Hurricane. "The Mistakes That We Made" (гет)

По телевизору не было ничего интересного, и потому ее одинокий вечер скрасили Элизабет Беннет и мистер Дарси — Гермиона нашла книгу на полке в гостевой комнате, которую она занимала, когда приезжала к родителям. Весь ее сегодняшний день накануне Рождества прошел как в тумане: она отправила пару писем в Поттер-мэнор и Андромеде, получила ответные, провела несколько наблюдений за изменением своего магического фона — он оставался на том же уровне, что и месяц назад — получила сову с заказом и отослала ее в особняк. Сделано было немало, но теперь голова у нее гудела, точно монастырский колокол, а потому вечер сочельника девушка планировала провести с чашкой теплого чая с молоком и книгой. Остин с ее восхитительными героями отлично вписывалась в атмосферу медленно тянущегося времени, почти идеально. Не хватало лишь теплого бока Гарри рядом, в который можно было бы уткнуться носом, вдыхая легкий аромат его одеколона с солоноватым привкусом, — но о нем ничего не было известно. Гермиона снова начинала беспокоиться, но пока оттягивала момент, заглушая волны паники на корню. Если и существовало что-то, в чем она была уверена безоговорочно, так это в его возвращении. Домой. К ней.

Эмма и Дуг отошли в гости к соседям, с которыми водили дружбу, и теперь Гермиона осталась одна в пустой квартире с громко тикающими часами. Она сидела в полутемной спальне, с ногами забравшись на кровать под свет настольной лампы, и читала — глаза бегали по строчкам с витиеватыми фразами бегло, ум впитывал, кажется, саму атмосферу того волшебного времени, что царило в мире сестер Беннет. Было тихо, спокойно, никто не шумел и не взрывал комнаты на верхних этажах, надеясь оглушить весь дом, никто не искал места уединений, не рвался вытащить ее из постели и уволочь в зимний мороз Диагон-аллеи. И это чертовски мешало сосредоточиться, хотя ей, казалось, в доме Гарри всегда не хватало тишины.

Хлопнула входная дверь, раздались негромкие шаги в коридоре. Гермиона, не поднимая головы и не отрываясь от книги, сказала:

— Мистер Дарси напоминает мне Гарри. Оба такие альтруисты, что даже страшно становится — вдруг все ненастоящее? О Гарри, например, среди женского пола сложилось впечатление, будто он надменный и высокомерный герой войны, что-то вроде Драко. Особенно после того, как он получил титул Лорда.

Эмма ей не ответила, и Гермиона, хмыкнув, продолжила, надеясь, что мать не сочтет ее чересчур зацикленной на Гарри.

— Он ведь вовсе не напыщенный. Многим этого не понять. Я бы и сама не понимала, как он смог вырасти таким добрым и щедрым, если бы не знала его. Это, кажется, неотделимая черта его характера. Гарри и широта его души.

У дверей как-то странно вздохнули, и Гермионе пришлось поднять голову, чтобы увидеть стоящего там человека.

Это была не Эмма. На нее смотрел своими пронзительно-зелеными глазами Гарри, и весь вид его выражал такое смущение и смирение одновременно, что, казалось, он сам не может выбрать, что испытывает сейчас сильнее. Отчего-то ее слова теперь жутко смущали, хотя Гермиона с удовольствием повторила бы их ему еще не один раз.

— Привет, — сказал он после неловкого молчания, повисшего в комнате. Гермиона смотрела на его ссутуленную фигуру, не отрываясь, и не знала, что сказать. Все слова, которые она придумала к их встрече, почему-то покинули ее голову — она не была готова к тому, что увидит Гарри на пороге комнаты в квартире своих родителей. Не была готова, но оттого теперь еще более счастлива.

— Привет, — ответила она. Голос был тих и неуверен, хотя в тишине квартиры его было хорошо слышно.

— Можно мне пройти? — спросил Гарри, переминаясь с ноги на ногу, словно провинившийся юнец. Гермиона не смогла даже улыбнуться.

— Конечно.

Он подошел к кровати, на которой девушка вся напряглась, словно пружина, готовая сорваться, и присел на самый ее край. Юноша не знал, куда деть руки, и это, наконец, вызвало улыбку Гермионы.

— Ты пришел.

— Я не мог... — резко выдохнул он, едва девушка открыла рот. Оба замолкли, ожидая, что другой продолжит свою фразу. Гермиона взглядом касалась его лица, каждой черточки, которую сейчас смогла выловить из его профиля, пока Гарри не обернулся, встречаясь с ней взглядом. Сердце радостно подпрыгнуло в груди, защемляя какие-то нервные окончания, которые отдают импульс в слезные железы — глаза защипало. Не то, чтобы Гермиона не была сильна в физиологии и анатомии, но... — как иначе объяснить ее реакцию на Гарри в стольких памятных случаях?

