Hurricane. "The Mistakes That We Made" (гет)

На застекленной к зиме веранде сидел только Драко, и он был единственным человеком, которого ей хотелось сейчас видеть — он бы не стал сочувствующе заглядывать в глаза, зарывая тем самым ее глубже в собственное пока небольшое озеро вины. Максимум, который она могла бы сейчас выдержать — сарказм и цинизм своего противоречивого друга.

Он пил кофе из белоснежной идеального размера чашки, и Гермиона, увидев его, задумалась, было ли что-то, в чем Драко Малфой не был бы идеальным. На ум приходило только благодушие и альтруизм, но эти два качества, как показывала практика, не всегда являлись положительными.

— И почему же ты здесь? — спросил Драко, едва она присела на диван рядом с ним. — Я думал, вы с Поттером устроите бурный африканский секс по поводу воссоединения, но, — он обернулся к ней, не теряя самообладания, — ты здесь, а наш герой столетия все еще не сверлит меня ревнивыми зелеными глазками.

Гермиона вздохнула, чувствуя себя так, словно она побывала в барабане стиральной машины — мысли путались, слова не хотели связываться, даже голова отчего-то кружилась. Они ни разу не ругались вот так громко.

— Как ни странно, ты прав, — сказала девушка, не совсем отдавая отчет своим словам. — Было у нас все бурно и дико — только не секс. Мы жутко разругались.

Драко поставил на столик чашку, с манерами истинного аристократа мизинцем опуская ее на стеклянную поверхность.

— Почему-то я не удивлен. Вам в последнее время слишком спокойно жилось вместе.

— Драко!

Он вскинул одну бровь, разглядывая ее вроде как с недоумением.

— И в чем же я не прав?

Гермиона возмущенно фыркнула, открыла рот, чтобы возразить ему и сказать, что он совершенно ничего не понимает. Но не смогла. Он, черт возьми, был прав.

— Я рад, что хотя бы тебе могу не объяснять прописные истины. Будь на твоем месте Поттер, мы бы убили часа два на выяснение причин, по которым он является идиотом.

— Он не идиот, — возразила девушка, поймав себя не мысли, что она не выгораживала Гарри перед его школьным врагом как минимум со школы.

— Ну да. Поэтому ты сейчас сидишь тут, а он, если я правильно понял, опять сбежал спасать мир?

Гермиона против воли всхлипнула, и Драко почти запаниковал.

— Грейнджер, ну не реви ты. Вернется твой ненаглядный еще затемно, не волнуйся. — он подвинулся чуть ближе и протянул руки с мученическим видом изображая из себя святого. — Ладно, иди сюда.

— Спасибо, Драко, но я не думаю, что обнимашки с тобой — лучшее, что можно было придумать после ссоры с Гарри.

Блондин возмущенно фыркнул.

— Вообще-то я хотел предложить тебе выместить на мне всю нерастраченную сексуальную энергию, слившись со мной в жарком поцелуе, так что если ты против объятий, мы можем их исключить.

— Драко!

— Могу поспорить на сотню галлеонов, что я целуюсь куда лучше неопытного Поттера.

Гермиона не смогла побороть невольную улыбку («Я бы поспорила») и подсела к аристократу поближе, чтобы положить свою голову ему на плечо.

— Это ничего не значит, — отрезала она, предупреждая его вопрос. — Мне сейчас так хочется. Просто потерпи.

— А как насчет...

— На все остальное — нет.

Она могла поклясться, что слышала его шутливый разочарованный стон.

Драко положил ладонь ей на спину и провел вдоль позвоночника. Гермионе вдруг показалось, что он делал это едва ли не впервые в жизни — физически поддерживал человека.

— Грейнджер, все, отстань со своими нежностями! — Драко отодвинулся, окончательно разрушая сложившееся уже приятное впечатление, вновь возвращаясь к своему извечному пафосу. Гермиона продолжала улыбаться, пока он недоуменно морщился.

— Можно я буду взимать плату с твоего ухажера, как психолог его дамы? Хотя, знаешь, я уже прошел квалификацию семейного психотерапевта с вашими проблемами, так что Поттер должен мне тысячи галлеонов.

