Жена в конце тоннеля (гет)

Теплый летний ветерок врывался в раскрытое окно, шелестел листвой, играл легкими занавесками, привнося в душу неведомое до последнего времени чувство умиротворения. Удобное кресло-качалка, свежий выпуск «Вестника зельеварения», душистый целебный отвар под рукой... Что еще нужно для счастья старому, битому жизнью двойному шпиону, который собрался начать абсолютно новую жизнь?

В прошлое ушли могильная тишина подземелий, оживленный гул школьных коридоров, зловещее шипение и отеческое воркование. Здесь, в новой жизни, будут лишь птичьи трели за открытыми окнами, бульканье котла в лаборатории, треск дров в камине и дружеские разговоры без единой лимонной дольки... Идиллия да и только.

Из гостиной, расположенной прямо под комнатой размечтавшегося отставного шпиона, вдруг послышались женские голоса, удивленные восклицания Драко, затем раздался спокойный баритон Люциуса.

— Марвин! — вполголоса позвал Снейп. Через две секунды рядом с креслом материализовался наглаженный и вымытый до скрипа, как и все в загородном поместье Малфоев, домовой эльф, которого сердобольные хозяева прикрепили к недужному гостю в качестве средства передвижения, сестры милосердия и мальчика на посылках. Эльф почтительно поклонился:

— Принести вам горячий луковый отвар, свежую газету или что-нибудь из лаборатории, сэр? — вопросил эльф тоном хорошо вышколенного денщика.

— Погоди с отваром, — остановил заботливого помощника Северус. — Вернее, принеси, но сначала скажи мне, что происходит? В доме снова гости?

— Гости у хозяина Люциуса, сэр, — снова поклонился домовик. — Две молодые леди, сэр, одна совсем юная, другая постарше.

— Спасибо, Марвин, — Северус взмахом руки отпустил домовика и снова углубился в чтение. Под категорию «молодые леди» у Марвина подходили абсолютно все представительницы прекрасного пола, так что в гости могли прибыть как ровесница Гризельды Марчбэнкс, так и завернутая в кружева живая кукла, моментально собирающая вокруг себя восхищенную толпу. Но с большой вероятностью можно было бы предположить, что хозяев Марвина почтили очередные соискательницы руки, сердца и состояния наследника древнейшего рода Малфоев. Как только Люциуса отпустили на свободу и утих грандиозный скандал по поводу разрыва помолвки Драко и Панси Паркинсон, разновозрастные дамы, дамочки и незамужние девицы зачастили в Малфой-мэнор с регулярностью утреннего почтальона, а некоторые особо пронырливые ухитрялись пробраться даже сюда, во Францию — в загородный особняк, открытый только для близких друзей и почетных гостей.

Северус хотел было позвать Марвина, чтобы тот перенес его в Тулузу, но затем передумал: в комнату к нему все равно никто не войдет — гостей дальше гостиной или столовой не пустят, целебный отвар еще не выпит, журнал не дочитан, к чему торопиться? Какая разница, в конце концов, где наслаждаться тишиной и покоем?

Рядом бесшумно возник Марвин, почтительно протягивая большую, чуть ли не пинтовую, чашку, исходящую густым паром. Северус уловил сильный запах земляники и улыбнулся — Нарцисса не изменила своей привычке облагораживать все, до чего дотянется, и луковый отвар в доме леди Малфой должен был благоухать чем угодно — малиной, апельсинами, даже нелюбимым ею ананасом — но только не плебейским луком.

Марвин бережно передал Северусу чашку, убедился, что тот ее не уронит, и застыл в ожидании следующих указаний.

Сразу же после освобождения Люциуса и «великого вавилонского столпотворения», как охарактеризовал переполох в Малфой-мэноре языкастый Драко, Нарцисса вызвала Марвина, предъявила ему лежащего в постели Снейпа, строго-настрого приказала предугадывать все желания больного гостя и испарилась, прихватив с собой верную Нэнни. Ее можно было понять — все-таки, любимый муж из заключения вернулся, кто бы не испарился на ее месте. Но вот Северусу после ее исчезновения пришлось туго. Кто знает, что имела в виду Нарцисса, давая эльфу такое указание, но тот воспринял его буквально, и, не давая Снейпу слова сказать, вываливал ему на голову целые списки важнейших, по его мнению, потребностей лежачего больного. Убедить Марвина заткнуться и дать возможность самому больному высказать свои пожелания удалось не сразу — с разодранным горлом это было не так-то просто. К тому же, процессу вразумления бестолкового эльфа очень мешали стаи миниатюрных летучих мышек, которые возникали перед глазами Северуса при малейшей попытке приподнять голову или повысить голос. Но после третьей истерики, показательного битья головой о хрупкий столик с лекарствами и серии диких воплей на тему «Хозяйка велела!» с одной стороны и двух не менее показательных обмороков с другой, стороны все же пришли к согласию. Марвин после своего появления выдвигал всего три наиболее актуальных, по его мнению, версии потребностей своего подопечного, а Северус, в свою очередь, обязался не ругаться плохими словами в адрес хозяина, коварно подсунувшего ему такой «подарочек» в отместку за пребывание в этом доме. Хотя напрямую «подарочек» Снейпу преподнес вовсе не Люциус, который, надо отдать ему должное, бросился к другу чуть ли не сразу после своего появления в родном доме, но Северус был уверен, что Нарцисса, чем бы она там не болела за свою жизнь, точно не нуждалась в таких методах лечения, как «бокал лучшего арманьяка из погребов его сиятельства» и «экзотическая юная массажистка из Лютного переулка». Так что пару «ласковых» слов в свой адрес Люциус, несомненно, заслужил.

Северус выпил еще полчашки отвара, призванного способствовать приведению полуживого тела в рабочее состояние, ознакомился с разделом «Цитаты и афоризмы», в которых на этот раз препарировались работы Виндиктуса Виридиана, и даже, кажется, немного вздремнул.

В чувство его привел тихий звук открывающейся двери.

В проеме стоял Люциус и вид имел... неинтеллигентный, мягко говоря. При взгляде на него Северусу вспомнился подвыпивший Антонин, под громовой хохот сотрапезников излагающий неизвестно где раздобытые основные постулаты маггловского доблестного вояки: «Подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство». Именно такую картину и наблюдал в данный момент Северус в дверном проеме: ни малейшего проблеска разумения на лице лучшего друга и бодрая улыбка, которая в сочетании с округленными до предела глазами смотрелась... нехорошо как то, даже, можно сказать, подозрительно. Не опоили ли, часом, радушного хозяина неожиданные гости?

Люциус внимательно рассматривал Северуса, словно увидев его впервые, и на его лице медленно проявлялось загадочное выражение, почему-то вызывающее из глубин памяти радостные мародерские вопли: «Ну все, Нюниус, ты попал!»

Северус забеспокоился и предпринял неловкую попытку выбраться из кресла. Люциус торопливым жестом остановил его и так же молча удалился, на прощание одарив его еще одним таким же выразительным взглядом. Дверь бесшумно закрылась и уже из коридора до чутких ушей Северуса донеслись то ли всхлип, то ли смешок и торопливый звук удаляющихся шагов.

Немного поразмыслив, Северус списал странное поведение Люциуса на очередную услышанную им гадость или пикантную сплетню о его «покойном» друге, которыми многочисленные гости в изобилии снабжали вернувшееся к светской жизни семейство. Он снова углубился в журнал, надеясь, что за обедом Люциус, как всегда, все ему расскажет, хоть и прибавит, по обычаю, пару язвительных комментариев или глупых шуточек. Но в душе разгорался огонек любопытства, вопрошая, какое же известие могло впечатлить до безъязычия сиятельного лорда Малфоя, вместе с документом об освобождении получившего обратно свою обычную невозмутимость.

Не прошло и десяти минут, Северус даже не успел перечитать по второму разу заинтересовавшую его статью о новейшей модификации Животворящего зелья, как в дверях снова появился Малфой, на этот раз младшенький. Драко окинул Северуса с ног до головы недоверчивым взглядом, в котором явно читалась фраза «Ну ты, крестный, даешь!» и ухмыльнулся, то ли предвкушающе, то ли многообещающе... Вызвав своим появлением очередную бурю неприятных ощущений, Драко так же безмолвно исчез.

Чувствуя себя последним идиотом, не способным постичь тайный смысл этих немых визитов, Северус занервничал всерьез. Он одним глотком допил остывший отвар, рывком открыл ставший вдруг неинтересным любимый «Вестник» и уставился на разбегающиеся в разные стороны буквы. Трижды перечитал заглавие очередной статьи, ничего не понял, бросил журнал на тумбочку и забарабанил пальцами по подлокотнику.

Гости явно имели какое-то отношение к нему. Но что можно было такого сказать о скромном школьном учителе, что Люциус теперь смотрит на него как на восставшего из гробницы Дамблдора, а Драко — как на Гойла, поступившего на философский факультет Сорбонны, причем с персональной стипендией?

Решив начать со школьных дел, Северус перебрал в голове список потенциальных невесток Люциуса. Все в жизни бывает, может, кому-то из вверенных ему юных девиц под неважное настроение лишний балл снял, или чересчур строгий выговор влепил, или на папаше «круциатус» передержал более требуемого. А папаша в отместку нарыл на Снейпа какого-то хитрого компромата. Хотя после того, что озвучил во всеуслышание этот болван Поттер, никакой компромат ему уже не страшен...

Через минуту Северус вспомнил, что все девицы вместе с папашами давно его похоронили в одной могиле вместе с былыми претензиями, и переключился на персон поумнее, которые могли не купиться на красивую церемонию погребения двойного шпиона, каким-то образом напасть на его след и чем-то прижать укрывающих его Малфоев, что было бы очень нехорошо. «Нехорошие» варианты слуга двух господ умел просчитывать очень даже хорошо, и поэтому, когда на пороге комнаты появилась Нарцисса, Северус был уже готов ко всему — отлучению от дома, изгнанию из страны, познавательной экскурсии по незабвенным прадедушкиным подвалам и безымянной могилке в самом дальнем углу ухоженного парка. Он вдруг вспомнил, что из кресла ему без посторонней помощи не выбраться, что в тридцать восемь жизнь, как люди говорят, только начинается, но самое главное — что после того, что сделала для него Нарцисса, он никогда не сможет поднять против нее палочку. И, чтобы не оказаться неблагодарной скотиной, ему придется безропотно осушить до дна поблескивающий в ее тонких пальцах пузырек, явно извлеченный из тайника, в котором хранились быстродействующие препараты...

Нарцисса фарфоровой куклой застыла в дверях, комкая в руке традиционно промокший платочек. В блестящих от слез глазах читался безмолвный упрек и безмерная обида. Чувствуя себя последней сволочью, навлекшей на гостеприимный дом лучших друзей всевозможные беды и напасти, Северус все же предпринял попытку проявить себя джентльменом и самостоятельно выбраться из кресла — как и ожидалось, безуспешно.

Скорбная статуя, горестно вопрошающая взглядом «Как ты мог?», осуждающе посмотрела на приготовившегося к скорой смерти гостя, откупорила злополучный пузырек, поднесла его к носу, и так же безмолвно, как и предыдущие визитеры, исчезла, оставив Северуса в компании с его паранойей и крепким запахом нюхательной соли, моментально разлившимся по комнате.

Северус почувствовал себя полным идиотом.

Северус ощутил себя гриффиндорской бестолочью на том памятном первом уроке зельеварения.

Северус осознал, как чувствовал себя Поттер все шесть лет тесного общения с мудрым наставником, который цедит информацию каплями, словно змеиный яд, и задает вечные вопросы, ответы на которые ты должен находить сам и только сам. Вот только возле Северуса нет сейчас никого, похожего на умничку Грейнджер, которая всегда была рядом с этим оболтусом, готовая подставить плечо, подсказать правильный ответ, заботливо прихватить со стола бутерброд или просто посидеть рядом и помолчать. «На расстоянии тепла», как писали в одной маггловской книге.

В сердце привычно кольнула тоска, но Северус безжалостно загнал упрямую колючку подальше внутрь.

— Не смей ныть! Не смей завидовать! — безжалостно приказал он самому себе. — Ты выжил, у тебя теперь есть свобода и неограниченное время для творчества. Есть друзья... Пока есть. И стоит надеяться, что, несмотря на странные события последних часов, они твоими друзьями и останутся, а все происходящее разъяснится самым прозаическим образом.

Драко вскоре женится, и тебе придется прекратить свои визиты к Малфоям — количество посвященных в твою тайну должно ограничиться всего тремя персонами, ведь один неосторожный шаг может послать всю конспирацию мантикоре под хвост...

Для всего остального мира ты умер, и никого не должно заинтересовать, что в числе подписчиков на «Вестник зельеварения» вместо имени Северуса Снейпа из Западного Йоркшира появится Себастьян Сноуден из Мерсисайда. Домик в Паучьем тупике скоро купят обычные люди, знать не знающие, что такое магия и волшебство, а в одном из тихих зеленых кварталов провинциального городка Формби*, в небольшом коттедже, надежно спрятанном от любопытных глаз за высоким забором и колючей живой изгородью, появится новый жилец. Это будет скромный неприметный холостяк без вредных привычек, но с очень сложным характером и повышенными требованиями к прислуге. Впрочем, разве можно считать требования «Не трогать!», «Не входить!», «Не беспокоить!» и «Не болтать!» чересчур трудновыполнимыми?..

У левого локтя возникло знакомое ушастое существо:

— Хозяин Люциус приглашает вас в свой кабинет, сэр!

Вот и все. Дождался. Сейчас тебя вежливо попросят удалиться и, возможно, даже объяснят, за что...

_______________________________________________________

*Формби (Мерсисайд) — город на берегу Ирландского моря, который посоветовала мне уважаемая iAgios. Море, сосны, уважающие уединение соседи... Что еще нужно для счастья отставному шпиону?)))

В кабинете хозяина дома царила нехорошая тишина. Обычная композиция из книг и пергаментов на письменном столе в этот раз была дополнена двумя стаканами и ополовиненной бутылкой огневиски.

Лорд Малфой напряженно застыл в кресле, внимательно разглядывая свою любимую трость с фамильной волшебной палочкой внутри и безмятежно сияющие изумруды на ее серебряном набалдашнике. Правда, после широко освещаемого в прессе заседания Визенгамота только грудные младенцы не знали, что в потертой от времени трости прячется абсолютно новая волшебная палочка. Ее изготовил по специальному заказу лично мастер Олливандер, внезапно получивший богатое наследство от своих австралийских родственников и открывший на эти средства шикарный магазин в самом центре Косой аллеи. Но желающих уколоть этим Люциуса пока не нашлось: досужие сплетники зареклись открывать рот после того, как на первом же приеме в честь своего освобождения лорд Малфой, небрежно помахивая тростью перед носом старика Паркинсона, упомянул о любимой пословице Антонина Долохова, начинающейся словами «Кто старое помянет...» Зная привычки Долохова и не рискуя связываться с бывшим Пожирателем, которым при всей своей светскости оставался сиятельный лорд, обыватели волшебного мира предпочли закрыть глаза на попрание основ — целее будут...

При появлении гостя Малфой вскочил, велел эльфу подвинуть еще одно кресло ближе к окну, чтобы мистеру Снейпу было легче дышать, затем — закрыть это треклятое окно к Мерлину, чтобы мистера Снейпа не просквозило, затем...

— Люциус, прекрати немедленно! — сквозь зубы прошипел Северус, которого малейшее напоминание о его состоянии приводило в бешенство. Артур Уизли, превращенный зубастой гадиной чуть ли не в решето, сумел выкарабкаться через каких-то две недели, а он, Северус Снейп, переживший такое, что этому тюфяку и не снилось, второй месяц не может оправиться от одного-единственного укуса. Проклятый организм, на протяжении многих лет исправно выдерживавший всяческие надругательства в виде лошадиных доз болеутоляющих, стимулирующих, кроветворных и прочих зелий, именно сейчас надумал дать сбой: самые модернизированные составы действовали на уровне дистиллированной воды, рана заживала плохо, а нервная система, измученная постоянной болью, выкидывала такие коленца, что удивлялся даже привычный к женским истерикам Люциус.

Вот и сейчас при виде лорда Малфоя, который суетился вокруг него, упорно избегая при этом его взгляда, Северуса затрясло. Когда же Люциус наконец соизволил оставить мебель в покое и поднять на гостя глаза, Северус с изумлением увидел в них нескрываемое сочувствие, чего не бывало практически никогда: Люциус и сочувствие — понятия просто несовместимые. Хотя, чему тут удивляться — если собираешься отказать лучшему другу от дома, что-нибудь подобное на лице изобразить вовсе не зазорно.

Не в силах больше пребывать в неизвестности и зная манеру Малфоя изъясняться экивоками, Снейп сразу приступил к делу:

-Люциус, может быть ты наконец объяснишь мне смысл загадочных явлений Малфоев недужному гостю? Если таким образом вы пытались донести, что мое пребывание в вашем доме становится недопустимым, то могли бы и не трудиться, устраивая весь этот балаган. Я и сам прекрасно понимаю, что ни невеста Драко, ни его новые родственники не должны обо мне даже догадываться, и не собираюсь здесь задерживаться. Ремонт в моем новом доме практически закончен и я готов уехать хоть сегодня.

Лет двадцать назад Северус вообще не дожидался бы этого разговора — при первом же намеке на свою «лишнесть» он аппарировал бы отсюда как можно дальше, и неважно куда — в лес, в Лютный переулок, в опостылевший Паучий тупик, даже в логово к рогатым соплохвостам, лишь бы не оказаться навязчивым гостем. Но сейчас он был уже не тем запальчивым юнцом и понимал, что побег не разрешит проблему, а только отложит ее решение. И лучше сейчас расставить все точки над «і», чем впоследствии мучиться неизвестностью и воображать себе невесть что. Хватит уже, навоображал... Северус вспомнил Нарциссу с пузырьком в руках, и ему стало стыдно за свои бредовые измышления. Да и расщепиться при аппарации и вывалиться в непотребном виде где-нибудь на поляне Запретного леса или на свежепостеленный паркет нового дома, прямо на глазах изумленной публики, как раз покрывающей этот паркет дорогущим лаком, ему тоже как-то не улыбалось.

— Похоже, ремонт в твоем доме скоро перейдет в новую стадию... — невпопад заметил Люциус, не обратив внимания на основной смысл адресованной ему тирады.

— Ты хотел поговорить со мной о ремонте? — удивленно поднял бровь Северус. — Или все-таки речь пойдет о женитьбе Драко?

— Да, речь пойдет о женитьбе, — медленно проговорил Люциус, тщательно подбирая слова. — Только не Драко.

А о чьей?

Северус, казалось бы, разучился удивляться уже давно, но эти слова его поразили. Так разволновать человека и все из-за чужой женитьбы? Да все остальные пусть хоть на мантикорах женятся, мертвым профессорам на остальных трижды чихать, их в этом плане волнует только судьба любимого крестника и больше ничья. Хотя... Северус потрясенно посмотрел на друга: а если это сам Люциус, не дай Мерлин, собрался развестись и жениться заново?

Люциус не заметил его реакции: прихватив стакан с огневиски, он отошел к окну и уставился на залитую ярким солнцем аллею.

Северус вспомнил женские голоса утром в гостиной. Неужели это действительно, как он и предполагал вначале, была потенциальная невеста, но только не Драко, а Люциуса?

Нет, Люциус не мог так поступить. Что бы там ни творилось в его опьяненной свободой белобрысой голове, он никогда не оставит Нарциссу. Да каждая собака в магической Англии знает, что у Люциуса Малфоя «незыблемость семейных устоев» на подкорке не то что записана — выжжена каленым железом. Если Нарцисса все эти годы и терпела свинское поведение мужа, то только по одной простой причине — его амурные приключения всегда были тщательно скрываемы от общества, дабы на репутации семьи не появилось даже пылинки. За все годы их дружбы Северус не мог припомнить даже малюсенькой сплетни, связанной с излишней любвеобильностью нынешнего главы семейства Малфоев. Люциус изо всех сил старался не повторить ошибок деда: оборотка с подачи Северуса у него всегда была самой лучшей, а «Обливейт» получался безукоризненным на любой стадии опьянения. Но если, как говорится, Гомер все-таки задремал*, а Люциус где-то сплоховал? Если все же нашлась особо устойчивая и проницательная леди, которая не удовлетворилась коротким романом и, наплевав на условности, явилась с претензиями на продолжение?

Северус тряхнул головой. Бред какой то: Люциус — стреляный воробей и следы всегда заметал не хуже хитреца Рейнеке, но... Мерлин, а если Люциус все-таки сплоховал, и причем, не один раз, а дважды?

Северус посмотрел в спину упорно молчащему другу. Если у Люциуса появился внебрачный ребенок, закрыть глаза на его существование уже никто не сможет — минувшая война научила оставшихся в живых ценить каждую каплю магической крови. А у Люциуса просто не хватит сил отказаться — не так много на свете Малфоев, чтобы ими можно было разбрасываться. И Нарциссе придется с этим смириться.

Вспомнив, как вела себя Нарцисса час назад, Снейп похолодел. Вот и догнала тебя расплата, лицемер несчастный. Наверняка она уже узнала правду об их совместных поездках, разоблачила его как укрывателя блудного мужа и только благодаря своему плачевному состоянию он смог избежать ее праведного гнева. Люциусу-то все как с гуся вода, он отвертится, как всегда бывало, а вот как ему теперь смотреть в глаза этой святой женщине?

В виске вдруг заработало подзабытое было сверло, в глазах заклубился серый туман и замелькали осточертевшие мышки. Северус закашлялся. Люциус поспешно вернулся к столу, торопливо плеснул огневиски в чистый стакан и протянул ему.

— С ума сошел? — Северус, борясь с искушением, все же нашел в себе силы отказаться. — Я же второй месяц на зельях, ты меня совсем уморить хочешь?

Люциус поспешно отдернул руку.

— Марвин! — позвал Снейп, чувствуя, как к горлу поднимается удушающий ком. — Зелье. Из лаборатории. Полка номер три, два квадратных флакона белого стекла с синими пробками. Быстро.

Люциус, желая оказать посильную помощь, с размаху поставил стакан на стол, расплескав огневиски на биографию Зигмунта Баджа и какие-то документы, лежащие рядом, схватил эти же документы и начал интенсивно обмахивать ими задыхающегося друга, щедро обрызгав его лицо любимым напитком, частично компенсируя этим отсутствие традиционных воды и нашатыря.

Марвин материализовался через миг, откупорил один из флаконов, привычно поднес его сначала к глазам своего подопечного, затем к носу, а после утвердительного кивка напоил его со сноровкой любящей нянюшки. Снейп посидел минутку без движения, чувствуя, как мгла перед глазами медленно рассеивается, расправил сведенные судорогой пальцы, отобрал у деловитого домовика второй флакон и спрятал в карман мантии. На всякий случай.

Люциус при виде оживающего друга с облегчением вздохнул, взглянул, наконец, на документы, которые все еще держал в руках, одним движением вернул им первозданный вид и снова впал в глубокую задумчивость.

— Ты хотел мне что-то рассказать, — напомнил ему Снейп. Люциус уже было открыл рот, но вдруг опять передумал. Он уселся за стол, сложил бумаги в ровную стопочку и принялся тщательно отмерять себе терапевтическую дозу огневиски.

— Послушай, Люциус-с-с... — Северус начал закипать. Поведение друга медленно, но верно сводило его с ума, и помочь этому не могла даже бочка успокоительного. — Я не дознаватель аврората, я не собираюсь водить вокруг тебя хороводы и часами ждать, пока ты настроишься на беседу. У меня, позволь тебе напомнить, горло не луженое и нервы тоже не казенные. Говори немедленно, что случилось?

Люциус, похоже, проникся страданиями ближнего и нехотя промямлил, разглядывая что-то на дне стакана:

— Понимаешь, тут такое деликатное дело... Можно сказать, семейное...

— Да я понял, что семейное, — раздраженно откликнулся Снейп. — Ты хотел поговорить о чьей-то женитьбе, но, насколько я понял, речь пойдет не о Драко. Ты что, сам собираешься во второй раз жениться? У тебя появился внебрачный ребенок? Прости, но я просто не вижу другой причины для такого события. А как же Нарцисса? Как же твои принципы?

— Ну у тебя и фантазии, — обиделся Люциус.— Хорошего же ты мнения о лучшем друге.

Отставив стакан, он решительно поднялся из-за стола.

— Меня попросили подготовить тебя осторожно, чтобы не разволновать, и, видит Мерлин, я честно старался, но ты...

Малфой вплотную подошел к нему:

— Прости, Северус, но ты сам напросился. Так и быть, я все скажу как есть. — Он помедлил еще несколько мгновений и, мило улыбнувшись, заявил:

— Не о моей женитьбе речь пойдет, а о твоей!

Люциус наклонился над сидящим в кресле другом и, чтобы лучше дошло, ткнул его пальцем в здоровое плечо.

— О моей? — Северус опешил. Вот уж что-что, а женитьба в его ближайших планах никак не значилась. Возможно когда-нибудь, в перспективе, если найдется спокойная незаметная женщина с тихим голосом, которая умеет правильно варить кофе и никогда даже близко не подойдет к его лаборатории... Но это должно произойти явно не сегодня, и уж никак не с Малфоем в роли свахи.

— Что, какая-то выгодная невеста оказалась для Драко старовата и вы решили осчастливить ею меня, чтобы не терять контакта с ее богатеньким папашей? — выдал Снейп первый пришедший в голову, но вполне жизнеспособный вариант. — Но как ты в таком случае собираешься представлять меня будущей невесте? Мое лицо две недели не сходило с передовиц «Пророка», его знает каждый книзл и каждая ворона. Меня торжественно похоронили. Я умер! Умер! И воскресать не собираюсь! Даже ради тебя и твоих махинаций!

Северус задохнулся и закашлялся.

— О, Мерлин! — Люциус закатил глаза. Поспешно наполнив стакан чистой водой, он впихнул его другу в руки. — Северус, ты, как всегда, бежишь впереди Хогвартс-экспресса. С тобой трудно даже элементарно разговаривать, не представляю, как с тобой можно жить...

— Вот и я себе этого не представляю, — горько ответил Северус, подозрительно принюхался к содержимому стакана, отпил немного и вернул стакан Люциусу. — Ты посмотри на меня, — он красноречиво развел руками. — Ты думаешь, найдется дура, которая польстится на скрывающегося от людей калеку? Разве что слепая, глухая и полоумная иностранка, всю жизнь прожившая вдали от Англии и не успевшая наслушаться россказней о двойном шпионе. Но такое сокровище, прости, дорогой друг, не нужно уже мне, даже если это твоя самая любимая родственница. Или ты нас под Империусом собираешься поженить? Так предупреждаю сразу: забудь об этой безумной идее, потому что твое «Империо» на меня не действует, а сам я добровольно к алтарю не пойду. Усвой раз и навсегда: я жениться не собираюсь, ни сегодня, ни завтра, ни через год. И прекращай меня сватать!

— Дурень! — рявкнул Малфой, вконец выведенный из себя злостными инсинуациями. — Никто тебя сватать не собирается по одной очень простой причине...

Он набрал полные легкие воздуха, резко выдохнул и ехидно сообщил:

— Потому что ты уже женат!

Сообщив, наконец, ту важную вещь, ради которой и затевалась эта встреча, Люциус схватил со стола многострадальный пергамент и приготовился к новому этапу приведения осчастливленного друга в чувство.

— Что? — слабо удивился Северус, не веря своим ушам. Такой вариант развития событий ему не виделся даже в самых фантастических раскладах. — Я уже женат? Что-то я не припоминаю в своей бурной биографии такого эпизода. И когда это я, по-твоему, успел? Разве что меня женили во время моего беспамятства — Нарцисса говорила, что в первые дни я временами бредил, но о четко произнесенном «Да» она не упоминала. И сомневаюсь, что в таком состоянии я был в силах произнести брачные клятвы. Разве что сочетали нас в момент кризиса, на всякий случай, чтобы добро, как говорится, не пропало — дом там, фамилия и прочие глупости. Только кому она нужна, эта хибара, вкупе с такой печально известной фамилией?

Снейп начал задыхаться от возмущения. В горле жгло, словно от укуса грюмошмеля, связки болели, но он не мог остановиться — абсурдность ситуации не укладывалась в голове и требовала хоть какого-нибудь осмысления. Люциус, словно на допросе в аврорате, выдавал информацию в час по чайной ложке, и Северусу волей-неволей оставалось самому перебирать приходившие в голову версии, а, исходя из его жизненного опыта и врожденной мнительности, умноженной на приобретенный пессимизм, версии в голову приходили самые дикие и неприятные.

— И кто же она? — снова завелся Северус, окончательно наплевав на перспективу остаться на всю оставшуюся жизнь безголосым. — Почему вы ее от меня прятали до сего момента? Это что, очередная твоя любовница, которой понадобился законный отец для тайнорожденного ребенка?

Люциус побагровел.

— Все, Северус, ты меня достал со своей паранойей, — прошипел он. — Объяснять тебе, где, когда и на ком ты женился — не моя забота. Меня просили всего лишь морально подготовить тебя к встрече с законной супругой — я и подготовил. Остальное спросишь у нее сам. Кстати, — он мстительно прищурился. — У тебя кроме жены еще и дочь имеется. Тоже законная.

Люциус швырнул на стол смятые в ком документы, влил в себя очередную порцию огневиски и подошел к застывшему от изумления и потерявшему наконец дар речи Северусу.

— Позвольте пригласить вас в гостиную, мистер Снейп, — медовым голосом заявил он и взялся за спинку кресла. — Я представлю вас вашей многоуважаемой супруге.

________________________________

* Имеется в виду английская пословица «Даже Гомер может случайно задремать» — аналог нашей «И на старуху бывает проруха».

— Погоди минутку... — попросил Северус. В его голове гудело, как всегда после перенапряжения, мысли путались. Жена? Ладно — жена, его действительно могли окрутить во время беспамятства, но откуда в таком случае мог взяться ребенок? Люциус, конечно, тот еще жук, но шутить такими вещами даже у него не хватило бы наглости, вернее, подлости, значит, ребенок действительно имеется. Но мысль, что он действительно может являться чьим-то мужем, и, тем более, отцом, в голове укладываться категорически не желала. Это полный, просто полнейший бред, или, что вероятнее, нелепое недоразумение, которое необходимо прояснить как можно скорее. И раз уж Люциус уперся и не желает ничего рассказывать, необходимо самому как можно быстрее увидеться с этой самозванкой и потребовать у нее отчета. По всей видимости, это именно ее голос он слышал утром из гостиной.

Кстати, а почему Люциус вообще собирается тащить его в гостиную — он что же, признался какой-то явившейся с улицы аферистке, что его друг жив? Почему он, выслушав смехотворные, иначе не скажешь, претензии, не выставил ее из дома, не отправил к мордредовой бабушке, на кладбище или к своему адвокату? Почему? Неужели он ей поверил? И поверил настолько, что нарушил данное другу обещание молчать?

Кресло шевельнулось.

— Северус, невежливо заставлять даму ждать, — издевательски прозвучало над ухом.

С-с-скотина... Не терпится ему... Значит, полчаса сводить с ума лучшего друга с точки зрения этикета позволительно, а дать ему минуту на осмысление чудовищного известия уже не бон тон...

— А не пошел бы ты со своей вежливостью... — начал Снейп, попытался обернуться и тут же осекся, зашипев от боли. Люциус моментально отпустил кресло и появился в поле его зрения. — Лучше скажи мне, ты уверен?

— В чем? — Люциус снисходительно посмотрел на друга. Он прекрасно видел, в каком смятении тот сейчас пребывает, и, похоже, это зрелище доставляло ему истинное удовольствие.

— В том, что это моя жена и мой ребенок, — терпеливо, чуть ли не по слогам произнес Северус.