— Я мог бы выдержать пару месяцев в разлуке с тобой, но в ссоре меня не хватило и на два дня, — заговорил юноша, протягивая к ней руки. — Я сглупил, когда вчера ушел из дома. Прости.

— Я так... Мне тоже жаль, — ответила она, сжимая его пальцы своими. Он обнял ее одной рукой, отчего оба оказались в весьма неудобной позе, но Гермиону это нисколько не волновало — единственная мысль, оставшаяся в голове, пела от щемящей сердце радости: Гарри простил ее и снова рядом.

Вся ее обида на него внезапным образом испарилась, стоило юноше оказаться здесь, но в голове нарастала жужжащим роем боязнь узнать правду, задать важный и нужный вопрос, получить ответ. Девушка склонила голову Гарри на плечо, вдыхая запах его кожи, просачивающийся даже через слои одежды, и на секунду замерла. Стоит ли спрашивать об этом сейчас, когда они только-только нашли примирение?

— Герм, — раздался его голос прямо над ухом. Она подняла взгляд, заметив только гаррины потухшие глаза, когда он отпустил ее.

— У меня... Я не... — он с трудом подбирал слова, и Гермиона вся сжалась, ожидая его ответа. — Я не смог.

Где-то глубоко в ее душе лавина сошла с груза, висевшего на душе. Гарри посмотрел на нее, выглядя совсем несчастным, и она не смогла не обнять его снова.

— Матиас уже отправил меня туда, и я стоял в коридоре Малфой-мэнора, но... — юноша сжал ее руку сильнее. — Я и минуты не выдержал. Даже не видел, идешь ли ты там или это были те ублюдки. Я развернулся и побежал, словно меня какая-то сила вперед гнала, пока не уперся в стену. Если бы я тебя там увидел, мое сердце бы не выдержало, поэтому я трусливо сбежал.

Гарри опустил голову, плечи его дрожали, и Гермиона, взяв его за подбородок, увидела влагу на его щеках. Она еще никогда не чувствовала себя более благодарной ему.

— Спасибо.

Он нахмурился, вмиг потеряв прежнее раскаяние, став на секунду удивленным больше, чем расстроенным. Гермиона улыбнулась со слезами на глазах.

— За то, что понял и принял. Спасибо.

Он неуверенно кивнул, забирая к себе в плен обе ее руки и прижимая одну к своему сердцу. Оно гулко и часто билось.

— Мне жаль, что мы не поговорили об этом. Я имею в виду не только вчерашнюю ссору. Жаль, что мы вообще не разговаривали на эту тему.

— Теперь мы оба поняли, что с этим бороться не стоит, верно? — Гермиона наклонилась вперед, награждая Гарри нежным простым поцелуем. — Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — сказал он, взял ее лицо в свои руки и покрыл легкими поцелуями каждый его миллиметр. Девушка улыбнулась, когда он, наконец, коснулся ее губ.

* * *

В доме, вопреки ожиданиям, было многолюдно. Прибывали все новые и новые гости, и Гарри с удивлением обнаруживал лица, которых увидеть сегодня совершенно не ожидал. Эмму и Дуга он поприветствовал с должным почтением — поцеловал женщине руку, поздоровался с ее мужем, стараясь выказать все уважение, — но отец девушки, которая в один прекрасный день должна была стать его женой, все еще относился к нему с прохладой.

Гермиона приветствовала гостей в огромном, украшенном специально к празднику зале — на взгляд Гарри, все выглядело куда более пафосно, чем полагалось, но возражений на этот раз у него не возникло.

— Когда ты успела все подготовить? — спросил он у девушки, как только она оказалась в поле досягаемости. Руки против воли потянулись к ней, притягивая и обнимая. Напротив них, видя это, улыбнулась Андромеда Тонкс.

— Письма мы разослали еще в прошлом месяце, на той неделе выслали официальные приглашения, — объяснила Гермиона. Она развернулась в кольце его рук, и Гарри почувствовал легкий запах ее новых духов. Аромат был прекрасен, как и она сама сегодня.

— Я подумала, что тебе уже стоит поближе познакомиться с крестником и его бабушкой, — сказала девушка, вырывая его из собственных мыслей. Он вновь взглянул на Тедди Люпина, который играл со своими игрушками на невысокой софе. Сейчас его волосы были сиреневого цвета.

— Спасибо, — ответил Гарри, целуя девушку. Она улыбнулась и отошла, подтолкнув его в сторону малыша. Юноша вздохнул.

— Простите за столь долгое молчание, миссис Тонкс, — пожилая дама, так похожая и непохожая на Беллатрису, снисходительно улыбнулась, предлагая место на диване рядом с ней. Гарри сел, сцепив руки в замок, чтобы она не догадалась по ним, что он волнуется.