Она покачала головой, понимая, что такой человек, как Драко, вряд ли когда-нибудь станет психологом, и ей крупно повезло, что он является ее сожителем. Наверное, он прав, и им с Гарри следует обратиться к специалистам. Но его не было рядом — снова — поэтому девушке оставалось только ждать его возвращения и надеяться на примирение.

— Спорим на волосы всех Уизли, что ты сейчас думаешь, как бы вернуть Поттера до Рождества в родные местечки, верно?

Гермиона вздохнула.

— Не хотелось бы встречать семейный праздник без него. Только вот я понятия не имею, куда он мог уйти. Может, вернулся в Бюро и...

Она не договорила, на секунду представив, что Гарри все-таки выполнил свое обещание и отправился в ее прошлое. Это было бы ужасно. Катастрофически. Девушка была уверена, что, взгляни он на то, что с ней случилось, и их прежним отношениям, и без того хрупким от всевозможных секретов и тайн, которые лишь недавно стали известны окончательно, — их отношениям, страдающим от его самоотверженности и ее упрямства, его чувства вечной вины перед всеми и вся и сжигающей ее изнутри ношей, которая без него делалась совсем непосильной, — всему этому придет конец, окончательный и бесповоротный, потому что они не вынесут еще и этого. Казалось, чаша терпения, которую им уготовили Мерлин, Моргана и все, кто сидит наверху и просто наблюдает за их страданиями-стараниями, уже почти переполнена; стоит лишь маленькой крупице упасть в гору безвыходных проблем, уже находящихся там, как все развалится навсегда.

— Сгущаешь краски, Грейнджер, — изрек Драко, наблюдающий за сменой выражений на лице девушки. Гермиона вздрогнула, будто очнувшись.

— Я просто не представляю, что еще нас может ждать впереди, если уже сейчас мы друг друга ломаем. И я хочу его видеть.

— Ну, может, тебе следует поговорить об этом с ним, а не со мной, — сказал Драко с видом, словно говорил ей о погоде сегодня — скучно и отрешенно.

— Тебе ведь все это не по душе, — сказала Гермиона, искоса на него поглядывая, — наши ссоры и проблемы. Почему ты нас терпишь?

Блондин взглянул на нее так, будто у Гермионы вдруг вырос второй нос.

— Я думал, это очевидно, — она все так же молчала, и Драко, вздохнув, произнес с широко раскрытыми глазами аля не-заставляй-меня— повторять— это-на-людях. — С вами интересно жить. Вы, наверное, единственные, кто не вызывает у меня неприятного осадка и с кем действительно есть, о чем поговорить. Несмотря на все ваши закидоны.

Гермиона была поражена.

— Аристократы так не выражаются, Драко, куда девались твои манеры?

— Я уже полгода живу под одной крышей с Гарри Поттером, Грейнджер. Дурной пример заразителен.

* * *

В пустом классе разносился раздражительным гамом птичий щебет — хотя под потолком канареек летало всего пять, от них было шумно и как-то нервно. Атмосфера совсем не располагала: в воздухе висело напряжение, эпицентром которого являлась ссутуленная фигура, сидящая на одной из пыльных старых парт. Гарри помнил, что, когда он вошел в класс, кудри на ее голове даже не дрогнули, и поначалу он подумал, что Гермиона его даже не заметила.

Теперь он стоял, глядя на нее, и видел, как сжимаются пальцы ее рук и как она кусает губы, силясь не заплакать. С такого ракурса смотреть на привычную картину было куда сложнее — свои чувства Гарри помнил, как сейчас, но ни разу не интересовался, что же испытывала она.

— Ты не пришла на Астрономическую башню, — раздался среди птичьего щебета голос шестнадцатилетнего юнца, только что вошедшего в класс. Гермиона медленно подняла голову, и наблюдающий за всей картиной Гарри заметил дрогнувшие в тусклом свете губы и зажмуренные веки — она почти готова была расплакаться. Но вот, плечи ее распрямились, взор потускнел, и глаза вмиг стали стальными и жесткими, какие он помнил на шестом курсе.