— Абсолютно, — кивнул Люциус, на глазах обретая серьезность. Предупреждая следующий вопрос, он добавил: — Это подтверждается магически заверенными документами и твоей личной подписью на них. Я проверял. Очень тщательно проверял, никаких сомнений быть не может, поверь специалисту, который фальшивые документы за три мили чует.

Он снова взялся за кресло:

— Ну что, готов к трогательному моменту воссоединения семьи?

— А ты сам как думаешь? — огрызнулся Северус и, внезапно решившись, попытался подняться на ноги. — Помоги мне. Еще не хватало, чтобы я с этой самозваной женой знакомился, сидя в инвалидном кресле.

— Оно не инвалидное, — оскорбился Люциус, привычно подхватывая его под локоть. — Это, между прочим, самое удобное кресло в доме. Моя бабушка в нем всю свою недолгую старость провела.

— Целых три дня? — вспомнил неугомонную старушку Снейп. — Тогда, возможно, ты и прав. Я, пожалуй, так и останусь здесь сидеть в надежде на то, что моя неведомая супруга вместо бравого кавалера ордена Мерлина, на которого рассчитывала, узреет чахлую немочь в бабушкином кресле и с испуганными воплями сбежит за Полярный круг, забыв обо мне навсегда.

— Северус, ты забыл, что у тебя есть дочь, — безжалостно напомнил Люциус. — Неужели тебе не интересно на нее посмотреть?

— Интересно, — тоскливо вздохнул Снейп. Если без жены он бы и мог худо-бедно обойтись, то мысли о ребенке иногда посещали его многострадальную голову и ныли как больной зуб.

— Тогда пойдем, — Малфой окончательно вытащил «чахлую немочь» из бабушкиного кресла. — Свалишься ведь, — сожалением констатировал он, оглядев шатающийся результат своих трудов.

— Не дождетесь, — гордо ответил Северус и, осторожно выпрямившись, инстинктивно провел пальцами по повязке на шее, словно проверяя, не расползлись ли швы. Рука скользнула по груди, нашаривая многочисленные пуговицы на сюртуке, но наткнулась на тонкую ткань рубашки и раздраженно дернулась, не обнаружив на месте привычного ряда «хогвартской разновидности пояса верности» — так высказалась на заре его педагогической деятельности перебравшая рождественского огневиски мадам Хуч после безуспешной попытки «выцарапать» неподдающегося ее чарам новичка из его многослойной брони.

Вот и сейчас Северус чувствовал себя так, словно его снова поймали в темном уголке, прижали к холодной стенке и...

— Как зовут мою жену? — дрогнувшим голосом спросил он, останавливаясь на пороге. В один миг безобидное имя «Роланда» вошло в категорию самых страшных слов в мире и заняло главенствующее место на мрачном пьедестале почета, потеснив оттуда двух завсегдатаев его кошмарных снов.

— Миссис Снейп ее зовут, — раздраженно ответил Люциус, которому, похоже, все эти проволочки уже порядком надоели. — Пойдем, сейчас сам узнаешь, кто она, что она и почему ты узнаешь о собственной свадьбе от посторонних людей и через энное время после оной.

— Кстати, через какое время? — спохватился Снейп, послушно выходя из комнаты и направляясь в сторону гостиной. — И сколько лет моей дочери?

Удивительно, как он не додумался спросить об этом сразу? Ведь зная возраст ребенка, можно примерно вычислить и личность его матери. Если ребенок маленький, то Роландой это настойчивая особа быть никак не может. К тому же, насколько он помнил, дальше шестой пуговицы настойчивая коллега так и не продвинулась, успокоенная крепким Ступефаем и не менее душевным Петрификусом. Стирать память даме Снейп тогда не рискнул, опасаясь новых покушений на любимый сюртук и необратимых изменений в ее мозге вследствие неопытности обливиейтора.

Но, по всей видимости, кто-то явно оказался не таким щепетильным, как он... Заполучив некогда с помощью то ли зелий, то ли заклинаний его беспомощную тушку к себе под одеяло, этот кто-то, или, вернее будет сказать, «эта» теперь на законных основаниях претендует на его имя, орден Мерлина, дом и пенсию по утере кормильца. Очевидно, услышав о смерти супруга, безутешная вдова решила заявить о своих правах и начала поход за правдой с лучшего друга покойного, мудро рассудив, что если ее права признают Малфои, то остальные никуда не денутся. Хитро, ничего не скажешь...

Стоп, но ведь для заключения брака им необходимо было встретиться еще раз? И еще раз для установления отцовства? И что, все эти юридические процедуры он проделывал под зельями? И никто не заметил, что с ним творится что-то не то? Даже Малфой? Даже Дамблдор, который знал все и обо всех?

Северус споткнулся. Малфой, который все это время бережно поддерживал его под локоть и тактично молчал, тоже остановился.

— Что, плохо? — заботливо спросил он. — Может, нам все же следовало аппарировать прямо в гостиную? Или давай я тебя отлевитирую по коридору, а в комнату уже войдешь сам?

— Чемоданы моей жены будешь левитировать, — сквозь зубы процедил Снейп, ясно понимая, что его снова облапошили, причем по крупному, и дороги назад нет. Если в деле был замешан Дамблдор, то он, Северус, снова оказывается крепко связанным по рукам и ногам, опутан паутиной нерушимых клятв и на всю оставшуюся жизнь привязан к неизвестной женщине — несомненно, очень полезной делу всемирного блага, но ни разу не родной и не близкой самому Северусу.

Северусу хотелось завыть от отчаяния. А счастье, казалось бы, было так близко... Новый дом, новое имя, новая лаборатория, новые люди в окружении, и никакого Ордена, никаких интриг. А теперь что? Не видать тебе, Северус, ни покоя, ни уютного молчания, ни ароматного кофе, а ждет тебя впереди только верная соратница, похожая на Молли или Беллатрикс, до мозга костей преданная делу ушедшего лидера. Да еще и ребенок... Вот, сволочь бородатая, знал, чем повязать. Прекрасно ведь понимал, что от ребенка выросший практически безотцовщиной Северус не откажется никогда...

С какой бы черепашьей скоростью ни передвигались Северус и его поводырь, дверь гостиной неумолимо приближалась. Коридоры в этом поместье, в отличие от Малфой-мэнора, были длинными, извилистыми и непривычно узкими — тоннели да и только. Приснопамятная старушка, похоже, страдала то ли агорафобией, то ли манией преследования, и выстроила не дом, а полигон для отработки навыков уличного боя.

По спине прокатился знакомый холодок. Где-то впереди, за очередным поворотом, его снова ждут. И неизвестно, что лучше — группа вооруженных до зубов бойцов или законная якобы жена. А еще говорят, что свет в конце тоннеля — это невероятно заманчиво. Врут, гады...

— Скотина, — обреченно подумал Снейп, вспоминая любимицу Лорда, — даже укусить толком не сумела. Сейчас лежал бы ты, дорогой Северус, на цветущей полянке, прыгал с тучки на тучку или в яблочном саду огрызками гусениц сбивал, и не думал бы ни о женах, ни о детях. Хотя, чего уж греха таить, с такой-то биографией тебе, скорее, светила бы печальная перспектива провести вечность в немытом котле, содержащем стандартную продукцию твоих учеников. Так что, скажи спасибо, что нашлись добрые люди, которые лишили тебя сомнительного удовольствия взглянуть на твою профессиональную деятельность с другого, хоть и довольно познавательного, ракурса. Впрочем, то, что ждет тебя за этой дверью, не намного лучше. Вот же гадина ползучая, и что бы ей было вцепиться не в горло, а хотя бы в ключицу — сейчас назревает самый, можно сказать, решающий разговор в жизни, а в горле жжет, хрипит и булькает, мешая дышать, трезво мыслить и адекватно реагировать на происходящее. А ноги, хоть и ватные, хоть и слабеют с каждым шагом, но упорно идут и идут к этой треклятой гостиной, Мордред ее побери...

— Давай передохнем, — просипел Северус, когда до приоткрытой двери оставалось всего несколько шагов.

— Давай, — согласился Люциус и отпустил его локоть. Северус с неимоверным облегчением прислонился к стене и перевел дух. Надо было все же не строить из себя Каменного гостя, а послушать Люциуса и воспользоваться левитацией — не выглядел бы теперь как свежеподнятый из могилы, но умытый и переодетый зомби. И чувствовал бы себя увереннее, не боясь свалиться через пару шагов. И где она взялась на его больную голову, эта экстремалка, которая не испугалась ни его репутации, ни мерзкого характера...

Из гостиной послышались тихие голоса. Северус вмиг вспомнил старые навыки и застыл, прислушиваясь.

— Я никак не могу поверить, что ты и крестный... Хоть убей, не могу... — голос Драко звучал привычно-лениво. Чувствовалось, что он уже сжился с ситуацией и происходящее его невероятно забавляет. Но почему он обращается к жене своего крестного так фамильярно? Они что, давно знакомы?

— Да я сама не могу в это поверить, — ответил ему тихий женский голос, из которого пока невозможно было извлечь хоть какую-то информацию кроме того, что он Снейпу был смутно знаком. И чтобы точно узнать, кто эта женщина, ему необходимо всего лишь отлепиться от такой надежной и устойчивой стены, опереться на руку Люциуса и сделать эти два шага навстречу своей судьбе. Но торопиться Северусу не хотелось, да и не стоило пока — очень уж познавательная беседа шла за дверью.

— Значит, твоя фамилия теперь Снейп, — не унимался Драко. — Ты даже не представляешь, насколько это дико звучит, учитывая ваши прежние отношения.

«Значит, у нас были неважные отношения, — резюмировал услышанное Северус. — Хотя, чему тут удивляться, хорошие отношения у меня были разве что с...» — он задумался, перебирая в памяти немногочисленные варианты.

— А ты представляешь, что он теперь с тобой сделает? — предвкушающе протянул неугомонный крестник. Хороший мальчик. Добрый.

— За что? — удивилась непонятливая супруга. Ну да, конечно же, абсолютно не за что.

— За все то, что ты натворила в этом году. Или тебе подробнее объяснить?

Северус бы не отказался. Супруга, похоже, тоже не понимала, в чем провинилась.

— Крестный очень не любит, когда кто-нибудь из его подопечных или близких ему людей неоправданно рискует. А теперь и ты, к моему глубочайшему сожалению, входишь в эту категорию. Но одно меня все же радует... — Драко сделал драматическую паузу, но, не дождавшись ответной реплики, продолжил: — Если раньше ему хотелось тебя просто придушить, то сейчас... в общем, тет-а-тет с тетей Беллой покажется тебе прогулкой в «Сладкое королевство». И ты даже представить не можешь, как мне хочется поприсутствовать при этой беседе...

— Вот паршивец... — прошипел над ухом Люциус, досадуя на любимого сыночка, речи которого довольно сложно было назвать гостеприимными. — И когда он только повзрослеет?

Северус шикнул на него и снова прислушался. Драко, конечно же, вел себя недопустимо по отношению к его жене — неважно, настоящей она окажется или нет, и спускать подобное поведение с рук Северус ему не собирался. Но сейчас Северуса больше интересовал упомянутый Драко тет-а-тет: то, что его супруга сумела остаться в живых после общения с Беллой, говорило либо о ее незаурядном мастерстве, либо о недюжинном везении.

Драко тем временем продолжал развлекаться.

— Думаю, что крестный с удовольствием побеседует с тобой и о ваших подвигах в министерстве, и о полетах на драконе, и о догонялках в Годриковой впадине... Об Адском пламени в Выручай-комнате и о крэббовой «Аваде» я ему не рассказывал — не видел необходимости, да и волновать не хотел, вредно ему сейчас, но раз ты все равно здесь...

— Ты не посмеешь! — звонкий гневный голос, знакомый до зубовного скрежета, подтвердил неясные подозрения, зародившиеся еще при первой сказанной им фразе. В комнате что-то грохнуло, очевидно, упал резко отодвинутый стул.

У Северуса все-таки потемнело в глазах. Люциус поспешно подхватил его, но Северус, чувствуя, как изнутри поднимается волна ярости, оттолкнул его руку, выпрямился и твердым шагом вошел в гостиную.

При его появлении оба спорщика, стоящие посреди гостиной и прожигающие друг друга ненавидящими взглядами, неохотно повернулись к нему. Палочек у них в руках не было, но Северус радоваться не торопился — что крестник, что новоявленная супруга были полны сюрпризов и вполне могли напакостить друг другу и без применения магических предметов.

— Ну вот, Северус, — Люциус, оказавшись в женском обществе, привычно превратился в радушного хозяина, светского льва и напыщенного павлина, которому очень хотелось некуртуазно, по-уличному, заехать в челюсть. — Позволь тебя представить очаровательной леди...

— Не стоит, — процедил сквозь зубы Снейп, мигом превратившийся из неуверенного закомплексованного параноика в самый страшный кошмар юных обитателей Хогвартса. — Мисс Грейнджер, извольте объяснить, что вы делаете в этом доме и какого черта вы представляетесь всем моей женой?

— Я? — безмерно удивилась гостья.

— Ну не я же! — рявкнул Снейп. — Я не приходил в дом к вашим друзьям, не предъявлял им каким-то образом сфальсифицированные документы...

— Документы подлинные, — в один голос заявили все трое, даже Драко, которого вообще никто не спрашивал.

— И не пытался никому навязать чужого ребенка! — отмахнувшись от коварных интриганов, заорал Снейп в силу своих возможностей.

— Да твой это ребенок! — Люциус схватил со стола какую-то бумажку и ткнул ему под нос. — Сколько тебе раз говорить: твой!

Сквозь застилавшую глаза кровавую мглу Снейп как-то ухитрился разглядеть на пергаменте хорошо знакомую большую печать Министерства Магии, собственноручно вписанное «Северус Тобиас Снейп», и неповторимый резкий росчерк внизу.

"Ребенок... — мелькнуло в голове. — Она ведь сама еще совсем ребенок... Северус, ты педофил. Лучше бы тебя Поттер на той башне заавадил..."

Последнее, что услышал несчастный Снейп перед тем, как провалиться в небытие, была дурацкая, абсолютно не относящаяся к делу и не отражающая всего масштаба случившейся трагедии фраза:

— А я ведь тебе говорил, что свалишься...

Колокола звучали все тише, лодку качало все меньше, и вот наконец наступил неприятный момент осознания себя в реальном и неприветливом мире. На лбу ощущалось что-то холодное, влажное и очень удачно прикрывающее глаза, которые моментально открылись, стоило лишь вспомнить события последних минут.

«Как ты мог! Как ты мог... — мысленно корил себя Северус, отказываясь верить очевидному. — Это же твоя ученица, девочка, которая тебе в дочери годится, а ты, мало того, что соблазнил ее, так еще и оставил одну с ребенком...»

Версия о коварной обманщице рушилась на глазах: заподозрить гриффиндорскую зазнайку в намеренном обольщении самого нелюбимого преподавателя не додумался бы даже Игорь, несмотря на весь свой пессимизм и разочарование в прекрасном поле.

Северус попытался сосредоточиться и определить примерное время своего напрочь забытого бракосочетания. По всей видимости, оно должно было состояться между совершеннолетием юной ведьмы, то есть, сентябрем 1996 года, если ему не изменяет память, и рождением ребенка. Ведь не мог же он жениться на несовершеннолетней?

Так... Свидетельство о рождении дочери счастливый отец подписывал еще до своей мнимой смерти, то есть до начала мая девяносто восьмого, это понятно. Выносить и родить ребенка на шестом курсе она не могла — ее состояние заметили бы все окружающие, виновника вычислили бы за пять минут и отправили в Азкабан прямо с урока, значит, шестой курс отменяется. Остается седьмой, когда ее никто не видел... Мордред, неужели она в таком состоянии бродила по лесам, жила в палатке с этими двумя идиотами, в холоде, голоде и постоянном страхе?

Северуса пронзил ледяной озноб. Попадись ему сейчас под руку Поттер — убил бы, не раздумывая, голыми руками. Как он мог допустить, чтобы беременная подруга ушла вместе с ним и подверглась таким жестоким испытаниям? Ладно, непутевые мальчишки, те дальше своего носа ничего не видят, но Молли-то куда смотрела — девчонка ведь у них несколько дней прожила. Свадьба, конечно, свадьбой, но и от кастрюли надо хоть иногда голову поднимать...

Так, а когда ее видел Люциус? В апреле этого года. Но неужели Малфой не заметил бы, что она в положении? Люциус в тот день, как помнится, был в раздрызганном состоянии, что вполне естественно, но не до такой же степени, чтобы не обратить внимания на очевидное. Значит, ребенок на тот момент уже родился.

Мерлин, как же она это все пережила...

Итак: минувший апрель минус девять месяцев, получается... что у нас получается? Лето девяносто седьмого, операция «Семь Поттеров», а до этого ее родители были отправлены в Австралию со стертой памятью... Погодите-ка, а под силу ли было юной девице самостоятельно, без практики и наставника, освоить сложное искусство вмешательства в чужое сознание настолько, чтобы не просто стереть двум родным людям память, но изменить ее, прошив новыми воспоминаниями? Неужели это именно он приложил к этому руку? Вполне возможно... Тогда становится понятным и тот момент, что он не помнит ни ее, ни ребенка — хорошая ученица, как и положено, превзошла своего учителя и опробовала полученные знания на нем же.

Ерунда какая-то... Чтобы с ним, опытным окклюментом и бойцом не из последних, смогла справиться эта тощая пигалица? Да на нее без слез не взглянешь — худющая, лохматая, куда только родители смотрели? А говорили — благополучная семья... Да, благополучная, только ребенок почему-то на пугало похож.

«Этот ребенок, между прочим, твоя жена, — вдруг всплыло в голове. — И у этого ребенка имеется от тебя ребенок, прости за тавтологию».

«Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» — твердо заявил сам себе Снейп. Он еще раз тщательно прислушался к себе и не обнаружил в отношении к юной супруге ни малейшего следа тех чувств, которые всякий нормальный мужчина должен питать к особам противоположного пола.

Убедившись в полном отсутствии своей заинтересованности в прелестях мисс Грейнджер (язык даже мысленно не поворачивался назвать ее «миссис Снейп»), Северус попытался осторожно приоткрыть глаза в надежде, что все происходящее — очередной кошмар, а сам он просто заснул в «бабушкином» кресле, что сейчас явится Мервин с очередной чашкой душистого отвара и тройкой очередных бредовых идей, за обедом Люциус расскажет пару не совсем приличных историй об очередных претендентах на роль его родственников, а затем они неплохо посидят за стаканчиком бренди...

— Папа, — всхлипнул кто-то рядом со Снейпом, заставив его нервно дернуться.

Она что, сюда и отца притащила, с зятем знакомиться? Значит, ей все же удалось вернуть память своим родителям? Интересно, что сказал отец, узнав о похождениях своей пай-девочки. Счастлив, небось, бедняга, был до обморока, особенно после того, как ему про внучку рассказали. Ох и влип же ты, Северус...

С головы убрали мешающую обзору тряпку, и Снейп, щурясь от яркого света, сумел разглядеть сидящую рядышком новоявленную супругу, которая тут же вцепилась в его руку, как клещ в загривок бродячего кота.

— Наконец-то, — всхлипнула сентиментальная Нарцисса, стоявшая у изножья дивана, на котором возлежал Северус. — Наконец-то у девочки появился папа, а то все «мама» да «мама»...

Снейпа снова передернуло.

— Ма...ма, он пришел в себя! — глядя куда-то поверх головы Северуса и почему-то запинаясь, сообщила Гермиона.

Ну вот, теперь, оказывается, с ними и теща приехала. Да эта девчонка что, всех родственников приволокла на случай его сопротивления? Хорошо, что хоть ребенка в комнате нет, а то у Нарциссы достало бы ума впихнуть ему в руки орущий кулек и умиляться идиллической картинке. Северус представил себя — похудевшего, похожего на мрачного нахохлившегося ворона, с кружевным розовым свертком в руках, в окружении любящих друзей и родственников...

Мордред, ну почему эта чешуйчатая идиотка укусила его всего один раз? Для Артура вон ни сил, ни яда не пожалела...

В поле зрения возник спокойный, как удав, лорд Малфой. Приобняв жену за талию, он светским тоном заявил:

— Дорогая, мне кажется, тебе пора отдать распоряжения насчет обеда и позаботиться о размещении гостей. Позволь, я тебе помогу.

Нарцисса благосклонно кивнула.

— Драко, будь так любезен, покажи мисс Снейп наш дом, — мило улыбаясь, попросила она. — Я думаю, что библиотека — именно то место, которое заинтересует ее больше всего.

Северус безмерно удивился: Нарцисса что, совсем с ума сошла? Проводить экскурсию для младенца и, к тому же, тащить его в библиотеку, где полно темномагических книг — да где же такое видано!

Пока Северус собирался с силами для протеста и прочищал пересохшее горло, Люциус вместе с Нарциссой чинно удалились, а Драко...

Драко подошел к бывшей мисс Грейнджер и с выражением величайшего отвращения на лице протянул ей руку. Девушка презрительно фыркнула и, выпустив кисть Снейпа из своих пальцев, легко поднялась с дивана. Северус в полном остолбенении наблюдал, как она привычно тряхнула кудрями, вздернула подбородок и, проигнорировав шутовской полупоклон Драко, гордо направилась к двери.

До Северуса наконец дошло, что сложившуюся ситуацию он понял, мягко говоря, неправильно, и мисс Грейнджер, то есть, теперь уже мисс Снейп — всего лишь его дочь. Дочь, а не жена!

Правильному пониманию ситуации способствовала вдруг шевельнувшаяся подушка под головой. Пахнуло незнакомым горьковатым ароматом. Северуса затопило неописуемое облегчение. Он нормален. Нормален! Он никакой не извращенец! Он никогда не был женат на своей студентке и у них нет никаких детей. И неважно, кем теперь окажется его жена, главное — она взрослая женщина, а не вчерашняя школьница.

Северус перевел дух и прислушался.

Взрослая-то она взрослая, но ведет себя, как нашкодившая первокурсница — сидит тихо, словно мышка, и даже дыхание затаила. Что, страшно показаться мужу на глаза? Ну посидите еще немножко, миссис Снейп — столько лет ждали, извольте потерпеть еще несколько минут, пока ваш супруг с мыслями соберется...

Хочется надеяться, что его жена окажется не полной дурой: смогла же она как-то произвести на свет одну из лучших выпускниц магической школы и столько лет скрывать этот факт от любопытной общественности. Чистая работа, надо признать, — обвела вокруг пальца даже матерого шпиона, которого не расколол сам Темный Лорд.

Хотя... какой из тебя шпион был двадцать лет назад, так — шпионишка. И окрутить тебя в те времена не составляло особой сложности: после смерти Лили ты чего только не творил, пытаясь вычеркнуть ее из памяти — до сих пор вспоминать стыдно.

Стоп, ведь мисс Гр... то есть, Гермиона на год старше Поттера? Тогда получается, что все его загулы после гибели Лили здесь вовсе ни при чем, а жена явилась из совсем уж далекой и туманной молодости. Не дай, Мерлин, это окажется какая-нибудь «подруга подруги», как обычно представляли таких девушек старшие товарищи, жаждущие приобщить новобранца к радостям жизни.

Но чья именно «подруга» это может быть?

Люциуса? Вряд ли: пассии Люциуса были сродни муховерткам: все знали, что они существуют, но никто их толком никогда не видел. Северус, правда, видел и тех, и других, но эти встречи оставили в нем настолько неизгладимые впечатления, что вспоминать о них он старался как можно реже.* И «Обливейт», кстати, у него даже в те далекие времена получался намного лучше, чем у Люциуса, так что с этой стороны ему ничего грозить не должно.

Игоря? Тоже вряд ли, с дамами тот был строг и дисциплину среди них наводил чуть ли не армейскую, а о перспективе появления детей даже речи быть не могло.

Долохова? А вот это вполне возможно: Антонин был не особо разборчив, и в подругах у него ходили все, кто умел пить, не закусывая и подпевать, не фальшивя.

Значит, скорее всего, из долоховских... Но почему она объявилась именно сейчас, не девятнадцать лет назад, не пять и не десять?

А если допустить, что Люциус все же ошибся и ребенок вовсе не Северуса? Если леди, на коленях которой покоится его голова, просто решила немного улучшить свое благосостояние и в надежде на небольшую пенсию выбрала на роль папаши благополучно почившего героя? А теперь она, конечно же, затаилась, потому как сбежать из этого дома невозможно, а поглядеть в глаза внезапно ожившему покойнику совести не хватает?

Северус попытался повернуть голову, чтобы наконец-то разглядеть посягнувшую на его имя и честь авантюристку, но резкая боль в шее заставила его отказаться от этой идеи.

Мягкая «подушка» выскользнула из-под головы, сменившись холодным тугим валиком, и перед глазами возмущенного Северуса возникло знакомое до боли лицо.

Северус пораженно замер.

Похождения далекой молодости, как оказалось, были совершенно ни при чем, и грешить на происки лучших друзей тоже не стоило. Это лицо с обычно приветливыми, а сейчас встревоженными карими глазами он имел удовольствие чуть ли не еженедельно лицезреть в пабе «Три метлы» поверх подноса, заставленного пивными кружками.

Нет! Нет, нет и еще раз нет!

«Этого не может быть», повторил он себе в который раз за сегодня. Кто угодно, но только не она. Ни одна женщина не способна столько лет общаться с мужчиной, время от времени... кхм... приятно проводить с ним время, и ни разу не проговориться, что они, оказывается, давно женаты и у них есть взрослый ребенок. И вообще, она всегда говорила, что замужем, это знали все — от старика Аберфорта до сопливого третьекурсника, впервые попавшего в Хогсмид. Неужели это была наглая ложь и никакого мужа в природе вовсе не существовало? А он-то дурак, купился...

— Ты... — выдохнул он, не в силах поверить в такое страшное вероломство, в такое чудовищное коварство со стороны единственной в последние годы женщины, которой он позволил продвинуться дальше шестой пуговицы своего любимого сюртука.

— Не кричи, пожалуйста, — узкая ладонь легла на губы, мягко, но властно подавляя справедливый протест, — тебе нельзя разговаривать. Если хочешь спросить, как я посмела, почему молчала столько лет, и по какой причине ты ничего не помнишь — не утруждай себя, я все расскажу сама. И доказательства ты тоже сейчас увидишь.

Она взмахнула рукой куда-то в сторону окна.

Северусу очень хотелось увидеть эти неопровержимые, по мнению, Люциуса, доказательства, поэтому он сцепил зубы и, мысленно проклиная свою беспомощность, принялся подниматься. Розмерта, отмахнувшись от его злобного шипения и энергичных протестов, бросилась на помощь. Вот упрямица... Ее почему-то никогда не смущал его холодный тон и ядовитый сарказм. Она дерзко хмыкала в ответ на его выпады, игнорировала уничтожающие взгляды и осмеливалась передразнивать его мимику, на что не решалась даже не знающая берегов Белла.

Еще и духи сменила... То-то он сразу не догадался, чьи коленки так старательно изображали подушку у него под головой...

Розмерта осторожно помогла ему «перейти в сидячее положение», как называл зубоскал Антонин один из финальных этапов «тренировок на выносливость», и отошла к столу, стоящему у окна. Кроме ожидаемых документов на нем разместились фамильный малфоевский Омут памяти, переносной сейф класса «Бастион» и несколько пустых флаконов. Крышка железного ящика, который, согласно рекламе, мог уберечь содержимое даже от Адского огня, была откинута, а внутри, в обитых бархатом ячейках, плотными рядами стояли десятка два точно таких же флаконов.

— Это специальные флаконы для воспоминаний, — пояснила Розмерта, хотя для Северуса увиденное в пояснении не нуждалось: слишком хорошо он знал эти флаконы, слишком часто, не доверяя своим телу и разуму, наполнял их перед встречей с Волдемортом. В душе вдруг шевельнулась старая обида: Дамблдор всегда требовал от него немедленного отчета, а иногда даже поджидал его на границе антиаппарационного барьера, не давая измученному шпиону возможности заскочить к себе, чтобы умыться и сменить пропотевшую или окровавленную мантию — как будто боялся, что Северус и от него утаит что-нибудь важное в таких флаконах.

— И что в них? — сухо спросил Снейп, предугадывая ответ.

— Твои воспоминания, — в тон ему ответила Розмерта, вздергивая подбородок. — О нас.

— О нас? — Снейп постарался вложить в последнее слово побольше сарказма.

Розмерта не дрогнула.

— Именно так, — уверенно повторила она. — Воспоминания том, как появилось это «нас», которое так тебя раздражает, и о том, как у «нас», — произнесла она с нажимом, — появилась дочь.

Снейп внимательно посмотрел на шкатулку. Воспоминания — загадочная вещь, их можно скопировать, их можно разделить, их можно изъять. Но уместить в этом маленьком сейфе двадцать лет жизни просто нереально. Сказки какие-то. Фантастика. Это что же получается — он все эти годы вел не двойную и даже не тройную жизнь? Скромный школьный учитель, агент Ордена Феникса, лазутчик Темного Лорда, а теперь еще и верный муж плюс счастливый отец? Да такой активной круговерти ни один хамелеон бы не выдержал — сдох бы на третьи сутки или с ума сошел. Но всего вероятней, сожрала бы его какая-нибудь большая птичка, терпеливо дождавшись, пока тот запутается в ипостасях, потеряет бдительность и раскроется сам. Или змеюка, м-да...

Розмерта снова заговорила:.

— Чтобы мне поверили, пришлось показать лорду Малфою не только документы, но и некоторые воспоминания — твой друг очень недоверчиво отнесся к моим словам. Нет-нет, — поспешила заверить она, увидев как дернулся Снейп, — не твои, не волнуйся! Его воспоминания о нашей свадьбе, лорд Малфой ведь на ней шафером был. Правда, леди Нарцисса немного обиделась, что ее тогда не пригласили вместе с мужем...

Северус не смог удержаться от смешка. Так вот в чем была причина вселенской обиды в глазах Нарциссы: как же, ее лишили такого развлечения, отстранили от организации свадебного торжества, не предоставили возможности перевернуть вверх дном весь магический и немагический Лондон в поисках подходящих тканей-ниток-пуговиц-перчаток и прочей женской дребедени, не обратились за бесценными консультациями в области цветов, букетов и подвязок, а самое страшное — не дали пролить слезинку по утраченной свободе брачующихся друзей.

В карих глазах Розмерты тоже сверкнули смешинки. Она уже увереннее взяла со стола какие-то бумаги, села рядом с Северусом и подала ему:

— Посмотри сам. Я думаю, в них ты найдешь ответы на все вопросы. Или на большинство их, что тоже немаловажно. Я оставлю тебя на минутку — пойду, посмотрю, как там Гермиона, не подрались ли они с Драко...

— Разве что Драко не разрешит ей какую-нибудь особо ценную книгу посмотреть, — механически ответил Северус, разглядывая лежащий поверх пергамента пожелтевший конверт с надписью «С. Т. Снейпу», сделанной знакомым до рези в глазах летящим почерком.

— Чаю хочешь? — буднично спросила Розмерта, остановившись на пороге. Северус поднял на нее взгляд. Интересные у Малфоев двери, однако: любая женщина, застывшая в дверном проеме вот так, вполоборота, превращается в изображение на парадном портрете. И эта не исключение: тонкая талия, изящные линии, приятные глазу изгибы, каштановые локоны с рыжинкой, уложенные в высокую прическу — красавица да и только...

— Нет, спасибо, если что, я Марвина позову, — Снейп поспешно отвел глаза. Он тихо шалел от абсурдности ситуации: в один момент в его мирную тихую жизнь ворвались обретенные дети, явившиеся из небытия жены, потерянные воспоминания... Классический набор элементов для томиков в ярких обложках, которые во все времена помогали юным студенткам Хогвартса скоротать уроки милейшего профессора Биннса. У человека жизнь рушится, мозг готов вскипеть, а ему чай предлагают. А он даже за палочкой не потянулся. Куда катится мир?