— Зовите меня Андромедой, Гарри, — ответила женщина. — Мы, может, и незнакомы друг с другом, но совсем чужими нас точно не назовешь.

Юноша взглянул на нее — знакомые черты с совершенно незнакомой мимикой, улыбкой и добрыми глазами — и осторожно кивнул. Рядом с ней он все равно чувствовал себя неловко и неуверенно, будь она даже еще добрее, чем сейчас. За ее спиной маленький Тедди рассмеялся, когда Луна сотворила для него несколько блестящих звездочек. Гарри показалось, что она немного другая — или, может, это игра света на ее лице?

— Он очень любознательный и подвижный. Все новое ему интересно, как и всем детям его возраста, полагаю. Правда, вряд ли среди его ровесников найдется на него похожий. Он совершенная копия матери. Нимфадора тоже была такой неугомонной.

Андромеда рассказывала о его крестнике, незнакомом почти мальчике, лишенном родителей, а Гарри думал, что не должен был забывать о нем. Пока Тедди ничего не знает о папе с мамой, но, когда он подрастет, Гарри должен быть рядом, чтобы рассказать о них и не дать сыну Ремуса вырасти в одиночестве.

Гермиона подошла к малышу и присела рядом, улыбаясь в ответ на его беззубую гримасу. Гарри наблюдал за этой картиной, и сердце странно стучало у него в груди. Его Гермиона и этот малыш выглядели так очаровательно трогательно.

— Ваша жена интересная девушка, — сказала Андромеда. — У нее стойкий дух.

— Да, — согласился Гарри, даже не думая ее поправлять. — Да, так и есть.

Гермиона подняла голову, словно почувствовав, что о ней говорят, увидела Гарри и улыбнулась. Мир стал чуточку ярче. В этот момент юноше показалось, что он обрел настоящее счастливое воспоминание для своего Патронуса.

* * *

— Пойдем со мной, — сказал Гарри, протягивая ей руку. Гермиона покосилась на ставшую мутной воду; в душе уже зарождалось нехорошее предчувствие.

— Что ты хочешь мне показать? — недоверчиво спросила она. Думотвод покоился на массивном резном столе, который был в их спальне с момента их заселения в дом, и молчал.

— Хочу показать тебе мою жизнь без тебя, — серьезно ответил юноша, все еще стоя перед ней с протянутой рукой.

— Чувствую, что это будет не увеселительная прогулка, — вздохнула Гермиона, крепко сжимая его пальцы. — Я дарила тебе способ избавляться от тяжелых мыслей, а не повод грузить ими меня.

Ее слова потонули в водовороте былых воспоминаний, коими Гарри уже успел наполнить ее рождественский подарок, прежде чем Гермиона вошла к ним в комнату и застала его с палочкой у виска.

Она видела мельтешение собственного лица, искаженного гримасами боли, ужаса и страха, видела войну и гарриных родителей, а потом вдруг все прекратилось: она приземлилась на твердую землю. Гарри возник рядом, успев подхватить ее — Гермиону повело от головокружения.

— Где мы? — она побоялась оглядываться по сторонам, так напрягло ее то, что она уже видела. Честно говоря, совсем не этого она ожидала, вручая Гарри думотвод, но теперь стала думать, что другие мысли ему сюда скидывать не захочется, потому что все счастливые он старался держать при себе.

— Мы в Норе прошлым летом.

Гарри взял ее за руку и повел за собой в сторону появившегося косого дома, восстановленного после пожара. Рядом в поле стояли заготовки под шатер.

— Мы на свадьбе Билла и Флер? — удивленно спросила Гермиона — она ожидала увидеть нечто другое, что-то страшное или печальное, о чем говорил грустный голос Гарри.

— Она будет завтра, — ответил он, почти не глядя в ее сторону. Девушка напряглась: что он задумал? — Сегодня ночь перед их свадьбой, и мне только что приснился ужин у Волдеморта, где я увидел тебя.

Гермиона нахмурилась и хотела погладить его ладонь или прикоснуться к плечу, но вдруг дверь в Нору с вкрадчивым скрипом отворилась, и оттуда, из темноты, показалась знакомая лохматая шевелюра. Она с трудом подавила слабый возглас, потому что такого злого и растерянного Гарри видела крайне редко и совсем не ожидала увидеть его сейчас.

— Я говорил уже, что мне приснился пир пожирателей, — пояснил рядом стоящий юноша. Его взор был устремлен к себе прошлогоднему, и на нее он не смотрел. Почему?

Тот Гарри Поттер успел пройти не больше десяти метров прочь от Норы — рюкзак за его спиной неприятно звенел при каждом его шаге — когда дверь снова отворилась, и из дома выскочил заспанный Рон.

— Далеко собрался? — зло крикнул он, и Гарри замер. Гермиона обошла его, чтобы вглядеться в лицо — оно было напряжено и ничего не выражало.

