. — Мероприятие по любованию листьями Мурасаки-сама, два приглашения на чай, мероприятие по наслаждению благовониями и записка от одной из фрейлин Мурасаки-сама, запрашивающая твое присутствие на вечере игр за два дня до Сити-Го-Сана.

— Вечер игр будет больше о дворцовых сплетнях, чем об играх, — призналась Кита, — что делает его довольно более важным, — она знала о них: фрейлины организовывали их, когда Мурасаки-сама была занята личными семейными вопросами и ей не требовались их услуги. — То, что он будет прямо перед празднеством, говорит о том, что даймё будет представлять одного из своих сыновей: Мурасаки-сама дает своим фрейлинам свободный вечер только тогда, когда занята своими ближайшими родственниками.

Таджима-сама кивнул, но опять, он наверняка уже догадался, что у даймё был личный интерес, раз он ожидал присутствие такого большого количества благородных кланов шиноби в столице одновременно.

— Твои приглашения на чай от министра керамики и Абураме Шиндзина, мероприятие по наслаждению благовониями организуется женой Хьюги Хисааки Хинагику. Тебе позволено взять гостя на каждое, так что Мадара будет тебя сопровождать.

Кита послушно склонила голову:

— Да, Таджима-сама.

Мадара был более высокопоставленным, чем она, так что если она возьмет его с собой, то ей будет отведена позиция второго или третьего гостя на чайных церемониях. Не то чтобы она была против: ей будет намного комфортнее, если он будет сидеть между ней и влиятельным незнакомцем с неизвестными мотивами.

— Ты, без сомнения, получишь больше приглашений. Будь любезна, но ничего не обещай, — Таджима-сама остановился, чтобы внимательно рассмотреть ее лицо. — Оставь один день в неделе свободным, чтобы навестить торговый квартал, и я все организую, чтобы и ты в свою очередь провела чайную церемонию, как только другие женщины найдут надлежащую посуду и ингредиенты. Ты также можешь проводить менее формальные мероприятия, при условии, что они будут в другое время и ты предупредишь меня заранее.

«Заранее» означало за неделю: достаточное время, чтобы организовать еду и чай, написать приглашения и убедиться, что твое небольшое мероприятие не будет проходить в то же время, что и более важное, на которое также могли быть приглашены твои гости.

— Спасибо, Таджима-сама.

Он передал ей приглашения. Кита решила воспользоваться листом конопляной бумаги, чтобы написать себе расписание.

— Я также возьму тебя с собой на кайсэки, который сегодня в полдень проводят Акимичи. После, без сомнения, будет чай и политика, так что возьми что-нибудь, чем себя занять.

Что означало ее вышивку, но у Киты был соблазн взять свиток с одной из ее «придуманных» (то есть одной из тех, которые она вспомнила) настольных игр. По общему мнению, Акимичи были дружелюбными людьми (хотя бы как для ниндзя), так что настольная игра была как раз подходящей вещью, чтобы растопить лед.

Можно взять игру, где надо было собрать рыбу — подождите, нет, она всегда в нее выигрывает, и это правда не было бы хорошо с политической точки зрения.

* * *

Мадара немного завидовал: он был здесь, сидел со взрослыми (потому что конечно Акимичи Чотай взял с собой глав кланов Яманака и Нара и их наследников в качестве своей свиты), но все другие наследники кланов были возраста Киты или младше, так что они были освобождены от политического обмена словесными уколами за чаем. Обед, признаться, был абсолютно великолепным, но обязанность сидеть молча и пытаться расшифровать все разные уровни той беседы, которая шла, пока на заднем фоне слышался стук костей, редкое довольное шипение и грустные стоны, было правда немного слишком большой просьбой.

Кита взяла с собой свиток с игрой «Пленник в башне», и, судя по звукам, даже вялый Нара Шикари оказался втянут в процесс.

Он рискнул незаметно взглянуть в сторону: Акимичи Мао опустила веер, за которым раньше пряталась, и энергично трясла кости со счастливой улыбкой на ее круглом лице, Яманака Иноске прикусывал губу, Нара Шикари задумчиво сверлил взглядом бумажную башню, сплетя пальцы под подбородком, а Изуна сидел спиной к Мадаре, но то, как он наклонялся к Акимичи Чоко, намекало, что они сумели достаточно хорошо поладить.

Кита также сидела к нему спиной, демонстрируя ярко-синее кимоно, которое сделали ей клановые вдовы, на котором были нарисованы ветви розы, и красный оби с принтом из аранжировки разных узорчатых вееров с узлом барабана, и вся ее поза источала расслабленную забаву. Она явно чувствовала, что идея принести игру оказалась оправдана: все поладили друг с другом и никто никого не оскорблял, что определенно было почти беспрецедентным успехом.

— Чувствуете себя немного оставленным в стороне, Мадара-кун?

Взгляд Мадары метнулся обратно к столу перед ним: Яманака Иноши смотрел на него понимающим взглядом.

— Я играл раньше, Яманака-сама, — тихо сказал он. — Кита-сан создала игру для моих младших двоюродных братьев и сестры, чтобы они развлекались зимними вечерами.

— Эта игра действительно выглядит очень веселой, — с теплотой в голосе согласился Акимичи Чотай, улыбнувшись ему. — Моя Мао-чан даже перестала стесняться.

Мадара рискнул снова взглянуть на игру, когда Мао бросила кости, и другие подростки взорвались криками радости и стонами разочарования:

— Я думаю, она выигрывает, Акимичи-сама.