— Не заблудишься? — коротко буркнул он, хотя именно этого ему сейчас больше всего и хотелось.

Розмерта сверкнула глазами и четко проартикулировала:

— Не дождешься!

И вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Северус остался наедине с пожелтевшим конвертом, «неопровержимыми» документами и батареей стекляшек, скрывающих за темными стенками его не менее темное прошлое. Обрывки прошлого он оставил на потом, пергаменты тоже отложил в сторону, а конверт, немного помедлив, решительно распечатал.

Вопреки его опасениям, письмо не содержало в себе высокопарных фраз в стиле «Ты — это я в свои лучшие годы, а я — это ты в грядущем», или «Если ты читаешь это письмо, значит, мне пришлось уйти в лучший мир...». В нем не было ни старинных бабушкиных рецептов с наколотыми точками над определенными знаками, ни таинственных иероглифов, ни сгруппированных цифр, ни вырезанных из утренней газеты букв. Автор письма не удосужился составить ни руководства к действию, ни полного перечня удаленных из памяти событий, что, кстати, очень бы сейчас не помешало. На узкой полоске пергамента было написано всего несколько строк:

«То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. Ришелье»

А внизу короткая приписка на латыни: «Memento».

Северус опустил письмо на колени. Ему вовсе не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить, где упоминался процитированный документ. Дюма, «Три мушкетера», глава с красноречивым заглавием «Супружеская сцена».

Это было помилование, индульгенция, охранная грамота... или как там говорилось у Дюма?

Северус прикрыл глаза и перед его внутренним взором возникли некогда знакомые до малейшей запятой шероховатые страницы.

«Ваше помилование? — удивился Ришелье.

— Да, монсеньор, — ответил д’Артаньян.

— А кем оно подписано? Королем?

Кардинал произнес эти слова с особым оттенком презрения.

— Нет, вашим высокопреосвященством.

— Мною? Вы что, с ума сошли?

— Вы, конечно, узнаете свою руку, монсеньор...»

Конечно же, он сразу узнал свою руку. Написать эти строки его не могли принудить ни пытки, ни зелья, ни палочка у горла. О его детском увлечении «Тремя мушкетерами» не знал в магическом мире никто, даже Люциус. Это письмо написал он сам и, вне всяких сомнений, добровольно. И приписка явно намекала на батарею флаконов, требующих, чтобы их содержимое было возвращено законному владельцу.

Северус осторожно поднялся с дивана, подошел к столу, пробежался пальцами по плотному ряду флаконов, наугад выбрал один из них и решительно вынул тугую пробку.

______________________________________________

*Муховёртка — насекомое родом из Австралии. Длина её ярко-сапфирового тела составляет примерно полдюйма, а скорость такова, что замечают муховёртку только тогда, когда она ужалит. Ужаленные муховёрткой испытывают головокружение, за которым следует левитация, но чрезмерное количество укусов может заставить жертву неконтролируемо парить в течение нескольких дней.

— Нарцисса меня убьет... — с веселым ужасом и, очевидно, уже не в первый раз изрек молодой и до безобразия нарядный Люциус Малфой, расправляя уголки воротничка у не менее молодой и такой же нарядной версии Северуса Снейпа. Внеся последние поправки в образ идеального жениха и смахнув с его плеча невидимую пылинку, Люциус окинул критическим взглядом дело рук своих, удовлетворенно кивнул и резюмировал:

— Но начнет она свою страшную жатву все же с тебя.

Получив в ответ выразительную гримасу, Люциус повернулся к большому зеркалу, висящему на стене. Судя по обстановке, они находились в гостевой спальне не очень богатого, но вполне зажиточного дома. Расправляя кружевные манжеты, Малфой заявил:

— Я, конечно, понимаю сложившуюся ситуацию, но все же считаю несправедливым, что ты должен жениться тайно, под покровом ночи, как какой-то преступник. Чем семья может помешать тебе совершенствоваться в любимом ремесле? Из-за дурацких принципов вашей Гильдии зельеваров, в которой заседают одни засушенные сморчки, должна страдать невинная девушка, которой в самый главный день ее жизни несомненно, хотелось бы блистать, озаряя своей красотой весь мир.

— Люциус, мы еще не добрались до свадебного стола, так что, будь добр, умерь свой пафос и прибереги пышные фразы для первого тоста, — важно заметил донельзя довольный жизнью юный Северус, украдкой поглядывая в зеркало поверх плеча своего друга. — Моя невеста — девушка скромная, к тому же, как ты помнишь, она совсем недавно осиротела, и ей не до громких праздников и пышных нарядов.

— А вот это ты зря... — Люциус, наконец, оторвал взгляд от своего отражения. — Какой бы скромной и поспешной ни была свадьба, невеста должна быть на ней самой красивой.

— Она у меня и так самая красивая на свете, — Северус нахмурил брови и демонстративно потянулся за палочкой. — Или ты с этим не согласен?

— Согласен-согласен, — Люциус в шутливом ужасе поднял руки, сдаваясь на милость противника. — Твоя Розмерта самая очаровательная невеста в мире. Но женщиной номер один для меня является все же моя супруга, надеюсь, хоть против этого ты ничего не имеешь против?

— Против этого — как раз нет, — ответил Северус, пряча палочку в рукав. — Нарцисса — редкая девушка и заслуживает только самого лучшего. Не понимаю только, что она в тебе нашла?

— Могу задать тебе тот же вопрос, — парировал Люциус. — Что могла найти такая умная, красивая, веселая девушка, как Розмерта, в таком тощем, занудном и язвительном книжном черве, как ты? Если бы не я, ты и на собственную свадьбу явился бы в чем-нибудь мрачном и тоскливом. А так ты хоть на человека стал похож, а не на воплощение перуанской тьмы.

Юный Северус с тщательно скрываемым удовольствием снова покосился на зеркало, а старший, пользуясь невидимостью, внимательно осмотрел своего молодого двойника. Он не раз возвращался в прошлое с помощью Омута Памяти, привык видеть себя со стороны, анализировать свои слова, поступки, жесты, старался подмечать малейшие движения глаз и уголков рта, которые могли бы выдать собеседнику его истинные чувства, и безжалостно от них избавляться. Он видел себя униженным, отчаявшимся, злобным и измученным. Он видел себя злорадствующим и саркастически улыбающимся. Но он никогда не видел у себя таких горящих глаз, таких сияющих и... счастливых?

Сколько же ему здесь? Не больше двадцати... А как же Лили? Как же его любовь, которую он пронес через всю жизнь, и которая стала его главным палачом?

— А как там поживает твоя Эванс? — словно подслушав его мысли, спросил Люциус, разглядывая кресло, явно раздумывая, садиться в него или поберечь отутюженные полы камзола.

Оба Северуса синхронно поморщились. Старший — от откровенного пренебрежения, прозвучавшего в голосе друга, младший — словно ему напомнили о чем-то неприятном.

— Она уже несколько месяцев как Поттер, и давай больше не будем касаться этой темы, — сухо ответил Северус, и Снейп чуть не подскочил на месте. Ему здесь что, всего восемнадцать? Он с ума сошел — жениться сразу после школы, даже не получив мало—мальски серьезного образования? А как же он собрался обеспечивать семью?

— Лили осталась в прошлом, — твердо повторил юный Северус. — И больше я о ней слышать не хочу, пусть живет как хочет. У меня давно своя жизнь, я ею вполне доволен, и Эванс в моих планах на будущее давно не значится.

«Доволен?» — прожившему эту самую жизнь старшему Снейпу вдруг очень захотелось материализоваться и от души врезать самонадеянному юнцу по бестолковой голове, чтобы выбить из нее идиотские мечты об огромной лаборатории, громком перевороте в науке и сопутствующем бонусе в виде всемирной славы. А отдельным смачным хуком он с наслаждением послал бы в нокаут все надежды на доброго дядю, который все эти далеко идущие планы доверчивого мальчишки благополучно похоронит.

— Снег пошел... — послушно переменил тему Люциус, подойдя к окну. — Говорят, хорошая примета для свадьбы. Твой ребенок родится как раз в сезон яблок и винограда. А во Франции осень называют «сезоном каштанов». У твоей невесты, кстати, волосы цвета свежевылущенного каштана, с той особенной рыжиной, которая так ласкает взор... Ладно-ладно, — засмеялся он, оборачиваясь к другу, — не смотри на меня так, Отелло доморощенный. Лучше объясни, как так получилось, что вы, два опытных зельевара, вляпались, словно мартовские школьники, впервые вышедшие на тропу любви? Когда ты явился ко мне с известием, что тебе срочно надо жениться, я не удивился — мадмуазель Розмерта девушка особенная и потерять голову от любви к такой вовсе не грех. Но когда ты заявил, что скоро станешь отцом — я чуть мимо кресла не сел: от кого-кого, но от вас я такого сюрприза вовсе не ожидал. Вы же взрослые люди...

Самого взрослого человека в этой комнате такое известие тоже пошатнуло. Что? Северус Снейп, который еще на пятом курсе мог с закрытыми глазами сварить самое совершенное противозачаточное зелье, женился по залету? Да быть того не может...

— Можно подумать, мы этого ожидали, — буркнул юный Северус. — И погорели два зельевара как раз на своем профессионализме. Кто же знал, что в английской и французской магических традициях принципы предохранения не просто различны, а кардинально противоположны? Я не буду грузить тебя информацией о травах, заклинаниях, кислотах и щелочах, а объясню доступным для тебя языком: в математике если минус умножить на минус, что в итоге получится? Правильно, плюс. Вот и у нас так получилось: я исправно принимал свое зелье, а Розмерта следовала проверенной методике французских ведьм.

— Перестарались, в общем, — хмыкнул Люциус. — Зато теперь и общую диссертацию можете написать, и результат неожиданного эксперимента предоставить.

— Шутишь? — Северус поднял брови. — А зря, это очень интересная тема и практически неизученная. Ты просто не представляешь, что получается, если совместить настойку молодых побегов руты с выжимкой из соцветий альпийского эдельвейса...

— Северус! — Люциус энергично защелкал пальцами перед носом у друга. — Очнись! Какая выжимка? У тебя сегодня свадьба, не забыл? Нет, я конечно, понимаю, что ты принадлежишь к секте фанатиков, которые даже для символа чистой и непорочной любви придумали такое недостойное применение, но давай хоть сегодня обойдемся без твоих экстрактов и декоктов. Лучше скажи мне, где вы планируете свить семейное гнездышко? Вернетесь в Англию или здесь останетесь?

— Наверное, останемся во Франции, — пожал плечами Северус. — Розмерте после гибели родителей несколько ресторанов остались — небольшие, но довольно прибыльные. У нее уже множество идей имеется на их счет, но в их семье было принято познавать высокое искусство ресторатора с самых низов, начиная от поломойки и заканчивая управляющим. Так что идеи пока подождут.

— Резонно, — одобрил Люциус. — А ты? Забросишь свои любимые зелья и начнешь изобретать изысканные соусы?

— Нет, разумеется, — Северус осторожно, чтобы не измять новый наряд, присел на валик дивана. — Я договорился насчет экстерната: мастер Белби всей душой согласен с тем, что мне для учебы вовсе не обязательно сутками торчать в его лаборатории и отвлекать от работы над ликантропным зельем. Вполне достаточно будет раз в месяц являться с подробным отчетом о проштудированных талмудах и большим флаконом чего-нибудь новенького. Все-таки репутация юного гения, созданная благодаря тебе, хоть и является огромнейшим преувеличением, но для дела очень полезна. Да и аппарацию еще никто не отменял, равно как и каминную сеть. Мы с Розмертой можем вообще на разных полюсах учиться, а жить все равно будем на экваторе.

— Северус, да ты романтик? — удивился Люциус. — Мерлин и Моргана, что оказывается, любовь с человеком делает... Можно, я у тебя эту фразу позаимствую? Порадую Нарциссу, когда в очередную поездку соберусь.

— Бери, пока я добрый, — великодушно разрешил Северус.

Снейпу снова захотелось обрести плоть, но на этот раз ради Люциуса. Он-то прекрасно знал, о каких поездках говорил этот зализанный пройдоха. И это чуть ли не сразу после женитьбы...

— Господа, вы скоро? — в комнату без стука заглянула высокая девушка в светло-зеленом платье и веточкой плюща в волосах. «Подружка невесты», — сообразил Снейп.

— У нас новобрачная уже трижды передумать успела, чуть в окно не выпрыгнула, еле-еле удержали, — заявила она с сильным французским акцентом и лукаво улыбнулась: — Если вы не поторопитесь, мсье, ваша птичка упорхнет и жениться вам придется на мне.

Юный Северус, судя по его остолбеневшему виду, растерялся, ибо в ужасе отмахиваться от предложения юной девицы было неприлично, а согласиться с ним — оскорбительно для невесты, но Люциус, как более опытный игрок в тонком искусстве флирта, быстро сориентировался, подлетел к барышне, очаровательнейшим образом улыбнулся и что-то затараторил по-французски. Насколько понял Снейп, речь шла о снизошедшей к смертным утренней заре и красоте, погубившей Париса. Подружка невесты расцвела, благосклонно подождала, пока поток комплиментов иссяк, и, поторопив молодых людей еще раз, исчезла за дверью.

— Ну что, пойдем? — Люциус бросил последний взгляд в зеркало и одернул полы камзола. — Невежливо заставлять девушку ждать. Тем более, в такой день.

— Пойдем, — юный Северус легко вскочил с дивана и, подвергшись очередному придирчивому оглядыванию, направился к двери под дружеское напутствие:

— О, Моргана, помоги этим двум юным болванам, ибо поистине, не ведают, что творят...

Незримо присутствующий в комнате Снейп вдруг ощутил легкое прикосновение к руке и тихий голос прошептал под ухом:

— Я, конечно, понимаю, что ты предпочитаешь делать все сам, но присутствовать на собственной свадьбе без жены как-то некрасиво, ты не находишь? Не будешь возражать, если я к тебе присоединюсь?

Озвучивать истинные мысли Северус, как бы ему ни хотелось, не стал и терпеливо досмотрел транслируемый Омутом фарс от начала и до конца. До самого финального поцелуя.

Юная Розмерта была чудо как хороша, вытянувшийся в струнку жених счастлив до неприличия, а сияющий в прямом и переносном смысле Люциус успевал и переводить жениху все, о чем говорил сухонький чиновник из французского Министерства магии, и строить глазки подружке невесты.

Брачные клятвы молодые принесли на разных языках, но с одинаковым нездоровым, по мнению Снейпа, энтузиазмом, и так же вдохновенно поставили подписи в толстенной книге и на новеньком бланке с витиеватой рамочкой по периметру. После этого чиновник передал перо свидетелям, а затем и сам закрепил свершившийся акт бракосочетания размашистой подписью и громким стуком огромной печати. В этот момент пергамент вспыхнул ярким огнем, и Северус на миг озарился надеждой, что мордредова бумажка сейчас прямо на глазах восхищенной публики превратится в прах. Но его надеждам не суждено было сбыться: пергамент с подписями всех пятерых благополучно погас, устроив на прощание маленький фейерверк. Снейпу оставалось только смотреть, как его искорки, словно золотистые пчелы, целеустремленно направляются к каждому из присутствующих, как непроизвольно скашивает глаза к переносице Люциус, как изо всех сил пытается не зажмуриться подружка невесты, подставляя жгучему поцелую открытый лоб, как слепящий глаза огонек опускается в кружевное декольте невесты... И в тот момент, когда точно такой же огонек коснулся левого лацкана нового сюртука счастливого новобрачного, сердце Снейпа словно прошила раскаленная спица. От неожиданности он пошатнулся и вдруг с кристальной ясностью понял, почему Люциус не усомнился в подлинности предъявленных ему документов: магический огонь, символически отметивший роль каждого в этом обряде, исключил любую возможность подделки документов. Сама магия стала свидетелем их бракосочетания, и теперь, взяв в руки свидетельство о заключении брака, любой из оставивших на нем свою подпись без труда сможет определить, оригинал это или фальшивка.

Вынырнув на поверхность, Северус отстранил Розмерту, самостоятельно добрался до стула и молча призвал к себе пергаменты, лежащие на диване. Как только документы оказались у него в руках и он пристально вгляделся в знакомый росчерк, в сердце снова кольнуло, а перед глазами закружила золотая метель.

Северус положил бумаги на стол. Голова разрывалась от противоречивых мыслей: документы утверждали, что вот они, рядом — его жена, его дочь, воспоминания говорили о том же, но чувствовал-то он совершенно иное... В сердце упрямой занозой засела Лили — его маленькая рыжая подружка, его солнышко, первая и единственная любовь, которую он убил собственными руками.

Но почему в воспоминаниях он говорил Люциусу, что их пути с Лили давно разошлись, и он абсолютно по этому поводу не страдает? Как такое могло получиться? Как он мог ее разлюбить? Как он мог полюбить другую?

Нонсенс какой-то...

Северус перевел взгляд на застывшую у стола Розмерту.

Если бы Лили не было в его жизни, и его спросили, с кем из знакомых женщин он предпочел бы связать свою судьбу, возникни у него такое желание, то, хорошо поразмыслив, он остановил бы свой выбор именно на Розмерте: она умна, спокойна, ненавязчива, умеет уютно молчать и варит невероятно вкусный кофе. Но Розмерта всегда утверждала, что ее муж через год после свадьбы пропал без вести — однажды вечером ушел из дома и больше не вернулся. Не зная ничего о его судьбе, она все это время надеялась на его возвращение, и о вторичном замужестве даже слышать не хотела, несмотря на довольно выгодные предложения. Потому Северус никогда не рассматривал ее в качестве спутницы жизни. Да он, если честно, вообще никого в этом качестве не рассматривал, и о создании собственной семьи тоже старался не думать по целому ряду причин. Поэтому их общение ограничивалось редкими свиданиями, без взаимных обид и обещаний. Просто встретились два одиночества, как поется в старой песне...

А теперь, по всему выходит, что пропавший без вести муж — это именно он, Северус Снейп, и именно его Розмерта ждала чуть ли не двадцать лет. Ждала и знала. Знала и молчала...

Под его тяжелым взглядом Розмерта сначала вздрогнула, как от удара, но затем расправила плечи и вздернула подбородок:

— Спрашивай! Я же вижу, как тебе хочется завалить меня вопросами.

— Почему ты молчала? — вопрос слетел с губ прежде, чем мозг успел выбрать самый главный из упомянутого ею завала.

— Магическая клятва, — коротко ответила она. — Ты ведь знаешь, что это такое. Магия не даст себя обмануть. И не даст ни малейшей возможности сказать правду, как бы тебе этого ни хотелось...

За окном сиял жаркий июньский полдень, но Северусу вдруг показалось, что вокруг него стремительно сгустились промозглые ноябрьские сумерки.

— Тем субботним вечером все было так тихо, так спокойно... — тихо говорила Розмерта, обхватив себя руками, словно ощущая подступивший к Северусу холод. — Приближалось Рождество, мы накупили всем друзьям подарков, над кроваткой Гермионы развесили пушистые снежинки... Ты купил для нее огромную книгу романтических сказок. Я говорила, что Гермиона для них еще маленькая, но ты настаивал на том, что девочка должна ощущать себя принцессой с самого рождения и долго читал ей перед сном, а она внимательно смотрела на тебя, и нам казалось, что она все-все понимает...

В тот день вы собирались дочитывать историю о принце с ледяным сердцем. Ты, как всегда бывало по выходным, весь день не выходил из лаборатории, доваривал какое-то уникальное зелье. Я приготовила буайбес и русский расстегнутый пирог с рыбой: мне давно хотелось посмотреть, как они будут сочетаться вместе, да все руки не доходили. Вырвавшись, наконец, на часок из подвала, ты расхваливал результат моего эксперимента и рассказывал, как Долохов однажды пытался убедить Малфоя в преимуществе русской кухни над французской. Ты так смешно изображал Люциуса, пытающегося правильно выговорить «борщ» и «щи»...

Северус помнил эти посиделки в «Дырявом котле», помнил презрительное выражение на лице Люциуса, высказывающего свое «фи» вареной капусте, помнил закипающего Долохова. Он вспомнил даже случившуюся в результате беседы небольшую потасовку и торжественное выдворение спорщиков за дверь, но того, о чем говорила Розмерта, в его памяти просто не было.

— Разговор зашел о родине Долохова, — продолжила Розмерта, — мне были интересны все эти испеченные на капустных листьях большие хлебы из ржаной муки пополам с вареной картошкой, эти лепешки из жидкого теста, которые жарят в день похорон и вспоминают умерших... Ты рассказывал и о том, как старший брат Долохова вернулся домой с войны через год после того, как его семья получила сообщение о его гибели, как на радостях он собрал в гости всю деревню и торжественно, при всех сжег полученную ими «похоронку». Я никак не могла выговорить это жуткое слово, оно почему-то запало мне в душу и долго не оставляло в покое. Я прекрасно понимала, что могла чувствовать молодая женщина с двумя детьми, получив такое страшное письмо, ведь каждый раз, когда ты уходил к своему Лорду, я считала минуты до появления твоего Патронуса и успокаивалась только после простых слов «Все в порядке».

Северус вздрогнул. Розмерта говорила о Волдеморте так, словно была в курсе его деятельности с самого начала. О том, что Северус Снейп был Пожирателем Смерти, знали все, но то, что после рейдов и собраний семейные члены общества торопились успокоить своих родных, знали только свои. А уж то, что Снейп умел создавать Патронуса, знали вообще единицы.

— Какой... — голос сорвался. Северус откашлялся и настойчиво повторил вопрос: — Какой у меня был Патронус?

— Волк, — с готовностью отличницы произнесла Розмерта, и Снейпу на миг показалось, что она сейчас тряхнет кудрями и скажет: «Сэр, но мы еще не дошли до оборотней, мы должны были начать изучать финтиплюхов...»

— Я еще смеялась, что «Ведьмополитен» в кои-то веки угадал, — вспоминала Розмерта, — и теперь любой его читатель, увидев твоего Патронуса, узнает, что ты... Сейчас-сейчас... — она прикрыла глаза и процитировала: «Должно быть, вы предпочитаете все делать в одиночку, хотя обычно волки живут в стае. Вы редко прислушиваетесь к чужому мнению, расчетливы, резки, прямолинейны, но для близких людей у вас всегда хватает тепла и любви»*. За дословность не поручусь, — улыбнулась она, — много времени прошло, но общий смысл я передала точно.

Северус мысленно проклял Сибиллу Трелони и всех ее сестер по разуму, которые годами морочат голову порядочным людям, изрекая что-нибудь истинно значимое всего лишь раз в жизни, но зато обязательно невовремя и некстати.

— Постой, — Розмерта вдруг повернулась к нему. — А почему ты сказал «был»? У тебя что, изменился патронус? Хотя, конечно, глупый вопрос: конечно же, он должен был измениться после всего, что с тобой произошло. И кто он теперь? Ворон? Дракон? Зная тебя, я даже не сомневаюсь, что это хищник, но кто?

— Неважно, — хрипло ответил Северус, проклиная себя за то, что вообще поднял эту тему. Трепетная жертвенная лань ни в коей мере не вписывалась ни в его образ мыслей, ни в его образ жизни. Еще одна загадка на его измученную больную голову...

— Рассказывай дальше, — попросил он, надеясь отвлечь Розмерту от скользкой темы.

— После ужина ты снова ушел в лабораторию, а я начала убирать со стола. И все время у меня из головы не выходила эта «похоронка». Человека оплакивают, а он в это время где-то ходит, дышит, возможно, не помнит себя или нуждается в помощи... И тут я услышала голос Дамблдора — он просил открыть для него камин. Если бы я знала, чем закончится его визит...

Он извинился за неожиданное вторжение, поздравил с наступающим Рождеством, сказал, что все о нас знает, но раскрывать секрет никому не собирается, посетовал на то, что профессор Слагхорн собирается уходить, и он хотел бы предложить тебе место преподавателя в Хогвартсе, а затем, возможно, и декана Слизерина. Я, как тупица последняя, обрадовалась: это была замечательная возможность, как говорится, выйти из подполья: практикующим зельеварам позволено намного больше, чем обычным ученикам, и Гильдия в случае твоего трудоустройства, да еще у самого Дамблдора, с легкостью закрыла бы глаза на наш брак. Я предложила ему присесть, чаю налила, да еще и предупредила, что у тебя важный эксперимент, и ты раньше, чем через полчаса, не появишься. Идиотка...

Последнее слово Розмерта произнесла с таким отчаянием, с такой горечью, что Снейпу на миг захотелось подойти к ней и... Но он усилием воли остановил себя и остался сидеть.

Розмерта рвано вздохнула.

— Дамблдор снял очки и принялся вертеть их в руках. Ты же помнишь, какие они были — такие полумесяцы в блестящей оправе, и стеклышки в них то темнели, то светлели, в зависимости от того, как на них свет падал. И он все время что-то говорил, говорил, говорил... Как трудно молодой неопытной матери справляться с ребенком... как я, должно быть, устаю, ведь ты так много работаешь и не можешь мне помогать... что я, наверное, часто не высыпаюсь...

Очнулась я поздней ночью от детского плача. Голова была, словно чугунная, мысли путались. В лаборатории было пусто, в том самом котле, у которого ты больше недели дневал и ночевал, почернело и обуглилось твое драгоценное зелье. А тебя не было нигде. Я бросилась было к камину, но меня оттуда отбросило таким приступом страха, что удивительно, как я не умерла на месте. К двери я подойти тоже не могла, а от одной мысли об аппарации скручивало в узел. Я до утра просидела с Гермионой на руках, не сводя глаз с камина, ждала, что все это закончится, что кто-нибудь объяснит мне, что произошло, куда ты подевался и что нам теперь делать. Но мы не дождались ни тебя, ни чьей-нибудь совы, никого...

Наутро в дверь постучали. Я поспешила открыть. На пороге стояла хорошо одетая молодая пара: мужчина лет тридцати и женщина чуть старше меня — Моника и Венделл Уилкинсы, так они мне представились. Они сказали, что нашей семье угрожает опасность и будет лучше, если Гермиона временно поживет у них. И я снова почувствовала этот первобытный ужас. Я знала, что если Гермиона останется со мной, она неминуемо погибнет. Поэтому я быстро собрала ее вещи, игрушки, все, что могло ей понадобиться, и отдала им, хотя они и утверждали, что у них все есть. Я просила их только об одном — спасти нашу девочку. Они поклялись, что увезут ее за границу и сделают все, чтобы Гермиона была в безопасности.

Розмерта замолчала. Молчал и Снейп, потрясенный ее рассказом. Когда по пути в гостиную он предположил, что к этой таинственной истории приложил руку Дамблдор, то даже предположить не мог, насколько чудовищной на самом деле окажется его роль. Но в душе все активно протестовало против рассказа Розмерты.

«Альбус не мог, — твердил себе Снейп. — каким бы интриганом не был Дамблдор, даже он не мог бы опуститься до такой низости. Зачем ему было разлучать двух далеких от политики влюбленных юнцов? Зачем было отнимать у них ребенка? Чтобы заполучить меня? Смешно, я ведь сам к нему...»

Снейп задохнулся от внезапной боли в груди.

Сам пришел...

Чтобы просить о спасении Лили... Той самой Лили, которая, судя по его же собственным словам, давно осталась в прошлом, но память о которой долгие годы не давала покоя его душе... Той самой Лили, которая появилась снова, как только Розмерта каким-то таинственным образом испарилась из его жизни...

Погруженный в свои мысли, Северус не сразу осознал, что Розмерта снова заговорила — тихо, монотонно, словно опасаясь сорваться. Он никогда не слышал от нее подобного тона: уныние в понимании хозяйки «Трех метел» считалось чуть ли не самым страшным грехом. Даже тогда, когда выяснилась ее роль в истории с проклятым ожерельем, Розмерта не потеряла своего темперамента, и только вовремя подоспевший Северус спас Хогсмид от разгрома, а Драко Малфоя — от справедливого возмездия.

Северус прислушался.

— ... страх немного утих. Я разыскала в твоей лаборатории Умострильное зелье, взяла лист бумаги, расчертила его, и принялась анализировать ситуацию.

Все началось с приходом Дамблдора, до его появления в нашем доме все было в порядке. Значит, виной всему был именно его визит, хотя мозг и отказывался в это поверить. Ты не мог уйти, не закончив очень важный эксперимент, значит, тебя увели силой или с помощью шантажа. Несмотря на произошедшее, я все же отказывалась верить в то, что Дамблдор мог причинить какой-нибудь вред тебе или Гермионе. Значит, он замыслил какую-то операцию, в которой мы все порознь должны будем сыграть определенную роль. Но почему именно мы? Кому нужны молодой, хотя и подающий надежды, зельевар, молодая женщина и, тем более, ребенок?

Откуда-то я знала, что мне нельзя разыскивать тебя, встречаться с Люциусом и общаться с Шарлоттой. Никто не должен был узнать о нашем браке и, тем более, о ребенке. Искать Гермиону мне тоже было нельзя. Я знала, что нарушение этих постулатов повлечет за собой страшные последствия для вас обоих, но я не могла понять причины этому... Да и сейчас не могу понять, если честно.

Северус тоже не мог уложить в голове все, о чем говорила Розмерта. Неужели его рассказы о происходящем в стане Волдеморта были настолько важны, что ради них стоило разрушить судьбы трех человек?

— Продолжай, — попросил он, все еще не в силах разложить по полочкам полученную информацию.

— Это я сейчас излагаю все коротко и ясно, — Розмерта осторожно присела на стоящий рядом стул, — а в то время это знание далось мне очень непросто. Я вернулась в Англию, и в тот же день в Косом переулке столкнулась с Люциусом. Он посмотрел на меня, как на пустое место, равнодушно отстранил и пошел дальше, даже не поздоровавшись. Окликнуть его я не смогла — все тот же ужас сковал мне язык. Увидеться с Дамблдором, как ты понимаешь, мне тоже не удалось. А вот когда я увидела тебя... Как я не умерла в тот день — не понимаю...

Приближался Новый год, Хогсмид сиял, как рождественская елка, но мне было не до праздника: ты не давал о себе знать уже восьмой день. Через полторы недели тебе должно было исполниться двадцать. Круглая дата. Я разносила кружки, улыбалась, отсчитывала сдачу, а сама ломала голову, как бы мне изловчиться обмануть свой страх и послать тебе сову.

Ты появился в дверях «Трех метел» вместе с Эйвери и Мальсибером — наверное, до вас дошел слух, что паб снова открыт, а его хозяйка теперь соломенная вдова...

Голос Розмерты дрогнул, а Северуса опалило жаркой волной: он вспомнил пересуды многолетней давности и масляные глазки завсегдатаев, наперебой предлагающих молодой женщине согреть освободившееся место в ее постели. Оказывается, и в этом виноват был именно он. Проклятье...

Розмерта тактично «не заметила» его замешательства:

— Вы заняли свой обычный столик у окна, заказали имбирную медовуху. Ты всегда норовил усесться в самый угол — сначала просто для того, чтобы никто не мог подойти к тебе сзади, затем, после нашего более близкого знакомства — чтобы иметь возможность украдкой поглядывать на меня. Позже, когда мы начали встречаться, твоя привычка сослужила нам добрую службу. Ты не хотел, чтобы о нас кто-нибудь знал — на это было слишком много причин, начиная от глупых выходок Мародеров и заканчивая пристальным вниманием твоих соратников. Пока мое состояние не стало заметным, и я не закрыла паб, мы с тобой играли в своеобразные прятки. Было очень забавно и романтично прятаться под масками совершенно чужих друг другу людей, и тем ценнее были пойманные взгляды или «случайные» прикосновения. Мы были связаны величайшей в мире тайной, и это придавало нашим отношениям необычайную остроту. Но если тебе эта игра удавалась как нельзя лучше, то мне было еще учиться и учиться — твои друзья, как я ни старалась, все же перехватили несколько брошенных в твою сторону взглядов и донимали тебя, пока я не научилась делать каменное лицо и их подозрения не развеялись.

