Пусть придет что-нибудь (гет)

Оз, великий и ужасный! Отправил маленькую девочку на войну с могущественной колдуньей! Тонкс негодующе фыркает, погасший камин остается безучастным. Она — не маленькая девочка! Она — аврор, боец Ордена Феникса! Борьба с Мраком — ее долг, ее судьба! Она выбрала Путь и не свернет с него!

Тонкс торопится на встречу с Главой Аврората, по совместительству Министром Магии. Коридор плавно загибается влево, вызывая легкое головокружение и нехорошее подозрение о бесконечном блуждании вокруг некой недостижимой точки. Мягкий, густой ворс ковра глушит звуки, не слыша привычного цокота каблуков, Тонкс все ускоряет шаг, почти бежит. Огненным хвостом кометы в зеркалах мелькает отражение ее шевелюры.

На самом деле, зеркала на стенах — не элемент декора, а чувствительные артефакты, они улавливают магию, и в Министерство теперь не проникнуть под заклятием или с зачарованным предметом. Тонкс частенько застревает в коридоре, наблюдая, как в отражении размывается личина и проступает ее настоящий облик. Но не сегодня! Сегодня она обижена и разозлена! Сколько можно выставлять ее маленькой девочкой?! Она не маленькая! И не девочка! Тонкс останавливается, вспыхивает и сердито топает ногой — в ушах явственно звучит ехидная реплика о непорочном зачатии.

Она — не девочка, а боец! Она едва не погибла, потеряла мужа, отца, счастье! Ее жизнь распалась на две неравные части. Первая залита солнечным светом, наполнена смехом, движением, полетом. Там шутит отец, мама прячет улыбку за напускной строгостью, Ремус робко касается ее руки... Там осталась беспечная, смешливая девчонка. Она погибла в Битве за Хогвартс. Пусть, через месяц ее тело вернулось к жизни, но ее радость, ее любовь, ее душа умерла вместе с мужем! Отныне мир Тонкс сер и уныл, как пасмурное небо за окном больничной палаты.

Очнувшись, она не могла вспомнить, как ее ранили, как проходила Битва. Ей сказали, что война закончилась, Гарри Поттер победил, и теперь все будет хорошо. Про Ремуса не говорили. Тонкс догадалась сама. Если бы он не мог прийти из-за ранения, ей бы сказали, а раз молчат — значит... Значит, его больше нет.

Она бездумно смотрела в окно на нескончаемый моросящий дождь, куда-то спешащих людей. Они наклоняли головы, пряча лица, ежились под тонкими летними куртками, шарахались от летящих из-под колес брызг... А Тонкс не могла встать с койки, не могла поднять руку. Слова давались ей с трудом, и эти усилия выматывали почти до обморока. Она проваливалась в зыбкий ненадежный сон без сновидений, и незаметно выплывала из него. Зелья, которыми ее накачивали притупляли не только физическую, но и душевную боль. Тонкс затягивала вязкая трясина безразличия, мысли и чувства гасли, не успев оформиться, сопротивляться не было ни сил, ни желания.

Сырое, пасмурное лето сменилось холодной дождливой осенью. Ее выписали из больницы, отменили обезболивающее, и Тонкс поняла, что вялое безразличие вовсе не так уж плохо. Болело все, кажется, даже ногти и волосы. Она перебиралась из кровати в кресло и, сцепив зубы, отдыхала прежде, чем рискнуть добраться до дивана. Она училась самостоятельно есть, с трудом удерживая столовые приборы в дрожащих руках, училась ходить, говорить...

Тед реагировал на нее с безличным благодушием довольного жизнью ребенка, он забыл ее, отвык. Глядя на него, Тонкс не могла удержаться от слез. Все должно было быть не так! Она, Ремус и Тед были семьей. Они должны были быть вместе! Но Ремус мертв, Тед прижимается к бабушке, а сама Тонкс не может удержать на непослушных руках сына. Слезы текли из глаз, малыш выпячивал нижнюю губу, кривился и разражался ревом. Андромеда поспешно уносила его, а потом долго выговаривала дочери. Тонкс кивала — мать была права, конечно, права. Сама она держалась, значит, это возможно. Как в детстве, Тонкс чувствовала себя нелепой, бестолковой, нескладной... Она не может взять себя в руки, собраться, подумать о будущем. Не может сходить на могилу мужа и проститься с ним!