Мао только что переместила красную костяшку, три из которых лежали стопкой слева, и приземлилась на синюю костяшку, послав ее в башню (Мадара мог сказать по этой смене позы, что Изуна надулся) и освободив зеленую (судя по всему, принадлежащую Шикари), которая была перемещена на базу.

— Думаю, я бы хотел копию, — задумчиво сказал Яманака Иноши. — Не то что постоянная шоги, хм? — он подтолкнул Нару Шикамоцу.

— Как хлопотно, — пробормотал Нара, рассматривая своего сына: судя по всему, Шикари находил игру, основанную настолько же на удаче, насколько и на стратегии, намного более сложной, чем изначально ожидалось. — Какие правила?

Мадара собрался, что внезапно оказавшись центром внимания всех четырех глав кланов.

— Это игра для двух до четырех игроков, но в нее также можно играть командами. У каждого игрока или команды есть четыре фишки, которые надо переместить по единственной извилистой тропинке к дальней части доски, бросая кости, чтобы определить, на сколько клеточек можно сдвинуть каждую фишку за каждый ход. Если выпадет шесть, игрок может передвинуть свою текущую фишку на шесть шагов, перенести другую фишку на тропу или освободить запертую фишку. Фишка запирается, если на нее приземлилась другая фишка, включая собственные фишки игрока, и тогда она перемещается в башню. Только одна фишка может быть в башне одновременно, но фишка, освобожденная выпавшей шестеркой, может быть поставлена прямо на тропу на определенную точку, тогда как фишка, освобожденная благодаря тому, что ее заменили в башне, должна идти от башни на главную тропу. Есть также два узких места, где фишка не может быть заблокирована даже твоими собственными фишками. Однако, раз игрок обязан двигать фишки каждый ход, в этих узких местах нельзя стоять бесконечно, особенно с учетом того, что они также являются местами высадки фишек, освобожденных из башни выпадением шестерки. Есть также место, где тропинка разделяется, и у каждой стороны разная длина. Победителем становится первый человек, все фишки которого прибыли в сад на конце тропы, — он что-то забыл… — Фишки могут двигаться только по тропе.

— Дело настолько же в удаче костей и стратегии других игроков, насколько и в твоих собственных выборах, хм? — задумчиво сказал глава клана Яманака. — Это действительно звучит весело. Может, я даже выиграю у тебя хоть раз, Шикамоцу.

— Очень интересное творение, — спокойно согласился глава клана Нара, и его взгляд перешел на отца Мадары. — Интересно, что ее вдохновило?

Игроки явно не заметили, что стали темой беседы их родителей: они были слишком заняты гонкой за первое место — чего Изуне не удалось добиться, судя по его опавшим плечам. Мао схватила кости, энергично их потрясла и бросила — ее счастливый писк сказал о том, что она выиграла.

Все поздравили наследницу Акимичи, потом кости перешли к Иноске, и началась серьезная битва за второе место.

— Если я предоставлю свиток, вы не будете против сделать копии, Мадара-кун? — спросил глава Акимичи, и по его тону было ясно, что он вполне понимал, что это было бы очень фривольное использование шарингана. — Только доски и правил — я уверен, мы сможем найти игровые фишки и подходящую башню.

Мадара притворился, что раздумывал об этом, посмотрел на отца и позволил взгляду снова перейти на Киту, когда она бросила кости и обеспечила второе место синей команде.

— Вы не могли бы порекомендовать мне хорошее место, где купить вагаси, Акимичи-сама? — спросил он. Да, подразумевалось, что это было для личных целей (и это в какой-то степени так и было), но знание, где Акимичи покупают их вагаси, также поможет определить подходящего продавца, у которого Учихи будут покупать и заказывать сладости, чтобы подавать на чайных церемониях, которые, как намеревался отец, будет проводить Кита.

Массивный мужчина хохотнул:

— Я буду рад, Мадара-кун.

* * *

В плане чая, октябрь был частью лета, так что Кита не была удивлена, что министр керамики решил провести юдзари-но-тядзи, которая начиналась ровно тогда, когда солнце садилось и свечи освещали прекрасно обставленный чайный домик, примыкающий к его резиденции и окружающему саду. Керамика тесно связана с чайной церемонией, так что было неудивительно, что министр был ценителем.

Или по крайней мере что он считал себя ценителем. Эта чайная церемония была значительно более… показной, чем та, которую проводил помощник министра шелководства. Также было чувство, что министр мог просто предложить ужин или прогуляться по дворцовому саду, но вместо этого выбрал почтить своих гостей тядзи, пока в домике была весьма определенная аура помпезности и превосходства, отравляющая воздух.

Все декоративные элементы в большом тясицу были новыми и блестящими, несмотря на то, что вообще-то ранний ноябрь был традиционным временем, чтобы ремонтировать и обновлять чайную комнату, а не сентябрь. Ужин включал множество иностранных сезонных деликатесов, которые было тяжело найти и которые были очень дорогими. Саке было от личного поставщика даймё. Свиток был написан едва ли пару недель назад монахом храма Огня. Ваза, содержащая тябану, была недавним подарком от известного рода, занимающегося керамикой. Сладости были изысканными намагаси, сделанными в форме кленовых листьев и замысловатых цветов хризантем. Тяван был прекрасной вещью, красно-оранжевой, красивой формы и от другой известной семьи, занимающейся гончарным делом, но после густого чая министр ополаскивал его почти две минуты, что подразумевало, что раньше он никогда не использовался.

