Пусть придет что-нибудь (гет)

Всю ночь мела метель, и окно, залепленное влажным снегом, уменьшилось вдвое. Через оставшееся чистым стекло под козырьком можно разглядеть снежную шапку на крыше дома напротив и мутно-белое небо. Тусклые свет едва проникает в комнату, ее очертания тонут в полутьме, кажется, во всем мире не осталось ни четких линий, ни ярких красок, ни резких звуков. Чуть ли не впервые в своей жизни Северус не знает точно, сколько сейчас времени: быть может, самое раннее утро, или уже близится полдень? За необъятной периной бабушки Вьюги не увидеть восхода холодного зимнего солнца. Безошибочное чувство времени молчит. Северус лениво усмехается этим мыслям — нет, все не так безнадежно. Убаюкивающая тишина свидетельствует, что его телохранитель спит, а значит, до полудня далеко; сам он прекрасно выспался — следовательно, рассвет уже миновал, однако, еще рано, очень рано. Так рано, что даже домовые эльфы еще не принялись за работу, а они должны очистить снег к открытию лавок.

Северус потягивается и закидывает руки за голову, радуясь тому, что он — не домовой эльф и даже не преподаватель Хогвартса, и не должен вылезать из-под пухового одеяла. Он может валяться в теплой постели и размышлять. По крайней мере, пока не проснулась Тонкс, и утренняя тишина не разбилась звоном, хрустом, плеском, бряканьем, ойканьем... Соприкасаясь с ней, все предметы становятся хрупкими и скользкими. Северус обратил внимание на этот феномен еще в Хогвартсе. На общем фоне рассеянных и неуклюжих студентов Тонкс выделялась просто фантастической нескладностью. Как будто все материальные предметы и даже пространственные координаты вступили в заговор против нее. Северус искренне пытался понять природу этой аномалии, однажды он подсунул Тонкс пробирку из небьющегося стекла, зачарованную так, что из нее ничего нельзя было пролить — она ухитрилась уронить ее в котел. Возможно, будучи метаморфом, Тонкс не могла точно определить положение своего тела в пространстве? Будь это так, она не смогла бы управляться с метлой... И Аврорат... Конечно, для Моуди идеологическая чистота была наиважнейшим качеством, но к тому времени, когда в Аврорат поступила Тонкс, старик решающего голоса уже не имел. Северус сам видел, что боевые навыки у нее вполне удовлетворительны, да и, танцуя с ним вчера, Тонкс вовсе не была неловкой.

Быть может, она движется в собственном ритме, а окружающая действительность не попадает с ней в такт? И режущее глаз сочетание цветов, на самом деле, складывается в гармонию, которую другие не видят из-за несовершенства собственных органов зрения? Что ж, бывает. Северус и сам не мог толком объяснить, как он сплетает слова в единственно возможный узор, создавая заклятья. В словосочетании «темные искусства» ключевым для него было слово «искусства», и он не мог взять в толк, почему прилагательное «темные» вызывает у магов ужас и отвращение. Для него Тьма не была зловещей, безликой тьмой — напротив, многоцветной, многозвучной, изменчивой! Северус чувствовал ее дыхание, ощущал структуру и плотность. Он тянулся к ней, стремясь познать, овладеть, подчинить своей воле, как музыкант подчиняет звуки и творит мелодию. Тьма была опасна, конечно, опасна! Она могла скользнуть в ладонь гибким смертоносным клинком, но могла и распахнуть за спиной широкие крылья. Когда он пытался рассказать об этом, его называли лжецом или безумцем. Тьма ужасна, она — источник зла и погибели, точка! Даже Волдеморт был с этим согласен, его завораживала зловещая мощь Тьмы, он стремился овладеть ею, как оружием. Северус, мечтавший учиться запретным искусствам у величайшего мага, был разочарован такой ограниченностью. Все равно, что сводить зельеварение к науке о приготовлении ядов!

Возможно, недоуменно пожимая плечами при виде очередного сногсшибательного наряда Тонкс, он проявляет такую же ограниченность. Какие оттенки видит она? Ему бы хотелось посмотреть на мир ее глазами. Поймав себя на этой мысли, Северус застыл. Жгучее желание влезть в голову другого человека, сделало его превосходным легилементом, но не принесло счастья. Почему-то негативные эмоции, связанные с ними мысли и воспоминания, воспринимаются легче всего. Чтобы ощутить их, не нужно прикладывать специальных усилий, наоборот, от них приходится защищать свое сознание.