— Рон, дай мне уйти без театральных трагедий, — сказал Гарри, оборачиваясь. — Я все равно это сделаю — лучше раньше, чем позже, пока Он не нашел меня у вас. Ты же не хочешь подвергать риску свою семью?

Уизли отвел взгляд в сторону, вздохнул и вновь посмотрел на друга. Некоторое время они молчали. Гермиона затаила дыхание.

— Останься хотя бы на свадьбу, — наконец, сказал Рон. — Флер тебе не простит, если ты сбежишь сейчас. Мама вообще убьет.

Гарри вдруг резко сплюнул.

— Она твоя мать, не моя! У меня семьи уже нет, я не хочу, чтобы и ты ее лишился.

Рон посмотрел на Гарри с неверием, Гермиона — тоже. Это действительно то, что он имеет в виду?

Юноша тяжело дышал и зло косился на рыжего друга, рука сжималась на лямке рюкзака, и он вот-вот готов был сбежать.

— Что с тобой, Гарри? — не выдержала девушка и обернулась к нему настоящему. Он покачал головой, жестко отрезав: «Смотри». Гермиона кивнула и повернулась к месту действия, хотя ей даже быть здесь уже расхотелось.

— В чем дело? — спросил Рон, отчего ей захотелось обнять его — проницательность друга иногда выручала сильнее интуиции Гарри и ее логики.

— Я хочу покончить с этим как можно скорее, — бросил Поттер. Гермионе показалось, что он слова из себя выдавливает.

— Ты и раньше хотел, — наседал Уизли. — Что изменилось? Тебе опять он снился, да? Что ты видел?

Гарри опустил голову, что-то проговорив себе под нос. Казалось, он пару мгновений думал, прежде чем ошарашить всех своих настоящих и мнимых слушателей ответом.

— Гермиона.

— Что? — переспросил Рон, вытаращив глаза.

Гарри поднял на него взгляд, и девушка чуть не задохнулась от злобы и ненависти, что плескалась в его глубине.

— Гермиона, — отчетливо повторил юноша, смакуя в своем гневе каждое слово. — Мне снилась Гермиона среди пожирателей.

Услышь она такой его голос вживую — она бы испугалась, сильно. Он был нечеловечески холоден, хотя лицо ничего абсолютно не выражало — полная отстраненность и безразличие, словно он понятия не имеет, что это за девушка.

— Она предатель, Гарри, — вздохнул Рон, подходя ближе. Гермиона в этот момент дернулась от едкого слова. — Я понимаю, тебе неприятно и больно. Брось это. Самоедством едва ли можно чего-то добиться.

— Она не предатель! — вскинулся Гарри, сбрасывая участливую руку Уизли со своего плеча, мгновенно становясь похожим на бомбу. — Нет.

— Она предала тебя и всех нас, Поттер, — спокойно возразил Рон.

— Да, — кивнул Гарри, плечи его поникли, и тут он замотал головой. — Нет. Не знаю. Наверное. Возможно. Может быть, но кто знает наверняка... Неправда. Не верю. Она не могла.

— Гарри...

Рон взял его под локоть и повел к дому. Он не упирался, хотя еще минуту назад был само неповиновение. Гермиона молча следовала рядом, не сводя с него глаз. Такого растерянного, сбитого с толку, неуверенного, она видела Гарри впервые; она и подумать не могла, как он пережил ее вероломный побег, и он сам никогда ей не рассказывал. Она не была готова к нему такому.

— Не могла она меня предать, Рон! — запальчиво сказал Гарри, скидывая с себя его руку. — Ее заставили, убедили, она была под Империо!

Уизли только тяжко вздохнул.

— Давай в дом, друг, я его тебе зелье сна без сновидений. Хватит с себя ночных побегов...

Они вошли в Нору, тихо прикрыв за собой дверь, и некоторое время Гермиона еще слышала их шаги и бормотание из кухни. Она обернулась к Гарри, когда все окончательно стихло.

— Ты не первый раз так сбегать пытался? — неуверенно спросила она — ей не хотелось слышать ответ, но он ждал от нее какой-то реакции.

— Да, — кивнул юноша. Гермиона подошла к нему и положила голову ему на плечо — Гарри обнял ее одной рукой.

Она не задавала вопросов больше, осмысливая увиденное, хотя в душе понимала, что после возвращения им предстоит поговорить о многом.

— Я пытался убежать каждую ночь после того, как меня доставили в Нору, — начал Гарри, и его голос, звучащий из легких, отдавался эхом в ее груди. Гермиона закрыла глаза, слушая его. — И каждый раз все заканчивалось одинаково — меня возвращал Рон.

— И ты всегда был таким? — тихо спросила девушка. Гарри взглянул на нее сверху вниз, отвел прядь с ее лица и поцеловал в лоб.

