Как это было бы в... (джен)

Регулус пробирался по лесу бесшумно, как опытный следопыт, чтобы не дрогнула ветка, не хрустнул сухой сучок. На каждый крик птицы или цокот белки он замирал в самой индейской позе: на одной ноге, приставив к глазам ладонь — всматривался в густые заросли. Наконец лес сменился подлеском, впереди сверкнула серебристая гладь реки. Регулус закатал штанины порядком заношенных брюк, потопал по мелководью. Теперь он был пароходом и старательно поднимал брызги вокруг себя, Рег хотел уже подать сигнал сирены, но, вспомнив о секретности своей миссии, стал двигаться тихо, как пиратский бриг, уходящий от погони, коварно меняя направление. Обезопасив себя от преследователей, мальчишка выбрался на длинную, узкую отмель и решительно направился к куче веток под корявой, старой ивой.

— Сев, выходи! Я знаю, что ты здесь!

Сначала из шалаша показались грязные пятки, затем обтрепанные до состояния бахромы штанины. Ноги спрятались, и наружу выглянул чумазый Северус Снейп, сын местного дебошира и пьяницы, маленький бродяга, с которым Регулусу Блэку строго-настрого и неоднократно было запрещено водиться.

— А тебя ищут.

— А мне до них дела нет.

— А как же школа? — не без зависти спросил Рег.

— А на что она мне, — это был не вопрос, а продуманная жизненная позиция.

— Ну… для будущего, — неуверенно промолвил Регулус, — вот выучишься и станешь, — Рег чувствовал, что лицемерит. Для того чтобы стать матросом на пароходе или клоуном в цирке — уважаемыми членами общества с достойными специальностями образования не требовалась. Школа была нужна лишь неудачникам, что могли рассчитывать только на скучные профессии учителя или врача. — Станешь… учителем.

— И ходить весь такой затянутый, застегнутый. С кислой физиономией, будто ничего в жизни не мило. Да детишек пугать. Это не по мне, Рег. А вот эта река, лес, берег — вот это мое. И ничего мне больше не нужно!

Рег не мог не признать, что Северус прав. Только последний недотепа согласился бы пожертвовать таким роскошным настоящим столь унылому и безрадостному будущему. Но совесть требовала предъявить последний аргумент:

— А зимой как же?

— Уж как-нибудь, — Сев не собирался утруждаться еще ненаступившими заботами, — может, на ферму к рыжему Уизли подамся. Позавчера я Молли воды натаскал, хвороста нарубил, так она обедом накормила и еще с собой лепешек дала, сказала, что могу приходить помогать ей по хозяйству. На худой конец, в сарае у старого Аба можно переночевать.

— А он пустит?

— Не прогонит. Ну, если не в духе, так подзатыльник отвесит. Но уж точно не будет часами проповеди долдонить: «Ты должен почитать отца, Северус, семейственные чувства, Северус, пожалуйста, Северус», — мальчишка довольно едко передразнил елейный тон школьного директора, — а ведь я его просил оставить меня на лето в школе, — крикнул он с обидой, — обещал, что отработаю харчи, буду батрачить, как последний эльф, даже читать каждый день буду! Нет же! Передал из рук в руки папаше. А тот в первый вечер напился до чертиков и гонялся за мной по хибаре с ножом! Еле сбёг. Так что, господин директор и дорогой папаша, я теперь сам себе хозяин, а вы мимо проходите.

— Ну, показывай, как устроился, — Рег с любопытством заглянул в шалаш.

Из темноты на него глядели большие, круглые глаза.

— Кто там?

— Рег, побожись что никому не расскажешь.

— Да чтобы мне лопнуть, если проболтаюсь.

— Это малфоевский Добби, он сбежал. Можешь считать меня мерзавцем-аболиционистом(1), но я пообещал ему помочь. И помогу, — с вызовом закончил Северус.

Из шалаша выбрался щуплый эльф в ветхой наволочке и с опаской поглядел на Регулуса

— Как же так, Добби?