— Если ты посылаешь мне записки, это еще не значит, что я тут же прибегу на твой зов, как собачонка, — огрызнулась Гермиона. Тот Гарри не мог видеть ее лица — она все еще сидела к нему спиной — но этот подмечал каждую деталь: нервно прикушенную губу, беглый испуганный взгляд, бледность ее кожи. Она боялась, в самом деле его боялась, даже одно его присутствие рядом не давало ей свободно вздохнуть. Эта Гермиона выглядела совсем несчастной — но мог ли знать об этом тот Гарри, когда девушка не обращала на него внимание, всячески его избегала и старалась задеть каждым словом побольнее. На шестом курсе ее как будто подменили, но он так и не догадался, что случилось, пока она сама ему не втолковала.

Каким идиотом он был тогда.

— Я подумал, что мы сможем все уладить, — сказал Поттер-шестикурсник. Гарри помнил, как тяжело ему давались эти слова, когда он понятия не имел, что происходит и каким образом в ужасные события школы была впутана сама Гермиона. Он помнил, что плохо себя чувствовал, что аппетит совсем пропал, и за два с половиной месяца он похудел так, что стали видны впалые щеки и больной взгляд. Гермиона даже не смотрела в его сторону. И это было ужасно.

— Нечего улаживать, Поттер, — бросила Гермиона, сжимая пальцами столешницу парты — костяшки побелели от напряжения. «Обними ее, придурок, и скажи, что все исправишь и поможешь!» — гневно подумал Гарри, глядя на самого себя, неуверенно переминающегося с ноги на ногу за спиной девушки. Ох, нет, это невыносимо. И как это Гермиона смогла принять его... Определенно, она святая.

Гарри подошел к девушке и осторожно присел на край парты, с которой она свесила ноги. Он все еще не видел ее лица, зато его видел настоящий юноша: гримасу боли сложно было не разглядеть за бледностью кожи. Ей больно рядом с ним? Почему он не заметил этого еще тогда?

— Уйди ты отсюда, — отчаянно бросила Гермиона. Оба юноши в этот момент поморщились, словно она сказала самую отвратительную вещь на свете. Гарри помнил, что недоумевал, отчего всегда отзывчивая девушка сделалась с ним такой. Злой, ехидной и несговорчивой. Ненавидящей и страдающей, будто она переступала через себя.

— Герм, я... — оба синхронно вздохнули. — Что происходит? Почему ты ведешь себя так, словно мы враги?

Гарри отсчитывал удары своего сердца. Три, два, один. Гермиона всхлипнула, и только тут он, шестнадцатилетний, заметил, как дрожат ее плечи. Она плакала уже давно, но он не видел, пока пытался набраться духу и поговорить с ней начистоту.

— Гермиона...

Она вздрогнула, отодвинулась от него, насколько смогла — у того Гарри на лице проскользнуло непонимание напополам с болью — и зло сплюнула: «Не твое дело, Поттер».

Гарри знал, что не ушел бы от нее, хоть если бы девушка угрожала. Но в тот момент она всего лишь устало смахнула с лица упавшие пряди и повернулась к нему, взглянув измученными глазами.

— Ты когда-нибудь делаешь то, о чем тебя просят, а?

— Нет, — ответил он, беря ее за руку. Гарри смотрел на это, чувствуя, как в груди привычно сжимается сердце.

— Поговори со мной. Пожалуйста.

Она молчала, исследуя его лицо, сосредоточенное, огорченное, и такое серьезное. Если Гарри что-то решал у себя в голове, он обязательно это делал. Тогда он был намерен вернуть подругу, любой ценой.

— Я больше не хочу с тобой общаться, у нас слишком разные миры и приоритеты. Пора заканчивать детские игры, Поттер, и я...

— Ложь, — резанул он по воздуху. — Все ложь. Скажи мне правду.

Настойчивым он был всегда. И в пятнадцать лет, и в двадцать, и, думалось, даже в старости это его упрямство никуда бы не делось. Тогда речь шла не о нем, а о Гермионе, и Гарри упорствовал еще сильнее и жестче. Ведь это была она.

— Правду... — выдохнула девушка. — Почему ты настолько глуп, что не можешь поверить мне? Все кончено, Поттер, я тебя знать не желаю! Детство закончилось!

Он помнил, что разозлился ненамеренно.

— Поэтому ты теперь устраиваешь совсем недетские развлечения, да?! — Гарри спрыгнул с парты, зашагал вокруг примерзшей к месту Гермионы — она смотрела на него широко открытыми покрасневшими от слез глазами. — Поэтому ты посылаешь проклятые ожерелья и травишь людей? Что такое, Герм, неужели ты стала совсем как слизеринцы? Ах, я забыл, что ты одна из них!