— Да. Всегда.

Поле померкло, исчезли Нора и будущий свадебный шатер — Гермиона этого не заметила, и пока она слушала Гарри, они снова оказались в их спальне.

Он вернулся к думотводу, помешал содержимое своей палочкой и подозвал ее поближе.

— Это еще не все, — сказал он, и их снова утянуло вниз.

Гермиона стояла в кухне в Норе. За окном светило солнце, и мистер Уизли с мальчиками поднимали купол знакомого шатра. Гарри из воспоминаний был тут же, внимательно читал газету, хотя взгляд его был пустым.

Она не стала задавать вопросов, решив на этот раз просто смотреть, хотя потом пожалела об этом.

В кухню прошла Джинни, на ходу заплетая длинные волосы в косу. Гарри даже не посмотрел в ее сторону, когда она поздоровалась.

— Что с тобой? Опять задумался? — девушка щелкнула перед его носом пальцами, и он очнулся. — Хватит витать в облаках, Поттер, все на свете проспишь!

— Лучше бы так, — буркнул он, но Джинни не обратила внимания. Гермиона с недоумением наблюдала за ними. Она уже почти решила задать своему Гарри вопрос, когда происходящее напрочь лишило ее других мыслей: Джинни запуталась пальцами в собственных волосах, рассмеялась и сделала несколько шагов от Гарри, когда он вдруг резко развернулся, схватил ее за руку и дернул на себя.

— Ты чего, Гар... — испуганно начала девушка, но была остановлена: Гарри сжал ее за локти обеими руками и неожиданно поцеловал. Резко, сильно, больно — наверняка больно, потому что глаза Джинни распахнулись отнюдь не от радости или удивления. Когда Гарри отстранился, на ее губе заметно алело розовое пятно, и из потрескавшейся кожи сочилась кровь.

— Скажи, ну! — вскричал Гарри, тряхнув ее за плечи. — Тебе же хотелось этого с десяти лет, хотелось, чтобы я тебя заметил, верно? Малютка Джинни всегда мечтала о герое Гарри, чтоб его, Поттере! Что же ты молчишь теперь, а, Джинни?!

Она еле-еле вздохнула, отвернулась от него и попыталась выкрутиться из его хватки. На руках уже стали проступать синяки. Гермиона наблюдала за этим, открыв рот.

— Зачем ты так? — тихо спросила Джинни, и Гарри вдруг опомнился. Он медленно отстранился и опустил руки, глядя в пол.

— Прости... — тихо-тихо произнес он и, развернувшись, вышел из кухни. Джинни осталась стоять на месте и растаяла в воздухе вместе со всеми вещами и Норой.

Гермиона оказалась в спальне и сперва смотрела только себе под ноги, не желая поднимать глаз. Гарри молча ждал рядом.

Она хотела спросить, почему он так поступал и было ли это единожды, но язык не поворачивался. Если Гарри таким образом решил отомстить ей за ссору — это было слишком неправильно и жестоко, тем более, что Гермиона понятия не имела, как реагировать. Юноша пришелся ей на помощь быстрее, чем эта мысль оформилась в ее голове окончательно.

— Я был эгоистичен, жесток и глуп. Мне казалось, что я один виноват в том, что ты ушла, и день и ночь копался в себе, пытаясь понять свою ошибку. Даже Волдеморт казался мне невиннее меня самого в те дни. Я был... Я был хуже него.

Гермиона замотала головой, поднимая, наконец, глаза к его лицу.

— Нет, не был, — горячо возразила она. — Ты был растерян и сбит с толку. Неуверен, невнимателен. Ты не был виноват, Гарри.

Он грустно улыбнулся ей, беря за руки.

— Был, милая моя девочка. Я был зол на тебя, ненавидел нас обоих и хотел весь мир дотла спалить. В конце концов, моя злость принесла мне огромные проблемы и привела к большим ошибкам.

— Нет...

— О, ты этого еще не видела и потому защищаешь меня, — недобро усмехнулся Гарри, провел пальцами по ее щеке, стирая успевшие подкатить к уголкам глаз слезы и отвернулся. — Прости, тебе придется взглянуть на такого меня еще раз. Ты должна знать, каким я был до встречи с тобой.

Гермиона прижалась к нему, чувствуя себя растерянной не хуже него прошлого, и в голове стучала, отзываясь болью во всем теле, мысль: «За что все это?» Она глубоко вздохнула, отстранилась от него и кивнула.

Гарри поцеловал ее запястье и за руку повел в следующее воспоминание. Гермиона зажмурилась.

В думотводе нет запахов и не существует тепла и холода, но она хорошо помнила дым от костра и ночной ветер, пробирающий до костей: оказавшись в лесу, девушка почти чувствовала их, восстанавливая в памяти все ночи скитаний вместе с егерями.