Добби всхлипнул:

— Добби ослушался. Добби — плохой эльф. Но Добби испугался. К хозяину Абрахасу приходил мистер Редлл покупать Добби, платить семьдесят долларов. Он — страшный человек. Добби знает про него ужасные вещи! — признание захлебнулось в рыданиях.

— Добби, не плачь, пожалуйста, не плачь, мы обязательно тебе поможем, вот честное слово!

— Мы? — удивленно переспросил Сев. О собственной репутации он уже давно не беспокоился, а свою душу и подавно не считал настолько ценной, чтобы Господь так уж опечалится, достанься она Сатане. Но чтобы мальчик из приличной семьи помогал прятать сбежавшего эльфа…

Регулус кивнул, затем приложил правую руку к сердцу, левую — поднял вверх, призывая небеса в свидетели своей клятвы, приподнялся нацыпочки, торжественно произнес:

— Клянусь честью сохранить твою тайну и помочь тебе в твоих скитаниях, Добби.

Все молчали, осознавая величие момента.

— Вот только ты неправильно скитаешься. Ну, вот что вы делали?

— Утром рыбу ловили, потом кукурузу жарили, — принялся перечислять Сев, Добби кивал, подтверждая его слова.

— Для начала ты должен стенать и вздыхать — принялся объяснять Рег Добби его новые обязанности, — все скитальцы так делают, потом на закате смотреть в сторону родного дома и со слезами произносить что-то такое… такое… шикарное, лучше в стихах, — мальчик нахмурился, припоминая, — вот, послушайте. «Узнаешь ты, как хлеб чужбины горек…»

— Не, ну чего, хороший-то хлеб, — Северус протянул Регулусу ломоть лепешки, сам не забывая откусывать, — и негорький совсем.

— Значит, с перцем есть будете, и золой посыпайте, — Рег был решительно настроен следовать традиции, — раз во всех книжках пишут, что «страдалец ел черный хлеб изгнанья и запивал его слезой», то и вы не отлынивайте. А вы что думали? Раз-два, кружева, три-четыре, прицепили? Денек-другой нажрались от пуза — и все? Здравствуйте-пожалуйста, отскитались? И, вообще, порядочные изгнанники долгие годы…

— Годы? — переспросил испуганный подобным будущим Добби.

Рег решил немного притормозить: во-первых, он и сам не представлял, где тут поблизости можно благородно и трагично скитаться годами; а во-вторых, понимал, что если уж взял подряд на скитания, то тут уж без дураков, скитаться придется по полной, не отвлекаясь на заманчивые перспективы стать благородным разбойником или Черным Мстителем испанских морей.

— Ладно, недельку еще здесь поошиваетесь, и хватит, — но сделав эту существенную уступку, Рег решил более не отступать от книжных авторитетов, — а еще ты должен постоянно устремляться мыслью к покинутой возлюбленной!

— К кому-кому? — Добби был ошарашен.

— А как это "устремляться мыслью"? — поинтересовался Северус.

У Регулуса были лишь очень смутные представления о таком, поэтому он рассердился:

— А я почем знаю? Но это обязательно! А если не хотите скитаться по правилам, так сразу и скажите! Я и время с вами терять не буду!

— Да как, черт побери, Добби будет куда-то там устремливаться, если ты толком ничего не объясняешь? — взорвался Северус.

— Добби хочет по правилам… Добби будет это… устремля… этой… мыслью, — расстроенный эльф пытался успокоить мальчиков, — может в стихах? — спросил он обреченно, зная, что рифмованные строчки по сердцу Регулусу.

— Молодец, Добби! — выдумщик явно обрадовался такому простому и изящному решению, — я у кузины Нарси из альбома тебе перепишу, выучишь. У нее этих стихов, хоть каждый день читай, лет на сто точно хватит!

Добби уныло шмыгну носом. Вид его был столь печальным, что подобное смирение не могло не тронуть самого пылкого энтузиаста.

— Добби, я тебе самый короткий найду… и чтобы учился легко, — Регулус встал в позу и продекламировал:

— Алая роза упала на грудь… тра-та-та-та… ты меня не забудь…

— Вот это поэзия, — восторженно прошептал Добби.

Рег был польщен. Тут он вспомнил еще нечто очень важное:

— Ты должен хранить на груди ее медальон. Медальон у вас есть?