Рисуемая картина была очень ясной: министр керамики был человеком, который жаждал почтительного отношения, которое приходило с нахождением на пике моды, и он привык превращать подарки во взятки, используя свое положение для того, чтобы причинять неудобства тем, кто не почитал его так, как, по его мнению, он заслуживал. Он хотел чего-то от нее, так что использовал это тядзи в качестве попытки поразить ее и заставить ее чувствовать себя нижестоящей и признательной, чтобы, когда он выскажет свою «просьбу», она не подумала попросить что-нибудь в ответ.

Таджима-сама был очень мудр, что настоял на том, чтобы Мадара пошел с ней. Он был бастионом против внимания мужчины, занимая положение главного гостя и вынуждая министра фокусироваться на нем, а не на ней. Ее жених также очень явно уловил подтекст и смысл решения министра провести церемонию, и он яростно кипел под тонким фасадом хороших манер и стального контроля чакры.

Кита очень надеялась, что он не взорвется до того, как они совершат удачный побег. Министр керамики был человеком значительной власти, влияния и ума, не важно насколько он лично был им противен — сделать его врагом будет ужасно неблагоразумно.

Было сложно помнить об этом, когда тонкий чай подали вместе с ракуганом в замысловатых формах и экзотических цветах со вкусом дорогого сахара. Она знала цены: можно было кормить семью из шести людей целую неделю рисом, купленным на то, чего стоила одна коробка таких сладостей. Короткое сильное подергивание в чакре ее жениха говорило, что он тоже это знал.

Разговор за тонким чаем нарушал все нормы, потому что предполагалось, что он будет проходить между гостями, но министр керамики выбрал сам проводить эту церемонию (предположительно, чтобы не было свидетелей его попытки поймать молодую аристократку одну и надавить на нее, чтобы она предложила роскошный и неуместный подарок) и пока не мог прямо обратиться к Ките даже раз. Слабое кипение Мадары усилилось до бурления, когда министр сделал комплимент оби ее жениха (сотканный из ее мирного шелка, который он носил поверх красновато-коричневого кимоно), что показало, что он знал, что это была ее ручная работа. Кита скромно поблагодарила его за комплимент, добавив, что для нее это многое значит, раз это комплимент от человека с таким большим эстетическим вкусом.

Было здорово, что вежливый японский требовал такой непрямой речи. Кита лично не думала, что министр керамики вообще обладал хоть каким-то пониманием истинного духа ваби-саби.

Министр попытался намекнуть, что он также достоин такого подарка, что Мадара твердо пресек (с удивительной вежливостью, учитывая поведение министра), сказав, что достижения его невесты оказывают честь их клану и усиливают его. Намек был таков, что если министр не сделает им очень щедрое предложение, то он ничего от них не получит. И также что Мадаре не нравилось, как фамильярно мужчина к ней обращается.

Кита поерзала во внезапной напряженной тишине и коротко задалась вслух вопросом, знает ли министр, что некоторые члены клана Учиха заинтересованы в том, как можно скорректировать огненные техники для обжига глиняных изделий. Министр не знал. Министр нашел эту идею замечательной. Мадара успокоился до предыдущего легкого кипения и упомянул сквозь сжатые зубы, что огненные техники, с их возможностью очень быстро достичь высоких температур, были бы идеальны для обжига керамики стиля раку. Министр заинтересовался еще сильнее и предложил написать для них рекомендательное письмо, а также дать имена некоторых уважаемых гончаров, работающих в этом стиле, у которых были младшие сыновья, которым было бы интересно открыть собственное дело.

Мадара решил, что это достойное предложение (или, возможно, что он больше не может реально сдерживать свой темперамент), и поблагодарил министра керамики за то, что тот позволил ему усилить его клан. Кита согласилась, что для нее будет честью соткать оби из мирного шелка (определение которое очень понравилось министру) для их щедрого хозяина.

Когда чай был закончен, формальная передача чайных принадлежностей продолжилась без инцидентов, и они с поклоном вышли из чайного домика, чтобы надеть свои плащи и сандалии, и при свете фонарей отправились назад к их гостевому дому. Мадара смог дойти до публичной секции дворцовых садов, прежде чем взорваться.

— Как он посмел? Этот жирный загребущий паук! — он яростно махал свободной рукой несколько секунд, а потом сжал ее в кулак. — Как он посмел так плохо с тобой обращаться! Ты дочь благородного клана и заслуживаешь всего уважения! Не этого, этого!..

Его глаза зажглись шаринганом, и его чакра угрожающе затрепетала.

Он хотя бы рычал сквозь зубы и говорил тихо. Кита повернулась к нему лицом, сжав его руку в своей и мягко уводя его с тропы и под ближайшее дерево.

— Ты был рядом со мной, — успокаивающе напомнила ему она. — Благодаря тебе я была в безопасности.

Мадара фыркнул, но его чакра снова постепенно успокоилась.

— Ну, мы хотя бы получим то письмо утром, — угрюмо проворчал он.

— Хм, — легким тоном согласилась Кита, — и нет ни единого шанса, что я смогу предоставить оби нашему многоуважаемому министру до следующей осени, учитывая то, что все мои шелкопряды сейчас в яйцах и останутся в них до весны.

Мадара моргнул, повернувшись, чтобы полноценно на нее посмотреть.

— Что он уже должен был знать, так как его сезонность является одной из главных причин, почему тенсан так полно воплощает с ваби-саби.

Мадара расхохотался, звук был почти маниакальным.

— Ты идеальна, — проинформировал его он, когда снова обрел контроль над своим голосом, подтянув ее к себе поближе и обернув свободную руку вокруг ее талии. Его лицо было в сантиметрах от ее, его глаза сияли алым, и его счастливая улыбка была освещена мягким светом фонарей, и Кита хотела его поцеловать.

