Жена в конце тоннеля (гет)

— Тем субботним вечером все было так тихо, так спокойно... — тихо говорила Розмерта, обхватив себя руками, словно ощущая подступивший к Северусу холод. — Приближалось Рождество, мы накупили всем друзьям подарков, над кроваткой Гермионы развесили пушистые снежинки... Ты купил для нее огромную книгу романтических сказок. Я говорила, что Гермиона для них еще маленькая, но ты настаивал на том, что девочка должна ощущать себя принцессой с самого рождения и долго читал ей перед сном, а она внимательно смотрела на тебя, и нам казалось, что она все-все понимает...

В тот день вы собирались дочитывать историю о принце с ледяным сердцем. Ты, как всегда бывало по выходным, весь день не выходил из лаборатории, доваривал какое-то уникальное зелье. Я приготовила буайбес и русский расстегнутый пирог с рыбой: мне давно хотелось посмотреть, как они будут сочетаться вместе, да все руки не доходили. Вырвавшись, наконец, на часок из подвала, ты расхваливал результат моего эксперимента и рассказывал, как Долохов однажды пытался убедить Малфоя в преимуществе русской кухни над французской. Ты так смешно изображал Люциуса, пытающегося правильно выговорить «борщ» и «щи»...

Северус помнил эти посиделки в «Дырявом котле», помнил презрительное выражение на лице Люциуса, высказывающего свое «фи» вареной капусте, помнил закипающего Долохова. Он вспомнил даже случившуюся в результате беседы небольшую потасовку и торжественное выдворение спорщиков за дверь, но того, о чем говорила Розмерта, в его памяти просто не было.

— Разговор зашел о родине Долохова, — продолжила Розмерта, — мне были интересны все эти испеченные на капустных листьях большие хлебы из ржаной муки пополам с вареной картошкой, эти лепешки из жидкого теста, которые жарят в день похорон и вспоминают умерших... Ты рассказывал и о том, как старший брат Долохова вернулся домой с войны через год после того, как его семья получила сообщение о его гибели, как на радостях он собрал в гости всю деревню и торжественно, при всех сжег полученную ими «похоронку». Я никак не могла выговорить это жуткое слово, оно почему-то запало мне в душу и долго не оставляло в покое. Я прекрасно понимала, что могла чувствовать молодая женщина с двумя детьми, получив такое страшное письмо, ведь каждый раз, когда ты уходил к своему Лорду, я считала минуты до появления твоего Патронуса и успокаивалась только после простых слов «Все в порядке».

Северус вздрогнул. Розмерта говорила о Волдеморте так, словно была в курсе его деятельности с самого начала. О том, что Северус Снейп был Пожирателем Смерти, знали все, но то, что после рейдов и собраний семейные члены общества торопились успокоить своих родных, знали только свои. А уж то, что Снейп умел создавать Патронуса, знали вообще единицы.

— Какой... — голос сорвался. Северус откашлялся и настойчиво повторил вопрос: — Какой у меня был Патронус?

— Волк, — с готовностью отличницы произнесла Розмерта, и Снейпу на миг показалось, что она сейчас тряхнет кудрями и скажет: «Сэр, но мы еще не дошли до оборотней, мы должны были начать изучать финтиплюхов...»

— Я еще смеялась, что «Ведьмополитен» в кои-то веки угадал, — вспоминала Розмерта, — и теперь любой его читатель, увидев твоего Патронуса, узнает, что ты... Сейчас-сейчас... — она прикрыла глаза и процитировала: «Должно быть, вы предпочитаете все делать в одиночку, хотя обычно волки живут в стае. Вы редко прислушиваетесь к чужому мнению, расчетливы, резки, прямолинейны, но для близких людей у вас всегда хватает тепла и любви»*. За дословность не поручусь, — улыбнулась она, — много времени прошло, но общий смысл я передала точно.

Северус мысленно проклял Сибиллу Трелони и всех ее сестер по разуму, которые годами морочат голову порядочным людям, изрекая что-нибудь истинно значимое всего лишь раз в жизни, но зато обязательно невовремя и некстати.

— Постой, — Розмерта вдруг повернулась к нему. — А почему ты сказал «был»? У тебя что, изменился патронус? Хотя, конечно, глупый вопрос: конечно же, он должен был измениться после всего, что с тобой произошло. И кто он теперь? Ворон? Дракон? Зная тебя, я даже не сомневаюсь, что это хищник, но кто?

— Неважно, — хрипло ответил Северус, проклиная себя за то, что вообще поднял эту тему. Трепетная жертвенная лань ни в коей мере не вписывалась ни в его образ мыслей, ни в его образ жизни. Еще одна загадка на его измученную больную голову...