Прости, я говорю слишком сумбурно, — Розмерта виновато улыбнулась, — но мне так много хочется тебе рассказать... И про наше первое свидание в Лютном переулке, куда ты повел меня, чтобы показать лавку с самыми необычными в Англии ингредиентами, и про то, как ты сделал мне предложение в сказочном месте под названием «Тоннель любви»*, а вместо традиционного букета подарил нежнейшую призрачную орхидею*...

Призрачная орхидея? Северус мысленно присвистнул. Заокеанские призрачные орхидеи в Англии были сродни цветку папоротника, и найти их колонию даже весной или летом для зельевара было невероятной удачей, а в начале зимы — попросту нереально. Но, похоже, любовь, действительно, способна творить чудеса...

— Так вот, ты в тот день, как всегда, уселся в самом углу, — Розмерта вернулась к прерванному рассказу, — но на меня даже не посмотрел. Эйвери все время шутил, говорил, что тебе надоело общество разумных людей и ты хочешь провести остаток жизни в амплуа дрессировщика заведомо необучаемых животных, Мальсибер же постоянно затыкал его, говоря, что начальству виднее, кого и куда посылать. Ты не обращал на разговоры своих друзей никакого внимания и молча смотрел в окно. А глаза были уже не твои... Чужие...

Сову я тебе так и не послала.

Через несколько дней Аберфорт устроил скандал на всю улицу, кричал, что ты подслушиваешь под дверью у порядочных людей, и тебя на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям. Тот Северус, которого я знала, никогда бы не опустился до подслушивания, а новый... Послушная кукла, только чья?

Северус горько усмехнулся. У куклы все эти годы было несколько кукловодов, но вопрос, который из них страшнее, теперь приобретал особую актуальность.

— Я прекрасно понимала, что без Дамблдора здесь не обошлось, но доказательств у меня не было, и говорить о тебе я до сих пор ни с кем не могла. Ты когда-то спросил, почему у меня такая яркая помада и зачем я добавляю в нее лечебные ингредиенты. Я отшутилась, что это лучший способ для приманивания любопытных зельеваров, на которых не действуют обычные способы привлечения мужчин. Но на самом деле помада скрывала мои искусанные в кровь губы: я все время пыталась преодолеть магический запрет, но у меня не хватало сил...

Северус поежился, хотя в комнате было тепло. Он прекрасно помнил вкус и этой помады, и этих губ. Но он и подумать не мог, что за малиновой сладостью страсти может скрываться полынная горечь любви.

Когда же его впервые потянуло к этой женщине? И почему? Он не помнил, ведь прошло столько лет. В памяти всплывали только тугие локоны, цепляющиеся за кружево глубокого выреза, стук каблучков, шуршание юбок, умопомрачительный запах кофе и пряностей, атмосфера покоя и уюта, и внимательный, все понимающий взгляд.

— Но однажды я поняла, что мне нужно делать. — Голос Розмерты обволакивал сознание и манил не хуже ее фирменного кофе. — И с того момента Северус Снейп стал самым желанным гостем в «Трех метлах»: его ждали самый уютный уголок у окна или камина, самый крепкий кофе, самое чистое огневиски, самая нежная улыбка. Сорок три вида медовухи... я так надеялась, что ты вспомнишь наш первую встречу. Глупая девчонка... Для меня больше не было места ни в твоей жизни, ни в твоем сердце.

В тот день, когда погибли Поттеры, вся магическая Англия праздновала гибель Волдеморта, и только ты оплакивал... ее. А я оплакивала нас. Я понимала, что живая соломенная вдова никогда не сможет заменить в твоем сердце умершую девушку, первую любовь, которая странным образом возродилась в твоем сердце и заполонила твой ум.

И поэтому ты даже не представляешь, какое счастье я испытала, когда через несколько лет увидела в твоих глазах слабый проблеск улыбки — не обычной для грозы хогвартских студентов псевдовежливой гримасы, а настоящей, теплой и до боли родной.

И тогда я поняла, что победила.

__________________________

*Текст с небольшими изменениями взят из теста «Твой патронус» http://aeterna.qip.ru/test/view/29300/

*«Тоннель любви» — самое романтичное место в Украине. Это зеленый тоннель в форме идеальной по пропорциям арки, созданный зарослями деревьев и кустов, которые сплелись между собой.

http://www.pichome.ru/image/DSC

* Призрачная орхидея — чуть ли не самый редкий сорт орхидей, были замечены лишь на юге американского штата Флорида.

http://www.pichome.ru/image/DS2

http://www.pichome.ru/image/DSA

— Второй раз терять тебя я не собиралась, и уж прости, Северус, — Розмерта повернулась к нему и глаза ее лукаво блеснули, — но некоторые поклонницы исчезли с твоего горизонта не без моего скромного участия.

Северус молчал, не зная, что сказать. Тот факт, что он, мизантроп и отшельник, послужил причиной женских «разборок», в голове укладываться принципиально не желал.

— Ты представляешь, у одной из них даже хватило наглости явиться ко мне за приворотным зельем для тебя, «только настоящим французским, чтобы этот милый мальчик ничего не заподозрил»...— Розмерта мастерски изобразила отрывистую манеру речи, в которой Северус с удивлением опознал знакомые нотки.

— Конечно же, я не смогла ей отказать. Зелье было настоящее, французское, и ты ничего не заподозрил. Правда, оно было не совсем приворотное... вернее, совсем не приворотное. Надеюсь, ты не в претензии?

Северус кисло скривился. Теперь ему стало ясно, почему «неистовая Роланда», как называли не в меру активную преподавательницу полетов хогвартские дамы, так быстро потеряла к нему интерес. А он-то, болван, самонадеянно считал, что это было результатом его блистательного отпора...

Вспомнилось ему и еще кое-что. Эйвери часто говорил, что Розмерта использует в своих рецептах запрещенные ингредиенты — дескать, невозможно из обычных продуктов создавать такие кулинарные шедевры, которыми потчевали посетителей в «Трех метлах». Высокий конус из малюсеньких пирожных, наполненных горячим шоколадом и ледяным мороженым, обвитый разноцветными карамельными нитями, обсыпанный засахаренными цветами, орехами, кусочками фруктов назывался неудобопроизносимым словом «крокенбуш», но Эйвери упорно именовал это сооружение «сладкой смертью»: «После того, как человек отведает кусочек этой амброзии, — разглагольствовал он, жмурясь от удовольствия и ревностно защищая свою долю от посягательств собратьев, — он понимает, что познал вершину блаженства и ему остается только умереть». Соответственно, Розмерта, как автор этого невероятного для английских студентов произведения, именовалась у него не иначе как «ласковый убийца».

«Подкрадывающийся как тать в нощи», неизменно добавлял угрюмый Антонин, которого хозяйка «Трех метел» чем-то раздражала до зубовного скрежета. Северус догадывался, что могло послужить тому причиной, но ни Антонин, ни Розмерта никогда об этом не упоминали, а допытываться было не в его привычках. Но однажды...

Это было за несколько дней до четвертьвекового юбилея Северуса. Уцелевшие члены временно развалившейся организации и просто старые знакомые уже давно намекали ему на необходимость хорошенько обмыть это дело. Погоняемый и понукаемый дружеским долгом юбиляр начал задумываться над тем, где бы и когда провести такое мероприятие без лишних глаз и ушей. Пригласить друзей к себе в подземелья он, естественно, не мог, да и самому вырваться из Хогвартса в самом начале семестра было нереально. Поэтому было решено, наплевав на маггловские суеверия, поздравить именинника на несколько дней раньше, в первую пятницу января — чтобы упомянутый именинник мог в субботу отоспаться, отлежаться, поправить здоровье, если потребуется, а в воскресенье был бы готов явиться пред светлы очи Альбуса Дамблдора и принять посильное участие в подготовке школы к приему детей. Только вот где будет удобнее принимать эти поздравления?

Паучий тупик отпадал сразу — отцовский дом просто не мог вместить такую ораву, да и праздновать что-нибудь в этих стенах Северусу не хотелось. «Из соображений безопасности» — уговаривал он себя, но если честно, то Северус просто жутко стеснялся убогой обстановки и не желал видеть унизительную жалость в глазах гостей.

«Дырявый котел» тоже не годился: хоть охота на соратников Лорда и громкие процессы начала 80-х ушли в прошлое, и аврорат снова начал заниматься мелкими жуликами, но в баре старого Тома, который раньше служил своеобразной базой для юной пожирательской поросли, патрули появлялись с той же частотой, что и в прежние времена. Остальные лондонские заведения такого толка были Северусу практически неизвестны, а просить кого-нибудь организовать его праздник имениннику претило — маленький он, что ли?

Можно было бы пригласить гостей в Хогсмид, но «Кабанью голову» его компания не признавала категорически — чистюля Люциус еще в бытность свою третьекурсником неосторожно зашел туда выпить сливочного пива, а потом долго зеленел при одном упоминании этого бара с его теоретически вымытой посудой. У Северуса же с «Кабаньей головой» были связаны другие, но не менее неприятные воспоминания, поэтому он забраковал и этот вариант.

Но ведь в Хогсмиде были еще и «Три метлы»...

Северусу нравилась приветливая жизнерадостная хозяйка, которая не замечала его неловкости, не боялась его резкости, и готовила умопомрачительный кофе, приправленный мимолетной, но теплой и очень уютной улыбкой. Он довольно часто бывал с друзьями в «Трех метлах» и видел, как раздражают мадам Розмерту заигрывания молодых балбесов, потому и не хотел устраивать, скажем прямо, попойку именно там. Но другого выхода не было — не вести же друзей в «Сладкое королевство» или в кафе мадам Паддифут?

Розмерта, впрочем, с ходу ухватилась за его идею, стоило Северусу только заикнуться об именинах. Словно прочитав его мысли, она пообещала, что чужих в помещении бара не будет, что высокоградусные напитки она подаст в минимуме, а медовухи, наоборот, предложит чуть ли не две дюжины сортов, что закуска будет жирной и обильной, как и полагается в январские морозы, а кофе она приготовит целую бочку. Так что пусть именинник не волнуется и отдыхает с легким сердцем — никаких инцидентов при таком раскладе быть не должно...

Розмерта щебетала, перечисляя лучшие блюда французской кухни, достойные занять место на праздничном столе, а Северус смотрел на длинные пальцы, держащие острозаточенное перо, на тонкую золотую полоску, охватившую один из них, и думал вовсе не о говядине под голландским соусом, и не о баранине в белом вине, а о том, что эта женщина смогла бы его понять, как никто другой. У нее был ушедший в неизвестность муж, у него — тоже ушедшая, но уже в небытие, Лили...

— Господин декан! Вы меня слышите?

Северус очнулся от своих мыслей и смущенно моргнул: похоже, он пропустил мимо ушей чуть ли не половину обсуждаемого списка. Ну и Мерлин с ним.

Теплая компания собралась в «Трех метлах» аккурат к назначенному часу. Сидели тихо, гуляли чинно — то есть, оборотку в открытую не пили, к хозяйке не приставали, редких посетителей, пытающихся просочиться сквозь закрытую дверь с табличкой «Частное обслуживание», — не круциатили. Вечер близился к завершению, многие гости уже откланялись. Непривычно довольный, разомлевший от здравиц и вкусностей и даже снявший сюртук Северус уже мысленно возносил хвалу Мерлину и Розмерте за чудесный вечер, как вдруг...

Дверь с грохотом распахнулась и в проеме нарисовалась высокая сутулая фигура, на первый взгляд, незнакомая. Но когда непрошенный гость, шатаясь и расшвыривая попавшиеся на пути стулья, приблизился к сдвинутым в центр зала столам и заявил, что не мог убраться из Англии, не поздравив «мальчонку», Северус похолодел. «Мальчонкой» его осмеливался называть только один человек, колдографии которого уже несколько лет лежали в кармане у каждого аврора и красовались чуть ли не на каждом столбе. Моментально протрезвевший Люциус, пока никто ничего не понял, попытался утянуть новоприбывшего на улицу. Но тот оттолкнул его, добрался до именинника, ухватил его в медвежьи объятия и, дыша в лицо густым винным духом, громогласно потребовал всеобщего внимания, потому как у него есть замечательный тост.

Тоста Северус почти не слышал — его внимание приковало к себе бледное лицо застывшей за стойкой Розмерты. Та явно узнала посетителя, несмотря на чужую личину, и теперь мучительно размышляла, как правильно поступить.

— Где эта змея в юбке? — рявкнул Антонин, осушив стакан с медовухой и поворачиваясь к стойке. — Пусть ползет сюда, принесет нам нормальной выпивки, а эту пчелиную отраву пусть для муженька своего прибережет, авось тот объявится, когда нагуляется всласть.

— Тебе уже, пожалуй, хватит на сегодня, — мягко сказал Люциус, положив руку ему на плечо. Оставшиеся гости тем временем поспешно прощались с именинником и по одному исчезали в ночи.

— Да я еще толком и не начинал, — отмахнулся от него Долохов и стукнул кулаком по столу. — Я сказал, водки давай!

Розмерта вышла из-за стойки, неся на подносе хрустальный графин, несколько рюмок и блюдце с оливками. В наступившей тишине было хорошо слышно, как стучат каблучки по каменному полу, пару лет назад сменившему прогнившие доски времен основателей.

Антонин, с трудом сфокусировав разъезжающиеся глаза, удивленно прислушался, затем процедил сквозь зубы что-то о хорошо подкованных лошадях, и с размаху хлопнул наклонившуюся к столу Розмерту, как он сам выразился, «по крутому крупу».

Озверевшего Антонина, получившего в ответ тяжелым подносом по голове от Розмерты, и в челюсть от не ожидающего такого от самого себя Северуса, с трудом выволокли на улицу, и Снейп с огромным удовольствием принял участие в его вразумлении. Утихомирить разъяренного Долохова даже с помощью Люциуса и Эйвери оказалось не так просто, тем более что участники потасовки почему-то все как один позабыли о палочках и с удовольствием приняли посильное участие в старинной английской забаве.

Когда Люциус, рассыпаясь в извинениях перед разгневанной Розмертой, наконец утащил скрученного и ругающегося на все лады Долохова в аппарационный вихрь, Северус огляделся вокруг и возблагодарил Мерлина и всех, кого знал, за вовремя посланные каникулы: неизвестно, как отреагировали бы ученики, увидев своего уважаемого «господина декана» с разбитой губой, оторванным воротником и, вдобавок, хорошенько вывалянного в снегу пополам с мерзлой землей. С таким трудом завоеванная репутация стопроцентно полетела бы в тартарары, и на карьере можно было бы поставить большой жирный крест. Да Мордред бы с ними, с карьерой и репутацией — для талантливого зельевара и десяток кабацких драк погоды не сделают, и школа тоже не предел мечтаний, но... Снейп зажмурился и услышал слаженный дуэт до боли знакомых голосов, укоризненно произносящих в унисон: «Северус, как ты мог...»

Во рту стало кисло, в ушах противно засвистело, и Снейп поспешно открыл глаза... чтобы оказаться нос к носу с нахмурившейся хозяйкой разгромленного паба. Активные участники недавних событий, как оказалось, благоразумно испарились все до единого, и Северус понял, что устранять последствия учиненного безобразия придется ему одному. Обреченно вздохнув, он переступил порог и под строгим взглядом Розмерты принялся поднимать поваленные стулья и двигать тяжелые дубовые столы, восстанавливая привычный глазу порядок. Хозяйка тем временем, взобравшись прямо на стойку, принялась дирижировать невидимым оркестром. Повинуясь взмахам ее палочки, лужи испарялись, большая миска ловко маневрировала по залу, собирая остатки еды, а разбитая посуда собиралась, словно мозаика, и ровным клином летела в подсобку, откуда уже пахло крепким раствором мыльного корня. Залитые скатерти тяжело подымались в воздух, и одна за другой исчезали в двери черного хода, чтобы через несколько глухих хлопков вернуться, освободившись от крошек, и, сложившись еще за дверью в несколько раз, чинно проследовать все в ту же пышущую клубами пара подсобку. Несколько осколков со свистом пролетели мимо головы Северуса. Он непроизвольно втянул голову в плечи, но это его не спасло — острый край расколотого стакана вжикнул по щеке, на щедро украшенную красными разводами рубашку снова закапало. Он припомнил некоторые классические сюжеты и с легкой обидой посмотрел на сосредоточенную Розмерту: в подобных историях благородные защитники всегда могли рассчитывать на заслуженную благодарность от прекрасной дамы — если не на нежный поцелуй, то хотя бы на холодные примочки к разбитым костяшкам, до сих пор кровоточащей губе и прочим пострадавшим частям тела.

Но вот последняя вымытая рюмка заняла свое место в шкафу, отстиранные скатерти белыми птицами улетели во двор, три знаменитые метлы уступили место огромной швабре, и только теперь сосредоточенный взгляд хозяйки переместился на давно управившегося со своей частью работы «благородного защитника». Северус поежился: таким взглядом он сам смотрел на свежую тушку крильмара, прикидывая, как бы ее поаккуратнее расчленить, чтобы не повредить нежный пузырь с ядом.

Крильмару, как выяснилось, повезло намного больше: его не вертели как куклу, не били по рукам, не промывали многочисленные ссадины подозрительными растворами, не мешали исследовать пузырьки и коробочки, приговаривая: «Сиди, не вертись, а то шрам останется!»... Правда, прикосновения самозваной медиведьмы оказались очень нежными и бережными, если не сказать, ласковыми, взгляд потеплел, и в нем кроме внимания и сострадания появилось что-то настолько непонятное, что вогнало Северуса в дрожь и заставило нервно заерзать на стуле. Спокойствия не добавляла и манера Розмерты по-детски дуть на обработанную жгучим зельем рану, приближая ярко накрашенные губы чуть ли не вплотную к пострадавшему месту.

Закончив с порезом на щеке и разбитой губой, Розмерта ловко промыла его сбитые костяшки, уже привычно подула на них, залила каким-то аналогом экстракта бадьяна и выжидательно уставилась на Северуса. Тот сразу не понял, чего от него хотят, но когда Розмерта потянулась к уцелевшим пуговицам на его рубашке, взвился со стула и заторопился домой, приговаривая, что, дескать, спасибо, но дальше он сам, и вообще, уже поздно, и пусть хозяйка простит за произошедший инцидент, больше такое не повторится...

— Но вы не можете уйти из моего заведения в таком виде, господин декан, — чарующе улыбнулась Розмерта, и Северус почувствовал, как у него ослабли колени.

— Ваша рубашка... — она подошла ближе, и Северус пожалел, до сих пор и не удосужился надеть ни сюртук, ни мантию, сброшенные перед самым появлением Долохова.

— Ничего страшного, — отмахнулся он, постепенно продвигаясь к двери, — очистительные и восстановительные заклинания известны даже первокурсникам, а я, как-никак, их давно перерос.

И вот тут-то все и началось...

С негодованием отвергнув свойственное только неряхам «Эванеско» и ехидно напомнив, что «Репаро» для починки одежды не применяется, Розмерта потребовала от Северуса отдать ей рубашку, чтобы замыть кровь и пришить оторвавшийся в битве воротник. Северус сначала протестовал, но затем был вынужден перейти к активной обороне, поскольку Розмерта уступать не собиралась и вознамерилась снять с него эту «грязную тряпку», как она выразилась, самолично. Северус цеплялся за рубашку, словно Адам за фиговый листок, но остатки пуговиц подло предали его, дружно раскатившись по полу, и Розмерта каким-то неуловимым движением ловко ухитрилась стащить ее, не разорвав еще больше. Смущенный и разозленный Северус, оказавшись перед красивой молодой женщиной в полуобнаженном виде, так сильно дернул свою законную собственность, что через мгновение в его руках оказалась не только любимая рубашка, но и запыхавшаяся Розмерта, не пожелавшая выпустить из цепких пальцев свою добычу: как оказалось, свежевымытый каменный пол не способствует устойчивости молодых особ, которые даже среди зимы предпочитают носить изящные туфельки на высоких, подбитых железом каблучках.

И, то ли лечебные зелья, которыми хозяйка паба лечила боевые раны своего защитника, имели какой-то побочный эффект, то ли виной был окутавший Снейпа аромат внезапно притихшей в его объятиях «хогсмидской недотроги», то ли опьяненный победой мозг потребовал новых героических свершений, но свою неожиданную добычу Северус тоже не пожелал отпустить. Просто не смог. И о существовании идиота, который додумался через год после свадьбы покинуть такое сокровище, он той ночью больше не вспоминал...

Даже не подозревая, какие воспоминания она всколыхнула своим признанием, Розмерта продолжила свой рассказ:

— А через несколько лет, именно в тот год, когда в школу должна была пойти и наша дочь, в Хогвартсе появилась девочка по имени Гермиона, только, почему-то, не Уилкинс, как я ожидала, а Грейнджер. Судя по обрывкам разговоров преподавателей и старост, она была маленькой упрямой книгочейкой с вороньим гнездом на голове. Я ни минуты не сомневалась, что это наша Гермиона — у нас с тобой должна была получиться именно такая дочка. Вот только я почему-то решила, что она будет брюнеткой, в тебя — наверное, неправильно поняла выражение про воронье гнездо. И поэтому, когда впервые увидела ее на Хэллоуин, в девяносто третьем, сразу не узнала — я все время в детской толчее высматривала пышные черные локоны...

Северус наконец-то отвлекся от мыслей о былом — черные локоны вызывали у него стойкую ассоциацию только с одной-единственной особой. Перед глазами возник задрапированный в мантию с чужого плеча Поттер, вкрадчиво вопрошающий: "Гермиона, ты не могла бы вместо меня подготовить эссе о свойствах корня мандрагоры?" И склоненная перед ним тонкая фигурка с неизменным бардаком вместо прически, произносящая с придыханием: "Да, мой Лорд!" И знакомые карие глаза под взбитой смоляной челкой...

Содрогнувшись, Северус поспешил отогнать это видение.

— Они с Роном в тот день впервые в жизни попали в Хогсмид: море впечатлений, множество блестящих пакетов с игрушками и сладостями... Такие смешные, встретили у меня в пабе Михеля-Великана, сплавщика из Шварцвальда, и приняли его за огра-людоеда. Но, что интересно, Гермиона не испугалась ни чуточки.

Северус хмыкнул: еще бы, после общения с троллем и Пушком что ей какой-то там Михель-Великан...

— Она, по-моему, впервые в тот день горячее сливочное пиво увидела — все принюхивалась к кружке и осторожно пробовала, точно как ты в день нашего знакомства.

Розмерта улыбнулась. Северус повернулся к ней. При дневном свете Розмерта казалась совсем иной, нежели в ярких огоньках вечернего паба или уютном полумраке личных покоев. Тщательно скрытые макияжем усталые круги под глазами, едва заметные морщинки у находящихся в такой опасной близости губ... Но все те же пышные волосы без единой ниточки седины, все та же россыпь веснушек, каждую весну безжалостно и так же безуспешно уничтожаемых, все тот же сияющий нежностью взгляд...

— Ну, внешность у нее, положим, твоя: и глаза, и волосы... — Северус выругался про себя: стоило ему открыть рот, и язык после всех переживаний сегодняшнего утра моментально побежал впереди головы, а вовремя остановить его почему-то не получилось.— Но вот эти зубы ужасные от кого? Ее приемные горе-дантисты за столько лет не могли ребенку зубы поправить? Если бы не фокусы Драко, она так бы и ходила, как… — Северус запнулся, но вовремя сориентировался: — как заяц.

— Зубы мои, — честно призналась Розмерта, явно обрадовавшись включению Северуса в беседу, — у меня в детстве точно такие же были. А почему ей их приемные родители не исправили — вопрос не ко мне, может, у магглов нет таких возможностей, или такая операция вредна для ребенка. Мне все время хотелось предложить ей свою помощь. Но, согласись, получить такой совет от малознакомой женщины не очень приятно, и я ждала, пока Гермиона ко мне немного привыкнет. А на четвертом курсе у нее уже все наладилось. И кстати, — она разгневанно повернулась к Снейпу. — Заслуги твоего любимого Драко в этом нет, не передергивай. Если ты такой умный, что же сам не исправил девочке зубы?

Северус вспомнил свое «Я не заметил особой разницы» и благоразумно попытался вернуть разговор в деловое русло:

— Ты говорила о магической клятве. Почему ты решила, что это была именно она, а не что-то другое?

— Очень просто, — Розмерта снова ушла взглядом в прошлое. — Когда в "Ежедневном пророке" появилось сообщение о твоей смерти, я прямо физически почувствовала, как у меня с горла сняли удавку, а такое возможно только при выполнении магической клятвы. Теперь можно было на весь мир объявить, что я твоя жена, вернее, вдова, что Гермиона — наша дочь... Только кому через столько лет это было нужно? К тому же, документы о нашем браке и рождении ребенка исчезли из дома вместе с тобой, и подтвердить свои слова мне было нечем.

Тебя не было, Гермиона выросла, привыкла считать родителями совершенно других людей. Мне больше нечего было делать в Англии, но я почему-то тянула и тянула с отъездом. А затем я узнала, что Гермиона считает себя сиротой. Ты в курсе, что ее «родителям» не удалось вернуть память? Об этом, правда, не писали в газетах, но, по слухам, девочка очень расстроилась и постоянно винила себя в черствости и бездарности. Когда я об этом услышала, моим первым желанием было немедленно поехать к ней и рассказать всю правду, но затем я представила ее реакцию... Сам подумай: к героине войны, известной на всю магическую Англию, является какая-то трактирщица и сообщает, что она ее родная мать, а в качестве отца предлагает чуть ли не Волдеморта. Прости, но я подозреваю, что для ее компании в рейтинге врагов ты занимал почетное второе место, несмотря на все твои заслуги.

— Первое, — хмыкнул Северус. — Волдеморт был далеко и теоретически, так сказать, а я всегда рядом и во плоти.

— Язвишь, да? — в глазах Розмерты вспыхнул хорошо знакомый Северусу огонек. — А ты не подумал, каково мне было год за годом слышать, что ты ее самый нелюбимый учитель, что ты обзываешь ее "заучкой" и "занозой", постоянно придираешься к ней и цепляешься к ее друзьям?

— Это она тебе наябедничала? — неприятно удивился Снейп. От кого-кого, но от Гермионы он таких жалоб не ожидал.

— Нет, конечно, — фыркнула Розмерта. — Девочка в этом отношении пошла вся в тебя: умрет, но не признается. От других детей услышала. Знал бы ты, как мне хотелось при каждой встрече ткнуть тебя носом в очевидное: она ведь до безумия похожа на тебя — так же бредит книгами и учебой. Гермиона ведь еще на летних каникулах перечитывала и все учебники, и кучу дополнительной литературы.

— Святая вера в печатное слово и пытливый ум — немного разные вещи, — брюзгливо заметил Северус, вспомнив вечно поднятую руку и сверлящий взгляд гриффиндорской отличницы.

— Если ты все время разговаривал с ней и остальными детьми в таком вот тоне, — не унималась Розмерта, — не удивительно, что тебя считали чуть ли не монстром. Кстати, прими к сведению, единственным учеником, который за все годы моего пребывания близ Хогвартса, не называл тебя чудовищем и считал всего лишь чрезмерно строгим учителем, была именно Гермиона.

Снейп недоверчиво хмыкнул.

— Кроме слизеринцев, конечно, — тут же исправилась Розмерта. — Но они не считаются, сам понимаешь.

Не считаются... Что бы она понимала в слизеринцах.

После того, как Северус запоем прочел "Трех мушкетеров", факультеты Хогвартса упорно ассоциировались у него именно с этими персонажами. Хаффлпафф — это Портос, никуда не торопящийся, любящий удобства и комфорт, но надежный как скала и верный, как пес. Рейвенкло был Атосом — умным и благородным, немного обособленным от остальных, скрывающий в себе бездну тайных знаний. Гриффиндор, естественно, мог быть только д’Артаньяном, с его безмерной наглостью и готовностью бросить вызов всему миру. А Слизерин был Арамисом: каждый из учеников — это воплощенная скрытность, хитрость, обособленность, а вдобавок бездна честолюбия и бурлящих страстей под плотным пологом внешней сдержанности. И только сам Северус знал, чего ему стоило обуздать привыкшую к полной вседозволенности толпу подростков, каждый из которых с молоком матери впитывает умение скрывать свои мысли и мнит себя как минимум центром вселенной. Снейп вывернулся наизнанку, но к итогам первого же семестра в качестве декана он знал о своих подопечных все — от прыщика на носу до болезней троюродной бабушки. Слизеринцы же к тому времени были свято уверены, что их декан способен находиться сразу в нескольких местах, от самого глубокого подземелья до верхушки Астрономической башни, что он умеет читать мысли на расстоянии, и что любой их проступок становится известным задолго до его совершения. Кстати, первое прозвище — «Ужас подземелья» — дали Северусу именно его воспитанники, которым ой как нелегко дался переход от режима слагхорновской анархии к разумной диктатуре — по мнению самого Снейпа, и тоталитаризму с уклоном в тиранию — с точки зрения притесняемых вольнодумцев.

Зато к концу первого года его деканства каждый "угнетенный тиранией", от первокурсника до выпускника, знал, что в нерушимой стене, за которой можно укрыться в случае житейских бурь, кроме камней родителей, бабушек, дедушек и прочих любящих родственников, есть и камень слизеринского декана. Твердый, ребристый и шероховатый, но прочный и надежный, что намного существеннее.

Что же с ними стало после битвы? Драко рассказывал, что слизеринцев эвакуировали в первую очередь. Минерва поступила правильно: нельзя заставлять детей идти против родных, ведь почти у каждого среди нападавших были близкие родственники. Интересно, вспоминают ли они своего покойного декана?

Розмерта, словно услышав его мысли, мягко заметила:

— Кстати, твою гибель они переживали очень тяжело. Некоторые, конечно, осудили тебя, но дети из нейтральных семей или из тех, чьи родители служили Волдеморту только из страха, искренне скорбят. И у тебя на могиле постоянно лежат свежие цветы, особенно девочки стараются — одна вперед другой букетики носят.

— А ты? — вдруг вырвалось у Снейпа. — Ты тоже?..

— А как же, — Розмерта озорно сверкнула глазами, — я ведь тоже твоя… поклонница в некотором роде. Только мне, в отличие от юных воздыхательниц, пришлось делать это в составе официальной делегации — не к лицу порядочной замужней леди в одиночестве посещать могилу молодого холостого мужчины, хотя все соседи прекрасно знали, кто по субботам после полуночи крался по деревне к задней двери моей гостиницы.

— Я не крался, — оскорбился Северус, — я…

— Хорошо-хорошо, не крался, — легко согласилась Розмерта, — незаметно пробирался, так тебя устроит? Только твою фирменную походку в лунные ночи видно было с другого конца Хогсмида, как бы ты не старался закутаться в плащ.

— Значит, я испортил твою репутацию? — усмехнулся неприятно удивленный Снейп, — и теперь, как порядочный человек, должен на тебе жениться?

— Северус, — Розмерта повернулась к нему, — ты поступил как порядочный человек еще двадцать лет назад, и теперь тебе нужно просто вспомнить эти двадцать лет. И у тебя есть все для этого. — она кивнула на стоящую перед ними шкатулку.

— Где ты взяла эти флаконы? — поинтересовался Снейп.

Розмерта улыбнулась как-то странно и поежилась:

— В наследство получила. От тебя.

— От меня? — Северус недоверчиво поднял бровь. В его завещании был упомянут единственный наследник — Драко, и никаких дополнительных распоряжений он не оставлял. Или сейчас всплывет еще одно завещание? Нет, ну это уже будет перебор...