На кладбище Тонкс попала только на Годовщину. Пришла, несмотря на запреты целителей, стояла, пошатываясь, смотрела на могилы детей, так и не закончивших Хогвартс. Она поклялась себе, что у Теда будет другая жизнь, ему не придется выходить на битву из-за школьной парты. Они очистят Британию от всякой мрази! Тед будет жить в мире без насилия, без войн. Это ее долг!

Тонкс с остервенением занялась восстановлением, она покорно пила зелья, соблюдала диету, режим, тренировалась до изнеможения. Вернуть физическую форму оказалось нелегко, но добиться официального признания еще сложнее. Тренировки перемежались бесконечными осмотрами и тестами, наконец, комиссия, выдала заключение, и Тонкс восстановилась в Аврорате. Вот только к оперативной работе привлекать ее не спешили. Бывший коллега по Ордену Феникса Кингсли Шеклболт, ослепительно улыбаясь, плел словесные кружева и заваливал административной работой. Друзья-авроры расписывали восхитительные перспективы карьеры в аналитическом отделе и архиве. Только Эд Браун безоговорочно поддержал Тонкс и взял к себе.

Эд — настоящий друг! Надежный, искренний, понимающий, он ужасно похож на Ремуса, на того Ремуса, которого не кусал оборотень. Тонкс уверена, что он бы мог также открыто улыбаться, легко заводить разговор, мог бы, не будь того полнолуния. Но полнолуние было, были рваные раны, были мучительные трансформации, годы притворства, и лицо Ремуса избороздили ранние морщины, волосы подернулись сединой, улыбка стала несмелой, взгляд печальным, движения нерешительными. Тонкс неловко из-за того, что она будто бы осуждает Эда за его благополучие, представляя Ремуса таким же, как он, поэтому ей легче беседовать с шефом через зеркало. Сейчас он ее связной, единственный, кроме Шеклболта, кто знает о ее задании.

Тонкс предпочла бы отчитываться Эду, но охрану Снейпа Кингсли взял под свой непосредственный контроль, будто у Министра Магии и главы Аврората мало проблем и избыток свободного времени. Почему он предложил именно ей выполнять обязанности телохранителя? После того, как два месяца отказывался привлекать к оперативной работе, осчастливил миссией важной и опасной?

* * *

Тонкс резко останавливается перед массивной двустворчатой дверью. Выравнивает дыхание, одергивает блузку, взбивает волосы. Вытирает внезапно вспотевшие ладони и нервно облизывает губы, переступает с ноги на ногу, гипнотизируя бронзовую ручку. Проходит минута, другая... Тонкс вздыхает, медленно поднимает руку, легко касается двери и, не дожидаясь ответа, распахивает ее. Секретарь министра Персеваль Уизли поднимает взгляд от пергаментов и недовольно смотрит на нее.

— Министр вызывает меня немедленно! — звонко выкрикивает Тонкс прежде, чем он выскажется о недопустимости входить в приемную без приглашения.

— Придется подождать, — Перси шуршит своими пергаментами.

— Как? — упавшим голосом спрашивает Тонкс. — Я опоздала?

Она делает шаг к столу и запинается о резную треногу, на которой в цветочном горшке растет корявый колючий монстр без листьев. Перси демонстрирует прекрасную реакцию — останавливает падение и водружает чудовище на законное место.

— Нет, гоблины потребовали немедленной аудиенции, сейчас они в кабинете, — объясняет он, укоризненно глядя на Тонкс.

— А-а, понятно.

Это же совсем другое дело! Она плюхается на диван и закидывает ногу за ногу.

— Располагайся, — с безнадежным вздохом, произносит Перси и утыкается носом в пергамент.

Тонкс разглядывает приемную, выдержанную в бежевых и коричневых тонах, лишенную плавных линий и случайных деталей. На столе и стеллажах царит удручающий порядок, такое впечатление, что местоположение всех предметов выверено по линейке. Сам Перси, серьезный, коротко стриженный, в идеально сшитом костюме сливается с естественной средой обитания. Только диковинное растение оживляет безотрадную картину «Апофеоз педантизма». Откуда оно здесь?

Раздается короткий, резкий стук в дверь, и в приемную врывается Бэзил Темплтон, один из обвинителей на предстоящем процессе. Он на год младше Тонкс и своей стремительной карьерой обязан организованной Волдемортом чистке властных структур. Впрочем, Бэзил, наверняка, предпочел бы оставаться младшим помощником заместителя прокурора, но не хоронить выданные из Азкабана останки деда, отца и брата.