— Рассказывай дальше, — попросил он, надеясь отвлечь Розмерту от скользкой темы.

— После ужина ты снова ушел в лабораторию, а я начала убирать со стола. И все время у меня из головы не выходила эта «похоронка». Человека оплакивают, а он в это время где-то ходит, дышит, возможно, не помнит себя или нуждается в помощи... И тут я услышала голос Дамблдора — он просил открыть для него камин. Если бы я знала, чем закончится его визит...

Он извинился за неожиданное вторжение, поздравил с наступающим Рождеством, сказал, что все о нас знает, но раскрывать секрет никому не собирается, посетовал на то, что профессор Слагхорн собирается уходить, и он хотел бы предложить тебе место преподавателя в Хогвартсе, а затем, возможно, и декана Слизерина. Я, как тупица последняя, обрадовалась: это была замечательная возможность, как говорится, выйти из подполья: практикующим зельеварам позволено намного больше, чем обычным ученикам, и Гильдия в случае твоего трудоустройства, да еще у самого Дамблдора, с легкостью закрыла бы глаза на наш брак. Я предложила ему присесть, чаю налила, да еще и предупредила, что у тебя важный эксперимент, и ты раньше, чем через полчаса, не появишься. Идиотка...

Последнее слово Розмерта произнесла с таким отчаянием, с такой горечью, что Снейпу на миг захотелось подойти к ней и... Но он усилием воли остановил себя и остался сидеть.

Розмерта рвано вздохнула.

— Дамблдор снял очки и принялся вертеть их в руках. Ты же помнишь, какие они были — такие полумесяцы в блестящей оправе, и стеклышки в них то темнели, то светлели, в зависимости от того, как на них свет падал. И он все время что-то говорил, говорил, говорил... Как трудно молодой неопытной матери справляться с ребенком... как я, должно быть, устаю, ведь ты так много работаешь и не можешь мне помогать... что я, наверное, часто не высыпаюсь...

Очнулась я поздней ночью от детского плача. Голова была, словно чугунная, мысли путались. В лаборатории было пусто, в том самом котле, у которого ты больше недели дневал и ночевал, почернело и обуглилось твое драгоценное зелье. А тебя не было нигде. Я бросилась было к камину, но меня оттуда отбросило таким приступом страха, что удивительно, как я не умерла на месте. К двери я подойти тоже не могла, а от одной мысли об аппарации скручивало в узел. Я до утра просидела с Гермионой на руках, не сводя глаз с камина, ждала, что все это закончится, что кто-нибудь объяснит мне, что произошло, куда ты подевался и что нам теперь делать. Но мы не дождались ни тебя, ни чьей-нибудь совы, никого...

Наутро в дверь постучали. Я поспешила открыть. На пороге стояла хорошо одетая молодая пара: мужчина лет тридцати и женщина чуть старше меня — Моника и Венделл Уилкинсы, так они мне представились. Они сказали, что нашей семье угрожает опасность и будет лучше, если Гермиона временно поживет у них. И я снова почувствовала этот первобытный ужас. Я знала, что если Гермиона останется со мной, она неминуемо погибнет. Поэтому я быстро собрала ее вещи, игрушки, все, что могло ей понадобиться, и отдала им, хотя они и утверждали, что у них все есть. Я просила их только об одном — спасти нашу девочку. Они поклялись, что увезут ее за границу и сделают все, чтобы Гермиона была в безопасности.

Розмерта замолчала. Молчал и Снейп, потрясенный ее рассказом. Когда по пути в гостиную он предположил, что к этой таинственной истории приложил руку Дамблдор, то даже предположить не мог, насколько чудовищной на самом деле окажется его роль. Но в душе все активно протестовало против рассказа Розмерты.

«Альбус не мог, — твердил себе Снейп. — каким бы интриганом не был Дамблдор, даже он не мог бы опуститься до такой низости. Зачем ему было разлучать двух далеких от политики влюбленных юнцов? Зачем было отнимать у них ребенка? Чтобы заполучить меня? Смешно, я ведь сам к нему...»

Снейп задохнулся от внезапной боли в груди.

Сам пришел...

Чтобы просить о спасении Лили... Той самой Лили, которая, судя по его же собственным словам, давно осталась в прошлом, но память о которой долгие годы не давала покоя его душе... Той самой Лили, которая появилась снова, как только Розмерта каким-то таинственным образом испарилась из его жизни...