«Прекрати! Ты же видишь, что она пытается сильнее тебя ужалить, что же ты делаешь!» — кричал Гарри, а сердце рвалось к девушке, хотелось обнять ее, почувствовать, как дрожат ее хрупкие плечи под его руками. Она сжималась от каждого упрека все сильнее, плечи опускались ниже — но ослепленный гневом, задетый несправедливыми словами, он, шестнадцатилетний, не видел этого, пока Гермиона не соскочила с парты и не оттолкнула его, стремясь убежать подальше от его жгучих слов.

«Что же ты стоишь, догони ее!» — Гарри знал, что он сорвется с места, побежит за ней, схватит уже у двери и никуда не отпустит, но от яростной мысли не спасало даже это знание. В глазах отчего-то жгло, хотя он выбрал это воспоминание, чтобы успокоиться — этот момент их первой за шестой курс искренности странным образом приносил умиротворение.

Гермиона плакала, прижавшись к Гарри, и он гладил ее по волосам, пахнущим и тогда лавандой. Смотреть на себя со стороны было ужасно — все ошибки, сделанные в прошлом, становились видны даже невооруженным глазом, и можно было определить, в какой момент все пошло не так по твоей милости. Если бы все это можно было исправить...

— Герм, я не брошу тебя, не отвернусь, только позволь помочь, — шептал Гарри, сжимая ее плечи. — Что бы ни случилось, мы все попытаемся исправить, вот увидишь! Я... Я скучаю по тебе.

— И я, — всхлипнула девушка. Оба юноши вздохнули, только наблюдающий от стянувшей грудь цепи — он скучал по Гермионе, даже когда они ссорились. Прошло не более трех часов после его побега из дома, а он уже скучал так, словно они не виделись полгода.

«Ну давай, парень, не робей!» — подумал Гарри, прогоняя тоску — Гермиона подняла на него печальные глаза, вовлекая в свой омут, и он, конечно же, не удержался: потянулся к ней, сжав пальцы на ее плечах почти до боли, и поцеловал. Робко, осторожно, едва делая шаг на эту запретную раньше территорию, пересекая положенную черту, делая их дружбу теперь уже совершенно невозможной. Их первый поцелуй.

Гарри вдруг захотелось оказаться рядом с настоящей Гермионой и, отбросив свою обиду, поцеловать ее. Страстно, смело, безрассудно. Но он все еще находился в своих же воспоминаниях, и ему оставалось только быть немым наблюдателем.

Гермиона отстранилась от него, прижимая руку к губам, пробуя незнакомый новый вкус, чувствуя, наверное, то же, что и он — все горело. Девушка подняла глаза и неожиданно заплакала сильнее. Гарри испуганно замер.

Он бы посмеялся, если бы рядом был Рон — тот всегда шутил, что Гарри целуется так ужасно, что девушки плачут. Только вот до того момента он никогда не целовал кого-либо, кроме Гермионы, и, разумеется, не мог знать, отчего она заходится рыданиями еще больше.

— Прости меня, я так виновата!

«Мерлин, не стой столбом, успокой ее! Так-то лучше». Когда смотришь на все со стороны, ситуация как-то легче воспринимается. Теперь он мог анализировать свое поведение — и был согласен с Малфоем: Поттер идиот, каких поискать.

— Пожалуйста, Гермиона, скажи мне, я должен знать, что случилось...

Девушка отстранилась на последних его словах, молча протянула ему левую руку. Конечно же, он понятия не имел, что может увидеть, закатив рукав ее кофты — он не был готов. Шок, боль, вина, гнев и ярость — все это свалилось ему на голову в один миг, едва под тканью показалась кривая татуировки. Гарри до сих пор не мог смотреть на нее, не испытывая злости и стыда — ты виноват, ты не уберег, ты!

— Когда?

— В твой день рождения. Летом.

У Гермионы дрожал голос. И Гарри дрожал — от ненависти к своему единственному врагу, ненависти такой всепоглощающей силы, что трудно было удержаться на ногах. Он и теперь, лишь наблюдая, не смог сдержать рваного стона, вырвавшегося из горла.

— Я не хотела, Гарри, поверь, он...