— Из банка Гринготс пришло известие, что в связи с официальным сообщением о твоей гибели, в соответствии с распоряжением вкладчика они предоставляют мне некий пакет. Как объяснил мне один из гоблинов, этот пакет положили в твою ячейку весной прошлого года с распоряжением вскрыть его через год после смерти вкладчика, а если на этот момент будет объявлено о твоей смерти, передать его мне. Ох, — глаза Розмерты вдруг расширились. — Значит, он разгадал мою хитрость?

— Кто?

— Дамблдор.

— А при чем здесь Дамблдор?

—Так ведь именно он оставил нам этот пакет, в котором была шкатулка с воспоминаниями. Оказывается, то, что Дамблдор применил к нам — не магия. Гермиона объяснила, что это маггловская техника под названием «гипноз»: похоже на Империо, но намного сильнее, и действует дольше.

Гипноз, значит... И так нелепый разговор чем дальше, тем больше начинал напоминать то ли театр абсурда, то ли очередной сеанс горячечного бреда. Дамблдор — и маггловские техники. Хотя...

— Ты же сам понимаешь, магическую клятву под "Империо" дать невозможно — магия распознает принуждение такого рода и может жестоко наказать обоих — и дающего, и принимающего, но с гипнозом этот фокус, как оказалось, вполне проходит. И тут вмешалась судьба… Ты помнишь, я рассказывала про похоронку?

Северус кивнул. О гипнозе, он, конечно же, слышал, но представить Дамблдора в роли гипнотизера у него не получалось никак. Подсознание упорно подсовывало ему образ высокого стройного человека во фраке и цилиндре, окруженного толпой экзальтированных дамочек. Дамочек, конечно, и вокруг Дамблдора хватало, но вот остальное... Даже если допустить, что Дамблдор и в самом деле владел таким искусством, зачем ему было гипнотизировать Розмерту? Какое место молодая безобидная француженка занимала в его раскладах? И причем здесь, ради Мерлина, долоховская "похоронка"?

— Эта самая «похоронка" и все, что с ней связано, все время вертелись у меня в голове, и когда я давала Дамблдору клятву молчать, в части о временном ограничении ее действия произнесла не «до самой смерти» Северуса Снейпа, а «до момента официального сообщения» о ней. Не знаю, почему Дамблдор меня не поправил — то ли для него этот нюанс был не столь важен — ведь не так часто в нашем мире живых магов объявляют умершими, то ли он руководствовался чем-то другим… Но теперь мне кажется, что он сразу обо всем догадался и специально не стал мне ничего говорить, решив, видимо, положиться на судьбу. Да и в случае с гоблинами он, видимо, перестраховался — кто знает, а вдруг они тоже умеют определять, по-настоящему умер их вкладчик или нет.

— А ты уже решила было, что заткнула за пояс самого Дамблдора, — не удержался Снейп. — ну-ну…

— Сам-то хорош, — парировала Розмерта, — точно так же попался на его удочку. Вот только упрямо не желаешь признавать очевидного: что тебя точно так же обманули, использовали и вынудили двадцать лет жить не своей жизнью...

Снейп устало потер виски.

— Розмерта, ты рассказала мне очень интересную историю. Я даже соглашусь с твоими словами об использовании чужой жизни, хотя и понимаю их несколько по-другому. Но ты упускаешь один момент. Не сочти за хвастовство, но я — очень сильный легиллимент. Прирожденный. Я много лет водил за нос Темного Лорда и выжил. Я могу противостоять «Империо». Меня невозможно заставить действовать такими методами. Если бы мной пытались управлять, странности в поведении заметил бы весь Хогвартс.

— Северус, только не делай вид, что ты не понял, — Розмерта фыркнула как разозленная кошка. Пробка от пустого флакона, которой она нервно постукивала по столу, выскользнула из пальцев и скатилась на пол. — Я говорю не об «Империо». Гермиона рассказывала мне о мучениях бедняги Крауча, который сошел с ума, пытаясь сбросить с себя влияние «Империуса». И я прекрасно понимаю, что прожить столько лет под заклинанием нереально, даже если рядом постоянно будет находиться поддерживающий его человек, но вот гипноз… он, как я вижу, способен и не на такие чудеса. Ты меня попросту не слышишь или не хочешь слушать.

— Ты хочешь сказать, что Дамблдор двадцать лет держал меня под гипнозом? — Снейп рассмеялся, хотя ему сейчас было совсем не до смеха. — Ты сама хоть понимаешь, что говоришь? Я в здравом уме, я помню, как меня зовут, я помню всю свою жизнь…

— За исключением меня, — тихо сказала Розмерта и Северус осекся. Крыть было нечем.

Он перевел взгляд на шкатулку. Аккуратно упакованные флакончики поблескивали темным перламутром. «Темна вода во облацех», — вспомнил он долоховское выражение. Таким же темным омутом представлялась ему теперь его прошлая жизнь. Просмотренные воспоминания говорили сами о себе, не верить им было нельзя, Северус прекрасно разбирался в таких вещах и умел отличать настоящие воспоминания от поддельных. И чувствовать искренность в интонациях Розмерты он тоже давно научился. Она не лгала, ее слова не подлежали сомнению. Но поверить в то, что Дамблдор лишил его памяти, разлучил с женой и ребенком Северус никак не мог, как не мог понять и то, зачем ему это было нужно? Дамблдор, конечно же, был тем еще интриганом, но лишать ребенка родителей, обрекать молодую мать на пытку молчанием — это уже чересчур. Не милосерднее ли было бы в таком случае стереть память и ей?

«Как же она вынесла все это? — с внезапным сочувствием подумал Северус. — Чуть ли не двадцать лет нечеловеческой выдержки: постоянно видеть мужа и ребенка, и не иметь ни малейшей возможности сказать им правду. До такого иезуитства даже Волдеморт при всей своей жестокости не додумался бы».

Его ладонь помимо воли накрыла руку Розмерты. Тонкие пальцы дрогнули, Розмерта повернулась к нему и ее лицо озарилось такой любовью, такой надеждой, что он невольно вздрогнул и, обругав себя последней сволочью, опустил глаза. Розмерта тихонько вздохнула и высвободила руку.

— Как ты узнала, что я жив? — спросил Северус, нарушая воцарившееся неловкое молчание. Вопрос был довольно уместным — склонностей к некромантии за Розмертой вроде бы не водилось, но других версий на этот счет у него не было, а сомневаться в Малфоях не хотелось. Очень не хотелось.

— У меня давно появились сомнения в твоей смерти, — ровным голосом, словно ничего не произошло, ответила Розмерта. — Малфои на погребении хоть и вели себя как положено лучшим друзьям усопшего, а Нарцисса даже уронила на закрытый гроб с пеплом несколько слезинок, но после похорон они исчезли и больше ни разу не навестили могилу старого друга. Мне смотритель кладбища сам сказал: «Хорошо заплатили за уход и больше не появились».

У Северуса отлегло от сердца и он в который раз порадовался тому, что Розмерта, как и прочие маги, не умеет читать мысли — вот бы посмеялась над его домыслами. Правда, у самой домыслы — смешнее не придумаешь. Подумаешь — схоронили друга семьи и забыли, дело обычное и, как говорится, житейское. Нарцисса и так постаралась организовать все по высшему разряду: и памятник достойный подобрала, и прессу всю пригласила-накормила, и слез не пожалела. Правда, Нарциссе плакать — что Дамблдору было конфеты есть, всегда к этому занятию готова, но кто из вдохновенно скорбящей толпы мог бы об этом знать?

— Ну ладно, Малфои не появлялись, — рассуждала дальше Розмерта, — не до того им было, сама понимаю: отец в тюрьме, нужно как-то жизнь налаживать, но вот чувствовала я себя у твоей могилы как-то… неправильно — пусто, что ли. Не смотри на меня так, просто когда я прихожу на кладбище, где похоронены мои родители, я чувствую какое-то тепло, словно они стоят рядом, слышат все, что я им говорю, беспокоятся за меня, поддерживают, а возле твоей могилы этого нет. Пустота и холодный камень.

— И ты почувствовала все это во время короткого визита на похороны в составе официальной делегации? — уточнил Северус. — В окружении колдокамер и торжественных речей?

Розмерта вдруг зарумянилась, как юная девица, пойманная с туфлями в руках в коридоре после отбоя.

— Нет, конечно… Я…

— Кралась после полуночи по деревне, — безжалостно повторил ее фразу Северус.

— Я не кралась, я пробиралась, — парировала Розмерта. — Знал бы ты, как страшно ночью на кладбище…

Северус представил, как хрупкая женщина одна, в темноте, бродит среди могил, а затем, сидя у надгробия, прислушивается к холодному бесчувственному камню, и его передернуло.

— Я долго мучилась сомнениями, читала все газеты подряд, слушала колдорадио, собрала все нужные и ненужные сплетни, но так и не обрела полной уверенности ни в твоей жизни, ни в твоей смерти. А несколько дней назад на пороге моего паба появилась Гермиона с абсолютно круглыми глазами и документами в руках — теми самыми документами, которые исчезли вместе с тобой. Оказывается, для нее в Гринготсе тоже оставили пакет с указаниями. Не догадываешься, кто бы это мог сделать?

Северус снова потер виски. Начиналась мигрень: слишком много информации свалилось на него за сегодняшнее утро, слишком много переживаний. Он героическим усилием абстрагировался от боли и стал слушать дальше.

— Ты можешь представить ее состояние в тот момент, когда она прочитала присланные пергаменты? Девочка, конечно, очень повзрослела за этот год, ей слишком многое пришлось пережить, на ее глазах сражались и умирали близкие ей люди. Но самая первая смерть, которую она увидела вот так, совсем рядом с собой, была именно твоей. Пусть ты не был близким ей человеком, но и врагом она тебя никогда не считала. Ты не представляешь, как она корила себя, что в тот день поспешила, что ушла из Визжащей Хижины, даже не проверив, жив ли ты. Они с Гарри несколько раз после похорон приезжали к тебе на могилу…

— Убедиться, что я оттуда не вылез? — не сдержался Северус. Имя Поттера до сих пор действовало на него как красная тряпка на быка.

Розмерта сделала вид, что не услышала.

— И вот проходит почти два месяца, девочка только-только отошла от своих приключений, немного успокоилась, и вдруг оказывается, что у нее есть еще одни родители, а ты — ее настоящий отец. Да она чуть с ума не сошла...

— То-то она мне сегодня в руку как клещ вцепилась, — пробурчал Снейп, вспомнив утреннее происшествие.

— Северус, — взгляд Розмерты посуровел. — Она просто очень испугалась за тебя. Второй раз один и тот же человек умирает у нее на глазах, а теперь, считай, и на руках, но теперь она знает, что он не просто нелюбимый преподаватель, а родной отец.

— Отец… — Северус никак не мог соотнести это понятие с собой и грифиндорской всезнайкой.

— Отец, — категорически подтвердила Розмерта. — И очень неглупой девочки, должна тебе сказать. К сожалению, маггловское воспитание принесло свои плоды: она абсолютно не верит интуиции и опирается только на голые факты, так что от моих предчувствий она попросту отмахнулась. Но вот рассказ о твоих похоронах она выслушала с огромным вниманием, и не поленилась осторожно расспросить смотрителя кладбища. Где-то раздобыв Омут Памяти, Гермиона несколько раз пересмотрела и свои воспоминания о событиях в Хижине, и воспоминания своих друзей, наплетя им что-то о маггловских методиках лечения психологической травмы.

Северус хмыкнул. Этим болванам можно было скормить любую историю, приправив ее нужной терминологией. Они поведутся как бараны, даже не пытаясь вникнуть в смысл произносимых слов, особенно если их произнесет лучшая подруга. Хорошая девочка, далеко пойдет.

— Затем она поехала в Мунго к Сметвику, и в придачу к истории исцеления Артура Уизли получила рассказ о таинственном доброжелателе, который так вовремя прислал ему рецепт чудодейственного зелья. Приплюсовав ко всему тот факт, что твоих останков в развалинах сгоревшей хижины так и не нашли... Хотя я очень сильно подозреваю, что их никто и не искал, положившись на свидетельства трех очевидцев, которым нельзя не доверять. Так вот, на основании полученных фактов Гермиона уверенно выдвинула предположение о том, что тебе удалось спастись. Мне же оставалось только взять в руки шкатулку с флаконами, положить в сумочку документы и навестить твоих не очень скорбящих друзей.

— Чьи воспоминания хранились в этой шкатулке? — Северус кивнул на стол.

— Твои, мои и Люциуса. Поскольку воспоминаний Шарлотты я в шкатулке не обнаружила, подозреваю, что ей просто-напросто стерли память, как и тому чиновнику из Министерства магии.

— Но ты не могла пойти к Люциусу, не зная, что содержится в «его» флаконах, — подозрительно прищурился Снейп. — Это было бы рискованно и непродуманно.

— Северус, — Розмерта сделала вид, что не поняла намека, — риск, как известно — благородное дело. А еще у твоих учеников есть замечательное выражение: «Понты — это наше все». Поэтому мы с Гермионой вооружились до зубов... не смотри так, я имею в виду всего лишь документы, факты и некоторые наши соображения, и Гермиона утром обратилась к Люциусу с просьбой о встрече. Повод у не был самый что ни на есть настоящий: профессор Макгонагалл задалась целью создать в школе музей героев войны и твоя персона, в соответствии с замыслом, должна будет стать его изюминкой и главным средством привлечения посетителей.

Брови у Северуса полезли на лоб. Минерва что с ума сошла? Он, Северус Снейп, приманка для праздных зевак? Может, они у входа еще и его говорящее чучело поставят, как это делается в маггловских музеях? Да не бывать этому!

Северус собрался было высказать все, что он думает по этому поводу, но затем передумал — не здесь об этом надо говорить, не сейчас и уж, тем более, не с женщиной, которая, говоря о таких ужасных вещах, наблюдает за его реакцией с возмутительной смешинкой в глазах.

— Отказаться от визита героини войны, тем более, по такому поводу, Люциус не мог, — Розмерта, словно не заметив фирменного взгляда грозы Хогвартса, рассказывала дальше. — Это могло вызвать нежелательные последствия, поэтому, скрипя зубами, он согласился. Но на самом деле, не думаю, чтобы он сильно волновался: лично к нему эта тема относилась постольку-поскольку, а что касается тебя... я думаю, он отделался бы какой-нибудь малозначимой, но впечатляющей по размеру книгой из твоей библиотеки, которая выгодно смотрелась бы на малиновом бархате с табличкой «Принято в дар от Люциуса Малфоя».

Северус догадывался, какую именно книгу собирался пожертвовать музею лорд Малфой. Автобиография Зигмунта Баджа, лежащая в на столе в кабинете Люциуса, на первый взгляд замечательно вписалась бы в атмосферу музея, так как была испещрена критическими заметками юного Северуса и изображениями растений, встречающихся в тексте. Северус много лет не открывал эту позолоченную профанацию, но это ни в коей мере не позволяло Люциусу распоряжаться ею как своей собственностью. Тем более, что на титульной странице огромного талмуда читателей встречал портрет автора, дополненный тщательно прорисованными ослиными ушами, что несколько омрачало светлый облик как средневекового зельевара, так и его современного последователя.

Нет, с Люциусом определенно придется серьезно поговорить: ладно, утренний спектакль — от старого друга иного ожидать и не стоило, но вот самовольное распоряжение чужой библиотекой с рук ему точно спускать нельзя. И о визите Гермионы Северуса следовало предупредить: а если бы вместо Розмерты героиня войны притащила с собой десяток авроров?

Расслабился что-то Люциус, бдительность потерял, все умственные усилия, видно, на восстановление родового гнезда направил. Нет, его, конечно, можно понять — идея вытравить из дома даже дух бывших соратников, несомненно, стоит подобной одержимости, но не до такой же степени, чтобы забывать об элементарной безопасности...

— В Малфой-мэноре, как писали газеты, был затеян грандиозный ремонт, и Люциусу пришлось открыть камин здесь. И хвала Мелюзине, что все случилось именно так — кто знает, как бы все обернулось, произойди наша беседа в том особняке, который девочка до сих пор не может вспомнить без содрогания. Когда же в гостиной появилась я и, потрясая документами, потребовала немедленно предоставить мне моего мужа, Люциус, мягко говоря, опешил, но виду не подал: стоит как статуя и вижу, собирается с мыслями, чтобы вежливо отправить меня восвояси. А вот Драко, который в этот момент оказался в комнате, сдал тебя, что называется, с потрохами. Остолбенев от моего заявления и еще более от факта того, что Гермиона оказалась твоей дочерью, он не смог удержать лицо, взгляд его метнулся сначала на открытое окно, затем на потолок и я поняла, что останусь здесь, даже если меня начнут пинать ногами. Гермиона, умничка, сразу же перехватила инициативу и последовательно изложила свои соображения, подтверждая их документами и флаконами с воспоминаниями. Люциус был в шоке: вмешательства в свою память он, естественно, не помнил, и реагировал на ее слова примерно так же, как и ты на мои.

Северус вспомнил поочередные явления Малфоев недужному гостю и вынужден был признать, что новость действительно, была из тех, что впечатляют до безъязычия.

Кто бы мог подумать, что у него под носом выросла его родная дочь…

Он вдруг сообразил, что его дочь — это и есть та самая умница Грейнджер, на которую он так рассчитывал весь этот трижды проклятый год, не разделяя веры Дамблдора в таланты его драгоценного Поттера. И старый бородатый интриган с самого начала знал обо всем и позволял, чтобы девочка все время находилась в эпицентре событий… Она же постоянно подвергалась опасности — чего стоили только этот тролль, василиск, Пушок… Драко еще что-то говорил об акромантулах…

Мерлин и Моргана, Отдел Тайн… Эта скотина Долохов посмел поднять руку на его ребенка, да еще и похваляться этим? Жаль, что Флитвик оказался таким проворным, после таких подвигов старый приятель явно не заслуживал легкой смерти…

Его дочери пришлось провести зиму в лесу, среди диких зверей, в палатке с этими двумя идиотами, способными только палочками размахивать... Драко был прав, Северусу очень хотелось бы обсудить с мисс… с Гермионой и Динский лес, и украденного дракона, и что там крестник упоминал еще? Министерство, Адское пламя в Выручай-комнате, Годрикову впадину, тет-а-тет с тетей Беллой…

Мордредово отродье...

Северус похолодел, вспомнив осеннее появление подпаленного Люциуса и его взволнованный рассказ о событиях в Малфой-мэноре. Это что же получается: Беллатрикс истязала его ребенка в доме его же лучшего друга, а тот спокойно на все это смотрел и даже не попытался ей помешать?

В глазах побагровело.

— Я убью Люциуса, — прошипел Северус и, забыв о боли и слабости, рванулся к двери.

Но коварно ударивший в спину Сомниус лишил его возможности свершить святую месть, погрузив измученные тело и душу в благодатный сон.

Глава экспромтная, на сюжет не влияющая, поэтому ее можно смело пропустить. Тех же, кто решится ее прочитать, автор предупреждает: фокал отплясывает рил, герои оосят изо всех сил, но не поделиться этим бредом с читателями автор попросту не в силах)

В кабинете лорда Малфоя проходил военно-семейный совет. Розмерта и Нарцисса расположились на удобном диване, Драко примостился на подлокотнике кресла, Гермиона напряженно застыла на стуле с высокой спинкой. Сам хозяин дома мерил шагами кабинет, нервно разминая пальцы и размахивая любимой тростью.

— Мистер Малфой, я думаю, вам не стоит так нервничать, — ободряюще улыбнулась ему Розмерта. — Кроме «Сомниуса» я применила к Северусу еще и двойное «Релаксио», так что, проснувшись, он не превратится в берсерка и не начнет крошить всех подряд.

— Я не потому нервничаю, — вскинулся Люциус, остановившись на секунду. — Мне просто неприятно осознавать, что мой лучший друг может затаить на меня зло, хотя, по сути, моей вины в происходящем не было — я был точно таким же заложником ситуации, как и все мы. Кстати, в то время, пусть простят меня дамы — мне очень прискорбно об этом упоминать, он и сам не выразил ни малейшего сожаления, узнав о произошедшем в Малфой-мэноре.

— А он в тот момент и не мог ничего выразить, — заметила Гермиона тоном своего любимого декана, заставив Драко пренебрежительно скривиться. — Он работал под прикрытием и не мог открыто выражать свои чувства.

Люциус снова пробежался по комнате, остановился перед ее стулом и, слегка наклонившись, внимательно посмотрел ей в глаза.

— Вы меня простите, юная леди, но я знаю Северуса больше тридцати лет, и уж как-нибудь могу отличить...

— Дорогой, мне кажется, сейчас нам следует поговорить о другом, — поспешно прервала его Нарцисса. — Свое видение ситуации вы сможете обсудить и потом, а сейчас нам надо понять, как расколдовать Северуса. Насколько я понимаю, простым «Фините» это маггловское наваждение снять не получится?

Взгляды присутствующих обратились к Гермионе. Та утвердительно кивнула, открыла расшитую бисером сумочку, лежащую на коленях, и засунула туда руку чуть ли не по локоть.

— Кажется, я знаю, что она там ищет, — пробормотал Драко. — Ставлю любимую булавку на то, сейчас нам предъявят огромную толстую книгу. И хорошо, если она будет одна.

Спорить никто не стал — похоже, что с его предположением были согласны все присутствующие.

Гермиона действительно вытащила из миниатюрной сумочки небольшую, но довольно толстую книгу в глянцевом переплете.

— Вот! — сказала она. — Это самый полный сборник материалов по гипнозу. Издание 30-е, переработанное и дополненное.

— Самоучитель? — Люциус скептически повертел книгу в руках, перелистнул. — Вы предлагаете прямо сейчас освоить эту непростую и абсолютно неизвестную нам область маггловской науки, причем связанную с психической деятельностью мозга? И вас ничего не смущает в этой идее?

— Но ведь многочисленные «Обливиейты», опробованные на магглах, вас не смущали, мистер Малфой? — не осталась в долгу Гермиона.

— Отец имеет в виду вовсе не это, — встрял разговор Драко. — Ты не боишься, что своими неумелыми действиями мы сожжем твоему отцу мозг и он навсегда останется инвалидом?

— Какой заботливый, — Гермиона резко обернулась. — А когда ты подставлял мою мать с этим проклятым ожерельем и отравленной медовухой, ты же не задумывался, что она может пострадать?

— Гермиона, не надо! — остановила ее Розмерта. — Мы с мистером Малфоем уже прояснили это... недоразумение. И Северус, кстати, в курсе. Не так ли, мистер Малфой? — Розмерта мило улыбнулась Драко. Тот нервно сглотнул, царапнул ногтем по шее, словно снимая невидимую удавку, но затем все же улыбнулся и тоном хорошо воспитанного мальчика ответил:

— Конечно же, мадам Розмерта. И, кстати, зовите меня Драко. Мы ведь с вами теперь в какой-то степени родственники.

— С удовольствием... Драко, — помедлив, ответила Розмерта и лицо Нарциссы, напряженно наблюдающей за разговором, тут же разгладилось.

— Родственники, значит... — с непонятной интонацией проговорила Гермиона, смерив Драко с ног до головы оценивающим взглядом.

— Родственники, — Драко ответил ей точно таким же взглядом и лениво протянул: — И ты тоже можешь звать меня Драко.

Гермиона сузила глаза: этот тон ей был очень даже хорошо знаком. После нескольких слов, высказанных в такой протяжно-пренебрежительной манере в коридорах Хогвартса обычно начинали летать заклятия, а с Гриффиндора сыпаться баллы.

— Тем более, продолжал Драко, улыбаясь еще шире, — что мне теперь придется с тобой общаться довольно часто, а называть тебя по фамилии как-то неприлично, к тому же, я ума не приложу, на которой из трех ты в итоге решишь остановиться.

— Драко! — предупреждающе прозвучало сразу с двух сторон, но тот уже умолк и с довольной ухмылкой откинулся на спинку кресла.

— Какую бы фамилию я ни выбрала, — Гермиона вытянулась в струнку, — она в любом случае будет честной и незапятнанной.

— Туше! — Люциус вклинился между спорщиками и стукнул тростью об пол, предотвращая последующие распри. — Молодые люди! Я прекрасно понимаю, что у вас накопилось множество тем для дружеской беседы и, будьте уверены, я ни в коем случае не собираюсь этой беседе препятствовать, но давайте все же вспомним, по какому поводу мы здесь собрались.

— Совершенно с вами согласна, мистер Малфой, — поддержала его Розмерта, бросив предупреждающий взгляд на Гермиону. — Для досужих разговоров у вас еще будет время. Сейчас же нужно решить, что мы будем делать с Северусом. Я не смогла просмотреть все воспоминания, некоторые флаконы мне просто не удалось открыть — думаю, это сможет сделать только Северус. Но кто знает, что может в них находиться? И если честно, то я боюсь, как бы ему не стало хуже после того, как воспоминания к нему вернутся. Он словно разрывается пополам — в один миг мне кажется, что он вот-вот мне поверит, вот-вот меня узнает, но в следующий миг " Хлоп!» — словно коробочка с кайенским перцем, и снова он чужой и далекий. И это невыносимо... — ее голос задрожал. Люциус щелкнул пальцами и через миг почтительно склонившийся домовик уже подавал Розмерте стакан воды. Нарцисса всхлипнула и поднесла к увлажнившимся глазам кружевной платочек.

— Для вас я Люциус, — мягко проговорил Малфой, — мы ведь с вами, оказывается, старые знакомые, и, как правильно заметил Драко, почти родственники...

Он дождался, пока Розмерта согласно кивнет, отдаст стакан эльфу, а тот бесшумно исчезнет из комнаты, и только потом продолжил:

— Поэтому мы должны сейчас приложить все усилия, чтобы вернуть в наш уютный семейный кружок недостающего, вернее, заблудшего родственника. Но я, честно говоря, очень сомневаюсь в том, что мы сможем преодолеть маггловские... заклятия, уж простите, не подберу другого слова, которыми опутал Северуса Дамблдор — все-таки, Альбус, что ни говори, был великим волшебником.

— Гипнозом может овладеть любой человек с сильной волей, — авторитетно заявила Гермиона, которая уже успела скопировать книгу и раздать копии всем желающим.

— Где это написано? — скептически осведомился Драко, открывая врученный ему экземпляр.

— Первая часть первой главы, — менторским тоном ответила Гермиона. — Третий абзац снизу. Шестая страница.

Драко перевернул несколько страниц, нашел нужную и бегло просмотрел убористый текст.

— А в четвертом абзаце сверху, — он развернул книгу к Гермионе и постучал пальцем по нужному фрагменту, — написано совершенно другое: «Если кто-либо считает, что можно стать гипнотизером просто прочитав эту книгу, тот глубоко ошибается — для этого нужны упорные занятия».

— А мне понравился другой момент, — выдал Люциус, забежавший на несколько глав вперед. — «Владеющий этим методом выглядит настоящим волшебником». Это как понимать: выглядит, но не является? Значит, Альбус, овладевший этой дивной методикой, был обычным шарлатаном?

На миг в кабинете повисла тишина: присутствующие переваривали кощунственное предположение Люциуса.

— Конечно же, нет! — твердо ответила Нарцисса, и Гермиона, не успевшая высказать ту же мысль вперед хозяйки, шумно выдохнула. — Конечно же, обычный шарлатан не смог бы так долго обманывать магический мир, его давно бы разоблачили.

— Кто? — Люциусу очень не хотелось расставаться с такой приятной, но в тоже время несколько обидной идеей. — Кто мог его разоблачить? Кто общался с ним настолько тесно? Темный Лорд, которого Альбус прекрасно знал с детства и мог им манипулировать еще с тех времен? Северус, который в результате этого тесного общения вообще перестал отличать реальность от вымысла? Этот хваленый Поттер, которого вообще всю жизнь водили вокруг фактов, как слепого осла на мельнице?

Люциус отмахнулся от протеста вскинувшейся при имени Поттера Гермионы и снова завел:

— Кто его еще мог знать? Из поколения в поколение все повторяли как аксиому: Альбус Дамблдор — великий волшебник, победитель Гриндевальда... Кстати, мне интересно, каким это образом наш директор ухитрился в честном бою, во время магической, я повторяю, магической дуэли, а не банальной плебейской драки... — Люциус остановился, чтобы набрать воздуха и дать присутствующим проникнуться его мыслью.— Та вот, как он смог победить сильнейшего мага, обладающего непобедимой волшебной палочкой?

Он окинул взглядом внимающих ему, словно обвинителю на судебном процессе, слушателей, и веско подытожил:

— Только обманом!

Из зрительного зала возражений не последовало, зато со стороны венского стула защиты звонко прозвучало:

— Его хорошо знала профессор Макгонагалл!

— Наша дорогая Минерва... — расплылся в улыбке Люциус. Нарцисса предупреждающе кашлянула, но муж пропустил ее сигнал мимо ушей. — Наша уважаемая миссис Урхарт, безутешная вдова главы департамента магического правопорядка... Да она против Дамблдора слова не скажет, даже если он питался кровью новорожденных младенцев. Потому что...

— Люциус! — теперь уже обе сидящие на диване дамы в едином порыве сделали большие глаза и многозначительно взглянули на представителей младшего поколения. Малфой сбился с настроя, посмотрел на стремительно краснеющую Гермиону, на жадно ловящего каждое его слово Драко, и, обворожительно улыбнувшись, бархатным голосом договорил:

— Потому что она его верная соратница. А все разговоры о нелепой смерти бедняги Элфинстоуна всего лишь через три года после свадьбы и особом расположении директора к молодым перспективным педагогам есть всего лишь наглая ложь и сплетни, распространяемые недалекими людьми.

— Давайте все-таки вернемся к Северусу, — взмолилась Розмерта. — Он скоро проснется, а мы еще не придумали, как освободить его от этого проклятого наваждения.

— Да, конечно же, — Люциус деловито открыл книгу и прочитал первые попавшиеся на глаза строчки: «Вне всякого сомнения, что через три месяца Вы будете в состоянии добиться желаемого результата».

— Три месяца? — ужаснулась Нарцисса. Люциус еще раз сверился с книгой и подтвердил:

— Три месяца...

— Но это же ужасно... — глаза Нарциссы наполнились слезами. — За эти три месяца Северус может сойти с ума. Надо придумать что-нибудь другое. Например, показать его маггловскому специалисту.

— Мы уже думали об этом, — мрачно сообщила Гермиона. — Боюсь, что маггловский специалист здесь не справится — директор Дамблдор при кодировке мог употреблять наряду с обычными терминами и магические, к тому же специалисту высокого класса, даже не магу, очень трудно будет качественно стереть память, а убивать обычных людей, как вы понимаете, не в наших правилах.

— О да, конечно же, — снова встрял Драко, — права невинных людей для тебя несоизмеримо важнее, чем рассудок родного отца.

— Драко, мы просто боимся не справиться и навредить Северусу, — Розмерта говорила спокойно, не повышая голос, но Драко все же предпочел замолкнуть. — Гипноз — это не «Империус», здесь одного взмаха палочкой и желания подчинить себе человека недостаточно. Северуса можно вылечить, но это сможет сделать только очень сильный человек — сильный духом и волей, естественно, и, к сожалению, он должен быть не слабее покойного Дамблдора, по крайней мере, не слабее Северуса.

— У-у-у... — разочарованно протянул Драко. — Таких уже не осталось...

— Ты уверен, сынок? — Люциус резко повернулся к креслу, где Драко все еще изображал сороку на терновнике. Тот от неожиданности отшатнулся и свалился на сидение.

— Люциус — очень сильный окклюмент, и легиллимент тоже, — с гордостью произнесла Нарцисса. — Если бы не...