Так что она раскрыла свой веер, подняла его, чтобы никто из проходящих по тропинке не мог увидеть их лица, и встала на цыпочки, чтобы прикоснуться своими губами к его.

Его мгновенный и полный энтузиазма ответ был всем, что она когда-либо хотела. Затем он сумел поставить фонарь вниз на удобный и эстетичный камень и обернуть свободную руку вокруг ее плеч. Кончики пальцев поглаживали ее шею сзади под воротником ее плаща, посылая мурашки по ее позвоночнику, заставляя ее хотеть, чтобы этот момент никогда не заканчивался, но было поздно и Таджима-сама определенно их ждал.

У них будет достаточно времени, чтобы повторить это позже.

* * *

— Итак, что ты думаешь о министре керамики, Кита? — спросил отец после того, как Мадара выпустил пар от огромного неуважения, продемонстрированного как клану в целом, так и лично его невесте.

— Министр керамики, — тихо и твердо сказала Кита, — это человек, который разобьет новую чайную чашу, чтобы починить ее золотом.

Подтекст был… глубоким. Мадара не был полностью уверен, что сразу уловил его весь. Однако его отец явно уловил: он выглядел осторожно удовлетворенным.

— Перед вашим возвращением прибыл гонец с рекомендательным письмом и связанными с ним представлениями, — проинформировал он их обоих, — и я позволю недопониманию из-за того, когда конкретно он получит свой «подарок», остаться, хоть я и знаю, что в этом году ты пока еще ничего не сделала из своей шелковой пряжи, Кита.

Кита улыбнулась — это выражение лица напомнило Мадаре о том времени, когда он случайно столкнулся лицом к лицу с тигром, пока бежал по степи.

— Но на этот шелка уже заключен договор, Таджима-сама, — пробормотала она, слегка прикрыв глаза, и ее взгляд был хищным. — Нужно всегда выполнять текущие обязательства, прежде брать на себя новые.

Его отец улыбнулся — краткий резкий изгиб губ, который оставил Мадару слегка пораженным. Когда он в последний раз видел это выражение лица вне поле боя?

— Действительно, — мягким тоном согласился глава Внешней Стражи, — и задержка — подходящая плата за то оскорбление, нанесенное клану Учиха. А сейчас идите спать, вы оба: есть определенные вещи, которые надо купить и заказать для любования листьями послезавтра, и вы оба утром направитесь в город, чтобы их приобрести.

— Да, Таджима-сама, — Кита пошла, но Мадара замешкался.

— Что такое, Мадара?

— Отец, почему завтра в город ты отправляешь нас? — настороженно спросил он. Он смог сделать вывод из утренней встречи с одним из советников даймё, что Сенджу еще не прибыли, и если их сейчас все еще не было, тогда они определенно прибудут завтра, скорее всего, утром. Могла пойти Инеми с одним из других мужчин, а не он с Китой.

— Потому что я хочу, чтобы ты с твоим темпераментом отсутствовал на моей первой встрече с Буцумой вне поля боя, — прямо сказал ему отец, — и я хочу изучить его старшего в твое отсутствие. Он ведет себя по-другому, когда ты рядом, и то, что мы будем не на поле боя, даст мне более хорошую возможность оценить разницу.

— Да, отец, — Мадара поклонился, принимая напоминание, что ему надо было лучше следить за своим темпераментом. Он также не знал, что Хаширама ведет себя по-другому, когда он рядом с ним. Это было чем-то, о чем ему придется подумать. Он покинул комнату, все еще раздумывая об этом. Что это говорило о его друге?

Вид Киты, расчесывающий распущенные волосы перед своим зеркалом в одном нагадзюбане, внезапно напомнил ему, что меньше часа назад она поцеловала его в первый раз, и это было чудесно. Так чудесно, что сейчас он хотел сделать это снова, теперь, когда их обязательства на вечер были полностью выполнены.

Не видя причин, почему бы и нет, он сел рядом с ней, наблюдая за ней через зеркало, пока она смотрела на него в ответ, наслаждаясь теплом, которое постепенно разгоралось в ее глазах, и ее чакрой, когда она закончила расчесывать волосы и аккуратно заплела их на ночь.

— Заплетешь мне волосы? — спросил он, когда она закончила. Сейчас, как уступка дворцовым формальностям, его волосы были в пучке, который вообще не был похож на то, к чему он привык, и был немного некомфортным в том, как он менял его чувство равновесия. Кита издала звук согласия, повернувшись к нему и аккуратно вытащив все шпильки и ленты, чтобы позволить его волосам упасть вокруг его лица, и начала расчесывать их пальцами. Она была так близко, что он мог наклониться вперед и поцеловать ее.

Затем она взяла свой гребень, обошла его, встав у него за спиной на татами, и разделила его волосы на части, чтобы заплести. Мадара состроил гримасу, глядя на нее в зеркало: это было вредно с ее стороны, так его обнадежить (и заставить его сердце так биться).

— Нам обоим надо одеться ко сну, — мягко напомнила Кита, усмехаясь за его плечом.

Целовать Киту при свете фонарей, когда она была полностью одета, было наслаждением, но сейчас Мадара думал о том, чтобы задуть фонарь и поцеловать ее в темноте, о возможности почувствовать ее трепещущее сердце сквозь единственный слой одежды для сна, пока их ноги переплетаются под одеялами и она дрожит в его руках.

О, да. Он хотел этого.

— Я получу поцелуй на ночь? — спросил он, и его голос был низким и хриплым. Трепетание в ее чакре принесло глубокое удовлетворение.