Волдеморт считал, что легилеменция дает объективную картину: людьми движет зависть, ревность, страх, ненависть... Дамблдор с такой трактовкой согласен не был, он склонялся к мысли, что легилеменция противна самой природе человека, она свойственна порождениям Тьмы и с темными сторонами души взаимодействует. Ее использование калечит душу, наполняет Тьмой. Рациональное зерно в этих суждениях было, во всяком случае, Северусу не доводилось встречать уравновешенных и добродушных легилементов. Ему самому так и не удалось увидеть мир глазами Лили — солнечный, радостный, понятный мир — зато он увидел себя — жалкого неудачника, странного и нелепого.

Дамблдор старался не прибегать к легилеменции, также как без особой необходимости не пользовался парлестангом. Он и Северуса предостерегал, но, видимо, было уже поздно: недоверие, неприязнь, страх и отвращение иголками впивались под кожу, сочились из дежурных фраз, расползались ядовитыми пятнами при случайном прикосновении — не замечать, не чувствовать было невозможно! Когда Волдеморт вернулся, практиковать ментальные искусства пришлось уже без оглядки на осторожность, и Северус обнаружил, что выносить общество Пожирателей Смерти ему легче, чем учеников, коллег по Хогвартсу и Ордену, по крайней мере, их негативные эмоции были направлены не на него лично. В год своего директорства он едва не захлебывался ненавистью и ужасом, от которых не спасала даже окклюменция. Многократно усиленные, они кислотой прожигали ментальные щиты, отравляли сам воздух. Неудивительно, что яд Нагини его не убил — настолько Северус пропитался ядом ненависти.

Все-таки приходиться вылезать из-под одеяла и плестись в ванную комнату. Умиротворяющая тишина убаюкивает, расслабляет, не хочется даже думать о необходимости проявлять какую-то физическую или умственную активность. Чтобы стряхнуть это состояние, Северус долго отмокает под душем — холодный, конечно, лучше подходит для такой цели, но он не может себя заставить переключить воду. Тело, неизбалованное подобной уступчивостью, блаженствует. Перебрав стоявшие на полочке флаконы, Северус находит тот, что почти не имеет запаха. Мыльные потоки скользят по коже, он запрокидывает голову, подставляя лицо под струю воды.

Волшебная палочка отклеивается от занавески и послушно ложится в ладонь, как только он выключает душ. Северус очищает запотевшее зеркало. Вопреки предположению некого остряка, он никогда не пробовал бриться наощупь. Собственное отражение не вызывает эмоций — и жгучее разочарование и надежда увидеть что-либо другое давно похоронены вместе с прозвищем Принца-полукровки. Лицо, как лицо. Северус усмехается, вспоминая вчерашнюю выходку Тонкс. Она точно подметила характерные черты, но усилила их, добившись эффекта карикатуры. Впрочем, она всех изображает так же, поэтому ее способности метаморфа и не были востребованы Авроратом и Орденом. Тонкс добивается сходства, но не тождества, веселит, но не обманывает. В ее пародиях нет желания обидеть, она не насмехается, а смеется. Смеется, прежде всего, над собой, над своей пластичность, доходящей до потери неповторимой формы. Северус не чувствует ее злости, отвращения или презрения, не чувствует даже наглого бесцеремонного любопытства — Тонкс его не раздражает. Она успокаивает.

Северус вздрагивает, оставляя на коже порез. Самоанализ (или самокопание?) — привычное занятие, но ему очень давно не приходилось размышлять о своем отношении к определенной женщине. Более десяти лет. Северус даже может назвать точную дату. Единственный раз, за годы преподавания в Хогвартсе, он провел Рождественские каникулы вне школы. Вместе с Дениз. А на день рождения Дамблдор подарил ему сонеты Данте Габриэля Россетти. Те самые, извлеченные из могилы любимой жены через семь лет после ее смерти. Намек был более чем прозрачен.

Лили погибла шесть лет назад, Волдеморт себя никак не проявлял, оставшиеся на свободе Пожиратели не делали попыток отыскать любимого повелителя или добраться до младшего Поттера, можно было перешагнуть через прошлое и жить настоящим. Можно, но нельзя. Дамблдор держал его не страхом Азкабана — руки английского правосудия не дотягивались даже до континента, не говоря уж об Азии, Африки и Америке — Северус сам не отпускал себя. Он делал то, что должен, но этого Дениз понимать не хотела. Для нее, внучки латиноамериканского диктатора и дочери боевика ИРА, Метка была не символом Мрака, а следом юношеских глупостей. Поиграл в революционеров? Все, достаточно. Закроем эту страницу, будем жить дальше. Все его слова о грехе, искуплении, долге она отметала, как благоглупости.