— Не надо подробностей, дорогая, — поспешно оборвал ее муж, — достаточно того, что я сумел скрыть от Лорда и других любопытствующих господ некоторые аспекты своей жизни и жизни Северуса. Да-да, не смотрите на меня так, дорогие мои, я хоть и не знал всех подробностей того, чем двадцать лет занимался мой лучший друг, но о многом, об очень многом догадывался — не забывайте о том, что я знаю его с детства...

Люциус осекся, увидев четыре пары направленных на него глаз. «Как голодные вампиры», — вдруг мелькнуло у него в голове, хотя вампирами там и не пахло: Драко смотрел на него с удивлением, Нарцисса — с восхищением, Розмерта — с надеждой, а вот Гермиона...

Мордред, и принесло же этих проклятых егерей именно в Малфой-мэнор. Мало того, что из их затеи ничего не получилось, так еще и непобедимая палочка из рук уплыла, «благодарность» Лорда до сих пор в дождливую погоду аукается, а теперь, похоже, что и с лучшим другом отношения могут испортиться. И послало же небо доченьку Северусу — умна, хладнокровна, недоверчива...

— Мистер Малфой, — объект его размышлений смотрел на него в упор. — Похоже, что из всех присутствующих только вы обладаете необходимыми способностями. Мы не видели вас в деле, но мы видели Драко... — короткий кивок в сторону кресла и сидящий в нем упомянутый Драко застывает с некуртуазно отпавшей челюстью — открытое признание его талантов со стороны вчерашнего врага явно оказалось ему в новинку.

— А вы должны быть несоизмеримо сильнее своего сына — у вас присутствует и жизненный, и боевой опыт, что является огромным плюсом для нашего дела.

Если бы Люциус не стоял прямо напротив книжного шкафа, присутствующим пришлось бы любоваться и его озадаченным видом, но стеклянная дверца, вовремя поймав отражение своего хозяина, спасла от позора и быстро привела в чувство.

— Гм, — глубокомысленно заявил Люциус, приосанившись и незаметно для присутствующих подмигнув своему отражению, — Пожалуй, Гермиона... могу ли и я вас так называть, на правах почти родственника? — И, поймав растерянный кивок: — Мне определенно стоит попробовать освоить это маггловское искусство, раз уж оно поможет вернуть Северусу рассудок. Что мне нужно будет сделать?

— Давайте начнем сначала, — академическим тоном заговорила Гермиона. — Слово «гипноз» в переводе с древнегреческого означает «сон»...

Едва пришедший в себя Драко тряхнул головой: сквозь строгую манеру изложения декана Гриффиндора явственно пробивались знакомые по урокам зельеварения интонации. «Все-таки кровь — гуще воды», — повторил он про себя заученную с детства поговорку и прислушался.

Гермиона коротко, но на удивление ясно излагала основные постулаты маггловского искусства управления людьми. Драко сначала даже удивился — неужели при таком владении материалом она сама не может попытаться расколдовать своего отца? Но потом он вспомнил, что воля гипнотизера, как назвала Гермиона человека, владеющего этим мастерством, должна быть сильнее или равной силе того, чьим сознанием будут манипулировать, а против Северуса Снейпа гриффиндорская выскочка просто соплячка, несмотря на все ее теоретические познания. Даже тетя Белла, упокой Мордред ее душу, не могла справиться с крестным, даже Темный Лорд... Вот только Дамблдор, похоже, оправдал свое высокое звание, жаль только, что таким мерзким путем.

Драко поежился. Не дай, Мерлин, оказаться на месте крестного...

— Драко, не спи! — Резкий удар тростью по спинке кресла вырвал его из раздумий. Оказывается, погрузившись в свои мысли, он не заметил, что лекция уже закончилась и все смотрят на него, словно чего-то ждут.

— Сразу проводить такие сложные манипуляции на Северусе рискованно, — пояснила Нарцисса, глядя на него почему-то с жалостью. — И мы решили, что сначала отец должен немного потренироваться на тебе.

— Что? — подскочил Драко. — На мне? Потренироваться? А почему именно на мне? Почему не на эльфах?

— Потому что у эльфов особая магия и особый склад психики, и даже при благоприятном исходе эксперимента мы не можем быть уверены, что на Северуса гипноз подействует точно так же, — пояснила Розмерта.

— Но почему сразу я? — Драко вскочил с кресла. — Почему не... — он обвел глазами присутствующих и остановился на матери в поисках поддержки.

— Почему не я? — сузила глаза Нарцисса, неправильно истолковав его взгляд.

— Нет, нет, — поспешно открестился Драко, — на тебе тренироваться даже тетя Белла не рисковала, говорила, что у тебя реакции неадекватные.

— Это тебе сама тетя Белла говорила?

Драко мысленно присвистнул: Нарцисса явно приняла самозваных гостей в свой ближний круг, иначе не позволила бы себе обращаться к сыну с такими недопустимыми при посторонних вопросами.

— Да, мамочка, — Драко малодушно порадовался, что тети Беллы больше нет с ними, иначе наказания за наглую ложь было бы не избежать. А правдой было то, что узнал он об этом факте, подслушав один из многих доверительных разговоров тетушки с ее ненаглядным Повелителем.

— Странно, — Нарцисса озадаченно посмотрела на него, — что-то я не припоминаю, чтобы мы с ней окклюменцией занимались. Это тебя она тренировала да на Люциуса периодически нападала, а со мной... Ну да ладно, сейчас это уже неважно. Время идет, скоро ужин, а мы еще ничего не сделали. Но, думаю, что немного подкрепиться нам все-таки стоит...

Кофе с булочками лишь на несколько минут сумел отвлечь внимание присутствующих от обреченного на гипноз младшего Малфоя. В ответ на его красноречивые и ни разу не джентльменские взгляды в сторону гостей Розмерта заявила:

— Я, может быть, и смогла бы ради Северуса предоставить свою голову в распоряжение вашего отца, Драко, но боюсь, что мой опыт мало поможет делу — как вы знаете, я довольно сильно поддающийся внушению объект.

— К тому же многоразовое воздействие на психику может привести к необратимым последствиям, — тоном визенгамотского обвинителя заявила Гермиона и, отставив чашку, добавила:

— И на меня не смотри: я тоже не трусиха, и с удовольствием сама испробовала бы на себе эту методику, но проблема в том, что для достижения успешного результата подопытный должен полностью довериться своему... руководителю. А с этим, как ты сам понимаешь, у меня небольшие проблемы.

Судя по взгляду, брошенному Гермионой на Люциуса, она явно смягчила формулировку, но лорд Малфой, не дрогнув, принял неожиданный выпад и легким кивком подтвердил сказанное. Зато рикошетом прилетело самому Драко:

— Как ты сам понимаешь сынок, никто из присутствующих не в силах проникнуться ко мне большим доверием, чем ты. Так что, пока мы допьем кофе, можешь пойти к себе и удалить из головы все, что посчитаешь нужным.

— Не стоит, — остановила его Гермиона, блеснув ровными белыми зубами. — Гипноз — это не легиллименция, вы напрямую не сможете проникнуть к нему в голову и увидеть его воспоминания. Вы сможете узнать только то, что он вам расскажет. Правда, в красках и со всеми подробностями. Особенно, если вы будете расспрашивать со знанием дела.

Драко побледнел, его взгляд заметался по комнате.

— Не беспокойся, сынок, я не думаю, что отец спросит у тебя что-нибудь неподобающее, — успокоила его Нарцисса, пристально глядя при этом на Люциуса.

— Пожалуй, я пойду, посмотрю, как там Северус, — Розмерта поднялась с дивана. — Что-то у меня сердце не на месте. Хоть и не должен он пока проснуться, но лучше будет, если я побуду рядом с ним.

— Вас проводить? — Драко легко вскочил с кресла и в три прыжка оказался у двери.

— Спасибо, Драко, не стоит, — Розмерта спрятала улыбку. — Я думаю, что здесь вы сейчас намного нужнее.

Когда она скрылась за дверью, Драко обреченно вздохнул и нога за ногу побрел к своему насесту.

— Ну что, сынок, — Люциус порылся в ящиках стола и вытащил старинные круглые часы на массивной цепочке. — Как там говорится, полное доверие и блестящий предмет?..

Через полчаса, час или полжизни Драко был готов схватиться за палочку и проткнуть ею свою измученную голову. Каким бы ни был отец легиллиментом, но гипнотизер из него был, мягко говоря, никудышный. Ни вкрадчивый, вернее, «медленный, мелодичный, модулированный», как требовалось по инструкции, голос, ни мелькание перед глазами золотого кругляша не произвели на Драко ни малейшего впечатления — трудно расслабиться в присутствии трех человек, особенно если тебя с рождения натаскивали на совершенно противоположное. Слова об усталости, сонливости и расслаблении тоже оставили его равнодушными — после хорошей порции кофе спать не хотелось совсем. Отвлекала еще и Грейнджер или как ее там теперь, которая четко контролировала процесс и время от времени вносила в него коррективы: «Подойдите ближе!», «Не машите руками!» или «Не смотрите на него так! Ваш взгляд должен быть твердым и уверенным, а не холодным и жестким!» В некоторые моменты она, похоже, откровенно издевалась, заявляя что-то типа «Исключите самокритику и недовольство собой — они тормозят развитие ваших способностей». На этих словах Нарцисса подозрительно закашлялась и поспешно вышла из комнаты. Гермиона же, сверившись с книгой, заявила:

— Мистер Малфой, похоже, что для усиления воздействия взглядом вам необходимо будет проделать несколько упражнений.

— Каких? — поднял брови Люциус.

Драко откинулся на спинку кресла и довольно вздохнул. Наконец-то отец займется чем-то другим, а ему можно будет немножко отдохнуть от постоянного бубнежа, пристального взгляда и мельтешения часов перед глазами.

— «Эти упражнения проделывают с помощью домашних животных, которые чувствуют силу взгляда, — процитировала Гермиона. — Для этого надо поймать взгляд животного и постараться мысленно доказать ему, что вы сильнее».

— У нас нет домашних животных, — сказала вернувшаяся в кабинет Нарцисса. — Разве что павлины? Но я не думаю, что эти глупые птицы способны непрерывно смотреть на что-либо дольше пяти секунд.

— У нас есть кое-что получше, — успокоил жену Люциус. — Домашние эльфы. И пусть они только попробуют...

— Мистер Малфой! — негодующе вскрикнула Гермиона. — Неужели вы позволите домашним эльфам участвовать в таком эксперименте?

— А что здесь такого? — удивился Люциус. — Драко можно, а эльфам нельзя? Чем моя прислуга лучше и привилегированнее моего сына?

— Драко — свободный человек и имеет право выбора, а эльфы — нет. Они запуганы и угнетены, — четко отрапортовала Гермиона.

— Можешь потренироваться на мне, — Нарцисса обворожительно улыбнулась. — Это упражнение напоминает мне школьную игру в «гляделки», помнишь ее?

— Еще бы, — Люциус ностальгически улыбнулся. — Когда ты впервые мне проиграла, я был неимоверно счастлив — на кону ведь стояла огромная коробка с воздушным мороженым.

— Но ведь мама не любит воздушное мороженое, — брякнул Драко и, спохватившись, умолк, но было уже поздно.

— Ты что, тогда мне поддалась? — Люциус потрясенно посмотрел на Нарциссу, которая, присев на диван, невозмутимо расправляла пышные юбки.

— Нет, дорогой, — ангельским голосом ответила она. — Конечно же, нет. Ты был чемпионом Слизерина, как я могла тебя победить?

— Но ты в следующем году стала чемпионкой Хогвартса!

— И что?

— Я требую переигровки! — выпалил Люциус, схватил еще один стул, поставил его напротив Нарциссы и уселся на него верхом.

— Мистер Малфой! — шокированно воскликнула Гермиона.

— Люциус, может, не стоит это делать именно сейчас? — попыталась урезонить его Нарцисса, бросив в сторону Драко укоризненный взгляд.

— Это не займет много времени, — безапеляционно ответил Люциус и повернулся к жене. — У тебя тридцать секунд на подготовку...

Нарцисса обреченно вздохнула и прикрыла глаза.

— Двадцать секунд. Драко, Гермиона, идите сюда, будете секундантами.

Драко нехотя вылез из кресла, Гермиона, на лице которой явственно читалось «Больница Святого Мунго, палата профессора Локхарта», отложила книгу и поднялась со стула.

— Десять секунд! — Люциус, сидя с полуприкрытыми глазами, взмахом руки указал секундантам, где им следовало встать, чтобы не заслонять свет и лучше видеть происходящее.

Секунданты послушно переместились подальше от окна. Гермиона оглянулась: приоткрытая дверь за спиной ее явно нервировала. Драко, заметив ее беспокойство, презрительно ухмыльнулся и небрежным движением руки открыл дверь настежь.

— Три, два, один... Время! — скомандовал он. Люциус и Нарцисса одновременно открыли глаза и вдруг...

Откуда-то издалека послышался женский вскрик. Вслед за ним раздался и странный шум, что-то покатилось, зазвенело...

— Северус! — воскликнула Нарцисса и попыталась подняться с дивана. Но это ей не удалось: стул, на котором восседал Люциус, мало того, что стоял чуть ли не вплотную к дивану, примяв пышные юбки, так еще и одна из его украшенных изящной резьбой ножек устроилась точно посредине широкой кружевной оборки, которая, стоило Нарциссе шевельнуться, тут же порвалась.

Драко, сообразив, что родители освободятся не скоро, схватил Гермиону за локоть и потащил в коридор. Люциусу же пришлось задержаться, освобождая запутавшихся друг в друге стул, оборку и жену.

Когда ты открываешь глаза и понимаешь, что еще сегодня утром жизнь была если не прекрасна, то вполне приемлема, и что люди в твоем окружении оказались совсем не теми, кем их ты считал, тебе остается только одно: сцепив зубы, подняться с дивана, на который тебя так коварно и в то же время заботливо уложила новоявленная жена, дойти до стола и досмотреть до конца все, что скрывается за темными стенками безобидных на вид флаконов.

А посмотреть в Омуте Памяти было на что. Вот только видеть это оказалось невыносимо.

Одно дело, когда непростительное заклятие посылают тебе в лицо, предоставляя возможность отбить его или уклониться, и совсем другое, когда его бросают исподтишка, в спину, шепотом, стоя на пороге твоей же собственной лаборатории.

Невыносимо было видеть, как ты гасишь огонь под выстраданным месяцами зельем, как поспешно собираешь вещи, не обращая внимания на плач ребенка... Как, даже не убедившись, что с твоей женой все в порядке, доверчиво протягиваешь руку человеку, который пришел в твой дом, чтобы разрушить все, чем ты дорожил.

Стиснув зубы, Снейп смотрел, как две фигуры исчезают в вихре совместной аппарации и жалел, что поддался на уговоры старого интригана и взял на душу еще один смертный грех. Надо было все-таки оставить его Белле. Или Фенриру. Или еще кому-нибудь, кто бы потом не мучился и не бродил по ночам, как привидение, стараясь заглушить звучащее в ушах «Северус... пожалуйста!»

В кабинете директора юного зомби усадили за стол, дали в руки перо и велели написать на пергаменте несколько строк

— Когда-нибудь ты обязательно вернешь свои воспоминания, — вещал Дамблдор, высверливая взглядом дырку в его затылке. — Но сейчас обстоятельства таковы, что лучше для тебя будет поместить их в надежное место, а письмо будет подтверждением, что твои воспоминания подлинные.

Снейп закатил глаза. Теперь-то он знал, что воспоминания очень даже можно подделать, нужно только знать, как, и уметь это проделывать виртуозно, как великий Дамблдор, например. Но юный Северус всего этого пока не знал, поэтому и приписал внизу это глупое словечко — «Memento», надеясь непонятно на что и веря непонятно кому.

«Но все же нет худа без добра, — вдруг откликнулся внутренний голос, — без этого письма ты бы никогда не поверил ни Люциусу, ни Розмерте, а уж воспоминания и вовсе смотреть бы не стал».

— Что надо написать? — голос Северуса звучал глухо, словно через силу.

— Что хочешь, мой мальчик, — лучисто улыбнулся Дамблор, — лишь бы ты сам впоследствии понял, что этим воспоминаниям можно доверять.

«А старик-то не дурак, — подумал Снейп, — не чурался, видимо, маггловских детективов — не стал диктовать мальчишке, зная, что у каждого свой стиль и манера письма».

Мальчишка, к удивлению Снейпа, тоже оказался не дураком: как только Дамблдор отвернулся, чтобы взять с полки конверт, и на миг ослабил контроль, его глаза приобрели осмысленное выражение, но плечи даже не шевельнулись. Дамблдор, стоя за его спиной, этого не заметил, но Снейп прекрасно видел, как его юная копия плотно, до слез, зажмурилась, а затем, проморгавшись, окинула кабинет отчаянным взглядом в поисках своей палочки. Палочки, естественно, в поле зрения не было, старый пройдоха позаботился об этом в первую очередь. Покосившись в сторону стеклянной витрины, в которой туманно отражалась величественная фигура в светлой мантии, мальчишка прикинул расстояние от стола до двери и, оценив свои шансы на побег, было приуныл, но затем, злорадно прищурившись, старательно зацарапал пером по пергаменту.

Снейп вдруг вспомнил содержание записки и чуть не выругался. Как он мог забыть — ведь кроме удостоверения личности писавшего, послание содержало и прямое указание на того, кто заварил эту кашу. Дамблдор в то время ассоциировался у него именно с Ришелье, особенно после рассказов Люциуса и Лорда: серый кардинал при безголовом правительстве, правая рука министра магии и его самый главный советник. Очевидно, на миг очнувшись, мальчишка понял, что ему не уйти, и решил в безобидных на вид двух строчках уместить всю известную ему информацию. Надеялся, наверное, что Дамблдор ни о чем не догадается, что все скоро закончится, а он сам вернется к своей семье и любимой лаборатории.

Наивный болван. Все ведь только начиналось...

— Это отрывок из маггловской книги, — мальчишка протянул Дамблдору полоску пергамента. — Приключенческой, такие в магическом мире не читает никто.

Дамблдор небрежно просмотрел записку, ухмыльнулся, но ничего не сказал, спрятал ее в конверт и небрежным взмахом руки срастил края бумаги.

Вернув Северусу его палочку, Дамблдор встал так, чтобы видеть его глаза и контролировать каждое движение, и адский конвейер лишения памяти заработал...

Снейпу оставалось только сжимать кулаки и скрежетать зубами. Пока его жена сходила с ума от страха и неизвестности, он, придвинув поближе большую, устланную бархатом шкатулку, методично отрывал от себя кусочки души — нить за нитью, флакон за флаконом. Время от времени он поднимал голову и оглядывался вокруг, хмурился, явно пытаясь что-то припомнить, озадаченно смотрел на флаконы, но Дамблдор был начеку — тихое «Империо», взмах волшебной палочкой, и взгляд Северуса в очередной раз затуманивался.

Когда все флаконы были заполнены, Дамблдор положил сверху конверт и бережно закрыл крышку. Затем он убрал шкатулку в один из многочисленных шкафчиков и сел за стол прямо напротив Северуса.

— А теперь, мой мальчик, нам предстоит долгий и серьезный разговор.

И снял очки.

* * *

Так же механически, как много лет назад, Северус один за другим перебирал флаконы, только теперь нити памяти возвращались к своему законному владельцу. Первый лукавый взгляд, первое робкое прикосновение, первое свидание, первый поцелуй... Первые звезды на бескрайнем бархатном небе, неповторимый аромат свежескошенной травы и полевых цветов...

Обрывки другой жизни возвращались неохотно, им не было места в его душе, где бережно хранился образ совершенно другой девушки, давно ушедшей в лучший мир. Снейп чувствовал, как вспыхивает болью голова, словно каждая из нитей превращалась в раскаленную спицу, пронзающую мозг. Сознание раскалывалось пополам: вот на него с неповторимой грустью смотрят ярко-зеленые глаза, заставляя сердце болезненно сжиматься, и тут же его пальцы зарываются в пышные каштановые кудри, пытаясь вытащить из западни заплутавшую расческу. Вот над аквариумом с золотой рыбкой вспыхивает на полуденном солнце рыжая прядь, и тут же из-за завесы густых локонов лукаво выглядывают «очи цвета лучшей в мире медовухи», как выразился однажды подвыпивший Эйвери, пытаясь сложить мадригал самой очаровательной жительнице Хогсмида.

Вот растерянный Люциус держит на нелепо растопыренных руках громко орущий сверток и с паникой в голосе требует от Северуса, который колдует над бутылочкой с молоком, немедленно поменяться, или он больше никогда не появится в его доме в отсутствии хозяйки. А вот заросшая вереском дорожка к маггловскому домику, в котором больше никогда не раздастся хрустальный смех единственного близкого ему человека...

А это... да, это была их первая крупная ссора, во время которой ни он, ни она не выбирали выражений.

— Какое дурацкое имя — Гермиона...

— Не выдумывай, Северус, ничего оно не дурацкое!

— Да оно двести лет уже как вышло из моды, сейчас детей никто так не называет!

— А я назову! Мне оно нравится! К тому же, так звали одну из героинь твоего любимого Шекспира!

— Так звали твою покойную пра-пра-бабушку, и ты сама говорила, что уже в те времена такое имя считалось допотопным!

— Зато к этому имени прилагается кругленькая сумма от той же пра-пра-бабушки, и если мы упустим такую возможность, деньги просто пропадут — срок, указанный в ее завещании, истекает через полгода!

— Но твои родители почему-то не назвали тебя Гермионой! Почему они не захотели взять эти деньги?

— Потому что у меня была еще одна бабушка с такими же фанабериями, только пра-пра-пра... И ее завещание было написано намного раньше! Потому меня и назвали Розмертой — именно в ее честь. Да если мы не возьмем эти деньги, меня родственники проклянут с того света! Ты хочешь, чтобы все досталось гоблинам?

— А ты хочешь, чтобы над твоей дочерью смеялись? Гермиона Снейп... Это дурацкое имя абсолютно не звучит рядом с фамилией.

— Это твоя фамилия не звучит рядом с таким красивым именем. Ну, ничего — она замуж выйдет, фамилию сменит...

Северус тогда хлопнул дверью и сбежал в лабораторию. Помирились они в тот раз не так быстро, как всегда — прошло целых полчаса, прежде чем они столкнулись на пороге со словами взаимных извинений. В итоге стороны пришли к компромиссу и через некоторое время счастливый отец бережно укладывал в шкатулку пергамент, на котором значилось «Гермиона Джин Снейп» — дань памяти как почтенной родственнице, так и одной из самых уважаемых Северусом исторических личностей*.

* *

В голове у Северуса гудело, колени подгибались, плечо и шея горели огнем. Где-то на задворках сознания слышался обеспокоенный женский голос, но Северус упорно, не замечая ничего вокруг, искал то, что заперло ледяным ключом его сердце, то, что ядовитым плющом опутывало его душу столько лет.

И вот, наконец, его упорство было вознаграждено.

Заметно постаревший Дамблдор сидел за столом в своем кабинете, плотно сжимая в узловатых пальцах дужки своих любимых очков. Почерневшая правая рука напоминала рачью клешню — все их совместные старания остановить проклятие были безуспешны.

— Северус, мой мальчик, — сказал он. — Надеюсь, что когда ты услышишь мои слова, меня уже не будет на этом свете. За свою жизнь я совершил немало деяний, которые ужаснули бы мир, узнай он о них когда-нибудь, и то, как я поступил с тобой — чуть ли не самое страшное из них. Но я все же надеюсь, что когда-нибудь ты меня поймешь. Нет, не простишь-то, что я совершил, не заслуживает прощения, а именно поймешь — как отец, как учитель, как воин. Когда на кону стоит судьба всего магического мира, жизнь отдельного человека, как это ни прискорбно сознавать, должна быть принесена в жертву, чтобы его дети и внуки смогли жить мирно и счастливо.

Северус чуть не выругался: похоже, вместо объяснений его снова ожидал привычный набор правильных слов и красивых лозунгов.

— Но если тебе, моему верному другу и соратнику, будет суждено победить судьбу и остаться в живых, — продолжал тем временем Дамблдор,-то самое меньшее, что я могу для тебя сделать, — это вернуть утраченное и объяснить мотивы своих поступков. Но для этого мне придется начать издалека.

Северус хмыкнул. Кто бы сомневался... Даже на пороге смерти Альбус остается верен себе: пол-унции реальной информации на три пинты пространных рассуждений — классический рецепт любимого угощения из рук директора Дамблдора.

— А начну я рассказ с известной тебе Сибиллы Трелони. Да-да, с той самой бедной девочки, которую вы с коллегами никогда не воспринимали всерьез. Сибилла была не только праправнучкой знаменитой прорицательницы Кассандры Трелони, она была потомком легендарных пифий, рассказы о которых дошли до нас в виде мифических историй. От них Сибилла унаследовала редкую способность пророчествовать не только в минуты озарений, но и, если можно так выразиться, «по заказу», под влиянием некоторых... специальных средств. Такую редкую способность нельзя было выпускать из виду, и с самых первых лет жизни талантливая девочка оказалась под моим тщательным присмотром. Она ведь твоя ровесница, Северус, но как ты помнишь, Хогвартс она не заканчивала — домашнее обучение для таких детей намного предпочтительнее. И вот когда девочка подросла, в ее предсказаниях все чаще начали встречаться два персонажа — Том Реддл, который к тому времени держал в страхе всю магическую Англию, и некий юноша, которому суждено стать орудием освобождения, если он сможет разделить свою жизнь. Я не буду цитировать тебе эти пророчества — их было много, не одно и не два, и даже не десять. Некоторые были туманны донельзя, некоторые четко указывали, что произойдет в том или ином случае, но, анализируя все сказанное Сибиллой, я все больше убеждался, что речь в ее предсказаниях идет именно о тебе. Только ты среди сторонников Волдеморта еще не успел обагрить свои руки кровью, только ты «знал язык трав и цветов», только ты был «непризнанным наследником»...

Надо же, как возвышенно... «Язык трав и цветов». Так говорят скорее о любимчиках Помоны, чем о воспитанниках Слагхорна, при чем здесь Северус? Да и непризнанных наследников с обеих сторон хватало: начиная с Блэка, который одним поступлением на Гриффиндор уже разделил свою жизнь, и заканчивая самим Волдемортом, который ее вообще, выражаясь в том же стиле, «нашинковал». Насчет крови, можно было бы, конечно, и согласиться: благодаря тому же Люциусу Северуса не отправляли в рейды — мол, дураков с палочками наголо на каждом углу найти можно, только свистни, а перспективные зельевары на дороге не валяются, грех ценными кадрами разбрасываться. Так что, спасение Северуса от Азкабана — больше заслуга Люциуса, чем Дамблдора: засветись Северус в паре-тройке вылазок, и никакое заступничество директора не помогло бы. Но ведь среди не успевших запятнать себя пожирателей был еще и Регулус, были и другие одурманенные псевдовеличием Лорда мальчишки, которых тоже не спешили выпускать в поле. Ну почему этот «спаситель мира» остановился именно на нем?..

А директор продолжал свою речь.

— Но ты не думай, что я планировал стратегию, полагаясь всего лишь на бессвязно вырывающиеся слова одурманенной девочки. Я просчитывал разные варианты тактических решений, но без твоего участия все они были несовершенны. Я тщательнейшим образом рассматривал каждую кандидатуру, но итог во всех случаях был неутешителен. Мне нужен был именно ты, Северус: никто кроме тебя не смог бы подобраться к Тому так близко, не вызвав серьезных подозрений. Ни одному из моих соратников не хватило бы ни выдержки, ни терпения, ни хладнокровия день за днем скрывать свои настоящие мысли за привычной тебе маской бесстрастия. Не последнюю, а, скорее, даже решающую роль сыграли и твои врожденные способности к окклюменции — как показал опыт, даже опытные авроры не могли долго сопротивляться вторжению Тома в их мозг, что уж говорить о неопытных новичках...

Поверь, Северус, я долго откладывал наш с тобой разговор, надеясь, все-таки обойтись своими силами и, в итоге, опоздал: ты женился, стал отцом. Но к тому моменту обстоятельства уже сложились так, что твое участие становилось крайне необходимым. Согласись, я мог бы разлучить вас гораздо раньше, но вы с Розмертой успели прожить вместе достаточно времени, ваша дочь родилась и провела свои первые месяцы рядом с любящими родителями. Я подобрал для Гермионы хорошую семью, она получила достойное воспитание, и выросла, как ты видишь, настоящей героиней, которой может гордиться любой отец.

Северус задохнулся. Он знал, что для Дамблдора благие, по его мнению, цели всегда стояли выше, чем судьбы окружающих его людей. Но таких жестоких и циничных слов от человека, которого он уважал, которому доверял, Северус не ожидал никогда.

— Северус, ты же понимаешь, что на войне нет места ни лирике, ни любви, — директор строго нахмурился. — Посмотри, что случилось с Джеймсом и Лили — они утратили осторожность и не смогли защитить свой дом. Они погибли, а их ребенок остался сиротой.

Снова Лили... Настоящая или фальшивая — Северус уже не мог понять, что он думает и что чувствует, вспоминая о ней. Дамблдор обвиняет Поттеров в беспечности... А как же быть с мантией, о которой рассказывал ему вездесущий Финеас? С той самой мантией, которую Дамблдор взял, чтобы якобы изучить, именно в те дни, когда Темный Лорд объявил на них охоту? Хоть мантия-невидимка и слабая защита против такого могущественного волшебника, каким был Волдеморт, но ослаблять своих соратников накануне нападения — это, говоря военным языком, саботаж, если не диверсия.

Хотя ты сам хорош... Кто, если не ты, натравил Темного Лорда на Поттеров?

Северуса обожгло огненной волной. Перед глазами снова встала темная лестница «Кабаньей головы», открытая настежь дверь комнаты, в которой его должен был ждать Дамблдор, назначивший собеседование именно на этот час, потусторонний голос Сибиллы и торжествующий крик неизвестно откуда взявшегося Аберфорта:

«Ага, попался, голубчик! Под дверью подслушиваешь!»

Неожиданно яркий свет в небольшой комнатушке, довольные глаза пророчицы, укоризненный голос Дамблдора:

— Северус, как ты мог?..

Снейп похолодел. Неужели и эта сцена была подстроена? Слова Сибиллы, которая, оказывается, обладала многими скрытыми талантами, могли быть произнесены и повторно, для одного болвана, который не помня себя от стыда и обиды, даже не попытавшись оправдаться, с грохотом слетел по лестнице и под дикие вопли хозяина трактира вылетел на улицу. Он тогда брел, не видя ничего перед собой и, глотая злые слезы, клялся никогда, больше никогда на пушечный выстрел не приближаться к Дамблдору, пусть его Лорд хоть заавадит, хоть закруциатит. На счастье или несчастье Северуса, первыми ему встретились Эйвери с Мальсибером. При виде такого душевного раздрая друзья быстренько собрали разлетевшиеся по сторонам пергаменты с набросками и разработками, которые он так бережно готовил к собеседованию, подхватили Северуса под руки и аппарировали с ним в одну из комнатушек «Дырявого котла». Только после нескольких стаканов огневиски Северуса немного отпустило и он сквозь зубы поведал друзьям историю своего неудавшегося трудоустройства.

Эйвери сочувственно похлопал его по плечу и послал Мальсибера за отрезвляющим: не подобало на доклад к начальству являться в непотребном виде. Отчитываться следовало внятно и вразумительно, чего от стремительно пьянеющего Северуса добиться было практически невозможно.

О последующих событиях Северус предпочел бы забыть навсегда...