— Назавтра я увижу тебя, — сказал Гарри, беря ее за руку. — Мы в том самом лесу.

Гермиона огляделась: стволы деревьев уходили ввысь, теряясь в черном небе, под ногами шуршала прошлогодняя бурая листва — они, в самом деле, были в знакомом ей лесу. Палатка раскинулась у реки, по правой ее стороне, и в ней горел слабый огонек, в свете которого девушка разглядела тень Гарри.

— Что мы здесь делаем?

— Смотри.

Первые мгновения ничего не происходило: лес молчал, Гарри был в палатке, и Гермиона видела, как он ходит в ней взад-вперед и то и дело присаживается за стол. «Наверное, он растерян», — подумала девушка, наблюдая за его перемещениями. Справа послышался какой-то подозрительный треск, словно кто-то неосторожный перебирался сквозь ветви и кустарник, совершенно не заботясь о том, что его могут услышать. Гарри насторожился и выглянул из палатки, когда не расслышать приближающихся шагов было просто невозможно. Гермиона уже просчитывала вес и возможную силу возможного противника юноши.

— Ты ведь не станешь... — начала она, но разочарованно осеклась, когда Гарри вышел из своего укрытия с палочкой наготове и пошагал на звук. Скрывающие его чары заканчивались еще нескоро, она знала это, но волнение за него пересиливало доводы рассудка — впрочем, как и всегда. Гермиона осторожно переступала неслышными шагами прямо позади Гарри, чтобы не упустить его из виду, и именно поэтому не заметила, как перед его лицом вырос охотник за головами — один из тех егерей, которые не просто отслеживали нарушителей, а выискивали по лесам и старым домам всех, кто прятался от новых порядков и, независимо от причин, вытаскивали их в Министерство, только чтобы получить за очередную душу очередные деньги. Гермиона знала, чем грозила встреча с такими людьми, и ее испуг за Гарри был оправданным, но он почему-то не ушел под безопасный купол палатки.

Егерь был высок и, как и все они, грязен, небрит и ужасно пах. Девушка отметила его широкие руки и серые пугающие глаза из-под полей старой шляпы.

— Хансем, ты? — из-за деревьев показались плечи еще одного, и Гермиона узнала в нем человека из отряда Струпьяра.

— Я его знаю! — она не сумела сдержать возглас. — Это же...

— Кордас! А я думаю, кто там возится. Что, вестей о Поттере не слышно?

— Как будто его так легко найти.

Они одновременно сплюнули на землю и сели тут же, один достал из старой куртки кусок мяса. Гарри стоял почти прямо перед ними, скрытый многочисленными чарами, и Гермиона никак не могла прочитать выражение его лица — оно словно онемело, будто он ничего не чувствовал. В который раз его пустой взгляд пугал ее.

— Я слышал, у Струпьяра девчонка в отряде завелась? — вдруг спросил первый, Хансем. Гермиона похолодела. Гарри развернулся, чтобы уйти, но замер, едва Кордас произнес последнюю фразу.

— А, ты, должно быть, слышал о подружке Поттера? Она у Беллы на побегушках была, та ее за какую-то провинность к нам отправила, дружка ловить.

Они в голос заржали, Хансем одобрительно сплюнул прямо под ноги Гарри, который весь подобрался, мгновенно приняв парен другой вид: глаза горели, скулы сводило от напряжения — теперь Гермиона могла видеть, как бушует в нем холодная ярость.

— И как она?

— Не поверишь — умная, дуреха. Струпьяр ей на той неделе поручил костер развести, так она такой сделала, что всю ночь и утро горел, дров в него не клади. Правда, пока мы спали, он периодически какие-то искры в небо отбрасывал. Мужики решили, что девка сигналы подает.

— Наказали?

— Самолично высек.

Гермиона почувствовала, как тонкой струйкой течет вдоль позвоночника холодный пот. Кордас тогда ей все руки отбил, да и спина потом долго болела, как у старухи. Гарри рядом с ней неосторожно переступил на ветке — та хрустнула.

Она взглянула на него — дыхание сбито, руки трясутся — и не смогла отвести глаз, так пугающе-чуждо он выглядел.

— Взгляни на руки, — шепнул юноша рядом с ней, настоящий, и Гермиона обратила внимание на костяшки пальцев Гарри: те были в кровь сбиты и опухли, как будто он долго и яростно вбивал их в ствол дерева или камень.

— Мне снилось каждые ночи, как я нахожу тебя среди пожирателей, — объяснил Гарри, она вздохнула. — Я просыпался под утро и вымещал злость на деревьях, кустах, кровь оставалась даже на земле. Конечно, все под аффектом. Когда гнев стихал, я уходил на новое место.

— Тебя ведь могли засечь!

— Но не засекли. Я был осторожен — в какой-то степени.