Погруженный в свои мысли, Северус не сразу осознал, что Розмерта снова заговорила — тихо, монотонно, словно опасаясь сорваться. Он никогда не слышал от нее подобного тона: уныние в понимании хозяйки «Трех метел» считалось чуть ли не самым страшным грехом. Даже тогда, когда выяснилась ее роль в истории с проклятым ожерельем, Розмерта не потеряла своего темперамента, и только вовремя подоспевший Северус спас Хогсмид от разгрома, а Драко Малфоя — от справедливого возмездия.

Северус прислушался.

— ... страх немного утих. Я разыскала в твоей лаборатории Умострильное зелье, взяла лист бумаги, расчертила его, и принялась анализировать ситуацию.

Все началось с приходом Дамблдора, до его появления в нашем доме все было в порядке. Значит, виной всему был именно его визит, хотя мозг и отказывался в это поверить. Ты не мог уйти, не закончив очень важный эксперимент, значит, тебя увели силой или с помощью шантажа. Несмотря на произошедшее, я все же отказывалась верить в то, что Дамблдор мог причинить какой-нибудь вред тебе или Гермионе. Значит, он замыслил какую-то операцию, в которой мы все порознь должны будем сыграть определенную роль. Но почему именно мы? Кому нужны молодой, хотя и подающий надежды, зельевар, молодая женщина и, тем более, ребенок?

Откуда-то я знала, что мне нельзя разыскивать тебя, встречаться с Люциусом и общаться с Шарлоттой. Никто не должен был узнать о нашем браке и, тем более, о ребенке. Искать Гермиону мне тоже было нельзя. Я знала, что нарушение этих постулатов повлечет за собой страшные последствия для вас обоих, но я не могла понять причины этому... Да и сейчас не могу понять, если честно.

Северус тоже не мог уложить в голове все, о чем говорила Розмерта. Неужели его рассказы о происходящем в стане Волдеморта были настолько важны, что ради них стоило разрушить судьбы трех человек?

— Продолжай, — попросил он, все еще не в силах разложить по полочкам полученную информацию.

— Это я сейчас излагаю все коротко и ясно, — Розмерта осторожно присела на стоящий рядом стул, — а в то время это знание далось мне очень непросто. Я вернулась в Англию, и в тот же день в Косом переулке столкнулась с Люциусом. Он посмотрел на меня, как на пустое место, равнодушно отстранил и пошел дальше, даже не поздоровавшись. Окликнуть его я не смогла — все тот же ужас сковал мне язык. Увидеться с Дамблдором, как ты понимаешь, мне тоже не удалось. А вот когда я увидела тебя... Как я не умерла в тот день — не понимаю...

Приближался Новый год, Хогсмид сиял, как рождественская елка, но мне было не до праздника: ты не давал о себе знать уже восьмой день. Через полторы недели тебе должно было исполниться двадцать. Круглая дата. Я разносила кружки, улыбалась, отсчитывала сдачу, а сама ломала голову, как бы мне изловчиться обмануть свой страх и послать тебе сову.

Ты появился в дверях «Трех метел» вместе с Эйвери и Мальсибером — наверное, до вас дошел слух, что паб снова открыт, а его хозяйка теперь соломенная вдова...

Голос Розмерты дрогнул, а Северуса опалило жаркой волной: он вспомнил пересуды многолетней давности и масляные глазки завсегдатаев, наперебой предлагающих молодой женщине согреть освободившееся место в ее постели. Оказывается, и в этом виноват был именно он. Проклятье...

Розмерта тактично «не заметила» его замешательства:

— Вы заняли свой обычный столик у окна, заказали имбирную медовуху. Ты всегда норовил усесться в самый угол — сначала просто для того, чтобы никто не мог подойти к тебе сзади, затем, после нашего более близкого знакомства — чтобы иметь возможность украдкой поглядывать на меня. Позже, когда мы начали встречаться, твоя привычка сослужила нам добрую службу. Ты не хотел, чтобы о нас кто-нибудь знал — на это было слишком много причин, начиная от глупых выходок Мародеров и заканчивая пристальным вниманием твоих соратников. Пока мое состояние не стало заметным, и я не закрыла паб, мы с тобой играли в своеобразные прятки. Было очень забавно и романтично прятаться под масками совершенно чужих друг другу людей, и тем ценнее были пойманные взгляды или «случайные» прикосновения. Мы были связаны величайшей в мире тайной, и это придавало нашим отношениям необычайную остроту. Но если тебе эта игра удавалась как нельзя лучше, то мне было еще учиться и учиться — твои друзья, как я ни старалась, все же перехватили несколько брошенных в твою сторону взглядов и донимали тебя, пока я не научилась делать каменное лицо и их подозрения не развеялись.