— Столько, сколько подаришь мне, — пообещала она, потянувшись мимо него, чтобы положить гребень на свой туалетный столик, прежде чем подняться на ноги. Мадара тоже встал: она была высокой для женщины, но все равно значительно ниже, чем он. У нее был классический учиховский подбородок, острый и четко очерченный, и высокие скулы, как у Изуны. При дворе были люди, которые назвали бы ее красивой (он подслушал, как Акимичи Мао говорила что-то печально-мечтательное о ее осанке), но для Мадары она выглядела как она сама. Как Кита.

Она выглядела теплой, и замечательной, и хитрой, и доброй, и даже слегка лукавой, и он не хотел ждать, чтобы ее поцеловать.

— Я не могу поцеловать тебя сейчас? — спросил он, скользнув кончиками пальцев по нижнему краю ее челюсти.

Ее взгляд был твердым, несмотря на легкий румянец на щеках:

— Сейчас или позже?

Мадара намеренно надулся, зная, что выглядит смешно, но также что Кита находила это забавным:

— Позже.

Если можно было выбрать или одно, или другое, он хотел позже, потому что сейчас будет означать невозможность снова поцеловать ее, когда они будут в постели, и это будет мукой.

Ему надо будет быстро умыться и переодеться, чтобы позже наступило раньше.

* * *

Кита держала многоуровневую коробочку бенто со всеми их обедами и смеялась, прикрываясь своим веером, пока Изуна и Мадара громко, но абсолютно несерьезно спорили о лучшем угле, под которым положить одеяло, на котором они все собирались сидеть (параллельно дорожке или нет, под этим деревом или под соседним), пока Таджима-сама разговаривал с даймё. Было приятное теплое утро для позднего октября, и ряды кленов, заполняющих эту конкретную секцию дворцовых садов, были совершенно великолепны, всех оттенков красного, оранжевого и ярко-желтого. Ей бы хотелось, чтобы Инеми и Асами тоже позволили быть здесь, но участие даймё означало, что это мероприятие было строго по приглашениям — однако завтра кленовая аллея будет открыта для всех с доступом ко дворцу, так что они получат возможность насладиться ей позже. Кита знала, что завтра они планировали устроить собственный пикник, возможно, с несколькими менее высокопоставленными фрейлинами, находящимися в дворцовом комплексе.

Затем внезапно она не могла дышать.

— Мадара!

Ее жених был впечатан в землю ураганом из кремового хаори и тускло-зеленого кимоно, но Кита не могла дышать. Воздух был густым от плотной навязчивой чакры, ее горло было перекрыто…

Затем огонь прорезал сквозь воздух, сжигая препятствия и защищающе оборачиваясь вокруг нее. Кита обмякла, упав вперед в знакомые руки, дрожа, пока адреналин сходил на нет, и уткнулась лицом в плечо своего жениха. Воздух в ее легких покалывал искрящимися углями его чакры, но это было намного лучше, чем удушение, так что она не могла заставить себя волноваться об этом теперь, когда она больше не могла чувствовать никого и ничего, кроме Мадары.

— Лучше? — спросил ее он, нежно придерживая ее голову одной рукой, а другой поддерживая ее за поясницу. На нем было светлое зелено-золотистое кимоно, которое она ему сделала, под открытым учиховским плащом, который он надел наизнанку, чтобы продемонстрировать композицию рисунков. Вообще они все носили плащи наизнанку: такое показное формальное мероприятие почти что требовало этого. Ей правда хотелось, чтобы прошлой зимой Изуна позволил ей сделать ему что-то менее элементарное, не то чтобы кто-то другой здесь знал, что плащи Учих были ее ручной работой.

Кита сделала глубокий, блаженно легкий вдох.

— Я уронила наш обед? — спросила она, открыв глаза и подняв взгляд на его лицо.

— Изуна его поймал, — успокоил ее Мадара, но его лицо было напряженным от беспокойства. — И твой веер. Ты в порядке? Я почувствовал твою панику. Что случилось?

Прямо за аккуратно сдерживаемым пожаром чакры Мадары находилась удушающая масса, которая только что чуть ее не убила. Она чувствовалась… обеспокоенной?

— Это твой друг? — тихо спросила Кита.

Мадара замычал, все его внимание было все еще сосредоточено на ее лице.

— Думаю, я подавилась его чакрой, — тихо призналась она. — Я привыкла к огню, а не… к чему бы это ни было. И он даже ни капли не сдерживается.

Лицо ее жениха напряглось.

— Да, он правда не сдерживается, — согласился он, затем аккуратно развернул их и поднял голову, чтобы яростно посмотреть поверх ее плеча.

— Возьми в узду свою чакру, идиот: ты душишь людей!

— Я не хотел! Она в порядке?!

Давление ослабло, но фактически не исчезло. Оно все еще было здесь, нависало над головой, как смертельная угроза.

Мадара зарычал, его хватка на ней усилилась:

— Это означает затяни свою чакру себе под кожу, идиот! Я поражен, что твой брат тебя еще не убил, должно быть, ты вызываешь у него головную боль просто тем, что находишься рядом!

— Мадара, ты такой зло-о-о-о-ой!

Кита полуразвернулась и увидела высокого мужчину с коричневыми волосами почти до талии в тускло-зеленое кимоно и белом хаори, поникшего и закрывшего лицо руками. Усиленное чакрой уныние клубилось вокруг него, как штормовая туча. Общий эффект был исключительно неискренним: он вообще не обратил никакого внимания на просьбу Мадары.

Мужчина рядом с ним был одет идентично, короткие волосы цвета слоновой кости торчали во все стороны, как пух одуванчика, и в его темно-серых глазах было исключительно многострадальное выражение, пока он стоял, сложив руки на груди, с одной из которых свисала коробочка бенто:

— Хватит устраивать сцену, анидзя.