— Гарри...

Она посмотрела сначала на него настоящего, увидев в глазах прежнюю скорбь, какую знала по прошлому году и моментам, когда он возвращался в памяти в те дни, — и обернулась на Гарри из воспоминаний. У него был такой вид, словно, скажи кто-то еще хоть слово, и он бросится на егерей, не задумываясь о последствиях. Она надеялась, что он просто развернется и покинет это место, не навлекая на себя беду.

Конечно же, разговор не был окончен — Гермиона не сводила глаз с лица Гарри, боясь упустить момент, когда он не выдержит и не уйдет.

— Кричала? — Хансем пнул камень, который покатился по склону в сторону защитного барьера, но замер у его границы. Гарри почти перестал дышать. Гермиона тоже.

— Нет, не поверишь. Да ее в особняке четы Малфоев намуштровали как следует, там же Белла всем командует, она-то спуску не даст.

Кордас любил показать силу, девушка помнила, какими сильными были его удары. Это от него остались особо крупные синяки на руках выше локтя, которые Гарри пытался вычислить позже.

— А вы ее хотя бы...

— Чего? Того что ли?

Гарри шумно втянул носом воздух, закрыл глаза. Выдохнул. Гермиона следила за ним и не узнавала совершенно: абсолютно черные от злости глаза, бешеный взгляд. И это выражение лица. Странное, жестокое, пугающее, неестественное для него.

— Это нет, Струпьяр не дает, сказал, там какие-то шашни чужие. Мы-таки думаем, что это он ее оприходовал до нас, вот и не подпускает теперь.

Гермиона задрожала. Знай она тогда, о чем думалось егерям за ее спиной, тут же бы попыталась убежать. «Хотя, подумала она, тогда я была в таком отчаянии, что ни на что не смогла бы решиться.»

Болезненные воспоминания отвлекли ее от главной цели, и девушка не заметила, как Гарри сорвался с места, срывая с себя невидимые путы барьера.

— Что за... — выругался Кордас, вскочил на ноги, но не успел достать палочку — юноша налетел на него, повалил на спину, вытаскивая на ходу свое оружие. Егерь оказался обездвижен. Гермиона не успела ни ахнуть, ни сделать что-либо, как ситуация вышла из-под контроля — она и подумать о таком не могла.

— Что ты творишь, какого черта?! — закричала она на настоящего юношу, но он молчал. Не в силах терпеть бездействие с его стороны, девушка вернулась к развивающимся событиям, над которыми была не властна.

— Встань и повернись, подонок, — прохрипел Хансем, направляя палочку в спину Гарри. Гермиона видела, как гнев сползает с его лица пластами.

Он поднялся с земли, повернулся лицом к егерю, и тот издал удивленный возглас.

— Твою мать, настоящий Поттер! Собственной персоной! Ну и свезло мне!

Гарри тяжело дышал, переводя дух. Гермиона, будь она рядом тогда, выглядела бы не лучше.

— Палку свою мне давай, щенок. Экспелиармус! Вот так.

Она исчезла в недрах его плаща. Гарри остался без оружия, без защиты барьера, без всего, что могло бы ему помочь.

— Кто тебя дернул, Гарри... — вздохнула Гермиона, наблюдая, как Хансем зло смеется ему в лицо. Гарри молчал, в упор глядя на егеря, и даже теперь выглядел более злым, чем когда-либо. Что же это с ним? Неужели одинокое скитание и ее предательство так подействовали на него? Была ли это ее вина в большей степени, нежели поиски крестражей, которые, как она знала из его рассказов, затянулись дольше, чем он предполагал?

— Что, оборванец, не сидится на месте? Что тебя так злит, а?

Гарри молчал, продолжая сверлить его жестким взглядом. Что же это, что?

Хансем сплюнул прямо ему под ноги, зашелся хриплым смехом и, успокоившись, вдруг зло бросил:

— Придем к Струпьяру, я у него награду выпрошу не деньгами, а твоей продажной девкой.

Гермиона едва успела заметить мгновенное движение перед собой: камень оказался в руке Гарри, словно но волшебству, и в голову Хансему он полетел тут же, с такой силой расшибив ему лоб, что егерь упал на спину, не успев даже заслониться. Кровь брызнула мелкими каплями в разные стороны, оросив носки гарриных ботинок, куда Хансем плевался минуту назад. Гермиона застыла на месте, не в силах ни отвернуться, ни закрыть глаза.

Егерь схватился за голову, шипя сквозь стоны проклятия, но Гарри, став вдруг не просто чужим и пугающим, а хладнокровно-отталкивающим, подошел к нему, отбросил ногой в сторону волшебную палочку, до которой Хансем пытался дотянуться, и наклонился к его корчащейся фигуре.