— Прости. — Гермиона замолчала, устремив на него пораженный взгляд. Юный Гарри закрыл глаза — от боли. — Это из-за меня. Прости.

Больше смотреть на это не было сил.

— Матиас, вытащи меня! — закричал Гарри в потолок. За его спиной Гермиона тихо объясняла, каким образом она оказалась среди пожирателей.

Это было всего лишь очередное его воспоминание, ошибки которого не исправишь.

* * *

И что она тут делает? Легкомыслие никогда не было ей свойственно, но сейчас оно отчего-то победило остатки разума, скованного ссорой с Гарри, и вот — она здесь, на пороге дома своих родителей. Ее прошлый визит окончился весьма плачевно: Эмма вновь уговаривала ее переехать насовсем, отчего они разругались, Дуг все еще обижался на дочь, и смысла оставаться у них дольше недели она не видела. Смогут ли родители принять ее теперь?

Дверь отворилась, на пороге стояла Эмма в домашнем халате.

— Гермиона?

— Здравствуй, Эмма. Можно войти?

Она посторонилась, пропуская девушку в дом, и уставшая от проблем Гермиона вошла в полутемный коридор небольшой квартиры. Было тихо, из гостиной доносились телевизионные голоса и музыка. Дуг сидел на диване, читая вечернюю газету.

— Прости, что без приглашения, — извиняющим тоном сказала Гермиона. Эмма махнула рукой — брось говорить глупости — и помогла ей раздеться. Девушка обернулась, глядя в добрые глаза матери — те, казалось, все понимали.

Она все еще не знала, что толкнуло ее пойти к родителям — ведь они так и оставались ей чужими — но это чувство было каким-то... правильным.

— Что случилось, милая? — спросила Эмма, когда они уже пили на кухне чай. — Поссорилась с Гарри?

Гермиона в удивлении отставила чашку.

— Откуда ты...

— Я тоже сбегала к своей матери, когда мы с Дугом ругались, — улыбнулась женщина. — Это инстинктивно происходит, верно же? Ну так, что стряслось?

Гермиона вздохнула, сделала глоток успокающего напитка и взглянула на мать. Та терпеливо ждала.

— Ты права, мы поругались, — тихо произнесла девушка. — Сильно. Не помню, когда последний раз мы так ссорились.

— Всякое бывает, — кратко заметила женщина. Гермиона покачала головой. Понятие «всякое» действительно может означать что угодно, если речь идет о Гарри Поттере.

— Мы друг друга не слышим. Пытаемся, но не выходит. Мне кажется, мы не готовы жить вместе как семья, хотя хотим этого. — Эмма не перебивала ее, и Гермиона чувствовала себя свободной от предрассудков, впервые за это время позволив себе действительно говорить то, что думает, а не то, что от нее хотят услышать. — Я люблю его. Эмма, ты же знаешь, как сильно я его люблю! И он... Я знаю, что нам друг без друга очень сложно, невозможно почти, но... Я требую от него слишком многого, а он все берет на себя, потому что не привык доверять людям всю свою жизнь, — Гермиона улыбнулась, шмыгнув носом, и попыталась вернуть свое самообладание — выходило из рук вон плохо. — Понимаешь, Гарри, он... Мне кажется, он до сих пор не может мне довериться, хотя я уверена, что, спроси я его об этом, он возмутится. И он будет прав: мы друг другу верим безоговорочно. Только вот проблемами делиться не хотим. Это сложно, для нас все в новинку, и эта семейная жизнь, и быт. Я не знаю, каким будет наш завтрашний день, что уж говорить о будущем.

— Милая, успокойся, — Эмма сжала ладонь дочери, мягко улыбнувшись. — Все пары проходят через подобное. Это притирка характеров, и вам ее не избежать.

— Я знаю его восемь лет, Эмма. Я знаю, что ему снится, как он пахнет по утрам, какие тосты любит; знаю, какие слова вызывают в нем гнев, какие шутки ему действительно нравятся; когда кто-то трет переносицу, я представляю, как это делает Гарри, и понимаю, что у него это получается лучше всех. Я видела его самые большие страхи и лучшие надежды, изучила его тело так, что на память восстановила бы каждый его шрам и изгиб, я знаю, что он может сказать еще до того, как эта мысль придет ему в голову. Я действительно знаю в нем все. И сомневаюсь, что найдется в мире человек, который знает меня лучше, чем Гарри. Но этого, очевидно, недостаточно, чтобы решить наши проблемы.