Прости, я говорю слишком сумбурно, — Розмерта виновато улыбнулась, — но мне так много хочется тебе рассказать... И про наше первое свидание в Лютном переулке, куда ты повел меня, чтобы показать лавку с самыми необычными в Англии ингредиентами, и про то, как ты сделал мне предложение в сказочном месте под названием «Тоннель любви»*, а вместо традиционного букета подарил нежнейшую призрачную орхидею*...

Призрачная орхидея? Северус мысленно присвистнул. Заокеанские призрачные орхидеи в Англии были сродни цветку папоротника, и найти их колонию даже весной или летом для зельевара было невероятной удачей, а в начале зимы — попросту нереально. Но, похоже, любовь, действительно, способна творить чудеса...

— Так вот, ты в тот день, как всегда, уселся в самом углу, — Розмерта вернулась к прерванному рассказу, — но на меня даже не посмотрел. Эйвери все время шутил, говорил, что тебе надоело общество разумных людей и ты хочешь провести остаток жизни в амплуа дрессировщика заведомо необучаемых животных, Мальсибер же постоянно затыкал его, говоря, что начальству виднее, кого и куда посылать. Ты не обращал на разговоры своих друзей никакого внимания и молча смотрел в окно. А глаза были уже не твои... Чужие...

Сову я тебе так и не послала.

Через несколько дней Аберфорт устроил скандал на всю улицу, кричал, что ты подслушиваешь под дверью у порядочных людей, и тебя на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям. Тот Северус, которого я знала, никогда бы не опустился до подслушивания, а новый... Послушная кукла, только чья?

Северус горько усмехнулся. У куклы все эти годы было несколько кукловодов, но вопрос, который из них страшнее, теперь приобретал особую актуальность.

— Я прекрасно понимала, что без Дамблдора здесь не обошлось, но доказательств у меня не было, и говорить о тебе я до сих пор ни с кем не могла. Ты когда-то спросил, почему у меня такая яркая помада и зачем я добавляю в нее лечебные ингредиенты. Я отшутилась, что это лучший способ для приманивания любопытных зельеваров, на которых не действуют обычные способы привлечения мужчин. Но на самом деле помада скрывала мои искусанные в кровь губы: я все время пыталась преодолеть магический запрет, но у меня не хватало сил...

Северус поежился, хотя в комнате было тепло. Он прекрасно помнил вкус и этой помады, и этих губ. Но он и подумать не мог, что за малиновой сладостью страсти может скрываться полынная горечь любви.

Когда же его впервые потянуло к этой женщине? И почему? Он не помнил, ведь прошло столько лет. В памяти всплывали только тугие локоны, цепляющиеся за кружево глубокого выреза, стук каблучков, шуршание юбок, умопомрачительный запах кофе и пряностей, атмосфера покоя и уюта, и внимательный, все понимающий взгляд.

— Но однажды я поняла, что мне нужно делать. — Голос Розмерты обволакивал сознание и манил не хуже ее фирменного кофе. — И с того момента Северус Снейп стал самым желанным гостем в «Трех метлах»: его ждали самый уютный уголок у окна или камина, самый крепкий кофе, самое чистое огневиски, самая нежная улыбка. Сорок три вида медовухи... я так надеялась, что ты вспомнишь наш первую встречу. Глупая девчонка... Для меня больше не было места ни в твоей жизни, ни в твоем сердце.

В тот день, когда погибли Поттеры, вся магическая Англия праздновала гибель Волдеморта, и только ты оплакивал... ее. А я оплакивала нас. Я понимала, что живая соломенная вдова никогда не сможет заменить в твоем сердце умершую девушку, первую любовь, которая странным образом возродилась в твоем сердце и заполонила твой ум.

И поэтому ты даже не представляешь, какое счастье я испытала, когда через несколько лет увидела в твоих глазах слабый проблеск улыбки — не обычной для грозы хогвартских студентов псевдовежливой гримасы, а настоящей, теплой и до боли родной.

И тогда я поняла, что победила.

__________________________

*Текст с небольшими изменениями взят из теста «Твой патронус» http://aeterna.qip.ru/test/view/29300/

*«Тоннель любви» — самое романтичное место в Украине. Это зеленый тоннель в форме идеальной по пропорциям арки, созданный зарослями деревьев и кустов, которые сплелись между собой.

http://www.pichome.ru/image/DSC

* Призрачная орхидея — чуть ли не самый редкий сорт орхидей, были замечены лишь на юге американского штата Флорида.

http://www.pichome.ru/image/DS2

http://www.pichome.ru/image/DSA