Сообщение Перси о необходимости подождать исторгает у него гневную тираду о зарвавшихся гоблинах, которых давно нужно поставить на место. Уизли выслушивает его совершенно невозмутимо и замечает:

— Министр действует в ваших интересах. Вы же требовали доступа к информации о счетах Пожирателей?

— Ха! — Бэзил бросается в кресло. — Толку-то! Снейп этих подонков прикроет надежней, чем коммерческая тайна! — он гневно сверкает глазами, а Тонкс от неожиданности открывает рот.

— А как же... Я думала Снейп на нашей стороне. Он же свидетель обвинения.

— О, да! Свидетель! И Грегори Гойла он уже из обвиняемого свидетелем сделал, и других в свидетели перетащит.

— Но ведь Гойл, он же, действительно, ничего такого не сделал? — нерешительно спрашивает Тонкс. Подробностей досудебного разбирательства ей не известны, но она знает, что показания давали студенты, в том числе сестра Перси.

— Джинни не смогла сообщить ни о каких преступных действиях Гойла, — казенным тоном произносит Уизли.

— Это не значит, что их не было! — Темплтон срывается с кресла и кружит по кабинету. — Снейп отмазал слизеринца, как всегда это делал! Вспомните Хогвартс. Разве он когда-нибудь сдавал своих?

— Нет, — медленно произносит Перси, — но он никогда не лгал.

— Не лгать, — разъяренным гепардом рычит Бэзил, — не то же самое, что говорить правду! Доверять Снейпу глупо! — он коротко кивает на дверь в кабинет министра. — Нас сделали заложниками показаний Пожирателя Смерти.

Тонкс совершенно растерянна. Она приняла, как данность, что Снейп — герой, сражающийся на их стороне. Какой же он Пожиратель? Он притворялся...

Бэзил внимательно всматривается в ее лицо и зло прищуривается:

— Наши милые девочки услышали романтическую повесть о Всепобеждающей Любви и прониклись восхищением, упустив тот незначительный факт, что юный Вертер обманывал не самого последнего легилемента.

Тонкс чувствует, что у нее пылают щеки. Так оно и было! Самый молодой преподаватель Хогвартса не мог не вызывать жгучего интереса. В девчачьих спальнях обсуждалось полученное в столь юном возрасте звание Мастера Зелий, изящество движений, интересная бледность, тяжесть взгляда, несоответствия грязных волос и безупречной белизны манжет, сарказм, мрачность, подчеркнутое пренебрежение мнением общества. Здравомыслящих особ, полагавших, что им достался повернутый на науке мизантроп, было ничтожно мало. Все остальные придумывали истории о трагичной любви, ужасном преступлении, невыносимой тяжести вины и раскаяния. Рассказ Гарри Поттер, многократно перепечатанный и пересказанный, попал в самую точку — выпускницы Хогвартса радостно выдохнули: «Мы так и знали!», но ведь были и скептики.

— Можно подумать, ты одобряешь тех, кто сжег дом на Спиннерс Энд.

— Не одобряю, — скалит зубы Бэзил. — Дом надо было сжечь вместе с хозяином.

Перси недовольно морщится, но не вмешивается.

— Очнись, Тонкс, — чеканит Темплтон. — Снейп вернулся не для того, чтобы помочь нам изловить мерзавцев, для этого он объявился бы раньше. Он блюдет свои интересы, а его интересы — это интересы Слизерина.

* * *

Все еще ошеломленная беседой Тонкс переминается с ноги на ногу перед столом министра. Шеклболт внимательнейшим образом изучает ее отчет, шевелит губами, бровями и даже ушами.

— Значит, «внезапное возгорание высокотехнологичного бытового прибора, вызванное конструктивными особенностями данного прибора и свойствами электромагнитных волн... — Кингсли поднимает взгляд на Тонкс, она хлопает ресницами, как можно простодушней. — Так, — палец министра скользит по строчкам, — здесь об атомарном строении, электроны, протоны... волновая природа... Ага! «Своевременное применение заклинание «Агуаменти» помогло предотвратить пожар, который в виду скученности жилья в маггловском городе и неблагоприятных погодных условий, обернулся бы масштабной катастрофой со множеством жертв. Однако всплеск магии мог быть зафиксирован заинтересованными лицами, обладающими информацией о местоположении собственности принадлежащей Министерству Магии». То есть, вы обвиняете Мнистерство в утечке информации?