Любил ли он Дениз? Во всяком случае, рассказал ей о подслушанном Пророчестве, неизбежном возвращении Волдеморта, о своей роли в необъявленной войне. Наверное, любил недостаточно, раз выбрал не ее, а «дурацкие игры в шпионов». Северус не хотел ей лгать, но предать Лили снова он не мог. Не мог предать себя, а Дениз не собиралась «любоваться на то, как ты спускаешь жизнь в канализацию». За честность он был ей благодарен, а за присланную 15 февраля колдографию — нет. Дениз присовокупила ее к заявлению об уходе с должности преподавателя маггловедения — в Венеции для нее открывались блестящие перспективы. Словно в насмешку, итальянский аристократ, обнимающий ее на фоне Палаццо Бембо, был почти точной копией Северуса, лет на десять старше, ухоженный, вальяжный...

Тогда он со всей очевидностью осознал, что выбранный им способ искупления и близкие отношения с нормальной женщиной несовместимы, и удовлетворялся теми, кого душевная близость и совместное будущее не интересовали. Теми, для кого Метка была почетным знаком адепта темных искусств, и теми, кто не считал нужным раздеваться ради секса.

Сейчас ситуация принципиально иная. Волдеморт окончательно мертв, но... Все не так просто! Северус вцепляется в край раковины и зажмуривается. Присутствие Тонкс не тяготит его, совсем наоборот. С ней уютно. Однако ей находиться рядом с ним опасно. Прогнать ее? Северус тяжело вздыхает — Тонкс не Поттер, она не взовьется гиппогрифом, не вылетит, хлопнув дверью. Стиснет зубы, доказывая самой себе, что может выдержать и это испытание. Если же он ее достанет, а Северус может методично вскрывать душевные раны, Тонкс отправится прямиком к Шеклболту, и к нему тут же прикомандируют другого аврора. Того же Поттера или Уизли. Нет, изводить Тонкс не стоит. Попробовать ее отвлечь?

Колдовской аромат только что сваренного кофе выманивает его из ванной комнаты. Домовые эльфы накрыли завтрак в гостиной. Они очистили окна, но в комнате по-прежнему полумрак — снег сыпется, как белые перья из прохудившейся перины.

Северус не успевает намазать тост джемом, как грохот в соседней спальне оповещает о пробуждении Тонкс. Она появляется заспанная, с отпечатком подушки на правой щеке и торчащим, словно ухо веселого щенка, розовым вихром. Принюхивается, на лице расплывается блаженство, зевает, потягиваясь. Мягкая ткань пижамы соблазнительно льнет к округлостям, интригующе драпирует фигуру. Этот домашний наряд был бы более волнующим, чем вчерашний обтягивающий и декольтированный, но цвет! Кислотный желто-зеленый, режущий глаз. Пижаму не хочется сорвать, к ней страшно прикасаться. Северус вынужден с печалью констатировать, что теоретические размышления об особенностях цветовосприятия не могут примирить с видимым воплощением этого восприятия.

Тонкс подскакивает, выхватывает зеркальце, оно серебристой рыбкой выскальзывает из ее рук, падает в вазочку с джемом, продолжая вибрировать, и сладкие капли разлетаются по комнате. Северус извлекает зеркало заклинанием и впечатывает в ладонь Тонкс.

— Да. Да! Конечно. Обязательно. Уже. Да-да. Да, — отвечает она, вытянувшись по струнке. Ярко-розовые волосы бледнеют, тускнеют, печально обвисают.

— Оз придумал задание для Дороти? — осведомляется Северус.

— Министр требует с отчетом. Прямо сейчас, — Тонкс смотрит на него растерянно. — А я... я не успела.

Она машинально облизывает испачканные джемом пальцы.

— Умойтесь. Оденьтесь. Пять минут ничего не решат, а больше для отчета и не нужно.

Пока Тонкс приводит себя в рабочий вид, Северус готовит пергамент и перо. Совместными усилиями отчет составлен за четыре с половиной минуты. Одевалась Тонкс дольше, и результат, с точки зрения Северуса, более спорный.

— Охранные чары, — вкрадчиво замечает он.

— Я помню! — фыркает Тонкс и шепчет заклинание.

Камин вспыхивает приглашающее. Тонкс перешагивает решетку и демонстративно восстанавливает чары. Бирюзовый джемпер и ярко-оранжевые брючки исчезают в зеленом пламени. Северус искренне, от души сочувствует Кингсли, который не является дальтоником. Впрочем, у великого и ужасного имеются зеленые очки, не так ли?