Кита полностью развернулась в руках Мадары и позволила своему взгляду соскользнуть в сторону, где Изуна действительно держал как коробочку бенто, так и ее веер. Его щека дергалась, и он прожигал убийственным взглядом беловолосого мужчину. Она потянулась и потыкала его в ребра:

— Представь ваших знакомых.

Он был наименее высокопоставленным человеком, присутствующим со стороны Учих — это была его ответственность.

Изуна сверкнул на нее глазами, затем фыркнул и вспомнил манеры.

— Сенджу, — сухо сказал он, встречаясь взглядом с беловолосым мужчиной и махнув ее веером в ее сторону, — позволь мне представить невесту моего брата, Учиха Киту. Кита-чан, познакомься с Сенджу Тобирамой, вторым сыном Сенджу Буцумы.

Кита аккуратно выпуталась из рук Мадары и поклонилась должным образом:

— Сенджу-сан.

Тобирама поклонился также надлежащим образом:

— Учиха-сан.

Хаширама выпрямился, театральность была забыта.

— Это твоя невеста, Мадара? — он повернулся, чтобы улыбнуться ей лучезарной улыбкой, и радость с силой билась о защищающий кокон чакры, в который ее обернул Мадара. — Приятно с тобой познакомиться, Кита-чан!

Его манеры были ужасны, и это должно было быть нарочно: он был наследником своего отца. Он что, думал, что никто не обратит на это внимание и не сделает ему замечание? Кита потянулась и выхватила свой веер у Изуны, чтобы можно было спрятать за ним нижнюю часть лица:

— Сенджу-сама.

Он энергично замахал обеими руками:

— Нет, не надо быть такой формальной! Мадара мой друг, и ты выйдешь за него замуж, так что можешь звать меня Хаширама!

Кита оценила свои возможности и решила, что стратегическая уступка будет тактически целесообразной:

— Хаширама-сан. Учитывая то, что обращаться к вам обоим как Сенджу-сан будет сбивающим с толку.

Легкое оскорбление, так как это подразумевало, что она относилась к его младшему брату с большим почтением.

— Я также сочту за честь, если вы будете обращаться ко мне по имени, Учиха-сан, — добавил Тобирама с быстрым, однако безупречно уважительным поклоном, бросив короткий яростный взгляд в затылок его брата. Ну, хотя бы один из них признавал важность вежливости.

— Как и я, Тобирама-сан, — признала Кита, слегка опустив веер. — Сегодня здесь только вы вдвоем?

— Наш отец разговаривает с даймё, — сказал Тобирама, его чакра крепко сдерживалась и была абсолютно спокойной (намекая, что он был в курсе, что Таджима-сама делает то же самое — ну, даймё определенно играл сегодня в опасную игру), — и проинструктировал нас найти подходящее место, чтобы сесть.

— Вы сидите здесь? — с энтузиазмом спросил Хаширама, смотря выше головы Киты, так что, предположительно, встречаясь взглядом с Мадарой, который пока что был удивительно тихим. — Мы можем расположиться рядом!

— Мне кажется, это будет неуместно, — быстро вмешалась Кита, пока чакра ее жениха клубилась вокруг нее, — ведь, как я понимаю, ваш отец и отец Мадары-сана не ладят друг с другом. Напряжение между ними испортит впечатления остальных гостей вокруг нас, что было бы весьма грубо как по отношению к ним, так и по отношению к нашему хозяину.

Одна поднятая бровь Тобирамы была единственным движением на его лице в ответ на ее значительное, однако вежливое преуменьшение, но он также добавил:

— Наше одеяло у Мито-сан, анидзя. Она устраивается на противоположной стороне авеню: мы пришли сюда только потому, что ты увидел Мадару-сана.

Он правда был удивительно формален со своим братом, не так ли?

— У-у-у, — проскулил Хаширама. — Я уверен, что она может перейти сюда, если мы попросим!

Кита ни капли в это не верила: ее мгновенный зрительный контакт с Сенджу Тобирамой дал ясно понять, что он был такого же мнения.

— Мы будем во дворце еще три недели, Хаширама-сан, — напомнила она настолько мягко, насколько смогла. — Определенно, будут другие возможности пообщаться?

Придушенное рычание Изуны было по большей части заглушено мгновенным переходом Хаширамы на солнечную радость:

— Конечно, будут! Спасибо, Кита-чан! Увидимся позже, Мадара!

Он унесся. Давление чакры наконец ослабло.

Тобирама обозначил поклон:

— До следующего раза, Мадара-сан, Изуна-сан, Кита-сан.

Он устремился за своим братом в более спокойном темпе.

— Почему ты?! — прошипел Изуна, сбивчиво жестикулируя.

— Это заставило его уйти, не так ли? — тихо заметила Кита. — Мадара?

Он едва ли сказал и слово. Однако его чакра достаточно выразительно демонстрировала его дискомфорт.

Она почувствовала, как он прислонился лбом к ее виску.

— Он был очень груб с тобой, — безжизненно прокомментировал ее жених.

Кита полностью повернулась, чтобы она могла посмотреть ему в лицо.

— Да, он был, — согласилась она, осознавая, что у них были зрители. Самые разные люди слонялись вокруг в пределах слышимости, люди, которые определенно обратили свое полное внимание на это маленькое столкновение с Сенджу, пусть и только для того, чтобы иметь возможность сбежать, если что-то пойдет не так. — Однако Тобирама-сан был очень надлежащим и уважительным.

— Кита-чан! Они наши враги!