— Мальчик мой, — вернул его к реальности голос Дамблдора. — Я не мог допустить, чтобы ты, переживая за свою семью, в чем-то ошибся и подвел великое множество людей. Вспомни эту глупую историю, которую наши газеты муссируют накануне Валентинова дня. Что бы ни говорили защитники прав влюбленных, но император был абсолютно прав: лишь тот солдат воюет честно и безоглядно, за которым не стоит слабая женщина или ребенок, которых можно похитить, чтобы заставить солдата дрогнуть, предать своих товарищей, свою идею... Твой ум должен был быть абсолютно свободен и направлен к единой цели — справедливому возмездию. Поэтому мне и пришлось немного... эмм. подкорректировать твою память и привязанности, чтобы избежать еще и ненужных жертв. Я бы не простил себе, если бы с твоей очаровательной супругой и милой крошкой по моей вине что-нибудь случилось.

«Еще и ненужных»? Странновато звучит, словно «нужных» жертв уже набралось некое вполне достаточное количество. Одна из таковых, в принципе, уже известна, но вот кто еще кроме него мог оказаться в числе избранных Дамблдором «счастливчиков»?

Северус перебрал в памяти первый состав «Ордена Феникса» и вдруг замер, осененный странной мыслью: как так могло получиться, что оба ребенка, подпадающие под известное пророчество дражайшей Сибиллы, практически в одно и то же время остались без родителей?

Волосы на голове Снейпа зашевелились. Неужели Дамблдор был замешан и в этом? Неужели он действительно был способен осиротить детей только ради того, чтобы растить их... как же Северус тогда сказал... как свинью на убой? Если один не справится, всегда можно будет переложить ответственность за судьбу мира на другого?

Северусу вдруг вспомнился один момент из маггловской книги, раздобытой пронырливым Драко для развлечения выздоравливающего крестного: темные маги, предвидя рождение великой светлой волшебницы, постарались убрать единственного человека, который смог бы правильно ее воспитать.* А вокруг «отмеченного» Волдемортом мальчишки не наблюдалось ни одного близкого ему человека, который смог бы защитить его от слишком «правильного» воспитания. Рядом с Поттером не было ни родителей, ни крестного, ни других магов, которые вырастили бы его в традициях магического мира и были бы для него несравненно большим авторитетом, чем директор, пусть даже и самой разволшебной школы.

Среди «правильных» воспитателей очень кстати оказался и профессор Снейп, который стал для обоих, особенно для Лонгботтома, живым пугалом, олицетворением врага, постоянным напоминанием о пожирателях и Волдеморте. Постоянно мелькающий перед глазами раздражитель, не дающий утихнуть ненависти и жажде мести. А что чувствовал при этом сам «воспитатель» — никого не интересовало. Никто и подумать не мог, что каждый взгляд любопытных зеленых глаз отзывается в сердце нестерпимой болью, что каждое слово подрастающего мальчишки звучит, словно неумолимый приговор невольному убийце. И страшно думать о том, что каждый из них был пешкой — что он сам, что Поттер, что тот же Лонгботтом. Победившей в итоге пешкой, но стоила ли уплаченная ими цена этой победы?..

Стоила ли победа жизни Лили... его бывшей подруги, чужой жены, его «подкорректированной», как выразился Дамблдор, «привязанности»... И стоила ли эта победа искусанных в кровь губ Розмерты, которая чуть ли не двадцать лет была вынуждена делить любимого человека с тенью совершенно чужой ему женщины?

— В той войне, которую магическая Англия вела с Волдемортом, каждый из нас должен был чем-нибудь пожертвовать ради торжества справедливости, — эхом откликнулся на его мысли призрачный Дамблдор. — Но, согласись, Северус, я обошелся с тобой максимально гуманно: я сохранил для тебя все твои воспоминания, я не стер память Розмерте и не препятствовал возобновлениям ваших отношений, я постоянно присматривал за твоей девочкой. Я оставил вам огромный шанс в случае победы восстановить все утраченное, и то, что ты сейчас видишь и слышишь меня — неоспоримое подтверждение тому, что по большому счету, я оказался прав. Единственное, в чем ты можешь меня упрекнуть — это время. Я не говорю о тех десяти годах, в течение которых Том вынужден был скрываться — мы ждали его появления в любой момент, и, согласись, раскрывать тебе всю правду до полной победы над злом было бы попросту нецелесообразно. Я говорю о двенадцати месяцах после моей смерти, на протяжении которых борьба должна будет продолжаться согласно моим указаниям: именно настолько далеко простирались видения Сибиллы, на которых я и основывал свои расчеты. Через год после погребения моего тела я уже не буду властен над событиями, и было бы крайне несправедливо оставлять тебя и далее в неведении. Поэтому я поместил все документы и воспоминания, касающиеся тебя, в Гринготс, сопроводив их письмом с соответствующими указаниями. Ровно через год после моей смерти конверт вскроют, и если ты будешь в этот момент жив, в чем я, кстати, ни капли не сомневаюсь, то вместе с памятью обретешь и возможность в дальнейшем самостоятельно распоряжаться своей жизнью.

Дамблдор неожиданно улыбнулся.

— И, Северус... Я очень надеюсь, что после всего услышанного ты перестанешь казнить себя за то, что выполнил мою настойчивую просьбу и избавил умирающего старика от медленной и мучительной смерти. Поверь мне, сожаление — не лучшее времяпровождение. Отпусти прошлое и постарайся думать о будущем.

Отпусти?..

Как можно отпустить такое прошлое?

«Душа мальчика еще не настолько повреждена, — сказал тогда Дамблдор. — Я бы не хотел, чтобы она раскололась из-за меня».

«А моя душа, Дамблдор, моя?»

Северус ясно вспомнил свой полный отчаяния вопрос и слова, скрытый смысл которых ему суждено понять только теперь: «Только тебе известно, потерпит ли твоя душа ущерб от того, что ты поможешь старику избавиться от боли и унижения».

Северус не знал, сколько еще может выдержать его душа. Значит, это была не просто вынужденная эвтаназия, это было назначенное Альбусом возмездие самому себе? Расплата? Справедливая кара? Что чувствовал Дамблдор, стоя на верхушке Астрономической башни и глядя ему в глаза? О чем он просил своим тихим «Пожалуйста?» О смерти? О прощении? О спасении своей души? Неужели Альбус действительно рассчитывал такой страшной ценой выкупить себе индульгенцию?

Откуда-то из глубины истерзанной души Северуса Снейпа стремительно поднималась тяжелая удушливая волна гнева и ненависти. Попадись ему сейчас в руки хроноворот, он бы немедленно вернулся в тот летний день, в тот самый миг, когда рука медленно поднимала палочку, а глаза с отчаянием смотрели в лицо своего учителя, друга, наставника. Как бы ему хотелось снова повторить этот момент, но уже зная всю правду, и понимая, что Альбус тоже об этом знает...

— А теперь слушай меня внимательно, Северус!

Вмиг окрепший, звучный голос Дамблдора пронзил помутившееся сознание, словно слепящий разряд молнии. Северус с трудом отогнал от себя вязкую тьму и попытался сосредоточиться. Дамблдор встал, тяжело опираясь на стол, его голубые глаза превратились в острые льдинки.

— Когда я снова назову твое имя, ты освободишься от моего влияния. Да, я во многом ошибался, да, я был преступно самонадеян, но все, что я совершил, было сделано лишь для того, чтобы вернуть нашему миру покой и благоденствие. Помни об этом, Северус Снейп, и будь счастлив!

_______________________________________________________________________

*Джин (англ. Jean) — женское имя. Считается что оно обязано своим происхождением старофранцузскому «Jehanne» (Жанна)

Собственное имя ударило и без того ошеломленного услышанным Северуса как Бомбарда Максима. Он отшатнулся от Омута памяти, ноги подкосились, и, если бы Розмерта не подхватила его под локоть, он бы позорно свалился кулем на пол, а так они вдвоем мягко уселись прямо на пушистый ковер и Северус устало прислонился спиной к надежной дубовой стенке письменного стола. На него вдруг нахлынул целый водоворот чувств, звуков, ощущений, словно в столетиями запертом погребе отворили люк и впустили туда яркие лучи весеннего солнца, птичий щебет и дурманящий аромат первых цветов. Дамблдор со своими интригами был моментально забыт — ему просто не было места среди окутавшего Северуса тепла и щемящей нежности.

Не открывая глаз, Северус высвободил руку, осторожно обнял Розмерту и зарылся лицом в пышные волосы, вдыхая самый пленительный в мире аромат. Розмерта всхлипнула, прижалась к нему всем телом и крепко обхватила за шею, чуть снова не отправив к праотцам. Но Северусу было на это глубоко наплевать.

С громким стуком распахнулась дверь и на пороге гостиной возникли Гермиона и Драко, первыми прибежавшие на звук свалившихся со стола и раскатившихся по полу флаконов. Драко, моментально сориентировавшись в ситуации, толкнул Гермиону в спину, она в ответ, не глядя, пихнула его локтем, но затем, немного помедлив, все же переступила порог. Через несколько шагов Гермиона снова опасливо застыла: она походила на одичавшего котенка, разрывающегося между желаниями войти в дом и убежать без оглядки. И не удивительно — после того приема, что устроил ей Северус, глупо было бы рассчитывать на моментально возникшее взаимопонимание.

Снейп ободряюще улыбнулся дочери и приглашающе взмахнул свободной рукой. Гермиона, не сводя с него настороженного взгляда, пересекла гостиную и опустилась рядом на ковер. Северус осторожно обнял ее за напряженные плечи, почувствовал, как она нерешительно прислонилась к нему, и только теперь, держа в объятиях два самых дорогих на земле существа, ощутил, что наконец-то ожил по настоящему.

Драко, наблюдающий с порога эту идиллическую картину, изменил бы себе, если бы промолчал.

— Я впервые в жизни жалею, что здесь нет Поттера, — заявил он, сокрушенно покачивая головой. — Он бы умер на месте от такого зрелища: его единственная подруга сидит на полу в доме Пожирателей Смерти, причем в обнимку с его самым «любимым», а ныне официально покойным, учителем. Ты, кстати, уже сообщила нашему истребителю темных лордов об изменениях в своей биографии?

— Сейчас умрет кто-то другой, если не заткнется! — сквозь зубы прошипела Гермиона и потянулась за палочкой. Розмерта же только хмыкнула, все еще пряча лицо на плече Северуса и потихоньку подбираясь губами к его забинтованной шее.

Снейп тихонько сжал пальцы на плече дочери, призывая ее не торопиться, и не ошибся: через несколько секунд за спиной своего не в меру разговорчивого отпрыска возник невозмутимый Люциус, с каменным лицом ухватил вмиг онемевшего Драко за ухо и так же чинно продолжил свой путь по коридору. Следом за ними метнулась расстроенная Нарцисса.

— Теперь нам из этого дома живыми не уйти, — меланхолично произнесла Розмерта.

— Почему? — вскинулась Гермиона, уже успевшая вытащить свою палочку. Да что же эта война сделала с рассудительной и спокойной девушкой, которая обычно бросалась между драчунами и никогда не реагировала на подколки Драко?

— Сейчас мы узнали самую страшную тайну старинного рода Малфоев, — убитым голосом произнес Снейп и, сдерживая ухмылку при виде округляющихся глаз дочери, пояснил:

— Мы стали нежеланными свидетелями воспитательного момента в одной из самых древних аристократических семей. Именно такими методами и вырабатываются знаменитая малфоевская сдержанность и немногословность.

— Интересно, нас отравят во время обеда или замуруют живьем? — поинтересовалась Розмерта.

— Это не Малфой-мэнор, здесь нет подходящих подвалов, — отверг второе предположение Снейп. — Так что я не советовал бы вам пробовать устричный соус, да и грибной, пожалуй, тоже. Как ты думаешь, дорогая?

До Гермионы наконец-то дошло. Она неверяще посмотрела на убийственно серьезного Снейпа, затем на кусающую губы Розмерту и расхохоталась. Она смеялась взахлеб, до слез, уронив палочку и схватившись за живот. Розмерта рассмеялась вслед за ней, и Снейп впервые за сегодняшний день почувствовал, что и его губы неумолимо расплываются в улыбке.

Ему вдруг безумно захотелось вот так, не выпуская их из объятий, перенестись туда, где все начиналось — в дом, заваленный книгами и конспектами, где пахло крепким кофе и его любимыми круассанами. В дом, кладовая которого была набита самыми разнообразными банками, коробками, пакетами и украшена пучками высушенных трав. Где табличка «Мальчикам — налево, девочкам — направо», прибитая на двери кладовой, оберегала царящие на полках двух огромных шкафов инь и янь от броуновского движения, а также напоминала двум юным экспериментаторам о технике безопасности в связи с различными сферами их деятельности. Из тех же соображений кухня целиком и полностью находилась в расположении Розмерты, а в лаборатории безраздельно властвовал Северус.

Были в доме и маленькая детская, которую Северус лично оклеивал яркими обоями с порхающими бабочками, и уютная спальня... наверное, уютная, потому что в ней никогда ничего не скрипело, не кололо и не трещало, а остальное он помнил туманно, потому как в этой комнате его обычно интересовало нечто совершенно другое, не имеющее отношения ни к мебели, ни к другим предметам окружающей обстановки.

Но в тот момент, когда Северус начал задумываться над тем, как бы исхитриться сбежать так, чтобы не обидеть гостеприимных хозяев, в голову ему пришла запоздалая мысль. Северус закрыл глаза и обреченно застонал.

— Тебе плохо? — участливо склонилась к нему Розмерта.

— Очень, — сознался Северус. — Эта честная и открытая воспитанница Минервы, — он кивнул на Гермиону, — никогда ничего не сможет скрыть от своих сиамских братьев. Это сегодня она в шоке, а завтра здесь будет Поттер, послезавтра — толпа журналистов с колдокамерами, и прощай, моя спокойная жизнь. И держать язык за зубами я ее заставить просто не смогу. Заобливейтите меня обратно, пожалуйста...

Гермиона вздернула подбородок и обиженно сверкнула глазами:

— И никого здесь завтра не будет!

— Уверена? — прищурился Снейп.

— Хватит, — решительно вмешалась Розмерта. — Давайте решать проблемы по мере поступления. Сейчас нам в первую очередь надо тебя на ноги поставить.

— Причем в прямом и переносном смысле, — буркнула новоявленная дочь, заразившись, похоже, язвительностью от сидящего рядом родителя.

В этот момент, словно посланница доброй воли, в дверях появилась Нарцисса и пригласила гостей к столу.

В нарушение всех правил этикета Северуса усадили рядом с Розмертой, хозяева традиционно заняли места на торцах стола, и Драко с Гермионой поневоле оказались рядом. Нацепив на лица приторно-вежливые улыбки, они изо всех сил старались вести себя прилично, но, по мнению Снейпа, хорошо знавшего обоих, такое поведение не предвещало ничего хорошего.

Поздний обед, или, скорее, ранний ужин начался в немного напряженной, но вполне мирной и дружественной обстановке. Вопреки опасениям Северуса, Нарцисса не стала терзать его расспросами, а наоборот, на правах ответственной медиведьмы запретила разговаривать, поэтому Розмерте пришлось вести светскую беседу за двоих. Ко второй перемене блюд все уже успокоились, немного расслабились, сверили воспоминания, простили друг другу украденные шкурки и подпаленные мантии, снятые баллы и ехидные замечания, утаенные свадьбы и пропущенные крестины, а также тактично обошли молчанием неудобные темы вроде исчезательных шкафов и холодных подвалов Малфой-мэнора.

Не обошлось, к сожалению, и без больной для Гермионы темы — неоказания первой помощи. Никто, естественно, и не подумал ее упрекать, просто Нарцисса по просьбе Розмерты коротко рассказала историю чудесного исчезновения тела Снейпа из Визжащей хижины. Гермиона помрачнела, вспомнив, очевидно, тот момент, когда уходила от умирающего профессора, даже не проверив пульс. Все мысли были написаны у нее на лбу крупным кеглем и Снейп уже было начал подбирать слова, чтобы сказать дочери что-нибудь вразумляющее, но пока он собирался с мыслями, в разговор снова влез неугомонный Драко:

— Послушай, Гермио-она! — лениво протянул он и Северус чуть не подавился: в устах крестничка это звучало так же гадко, как и навязшее в зубах «Гре-ейнджер».

Пока онемевший Северус переваривал изменения, произошедшие в отношениях этих двоих во время его отсутствия, Драко воспользовался моментом и продолжил:

— Так вот, Гермио-она, чтоб ты знала, «Напиток живой смерти» потому так и называется, что человек, его принявший, ничем не отличается от мертвого, и пульс бы ты у крестного не нашла при всем желании. И за что тебя только на продвинутые зелья взяли?..

Остаток обеда прошел в блаженной тишине. В этот раз вступаться за любимого сыночка и снимать с него немоту не решилась даже сердобольная Нарцисса. Но к десерту Люциус подобрел и милостиво вернул наследнику дар речи, чем тот, конечно же, незамедлительно воспользовался. Последующие десять минут присутствующие вынуждены были наблюдали, как чинно сидящие рядышком Драко и Гермиона сквозь зубы обмениваются колкостями, напрочь игнорируя испепеляющие взгляды старших сотрапезников.

Невозмутимо улыбаясь, Нарцисса, повернулась к Розмерте:

— Простите мое любопытство, дорогая, но мне очень хотелось бы услышать историю вашего знакомства с Северусом. Если вы не против, конечно.

— Боюсь, что эта история не совсем для детских ушей, — улыбнулась Розмерта. — В ней присутствует некое питейное заведение со всеми вытекающими из этого обстоятельствами.

Вмиг умолкнувшие и навострившие уши совершеннолетние «дети» выразили поразительное единодушие и дружно попытались запротестовать, но Нарцисса твердо заявила:

— Драко, я думаю, тебе стоит продолжить для Гермионы экскурсию по библиотеке и показать ей книги, которые вы с отцом забрали из Паучьего тупика — я полагаю, ей приятно будет ознакомиться с изданиями из отцовского собрания. Северус, надеюсь, ты ничего не имеешь против?

Северус, который теперь ясно помнил интересующий Нарциссу момент своей биографии, абсолютно ничего не имел против, поэтому юному поколению пришлось смириться. Драко подчеркнуто вежливо помог даме подняться из-за стола и с изысканным поклоном открыл перед ней дверь. Через миг в коридоре раздались два хлопка аппарации, почти слившиеся в один. Люциус кивком подозвал к себе одного из эльфов, прислуживающих за столом, и коротко бросил: «Проследи!»

Северус улыбнулся. Когда-то, в те далекие мирные времена, когда неугомонный Люциусов отпрыск с гиканьем и воплями гонял по усыпанными гравием дорожкам, эльфы присматривали за тем, чтобы чадо не свалилось в фонтан и не разбилось, свалившись с дерева. Немного позже прислуге приходилось внимательно следить, чтобы Драко с друзьями не покалечили друг друга, играя в авроров и пожирателей. Сейчас, видимо, старой игре предстоит выйти на новый виток: Северус очень сомневался, что разговор в библиотеке пройдет мирно — между его дочерью и крестником разве что уизлевские полыхалки не сверкали, но он очень надеялся, что ушастый наблюдатель сумеет вовремя переместить обоих спорщиков в дуэльный зал и присмотрит, чтобы их светская беседа не закончилась членовредительством. Северус был согласен с тем, что старым неприятелям следует выпустить пар, прежде чем перейти к стадии нормального общения. Но в запасе у Драко было немало коварных сюрпризов, а на стороне Гермионы был настоящий боевой опыт, что уравнивало их шансы, но заставляло опасаться за судьбу библиотеки.

— Бедный Хогвартс, — с фальшивым сожалением заметила Розмерта, которую, похоже, абсолютно не волновали взаимная неприязнь представителей младшего поколения и вероятные эксцессы: судя по тщательно скрываемому победному блеску в глазах, она была уверена в Гермионе на двести процентов.

— Бедная Макгонагалл, — в тон ей вздохнула Нарцисса, которая в свое время выиграла не одну сотню галлеонов у вечно сомневающегося в сыне Люциуса.

Северус удивленно поднял бровь.

— Детям, похоже, предстоит еще один год провести под крылышком нашей уважаемой Минервы, — со вздохом пояснил Люциус. — Твоя дочь весь прошедший учебный год бродила невесть где, а мой сын, хоть и находился в школе, но занимался там чем угодно, только не учебой, как впрочем, и остальные. Поэтому впервые за всю историю Хогвартса в этом году у него не будет выпускников.

— Как не будет? — Северус выпрямился на стуле. — Зелья семикурсники прошли согласно программе, трансфигурацию, астрономию, заклинания, травологию — тоже. Нумерология и древние руны читались полностью, историю магии они отсиживали от звонка до звонка — Филч строго контролировал посещаемость, так что кое-что в головах должно было задержаться. Защиту те, кто выжил, должны сдать с закрытыми глазами, да и не думаю, чтобы к ним сильно придирались. Магглорожденные дети, конечно же, останутся на второй год, но, как по мне, лучше остаться второгодниками, но зато живыми. Остальным, кто пережил этот год в школе, дипломы должны выдать без проблем.

— К сожалению, Гермиона пропустила этот год полностью, и ее друзья тоже, — вздохнула Розмерта. — Даже если ты подтянешь ее по зельям, она не сможет сдать выпускные экзамены.

Северус повернулся к жене:

— Наша дочь, насколько я знаю, в этот год не только спасением мира занималась. Она в сумочку размером с мою ладонь ухитрилась половину Запретной секции запихнуть, мне Финеас сказал. И этих двух болванов она пыталась натаскивать по всем выбранным предметам каждую свободную минуту. Практики, правда, у них не было, но теорию они должны были выучить назубок. Так что если эти два героя прекратят скалиться перед колдокамерами и возьмутся за ум, то вполне успеют подготовиться. Хотя зачем им это — все газеты трубят, что героев войны возьмут в аврорат без всяческих дурацких дипломов, так что зря, наверное, Гермиона старалась.

— Министерство заявило, что Хогвартс восстанавливается медленнее, чем ожидалось, и даже если некоторые выпускники изъявят желание сдать «тритоны», что очень маловероятно, то принимать их будет попросту негде, — огласил последние новости Люциус.— Как высказались некоторые, «Не писать же им историю магии в Атриуме?»

— Да хоть в Лютном переулке, — рявкнул Снейп и Розмерта тут же успокаивающе накрыла его ладонь своей. — Неужели во всей магической Англии, — продолжил он уже тише, — не найдется подходящего помещения для того, чтобы вместить горстку оставшихся в живых выпускников?

— Негде принимать экзамены... — задумчиво повторил Люциус. Глаза его блеснули. Нарцисса повернулась к нему:

— Дорогой, надеюсь, ты не собираешься предоставить министерству для этих целей Малфой-мэнор? У нас, конечно, большая гостиная, но там сейчас идет ремонт. И газеты ведь сразу напишут, что ты снова пытаешься всех подкупить...

— Нет, дорогая, — Люциус послал супруге через стол нежную улыбку, — у меня есть другая, не менее великолепная идея. «Малфой-второгодник» — звучит абсолютно неподобающе. Поэтому, я думаю, наш сын все-таки получит в этом году свой диплом. И другие выпускники тоже...

За чаем Нарцисса, словно отыгрываясь за утаенную от нее свадьбу, вежливо, но настойчиво расспрашивала Розмерту о ее первой встрече с мужем.

Северус, напичканный зельями и утомленный суматошным днем, уютно устроился на диване рядом с женой. Розмерта рассказывала, как она приехала в Англию собирать материал о старинной магической кухне, как решила поселиться в Хогсмиде, как ей посчастливилось сначала арендовать, а затем купить дом самого основателя деревни. А перед глазами Северуса в это время возникали картины далекого прошлого...

Ранним воскресным утром у тарелки семикурсника Северуса Снейпа опустился огромный белоснежный филин Люциуса Малфоя.

«Северус, — гласила полученная записка, — в такой день непростительно сидеть за книгами. У меня сегодня весь день свободен. Жду тебя через час в Хогсмиде — посидим, поговорим».

На окраине Хогсмида было солнечно и не по-осеннему тепло.

— Нарцисса уехала во Францию на несколько дней, — рассказывал Люциус, — у нее там бабушка при смерти, хочет с любимой внучкой какими-то фамильными секретами поделиться. Так что меня на женские посиделки не пригласили. Да оно и к лучшему — свои устроим. Ты ведь не против?

Северус, конечно же, не имел ничего против.

— Здесь, говорят, новый паб открывается, — оглядывая улицу, сказал Люциус. — И хозяйка в нем, говорят, прехорошенькая. Француженка.

— У тебя жена дома не хуже, — напомнил Северус. — И тоже немного француженка. А в паб этот, кстати, я с удовольствием загляну.

— Что так? — Люциус. остановился и заинтересованно повернулся к Северусу. — Неужели наш рак-отшельник наконец-то решился покинуть свою уютную раковину и вспомнил, что в мире кроме книг и зелий имеются еще и друзья, вино и красивые девушки?

— Рак-отшельник вспомнил свежайший анекдот, — в том же тоне ответил Северус. — Тебе он тоже должен понравиться.

— Заинтриговал...

— Не далее как вчера наши доблестные Мародеры традиционно для субботы явились в Хогсмид, и решили осчастливить своим присутствием новое питейное заведение, невзирая на то, что оно еще только готовится к открытию. Воспользовавшись незапертой дверью, наша троица проникла внутрь и попыталась представиться прекрасной леди, которая в это время то ли шторы развешивала, то ли пауков выметала — не знаю. И как именно происходило знакомство — история тоже умалчивает, но все присутствующие в тот момент близ нового паба, включая нашего уважаемого директора, который как раз чинно шествовал по центральной улице...

— Северус, не томи, — оборвал его Малфой. — Своими зубодробительными фразопостроениями будешь Биннса развлекать, он должен оценить, а мне, пожалуйста, ближе к делу. К даме, если точнее.

— А если ближе к делу, то при огромном скоплении народа наша троица позорно бежала из паба, подгоняемая тремя огромными метелками. Только на окраине Хогсмида метелки изволили оставить бедолаг в покое, принять обычный вид и вернуться в чулан, или где им там еще положено пребывать

— Погоди, а почему трое? — удивился Малфой, — их же было четверо, насколько я помню. Ты уже кого-то убил и забыл мне сказать?

— Люпин заболел, — с невыразимым сарказмом произнес Северус. — К сожалению. Но слушай дальше. Эйвери говорил, что девушка, по слухам, сначала отнеслась к ним приветливо, как и ко всем остальным посетителям, но Блэк воспринял это как комплимент своей неотразимости, за что и пострадал.

— Небось сразу под юбку полез? — догадался Люциус.

— Попытался, — злорадно ухмыльнулся Северус. — Мадам Помфри говорит, что такого аккуратного перелома носа она у него еще не видела. Я как раз в Больничное крыло зелья от Слагхорна относил, так тоже полюбопытствовал. Профессионально сработано.

Люциус от такой информации приуныл было, но через минуту снова ожил:

— Послушай, а ведь после такого происшествия это заведение иначе как «Три метлы» никто и называть не будет. Твои «друзья» останутся в веках как лучшие выпускники славного факультета, потерпевшие поражение в битве с простой трактирщицей.

— Она не простая трактирщица, — Северус охотно делился информацией, полученной от всезнающего Эйвери. — Она Шармбатон заканчивает, у них на последнем курсе что-то вроде профильного обучения или длительных стажировок практикуется. У нее там что-то с экономикой связанное, то ли торговли, то ли питания, и здесь она собирает материалы для дипломной работы.

— Здесь? — удивился Люциус, — в этой деревне?

— Сегодня здесь, завтра в Лондоне, послезавтра где-нибудь в Африке. Какая разница, где материал собирать, — пожал плечами Северус. — А почему именно паб и почему именно здесь — вот сам у нее и спросишь. Пока она в Африку не уехала.

— Ну пойдем скорее, посмотрим на твою воинственную амазонку, пока она и правда в Африку не отправилась. — Люциус привычно проигнорировал реплику «Она не моя» и решительно зашагал в сторону паба.

Гениальная идея Люциуса, похоже, осенила не только его. У калитки, спиной к улице стояла высокая пышноволосая девушка в меховой жилетке поверх скромного платья с рабочим фартуком. Магией она удерживала на весу огромную яркую вывеску с надписью «Три метлы» и соответствующим рисунком — три лохматые метелки, собранные букетиком и кокетливо перевязанные красной ленточкой. Двое завсегдатаев местных пабов тщательно пытались вогнать огромные гвозди в приготовленные отверстия, но норовистые гвозди никак не желали вставать на отведенные им места. Картина сопровождалась эмоциональным диалогом на двух языках, и если из эмоциональной тирады на французском Северус не смог понять ни слова, то некоторые выражения местных маргиналов заставили взяться за палочку. Люциус же напротив, прикрыл глаза, наслаждаясь особо удачными пассажами юной леди. Северус подошел поближе и, не дожидаясь приглашения, четырьмя точными движениями палочки намертво приколотил вывеску к фасаду домика.

Девушка облегченно выдохнула, опустила руки и повернулась к ним. Теплые карие глаза, вздернутый носик, открытая улыбка. Пышные волосы перевязаны ярким шарфом. Господа маргиналы, лишенные заработка, громко возроптали, но после пары коронных взглядов Люциуса неохотно потопали за калитку.

— Благодарю вас, господа, — девушка изобразила легкий книксен. — Я уже начала опасаться, что моему пабу не суждено обрести новую вывеску. Позвольте в знак признательности пригласить вас на рюмочку моей фирменной медовухи. Фирменная медовуха от мадмуазель Розмерты — это нектар и амброзия. Раз попробовал — не забудешь никогда.

Однако в рекламе хозяйка знала толк. И разве можно было отказаться от такого приглашения?

— Прошу вас, — хозяйка радушно открыла дверь. — Паб еще официально не открыт, но если кто заходит по-соседски, помощь там предложить или с новым человеком познакомиться — я всегда рада.

Розмерта перевернула табличку «Открыто» с изображением улыбающейся кружки наружу и собралась было закрыла дверь, как на пороге показалась стайка разновозрастных школяров.

— Только сливочное пиво, — строго предупредила их Розмерта. — Спиртного детям не подаю. Есть большой выбор соков, пирожных и засахаренных фруктов. Для особо непонятливых — тыквенное ассорти. Вопросы будут?

Разочарованный гул подтвердил отсутствие вопросов, но дети все же не ушли, а, посовещавшись, разместились за дальним и столиками, рассчитанными на четверых, и заказали по кружке пива.

Северус с Люциусом не последовали их примеру, а разместились прямо у стойки. Хозяйка быстро загрузила поднос кружками, поставила туда же блюдце с орешками и мисочку с семечками, ловко отлевитировала все это к детворе и через минуту уже появилась за стойкой.

Медовуха оказалась действительно отменной — густой, душистой, видно было, что хозяйка не пожалела ни труда, ни времени, чтобы превратить обычный хмельной напиток в пахнущую солнцем и летом сказку.

— Ну как? — немного ревниво спросила она, глядя на то, как Северус согревает рюмку в руках, осторожно вдыхает аромат, принюхивается, пробует на вкус.

— Корица... мускат... шиповник... — полувопросительно, полуутвердительно говорит Северус, — можжевельник...

— Ямайский перец! — поднимает палец Люциус, уже распробовавший ароматный напиток.

— Перец, — соглашается Северус. — А еще... клюква.

— О, господа — коллеги? — интересуется девушка, явно не рассчитывавшая в английской глуши встретить специалистов по французским напиткам.

— Я — нет, — открестился Люциус, — я всего лишь скромный любитель. Позвольте, кстати, представиться — Люциус Малфой. А вот этот молодой человек, — он кивнул на поглощенного дегустацией Северуса, — будущее светило зельеварения Северус Снейп, ныне простой семикурсник Хогвартса, но подающий очень большие надежды гений.

— Гений? — недоверчиво сузила глаза Розмерта, и в ее глазах заплясали веселые чертики.

Она нырнула под стойку, чем-то там позвенела и появилась с большой квадратной бутылкой.