Гермиона взглянула на женщину, сидящую перед ней, и увидела в ее глазах снисхождение. Почему она думает, что знает больше ее? Похоже, прийти сюда все-таки было плохой идеей.

— Ты думаешь, что вы с Гарри не сможете найти компромисс? — спросила Эмма, убирая со стола чашки. Ее руки со светлыми венами на запястьях были очень похожи на гермионины, только старше и жилистей.

— Пока что мы не можем даже просто понять друг друга. Гарри нужно научиться доверять мне, а я должна уметь прислушиваться к нему. Но это трудно, очень, потому что почти всегда он пытается все взвалить на себя, не обращая внимания на то, что вокруг него люди, которым он действительно может доверять. Гарри подсознательно не верит даже мне.

— Ты говорила, у него было тяжелое детство, — резонно заметила Эмма. — Неудивительно, что он вырос в юношу, привыкшего решать свои проблемы самостоятельно.

— Ах, если бы это были только его проблемы! — вскинулась Гермиона. — Да, он привык, что все вокруг почему-то полагаются на него, привык заботиться о других, но теперь он забывает, что я не все остальные, и что мы хотим стать одной семьей — а ведь для этого нужно уметь делить и радости, и невзгоды. Беда в том, что Гарри к такому не готов.

— А ты готова ли?

Девушка подняла удивленный взгляд на мать, но та лишь терпеливо ждала реакции. Гермиона подумала, что это справедливый вопрос, но вот ответить на него оказалось сложнее, чем она ожидала.

— Я надеюсь. Сейчас я могу утверждать с полной уверенностью, что не осталось ничего, чего бы Гарри не знал обо мне. И я не намерена скрывать от него что-либо, никогда.

— Но это не ответ, Гермиона, — медленно отрезала Эмма. — Это вопрос доверия. Готова ли ты сама делиться с ним любыми проблемами, какими бы большими или мелкими они ни были?

Она опустила глаза на свои скрещенные на столе руки и задумалась. Разумеется, готова. Конечно же. Как может быть иначе? Это же их жизнь, общая, на двоих, и Гарри — тот человек, с которым она желает провести бок о бок остаток своих дней. Неужели она не захочет делиться с ним любыми проблемами?

— Да, готова, — ответила Гермиона, сжимая скатерть. — И я даже пойду на компромисс, если это нам поможет. Только бы он меня услышал.

Эмма улыбнулась, и девушка кивнула, подтверждая свои же слова. Словно клятву давала — смех, да и только.

— Только вот, знаешь, Гарри сложный человек, и идти с ним на компромисс может быть трудно: он оттягивает большинство проблем на себя. При любых обстоятельствах. Мерлин, я в этом так завидую Луне!

— Луне? — переспросила мать. — Твоей подруге?

Гермиона усмехнулась, вспоминая Рона сегодняшним утром — Боже, это было всего лишь этим утром!

— Когда у них возникают проблемы, Рональд кажется взрослее Гарри в этой области. То есть, что делает Рон, если они с Луной испытывают трудности — он идет и женится на ней. Что делает мой Гарри в таких случаях? — сбегает из дома, думая, что он сам справится с любой ситуацией. Это несправедливо.

Эмма видела, что ее дочь уже несерьезна, и потому позволила и себе тихий смешок.

— Рональд женится?

— Да, думаю, скоро об этом станет известно. Он молодец.

Девушка знала, что мать задается вопросом, когда замуж выйдет и ее дочь, но говорить на эту тему не хотела, ни раньше, когда она поднималась родителями, ни сейчас. Гермиона вообще могла бы обойтись без свадьбы, если это гарантировало бы им с Гарри нормальную совместную жизнь, а не тот ураган, что именовался у них отношениями. Здесь она, увы, была полностью согласна с Драко: если ты живешь с Гарри Поттером, не жди спокойствия.

Что ж, ее возлюбленный не подходил под параметры у большинства девушек, и не являл собой идеал молодого человека, но — она бы поспорила с кем угодно — Гарри был совершенным со всеми своими недостатками, даже когда они находились в ссоре.