— Мы все здесь как гости даймё, Изуна-кун, — ровным тоном напомнила ему Кита. — Наши хорошие манеры показывают наше уважение к нашему хозяину, вне зависимости от личных разногласий. Мы не животные.

Изуна принял хотя бы эту логику:

— Ладно. Но я не приму никаких личных приглашений от этой компании, и ты тоже не примешь.

— Может, сядем? — предложила Кита, меняя тему. — Предполагается, что мы будем любоваться листьями, и я подумала, что может быть здорово также попробовать немного поэзии.

Она взяла с собой свою шкатулку с письменными принадлежностями и несколько листов хорошей васи, а также значительное количество конопляной бумаги.

— Ты попробуешь написать несколько хайку на тему листьев? — спросил Мадара, и немного веселья наконец просочилось в его голос.

Кита достаточно низко опустила свой веер, чтобы полноценно ему улыбнуться:

— Может быть.

Он шагнул мимо нее, потянув ее вперед и на одеяло, которое было немного помятым:

— Мне нравятся твои хайку.

— Ты всегда говоришь мне, что они ужасны!

Он это делал, но он всегда был веселым, когда говорил это, так что она никогда не заостряла на этом внимание и не принимала близко к сердцу.

— Это так и есть, — проинформировал ее он, и его глаза блестели. — Хайку должны быть спокойными, а не веселыми. Но они мне все равно нравятся.

Кита пихнула его — он кучей свалился лицом вниз на одеяло.

— Он мертв? — спросил Изуна, подходя из-за ее спины. — Лучше бы ему не быть: я не хочу возглавлять клан.

Кита чопорно уселась на одеяле рядом с ее драматичным женихом-дурачком и потыкала его в ребра:

— Сядь нормально, ты устраиваешь сцену.

Мадара поднялся в положение сидя и слегка к ней прислонился:

— Счастлива?

— В экстазе, — сухо ответила она. — Теперь давайте немного полюбуемся листьями, чтобы мы могли сказать, что это делали, а потом съедим обед, как только Таджима-сама сюда придет.

— Наконец-то план, который я могу поддержать, — согласился Изуна, садясь рядом с ней и Мадарой и ставя бенто на середину одеяла.

Она встретилась с братьями Сенджу, и никто не начал драку, что, скорее всего, было чудом, за которое ей стоило быть благодарной. Кита чуть сильнее прислонилась к своему жениху, откинув голову назад, чтобы полюбоваться огненной листвой:

— Думаете, я могу засушить несколько листьев в качестве сувенира?

— Они сохранят свой цвет? — с любопытством спросил Изуна.

— Не знаю, но будет интересно попробовать, — Кита сделала паузу, а потом понизила голос. — Вы будете любоваться листьями шаринганом?

— Это немного легкомысленно, Кита-чан, — ответил Изуна.

Кита покрутила в руках свой веер.

— Вы оба видели так много ужасных вещей, — тихо сказала она, — и вы не можете ничего из этого забыть. Я не вижу причин, почему вам нельзя попытаться также увидеть красивые и приятные вещи, чтобы их уравновесить.

— Это было бы переменой от кошмаров, — тихо согласился Мадара, мягко сжав ее свободную руку. — Это хорошая идея, Кита — мы попробуем, — он сильнее откинулся назад, и его глаза стали красными, пока он пристально смотрел на листья над их головами. — Эй, на этом дереве крохотная сова.

— Где? — Кита тоже откинулась назад, пытаясь обнаружить птицу.

— Здесь, видишь? — Мадара указал вверх.

— Я ее вижу, — сказал Изуна, и его глаза тоже светились шаринганом. — Это рогатая сова!

Ките понадобилось еще несколько секунд: сова была действительно крохотной, почти невидимой на фоне ствола дерева высоко над ними.

— Нашла ее.

— Интересно, сколько еще птиц мы сможем обнаружить, — задумчиво сказал Изуна, его глаза скользили по кронам над их головой. — Эй, белка. Разве они не должны быть в спячке?

— Может, здесь они укладываются немного позже, так как тут теплее? — предположила Кита.

— Может. Оу, у этого листа забавная форма.

— Где?

— Вот тут. У него дополнительный палец.

Кита устроилась поудобнее, ловя момент и наслаждаясь растущим чувством спокойствия и радости, излучаемым двумя ее спутниками, пока они находили более интересные вещи и указывали на них друг другу. Это было хорошо. Может, они также смогут делать это и дома.

* * *

Чай с главой клана Абураме был совсем не похож на то, каким был чай с министром. Во-первых, чайная церемония прошла ранним утром, а во-вторых, чай пили на улице под ивой. Нодатэ тякай был наименее формальной чайной церемонией из всех возможных (не было еды, не было густого чая, не было свитка для любования, и присутствовало только минимальное количество чайной посуды), и эту церемонию проводила женщина Абураме, которая была только слегка старше Киты.

Абураме Шиндзин приложил усилия, чтобы обеспечить то, чтобы невесте Мадары было комфортно и чтобы политическое давление было абсолютно минимальным. Было как раз достаточно формальности, чтобы обеспечить структуру, но не настолько много, чтобы она душила, и на чашах, в которых подавали тонкий чай, были нарисованы маленькие стрекозы.

— Я пригласил вас на чай, потому что мне любопытно, почему клан Учиха задал моду на дикий шелк, — прямо сказал глава клана Абураме, как только чай был подан. — Это довольно нехарактерно для Учих, так что заслуживает того, чтобы в этом разобраться.