— Это же очевидно, — пожимает плечами Тонкс. — Надо проверить всех, кто мог знать о домах и...

— Это не в вашей компетенции, аврор, — обрывает ее Кингсли. — Ваше дело обеспечить безопасность свидетеля до окончания судебного процесса.

— А какие показания даст свидетель? — нахально спрашивает Тонкс.

— Правдивые, — Кингсли аккуратно разглаживает отчет.

— Вы так уверены? — вылетает из ее рта прежде, чем она успевает прикусить язык.

— Я уверен, — раздельно произносит Шеклболт, — что Северус Снейп не желает ни бойни, ни установления тоталитарного режима, и сделает все от него зависящее, чтобы это предотвратить. А вы сомневаетесь?

— Я? Нет, я... Просто услышала... Узнала... — Тонкс мучительно соображает, как ответить, чтобы не подставить Бэзила.

— А вот если бы ты согласилась работать в аналитическом отделе, — Кингсли поднимается из-за стола, — то знала бы, что решение Снейпа выступить с показаниями на судебном процессе вызвало очень неоднозначную реакцию общества, — говорит он, словно цитируя, а скорее всего и правда цитирует. — Не только простые обыватели, но и видные чиновники Министерства, авроры и члены Визенгамота не могут скрыть своего возмущения.

Голова у Тонкс идет кругом. Она жалобно спрашивает, не надеясь получить ответ, то есть, внятный ответ, без иносказаний и тройных смыслов:

— Почему вы предложили стать телохранителем именно мне?

Шеклболт отвечает неожиданно просто:

— Ты — единственный аврор, которого этот параноик не заподозрит в двойной игре.

* * *

Возможно, Снейп и параноик, но на ее появление он не реагирует, даже не поднимает головы. Сидит в пол-оборота к камину, уткнувшись носом в рукопись. Ту самую, распадающуюся, спасенную из взорванного дома. Тонкс осторожно, по-кошачьи подкрадывается и заглядывает через плечо. Ужас! Руны, да еще какие-то странные, знаний Тонкс хватает только на то, чтобы понять — в Хогвартсе таких не изучают. Но это — полбеды. Рукопись явно прожила долгую и насыщенную жизнь — поля и межстрочные пространства пестрят записями разными чернилами и на разных языках. Отдельные руны и целые строки подчеркнуты, обведены или вычеркнуты. Всюду странные значки, попадаются целые картинки. Снейп же занимается чем-то невообразимым: он обводит пером отдельные руны, отчего те становятся на мгновение ярче и тут же тускнеют, что-то добавляет на чудом сохранившемся свободным пространстве, а если его нет, то поверх записей...

— Оз, великий и ужасный, решил придержать мозги для себя, — от неожиданности Тонкс подскакивает на месте. — Неужто, он и сердце пожалел?

— К-какое сердце?

— Материнское, — уточняет Снейп с издевательской любезностью.

— Мне не нужно сердце! — Тонкс спешит исправить вылетевшую глупость. — У меня есть сердце! И мозг есть! То, что я делаю — я делаю для Теда, чтобы он ходил по улицам, ничего не боясь!

— А на Рождество вы подарите ему статью о Процессе века, — констатирует Снейп. — Несомненно, это станет одним из самых ярких и теплых воспоминаний его детства. Возможно, благодаря ему, он вызовет Патронус.

Сейчас Тонкс солидарна с теми, кто жалеет, что дом на Спиннерс Энд сгорел без хозяина.

— Я обязана безотлучно находиться при вас! — отрезает она.

— Вы только что отлучались.

— По вызову непосредственного руководителя операции и предприняв все возможные меры обеспечения безопасности! — до сих пор ей не удавалось столь точно цитировать текст инструкций. — Я не могу запереть вас и отлучиться по собственной надобности.

— Вы можете пойти со мной.

— К-куда? — Тонкс не верит своим ушам. — На Рождественскую Ярмарку?!

— Полагаете, мне некому дарить подарки на Рождество? — Снейп надменно поднимает бровь.

«А что, есть кому?» — едва не срывается у нее с языка, но Тонкс поспешно закрывает рот ладонями.