— Тогда попробуй вот это! — она плеснула немного в чистую рюмку и подвинула ее Северусу. Рядом материализовался стакан чистой воды. — Никогда не отгадаешь, что здесь.

Северус немедленно цапнул рюмку и сунул туда нос.

— Эй, эй, — забеспокоился Люциус, сообразив, очевидно, к чему это может привести. — Он ведь еще школьник, у вас же школьникам спиртное не подают!

— Не лезь, Люциус, — нахмурился Снейп. — Здесь бросили вызов моему профессионализму.

— Ну все, — обреченно вздохнул Люциус, — пропал человек. А кофе в этом заведении, осмелюсь спросить, подают или мне можно сразу домой идти?

За клюквой последовал чабрец, затем кардамон, затем можжевельник с малиной и ежевикой, шафран с земляникой, имбирь, почему-то с чесноком, гвоздика, шалфей, зверобой, полынь, иссоп и мирабель, сушеная вишня и еловые шишки, мускатный цвет и мускатный же орех, семена укропа и листья мяты, мелисса и душица, мята и полынь, семена ангелики и цветы акации, корень фиалки, колоски лаванды и прочие известные и неизвестные среднему потребителю ингредиенты. Что-то Снейп угадывал, что-то нет, иногда они принимались яростно спорить: Северус — сдержанно, Розмерта — оживленно жестикулируя и ругаясь по-французски. Градус спора все повышался, предлагаемые Розмертой напитки давно перешли декларируемую грань, но уступать ни один не собирался.

Школьники допили свое пиво и ушли, захватив по горсти засахаренных орехов. Люциус давно уже прекратил попытки образумить двух сцепившихся фанатиков и перебрался за столик неподалеку от стойки. Он выпросил у гостеприимной хозяйки большую чашку кофе и увлеченно читал какую-то книжку, бесцеремонно утянутую с полочки у стойки. Время от времени он поглядывал на спорщиков с веселым ужасом и только качал головой при виде растущей на стойке батареи сосудов разнообразных форм и размеров. Лишь однажды, на странно знакомом слове «Ерофеич» Люциус повернулся к ним всем телом, хотел было что-то сказать, но затем передумал, махнул рукой и вернулся к книге.

После «Ерофеича» еще был «Зеленый Шартрез», потом какой-то «Бальзам здоровья», а дальше Северус не помнил ничего...

Утро встретило его ярким светом, громким смехом и жуткой головной болью.

— Ну ты даешь, Северус, — гоготал нечуткий к страданиям ближнего Мальсибер. — Где ты ухитрился так набраться? Если ты надеялся перепить Люциуса, так тебе еще тренироваться и тренироваться, у него умение пить, не пьянея, по мужской линии передается вместе с магическими способностями и самомнением.

— Да не пил я с Люциусом, — хмуро проворчал Северус, отчаянно жмурясь. — Воды хоть дайте, изверги!

— Зачем нам вода, если есть лучшее в мире антипопохмельное зелье? — удивился Мальсибер, а более сострадательный Эйвери просто вложил в руку юного алкоголика прохладную склянку. Северус одним глотком осушил ее и со стоном облегчения откинулся на подушку. Боль отступила, глаза открылись без помех, а голоса друзей перестали бить по ушам.

— Спасибо, — благодарно выдохнул он, рассматривая пузырек. — А где вы это взяли? Это же не мое.

— Люциус дал, сказал, что твое в этом случае не поможет — случай слишком тяжелый.

— Угу, слишком тяжелый, — зубоскалил Мальсибер. — Еле вдвоем дотащили.

— Вчера Люциус, вытаскивая тебя из нового паба, увидел нас, попросил доставить некое бесчувственное тело до положенной ему кровати, и предложил нам в уплату бутыль шикарной медовухи. Медовуху мы выпили сами, уж не обессудь, а зелье честно оставили тебе.

— А с кем ты пил, если не с Люциусом? — уцепился за оговорку дотошный Мальсибер.— С трактирщицей, что ли?

Он громко расхохотался.

Северуса резануло слово «трактирщица» по отношению к такой милой девушке. Классическая трактирщица почему-то представлялась ему толстой грудастой неопрятной теткой с трубным голосом и нечесаными волосами. Изящная аккуратистка Розмерта не имела с этим образом ничего общего, а посему трактирщицей именоваться не могла. Хозяйка паба — и все тут. Но говорить с этими двум жеребцами о Розмерте и объяснять, в чем состоит разница между этими двумя понятиями, ему не хотелось — не стоило привлекать к девушке лишнего внимания. Поэтому он лишь пожал плечами и сокрушенно сказал:

— Не помню, давно дело было.

Друзья еще немного пошутили, но дальше расспрашивать не стали — не по слизерински это. Захочет — сам расскажет.

Но рассказывать о Розмерте Северус никому не собирался. Эта девушка стала самой большой тайной в его жизни. И, как оказалось, на долгие, долгие годы...

— И вы их не испугались? — прервал его размышления голос крестника.

Северус очнулся от своих воспоминаний и обнаружил, что Драко и Гермиона уже вернулись из библиотеки и чинно пьют чай, сидя на диванчике рядом с Нарциссой, правда, по разные стороны от нее. Судя по слегка покрасневшему уху Драко и взлохмаченным более, чем обычно, волосам Гермионы, можно было предположить, что в библиотеке разговор шел явно не о фамильных раритетах. Но, как ни странно, вид у обоих был вполне довольный — похоже, пообщавшись без свидетелей, стороны пришли если не к консенсусу, то к временному перемирию, хотя бы для того, чтобы единым фронтом прорваться на невероятно интригующее чаепитие. Но ехидная полуулыбка Люциуса и легкое разочарование на лицах некоторых слушателей свидетельствовало о том, что рассказ Розмерты был основательно отредактирован, за что Северус был ей невероятно признателен.

— Кого именно я должна была испугаться? — удивилась Розмерта. — Твоего отца и Северуса? Они вовсе не походили на каких-нибудь хулиганов и вели себя очень прилично.

— Я имею в виду Мародеров, — пояснил Драко. — Все-таки их было трое, а вы — одна. К тому же, они были признанными, так сказать, любимцами публики, а вы — никому не известная выско... простите, чужачка.

Розмерта засмеялась.

— Драко, если у ведьмы в руках имеются палочка или метла, а лучше обе сразу — то ей глубоко наплевать, сколько перед ней стоит противников и какой у них статус.

— Дорогой, ты нас недооцениваешь, — оскорбленно смерила сына взглядом Нарцисса. — Если женщине достает ума не похваляться своими талантами при каждом удобном случае, это еще не значит, что она не способна себя защитить.

Женщины с пониманием переглянулись. Северус было улыбнулся, но затем в голове у него мелькнуло: если эти две ведьмы подружатся, их с Люциусом уютным поздним посиделкам может прийти конец: Нарцисса давно смирилась с постоянными отлучками мужа, но кто знает, как таковым отнесется Розмерта? Люциус, переводивший изучающий взгляд с одной на другую, похоже, подумал о том же. Унылый вид лучшего друга несколько компенсировал Северусу воспоминание о несостоявшемся музейном экспонате, но не успел он им натешиться, как глаза Люциуса, скользнувшие по лицам сидящих на диване, вдруг знакомо блеснули.

"О, нет, — чуть не вырвалось у Северуса, — только не сейчас".

К новым авантюрам неугомонного лорда Малфоя он был катастрофически не готов...

Через две недели после памятных событий старые друзья снова оказались вдвоем в знакомом кабинете. Повод был что ни на есть замечательный: очередная затея лорда Малфоя была успешно воплощена в жизнь. Северус бросил промокшую мантию на спинку стула и расположился в кресле поближе к камину: неделя непрерывных дождей успела достать его до печенок и благодатное тепло манило к себе с необычайной силой. С каждым днем состояние Северуса стремительно улучшалось, но обрести полную свободу движений ему пока что не удалось. Поэтому двигался он нарочито медленно и осторожно — торопиться было некуда, а затягивать процесс выздоровления, тревожа с таким трудом заращенные раны, он не собирался.

— Люциус, позволь тебя поздравить, — Северус краем глаза наблюдал за другом, который тоже поспешил снять мантию и теперь брезгливо стряхивал дождевые капли с длинных волос. — Идея насчет лондонского дома Родольфуса оказалась просто гениальной: Минерва радостно отплясывает рил, а Министерство, рассыпаясь в благодарностях перед лордом и леди Малфой, спешно организовывает в доме бывших Пожирателей экспресс-курсы для выпускников «военного времени». Газеты уже широко раструбили, что дипломы нового образца затмят своей красотой шедевры мировой живописи.

Люциус расплылся в гордой улыбке. Торжественное превращение в филиал Хогвартса особняка Лестрейнджей, который де-юре как бы перешел к Нарциссе, но де-факто был опечатан авроратом на неопределенный срок, подарило Малфоям не только помпезную реабилитацию в глазах правящих и стоящих на страже, но и некоторые мелкие радости, незамеченные доблестными аврорами при многочисленных обысках. После того, как лорд Малфой, галантно подхватив под ручки министерских дам, провел их по всему дому, рассуждая, где лучше разместить кабинеты, где спальни учеников, а где поселить уважаемых педагогов, присутствие авроров в доме стало более чем формальным. И когда леди Нарцисса со слезами на глазах попросила сопровождающих на минуточку оставить ее одну в спальне покойной сестры, дабы в печальном уединении проститься и почтить, ни у одного из них не хватило нахальства отказать ей в такой малости — сестер, как известно, не выбирают.

Северус не знал, что именно обнаружила Нарцисса в тайниках Беллатрикс, но Люциус, рассказывая об этом, светился, как глаза пеплозмея. Да и сам он неплохо поживился, изображая бурную деятельность на благо магического общества — прятать разные занимательные вещички Руди умел замечательно, но если бы он умел еще и умолчать об этом...

— Что будешь пить? — Люциус закончил приводить себя в порядок и широким жестом раскрыл дверцу старинного шкафа.

— Только не арманьяк! — поспешил ответить Северус. Этот напиток ассоциировался у него исключительно с неприятным периодом в жизни, и напоминать себе о прошлом он не собирался.

— Шато Монтроз подойдет?

Северус кивнул. По большому счету, ему было все равно, что пить — лишь бы в руках согревался бокал с густым ароматным напитком, лишь бы уютно потрескивал камин, заглушая дробный стук дождевых капель по стеклу, лишь бы в соседнем кресле сидел целый и невредимый Люциус со своими невероятными идеями и фантастическими проектами.

— А тебе не повредит? — Люциус, уже успевший взять в руки бутылку, вопросительно повернулся к нему.

— Не должно бы, — Северус отрицательно качнул головой. — Курс лечебных зелий закончен, а с общеукрепляющими натуральное красное вино конфликтовать не должно.

— Вот и славно, — Люциус закрыл дверцу шкафчика и поставил на маленький круглый столик два пузатых бокала. — А то я уже и забыл, когда мы с тобой в последний раз вот так сидели у камина, говорили...

— Да, много воды утекло, — задумчиво проговорил Северус. После всего случившегося он иногда ощущал себя стариком, прожившим невероятно долгую жизнь, и их привычные посиделки в далеком Хогвартсе казались чем-то далеким, зыбким и не совсем реальным.

— Ну и что ты решил — легализоваться и выйти из небытия, или начать совершенно новую жизнь? — пренебрегая общепринятыми правилами, с ходу поинтересовался Люциус, откупоривая бутылку.

Северус помедлил с ответом: этот вопрос не давал покоя ему самому. Прошлое он без сожаления вычеркнул из своей памяти сразу после того, как очнулся, но если в случае женитьбы можно было бы обойтись всего лишь небольшими коррективами, то появление взрослой дочери перечеркивало все его планы жирной красной линией.

К тому же, сейчас Северус не был готов к принятию важного решения. Их с Розмертой многолетние отношения просто перешли на новый уровень, но с Гермионой дела обстояли немного сложнее. Когда эйфория первых дней объединения семьи несколько поутихла, обнаружилось, что Гермиона все еще не может смириться с потерей прежних родителей. Это было вполне объяснимо, и Розмерта мудро не навязывала дочери ни свое общество, ни чрезмерную заботу, и легко откликалась на изобретенное Гермионой нечто среднее между «мам» и «мэм».

С «папой» же ситуация была попросту печальной. Если через несколько дней Гермиона перестала шарахаться от протянутой к ней руки Северуса, начала улыбаться его шуткам, привыкла к его неофициальному виду и постоянному присутствию в доме, то злополучное «папа» давалось ей с невероятными усилиями. Видя мучения дочери, Снейп, скрепя сердце, предложил ей выбрать какой-нибудь другой вариант для обращения. Но и тут все оказалось не так просто: нейтральное «Северус» Гермиона забраковала сразу, «профессор» отпадал по умолчанию, как и «мистер Снейп», «отец» звучало несколько высокопарно, а «господином деканом» его называла Розмерта в моменты... скажем так, лирического настроения, так что этот вариант тоже отпадал. Ах да, было еще французское «papa»... Драко, который однажды подметил заминку Гермионы и не преминул вставить и свои пять кнатов, до самого ужина проходил со свернутым в трубочку языком, волей-неволей совершенствуя навыки в невербальной магии. Но ситуации это не исправило, и Северусу до сих пор приходилось довольствоваться выдавленным через силу «папой» в необходимых случаях, и чем-то обезличенным, когда без прямого обращения можно было обойтись. Но вырвавшееся у дочери в момент отчаяния «Папа!» все же обнадеживало Северуса и не давало ему скатиться в уныние. Хотя, что греха таить, сам Северус пару раз обмолвился и по привычке назвал Гермиону «мисс Грейнджер», за что схлопотал от супруги ложку соли в кофе, а от любимой дочери — пародию на фирменный деканский взгляд.

Мордред бы побрал трижды проклятого Дамблдора, благодаря которому он стал чужим человеком для собственного ребенка...

— Я пока ничего не решил. Я бы без проблем мог жить новой жизнью, да и Розмерта тоже. Но Гермиона... — Снейп даже удивился, как легко сейчас имя дочери слетело с его губ. — Не в ее натуре прятаться, лгать друзьям и скрываться от кого-либо. Да и я этого не хочу — хватит уже, наизворачивался на двадцать поколений вперед.

— Но ты представляешь, что будет, если узнают, что ты жив? — Люциус протянул Северусу бокал с темно-рубиновым содержимым.

— Представляю, — мрачно ответил Снейп. — Мне придется окружить свой дом тройным барьером, чтобы избежать визитов бывших друзей, украсить жену и дочь кучей щитов с той же целью, пережить визиты толпы бумагомарак, и одной кусачей блондинки в частности. А еще — выдержать покаянные вопли и пламенные речи о себе любимом, содержание которых благодаря "Пророку" я знаю и так. Поэтому мы с Гермионой взяли тайм-аут. Она пока присматривается к нам, приглядывается, анализирует ситуацию...

— И надолго ли ее хватит? — насмешливо поинтересовался Люциус. — В газетах писали, что «Золотое трио» похоже на руноследа: «Головы у них три, но пламенное сердце — одно на всех», — процитировал он очередной опус «Ежедневного пророка». — Твоя дочь — типичная гриффиндорка, она не сможет долго скрывать от друзей свои отлучки и появление новой семьи. Если она хоть один праздник проведет отдельно от своих адъютантов и от Молли Уизли — по возвращении ее на пороге встретит все население «Норы» с приспособлениями для допроса с пристрастием. А возглавлять эту толпу будет будущий аврор, по совместительству будущий супруг, как утверждает всезнающая пресса. Ты уже решил, как будешь справляться с этой проблемой?

— Вот Уизли — это как раз не проблема, — скривил губы Северус. — Будущий аврор сейчас купается в лучах славы и с Гермионой видится исключительно на торжественных приемах. Молодой, холостой герой войны, окруженный восторженными поклонницами... он, как мне кажется, не заметит, даже если Гермиона вообще исчезнет с лица земли. Он даже не поинтересовался, удалось ли ей вернуть память Грейнджерам. Хотя, похоже, что они такие же Грейнджеры, как и мы с тобой — Розмерте они представились теми же именами, под которыми Гермиона отправила их в Австралию. Странное совпадение, не правда ли? И откуда у законопослушной школьницы фальшивые маггловские паспорта, страховки, дипломы и прочие документы, призванные обеспечить ее родителям беспроблемную жизнь на другом континенте? И такой блестящий результат от одного-единственного модифицированного «Обливейта»: память категорически не пожелала к ним вернуться, даже после сложнейшего ритуала, основанного на магии крови...

Люциус понимающе хмыкнул:

— Если кровь не родная, ритуалы можно проводить до бесконечности — результат будет тот же. Эти люди просто вернулись к прежней жизни, и Гермионе, как абсолютно чужому для них человеку, места в ней нет.

— Вот и я так думаю, — согласился с ним Северус. — Мы с Гермионой пока не обсуждали эту тему, но я уверен, что и здесь замешано какое-нибудь очень вовремя появившееся письмо с того света, или пакет с документами, обнаружившийся на столе посреди запертой комнаты, или еще какие-нибудь фокусы Дамблдора.

— Да, старик был богат на сюрпризы, — согласился Люциус, и, видя, как помрачнел его друг, перевел разговор на другую тему:

— Ты говорил об Уизли, но ведь есть еще и третья голова руноследа — наш героический Поттер. Неужели он тоже поддался славословиям велеречивых писак и вместе с другом витает в эмпиреях?

— Лучше бы он туда улетел навсегда, — брюзгливо буркнул Северус, — мне было бы намного спокойнее. При всех своих недостатках Поттер далеко не дурак. Слава не ослепила его, что меня, признаться, очень удивило. Он прекрасно видит, что вокруг него происходит, и Гермиона говорит, что кормить его отговорками становится все труднее. Сейчас она объявила, что у нее сильно заболел один из родственников, что она уехала к нему, и некоторое время ей будет не до общения. Если придет сова от Поттера, девочка напишет, что родственнику стало лучше, но она погостит там еще немного, так как об этих членах своей семьи она раньше никогда не слышала и ей хочется познакомиться с ними поближе.

— Вот как? — приятно удивился Люциус, — ни слова лжи и в тоже время ни грамма правды. Наверное, я в ней ошибался, Гриффиндором здесь и не пахнет. Теперь главное, чтобы Поттеру не взбрело в голову послать письмо с пожеланиями скорейшего выздоровления лично мистеру Грейнджеру или как там Гермиона окрестила этого мнимого больного.

Северус хмыкнул:

— Письмо — это полбеды. Я вообще всерьез опасаюсь, что в один прекрасный день, выйдя из лаборатории, обнаружу за обеденным столом до боли знакомую личность, которой удалось выследить мою дочь с помощью какого-нибудь хитроумного способа.

— Северус, мне ли тебя учить? — поднял брови Люциус. — Фирменный «Обливейт», или, если дамы будут сильно протестовать, Непреложный Обет. И пусть голова дальше болит у него, а не у твоей дочери. Я надеюсь, у нее больше нет чрезмерно любопытствующих знакомых?

— Я тоже на это надеюсь, — вздохнул Северус. — После сдачи «тритонов» Гермиона станет встречаться со старыми знакомыми значительно реже. Насколько я помню, в магический университет кроме нее собирались только Драко, Паркинсон и еще одна хогвартская троица, правда, менее известная — Голдстейн-Корнер-Бут, но с ними она общается не настолько тесно, чтобы откровенничать о родителях. А Поттера и Уизли, как известно, ожидает школа авроров, а это довольно закрытое заведение, расположенное, к тому же, достаточно далеко от университета. Кстати, — Северус оживился, — тебя сейчас не беспокоят никакие проблемы с палочкой?

— До последнего времени не беспокоили, — осторожно ответил Люциус и с подозрением спросил: — А почему ты интересуешься?

— Да вот, — Северус постарался скрыть ухмылку, — Гермиона недавно сказала, что Поттеру пришла в голову идея напроситься в ученики к Олливандеру — очень уж его заинтересовала технология производства волшебных палочек. Так что, если тебя что-то не устраивает — обращайся к Олливандеру сразу, иначе через несколько лет тебе, возможно, придется иметь дело с мастером Поттером. А зная его старательность и усидчивость...

— Мерлин и Моргана! — Люциус поспешно поставил бокал. — Если это действительно так, то мне придется подкупить мастера и приобрести несколько запасных палочек, чтобы при любом раскладе хватило до конца жизни. Северус, ты издеваешься? Я тебя умоляю, пожалей старого друга и скажи, что ты шутишь!

— Отнюдь, — Северус улыбался уже в открытую. — Все так и было. Но после того, как Гермиона объяснила ему, сколько лет учатся мастера волшебных палочек и какой багаж знаний для этого требуется, энтузиазм мистера Поттера слегка подувял. Так что можешь не торопиться.

— Изверг, — укоризненно заявил Люциус, демонстративно потирая расстегнутый камзол в области сердца. — Знаешь ведь, что в моем возрасте такие волнения противопоказаны. Еще и улыбаешься... Лучше скажи мне, как ты собираешься улыбаться будущему зятю? Дочь у тебя совсем взрослая, не сегодня-завтра замуж соберется, ты и от родного зятя скрываться будешь?

— Воспользуюсь твоими рекомендациями, — парировал Северус. — Фирменный «Обливейт» или Непреложный Обет. И пусть голова дальше болит не у меня, так ты, кажется, говорил?

— Послушай, Северус! — голос Малфоя вдруг стал невероятно вкрадчивым, как всегда, когда ему в голову приходила очередная безумная идея.

Северус насторожился: участие в авантюрах Люциуса обычно обходилось ему недешево. К тому же не давал покоя подмеченный во время исторического чаепития знакомый малфоевский взгляд, не суливший объектам его пристального внимания ничего хорошего.

— Послушай, Северус, — повторил Малфой для большего эффекта. — Мне пришел в голову идеальный вариант, как выгодно выдать твою дочь замуж, не раскрывая твоего инкогнито.

Северус качнул бокалом, полюбовался на заплясавшие в глубине искорки и произнес как можно нейтральнее:

— Только не говори, что ты предлагаешь мне в качестве зятя своего сына.

А вот теперь можно и на Люциуса полюбоваться...

За долгие годы дружбы Северус довольно неплохо изучил образ мыслей своего друга и теперь с удовольствием наблюдал за сменой настроения на его лице. Сначала разочарование: как же, его коварный план разгадали еще до первой атаки, затем подозрение: откуда такая догадливость? Не иначе, как сам задумывался над таким вариантом, но затем по какой-то причине отказался от него? Ну и апогей — высшая степень оскорбленности: как мог какой-то полукровка отказаться от такого блестящего зятя, как наследник чуть ли не королевского рода?

А еще его параноиком называют. Смешно...

Не давая вселенской обиде завладеть сознанием Малфоя, Северус спокойно продолжил:

— Люциус, ты же взрослый человек, должен и сам понимать. Слепому видно, что Драко с Гермионой друг друга на дух не переносят — их разделяет слишком много плохих воспоминаний. Я не представляю, что должно произойти хотя бы для того, чтобы они начали нормально общаться, а уж о чем-то большем для них, по-моему, и речи быть не может.

Люциус молчал, уставившись на каминную полку, украшенную фамильным гербом. Выражение обиды медленно сходило с его лица, но пришедшая ему на смену задумчивость обеспокоила Северуса еще больше. Зная Люциуса, теперь от него стоило ожидать не блицкрига, а затяжных партизанских действий.

«Ах, что за жребий — быть отцом взрослой дочери...»* — так, кажется, говорилось в одной из маггловских пьес. Теперь Северусу на собственной шкуре предстояло ощутить все прелести новой для него роли. И что Люциусу неймется?

Нет, лично для Северуса Драко был бы гораздо предпочтительнее в роли зятя, чем, например, тот же Уизли, хотя, если честно, ни один, ни другой не вызывали у него ни малейшего доверия. Но Северуса не устраивали мотивы, написанные у Люциуса на лбу, как бы он ни старался их скрыть. Невестка-героиня войны — вот что интересовало Малфоя в первую очередь. В шаткое послевоенное время это была для него первая и самая большая выгода, как говорил один известный персонаж*. Невестка, как единственная наследница одного, а в будущем, возможно, и двух неплохо продвигающихся бизнес-проектов — вот и вторая выгода. Здоровые внуки, полученные в результате притока в семью свежей крови, — вот и третья выгода. Наверняка у Люциуса имелась в запасе и четвертая и пятая, и шестая, раз уж по прошествии двух недель он не отказался от такой дикой на первый взгляд идеи, но Северус не собирался ему потакать: Гермиона — взрослый, самостоятельный человек, и даже если она когда-нибудь решит связать свою судьбу с Драко, что, мягко говоря, маловероятно, то это должно произойти только при ее искреннем желании, но никак не в результате малфоевских интриг.

— Как продвигается ваше с Нарциссой начинание? — выпавший из задумчивости Люциус вдруг переключился на другую животрепещущую тему. — Кстати, должен высказать тебе свое негодование по этому поводу!

Он терпеливо дождался удивленно поднятой брови Северуса и только тогда соизволил обвиняюще заявить:

— Ты испортил мне жену!

— Я? — Теперь уже Северус удивился непритворно. — В каком смысле «испортил»?

— В самом прямом! — Люциус гневно засопел. — Когда я вчера заглянул в маленькую гостиную, чтобы поприветствовать твою очаровательную супругу, которая заглянула в гости к Нарциссе, как ты думаешь, что я там услышал?

— Неужели они обсуждали твою скромную персону в моих любимых выражениях? — Северус знал, о чем шла речь, потому что сам накануне советовался по этим вопросам с Розмертой. Но подразнить Люциуса было так заманчиво...

— Если бы, — вздохнул Люциус. — Они обсуждали цветы и розовое масло.

— И в чем состоит преступление?

— Северус, не притворяйся, будто ты не в курсе! — вспыхнул Люциус. — Если женщины обсуждают цветы и розовое масло, то эти предметы должны измеряться в букетах и флаконах, в крайнем случае, в саженцах и унциях, но никак не в акрах и не в феркинах, и уж тем более, не в галлонах.*

Северусу стало смешно: незыблемое право Люциуса единолично властвовать над своими землями, похоже, слегка пошатнулось. Если совместный проект Северуса и Нарциссы под кодовым названием «Роза Грасса» станет успешно развиваться, то любимым виноградникам Люциуса придется серьезно потесниться.

— И это еще не все! — Люциус, похоже, разошелся не на шутку. — В устах моей супруги прозвучало слово «инвестиция»! — Он произнес это слово с суеверным ужасом. — Неужели ты позволяешь Розмерте заниматься такими неженскими вещами?

— В инвестициях, кстати, моя супруга разбирается гораздо лучше меня, — ничуть не смущаясь, пояснил Северус. На протяжении многих лет он видел, как умело ведет Розмерта свой маленький бизнес в Англии и с какой виртуозностью управляет оставшимися от родителей ресторанами во Франции. Поэтому своими познаниями в деловых сферах он был обязан скорее Розмерте, чем Люциусу, который в любое объяснение старался напустить побольше тумана, словно опасаясь, что Северус каким-то загадочным образом обзаведется полями по соседству и переманит к себе всех его торговых партнеров.

— И ты об этом так спокойно говоришь? — Малфой, похоже, был потрясен не на шутку. Признать, что супруга разбирается в чем-то лучше него, для Люциуса означало признать свою мужскую и человеческую несостоятельность. Нет, конечно же, это не касалось вопросов моды, косметики или медицины — исконно женских вотчин, но признать за супругой право свободно ориентироваться в счетах и посевах было для него просто за пределами возможностей, что уж говорить об инвестициях...

Северус обреченно вздохнул и попытался вразумить упрямого друга:

— Люциус, если уж ты одобрил наше с Нарциссой начинание, то должен понимать, что без точных расчетов и вложений капитала это начинание обречено на провал. И слово «инвестиция» в устах Нарциссы в этом случае — это гарантия того, что твоя супруга тщательно взвешивает все «за» и «против», чтобы ни в коем случае, не потерять, а, наоборот, приумножить. От Нарциссы сейчас зависит очень многое. Если я возьму на себя техническую часть этого проекта и не стану привлекать ее к сложному процессу изготовления эфирного масла, то выращивание уникального сырья будет зависеть только от нее — это связано с фамильной магией Блеков, а в их дебри я влезать как сам не стану, так и тебе не советую.

Кстати, Розмерта, — Северус спрятал улыбку, — один из трех главных инвесторов нашего маленького предприятия, и если ты хорошенько подумаешь, то можешь стать четвертым. Но советую с этим поторопиться, ибо наши дамы прекрасно понимают, что прибыль выгоднее делить на три части, чем на четыре.

Волшебное слово, казалось, не произвело на Люциуса ни малейшего впечатления.

— И какая же ожидается прибыль? — скептически посмотрев на друга, спросил он. Северус наклонился к его уху и озвучил несколько завышенную, но вполне реальную цифру, которая при условии небольшого финансового вливания со стороны четвертого инвестора вполне могла воплотиться в жизнь и даже превзойти себя.

— Неплохо, — благосклонно проронил Люциус, — пожалуй, мне все-таки стоит ознакомиться с уставными документами вашего предприятия, сметами и прочим — я не могу допустить, чтобы моя супруга осталась без поддержки со стороны опытного в таких делах человека. Да и финансово поддержать очередной каприз любимой жены — это святая обязанность каждого уважающего себя мужчины, не так ли, друг мой?

— Несомненно, — кивнул Северус и вопросительно поднял бокал. — За успех?

— За успех! — Люциус присоединился к тосту. — За капризы любимых женщин, приносящие нам радость... и прибыль.

Северус фыркнул: что бы в мире ни происходило, Люциус остается верен себе.

— Ты счастлив? — немного помолчав, спросил Малфой.

Северус не знал, что ему ответить: врать не хотелось, но и говорить вслух о том, что согревало его изнутри вот уже две недели, он опасался. Слишком много пришлось пережить его семье, и спугнуть неосторожным словом появившуюся в их доме надежду на счастье он бы себе никогда не позволил.

Но вместо него ответило отражение в стеклянной створке книжного шкафа: исчезла упрямая морщина на лбу, исчезли складки в уголках рта, но самое главное — из черных глаз ушел мертвящий потусторонний холод, наполнив взгляд непривычным умиротворением.

— А ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос Северус. Друзья вспомнили памятный разговор двадцатилетней давности и обменялись улыбками.

— Ты так упирался, так тянул время, — поддел его Люциус. — А по коридору тебя вообще чуть ли не пинками гнать пришлось.

— Да уж, — сознался Снейп. — Это был самый страшный путь в моей жизни. Мне кажется, даже Лорд не внушал мне такого ужаса, как неизвестная женщина, ждущая меня на другом конце этого бесконечного темного коридора, похожего на подземный тоннель.

— Бесконечным его пытался сделать именно ты, — не успокаивался Люциус. — Несчастные несколько метров мы с тобой шли чуть ли не полчаса.

— Если бы я знал, что, или, вернее, кто меня ждет в конце этого тоннеля...

— То преодолел бы его бегом, ползком и спотыкаясь, — закончил его мысль Люциус. — Мне кажется, у входа в гостиную стоит повесить мемориальную табличку: "Этот коридор привел к счастью величайшего мизантропа магической Англии С.Т.Снейпа".

— Пафосно, как впрочем, все у тебя, но суть происходящего отражена верно, — согласился Снейп. — Хотя табличку, пожалуй, вешать не стоит. И лишний раз упоминать об этой истории — тоже.

— Ты прав, — согласился Малфой. — И знаешь почему?

— Потому что ты мой друг или тебе не хочется водить по дому толпы экскурсантов? — предположил Снейп.

— Нет, — серьезно ответил Малфой. — Все намного проще. Потому что в эту историю никто и никогда не поверит.

__________________________________________________________________

* Слова Фамусова из комедии А. Грибоедова «Горе от ума»:

Масло раньше также измеряли в феркинах. Феркин масла был равен 56 английским фунтам (25,4 кг).