Сев и Добби только развели руками.

— Эх, что бы вы без меня делали? — пробурчал довольный Регулус и принялся рыться в карманах. На свет были извлечены стеклянные шарики, початок кукурузы, синий билетик, яблоко, кроличья лапка, огрызок карандаша, индюшиное перо, носовой платок непервой свежести.

— Ага, вот держи. Вещь! — в руке блеснул медальон на длинной цепочке.

— А где взял?

— Нашел, — неопределенно ответил Блэк. Признаваться, что сам, без друга, забрался в пещеру и как бы присвоил себе такое замечательное приключение, было неловко. Поэтому он начал тщательно протирать медальон носовым платком. С тихим звоном открылась крышка, на землю высыпалась какая-то труха. Регулус послюнявил платок, протер медальон внутри, остался доволен результатом и вручил вещицу Добби. Тот благодарно сжал ее ладошкой.

— Вот теперь все по правилам!

Внезапно поднявшийся порыв ветра вспенил невысокие волны. Листья старой ивы задрожали, легко закружились над рекой, мягко опустились на воду. В прибрежных камышах тревожно вскрикнула цапля. Небольшое облачко на мгновение пронеслось по небу. Но через минуту солнце вновь ярко сияло. Мальчики и эльф с веселым шумом принялись носиться по берегу до той приятной усталости, когда, набегавшись, можно упасть на теплый песок, подставить лицо солнечным лучам и, не задумываясь ни о чем, радоваться окружающему миру, свободе... радоваться жизни.

* * *

— Ну, что скажете, доктор?

— Apopleksia(2), и, как следствие, Hemiplegia(3)!

Даже банальный насморк и вульгарное расстройство желудка доктор Сметвик облагораживал латинскими названиями, чем и снискал себе у дам городка славу медицинского светила. А как добрый христианин, он смиренно препоручал судьбу больного божественному провидению. И если Творцу было угодно призвать к себе пациента, то доктор шел в первых рядах похоронной процессии, громким шепотом перечисляя на латыни хвори усопшего. Родственники покойного с почтительностью внимали классическому благозвучию и гордились не менее, как если бы перед гробом несли подушечки со знаками отличия.

— Ужасно, ужасно! — миссис Блэк прижала руки к бурно вздымающейся груди, — мистер Редлл согласился выступить сегодня перед нашим «Обществом надзора за воскресными обожателями служанок»(4). Ах, как он говорил, как говорил! Мне казалось, что я в раю… И вдруг! Он так захрипел. О, этот страшный хрип до сих пор звучит у меня в ушах! Его лицо стало багровым, почти черным… он схватился за шею, будто его душили… пошатнулся и упал, дернулся и затих! И на смертном одре мне не этого забыть! Нет, не забыть, — Вальбурга зарыдала и подумывала об обмороке.

— Нервы, голубушка, нервы нужно беречь, — Сметвик не без галантности подхватил даму, — а ведь я предупреждал Тома. Эта политическая борьба до добра не доведет. Ему бы о здоровье подумать… и вот результат.

Доктор покосился на дверь, за которой кандидат в Конгресс штата Том Марволо Редлл безвольно и беспомощно лежал на кровати, устремив в потолок бессмысленный взгляд остекляннелых глаз.

— Sic transit gloria mundi(5), — назидательно проговорил доктор и тут же попенял себе за поспешность. Фраза была слишком хороша, чтобы произносить ее в отсутствии широкой аудитории. По достоинству ею следовало бы украсить прочувственную надгробную речь… но памятуя, что повторение не умаляет, а служит лишь на пользу истине, Сметвик с мудрой скорбью вновь вздохнул:

— Sic transit gloria mundi.

_________________________________

(1) аболиционист — борец за отмену рабства и освобождение рабов

(2)Apopleksia — инсульт

(3)Hemiplegiа — паралич

(4) Ох, как хотелось прибрать к рукам «Материнский попечительный комитет о превращении отцовских панталон в детские», но ведь и совесть надо иметь.

(5)Sic transit gloria mundi. — Так проходит мирская слава.