Мадара взглянул на Киту, которая спокойно ответила:

— Это было абсолютно непреднамеренно, Абураме-сама: лично мне нравится дикий шелк, и я выращиваю собственных шелкопрядов, так что когда министр шелководства выразил свое восхищение оби, который я спряла и соткала сама, я пожелала поделиться своей радостью с таким же любителем. Затем жена даймё также заинтересовалась, после чего все, кажется, довольно вышло из-под контроля, — она наклонила голову. — Я пряду почти столько же шелка из разорванных коконов, сколько у меня вообще есть, так как я предпочитаю отпускать моих шелкопрядов-мотыльков после того, как они отложат свою первую партию яиц, и я чувствую, что этот шелк, для которого не требуется смерть куколки, обладает равной, хоть и отличающейся ценностью, как и обычный шелк.

Абураме Шиндзин кивнул, потягивая свой чай.

— К Абураме обратились другие интересующиеся диким шелком, — сказал он после того, как опустил чашку. — Будут ли Учихи не против, если мы воспользуемся этой возможностью?

А, значит, дело было в том, что Абураме не хотели спровоцировать военный конфликт с Учихами из-за новых проектов — Мадара почувствовал, как его последние подозрения рассеялись. К Ките обратились, потому что она была видимой клановой представительницей учиховского шелка и была той, кто изначально начал бизнес с диким шелком.

— Учихи не заинтересованы в более широкомасштабном производстве тенсана, Абураме-сама, — подтвердил он.

— Я в основном произвожу его ради собственного удовольствия, Абураме-сама, — самокритично согласилась Кита. — Если мое увлечение привело к экономическим возможностям для вашего клана, это неожиданный, но не несчастливый результат. Я желаю вам всего наилучшего в ваших начинаниях.

— Значит, клан Абураме в полной мере воспользуется этой возможностью, — спокойно сказал глава клана. — Это обещает быть достаточно интересным.

Мадара подозревал, что он в такой же мере имел в виду «выгодным», так как получение платы за что-то другое, помимо опыления садов или выполнения наемнических миссий, будет значительной сменой деятельности. Сродство Абураме с насекомыми означало, что они смогут выращивать диких шелкопрядов в гораздо большем масштабе, чем тот, в каком могла Кита в своих лотках, так что у них будет реальная монополия на что-то, на что был высокий спрос среди самых богатых в стране. Возможно, также и в соседних странах, как только разойдутся новости.

Даже если бы он был против, Мадара сомневался, что Абураме упустили бы эту возможность: они бы просто предприняли шаги, чтобы подготовиться к мести и саботажу. Правда была в том, что Учихи не обладали возможностями, чтобы соревноваться с Абураме в чем-то, что касалось насекомых. Единственная причина того, что их клан уже не монополизировал шелковый рынок, состояла в том, что домашние шелкопряды были по сути беспомощными и их убивали тысячами в процессе производства нитей. Абураме слишком сильно отождествляли себя с насекомыми, чтобы быть частью такой массовой бойни, но тенсан (производство которого включало намного более мобильных шелкопрядов и для которого бабочки шелкопряда могли жить много времени после размножения), судя по всему, был для них более приемлемым.

Мадара сделал глоток чая. Кита помогала ему принести мир другим кланам шиноби, предоставляя этим кланам возможность самим выбрать мир. И это работало.

После чая (и комментария Шиндзина, что Абураме будут счастливы вступить в переписку с Учихами, чтобы удостовериться, что шелкопряды Киты жили в достаточном комфорте) Мадара повел Киту на медленную прогулку в той части дворцовых садов, которая была ближайшей к гостевому дому Абураме. Эта секция, предположительно, была зимним садом, она находилась в самом северном углу земель дворца, в котором была часть, наполненная рядами слив, расположенных кругами вокруг маленького павильона. Предположительно, даймё проводил мероприятия по любованию цветами слив зимой вдобавок к кленовым листьям осенью.

Так как деревья ничего особо не делали в это время года, этот сад был почти полностью пустынным: Мадара заметил садовника на лестнице в дальней части изгибающейся дорожки, обрезающего мертвое дерево, но это было все. Это означало, что не было никого, кто мог бы увидеть, как он обнял свою невесту и целовал ее под развесистыми ветвями, никого, кто мог бы пялиться или осуждать, пока он положил руку ей на шею сзади, а она зарылась пальцами в его волосы.

Никого, кто мог бы увидеть, как Кита развязала переднюю часть его плаща, шире потянула ворот его кимоно, прикоснулась губами к его шее и поставила алую отметку, пока он дрожал от ощущений, которые вызывало ее внимание, и играл с маленькими кудряшками на ее загривке, наслаждаясь тем, как жесткий воротник ее нижней рубашки давал ему беспрепятственный вид на ее спину под одеждой вплоть до того места, где оби был обернут вокруг ее талии.

Никого, кто мог бы увидеть, как он потянул и за ее воротник и отплатил ей тем же, целуя и покусывая верхнюю часть ее спины, оставив круглый синяк по ту сторону ее позвоночника, где позже он сможет его увидеть. После им обоим потребовалось некоторое время, чтобы поправить одежду, но это того стоило. Пускай даже они задержались с возвращением в гостевой дом: отец ждал их, когда они вошли, но они все же были вовремя, а не опоздали.

То, как его отец поднял с весельем одну бровь, сказало, что он точно знал, что они делали, но Мадара отказывался быть смущенным: они были помолвлены. Им полагалось проводить время вместе и ладить друг с другом.

Единственной другой вещью Мадары, которая была полностью его, были его ястребы, и Кита была гораздо более интересной и с ней было веселее, чем с ними. Помолвка, может быть, была идеей отца, но то, что он с Китой из нее сделали, было полностью их собственным, и он не собирался поступаться ни ради кого.