С абсолютным спокойствием на лице он взял в руки все тот же камень, сжал и занес над головой уже умирающего егеря. Гермиона каменным изваянием стояла рядом и все видела. Она хотела кричать, но голоса не было.

Громкий стук с противным хлюпом разнесся по бесшумному лесу дальним эхо, словно весь он затаил дыхание, как и девушка, наблюдая за незнакомыми прежде действиями Гарри. Хансем издал странный вздох и затих.

Его лицо залило кровью. Ее было много. Очень. Гермиона боялась вздохнуть, чтобы не почувствовать ее запах в воздухе, забыв о том, что она находится в воспоминаниях самого светлого и чистого человека, которого знала.

Это не мог быть он. Только не Гарри. Не тот, что на ее глазах собственноручно хладнокровно убил человека, пусть и такого подонка, как этот.

Голос к ней вернулся, когда Гарри взял в руки палочку и произнес заклинание, поджигая тело. Выражение его лица ни капли не изменилось, и оттого она боялась еще больше. Никакого раскаяния? Ничего?

Она все еще задыхалась, когда ее вытянуло наружу, в потемневшую к вечеру спальню, которую она делила с тем самым Гарри, что только что на ее глазах совершил кровавый акт страшного, странного насилия. Гермиона без сил опустилась на постель. Гарри сел рядом и молча взял ее руку в свои.

— Тебе страшно?

Гермиона прислушалась к себе. Она не сумела бы соврать, но собственное спокойствие вдруг напугало ее сильнее, чем убийство, совершенное им теперь уже год назад.

— Немножко. А тебе?

Гарри раздумывал над ответом.

— Теперь нет. Тогда я испугался спустя полдня. Кажется, меня накрыло под вечер, и я не смог уснуть.

— Мы не дождались Кордаса и покинули прежнее место стоянки. — Гермиона вспоминала теперь то время так, словно это было вчера, так ярко виделись ей события того периода.

— Его я сжег вместе с первым.

Равнодушный тон Гарри теперь пугал — она даже не пыталась это опровергнуть — но вот ее такое же равнодушное отношение к его деянию страшило больше, гораздо больше.

Что с ними сделала война, если ее совсем не заботит, какими серьезными будут их грехи, что он так спокойно переживает кровь не своих руках и не может пережить то, что стоит за ее спиной?

— У меня без тебя нет сердца, — сказал Гарри, сжимая ее руку. — Ни какой-либо нравственности, морали, чувств. У меня ничего нет, когда ты уходишь. Что тогда, что сейчас.

— Гарри, ты просто тогда не смог...

— Я серьезно, Герм.

Она подняла на него глаза, полные невыразимого горя, которое заполняло ее до самых краев — океан ее и его вины, прежних страхов, отчаяния и греховных неправильных мыслей, порожденных их общими страхами, стал вдруг почти осязаемым, и он топил собой и доводы рассудка, и муки совести.

— Ты воплощаешь все лучшее, что есть во мне. Это у тебя власть над тем хорошим, что я из себя могу представлять: ты тянешь за ниточки, заставляешь все это, — он ударил себя рукой по груди, — все это работать. Если ты уходишь из моей жизни, я становлюсь безжизненной куклой. Могу убить, замучить, могу сделать что угодно, если разум вдруг свихнется и решит, что это сможет тебя вернуть.

Гарри говорил, ни разу не изменившись в лице, и Гермиона вдруг подумала, что сейчас он не просто серьезен — он словно произносил какую-то нерушимую клятву, нарушить которую теперь не просто не сможет — не сумеет даже понять, как.

— Без тебя у меня не жизнь, а существование. Ты видела, каким я буду, если ты уйдешь.

Она даже не кивнула, чтобы хоть как-то показать, что услышала его и поняла — ни одна мышца не шевелилась, ничто нее дрогнуло, потому что не получалось. Гермиона просто смотрела в его зеленые глаза и видела в глубине их свои потаенные страхи и желания одновременно. Все то, что делает человека человеком, она видела в нем и в себе сразу, будто они оба являлись половинами чего-то целого и нерушимого, а по отдельности представляли собой лишь сосуд, который мог наполниться, только соединившись.

— Со всеми твоими прошлыми грехами, мыслями, действиями, — наконец, сказала она, — со всеми светлыми и темными сторонами твоей души, ты — лучшее, что есть в моей жизни. Сейчас я понимаю это больше, чем когда-либо прежде.

Гарри вздохнул и как-то мгновенно сник, будто до этого момента он был напряжен, а теперь расслабился, получив разрешение: плечи его опустились, и он медленно, ни слова больше не говоря, наклонился к Гермионе и обнял ее. Что-то теплое прикоснулось к ее сердцу, отчего она едва не заплакала.

Бессмысленно было говорить слова любви. Девушка вздохнула и положила голову Гарри на плечо. Через десять минут они оба спали.